У правой скулы «Кестрела», лежавшего в дрейфе в бурливых водах пролива Шульпен-Гат, близ Кийкдуина, взметнулся фонтан воды.

— Сегодня они подтянули конную артиллерию, мистер Дринкуотер, — проговорил майор Браун, шевеля одними уголками губ. Оба наблюдали за берегом через подзорные трубы.

Дринкуотер видел группу офицеров, рассматривающих, в свой черед, куттер. Один сошел с коня и опустился на колено, опустив мощную трубу на угодливо подставленное плечо ординарца.

— Вон тот, в коричневом мундире, знаете, кто он?

Натаниэль перевел объектив и увидел человека в темно-коричневом сюртуке, но не обнаружил в нем никаких знакомых черт.

— Нет, сэр.

— Это, — продолжил с нажимом майор, — Вулф Тоун.

Дринкуотер посмотрел снова. Не было ничего примечательного в облике человека, предавшего свою страну. Куттер приблизился к берегу и Дринкуотер отдал приказ взять на румб мористее.

— В таком случае, поприветствуем его салютом.

— Да… Нет, постойте! Посмотрите, кто стоит рядом с Тоуном!

В голосе Брауна чувствовалось возбуждение, и Натаниэль, прильнув к окуляру, разглядел высокого мужчину, вышедшего из-за лошади. Даже с такого расстояния Дринкуотер безошибочно определил, что это Сантона, Сантона во всем великолепии синего с золотом морского мундира. И Натаниэлю, через четверть мили бурунов и омытых морем песков показалось, что Сантона смотрит на него в ответ. Молодой моряк опустил трубу и поглядел на Брауна.

— Сантона.

Браун кивнул.

— Вы правы, мистер Дринкуотер. Ну а теперь, как обычно.

Дринкуотер взмахнул и заметил, как Трэвеллер отпрыгнул от орудия на баке. Четырехфунтовка рявкнула, матросы радостно завопили, видя как ядро срикошетило по направлению к офицерам. Лошади в испуге подались назад, одна заржала от боли в перебитых ногах.

— Стоять к повороту! Фордевинд! Берегите голову, майор! — последнее было обращено к Брауну, который стоял навытяжку у орудия №11, следя за результатом падения ядра. — Переложить руль! Перенести грота-шкот! Внимание всем! Внимание!

«Кестрел» отвернул от берега, когда полевая пушка выстрелила снова. Ядро проломило фальшборт на корме, пролетев между двумя рулевыми. Поток воздуха бросил обоих на палубу, и Дринкуотер одним скачком подлетел к румпелю. Куттер стоял кормой к берегу и раскачивался на волнах под аккомпанемент хлопающих парусов и щелкающих снастей. Повинуясь команде Натаниэля, матросы налегли на большой двойной шкив, шкоты натянулись и «Кестрел» выправился на курсе, уходя от Шульпен-Гат к Хаакгрондену, где ожидал доклада Дункан.

Когда Дринкуотер поднялся на борт «Венерэбла», адмирал расхаживал по квартердеку. Молодой человек отрапортовал Дункану. Тот кивнул и спросил:

— Как там лейтенант Гриффитс?

— Хирург просидел рядом с ним всю ночь, сэр, — покачал головой Натаниэль. — Явных улучшений нет. Так плохо ему на моей памяти еще не было, сэр.

Дункан кивнул.

— Он по-прежнему отказывается взять отпуск?

— Да, сэр.

— Ну хорошо, мистер Дринкуотер. Возвращайтесь на свою позицию.

Двусмысленное положение адмирала без кораблей, в котором очутился Дункан, вынуждало его вести себя соответственно. Ему не хотелось переводить офицеров или разрушать деликатные взаимосвязи, скрепляющие до обидного крошечную эскадру. Гриффитс, которого он знал, ручался за профессиональные качества штурмана «Кестрела». Сам адмирал, весьма не плохо разбиравшийся в людях, тоже составил благоприятное мнение о способностях Дринкуотера.

Когда неделя восточных ветров подошла к концу и период наивысшей опасности миновал, Дункан получил подкрепления. Прибыл сэр Роджер Кертис с несколькими кораблями из Флота Канала. «Глэттон», бывший «индиец», вооруженный одними карронадами, взбунтовался и ушел в Даунс, где и торчал некоторое время. Потом команда одумалась и вернула судно на позиции. Подоспели еще несколько кораблей, включая русскую эскадру адмирала Ханыкова. Потом, к концу июня, мятеж в Норе завершился, и Дункан получил свои корабли обратно. Доведенная до прежней силы эскадра Северного моря удерживала блокаду в ходе следующего периода восточных ветров в начале июля.

«Кестрел» нес ежедневную патрульную службу, пока его капитан обливался потом в своей койке, а Эпплби неотлучно находился при нем. Сантона они больше не видели, а голландцы не спешили выходить в море. Такой оборот событий все сильнее раздражал майора Брауна. Сантона опустошил свой колчан: мятеж в Норе заглох, и французский капитан остался с носом, как и в случае с «Каллоденом». Теперь же Сантона — если он еще под Текселем, — не смог убедить де Винтера перейти к действиям.

— Человек действия, мистер Дринкуотер, не способен долго сидеть на заднице. Эта ваша морская блокада — дело чертовски нудное.

Отхлебнув кофе, Натаниэль улыбнулся.

— Сомневаюсь, что вы придерживались бы этого мнения, сэр, находись корабли на вашем попечении. Для нас это трудное дело, требующее постоянного напряжения.

— О, не сомневаюсь, — бросил Браун. — Однако у меня такое предчувствие, что де Винтер не тронется с места. Когда мы в следующий раз пойдем к адмиралу с рапортом, я переберусь на флагман и с первой оказией вернусь в Ярмут. Нет, мистер Дринкуотер, тут фитиль уже погашен.

— Отлично, сэр, — ответил Дринкуотер, поднимаясь из-за стола и надевая шляпу. — Но возможно, на это уйдет несколько больше времени, чем вы рассчитывали.

Браун смотрел вслед юноше и думал, стоит ли приписать последние слова Натаниэля дерзости или за ними кроется нечто большее. Безусловно, Дринкуотер выказал явно недостаточное уважение к майору королевской тайной службы, но ведь он не дурак, совсем не дурак. Браун припомнил обед в «Фонтане» и непреклонную убежденность Дринкуотера в том, что обнаруженные на борту «Ситуайенн Жанин» мундиры, карты и деньги оказались там неспроста. Еще ему вспомнилось, что он сам он не был откровенен насчет того, что выяснил в Танбридж-Уэллс.

Говоря по правде, он ничего и не нашел, о чем и доложил лорду Дангарту. Но там где спал волк, остается примятая трава. Этой мудрости научили его ирокезы, и майор не сомневался, что Сантона частенько отлеживался в Танбридже, причем не без комфорта. Стремление обрести отдохновение в объятьях красавицы было типично галльской чертой, и даже если Сантона не сам убедил Ортанс покинуть Францию, он быстро обратил подвернувшееся обстоятельство в свою пользу.

Но Браун не мог выложить офицерам «Кестрела» все так же откровенно, как Дангарту. Ловушка была расставлена, и пока Сантона не попал в нее, охотник должен был сидеть тихо. Этому он тоже научился у раскрашенных воинов Шести наций. Подозревал ли подобное Дангарт, когда приказал установить наблюдение за домом овдовевшей графини, не так существенно. Сантона улизнул от Брауна так же, как тот улизнул от Сантоны в Париже.

При этом воспоминании майор закусил губу. Узнала его девушка? Ко времени, когда он увидел ее идущей под ручку со своим очаровательным флотским любовником в Париже, могла она сама уже видеть его раньше, во время переговоров с Барайе и де Токвилем? Это могло уличить его, а Этьен Монтолон принимал участие в их затее. Браун размышлял, не могла ли Ортанс выдать его Сантоне английского агента, скрывающегося под обликом клерка Морского министерства? Он пожал плечами: «Все возможно…».

Сантона достиг побережья раньше него и отрезал бы от «Кестрела», если не искусство Мэдока и отвага молодого Дринкуотера. Круг замкнулся. Прав ли Дринкуотер и Сантона до сих пор пытается убедить Яна де Винтера выйти в море? Он знал, насколько безжалостен Сантона. Наверняка именно француз заколол де Токвиля в Лондоне, единственно с целью устранить угрозу своему пребыванию в постели Ортанс. А французский офицер, командующий морскими силами в Роскоффе был расстрелян за разумное предложение пополнить охрану конвоя за счет присоединения «Ситуайенн Жанин» — ошибка бедолаги заключалась в том, что он посмел реквизировать собственный люггер Сантоны. Браун ухмыльнулся — одним, мол, французом меньше, но стоящую перед ним проблему это не облегчало, наоборот, заставляло встряхнуться, советуя не расслабляться, имея дело с таким противником.

Здесь ли еще Сантона? Прав ли Дринкуотер? Тлеет ли еще фитиль здесь, под Хаакгронденом? Давят ли на де Винтера французы?

— Все возможно, — повторил он сам себе. — И существует единственный путь выяснить.

Он вздрогнул, и непрошенная картинка с изображением гуся над могилой всплыла в его памяти.

Дринкуотер жутко устал. Теперь, когда они оказались в спокойных водах Зеегат-ван-Тексель, ритмичные движения гребцов оказывали на него усыпляющее действие. За кормой терялась в сумерках линия поросших травой песчаных дюн, уходящая к Кийкдуину и Шульпен-Гату, где остался на якоре «Кестрел». Скоро наступит полная темнота, и им нужно поторопиться выполнить свою работу. Натаниэль слегка переложил руль на бакборд, следуя изгибу уходящего к востоку побережья. Потом выровнял шлюпку снова, на миг коснувшись человека, располагавшегося на банке рядом с ним.

Браун, завернувшись в плащ, под которым скрывался тючок с припасами, настоял на своей высадке. Прикованный к кровати Гриффитс был бессилен отговорить майора от этой бессмысленной, с его точки зрения, затеи. Он не сомневался в способностях Брауна, но попытка выведать намерения де Винтера выглядела отчаянной. Тогда Гриффитс поручил Дринкуотеру лично высадить агента. Джонсон, плотник, получил задание изготовить пару деревянных башмаков, которые должным образом вымарали, чтобы Браун, принявший одновременно свои меры, мог сойти за неряшливого и насквозь провонявшего рыбака.

Дринкуотер повернул к берегу и шепотом скомандовал: «Весла!». Матросы перестали грести, и через несколько секунд нос гички мягко въехал на отмель. Браун оправил плащ и стал протискиваться между парами моряков. Дринкуотер последовал за ним на сушу, где они намеревались соорудить знак, чтобы отметить место возврата. Шесты от рыболовных сетей как нельзя лучше подошли для этой цели.

— Ну, я пошел, мистер Дринкуотер, — проговорил Браун, вскинув сумку на плечо, и махнул едва различимой в темноте рукой. — До встречи послезавтра. Пожелайте мне удачи, ведь по-голландски я не говорю.

Глядя вслед удаляющемуся майору, Дринкуотер заметил, что горделивая осанка куда-то исчезла, поступь стала нетвердой. Но тут же одернул себя: ходить в сабо занятие и так непростое, а на рыхлом песке — практически вообще невозможное.

Ближе к вечеру того дня, когда им предстояло забрать майора Брауна, «Кестрел» вошел в Шульпен-Гат, пользуясь приливом для рутинного обхода побережья. Пересчитав через прогалины между дюнами мачты голландского флота и подметив возможные приготовления оного к отплытию — в чем все кроме Дринкуотера начали теперь сомневаться — куттер должен был вернуться в море, чтобы в полночь отправиться на рандеву с агентом.

Пока корабль приближался к берегу рядом с батареей у Кийкдуина, Дринкуотер осматривал местность. За их перемещениями наблюдали, как обычно, офицер с ординарцем. Натаниэль перехватил трубу и поймал в пляшущий объектив укрепления батареи. И увидел нечто, от чего кровь похолодела у него в жилах.

Над орудийными амбразурами возвышалось некое сооружение, резко выделяющееся на фоне синего неба и наводящее жуть своими очертаниями. А на виселице, безошибочно узнаваемое благодаря потертым голубым сабо «кестрельской» работы, качалось тело майора Брауна.

Дринкуотер опустил трубу и позвал Джессупа. Боцман подбежал, сразу обратив внимание на холодный блеск в глазах помощника штурмана.

— Сэр?

— Узнайте, не может ли лейтенант Гриффитс подняться на палубу.

Голос Дринкуотера звучал как-то странно, как у человека, вынужденного говорить, когда ему хочется зарыдать.

— Нат, какого черта… — запротестовал Эпплби, появляясь из люка.

— Отставить, Гарри! — рявкнул Дринкуотер, заметив Гриффитса, с трудом поднимающегося следом за хирургом на палубу. Из-под накинутого мундира торчала ночная рубашка, подол которой трепался на ветру.

Не говоря ни слова, Дринкуотер протянул подзорную трубу Гриффитсу и указал на батарею. Наблюдая за реакцией капитана, Натаниэль услышал раскатившийся над морем грохот выстрела. Но места падения ядра не видел, он не отводил глаз от валлийца, который, и так будучи бледен, побелел как снег. Гриффитс опустил трубу и проговорил сдавленным голосом:

— Это дело рук нашего приятеля, Сантоны. Немедленно отводите куттер, мистер Дринкуотер. — И, после паузы добавил. — Выходит, это дьявольское отродье все еще здесь.

После чего повернулся. Отдавая приказы, Дринкуотер смотрел вслед спускающемуся по трапу Гриффитсу, больному, измученному старику. Батарея дала залп, ядра падали вокруг, одно даже угодило в корпус. Уходя с попутным ветром на зюйд и удаляясь от виселицы, Дринкуотер как наяву слышал глумливые крики и смех артиллеристов, ликующих под своим отвратительным трофеем.

Гибель майора Брауна произвела на команду «Кестрела» удручающий эффект. Загадочный армейский офицер сделался практически своим, и крошечная кают-компания без него казалась опустевшей. Ибо Мэдок Гриффитс потерял не просто сослуживца, но человека, с которым его связывала многолетняя дружба. Под покровом тайны, окутывающей их профессиональную деятельность, обоих связали странные и крепкие узы.

— Браун — не настоящее его имя, — пробормотал Гриффитс, и этим ограничилась его эпитафия майору.

Было похоже, что смерть Брауна окончательно загасила фитиль, состояние которого ему так не терпелось выяснить. Каким бы выдающимся распознавателем шпионов не выказал себя Сантона, он явно потерпел неудачу в попытках заставить де Винтера выйти в море.

И все же Дункан — а вместе с ним и Натаниэль Дринкуотер — все еще придерживались убеждения, что голландцы могут еще предпринять вылазку, а их задача не дать им этого сделать. По мере того как лето клонилось к осени, рутина блокады стала сказываться как на кораблях, так и на людях. Большую часть времени линейные корабли стояли на якорях на безопасном расстоянии от берега, а во время штормов даже укрывались на рейде Ярмута. Западную оконечность Хаакгрондена прикрывал отряд в составе фрегатов «Болье», «Серк» и шлюпа «Мартин». Отряд служил звеном связи между адмиралом и небольшой флотилией, находившейся в непосредственной близости от противника, то есть лейтенантами, командовавшими люггерами и куттерами у мели Хаак.

Куттеры «Роуз», «Король Георг», «Дилиджент», «Эктив» и «Кестрел» долгие недели торчали на своих постах, опираясь на поддержку люггеров «Блэк Джоук» и «Спекьюлейтор». Названия последних служили темой бесконечных острот на предмет того, осмелятся ли голландцы высунуть нос. Когда на передовые позиции выдвигался «Спекьюлейтор» шансы оценивались выше, чем когда это место занимал иронично поименованный «Блэк Джоук».

 На легкие силы выпала рутина патрулировать проливы и выполнять роль посыльных судов. Выматывающая и казавшаяся бесконечной работа. Надо было следить за проходами, считать мачты вражеских кораблей, подмечая, на каких установлены стеньги и реи, постоянно беречься мелей, следить за фазами прилива и отлива и не давать ветру прижать себя слишком близко к полевым или стационарным батареям.

Гриффитс оправился и снова вступил в права капитана. Но голландцы все не выходили. Неделя сменялась неделей, ожидание перерастало в раздражение, потом в мрачную апатию. Офицеры флота опасались рецидивов мятежа и с опаской высматривали признаки недовольства сниженными по необходимости рационами. Поначалу незаметно, но затем все ощутимее узы дисциплины начали становиться все сильнее, и страх возврата «к прежним временам» поселился на всех нижних палубах. Успехи мятежа растратились для матросов в мелких препирательствах и обидах. Все помнили расправы с бунтовщиками из Нора и прекрасно понимали, что у «синих курток» по-прежнему нет никакой свободы, казначеи не стали ощутимо совестливее, а жалованья им не видать как и раньше.

С наступлением сентября погода ухудшилась, и адмирал, принимая во внимание состояние эскадры, решил вернуться в Ярмут с целью подлатать корабли, пополнить припасы и высадить больных. Ибо цинга разыгралась не на шутку, и такой заботящийся о подчиненных адмирал как Дункан просто не мог дольше держать их в море. Но одновременно опасался, как бы голландцы, так долго не подававшие признаков жизни, не попытались воспользоваться его временным отсутствием.

Дринкуотер вглядывался в ревущую тьму, цепляясь за наветренные ванты и съежившись под напором шторма. «Кестрел», до предела зарифив паруса и выпустив центральные пластины шел курсом норд-вест, выходя из Молен-Гат и стремясь к открытому морю и безопасности. Где-то к югу от него должен пробиваться через буруны Хаакгрондена «Дилиджент», покидая Шульпен-Гат, в то время как «Роуз» уже давно должен был улизнуть из Вест-Гата.

Натаниэль ожесточенно тер глаза, но соленые брызги и яростный шторм не давали смотреть прямо в наветренную сторону. Молодой человек силился разглядеть огни «Серка», но не видел ничего дальше выраставшего из темноты гребня очередной волны, с которой буйным порывом рвало белую шапку.

Нос «Кестрела» врезался в нее, и длинная полоса бушприта скрывалась из вида. Вода облизывала орудийные порты, пена достигала до самого планшира, но воды корабль не черпал. Наблюдая за поведением куттера, Дринкуотер почувствовал неожиданный приступ буйной гордости. В нелегкие моменты, когда от них, моряков, не зависело уже ничего, и оставалось полагаться лишь на искусство корабелов из Уайвенхо, «Кестрел» никогда не подводил свою команду.

Натаниэль повернулся и осторожно стал пробираться на ют, придерживая готовый улететь плащ. Проверив курс, он привязался к бакштагу левого борта, пропустив его свободный конец вокруг талии.

Появился Тригембо — призрачная фигура в непроглядной тьме.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Да. Нужно время от времени делать лотовые промеры, если, конечно, ты справишься.

Он скорее угадал, чем разглядел усмешку, скользнувшую по губам корнуоллца.

Этой ночью на мель сесть никак нельзя.

Дринкуотер прислонился к толстому канату. Он чувствовал, как вибрация рангоута волной проходит через его тело, передаваясь на корпус, и ощутил себя частицей единого целого, называемого «куттер». Чувство показалось ему очень приятным, оно согревало, вопреки дикому вою разыгравшегося шторма. На какое-то время померкло даже воспоминание о Брауне, раскачивающемся в петле.

Натаниэль заметил, что напряжение на руль ослабло, и оба рулевых отпустили румпель, с облегчением разминая руки и ныряя под укрытие подветренной гички. Волны били в корпус, перекидывая через фальшборт пену и одевая палубу белым одеялом. Вокруг возвышающихся на палубе приспособлений образовывались маленькие водовороты. Получается, они вышли из Молен-Гат и спрятались за относительным укрытием Хаакгрондена.

Штурман снова стал вглядываться в наветренную сторону, пытаясь рассмотреть огни фрегата. Пусто.

В такую погоду голландцы точно не выйдут, подумал Дринкуотер. Английскую блокирующую эскадру ожидает долгая бурная ночь, не сулящая никакой славы.

К флагману куттер подошел в десять утра. Шторм достиг пика, низкая пелена туч зловеще затянула небо, ограничивая видимость кругом бесконечной череды серых волн, белые барашки которых будто сливались с опустившимися облаками. Мелькавший по временам зарифленный марсель или темный, ныряющий корпус — вот и все, что можно было разглядеть от несущих блокаду кораблей. Даже синие полосы вымпелов эскадры Дункана словно растворились в нависшей мге.

«Кестрел» прыгал с подветренной стороны «Венерэбла» словно пробка, или так, по крайней мере казалось офицерам на квартердеке флагмана. Приказ адмирала пришлось засмолить в бочонок и бросить в море.

С великим искусством Гриффитс встал в кильватер линейному кораблю, чтобы выловить посылку.

— Приказ по эскадре, мистер Дринкуотер: всем за исключением «Рассела», «Адаманта», «Болье», «Серка», «Мартина», двух куттеров… ах, еще и «Блэк Джоук», идти на рейд Ярмута.

— Нам поручено передать его?

Гриффитс кивнул.

— Отлично, сэр, приступаем к выполнению.

Приспустив вымпел в знак подтверждения, «Кестрел» повернул.

Когда он лег на новый курс, Дринкуотер вернулся к Гриффитсу.

— А как насчет нас, сэр?

— Остаются «Эктив» и «Дилиджент», остальные идут в Ярмут.

Дринкуотер кивнул. Назойливая мысль, что они оставляют у Текселя неоконченное дело, заставила его посмотреть на Гриффитса. Тот поймал взгляд, но не сказал ни слова. Оба думали о повешенном друге.

Они теперь шли по ветру, приближаясь к «Монарху» вице-адмирала Онслоу. Передав сообщение, куттер двинулся вдоль линии дивизиона Онслоу, минуя череду скачущих на волнах линейных кораблей третьего ранга: «Пауэрфул», «Монтегю», «Рассел», несколько меньшие, шестидесятичетырехпушечный «Ветеран», «Азенкур» и «Директор» под командованием Блая. Затем довели приказ до ветхого старины «Адаманта», храбро создававшего видимость полноценного боевого судна, согласно замыслу Дункана. Потом нашли «Серк» и «Болье», а также оба люггера, которые жались к фрегатам словно курицы к наседке. Уже стемнело, когда «Кестрел» вернулся к «Венерэблу» и выпустил разбрасывающую искры синюю ракету, рапортуя адмиралу о выполнении.

Дринкуотер скатился вниз, вжался в угол кают-компании и с благодарностью принял принесенный Мерриком котелок. Жидкая овсянка была единственным, что удалось приготовить на камбузе, но, сдобренная патокой, показалась Натаниэлю лакомством, и он с наслаждением поглощал ее, когда заметил появившегося в дверях Эпплби.

— Есть дело ко мне, Гарри? — спросил Дринкуотер, кивнув Трэвеллеру, пробиравшемуся, держась за стены, по каюте в надежде перехватить чего-нибудь.

Эпплби тоже кивнул.

— Хотелось бы переговорить, Нат, если есть минутка…

Он схватил Дринкуотера за рукав и потянул к своей каюте.

— Ей-богу, хороша овсяночка! Эй, Меррик, не найдется ли еще порции?

Едва спустившийся с палубы и умирающий с голоду штурман вовсе не обрадовался вторжению хирурга.

— Нат, умоляю, всего один момент. Послушай, пока вы с Гриффитсом были заняты наверху, я ощущал все нарастающее беспокойство на куттере. Ничего что можно пощупать, но эта треклятая блокадная служба, да еще в такое время года, когда ни один уважающий себя голландец и носа не высунет из своей теплой кровати, делает с людьми черт знает что. Нет, не спеши клеймить меня малодушным старым дурнем. Я подмечал взгляды, ворчание, реплики… Проклятье, Нат, тебе ли не знать, о чем я?

— О, продолжай, Гарри, но сомневаюсь, что теперь, когда мы идем в Ярмут, вряд ли что вызреет.

Дринкуотер прекрасно знал об одержимости Эпплби угрозой мятежа. Блокадная служба на таком маленьком суденышке измотала нервы всем, в том числе и матросам, и именно это недовольство подмечал Эпплби.

— Ну какой моряк не ворчит, а, Гарри? Ты беспокоишься по пустякам, поверь мне…

В этот миг раздался глухой удар и переборка за их спинами вздрогнула. Поток валлийских проклятий, сливающихся с отборной англо-саксонской руганью, оборвал разговор. Эпплби распахнул дверь и увидел Гриффитса, распростершегося в нелепой позе у подножья трапа. Лицо лейтенанта было перекошено от боли.

— Нога, доктор… Черт, я сломал ногу!