Это прощание вошло в историю самых грустных прощаний. Сара пыталась держать себя в руках. Я обняла ее и поблагодарила за все, что она для нас сделала. Я пообещала, что она встретится с Пи через несколько дней, и Блейк поторопил нас на выход. Мне было ее ужасно жаль. Она только что нашла Пи, и казалось, опять ее теряла. Я не собиралась позволить этому случиться, я бы нашла способ, чтобы Сара стала частью жизни Пи. Она должна была. Пи нуждалась в ней также сильно, как и Сара нуждалась в Пи.

— Ларри! — закричала Пи, запрыгивая на заднее сиденье. Ларри, широко улыбаясь, крепко обнял ее.

— Микки, — кивнул он, все с той же улыбкой.

— Привет, Ларри, спасибо, что делаешь это.

— А, да не за что. Я сделаю все, что угодно для вас, девочки.

— Давайте притворимся, как будто мы знаменитости и только что снялись в фильме, а все те люди преследуют нас, потому что хотят получить мой авто, авто, мою подпись! — воскликнула Пи прямо перед тем, как запрыгнула на сиденье.

— Автограф. Слово — автограф, — пояснила я. Мы с Блейком встретились взглядом, когда оба взяли ее за руку, думая об одном и том же. Мы ее немного приподняли, и я, перекинув ремень безопасности через нее, застегнула между нами.

Наши пальцы встретились, и переплелись.

— Жми на газ! — крикнула Пи водителю. Конечно же, мы все рассмеялись, и конечно же толпа репортеров последовала за нами в…в…в…АЭРОПОРТ?

— Блейк, мы не полетим. Почему мы не можем поехать на машине?

— Я хочу летать, — воскликнула Пи, представляя свое видение ситуации. Ну, конечно.

Я ощутила пальцы Блейка в своих волосах прямо у основания шеи. Боже! Клянусь, этот мужчина мог коснуться меня локтем, и мое тело отреагировало бы на это.

— Это бессмысленно, Макайла. Зачем нам ехать 15 часов на машине, когда мы можем долететь за два?

— Я ненавижу это. Ты ведь знаешь, так?

— Но, ты сделаешь это, и мы приземлимся до того, как ты поймешь, правда?

— А что если вы с Пи полетите, а я встречусь с вами завтра? — Блейк засмеялся. Я не пыталась быть смешной. — Ларри поедет со мной, мы поведем машину по очереди. Что скажешь, Ларри? Ты в деле? — Ларри тоже засмеялся.

— Прости, Микки. Я здесь только потому, что сегодня у меня выходной. Не думаю, что миссис Дефрей согласится на это.

— Ты летишь, — приказал Блейк, успокаивающе сжав мою шею.

Господи. Нам нужно было заняться сексом. Напряжение между нами было слишком велико.

Все, что я чувствовала до этого, осталось на земле. Как я могла думать, что умру от болезни, развивающейся в моем теле, когда собиралась погибнуть в авиакатастрофе? Ничто другое не имело значения. Тревога сдавила грудь, а душа ушла в пятки, мне уже просто было не до других страхов.

— Блейк, серьезно. Я не могу этого сделать. Я ненавижу это. Я настолько ненавижу самолеты, что мне будет плохо. Пожалуйста, не заставляй меня это делать.

Я твердо уперлась ногами в асфальт. Ну, типа того. Но не устояла. Блейк потянул меня вперед, и мне пришлось идти, иначе я упала бы плашмя на землю. Пи была уже на полпути вверх по траппу и кричала нам, чтобы мы бежали от папарацци. Один раз я оглянулась, даже не знаю зачем. Я знала, что пресса была остановлена у ворот. Но для Пи, они все еще преследовали ее. Я улыбнулась, когда Пи остановилась на верхней ступеньке, повернулась и, махнув рукой, послала воображаемой толпе три воздушных поцелуя. Сумасшедший ребенок.

— Ты три дня жила среди диких животных в лесном заповеднике, клянусь, это было намного опаснее, чем полет. Ты в порядке. Мы не разобьемся.

Я сделала два шага и развернулась обратно, уткнувшись прямо в грудь Блейка. Он взял меня за руки и поцеловал, заставляя подняться на одну ступеньку вверх.

— Я думала, ты говорил, что любишь меня, — надулась я, целуя его снова и снова.

Блейк опять поцеловал меня.

— Я настолько сильно люблю тебя. Ты не имеешь ни малейшего представления, насколько я в тебя влюблен.

— Тогда, не заставляй меня делать это. Пожалуйста. Умоляю тебя. Ты не понимаешь, Блейк, я не могу летать.

— Я буду держать тебя за руку, и целовать тебя весь полет. Обещаю.

— Ты не можешь целовать меня на глазах у Пи.

— Да, могу. Разворачивайся и поднимайся на борт.

— У меня начнется приступ паники.

— Микки…

— Я тебя ненавижу, правда.

Блейку пришлось нежно подтолкнуть меня. Мои ноги двинулись, но неохотно. Я ненавидела это. Ненавидела больше всего на свете. Я не знаю почему, просто так было. Меня это пугало до чертиков. Пи, конечно же, было все равно; она выглядывала в маленький иллюминатор и кричала пилоту, чтобы тот поторапливался. Папарацци приближались на космических кораблях и собирались захватить нас. Дверь самолета закрылась, словно подписав мне смертный приговор. Вскоре, я упаду на землю с высоты в тридцать тысяч футов.

— Клянусь Богом, с тобой ничего не случится.

— Если не считать, что я умру от приступа паники.

— Я тебе этого не позволю. Садись. Почему ты так сильно боишься летать?

— Просто ненавижу. — Я действительно ненавидела это. Я не пыталась особо настырничать, это было правдой. — Пи, пристегнись, — обратилась я к ней, она все еще выглядывала в окно в поисках того, кто собирался нас преследовать до самого Теннесси. Блейк сел рядом со мной в белое кожаное кресло и взял меня за руку. Пи уселась напротив нас и пристегнула ремень безопасности. Я ненавидела взлет, это была худшая часть полета. Как и посадка, и турбулентность, и шумы. Тьфу, я ненавидела летать в самолете. Блейк крепко сжимал мою руку, пока мы выруливали на взлетную полосу, набирая скорость, до тех пор, пока самолет не начал взлетать. Вот дерьмо.

— С тобой все хорошо. С нами все хорошо, — успокаивал Блейк, позволив мне сжать его руку. Как только мы набрали высоту, я немного расслабилась. Пи отстегнула свой ремень безопасности и перелезла на диван, чтобы посмотреть Ральфа.

— Микки, ты можешь посмотреть мультик со мной, — она вытянута ноги и заложила руки за голову, подойдя к просмотру серьезно.

— И где я буду сидеть? — подразнила я дрожащим голосом. Пи захихикала и предложила мне лечь рядом с ней. — Нет, я не сдвинусь с этого места, — заверила я ее.

— Не хотел бы я чувствовать, как ты сжимаешь мою руку, когда будешь рожать, — сказал Блейк и потряс рукой, которую я с силой сжимала и даже не заметила этого.

— Подожди, пока мы не приземлимся, — предупредила я. У нас этого не будет. У нас с Блейком не будет общих детей, Пи — все, что у нас есть. Это должно было нас сблизить, другого не дано. Мне стало грустно. Я в течение многих лет умоляла маму о сестренке, она не хотела больше детей. Она всегда говорила, что мы пара, а не тройка.

— Давай поговорим о чем-нибудь, чтобы тебя отвлечь, — предложил Блейк, потирая мою напряженно вытянутую руку. Я ни за что не расслаблюсь, пока не окажусь на земле. Ох. Я ненавидела полеты. Посмотрев в окно, я не увидела ничего, только облака; земля исчезла из вида, ее заменили пушистые белые клубы пара.

— Давай, не будем. Как насчет ручки. Давай сделаем это.

— Нет, расскажи мне что-нибудь.

— Что, например?

— Эй, папа, — позвала Пи с другой стороны, — мы можем открыть окно и посыпать облака Skittles?

— Нет, мы не можем открыть окно.

— Почему? Я хочу сделать дождь из Skittles.

— И что ты отвечаешь в таких случаях? — спросил Блейк. Он был серьезен, и это выглядело чертовски мило.

Я взглянула на руку Блейка поверх моей.

— Спроси ее, где она достанет Skittles.

— Ладно, покажи мне свои Skittles.

Пи скользнула своей ручонкой в карман и вытащила пол упаковки Skittles. Я засмеялась.

— И что теперь, всезнайка?

— Клянусь, я не знала, что они у нее есть.

— Как мы откроем окно? — спросила она, забыв о Ральфе.

Я объяснила Пи, почему мы не могли открыть окно.

— Самолет герметизирован для больших высот. Снаружи недостаточно воздуха и очень холодно.

— Ой, а почему ты держишь моего папу за руку? Ты собираешься за него замуж?

Я отняла свою руку у Блейка.

— Нет. Я думала, ты хотела посмотреть мультфильм?

— Хотела, но сейчас я хочу сделать что-то другое. Но почему вы держитесь за руки? Ты любишь моего папу?

Тьфу. И почему я не готова к подобному? Ах да, потому что я была еще незрелой. Я даже не была достаточно взрослой, чтобы быть зрелой. Двадцатилетние девушки не влюблялись в мужчин, имеющих маленьких дочек. Восемнадцатилетние девушки учились в колледже, встречались с парнями и пытались выяснить, кем они являлись. Мне никогда не суждено это испытать.

— Иди сюда, Пи, — сказала я, изо всех сил стараясь игнорировать шум, который я слышала под самолетом. Сев ко мне на колени, она переплела свои маленькие ручонки с моими. — Помнишь, когда мы приехали в домик у леса, и я сказала тебе, что не знаю, что произойдет дальше, но с нами все будет хорошо?

— Да, ты не знаешь, любишь ли моего папочку? — задала она вопрос. Мой взгляд метнулся на Блейка, который пристально смотрел на меня.

— Я знаю, что люблю твоего папу, и я знаю, что люблю тебя, но давай сделаем так, как делали в прошлый раз. Давай просто двигаться постепенно, и посмотрим, куда это нас приведет, ладно?

— Ну, ладно, Но, может на этот раз, мы будем жить в замке. Мы сможем, папа? О, это моя любимая часть! — сказала Пи, прыгнув обратно на свое место. Ральф и принцесса, наконец, подружились.

— Должен ли я ответить на вопрос о замке? — спросил Блейк. Это было так чертовски мило, и от того, как сильно он старался, на душе у меня потеплело.

— Блейк, тебе не нужно стараться делать все правильно. Посмотри на нее, она уже забыла об этом, — сказала я, глядя на Пи, которая сейчас примостилась с краю белого кресла и была полностью поглощена мультиком.

— Нет, я не забыла. Я просто хочу сначала посмотреть это, — заверила меня Пи.

— Да, и ты не всегда будешь прав, — признала я, когда Пи подставила меня, обратив на меня все свое внимание.

— Ты хочешь остаться в Нэшвилле? — спросил Блейк, заменив руку Пи своей. Теперь мои руки были похожи на маленькие ручки Пи в моих руках. Сжав пальцы, он почти заставил их исчезнуть.

— Можем мы просто подождать, пока не доберемся туда, Блейк? Я не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, что происходит вокруг. Мне просто нужно погрузиться в это, промариноваться. Я не знаю.

— Но ты хочешь меня?

Черт. Я не хотела этого делать. Не сейчас. Никогда.

— Это всего лишь турбулентность, Макайла, — успокоил меня Блейк, сжав немного мою руку. Мое тело сразу же напряглось, когда самолет задергался. — Я чувствую, что что-то произошло, пока мы были в разлуке.

— Нет, это не так, Блейк, — тихо ответила я. Как, черт возьми, я должна объяснить ему, не рассказав об этом? Я не могла просто вывалить это на него. Что я должна была сказать? Кроме того, если бы он узнал правду, он заставил бы меня пойти к врачу. И именно это я бы отказалась сделать. Я бы не стала тратить свои последние дни на земле на пребывание в больнице, подвергаясь уколам и капельницам, теряя волосы и вес, этого я не могла себе позволить. Я никогда бы не стала таким человеком, и Блейк с Пи не стали бы свидетелями этого. Ни за что на свете я не позволила бы этому случиться. Не в этой жизни.

— Тогда, что это? У нас все хорошо?

— Можем мы поговорить об этом позже, когда не будем на волоске от смерти?

— Да, ладно, — грустно ответил Блейк. Я не пыталась изменить что-либо между нами. Я просто не могла дать ответы на вопросы о несчастливом будущем.

— Расскажи мне что-нибудь о Дженни.

Блейк растеряно посмотрел на меня. Уверена, я бы тоже растерялась. Продолжительность концентрации внимания у меня была еще хуже, чем у Пи.

— Зачем?

— Хочу узнать ее. Хочу, чтобы Пи узнала ее. Сара показала мне фотоальбом, моя мама была на многих фотографиях там.

— Она рассказывала о твоей маме, — тяжело вздохнув, сказал Блейк. Я знала, что смущала его; я даже себя сбивала с толку. Я прижалась к его груди, и он обнял меня. Это ощущалось так правильно; мое тело идеально подходило ему, и мои пальцы с легкостью сплелись с его, как будто там было их место.

Я смотрела на ясное голубое небо, и мое сердце привязалось к этому мужчине немного больше.

— Она рассказывала? Расскажи мне, что она говорила.

— Порхающий мизинчик, — рассмеялся он.

Я тоже засмеялась.

— Ты об этом знаешь? Это секрет моей мамы. Благодаря ему она была лучше всех. Знаешь, не каждый может это сделать? — Я улыбнулась, вспоминая порхающий мизинчик моей мамы. Вся фишка заключалась в выборе правильного момента, и это трудно было сделать. Вы должны были знать, когда нужно его использовать, или звучание будет таким, словно вы облажались. Вы слегка задеваете клавишу до того, как выдаете реальную ноту. Именно пауза между нотами создавала музыку. Я уверена, что моя мама научилась этому у кого-то еще, но я также убеждена, что Дженни узнала этот секрет от моей мамы, а Блейк узнал его от Дженни.

— Да, она была супер. Я не могу сделать этого. Думаю, мои пальцы слишком большие, — признался Блейк, проводя туда-сюда своим мизинцем по моему соску, который сразу отреагировал на ласку.

— Блейк, перестань, — тихо произнесла я. Я знала, что каждый сантиметр моего тела, к которому прикасался Блейк, был связан с возбуждением, растущим у меня между ног, но Святой Боженька. Мой напряженный сосок был напрямую связан с клитором. Я почувствовала пульсацию между ног, когда он ущипнул его, отчего тот затвердел словно камушек, пока теплое дыхание Блейка обдувало мои волосы. Я убрала его руку, когда он обхватил и сжал мою грудь. Господи. Мы должны были заняться сексом.

Признавая то, что мы уже и так знали, Блейк вздохнул.

— Мы должны держаться на расстоянии друг от друга.

— Расскажи мне о том дне, когда ты встретил Дженни. Сколько лет тебе было?

— Двенадцать, я рассказывал тебе об этом.

— Но не саму историю. Расскажи мне эту историю.

— Я никогда не хотел играть на фортепиано. Меня заставили играть, как только я мог сидеть на скамье. Мой отец не хотел иметь сына, который не умел играть на фортепиано.

— Он заставлял тебя играть?

— Типа того. Я никогда не говорил ему, что не хочу это делать. Я просто бунтовал, пытаясь показать ему свое нежелание.

— Как? — спросила я, проводя пальцами по его руке.

— Когда мне было семь, я сломал эти два пальца, взбираясь на дерево, сломал оба запястья, пытаясь перепрыгнуть через машину на велосипеде, а потом повредил копчик, пытаясь покачаться на виноградной лозе, из-за чего не мог сидеть на жесткой скамье. Я боролся с ним всеми средствами, чтобы не заниматься, но никогда не говорил ему, что не хотел играть.

— Ты подошел к этому серьезно, — поддразнила я его.

— Пока Дженни Линн Холден не вошла в аудиторию со своей мамой.

— Расскажи мне.

— Я собирался убраться к чертовой матери оттуда. Было почти пять вечера, и я собирался посмотреть Форсаж.

25 июня 2001 г.

— Я ухожу, — сказал я своему отцу, когда увидел самую прекрасную девочку в мире. Длинные темные волосы струились вниз по ее спине, а выражение ее лица было печальным, уязвленным.

— Прошу прощения, мэм, — обратился мой отец к матери, — мы не такого рода заведение. У меня длинный список студентов, ожидающих своей очереди, чтобы попасть сюда.

— Не могли бы вы просто послушать, как она играет? У нее очень хорошо получается.

— Я могу предложить вам список рекомендаций, учителей, которые очень хороши в своем деле.

— Я не хочу очень хороших, — услышал я самый приятный голос, когда-либо слышанный мною. Такой сладкий, что можно было испортить зубы. — Я хочу Конли Коуста. Я хочу лучшего.

— Мне нравится твое рвение, правда, но мы просто не работаем здесь так. Если я сделаю для тебя исключение, мне придется делать это для всех. Извини. Я могу дать тебе заявление на прием и включить в лист ожидания.

— И насколько большой лист ожидания? — печально спросила она.

— Около трех лет.

— Я помогу, — взвизгнул я из-за спины своего отца.

— Ты поможешь? — спросил он меня, нахмурившись.

— Я помогу с ее обучением. У нас есть свободное место.

— Тебе самому еще нужен учитель.

— Подожди, никуда не уходи, — сказал я самой красивой девочки в мире. Какого цвета были ее глаза? Что-то между голубым, как вода в бассейне, и бирюзовым цветом. Ее длинные волосы ниспадали вниз по спине.

Она повернула голову и посмотрела на меня. С Дженни Линн мое детство закончилось. Я больше не был маленьким мальчиком, который боялся подцепить вшей от девочек. Я бы с радостью принял ее вшей.

Я оттащил своего отца в сторону и стал умолять его.

— Папа, прими ее. Пожалуйста.

На его лице появилась та усмешка, какой он обычно пользовался, когда насмехался надо мной.

— Почему?

— Ты знаешь, почему. Посмотри на нее, — сказал я, видя, как они обе перешептывались. Казалось, ее мать пыталась образумить свою дочь, но та стояла на своем. Она не собиралась сдаваться.

Это одна из вещей, которые мне нравились в ней с самого начала. Дженни обладала такой силой воли, которую невозможно было сломить.

— В прошлом месяце у тебя случился чуть ли не припадок, потому что ты должен был держать Шайенн за руку на свадьбе.

— Это потому что ты предложил мою помощь для свадьбы людей, которых я даже не знал. И от нее воняло грязными ногами.

— Тебе придется увлечься кем-нибудь другим. Я не собираюсь нарушать правила ради девчонки, которую ты в следующем месяце возненавидишь.

— Я не возненавижу ее. Пожалуйста, папа. Ладно, как насчет этого, я буду усердно заниматься и внимать каждому твоему слову.

— Нет, не будешь. Ты говорил это на прошлой неделе, когда просил видео игру. Я по-прежнему должен заставлять тебя заниматься.

— Тебе больше не придется заставлять меня; обещаю, я буду заниматься. Я даже выступлю на весеннем концерте. — Я ненавидел выступать перед людьми. Это было его мечтой, не моей. Я хотел стать следующим Тони Хоуком{Тони Хоук — американский профессиональный скейтбордист. Он является первым зарегистрированным скейтбордистом, выполнившим трюк Indy 900. Прим пер.}, а не следующим Янни{Янни Хрисомаллис — греческий музыкант, основатель музыкальной группы «Yanni», исполняющей инструментальную музыку. Прим. пер.}. До появления Дженни Линн, во всяком случае. Ради нее я бы стремился стать Бетховеном.

— Сынок, я не могу подвинуть кого-то вверх в трехлетнем листе ожидания лишь потому, что ты обещаешь мне кое-что, за что совсем не собираешься отвечать.

— Я буду, пап. Дай ей испытательный срок. Дай мне испытательный срок. — Я обошел его и направился прямо к ясноглазой девочке. — Если мы дадим тебе месяц испытательного срока, обещаешь, что выложишься на сто процентов? — спросил я, нуждаясь в большем подтверждении.

— О, да. Более того, я выложусь на все двести. Я просто хочу выступить на этой сцене весной.

— Ради этого концерта ты должна изрядно потрудиться. Этот концерт для студентов, которые проучились здесь как минимум три года. Но у тебя может получиться, — заверил я ее, — у нас обоих может получиться, если достаточно заниматься. Это ведь возможно, правда, папа?

— Конли Коуст твой отец?

— Да, я Блейк Коуст, — улыбнулся я. Она улыбнулась в ответ и пожала мою руку. Ее глаза улыбались так же, как и ее губы.

— Я — Дженни.

— Ты кого-то здесь знаешь? Почему ты так жаждешь поступить сюда? — спросил мой отец. Он видел огонь в ее глазах, и я понял, что выиграю.

— Девушка, которая учила меня играть, когда-то играла здесь. Она выступала тут однажды, когда училась в школе.

— Кто?

— Ее зовут Виктория Карли.

— Ах, да, я ее знаю, она выиграла эту возможность в конкурсе. Она настоящая находка. Как давно ты играешь, где ты играла, и что планируешь получить в итоге?

Мой взгляд метался туда-сюда от отца к Дженни и обратно. Она не вела себя, как любая из девчонок, с которыми я ходил в школу. Она была, хмм — более взрослой, полагаю. Я был очарован тем, как она покорила моего отца абсолютной решимостью.

— Викки научила меня играть, когда мне было семь, и мой отец купил мне рояль Августа Ферстера на мой восьмой день рождения. Это был любимый инструмент Виктории. С тех пор я училась самостоятельно. Я никогда не задумывалась над рассказом Викки, как она играла здесь, пока мои мама с папой не привезли меня сюда в прошлом месяце. Я прошла большое испытание, — улыбнулась она, вспоминая награду. — Все, о чем я могла думать, это, как она играла здесь, полностью осознавая, что это был Театр Конли, о котором она рассказывала. Викки скупила все ваши DVD диски. Она говорила, что научилась у вас большему, чем у всех своих профессоров вместе взятых. Она отдала эти диски мне перед отъездом.

— Она это сделала? — спросила ее мать, как будто не знала об этом. На тот момент я подумал, что это странно, но теперь я знаю, почему.

— Да, так что я думаю, последние пять лет Вы учили меня, мистер Коуст. Могу показать Вам, если хотите.

— Мы владеем отелями «Зазен Ризортс». Деньги — не проблема, — сказала ее мать, заверяя моего отца, что заплатит за то, чтобы оказаться в верхней части листа ожидания.

— Боже мой, мама!

— Что? Я просто сказала.

— Забудьте, что моя мама сказала это. Я не хочу, чтобы вы приняли меня, потому что она может заплатить. Я хочу, чтобы меня взяли, потому что я больше всего на свете желаю этого. Я хочу, чтобы вы приняли меня, потому что я могу сразить наповал этот театр, — уверенно возразила Дженни.

— Не переживай, деньги не могут купить тебе здесь место. Однако, твоя настойчивость — может. Покажи мне что-нибудь, — сказал мой отец, жестом указав на рояль в аудитории.

Лицо Дженни озарилось, и она устремилась к черной скамье. С закрытыми глазами она сделала три глубоких вдоха. Внезапно, моя цель в жизни изменилась, я хотел так играть, я хотел чувствовать то, что чувствовала она, и что заставляла чувствовать всех присутствующих. Дженни Линн Холден была настоящей находкой. Артистки, подобные ей, рождались не каждый день.

Благоговейное выражение, застывшее на лице моего отца, сказало мне, что я могу вывесить флаг победы, он был в шоке.

— Ты сама научилась так играть?

— Нет, я училась по вашим DVD-дискам. Я училась у вас.

— Порхающего мизинчика там нет. Это то, что я сам придумал.

— Ну, вы, должно быть, научили этому Викторию, а она научила меня, как это делать.

— Даже я не могу этого делать, — сказал я, озвучивая свое мнение. Я думал, что это какая-то глупая уловка моего отца, чтобы заставить меня заниматься. Я по-настоящему не пытался упражняться с порхающим мизинчиком. Да это даже звучало глупо.

— Я дам тебе месяц испытательного срока, при условии, что мой сын выполнит свои обязательства и будет заниматься с тобой. Если в течение следующего месяца ты убедишь его воспринимать это также серьезно, как делаешь ты, то ты принята. Занятия три раза в неделю по два часа здесь и нескончаемые часы дома. Как думаешь, ты справишься с этим?

— Я уже делаю это, — она обратилась ко мне, — если ты будешь стоить мне этого места, я отрежу тебе пальцы. Понял?

— Я буду. То есть, я не буду. Я имею в виду, хорошо, я тоже буду заниматься и не буду стоить тебе твоего места. Обещаю. — Господи, с чего я начал так нервничать?

* * *

— Я сплю в этих фантиках и укуталась, как бродяжка, — сказала нараспев Пи со своего места. В тот момент я поняла, насколько расслабленной я была. На протяжении всей истории Блейка я не думала о том, что самолет разобьется.

— Что, черт возьми, она сейчас сказала? — прошептал Блейк мне на ухо. Я засмеялась и села.

— Она повторяет Ванилопу из мультика.

— Я никогда не научусь всему этому.

— Научишься. Ты хорошо справляешься. — Я подумала, а что бы я сказала на это несколько месяцев назад. Я бы сказала ему, что это его вина. Я по-прежнему должна была изредка напоминать себе, что только настоящее важно. Он старался, и это все, что он мог делать.

— Сколько еще? Мне нужно в туалет.

— Иди, — кивнул Блейк. Он закатил глаза, когда я посмотрела на него. Я не собиралась отстегивать ремень безопасности до тех пор, пока самолет не приземлится. Ни за что.

— Я подожду. Как долго еще лететь?

К сожалению, мы пробыли в полете дольше, чем я надеялась, но время пролетело быстро, и я, до посадки больше не паниковала. Блейк читал сказку, пока Пи, свернувшись калачиком, сидела у меня на коленях и настаивала, что не хочет спать.

Она уснула еще до того, как принцесса почувствовала горошину. Блейк перенес ее на другую сторону и накрыл одеялом.

— Что ты делаешь? — возразила я, когда мой ремень безопасности был отстегнут, и губы Блейка опустились на мои. Единственное, что я получила в ответ, это то, что мои губы раскрылись, чтобы впустить его язык. Он обнял меня одной рукой, и я была вынуждена прислониться к окну. Я не чувствовала бабочек, порхающих в моем животе, я чувствовала фейерверки, взрывающиеся в тех местах, которые жаждали его прикосновений. Я откинула голову и тяжело дышала. Губы Блейка не пропускали ни миллиметра, они скользили от моего подбородка вниз к шее. Моя грудь вжималась в его, нуждаясь в прикосновении также сильно, как и мой пульсирующий бугорок. Я оттолкнула его, когда мои бедра начали ерзать по его эрекции.

— Перестань, — задыхаясь, сказала я.

Теплые слова Блейка жаром отразились на моих губах.

— Я не могу держать свои руки при себе.

— Позже.

Блейк застонал и отодвинулся. Его твердый член выпирал с правой стороны, и у меня возникло острое желание дотронуться до него, даже через его джинсы. Пульсация между моих ног усилилась, когда он сделал это сам. Он выпрямил ноги и схватил его. Он зашипел и сжал головку, прежде чем сел.

— Тебе известно, что я не продержусь и двух минут, когда, наконец войду в тебя, не так ли? — предупредил он.

— Господи, Блейк, заткнись к чертовой матери, — приказала я. Я не могла больше сдерживаться. Я собиралась трахнуть его на высоте в тридцать тысяч футов. И он переживал о том, что не протянет и двух минут, а я переживала, что и двух секунд не продержусь.

Мы держались за руки и болтали весь оставшийся полет, флиртуя и целуясь. Я была так сильно влюблена в этого мужчину, я не могла насытиться им. Жизнь — дерьмо. Я не понимала в чем смысл. Мы заслуживали счастливого конца. Оба заслуживали. Черт побери. Это было несправедливо. Все это было несправедливо.