1

Зеркало спасло ему жизнь. Оно висело под лестницей, а Эд Стрейкен просто проходил мимо, направляясь к бару, и совсем не собирался подсматривать. Ужин явно удался. Они допивали вторую бутылку вина; может быть, это и вызвало все дальнейшие события. Он не повернулся к зеркалу, не сбился с шага, а лишь взглянул на свое отражение — проверить, все ли в порядке.

Результатом шести дней, проведенных под солнцем Кюрасао, были красивый загар и россыпь веснушек. Хотя Стрейкен принял душ, его волосы все еще были жесткими от морской воды после вечерних погружений. Щеки и подбородок покрывала щетина, рубашка сидела на нем как новая. Губы тронула легкая улыбка: очень даже симпатичный малый.

Он уже поднимался по лестнице, когда вдруг понял, что еще он увидел в зеркале.

Слишком поздно было возвращаться — изображение в зеркале не отмотаешь назад, — но вся сцена четко запечатлелась в его мозгу. Он перепрыгивал через ступеньки, прокручивая в голове увиденное снова и снова. Их столик был на заднем плане. Кристин Молине сидела боком и что-то подмешивала ему в бокал. Наклонилась и что-то капала ему в вино из пипетки. Она загородила стакан меню, и, если бы не зеркало, Стрейкен ничего бы не заметил. В душе поднялась тревога. Что, черт возьми, она делает? Пытается подмешать ему наркотик?

Он дошел до бара и купил пачку «Кэмел». Достал сигарету и глубоко затянулся. Она подмешала в вино наркотик. Да, именно это она и сделала. После аперитива Кристин призналась ему в своем пристрастии к экстази. А потом, прикоснувшись своей ногой к его, предложила ему попробовать. Ее теория была проста: под экстази сексом заниматься гораздо прикольнее: он усиливает и продлевает кайф.

Стрейкен не принимал наркотики, поэтому в ответ только рассмеялся. На лице Кристин вспыхнуло раздражение, он извинился и отошел купить сигарет. Его поразила ее смелость. Она была не из тех, кто легко принимает отказ.

Завтра Стрейкен должен вернуться в Лондон со снимками для календаря «Нэшнл джиографик», посвященного подводному миру. Совсем недавно он надеялся встретиться с Кристин еще раз. Теперь это казалось ему менее заманчивым; ее трюк с экстази вывел его из себя. И так понятно, почему они здесь: в двадцать девять точно знаешь, чего хочет симпатичная женщина, если она касается ногой твоего паха.

Стрейкен достал вторую сигарету. Решение поменять стаканы пришло мгновенно. Если она хочет кайфа, она его получит. Он рассчитался с барменом и пошел обратно. Неподалеку оркестр играл калипсо.

«Лобстер пот» был лучшим рестораном в Виллемстаде. Деревянное здание располагалось прямо на берегу. Их столик стоял в самой глубине. По дороге обратно Стрейкен заметил в воде стайку золотых рыбок, блестевших и переливавшихся в вечернем солнце. Они ждали угощения. Бамбуковые жалюзи были подняты, и порыв ветерка колыхал пламя свечей.

Кристин накинула на плечи жакет. Очень изящная, с красивой улыбкой, она излучала здоровье — девушка с обложки глянцевого журнала. Узор морщинок в уголках ее глаз напоминал Стрейкену кого-то из прошлого, но такого далекого, что уже не вспомнить, кого именно. Официант поменял тарелки, наркотик в бокале Стрейкена растворился без следа. Он сел и погасил сигарету.

— А не глупо ли курить человеку, который все свое время проводит под водой? — Акцент безошибочно выдавал в ней уроженку восточной части Лондона.

— Да, наверное.

Она не пользовалась косметикой, поэтому на ее бокале не осталось следов помады. В обоих бокалах вина было поровну. Самый подходящий момент.

Стрейкен вынул из хлебницы сухарик и разломал его на четыре части. Он бросил кусочки через голову Кристин; к ним тут же наперегонки метнулись золотые рыбки. Девушка обернулась посмотреть на них, и Стрейкен быстро поменял бокалы. Это заняло не больше секунды.

— За рыбок, — сказал он и коснулся ее бокала своим. Он подержал вино во рту некоторое время, как настоящий ценитель, и только потом проглотил. Вообще-то Стрейкен предпочитал пиво.

— За рыбок, — отозвалась Кристин эхом. Если он и переигрывал, она этого не заметила и быстро осушила свой бокал. «Сансерр» и экстази, смешавшись, начали делать свое дело: глаза ярко блестели, в улыбке читалось приглашение.

Обед закончился. Стрейкен предложил заплатить свою часть, зная, что он не может себе этого позволить, но Кристин велела ему прекратить и не быть дураком: приглашала она. Чего он хочет: вернуться к себе или пойти к ней? Они уже успели обсудить свои жилищные условия. Он остановился в кемпинге, она — в гостинице «Сан-Марко». Так что вопрос был риторическим.

Кристин расплатилась, и, взявшись за руки, они вышли из ресторана.

Маленький номер Кристин был украшен в стиле карибского китча. Стул у стола и кресло сделаны из бамбука. Картинки на стене изображали плоскодонки, пальмы и тропические фрукты. На полу валялись джинсы, а на подоконнике лежал розовый купальник. Стрейкен неодобрительно рассматривал изображения на стене, пока девушка доставала ему пиво из мини-бара.

Кристин хихикнула. Она невнятно приказала ему снять всю одежду и, тяжело дыша, скрылась в ванной, пообещав, что вернется в чем-то более подходящем. Чем-то более подходящим оказалось полное отсутствие одежды, и, когда дверь открылась, Стрейкен уже ждал ее в постели, тоже полностью раздетый.

— Я сказала снять все. — Кристин распустила свои черные волосы, и они упали ей на плечи.

— Я снял все. — Сердце Стрейкена колотилось, как сумасшедшее.

— Нет-нет. И ее сними тоже. — Она показала на его шею, где, подобно кулону, висела серебряная запонка. У нее немножко заплетался язык, слова звучали тяжело и нескладно.

Стрейкен впервые почувствовал беспокойство. Неужели она приняла что-то перед тем, как выпила вино из его бокала? Если так, то существовала опасность передозировки.

— Она останется. — Его голос дрогнул. Появилось какое-то тревожное предчувствие.

Запонка была семейной реликвией. За последние одиннадцать лет он снимал ее с шеи только одни раз: при досмотре в аэропорту. Эта запонка была из той пары, которую сделал его дедушка; вторую украли в ночь смерти родителей.

Кристин наморщила лоб, как будто пытаясь разгадать загадку.

— Не бери в голову, — сказала она наконец и полезла к нему в постель.

— Крисси, я должен кое-что тебе сказать.

Но она, не слушая его, с трудом ползла к нему по кровати, судорожно сжимая руками простыни. На загорелой коже Стрейкен увидел белый след от стрингов, похожий на стрелу. Он отшатнулся, почувствовав прикосновение ее груди. В глазах Кристин появилось какое-то отсутствующее выражение. Ей становилось хуже с каждой секундой. Стрейкен попытался сесть и сказать ей, что передумал, но девушка навалилась на него всем телом.

— Крисси, давай отложим на потом, тебе нехорошо. Я поменял наши бокалы.

Кристин с трудом дышала. Ей было совсем плохо.

— Крисси!

В ее глазах мелькнуло понимание. Затем она забилась в конвульсиях, судорожно сжала руку у груди и с глухим стуком упала на пол.

 

2

Кристин лежала на спине. Ее губы посинели, кровь отлила от лица, глазные яблоки закатились. Стрейкен опустился на колени около нее, неловко столкнув при этом телефон с прикроватной тумбочки.

Он набрал 912 — номер скорой помощи. Палец срывался с клавиш. Стрейкен ошибся цифрой и начал набирать снова. На сей раз попытка удалась, и его связали с оператором.

— Моей подруге нехорошо. — Стрейкен чувствовал себя где-то посередине между фантазией и действительностью. Его собственный голос звучал неестественно, как в театре. Он не паниковал, но хотел подчеркнуть важность ситуации. — Мне кажется, у нее сердечный приступ.

— Где вы находитесь, сэр?

— Гостиница «Сан-Марко». Номер сорок три.

— Ваша подруга в сознании?

— Нет, без сознания.

— Она дышит?

— Нет, не дышит.

— Как долго она в таком состоянии?

— Около десяти секунд.

— У нее…

— Девушка, — сказал Стрейкен, — пожалуйста, пришлите машину скорой помощи. Просто пришлите врача. — И повесил трубку. На пустую болтовню времени не было. Кристин выглядела так, что он вообще сомневался в целесообразности их приезда.

За одиннадцать лет, что Стрейкен занимался дайвингом, ему ни разу не представился случай использовать свои медицинские познания, но сейчас он все вспомнил. Адреналин подскочил в крови. Пульс на запястье Кристин молчал. Стрейкен нашел яремную вену: тоже ничего. Он открыл ей рот и начал делать дыхание рот в рот, стараясь удержаться от иронической мысли о том, что наконец-то их губы соприкоснулись.

Прошло три минуты. Кристин не подавала признаков жизни. Он снова начал делать искусственное дыхание, громко отсчитывая ритм и нажимая ей на грудь все сильнее. Его отчаяние усиливалось.

Никаких изменений.

Через две минуты его нажатия стали просто ударами. Стрейкен бросился на кровать и уставился в потолок. Команда скорой помощи может выключить мигалку и не спешить.

Кристин Молине была мертва.

У Стрейкена потемнело в глазах. Прилив адреналина был так силен, что его чуть не стошнило. Он не мог разобраться в своих чувствах. В его душе бушевала буря: паника, страх, угрызения совести.

Стрейкен забрал свою одежду в ванную — не мог смотреть на Кристин. Быстро оделся, выпил воды, чтобы избавиться от тошноты; затем вернулся в спальню, взял простыню и накрыл тело. Он не знал, для кого это делает — для себя или для нее. Она была голой и мертвой. Казалось, он поступает правильно.

Стрейкен проклинал себя за то, что не подумал об этом в ресторане. Если бы он задумался тогда, Кристин могла бы быть сейчас жива. Он вспомнил, что экстази обычно бывает в форме пилюли, а значит, там, в пипетке, было что-то другое. Он не знал, что люди носят в пипетках. Таким предметам место в лабораториях, а не в ресторанах. Но что теперь? Все это было его ошибкой.

Стрейкен закурил сигарету. Он вспомнил взгляд Кристин, когда сказал ей, что поменял стаканы. Признание, понимание, подтверждение. Как будто это ей что-то объясняло, будто она не удивилась тому, что случилось с нею, будто уступала победу. У нее был большой опыт обращения с наркотиками. Пипетка два дюйма длиной. Это довольно большая доза. Если бы Стрейкен не переставил стаканы, то это он лежал бы сейчас с синими губами и закатившимися глазами. Стрейкен замер, потрясенный. Она пыталась убить его.

Что бы Кристин ни затевала, ее план привел к таким последствиям из-за зеркала и несложной уловки с рыбками. Она попалась на нее.

— Черт! — громко выругался Стрейкен, и в маленькой комнатке это прозвучало особенно зловеще.

Принять решение было нелегко. Он знал, что должен делать. Ему надо подойти к телефону и сделать второй звонок — в полицию. Это как раз та ситуация, когда нужна не только скорая, но и полиция. Но ведь полиция не просто унесет ее тело в мешке и отпустит Стрейкена домой. Они захотят узнать, что случилось. Его отпечатки пальцев остались на ее обнаженном теле.

Они арестуют его. Потребуются недели для выяснения, и в любом случае ему никогда не доказать свою невиновность. Черт, он и сам не знал, виновен или нет. И хуже всего то, что у него была назначена встреча, определяющая всю его дальнейшую карьеру. Если он не доставит эти пленки в «Нэшнл джиографик» вовремя, то ему крышка. Нельзя было доверить их кому-то другому или отправить по почте. Это слишком важный контракт. Если редактору понравятся фотографии для календаря, то такой заказ ему будет предоставляться каждый год. Следующий рейс после того, на который он заказал билеты, только завтра вечером. Если он останется, то потеряет целый день. Деньги и славу получит кто-то другой. Кто-то менее талантливый. Кто-то, кому это не так нужно. Кто-то вроде Билла Таннера. Нет, ему необходимо успеть на самолет.

В окне засверкали синие огни — приехала «скорая». Стрейкен бросил взгляд на часы: 00.08. Его самолет через шесть часов, и, постаравшись, он на него успеет. А в полицию он отправится в Лондоне, когда подготовит снимки и пошлет их в Вашингтон.

Побег был не лучшим решением. Но, взвесив факты, Стрейкен понял, что выбора у него нет. Нельзя оставаться ждать «скорую». Нельзя допустить, чтобы его обвинили в убийстве. Нельзя разрушить свою карьеру из-за женщины, которая хотела убить его. Он поклялся, что рано или поздно выяснит, почему она хотела сделать это. Сейчас же ему необходимо выбраться с Кюрасао.

Не раздумывая больше ни минуты, Стрейкен надел кроссовки и выскочил в коридор гостиницы. Лифт уже поднимался. Врачи будут здесь через несколько секунд. Стрейкен бросился в конец коридора и стал спускаться по лестнице.

Оказавшись на первом этаже, Стрейкен стремительно пошел к боковому выходу. Вращающаяся дверь выплюнула его на улицу.

Неужели он убил ее? Стрейкен не мог предсказать, как посмотрят на это юристы. Он поменял алкогольные напитки, обнаружив, что в один из них что-то подмешано. Откуда ему было знать, что подмешанное вещество смертельно? Если рассказать о ее действиях, то его поступок может квалифицироваться как непредумышленное убийство. Непредумышленное убийство? Звучит ненамного лучше. Стрейкена снова начали мучить сомнения. Как бы там ни было, он сделал с Кристин то, что она пыталась сделать с ним. Для полиции это не аргумент, но его совесть слегка успокоилась.

Стрейкен бежал вдоль кромки воды. Размеренный шум волн действовал успокаивающе. Он не убивал ее. Это просто несчастный случай. Все будет в порядке. Да, он совершил ужасную ошибку, не спросив прямо, что же было в пипетке, но затем он сделал все, чтобы помочь Кристин. Нужно прежде всего вернуться в Лондон, а там уже пойти в местный полицейский участок и дать показания.

Запыхавшись, Стрейкен добрался до школы дайвинга через тридцать пять минут.

Второй этаж гостиницы «Сан-Марко» в Виллемстаде напоминал растревоженный улей. Постояльцы с любопытством выглядывали из своих дверей, готовые при малейшем намеке на неприятность скрыться обратно. Управляющий гостиницей уверял, что ничего страшного не произошло и волноваться не о чем.

В сорок третьем номере третий электрический разряд не смог оживить Кристин. Медики не оставляли своих усилий и по дороге к больнице Святой Елизаветы, но на их лицах ясно читалась безнадежность. Старший врач вызвал диспетчера и сообщил ему, что они подъезжают.

— А как тот парень, который сделал вызов? — спросил диспетчер.

— Какой парень?

Через три минуты из полицейского участка выехала машина.

 

3

Школа дайвинга «Коралловый рай» располагалась среди других построек на маленьком пляже. Это было простое и просторное здание с синей железной крышей. Дверь заперта, окна закрыты ставнями. Следы взлома довели бы Пита и Мэгги до безумия, так что Стрейкен только порадовался, что забрал свои вещи перед выходом в ресторан.

Зееманы были единственными друзьями Стрейкена не только на Кюрасао, но и во всем мире. Пит шесть лет прослужил в особых морских частях Голландии, пока ранение в бедро не вынудило его покинуть службу. Тогда он вернулся на Карибское побережье и начал новую жизнь как инструктор по дайвингу. Они встретились пять лет назад на рифе Бонайре. Нога Пита застряла под скалой. Когда появился Стрейкен со своими фотоаппаратами. Пит уже пилил свою лодыжку ножом. Вместе они сдвинули камень прежде, чем Пит покалечил себя. Стрейкен успел вытащить Пита на поверхность до того, как в его баллоне кончился воздух. Появись он на пять минут позже, в самом лучшем случае Пит потерял бы ногу.

Вспомнив об этом, Стрейкен покачал головой. Он подошел к веранде на другой стороне здания. Его палатка была расставлена так, что он мог наслаждаться видом моря. Стрейкен быстро собрал ее, упаковал спальный мешок и привязал их к верху уже собранного рюкзака. Затем забрал свои фотоаппараты, линзы, а также снимки из шкафчика на задней стене школы. У него был огромный опыт срочных отъездов, так что собраться он мог меньше чем за десять минут.

Мэгги Зееман обещала отвезти Стрейкена в аэропорт к половине пятого. После того, что случилось, он не хотел ждать ни минуты. Заснуть после таких событий все равно бы не удалось. Ему хотелось как-то действовать. И хотелось остаться одному. А еще хотелось находиться как можно дальше от Кюрасао. Бедняжка Кристин. Хоть она и пыталась убить его, ее смерть оказалась для него шоком. Слова были какими-то патетическими, но других он не мог найти.

Джип школы дайвинга стоял около причала. Его использовали только для того, чтобы доставлять на пароме баллоны к местам для дайвинга вокруг острова. За те пять лет, которые он тут появлялся, Стрейкен никогда не видел, чтобы Пит оставлял свои ключи где-то, кроме как за козырьком на лобовом стекле. Пит и Мэгги жили в бунгало на побережье за две мили отсюда, и никто не услышал чахоточного кашля заводимого мотора.

Стрейкен старался ехать так, чтобы не привлекать внимания. Он понял, что едет медленно, потому что на въезде в Юлианадорп его настиг полицейский автомобиль. В аэропорт Стрейкен приехал в половине третьего. По спине текли ручейки пота.

Его рейс был в шесть тридцать. Регистрация еще не началась. Времени оставалось много, он взял листок у охранника и начал писать Питу и Мэгги. Не только про джип. В «Коралловом рае» его видела масса народу, и полиция рано или поздно наведается к Зееманам. Стрейкен предпочитал, чтобы друзья услышали всю историю от него самого, а не от посторонних лиц.

Зееманам Стрейкен мог доверять, и он почувствовал себя намного лучше, рассказав кому-то о происшедшем. Пит и Мэгги поймут его. Они знали, что такого заказа, как от «Нэшнл джиографик», он ждал девять лет.

Он лихорадочно писал. Рассказал про зеркало, пипетку и подмену бокалов. О приглашении Кристин в ее номер. О ее смерти, своем звонке врачам и попыткам как-то ей помочь. О том, что не вызывал полицию. О своих намерениях выяснить, зачем все-таки она пыталась дать ему наркотик. О том, что не мог пропустить самолет. Закончил обещанием написать им по электронной почте и сообщил, что оставил ключи в обычном месте.

Через тридцать минут Стрейкен с облегчением вытянул ноги в проход. В зале начиналась обычная суета. Уборщик в соломенной шляпе толкал перед собой жужжащий полотер, оставляя за собой светлые следы. Две девушки в синей униформе готовились начать прием у столика регистрации. Одна устанавливала плакат с номером рейса. Стрейкен ростом был метр восемьдесят семь; на трансатлантических рейсах ему было удобнее сидеть сзади. Он подождал, пока они начали работу, затем зарегистрировался.

Девушка за стойкой была очень красива: высокая, с гривой темно-рыжих волос, спускающихся на спину. Ее лицо было сильно накрашено. Густые ресницы обрамляли темно-карие глаза, красно-коричневая помада подчеркивала линию полных губ. Девчонка явно разбиралась в косметике и знала, что ей идет. Макияж выгодно подчеркивал смуглый цвет ее кожи и голубые отвороты пиджака. В любой другой день Стрейкен с удовольствием пофлиртовал бы с ней. Но не сегодня. Сегодня не было настроения. Случайное убийство как-то не располагало к флирту.

— У вас есть конверт? — спросил он ее.

— Конечно. — Она подозвала коллегу, и та принесла конверт с соседнего стола.

— Спасибо. Здесь можно где-нибудь купить марки? — Он свернул свое письмо и провел языком по краю конверта.

— Не сейчас. — Девушка за регистрационной стойкой улыбнулась ему и склонила голову набок. — Но я смогу отправить ваш конверт, когда у меня будет перерыв.

— Я был бы очень благодарен. Спасибо. — Стрейкен вручил ей запечатанный конверт и проследил, как его рюкзак положили в багаж, отправляемый в Лондон. Камеры он взял с собой в салон. Пленки сложил в карманы куртки. С ними он никогда не расставался. Они были его жизненной основой, валютой, будущим.

— С вами все в порядке? — спросила его девушка.

— Поздно лег, рано встал.

Она кивнула и кокетливо посмотрела на него на прощание. Он забрал паспорт и посадочный талон и пошел в зал ожидания.

 

4

На этот рейс было полно народу. Стрейкен оказался рядом с голландской парой, которая явно хотела завести с ним беседу. Вроде «чем вы занимаетесь и часто ли вы бываете на Кюрасао?» Он рассказал им, что занимается подводной фотографией, и узнал, что муж работал делопроизводителем в «Хьюлетт-Паккард», а жена — преподавательницей.

У Стрейкена не было никакого настроения вести светский разговор. Смерть Кристин убила в нем природную любезность. Зря он упомянул о своей профессии: соседи могут увлечься разговором до самой Голландии. Жена будет расспрашивать о его любимых местах для дайвинга, а муж захочет узнать о встречах с акулами. Не задумываясь о вежливости, Стрейкен закрыл глаза и притворился спящим. Он снова задался вопросом: кто же такая была Кристин Молине и чего она добивалась?

Было три причины, по которым она могла хотеть подмешать ему наркотик: чтобы завести его; чтобы он потерял сознание; чтобы убить его. Он стал рассматривать их в обратном, порядке. Сначала более серьезная причина, потом по убывающей. Может быть, предположение о преднамеренном убийстве было слишком поспешным.

Доза была смертельной, а мотивы убийства оставались непонятными. Он не воровал, не играл в азартные игры, не ходил в публичные дома и не болтался по проституткам, а единственными его долгами были кредиты на «Мастер кард». За эти дни он не совершил никаких грехов, разве что пролил пиво и подмигнул чужой девушке. Десять лет назад он проводил время в другой части мира и по ту сторону закона; но шансы, что Кристин Молине была связана с теми днями, когда он занимался контрабандой драгоценностей в Юго-Восточной Азии, были ничтожны малы.

Если она действительно хотела его убить, то выбрала для этого по меньшей мере странный способ. Зачем возиться с романтическим ужином и соблазнением? Зачем позволять куче людей видеть их вместе? Знала ли она, сколько времени потребуется, чтобы доза подействовала? Стрейкен подсчитал, что с того момента, как она выпила вино, до ее смерти прошло около двадцати минут, а для него потребовалось бы куда больше. А если бы он захотел еще посидеть в ресторане? А что если бы он отказался пойти к ней в номер? Что-то здесь не так. Она была просто городской мошенницей, готовой заниматься сексом где угодно. И пока она не умерла, его все устраивало.

Второй вариант: чтобы он потерял сознание. Зачем? Она хотела ограбить его? Но тогда она ошиблась с выбором. У Стрейкена в бумажнике не нашлось бы и восьмидесяти гульденов, а счет в банке был мизерным. Идея об изнасиловании в таком состоянии отпадала сама собой.

Наверное, она просто хотела поэкспериментировать в постели: немного новых ощущений, как от экзотических кулинарных блюд. Может, она просто хотела использовать его для собственного удовольствия? Этот вариант казался гораздо более вероятным, чем два предыдущих. Она хотела побаловаться, но перепутала дозу, только и всего.

Этот вывод ему не помог. Теперь мысль о том, что он убил ее, стала еще тяжелее.

В течение следующих шести часов Стрейкен так и не смог заснуть. Он пытался смотреть фильм, но постоянно отвлекался на разные мысли. Он снова и снова вспоминал эпизоды того дня, погружения в воду и ужин с Кристин.

Все началось с разговора. Они заканчивали обедать, и Пит Зееман похлопал Стрейкена по спине:

— Окажи мне услугу.

— Конечно.

— У меня тут ученица, которая сегодня утром как раз закончила курс обучения. Мне бы хотелось, чтобы ты взял ее с собой, когда будешь нырять на мысе.

Стрейкен покачал головой. Накануне он основательно перебрал, а срок сдачи материалов наступал уже во вторник.

— Нет. Ни за что. Прости, Пит, но это самый важный снимок недели. Мне вовсе не нужна девчонка, которая будет мутить ил и распугивать рыбу.

Пит снова положил руку ему на плечо:

— Она не помешает. Думаю, она тебе понравится.

— Если это та самая в розовом бикини, то она мне уже нравится.

— Так ты возьмешь ее?

— Нет.

— Эд, возьми. У меня и Мэгги сейчас занятия, а я обещал ей приличное погружение. Кроме того, она поговаривает о том, что хочет внести деньги на программу защиты черепах, так что наличку мы могли бы использовать прямо сейчас.

— И что там за сумма?

— Пара сотен долларов.

— Да, это существенно.

Даже спустя много лет после отставки от службы в голландских вооруженных силах Пит Зееман оставался непоколебимым, как скала, и спорить им пришлось долго. Стрейкен говорил «нет», Пит говорил «да», и когда рука Пита на плече Стрейкена сжалась в кулак, Стрейкен согласился при условии, что девчонка не будет путаться под ногами.

Кристин Молине оказалась препаршивым дайвером. Стрейкену пришлось тратить драгоценный воздух, помогая ей со снаряжением. А еще больше, пока она пыталась сохранять равновесие. Но в конце концов, это не имело значения. Они нашли барракуду через двадцать минут. Она грелась в солнечном свете на краю рифа. Пит точно угадал, где ее искать. У барракуды самые острые зубы из всех обитателей океана, а эта особь была к тому же полтора метра длиной. Кристин старалась держаться на почтительном расстоянии. Стрейкен снял две пленки, подплыв к рыбине довольно близко. Две пленки. Семьдесят два снимка. И только один из них будет использован. Вот такие счастливые случайности и управляли его жизнью.

Вернувшись в школу, Кристин настояла на том, чтобы в качестве благодарности пригласить Стрейкена на ужин. Теперь он уже успокоился, да и она выглядела такой очаровательной. Мэгги наполняла баллоны из компрессора и подмигнула ему, когда Кристин предложила встретиться в «Лобстер пот» в десять часов.

Они начали флиртовать сразу, как только оказались в ресторане. Беседа протекала непринужденно. Она приехала на Кюрасао развеяться после разрыва со своим парнем, с которым жила последние четыре года. Хвасталась тем, что зарабатывала большие деньги, и он предположил, что она пойдет на все, лишь бы ухватить удачу за хвост. Она знала, чего хотела от жизни, и была готова к тому, чтобы прийти и забрать это. Жить быстро, умереть молодой.

Стрейкен вытер лицо рукой. Именно так она и сделала.

Самолет приземлился в «Схипхоле» по расписанию. Он подкатился к терминалу, и пилот сделал объявление на голландском, которого Стрейкен не понял. Несмотря на регулярные посещения Кюрасао, он не приложил ни малейших усилий, чтобы выучить больше пары простых фраз. Пит и Мэгги говорили по-английски так же хорошо, как и он, и английский на острове был распространен так же, как голландский и папьяменто.

Снаружи было темно, но Стрейкен мог видеть, как полосы дождя заливают окна «Боинга». И когда объявление прозвучало второй раз по-английски, он уже знал, что все это значит. Это значит, что его пленки не будут напечатаны вовремя. Это значит, что он пропустит свой крайний срок. И это означает, что он может попрощаться с пятизначным чеком и «Нэшнл джиографик».

Его накрыли.

 

5

«Добрый вечер, леди и джентльмены. С вами говорит командир экипажа. Как вы только что слышали, местное время — двадцать часов сорок шесть минут. Я надеюсь, что вы получили удовольствие от полета и отдохнули. Я прошу вас оставаться на своих местах до полной остановки самолета. Небольшое полицейское расследование. Вас задержат не более чем на пять минут. Полиция лишь быстро осмотрит самолет. Причин для беспокойства нет. Благодарим за понимание, желаем вам удачного путешествия».

Нет причин для беспокойства? Стрейкен почувствовал, как где-то в животе поднимается волнение. Он понял всю глубину своей наивности. Ему не вернуться в Лондон. Этого следовало ожидать. С того момента, как он покинул Кюрасао, прошло больше девяти часов и пятнадцать часов, как он покинул гостиницу. У полиции была масса времени, чтобы выяснить, что Кристин была в ресторане. Им, наверное, очень пригодился счет в ее кошельке. Официант тоже наверняка описал ее спутника. Да и у властей в аэропорту времени было достаточно.

Самолет качнулся последний раз и остановился. Стрейкен закрыл глаза и стал ждать прихода полицейских. Это не заняло много времени. Голос с сильным голландским акцентом произнес: — Банбери Эдвард Стрейкен?

Банбери. Давненько Стрейкена не называли его полным именем. Его произносили, когда начинались какие-то неприятности, и этот случай еще раз подтвердил правило. Он открыл глаза и увидел в проходе двух полицейских в штатских темных костюмах и белых рубашках. Пассажиры гудели от волнения, многие поворачивались и вытягивали шеи, чтобы понаблюдать, как развиваются события.

— Да.

— Я инспектор Рутгер Верховен из Интерпола. Это — агент Рональд Грут из схипхольской полиции. Прошу вас следовать за нами.

Верховен был высокий и угловатый. У него были квадратная челюсть, тонкие бледные губы и черные волосы с серым отливом. Манера держаться выдавала в нем человека гордого. Стрейкен подумал, что ему около тридцати пяти. Грут был ниже ростом, старше и явно страдал от избытка веса. Он уже давно миновал границу между полнотой и жирностью и вынужден был двигаться вдоль прохода боком, чтобы не застрять между подлокотниками салона эконом-класса. Он выглядел вполне приветливым, хотя его явно беспокоило то, что он стоит перед таким количеством людей. Он нервно теребил магнитный пропуск, висевший у него на шее. Наверное, он будет изображать хорошего копа, а потом вернется домой к пиву «Гролш», позднему ужину и своей такой же тучной жене.

Стрейкен расстегнул пояс безопасности. Он достал камеры из ящика над головой и последовал за полицейскими, игнорируя сопровождающие его взгляды и шепот. При выходе из самолета стражи порядка остановились. Грут встал впереди на случай, если Стрейкен вдруг вздумает бежать. Под курткой у Стрейкена была рубашка с короткими рукавами. От перепада температуры по рукам побежали мурашки.

— Паспорт. — Теперь, когда рядом не было пассажиров, Верховен обходился без учтивости.

Стрейкен хорошо знал такой тип — безжалостный фанатик-полицейский. Он пошарил по карманам и достал паспорт. Верховен подтвердил, что его арестовывают по подозрению в убийстве. Грут прочел ему его права.

— Руки.

— Что?

— Ваши руки. Покажите их мне. — Верховен впервые повысил голос.

Стрейкен сделал так, как ему приказывали. Он протянул руки вперед ладоням и вверх, как будто прося подаяние. Холодные и жесткие наручники сжали запястья, подобно когтям. Стрейкен не паниковал, но внизу живота что-то сжалось. Самое правильное сейчас — это молчать. Молчание невозможно интерпретировать неправильно.

— Не кисни. — Верховен хлопнул его по спине и направился через ворота к терминалу. Стрейкен и Грут следовали позади.

Они повели его к какому-то помещению в здании аэропорта. Глубоко внизу был целый комплекс с покрытым линолеумом полом, дневным освещением и огромным количеством двойных дверей. Их встретил полицейский в форме, он обыскал карманы Стрейкена. Стрейкен почувствовал себя слабым и беззащитным, когда тот отобрал у него камеры, бумажник, ключи и пленки. Забрали даже шнурки.

— И вот эту штучку с шеи, — сказал Грут, присевший на край стола. Кивком головы он показал на цепочку Стрейкена.

Стрейкен откинул голову назад. Полицейский был в возрасте примерно пятидесяти лет, с опрятными седыми волосами и прямыми усами. Его синяя униформа была чисто выстиранной и накрахмаленной. Морщинки вокруг глаз говорили о том, что он много смеялся, несмотря на серьезность своей работы. На левом нагрудном кармане вышито имя: Рейсдал. Он был именно таким, каким надо быть полицейскому. Просто делал свою работу. Стрейкен расслабил мышцы шеи. С закованными руками он никак не мог помешать им снять цепочку.

На другом конце комнаты инспектор Верховен заметил реакцию Стрейкена. Это привлекло его внимание.

— Позвольте взглянуть. — Он протянул руку, и Рейсдал опустил в нее цепочку. Верховен громко прочитал вслух надпись: — Что это, координаты на карте?

Стрейкен кивнул. Так оно и было. Один градус, семнадцать минут, сорок три секунды северной широты. Географическая координата по широте отпечаталась в его памяти, как она была запечатлена на запонке.

— Где это? В Англии? — Верховен заинтересовался. Если копнуть глубже, то этот пустяк поможет лучше понять характер подозреваемого. Расспросы о личном помогали ему составлять впечатление о человеке.

— Я не знаю, — честно ответил Стрейкен.

— Почему?

— Один градус и семнадцать минут широты проходит через шестнадцать различных стран. Чтобы сузить круг поиска, нужны еще координаты долготы. — Он не добавил, что координаты долготы были выгравированы на второй запонке, — той, что была украдена. Не упомянул и того, что эти запонки он унаследовал: кровавая тайна, переданная от дедушки его отцу. Следующим узнать тайну должен был он, но отец умер раньше, чем успел ему все рассказать. И в результате Стрейкен не имел понятия о том, что это было за наследство, уже не говоря о том, где оно было.

— Какие страны?

Стрейкен помолчал. Об этом говорить ему не хотелось. Кроме того, уж если Верховену интересно, он мог просто посмотреть по карте.

— Сомали, Кения, Уганда, Заир, Габон, Экваториальная Гвинея, Бразилия, Гайана, Колумбия, Эквадор, Микронезия, Индонезия, Малайзия, Сингапур и Мальдивы, — отчеканил Стрейкен названия. Он изучил атлас и знал их наизусть.

Верховен заинтересовался:

— А почему вы носите это на шее? Большинство людей носят их на манжетах.

— У меня только одна. Вторую украли давным-давно. — Стрейкен был утомлен и взволнован. Ему не хотелось говорить про запонки, но было необходимо наладить контакт. Положение его уже было достаточно сложным.

— Вот незадача, — усмехнулся Верховен, — а как это случилось?

— Это долгая история.

— Расскажите, времени у вас много. Она ценная?

Стрейкен отвел взгляд. Вторая запонка была завернута в лист старой газеты и украдена из сейфа в ночь смерти родителей. Тогда ему было восемь лет, и родители оставили его с нянькой, а сами пошли в ресторан отмечать годовщину своей свадьбы. Его обычная нянька была в отъезде, а та, что прислали из агентства, оказалась довольно суровой. Она даже шлепнула его, когда он отказался ложиться спать.

Его крестный отец, Эйдриан Гамильтон, обнаружил пропажу неделей позже. Гамильтон был кузеном отца и душеприказчиком родителей Стрейкена. По завещанию, в случае смерти родителей он должен был стать его законным опекуном до восемнадцати лет. Другим условием, зависящим от первого, было то, что Гамильтон должен был отдать ему запонки в его восемнадцатый день рождения и сказать: «Эд поймет их истинную стоимость». Завещание включало в себя код к семейному сейфу, и когда Гамильтон увидел только одну запонку, его подозрение немедленно пало на няньку.

Когда Гамильтон приехал, чтобы сообщить ужасные новости своему крестнику, нянька казалась очень взволнованной и поспешила уехать. Потом он заметил следы на ковре. Ему показалось, что сейф двигали. Когда он через несколько дней попробовал отыскать няньку, то обнаружил, что она зарегистрировалась в агентстве под ложным именем. Это было последнее доказательство, которое ему было нужно, и он сообщил об инциденте в полицию. К сожалению, полиция никакой активности не проявила. Из сейфа не пропало ничего, кроме серебряной запонки. Поиском няньки они занимались формально и прекратили его через пару дней. Впоследствии Гамильтон попытался искать ее сам, но сдался после нескольких лет бесплодных попыток.

Стрейкен вовсе не собирался рассказывать все это Верховену, так что просто ответил на вторую половину вопроса.

— Нет, — сказал он, — это просто сентиментальное воспоминание, и все.

— Как мило, — удовлетворив любопытство, Верховен бросил запонку обратно Рейсдалу. Сержант поймал ее и положил в пластиковый пакет с другими вещами Стрейкена. Затем он сел за стол и начал писать протокол изъятого.

— Вы позаботитесь о моих пленках? — Это прозвучало больше как просьба-предупреждение. Верховен выглядел способным к саботажу.

— Не беспокойтесь о пленках, Банбери. Отдыхайте. Впереди у вас длинная ночь. — Верховен улыбнулся, и трое полицейских покинули помещение. Ключ повернулся в дверях. Ботинки заскрипели по линолеуму.

Они не сняли наручники. Запястья Стрейкена раздулись и воспалились. Верховен застегнул их так туго, словно был уверен в том, что перед ним преступник. В комнате без окон было очень душно. Стрейкен начал потеть. Он положил голову на стол; измотанный, взволнованный, он чувствовал себя совсем больным. Мысли о Кристин Молине проходили через его сознание, пока он не забылся.

 

6

Через несколько часов Стрейкена разбудил скрежет ключа в замке. В дверном проеме стоял Грут, держа в руках пластиковый стаканчик с кофе.

— Вам разрешен один телефонный звонок. Хотите позвонить? — Стрейкен кивнул. — Тогда пойдемте.

Стрейкен встал. Выйдя в ярко освещенный коридор, зажмурил глаза. Как долго он спал? Он пошел быстрее, стараясь взглянуть на наручные часы Грута. Они показывали 2.05 ночи. Его держали уже пять часов. Стрейкен прикинул, что спал около трех часов, а казалось, всего лишь несколько минут. Но все это было неважно. Смена часовых поясов затуманивала мозг и не давала сосредоточиться.

— А при чем тут Интерпол? Я польщен.

— Не стоит. Вы пересекли границу. Вы англичанин, и убитая тоже англичанка, но преступление совершено в Нидерландах. Юридически это осложняет дело. Мы помогаем нашим друзьям с Кюрасао. У них не хватает людей для подобных случаев.

— Я думал, те парни разыскивают украденные картины. — Те парни. Стрейкен искал союзника.

— Инспектор Верховен занимается многими вещами. Терроризм, наркотики, фальшивомонетчики, торговля людьми, серьезное мошенничество. Даже убийства и изнасилования.

— Изнасилования?

— Да.

Это меняло ситуацию в корне. Стрейкен чувствовал себя так, как будто по нему проехал паровой каток. Изнасилование?

Слова вызывали отвращение. Или голландская полиция делала поспешные выводы, или Грут просто пугал его. Стрейкен не стал расспрашивать. Он знал, что иногда лучше помолчать.

Когда они пришли в офис Грута, тот снял наручники. К занемевшим рукам Стрейкена прилила кровь. Он потер их, чтобы улучшить кровообращение. Чувствительность восстановилась не сразу. Он потягивал кофе, который дал ему Грут. Кофе был крепкий, черный и вкусный. Лучший кофе, который он когда-либо пил.

Грут вручил ему заламинированную бумагу. Это был лист формата А4 с длинным списком номеров телефонов. Для внешней линии нужно было сначала набрать цифру девять. Большинство номеров принадлежало посольствам и консульствам. Они были внесены в список по континентам в алфавитном порядке. Внизу страницы были перечислены другие полезные номера: четыре адвоката, общество самаритян и главное отделение «Вестерн юнион» в Амстердаме.

Стрейкен отдал список назад. Он знал, кому звонить, и номер помнил наизусть.

Сейчас утро понедельника. Крайний срок — вечер вторника. В это время он должен был быть в лаборатории на Лупус-стрит и проявлять пленки, чтобы переправить их экспресс-почтой в «Нэшнл джиографик» в Вашингтон. Редакция уже видела его снимки морских выдр у побережья Ванкувера в «Скуба таймс» в конце года. Они понравились, и ему предложили сделать фотографию на обложку и еще семь снимков для календаря следующего года. Кроме того, «Нэшнл джиографик» брал на себя все его расходы по поездке в Шотландию, на Галапагос и Кюрасао.

Стрейкен набрал номер. В далекой Вирджинии ответил тягучий голос Мак-Коли Джилкриста.

— Здравствуйте, это Мак-Коли Джилкрист. Спасибо за обращение в «Нэшнл джиографик». Я либо говорю по другому телефону, либо нахожусь далеко от рабочего стола, но если вы назовете свое имя и номер, то я перезвоню вам, как только смогу. Удачного вам дня. Не забывайте заботиться онашей планете.

Еще один удар. Стрейкен забыл про разницу во времени. Усталость подвела его. В Вашингтоне сейчас восемь часов вечера, и Джилкрист давно ушел из офиса.

Стрейкен никогда не видел Джилкриста, но они говорили много раз по поводу календаря и предоплаты. От спокойного американца у него осталось самое благоприятное впечатление. Стрейкен живо представлял себе снисходительного редактора, которому едва исполнилось шестьдесят. Скорее всего, у Джилкриста были седые волосы и аккуратно подстриженная короткая бородка, как у Шона Коннери в фильме «Индиана Джонс и последний крестовый поход». Скорее всего, он носил джинсы, ковбойские ботинки и хлопчатобумажные рубашки с глухим воротом. Кроме того, у него был большой джип «чероки». На пассажирском месте лежала черная бейсбольная кепка с нашивкой «Нэшнл джиографик» на козырьке. Его жену звали Мэри.

— Мак-Коли, здравствуйте, это Эд Стрейкен. У меня возникли некоторые проблемы. Мой рейс с Кюрасао отсрочен на двадцать четыре часа. Вы не получите снимки до среды. Мне очень жаль. Но я ничего не могу поделать. — Стрейкен посмотрел на Грута, тот стоял, прислонившись к стене и держа руки в карманах. Полицейский даже не пытался скрыть того, что подслушивал. Он дергал носом подобно медведю. Казалось, он способен определить ложь по запаху.

— Снимки отличные. К ним прилагаются рекомендации по обложке. Это лучшие мои работы. Вы должны мне поверить. Я знаю, что в типографии уже оговорены все сроки, но, пожалуйста, сделайте все, чтобы их задержать. — На этом этапе трудно было сказать, как получатся фотографии, но по крайней мере один из семидесяти двух снимков должен оказаться удачным.

Стрейкен старался оставаться спокойным. Ему не хотелось выдавать свое отчаяние. Джилкрист объяснял ему все три или четыре раза. Из-за высокого качества изображений и нестандартного размера бумаги заказ в типографию должен поступить за три дня до начала работы. Готовый тираж отправляют прямо к дистрибьютору, чтобы он поступил в магазины к Рождеству. Если календарь запоздает, то вся декабрьская работа пойдет насмарку. Из-за этого последний срок устанавливали жестко.

— Не принимайте никаких решений, пока не получите снимки с Кюрасао. Вы не пожалеете об этом. — Больше говорить он не мог. Джилкрист видел фотографии из Шотландии и с Галапагоса и пришел в восторг. Результатом поездки в Шотландию явился великолепный снимок пушистого тюленя, преследующего четырехкилограммового атлантического лосося. Три из оставшихся семи кадров придут с Кюрасао: обложка и еще две фотографии из жизни на рифе. Шансы на то, что остановят печать, были малы. Но Стрейкену было легче оттого, что он просил об этом хоть кого-то, хоть машину.

Стрейкен повесил трубку. Грут повел его вниз через ряд коридоров. Они повернули к камерам и пошли прямо. Теперь, когда Стрейкен сделал звонок, им обоим пора было заняться делом.

Инспектор Верховен ждал их, прислонившись к дальней стене комнаты для допросов. Он стоял скрестив руки на груди с видом человека, у которого сорвалось свидание. И он, и Грут были усталыми и раздраженными. Они обменялись несколькими словами и поглядели в сторону Стрейкена. Неужели их план изменился?

Верховен подошел и закрыл пяткой дверь. Стрейкен огляделся. В середине комнаты стоял черный стол. Вокруг него были расположены оранжевые пластмассовые стулья. На правой стене он увидел расписание дежурств. В конце комнаты были монитор и машина для видеоконференции. На задней стороне двери была прикреплена эмблема, призывающая не оставлять вещи без присмотра. Как и в предыдущей комнате, тут не было окон.

Они все сели за стол: Стрейкен по одну сторону, полицейские по другую. Верховен и Грут приняли одну и ту же позу, поставив локти на стол, руки сложены как для молитвы. Стрейкен немедленно откинулся назад на стуле. Он не хотел копировать их жесты.

— Вы не позвонили адвокату, Банбери. Мне кажется, это глупо. Вы имеете право на адвоката. Мы можем пригласить своего, он приедет сюда через двадцать минут. Вы этого хотите? — Верховен наконец нарушил тишину.

Стрейкен пожал плечами:

— Он говорит по-английски?

— Конечно.

— Вы собираетесь записывать?

— Да. Я бы не хотел, чтобы кто-то решил, что мы неправильно понимаем друг друга.

— Тогда адвокат подождет. — В адвокате смысла не было. Он просто будет молча сидеть, мечтая как можно скорее добраться до постели. Конечно, адвокат мог бы возразить против пары вопросов, но это Стрейкен планировал сделать сам.

— Если желаете, мы можем также проинформировать членов вашей семьи, что вы у нас.

Стрейкен покачал головой. У него не было семьи. Он жил один. И в его планы не входило посвящать Гамильтона в свои проблемы.

— Насколько вы можете меня задержать?

— Обычно на шесть часов. После этого я должен предъявить обвинение или отпустить.

— Прошло уже пять.

— Я знаю. — Верховен подмигнул и улыбнулся. Затем он протянул жилистую руку и нажал кнопку записи на видеомагнитофоне.

 

7

— Время — два часа шестнадцать минут ночи, понедельник, восемнадцатое октября. Комната тринадцать, полицейское управление международного аэропорта «Схипхол». Присутствуют: инспектор Интерпола Рутгер Верховен, агент Рональд Грут из полиции аэропорта «Схипхола» и Банбери Эдвард Стрейкен, Лондон, улица Тачбрук, двадцать семь «а». Беседа записывается. — Верховен сделал паузу и посмотрел на задержанного. Стрейкен кивнул в подтверждение.

— Мистер Стрейчен, — Верховен произнес его фамилию через «ч». Стрейкен отметил, что в самолете он такой ошибки не делал. Верховен говорил с акцентом, но тем не менее его английский был очень хорош. Этот ублюдок начинает придуриваться. — Вы понимаете, почему вы здесь?

Стрейкен кивнул.

— Пожалуйста, говорите вслух, идет запись.

— Да, инспектор Верховен. Я понимаю, почему я здесь, — произнес Стрейкен мягко. Его всегда что-то раздражало в представителях власти.

— Вы понимаете, что вас арестовали по подозрению в убийстве и попытке изнасилования?

— Да.

— Хорошо. Наша беседа будет проводиться в присутствии главного инспектора Дирка Купманса посредством видеосвязи с Виллемстадом, с острова Кюрасао. — Пауза. — Понятно?

— Да, — Стрейкен кивнул. Конечно, он, черт возьми, все понял.

Настала очередь Грута. Он нажал на кнопку большим пальцем. Монитор ожил, и перед Стрейкеном появился карибский главный инспектор.

Купманс сидел за столом. На нем была белая рубашка с короткими рукавами. На груди виднелись знаки отличия, выдающие в нем полицейского высшего ранга. Волосы выгорели, и было заметно, что он больше времени проводит вне офиса, чем в нем. Стрейкен узнал его лицо по плакатам, предупреждающим об опасности вождения в нетрезвом состоянии, — сухощавое и жесткое. Морщины на его загорелых щеках располагались узором песчаных дюн.

— Goedenavond, Дирк. — Верховен старался вести себя неофициально. Возможно, он чувствовал себя не в своей тарелке под холодным взглядом серых глаз островитянина.

— Можете называть меня «сэр», инспектор. — В Виллемстаде было девять часов вечера. Рабочий день Купманса уже закончился, и он явно не был расположен отвлекаться от дела. Стрейкен подумал, что это хорошие новости, — Верховену придется проявлять осторожность.

Купманс начал говорить, его слова достигали Амстердама на две или три секунды раньше, чем он заканчивал артикулировать. Это была старая технология. Связь происходила не в реальном времени. Движения его рук напоминали движения робота.

— Итак, мистер Стрейкен. Как вы знаете, сегодня рано утром в гостинице «Сан-Марко» было найдено тело молодой женщины, после того как из ее комнаты был сделан звонок в скорую помощь. По оценке патологоанатома, она перенесла сердечный приступ из-за приема токсинов. Время смерти — приблизительно между одиннадцатью и двенадцатью вечера. Вас видели с этой женщиной за ужином в «Лобстер пот», и, как предполагается, именно вы вызвали скорую помощь в 23.59. Служащий отеля подтвердил, что в 00.10 человек, по описанию очень похожий на вас, покинул гостиницу в большой спешке. Ваше поведение вызывает подозрения. Расскажите мне об этом, пожалуйста.

Стрейкен поудобнее устроился на стуле. Ему нравилась спокойная властность Купманса. Никакой излишней помпезности, никакой мелодраматичности. Его крупная фигура и жесткий взгляд производили достаточно сильное впечатление. Стрейкену казалось, что с этим полицейским у него могут сложиться нормальные отношения, если он сам будет говорить коротко и по существу. Кроме того, как у всякого хорошего полицейского, у Купманса был по-настоящему острый нюх.

Стрейкен глубоко вздохнул и начал:

— Я был с Кристин Молине, когда она умерла. — Он сделал паузу. Очевидно, эта фраза всех заинтересовала. Верховен и Грут перешептывались на голландском. Купманс что-то писал. Либо он забыл нажать кнопку записи, либо не доверял аппаратуре.

Стрейкен продолжил:

— Я был с Кристин Молине, когда она умерла, но я не убивал ее. В аэропорту я написал письмо моему другу Питеру Зееману, где описал свою причастность к ее смерти и объяснил причины, по которым покидаю страну. Можете проверить. Девушка из персонала аэропорта согласилась отправить мое письмо по почте. К Питу оно должно прийти завтра. — Стрейкен старался говорить спокойным и уверенным голосом, чтобы они поняли: он не виновен.

Грут откашлялся:

— Как зовут девушку из персонала?

— Иоланда.

— Иоланда, а дальше?

— Я не знаю, — ответил Стрейкен, — на бейджике было указано только имя.

Грут подвигал подбородком, как будто пережевывая информацию. Верховен понял неуместность вопроса и сам пошел в атаку.

— Бог с ней, с девушкой. Кто такой Питер Зееман и почему вы уехали с Кюрасао?

— Зееман руководит школой дайвинга на южном побережье. Лучший инструктор на острове, — ответил Купманс за Стрейкена; его голос был глубоким и мягким. Вмешательство Купманса было важным: о Зеемане он отзывался с уважением и как бы выводил его за рамки сугубо личного контакта. Опрометчивый вопрос Верховена прозвучал оскорблением самого Кюрасао.

Стрейкен посмотрел на экран. Он удивился так же, как и Верховен. Если Купманс знал Зеемана, то шансы Стрейкена значительно возросли. Зееман поручится за него.

— Продолжайте, — сказал Верховен.

— С Кристин Молине меня познакомил Питер Зееман, инструктор по дайвингу в «Коралловом рае» в заливе Святого Михаила. Она погружалась вместе со мной в субботу днем. Я подводный фотограф, хотел снять большую барракуду.

— Я видел ее, — сказал Купманс, — огромная рыбина. Не меньше пятнадцати килограммов.

— Ближе к двадцати, я бы сказал. — Стрейкен заметил, что Верховен смотрит на монитор с недоверием. — Кристин пригласила меня на ужин. Мэгги Зееман привезла меня к ресторану «Лобстер пот» к десяти. Во время ужина я пошел купить сигарет и тут заметил, что Кристин что-то капает мне в бокал из пипетки.

Сигареты. Сейчас он многое бы отдал за сигарету. Он не выкурил ни одной с самого Кюрасао.

— Опишите пипетку, — сказал Грут.

— Ее было трудно разглядеть. Я был на расстоянии нескольких метров. Мне кажется, сантиметров пять длиной. Скорее пластмассовая, чем стеклянная, с насадкой телесного цвета.

Насадка. Интересно, он употребил правильное слово? Много прошло времени с тех пор, как Стрейкен занимался химией.

— Что было внутри?

— Не знаю. Прозрачная жидкость.

— Что случилось потом?

— Когда я вернулся из бара, то отвлек ее внимание, а сам в это время поменял местами наши бокалы.

— Зачем вы сделали это?

— Простите? — Стрейкен обернулся на экран.

— Зачем вы поменяли бокалы? — спросил Купманс еще раз.

— Я думал, что это какой-то наркотик. Она рассказывала мне, что со своим приятелем они баловались экстази. Я этого не хотел.

— У нее был приятель? — спросил Купманс.

— Уже нет. Именно поэтому она и приехала на Кюрасао. В отпуск, отвлечься.

— Похоже, это у нее неплохо получилось. — Купманс позволил себе усмехнуться.

— Я подумал про наркотики. Так или иначе, она сказала, что я должен это попробовать, а когда я ответил, что не принимаю наркотики, она возразила, что я просто не знаю, как это здорово. Думаю, что она решила добиться своего.

— Только вы видели ее действия? — вклинился Верховен.

— Да. В зеркале. Мне повезло.

— Почему вы не спросили ее, что она делает?

Стрейкен сделал паузу. Он ждал этого вопроса с того самого момента, как полицейские вошли в самолет, чтобы арестовать его. Через пять часов он все еще не мог придумать достойного ответа. Что ему сказать? Что эта жидкость превратит ее в секс-чемпионку? Что он надеялся на самый классный секс с момента сотворения Вселенной? Что он был разочарован оттого, что такая девушка, как Кристин, хотела только встречи на одну ночь?

— Я не знаю. Думаю, просто любопытство. Мне хотелось посмотреть, какое действие это на нее окажет. Понятно, что мы собирались переспать. Мне казалось, я смогу посмотреть, как действует наркотик, но не на себе. Девушка сама говорила, что часто его использует, и я не думал, что это может быть опасно. Я был уверен, что она знает вкус своего собственного лекарства.

— Лекарство. Не слишком удачно подобрано слово, как вам кажется? — произнес Грут, явно гордясь своим знанием английского. Стрейкен не удосужился ему ответить. Для него только Купманс имел значение.

— И вы отправились в гостиницу, чтобы вступить с ней в связь?

Стрейкен вздрогнул. Верховен представил ситуацию в самом неприглядном виде — жестко, но верно. Стрейкен наверняка оказался в номере Кристин не для того, чтобы петь ей колыбельные.

— Кристин пригласила меня в гостиницу. Мы разделись, но она умерла прежде, чем что-то произошло. — Уже за это стоило благодарить судьбу. Стрейкен заметил на лице Верховена выражение сильнейшего разочарования. — Я вызвал «скорую» и попробовал сам оказать ей помощь. У меня есть квалификация, но приемы искусственного дыхания оказались бесполезными.

— Может быть, вы сделали что-то неправильно? — спросил Купманс.

— Может быть, вы лжете? — добавил Верховен.

— Может быть, вы поддались панике и оставили ее умирать на полу? — ввернул Грут. Вопросы так и сыпались. Полицейские так и старались его подловить. Стрейкен не успел ответить, как Верховен задал следующий вопрос:

— Зачем вы пошли в ванную? Вы хотели помастурбировать? — фыркнул Верховен.

— Мне стало плохо. Я хотел воды. — Стрейкен говорил медленно, глядя Верховену прямо в глаза, как будто объясняя что-то ребенку.

— Вы лжете, Банбери, — убедительно произнес Верховен.

— Нет.

— Я готов повторить: вы лжете.

— Нет.

— Что было в пипетке, Банбери?

— Понятия не имею.

— Вы лжете. Что было в пипетке?

— Почему вы думаете, что я лгу?

— Вопросы задаем мы, Банбери. Вы отвечаете. — Тон Верховена изменился. Это была уже не беседа. Это был допрос. — Девушка говорила что-нибудь про танцы перед тем, как вы ее убили?

Стрейкен распознал западню. Ответ на вопрос мог бы быть интерпретирован как подтверждение, что он на самом деле убил Кристин. Он промолчал. Он имел право молчать и сейчас мог воспользоваться этим правом. Полицейские превосходили его численно — их было трое против него одного. И они занимались своей работой каждый день. Они легко могли поймать его в ловушку.

— О’кей, — сказал Верховен, как будто признавая, что вопрос был некорректен, — я спрошу по-другому. Девушка когда-либо упоминала, что хочет танцевать?

— Танцевать? Нет, кажется, нет. А почему? — Стрейкен не смог удержаться от вопроса, на языке уже вертелось множество других.

— Патологоанатом сделал заключение, что она умерла от существенной передозировки ГГБ, следы которого были найдены в пипетке в ее сумочке.

— ГГБ? Что это за чертовщина?

— ГГБ — это гамма-гидроксибутират. Это успокоительное и гипнотическое средство используется двумя категориями людей.

— Какими?

— Частыми посетителями ночных клубов, — сказал Грут.

— И насильниками, — добавил Верховен. — Наркотик вызывает чувство эйфории, но если принять больше чайной ложки, то это может привести к коме. А в пипетке было явно больше, чем чайная ложка. Препарат очень опасно смешивать с алкоголем. Это может вызвать разного рода респираторные проблемы. — Его слова повисли в воздухе, прежде чем он продолжил: — Теперь вы понимаете: если девушка собиралась на танцы, то это бы объяснило, почему у нее в сумочке оказалась такая пипетка. Но поскольку она ничего такого не говорила, это наводит меня на мысль, что препарат ваш и вы намеревались ее изнасиловать.

Стрейкен смотрел вдаль и молчал.

— Почему вы уехали, не уведомив полицию и не дождавшись «скорую»? — Купманс посмотрел на часы. Ему явно хотелось контролировать дальнейшее развитие разговора.

— Я написал об этом в письме Питу. Мне необходимо было вернуться в Лондон, чтобы проявить пленки. Мои снимки этой недели, сделанные на Кюрасао, — заключительная работа, которую я делал для «Нэшнл джиографик». У меня с ними важный контракт. И они очень строго относятся к срокам. Если я опоздаю, то ничего не получу. Они опубликуют снимки кого-то другого.

— Так вы подумали, что смерть молодой женщины менее важна, нежели ваш чек. — Купманс был явно разочарован. Стрейкену это не понравилось: то слабое взаимопонимание, что ему удалось установить, находилось под угрозой.

— Дело не только в деньгах. Если им понравятся снимки для календаря, они будут предлагать мне такую работу каждый год. Мне двадцать девять лет, и максимум, который мне пока удавалось заработать, — пятнадцать тысяч в год.

До того как стать фотографом, Стрейкен два года занимался контрабандой изумрудов в Малайзии, где оказался после окончания школы. Он попал на работу курьером, где неожиданно для себя понял, что у него к этому настоящий талант. Правда, сейчас этим хвастаться не стоило.

— Итак?

— Итак, я продавал мои фотографии разным журналам по дайвингу в течение девяти лет, сотня долларов тут, сотня там. Кроме того, я работал на складе. Но такого предложения я ждал всю жизнь. «Нэшнл джиографик» — вершина всего. В этот момент решается моя судьба. И я не понимаю, почему все должно было рухнуть из-за кого-то, кто пытался посадить меня на наркотик. — Стрейкен потерял самообладание и теперь проклинал себя за это.

— Но ведь ваш рейс был не раньше 6.30 утра, а гостиницу вы покинули после полуночи. У вас было достаточно времени, чтобы дождаться «скорую» и успеть на самолет. Почему вы ее не дождались? Только не говорите, что вам было нужно шесть часов на то, чтобы упаковать вещи.

— Нет, — ответил Стрейкен, — просто я знал, что если останусь, то не улечу. Вы прекрасно это и сами понимаете. Вы бы не отпустили меня.

— Почему нет? — От кажущегося взаимопонимания не осталось и следа. Купманс управлял Стрейкеном как марионеткой. Это была западня. Неожиданное изменение темпа разговора, переход с позиции друга на позицию врага наверняка входили в инструкцию по грамотному ведению допроса. Стрейкен понял, что случилось. Купманс хотел, чтобы Стрейкен подтвердил подозрительность своего поведения. Он хотел, чтобы его решение бежать из гостиницы стало свидетельством его вины.

— Я задал вам вопрос. — Купманс был за тысячи миль отсюда, но казалось, что он сидит в той же комнате.

Стрейкен снова промолчал. Любой ответ может быть истолкован как угодно. Даже если Стрейкен произнесет одно слово, Купманс мигом состроит из этого предложение. В этом он был специалист.

— Банбери проглотил язык, — сказал Верховен, — а что это за дурацкое имя — Банбери?

Стрейкен сузил глаза. Конечно, не сразу, но они все-таки нашли его слабое место.

 

8

Стрейкен разозлился. Раздражение — плохое состояние во время беседы с полицией. Может, все прошло бы удачней, знай он ответ, но дело в том, что он не имел ни малейшего понятия о том, почему родители назвали его Банбери.

Он родился в военном госпитале в Германии. Однажды ему случилось проезжать мимо Банбери. Его семья происходила из Шотландии, а не из Оксфордшира, где находился этот населенный пункт. Единственное, что он мог вспомнить, — это ужасный детский стишок, который ему обычно рассказывал отец, пока Стрейкен подпрыгивал у него на коленях. «Верхом на палочке в Банбери-Кросс». Стрейкен слышал его каждый день на протяжении шести лет. Слова отец подкреплял легкими пинками и постоянно напоминал ему о том, что эти стихи нельзя рассказывать никому чужому. Никакого ударения на слове «Банбери» он не делал. Кроме того, стишок был скорее о прекрасной даме, чем о поездке верхом на деревянной лошадке. Так что на своем седьмом дне рождения Стрейкен объявил, что отныне его зовут Эдвард, или, еще лучше, Эд. К его великой радости, имя прижилось.

Стрейкен приказал себе расслабиться. Это не подействовало. Самообладание покидало его. Он попытался проигнорировать первый вопрос.

— Если это я ввел ей наркотик, то почему пипетка оказалась в ее сумочке?

— Это вы положили ее туда, — убежденно произнес Верховен, — как только вы поняли, что убили ее, то удостоверились, что на пипетке есть отпечатки пальцев девушки и спрятали ее в сумочку.

Стрейкен почувствовал нарастающее раздражение. Единственный способ защитить себя был в том, чтобы доказать: это Кристин пыталась ввести ему наркотик. Но его доводы звучали неубедительно, и он знал это.

— Послушайте, это она пыталась ввести мне наркотик. Мне жаль девушку, но в ее смерти я не виноват.

— Нет, Банбери. Даже если предположить, что это она подмешала наркотик в ваш бокал, то бокалы поменяли именно вы. Вы дали ей запрещенный препарат, а это нехорошее дело.

Стрейкен терял уверенность и самообладание. Ему не пришло в голову, что замена бокалов может убить Кристин. А сейчас он мог угодить в тюрьму.

— А если бы я не поменял бокалы, то сам лежал бы сейчас в морге.

— А если бы вы спросили ее напрямую, никто не лежал бы в морге, — возразил Грут.

— Я не убийца. Я не убивал ее. — Стрейкен почувствовал поднимающуюся волну гнева.

— Возможно, — сказал Купманс, — а как насчет угнанного джипа Питера Зеемана?

— Это не воровство. Пит не стал бы возражать. Спросите его, что он думает на этот счет. И спросите его, что он думает о том, что я убийца.

— Я спрашивал. И он сказал, что в следующий раз, когда увидит вас, он вас свяжет и бросит акулам. Он собирался проводить погружение на затонувшее судно и не смог доставить туда баллоны, потому что джипа не оказалось на месте.

— Черт возьми.

— Да, дело плохо. Хотите знать, что он еще сказал?

— Да нет.

Последовала тишина. Стрейкен слышал собственное дыхание.

— Вы лжете, Банбери. — Это звучало как рефрен. Верховен смотрел на него немигающим, как у змеи, взглядом.

Стрейкен встретился взглядом с Верховеном.

— Но если я хотел изнасиловать ее, то зачем же я повсюду оставил свои отпечатки пальцев? Я не знаю, зачем она пыталась дать мне наркотик. И выяснить это — ваша работа. — Он посмотрел Верховену в глаза: — Идите и выясняйте.

— Мистер Стрейкен, — вне всякого сомнения, в голосе Купманса послышалось предостережение, — не грубите. Я не люблю, когда грубят.

— Банбери не грубый. Он просто трус. Именно поэтому он дал наркотик молодой девушке. Чтобы она не сопротивлялась. Не так ли, Банбери?

Стрейкен еле справлялся с гневом. Больше всего ему хотелось броситься через стол и заставить Верховена замолчать. Он твердо знал, что когда-нибудь схватится с ним. Может, не здесь и не сейчас, но достаточно скоро, чтобы выяснить отношения испытанным старым способом.

Если Стрейкен что-нибудь скажет, то это сможет ему повредить. Поэтому он промолчал.

— Так с чем мы имеем дело? Насилие. Вы пригласили ее на ужин. Ввели ей наркотик, но доза оказалась слишком большой и она умерла прежде, чем вы успели позабавиться. Я ненавижу таких людей, как вы, Банбери. От них следует защищать дочерей и жен. — Верховен нагнулся к столу. Их лица были на расстоянии дюйма.

Стрейкен не верил в то, что у Верховена были жена или дочь. Дыхание инспектора было горячим и отдавало табаком. Обвинение в изнасиловании накрыло его грязной волной. Пальцы под столом сжались в кулак. Он вытянул два пальца, растопырив их подобно вилам. Глаза Верховена были совсем рядом.

— Спасибо, инспектор, достаточно. — Купманс спас Верховена от нападения. Стрейкен расслабил руку. — Мистер Стрейкен, мы вернемся к этому разговору завтра. У нас теперь есть над чем подумать. А сейчас нам всем стоит немного отдохнуть.

— Подождите, — произнес Стрейкен. Ему следовало быть довольным, что допрос подошел к концу, но он все еще чувствовал давление. — Вы допросили персонал в ресторане? Вы проверили тех, кто заказывал столик рядом с нами? Может, кто-то видел, как она что-то капает в мой бокал? — Стрейкен цеплялся за все возможности. — Этот ресторан имеет систему наблюдения?

— Мы обо всем позаботимся. А вам следует успокоиться. У вас и без того достаточно неприятностей, не делайте инспектора Верховена своим врагом.

Стрейкен кивнул. Все было против него, и он понимал, почему. Все свидетельства указывали на изнасилование. У них была мертвая девушка, и они искали, на кого это повесить. До сих пор Стрейкен бодрился, но теперь, когда встреча подходила к концу, он вновь почувствовал усталость. Купманс был прав. Сейчас нужно отдохнуть. Стрейкен наблюдал за тем, как огромная фигура Купманса заполняет экран. Его белая рубашка закрыла собой комнату по мере того, как он приближался к монитору. Экран в комнате № 13 потух, когда Грут нажал на кнопку.

— Вы знаете главного инспектора Купманса? — спросил Верховен.

— Лично нет. Но я слышал о нем.

Верховен хмыкнул, ответом Стрейкена он не был удовлетворен. В пристальном взгляде голландца сквозила подозрительность и даже ревность, как будто сам загар Стрейкена подчеркивал какую-то связь с главным инспектором острова.

— Подумайте обо всем, что вы рассказали. Теперь спать. Может, вы захотите пересмотреть ваши ответы. Мы вернемся к этому завтра. Время 2.48, инспектор Верховен заканчивает допрос. — Он нажал кнопку, лента перестала крутиться. Запись закончилась.

— 2.48 ночи? Я прав, думая, что вы не выдвинули мне какого-либо обвинения?

Верховен улыбнулся и кивнул.

— Правильно.

— И вы можете удерживать меня только в течение шести часов. — Мелькнул слабый лучик надежды, и Стрейкен ухватился за него обеими руками.

— Правильно.

— Так я могу уйти отсюда в любую минуту?

— Неправильно.

— Почему?

— А разве я вам не сказал? — Во взгляде Верховена явно читалось, что разговор с глазу на глаз еще впереди. — Время от полудня до 9.00 следующего утра не учитывается.

 

9

Стрейкена провели вниз по коридору, мимо стальных дверей к камерам. В одну из них вводили пьяного. Судя по его мешковатой одежде и спутанным волосам, это был бродяга. Даже на расстоянии пятнадцати метров Стрейкен чувствовал запах мочи.

До камеры Стрейкена проводил Рейсдал, тот самый полицейский, который забрал его вещи. Дверь закрылась с лязгом. У дальней стены стояла кровать с тонким бежевым матрацем. Стрейкен тяжело опустился на лежак. По крайней мере, они не надели на него наручники. И не отослали назад на Кюрасао. До окончания срока сдачи фотоматериалов оставалось совсем немного времени, и ему вовсе не хотелось провести его в компании заключенных в тюрьме «Бон футуро».

Камера была маленькая, приблизительно три с половиной метра на пять, но чистенькая. Скорее загон временного содержания, чем камера для длительного заключения. На потолке лампа дневного света, так что даже без окон освещения было достаточно. Рядом с пластмассовой мойкой — деревянные стол и стул. В углу за ширмой — туалет. Стены были украшены граффити. Видимо, так арестанты выражали свое презрение к голландским законам.

Никогда при нормальных обстоятельствах Стрейкен не смог бы заснуть в таком месте. Постоянно горел свет, стучали двери, лаяли собаки, ревели самолеты. Но обстоятельства, в которых он оказался, никак нельзя было назвать нормальными. За последние двадцать четыре часа он пролетел девять часов на самолете, был арестован, допрошен. Кроме того, на его глазах от смертельной дозы наркотика умерла девушка. Заснул он мгновенно.

Сначала Стрейкен был слишком уставшим, чтобы видеть какие-то сны. Но позже ночью ему приснился большой коралл, с которого начинался риф на мысе Ножа. Все было видно на расстоянии двадцати метров. Мелкие рыбешки, как дети, крутились по покрытым морскими водорослями камням. Справа черепаха своей доисторической мордой цапнула ветку мертвого коралла. Слева торчал резко очерченный риф, исчезая в сине-серой нереальности открытого моря. Он слышал, как выходили пузырьки отработанного воздуха.

Шум, доносившийся с поверхности, говорил о том, что Пит следует за ним на лодке. По стальному корпусу он отстучал Стрейкену морзянкой, что пора выходить. Пит заметил, что в воду вошел Верховен с гарпуном. Стрейкен, быстро шевеля ластами, направился к гряде валунов. Рыбешки светились рассеянным светом. Стрейкен был не готов к тому, что увидел позади валунов, и регулятор выпал у него изо рта.

В воде висела Кристин Молине. Сначала Стрейкен подумал, что девушка мертва, поскольку она не двигалась. Но потом он заметил струйку пузырей, появляющихся в уголках ее рта. Стрейкен поплыл к ней, чтобы помочь. Он достал запасной регулятор и собирался засунуть его ей в рот, но обнаружил, что там нет воздуха. Он проверил давление. Стрелка стояла на красной отметке. Стрейкен услышал приглушенный звук клапана. Баллон был пуст.

Он не мог быстро подняться на поверхность из-за риска получить декомпрессионную болезнь. Кристин была его единственной возможностью выжить. Стрейкен сжал ее голову и прижался губами к ее губам и начал дышать рот в рот. Ее дыхание отдавало запахом мела. Стрейкена затошнило, и он оттолкнулся. Ее глаза выкатились из орбит.

Теперь ее лицо приобрело оливковый оттенок, и она напоминала зомби. Плечи были покрыты слизью от морских водорослей. Волосы развевались, как черный флаг. Стрейкен заметил рыбу, кусающую ей пальцы ног. Кровь вытекала, как черные чернила.

Мозг требовал кислорода. Стрейкен смотрел на пузыри, вырывающиеся изо рта Кристин. Это были не пузырьки воздуха, а ядовитая жидкость. И тут она ожила и схватила его голову так, как он держал ее несколькими минутами раньше. Ее движение застало Стрейкена врасплох. Он попытался высвободиться, но ее пальцы сжимали его крепко. Кристин что-то шептала. Стрейкен пробовал бороться, но захват был слишком силен. Его ухо было как раз напротив ее губ. Теперь он ясно слышал: «Давай потанцуем!»

Стрейкен проснулся, подскочил на кровати и потер лицо. Головная боль отдавалась в висках. Пока он спал, в камеру принесли завтрак, состоящий из хлеба, джема и воды. Стрейкен быстро поел. Еды было мало, но все же организм получил необходимый сахар.

Стрейкен давно потерял счет времени, но, должно быть, полдень еще не наступил, когда в камеру вернулся агент Грут. Полицейский открыл дверь и стоял, держа руки на поясе. Он явно хотел заставить Стрейкена опустить глаза.

— Я удивлен, Банбери. У вас слишком большие неприятности, чтобы сидеть вот так спокойненько. — Голос полицейского звучал весело, гортанная интонация казалась более певучей.

Стрейкен выдержал его пристальный взгляд. Он не позволит им запугать себя.

— Время пришло, — сказал Грут, глядя вниз. — Пойдемте со мной.

Стрейкена привели обратно в комнату для конференций. Помещение было захламлено оставшимся с ночи мусором. Пластмассовые чашки использовались вторично — как пепельницы. В воздухе висел дым. Стрейкен посмотрел на Грута, а тот на Верховена. Верховен покачал головой.

— Давайте, Рутгер. Улыбнитесь. И дайте мне сигарету.

— Заткнись и сядь.

Только тогда Стрейкен заметил, что видеомагнитофон уже включен. Главный инспектор Купманс ждал, когда они успокоятся. Казалось, он тоже работал всю ночь. Через окно Стрейкен видел синее небо, и его тоска по Кюрасао заставила забыть о сигарете.

За пять тысяч миль отсюда камера Купманса следила за действиями в «Схипхоле».

— Доброе утро, мистер Стрейкен. У меня для вас интересные новости.

Стрейкен кивнул.

— Мистер Верховен выдвигает вам обвинение.

 

10

— И это интересные новости? — Стрейкен был сокрушен. Казалось, что Купманс просто играет. Возможно, он просто не так его понял.

— Да. Сейчас мы имеем дело с противоправным поведением. Мы не можем доказать, что вы совершили преступление, но ваше собственное заявление доказывает нарушение закона.

— И в чем же разница? — Стрейкен попытался не выдать голосом чувство облегчения. Они не предъявляли ему обвинения в убийстве, и это было самое главное. Вчера все было по-другому. Все было против него. Значит, ночью что-то произошло. Что-то явно хорошее.

— В случае нарушения закона вина понимается как виновность и не требует доказательства. Ваша защита может быть построена на доказательстве полного отсутствия вины. В вашем случае вина не доказана.

— Отлично. Скоро ли меня освободят?

— Скоро. Но я должен предупредить вас, что мы по-прежнему будем заниматься расследованием. Вам может быть вынесено обвинение в dood door schuld.

— Dood door schuld? Что это, черт возьми? — Если уж они начали обсуждать тут его судьбу, то хотя бы делали это на понятном ему языке.

— Буквально это значит «действие, приведшее к смерти». Вы убили девушку и виновны в ее смерти, даже если этого и не хотели. Называйте это убийством по неосторожности, если вам станет от этого легче.

Легче не стало. Dood door schuld звучало еще серьезнее, так что по отношению к Купмансу Стрейкен никакой благодарности не чувствовал.

— Вам надлежит поддерживать с Интерполом ежедневный контакт, пока мы не разберемся в этом деле до конца. Один неверный шаг — и вы немедленно вернетесь обратно сюда. Заниматься вами будет инспектор Верховен.

— Конечно, он. — Стрейкен бросил на Верховена взгляд, означающий, что их отношения будут короткими, но неприятными. К нему вернулась уверенность. — Вчера вы считали, что я виновен в произошедшем. Что изменило ваше мнение?

— Ночью появились новые сведения, — ответил Купманс, — патологоанатом подтвердил, что сексуального контакта у умершей не было.

— Боже, — сказал Стрейкен, — так вы думали, что я…

— Далее — мы прислушались к вашему совету по поводу камер слежения в ресторане. Внутри их не оказалось, только на автостоянке. Из записи видно, что в ночь смерти погибшая была взволнована. Она что-то искала в своей сумочке, и какой-то предмет запечатлелся на пленке. Отчетливо этот предмет не виден, но можно предположить по его очертаниям, что это была пластмассовая пипетка, что соответствует сказанному вами вчера. Если вы сказали нам всю правду, то вам очень повезло, что вы поменяли стаканы. Там была такая доза, что и бегемота убить можно.

— Черт возьми, — сказал Стрейкен. Ничего другого он придумать не мог. Значит, она все же хотела убить его. Слишком много информации, он обдумает все позже. — Что-то еще?

— Да. Ее звали не Кристин Молине.

— Дерьмо, — выругался Стрейкен.

Потом он вспомнил, как они все застрочили в своих блокнотах, когда он вчера назвал ее имя. Это объясняло шутливые взгляды и шепот голландца. Выдуманное имя. Да, они сразу это поняли.

— Действительно, дерьмо, — с усмешкой произнес Купманс.

— Как ее звали на самом деле?

— Вас это не касается, Стрейкен.

— Не касается? Вы что, шутите? Она хотела убить меня!

— Я не шучу. С чего бы мне шутить на такую тему, как предполагаемое убийство. Что касается вас, так это наказание за то преступление, которое вы действительно совершили.

Сердце Стрейкена упало. Последние минуты были просто великолепны, и он уже хотел, чтобы разговор на этом закончился.

— Мы могли бы отправить вас назад на Кюрасао, и там вы предстанете перед судом. Там бы вас признали виновным в проявлении халатности, вы отсидели бы двадцать дней в тюрьме и заплатили бы небольшой штраф.

Стрейкен снова промолчал, заинтригованный словами «могли бы».

— Но я не хочу отправлять вас назад и не хочу, чтобы вы сели в тюрьму. По некоторым причинам я верю в вашу историю. Скорее всего, вы не без греха, но я не думаю, что вы хотели убить ее. Я намерен назначить вам денежный штраф и запретить вам возвращаться на Кюрасао, пока ваша невиновность не будет полностью доказана. Ну а пока для таких, как вы, у меня места в тюрьме нет.

Стрейкен хорошо понимал почему: торговля наркотиками. Южноамериканский материк был на расстоянии всего лишь шестидесяти миль, и Кюрасао был перевалочным пунктом на главных маршрутах контрабанды в Европу. За последние три года конфискация увеличилась втрое, а преступные синдикаты расширили сферы влияния. Этими новостями были переполнены местные газеты.

— Какова сумма штрафа? — спросил он.

— Тысяча долларов.

— Тысяча долларов! — У Стрейкена перехватило дыхание. — Когда я должен заплатить?

— Спросите у Пита Зеемана. Вы должны эти деньги ему.

Стрейкена бросило в жар, потом в холод. Теперь он понял, почему Купманс поверил его истории. Может, полицейский чем-то обязан Питу? На самом деле это не имело значения. Пит совершил чудо, и теперь Стрейкен мог идти. У них были запись и фальшивое имя, но от тюрьмы его спас старый друг. Стрейкен улыбнулся Верховену и подмигнул ему. Голландец откинулся назад, его лицо было бледным от гнева.

Купманс продолжил:

— Если вы вновь окажетесь в моей стране, я вас арестую. Ясно?

— Абсолютно, — ответил Стрейкен. Без сомнения, под своей страной Купманс имел в виду Кюрасао. Мысль о том, что ему не попасть теперь в «Коралловый рай», полоснула по нему, как ножом, но он прекрасно понимал, что даже при тысячедолларовом штрафе легко отделался. Он молился богу, чтобы за следующие несколько дней Верховен смог безоговорочно доказать его невиновность, но почему-то сам не был абсолютно уверен, что это возможно.

— Хорошо. Агент Грут отправит вас в Лондон на следующем самолете.

— Спасибо, шеф. Последний вопрос.

— Какой именно?

— Что еще сказал Пит Зееман, когда вы с ним вчера разговаривали?

— Он сказал, что вы просто ангел, и быть такого не могло, чтобы вы убили девушку. Я ему верю. Пит мой хороший друг. Мы уже двадцать лет играем вместе в карты. Сегодня вечером я его опять увижу. — Купманс откинулся на стуле. Ему казалось, что это дело преподнесет еще немало сюрпризов. Дальнейшим расследованием займется Интерпол, а ему пора возвращаться к своим делам. Из двухсот штатных сотрудников только четырнадцать были специалистами по наркотикам, так что работы хватало. — До свидания, мистер Стрейкен.

Экран потух.

В приемной был перерыв. Пока Стрейкен подписывал бумаги, Верховен просматривал протокол телефонных звонков, затем передал ему карточку. На ней простым черным шрифтом были указаны телефон офиса и мобильный. Каждые двадцать четыре часа Стрейкен должен был звонить и сообщать, где он находится.

Стрейкен расписался за свои вещи. В ту же секунду он понял, что пленок нет. Он шагнул к усмехающемуся Верховену.

— Где они?

— Мне очень жаль. Кажется, они потерялись. У нас тут очень небрежный сотрудник, который частенько бросает личные вещи задержанных в мусор.

Стрейкен нацелил свой удар в губу Верховена. Он ухватил полицейского за запястье и со всей силы ударил. Ему хотелось изувечить голландца как можно больше.

Удар пришелся на висок Верховена. Словно ниоткуда на руку Стрейкена бросился Грут и сильно оттолкнул его. Стрейкен потерял равновесие, но успел заметить удивленное выражение на лице Верховена. Удивление сменилось блаженством, когда Грут отправил Стрейкена в нокаут ударом в живот.

Стрейкена били люди и посильнее, но никто не бил так точно. Верховен попал ему прямо в солнечное сплетение. Стрейкен согнулся пополам и потерял способность дышать. Грут скрутил его.

Верховен подтянул рукава и поправил галстук. Его лицо пылало.

— Мы с тобой еще увидимся, Банбери.

— Буду ждать с нетерпением, — сказал Стрейкен сквозь зубы. В его груди как будто взорвалась бомба.

— Пошел ты.

— Сам пошел.

Грут освободил Стрейкена и вытащил из стола конверт. Затем он вывел его по коридору к терминалу.

— Достаточно, — сказал Грут и протянул ему посадочный талон. Затем он сказал, что багаж Стрейкена уже зарегистрирован и сейчас они направляются к самолету.

Когда они дошли до ворот, боль в груди Стрейкена почти прошла. Теперь им овладело уныние. Он возвращался в Англию без пленок. Он выбрался из самого ужасного своего приключения, но цена была слишком высока. Вероятность сотрудничества с «Нэшнл джиографик» сводилась к нулю. Перед ним маячила перспектива длинной зимы на складе Гамильтона. Поездка на Кюрасао прошла впустую. В его возрасте уже нечего ждать второго такого подарка судьбы. Наркоманка и садист-полицейский лишили его всех возможностей. Всего-то за тридцать часов он стал художником-неудачником. Все в прошлом, хоть ничего и не было.

Посадка была уже объявлена. Грут довел Стрейкена до дверей самолета, махнул удостоверением охране. Едва он перешагнул порог, как Грут снова окликнул его.

— Я нашел это вчера в мусоре. — Он бросил Стрейкену конверт. — Пожалуйста, пришлите мне копию барракуды. Моим детям это понравится. А если есть фотография акулы, то и акулу тоже. — Он немножко покраснел. — Моему мальчику всего восемь. Ему нравятся акулы.

Стрейкен встряхнул конверт. Его пленки, без сомнения. Он протянул руку, и Грут пожал ее через порог.

— Dank je zeer, агент, — сказал Стрейкен с широкой улыбкой, — я постараюсь.

 

11

Дождь лупил по спине Стрейкена, как кнут надсмотрщика галерных рабов, когда он втаскивал свой багаж в квартиру в Пимлико. Косые струи воды стекали по его щекам.

Стрейкен жил в однокомнатной квартире над индийской забегаловкой. Мнение друзей и семьи его не интересовало. Жилище было скромно обставлено вещами с распродаж и всякой мутью со склада Гамильтона. После выплаты аренды, покупки пленок и билетов на самолет денег на автомобиль и причудливую мебель уже не осталось. Но об этом Стрейкен и не заботился. Вплоть до сегодняшнего утра он мечтал только о скромной лачуге позади «Кораллового рая» и катере, чтобы совершать поездки вокруг Арубы и Бонайре, где он планировал управлять лучшим подводным сафари на юге Санта-Лючии.

Зееманы собирались нанять его на достаточно долгий срок, чтобы он смог получить разрешение на работу. Как только он получит деньги, то сможет подавать документы на получение вида на жительство. Известно, каким слабым был закон об иммиграции. Если вид на жительство могли получить ежегодно шестьсот колумбийцев, то его запрос будет совершенно справедливым. Кюрасао был скромным вариантом Каймановых островов. Они принимали каждого, у кого было хоть немного денег. И море было отличным для подводного фотографирования, оно приносило ему деньги. В короткий срок иммиграционная служба позволила бы ему поселиться здесь. У Стрейкена было все распланировано вплоть до сегодняшнего утра. А сейчас он пребывал в неизвестности. Хуже того — он сбежал и подставил под удар человека, от которого в его жизни зависело многое. Кристин Молине следовало бы за многое ответить.

Стрейкен быстро принял душ, сварил кофе и закурил свою первую за сорок восемь часов сигарету. Одной оказалось недостаточно и он выкурил вторую, потом третью, пока, наконец, не почувствовал, как кофеин и никотин проникают в кровь. Стрейкен смотрел на стены комнаты и чувствовал подступающее волнение, как бывало всегда, когда он собирался начать работу в лаборатории.

Стены были увешаны фотографиями, снятыми им в разных уголках мира. Много синевы. Много рыб. Комната напоминала аквариум. Некоторые снимки были вставлены в рамки, но такие рамки стоили довольно дорого, и большинство фотографий просто крепились к стене липкой лентой. Фотографии вызывали у Стрейкена только теплые чувства. Да, у него не было денег, работы, девушки, но много ли в мире было людей, которые видели столько, сколько видел он? Вон тот осьминог, например. Это чудовище было обнаружено лишь несколько лет назад, и он один из первых снял его на пленку. Теперь его собирались снимать для телевидения. «Подводный мир» заплатил хорошие деньги за ту серию.

Стрейкен поглядел на часы. 7.00. В Вашингтоне 14.00. Он подошел к телефону.

— Мак-Коли, — мягкий голос Джилкриста ответил с первого звонка.

— Здравствуйте, Мак-Коли. Это Эд Стрейкен.

— Эд, как вы?

— Прекрасно. Вы получили мое сообщение?

— Естественно.

— И?

— Ничем не могу помочь, дорогой мой. Если снимки не окажутся тут завтра, мы отдадим партию Таннеру.

Билл Таннер был канадец, ветеран, который после ухода Дэвида Доубилета на пенсию был единственным подводным фотографом в «Нэшнл джиографик». Он работал хорошо. Но снимки Стрейкена были лучше. У Таннера получались фотографии дикой природы, у Стрейкена — произведения искусства.

— Но послушайте, Мак-Коли. Эти снимки с Кюрасао — лучшее, что я когда-либо сделал.

— В таком случае мы возьмем их на следующий год. Мне жаль, Эд. Правда. Я знаю, как вы старались, но я не могу отменить печать. Вы не должны были откладывать все на последний момент. У вас же месяцы на это были! — Дальше последовала пауза: Джилкрист велел секретарю перевести звонок на другую линию. Затем его голос снова смягчился: — Вы можете отправить негативы первым самолетом из «Хитроу» завтра утром, так что у вас еще куча времени. Разница во времени работает в вашу пользу.

Стрейкен улыбнулся про себя. Все было бы намного проще, если бы у него была приличная цифровая камера. Тогда он мог бы просто выводить изображения на компьютер и посылать их в Штаты электронной почтой. Но сейчас Джилкрист был прав.

— Эд?

— Да?

— Вы ведь понимаете?

— Что?

— Я не буду оплачивать расходы, если не получу снимки.

— Я знаю. Я хотел поговорить про…

— Эд?

— Я слушаю.

— Что за ерунда? У вас нет времени болтать со мной. Идите займитесь делом, поговорим завтра.

— Спасибо, Мак-Коли.

Стрейкен взял пленки и вышел.

 

12

Время поджимало. Нужно было сразу же идти в лабораторию, но после пережитого Стрейкену больше всего хотелось увидеть сейчас дружеское лицо. К тому же квартира Гамильтона на площади Святого Джорджа была по пути. Стрейкен заглянет к крестному на несколько минут. Он вовсе не собирался рассказывать ему о своих неприятностях, но поздороваться с человеком, воспитавшим его после смерти родителей, был обязан.

Гамильтон был холостяком и жил в трехкомнатной квартире на западной стороне площади, в классическом здании времен Регентства, построенном Томасом Кубиттом в первой половине девятнадцатого века. Квартира занимала первый и второй этажи пятиэтажного дома. Как и другие дома на площади, он был оштукатурен, его высокие окна с глубокими нишами и изящными балконами выходили на общественный парк.

Когда Стрейкен был почти на месте, на церкви Спасителя звонили колокола. Типично английский звук. Английские колокола пели свою песню, чистый звон напоминал тающий снег, стекающий по склону горы. Лондон вовсе не плохой город, и Стрейкен знал, что ему повезло вырасти именно в этой его части.

И отец, и мать Стрейкена были единственными детьми в семье, поэтому после их смерти не осталось никаких родственников. Были, правда, бабушка по отцу и дедушка по матери, но бабушка жила в Шотландии, а дедушка был нездоров, так что они решили, что мальчик лишь выиграет, оставшись со своим крестным отцом. Стрейкен общался с ними на каникулах, но десять лет его домом был дом Гамильтона.

Теперь, когда он подошел к дверям, его охватил водоворот противоречивых эмоций. Это чувство настигало его каждый раз, когда он приходил сюда. Да, он возвращался домой, но его воспоминания о том, что такое дом, были настолько неопределенны, что он уже не воспринимал их как настоящие. Площадь Святого Джорджа напоминала, как ему повезло, что у него есть Гамильтон, но наполняла сожалением, что рядом больше никого не было. С восьми и до восемнадцати лет комната на втором этаже была его детской, классной, гимнастическим залом, спальней. Там он смеялся и плакал; оттуда он смотрел на Темзу; там он бил кулаками стены, пока суставы не начинали кровоточить. Это было его убежище и камера одновременно.

Он позвонил. Гамильтон открыл дверь и поднял руку в приветственном жесте. Их отношения всегда были немножко неуклюжими. Гамильтон когда-то был женат, но развелся прежде, чем успел завести собственных детей, поэтому в роли вынужденного родителя он, видимо, чувствовал себя некомфортно. Они никогда не обнимались.

— Эд, мальчик! Добро пожаловать домой! Как дела? — Гамильтон, как всегда, был одет в свои обычные вельветовые брюки и клетчатую рубашку. Его волосы были зачесаны на аккуратный пробор и хранили запах красящего шампуня, которым он пользовался, маскируя свой возраст.

— Неплохо, — солгал Стрейкен, — а ты? Я тебя удивил?

— Нисколько. У меня все отлично. Заходи. — Манерой речи Гамильтон напоминал старого английского учителя. Он произносил слова медленно и обдуманно. Уволившись из армии, он стал антикварным дилером и теперь управлял складом, галереей и аукционом в миле пути от дома на Слоан-стрит.

— Я ненадолго. Мне еще работать.

— Ночью?

— Еще только восемь часов.

— Действительно, еще только восемь. Время выпить.

Гамильтон провел Стрейкена в гостиную и исчез на кухне, чтобы приготовить напитки. Он всегда покупал один и тот же сорт виски, и Стрейкен за все эти годы привык именно к его вкусу.

В ожидании крестного отца Стрейкен рассматривал комнату. Он никогда не уставал поражаться вкусу Гамильтона. Квартира была сокровищницей Аладдина: мебель красного дерева, картины из Вьетнама, коронационные чашки китайского костяного фарфора. Персидские ковры от Табриза и Эсфахана покрывали полы, а высоко над камином висело причудливое зеркало. В старой спальне теперь стояло фортепьяно «Себастьян Эрар». Гордость и радость Гамильтона — трехфутовая мраморная статуя Ахиллеса скульптора Джамболонья — украшала холл. Хоть коллекция и была составлена из предметов с трех континентов и различных временных периодов, выглядела она изумительно гармонично.

— Как на Кюрасао? — Гамильтон появился сзади, держа в руке хрустальный бокал.

— По-старому, — ответил Стрейкен, — как бизнес?

— Не особенно. Лето было спокойным. Продажи упали.

— Жаль. — Стрейкен заметил, что крестный рассматривает запонку на его шее. — Что? — спросил он.

— Скажи, — произнес Гамильтон, — ты не снимаешь ее, когда ныряешь?

Они расположились в креслах.

— Нет, никогда.

— Это хорошо.

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Я сейчас как раз продумываю новую теорию о твоем наследстве.

— О боже. Ну, давай я послушаю. — Стрейкен утомленно улыбнулся Гамильтону. Размышления о том, каким именно и где было наследство, стало регулярной темой бесед за эти годы. Они обсуждали это каждые шесть месяцев, иногда серьезно, иногда забавляясь. Как-то они даже попробовали нанимать частных детективов, чтобы найти няньку, но из этого ничего не вышло. Никто не хотел браться за случай двадцатилетней давности, где не было ничего конкретного, кроме явно выдуманного имени.

— Как ты думаешь, это могло быть произведение искусства?

— Произведение искусства?

— Статуя, это точно.

— Почему именно статуя? — Они просматривали список шестнадцати стран много раз и согласились, что наиболее вероятные варианты — это Малайзия и Сингапур, так как дедушка Стрейкена воевал именно там. Предположения о том, что представляло собой наследство, варьировались от возвышенного к смешному.

— Твой дедушка был старый придурок, но он обожал скульптуру. Не знаю, почему я не задумывался об этом раньше.

— Может быть, — произнес Стрейкен. У него не было настроения рассуждать на эту тему. Мысли были заняты календарем. Гамильтон напряженно ждал его реакции. — Не знаю. Чего ты от меня ждешь? Я должен вскочить со стула и закричать, что ты прав?

— «Эд узнает». Как ты думаешь, что твой отец имел в виду?

— Не знаю. Ты там был, не я.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать?

Стрейкен безучастно посмотрел на крестного. Странно. Они обсуждали все это уже тысячу раз.

— Да нет, — он сделал большой глоток виски и отвел взгляд, показывая, что разговор окончен.

Они поболтали еще немного о разных вещах, прежде чем Стрейкен осушил свой бокал и поднялся. Окончание назначенного срока сдачи пленок приближалось. Стрейкен чувствовал себя виноватым из-за того, что пробыл у Гамильтона так мало. Он мысленно поклялся в следующий раз провести с ним больше времени. Гамильтон был рядом с ним на протяжении всех детских лет и заслужил большего, чем такие кратковременные визиты.

— Есть для меня работа на складе? — спросил Стрейкен.

— Да, ненадолго.

Стрейкен кивнул.

— Спасибо за выпивку. Я заскочу на днях.

Он прошел по холлу и чуть не споткнулся о лежащие на полу картины. Их было шесть. Кажется, они относились к эпохе Возрождения и наверняка стоили кучу денег. Когда-то. В каждой картине зияла большая дыра, как будто их пробили ногой. Не удивительно, что для галереи это лето было плохим.

 

13

Лаборатория располагалась в подвальном помещении. Стрейкен платил двести фунтов в месяц и за это имел комплект ключей и неограниченный доступ. Он мог также использовать оборудование, за электроэнергию платили вскладчину.

Лаборатория принадлежала фотографу из Латвии, обслуживающему свадебные торжества. Звали его Димитрий Спеловский. Он приехал Англию в 1980-е годы на свадьбу сестры с английским адвокатом. Обнаружив, что плата за работу в Англии может быть в шесть раз больше, чем в Латвии, фотограф предпочел остаться. Спеловский был весельчаком с лицом клоуна, получал искреннее наслаждение от водки и порнографии, частенько совмещая первое со вторым. Он очень желал подружиться со Стрейкеном; Стрейкен хотел этого куда меньше. Нет, ничего против него Стрейкен не имел. Скорее, они просто были слишком разными.

Лаборатория была пуста, что для этого ночного часа было неудивительно. За последние пять лет Стрейкен стал одним из трех постоянных ее посетителей. С двумя другими у него были хорошие отношения. Тоби Башоп был примерно одного с ним возраста. Стрейкен фотографировал рыб, Башоп снимал рыбные палочки. А также горох, клецки и кипящие брокколи для таких клиентов, как «Бердсай» и «Финдус». Должно быть, это была дьявольски скучная работа, но по крайней мере его модели стояли спокойно. С Тамми Саммерс было иначе. Ее груди были такими же фальшивыми, как и ее имя. Насколько Стрейкен знал, она пыталась попасть на страницу журнала «Сан». Стрейкен питал слабость к симпатичным девчонкам, и он, в отличие от Спеловского, пару раз с ней переспал. Он дважды ловил Спеловского, когда тот копался в мусорной корзине после того, как Тамми печатала свои снимки топлесс.

Стрейкен включил свет и затем долго настраивал радио, пока не нашел канал с рэгги. Хотелось чего-нибудь спокойного: слишком много шуму было за последние двадцать четыре часа.

К полуночи он проявил и увеличил семь из четырнадцати пленок, включая два снимка барракуды. Было совершенно очевидным, какой снимок возьмет Джилкрист, но тем не менее Стрейкен сделал несколько, чтобы у редактора был выбор. Эд сложил фотографии рядом с пачкой фотографий Тамми. На верхнем снимке она была где-то за границей: сидела нагая на белой лошади. Глядя на снимок, Стрейкен вспомнил детский стишок, который ему, маленькому, постоянно повторял отец:

Слово «конь» отец сопровождал легким пинком, с попы мальчика не сходил синяк, и так продолжалось все время, пока Стрейкену не исполнилось шесть. С тех пор он ненавидел лошадей. Как обычно, Тамми получилась не слишком хорошо. При ее внешности она вполне могла быть гламурной моделью, но ее фотограф был не слишком опытен. Он либо неверно настраивал свет, либо использовал не тот сорт пленки. Снимки получались обыденными и совсем не эротичными. Стрейкен отложил их и покачал головой.

Поджидая, пока вскипит чайник, он выкурил сигарету. За кофе мысли его вновь вернулись к Кристин Молине. Пит Зееман был другом Купманса, так что можно было бы выяснить ее настоящее имя. Стрейкен не знал, чем ему могла бы пригодиться эта информация, но сам факт подстегивал его любопытство. Если выяснить, кто она, то, возможно, объяснится и то, зачем она пыталась подсунуть ему наркотик. И кстати, он мог бы тогда доказать свою невиновность Верховену.

Стрейкен включил компьютер. Он зарегистрировался на хотмэйле и отправил электронное письмо в «Коралловый рай». Если Пит не совершал ночной заплыв, то они с Мэгги сейчас пакуют чемоданы. Они всегда проверяли электронную почту перед отъездом. Стрейкен печатал быстро, не исправляя ошибок.

Он поблагодарил Пита за то, что тот заплатил штраф и хорошо отозвался о нем Купмансу, затем извинился за присвоенный джип. Потом он попросил Пита об одолжении: выяснить настоящее имя девушки. Он предложил Питу поговорить с главным инспектором в следующий раз, когда они будут играть в карты; спросить как бы случайно, ни в коем случае не упоминая, кто этим на самом деле интересуется. В конце Стрейкен передавал привет Мэгги и выражал надежду увидеться с ними в следующем году.

К четырем часам он проявил остальные снимки, которые сделал за неделю на Карибском море. Он собрал портфолио из двадцати пяти лучших изображений. Джилкрист выберет из них два. Затем он сделал две дополнительные копии для Рональда Грута и разыскал одну фотографию рифовой акулы для его сына. Стрейкен догадывался, что Верховен был прав, пообещав скорую встречу, и понимал, как важно сохранить добрые отношения с Грутом.

Выкурив четыре сигареты в течение следующего часа, Стрейкен снял показания счетчика, выключил машины и начал упаковывать снимки и негативы. Компьютер был все еще включен, и он проверил почту на случай, если Пит прислал ответ.

Ему повезло. Пит уже ответил. На Кюрасао была полночь, и электронная почта пришла лишь десять минут назад.

Ты безнадежный урод. Ты что, не можешь хоть неделю пожить без неприятностей? Настоящее имя девчонки — Молли Ньюкрис. Мэгги передает тебе привет. Не жди следующего года, приезжай на Рождество. Не забудь подарок!

Таким он и был, этот Пит Зееман. Всегда говорил коротко и самую суть. Он, как и Стрейкен, тоже не любил писать письма.

Стрейкен смотрел на экран, рисуя пальцем дорожку на пыли. Сколько раз она использовала один и тот же трюк? Ведь она просто играла с именем и фамилией. Стрейкен не мог ее обвинять. Действительно, Кристин Молине звучало намного интересней, чем Молли Ньюкрис.

Он взял телефонный справочник и поспешно перелистал страницы. Пальцы его стали черными из-за типографской краски.

Было несколько человек по фамилии Ньюкросс, но Ньюкрис была только одна, и Стрейкен горячо порадовался тому, что у нее была такая необычная фамилия.

Молли жила на улице Бермондси. Стрейкен переписал адрес на листок бумаги. То, что она была включена в телефонный справочник, говорило о том, что она не была преступницей. Уже хорошо.

Он выключил компьютер, сложил фотографии и негативы в небольшую картонную коробку. Снимки из Шотландии и с Галапагоса все еще оставались в его квартире, а их тоже нужно было отправить, поэтому он не стал ее запечатывать. Он адресовал коробку Мак-Коли Джилкристу и позвонил в экспресс-почту. Девушка по телефону сказала ему, что срочная доставка в Вашингтон будет стоить сорок девять фунтов. Стрейкен выругался, извинился и согласился. Затем он отправился домой.

Курьер пришел за посылкой ровно в 8.15 утра. Стрейкен сказал, что считает его лично ответственным за безопасную доставку посылки в Вашингтон. Курьер посмотрел на него с сомнением и начал было возражать. Стрейкен проводил посыльного улыбкой.

Затем он отправился наверх искать улицу Бермондси в справочнике «От А до Я».

 

14

Улица Бермондси находилась в середине Боро. На юг от реки она шла от станции Лондон-Бридж у через Лонг-Лэйни вниз к Грейт-Довер-стрит и Олд-Кент-роуд. Она был расположена недалеко от центра, так что к ней было удобнее ехать от Сити, и бывшие складские помещения уже давно перестроены в современные квартиры. Проснувшись в шесть часов, Стрейкен почувствовал себя свежим и бодрым. Он спал в течение девяти часов. Дорога от Бермондси до Пимлико заняла всего лишь час.

Квартира Молли располагалась в помещении старого кирпичного склада. Фасад здания восстановили в прежнем виде, но это никого не обманывало. Внутри были дорогие квартиры, их снимали преуспевающие юристы, банкиры и высокооплачиваемые консультанты по вопросам управления. Здание явно забыло свое прошлое и теперь наслаждалось настоящим. Один взгляд в окно агента по недвижимости убедил Стрейкена, что цена на собственность здесь начиналась с четырех тысяч, и это была еще одна причина, по которой он хотел покинуть сумасшедший город при первой возможности.

Охранника в вестибюле не оказалось. По надписям на почтовых ящиках он определил, что квартира Молли Ньюкрис находится на третьем этаже, всего этажей — четыре. Стрейкен поднимался с уверенным видом, как будто у него тут дело. На лестнице никого не было, но он, на всякий случай, не хотел вызывать подозрений. Скоро начнут возвращаться домой банкиры, затем адвокаты, консультанты явятся не раньше девяти.

У дверей Молли стоял терракотовый горшок. В нем росло пышное зеленое растение, не пальма и не папоротник. Дверь была светло-коричневой с хромовой ручкой и глазком. Глазок напомнил Стрейкену про видеокамеру на «Схипхоле». Он прижался к глазку и начал рассматривать помещение, как будто бы он смотрел в телескоп наоборот. Казалось, квартира протянулась на много миль. Он не заметил никакого движения.

Стрейкен постучал, но никто не ответил. Попробовал потянуть за ручку, но дверь оказалась заперта. Он постучал громче. По-прежнему никакого ответа. Удостоверившись, что внутри никого нет, Стрейкен присел и осмотрел замок. Он был очень прочным, таким и банк можно запирать. Его нельзя было выбить ногой, но по крайней мере Стрейкен узнал все, что хотел. В следующий раз можно будет вернуться с инструментами для работы.

Он был уже на полпути вниз, как вдруг ему в голову пришла одна мысль. Конечно, вероятность обнаружить ключ именно там близка к нулю, но глупо было бы не проверить. Стрейкен бегом поднялся снова. Под ковриком ничего не оказалось, но когда он отодвинул терракотовый горшок, то обнаружил блестящий ключ. Замок был только один. Ключ легко вошел в отверстие.

Стрейкен скользнул внутрь и прикрыл за собой дверь. Щеколда коснулась двери, но отскочила от металлической планки. Стрейкен уже ходил по квартире. Он не заметил, что дверь осталась открытой.

Обитый деревом холл вел к большой открытой кухне. Пол был отделан сосной и частично прикрыт простеньким ковриком с этническими мотивами. На фоне кирпичной стены висело кожаное украшение, состоящее из трех элементов. Одну стену украшали шесть черно-белых снимков манхэттенского горизонта. Они были выполнены с большим вкусом. Стрейкен снова почувствовал боль раскаяния и сожаления о смерти девушки. Она заинтриговала его, и он жалел, что ничего о ней не знал.

Через арочное окно открывался вид на городские крыши, простирающиеся до Лондон-Бридж. Было уже темно, но в тусклом свете города еще виднелись спутниковые антенны. Они явно ждали дождя, который бы их отмыл. Но от него оставались только пятна ржавчины, унылый вид которых заставлял Стрейкена мечтать о жизни на солнечном Карибском острове. Он смотрел в окно, досадуя на произошедшее. Нельзя стоять здесь просто так, нужно что-то делать. Стрейкен приказал себе встряхнуться.

Первое, что он заметил, вернувшись к осмотру квартиры, был высокий кофейный столик.

На нем лежала куча журналов по дайвингу. Он сразу же узнал верхний из них — издание «Подводного мира», в котором была напечатана его серия с мимическим осьминогом. Стрейкен взял журнал из стопки. Под ним лежал прошлый номер журнала «На краю», в котором ему дали целый разворот для снимков бычьих акул в водах Занзибара. На обложке третьего журнала — «Скуба таймс» — были его морские выдры, за которых он получил премию. Они плавали на спинах и пожирали устриц. На заднем плане янтарным светом горели пики Ванкувера. Он снимал это наполовину над водой и должен был признать, что снимки получились классные.

Стрейкен быстро просмотрел остальную кипу. В каждом из журналов были опубликованы его снимки. Работа всей его жизни, сложенная в одну кучу. Стрейкен почувствовал прилив гордости и начал рассматривать снимки из «Подводного мира». Он листал их до тех пор, пока не нашел фотографию мимического осьминога.

То, что он обнаружил там, заставило его опуститься на кремовый диван со словами: «Вот дерьмо!».

 

15

В начале статьи была помещена его фотография с указанием имени. На снимке он сидит в шезлонге, откинувшись назад и забросив руки за голову. Он сразу вспомнил эту фотографию, его сделал один из членов экипажа судна, с которого он нырял. Серебряная запонка, висящая на цепочке у него на шее, была отчетливо видна. Естественно, надпись на запонке различить было невозможно. Но саму запонку Молли обвела красной ручкой.

Стрейкен поспешно просмотрел остальные журналы. Оказывается, он многое успел сделать за эти годы. На большинстве других его фотографий было видно только лицо, но все же Стрейкен насчитал пять, где была видна и шея. Все пять снимков были отмечены. Запонку обводили, а имя подчеркивали красным.

Теперь разрешилась еще одна часть тайны. Стрейкен по-прежнему не имел понятия, кем была Молли, но по крайней мере он знал, чего она хотела. Она хотела его запонку.

Тут его осенило, что вторая запонка была у нее. Его запонка ничего не стоила без пары. И то, что Молли обводила запонку, подтверждало, что она это поняла. Скорее всего, она поняла также, что две запонки вместе могли привести к чему-то по-настоящему ценному. Ради чего можно было подмешать наркотик. Ради чего можно было пойти на убийство.

Он начал обыскивать ее квартиру более тщательно. Чутье подсказывало ему, что вторая запонка была где-то близко.

В течение многих лет Стрейкен развлекался фантазиями о тайниках с сокровищами. Когда он стал взрослым, фантазии потеряли свою привлекательность. Одна запонка бесполезна. Нужна вторая. В конце концов он приучил себя к мысли, что все это так и останется тайной. Если у него когда-нибудь будет ребенок, он просто передаст ему свою запонку — так же, как это сделал отец. Старые мечты вдруг ожили и захлестнули его. Стрейкен начал обшаривать вещи Молли, как свинья, копающаяся между корнями в поисках трюфелей.

В спальне он услышал позади себя какой-то звук, но не успел среагировать.

— Замри.

Сердце Стрейкена учащенно забилось. Голос был женский. Дрожащий, но в нем явно слышалась агрессия, а еще такой же истэндсдский акцент, как у Молли.

— Руки вверх.

Он повиновался. Что-то новое появилось в голосе. Женщина была старше, чем ему показалось сначала.

— Кто вы? Не поворачивайтесь, или я буду стрелять.

— Я друг Крис… Молли.

— Как вас зовут?

— Джон Смит, — это было первое, что пришло ему в голову.

— Что вам нужно? — теперь женщина кричала.

— Я услышал о смерти Молли. Просто не мог поверить. Мне было нужно побыть рядом с ней. — Стрейкен был поражен тем, как легко он лгал.

— Повернитесь. Не опускайте руки.

Стрейкен медленно повернулся, держа руки вверх. Женщина стояла в дверном проеме. Она не была полицейским, оружия у нее не было. В правой руке она сжимала мобильный телефон, в левой — маленький баллончик, скорее всего перцовый.

— Я набрала 999. Все, что нужно, — это нажать «ОК», и они примут вызов, — женщина говорила кратко, просто предупреждая.

Они стояли на расстоянии трех с половиной метров в разных сторонах комнаты. Женщине было около шестидесяти. Ее растрепанные волосы напоминали воронье гнездо. Она выглядела измученной и мрачной. Не выпуская телефон из руки, она вытерла рукавом глаза. Тушь размазалась. Теперь она напоминала измученную панду.

Женщина была одета просто и дешево. Серая шерстяная юбка, черные колготки и старый синий свитер. Обувь она сняла в холле, чтобы ступать бесшумно. Даже потекшая косметика не могла скрыть разительного сходства. Это была мать Молли. И Стрейкен собирался воспользоваться этим прямо сейчас.

Затем случилось что-то странное. Мать Молли поднесла руку ко рту. Кровь отлила от ее лица, она стала бледной как призрак. Все тело ее задрожало. Стрейкену показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Он инстинктивно шагнул к ней, чтобы поддержать, если ей станет плохо, но женщина яростно замотала головой.

— Боже мой, — прошептала она, качая головой, — это вы!

И тут он ее узнал. Даже через двадцать один год он вспомнил ее манеру прищуривать глаза. Перед ним стояла мать Молли. И это она была той самой женщиной, что ударила его в ночь смерти родителей. Та самая противная нянька, которую он возненавидел сразу, как только она вошла в их дом.

 

16

— Где запонка? — Стрейкен сделал еще шаг к женщине. Гамильтон был прав. Она ее украла.

— Стой, где стоишь, иначе я вызову полицию!

Должно быть, женщина все поняла по выражению его лица. Она отступила из спальни в холл.

Стрейкен совершенно не собирался причинять ей какой-либо вред. Даже в те времена, когда он водил дружбу с ворами изумрудов в Малайзии, никто из банды не проявлял жестокости по отношению к женщинам, кроме Пили Паранга, их главаря. И потом, она была вооружена перцовым баллончиком. Надо действовать спокойнее. В конце концов, эта женщина только что потеряла дочь.

— Где запонка? — повторил он мягче, почти сочувственно, но не поддаваясь вполне этому чувству. Кроме того, он не хотел затягивать разговор. Он не собирался забывать, что перед ним женщина-воровка, чья дочь пыталась подмешать ему в вино наркотик.

Сказанное госпожой Ньюкрис его поразило. Она не стала спрашивать «Какую запонку?» и не удивилась «О чем это вы?». Она сказала: «Я отдала ее».

Этими словами она сказала ему больше, чем, вероятно, собиралась — по сути, признала свою вину. Стрейкен использовал карту идеи Гамильтона, и она оказалась козырной. Эта женщина украла запонку в ночь смерти его родителей. Через двадцать один год ее дочь попыталась украсть вторую.

Целый поток эмоций нахлынул на Стрейкена: гнев, облегчение, замешательство. Гнев потому, что, не укради она запонку, он не попал бы в эту грязную историю и, что более важно, Молли могла бы остаться в живых. Облегчение потому, что нашелся хоть кто-то, кто сможет снять с него обвинения в убийстве Молли. Миссис Ньюкрис могла бы предоставить ему алиби. Она была его пропуском на Кюрасао. Если удастся убедить ее поговорить с Купмансом или Верховеном, она сможет объяснить, почему Молли пыталась дать ему наркотик. Но он только-только начал разбираться в этой головоломке. Вся ситуация напоминала игру в пазлы. Казалось, перед глазами у него сияли разрозненные цветные фрагменты, теперь нужно было сложить их в единое целое.

— Когда вы ее отдали?

— Сегодня утром.

— Сегодня утром?

— Да.

— Кому?

— Полицейскому. Голландскому полицейскому.

— Как его звали? Он назвал какое-то имя?

Этот вопрос был лишним. Имя Стрейкен знал слишком хорошо. Только теперь он понял, как рисковал, придя сюда. Первыми, с кем хотел пообщаться Верховен, были члены семьи Молли. Он мог даже сообщить о смерти Молли госпоже Ньюкрис. Молли умерла только семьдесят два часа назад, горе матери было слишком тяжелым. Казалось, что она в полном отчаянии и в то же время еще не полностью осознала свою потерю. Страшная, безутешная скорбь. Скорее всего, она услышала новость этим утром. Стрейкен подумал о том, что сообщить о горе мог бы и кто-то более достойный, не Рутгер Верховен. Отвечая на вопрос, женщина зарыдала.

— Верхоффен или что-то в этом роде. Как-то по-иностранному звучало. — Женщина помолчала немного. — Вы Эд Стрейкен.

Он кивнул.

— И вы отдали ему запонку?

— Да.

— Зачем?

— Он сказал, что занимается расследованием смерти Молли. Есть некие подозрительные обстоятельства. Он сказал, что она, вероятно, была убита. И я должна помочь ему поймать человека, сделавшего это. — Она с укором посмотрела на Стрейкена. Они были в гостиной. Ее глаза сузились и загорелись гневом.

Миссис Ньюкрис внезапно бросилась на него, как ведьма. Истеричная горгона с оскаленными зубами и вздыбленными волосами. Она направила перцовый баллончик, целясь Стрейкену в глаза. Стрейкен отступил, схватил за запястья и крепко сжал, заставляя женщину держать руки как можно выше, пока она старалась нажать на кнопку. Он сильно сжимал ее запястья большими пальцами, пока она не выронила баллончик, а потом выволок ее из оседающего облака газа. Струя не попала в него, но в глазах и горле все равно жгло. Мать Молли извивалась и дралась, била его по голени. Стрейкен поморщился, почувствовав, что у него появилась царапина, и налился синяк. Женщина кричала:

— Это ты убил Молли! Ублюдок! Ты убил ее! А как же мальчик? Кто позаботится о мальчике?

— Каком мальчике?

Ответ не замедлил себя ждать. Из коридора донесся крик: сначала короткий, он сменился на длинный и перешел в плач. Кричал встревоженный младенец. Стрейкен почувствовал, как из него уходят силы. У Молли был ребенок. Поменяв бокалы, он по неосторожности убил его мать.

— Где отец ребенка? — спросил он больше для своего успокоения, а не потому, что действительно интересовался. Ему стало плохо.

— Отец сбежал! Он был такой же ублюдок, как и ты. Я убью тебя! Убью тебя, ублюдок, убийца! — Женщина плюнула ему в лицо, сначала напоказ, а потом, поняв, как ей это приятно, по-настоящему. Слюна попала Стрейкену на веко и потекла по щеке. Он все еще держал мать Молли за запястья, боясь отпустить.

Миссис Ньюкрис была в истерике. Говорить ей что-либо не имело никакого смысла. Стрейкен держал ее на расстоянии вытянутой руки, стараясь уворачиваться от пинков и не давая ей укусить себя. Казалось, они танцуют какой-то жуткий танец. Через пару минут ее сопротивление ослабло, она была измучена физически и эмоционально. Стрейкен тоже. Он обхватил ее и довел до дивана. Женщина рухнула в подушки, взялась за голову руками и горько заплакала.

Боевой дух покинул ее. Стрейкен попытался что-то сказать. Ей придется его выслушать, даже если она этого не хочет.

— Миссис Ньюкрис, я не убивал Молли. Она умерла в результате несчастного случая. Молли подмешала мне в вино наркотик. Все, что я сделал, — это поменял бокалы. Я бы никогда так не поступил, если бы знал, что было на самом деле в вине.

— Я знаю. — Женщина кивнула, шмыгнула носом и всхлипнула.

— Знаете?

— Инспектор сказал. Вроде вы сказали ему, что поменяли бокалы, но он в это не поверил.

— Но вы-то верите в это, не так ли?

То, как она произнесла «я знаю», многое объясняло. Как будто бы она знала, что это был несчастный случай. Как будто бы знала, что не может винить его за смерть дочери. Как будто она все уже знала.

Она не ответила, но продолжала рыдать, закрыв лицо руками.

— Что еще говорил инспектор? — Стрейкен был вынужден повысить голос, чтобы перекричать ребенка.

— Он спросил меня, слышала ли я когда-либо имена Банбери или Эда Стрейкена. Упоминала ли Молли их когда-либо. Я сказала, что нет, и спросила, кто такой Эд Стрейкен. Он ответил, что с этим человеком Молли видели в последний раз. — Миссис Ньюкрис говорила, по-прежнему закрыв лицо руками. Через пальцы, как через решетку, вырывалась из глубины души мучавшая ее боль. Она старалась проглотить рыдания. — Затем он спросил меня, принимала ли Молли наркотики, и были ли у нее проблемы, и что она делала на Кюрасао… Он задавал слишком много вопросов. Вцепился в меня, как терьер.

Стрейкену было нужно, чтобы она успокоилась и могла размышлять здраво. Ему нужно было, чтобы она стала его союзницей.

— Миссис Ньюкрис.

— Мишель.

— Миссис Ньюкрис. — Стрейкен не хотел называть ее по имени. Это подразумевало бы более фамильярные отношения, которые казались ему неуместными. — Я сварю кофе, а потом вы расскажете мне все, что знаете про запонку. Молли умерла. Ее не вернуть. Самое лучшее, что вы можете сделать, — это рассказать правду.

Надежды было мало, но он не знал, как по-другому заставить ее заговорить. Его единственный шанс заключался в том, чтобы пригрозить ей арестом за воровство запонки двадцать один год назад. Но он понимал также, что Мишель Ньюкрис, умудренная жизнью старая воровка, имеет большой опыт общения с полицией. Поход в суд будет не страшнее, чем в супермаркет. У Стрейкена не было доказательств, поэтому он просто собирался разговорить ее.

Стрейкен поднялся на ноги. Пока закипал чайник, он исследовал кухню Молли. Через плечо он видел, как миссис Ньюкрис пошла за ребенком, которого оставила у дверей. Из рукава она достала носовой платок и тщательно вытерла лицо. Потом взяла ребенка на руки. У мальчика были темные волосы и синие глаза, совсем как у Молли. Он перестал кричать, посмотрел на бабушку и улыбнулся.

Молока в холодильнике не было, и Стрейкен сделал крепкий черный кофе с сахаром, как он и любил. Когда он вернулся к дивану, миссис Ньюкрис выглядела уже более собранной. Стрейкен сел и взял в руки чашку кофе. Он понял, что теперь она готова говорить.

 

17

— Вы украли запонку моего отца. Когда? Зачем?

— Я воровала всю жизнь. Ничего особенного, драгоценности, например. Бумажники и мелкие вещи из сумочек.

— И из сейфов.

— Да. Замки с кодом всегда были моей специальностью. — Миссис Ньюкрис улыбнулась сквозь слезы. — У вашего отца был не простой сейф. Я возилась с ним чуть ли не час.

— Почему вы украли только одну запонку?

— Потому что нашла только одну. В сейфе вообще не было ничего интересного. В основном всякие юридические документы: разные обязательства, поручительства, документы, подтверждающие права собственности. А на верхней полке лежала синяя бархатная коробочка, рядом с куском старой газеты. Я сразу поняла, что это что-то ценное, и взяла ее.

Миссис Ньюкрис смотрела на Стрейкена извиняющимся взглядом. Ее боевой дух угас. На самом деле она оказалась не такой крутой, как ему показалось сначала. Она была просто воришкой, у которой в жизни не было никого, кроме Молли. Ничего не было сказано ни о господине Ньюкрисе, ни о других детях. Стрейкен представил, как она растила Молли в одиночку, подворовывая в магазинах, чтобы как-то свести концы с концами. И вот теперь Молли была мертва. Наказание было намного страшнее преступления, и глубина этого несчастья отражалась в ее огромных непонимающих глазах.

— Вторая запонка лежала в газете рядом с первой, — сказал он.

— И как я не догадалась! Их держали врозь. Очень умно.

— Едва ли. Продолжайте.

— Около десяти вечера позвонили из полиции. Сказали, что случилось нечто ужасное, что они сейчас приедут с вашим крестным и что вас будить я не должна. Мне действительно очень жаль, господин Стрейкен.

Непонятно, что она хотела сказать последними словами — жалела о краже или выражала соболезнования по поводу смерти родителей. Если речь шла о родителях, то никакого сочувствия Стрейкен не ждал, они погибли двадцать один год назад.

Родители пошли куда-то пообедать и не вернулись домой. Пьяный водитель сбил их на скорости семьдесят километров в час прямо на переходе. Автомобиль был низкий — «фольксваген сирокко». Удар пришелся на середину бедра, они перекатились через крышу машины. Чтобы помочь Стрейкену понять произошедшее, Гамильтон цитировал ему Шекспира из «Короля Лира»: «Как мухам дети в шутку / Нам любят боги крылья обрывать». Стрейкену было тогда всего восемь, и Шекспир ему не помог. Потом он неоднократно возвращался к этим строкам. Медленно, как при приеме длинного курса антибиотиков, они заполнили болезненные щели его горя, пока наконец он не начал смотреть на смерть родителей как на жестокую прихоть судьбы, что-то непредсказуемое и непостижимое. Сейчас он принимал слова Шекспира за объяснение. «Как мухам дети в шутку». По крайней мере, с незнакомцами он мог говорить о своей трагедии с абсолютным спокойствием.

— Я думала положить коробочку обратно и подождать полицию, но вряд ли они бы стали меня обыскивать. Кроме того, когда я заглянула внутрь, то обнаружила там записку.

— Какую записку? — Стрейкен передвинулся на край стула, жадно впитывая каждое слово женщины. Он напрягся, как бегун перед стартом.

Мишель Ньюкрис встала и прошла через холл в спальню Молли. Через минуту она вернулась со сложенной белой открыткой, края которой пожелтели от времени. Он схватил ее, как хищная птица добычу.

Они серебряные,

Артур Стрейкен, октябрь 1945 года

Пока не исполнится им шестьдесят лет.

Потом сложи их вместе, и они станут золотыми…

Открытка дрожала в руках Стрейкена. Он перевел взгляд на свои пальцы и заметил, что они трясутся. Так это была правда. Сложенные вместе, запонки вели к наследству. И открытка была лучшим ключом к разгадке этого наследства. Стрейкен прочитал стихотворение еще раз. Почерк деда был аккуратным и в то же время твердым. С 1945 года прошло шестьдесят лет, это могло объяснить то, что Молли и ее мать начали действовать только сейчас.

Он заметил, что Мишель Ньюкрис смотрит на его запонку. Она ясно виднелась в треугольном вырезе рубашки. Ситуация напоминала историю про Фродо и Голлума. Стрейкен был готов к тому, что она кинется на него и начнет называть запонку «моя прелесть». Он постарался успокоиться. Нет, все же их встреча оказалась очень важной, и он с нетерпением ждал, что еще сможет рассказать миссис Ньюкрис.

— И что же было потом? — спросил он.

— Когда я поняла, что только две запонки вместе представляют собой ценность, то обыскала остальную часть дома. Но другой я не нашла, и тут приехала полиция вместе с вашим крестным отцом. Я пробовала продолжать поиски в день похорон ваших родителей, потому что знала, что дом будет пуст, но мне снова не повезло. Я очень хотела найти вторую запонку, так что наблюдала за домом, и скоро стало ясно, что если она и есть у кого-нибудь, то только у мистера Гамильтона. Однажды я прошла за ним до дома и узнала, где он живет, я даже несколько раз обыскала его квартиру, но так и не смогла ее найти.

— Неудивительно, — произнес Стрейкен, — после пропажи первой запонки эту десять лет хранили в банковской ячейке.

Мишель Ньюкрис усмехнулась.

— Типичный случай. Я всегда знала, что понапрасну теряю время. В конце концов я бросила эту затею. Подумала, что если буду продолжать в том же духе, то рано или поздно меня поймают. Пришлось отнести запонку к ростовщику, но он не давал за нее больше пяти фунтов, и я отдала ее Молли.

Стрейкен с сожалением покачал головой. Гамильтон два года потратил на поиски Мишель Ньюкрис, а она в это время дважды заходила в его дом.

— Молли сразу же полюбила запонку, едва увидела ее. Знаете, как маленькие девочки обращаются с драгоценностями. Она даже держала ее под подушкой.

— Как она нашла меня?

— У нее начались неприятности. Она работала в банке и прилично зарабатывала, но потом ее сократили. Молли всегда была транжирой и не экономила деньги, так что оказалась в долгах по уши прежде, чем успела это осознать. Она хотела занять у меня, но мне было нечего дать. Тогда я вспомнила про открытку. Больше я ничего не могла ей предложить. Вот и вся история.

— Как она нашла меня? — повторил Стрейкен свой вопрос. Женщина так и не дала прямого ответа, может, она не знала.

— Вот по тем журналам. — Она указала на кофейный столик. — Я сказала ей, где живет ваш крестный отец, и она решила взглянуть на его дом. Я просила ее не делать этого. Прошло больше двадцати лет, и Гамильтон вполне мог переехать. Кроме того, я боялась, что ее поймают. Я сама обыскала квартиру и ничего не нашла, так что сказала ей, что она просто теряет время. Не знаю, какие у нее были долги, но она была в отчаянии. На следующий день Молли вернулась с этими журналами. Гамильтон никуда не переехал. Моя девочка не нашла запонку, но она нашла того, у кого эта запонка находилась. И это были вы.

Стрейкен кивнул. Раньше он давал Гамильтону бесчисленные фотографии, но его крестный отец всегда предпочитал журналы. Гамильтон был его поклонником номер один и собирал все его опубликованные работы. Он хранил их в большой стопке в своем кабинете.

— Молли была так возбуждена. Она сказала, что две запонки — это ключ к спрятанному сокровищу, и теперь она знала, что вторая запонка у вас. Она показала на запонку на вашей шее и сказала, что собирается заполучить ее, и тогда в один прекрасный день мы станем богатыми. Молли планировала ограбить вас. — Мишель подняла младенца и устроила его у себя на коленях. Он успокоился, прижался к ней и заснул.

— Ограбить? Она пыталась убить меня.

— Нет. — Мишель с вызовом посмотрела на Стрейкена. — Она просто хотела дать вам наркотик. Это была моя идея. Она не хотела вас убивать. Наркотик отключил бы вас на некоторое время, а она забрала бы запонку. Но вы поменяли стаканы, и доза оказалась слишком большой для человека ее веса. И это ее убило.

— Вы рассказали все это инспектору? — Стрейкен должен был хоть что-то сказать. Он должен был продолжать разговор. Если бы он не сделал этого, то сорвался бы. Купманс сказал ему, что доза в пипетке убила бы и бегемота, но, возможно, Молли просто ошиблась. Теперь никто не узнает, хотела она его убить или только отключить на время. На этот вопрос могла ответить только она. Но Молли умерла. В любом случае, Стрейкен был косвенно виновен в ее гибели. Ребенок будет расти без матери. А Стрейкен знал, как это несладко.

— Нет. Я ничего ему не сказала. Никогда в жизни ничего лишнего не говорила полицейским.

Это была проблема. Хорошо бы уговорить мать Молли повторить всю историю Верховену. Только так можно снять с себя обвинения.

— Где вы встречались с ним? Здесь?

— Да. Я хотела побывать здесь до отлета на Кюрасао. Они хотят, чтобы я опознала тело. — Было слышно, как ее слезы капают на пол, подобно тяжелым каплям дождя.

— Когда это было? — Чертов допрос. В «Схипхоле» он по ту же сторону забора, что и Мишель Ньюкрис. Он предпочитал другую сторону.

— Сегодня утром. Около одиннадцати.

Уже неплохо. Вряд ли Верховен явится сюда снова этим вечером. Стрейкен мог позволить себе немного расслабиться.

Он подумал о том, видел ли Верховен журналы. Стрейкен решил взять один как доказательство. Тогда он сможет сказать, что журнал ему дала Мишель Ньюкрис. Едва ли Верховен выяснит, как Стрейкен тут очутился, и в любом случае, даже если он и узнает, это будет куда меньшим преступлением, чем то, другое. В душе Стрейкен наделся, что Верховен не обратил внимания на журналы. Он бы с удовольствием швырнул такое неоспоримое доказательство собственной невиновности прямо в морду голландцу.

Но кое-что по-прежнему оставалось непонятным.

— Странно, — сказал он, — вы ему ничего не рассказали, но отдали запонку. Как это?

Взгляд госпожи Ньюкрис метнулся к окну; Стрейкен сразу понял, что она врет. Верховен вряд ли высказал сочувствие ее горю. Может быть, Мишель Ньюкрис и была в особых отношениях с местной полицией, но он — крепкий орешек. Теперь Стрейкен видел это ясно. Верховен надавил на нее, и она сразу раскололась.

— Может, что-то и сказала, чтобы от него избавиться. Он задавал так много вопросов. Я уже говорила вам, он был как терьер. Когда я упомянула про запонку, он спросил, знаю ли я, где Молли хранила свою. Я пошла за ней. Он попросил ее посмотреть, я дала. А когда хотела взять ее назад, он только засмеялся и сказал, что это вещественное доказательство.

— Вот как, — произнес Стрейкен. Если женщина рассказала Верховену хоть половину того, что сказала ему, то теперь все встало на свои места. Верховен, скорее всего, уже вернулся в Амстердам, позвонил Купмансу и сообщил ему все, что узнал. Стрейкен может возвращаться в бухту Святого Михаила хоть сейчас. Он тоже услышал достаточно. Достаточно, но не все. У него был еще один вопрос. Теперь, когда вторая запонка у Верховена, этот вопрос был самым важным. Об этом Стрейкен хотел спросить последние полчаса.

— Миссис Ньюкрис, какие числа были на запонке Молли?

— Не знаю, — ответила она. — Не могу вспомнить. Там были буква В и три ряда цифр. Там точно было тридцать девять. Это точно, потому что тридцать девять — номер, на который я всегда ставлю в лотерее.

— Другие вспомнить не можете?

— Нет.

Может, она лгала, но Стрейкен так не думал. После того, как она открыла ему свое сердце, хотелось ей верить. Он вспомнил, как миссис Ньюкрис смотрела на него, говоря о смерти его родителей. Как будто бы их что-то объединяло. Он потерял родителей, она — дочь. Схожие трагедии стерли между ними все преграды. Нет, знай она числа, обязательно бы ему сказала.

Стрейкен допил оставшийся кофе одним глотком, взял верхний журнал из кипы и встал. Оставаться дольше не имело смысла. Он и так рисковал слишком много за этот день. Стрейкен двинулся к двери, миссис Ньюкрис за ним. Большой палец высовывался из порванного чулка. Он казался распухшим оттого, что она пинала ногой Стрейкена.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. — Стрейкену не хотелось этого говорить, но это было правдой. Он взялся за перила и пошел вниз. Она еще не ответила на один его вопрос, и он повторил его:

— Как Молли узнала, что я был на Кюрасао?

Но Мишель Ньюкрис притворилась, что не расслышала, и захлопнула дверь у него перед носом.

 

18

К этому времени дождь прекратился. Сильные порывы ветра разогнали тучи и теперь вихрем закручивали листья по мостовой. Стрейкен шел, подняв плечи и глубоко засунув руки в карманы от холода. В Лондоне половина десятого вечера, в бухте Святого Михаила полдень. Там сияет солнце. Подходящее время заплыть за риф и поискать дельфинов. Однако в реальном мире наступил вечер, и Стрейкен почувствовал, что голоден.

Его путь лежал через Лондон-Бридж, по Кеннон-стрит, улице Королевы Виктории и набережной к Странду, где, как он знал, был «Макдональдс». Даже в это время, вечером, там было полно народу. Было тесно, посетители протискивались на освобождающиеся места, задевая и расталкивая друг друга. Стрейкен поел стоя. Из переполненного мусорного ведра вывалился бумажный стаканчик и обрызгал его ботинки банановым молочным коктейлем.

Во время занятий дайвингом Стрейкен питался хорошо. Большую часть времени он проводил в теплых странах, где валюта была в цене, а рыба — дешевая и вкусная, например, в Эквадоре, Таиланде и Кении. В таких местах можно шикарно жить на десять долларов в день. Однако в Лондоне он ел, как крыса. Перебивался бутербродами, готовил редко, обычно незамысловатые обеды в микроволновке. Здесь еда была просто средством поддержания жизни, он работал на складе и экономил на следующую поездку за границу. Это был порочный круг. Склад он расценивал как инь, а океан — как ян, и теперь начинался длинный период инь.

Он не жаловался, это был его выбор — жить такой жизнью. С ранних лет он знал, что не создан для карьеры «белого воротничка». Мысль о следовании семейной традиции и армейской службе также вызывала у него отвращение. Он бы скорее уж заправлял машины, чем ходил строем на параде. Форма и там, и там, но в первом случае он мог бы уходить в конце дня домой.

Стрейкен никогда особо не задумывался о профессии и подводной фотографией занялся случайно. Не зная твердо, чему себя посвятить, он решил после школы сделать годовой перерыв. Гамильтон свел его с Карлом Рианом, своим бывшим армейским другом, который занимался каким-то бензиновым бизнесом в Малайзии. Риан дал ему работу: он разъезжал по стране на большом джипе, останавливался на бензоколонках, замерял запасы топлива и определял количество бензина для поставки в следующем месяце. Тогда электронная почта еще не достигла Европы, не говоря уже о странах третьего мира, а языковой барьер не давал вести дела по телефону. Стрейкен не был силен в математике, но умел пользоваться калькулятором и изо всех сил старался не делать ошибок. Он не хотел обратно в Англию, так что работал добросовестно. В конце лета он послал Гамильтону открытку, в которой сообщал, что отказывается от места в университете и остается в Малайзии.

Риан владел двумя станциями на северо-восточном побережье. Одна из них была расположена в Куала-Бесуд, городе, с которого начинались Перхентианские острова. Они уже славились своими местами для дайвинга. Стрейкен как-то взял несколько выходных дней и попробовал нырнуть первый раз в жизни. Он сразу увлекся. Получив квалификацию спасателя через шесть месяцев, он перестал записывать количество погружений. Через одиннадцать лет он подсчитал, что под водой провел четыре месяца своей жизни.

Именно в Малайзии он встретился с Руни и Пили Парангами в первый раз. Их встреча занимала отдельное место в его памяти. Там он начал свою карьеру. Не только подводного фотографа, но и успешного изумрудного контрабандиста на юго-востоке Азии.

Эти воспоминания занимали его и после ужина, пока он шел через Трафальгарскую площадь, мимо Уайтхолла и здания парламента в паб «Морпет-Армс» у Воксхольского моста. Он пришел вовремя; там как раз принимали последние заказы.

По вторникам в питейных заведениях было довольно тихо, и Стрейкен остановился выпить пинту «Гиннеса» и узнать новости. Тамми не было, отметил он с сожалением, хотя надеялся найти ее, ведь она, как никто, могла помочь ему расслабиться в такие моменты. Кроме того, он беспокоился о сроках для «Нэшнл джиографик». Его фотографии уже должны были дойти до адресата. Если нет, то в печать пойдут снимки Билла Таннера. Стрейкен отправился домой, думая о том, что его карьера зависит от предстоящего телефонного звонка.

Он поднес ключ к дверям, когда услышал, как голос из темноты сказал:

— Goedenavond, Банбери.

Голландец. Урод.

 

19

Стрейкен не обернулся. Ему это было не нужно. Не сейчас.

— Вы меня приглашаете? Очень любезно с вашей стороны.

Дыхание Верховена отдавало алкоголем. Стрейкен чувствовал это, даже стоя к нему спиной. Скорее всего, Верховен целый вечер поджидал его в пабе. Что Стрейкен мог сделать? Он не мог сказать ему «нет», ведь тот был полицейским. Поэтому Стрейкен просто пожал плечами и ничего не ответил. Верховен положил руку ему на плечо и подтолкнул. Не сильно, но достаточно, чтобы Стрейкен споткнулся.

— Вы не позвонили, Банбери. Я скучал по вас.

Они стояли на верхней площадке лестницы. Верховен был совершенно прав. Стрейкен забыл о том, что должен проходить ежедневную регистрацию. Теперь, правда, это было неважно: Верховен был прекрасно осведомлен о его передвижениях.

— Что вы хотите, Рутгер? — Стрейкен впервые повернулся к нему лицом. Верховен был одет в черные ботинки, черные брюки, черный кожаный плащ и кожаные перчатки. Он напоминал агента гестапо. Загорелое лицо Верховена раскраснелось; он явно хотел наехать на Стрейкена.

— Пришел посмотреть, как дела. И выяснить, где вы были этим вечером. Так где вы были, Банбери?

Они вошли в квартиру. Стрейкен снял куртку и бросил ее на диван.

— Гулял. Повидал старого друга.

Верховен не слушал: рассматривал фотографии. Он был очарован, как ребенок, впервые посещающий аквариум.

Особенно его поразил один снимок, он долго стоял перед ним, и Стрейкен восхитился его вкусом. Это был широко раскрытый рот манты: безвредного гиганта, одного из многочисленных обитателей морского заповедника Сангалаки у Калимантана. Она плыла прямо на него, не осознавая присутствия фотографа. Ее пасть была широко раскрыта. Она втягивала в себя планктон огромными жабрами размером с ворота. Стрейкен мог сам легко оказаться ее добычей, пасть занимала весь кадр, лишь по краям был тонкий ореол голубизны. Не сразу становилось понятно, что именно изображено на фотографии, и в этом заключалась ее особенная привлекательность.

— Итак? — Верховен наконец оторвался. Снимок явно произвел на него сильное впечатление. Возможно, теперь он понял, почему Стрейкен так настойчиво просил вернуть пленки.

— И почему вы не позвонили?

— Я забыл.

— Ах забыли? А что если я снова вас арестую и забуду отпустить?

Стрейкен ничего не ответил на издевку. Пусть позабавится. Если у Верховена есть что сказать по делу, то он скоро перестанет ерничать.

— Расскажите мне про запонку на вашей шее.

Стрейкен снова промолчал. Теперь Верховен все знал про запонки. Он разговаривал с Мишель Ньюкрис. Она отдала ему вторую запонку и заполнила те пробелы, которые Стрейкен оставил в «Схипхоле». Не имело смысла повторять то, что Верховен уже знал. — Это ведь одна из пары, да? Другая была у Кристин Молине. Именно поэтому вы и дали ей наркотик. — Верховен сопоставил факты, но сложив два и два, получил ноль.

— Ее звали Молли Ньюкрис. И это она пыталась ввести мне наркотик, так что прекратите заниматься ерундой. На Кюрасао у нее не было запонки, и вы это хорошо знаете. Запонку вам отдала утром ее мать. — В подтверждение своих слов Стрейкен бросил на стол журнал, взятый из квартиры Молли.

Верховен не подал вида, что удивился. Настоящее имя Кристин еще не сообщалось официально.

— Как вы узнали, кто она на самом деле? Вам сказал Купманс?

— Нет. — Стрейкен видел, что Верховен очень хочет услышать всю историю, и решил в этом удовольствии ему отказать. Верховен заволновался, как будто бы не мог решить, как ему на него давить — физически или морально. Стрейкен наслаждался его растерянностью.

— Вы встречались с ее матерью? Когда? Сегодня днем?

— Я уже сказал, что встречался со старым другом.

Верховен крепко сжал руки. Кожаные перчатки заскрипели. Было видно, как он старается справиться с эмоциями.

— Я думаю, мне стоит забрать и вашу запонку. Это важная улика в деле. Мне придется ее конфисковать. Если вы говорите правду, то мы оставим вас в покое. Отдайте мне запонку. Будьте умницей.

Стрейкен усмехнулся. Он не собирался убивать Молли, и Верховен об этом знал. У голландца было уже достаточно оснований закрывать дело, и причина его появления была личной. Возможно, Верховен знал историю про наследство и решил сам этим заняться. Может, он просто забыл координаты, которые прочитал в «Схипхоле». А может, для того, чтобы закрыть дело, ему и впрямь она была необходима. Его визит мог закончиться только одним. Если Верховен хотел драки, то Стрейкен был только рад.

Когда Стрейкену было тринадцать лет, Гамильтон отправил его в Брэдфилдский колледж, красивую старую школу в сельской местности Беркшира. Отец Стрейкена успел отслужить двадцать лет в армии, и поэтому Стрейкен получал стипендию, которая покрывала большинство расходов. Образование Брэдфилд давал самое обычное, но у учебного заведения были отличная спортивная площадка и бассейн. Там Стрейкен и расходовал бо льшую часть своей энергии. Бо льшую часть, но не всю; остальную он отдавал обучению борьбе.

Смерть родителей сделала его замкнутым. Чаше всего он проводил время в одиночестве. Он был против всего мира, и миру оставалось только опасаться его. Он был обижен на жизнь за то, как она обошлась с ним, и вымешал свою злобу на одноклассниках — во время завтрака, в спальнях, в раздевалках. Это было дорогое образование, за которое приходилось платить синяками и царапинами. Если кто-то оскорблял его, Стрейкен без лишних слов бросался в драку. Если противник не сдавался сразу, то они дрались, пока их не разнимали. За пять лет Стрейкен сильно развился физически, стал отличным пловцом, и в школе было мало парней, решавшихся вступить с ним в схватку. Большинство из них старались обходить его стороной, а те, кто этого не делал, быстро узнавали, что дерется он не раздумывая и всерьез.

В драке люди инстинктивно защищают голову, пах и живот. Стрейкен быстро научился бить в другие места. Он бил по коленям, ступням и пальцам. К пятнадцати годам Стрейкен в совершенстве овладел тонкостями рукопашного боя: за минимум времени причинял максимум боли и выматывал противника так, что тот не мог продолжать драку. Он не был самым крупным и сильным, но в нем было столько дьявольской злости, что он мог терпеть боль до победного конца. Тогда это многого стоило. Иногда помогало и сейчас.

Директор школы видел, что происходит, и пригрозил Стрейкену, что если он не научится владеть собой, то его выгонят из школы. Директор обсудил это с Гамильтоном, и тот принял мудрое решение, за которое Стрейкен был благодарен ему до сих пор. На каникулах Гамильтон оплатил для него в качестве обучения самоконтролю курсы борьбы в местном спортзале. Занятия вел израильтянин, работавший на Моссад; Стрейкену он преподавал крав мага.

Большинство восточных военных искусств всегда имеют в себе сильный духовный элемент дзен-буддизма. Самозащита и борьба без оружия — это результат сотрудничества тела и ума, пребывающих в гармонии. Жестокость — последнее средство. Крав мага — совсем другое. Она зародилась на улицах Братиславы и была развита позже в израильской армии в 1950-е годы. Крав мага отличается простотой и эффективностью и учит своих последователей реагировать, не раздумывая. Где это уместно, она учит их повышать уровень жестокости в бою. Правоохранительные органы ее обожают.

Стрейкен тоже ее обожал. Обучение всегда было основано на реальных ситуациях. Инструкторы подвергали учеников тому же уровню стресса, который они могли встретить в настоящей атаке. Все было очень просто: локти, колени, кулаки. Он ходил туда дважды в неделю в течение трех лет во время школьных каникул. Он сразу перестал драться в школе: боялся нанести слишком сильные травмы.

Но это было давно. Сейчас все изменилось. Стрейкен сказал Верховену:

— Если вам нужна запонка, подойдите и возьмите.

— Банбери, мы взрослые люди для этих игр. Отдайте запонку, или я буду вынужден арестовать вас за неподчинение властям. — Верховен подтянул перчатки, кожа на них разгладилась. Жест был зловещий.

Стрейкен сомневался, что голландский полицейский имеет полномочия на арест в Англии, но насторожился. Он начал сжимать и разжимать пальцы в карманах, разогревая суставы.

— Инспектор Верховен, единственный способ, которым урод, подобный вам, может получить запонку, — это снять ее с моего трупа. — Он одарил полицейского своей лучшей улыбкой.

Правая рука Верховена скользнула в карман.

— Ну, это легче устроить, чем вы себе представляете. — Он вынул что-то из кармана. Оружие. Это была дубинка-кастет. Стальная, длиною в тридцать сантиметров. Оружие удобно расположилось у него в руке. — А теперь говорю в последний раз: отдайте мне запонку. — Судя по тону, он полностью отдавал себе отчет в своих действиях.

Стрейкен покачал головой. Они стояли в полуметре-метре друг от друга в гостиной. Он вынул руки из карманов в ту же минуту, как Верховен бросился на него.

 

20

Верховен бросился на Стрейкена с высоко поднятой дубинкой, целясь ему в лицо. Он явно ожидал, что Стрейкен отступит назад, тогда как тот двинулся вперед. Стрейкен легко разгадал его маневр и выбросил руку, нанеся удар в челюсть удивленного внезапной атакой Верховена основанием ладони. Голова полицейского дернулась назад, и он, должно быть, прикусил себе язык — изо рта потекла струйка крови.

Несмотря на то что Верховен был вооружен, Стрейкен имел преимущество и постарался этим воспользоваться. Он слегка присел и сжал кулаки, затем нанес сильный удар по виску Верховена, и голландец упал как подкошенный. Следующий удар мог бы уничтожить его. Стрейкен остановился. Убивать полицейского он не хотел, поэтому дрался вполсилы.

Верховен стоял на коленях. Увидев ногу Стрейкена, поднятую для пинка, он изловчился и ухватил его за икру. Тому пришлось вытянуть руки и начать балансировать, чтобы сохранить равновесие. Верховен использовал его как опору, чтобы подняться. Стрейкен ожидал, что полицейский будет толкать его назад или развернет вокруг, чтобы повернуть затылком для удара кастетом. Вместо этого Верховен встал на четвереньки, ухватился за правую ногу Стрейкена и резко толкнул левую. Стрейкен рухнул на пол, как снесенный кусок башни, приземлившись на ягодицы с глухим звуком.

Верховен запрыгнул на него, как озверевший шакал, из уголков рта сочилась кровь. Первый его удар сломал Стрейкену нос. Рот наполнился кровью, перед глазами поплыло. Еще один удар — и все будет кончено. В распоряжении Стрейкена было два оружия — лоб и зад. Резким движением он схватил Верховена за ноги и поддал ему тазом. Верховен потерял равновесие и упал вперед так, что его лицо отказалось на расстоянии дюйма от лица Стрейкена. Стрейкен изо всех сил ударил его по носу. Ошеломленный от боли, полицейский откатился прочь, зажимая нос. Силы покинули его. Стрейкен ударил снова, и Верховен отлетел назад, выронив дубинку.

Стрейкен откатился направо и, используя ножку стола как опору, поднялся. Он получил один удар, а Верховен три. Чтобы уложить голландца к своим ногам, ему потребовалась пара секунд. Потом уровень жестокости повысился.

Верховен ползал вокруг него. Он напоминал побитую собаку. Стрейкен снова бросился к нему и изо всех сил пнул его по ребрам правой ногой. Полицейский инстинктивно свернулся клубком, защищая голову руками. Следующий удар Стрейкен нанес в пах, и Верховен мгновенно распрямился. Удар коленом в грудь окончательно сломил Верховена. Стрейкен поднял дубинку и крепко сжал рукоятку. Уровень жестокости повысился еще раз.

Верховен ослабил сопротивление, пытаясь вдохнуть, и тем самым дал Стрейкену возможность нанести следующий удар. Голландец что-то сжал у себя на бедре. Пола плаща завернулась, и Стрейкен впервые заметил кобуру. Кастет — одно, и совсем другое — револьвер. Пора заканчивать, пока Верховен не успел вытащить свое оружие. Стрейкен знал, что Верховен выстрелит в него не задумываясь.

Стрейкен плотнее обхватил кастет, медленно и методично нанес удар. Кастет бил как тупой топор. Первым ударом он сломал Верховену скулу. На лице мигом расцвел фиолетовый рубец размером со сливу, потекла кровь. Стрейкен ударил снова, на сей раз в верхнюю часть рта. Хрустнул резец, обломки попали Верховену в горло. Он страшно закашлялся и поперхнулся слюной и кровью. После третьего удара полицейский перестал кричать. После четвертого вообще затих.

Сначала Стрейкен испугался, что убил голландца. Он очень сомневался в том, что ему удастся убедить судей в случайности уже второго убийства. Полиция всегда проявляет особое рвение в расследовании убийства полицейского. За это и наказывают строже. Меньше всего Стрейкен хотел, чтобы за ним охотился весь Интерпол. Взяв руку Верховена, он с огромным облегчением нащупал пульс.

Но голландец был без сознания. Стрейкен не знал, когда полицейский придет в себя, но понимал, что должен к этому времени убраться как можно дальше. Он предположил, что у него час. Или чуть больше, если Верховен действительно много выпил. От него надо было избавиться.

Стрейкен обыскал карманы Верховена и вытащил вторую запонку, затем взвалил полицейского на плечо. Он шагнул к буфету и захватил бутылку «Джека Дэниелса», на случай, если их заметят. При необходимости он мог притвориться, что возвращается с вечеринки с напившимся другом. Он вытер рукавом кровь с лица, зубами вырвал пробку из бутылки и выплюнул ее на пол. Глоток виски обжег ему разбитую губу, но в то же время придал сил. Перед спуском по лестнице он сделал еще глоток. Затем вышел на улицу, перекинув руку Верховена через плечо так, как это делают пожарные.

Верховен оказался тяжелее, чем выглядел. Стрейкен качался под его весом. Он повернул на Тачбрук-стрит и пошел к магазинам на Уорвик-уэй. Справа был маленький тупичок. Там стояли три мусорных бачка и контейнер для бутылок. Бачки были переполнены. На земле валялась куча мусорных мешков, должно быть, их было больше полусотни. Отличное место.

Стрейкен сбросил Верховена посередине груды. Голландец тяжело опустился вниз. Куча гнилых пакетов осела под его весом. Стрейкен разлил «Джек Дэниелс» по одежде полицейского, затем обтер бутылку и бросил ее ему на колени. Он получал искреннее удовольствие. Здесь была определенная справедливость. Всего две ночи назад Верховен выбросил в мусор его пленки.

Отличное место для ночлега, среди отбросов из китайских ресторанов, пыльных мешков, использованных подгузников и рыбных очистков. Если Верховену не повезет, его покусают крысы. Если ему по-настоящему не повезет, его могут ограбить. Но все же здесь безопаснее, чем в сотне других мест. Верховен проснется весь растерзанный, но живой. Сначала пойдет в больницу чинить личико, а потом отправится на поиски.

Но к этому времени Стрейкен будет уже далеко. Он будет заниматься поисками своего наследства, на пересечении двух координат.

Стрейкен сунул руку в карман и сжал запонку. Через двадцать один год широта и долгота наконец воссоединились.

 

21

Стрейкен никогда раньше не бывал в Сингапуре, потому что там всегда была строжайше запрещена контрабанда изумрудами. Законы были настолько безжалостны, что дело не стоило риска. Кроме того, у законопослушных граждан богатейшей страны контрабандные драгоценности не вызывали интереса.

Он прибыл в Сингапур ранним утром. Всю дорогу из аэропорта он не мог оторваться от окна такси. Все было именно так, как он себе представлял. Шоссе было безупречным. На разделительной полосе стояли цветы в широких деревянных кадках. По обочине росли пальмы, расстояние между которыми было совершенно одинаковым. В большинстве городов эта часть дороги служила бы ботаническим садом, а в Сингапуре это была просто дорожная разметка.

За время полета Стрейкен прекрасно выспался. Смена часовых поясов скажется, конечно, но позже, а сейчас он чувствовал себя замечательно. Он зарегистрировался в отеле «Уай-эм-си-эй».

После разборок с Верховеном он вернулся в квартиру и позвонил Джилкристу. Тот подтвердил, что фотографии поступили и уже в типографии. Редактор был совершенно очарован снимками и спрашивал Стрейкена, как ему, черт побери, удалось отыскать такую внушительную барракуду. Стрейкен засмеялся и сказал, что это секрет фирмы и здесь нужен особый талант.

Не спеши он так, то купил бы шампанское. И позвонил бы Тамми. Может, она захотела бы отпраздновать с ним этот новый рубеж его карьеры. Но его преследовал страх того, что Верховен может очнуться. Вещи с Кюрасао он еще не распаковывал и собрался за пятнадцать минут.

Лететь было уже слишком поздно, но Стрейкен все-таки отправился в «Хитроу». В книжном магазине аэропорта он купил географический атлас и, перебирая в руке запонки, уселся на полу посмотреть по карте, куда же ему предстоит направиться.

Координаты на второй запонке были 103 градуса 39 минут и 1 секунда восточной долготы. С координатами широты они пересекались где-то в районе Сингапура. Стрейкен почувствовал прилив адреналина, когда осознал, что эти координаты лишь подтверждают сказанное Гамильтоном о прошлом его дедушки. Большую часть войны дед провел в Малайзии, но бывал и в Сингапуре.

В ответ на вопрос по поводу билетов ему объяснили, что дешевле всего лететь прямым рейсом компании «Бритиш Эйрвейз». Стрейкену пришлось взять и обратный билет за пятьсот фунтов. Он не собирался возвращаться в Лондон, но иммиграционная служба в Сингапуре потребует его предъявить.

Всю ночь Стрейкен продремал в зале ожидания, используя сумку как подушку. Спать в аэропорту ему приходилось не впервые. В 8.30 он улетел, время прошло достаточно быстро. Наверное, Верховен все еще валялся у мусорных баков в отключке, потому что через паспортный контроль его пропустили без лишних вопросов, не обращая внимания на сломанный нос.

В сингапурском отеле Стрейкен принял душ и побрился. Его нос по мягкости и цвету напоминал чернослив, но это был не первый перелом. Все срастется. Главное, что его не задержали во время перелета. Он переоделся в шорты и футболку и в десять часов уже покупал ручной джи-пи-эс на Орчард-роуд.

Джи-пи-эс — это спутниковая навигационная система. Она принимает сигналы со спутников, используя триангуляцию, и вычисляет скорость, местоположение и высоту над уровнем моря. Последние модели могут определить широту и долготу с точностью до одного сантиметра, но большинство показывают в пределах трех метров. В атласе были указаны только градусы и минуты, на запонках — еще и секунды. Теперь, когда у него был джи-пи-эс, Стрейкен мог прямо направиться к тому месту, где они пересекались.

Он отыскал такой прибор в электронном супермаркете. Это была средненькая модель. Теперь, когда Джилкрист принял все его снимки, он выплатит гонорар за календарь и покроет расходы. Это возместит все, что Стрейкен потратил на Кюрасао, Галапагосе и в Шотландии. В следующем месяце он получит свой первый гонорар. Стрейкен знал, что эти деньги надолго обеспечат ему безбедное существование, поэтому он даже не поморщился, выложив за джи-пи-эс несколько сотен долларов.

Стрейкен зашел в забегаловку, чтобы перекусить. Он заказал говядину и стакан дынного сока. За едой он изучил буклет с инструкцией и к концу ланча уже освоил ее. У джи-пи-эс был сильный сигнал. Он показывал его местоположение в градусах, минутах и секундах. Сейчас Стрейкен находился в нескольких километрах от того места, которое указано на запонках. Он вскочил в такси и велел водителю ехать на юго-запад.

Таксист высадил его через пять минут. Как оказалось, Стрейкен указал ему неправильную дорогу и отправил по улице с односторонним движением не в ту сторону. Второй водитель оказался более толковым. Он не совсем понимал, чего хочет пассажир, но уверенно ехал вперед, непрерывно гудя, изображая неотложное дело. Это Стрейкену понравилось.

Он не сводил взгляда с джи-пи-эс, но все же иногда выглядывал в окно, наслаждаясь видами Сингапура. Они ехали мимо крикетной площадки на окраине финансового района. Это был настоящий оазис в центре города. Крикетный клуб с зелеными бамбуковыми ставнями был окружен зданиями в неоклассическом колониальном стиле справа и современными башнями банка сзади. Слева находилось здание оперы. Вдали блестело море, с пятикилометровой очередью судов, ожидающих разрешения войти в порт.

Через обрамленные пальмами авеню и эстакады такси выбралось из центрального делового района. Пейзаж становился все более и более индустриальным, пока они подъезжали к Юронгу и Туасу. Указывая направление с заднего сиденья, Стрейкен понял, что они двигаются к грузовому порту. Это равносильно катастрофе: если его наследство находится в гавани, можно с ним распрощаться. Они остановились в тупике около промышленного здания на берегу. Дальше автомобиль проехать не мог. Стрейкен щедро заплатил водителю и продолжил путь пешком.

Он шел по пристани, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать. Справа были расположены склады, слева возвышались желтые краны. Несколько рабочих-китайцев курили на перилах. Движение в гавани было куда более оживленным, чем на дорогах. Старые разбитые лодки сновали между судами, развозя белье, продовольствие, таможенные декларации и почту.

К такому Стрейкен не привык. Дайвингом он занимался в основном на тропических рифах. Плыть под водой в таком оживленном порту — сомнительное удовольствие. Если наследство на самом деле лежит где-то там, то дедушка поставил ему почти невыполнимую задачу. Сильно загрязненная вода была больше похожа на чернила; кроме того, существовала опасность попасть под винты кораблей.

Стрейкен продолжил путь. Согласно джи-пи-эс цель близка. Похоже, что нырять ему и вовсе не придется. Войдя в порт, он был на правильных градусах и минутах, теперь же он был на одной секунде долготы. Если он пройдет чуть подальше, то окажется на сорок третьей секунде широты.

Около подъемных кранов отвратительно воняющий ресторан рекламировал суп из рыбьих голов. Сверху с воплями носились полчища чаек, так как повара распотрошили утренний улов прямо во дворе. Пара рыбацких лодок со звяканием цепей причалила к пристани. Стрейкен глубоко вздохнул. Тяжелый воздух был наполнен запахами влажных веревок, рыбы и керосина от ресторанных печей.

Он чувствовал приток адреналина. Скоро он найдет наследство семьи. Он разгадает тайну, которая не давала ему покоя с восемнадцати лет. Стрейкен улыбнулся. Всемогущая современная технология.

Он приближался к старому форту, сложенному из известняка. Размером с садовый сарай, он находился на травянистом пригорке высотой около десяти метров. Строение выглядело довоенным. Посмотрев на прибор, он понял, что достиг места назначения. Стрейкен бросился вперед. Охранник около склада посмотрел на него без всякого интереса.

Этот пригорок был самой высокой точкой на причале, так что из форта вся гавань была видна как на ладони. Сейчас крепость была пустой, но бойницы в стенах говорили о том, что когда-то там были пушки. Они давно исчезли, и, взбираясь по ступеням, Стрейкен боялся, что вообще ничего там не найдет.

Но он ошибся.

 

22

Стрейкен сразу же узнал ее. Прекрасная дама из детского стишка, который любил повторять его отец. И она сидела на белой лошади.

И дама, и лошадь были каменные. Сверху их покрывал футляр из органического стекла. В углу мигал огонек включенной сигнализации. На скобке в известняке в качестве дополнительной зашиты была установлена камера слежения, а металлическое заграждение, доходившее ему до пояса, не позволяло приблизиться к самому футляру.

Около полутора метров высотой, статуя стояла лицом к морю. Она была вырезана из цельного куска белого камня и поражала своей простотой. Хотя за годы камень покрылся пятнами, лошадь производила очень сильное впечатление. Она стояла гордая, как будто на параде. У нее были выразительные печальные глаза, пухлые губы, подстриженная грива и перевязанный хвост.

Изящная наездница держала поводья в одной руке, другая была вытянута вперед. На ладони лежал драгоценный камень. Круглолицая, с прямыми волосами, в развевающихся одеждах и украшенная драгоценностями. С загадочной улыбкой Моны Лизы.

— Там прекрасная дама на белом коне, — произнес Стрейкен вслух. Никакого сомнения: та самая всадница.

Он внимательно прочитал надпись на табличке. Там указывалось, что это Гун Дэтянь, китайская богиня удачи. Драгоценный камень в ее руке был жемчужиной, выполняющей желания. Она принадлежала к династии Хань, и Сингапурский совет по искусству определил, что она изготовлена в сотом году нашей эры. В Сингапур она попала в восемнадцатом столетии. Считалось, что она приносит удачу морякам, покидающим порт. Гамильтон упадет, если увидит ее. Должно быть, статуя стоит целое состояние.

«Стоит целое состояние». Что, это действительно его наследство? Он может как-то на нее претендовать? Это казалось вполне вероятным. Статуя стоила того, чтобы ради нее объехать пол мира. Стрейкен не мог оценить ее, но предположил, что скульптура старше двух тысяч лет, вполне возможно, окупит небольшой теплоход для плавания в Карибском море.

Но что ему делать теперь? Украсть? Может быть, это собственность его деда? Может быть, она была военным трофеем? Может быть, он отобрал ее у японцев, а сингапурцы отдали ему ее в качестве благодарности? Возможно, где-то сохранились бумаги, подтверждающие права семьи Стрейкенов на эту статую? Может, дед купил ее у кого-то, кто ничего не знал о ее реальной стоимости? «Реальной стоимости». Гамильтон говорил, что Стрейкен должен был увидеть реальную стоимость запонок, но то, что он увидел, было что-то непонятное. Вопросов у Стрейкена была много. Ответов — ни одного.

Он вышел на залитую солнцем улицу и закурил. Ему необходимо было подумать. Ответ заключался именно в том детском стишке, в этом Стрейкен был уверен. Иначе зачем отец столько раз повторял его, желая, чтобы Стрейкен выучил стишок наизусть? Иначе зачем отец взял с него обещание никому никогда его не рассказывать?

Стрейкен улыбнулся и глубже затянулся «Кэмелом». Ему всегда казалось, что стишок на самом деле довольно дурацкий, с многочисленными повторами и плохо выдержанным размером.

Фрагменты стали складываться в целостную картинку. Стрейкен почувствовал слабость — может быть, легкий солнечный удар. Банбери-Кросс может означать перекресток Банбери: точка, где координаты запонок пересекаются. Это не простое совпадение, что в месте схода координат оказалась статуя на прекрасной белой лошади. Стрейкен не знал, что все это значит, но в одном он был уверен абсолютно точно — в стихотворении содержалась какая-то загадка.

Первое (и последнее) четверостишие он встречал в книгах и раньше, так что тут он был уверен — этот стишок написан не специально для него. Но вот по поводу второго такой уверенности не было. Оно отличалось от других частей и не входило в состав оригинального стихотворения. Теперь он понял, что это четверостишие его дед придумал сам, рассказал его отцу, а отец — Стрейкену. Во втором стишке находится ключ. Он даже вспотел от волнения.

Стрейкен снова зашел внутрь, стараясь вести себя естественно перед камерой. Лошадь была прекрасна. Мускулистая и бесстрашная. Что ему с ней делать? Попытаться забрать? Так она слишком тяжелая, будет много шума, потому что сработает сигнализация, и его арестуют прежде, чем он успеет сделать хоть шаг.

Не сильно-то он продвинулся. Из-за жары у Стрейкена разболелась голова. В любом случае ему нужно было время подумать в более располагающей обстановке, лучше с кондиционером. Хоть его прекрасная дама и верхом, далеко она не уедет. Сейчас только полдень, у него много времени, чтобы узнать о ней побольше.

Стрейкен двинулся обратно по причалу, раздумывая о том, что свое имя он получил благодаря этому стишку. Он сам не знал, что чувствует по этому поводу. Что же, могло бы быть хуже.

Он задумался о том, что первые шесть лет его жизни были подготовкой именно к этой минуте. Насколько было бы проще, если бы отец сказал ему ответ, а не заставлял разгадывать загадку самому. Но в этом заключалась стратегия безопасности его отца. Не все так очевидно и просто. И у Стрейкена должен был быть свой секрет на тот случай, если запонки попадут в плохие руки, руки людей вроде Молли или Верховена.

«Эд поймет». А может и нет. Стрейкен поднял руку, останавливая такси. Он велел водителю отвезти его к национальной библиотеке.

 

23

Национальная библиотека и архив располагались в здании с медной крышей, на краю парка «Форт-Каннинг», по другую сторону реки Сингапур. Снаружи здание не выглядело очень большим, но когда Стрейкен попал внутрь, он понял, что ему понадобится помощь.

Он взял билет с номером своего места в очереди. Пришлось ждать пятнадцать минут, пока он высветился на экране. Стрейкен не был в библиотеке со школьных лет и чувствовал себя неловко в окружении такого большого количества книг. Его стихией были цвет и композиция, а не слова.

Он обменял паспорт на временный читательский билет на вахте. Библиотекарь никак не хотел реагировать на его вопрос.

— Вначале заполните бланк запроса.

— Но я не знаю, чего именно хочу, — ответил Стрейкен, — мне не нужны какой-то отдельный автор или название.

— Нет запроса — не будет книг. — Библиотекарь даже не поворачивался в его сторону.

Стрейкен пристально посмотрел на служащего. Судя по надписи на медальоне, висевшем у него на шее, он родился в 1948 году, но выглядел куда моложе. Судя по всему, работа в архиве не слишком обременительная, к тому же библиотекарь, казалось, особенно не напрягался.

— Послушайте, — сказал Стрейкен, барабаня пальцами по столу. Он был готов взорваться. — Мне нужно всего лишь несколько справочников по китайской мифологии. Можете дать мне какие угодно, названия выберите сами.

Библиотекарь продолжал рассматривать монитор своего компьютера. Правой рукой он перебирал клавиши на клавиатуре, а левой придвинул Стрейкену синий листок бумаги.

— Бланк запроса, — произнес он.

— У вас сегодня особенно неудачный день, или вы всегда такой невежливый? — Стрейкен не ждал ответа. — Потому что, если это неудачный день, я сделаю все, чтобы он стал еще хуже.

Библиотекарь поднял глаза. Стрейкену показалось, что тот собирался продолжить дебаты, но что-то остановило его. Может быть, он испугался. По крайней мере. Стрейкен на это надеялся. Библиотекарь нацарапал что-то на синем бланке и отправил его в корзину для запросов.

— Спасибо, — сказал Стрейкен, — очень любезно с вашей стороны.

Он вернулся на свое место. Заказ выполнили через двадцать минут, и его позвали к столику расписаться за книги.

Стрейкен взял книги и устроился в тихом уголке читального зала на втором этаже. Первая книга оказалась совершенно бесполезной. Это было большое издание в твердой обложке, посвященное китайскому пантеону. В нем рассказывалось только о главных божествах типа Гуан Ди, боге войны, и Гуаньинь, богине сострадания и милосердия. Он пролистал книгу в поисках информации о своей наезднице, но о ней автор даже не упоминал.

Во второй книге были собраны мифы о создании Вселенной. Стрейкен увлекся рассказами о драконах, перемещающих по небу солнце. Интересным ему показался сюжет о жене лучника. Она выпила запрещенный эликсир, оказалась на луне и превратилась в трехлапую жабу. Совершенно непонятно, почему. Молли Ньюкрис тоже выпила запрещенный эликсир, и ей это просто так с рук не сошло. Мифы были красочными и яркими. Стрейкен мог бы читать их весь день. Но поскольку его цель заключалась в улучшении своего материального положения, а не образования, то он перешел к третьей книге.

Вот там-то он ее и нашел.

Про Гун Дэтянь была написана только одна страница. Текст сопровождался фотографией статуи, той самой, которую он уже видел в известняковом форте. Очевидно, это было самое известное из ее обличий. Судя по всему, она была редко упоминавшимся и незначительным младшим божеством. Стрейкен с жадностью начал читать текст.

Ее имя символизировало добродетель, мужество, рай. Первоначально она считалась богиней хинду Лаксми, в Китай пришла через буддизм. В китайских храмах ее изображали спокойной, красивой женщиной, одетой в нарядные одежды, с гирляндой из цветов на голове и в драгоценностях. С прохождением веков она становилась более величественной. Позже ее часто наряжали в одежды консорта династии Мин (1368–1644).

Ее изображали с жу-и, жемчужиной, которая исполняла желания, или с бусами в левой руке. Правая рука обычно поднята в воодушевляющем жесте. Часто встречались ее изображения на фоне семи гор, над которыми сияли разноцветные облака, наверху стоял слон с шестью бивнями, держа в хоботе агатовый сосуд, из которого сыпались драгоценности. Гун Дэтянь обычно охранял жрец азиатского вида, облаченный в белые одежды, в руках он держал кадило. Благодаря его молитвам сосуд слона не иссякал.

Все это было очень интересно, но еще интереснее оказались карандашные записи на полях. Рядом с фотографией были написаны два ряда координат, окруженные знаками вопросов.

???

01 градус 17 минут 43 секунды С

103 градуса 39 минут 01 секунда В

???

Координаты были те же самые, что и на запонках Стрейкена. У него пересохло в горле. Он узнал почерк.

Желая подтвердить свои догадки, Стрейкен полез во внутренний карман пиджака. Книги намагничивали, чтобы читатели не выносили их из библиотеки, но по старинке нужно было заполнить и формуляр. Внимательно изучив бумажку с фамилиями, Стрейкен подсчитал, что за последние тридцать лет эту книжку брали всего семнадцать человек.

И один из них был Эйдриан Гамильтон.

 

24

Стрейкен просмотрел остальную часть книги, проверяя, есть ли другие пометки. Не найдя больше ничего интересного, он вышел и выкурил две сигареты «Кэмел», одну за другой. С его последнего погружения на Мысе Ножа события стали развиваться в стремительном темпе.

На карточке была указана дата — 12 октября, вторник. 12 октября было на прошлой неделе. Значит, пока Стрейкен работал на Кюрасао, Гамильтон побывал в Сингапуре. Так или иначе, Гамильтон нашел вторую запонку.

Стрейкен стал прикидывать варианты. Вполне возможно, что его отец показал Гамильтону обе запонки до своей смерти и тот списал цифры. А может быть, координаты долготы Гамильтону были известны с самого начала? Но если это так, то почему он ждал все эти годы? Нет, Гамильтон узнал их совсем недавно. До вчерашнего дня вторая запонка была спрятана в квартире Молли. В этом Стрейкен был уверен.

Он вспомнил о том, как Гамильтон говорил о наследстве. «Точно статуя». Именно такими словами он и сказал. Самым обычным тоном, с абсолютно нейтральной интонацией.

Стрейкен почувствовал закипавший в нем гнев. Казалось, даже кровь по венам потекла быстрее. Гамильтон был его крестным и кузеном отца. Пусть дальним, но все же родственником! У них была общая кровь. И теперь Гамильтон предал его.

В холле библиотеки стояло несколько телефонных автоматов. Стрейкен разменял двадцатидолларовую купюру, чтобы точно хватило монет для звонка. Он был вне себя от ярости. В Сингапуре два часа дня, в Лондоне шесть утра. Стрейкена это не беспокоило. Если этот лживый ублюдок еще не проснулся, то сейчас вскочит как миленький.

Телефон стоял у Гамильтона около кровати, поэтому он ответил после третьего звонка.

— Ты нашел вторую запонку?

— Эд? Это ты?

— Кто же, черт возьми, еще? Ты лгал мне, Эйдриан! Ты нашел долготу!

На другом конце провода повисло молчание. Грубо же он его разбудил. Стрейкен представил себе крестного отца, сидящего на кровати и потирающего глаза.

— Откуда ты знаешь? Ты где?

— Неважно, где я. Скажи, что ты делал в Сингапуре на прошлой неделе? — Никогда раньше Стрейкен не разговаривал так со своим крестным отцом.

— Ты в Сингапуре?

— Этого я не говорил.

— Эд, что происходит? С тобой все в порядке?

— Хорошо, Эйдриан, слушай. Я в Сингапуре. В библиотеке. Я только что смотрел книгу, которую ты брал на прошлой неделе. Ты ведь все знал, не так ли? Ты догадывался, что мое наследство представляет собой произведение искусства. Ты нашел статую. Я хочу знать, как.

— Да, нашел, — Гамильтон ответил довольно быстро. Стрейкен немного расслабился. По крайней мере, Гамильтон ничего не отрицал. — А ты как ее нашел?

— Неважно. Эйдриан, давай, расскажи мне все, и поподробнее.

— Эд, дорогой мальчик. Успокойся. — Теперь Гамильтон проснулся полностью. Удивления в его голосе больше не слышалось. Он полностью овладел собой. — Конечно, я нашел статую.

— Каким образом?

— За несколько дней до того, как ты уехал на Кюрасао, Я чувствовал себя не слишком хорошо, поэтому ушел с работы пораньше. Когда я пришел домой, в квартире кто-то был.

— Молли Ньюкрис.

Гамильтон выдержал паузу.

— Эд, откуда ты об этом знаешь?

— Я скажу потом. Продолжай. — Стрейкен все время подкармливал аппарат монетками. Телефон пожирал деньги с устрашающей быстротой.

— Она была в кабинете и копалась в ящиках моего стола. Девушка была так поглощена своим занятием, что не заметила, как я вошел. Очевидно было, что это воровка, и я запер дверь, чтобы она не убежала, а потом пригрозил, что вызову полицию, если не скажет, что ей надо. Ты не поверишь, что девчонка мне рассказала!

— Продолжай.

— Она оказалась дочерью той няньки. Думала, что вторая запонка все еще лежит у меня, и решила украсть ее. Как только я это узнал, то заставил ее сообщить мне координаты долготы. Потом я позволил ей уйти.

— Ты отпустил ее?

— Не было повода вызывать полицию. У меня полно работы, бегать по судам мне некогда, а кроме того, я получил информацию, которая нам нужна.

— Не нам, Эйдриан. Тебе. — Стрейкен выдержал паузу. — Ты назвал ей широту?

— Конечно, нет.

— Ты сказал ей, что я на Кюрасао?

— Нет, Эд. Конечно, нет. О чем ты? Как ты мог подумать?

Стрейкен приостановился.

— О’кей, — сказал он наконец, — звучит правдоподобно. Но какого черта ты ничего не сказал мне об этом, когда мы виделись два дня назад?

— Я хотел сделать сюрприз. Мне было никак не вернуть запонку, так что я хотел заказать новую и собирался подарить ее тебе на Рождество, а между тем решил проверить, куда ведут координаты. Мне и вправду было любопытно. Не сердись на меня. Я просто хотел проверить, действительно там что-то ценное или все это просто шутка.

Стрейкен вздохнул. Наверное, он и впрямь погорячился. Переволновался и решил, что Гамильтон попробовал украсть его наследство. Гамильтон, который заменил ему родителей. Тот, кто заботился о нем двадцать один год. Кузен его отца. Его родственник, родная плоть и кровь.

— Эйдриан, мне пора. Прости за мое поведение.

— Подожди, Эд. Вторая запонка у тебя? Как ты догадался поехать в Синг…

Гамильтон не успел закончить. У Стрейкена кончились монеты.

Уставший, он направился в гостиницу. По дороге он думал про стихотворение на дедушкиной открытке.

Оно было написано в 1945 году. Что бы там такого ни было в наследстве, в любом случае за шестьдесят лет его ценность должна была увеличиться. Возраст статуи свыше двух тысяч лет. Ее цена должна была значительно вырасти со временем, но все же статуя — это слишком просто. Его дедушка был большим хитрецом.

Стрейкен никогда не видел своего деда и знал о нем только по рассказам Гамильтона. До того как поступить в пехоту во время Второй мировой войны, Артур Стрейкен был серебряных дел мастером. Его отправили в Малайзию, где он выучил японский язык. В марте 1942 года его патруль попал в засаду, после жестокой схватки их взяли в плен. Его посадили на корабль для военнопленных, направляющийся в Японию. Корабль попал в шторм, ударился о риф и потонул неподалеку от побережья Малайзии.

Артур Стрейкен был единственным, кто остался в живых. Его выбросило на ближайший остров, откуда он почти три месяца добирался на плоту по Южно-Китайскому морю к австралийской заставе в Борнео. Этот побег принес ему Военный крест. История была громкой и вскоре стала частью военного фольклора. Очевидно, позже дедушка продал свою медаль и серебряный бизнес, чтобы собрать деньги для экспедиции на Дальний Восток. Теперь Стрейкен знал, зачем он это сделал. Его дед вернулся обратно, чтобы устроить все для своего сына перед возвращением в Англию, где он изготовил запонки.

Пока Стрейкен шел, его гнев совсем улегся. Даже если Гамильтон и пробовал украсть наследство, он оказался в тупике. Стрейкен представил его в форте, запутавшегося и смущенного. Он приехал на другой конец мира и увидел предмет, который практически невозможно украсть. И вокруг этой статуи весь шум? Какие права имело семейство Стрейкена на статую китайской богини? И каким, черт возьми, образом он мог завладеть ею?

Гамильтон вернулся в Англию совершенно сбитый с толку. У него не было ключа к разгадке тайны. «Эд поймет». Эти слова, должно быть, жгли Гамильтона как огонь. Скребли, дразнились, глумились. В любом случае, дело было не только в том, чтобы сложить вместе две запонки. Именно поэтому он и спрашивал, не хочет ли Стрейкен ему что-то сказать.

«Никогда в жизни не скажу», — думал Стрейкен. Даже через миллион лет не скажу Гамильтону про этот детский стишок. Если в вас что-то вдалбливают каждый день на протяжении первых шести лет жизни, вы начинаете воспринимать это совершенно серьезно. Приказ отца никому не рассказывать этот стишок был тем священным писанием, которому Стрейкен повиновался беспрекословно. Теперь он понял, почему. Вместе взятые — статуя, открытка и стишок — содержали в себе ключ к тайне семейного наследства.

Когда он дошел до гостиницы, его вдруг осенило.

Гун Дэтянь не была его наследством. Она просто указывала путь.

 

25

Несмотря на волнение, Стрейкен добрался до гостиницы с трудом. Он безумно хотел спать; начала сказываться смена часовых поясов. Был только ранний вечер, когда он рухнул на свою койку.

Он просыпался в три, четыре и пять утра. Лошадь из детского стишка вертелась у него в голове как карусель. В половине шестого он сдался и встал. В отеле был отличный бассейн. Стрейкен проплыл бассейн сто раз, и каждый третий заплыв он плыл под водой. Он начал учиться плавать в возрасте трех лет и ко времени окончания школы побил там все рекорды. Теперь плавание помогало ему расслабиться.

За завтраком он думал о загадке координат и причинах молчания Гамильтона, но его беспокоила еще одна проблема, не менее серьезная. Больше оставаться в Сингапуре он не мог. К настоящему времени Верховен наверняка пришел в себя и вполне мог разослать запросы по всему Интерполу. Верховен видел обе запонки — одну в «Схипхол», другую в Лондоне. Он все же детектив, помнить детали — его работа. Возможно, что Рейсдал записал координаты первой запонки. А Верховен наверняка их соединил и вполне мог выйти на форт, даже если и передал дело местной полиции. Сингапур становился опасным. Обстановка накалялась. Стрейкену было пора уходить.

Он решил отправиться на юг Индонезии. Бали был хорошим выбором по нескольким причинам. Раньше Стрейкен там не бывал, но знал, что дайвинг в тех местах отличный. Он находится недалеко от Сингапура, так что туда можно будет вернуться, как только он решит загадку. В то же самое время Верховену будет сложнее разыскивать его среди туристов. А лучше всего было то, что билеты стоили дешево — отель как раз рекламировал специальное предложение.

Через двадцать минут Стрейкен выписался из гостиницы и оплатил счет. Он ожидал такси в аэропорт, когда заметил в конце улицы ювелирный магазин и вспомнил, что осталось еще одно незаконченное дело.

Стрейкен прошел тридцать метров до магазина. Сумки были не тяжелыми, но спешить в тропическом климате неразумно. Он показал ювелиру вторую запонку и спросил, может ли он прикрепить ее к цепочке рядом с первой. Ювелир ответил, что никаких проблем. Стрейкен был его первым клиентом за день, и ювелир быстро принялся за работу.

Стрейкен наблюдал за ним. Он не хотел выпускать запонки из виду. Работа должна была занять несколько минут, он приказал себе расслабиться и начал осматривать магазин.

На столе у двери стояла коробочка. Она была кроваво-красного цвета, разрисованная вручную золотыми драконами и молящимися монахами. Открыв ее, Стрейкен не смог сдержаться и громко рассмеялся, чем ввел продавца в заблуждение: тот начал обещать специальные цены на все, что только мистер ни пожелает. Стрейкен едва слушал его. Коробка была полна колец, и, открыв ее, он внезапно понял, что разгадал загадку.

Улыбаясь во весь рот, Стрейкен заплатил ювелиру за работу и бросился к такси. Через двадцать минут он был в форте. Еще через пятнадцать — в библиотеке. Еще через час он был в прохладном паромном терминале, а в одиннадцать покинул Сингапур. Но отправился он не на Бали.

Эйдриан Гамильтон собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили. Посетители приходили к нему крайне редко, особенно после полуночи. Он посмотрел на монитор видеофона. На пороге стоял человек. Даже в темноте можно было разглядеть, что он сильно избит. Не тот гость, которого бы вы хотели видеть в своем доме.

— Кто вы?

— Инспектор Рутгер Верховен, я из офиса Интерпола в Амстердаме.

Гамильтон задумчиво посмотрел на картины в холле.

— У вас есть удостоверение личности?

Верховен поднес к глазку камеры свой значок.

— Чем я могу вам помочь?

— Я разыскиваю Банбери Стрейкена. Я могу войти? Гамильтон выдержал паузу.

— Да.

Он нажал на кнопку, дверь щелкнула и открылась.

 

26

Остров Тиоман лежит на 2 градусах 46 минутах северной широты и 104 градусах 10 минутах восточной долготы, в шестидесяти пяти километрах от восточного побережья полуострова Малайзия. Он сорок пять километров в длину и около пятнадцати в ширину. Там горы, поросшие джунглями, лазурные небеса, песчаные пляжи кораллового цвета и рифы, изобилующие рыбами. Поздний октябрь — хорошее время для поездки. Песок еще такой горячий, что в десять утра больно идти по нему босиком, но приближается сезон дождей, так что поток туристов уже по большей части схлынул. Журнал «Тайм» как-то раз провозгласил, что Тиоман — один из красивейших островов мира, а за много лет до того Голливуд использовал его как фон для фильма Роджерса и Хаммерштейна «Тихий океан».

Стрейкен планировал использовать его в качестве базы, с которой он отправится на поиски наследства. Он располагался всего лишь в пятидесяти милях на юго-запад от новой цели, это не расстояние. Кроме того, был хороший шанс встретить там старых друзей.

Тиоман был родиной Руни и Пили Парангов, воров изумрудов, с которыми он спутался после окончания школы. Он познакомился с ними десять лет назад в Куала-Лумпуре, в ночном клубе в новогоднюю ночь. Руни появился словно из ниоткуда, купил Стрейкену пиво и сел рядом. Он сказал, что помнит его лицо, но не помнит, где они встречались. Стрейкен заверил его, что тот ошибся, но все равно поблагодарил за пиво.

Руни просто улыбнулся и начал говорить. Стрейкен был изрядно озадачен. Руни Паранг был не только очень харизматической личностью, но он, казалось, знал о нем, Стрейкене, очень много. Как он покупал контрабандные сигареты у сына своего домохозяина, как он разъезжал по стране на джипе, принадлежавшем владельцу бензоколонки. Как он держал себя в неприятных ситуациях. Как он учился дайвингу, и как это было дорого для человека с таким низким доходом. Стрейкен решил, что они и вправду где-то встречались, иначе откуда бы малайзийцу столько о нем знать, и сказал, что да, он теперь его припоминает. Это было враньем, но приближался Новый год, и ему хотелось выпить. Все на свете ради еще одного бесплатного пива.

Новая порция спиртного появилась незамедлительно. Руни взялся за дело, и к тому моменту, когда 1994 год пьяно перетек в 1995, Стрейкен продал свою душу и стал бандитом, соблазненный обещанием сладкоречивого вора получать больше наличных, чем он сможет унести.

Братья Паранги занимались крадеными изумрудами на черном рынке, и им нужен был новый курьер. Предыдущий партнер недостаточно часто смотрел в зеркало заднего вида и теперь проводил время в Мелакке, в тюрьме. Он держал язык за зубами, потому что в противном случае Пили нашел бы кого-нибудь, кто отрезал бы этот язык, так что их деятельность могла продолжаться, как только закроется вакансия. Выходцы с Запада были отличным прикрытием, потому что они могли свободно перемешаться по региону, а Руни предложил Стрейкену такие деньги, что последний легко согласился покинуть бензиновый бизнес Карла Риана. Риск был невелик. Не настолько большой, чтобы привести к серьезным проблемам, но достаточный, чтобы Стрейкен чувствовал азарт. Все это его привлекало, как мед медведя.

Изумруды добывались в шахтах неподалеку от таиландской границы под управлением австралийской компании «Маттерсон Бланшар». Они использовали дешевый труд местных жителей: эксплуатировали крестьян, которые отчаянно хватались за любой заработок. Когда Стрейкен впервые попал на разработки, он был потрясен состоянием шахтеров. Недоедание, цингу, лихорадку денег и столбняк трудновато было вылечить на зарплату двадцать долларов в неделю, и он грабил «Маттерсон Бланшар» без малейших угрызений совести.

Шахтеры прятали руду во рту и в заднем проходе. Иногда они даже глотали куски, которые потом выходили со стулом. Ежедневно их обыскивали при выходе из шахты, но рентгена там не было, и Руни подкупил четырех охранников, что тоже не составило труда. Хорошие шахтеры могли делать до трех поставок в неделю. Стрейкен встречался с ними в городе, в одном из нескольких секретных мест. Он платил им по сорок баксов за поставку, значительно повышая их недельный доход. Некоторое время он даже любовался собой, втайне считая себя Робин Гудом Малайзии, ворующим у богатых и помогающим бедным. Большинство отшлифованных камней весило не более одного карата, но иногда кто-нибудь находил камень и побольше, за который Стрейкен платил до ста долларов. Руни и Пили продавали их раз в десять дороже, и в результате чистой прибыли оказывалось столько, что с избытком хватало на всех, включая Стрейкена, который получал двенадцать процентов.

Следующей его обязанностью было отвозить образцы Анвару Шаннону, который тоже входил в банду и был гранильщиком. Он жил в Куала-Лумпуре. На следующий день камешки приобретали товарный вид: их шлифовали, отполировывали, сортировали и взвешивали. Затем Стрейкен договаривался с боссом о встрече где-нибудь за городом, и Пили запускал руку в сумку с эмблемой Ливерпульского футбольного клуба. Туда он складывал изумруды, оттуда доставал деньги — обмен одних зеленых на другие.

Девять месяцев Стрейкен жил как король. Дешевые изумруды пользовались огромным спросом среди ювелиров, преступников и туристов Юго-Восточной Азии. Стрейкен скопил тридцать тысяч долларов, купил свой собственный джип и снял бунгало на пляже на Перхентианских островах. Он значительно расширил географию своих поездок, так как братья Паранги вывели бизнес на международный уровень. Сначала Таиланд и Камбоджа. Потом Лаос, Индонезия и Филиппины. Жизнь была сказочная. В Бангкоке, Куала-Лумпуре и Джакарте были рестораны, где он мог получить столик, даже если мест не было. Знакомиться с женщинами стало проще, чем стрелять рыбу в бочке. После опустошенности, которую принесло в его жизнь раннее сиротство, и жесткой дисциплины школы-интерната Малайзия была буквально освобождением из тюрьмы. Деньги лились рекой, Стрейкен вплотную занялся дайвингом и быстро получил высокую квалификацию. Он купил себе хорошее оборудование, и, как только новизна ощущений от гонок за акулами и черепахами притупилась, обзавелся фотоаппаратом и научился фотографировать. Он никогда раньше не жил такой полной жизнью.

И потом, в один день, все пошло прахом. Кто-то настучал в полицию.

Пришла расплата, жестокая и кровавая. Стрейкен отмечал особенно удачный месяц с Руни, гранильщиком и двумя другими курьерами. Пили был на Тиомане и не мог присоединиться к ним. Они сидели в шумном баре, и Стрейкен вышел на улицу, чтобы позвонить Гамильтону по мобильному телефону. У его крестного отца был день рождения, и эту дату Стрейкен никогда не забывал. Время для своего звонка он, как выяснилось, выбрал исключительно удачно.

Полиция ворвалась в бар с заднего входа с дубинками в руках. Руни Паранг был их мозговым центром, но в этот раз он сделал ставку на силу мускулов. Решение оказалось неверным. Когда Стрейкен вернулся в зал, чтобы помочь, бар был набит полицейскими, яростно размахивающими дубинками. Руни и Анвар-гранильщик лежали на полу, съежившись под градом ударов. Два других курьера, Дэн и Киви, уже стояли в наручниках. Стрейкен мгновенно оценил ситуацию. Сейчас свобода действий важнее, чем героизм. Он повернулся и побежал.

Его джип был припаркован в переулке, и он взял направление на север, пересек таиландскую границу и сел в поезд до Бангкока. Из страны он выехал через четыре часа. Не было времени собраться и взять деньги. Когда он снова оказался на площади Святого Георгия, все его имущество составляли одежда, бывшая на нем, и шестнадцать долларов в кошельке. Не очень веселая получилась для Гамильтона встреча.

Сейчас Стрейкен стоял на носу парома, улыбаясь своим воспоминаниям. Тот год после школы он провел по-своему и уже тогда прекрасно понимал, что обычная спокойная жизнь — не для него.

Солнце опустилось за горизонт, и острые пики Тиомана ярко выделялись на фоне медно-красного неба. Пальмы шелестели на ветру. Летучая мышь размером с воздушного змея тихо пролетела над пляжем и развернулась над морем. Стрейкен следил за ней глазами и вдруг заметил, как огромная роскошная яхта причаливает в глубоководном канале. У нее были четыре палубы и взлетно-посадочная площадка для вертолета. Такой крейсер увидишь разве что в журнале, пришвартованным в Монте-Карло или на курорте на Багамских островах. В мире, наверное, таких яхт по пальцам можно пересчитать. Стрейкен покачал головой и снова стал любоваться островом. Капитан остановил моторы, и паром скользил по воде к наплавному мосту. Перепуганное огнями семейство крабов соскочило с деревянного настила в море.

Стрейкен не очень сильно торопился снова встретиться с Пили Парангом, но так как Руни до сих пор еще, скорее всего, был в тюрьме, некоторая помощь Стрейкену все же требовалась. Верховен дышит ему в спину, и времени оставалось мало. И хотя он не мог открыть Пили свою тайну, стоило попробовать сделать малайзийца своим союзником. Информация, перевод и переговоры — это Стрейкену было нужнее всего, и Пили мог обеспечить ему все это. Информацию — по обстоятельствам, перевод — для общения с местными людьми, и переговоры — чтобы подешевле купить баллоны с воздухом и нанять катер.

Катер — первое, о чем подумал Стрейкен, когда определил настоящее месторасположение наследства. Ключ, как он и подозревал, прятался во второй строфе детского стишка, и до него дошел весь смысл только тогда, когда он увидел кольца в коробке ювелира.

Гун Дэтянь была красиво одета. На ней были серьги и ожерелье, облегающее шею, но никаких колец и колокольчиков на пальцах рук и ног Стрейкен не заметил. Он взмолился в душе о том, чтобы его предположение оказалось верным, и помчался в форт посмотреть на нее. Он прочитал стишок перед статуей и засмеялся от радости, когда понял, что разгадал загадку.

Он оказался прав: на пальцах ничего не было. Чтобы сидеть на нужной широте, Гун Дэтянь были нужны кольца и колокольчики на руках. Чтобы сидеть на нужной долготе — кольца и колокольчики на ногах. Только когда прибавятся отсутствующие украшения, зазвучит музыка.

Кольца и колокольчики, недостающие у богини, были на самом деле градусами и минутами. Черт, ведь даже условное обозначение градуса выглядит как кольцо, а минуты — как язык колокольчика. Если добавить необходимое количество градусов и минут к координатам на запонках, он сможет вычислить новое месторасположение. Все сводилось к элементарной арифметике.

Чтобы получить нужную широту, Стрейкен взял координату на запонке и прибавил два градуса с левой руки Гун Дэтянь и одну минуту с правой. То же самое он сделал с колокольчиками на пальцах ног для вычисления долготы. Он записал все это на клочке бумаги.

ШИРОТА:

Запонка/Координаты статуи — 01 градус 17 минут 43 секунды северной широты.

Добавить два кольца с левой руки и один колокольчик с правой = + 02 градуса 1 минута.

Координаты наследства — 03 градуса 18 минут 43 секунды северной широты.

ДОЛГОТА:

Запонка/Координаты статуи — 103 градуса 39 минут 01 секунда восточной долготы.

Добавить один колокольчик с правой ноги и одно кольцо с левой = + 01 градус 1 минута.

Координаты наследства — 104 градуса 40 минут 01 секунда восточной долготы.

Когда Стрейкен поверил в то, что он прав, то поспешил обратно в библиотеку и нашел там другой атлас. Стихотворение не оставляло ему никаких инструкций насчет пертурбаций с секундами, так что он решил, что они те же, что и на запонках. Градусы привели его к восточному побережью Малайзии. Минуты — к группе крохотных островов в Южно-Китайском море. Они назывались Керкуллы, и были национальным парком. Весь архипелаг был не более шестнадцати километров в длину. Как бусины на ниточке. Шесть раковин каури в огромном синем море.

Тиоман был ближайшим цивилизованным местом от Керкулл. Паром стоил дешевле самолета, и охрана не такая строгая — следовательно, Верховену труднее будет проследить передвижения Стрейкена. Стрейкен купил на терминале путеводитель, из которого узнал, что Керкуллы слишком маленькие и поэтому необитаемые. Еще там было сказано, что Керкуллы окружены рифами, острыми как бритвы. Вот где собака зарыта. Еще один кусочек головоломки встал на место. Стрейкен теперь знал, что ищет. Не осталось никаких сомнений. Ни одного малейшего сомнения.

Коралловые полипы бывают всего лишь от одного до трех миллиметров длиной. Сами по себе они безвредны для всего живого, за исключением планктона, поэтому они и формируют колонии. Он растут на скелетах своих предшественников и на скелетах мертвых моллюсков. Так и формируется риф. Большой Барьерный риф в длину составляет чуть более двух тысяч километров, а это очень, очень много скелетов. Риф обеспечивает пищу и убежище известковым красным водорослям, которые богаты кальцием, как и скелеты. Образования кальция могут быть хрупкими, но от этого они не перестают быть твердыми. Кальций есть в зубах, костях, мраморе и цементе. Они могут быть острыми. Могут резать металл, как плоть, а значит, могут резать и корабли.

Как, например, японский военный корабль, следующий в 1942 году из Малайзии в Японию с британскими военнопленными на борту. На пути ему не миновать Керкулл. А эти острова окружены острейшими рифами. Немного плохой погоды, например, тропический циклон, и сбившийся с курса корабль несет прямо на острова. Он в полной власти шторма. Риф вскрывает днище корабля, как консервную банку. В живых остается только один человек. Несколько лет спустя он зашифровывает координаты корабля на серебряных запонках и в переделанном детском стишке.

Стрейкену предстояло отыскать место крушения корабля, на котором плыл его дед. Для этого ему нужен был катер. И, если Пили Паранг все еще на острове, лучшего помощника для поисков не найти.

 

27

Когда паром причалил, Стрейкен отправился в Кампунг-Эйр-Батанг, ближайший к столице Тиомана населенный пункт. Он уже бывал на острове раньше. Братья Паранг ездили туда на выходные так же, как западные бизнесмены в местный загородный клуб; разве что роль зала заседаний директоров и буфетов тут выполняли пляжи и барбекю.

Стрейкен отметил про себя, что остров быстро развивался. В следующие пять лет он догонит подобные себе острова Ко-Фи-Фи и K°-Самуи. Он насчитал пять дайв-операторов — на четыре больше, чем десять лет назад. Главная улица усеяна барами и киосками, в которых продавалось все — от поддельных солнцезащитных очков до бамбуковых ветряных колокольчиков. Неопрятного вида турист предложил ему волшебных грибов и пообещал незабываемые галлюцинации, но Стрейкен сказал, что получил уже достаточно странных впечатлений на этом так сильно изменившемся острове.

В Кампунг-Эйр-Батанге вовсю кипела жизнь. Новобрачные и бизнесмены предпочитали курорт Берджайя, в двенадцати километрах к югу. Здесь же обосновалась молодежь с ограниченным бюджетом. Стрейкен шел по деревне с сумками через плечо. В свои двадцать девять он чувствовал себя явно старше симпатичных блондиночек, которые фланировали в ярких бикини туда-сюда по главной дороге, покупали сувениры и всякие безделушки, счастливые и довольные собой и всем миром. Он поглядывал на них голодным взглядом, как лиса на кур в курятнике.

Стрейкен забыл свою палатку, когда спешил уехать из Лондона, так что он снял простую хижину в полутора километрах к северу от деревни. Он прекрасно мог обойтись без пижонских ритмов ночных клубов и радовался простому жилью. Некоторые комнатушки в этом районе стоили всего лишь два доллара в сутки. Вентиляторов там не было, а визиты петухов, крыс и тараканов были включены в прайс. Он взял комнату за среднюю стоимость. Двуспальная кровать, сетка от комаров, вентилятор и душ с соленой водой — все это за шесть долларов в сутки. Он провел в тропиках достаточно времени, так что акклиматизация должна была пройти быстро, и мысль о том, чтобы платить в десять раз больше за комнату с кондиционером, казалась ему просто смешной. У него не больше шансов пострадать от теплового удара, чем у Папы Римского от сексуального переутомления.

Следующим утром Стрейкен стал наводить справки. Он начал с самых больших баров, и с третьей попытки ему повезло. Работники в первых двух заведениях качали головами и смотрели безучастно, когда он упоминал имя Руни Паранга, и когда в третьем он спросил о Пили, то менеджер сразу отреагировал по-другому. Да, он знает Пили Паранга, но нет, он не знает, где его можно найти. Стрейкен сразу понял, что больше ничего тут не разведает: на лице у менеджера было написано отвращение и неодобрение.

— Эй, мистер.

Стрейкен уже шел к выходу, когда почувствовал, как кто-то тронул его за локоть. Он обернулся. Мальчик, который мыл шваброй пол, стоял перед ним и улыбался.

— Ты Пили ищешь?

— Да, верно. Он мой друг.

— Это вряд ли, — засмеялся мальчик и поднял палец.

— Ты знаешь, где я могу найти его?

Парнишка кивнул.

— Он на «Фубуки».

— Это что? Остров такой?

Мальчик засмеялся.

— Нет. «Фубуки» — это большой корабль.

— Какой большой корабль? Та яхта в канале?

Мальчик снова кивнул, потом улыбнулся. Стрейкен нахмурился. Он был озадачен и удивлен. Пили Паранг и роскошные яхты никак не сочетались друг с другом.

— Чья она?

— Я не знаю. Она из Японии.

— Из Японии?

Это исключало, что Пили был членом экипажа, но и представить его там в гостях тоже было сложно.

В этот момент к мальчику быстро подошел менеджер и кулаком ударил его по уху. Удар получился настолько сильным, что парень покачнулся на ногах, и хоть Стрейкен не хотел вмешиваться, он почувствовал вину за наказание, которому подвергся мальчик. Он знал, что искушает судьбу, продолжая этот щепетильный разговор, но ему нужно было получить ответы на свои вопросы.

— Когда он вернется?

— Двадцать риннгитов, — сказал мальчик.

У Стрейкена в бумажнике был и только сингапурские доллары. Путеводитель утверждал, что на Тиомане они в ходу, и поэтому он не позаботился поменять деньги. Стрейкен вытащил пятидолларовую купюру. Это было, наверное, слишком щедро, но меньше у него просто не было. Кроме того, парень заслужил ее.

Парнишка схватил купюру и засмеялся так, словно выиграл в лотерею. Бармен, наблюдавший эту сцену, пробормотал в их направлении что-то, чего Стрейкен не понял.

— «Пальмы», — сказал мальчик, — это бар на другом конце деревни. Через два дня.

Стрейкен был в восторге. Он проходил мимо бара вчера вечером и точно знал, где он находится.

— А Руни? Ты и его знаешь?

Парнишка снова кивнул и облокотился подбородком о швабру.

— А где он?

— Он пропал, — сказал мальчик, — это случилось, когда я еще не родился.

Стрейкен кивнул и распрощался. На сегодня проблем достаточно. Значит, Руни все еще в тюрьме. Десять лет — суровый приговор, и на мгновение Стрейкена охватило сочувствие к своему бывшему боссу. Очень плохо, что Руни здесь нет. Стрейкену он всегда казался симпатичнее брата: Пили был всего лишь коллегой, а Руни стал Стрейкену другом.

Любой визит Руни сопровождался шуткой и хорошей затяжкой, но если к вам стучался Пили, то лучше всего было хватать ноги в руки и как можно быстрее бежать через заднюю дверь куда глаза глядят. Стрейкен почувствовал выплеск адреналина при мысли, что ему снова придется встретиться с Пили. Он никогда не боялся этого малайзийца, но прекрасно помнил, что у младшего Паранга некоторые повадки были в точности как у гадюки. Ходила история про курьера, который однажды без спросу присвоил пятьдесят баксов в качестве комиссии. По слухам, Пили ослепил его, обложив глаза щупальцами медуз. Правда это была или нет, но у Пили появилась репутация человека, выполняющего обязанности палача бандитской группировки.

Стрейкен ради собственного спокойствия в большинстве случаев стоял на стороне Пили и был убежден, что между ними существует некое взаимопонимание. Как Наполеон от своих генералов. Пили от курьеров требовал лишь везения. Стрейкену как раз очень везло, и Пили его за это выделял. Был совсем ничтожный шанс, что десять лет как-то смягчили его характер. Ему сейчас должно было быть сорок два года, и, вероятно, он стал менее переменчив в настроениях. Демоны, которые преследовали его в прошлом, может быть, уже давно качаются в гамаках и тянут коктейли под солнцем. Стрейкен с нетерпением ждал встречи. Ему предстояло сделать немало, и два свободных дня должны были пролететь достаточно быстро.

Стрейкен позвонил Мак-Коли Джилкристу, чтобы дать ему номер «Вестерн юнион» в Куантане, ближайшем большом городе на Малайзийском материке. Тайные сокровища — это хорошо, но на случай, если в конце радуги не окажется горшка с золотом, о своей дальнейшей карьере надо позаботиться уже сейчас.

Контракт с Джилкристом был простой. Стрейкен должен добавлять по триста шестьдесят снимков в месяц в архив «Нэшнл джиографик»: огромную библиотеку морских снимков, которые можно будет передавать другим издательствам и впоследствии использовать для всего на свете: от журналов и рекламных щитов до картинок на футболках и туалетных ковриках. Ему ставили одно-единственное условие: быть оригинальным. Он сказал редактору, что прямо сейчас приступает к работе над следующей серией снимков и ему нужны деньги за календарь, чтобы продержаться. Джилкрист ответил, что с этим проблем не будет, так что на следующий день Стрейкен сел на паром, идущий в Куантан, и забрал все наличные со своего счета.

Остаток дня он провел в поисках необходимого оборудования. Его первой покупкой была крупномасштабная карта Южно-Китайского моря. После этого он купил пленки для камеры, шесть коробок тонкого каната, таблетки витамина С, пару биноклей и десять литров питьевой воды — все, что смог унести на себе.

Вернувшись в хижину, Стрейкен положил оставшиеся деньги в пластиковый пакет и закопал его под кроватью. На Тиомане о преступлениях не слыхали, но денег все-таки было много, и он не хотел рисковать. Стрейкен еще попросил Джилкриста придержать его ежемесячный гонорар на некоторое время. Сейчас дополнительные деньги ему не понадобятся. У него было около двенадцати тысяч долларов, а этого хватит, чтобы прожить на острове несколько лет.

Если все пойдет по плану, то Стрейкен уедет отсюда через несколько дней.

 

28

Вопреки словам мальчика, Пили не объявился ни на третий день, ни на четвертый. Стрейкен провел два вечера в «Пальмах», и его терпение истощалось. Очень скоро он понял, что мальчик его надул, но даже не особенно разозлился на него — Стрейкен был в городе приезжим, а обобрать богатого иностранца — самое милое дело для ребенка. Осталась только досада за то, что он так легко купился. Нужно доверять своим инстинктам. Какие дела могут быть у Пили Паранга на борту яхты миллионера? Все же если бы тот паренек попался ему на глаза, то Стрейкен нашел бы применение его швабре.

Не было никаких гарантий, что Пили вообще появится, и также никаких гарантий, что здесь удастся найти дешевый катер. Стрейкен решил, что невредно будет поискать альтернативные варианты, так что на четвертый день он отправился по главной улице, чтобы узнать о рейсах на Керкуллы. Местной полиции не было видно, не говоря уже о поджарых инспекторах из Интерпола. Стрейкен уже привык к ритму жизни на острове и не мог сказать, какое сегодня число, и даже не был уверен, какой сегодня день недели. Он наслаждался здоровым напряжением энергии ян, а с царившей в магазине Гамильтона энергией инь надеялся распрощаться навсегда.

Рядом с одной из школ дайвинга стоял домик туристического бюро, он же функционировал как билетная касса на все экскурсии вокруг Тиомана. Стрейкен проходил мимо накануне днем и видел, что стены домика покрыты объявлениями. Рыболовные туры, круизы в лодках со стеклянным дном рекламировались рядом с походами на вулканы и виндсерфингом. Цены на трансферы паромом на Мерсинг были написаны зеленым мелком, а на походы в джунгли — синим. Объявление, написанное красным цветом, приглашало в поездку на Керкуллы на несколько дней с проживанием на борту. Стрейкен подошел с бутылкой пива в руке и сочувственной улыбкой на губах. Его не интересовала групповая экскурсия по национальному парку. Он хотел узнать цену на фрахт целого судна.

Стрейкен подошел к домику и понял, что оказался свидетелем назревающего скандала. Девушка ссорилась со своим парнем, и тон разговора быстро становился все более напряженным. Вроде бы речь шла о каких-то билетах. Стрейкен встал в очередь и постарался отнестись к ситуации безучастно. Ругающаяся парочка явно приехала сюда из Америки, и Стрейкен всей душой считал, что такое поведение не должно выходить за пределы Соединенных Штатов. Раздраженные голоса звучали абсолютно нелепо на фоне экзотического ландшафта.

У девушки была интересная, необычная внешность; она не была классической красавицей, но привлекала внимание сразу. Идеально гладкая кожа, мягкий овал лица, остренький нос и подбородок чуть-чуть крупнее идеального. Ее загар был ровный, бесподобного светло-коричневого цвета. Из одежды на ней были желтые шлепанцы, розовая майка без рукавов и узкие хлопчатобумажные шорты. Очки «Найк» и рюкзак «Да Кайн». Все вместе выглядело очень спортивно. Ей, похоже, еще не было тридцати. Прямые, длиной до плеч каштановые волосы были распушены. Она заправила их за уши, чтобы подчеркнуть скулы. Стрейкен решил, что девочка вполне аппетитная.

Ее спутник рядом с ней проигрывал. Крепко сбитый, с бритой головой и козлиной бородкой, он выдвинул вперед свою толстую шею, так что его лицо было в дюйме от нее. Из уголков рта он брызгал слюной, и она летела как стружки из-под бензопилы, пока он отстаивал свою точку зрения. И вдруг, ни с того ни с сего, он выпрямился и ударил девчонку. Бум! От этого звука Стрейкену стало худо.

До американца было три метра. Стрейкен вышел из очереди и похлопал его по плечу. Парень резко повернулся к нему лицом.

— Какие-то проблемы?

— Да нет. — Стрейкен смотрел ему прямо в глаза.

— Тогда чего смотришь?

— Сам не знаю, — ответил Стрейкен, — никогда не видел такого раньше.

— Хочешь, вмажу?

Стрейкен отхлебнул пива.

— Ты даже корове по жопе не сможешь вмазать.

Американец бросился на незнакомца с кулаками, но промахнулся. Стрейкен опрокинул его первым же ударом кулаком в челюсть. Туристы в очереди охнули и одобрительно забормотали. Вдруг все замолчали и посмотрели на американца.

— Не советую ко мне лезть, — предупредил его Стрейкен.

— Или что? — Американец тяжело дышал, пытаясь сдержать ярость.

— Второе место тебя не украсит.

По мысли Стрейкена, американец должен был отряхнуться от пыли и извиниться перед девушкой, но вместо этого он вскочил и двинулся в сторону обидчика.

Стрейкен глотнул еще пива. Американец шел под любопытными взглядами толпы, согнувшись, как горилла, кулаки свисали чуть не до земли. Большие мускулы и бритая голова — это не главное в уличной драке, и они значат меньше, чем опыт, скорость и три года изучения крав мага. Когда американец оказался в метре от него, Стрейкен шагнул вперед и ударил правой ногой парню в лицо. Кость сошлась с костью с силой столкнувшихся бизонов. На этот раз парень оставался на земле намного дольше. Челюсть у него съехала куда-то набок. Стрейкен выиграл два раунда. Третьего не будет.

Девушка стояла, разинув рот, и смотрела на своего распростертого на песке приятеля. Кровь капала из уголка его рта, а он проводил языком по деснам, считая оставшиеся зубы. Стрейкену было немного неловко. У него ни пульс не участился, ни пиво не пролилось. Теперь он понял, почему тактика защиты называется военным искусством. Он перекосил парню лицо, и теперь оно выглядело как произведение Пикассо.

Американец сел, злобно глядя перед собой. Ему почти удалось встать на ноги, как вдруг его девушка решила, что все-таки третий раунд будет. Плотно сжав губы, она бросилась вперед и ударила его по голове. Американец снова упал. Удар получился сильный, и девушка сжала пальцы, чтобы успокоить боль.

Стрейкен одобрительно улыбнулся. Это было глупо, потому что она все еще была вне себя от ярости. Не долго думая, она подошла к Стрейкену и ударила его по уху так, что в голове зазвенело. Он качнулся в сторону, засмеявшись от удивления. В этой тонкой руке оказалось много силы. Он хотел сказать что-нибудь остроумное, но не успел. В ту же секунду она развернулась и зашагала вдоль берега. Шлепанцы взбивали фонтанчики песка при каждом ее шаге.

Через несколько минут Стрейкен вошел в домик. Молодой человек нетвердой походкой выбрался из толпы и исчез в полуденном зное. Мужеподобная женщина, работающая в домике, была маленького роста. Ее лицо было словно вырублено из гранита. Она походила на швейцарку и перебирала бумаги, как будто сидела за своим столом в Цюрихе. Когда он спросил о найме судна на Керкуллы, она немедленно протянула ему анкету. Стрейкен сказал, что хочет поговорить непосредственно с капитаном, и спросил, не знает ли она, когда судно должно прийти обратно? Женщина ответила ему взглядом, от которого рассохся бы кирпич, и бросила, что возвращение запланировано завтра днем.

— Спасибо, и не надо так нервничать, — сказал Стрейкен и пошел к школе дайвинга «Морское безумие», где он как раз успевал на дневной заплыв.

Из тени ближайшей пальмы за ним наблюдал старый знакомый.

 

29

Они погружались у скалы Магисьен у северной оконечности острова. Ходили слухи, что кто-то видел тут рыбу-пилу, но Стрейкен не обращал внимания на эти рекламные призывы. Обычно такие разговоры начинаются, когда новичок увидит что-нибудь, сам не поймет что, и использует знакомое название. После этого весь остров прыгает в воду смотреть на чудо, которого уже и след простыл.

Он не поплыл вместе с группой, заранее зная, что сейчас будет: ныряльщики поплывут вдоль рифа в надежде увидеть больших зверюг, вроде акул, скатов и черепах. У Стрейкена была своя тактика. Самое интересное можно увидеть, сидя на одном месте и глядя вокруг. Он был не больше чем в пятнадцати метрах от места погружения, когда увидел пару морских змей, играющих в зарослях коралла.

Такие неохотно позируют, и их трудно сфотографировать. Большинство дайверов знают, что морские змеи во много раз более ядовиты, чем королевская кобра, и обходят их стороной. Чего они не знают, так это того, что ядовитые зубы у них очень короткие. Они не могут прокусить ничего толще скатерти. При правильном обращении опасность ничтожна. Змеи постоянно заплывали в промежутки между веточками коралла, и Стрейкену приходилось вытаскивать их оттуда за хвосты.

Он уже был готов сдаться, как вдруг очаровательная парочка подарила ему снимок, который потом будет считаться одним из лучших в его коллекции. Самец догонял самку под камнем, но обернулся, чтобы пригрозить Стрейкену, который тянул его за хвост. Голова самца было повернута налево, самки — направо. Их тела были закрыты выступом скалы, и создавалось впечатление, что ему попался новый вид двухголовой змеи. Они оставались в этой позе достаточно долго, так что он успел сделать пару снимков, но вскоре уплыли прочь, напуганные вспышками. Стрейкен улыбнулся. «Билл Таннер, тебе придется принять эту горькую пилюлю». Змейки, скорее всего, получатся великолепно. Голубые ленты на их шеях красиво сочетались с обвивающими коралл пурпурными водорослями. Джилкрист придет в неописуемый восторг.

Он прекрасно поработал сегодня. Вернувшись на берег, Стрейкен прочистил оборудование в школе дайвинга и залег в свой гамак, где весь оставшийся день читал очередную главу романа, купленного на паромном терминале. Нелегкая работа — нежиться в гамаке, слушая шум прибоя. Но кому-то же надо это делать, и Стрейкен решил, почему бы не ему. Он же был профи.

Вечером он отправился в деревню и зашел в «Пальмы», не оставляя надежду встретить Пили. Но там его не оказалось. Зато Стрейкен увидел девушку-американку из того туристского домика, и у него внутри все сжалось. Она сидела перед барной стойкой и пила пиво, подбрасывая в воздух картонные подставки для бокалов. Десять таких кружочков лежало рядом с ней. Ее рука так быстро мелькала, что Стрейкен едва мог уследить за ней. Подставка переворачивалась на 180 градусов, и девушка ловила ее, не давая упасть. Это был старый фокус, но Стрейкен никогда не видел, чтобы его проделывали так быстро. Она даже не смотрела на свои руки. Для нее это было так же естественно, как дышать.

Ее парня нигде не было видно, и Стрейкен подумал, что вполне может подойти и поздороваться. Вроде выглядит он нормально. Следы от побоев Верховена уже прошли. Припухлость под глазами спала, а нос вернулся на середину лица. Загар потемнел, и остаточные синяки было труднее разглядеть. Кроме того, он не хотел, чтобы девушка напивалась в одиночестве.

Она сидела перед барной стойкой и смотрела видео о жизни на местном рифе. На ней было черное хлопчатобумажное платье на тоненьких бретельках. Оно красиво обтекало контуры ее тела и доходило до середины бедер. Руки и ноги девушки покраснели от недавнего загара. Солнечные очки служили ей обручем для волос, удерживая ее каштановые волосы за ушами, так что все лицо оставалось открытым. Косметика ей не требовалась. Стрейкен смотрел на нее и чувствовал, что его пульс учащается. Ради нее он готов был бороться с медведями. Ради нее ему хотелось уворачиваться от пуль, прыгать в каньоны и жонглировать планетами. Ради нее он мог бы валить лес голыми руками.

Он подошел к барной стойке и остановился в трех или четырех метрах справа от нее. Девушка притворилась, что не видит его, но по тому, как она нахмурилась, он понял, что видит. Он заказал пиво, затем прошел разделявшие их несколько шагов и подтащил к себе стул.

— Пожалуйста, присоединяйся. Чувствуй себя как дома.

Она была так же саркастична вечером, как отважна днем.

— Я просто хотел извиниться за то, что случилось сегодня. Мне кажется, я переборщил.

— Да ладно, не бери в голову. Это было очень любезно с твоей стороны. По-рыцарски. По-английски.

Теперь уже было невозможно сказать, иронизирует она или говорит серьезно. Стрейкен надеялся, что второе.

— Твой молодой человек в порядке?

— Он не мой молодой человек.

Она начала сдирать этикетку с бутылки, избегая смотреть ему в глаза.

Он смотрел на нее, очарованный ее тонкими пальцами. Движения были такими свободными и медлительными, что даже то, как она отковыривала наклейку, казалось чем-то возвышенным.

Она отхлебнула еще пива и посмотрела сквозь него.

— Уже не мой молодой человек. Он сегодня уехал. Об этом мы, собственно, и спорили. Мы собирались лететь завтра, но мне хотелось остаться еще на один день. Можно было поменять билеты за пятьдесят долларов, но у него же все уже на полгода вперед расписано, и он не захотел. Такой гад. Такой, черт возьми, серьезный. С детства через задницу намертво усвоил наставления родителей и теперь ни на шаг от них не отступает.

— Он в первый раз тебя ударил?

Она опустила глаза. Стрейкен извинился и попросил забыть его вопрос; не его это дело.

— Майк все время пытался меня переделать. Ему нужна жена-домохозяйка. Дойная корова, рабочая лошадка. В духе его семейных традиций. Он из такой, знаешь, семьи из Филадельфии: традиции, то, се, старомодные ценности. Большой дом, большая лужайка перед домом, большая машина, большое эго. Он привык все делать по-своему. Ему не нравилось, когда я не давала ему спуску и отвечала наперекор. Он к этому не привык. Ему надо, чтобы у женщины рот был всегда закрыт, а ноги раздвинуты. Я не знаю, как вообще связалась с ним.

— А теперь все кончено?

Банбери Стрейкен, что ты творишь?

— Да. И слава богу. Я должна была послать его подальше уже давно. Он никогда не был в моем вкусе.

Стрейкен протянул вперед руку.

— Я Эд Стрейкен.

— Черт, — сказала она, — а я-то думала, что ты сэр Ланселот, пришел и спас свою даму. — Она протянула ему руку. — Я Кей Ти. Кей Ти Люкер.

— Кейти или Кей Ти? — Стрейкен подумал, что она сказала «свою даму», а не просто «даму». Как будто она уже признала себя объектом его притязаний. Ему это понравилось.

— Второе.

— От чего это сокращение?

— Извини, дорогой. Тебе придется узнать меня гораздо лучше, прежде чем я тебе это объясню.

— Насколько лучше? — спросил он и внезапно пожалел. Он мог бы помнить, что у Кей Ти был тяжелый день. Он слишком сильно давил на нее.

— Ты что, не расслышал, Ланс? Гораздо.

— Ты откуда?

Ну, по крайней мере, это было лучше, чем ничего. Пока.

— Из Форт-Уэйна, к сожалению.

— Почему «к сожалению»?

Он ждал, что она просто скажет «Америка». Форт-Уэйн — такой уровень деталей, который ему был не нужен. Он понятия не имел, где это. Впрочем, звучало интересно.

— Форт-Уэйн находится в Индиане. Там ничего нет. Только пара фабрик и большое шоссе.

— А ты-то что там делаешь, если там ничего нет?

— Я ничего не делаю в Форт-Уэйне. Я уже много лет назад уехала из дома. Черт возьми, Ланселот, сколько, ты думаешь, мне лет?

— Двадцать восемь?

Кей Ти засмеялась и ткнула Стрейкена в грудь.

— Да. Спасибо уж. Вот спасибо.

Вот, пожалуйста, опять. Этот невозможный тон голоса, непонятный. Как, черт возьми, понять, что это означает? Он не знал, правильно он предположил или нет.

— Ну, уехала ты из Индианы. А дальше что?

Они проговорили еще полчаса. Кей Ти немного рассказала Стрейкену о себе. Как она уехала в Принстон изучать драматургию, а потом в Нью-Йорк, где ее брали на мелкие роли в рекламах и мыльных операх. Как она встретила Майка за кулисами театра на Бродвее после того, как его страховая компания спонсировала постановку «Укрощение строптивой», в которой она играла Кейт. Стрейкен знал о пьесах Шекспира немногим больше, чем о городках штата Индиана, но сообразил, что Кейт — именно та, которая строптивая, а Кей Ти взяли с первого прослушивания. Судя по утреннему представлению, не похоже было, что ее кому-то удалось бы укротить.

Стрейкен испытывал слабость к симпатичным девочкам, способным ссориться и драться на улицах, и разговор их шел легко. Кей Ти говорила с ним как со старым другом. Теперь, когда Майкл был послан подальше, она сказала, что ей больше незачем торопиться домой. Стрейкену она нравилась. Она ему очень нравилась.

— Ты здесь на каникулах? — спросила она его.

— Ну, типа того. Бизнес и удовольствие. Я подводный фотограф.

Он ждал ее реакции и был немедленно вознагражден, когда ее глаза загорелись. Он как-то знал одного рекрутингового консультанта, который имел значительный успех у женщин, рассказывая им, что работает дрессировщиком дельфинов; и хоть работа Стрейкена была далеко не такой интересной, как дрессировка дельфинов, он был рад, что не надо врать.

— Круто, — сказала она, — тебе помощь какая-нибудь нужна? Я хорошо ныряю. А еще у меня квалификация спасателя.

Стрейкен отхлебнул пива и покачал головой.

— У тебя уже есть ассистент?

— Нет. Я работаю один.

В принципе, это было нетипично. Большинство подводных фотографов обычно брали с собой кого-нибудь, иногда в качестве модели, иногда подержать запасное оборудование. Но для Стрейкена фотографирование было удовольствием, и ему помощники приносили больше проблем, чем пользы.

— Ну, давай, здорово же будет. Я не кусаюсь.

Стрейкен не мог удержаться от смеха. Было бы очень соблазнительно. Но, с другой стороны, опять же дополнительные сложности. Если он когда-нибудь найдет Пили, то не станет рассказывать ему о цели своего приезда на Тиоман, а уж совершенно незнакомому человеку он точно не будет ничего говорить. Кроме того, желание нырять с симпатичными девушками резко пропало после Кюрасао.

— Любезное предложение, спасибо, но ответ все же — нет. Может быть, мы можем понырять вместе здесь, но на Керкуллы я поеду один.

— Ты едешь на Керкуллы? Слушай, ты обязан взять меня с собой! Ну пожалуйста!

Стрейкен поморщился. Он уже немного выпустил ситуацию из-под контроля. Проводить время с Кей Ти, должно быть, просто здорово и очень весело, но в данный момент его приоритетом было наследство. Он сменил тему.

— Чего же ты ищешь, если не тихой семейной жизни?

— Приключений. Как и любой другой человек.

— Далеко не каждый человек ищет приключений.

Кей Ти посмотрела на него с жалостью. Потом улыбнулась.

— В мире есть два типа людей, Ланселот. Те, кто ищет приключений, и те, кто вне поля моего зрения.

Стрейкен широко улыбнулся, но ничего не успел ответить.

— Прекрати так смотреть на меня! Хочешь еще пива?

Стрейкен поднялся и положил руки на барную стойку.

Он пытался не улыбаться. Мисс Люкер была настоящим фейерверком, девушек такого типа он очень любил. Иногда жизнь просто играет не по-честному.

— Нет, спасибо, — сказал он, — и не беспокойся, как я смотрю на тебя, ты не в моем вкусе.

 

30

Пили Паранг наблюдал за ними с близлежащего пляжа.

Было уже больше девяти часов вечера, но песок еще не остыл, и Пили лежал животом на песке, впитывая его тепло. Он скурил косяк почти до конца. Если бы он был меньше поглощен наблюдением, то заметил бы, что бычок уже обжигает ему пальцы. «Пальмы» были открыты, там сидел всякий сброд, и хотя он сам ничего слышать не мог, все равно усваивал полезную информацию о флиртующих белых туристах с Запада.

— Он сказал, что он мой друг?

— Да.

Мальчишка кивнул. Он боялся этого человека и не подходил близко. Пили Паранг был бизнесменом. Он управлял своим бизнесом, наказывая за ошибки с жестокостью, которая заслужила ему дурную славу от Джохор-Бару на юге до Кота-Бару на севере.

— Он сказал, что хочет встретиться с тобой. Я подумал, что он, может быть, полицейский.

Пили хмыкнул. Они говорили на местном малайзийском диалекте.

— Ты хорошо сделал. Теперь иди.

Он протянул банкноту, и мальчик осторожно ее взял, стараясь не прикасаться к рукам этого человека. Пили проследил, как он несется вон с пляжа, затем снова сосредоточил свое внимание на «Пальмах». Похоже, объект собирался уходить.

Пили только что прекрасно провел время на японской яхте, так что когда он в первый раз увидел высокого блондина, гуайло, в баре, то не поверил своим глазам. Потом он узнал неторопливую походку, и все сомнения отпали. Это был Эд Стрейкен. Привидение из прошлого, человек, которого, он думал, больше никогда не увидит. Он так разволновался, что не заметил, что обкусал ногти до крови.

Прошло уже десять лет с тех пор, как Пили Паранг в последний раз видел Стрейкена, и его жизнь за это время значительно изменилась. Изумрудная фирма накрылась в кошмарную ночь налета, и в течение трех лет он не осмеливался покинуть Тиоман из-за боязни ареста. Но он был вынужден идти дальше; нанимался на работу в бары, носил клюшки и мячи для гольфа за белыми и китайцами. Потом, когда он почувствовал, что опасность как будто миновала, вернулся в Куантан, где провел следующие шесть лет, войдя в дело по продаже наркотиков. Потом его наняли нынешние работодатели.

Японцы знали о контрабанде наркотиков так много, сколько Пили и не снилось, и, так как их империя простиралась от Токио до Сингапура, он быстро понял, что конкуренция бесполезна. Контрабанда наркотиков карается в Малайзии смертной казнью, но ею же карается отказ от сотрудничества с юго-восточным азиатским крупнейшим героиновым сегуном. Пили был предложен выбор: работать на Вакахама-сан или сдохнуть. Для того чтобы показать, насколько их намерения серьезны, один из людей Вакахамы отрезал Пили оба мизинца на руках и воткнул их ему в ноздри. Если бы Пили продолжал отказываться, то ему отрезали бы стопу, заткнули ею рот, и подождали бы, пока он не умер, оттого что нечем дышать. Пили решил, что это слишком, и предпочел принять предложение стать их представителем на восточном побережье Малайзии. Он не держал на японцев зла. В конце концов, ему было чему у них поучиться.

Вакахама был одним из самых влиятельных людей в регионе. Он не вызывал подозрений, так как большую часть времени проводил на своей яхте и оставлял международные воды только чтобы заправиться. Если нужно было встретиться, людей доставляли к нему на вертолете. Таким образом уменьшались шансы попасть в засаду, а глубины океана гораздо надежнее хранили тайны тех, кто оказался несговорчив. Сейчас он приехал в Малайзию для ежегодной проверки состояния дел. Пили и его коллеги хорошо поработали, и Вакахама милостиво принял его предложение вкусить морских удовольствий Тиомана. Пили так сильно преуспел, что был приглашен погостить на яхте.

Косяк затух у грубой кожи его пальцев. Пил и думал о том, что ему рассказал мальчик. Стрейкен был здесь явно не на отдыхе. Он серьезно обосновался и, судя по всему, выполнял какое-то дело. Он погружался дважды в день, но время, которое он тратил, изучая карту и играя со своим джи-пи-эс по вечерам, говорило о том, что подводная фотосъемка — не единственное его занятие. Он не сильно изменился за эти годы: так же бегает за каждой юбкой и вроде бы уже успел подраться.

Пили закрыл глаза и улыбнулся. Он перевернулся на спину и стал смотреть на звезды. Эд Стрейкен вернулся в Малайзию. Неужели после этого кто-то еще не верит в волю Божию?

В четырехстах километрах к юго-востоку двое европейцев ждали свой багаж на ленте в аэропорту в Сингапуре. Полет из Лондона занимал в эти дни больше времени из-за того, что надо было огибать иракское и афганское воздушные пространства. Мужчины устали и засиделись. Их лица были красными и отекшими, как будто они вытирались крапивой, а не влажным горячим полотенцем, принесенным стюардессой. Впрочем, свои поиски они начнут уже сегодня вечером. След был оставлен уже целую неделю назад, и терять время больше было нельзя.

Стрейкен не знал, но сеть накрывалась быстро.

 

31

Яхта на Керкуллы появилась на горизонте на следующий день. Стрейкен стоял в воде, рукой закрывая глаза от солнца. Он смотрел, как она приближается. Белоснежные паруса величественно вздымались. Судно шло на двенадцати, может, тринадцати узлах в легком бризе, быстро пересекая глубокий канал между островами Тулай и Тиоман, как породистая лошадь на последнем фарлонге. Примерно в восьмистах метрах от берега яхта опустила парус и замедлила ход. Мотор завершил маневр.

Яхта была настоящей красавицей. Оснащенное гафелем двухмачтовое судно со сверкающим белым корпусом и палубами из полированного тика. Солнце блистало в латуни штурвала. Даже на таком расстоянии Стрейкен видел аккуратно выглаженные униформы команды, которая готовилась вставать на якорь. Называлась яхта «Ариадна». Сердце Стрейкена упало. Он-то думал, что это будет маленький и доступный ему по средствам моторный катер. Вместо этого он видел стофутовый плавучий антиквариат. Если взять ее в аренду, от двенадцати тысяч баксов останется небольшая сдача.

Пассажиры «Ариадны» уже спускались по веревочной лестнице в ожидающий их водолазный бот, который, пыхтя, подвалил встречать их. Команда передавала багаж через поручни в общем гаме прощаний, раздачи чаевых и последних фотографий. Пять дней на борту «Ариадны» в национальном парке для большинства людей путешествие, запоминающееся на всю жизнь. Но не для этих. Они вернутся в свои банки и страховые компании с новыми силами, с заново заряженными батарейками, готовые зарабатывать еще больше, чем раньше, чтобы испытать на следующий год нечто подобное. Такой у них образ жизни: каждый год такой отпуск, который запоминается на всю жизнь. Стрейкен смотрел на них с отвращением. Он пытался уверить себя, что он не такой, как они, что его цикл инь и ян был все-таки поблагороднее.

— Лодку ищешь?

Голос позади него был высоким и гнусавым. Стрейкен сразу его узнал. Он резко обернулся и увидел Пили Паранга собственной персоной; он сидел на песке и что-то чертил палочкой.

— Пили! Я искал тебя! — Лицо Стрейкена просияло.

Они столько пережили вместе, что сейчас он не испытывал ничего, кроме радости. Вытянув вперед руку, он бросился к своему бывшему работодателю, с любопытством рассматривая его в поисках перемен, которые должны были произойти в нем за десять лет.

Пили совсем не постарел. Он выглядел чуть тяжелее, более здоровым и более по-малайзийски. Его коже стала темнее, чем помнил Стрейкен, а кости меньше выдавались вперед. Жизнь, очевидно, баловала его. Пили все еще носил стрижку 1970-х годов: как будто мокрые локоны, в подражание Кевину Кигану, своему кумиру из Ливерпуля.

Помимо контрабанды изумрудов и жестокости, другой его великой страстью был ливерпульский футбольный клуб. Можно было назвать любой год с 1970 до 1980, и он был способен перечислить, какие награды получил клуб, на каком месте он закончил в лиге, кто входил в команду и кто забивал мячи в значимых играх. Его исполнение «Ты никогда не будешь один» было ужасным. Он крепко пожал Стрейкену руку и улыбнулся в ответ.

— Черт, Пили, что с тобой случилось? — Стрейкен сразу почувствовал, что на руке Пили не хватает мизинца. Он посмотрел пристальнее и увидел, что хоть рана заросла давным-давно, она все равно выглядела жутко.

— Как-нибудь потом расскажу, — ответил Пили, — так тебе нужна лодка?

Стрейкен снова посмотрел на улыбку Пили и вдруг вспомнил, как было раньше: старые добрые времена, когда все желания исполнялись, а Пили Паранг — один из двух людей, которые подносили их ему на блюдечке с голубой каемочкой. Веселье допоздна в клубах. Вечеринки на пляже при полной луне на Перхентианских островах. Пили и Руни поднимали тосты за его успех, говорили ему, что когда-нибудь они выйдут на международный рынок. Стрейкен вспомнил удовольствие, которое испытывал, засовывая руку в сумку с деньгами, и счастье, когда видел улыбки на лицах шахтеров, получавших деньги в награду за свое воровство.

— Ты хорошо выглядишь, мой друг.

— А ты вес набрал, — сказал Стрейкен, — этот парус совсем раздулся.

Он ткнул пальцем в голый торс Пили, украшенный татуировками. Черно-синие языки пламени обвивали руки, делая их похожими на горящие бревна, а грудь ревела открытым огнем. Спина Пили была покрыта узорами тонкой работы в виде завитков и концентрических кругов, которые покрывали его кожу от шеи до места, где начинались шорты. Никаких изображений человека, никаких символов или животных. Никаких слоганов. Просто буйство синих и черных чернил. Вихрь спиралей, выполненный иголкой. Стрейкен всегда считал, что это выглядит как боевая раскраска.

— Так нужна тебе лодка? — повторил Пили.

— Да. А откуда ты узнал?

— Я хорошо тебя знаю, Эд. Заметил, как ты смотрел на «Ариадну». Ты хочешь поехать понырять?

— Да, на Керкуллы, но мне нужно туда одному. Без народа.

— Зачем? — спросил Пили.

«Нужно» — достаточно сильное слово, и знание Пили английского языка позволяло ему понять его значение. Стрейкен что-то замышлял. У него были морские карты и джи-пи-эс; теперь ему была нужна лодка. Для Пили все это представлялось отличным шансом.

— Кое-какие особенные фотографии. Я потом тебе расскажу.

Стрейкен был абсолютно уверен, что ничего рассказывать не будет, но теперь, когда «Ариадна» оказалась вне игры, ему требовалась помощь Пили больше, чем когда-либо.

— Ты знаешь какую-нибудь яхту, которую я могу нанять?

— Я знаю один рыбацкий катер, — ответил Пили, — очень быстрый, очень красивый.

— Твой?

— Нет. Не мой. Я знаю шкипера. Его зовут Сумо.

— Сумо?

— Ты поймешь почему, когда увидишь его. Я могу тебе это устроить, если ты… если ты хочешь. — Пили замялся и отступил на шаг назад.

— Хорошо. Где я могу его найти?

— Сегодня вечером, в «Пальмах».

— И это будет частный фрахт?

— Да.

— И ты сможешь устроить мне хорошую цену?

— Я могу попытаться. — Пили вынужденно засмеялся. — Ты когда хочешь с ним встретиться?

— В восемь? — предположил Стрейкен.

— Лучше назначь на семь, — ответил Пили, — нам есть о чем поговорить, ведь столько лет не виделись. — Он помолчал, потом добавил: — Может, я поеду с тобой? Мы сможем поговорить о старых днях.

Стрейкен опустил на глаза темные очки. Вот уже второй раз кто-то просит взять его с собой, и на этот раз отказать было тоже очень непросто. Он до сих пор не имел понятия, насколько ценно его наследство, не говоря о том, существует ли оно вообще, но на данном этапе безопасность была важнее хороших манер. Лучше настоять на своем сейчас, чтобы не пожалеть потом. Это было честно, так как лишняя пара рук, конечно, облегчит физический труд, но ему понадобится провести с Пили очень много времени, чтобы восстановить их прежние непринужденные отношения. И даже в этом случае доверять лукавому малайзийцу такую тайну… Он не был уверен.

— Нет, спасибо, Пили. — Ты же меня знаешь. Я всегда лучше работаю один.

— О’кей, посмотрим. Я позже тебя найду.

С этими словами Пили повернулся и медленно пошел по пляжу.

— Пили! — окликнул его Стрейкен. Малайзиец остановился. Он был в пяти метрах от него и легко постукивал палочкой по ноге, как жокейской плеткой. — Как Руни?

Пили замер. Он по-прежнему стоял к Стрейкену спиной. Он не хотел обнаружить свои чувства, которые перекосили его лицо и заставили пальцы сжаться в кулак. Он закусил губу, боль на мгновение захлестнула его.

— Рад был снова увидеть тебя, Эд.

 

32

Стрейкен пришел в бар без четверти семь. Он заказал пиво и сотэ из цыпленка и сел ждать.

Команда «Ариадны» ужинала за соседним столом. Шкипера определить было легко. На нем были рубашка-поло с короткими рукавами и белые слаксы, закатанные до колен. Его кожа была темно-коричневого цвета, заскорузлые голени в синяках от долгого времени, проведенного в море. Он был старше остальных минимум на десять лет, и в их суетливой и болтливой компании выделялся грациозным достоинством лебедя среди гусей. Как и у большинства местных, его тело было худое и жилистое, но его рука, когда он поднял бокал, оказалась крепкой, как промышленный канат. Он пил пиво, держа бокал обеими руками и закрыв глаза.

Стрейкен почувствовал укол зависти, наблюдая, как этот человек наслаждается одним из простых удовольствий жизни. Стрейкен никогда не мечтал о стабильной карьере, и будущее его было неопределенным. Он был все еще в пути. У него еще не было ни лачуги на берегу бухты Святого Михаила, ни яхты для дайв-сафари у островов Аруба и Бонайре. И пока у него не будет ничего этого, он никогда не испытает такого удовлетворения, как тот человек, за которым он сейчас наблюдал. Путь шкипера закончился. Шкипер прибыл в место назначения.

Пили опаздывал и появился из тени, когда Стрейкен допивал уже третье пиво. Он подтащил стул и заказал еще два пива. Пили принял душ, теперь на нем была белая футболка поверх шорт. Стрейкен не без удивления заметил, что футболка как будто отглажена.

— Ты нашел Сумо?

— Да, — ответил Пили, — он сейчас придет, но он недоволен.

— Почему?

— Он не хочет брать одного человека. На его яхте четыре спальных места, и он заработает больше, если подождет полного фрахта.

— А сколько это — полная плата?

— За один день рыбалки с четырьмя пассажирами он может заработать тысячу шестьсот долларов плюс чаевые.

Стрейкен присвистнул.

— Американских или сингапурских долларов?

— Американских.

— Черт!

Стрейкен рассчитывал на четырехдневную поездку. День на дорогу туда, два дня на изучение местности, день на дорогу обратно. В таком случае стоимость этой поездочки может пробить фатальную дыру в его бюджете: четверть того, что он зарыл под кроватью. Это было слишком много для первичной рекогносцировки. Ему еще понадобится целая куча наличных, если он решит вернуться туда. Тиоман оказался гораздо более дорогим, чем ожидал Стрейкен. Без сомнений, его близость к Сингапуру так задирала цены.

— А ты не можешь договориться с ним?

— Да нет, не думаю. Сумо не особо меня любит.

— Никто тебя особо не любит, Пили. Исключая твоего нынешнего собеседника. Значит, ничего не выйдет?

— Нет, отчего же. — Пили отпил пиво, вытянул губы в трубочку и вдохнул воздух так, что пиво забурлило у него во рту. — Я могу тебе помочь. Я поеду с тобой, и мы разделим расходы пополам.

Стрейкен потрясенно замолчал. Он не был уверен, серьезно ли говорит Пили, и если да, то хорошие это новости или плохие. Рыбацкий катер — отличное прикрытие, если понадобится полазать вокруг Керкулл, но если он найдет затонувшее судно, то будет трудно удержать это в секрете. С другой стороны, он был совершено уверен, что Пили не ныряет, так что, может быть, малайзиец может поехать с ним, но в тайны его посвящать не потребуется.

— А у тебя деньги-то есть?

Пили прищурился.

— Не забывай, я был твоим боссом, Эд.

Стрейкен засмеялся. Он заработал кучу денег за первые девять месяцев работы курьером; Пили, наверное, заработал раз в десять больше. Может быть, он разумно их вложил, и у него еще что-то осталось.

— Это любезное предложение и звучит хорошо. Дай-ка я подумаю немного.

— Хорошо, — сказал Пили, — у тебя есть двадцать секунд. Сумо идет.

Стрейкен повернулся всем телом. Одного взгляда на Сумо было достаточно, чтобы понять, откуда взялось его прозвище. Ошибиться было невозможно: огромная бочка на ножках с лицом смеющегося Будды. Синего цвета футболка туго обтягивала его массивную грудь, а ноги торчали из желтых шорт, как пивные бочонки. Легко было представить, как он облокачивается о поручни своего корабля, багрит стопудового тунца и лениво поднимает его на борт. Стрейкену он сразу понравился.

— Мне нужен катер. Частный фрахт.

Сумо кивнул.

— Я знаю. Пили сказал мне. Сколько людей?

— Один, — сказал Стрейкен, — я один.

— Один человек. Очень дорого. — Сумо весело посмотрел на него. — Рыбалка?

— Дайвинг.

— Куда ты хочешь ехать? — Голос Сумо был низкий, акцент сильный, но, как и Пили, он хорошо говорил по-английски. Те, кто зарабатывал на туристах, не могли позволить себе плохо знать английский.

— Керкуллы. На четыре дня.

Сумо кашлянул и подмигнул ему, а потом вытащил из кармана шорт калькулятор. Он вполголоса бормотал цифры, тыкая пальцем в кнопки.

— Сколько? — спросил Стрейкен и зажег сигарету.

Лицо Сумо расплылось в улыбке. Его глаза заблестели, и он потер огромной ручищей свою лысеющую голову. Потом протянул Стрейкену калькулятор и тоже закурил.

— Две тысячи долларов! Приятель, да ты объелся грибов, которые продают на пляже.

Стрейкен откинулся на стуле и засмеялся.

Сумо в ответ расхохотался так, что его необъятный живот заколыхался в такт под футболкой. Он совершенно не обиделся. Торг на Тиомане был частью повседневной жизни.

— Три еды в день, и мой племянник будет помогать тебе с оборудованием.

— Угу. Но все же слишком дорого это.

— Ну, тогда извини, ничем помочь не могу. — Сумо попытался оттолкнуть стул назад, чтобы встать, но под тяжестью тела ноги его увязли в песке. — Завтра прибывает турист из Германии. Банкир. Очень богатый.

Блеф это или нет, но Стрейкен почувствовал, что у него из рук ускользает прекрасная возможность. У него было не очень много времени. Верховен может быть уже в Сингапуре. Поиски другого судна могут занять несколько дней.

— Пили, ты все еще хочешь поехать?

— Да. Нет проблем. Я заплачу половину. Ты отплатишь мне в другой раз.

Сумо заворчал и сплюнул в песок. Было ясно, что он не хочет, чтобы Пили появился на его корабле. Пульс Стрейкена ускорился. Азарт поиска снова охватил его, и ему уже хотелось заключить сделку. Он прекрасно знал, что Сумо задрал цену выше реальной. Пришла пора второго раунда.

— Полторы тысячи, — сказал он, — я и Пили. Половину платим вперед.

Сумо снова хихикнул. Это у него здорово получалось.

— Судно замечательное. Ты согласишься заплатить больше, когда увидишь его.

— Когда же я увижу?

— Пошли.

Сумо схватил Стрейкена за руку своей гигантской лапищей. Стрейкен был не слабым мужчиной в хорошей форме, но Сумо тащил его по берегу, как ручной багаж. Они подошли к воде. Море в темноте казалось тяжелым, как ртуть. Сумо показал на «Ариадну», которая стояла на якоре в глубоком канале. С бушприта он провел рукой линию через бухту, сто метров направо. Стрейкен следил за ним глазами. Гладкая белая яхта стояла на якоре на небольшой глубине, искрясь под полной луной.

— Моя лодочка.

Стрейкен улыбнулся. Он уже видел эту яхту на пути из Куантана. Она была 1989-го года выпуска, с тремя палубами и капитанским мостиком. Уже далеко не новая, но не потрепанная, к тому же снабженная двумя огромными встроенными в корпус дизельными моторами. Стрейкен в туристской хибарке видел рекламы, похваляющиеся стопудовыми марлинями, тунцами и бересклетами, и знал, что эта яхта прекрасно выдерживает круиз в четыре дня даже при сильном волнении Южно-Китайского моря. Она была построена для поездок по открытому морю; именно такую он когда-нибудь купит для своего сафари на юге Карибского моря.

— Как она называется?

— «Морской дух», — гордо улыбнулся Сумо.

— «Морской дух». — Стрейкен подумал. Название ей очень подходило. Ему очень понравилась эта яхта, она вся вызывала какое-то хорошее чувство, и он решил, что берет ее. — Ну так сколько, если серьезно? — Стрейкен старался не выдать интереса.

— Нет, нет, нет. Сколько ты сам хочешь заплатить? — спросил Сумо и замолчал.

Стрейкен задумался. То же самое происходило на рынках в Куантане и Мерсинге. Техника продавцов состояла в том, чтобы заставить покупателя вбить в землю первый кол. Они знали, что люди называют сумму меньше, чем могут себе позволить, и исходя из этого увлекали вас в безжалостную игру двойного блефа. Он взглянул еще раз на Пили, прося глазами о помощи, но тот лишь пожал плечами, как будто говорил: «А я-то что могу поделать?»

Стрейкен почесал голову. Он надул и сдул щеки, как морской окунь, чтобы подчеркнуть трудность своего решения.

— Полторы.

— Тысяча восемьсот.

— Полторы. Это мое последнее предложение.

Грубый метод. Стрейкен знал, что должен быть готов проиграть.

— Эд, брось. Я знаю другую лодку. — Пили растолкал их, встал между ними и посмотрел Сумо прямо в глаза. — Хочешь работу, бери работу сейчас. Этот человек мой друг.

Сумо посмотрел на своего соотечественника с осуждением. Ему не понравился тон Пили. И еще он не знал, почему уроженец Тиомана поддерживает какого-то гуайло. Но он точно знал, что Пили Паранг такой человек, которого лучше не огорчать. Он тяжело вздохнул.

— Полторы тысячи, если он победит змею.

— Что он имеет в виду? — спросил Стрейкен.

— Победи змею, выиграй специальный приз.

— Какую еще змею? — спросил Стрейкен. — Я не понимаю.

— Идем, идем. — Сумо снова взял его за руку, как в тиски, и зашагал вместе с ним обратно к «Пальмам». Пили шел за ними с довольным выражением лица. Стрейкен оглянулся на него, ища поддержки, и малайзиец ободряюще кивнул. Что бы там ни затевалось, он уже явно это одобрял.

Сумо наклонился под стол и вытащил простую и изящную ивовую корзину около фута в высоту, закрытую плоской крышкой и несколько раз встряхнул ее.

Стрейкен отпрянул, заранее страшась того, что последует за этим.

 

33

Сумо подождал, пока Стрейкен отойдет подальше, потом опустился на корточки. Он снял с корзины крышку и вытряхнул содержимое на песок.

Змея лежала, свернувшись черными кольцами. Стрейкен не был герпетологом, но когда из блестящего клубка появилась голова с раздувшимся капюшоном, он сразу понял, что это кобра.

Сумо похлопал ее по затылку, чтобы разозлить еще сильнее. Змея мгновенно взвилась на полметра в воздух, половина ее тела при этом оставалась на песке. Стрейкен застыл на месте, восхищенный ее тяжелой красотой, ни на секунду, однако, не забывая об опасности. Было уже темно, и Стрейкен не взял темных очков. Возможно, это была плюющаяся змея, а перспектива получить порцию яда в глаза не сулила ничего хорошего.

Поблизости оказалось несколько туристов. Принимая Сумо за уличного фокусника, они остановились, чтобы посмотреть выступление. Стрейкен сразу узнал Кей Ти. Он смотрел, как она протиснулась через толпу и заняла место в первом ряду. Она смотрела на него колючим взглядом, наслаждаясь его замешательством, как будто это было самое меньшее, что он заслужил за отпор, который дал ей вчера вечером. Стрейкен поймал взгляд Кей Ти и улыбнулся, но змея шевелилась, и он снова стал смотреть вниз. Работники ресторана между тем обменивались понимающими взглядами и усмехались, глядя на Сумо. Видимо, это был его коронный номер.

Сумо не обращал внимания на окружающих. Он положил крышку от корзины в метре перед змеей и протянул руку назад, чтобы вытащить что-то из сумки. Он ни на мгновение не отрывал глаз от кобры. В животе у Стрейкена что-то перевернулось, когда он увидел, что на этот раз держал в руке шкипер. Сумо бросил на крышку комочек серого меха, который, приземлившись, распрямился и быстро-быстро замигал темными глазками, привыкая к яркому свету.

Крыса сделала несколько кругов по крышке. Ее коготки царапали ивовые стебли. Кобра немедленно качнулась назад и выгнула спину в виде буквы S, приняв позу, которая предшествовала броску. Глаза кобры, лишенные век, неотрывно смотрели на жертву. Ее раздвоенный язык то появлялся, то исчезал. Потом она зашипела. Свистящий звук напоминал шипение, с которым газ выходит из бутылки с шипучим напитком, которую предварительно потрясли.

Крыса замерла. Она приросла к месту в жалком страхе. Она не видела ничего из-за высоких краев крышки. Она не знала, где находится змея, но слышала ее и понимала, что где-то рядом. Стрейкен увидел, как крыса вся дрожит, как сердце гоняет по всему ее телу адреналин. Затем крыса от страха присела на задние лапки и описалась.

Змея качалась взад-вперед, измеряя расстояние до крысы, а в это время Сумо объяснял правила.

— Ты берешь крысу, когда готов. Но надо быть очень быстрым. Змея голодная. — Он засмеялся. — А если будешь медленный, то это больница. Я сейчас покажу.

На Тиомане не было больницы, но Стрейкен понял, что Сумо прекрасно об этом знал. «Черт возьми», — подумал Стрейкен и с сожалением покачал головой.

Сумо встал на колени. Он вытянул правую руку на уровне плеча и начал шевелить пальцами. Они двигались как листья на ветру. Рука поднялась наверх. Змея отвлеклась от крысы, привлеченная танцем пальцев. Язычок метался туда-сюда, бесшумный и черный. Смерть капала с безгубого рта.

Сумо замер. Змея сразу же перенесла внимание обратно на крысу. Сумо снова задвигал пальцами, и змея повернулась к нему на два сантиметра. Его рука внезапно изогнулась и на огромной скорости, как меч, прорезала воздух. Сумо схватил крысу и перекинул ее через левое плечо в то же мгновение, когда голова кобры ударилась в сплетение ивовых прутьев. Крышка загремела и прокатилась вперед от силы удара. Но человек уже забрал крысу, змея проиграла.

Сумо посмотрел на Стрейкена. Его лицо выражало нетерпеливое ожидание, глаза такие же темные и немигающие, как у кобры.

— Попробуй.

Это был прямой вызов смелости Стрейкена. Сумо его испытывал. Змея поползла к пляжу, но малайзиец поймал ее за хвост и притянул обратно.

— Ну что, Ланс? Держу пари, тебе не справиться, — поддела его Кей Ти из толпы зрителей.

Стрейкен почувствовал, что его шея залилась краской гнева. Да кем она, черт возьми, себя вообразила, что называет его все время Лансом? Он взглянул на Пили: тот стоял чуть в стороне, следя за развитием событий с нескрываемым любопытством. Казалось, все окружающие хотели, чтобы Стрейкен принял вызов.

— Тысяча восемьсот долларов. Или полторы, если ты победишь змею, — повторил Сумо условие сделки.

Он улыбался заразительной улыбкой Будды. Невозможно было не относиться к этому человеку с симпатией. Он был из тех, с кем хочется быть на одной стороне. Сильный как бык, морщинистое лицо — как грецкий орех. Быстрее, чем змея, бросающаяся за добычей.

Стрейкен улыбнулся в ответ. Он выпил четыре бутылки пива и теперь никак не мог бы выиграть. Он принял решение.

— Тысяча восемьсот. Все. Встретимся завтра здесь, за час перед рассветом. — Прощаясь, он поднял руку, а потом направился к своей хижине.

Он прошел не более пятнадцати шагов, когда почувствовал, что происходит что-то странное. Разговоры и суета в ресторане прекратились. Плеск волн отчетливо раздавался в тишине. Когда он обернулся, то сразу понял, почему. Кей Ти стояла на коленях перед корзиной, вытянув правую руку. Она шевелила пальцами, и змея уже пришла в бешенство. Толпа сомкнулась позади девушки, и отступать ей уже было некуда. Стрейкен побежал. Что, черт побери, она пытается доказать? Умение подбрасывать подставки для пивных бокалов еще не делало ее способной на трюки вроде этого. Пивные подставки не кусаются. Они не ядовитые. Пивные подставки не обладают дальностью поражения более двух метров.

— Кей Ти, не надо. — Он протолкался через толпу и оказался рядом с ней.

Он смотрел на ее руку и на змею. Сумо явно обрадовался и положил крысу обратно в крышку. Стрейкен надеялся, что это шутка. Может, змея не ядовитая. Может, у нее сдоили яд. Может, у нее вырваны ядовитые зубы. Затем он посмотрел на лицо моряка и по его выражению понял, что все по-настоящему.

Кей Ти подняла руку до уровня плеча. Она копировала технику Сумо, двигая пальцами, как будто играя на фортепиано какую-то безумную гамму. Змея повернула голову к ее руке. Кей Ти едва это заметила. Все свое внимание она сосредоточила на крысе. На ее круговерти по ивовой крышке. На царапаньи ее коготков по прутьям. На моргании ее глаз. На подергивании ее носа. Она измеряла расстояние от своей руки до ее тела, предвидя успех предприятия.

Она замерла. Если Стрейкен отвлечет ее сейчас, змея ее точно укусит. Она перешла точку невозвращения. Голова змеи снова повернулась к крысе, и та замерла. Она увидела, как над ней возвышается змея, и застыла на месте. Кей Ти пошевелила пальцами. Эбонитовая головка кобры повернулась к ее руке, и вот рука снова взлетела. Стрейкен не увидел движения руки, потому что смотрел на змею. Она бросилась вперед с такой скоростью, что даже визуально смазалась; она бросилась быстрее, чем он мог за ней уследить. Он видел ее в позиции старта, потом сразу финиша, но никак не движение между этими моментами. Он услышал сильный удар змеиной головы о крышку. Потом грохот ивовых прутьев, когда змея пыталась освободить свои зубы.

Крышка была пуста. Змея целилась в крысу, но движение руки отвлекло ее, и она ударила с угла. Ей не хватило чуть-чуть силы и скорости. Но этим чуть-чуть и воспользовалась Кей Ти. Она встала, держа крысу в руке как награду. Она сделала шаг назад, подальше от рассерженной змеи и триумфально улыбнулась Сумо.

Тут Стрейкен увидел, что кобра прошла гораздо ближе, чем ему показалось сначала. Рубашка Кей Ти была порвана у запястья. Зубы зацепили ее рукав, не достав до тела какие-то считанные миллиметры. Но самое важное здесь было то, что змея промазала.

Кей Ти протянула спасенную крысу Пили. Но он руководствовался своими представлениями о справедливости, а девушка не успела остановить его. Она повернулась лицом к Стрейкену и только боковым зрением видела Пили. Недолго думая, он швырнул крысу обратно в крышку. Мгновение спустя ударила змея. Ее дважды обвели вокруг пальца, и она не собиралась еще один раз повторять свою ошибку. Челюсти резко сомкнулись поперек злополучного грызуна, и воздух вылетел из его легких. Кобра завертела головой. Она набросила кольцо на тело крысы, чтобы держать ее, пока та будет умирать. Крыса дергалась и открывала рот в беззвучном вопле боли. Яд стремительно бежал по ее венам, отрава все глубже проникала в тело с каждым ударом сердца.

Пользуясь сосредоточенностью змеи на крысе, Сумо осторожно прижал голову рептилии к песку. Когда она перестала дергаться, он сжал ее шею между большим и указательным пальцами, поднял ее и опустил обратно в корзину. Змеиный хвост обернул его запястье: последний акт неповиновения перед тем, как Сумо опустил крышку на место и предоставил змее возможность в темноте сожрать свою награду.

Сумо улыбался, глядя на Кей Ти, как будто только что открыл восьмое чудо света. Он улыбался своей беззубой улыбкой и кивал головой, как будто кланяясь. Малайзийские моряки вообще-то не очень уважают женщин, но Сумо вел себя так, словно собрался восстать против столетних культурных обычаев. Он триумфально поднял руку вверх. Кей Ти поняла намек, тоже подняла руку и хлопнула его по ладони. Раздался громкий шлепок. Сумо заревел от восторга. Потом он вернул ей любезность, стараясь не ударить слишком сильно свою новую любимицу. Это помогло ей выйти из шока и избавиться от напряжения. Лицо осветилось спокойной улыбкой. Крыса была забыта, и Кей Ти с Сумо стали лучшими друзьями.

Стрейкен решил, что с него хватит. Он повернулся и зашагал по пляжу, глубоко засунув руки в карманы шорт. Кей Ти выставила его трусом. Ради этого она рискнула жизнью. Сумо, наверное, теперь потерял к нему всякое уважение. Его прилюдно унизили.

Но по крайней мере, у него есть лодка.

Позже этой ночью маленькая моторная лодка отчалила по направлению к японской яхте. «Фубуки» стояла на глубокой воде в миле от берега, и маленькая моторка добралась до нее за пятнадцать минут. Подчиненные Вакахамы-сан не могли просто так исчезать на четырехдневные морские прогулки на Керкуллы без предварительного разрешения. И им для этого нужна была веская причина.

У Пили Паранга, как выяснилось, была не просто веская, а очень веская причина.

 

34

Они отправились в путь следующим вечером: веселая команда, опьяненная предвкушением приключений. Стрейкен, Пили, Сумо и племянник Сумо, имя которого Стрейкен выговорить не мог. В конце концов он остановился на Шлеппи. Это слово действительно подходило мальчику с его небольшим ростом и некоторой медлительностью; кроме того, оно напоминало его настоящее имя, и ребенок охотно на него откликался.

Как и его дядя, Шлеппи был толстенький и веселый. Гены счастья четко прослеживались в широкой улыбке, с которой он приветствовал Стрейкена в рыбачьем кубрике, низкой открытой палубе на корме. В удачный день она наверняка была залита морской водой и кровью, но сегодня вечером палуба светилась чистотой. Сумо гордился своей работой, и по этой причине он нравился Стрейкену еще больше.

В центре палубы стоял огромный стул на шарнирах. Стрейкен подумал, что ремни и застежки на нем больше напоминали принадлежности для пытки, нежели для рыбалки. Для больших уловов тут были предусмотрены вместительные кладовые, раковина с разделочным столом и бак для живой наживки. По обе стороны палубы находились скамейки для зрителей, наблюдающих за тем, кто сидел на стуле. Но в нынешней поездке стул не пригодится. Стрейкен оглядел кубрик на предмет его пригодности для дайвинга.

Поручни кормы невысоко возвышались над водой, чтобы легче было тащить крупную рыбу. Благодаря этому входить и выходить из воды будет нетрудно. Еще тут были дверь и ступеньки, спускающиеся под воду, и это означало, что не придется перекатываться через борт. Был даже душ с пресной водой для промывки оборудования. Этому Стрейкен обрадовался. Он не экономил при покупке своей техники. Его главной камерой был «Никонос про-90» с набором взаимозаменяемых линз, дополнительными вспышками и водонепроницаемыми футлярами. Все это добро стоило больше двух тысяч фунтов стерлингов, и Стрейкен заботился о технике изо всех сил. Камеры не любят воду. Особенно они не любят морскую воду, потому что соль очень едкая. Футляры будут проводить в душе больше времени, чем он сам.

Шлеппи взял сумки Стрейкена и спустился на нижнюю палубу, пока Сумо на скорую руку показывал ему устройство и оборудование корабля. На скамейках для зрителей были разложены синие подушки. Сумо сбросил их на палубу, и под ними обнаружилось несколько глубоких резервуаров. В первом хранились спасательные жилеты, во втором — веревки и фонари, в третьем — факелы, перчатки и ящик с инструментами.

Они перешли к правому борту. В следующем лежали два гарпуна, и Сумо сказал, что он и вообще-то запрещены к применению. Стрейкен не удивился. Там было еще кое-что, гораздо более опасное, чем пара гарпунов, — пистолет, спрятанный в темноте, в дальнем углу ящика. Стрейкен подумал, что сигнальную ракетницу обычно держат где-то на капитанском мостике, значит, в этом пистолете настоящие пули.

«Морской дух» был в отличном состоянии. Он и с пляжа выглядел лощеным и гладеньким, но, только оказавшись на борту, Стрейкен понял, что, когда судно впервые спустили на воду, оно было настоящим произведением искусства. Он решил, что несмотря на солидный возраст — шестнадцать лет — по нынешним ценам этот кораблик стоил полмиллиона баксов. И уже не в первый раз Стрейкен подумал, откуда, черт возьми, у малайзийского рыбака могли найтись деньги, чтобы купить его.

Сумо повел его в главный салон. Прохладный и просторный, он был меблирован очень просто. Там стояли диваны, музыкальный центр, бар с напитками и тут же в нише был установлен стол с местами на шестерых человек. А вот в убранстве и нашел Стрейкен ответ на свой вопрос.

Как и в его запущенной комнате на Тачбрук-стрит, здесь стены были увешаны фотографиями. Первая изображала Мику Хаккинена, финского гонщика, он стоял рядом с серой торпедой. Стрейкен узнал хвост в виде сельскохозяйственной косы, принадлежащий молодой рыбе-молоту. Хаккинен подписал снимок черной ручкой. Весы показывали тридцать два килограмма. Рядом с Хаккиненом из-под своих моржовых усов смеялся в камеру Том Селлек. У его ног лежал трехметровый марлинь. Справа Жан-Мари ле Пен держал за хвост извивающегося тунца, его мощные бицепсы вздулись, чтобы удержать десять килограммов мяса. Стрейкен уже знал, сколько Сумо берет со своих постоянных клиентов за полный день рыбалки, и, вероятно, со знаменитостей он брал еще больше. Одни чаевые чего стоили.

— Так куда именно на Керкуллы мы направляемся? — спросил Сумо.

Он стоял в середине салона, уперев руки в бока. Шлеппи протиснулся мимо с джином и тоником и тарелкой фисташек для гостя. Пили залез на обзорную башню, совершенно не заинтересованный в общении.

Стрейкен вытащил морскую карту из рюкзака. Он использовал новые координаты, чтобы определить положение затонувшего судна, и проверял свою теорию каждое утро и вечер. Если его предположения верны, корабль находился в трех с небольшим километрах на северо-восток от самого дальнего острова. Он показал это место Сумо, постучав пальцем по карте.

— Керкулла-Кетам, — сказал Сумо.

— Верно. Что это значит?

— «Кетам» — это омар. Что ты ищешь?

— Одну рыбу. Я фотограф.

Сумо нахмурился.

— Какую еще рыбу?

— Рыбу-кролика. Она очень редкая и неуловимая. — Стрейкен попытался произнести это легко и непринужденно, но не получилось. Рыба-кролик существовала на самом деле, но эта его легенда все же была не вполне убедительной.

Сумо усмехнулся. Потом сплюнул в открытое окно.

— Может, твоя рыба-кролик уже уплыла давным-давно.

— Может, — сказал Стрейкен.

— Поменьше гуляй на солнце, Эд. Оно высушивает твой мозг.

Сумо громогласно захохотал и ткнул Стрейкена в ребра. Затем приложил палец к губам, показывая, что Стрейкен может ему доверять и сообщить настоящую причину найма корабля.

Но Стрейкен ему не доверял. Пока еще не доверял. Он собирался выяснить, надежный ли человек Сумо, к тому времени, как они найдут затонувший корабль.

— Знаешь, — сказал Стрейкен, — давай пока просто поедем, найдем симпатичную бухту и встанем там на якорь.

Сумо вышел из салона и взбежал по лестнице на капитанский мостик. Оттуда ему было видно все, что происходит на борту. Это хорошо, подумал Стрейкен, что они — Сумо и Пили — все время будут там. Так он будет чувствовать себя в безопасности под водой. Стрейкен не ждал беды, но ему не хотелось лишних глаз, и пистолет в глубине ящика напомнил ему, что Южно-Китайское море печально известно пиратами. И опять же, при наличии Пили и Сумо на борту, пиратам придется плохо, вздумай они напасть на корабль.

Шлеппи отвязал кранцы. Сумо открыл дросселя, и мощные двигатели в чреве судна взревели. Из-под кормы волнами забила пена; винты вихрем закрутили воду. Путешествие началось.

Сумо включил бортовые огни. Они зажглись красным и зеленым в сумерках — правый рубиновый, левый изумрудный, — освещая путь на Керкуллы.

 

35

«Морской дух» летел к океану, как птица.

Стрейкен вышел на палубу с бокалом в руке. Пили спустился с башни и теперь дремал на скамье. Стрейкен уселся напротив него на одну из подушек и смотрел, как солнце исчезает за острозубым хребтом Тиомана. Он мельком подумал о Кей Ти и улыбнулся, вспомнив ее фигуру, идеально очерченный нос и зеленые глаза, которые блестели ярче, чем любой из изумрудов, которых он в свое время немало перевез контрабандой.

Но его привлекал в ней не только внешний вид. Сквозь образ крутой девчонки пробивался подшерсток комфортного бюргерского детства. Стрейкен предположил, что страстное желание стать актрисой не встретило одобрения ее родителей. Они бы предпочли, чтобы она сменила свои шорты на костюм от Донны Каран. Они были бы счастливы, если бы она пополнила ряды адвокатов, бухгалтеров или брокеров, которых Стрейкен видел вчера утром, — они сходили с борта «Ариадны». Они, наверное, считали, что Майк — это то, что нужно: суперзвезда Айви-лиги из богатой филадельфийской семьи, он сможет держать их дочь в ежовых рукавицах. Но стоило Майку ударить ее — и вот она дразнит змей и ищет приключений на Тиомане. Одно было ясно: Кей Ти не просто болтала языком. Жаль, что он не может взять ее с собой. Но на борту у «Морского духа» уже было на одного человека больше, чем Стрейкен изначально планировал; и пока он сам не знал, что он там унаследовал, лучше было сводить количество посвященных к минимуму.

Сумо закрыл дроссель, и корабль выровнялся. Они вдвоем со Шлеппи на капитанском мостике смеялись какой-то шутке. Громовой хохот шкипера, вырывавшийся из его огромного живота, раздавался по всему кораблю. Вскоре «Морской дух» вошел в ритм. Двигатели жужжали равномерно приглушенно, и настроение в кубрике стало сонливым. Пили потянулся и объявил, что идет спать. Стрейкен осушил свой бокал, наконец-то он остался наедине со своими мыслями.

Стая дельфинов резвилась в носовой волне, и звезды экваториальной ночи светили над ними, как бриллианты на фоне иссиня-черного бархата неба. Скоро раскроется тайна наследства, занимавшая его с восемнадцати лет; и он бы должен быть переполнен тем же вдохновением, которое охватило его в квартире Молли. Но по какой-то необъяснимой причине он нервничал.

Стрейкен носил запонку на шее последние одиннадцать лет. Она стала такой же частью его тела, как волосы на голове или шрам на руке. Но появление второй запонки все изменило. Цепочка стала тяжелее, и от этого у Стрейкена не проходило жутковатое предчувствие, что эта поездка не будет обычной морской прогулкой. Были право и лево, широта и долгота, инь и ян. Было добро, и было зло.

Он думал еще и о других вещах, гораздо менее приятных, чем Кей Ти. Стрейкен не знал, что делать, если поиск не даст результатов, и это очень беспокоило его. Не было запасного плана на случай, если Верховен вспомнит его связь с «Нэшнл джиографик». Рано или поздно голландец обнаружит эту дорожку. Даже малейшее предположение, что Стрейкен оказался в беде, будет достаточным для его увольнения. «Нэшнл джиографик» была самой большой в мире некоммерческой научной организацией, и у нее была незапятнанная репутация, которую ревностно оберегали. Как только Джилкрист узнает про то, что случилось на Кюрасао, он поспешит избавиться от Стрейкена быстрее, чем от мешка со змеями. Стрейкен не сможет вернуться и в магазин Гамильтона. Интерпол будет ждать его в «Хитроу», как они ждали его в «Схипхоле». От результатов экспедиции, таким образом, зависело его будущее.

Вторая мысль была более настойчивой. Идея фикс. Она преследовала Стрейкена еще с Лондона. Черноволосый и синеглазый ребенок Молли. Стрейкен даже не знал, как зовут мальчика. С виду ему было года полтора. Его отец исчез, а мать умерла. Стрейкен случайно ее убил, и сделанного уже не поправить.

Ему никогда не узнать, собиралась ли Молли просто накачать его наркотиком или отравить насмерть. Мишель Ньюкрис утверждала, что первое, но теперь Стрейкен знал, чего стоит слово этой женщины. В глубине души он надеялся на второе. Это каким-то образом оправдывало тот факт, что Молли заплатила жизнью за свое же преступление. Око за око. Доза и впрямь была большая; может быть, слишком большая даже для мужчины его веса. Но опять же, не было ведь никакой причины убивать его: просто отключить — и та же цель была бы достигнута. Стрейкен понимал, что на этот вопрос ему не найти ответа.

Однако при всей серьезности этих мыслей и переживаний особенно сильно его беспокоил другой вопрос. Пытаясь его решить, он чувствовал себя рыбой, пойманной в сеть, — чем больше она пытается вырваться, тем сильнее запутывается. Это был вопрос, на который Мишель Ньюкрис дважды не пожелала ответить. Откуда она и Молли узнали, что он на Кюрасао?

Ответ мог быть только один: им рассказал Гамильтон. Он поймал Молли с поличным и шантажировал ее, чтобы она назвала ему широту. Иначе почему он не позвонил в полицию? Может, он и вправду никогда не сообщал ей долготу. Но это вовсе не означало, что он также не сказал ей, где найти крестника. Поездка Молли на Кюрасао не представляла никакой опасности. Даже если ей повезет увидеть вторую запонку, у Гамильтона уже была неделя форы.

Стрейкен сидел и злился на крестного за вероломство. Спать он пошел не скоро.

 

36

Стрейкен проснулся на следующее утро от женского визга. Этот звук хлестнул по нему, как жгут. Стрейкен вскочил с постели, ударившись головой о верхнюю койку, быстро натянул шорты, выхватил из сумки нож и через мгновение выбежал из дверей. Он взлетел по ступенькам в бытовой отсек, оттуда через раздвигающиеся стеклянные двери на главную палубу, где застыл на месте, как вкопанный, и застонал, не веря своим глазам.

— Вы что, издеваетесь надо мной?

В воде рядом с судном плескалась Кей Ти Люкер. Последовал второй вопль — восторга, а не страха, — Шлеппи спрыгнул с обзорной башни и пролетел мимо Стрейкена с прижатыми к груди коленями. Заплескав Кей Ти и залив кубрик, он оказался рядом с девушкой. Она поприветствовала его фонтаном брызг в лицо, потом повернула лицо к Стрейкену.

— Извини, Ланс. Я заработала на проезд.

Она подплыла к борту и посмотрела на него снизу вверх своими большими зелеными глазами.

— Это частный фрахт. Частный. Ты понимаешь, что означает это слово?

— Да, конечно, но я победила змею, а ты даже не попробовал. Ты знаешь, что это означает?

— Сумо, — повысил Стрейкен голос, даже не пытаясь скрыть свой гнев, — я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

Сумо широко улыбался, пока спускался по лестнице с капитанского мостика.

— Слушай, Ланс, ничего личного, но ты меня немного разозлил позавчера вечером. — На Кей Ти был простой черный купальник, она оттолкнулась от борта и поплыла на спине. — Мне вообще плевать, в твоем я вкусе или нет. Не об этом шла речь. Я просто пыталась быть вежливой, а ты все свел к какому-то идиотскому сексуальному смыслу. Ты хоть понимаешь, насколько ты самонадеян? Если бы мне был нужен утешитель, на Берджайя я бы быстро нашла себе кого-нибудь лет на десять помоложе тебя.

Стрейкен засмеялся.

— И кто после этого самонадеян?

— Я хочу понырять на Керкуллах. Сумо только рад. И не беспокойся о деньгах, я плачу за себя сама. Слушай, солнышко, я обещаю не попадаться на глаза, если тебе от этого будет легче.

Стрейкен вслух не сказал, но почему-то ему стало лучше от того, что Кей Ти так невзначай назвала его солнышком. Он улыбнулся про себя своей собственной слабости и почувствовал, что его отношение к ней смягчается.

— Я сюда приехал работать, — сказал он.

Сумо прислушивался к этому обмену фразами, пытаясь не смеяться. Стрейкен повернулся к нему.

— Ну, — сказал он, — какого черта она здесь делает?

— Если тебе не нравится, можешь валить вон с яхты. Тиоман там. — Сумо захохотал так, что в уголках глаз у него появились слезы.

— Но ведь мы договаривались о частном фрахте.

— Но ты же взял с собой друга, который плохой человек, — Сумо кивнул в сторону Пили, сидящего на обзорной башне, — ну, и я тоже взял друга. А корабль чей?

Несмотря на гнев, Стрейкен улыбнулся. Радость Сумо была заразительна. И было совершенно ясно, кого из пассажиров он любит больше. Стрейкену оставалось только смириться. Наверное, Сумо прятал Кей Ти в запасной каюте, и теперь они были довольны, как воры, совершившие успешный налет. Стрейкен хотел было еще поспорить, но решил, что не стоит. Вместо этого он тихо выругался и, махнув рукой, отпустил шкипера. Тут уже ничего не поделать. Отсюда до Тиомана шестьдесят миль. Если везти Кей Ти обратно, это будет ему стоить еще одного дня полной оплаты. А пока он не знает, что у него за наследство, дополнительные расходы исключались.

Стрейкен положил нож в ножны и забросил его обратно в главный салон. Он сам не знал, чего ждал, и теперь ему было неловко за свою бурную реакцию. Нож был нешуточным приспособлением, с нержавеющим пятнадцатисантиметровым зазубренным лезвием. Он был коротким и толстым, и его вес был идеально сбалансирован для всех нужд, включая броски. По большей части Стрейкен очищал им кожуру с фруктов, проламывал скорлупу кокосового ореха и резал веревки. Единственный раз он использовал его в качестве оружия, как средство самообороны. Он тогда нырял у Сейшельских островов и неожиданно подвергся атаке гигантской рыбы-спинорога. Он случайно разрушил ее гнездо, когда она собралась метать икру. Не медля ни секунды, она накинулась на него, сначала укусив за левую руку, а потом глубоко распоров правое предплечье. В память о встрече у Стрейкена остался большой шрам.

Стрейкен проспал дольше других по меньшей мере на час, и на столе его ждал прибор на одного человека. Стрейкен налил себе кофе, ложкой выудил из салатника киви и манго. Он вышел на палубу и поднял ложку в сторону Шлеппи, в знак благодарности за завтрак. Шлеппи и Кей Ти возобновили свою игру и вскрикивали по очереди перед тем, как нырнуть под воду. Со Шлеппи еще не сошел детский жирок, но уже было видно, что он вырастет в красивого мальчика. Ему было около двенадцати или тринадцати лет, его ореховые глаза ярко сияли на круглом ангельском личике.

Море было цвета бирюзы. Стайка рыб объедала отложения с якорной цепи. Глядя в воду, Стрейкен затосковал по ощущению баллона со сжатым воздухом на спине. Он затосковал по безмятежности подводного мира. Подводный мир — волшебное место. Ни шума, ни стрессов. Воды вокруг Керкулл были национальным морским парком. Дайвинг здесь был одним из лучших в мире, но из-за отдаленности островов от материка люди редко заезжали сюда. Он не мог дождаться погружения. Его гнев на жульничество Кей Ти уже исчез.

Стрейкен потянулся, сделал несколько отжиманий и прошел на палубу оглядеться вокруг. Сумо встал на якорь в маленькой бухте на Керкулла-Кетам. Острова здесь были более засушливы, чем Тиоман. Тут едва-едва дул какой-то ветерок, и жар душил маленькую полоску пляжа, так что воздух колебался, как над горящей свечой. Хрупкие листья пальм чахли под обжигающими лучами солнца.

Земля здесь была вулканического происхождения. Стена из покрытых кустарником склонов круто поднималась из воды. Стрейкен заметил на краю пляжа трех водяных ящериц. Они неторопливо продирались через кустарник и непрерывно щелкали своими черными язычками, выслеживая еду по запаху. Родственники комодского варана, эти зверюги были размером с собак. Стрейкен подумал, видела ли их Кей Ти. По сравнению с Тиоманом, Керкуллы — потерянный мир. Эти динозавры имели больше прав находиться здесь, чем люди, так что Стрейкен отвернулся от них и снова стал думать о предстоящем погружении.

Он заслонил рукой глаза от солнца. Место для дайвинга было в трех километрах от берега. Стрейкен сверился с картой и выяснил, что находится достаточно далеко от границ национального парка, а это значит, что для того, чтобы погрузиться здесь, ему не требуется разрешение. В качестве рыбацкого корабля «Морской дух» явится прекрасным прикрытием в случае непрошенных визитов полиции парка. Несмотря на глубину, где-то здесь может быть и старая мель, и Стрейкен надеялся, что Кей Ти не страдает морской болезнью.

Они со Шлеппи уже закончили свою игру. Стрейкен следил за ней глазами, когда она поднималась по ступенькам на палубу. Капли воды блестели на ее теле, как роса. Кей Ти перешла по палубе к душу и наклонила голову, чтобы смыть с волос соль. Когда она выгнула спину, Стрейкен невольно засмотрелся на изящную линию шеи и выпуклость груди. Он быстро отвернулся, чтобы она не заметила его взгляда.

Стрейкен спустился на нижнюю палубу и долго стоял там под горячим душем, ликующе игнорируя распоряжение Сумо экономить воду. Он поднялся наверх через десять минут, посвежевший и готовый действовать. Цепочку с запонками Стрейкен на всякий случай обмотал вокруг шеи дважды. Под ложечкой защемило, и он почувствовал волнение. Условия были великолепные. Прекрасный день для поиска сокровищ.

 

37

— Сумо, идем! — Стрейкен закурил сигарету.

Он свистнул шкиперу и постучал пальцем по часам. Сумо, может быть, и капитан этого корабля, но Стрейкен платит ему зарплату, так что он быстро поднялся к своему клиенту на капитанский мостик.

— Смотри, что мы сейчас сделаем. — Стрейкен разложил морскую карту на столе.

Еще в Кампунг-Эйр-Батанге он красной ручкой начертил квадрат вокруг области поиска. Каждая сторона квадрата равнялась морской миле. В центре стояла точка, где 03°18′ 43'' северной широты пересекались с 104°40′ 01'' восточной долготы. Он использовал параметры секунд, выгравированных на запонках. Если окажется, что он сосчитал неправильно, то это вовсе не будет полным провалом. На экваторе минута долготы переводится примерно в одну морскую милю. Так как они находились всего лишь в пятистах километрах к северу от экватора, Стрейкен полагал, что квадрата поисков размером с одну морскую милю более чем достаточно. Если его дедушка ошибся больше, чем на это количество, что ж, тогда Стрейкен вернется домой с пустыми руками.

— Сумо, я хочу, чтобы ты исследовал эту область, идя постоянно уменьшающимися квадратами. Начинай с внешнего периметра и все время уходи внутрь.

На бумаге квадрат казался небольшим, но когда они вышли в открытое море, Стрейкен понял, что речь идет об огромном расстоянии. Сумо явно думал о том же.

— Большое место для маленькой рыбки.

— Я знаю. Это плохо. Ты можешь идти на постоянной скорости, так что целого дня это не займет, но не отрывай глаз от эхолота. Мы ищем кое-что большое или необычное.

— Насколько большая эта твоя рыба?

— Она большая, Сумо. Размером примерно с затонувший корабль.

Вот. Он это сказал. А какого, собственно, черта дальше скрывать. «Морской дух» — маленькое судно, и до ближайшей цивилизации долгие мили пути. Этот секрет сохранить было невозможно, и так как Стрейкен не знал, как работает бортовое гидроакустическое оборудование, ему требовалась активная помощь Сумо. Кроме того, даже если ему и придется сказать остальным, что он ищет затонувшее судно, он все равно останется единственным человеком, который будет знать, что там на борту. Это он себе пообещал.

Глаза Сумо вспыхнули смесью веселья, понимания и жалости. Ясно, что он думал: у Стрейкена не больше шансов найти затонувший корабль, чем догнать рыбу-кролика. Сумо снова посмотрел на карту, щурясь и потирая голову. Затем он вдруг насупился, как бульдог, и постучал по центру начерченного на карте красного квадрата.

— Очень опасно. Очень сильное течение между этими рифами.

Стрейкен кивнул.

— Да, верно. Подходящее место для кораблекрушения.

В ответ на это Сумо лишь крякнул и открыл дроссель.

Стрейкен отметил это про себя как маленькую победу.

Карта показывала резкие перепады глубины в середине квадрата. Морское дно поднималось здесь в форме двух параллельных рифов. Они были триста метров в длину и шли перпендикулярно северному берегу Керкуллы-Кетам. А глубина между рифами варьировалась от восемнадцати метров до каких-то ничтожных пяти. Вокруг этой области глубина моря уходила на километр, так что течение в канале должно быть очень быстрым, усиливающимся в часы прилива и отлива. Кораблю тут затонуть — легче легкого. Любое судно, попавшее в шторм, могло, как щепку, бросить на торчавшие со всех сторон коралловые рифы.

Очевидно, что именно здесь Стрейкену придется проводить свои поиски. Столько всего было поставлено на карту, что никаких случайностей допустить он не мог. У него впереди было еще два полных дня, а воздуха должно было хватить на восемь погружений. Необходимо было провести скрупулезный поиск и обыскать еще и окружающее риф море.

— Откуда ты знаешь Пили? — Веселость исчезла с лица Сумо. Он развалился в своем кресле. Судя по глазам, ответ был ему очень важен.

— Я был другом его брата.

— Руни?

— Да. Руни.

Выражение лица Сумо явственно изменилось. Стрейкен, очевидно, был не единственным человеком, который больше любил старшего Паранга.

— Руни был хороший человек. Деньги, которые он делал… — Сумо взглянул на Стрейкена, чтобы проверить, что он понимает, о чем речь. — Он всегда делился с людьми из деревни.

Стрейкен кивнул.

— Был хорошим человеком? А он все еще не хороший человек?

Сумо включил автопилот, потом положил руку на плечо Стрейкена.

— А ты не знаешь?

— Нет. Что случилось? — Стрейкен почувствовал, что краснеет. Сейчас он услышит плохие новости.

Сумо посмотрел вниз на Пили в кубрике. Он ничего не мог услышать, но Сумо все равно понизил голос.

— Руни умер. Его убила полиция. Когда его арестовали, то били так сильно, что он глубоко заснул.

— Кома, что ли?

— Да, кома. Через неделю судья приказал докторам отключить его машину жизни.

Стрейкен почувствовал, что у него сжался желудок и подкосились ноги.

— Вот черт.

Он сел, удивленный силой своей реакции. Прошло уже около десяти лет с тех пор, как он видел Руни в последний раз, но помнил его лицо так же ясно, как будто это было вчера.

— Вот черт, — повторил он.

Еще сильнее, чем угрызения совести, его потрясла внезапно вспыхнувшая симпатия к Пили. Пили обожал своего старшего брата. Он лепил себя по образу и подобию Руни во всем. Он одевался так же, курил ту же марку сигарет, пил то же пиво, ездил на той же модели мотоцикла. Когда Руни расставался с девушкой, Пили пытался добиться ее расположения, чтобы ни в чем от него не отставать. Никто не переживает легко потерю брата, но Пили, наверное, воспринял это хуже, чем другие.

— Черт.

Одновременно с сожалением и симпатией Стрейкен почувствовал укол вины. Он мог во всех деталях восстановить в памяти те события. Жаркий вечер в Куала-Лумпуре. Битком набитый бар. Стрейкен вышел из бара позвонить Гамильтону. Через секунду в здание ворвалась полиция, которая вошла по пожарной лестнице. Стрейкен вернулся, но к этому моменту избиение уже началось. Удар за ударом, удар за ударом. Тогда он повернулся и убежал.

Стрейкен украдкой посмотрел в сторону кубрика. Шлеппи давал Пили и Кей Ти урок рыбалки. Он учил их, как забрасывать леску и разворачивать так, чтобы не зацепить крючком за утлегари. На пятнадцати узлах это было тяжелее, чем казалось. Пили выглядел очень сосредоточенно. Стрейкен всем сердцем сочувствовал ему. Надо будет как-нибудь выбрать подходящий момент и выразить ему соболезнования.

Поняв, что разговор окончен. Сумо крякнул и вернулся к управлению судном.

Через несколько минут Кей Ти присоединилась к ним на капитанском мостике. Позади стула Сумо был закругленный диванчик, и она бросила на него полотенца, потому что без них сидеть было бы очень горячо.

— Зачем мы плывем туда? Нырять лучше здесь.

Стрейкен вздохнул. Сейчас он еще раз поделится тайной, которую он с таким рвением хранил. И шансы, что реакция Кей Ти будет такая же сдержанная, как у Сумо, были невелики.

— Я ищу затонувшее судно.

— Ерунда какая.

— Да, ты совершенно права, это полная ерунда.

— Затонувшее судно? Ты серьезно?

Стрейкен оглядел яхту. Он похлопал Сумо по плечу, потом махнул Пили и Шлеппи, чтобы подошли к ним. Сейчас они были одной командой, и он должен был рассказать им все. В данный момент он хотел говорить о чем угодно, совершенно о чем угодно, только чтобы отвлечься от мыслей о Руни.

Сказать им имело смысл. Что, если он найдет его? Если корабль и вправду здесь, то будет невозможно спрятать его от них. Но он расскажет им не всю правду. Им необязательно знать, что он в бегах, и еще им не надо знать, что на дне может быть что-то ценное. Он не обязан произносить слово «наследство».

Его выслушали в полнейшем молчании.

Стрейкен смотрел на их лица, пока говорил. Трое улыбались, неуверенные в том, стоит ли ему верить. Четвертое лицо ничего не выражало.

 

38

Как только Стрейкен закончил свой рассказ, Шлеппи и Пили вернулись к рыбалке, оставив Стрейкена, Кей Ти и Сумо на капитанском мостике. Кей Ти протянула ему флакон крема от загара и повернулась спиной, не говоря ни слова. Стрейкен с радостью согласился и минут пять намазывал ее кремом. У него самого уже был хороший загар с Кюрасао, и ему не нужен был никакой крем, но когда он закончил, то тоже повернулся спиной и попросил положить слой потолще. Руки Кей Ти массировали ему спину, и Стрейкен блаженствовал с закрытыми глазами.

— Знаешь, — сказал он, — я думаю, что был слишком строг с тобой. Извини меня, пожалуйста. Предлагаю найти компромисс.

— Я слушаю.

— У тебя есть с собой баллоны?

— Четыре.

Он предполагал, что у нее вдвое меньше. На «Морском духе» не было компрессора, так что Стрейкен купил себе восемь баллонов в «Морском безумии» накануне отъезда и выторговал себе скидку в обмен на несколько фотографий для их стенда по дайвингу.

— Мы вместе с тобой погрузимся четыре раза. Два раза сегодня, два завтра. Но если мне понадобится погрузиться на большую глубину, то ты останешься на судне.

— Почему это?

— Я не могу позволить тебе погружаться больше, чем на тридцать метров.

Если Кей Ти получила статус спасателя в профессиональной ассоциации дайверов, то она должна иметь представление, что делать в непредвиденной ситуации. Стрейкен был уверен, что она прекрасно может держаться в теплых морях на небольшой глубине, и точно так же он был уверен, что не возьмет ее на глубину более тридцати метров. Ниже тридцати дайвинг быстро превращается в другой вид спорта. Эффект может быть ошеломительным, если не предпринять соответствующих мер.

— Да ты что! Я прекрасно опускаюсь на глубину!

— Я не думаю.

— Ланс, если мы найдем это затонувшее судно, я пойду с тобой. И прекрати изображать из себя заботливую мамочку-наседку.

Стрейкен не хотел спорить и предложил Кей Ти другой компромисс:

— Может быть, но тогда тебе придется держаться верхних склонов рифа.

— О боже мой! Я покажу тебе свой сертификат, ты увидишь мою квалификацию! Да кто ты вообще такой, чтобы говорить мне, что мне можно делать, а что нельзя? А если ты такой ответственный дайвер, то почему ты ныряешь один, между прочим? Это, кстати, правило номер один.

— Правило номер один — не задерживать дыхание.

— Зануда ты.

Стрейкен улыбнулся.

— У тебя была когда-нибудь декомпрессионка?

— Нет. А у тебя?

— Один раз.

— Плохо было?

— Плохо не то слово.

— Расскажешь?

Кей Ти снова улыбалась, а значит, Стрейкен все делал правильно.

— Это было два года назад на Кюрасао, мой баллон застрял в своде пещеры.

— Да, похоже на тебя, — засмеялась она, — что ты делал в пещере-то?

— Гнался за омаром. Панулирус аргус. Кошмарное чудовище.

— Да? Звучит намного серьезнее, чем хомо сапиенс.

Стрейкен улыбнулся.

— Я попытался высвободиться, но через десять минут понял, что ничего не выйдет. У меня не было выбора. Мне пришлось снять баллон.

— Ты на какой глубине был?

— Сорок три метра. Я был внизу двадцать минут.

— И что было дальше?

— Даже после того, как я снял компенсатор плавучести, я не смог вытащить баллон, так что я всплыл. Я все делал правильно: выдохнул, и только после этого поплыл наверх. Я думал, пронесет.

— А потом?

— А потом появился Пит. Мы разделились, так что он всплыл искать меня на поверхности. Я ждал его в лодке. Я так быстро поднялся, что уровень азота в крови был еще очень высок. Сначала закололо в суставах. Пит на всех парах помчался к берегу и бросил меня на заднее сиденье своего джипа. К этому моменту губы у меня посинели, желудок переворачивался, а голову, казалось, зажали в тиски.

— Звучит ужасно.

— Да это ерунда по сравнению с тем, что началось потом.

— А что началось?

Стрейкен откинулся назад, к Кей Ти, мурлыча от ее прикосновений.

— Моя кровь начала пениться. Буквально. Я выл от боли, скрючившись на заднем сиденье джипа, а азот бурлил в суставах. Хуже всего было в локтях. Я разодрал их до крови. Дорога до декомпрессионной камеры в Виллемштаде заняла двадцать минут, а потом еще четыре часа мучительной боли, прежде чем организм пришел в норму.

— Кошмар.

— Ну да, кошмар, — сказал он, — так что теперь ты знаешь, почему.

— Теперь я знаю почему что?

— Почему ты не опустишься больше, чем на тридцать метров.

Кей Ти не ответила. Умная девочка.

Сумо сообщил, что достигли края квадрата. Они вскочили со своих сидений и встали с двух сторон от него, как парочка нетерпеливых детей. Инструментальная панель судна была очень мудреной. Там были система автопилота, высокочастотное радио, термометр для измерения температуры моря, 72-мильный радар и цифровая навигационная система. Бриллиантом в этой короне был высокочастотный эхолот «Фуруно» с цветным жидкокристаллическим монитором. Сумо с гордостью погладил его перед включением. Он снизил скорость до пяти узлов, чтобы наверняка ничего не пропустить, затем поставил «Морской дух» на автопилот.

Первый квадрат ничего не дал, что было, наверное, как раз очень хорошо. Средняя глубина здесь сильно зашкаливала за тысячу метров. Если они и найдут что-нибудь, то все равно не смогут ничего сделать без подводной лодки. Когда они вернулись на исходный пункт. Сумо перевел судно на сто метров ближе к центру квадрата, и они начали сначала.

Проводить так утро было очень приятно. Они загорали, курили и наблюдали за весело резвящимися в волнах летучими рыбами. Потом вдруг у правого борта появилась стая афалинов, но они исчезли до того, как Стрейкен успел схватить фотоаппарат.

Через час они закончили второй квадрат. Ничего. Стрейкен не беспокоился. Необходимо иметь безграничное терпение, если ты работаешь подводным фотографом. Кей Ти забралась на обзорную башню и углубилась в чтение. Пили спал в кубрике. Сумо был не особенно разговорчив, так что Стрейкен развлекал себя сам: он утащил из камбуза кусок скорлупы кокосового ореха и стал своим ножом вырезать висюльку для Кей Ти. Пятьдесят минут следующего прохода по очередному квадрату, и висюлька приобрела форму. Он поднял ее перед собой, восхищаясь результатами своего труда. Получился очень даже изящный дельфин.

И тут Стрейкен заметил, что они здесь были не одни.

Неподалеку болталось еще одно судно. Немного меньше, чем «Морской дух», оно спокойно плыло по волнам на расстоянии пятисот метров параллельно Керкуллам в направлении Тиомана. Оно не было похоже на рыбацкое. Стрейкен не увидел там ни дайверов, ни их признаков, поэтому решил, что это просто какая-то яхта богатого туриста, возможно, нанятая им на весь день для прогулки вокруг островов. На борту были видны два человека. Оба мужчины, оба белые.

Уже наступил полдень. Жара стояла нестерпимая, и Стрейкен спустился в трюм. Кей Ти пошла за ним. Он подарил ей дельфина и сказал, что это в знак примирения. В ответ она чмокнула его в щеку. Возбуждение захлестнуло его. Она заставляла его чувствовать себя подростком.

После обеда квадраты стали меньше, но эхолот по-прежнему молчал. Минуты ползли, а они продолжали поиск, описывая круги вокруг рифов, как стрелки часов. Скуке противостояли лишь банки охлажденного чая и пачка «Кэмела». И все же они неуклонно приближались к параллельным рифам.

Стрейкен поднялся на капитанский мостик. Он пристально смотрел на эхолот, умоляя его найти что-нибудь. Прибор отражал подводную топографию, пики и впадины, рисуя зазубренную линию по экрану, как кардиомонитор, подключенный к пациенту.

Стрейкен старался не терять присутствия духа. С одной стороны, жизнь была прекрасна. Шлеппи принес ему очередную банку чая, и через один квадрат они достигнут рифов. С другой стороны, Стрейкен начал понимать, насколько призрачны были его надежды. Если тут и было какое-то судно, его наверняка нашли уже давным-давно. Он сдурел, наверное, если вообразил, что откроет нетронутый затонувший корабль. В Микронезии, конечно, время от времени находились какие-то следы Второй мировой войны вроде самолетов, но найти совершенно новый объект так близко к национальному парку — это просто невероятно. Стрейкен поглядел на экран и покачал головой.

В ответ эхолот запищал.

 

39

Звук раздался снова. Прибор что-то обнаружил.

Стрейкен уставился на монитор. На нем просматривался большой объект, по форме очень напоминающий корабль, прямо под корпусом «Морского духа». Стрейкен задрожал от возбуждения и стал звать Кей Ти.

— Мы нашли его! — закричал он. — Мы пришли и, черт возьми, нашли его!

Сумо первым добежал до капитанского мостика. Шлеппи и Кей Ти — за ним. Пили не шевельнулся, он продолжал спать на солнышке, впитывая лучи, как рептилия на камне. Сумо немедленно выключил двигатели, и судно сразу же осело в воду. Минуту стояла полная тишина, слышался только плеск волн о корпус. Сумо и Шлеппи изучали экран эхолота, а Стрейкен раскуривал сигарету. Там точно что-то было.

— Ikan yu paus? — спросил Шлеппи своего дядю.

— Ikan yu paus, — подтвердил Сумо.

И оба они захохотали как безумные.

— Что смешного?

— Смотри, Стрейкен! Твой корабль движется. Может, твой корабль — подводная лодка?

И Сумо чуть не упал со своего стула. Даже складки на шее колыхались в такт его веселью.

— Подводная лодка? Серьезно? — Стрейкен не поверил, но когда посмотрел на экран, понял, что они правы. Объект уже не располагался четко под корпусом. Он переместился метров на двадцать, и писк эхолота стал тише.

— Нет, Ланселот, солнышко. Не совсем. Я думаю, это кит.

— Нет, это не кит, мисс. Это китовая акула. Самая большая рыба в море. — Сумо радостно смотрел на нее. Его большие карие глаза светились от возбуждения.

Если бы Стрейкен когда-нибудь позаботился вести журнал, то получилась бы еще одна энциклопедия «Кто есть кто» в лучших в мире местах для дайвинга; собрание самых поразительных сцен из жизни океана. Он фотографировал чудовищные стаи рыбы-молота у Сипидана, танцующих мант в Палау, стаи сардин у берегов Калифорнии; погружался на Сейшелах, Мальдивах, Карибах и Галапагосе; был везде, кроме Ледовитого океана. За десять лет Стрейкен узнал тысячи видов всякой живности, которые населяли рифы, побережья и открытые моря планеты, но никогда не видел китовую акулу.

Стрейкену было все равно, будут над ним смеяться или нет. Он ждал всю свою жизнь, чтобы увидеть ее, и не собирался выпускать из рук этот шанс. Затонувшие корабли, наследства, тайна Гун Дэтянь и серебряные запонки подождут. Стрейкен склонился над экраном. Вон она, прямо перед ними, двигается как дирижабль. Потрясающее создание, по крайней мере четыре метра в длину и весом все восемнадцать тонн.

Стрейкен скатился вниз в секунды, не обращая внимания на крик Кей Ти подождать ее. Он стал торопливо вытаскивать свои ласты, маску, трубку и фотоаппарат, боясь, что акула уйдет, прежде чем он поменяет пленки.

— Идешь купаться, Эд? — засмеялся Пили, обнажая сверкающие белые зубы. Его разбудили крики. Он потянулся и потер глаза.

— Там китовая акула, Пили. Самая большая рыба в море.

Стрейкен улыбнулся, повторив слова Сумо. Этот факт он выучил еще ребенком. Несколько видов китов были еще больше нее, но они были млекопитающими, а не рыбами. Пили улыбнулся в ответ. На борту поднялась суета, и он, несмотря на то что только проснулся, казалось, уже уловил общее настроение.

Китовая акула все еще была рядом. Она двигалась медленно, поднимаясь к поверхности за едой. Сумо выключил двигатели, чтобы не испугать ее, и «Морской дух» дрейфовал, не отставая от рыбы. Стрейкен и Кей Ти взгромоздились на поручни на корме, готовые соскользнуть в море. Китовые акулы совершенно безвредны, но восемнадцать тонн все-таки не шутка. Однажды друг Пита Зеемана слишком близко подплыл к такой на Коста-Рике. Она сломала ему шесть ребер одним взмахом хвоста. Кей Ти тоже нервничала. Она схватила Стрейкена за руку и крепко ее сжала.

Сумо на медленном ходу подвел корму к боку гиганта. Акула держалась на глубине метров семь. Ее спина была немыслимо кобальтового цвета, усеянная белыми пятнами размером с блюдце. Дорсальный плавник был огромен, с парус виндсерфера. Плавник высунулся над поверхностью, и они спрыгнули в воду, опустили лица вниз и поплыли.

Нырять с маской в открытом океане в такой солнечный день — как будто парить в космическом пространстве. Дна не видно. Стен нет. Нет сторон. Ничто не заслоняет боковое зрение. Глазу не за что зацепиться. Не знаешь, что под тобой или за тобой. Просто голубизна. Богатая, глубокая, непостижимая пустота. Это пугает; у нее нет ни начала, ни конца. Бесконечная, огромная голубизна. И это страшно красиво.

Китовая акула плыла на скорости примерно двух узлов. Они поплыли быстрее, чтобы догнать ее. Стрейкен тяжело дышал в своей маске. Вдруг хвост акулы оказался под ними. Акула была еще больше, чем казалась, когда они смотрели с катера. Один лишь хвост был размером с двухэтажный автобус. Стрейкен и Кей Ти оставались на поверхности, стараясь снизить сопротивление воды.

Акула словно не осознавала их присутствия. Податливая и безвредная, она открывала свой огромный рот и всасывала планктон и отфильтровывала его жабрами чудовищных размеров. Стрейкен сделал глубокий вдох и нырнул. В первый раз он мог задерживать дыхание минуты на три. Если бы он не курил, то это время доходило бы почти до четырех. Мировой рекорд был восемь минут шесть секунд. Такую способность можно развить как любую другую. Этому можно научиться. Стрейкен начал, еще когда был ребенком, во время купаний в ванне.

Приблизившись к голове китовой акулы, он некоторое время всего лишь плыл рядом с ней, обдумывая, с какого бы ракурса ее снять. Условия были не самые лучшие. Плавающие в воде частички отражали свет, а внизу колыхалась стайка планктона: странная форма жизни, представляющая собой важное звено в цепи питания. Они играли в солнечном свете, как мошки в луче фонаря.

Стрейкен рывком отплыл вбок, пытаясь найти подходящее положение, чтобы не оказаться ни слишком близко, ни слишком далеко от огромной рыбины. Умение высчитывать правильное расстояние от объекта — ключевое в подводном фотографировании. Индекс преломления в воде больше, чем на воздухе, так что большинство объектов кажутся на двадцать пять процентов ближе, чем если бы съемка проходила на земле. Даже с 16-миллиметровой полноформатной линзой «рыбий глаз» было невозможно поймать эту акулу в объектив целиком. Он уже использовал двадцать секунд дыхания.

Так как Стрейкен был мастером необычных фотографий, он перестал пытаться сфотографировать акулу целиком, и вместо этого подплыл ей под брюхо. Оно было белое. Своей массой акула заслоняла солнце. Как будто идешь под фюзеляжем «Боинга-747». Две рыбы-лоцман плыли под защитой этого тела и ждали объедков. Стрейкен сделал шесть снимков, глядя вдоль брюха акулы с позиции рыб-лоцманов. Потом он всплыл, чтобы набрать свежего воздуха.

Нырнув второй раз, Стрейкен почувствовал себя смелее. Кей Ти наконец набралась храбрости и нырнула вместе с ним. Они усиленно заработали ластами, чтобы оказаться перед головой акулы. Стрейкен хотел снять ее так же, как ту манту, которая так поразила Верховена: лобовой снимок, который продемонстрирует гигантский размер рта и глотки акулы.

Когда они повернулись, акула пошла прямо на них. Ее пасть отворилась, словно вход в пещеру, и теперь огромная черная дыра неотвратимо надвигалась на ныряльщиков. Стрейкен понял, что в свое время ощутил бедный Иона.

Даже если бы Кей Ти встала ему на плечи, рыбина все равно могла проглотить их целиком. Либо это зрелище было выше ее сил, либо у нее кончился воздух, но Кей Ти отпустила его руку и рванулась к поверхности. Стрейкен остался на месте. Он слышал биение пульса в ушах.

Он отщелкал кадры так быстро, насколько позволила автоматика. В отличие от манты, эта зверюга не собиралась останавливаться. Если она ударит его, то почти наверняка убьет. Даже при скорости два узла ничего хорошего не будет, если человек столкнется с восемнадцатитонной рыбой. Его ребра сломаются как спички, а внутренние органы будут раздавлены как перезрелые фрукты. В последний момент акула свернула влево. Волна от ее движения подхватила и отбросила Стрейкена как соломинку. «Вот это да», — подумал он. Гигантский размер этой рыбы создал целое течение. Он рванулся к поверхности, быстро проплыв мимо ее немигающего глаза.

Они следовали за акулой еще три минуты. Кей Ти приближалась к ней все ближе и ближе. Стрейкен отщелкал почти всю пленку, пока, наконец, Кей Ти не осмелилась протянуть руку и прикоснуться к огромной рыбе. Под водой не крикнешь, и он не мог предостеречь ее от этого. Акула взмахнула мощным огромным хвостом и ушла на глубину. Не имея возможности плыть за ней, они смотрели ей вслед, пока ее длинное тело не растаяло в синеве.

Только после того как китовая акула пропала из виду, Стрейкен понял, что она была не одна.

 

40

Для того чтобы пережить атаку акулы, дайверу надо быть очень невезучим. Стрейкен был знаком со статистикой. У человека гораздо больше шансов погибнуть от удара молнии или удара кокосового ореха по голове. В среднем, нападению акул ежегодно подвергаются восемьдесят пять человек во всем мире. К сожалению, Стрейкен и Кей Ти не погружались с аквалангами, они ныряли с маской. Неравенство было налицо.

Существует три типа атаки акул. Наименее распространенный и самый смертоносный — нападение исподтишка. Акула атакует снизу, так что вы ее не видите. Она быстро всплывает, принимая вас за черепаху или тюленя. Укус рассчитан на то, чтобы вызвать немедленную смерть. Большие белые акулы и акулы-мако — мастера этого искусства. Обычно человек после такого удара не выживает.

Второй тип атаки — «укусить и убежать» — акулы обычно предпринимают в зоне прилива, где плохая видимость. В этом случае шансы спастись выше, потому что, как правило, хищник не возвращается.

Третий тип «ударить и укусить» — самый страшный. Акула приближается осторожно, так что вы ее видите заранее. Она лениво подплывает. Ей любопытно. Она тыкает человека мордой, чтобы посмотреть на его реакцию. Если он покажет ей, что боится, она осмелеет и ткнет его снова. Если не покажет, что боится, она все равно его ткнет. Это будет сопровождаться ленивым, экспериментальным укусом. Практически извиняющимся. Потом она сделает еще один заход. Потом еще и еще. Ее глаза во время укусов закрывает защитная мембрана.

Такой подход обожают акулы-быки, тигровые и океанические белоперые.

Именно одна из таких акул была сейчас перед Стрейкеном и Кей Ти — океаническая белоперая. Немедленно узнаваемая по закругленному дорсальному плавнику, усеянная белыми пятнами. Это не рифовая белоперая акула, это совсем другой вид. Carcharinus Longimanus. На сегодняшний день зарегистрировано только пять случаев нападения океанической белоперой акулы, но в результате только этих пяти нападений погибло больше людей, чем от атак других видов акул. Считается, что именно они стали причиной смерти шестисот моряков с торпедированного американского «Индианаполиса» в 1945 году. Более шестидесяти процентов команды исчезло за две кошмарные ночи. Питер Бенчли рассказывает об этом в «Челюстях», очень хорошо рассказывает. Стрейкен считал, что это, наверное, самый лучший монолог за всю историю кинематографа. А двумя годами ранее погибли сотни итальянских военнопленных, их судно «Нова Скотия» потерпело крушение — их торпедировал немецкий корабль у берегов Африки. И снова свидетели утверждают, что не обошлось без океанической белоперой.

Стрейкен знал о ней все. Большая океанская акула. Рекордный вес — 167 килограммов, такую поймал Рейд Ходжес у берегов Сан-Сальвадора на Багамах в 1998 году. Любимая пища: кальмары, черепахи, скаты и всякий мусор.

Стрейкен и Кей Ти не были похожи на скатов и не пахли как мусор, но Стрейкен не обманывал себя. Он плавал бок о бок с тигровыми акулами, а однажды скормил раненого морского окуня акуле-быку, что было, наверное, самой безответственной выходкой за всю его жизнь. Стрейкен уважал всех акул, но был только один вид, которого он по-настоящему боялся, — Carcharinus Longimanus. Это кошмарная и непредсказуемая тварь, наверное, единственная акула, которая может напасть из чистого любопытства, без уважительной причины и укусить что угодно, просто чтобы посмотреть, аппетитно ли это.

Акула была в пяти метрах от Кей Ти и уже кружила вокруг нее. Стрейкен был в двадцати метрах. Кей Ти находилась у хвоста китовой акулы, пока он фотографировал ее пасть. Белоперая двигалась быстро, Кей Ти ее уже заметила. Стрейкен увидел в глазах девушки страх, многократно увеличенный маской. Ее голова высунулась из-под воды, и она изо всех сил замахала руками в сторону катера, прося о помощи.

Стрейкен поплыл к ней. Акула была возбуждена. Она прекратила кружить и поперла прямо на Кей Ти словно реактивный самолет, летящий на танк противника. Акула пронеслась мимо, развернулась и снова промелькнула совсем рядом с ней. Теперь она плыла зигзагами, готовясь к удару.

Самое важное для Кей Ти сейчас было оставаться спокойной. Она должна была тихо держаться на поверхности, опустив лицо в воду так, чтобы не спускать глазе акулы. Не дрыгать ногами и не махать руками. Оставаться неподвижным в такой ситуации непросто. Океаническая белоперая может укусить с силой одна тонна на квадратный дюйм.

Стрейкен подплыл поближе к Кей Ти и сильно ударил ногой по воде, чтобы отвлечь внимание акулы от девушки. Кей Ти поспешно спряталась за него, и акула бросилась в первую атаку. Она приближалась медленно, в метре под поверхностью. Предыдущие маневры имели разведывательный характер. Теперь акула была осторожнее. «Ударить и укусить».

Держа фотоаппарат прямо перед собой, Стрейкен поплыл ей навстречу. Этим тварям необходимо показать, что ты их не боишься. Надо показать им, кто здесь хозяин. Стрейкен был до смерти напуган, но продолжал движение. Акула была уже в трех метрах от него. В злобно ухмыляющейся пасти белели ряды зубов. Стрейкен уже приготовился стукнуть ее футляром от фотоаппарата. Может быть, она поймет, что пластик совсем не похож на тунец ни запахом, ни вкусом. Он собрался для удара.

Но воевать не пришлось. Моторы «Морского духа» оглушительно взревели. Два двигателя из Детройта, 1080 лошадей каждый. Стрейкен помнил, как Сумо говорил об этом. Вода вспенилась. Океаническая белоперая предпочла спастись бегством, вильнув напоследок хвостом.

Стрейкен повернулся к Кей Ти и показал ей, что все в порядке. Сумо уже тащил ее за руки из воды. Он поднял ее как пушинку, как младенца из ванночки. Стрейкен вылез вслед за ней. Кей Ти дрожала, но улыбалась. «Храбрая девочка, — подумал Стрейкен, — таких поискать». Потом он и сам свалился от смеха на палубу, отчего-то очень довольный собой. Выброс адреналина в кровь давал ощущение парения над землей.

Вскоре они уже наперебой рассказывали остальным, как это было. Стрейкен все еще чувствовал себя три метра высотой и пуленепробиваемым. Ради таких моментов стоило жить. Он бросил случайный взгляд в сторону островов. Другой катер все еще был здесь. Он лег на свой прежний курс. Стрейкен понял, что судно шло не вокруг островов, а ходил кругами вокруг «Морского духа».

 

41

Стрейкену это не понравилось: моря здесь опасны. Он читал в местной прессе о пиратах. Современные пираты не берут корабль на абордаж с саблей в зубах и попугаем на плече. Они догоняют его и прыгают на борте автоматами в руках. Стреляют во все, что движется, а потом грабят корабль и поджигают его.

Но пираты были не единственными злодеями, населяющими эти воды. Они были просто святыми по сравнению с «Абу-Сайаф», исламской террористической группой с Филиппин. В апреле 2000 года боевики «Абу-Сайаф» пробрались в Сипидан, малайзийский дайв-курорт. Стрейкен там был за неделю до этого. Они взяли в заложники двадцать одного туриста, несколько людей из обслуживающего персонала и потребовали выкуп. Когда деньги задержались, они обезглавили малайзийцев-работников отеля, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений.

Стрейкен спустился в каюту за биноклем и велел Сумо и Пили пойти вместе с ним на капитанский мостик. Он хотел услышать их мнение, прежде чем высказывать свою тревогу Шлеппи и Кей Ти. Он крутил колесико настройки бинокля, пока образ другого катера не стал в фокусе. В именах катеров, как и в именах беговых лошадей, часто проявляется дурной вкус их хозяев, и этот случай не был исключением. Катер назывался «Пинг-понг табу». Стрейкен скривился и протянул Сумо бинокль.

— Посмотри-ка. Они кружатся вокруг нас уже несколько часов. Что ты думаешь?

— Он медленнее, чем Сумо.

Сначала Стрейкен подумал, что Сумо хвастается. Но потом понял, что Сумо его успокаивает. Если тот корабль пиратский, то «Морской дух» сможет уйти от него.

— Что еще?

— Они тащат гидроакустический буй.

— Что???

Стрейкен выхватил бинокль и снова поднес к глазам: Сумо был прав. При легкой зыби на море Стрейкен сначала этого не заметил, потому что сосредоточился на катере и его рулевом. Он не увидел ни кабеля, свисающего с кормы, ни оранжевого шара, который прыгал на волнах.

Значит, это вовсе не пираты. И не террористы. Гораздо хуже. Это были люди, изучающие морское дно и снабженные серьезным оборудованием.

— Сумо, давай подойдем поближе и представимся нашим новым друзьям.

— Хорошая идея. Может, они уже нашли ту рыбку-кролика.

Сумо открыл дроссель «Морского духа». Сидящую на стуле Кей Ти буквально отбросило назад, когда они рванули вперед на предельной скорости в тридцать два узла.

Китовая акула увела их в открытое море, и теперь они находились на некотором расстоянии от островов. Между катерами было, по меньшей мере, два километра. Когда они подошли ближе, Стрейкен увидел, как на корме «Пинг-понг табу» появился второй человек и начал втягивать эхолот. Высокий и загорелый, в футболке и солнечных очках. Больше ничего разглядеть было нельзя, кроме того, конечно, что он заметил быстро приближающийся «Морской дух» и очень хотел поскорее смотаться. Там, на судне, скорее всего, тоже гадали, являются они пиратами, полицией или членами шайки «Абу-Сайаф».

Стрейкен стал подгонять Сумо, когда увидел, что «Пинг-понг табу» набирает скорость. Клуб дизельного дыма вырывался из его выхлопной трубы. Потом «Пинг-понг табу» рванулся вперед, оставляя за собой жесткий след, пока несся вдоль берега. Не похоже было, что Сумо может догнать его при таком преимуществе. Он не мог напрямую пересечь канал. У него не было другого выбора, кроме как пойти в обход параллельных рифов. Меньше чем через две минуты «Пинг-понг табу» исчез за ближайшим островом и устремился обратно к Тиоману.

Они не погнались за ним. Преследовать его до тех пор, пока они смогут воспользоваться преимуществом в скорости, было бы напрасной тратой топлива. Хорошее настроение Стрейкена исчезло вместе с «Пинг-понг табу». Он не смог разглядеть человека за штурвалом и очень хотел посмотреть на него поближе.

Было четыре часа дня. Луна уже поднялась. Теперь, когда посторонний катер исчез, Стрейкен хотел возобновить поиски, но Сумо категорически отказался подходить к рифам в это время суток. Даже с электронными датчиками глубины кораллы лучше высматривать невооруженным глазом. У Сумо не было никакого желания продырявить днище «Морского духа» в гаснущем свете дня.

Стрейкен умолял его, но Сумо ничего не хотел слышать. Кей Ти встала на сторону Сумо в споре, и Стрейкену пришлось прекратить на сегодня поиски. А ведь день выдался очень неплохой. Он сделал тридцать снимков гигантской китовой акулы. Потом ему удалось не пасть жертвой любознательности, скорости и красоты одного из самых опасных морских хищников, который определенно напал на него. Он хотел сделать и несколько снимков белоперой акулы, но спасти Кей Ти было важнее.

На ужин они ели сырого тунца. Шлеппи его поймал и освежевал прямо над поручнем. Он промыл рыбу, нарезал кубиками и подал на стол. Это была самая свежая еда из всего, что когда-либо пробовал Стрейкен. Удовольствие портили лишь тревожные мысли о человеке за рулевым колесом «Пинг-понг табу».

Если бы Стрейкен не знал, что Гамильтон практически никогда не покидает свою галерею на Слоун-стрит, он мог бы поклясться, что это был не кто иной, как его крестный отец.

 

42

День второй. День рифов.

Стрейкен проснулся на рассвете. Шлеппи и Сумо уже готовили завтрак. Пили появился вскоре после него, и даже вставшая позже всех Кей Ти поднялась на палубу в семь утра. На завтрак ели свежий фруктовый салат. Через четверть часа «Морской дух» уже скользил по зеркальной поверхности моря к рифу.

Того катера не было. Они его спугнули, и Стрейкен сомневался, что когда-нибудь увидят его вновь. Эти двое были, наверное, учеными, которые тралили гидроакустический буй для каких-то научных целей. Он не мог осуждать их за побег, когда «Морской дух» понесся на них на всех парах. То, что рулевой был похож на Гамильтона, — простое совпадение. Гамильтон был самый сухопутный человек на свете. Он вообще считал, что дайвинг — плохонький клуб где-то в Сохо. Он не узнает, что такое эхолот, даже если ему бросят его под ноги. Стрейкен отругал себя. Просто сказалось напряжение последних дней. Если учесть, что в последние дни он только и думал о Гамильтоне, неудивительно, что тот ему померещился.

Сумо подвез их к точке, где вчера они встретили китовую акулу. Он перепрограммировал автопилот, и катер снова пошел постоянно уменьшающимися квадратами. Первый утренний раунд занял не более получаса. Приближающиеся параллельные рифы были кульминацией поисков. Стрейкена переполняли возбуждение и оптимизм. Параллельные рифы что-то скрывали. Он был абсолютно в этом уверен.

Он оставил Сумо следить за эхолотом и спустился в кубрик, готовить с Кей Ти баллоны. Он решил, что в первый раз она вполне может погрузиться с ним. Ему не терпелось, чтобы Кей Ти поскорее использовала свой воздух, и когда дело дойдет до исследования затонувшего корабля, он сможет делать это один. Пили предложил помочь с оборудованием, но Стрейкен поблагодарил и отказался. Шлеппи укладывал удочки, катушки, наживку в рундуки, и в кубрике они были одни.

Стрейкен взял с собой два гидрокостюма: трехмиллиметровый с короткими штанинами и пятимиллиметровый в виде трико. Вода была теплая, и он предпочел первый. Он был черным, с простым белым логотипом на груди. Не желая выглядеть как немецкий турист, он избегал кричаще ярких цветов, которые были популярны среди студентов на «Коралловом рае».

Он обрадовался, когда увидел, что костюм Кей Ти такой же скромный. Как и большинство предметов ее одежды, гидрокостюм был марки «О’Нилл». Черный, с белыми шевронами на плечах. Он выглядел теплым и далеко не новым. Еще одно свидетельство того, что она опытный дайвер.

Пару лет назад Стрейкен купил новый компенсатор плавучести — надувной жилет, на котором держится баллон. Карманы его были набиты всякой всячиной. Специальная доска, чтобы писать под водой, карманный фонарик, пара перчаток. Еще там были: веревка, надувной буй и маленький контейнер с хлебными крошками. Он регулярно пополнял запасы крошек. Не раз они заставляли застенчивых рыбок не убегать от его камеры куда глаза глядят, а крутиться рядом.

«Морской дух» приближался к рифам. Они уже проплыли мимо канала, разделяющего две гряды скал, и Сумо увеличил скорость, чтобы проскочить быстрое течение. Стенки рифов создали естественное ущелье, и вода устремлялась между ними с жутким напором, как наводнение. Тяга была чудовищная. Большие дизельные двигатели взревели. Сумо позвал Стрейкена обратно на капитанский мостик, когда они проходили мимо левого рифа.

Указатель сообщал, что глубина круто уходила вниз от пятнадцати до тысячи метров. Морское дно было такое же зазубренное, как холмы Тиомана. Сейчас они явно находились над давным-давно потухшим вулканом — недалеко от слияния азиатского и австралийского материковых плато, которые время от времени сдвигались, в результате чего и образовывалось дно с такими резкими перепадами глубины. А значит, надо было ждать и перепадов температур. Стрейкен подумал, что по их каналу проходит большой старый термоклин и нырять будет прохладно. Он решил сменить короткий костюм на трико.

— Канал слишком опасный. Течение слишком быстрое. — Сумо покачал головой и сплюнул за борт.

Стрейкен посмотрел туда, куда указывала вытянутая рука шкипера. Больших волн не было, вроде не так и страшно.

— Я думаю, все будет нормально. Мы прекрасно пройдем, если ты будешь держаться середины.

— Нет. Тут слишком мелко. Вода слишком быстрая.

Ничего себе — пройти весь этот путь и спасовать перед последним препятствием.

— Да все будет нормально, — не отставал Стрейкен, — у тебя больше тысячи лошадей.

— При чем здесь лошадиные силы. Вся проблема в канале.

— Ну Сумо!

Но шкипер не двинулся с места, так что Стрейкен попробовал другую тактику.

— Нам обязательно надо исследовать этот канал. Сколько ты хочешь сверх оплаты?

Кей Ти поднялась к ним на мостик. Она напряженно вслушивалась, ожидая подходящего момента, чтобы принять участие в разговоре. Стрейкен был не против. У нее с Сумо сложились хорошие отношения, и у девушки было куда больше шансов уломать старого быка.

— Никаких денег. Мы не пойдем туда. Там слишком опасно. — Сумо сильно ткнул Стрейкена в грудь указательным пальцем.

Стрейкен пошатнулся. Лицо Сумо вспыхнуло от гнева. Он почти остановил «Морской дух». Лучше, чтобы обе руки были свободны, на случай, если его клиент начнет испытывать удачу.

Стрейкен не стал. Сложилась какая-то дурацкая ситуация. Тупик. Судя по выражению лица Сумо, скорее замерзнет ад, чем он поведет свой катер через этот канал.

И он был, конечно, прав. Если бы судно принадлежало Стрейкену, то он, скорее всего, тоже не сунулся бы туда. Коралл острый и местами между ним и поверхностью воды было не более двух метров. По течению или против него, им пришлось бы идти на постоянной скорости, чтобы наверняка и меть достаточную тягу против течения. Самая глубокая часть канала была шестьдесят метров. Глубина вокруг — несколько тысяч. Вода устремлялась по ущелью со скоростью примерно двенадцать узлов в час. Если они пойдут медленнее, то катер может быстро уйти в сторону. А обходить торчащий коралл может быть в этих условиях очень опасно.

Стрейкен понял, что и дайвинг тут не получится по той же причине. Подводные течения служили причиной гибели дайверов чаще, чем что-либо другое. Трое из четырех человек гибнут в Женевском озере каждый год. Там течение Роны тихое, как воскресная прогулка. Здесь — как олимпийский забег. Это прямой путь к смерти. Течение утопит его в считанные минуты. Попав под воду, он может уже не всплыть никогда, разве что где-нибудь в Перу в виде полуобглоданного тела, распухшего и разлагающегося.

Он объявил о своем решении остальным, но предположил, что оптимизм терять рано. Тот факт, что сюда так трудно подобраться, убеждал его, что этот канал хранит секрет его деда. Внешние стены рифа, наверное, люди посещали много раз, но не нашлось сумасшедшего, который погрузился бы в сам канал. Если там и есть какое-то судно, оно, скорее всего, до сих пор обнаружено не было.

В мозгу Стрейкена уже формировалась некая идея.

— Сумо, у тебя на борту есть еще какой-нибудь эхолот?

Сумо погладил «Фишфайндер» своей огромной лапищей.

— Это самое лучшее, что может быть.

— Да, конечно, я и не сомневаюсь. Но мне нужен другой. Есть у тебя запасной? Который не прикреплен к днищу корабля?

Сумо так посмотрел на Стрейкена, словно тот плюнул ему в тарелку. Затем он улыбнулся, его глаза превратились в маленькие щелочки.

— Конечно, у Сумо есть все.

Он отдал быструю команду Шлеппи. Через две минуты его маленький толстый племянник вернулся с белой пластиковой коробкой и разложил ее содержимое на палубе. В середине, вложенные между двумя пенопластовыми пазами, лежали маленький эхолот и переносной компьютер. Длинный провод в рукаве был свернут вдоль краев коробки. Шлеппи быстро смонтировал части. Эхолот был прикреплен к одному концу рукава, компьютер — к другому.

— Что это такое? — спросила Кей Ти.

— Эхолот. Гидроакустическая станция. — Сумо спотыкался на словах из-за своего сильного акцента, — обычно мы прицепляем его к бую и тащим за лодкой. Как тот, что мы видели вчера.

Именно это им сейчас и было нужно. Подводные лодки используют модели побольше, чтобы охотиться за вражескими судами. Эхолот испускает ультразвуковой импульс. Потом слушает. Импульс отражается от больших объектов, и компьютер ловит сигнал. Сумо обычно использовал эту модель, чтобы найти большого марлиня, рыбу-парусник или рыбу-меч. Стрейкен сейчас надеялся найти с его помощью затонувший корабль своего деда.

— Какой радиус действия? — спросил он.

— Пятьдесят метров.

Стрейкен посмотрел на канал. Он был длиной со спринтерскую дорожку, шириной — в три раза больше. Им придется сделать несколько «забегов».

— Сумо, я хочу, чтобы ты выпустил нас на входе в канал. Мы поплывем на своих компенсаторах и потащим с собой эхолот. Если там что-то есть, он его засечет.

Остальные смотрели на него так, будто он бредит. Стрейкен не обращал внимания. Это может сработать. При отсутствии других лучших идей терять им было нечего.

— Как только нас подхватит течение, объезжай риф с внешней стороны. Подберешь нас на том конце. Мы сможем снизить скорость в пятидесяти метрах от выхода. Подожди нас там и брось веревку, когда мы выплывем.

Показывая, что его решение не обсуждается, Стрейкен спустился в кубрик, надел компенсатор на плечи, расправил ремни, продул клапан. Кей Ти решила, что его идея стоит того, чтобы попробовать, и тоже спустилась, чтобы переодеться. Она передала ему эхолот и надела костюм. Сумо повернул «Морской дух» к каналу.

Игра началась.

 

43

Когда они подошли поближе, Сумо развернул катер на сто восемьдесят градусов и кормой вперед стал приближаться к течению. Течение дергало катер, и шкипер с трудом шел по прямой. Стрейкен видел, как он яростно выкручивает штурвал. Чем ближе они подходили к каналу, тем громче ревели двигатели. Они двигались мелкими рывками.

— Давай, давай, давай! — заорал Сумо.

Держась за руки, Стрейкен и Кей Ти пробежали через кубрик. Они не стали задерживаться, чтобы открыть ворота, они просто перепрыгнули через перила. Сумо открыл дросселя, когда они еще были в воздухе. Двигатели отдали все, что у них было. Стрейкен и Кей Ти плюхнулись в воду в клубе дизельного дыма, но под водой они пробыли недолго. Стрейкен едва успел бросить в воду позади себя эхолот, как течение подхватило их.

Кей Ти была в восторге. Она кружила вокруг него, плескала Стрейкену в лицо. Поток нес их как щепки, и они летели в открытый океан со скоростью двенадцать узлов в час. Стрейкен поймал ее за руку, но ни на миг не отрывал глаз от компьютера. Сумо выбросил их на левой стороне канала, и они прошли уже половину его длины. Эхолот испускал импульсы на пятьдесят метров. Трех равномерно проведенных рейсов будет достаточно.

Через минуту их вынесло в спокойную воду. Эхолот ничего не уловил, но после такого приключения невозможно было унывать. Они обменялись приветственными жестами, поднявшись обратно на борт.

— Ну как? Есть чего? — спросил Шлеппи, когда Стрейкен плюхнулся на стул.

— Нет, — сказал он, — ничего.

— Будем еще?

— Будем.

Шлеппи рванул обратно на капитанский мостик сообщить Сумо новости. Стрейкен заорал, чтобы он не спешил, ему надо отдохнуть. Он закурил сигарету и выпил стакан чая со льдом. Через десять минут они были готовы к следующему заходу.

На этот раз Сумо выбросил их в середине. Течение здесь было немного быстрее, и он не стал так долго ждать, чтобы отдать команду прыгать с кормы в воду. Они испытали такой же восторг, как и в прошлый раз, когда течение подхватило их. Они понеслись по каналу, набирая скорость.

«Морской дух» догнал их по другую сторону рифовой стены. Стрейкен не отрывал глаз от компьютера. А вдруг они что-нибудь найдут? Что тогда? Сумо категорически отказывался вести катер по каналу. Это была значительная проблема, но не было выбора, кроме как закончить начатое. Но и во второй раз, как и в первый, они ничего не обнаружили.

Уставшие и разочарованные, они решили как следует отдохнуть, чтобы восстановить силы. После позднего ланча и сиесты они повторили заплыв по каналу в третий и последний раз. В этот раз Стрейкен и Кей Ти проплыли по правой стороне. Течение было медленнее. Отлив нес поток воды обратно, и они высадились с другой стороны. К этому времени прелесть новизны уже исчезла, и Стрейкен страшно хотел, чтобы эхолот зазвучал.

Скользя по воде к Керкулла-Кетам, он сообразил, что канал располагался прямо перпендикулярно материку. Он вспомнил карту. Это место называлось Драконовым мысом, и он теперь понял, почему. Камни высовывались из моря, образуя длинную цепь. Они постепенно поднимались плотной грядой, которая вылезала на берег. Со стороны она походила на хвост ящерицы. По мере того, как показывались другие камни, можно было различить тело и голову. Очень точное название.

Внезапно Стрейкен сообразил, как его дед смог так точно определить координаты. Если корабль утонул в канале, то он ушел под воду прямо напротив Драконового мыса. Стрейкен уставился в компьютер, умоляя его найти корабль.

Но тот не нашел.

Кей Ти и Стрейкен кружили в своих жилетах, ожидая, пока их подберет «Морской дух». Они обменялись мрачными взглядами. Никто не произносил ни слова. Почувствовав, что сейчас неподходящее время пытаться развеселить Стрейкена, Кей Ти сделала самую разумную вещь, которую только смогла. Она закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо солнцу.

Измученные, они спустились по ступеням в кубрик. Шлеппи унес эхолот и вернулся с чашками зеленого чая и кусками кокоса. Поднялась луна. Через два часа стемнеет. Стрейкен сидел в кубрике и думал, что делать дальше. Катер был нанят еще на один день, хотя в общем-то делать здесь нечего. Если они уедут сегодня, то сэкономят кучу денег. Эхолот ничего не нашел. Три заплыва по каналу доказали, что там ничего не было. Место, которое столько обещало, ничего не дало. Он начал думать, что вся поездка сюда — пустая трата времени.

Стрейкен мог бы неплохо прожить, экономно расходуя свои деньги и по-прежнему занимаясь фотографией. Вместо этого он пустился на поиски иголки в стоге сена. В результате — ни затонувшего корабля, ни сокровища. Никакого горшочка с золотом в конце радуги. Всего лишь смертоносный канал с песком и морской водой. Чувство опустошенности заполнило душу. Его последняя надежда устроить сафари на Карибах исчезла без следа.

Как и все прочее свое хозяйство на борту, Сумо содержал переносной эхолот в прекрасном рабочем состоянии. Если бы в канале лежало что-нибудь большое, эхолот обязательно бы его уловил. С другой стороны, и дед его не мог ошибиться. Гамильтон подтвердил, что корабль затонул где-то у берегов Малайзии, и Стрейкен не мог себе представить, что его дед был не прав.

Стрейкен вспомнил книгу на полке у Молли. «Корабли, затонувшие во время Второй мировой войны». Может быть, заглянув в нее, он узнал бы, что корабль давным-давно обнаружили и подняли. Вполне возможный вариант. Японское и британское правительства должны были знать об исчезновении корабля. И оба очень желали его найти. Да и британская разведка, скорее всего, допрашивала его деда.

Сказал ли дед им о том, где корабль? Очень маловероятно, решил Стрейкен. Зачем тогда понадобилось делать запонки? Зачем сочинять ту загадку, если игра уже закончилась? Нет, Стрейкен был уверен, что его дед убедил своих начальников, что понятия не имеет, где корабль. Это было легко. «Было темно, сэр. Меня течение несло много миль, прежде чем выбросило на берег. Я не могу сказать, сэр. Там был какой-то остров, один».

Должно быть какое-то объяснение. Может, координаты отмечали вовсе не место кораблекрушения? Может, они означали иное событие из прошлого его деда? Может, координаты правильно обозначали место, но надо было искать не затонувший корабль, а что-то другое? А может, это вовсе не географические координаты, а какой-то код, который он просто не позаботился разгадать?

«Просто не позаботился». Слова пронзили Стрейкена как пули.

Он медленно свыкался с этой мыслью. Он ошибся. Решение загадки было изящное, но неверное. Его отбросило в начало игры. Ему еще раз придется тщательно проанализировать стихотворение, одну проклятущую строчку за другой.

Стрейкен закурил сигарету. Он не знал, что делать. Целых полчаса он просто сидел и курил. Если бы он не был столь поглощен своими мыслями, ему, наверное, показалось бы странным, что Пили Паранг сидит за рацией и передает какое-то сообщение.

 

44

Стрейкен сидел в раздумье.

Кей Ти вышла из главного салона. На ней был обычный синий саронг. Бриз подхватил тонкую ткань и закрутил вокруг ее ног. Она подобрала складки, и Стрейкену на секунду открылись ее красивые стройные ноги. Сердце его забилось чуть быстрее. Кей Ти никогда раньше не казалась ему такой красивой.

Эта девушка завораживала его. Даже если она и была расстроена разрывом с Майком, со Стрейкеном она вела себя совершенно естественно. Как будто ей было нечего скрывать и нечего доказывать. Настоящая женщина. Она была одновременно мягкой и сильной. Обычно отважная, она могла быть доброй и спокойной. Стрейкен глядел на нее, и ему казалось, что он знает ее всю жизнь.

За последние два дня они сблизились. Стрейкену нравилось, в каком направлении движутся дела, но после выговора насчет своего изначального поведения он ни за что в жизни теперь не сделал бы первый шаг. Он улыбнулся ей, давая понять, что, несмотря на его заявление, она абсолютно в его вкусе, и она ответила тем, что стала смелеть на глазах. Когда она села рядом с ним, их бедра соприкоснулись, и ни один из них не отодвинулся.

Накануне вечером они просидели допоздна, разговаривая о Кюрасао. Стрейкен рассказал о своих планах построить скромный домик на пляже в бухте Святого Михаила. О своих мечтах купить катер и учредить бизнес по фото-сафари вокруг Арубы и Бонайре. Кей Ти еще не знала о смерти Молли Ньюкрис и последующих событиях. Он не хотел портить вечер.

— Не грусти, Ланселот. Давай-ка мы с тобой нырнем, а?

Был второй день, четыре часа. Они потратили уже около тысячи долларов и еще даже не надевали аквалангов. Она права, подумал Стрейкен. Дайвинг сейчас поможет ему расслабиться.

Он позвал Сумо и попросил его подойти поближе к внешнему выступу левого рифа, на безопасную сторону стены, обрамляющей канал. Стрейкен пристально вгляделся в воду. Риф круто уходил вниз. Стрейкен не хотел, чтобы катер бросал якорь — это повредит кораллы, так что он велел Сумо просто держаться их следа из пузырьков. Они погрузятся на глубину двадцать метров. Сорока минут будет более чем достаточно.

Все еще в мрачном расположении духа он надел гидрокостюм и прыгнул с кормы. Кей Ти, как обычно, его опередила.

Они спускались вдоль рифа. Это было сногсшибательное погружение. Видимость приближалась к тридцати пяти метрам. Кораллы росли густо. Морское дно было усеяно морскими звездами, морскими огурцами и пустыми раковинами моллюсков. Косяки рыб-бабочек кружили вокруг них, как падающие листья. Рыба-игла спряталась в стайке прозрачных мальков. Чуть подальше от рифового склона серебром мелькали рыбы побольше.

Стрейкен почувствовал, что напряжение уходит. Абсолютную тишину нарушало только его дыхание. В этом покое все проблемы и огорчения теряли свою остроту. Наследства, обвинения в изнасилованиях, редакторы «Нэшнл джиографик», вероломные крестные отцы и инспектора Интерпола не имели никакого смысла в подводном Эдеме. Этот риф как ничто другое был способен поднять Стрейкену настроение. Через несколько минут ему станет совсем хорошо.

Мимо, своими характерными рывками, проскользнул спрут. Стрейкен вытянул руку, чтобы дотронуться до него, и тот рванулся вниз, к усеянному галькой выступу. В нетерпении увидеть спрута снова Кей Ти быстрее заработала ногами, направляясь за ним. Стрейкен не отставал, увлеченный восторгом в ее глазах.

Спрут спрятался в камнях, так что Стрейкен вынул из кармана жилета фонарик. Камни покрывали площадь размером с футбольное поле. Когда-то в течение последних ста лет здесь был обвал, когда обычно неподвижное дно океана сдвинулось. Стрейкен приготовил фотоаппарат. У спрутов есть способность менять окраску, и можно сделать потрясающе яркий кадр. Стрейкен уставился в трещину. Луч фонаря сделал небольшой просвет в темноте, так что он сунул руку в дыру, чтобы заставить спрута вылезти.

Даже для импульсивного Стрейкена поступок был глупым. Насмерть перепуганный, спрут выпустил чернильное облако и пронесся мимо него. Стрейкен прижал руку к скале и выронил фонарик. Тварь неблагодарная, подумал он, я бы тебя прославил.

Стрейкен снова просунул руку в дырку. Ничего. Он начал расшатывать камень в надежде высвободить фонарик. Камень был размером с мяч. Чтобы сдвинуть его, потребовались все силы. Наконец он зашатался, и вещество, скрепляющее кораллы, начало трескаться. Он показывал Кей Ти плохой пример, но фонарик был дорогой, и тут оставлять его не хотелось. Особенно теперь, когда контракт с «Нэшнл джиографик» оказался в таком подвешенном состоянии. Верховен почти наверняка уже представился Мак-Коли Джилкристу. Будущий доход Стрейкена, уже не говоря о его репутации, висит на волоске.

Кей Ти постучала его по плечу и погрозила пальцем. Стрейкен ощетинился. Он в дело охраны природы вложил гораздо больше, чем обычный человек. И ему не требовалась лекция, чтобы узнать, что наносить ущерб коралловому рифу нехорошо. А утрата фонарика грозит нанесением ущерба его кошельку. Кроме того, если не его фотографии, люди не узнают, что им, собственно, надо охранять. Короче, он заслужил право выломать камень-другой. Невозможно было сейчас объяснить Кей Ти все это, так что он нацарапал на шиферной доске: «Просто помоги мне».

Она не стала.

Да и не важно. Камень, наконец, ослабил сопротивление. Он отвалился, подняв вихрь кораллового песка. Под водой все гораздо легче, и Стрейкен отодвинул его в сторону. Камень покатился вниз, как пустые санки, увлекая за собой мелкие камушки, и исчез в пустоте. Ни Стрейкен, ни Кей Ти не ожидали, что они обнаружат на месте пролома.

Дайв-инструкторы называют их «закрытыми пустотами выше человеческого роста». Стрейкен называл их пещерами.

 

45

Открывшаяся пещера походила на вход в могилу. Зияющая черная дыра разверзлась под ними. Они заглянули в нее. Частицы поврежденного коралла летели в бездну, как снежинки. Стрейкен и Кей Ти переводили взгляд от дыры друг на друга и обратно. Фонарик Стрейкена исчез. Он упал так глубоко, что даже его свет был больше не виден; очевидно, дно очень далеко внизу. Похоже, они находились на верху кратера старого вулкана. Стрейкен протер дощечку и написал для Кей Ти: «Другой фонарик. В моей сумке. Привяжи и спусти мне на тросе. Я скоро».

Она взглянула, словно говоря, что не подписывалась бегать по его поручениям, так что он послал ей несколько воздушных поцелуев и посмотрел преданно, как спаниель. Она отобрала у него доску и написала ответ:

«Ладно. Только недолго. И не лезь в пещеру».

Он кивнул. Это было одно из первых правил дайвинга. Не забирайся в ограниченные пространства, если ты недостаточно натренирован. Если у тебя нет соответствующего оборудования. Если у тебя нет хотя бы одного напарника.

Было еще второе правило. Для него оно было не менее важным. Не вздумай ослушаться Кей Ти Люкер, если не хочешь строгого наказания. Он уже воображал, в какую Кей Ти придет ярость, если узнает, что он исследовал пещеру без нее. Но он не горел желанием еще раз застрять. Все, чего Стрейкен сейчас хотел, это света, чтобы посмотреть, может ли он в принципе вернуть свой фонарик.

Кей Ти подалась наверх. Стрейкен поймал ее за ногу и стянул вниз. Они были под водой уже пятнадцать минут. Он показал на часы, потом поднял пять пальцев, затем три. Три минуты каждые пять метров: стандартная остановка, и важнейшая процедура после каждого погружения больше, чем на восемнадцать метров. Без этого тело не сможет освободиться от азота. Избыток азота в крови приводит к декомпрессионной болезни, ДКБ.

Кей Ти округлила глаза в знак того, что она не забыла. Затем взмахнула ластами и, съездив ему по уху, уплыла. Он послал несколько воздушных пузырей ей вслед и затем сел ждать. Это каменное поле не выделялось разнообразием населявших его живых существ, но Стрейкен знал, что если получше всмотреться, то и здесь можно найти что-нибудь стоящее для фотографирования.

Он поднял еще один камень, поменьше, и нашел молодую рыбу-камень, замаскированную под цвет морского дна. Она была примерно десять сантиметров в длину, но даже при таком размере — гораздо опаснее для жизни, чем вчерашняя белоперая акула. У рыбы-камень тринадцать дорсальных хребтов вдоль спины, и каждый снабжен ядовитой железой, которая при надавливании выпускает порцию яда. У Стрейкена не было ни малейшего желания на нее надавливать. Он настроил свой фотоаппарат и сделал три снимка. Свет был не очень хорош из-за все еще плавающей вокруг после падения камня твердой взвеси, так что его маленькая рыбка-камень не будет большим достижением. Жаль, потому что она оказалась очень послушной моделью: лежала абсолютно неподвижно и никак не реагировала на вспышку.

Между тем соблазн залезть в пещеру рос внутри него. Только взглянуть одним глазком. Любопытство не давало ему покоя. Беглый осмотр ничего не изменит. Он проехал полмира, чтобы совершить это погружение, и вот он здесь, занимается всякой ерундой, ползает туда-сюда вместо того, чтобы взять и войти.

Кей Ти, скорее всего, еще где-то поднимается. Запасной фонарь не появится еще несколько минут. Кроме того, Стрейкен измерил дыру, и она оказалась довольно широкой. Не было опасности, что баллоны застрянут, как застряли на рифе Ха-Ха. Только одним глазком. Кей Ти никогда не узнает.

Он подождал момента, когда, по его расчетам, она должна была выйти из воды, и завис прямо над дырой. Затем выдохнул и опустился между камней.

Он как будто попал в другой мир. Из дыры бил свет, и его было достаточно, чтобы определить, что он находится под сводом большой пещеры. Он расходился во все стороны, как купол собора. Лишенная солнечного света, вода здесь была на несколько градусов холоднее. По той же причине она была потрясающе чиста. Планктон и водоросли не могли расти без солнечного света. Стрейкену показалось, что он опустился в жидкий кристалл.

Ответственные дайверы придерживаются правила третей. Одна треть на дорогу туда, вторая на дорогу обратно, третья на непредвиденные случаи. У Стрейкена оставалось две трети воздуха, и он счел, что этого достаточно. Потребление воздуха определяется несколькими факторами. Техника и способности легких — это первые два. Страх, холод и глубина — остальные. Стрейкен не беспокоился о первых двух: проблему представляли только остальные. Он может очень быстро израсходовать весь воздух. Это означает, что взглянуть на пещеру надо будет именно одним глазком и быстро.

Он поплыл вниз, перебирая ластами, в нетерпении увидеть, как глубоко уходит вниз эта пещера. Сердце стучало в груди. Света его фонарика так и не было видно. Стрейкен подумал, что, может, он зарылся в песок на дне. Тут точно есть что-то интересное, он это знал и все. Стрейкен проверил глубиномер. Сорок метров. Сорок пять. Над ним выход светился как ореол. Он плыл вниз, следуя за солнечным лучом, который тоже впервые исследовал пещеру. Стрейкен спускался ниже и ниже, как будто входил в часовню.

По мере того, как Стрейкен опускался, солнечный свет становился слабее. Луч окончательно исчез на глубине пятидесяти метров. Не испугавшись, Стрейкен устремился во тьму. Он сдерживал страх, уверяя себя, что найдет дорогу обратно в любой момент. Как только захочет, он просто начнет подниматься, пока не найдет луч солнечного света. На этом чувстве он продержался ровно три метра. Потом испугался.

Пещера была не просто темной, она была сама чернота. Черная, как смола, покинутая людьми выработанная шахта. Стрейкен был в космосе. Он был невесом и так далеко от естественной среды обитания людей, насколько это только возможно. Стрейкен вытянул руки вперед для самозащиты. Он не знал, против чего. Он мог быть в нескольких дюймах от чего угодно. От острых зубцов скалы. От холодного течения. Может, он плывет сейчас вниз по расселине: тупик, такой узкий, что скоро будет не развернуться, чтобы плыть назад.

Стрейкен не видел ничего; ни собственной вытянутой руки, ни циферблатов на своих приборах. Он измерял глубину в уме. Один взмах ластами — метр. Пятьдесят три, пятьдесят четыре. Ничего. Сплошная чернота вокруг. Он решил, что опустится до шестидесяти.

Все, что сейчас он знал, это то, что он открыл впадину, соперничающую с Марианской. Расположенные на юго-западе Гуама, Марианские острова были совсем недалеко отсюда. Предполагалось, что их глубина — примерно одиннадцать тысяч метров. Стрейкен сейчас был на пятидесяти семи. Ему еще долго двигаться, прежде чем он побьет какие-нибудь рекорды. Все так же в черноте, все так же на ощупь. Все тот же звук дыхания, напоминающий порывы ветра в ночи. И страх — его единственная связь с реальностью.

Тьма была полной. Он слишком сильно рисковал. Пятьдесят восемь. Они смогут вернуться со специальным оборудованием. Пятьдесят девять. Фонарики, флаеры. Шестьдесят метров. И с подходящим гидрокостюмом, который будет удерживать тепло. Шестьдесят один. Его начало трясти от холода. Пора возвращаться. Шестьдесят два. Погружение отчасти удалось. Он нашел подводную пещеру, которая заслуживала дальнейшего исследования. Шестьдесят три. Ничего позорного не будет, если он сейчас развернется. Шестьдесят четыре. Так, все.

И вдруг, как только Стрейкен вычислил, что находится на глубине шестидесяти пяти метров, его рука наткнулась на что-то твердое. Он плыл не быстро, но удар стал полнейшей неожиданностью, и Стрейкен отпрянул в ужасе. Он крепче сомкнул губы вокруг регулятора. Его дыхание оглушительно громко отзывалось в ушах.

Когда человек идет ночью в туалет, то ради предосторожности вытягивает руки перед собой. Если он налетает на что-то, он знает, на что. Он шепотом ругается, но его адреналин при этом не подскакивает до тошноты. Он не вдыхает воздух, как будто это его последние вдохи. Он не размахивает руками, чтобы выпрямиться. Стрейкен все это проделал, что стоило ему ценного воздуха.

Он шарил руками в темноте. Вот оно. Грубая поверхность. Возможно, скала. Он достиг дна. Он провел рукой по этой поверхности в третий раз. Вдруг его сердце застучало сильнее. Что бы там ни было под его рукой, оно было не природного происхождения и казалось бесконечным.

Стрейкен проплыл пару метров влево, не отрывая руки от поверхности. Он понял, из чего она сделана. Это был не камень, не скала. Стрейкен постучал по ней костяшками пальцев. Раздавшийся звук был жутко громкий. Металлический глухой звук. Он отразился от стен пещеры, как звон погребального колокола. Сомнений не было: то, на что он натолкнулся, было сделано из стали.

Стрейкена пронизал восторг, и его воображение буйно разгулялось. Он хотел исследовать дальше, но у него кончался воздух. У него не было света. Без света дальнейшее исследование бессмысленно. Ему надо подниматься. Он уже развернулся, как вдруг вспомнил о своем фотоаппарате. Когда Стрейкен не снимал, фотоаппарат был просто продолжением его тела. Он знал, как с ним обращаться даже с закрытыми глазами. Он знал, как обращаться с ним в темноте.

Он установил вспышку на максимальную яркость. Придвинув объектив вплотную к металлической плите, он нажал на затвор. Все вокруг немедленно наполнилось ярким белым светом. Как молния в темной и бурной ночи.

Стальная плита была невероятно огромной и вся покрыта ржавчиной. Стрейкен увидел заклепки. Плита круто уходила вниз, и Стрейкен понял, что до дна еще не добрался. И вдруг все исчезло. Тьма вернулась. Еще более непроницаемая, чем раньше, потому что он утратил ночное зрение, которое у него появилось во время погружения.

Стрейкен проплыл вниз и налево. Он держал руку на плите, следуя вдоль нее. Она постепенно заворачивалась и вдруг кончилась. Рука ощупывала кромку грани. К этому моменту Стрейкен уже знал, что это такое. Он выпрямился. Он вытянул руку с фотоаппаратом во всю длину и снова нажал на затвор.

Пещера осветилась белым светом еще раз. На крохотную долю секунды. Но ему хватило. Хватило, чтобы признать: его теория верна. Хватило, чтобы понять, что именно он нашел. Там, в углу его зрения, в тридцати метрах от него. Моментальная фотография из истории. Одинаковые дула зенитных пушек, ржавеющие на палубе японского корабля.

Эд Стрейкен нашел свое наследство.

 

46

Пили Парангу потребовалось ровно сорок пять секунд, чтобы захватить «Морской дух». Когда Стрейкен и девчонка оказались под водой, с остальными справиться было несложно. Элемент неожиданности и револьвер Сумо — вот и все средства, которые он использовал.

Он стянул револьвер из шкафа в кубрике сегодня днем, а потом спрятал в салоне, чтобы он был под рукой, когда придет время. Пили подождал, пока дайверы пробудут под водой десять минут, прежде чем сделать первое движение. Он знал: как только они опустятся больше, чем на восемнадцать метров, им понадобятся остановки, прежде чем они смогут вернуться на поверхность. Это давало ему по крайней мере пять минут, чтобы приготовиться к их возвращению.

Пили Паранг ненавидел Стрейкена всем своим существом. Ненависть сочилась по его венам вместе с кровью, делая ее черной, как чернила. Эд Стрейкен. Человек, который их продал. Человек, на чьей совести смерть Руни.

Гранильщик драгоценных камней видел это собственными глазами и поклялся жизнью своего ребенка. Пили переписывался с ним, пока сидел в тюрьме, заставляя его рассказывать эту историю снова и снова, пока не запомнил каждую деталь. Пока не смог представить все произошедшее в тот день так четко, будто сам был очевидцем.

Жаркий вечер в Куала-Лумпуре. Битком набитый бар. Его брат Руни в футболке, болтает со Стрейкеном и двумя другими курьерами. Они пьют пиво. Стрейкен выходит из бара позвонить по мобильному. Через минуту в бар вламываются полицейские, которые проникли через пожарный выход и заднюю лестницу. Стрейкен возвращается, чтобы убедиться, что его сигнал получен. Затем он разворачивается и убегает, как трус. Руни дрался храбро, сказал Анвар. Он отбросил нескольких полицейских, но в конце концов они его одолели. Полицейские продолжали его бить еще долго после того, как он потерял сознание, а когда его тащили прочь, он был безвольным, как тряпичная кукла. Пили ничего не знал об этом несколько дней, а к этому времени судья Верховного Суда постановил отключить его брата от аппарата жизнеобеспечения.

И виноват в этом был Стрейкен.

Эд Стрейкен. Человека, которого Пили уже не рассчитывал увидеть, послал сюда сам Господь Бог. А какие еще тут могут быть объяснения? Стрейкен появился с другого конца света. Он приехал на Тиоман и принялся его искать, называя себя другом. Это был подарок; Бог хотел, чтобы Пили отомстил за своего брата.

Сначала Пили задумал совершить возмездие сразу же, но потом решил, что лучше подождать. В честной борьбе Стрейкен его победит, но вот в нечестной Пили превосходит его во много раз, и если он будет терпелив, то окажется сильнее. Шансы быть схваченным полицией на маленьком острове высоки. Люди будут говорить. Люди будут задавать вопросы. Так что когда он увидел, как Стрейкен смотрит на «Ариадну», идея убить его в море показалась прекрасной в своей простоте. Если он нападет на Стрейкена на Тиомане, все закончится очень быстро. Его ненависть углублялась и обострялась в течение десяти лет, уж несколько дней он теперь подождет.

Как только Пили узнал, что Стрейкену нужен катер, попасть на одно судно с ним оказалось легче, чем он предполагал. Месть — понятие японцам хорошо знакомое, и Вакахама быстро отпустил его. Тем не менее любовь Сумо к американским долларам оказалась сильнее, чем его неприязнь к нежеланным гостям. Но даже тогда Пили выжидал, демонстрируя невиданное самообладание, пока не понял, что именно собирается делать Стрейкен. Когда он наконец это узнал, больше не было причины продолжать маскарад. Пили знал Керкуллы и, хоть сам и не был дайвером, вырос среди людей, которые рыбачили на этих островах годами. Не было здесь никакого затонувшего судна. Миссия Стрейкена — дохлое дело: питаемая жадностью галлюцинация.

Пили был отчасти разочарован. Он испытывал какое-то злобное уважение к рыцарскому духу Стрейкена. На минуту, не больше чем на минуту, он позволил себе поверить, что эта поездка может принести ему не только возможность отомстить. Но теперь, зная, что делает Стрейкен, он раздраженно прогнал глупые мысли. Ни на чем тут не разживешься, и это означало, что нет причины откладывать задуманное.

Приступая к выполнению своего плана, Пили улыбался про себя. Он не был уверен, откуда взялась эта идея, но считал ее великолепной. Его месть будет настоящим спектаклем. Пир возмездия из двух блюд. Конечно, пострадают и невинные люди, но, принимая во внимание особые обстоятельства, это было приемлемо. Пили знал Сумо и Шлеппи много лет, но они были с материка и приезжали на Тиоман только во время туристского сезона. Они не были его друзьями, просто знакомыми. В контексте его мести их жизнями можно пренебречь.

Гигантский шкипер сидел к нему спиной на капитанском мостике. Он слышал, как Пили поднимается к нему, и приветствовал его, не оборачиваясь. Это ошибка, которая дорого ему обойдется. Пили чувствовал смутную абсурдность ситуации, стоя на закругленной скамье позади капитанского стула. Только так он мог нанести нужный удар. Рукоятка револьвера со страшной силой опустилась на затылок Сумо. Тот обмяк, не издав ни единого звука. Теперь он лежал, растянувшись на приборной доске, неподвижный и тяжелый, как туша убитого зверя. Пили схватил его и оттащил от пульта управления. Затем он пошел за Шлеппи.

Он нашел его в главном салоне. Шлеппи стоял в камбузе, резал кубиками рыбу и готовил карри. Он увидел Пили с револьвером и сразу понял, что речь идет о жизни и смерти. Пили поразился смелости мальчика, в глазах которого страх вспыхнул лишь на секунду. Пили заметил, как Шлеппи сжал нож. И спустил курок.

Пуля угодила Шлеппи куда-то в верхнюю часть тела, он развернулся и упал на раковину, а потом сполз на пол и лег на живот. Пили подождал тридцать секунд, целясь мальчику в голову. Но, как и его дядя, Шлеппи не шевельнулся. Под его левым плечом растекалась, быстро увеличиваясь в размерах, лужица крови, и Пили понял, что второго выстрела не потребуется.

Момент его мести теперь совсем близок. Дайверы ничего не знают. Катер в его распоряжении. Он подожжет его, чтобы создать видимость несчастного случая. Поврежденный топливный провод или протекающий газовый баллон в камбузе — он еще не решил. Не будет никаких свидетелей, никакого расследования. Потом он возьмет спасательный плот, поплывет на острова и подождет «Фубуки» или ее вертолета. Он уже отбил сообщение на японскую яхту, сообщил свои координаты и сказал Вакахаме-сан, что его можно будет забирать после темноты. Сейчас осталось сделать самое главное.

Пили вернулся на капитанский мостик и открыл дроссель, чтобы догнать дайверов. Он отпустил газ и перегнулся через перила. Пузыри возникали на поверхности с разными интервалами и в двух разных местах. Ясно, что Стрейкен и девчонка разделились. Один из них поднимается. Пили всмотрелся ближе и разобрал темную фигуру в воде. Девушка была на глубине пяти метров, она зависла в позе лотоса, следуя инструкциям по подъему с глубины. Хорошенькая. Жаль, что она оказалась не в том месте и не в то время. Он не терзался сомнениями насчет вовлечения ее в свою месть. В конце концов, он всего лишь выполнял божью волю.

Сжав револьвер в руке, Пили поспешил вниз по лестнице встречать Кей Ти.

 

47

Корабль был погребен на морском дне. Своей находке Стрейкен мог дать только одно объяснение.

Эта пещера когда-то была кратером вулкана. Потом риф запечатал кратер тонкой коралловой коркой. Сотни, тысячи, возможно, миллионы лет спустя японский корабль остановился, чтобы забрать военнопленных из Куантана. Он лег на курс, но угодил в сильное течение. В ухудшающихся погодных условиях капитан потерял управление. Стараясь обойти мелкий канал между двумя рифами, он врезался во внешнюю стену, и коралл пронзил корпус.

Риф вспорол корабль как пустую консервную банку. Наполнившись водой, судно стало опускаться вдоль рифовой стены, пока не достигло кратера, покрытого корой из коралла. Кора проломилась под его весом, и пещера открылась вновь, когда корабль рухнул в нее как камень.

Затем риф продолжил свое образование. В этих водах он, должно быть, рос быстрыми темпами. Двадцать шесть-двадцать семь градусов по Цельсию — оптимальная температура для роста кораллов. Море здесь этому способствует. В местных условиях прирост может доходить до метра в год. Шестьдесят три года — долгое время, чтобы океан успел спрятать свой трофей. Морское дно поглотило свою добычу как гигантский моллюск, и запечатало вход от любопытных глаз. Затонувшее судно лежало там необнаруженным с 1942 года. Невидимое человеческому взгляду, неуловимое для эхолота. Его месторасположение было известно единственному человеку, сумевшему спастись и выжить.

Теперь, однако, не только ему.

Стрейкен мог вообразить сцену паники, охватившей корабль. В суматохе его дед убежал из камеры. Где остальные утонули, Артуру Стрейкену удалось выплыть, или его отнесло течением к берегу. Там он засек координаты затонувшего судна, используя мыс Дракона как ориентир. Он говорил по-японски, так что знал, что на борту везли нечто ценное. Позже, возможно, уже в Англии, после окончания войны он изучил карту Южно-Китайского моря, узнал Керкуллы и мыс Дракона. Затем, чтобы сохранить секрет, дед зашифровал местонахождение судна в гравировке на двух серебряных запонках, древней статуе и переделанном детском стишке.

Каков бы ни был груз на борту, его ценность удвоилась за шестьдесят лет. Стрейкен еще не разгадал эту часть загадки, но стишок на украденной открытке начинал более или менее приобретать смысл.

Вот почему ни дед, ни отец не сделали ни малейшего усилия, чтобы достать лакомый кусочек самим. Они были хранителями тайны, исключенными из игры, и запонки достались ему. Сначала только одна. Затем, как магнит, вторая нашла свою сестру-близнеца. Два кусочка металла, притягивающиеся друг к другу через время и пространство. Инь и ян. Лево и право. Широта и долгота.

Не зная, что можно сделать в столь трогательный момент, Стрейкен вынул регулятор изо рта. Он потянул цепочку из-под гидрокостюма и поцеловал запонки одну за другой. Потом он пробормотал: «Спасибо, дедушка» и проследил взглядом за пузырями, которые понесли его слова к поверхности. Это выражение благодарности казалось самым меньшим, что он мог сделать, так что он поблагодарил и отца. Потом он улыбнулся.

Стрейкен сразу понял, что у него за симптомы: азотный наркоз — верный знак, что пора двигать отсюда. Психологи по дайвингу, с которыми он беседовал, сами все еще небыли уверены, что вызывает чувство эйфории, но общее мнение было таково, что азот растворяется в крови и превращается в жирную субстанцию, которая обволакивает нервы. Затем жир оказывает влияние на передачу нервных импульсов. Это само по себе не вредно, но может привести к тому, что человек начнет совершать опасные и странные поступки. Вроде ведения разговоров с умершими родственниками, когда уже давным-давно пора быть на пути наверх.

Стрейкен снова нажал на затвор и проверил воздух. Он дошел уже до семидесяти бар. Игла маячила около красной черточки. Пора уходить. Они смогут вернуться через несколько дней. С фонарями, флаерами и адреналином в крови. Он отплыл от палубы и устремился к лучу света.

Стрейкен поднимался медленно, помня о том, что надо экономить воздух. Дайвинг на глубину в шестьдесят пять метров — страшный риск на традиционной смеси кислорода и воздуха. Придется сделать несколько остановок во время подъема. Ему было бы гораздо лучше с легкой дыхательной смесью, в которой азот заменяется гелием или водородом. Он подумал, что надо будет почитать специальную литературу, на чем лучше всего погружаться в следующий раз.

Первая остановка была естественная, на уровне в тридцать пять метров у входа в пещеру на склоне рифа. Стрейкен задержался там на десять минут. Скучно не было, потому что он нашел, чем заняться. Например, надо было найти обломки, чтобы замаскировать вход в пещеру.

Маловероятно, что кто-то притащится сюда нырять до их возвращения, но Стрейкен не собирался рисковать и позволить кому-нибудь вмешаться в игру. Камень, который был здесь изначально, укатился вниз по склону, так что он обыскал окружающий риф, пока не нашел раковину гигантского моллюска. Он положил ее на дыру как крышку на люк. Затем он замаскировал это все кусками мертвых кораллов, маленькими камнями и песком. Когда он закончил, дыра была хорошо закрыта. Стрейкен похвалил сам себя. Выглядело все очень естественно.

Он уже было собрался подниматься дальше, как вдруг снова увидел рыбу-камень. Она так и лежала, не шевелясь. Когда Стрейкен всмотрелся в нее ближе, он понял, почему. Что-то серебристое застряло в одной из ее жабр. Это было либо колечко от банки из-под газированного напитка, либо кусок фольги. В любом случае, предмет был неприродного происхождения, и если рыба пролежит так еще немного, она погибнет. Стрейкен, не веря своим глазам, покачал головой. Даже в этом месте, настолько отдаленном от людей, как Керкуллы, человеческий мусор продолжал засорять окружающую среду.

Предстоит тонкая операция с привлечением перчаток и пинцета, но Стрейкену и в голову не пришло оставить рыбу-камень умирать. Он вытащил из кармана контейнер с крошками, освободил его и осторожно зачерпнул рыбу-камень внутрь, тщательно следя за тем, чтобы не прикоснуться к ней. Он бросил туда еще несколько камешков, чтобы рыбка чувствовала себя как дома, и закрыл крышку контейнера. Двигаться там ей особенно негде, но в контейнере достаточное количество воды, чтобы она могла дышать, пока он не приготовит все для операции на борту. Руками, такими же твердыми и мягкими, как у хирурга, он положил контейнер обратно в карман.

Только когда он покончил с этим, Стрейкен понял, что Кей Ти, посланная за фонарем и тросом, так и не вернулась.

 

48

Корпус «Морского духа» возвышался прямо перед Стрейкеном. Где-то здесь должен быть трос. Стрейкен проплыл туда-сюда несколько раз. Ничего не видно.

В сущности, это не имело большого значения. Там, в пещере, ему нужны были медленно горящие флаеры, а не фонарики на батарейках. Он больше ни о чем не мог думать, пока пережидал очередную остановку: еще десять минут после десяти метров. Секунды тянулись как годы. Через семь минут он услышал глухой стук с катера наверху. Звук по воде разносится особенно хорошо, поэтому морские млекопитающие используют его для коммуникации. Глубинный заряд, взорванный в Австралии, может быть услышан эхолотом на Бермудах. Этот звук не был рожден глубинным взрывом, но Стрейкен встревожился. Сумо содержал свой катер в порядке. Вещи просто так не падали с грохотом на его красивые палубы. Стрейкен прервал остановку и поднялся еще на пять метров.

Здесь вода была теплее. Прошла минута. Потом еще одна. Еще две-три, и он сможет подняться и наконец увидеть, что там, черт возьми, происходит. Может быть, и ничего особенного, но отсутствие троса и стук на борту — неприятное сочетание. По крайней мере, над ним был всего лишь один корпус, так что Стрейкен знал, что к ним не пожаловали незваные гости, и на том спасибо.

Он стал восстанавливать в памяти список видов акул, чтобы убедиться, что не пострадал от декомпрессионной болезни или азотного наркоза. В мире существует более трехсот пятидесяти видов акул, и Стрейкен считал, что может назвать семьдесят. Лично фотографировал он сорок пять. Большая рыба-молот, или молотоголовая акула, гребешковая рыба-молот, гладкая рыба-молот, лопатоголовая. Названия вспоминались быстро. Следующие — Lamnidae, ламновые — большая белая, акула-мако, сельдевая акула, китовая акула.

Стрейкен был доволен. Его мозг, как оказалось, работает отлично. Он решил проверить себя на кархариновых — Carcharindidae. Их было около пятидесяти. Он должен знать по меньшей мере двадцать пять. Шелковая акула, тигровая акула, акула-бык, океаническая белоперая, его старая подруга еще по Кюрасао — карибская рифовая акула. Вдруг клапан на его регуляторе щелкнул. Стрейкен вдохнул. Ничего. Готов он или нет, но настало время подниматься. У него закончился воздух. Он разжал рот, и регулятор выпал. Стрейкен выдохнул и стал подниматься последние несколько метров, где море встречалось с небом. Если у него начнется декомпрессионка, то это случится совсем скоро.

Голова Стрейкена вынырнула на поверхность. Он снял маску и зажмурился от солнца. Обтер вокруг глаз пальцами, чтобы стереть соль. И тут же пожалел об этом.

Первое, что он увидел перед собой, это револьвер Сумо. Он был направлен прямо ему в лицо. Только вот держал его не Сумо, а Пили Паранг. И Пили, кажется, был очень рад его видеть.

Все когда-нибудь случается в первый раз, и сейчас Стрейкен впервые оказался под дулом пистолета. И ему это решительно не понравилось. Он не так много знал о пистолетах, но кое-что все же знал. Он знал, что предмет, находящийся в руке у Пили Паранга, может начисто снести ему башку. Дуло пистолета было такое же черное, как и пещера, в которую он только что опускался.

Стрейкен не знал, что подумать. Да что же тут происходит? Это никак не могло касаться его наследства. Подобно остальным шести миллиардам людей на планете, Пили понятия не имел, что Стрейкен только что обнаружил затонувшее судно. Так что дело не в этом. Пили друг. Может, он просто валяет дурака. Такое дешевое позерство, напоминает Стрейкену, кто здесь хозяин. Но даже подумав об этом, Стрейкен понял, что принимает желаемое за действительное. Все его чувства обострились от страха, прежде всего зрение. Формы, звуки и цвета стали четче и ярче. Вода, плещущаяся вокруг его плеч; солнечные блики на волнах, мягкое волнение океана, покачивающее его ласты.

Жилет наполнился воздухом во время его подъема, и вот он, как на блюдечке, плавает по поверхности, легкая мишень. Он никуда не может убежать. Он ничего не может сделать. На занятиях крав мага он научился обезоруживать человека на земле, но не в пяти метрах от себя и в море. На нем надет пятикилограммовый пояс. Если бы у него была возможность сбросить жилет, он бы ушел под воду как камень, но тогда придется расстегивать три пластиковые застежки и еще два ремня. Пили сразу поймет, чем занят Стрейкен, намного раньше того момента, когда ему удастся закончить. Так что он ничего делать не стал, качался на воде и ждал, когда Пили выстрелит.

Он и выстрелил.

Пили не страдал болтливостью. В его поведении не было никакой театральности. Никаких мелодраматических речей. Он просто выполнял задуманное. Стрейкен увидел, как Пили закрыл один глаз, пока целился, мускулы его руки напряглись.

В ушах Стрейкена оглушительно взревело. Он заметил, как руку Пили отбросило отдачей. И затем мир погрузился во тьму.

Пили Паранг издал триумфальный вопль: пронзительный крик, который начался где-то глубоко внутри его груди и прорезал окружающий воздух. Все шло по плану. Руни все видит. Руни доволен.

В голове у Стрейкена звенело. Не чувствуя своих рук и ног, некоторое время он просто покачивался на волнах, не зная, жив он или мертв. Затем крохотные, размером с булавочные уколы точки света появились в темноте. Он понял, что сейчас все станет ясно, и открыл глаза. Стрейкен ожидал увидеть человека в белой одежде, стоящего перед жемчужными воротами. Но тот, кого он увидел, был никак не святой апостол Петр. Это был дьявол. И он хохотал.

— Почти попал, Эд. Можно, я еще попробую?

Пили злорадствовал: наконец-то смертный враг в его полной власти. Эд Стрейкен, сволочь.

Стрейкен почувствовал жжение в голове как раз в тот момент, когда зрение вернулось к нему и он смог разглядеть Пили. Пуля попала в баллон. Завиток раскаленного докрасна металла порезал ему кожу головы. Стрейкен не знал, как действует пистолетный выстрел на баллон со сжатым воздухом, но он порадовался, что тот был пуст.

— Давай, Эд, подплывай. Как раз успел к Пили на праздник. Ты почетный гость.

Пистолет все так же был направлен ему в лицо, но Стрейкен заметил, что хватка Пили ослабла. По крайней мере, сейчас он его убивать не собирается. У Пили на уме что-то другое. И, чем бы оно ни было, похоже, будет очень больно.

— Какого черта?

Стрейкена мутило от звука выстрела. Он, видимо, устал после погружения. Он подплыл к лестнице, спускающейся с кормы. Пили по-прежнему целился ему в лицо. Стрейкен снял ласты и бросил в человека на катере. Он знал, что прямо сейчас Пили не убьет его. Глупо, конечно, но Стрейкен испытал минутное облегчение. Да что же, в самом-то деле, происходит?

Пили уклонился от ласт и засмеялся. Затем он выстрелил очередью в воду вокруг бедер Стрейкена. Пули ушли под воду как миниатюрные торпеды и ударились в риф внизу. В Стрейкена полетели брызги воды.

Он с трудом поднялся по лестнице и замер на верхней ступеньке в гневе и тревоге. Кей Ти лежала в кубрике вниз лицом. Ее руки были связаны веревкой. Веревка была привязана к длинной леске, которая змеилась по палубе к одной из скамеек и наматывалась на огромную катушку. Леска вроде бы была самой толстой из запасов Сумо. Рот девушки Пили заткнул носовым платком. Она, умница, не пыталась выплюнуть кляп. Берегла силы для того, что должно было случиться потом. Никаких признаков Сумо и Шлеппи. Ничего хорошего это не сулило. Стрейкен понял, что они почти наверняка мертвы. Катер полностью находился во власти Пили.

— Пили, ты придурок. — Нечего рассусоливать с ним. Стрейкен его хорошо знал. — Какого черта ты творишь?

Стрейкен вытащил из кармана жилета контейнер с рыбой-камень и положил его в тень, чтобы она не перегрелась. Тут Пили велел ему пройти вперед. Стрейкен споткнулся о Кей Ти и грохнулся на пол.

— Пили, да скажи мне, ради Христа, что происходит?

Пили подошел, встал ногой ему на шею и приказал заткнуться. Он сильнее надавил ногой, пригвоздив Стрейкена к палубе, и пока говорил, голос его становился все пронзительнее. Его возбуждение нарастало, и в конце он уже просто кричал:

— Я так долго этого ждал, Эд. Я не думал, что когда-нибудь у меня появится шанс. Но я поклялся сам себе, что если увижу тебя снова, то убью.

— Да за что? Почему? Что я сделал?

— Что ты сделал? Все еще притворяешься? Ты приезжаешь в мою страну; ты приезжаешь на мой остров и ты разыскиваешь меня, потому что я твой друг. Ты улыбаешься мне и ты спрашиваешь меня, где мой брат.

Стрейкен застонал. Руни. Значит, дело в Руни. Ну в ком же еще.

— Мне страшно жаль, что так вы шло с Руни. Сумо сказал мне, что произошло. Я собирался поговорить с тобой об этом.

Стрейкен посмотрел снизу вверх. Пили указывал дулом револьвера на стул. Стрейкен сообразил, что он больше не целится ему в голову. Он захотел сделать движение, но быстро передумал. Пили был на ногах, он — лежал на полу. Пили был подвижный и шустрый, а у него все еще был двенадцатикилограммовый стальной баллон на спине.

— Если ты попытаешься сделать хоть что-нибудь, Эд, я прострелю девчонке коленные чашечки. Давай, вставай, садись на стул.

Пили как будто читал его мысли, так что Стрейкен сделал все, как тот сказал. Он попытался поймать взгляд Кей Ти, чтобы как-нибудь приободрить ее, но не знал, как это сделать. Кожа вокруг ее глаз сморщилась в смелой попытке улыбнуться. Стрейкен отстегнул баллон и бросил его на палубу. Мир снова погрузился во мрак, когда Пили ударил его по голове рукояткой пистолета.

 

49

Стрейкен пришел в себя, голова раскалывалась. Ничего себе. Мозг как огромная серая цементная плита. Бригада туннельных рабочих, вооруженная отбойными молотками, буравами, сверлами, долотами и стамесками, брала штурмом его лоб.

Кей Ти сидела, привалившись к борту недалеко от его ног. Он слышал Пили где-то позади себя, тот вынимал что-то из шкафчика. Стрейкен попытался поднять руку, чтобы проверить, перестала ли кровоточить рана на голове. Не получилось, рука не сдвигалась с места. Пили привязал ее к стулу. Для пущей верности он также стянул его ремнями от рыболовных снастей. Кожаные ремни давили ему на плечи, и хромированные застежки впивались в кожу, как зубы той проклятой рыбы, которая оставила на коже Стрейкена жуткий шрам. Стрейкен начал вырываться из пут, извиваясь как маньяк в смирительной рубашке, но не сдвинулся ни на миллиметр. Тогда он решил расслабиться и поберечь силы: они могли понадобиться ему позже.

Пили появился перед ним. Водной руке у него был нож, в другой — револьвер. Он прижал дуло к глазу Стрейкена. Тот попытался опустить веки, чтобы защитить глазное яблоко, но не успел. Боль была ужасной. Ему сегодня досталось от пистолета, и это уже стало надоедать.

— Я приготовил тебе лучшее место, Эд.

Пили засмеялся своим гнусавым коротким смешком. Ему самому понравилась его шутка. Затем он повернулся к Кей Ти, наклонился, положил нож на палубу, схватил девушку за волосы и рывком поднял на ноги. Ее не потребовалось долго тянуть. Она подскочила, как кузнечик, ударив его ногой в пах. Удар получился неточным, но ей все же удалось слегка задеть его. Не в первый раз Стрейкен восхитился силой ее духа.

Однако Пили не испытывал восхищения. Он махнул ножом у Кей Ти перед носом и ударил ее тыльной стороной руки по губам. Стрейкен рванулся из своих пут. Больше всего в жизни он ненавидел жестокость по отношению к женщинам. Кей Ти ударили на его глазах второй раз, но сейчас он не мог вмешаться. Стрейкен почувствовал прилив гнева. На ее губах появилась кровь.

Неудавшееся нападение Кей Ти послужило сигналом к началу расправы. Теперь Пили действовал быстро. Он подошел к скамье и поднял катушку. Стрейкен в ужасе смотрел, как Пили зашел ему за спину и взял удилище. Затем он присоединил к нему катушку. Щелчок прозвучал зловеще громко. День был жаркий, воздух неподвижный. Слышно было только, как о корпус плещутся волны. Стрейкен ничего не мог поделать, кроме как сидеть, смотреть и ждать. Именно так Пили все и планировал. Стрейкен должен был увидеть смерть Кей Ти. Грязный номер, даже по стандартам Пили Паранга. Стрейкен закричал, чтобы он прекратил.

— Скажи мне, почему, Пили!

— Ты убил моего брата.

— Его убили полицейские. Ты же это знаешь.

— Все еще играешь со мной в свою игру? — Пили сел на корточки перед Стрейкеном, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Тебя видели.

— И что же я делал? — спросил Стрейкен. — И кто меня видел?

— Анвар видел, как ты говорил с сержантом Хамидом в Кота-Бесут.

Стрейкен поднял глаза к небу. Он начал понимать, откуда ветер дует. Сержант Хамид был другом Стрейкена, он жил недалеко от Перхентианских островов. Жена Хамида держала ларек с футболками на ночном рынке, и Стрейкен сделал для нее несколько фотографий рифа, чтобы напечатать на футболках. Кто бы ни увидел их вместе, легко мог прийти к неверному заключению.

— А через два дня арестовали моего брата, — сказал Пили, — и ты тогда был с ним. Ты вышел, чтобы позвонить, и тут ворвалась полиция. Не отрицай этого, Эд, или я заставлю ее страдать еще сильнее.

— Да что случилось-то с Руни?

Стрейкен решил последовать совету своего мучителя. Он может все отрицать до посинения, но это не принесет никакого результата. Стрейкен видел и раньше у Пили это выражение лица. Малайзиец уже принял решение. Он был убежден, что Стрейкен виновен, и ничто не могло заставить его поверить в обратное. У Стрейкена был последний — единственный — шанс: заставить Пили говорить.

Пили остановился перед ним и принялся лупить его по лицу ладонью, сопровождая слова ударами.

— Они — бах! — забили — бах! — его — бах! — до смерти.

Бах! Бах! Бах! Голова Стрейкена моталась из стороны в сторону. Во рту был горький вкус крови. Казалось, еще чуть-чуть, и он потеряет сознание.

Пили заводился все сильнее.

— А теперь пришло время для рыбалки. Мы постараемся снова приманить сюда ту акулу.

Он резко поднялся на ноги и вытащил нож. Лезвие блеснуло серебром, когда он полоснул им по руке Кей Ти. Со связанными руками она никак не могла остановить его. Девушка дернулась в сторону, но от этого нож только вошел глубже. Кровь забрызгала палубу.

Стрейкен забился на стуле, изо всех сил пытаясь разорвать ремни. От натуги рядом с виском лопнул кровеносный сосуд, но путы держали его крепко.

Пили вытащил кляп изо рта Кей Ти, затем ударил ее ногой в живот, так что она перекатилась через борт. Стрейкен увидел, как она открыла рот, но крика не услышал, только катушка взвизгнула, начав разматываться. Кей Ти вскоре вынырнула, кашляя и глотая ртом воздух. «Морской дух» потихоньку несло на мель. Пили выбросил в море метров тридцать лески. Затем он зафиксировал катушку, чтобы она больше не крутилась. Он укрепил удочку в зажим рыболовной сети, прямо у Стрейкена на груди. Так близко и при этом так далеко. Если бы Стрейкен только мог дотянуться рукам до катушки, он бы выпустил еще лески, чтобы ослабить давление на руки Кей Ти.

Девушку отнесло в сторону от больших винтов. Уже хорошо. Они изжевали бы ее на кусочки, как мягкую игрушку. Чтобы удержаться на поверхности, ей приходилось с удвоенными усилиями работать ногами, ведь руки оставались связанными. С такой же лихорадочной скоростью проносились мысли в голове Стрейкена; он пытался хоть что-нибудь придумать.

— Успокойся, Кей Ти. Когда катер тронется, переворачивайся на спину.

Больше он ничего не успел сказать, потому что Пили ударил его кулаком. Костяшки пальцев угодили Стрейкену в уголок глаза. Это оказалось чертовски больно.

Вдруг Пили пропал из виду. Стрейкен слышал, как он поднимается на капитанский мостик. Под его поспешными шагами загремели ступеньки. Через несколько секунд он увеличил число оборотов, и катер накренился вперед. Леска скользнула как угорь, затем резко натянулась. Кей Ти сразу же дернуло вперед. Девушка закричала, но тут же смолкла, потому что ее рот наполнился водой. Она начала задыхаться.

Пили экспериментировал с дросселем, ища нужную скорость. Каждый раз Кей Ти затягивало под воду. С четвертой попытки он добился своего. Его жертва неслась по волнам, как упавший водный лыжник, нежелающий отпустить веревку. Перетянутая через запястья леска, должно быть, причиняла невыносимую боль. Стрейкен видел, что Кей Ти перевернулась на спину и старалась держать голову над водой. Она быстро истекала кровью. Ей не продержаться больше нескольких минут. Либо она потеряет сознание от боли, либо утонет.

Приняв форму изящной классической параболы, удилище прекрасно выдерживало напряжение. Самое прочное в коллекции Сумо, оно было способно выдержать трехметрового марлиня Тома Селлека. Марлинь может весить до шестисот килограммов, так что стройная Кей Ти не представляла для него угрозы. Стрейкен должен перерезать леску. Или выбить удилище из зажима. Где Сумо и Шлеппи? Он не видел ни того, ни другого с тех пор, как поднялся на борт. Скорее всего, лежат внизу с проломленными головами. Стрейкен снова посмотрел на небо. Оно было кристально чистым, таким прозрачным, что даже в пять часов были видны первые звезды. Не самый подходящий день, чтобы умереть.

Кей Ти одолевала усталость. Она начинала тонуть. Стрейкен страдал от своей беспомощности. Нет, нужно было что-то сделать.

— Пили! Сколько ты хочешь? — заорал он изо всех сил. Пили не ответил, и Стрейкен подумал, что его голос унес ветер. — Пили! Я тебе заплачу. Отпусти девушку. — Он старался кричать погромче, не выдавая при этом своего волнения. Если он покажет Пили свой страх, то может вызвать его на еще большее зверство. — Пили! У меня есть изумруды!

— Изумруды?

Малайзиец стоял прямо за ним, его тошнотворное горячее дыхание касалось шеи Стрейкена. Стрейкен не слышал, как Пили спустился с лестницы. Он, должно быть, поставил управление на автопилот, потому что они сейчас неслись по морю с той же скоростью, что и раньше. У Кей Ти была минута, не больше. Ее запястья, наверное, сильно изранены. И потом, тут ведь еще и акулы водятся.

— У тебя есть изумруды? Я тебе не верю. — Но оживление в голосе Пили говорило об обратном. Это была идея, которую стоило обдумать.

— Я нашел то затонувшее судно, Пили. Там куча изумрудов. Ты их все получишь, если ее отпустишь.

— Всех камней в мире недостаточно. Ты не сможешь вернуть обратно мне брата, Стрейкен. — Пили ударил его сзади по шее. — И ты не сможешь выкупить свою американскую шлюху.

Стрейкен поморщился. Сейчас на это нет времени. В тридцати метрах от кормы умирала Кей Ти.

— Несколько штук лежат вон там. Изумруды, Пили. В коробке.

Он сам не знал, откуда пришла эта мысль. Материализовалась из воздуха и совсем ему не нравилась. Кошмарный риск.

— В коробке? — подозрительно сощурился Пили. Он видел, как Стрейкен вытащил из кармана жилета контейнер и поставил его в тенек на скамью. — Никаких фокусов, Стрейкен. Иначе я буду убивать тебя медленно.

— Сам посмотри, Пили. Возьми, посмотри, какая она тяжелая. Изумруды, Пили. И там внизу их еще целый корабль. Отпусти девушку.

Вот и все. Пили пересек палубу и подошел к контейнеру из-под крошек, лежавшему на скамейке. Он опустил нож и дернул контейнер, тот едва покачнулся. Внутри было что-то тяжелое. Он взял его в руки и потряс. Галька на дне загремела. Пили сощурил глаза. Коробка звучала именно так, как если бы в ней были драгоценные камни. Может, Стрейкен говорит правду, может, действительно, там внизу затонувший корабль. Это объясняет его безрассудное возвращение на Тиоман после всех этих лет.

Все еще осторожничая, Пили обернулся на своего пленника. Он стоял спиной к коробке, пистолет был по-прежнему направлен Стрейкену в грудь. Пили нащупал крышку свободной рукой, снял ее и выбросил за борт, слегка согнул колени, запуская руку в коробку.

 

50

Контейнер свалился со скамейки, пока Пили пытался вытащить руку. Шипы так глубоко впились в его ладонь, что он не смог сбросить рыбу-камень, даже когда вскинул руку вверх. Он изо всех сил пытался ее оторвать. Ему пришлось размахнуться из-за головы и стукнуть ею о поручень. И контейнер, и рыба-камень свалились за борт.

В ту же секунду Стрейкен услышал, как открылась дверь главной каюты. Мимо него пробежал Шлеппи с дайвинговым ножом в руке. Из его левого плеча текла кровь. Он бежал к Пили, а не к леске, на которой висела Кей Ти. Шансов у Шлеппи не было. Должно пройти еще несколько минут, прежде чем у Пили начнется паралич.

— Леска! — закричал ему Стрейкен. — Шлеппи, перережь леску!

Шлеппи замер, обдумывая ситуацию. Пили быстро приближался, и мальчик сделал отчаянный рывок с ножом наперевес. Леска была туго натянута. Она лопнула как струна. Тело Кей Ти обмякло и погрузилось в море.

Левая рука Пили судорожно дергалась, как от электрического разряда. Он выронил револьвер и тот упал в воду. Пили издал пронзительный боевой клич и бросился на Шлеппи, дико размахивая руками.

Вот размахивать руками ему сейчас не следовало бы. У рыбы-камень поликомпонентный яд: нейротоксический, миотоксический, кардиотоксический и цитотоксический. Эффект можно сравнить с укусом кобры или гремучей змеи, последовавшим за укусами кубомедузы и скорпиона, и все за один раз. Теперь яд продвигался к нервным центрам, ответственным за дыхание и сердечную деятельность Пили. Размахивая руками, он только приближал свою смерть. Рука Пили раздувалась у Стрейкена на глазах. Все, что надо было делать Шлеппи, — это подождать еще тридцать секунд, и игра будет окончена.

Расстояние между Кей Ти и катером стремительно увеличивалось. Они все еще шли на пятнадцати узлах. Стрейкен видел ее голову и плечи, но лица уже было невозможно разобрать.

— Оставь его, Шлеппи. Лучше освободи меня.

Пили приближался слева. Шлеппи подбежал к нему справа. Стрейкен сидел на стуле между ними, все еще беспомощный, все еще объект мести Пили. Но у Шлеппи был нож, и Пили должен был разделаться сначала с ним. Он сделал ложный выпад в одну сторону и бросился с другой. Шлеппи был не менее проворен. Юный и ловкий, он слишком быстро двигался для объятого болью дьявола, который пытался гнаться за ним. Он отскакивал от ударов Пили, как мангуста, атакующая змею.

— Шлеппи! Разрежь веревки! Кей Ти утонет.

Пили слабел с каждой секундой: яд дошел до жизненно важных органов. Его колени задрожали. Он терял над собой контроль. На лице появилось выражение сильнейшего разочарования: смесь боли, смятения и отчаяния, как будто он не мог постичь глубину своего невезения. Вдруг Пили остановился. Охваченный резкой болью, он согнулся пополам, и его стошнило на палубу. Шлеппи не надо было повторять дважды. Он перепрыгнул через стул и вонзил нож между связанными руками Стрейкена. Нож прошел через толстые путы легко, как скальпель сквозь шелк. Стрейкен почувствовал, что кровь снова потекла ему в руки, прямо как тогда в «Схипхоле», когда Грут отстегнул ему наручники. Резкими рывками он стряхнул с себя веревки, затем расстегнул застежки на груди.

У Пили началась агония. Из последних сил он набросился на Стрейкена, но его удары были слишком слабы. Стрейкен терпел, пока полностью не освободился. В порыве отчаяния Пили накинулся на него в последний раз с леденящим кровь воплем. Он попытался расцарапать Стрейкену лицо. Стрейкен отвернулся, чтобы защитить глаза, и подождал, пока не почувствовал, что пальцы Пили сомкнулись на его горле. Тогда он двинул локтем назад со всей силой. Стрейкен был выше Пили на несколько дюймов, и попал ему в лицо. Пили отбросило назад, он упал прямо в свою рвоту.

Шлеппи взбежал наверх, к капитанскому мостику, видимо, чтобы проверить, что там с Сумо. Не раздумывая, Стрейкен поднял Пили и выбросил его за борт. Малайзиец плюхнулся в воду как мешок с песком. Стрейкен не стал смотреть, всплывет ли он. Он последовал за Шлеппи вверх по лестнице.

Сумо сидел без сознания в своем кресле. Из его лысой головы текла кровь, но грудь поднималась и опускалась, так что он был жив. Стрейкен схватил штурвал, открыл дроссель и бросил «Морской дух» в крутой разворот. Автопилот отключился. Катер шел ровно, как по рельсам. От Кей Ти их отделяло четыреста метров. Стрейкен выжимал из моторов максимум и покрыл это расстояние меньше чем за тридцать секунд.

Пока они приближались, Стрейкен боялся самого страшного: что Кей Ти перестала бороться. Она лежала на спине. Он обругал себя за то, что приблизился слишком быстро, потому что катер облил ее лицо водой. Она начала отплевываться. По крайней мере он теперь знал, что Кей Ти была жива.

Стрейкен схватил ближайший спасательный круг и спрыгнул вниз с капитанского мостика. Он вынырнул рядом с девушкой и подсунул ей под спину круг. Он звал ее по имени, говорил, что все уже кончилось и что теперь все будет хорошо. Море все еще плескалось у ее губ. Стрейкен просунул руку ей под голову, чтобы приподнять. Затем он посмотрел на ее руки.

Все еще связанные на запястьях, они распухли до размеров грейпфрутов. Она держала их на животе ладонями вниз. Леска глубоко врезалась ей в кожу, из левой руки текла кровь, оставляя в воде туманный след. Кей Ти стонала от боли.

Девушка была почти без сознания. Стрейкен отвел пряди волос от уголков ее рта. Она поймала его взгляд, улыбнулась и отключилась. Находясь на волоске от смерти из-за боли и физического истощения, это самое лучшее, что она могла сейчас сделать. Стрейкен осторожно подтащил ее к ступенькам на корме и позвал Шлеппи как раз в тот момент, когда в пятидесяти метрах от кровавого следа появился первый плавник.

 

51

Шлеппи вбежал в кубрик, его губы были плотно сжаты.

— Сумо в порядке? — спросил Стрейкен.

— В порядке. — Шлеппи перегнулся через поручень, ожидая указаний.

Стрейкен не сомневался, что Шлеппи унаследовал силу своего дяди, но принимая во внимание, что у Кей Ти руки были в ужасном состоянии, рисковать не хотел. Он велел Шлеппи держать Кей Ти, а сам поднялся по лестнице. Затем они поменялись местами. Стрейкен просунул руки девушке под мышки и затащил ее на палубу. Как только она оказалась наверху, он поднял ее на руки и отнес в каюту.

— Шлеппи, аптечку. Быстро!

Меньше чем через минуту Шлеппи вернулся с красным пластиковым чемоданчиком. Стрейкен вдруг услышал тяжелые шаги и громкое ворчание над головой. Сумо пришел в сознание и шел помогать.

Они дали Кей Ти дозу морфина и перерезали узлы. Стрейкен снял леску с ее рук. Прикладывая ватные тампоны к ране на ее руке, они подождали, пока кровотечение остановилось. Затем забинтовали запястья. Это было не так просто. Бинты должны быть наложены достаточно плотно, чтобы остановить кровь, и в то же время достаточно свободно, чтобы опухоль спадала. В результате, Стрейкен был уверен, у них все получилось хорошо.

Пока они работали, Кей Ти то приходила в сознание, то снова впадала в забытье. Когда они закончили, ее сильно затрясло от шока и озноба. Стрейкен прикрыл ее одеялами и стал гладить по голове, пока она не провалилась в блаженное забытье. Нельзя было терять время. Девушке нужна была немедленная медицинская помощь. Стрейкен взглянул на Сумо, тот все понял и согласно кивнул. Неверными шагами шкипер стал подниматься вверх по лестнице, Стрейкен направился следом.

Рана Шлеппи была не такая серьезная, как казалась. Пуля скользнула по коже внутренней стороны плеча, но в мышцу не вошла. Он упал на пол в камбузе и притворился мертвым. Затем, когда опасность миновала, мальчик дополз до кают-компании. Когда он на ощупь попытался встать, первое, что попалось ему под руку, был дайвинговый нож Стрейкена, он валялся там еще со вчерашнего утра. Пара швов — и Шлеппи будет в полном порядке. А пока его рану промыли и забинтовали.

Сумо согнувшись сидел на капитанском стуле. На его затылке запекся кровоподтек. Кровяная корка была толстая и черная и напоминала пиявку. Он попытался встать, но вынужден был ухватиться за рулевое колесо — его ноги подкашивались. Удар был сильный. Стрейкен не хотел, чтобы Сумо грохнулся прямо тут, так что он взял его за руку и усадил обратно в кресло. Стрейкен знал, что Сумо ни за что не даст ему самому сесть за штурвал, так что он просто сказал ему отвезти их домой. Сумо надо будет держать «Морской дух» на постоянной скорости, чтобы поменьше качало, подумал Стрейкен, но говорить не стал, понимая, что шкипер и так это знает. Он положил Сумо руку на плечо, чтобы выказать поддержку.

Подобное проявление внимания в другое время вызвало бы неудовольствие Сумо, он сдвинул бы брови к переносице и насупился как бульдог. Но сейчас шкипер даже не стал сбрасывать руку Стрейкена. Стрейкен понимал, что произошло. Шлеппи и «Морской дух» — две самые важные вещи в жизни этого большого человека. Сегодня он чуть не потерял обоих и был физически и морально истощен.

Сумо крепче ухватился за рулевое колесо. Правой рукой он отжал от себя дросселя. Двигатели взвыли в ответ. Сумо впитывал их силу, как будто он и катер были единым существом. Нос судна вздыбился. Улыбка скользнула по губам шкипера. Они выжили, и теперь едут домой.

В море болталась маленькая темная точка. Примерно в восьмистах метрах впереди. Когда Сумо повернул нос катера по направлению к ней, Стрейкен не пытался вмешаться. Был ли Пили Паранг жив или нет, когда они наехали на него на скорости в тридцать узлов, никто никогда не узнает. Послышался легкий стук. Обернувшись, Стрейкен увидел, как останки тела Пили закружились в жуткой пляске в кипящей волне.

«Морской дух» спешил к Тиоману под покровом сумерек. Остальное доделают Carcharinus Longimanus.

 

52

Они были на Тиомане в десять вечера. По правому борту виднелись огни «Фубуки». Она была примерно в миле от берега, но ошибиться было невозможно — судно направлялось к Керкуллам. Стрейкен снова задался вопросом, что связывало Пили Паранга с хозяевами этой яхты. Была куча времени спросить его, но Пили особо не хотел ни с кем общаться, а Стрейкен был гораздо больше заинтересован поисками затонувшего судна. Теперь он уже никогда не узнает. Но что бы между ними ни было, тот факт, что японцы покидали Тиоман, можно было толковать как хорошие новости.

Сумо заправлялся, Стрейкен тем временем сбегал домой за деньгами, а затем зашел в жилище Кей Ти забрать ее вещи. Вскоре он уже вернулся на катер. Он и Сумо успели набраться сил и по очереди ходили проверять своих пациентов, пока катер шел через проливы до Куантана. Измотанный до предела Шлеппи всю дорогу спал. Кей Ти была в гораздо худшем состоянии. Действие морфина заканчивалось, и у девушки начался жар. По ее лицу градом катились капли пота. Несмотря на одеяла, ее продолжало трясти от холода. Стрейкен взволновался не на шутку.

Через час они подошли к причалу Куантана. Там они перенесли Кей Ти в такси. Шофер ехал очень быстро, но дорога в больницу все равно заняла одиннадцать минут. Кей Ти все это время плакала и стонала от боли.

— Подождите здесь, — сказал Сумо, когда они наконец добрались до приемного покоя.

— Подождите? Какого черта? Нам некогда ждать. Кей Ти нужна помощь. И Шлеппи тоже.

— У меня здесь кузен. — Сумо посмотрел Стрейкену прямо в глаза. — Он врач. Не будет вопросов. Не будет бумаг.

Только сейчас до Стрейкена дошло, какой это риск — обращаться в больницу. Он, наверное, все еще в первой десятке тех, кого разыскивает Интерпол. Показываться кому-нибудь, хоть отдаленно имеющему отношение к властям, было рискованно. Любой врач кинет взгляд на их ранения и позвонит в полицию. Они пришли сюда с двумя израненными запястьями, одним порезанным предплечьем, двумя пробитыми головами и пулевым ранением плеча. За небольшую автомобильную аварию не выдашь.

— Только быстрее.

Стрейкен поднял вверх обе руки, чтобы показать, что не хотел никого обидеть.

Сумо вернулся за ними через несколько минут. В частную приемную комнату их провел огромный доктор, который был даже больше, чем Сумо. Его руки походили на подушки, а на рубашке не хватало пуговиц. Возможно, они отскочили от его необъятного живота и разлетелись по разным концам Малайзии. Доктор ободряюще улыбнулся. Когда Стрейкен разглядел его, он перестал сомневаться в том, что его заботам можно безбоязненно оставить Кей Ти. К этому времени она уже была слишком слаба, чтобы стоять, и ее увезли на кресле-каталке. Шлеппи пошел за ней.

Сумо и Стрейкен сели ждать. Пришла медсестра с металлическим подносом с дезинфицирующими средствами. Она промыла их раны; жгло так, словно это была кислота. Пока им зашивали головы, они вертелись в креслах как пара школьников. Шлеппи вернулся вскоре после этого и стал похваляться шестью швами, которых хватило, чтобы зашить его рану. Он страшно ими гордился и сказал, что они похожи на выстроившихся в ряд пауков. Стрейкен предупредил его, что скоро начнет адски жечь, и улыбка исчезла с лица мальчугана. Сумо взъерошил ему волосы, радуясь, что его племянник уже вне опасности.

— Я нашел его, — сказал Стрейкен.

Не было смысла скрывать это. Дальнейшее исследование пещеры будет невозможно без базы в виде корабля, и на этой стадии шкипера менять очень не хотелось. Он даже решил, что именно предложит Сумо, чтобы тот согласился.

— Затонувший корабль? Где?

— В пещере на краю рифа.

— Ух ты! А, ну конечно.

— Ты что, мне не веришь?

— Расскажи-ка поподробнее, — ответил Сумо, уклоняясь от ответа.

Стрейкен вспомнил историю как можно подробнее. Он не смог достаточно красочно изобразить некоторые детали повествования, потому что ни на секунду не забывал о Кей Ти и о том, как ей было больно, но оба рыбака придвинулись поближе на своих стульях, пока Стрейкен рассказывал им о своем погружении в бездну.

— Ну, и что, ты думаешь, там на корабле?

— Я не знаю, Сумо. Честно, не знаю. Может быть, и есть что-нибудь. Может быть, совсем ничего, — и это была чистая правда, хоть и не особенно вдохновляющая. — Но что бы это ни было, это мое наследство, и я уверен, что оно ценное. Если там есть что-то, то вам я отдам десять процентов при условии, что я смогу использовать ваш катер еще неделю.

Стрейкен наблюдал, как Сумо обдумывает сказанное. Он словно слышал скрип шестеренок внутри его головы. Лицо Сумо сморщилось, как мокрая простыня. Десять процентов от ничего — ничего не стоят. А десять процентов от большой кучи денег могут превратиться в кругленькую сумму. Трудное решение.

— Ну, давай, решайся. Подумай об этом, — подгонял его Стрейкен, — туристский сезон скоро закончится. Со дня на день начнутся дожди. Твой рыболовный бизнес перестанет приносить доход. — Он сунул пальцы в кошелек, и стал пересчитывать деньги. — Тысяча восемьсот долларов. Плюс дополнительные пятьсот.

— А зачем дополнительные?

— Бонус за нахождение затонувшего судна и извинение за то, что притащил на борт Пили. Я ошибся в нем. Я должен был предвидеть и теперь прошу прошения.

Сумо хмыкнул и взял банкноты из рук Стрейкена. Он протянул их сразу Шлеппи, а тот сунул в карман шорт.

— Ну? Возьмешь меня еще на следующую неделю?

— То, что начато, должно быть закончено.

Стрейкен был совершенно согласен.

Спустя некоторое время в дверь постучали, вошел кузен Сумо. Было два часа ночи. Они дремали, но сразу же проснулись, глядя на него умоляюще, надеясь на хорошие новости. Доктор выглядел совершенно вымотанным. Он сразу перешел к делу.

Леска серьезно повредила запястья Кей Ти и задела несколько вен. Она временно утратила чувствительность в руках, и должно пройти много дней, прежде чем восстановится полная подвижность пальцев. Она потеряла много крови, но предплечье ей зашили, и Кей Ти сейчас в стабильном состоянии, лежит под капельницей. Она получает теплую кровь и другие жидкости, чтобы поднялась температура тела. Ей необходимо провести продувание легких, чтобы убрать оставшуюся воду, и еще потребуется дать большую дозу антибиотиков, чтобы не допустить развития пневмонии. Кузен Сумо сможет обеспечить их антибиотиками, но эта маленькая районная больница не сможет предоставить полный спектр превентивных мер, необходимых человеку, который чуть не утонул.

— Ее надо будет отвезти в Куала-Лумпур или Сингапур.

— В Куала-Лумпур, — сказал Стрейкен.

Сингапур был слишком опасен. Если Верховен не выслеживал его там лично, Интерпол подключил кого-нибудь другого.

— Нет, — возразил Сумо, — Сингапур лучше. Тебе придется уехать из Малайзии, пока я буду рассказывать в полиции, что случилось с Пили.

Он замолчал и отвел кузена в дальнюю часть комнаты. Сумо перешел на малайзийский диалект и некоторое время что-то говорил, очевидно, рассказывал об их злоключениях. Лицо доктора оставалось бесстрастным все время рассказа. Потом он вздохнул и ответил Сумо, глядя при этом на Стрейкена.

— Что он сказал? — спросил Стрейкен.

— У него есть друг в больнице в Сингапуре. Он сможет устроить быстрое и тайное лечение. Сингапур лучше.

Стрейкену все это не нравилось, но были две веские причины, чтобы вернуться в Сингапур. Из тренировок по дайвингу он усвоил, какой опасности можно подвергнуть счастливо спасенного утопающего неправильным лечением. Существовала опасная цепь событий, которые необходимо предотвратить. Попавшая в легкие вода вымывает вещество, обволакивающее их, и это может привести к отеку легких. А он, в свою очередь, может вызвать синдром острого респираторного истощения, что опять же может повлиять на питание мозга кислородом, грозящее пострадавшему кислородным голоданием. Если кузен Сумо настаивал на том, что Кей Ти надо провести ночь в отделении интенсивной терапии в главной больнице Сингапура, Стрейкен не собирался спорить.

Но добраться до больницы будет нелегко. Кей Ти была слишком слаба, чтобы ехать без сопровождения, но Стрейкен не мог лететь вместе с ней местным рейсом, потому что его имя занесено в каждый компьютер иммиграционной службы. Это был бы слишком большой риск. Он обсудил это с Сумо, и тот успокоил его. Он, Сумо, доставит их в Сингапур на «Морском духе». Стрейкен привезет Кей Ти в больницу, и никому не придется предъявлять паспортов. Стрейкену понравился этот план. Очень понравился.

Шансы, что у Кей Ти может развиться перманентное неврологическое поражение, росли с каждой минутой. Кузен Сумо непреклонно стоял на том, что им надо отвезти ее в Сингапур как можно скорее. Ее привезли на каталке рано утром. Стрейкен поморщился, увидев ее. Она выглядела совершенно больной. Он беспокоился, сможет ли девушка перенести еще одно путешествие на катере; на море, хоть и гладком, все равно немного качает. Руки лежали на груди в повязках, чтобы кровь поступала медленно в поврежденные запястья. Они были крепко забинтованы и выглядели так, словно на них были надеты варежки.

— Ты как? Нормально? — Стрейкен опустился на колени и положил ей руки на плечи.

— Я просто отлично, солнышко. Честно, я нормально.

Но слезы в ее глазах уверили Стрейкена в том, что Пили Паранг будет преследовать ее в снах еще много лет. Как же глупо было посылать ее наверх одну. Он не должен был лезть в пещеру. Он буквально преподнес ее Пили на тарелочке.

— Кей Ти. Слушай. Прости меня. Я знаю, что сделал это зря. Я не должен был этого делать. Это было просто ужасно, что я сделал.

Она заинтригованно посмотрела на него.

— О чем ты говоришь, Ланс?

— О пещере. Я не должен был залезать в нее. Если бы я не погружался дальше, мне не пришлось бы делать такие длинные остановки. Я мог бы подняться скорее. До того, как он напал на тебя.

Стрейкен смотрел в пол. Он не знал, куда ему еще смотреть. По крайней мере, она не могла врезать ему.

— Ты полез в пещеру? — Ее голос звенел пугающей смесью гнева и недоверчивости.

— Да, но я нашел… — Стрейкен не успел сказать Кей Ти, что он нашел. Ее голень попала ему прямо в пах. Он согнулся пополам, когда холодная боль разлилась по животу.

— Я же говорила тебе этого не делать.

— Да, я знаю, нужно было тебя послушать. — Стрейкен поморщился. В этом Форт-Уэйне детей сурово воспитывают. — По крайней мере, я нашел затонувшее судно.

— Шутишь! В пещере?

— Прямо на дне. Оно провалилось сквозь риф.

— Ты исследовал его?

Лицо девушки выглядело болезненым, и взгляд был тяжелый от лекарств. От усилия, которое она приложила, чтобы ударить Стрейкена, у нее задрожали руки. Слезы заволокли глаза, но каким-то образом любопытство помогло ей собраться с силами.

— Нет, я не смог. У меня было мало воздуха. И света, кстати.

— И что теперь?

— Теперь мы повезем тебя лечить. А потом мы вернемся туда и найдем то, что спрятано на борту корабля.

— Кучу трупов, воображаю.

Возможно, она была права. Стрейкен, конечно, и без нее догадывался. Корабль этот был военной могилой. Легко не будет.

— Я не думаю, что мое наследство — это куча трупов японцев, а ты как считаешь?

— Твое наследство? Ланс, да что ты говоришь?

Потребовалось всего лишь несколько минут, чтобы заполнить пробелы, которые он оставил, излагая откорректированную версию своей жизни на «Морском духе». Кей Ти смотрела на него как на старого любимца семьи, который внезапно взбесился.

— И вот, — сказал Стрейкен, — я собираюсь нырять на Керкуллах. Поедешь со мной?

Она улыбнулась и кивнула.

— Ты уверена?

— Конечно.

Кей Ти была вся покрыта испариной.

А в это время в Южно-Китайском море Казуйоши Вакахама только что приказал капитану разворачивать «Фубуки». Пили Паранга не оказалось там, где он обещал быть. Поездка обернулась напрасной тратой времени, и Вакахама злился. Он не любил, когда испытывали его терпение, и менее всего, если это было такое низшее звено, как татуированный малайзиец.

Но отсутствие Пили Паранга возбудило у него и некоторые подозрения. Пили попросил отпустить его, чтобы совершить личную кровную месть против человека, который убил его брата. Теперь он пропал, а катер, который он собирался уничтожить, бодро проплыл мимо «Фубуки» несколько часов назад.

Вакахама не достиг бы своего нынешнего положения, если бы был невнимателен к деталям. Как только он увидел «Морской дух», возвращающийся с Керкулл, он приказал своему капитану следить за его передвижениями по радару. Куда бы «Морской дух» ни пошел, следовать за ним повсюду, пока не будет установлено, что случилось с Пили.

Но была и еще одна причина, почему Вакахама приказал наблюдать за катером. Паранг радировал и сообщил, что человек, убивший его брата, сейчас ищет затонувшее судно. Эта деталь крепко засела в мозгу японца. Он знал историю своей страны. И это означало, что он знал старую историю об одном японском корабле, пропавшем в Южно-Китайском море.

 

53

Они взяли такси обратно до пристани. Каждая неровность на дороге отдавалась болью в запястьях Кей Ти. Следующие несколько часов исчерпают ее жизненные силы до предела. Стрейкен помог ей лечь в постель и удостоверился, что питьевая вода и упаковка болеутоляющих у нее под рукой. Таблетки были размером с чернику.

Перед отъездом Стрейкен позвонил Джилкристу. Разница во времени с Вашингтоном составляла двенадцать часов, так что он позвонил своему редактору на мобильный телефон, зная, что тот ушел из офиса уже давным-давно.

— Мак-Коли, здравствуйте. Это Эд.

— Привет, Эд, как дела?

— Отлично, — соврал он, — я тут подумал, что надо бы звякнуть вам.

— Хорошо. — Джилкрист больше ничего не сказал, так что Стрейкен понял, что он должен сам продолжать.

— Вы получили мои снимки?

— Да, конечно.

— И как, понравились?

— Конечно, понравились, Эд. У тебя талант, мой друг. Чертовски верный глаз.

— Спасибо. Послушайте, у меня тут скоро будут еще. Вчера я встретил старую китовую акулу. Думаю, она вам понравится.

— Здорово, Эд.

Однако что-то в голосе редактора настораживало. Согласно одному из золотых правил подводной фотографии нельзя публиковать слишком много снимков китовых акул. Это должен быть маленький триумф даже для такого бывалого старого циника, как Джилкрист. Стрейкен забеспокоился.

— Все в порядке, Мак-Коли? У вас голос напряженный.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Рутгер Верховен?

— Да, — сухо ответил Стрейкен, — мой старинный приятель.

— Он звонил. Сказал, что у тебя неприятности. Какие-то проблемы, сынок?

Слова были дружелюбные, а вот тон — не очень. Джилкрист уже заранее знал ответ.

— Это длинная история.

— Да уж верно, не поспоришь. Через два часа после его звонка мне в дверь постучала пара федералов, хотели знать, где ты ошиваешься. Знаешь, Эд, довольно неприятно, когда у тебя в конторе федералы. Языки-то болтают.

— Что вы им сказали?

— Я им сказал, что ты в Малайзии. Что ты посылаешь мне десять пленок фотографий в месяц, и это все, что меня интересует…

— В Малайзии? Вы конкретнее не называли?

— Сначала нет.

— А потом?

Стрейкен бросал монету за монетой в щель телефона и ждал, когда Джилкрист ответит.

— Потом я сказал им, что думаю, ты в Куантане, потому что именно туда я посылал тебе первый гонорар.

— Черт.

Стрейкен инстинктивно оглянулся. Верховен может быть прямо здесь и следить за ним.

— Верховен сообщил, что ты обвиняешься в убийстве и изнасиловании.

— Нет, — сказал Стрейкен с отчаянием в голосе. — Это неправда. Вы должны поговорить с полицейским на Кюрасао. Он подтвердит, что не было никакого убийства. Произошел несчастный случай.

— Эд?

— Да?

— Мне плевать. Я не хочу ничего об этом знать. — Пауза. — Эд?

— Да?

— Выслать тебе еще сколько-нибудь из твоих денег, сынок?

Придется как-нибудь поставить Джилкристу очень большую порцию хорошего пива.

Они направились на юг, держась справа от побережья. Сумо постоянно увеличивал скорость, и они добрались до пролива Джохор незадолго до полудня. Он высадил их на северном побережье и протянул Стрейкену бумажку с адресом пристани, где он будет ждать их завтра. Основной задачей Сумо на следующие двадцать четыре часа было придумать убедительную историю об исчезновении Пили Паранга. Стрейкен не просил, но Сумо все равно сказал, чтобы он не беспокоился. У него есть кузены во всех нужных местах, и он гарантировал, что лишних расспросов не будет.

До ближайшей дороги нужно было идти полтора километра. К тому моменту, когда они добрались до нее, Кей Ти сильно вспотела. Стрейкен положил ей руку на лоб. Он был горячий, но не от солнца, это был жар. Ее легкие хрипели при каждом вдохе. Они ухудшали ее и без того тяжелое состояние, но нельзя было и помыслить о том, чтобы отправить ее в Сингапур самолетом одну. Иммиграционная служба прицепится и начнет выяснять, где она получила такие травмы, что может привести к еще более нежелательным вопросам. Гораздо безопаснее было выбрать окольный путь. Они стояли на краю населенного пункта под названием Пазир-Рис. За десять минут они нашли такси, направляющееся в город. Оно подвезло их прямо к дверям центральной больницы, где Кей Ти приняли в высшей степени квалифицированно.

Кузен Сумо позвонил заранее, и хирург их уже ждал. Под белым халатом на нем были хлопчатобумажные брюки и рубашка для регби. Китайские лица обычно выглядят моложе, чем европейские, но Стрейкен прикинул, что этому хирургу было не более тридцати пяти. Он бы предпочел, чтобы тот был лет на двадцать постарше. Стрейкен хотел, чтобы тот выглядел изможденным и усталым. Он хотел, чтобы тот выглядел так, как будто у него слишком много работы и ему за нее недоплачивают. И больше всего он хотел, чтобы человек, который будет продувать легкие Кей Ти, выглядел опытным. Вместо этого хирург казался только что сошедшим с рекламы зубной пасты. Он представился как Фрейзер Чан. Его рукопожатие напоминало сашими: безвольное и влажное. Он быстро взглянул на руки Кей Ти.

— Что произошло?

— Несчастный случай на рыбалке, — ответил Стрейкен.

— Какой несчастный случай?

— Самый неприятный. Она запуталась в сорвавшейся леске.

Чан посмотрел на них, как будто думал, что у нее было больше шансов порезать руки о рог взбесившегося единорога. Он пробормотал что-то неразборчивое и объявил, что продует легкие Кей Ти позже сегодня днем. Стрейкен решил свое недовольство оставить при себе. Он должен доверять. Они не в той ситуации, чтобы выбирать врачей, вид которых ему понравится. Он поцеловал Кей Ти в лоб.

— Увидимся, когда проснешься.

Через несколько секунд вошла медсестра с креслом на колесиках и увезла Кей Ти в палату.

Надо было убить время, и Стрейкен хотел отправить Джилкристу свои последние снимки как можно скорее. Не только чтобы отплатить американцу за лояльность, а скорее, чтобы уверить своего редактора, что с ним, Стрейкеном, стоит сотрудничать. Самое последнее, чего он хотел, это чтобы его вычеркнули из платежной ведомости «Нэшнл джиографик».

Чан позволил ему воспользоваться телефоном в своем кабинете. Стрейкен нашел по телефонному справочнику несколько лабораторий. После двадцати минут тяжелого торга он уломал одного хозяина в Чайнатауне разрешить поработать на своем оборудовании за разумную плату, взял такси и поехал в центр города.

Он нашел лабораторию на боковой улице рядом с храмом. Она была на втором этаже старинного торгового дома, над портновским ателье, окна которого выходили на вид небоскребов в финансовом районе. Через улицу в ларьках готовились крабы с черным перцем, самбал горенг и соевый творог; ароматы представляли достойную конкуренцию запаху фимиама, доносившемуся из дверей храма. Воздух был липким и горячим.

Стрейкен заплатил хозяину лаборатории вперед. Тот был свободным фотожурналистом, освещающим текущие события, и, судя по оборудованию в его лаборатории, хорошо делал свое дело. Сначала он явно нервничал, но когда увидел фотоаппарат Стрейкена, начал успокаиваться. Стрейкену потребовалась какая-то пара минут, чтобы почувствовать себя как дома и убедить сингапурца, что он знает, что делает. Они вместе выкурили по сигарете, затем хозяин ушел купить еды.

На таком классном оборудовании Стрейкен мог работать быстро. Скоро у него уже была лента из тридцати шести негативов, которые он поднес к свету, чтобы рассмотреть поближе. Они выглядели довольно неплохо. Китовая акула охотно позировала, пока Кей Ти не прикоснулась к ней. Стрейкен был особенно доволен рыбками-лоцманами, которые выглядывали из-за гигантского брюха акулы. Он сделал еще четыре снимка со стороны дорсального плавника, как он рассекает планктон. Плавник выглядел как альпийский пик в снежном шторме: гранитная плита, покрытая пятнами снега.

Он сделал тридцать кадров примерно за шесть минут. Один снимок в двенадцать секунд. Прекрасно. Затем были еще снимки его раненой, но героической рыбы-камень на каменном поле. Они были не очень удачными, но все равно пойдет. Последние три кадра пленки казались совершенно черными. Он, наверное, случайно нажал затвор, не сняв крышку объектива. Так портить пленку было не в его правилах. Он отрезал первый негатив и выбросил его в мусорную корзину, проклиная себя за невнимательность.

Второй негатив уже полетел было в том же направлении, как вдруг он заметил белые отметины в левом верхнем углу. Стрейкен всмотрелся внимательнее. Линии казались личинками или маленькими кусочками запутанной нити. Он понятия не имел, откуда они взялись и как попали в кадр. Стрейкен схватил свой фотоаппарат, чтобы проверить, не поцарапал ли он водонепроницаемый футляр.

Нет, не поцарапал. Охваченный любопытством, он включил лампу и просветил негатив насквозь, крутя его так и сяк. Сначала он ничего не заметил, но, приглядевшись, вдруг понял, на что смотрит. Он схватил увеличительное стекло с полки.

Лупа уничтожила все сомнения. Стрейкен вспомнил те три снимка, сделанные в пещере. Он и не собирался что-либо там фотографировать; он просто использовал свет от вспышки. В первый раз объектив смотрел на крышу пещеры и ничего не уловил. Но во второй раз он уже был направлен вдоль корпуса корабля к носу. Совершенно случайно Стрейкен сфотографировал нечто очень важное для своего поиска.

Белые переплетения были не кусочками нитки и не царапинами на линзе. Это были японские иероглифы. Белая краска, название корабля.

 

54

Стрейкен не мог сам прочитать иероглифы, но это неважно. Все равно это значительный прорыв. Название корабля дает ему первую серьезную подсказку в поисках ответа о тайне его груза. Он быстро прибрался в лаборатории. Оставил хозяину один из самых простых снимков китовой акулы в качестве благодарности, закрыл дверь и выбежал на улицу.

Портной с первого этажа деловито рассказывал туристам, что он делает самые лучшие рубашки в Сингапуре. Он дал Стрейкену пройти, равнодушно скользнув по нему взглядом, как будто содержимое кошелька именно этого иностранца не стоило его усилий. Стрейкен выглядел соответствующе. Он плохо выспался, нерасчесанные волосы были покрыты солью, и кое-где виднелась кровь. Он не брился по меньшей мере неделю. Его рабочая куртка служила ему картотекой, ящиком для инструментов и подушкой. Стрейкен не стирал ее вот уже шесть лет, со дня покупки.

Он срезал путь через Чайнатаун, уворачиваясь от группы детишек, и чуть не столкнулся с рикшей. Ему хотелось знать перевод японских иероглифов, и деловой район, который он видел из окна лаборатории, казался разумным местом для начала поисков.

Небоскребы стояли впечатляющей группой на берегу грязно-коричневой реки. Они светились в вечерних лучах солнца, отражали облака, пальмы и суету Сингапура. В одной из этих башен Ник Лизон непреднамеренно привел к краху «Барингз банк». Стрейкен напряг шею, всматриваясь в тонированные стекла. За ними люди покупали и продавали, управляя миром, и для Стрейкена это было самое непостижимое занятие.

Войдя в деловой район, он заставил себя смотреть не вверх, а в окна первых этажей. Там, где банки, должны быть банкиры. Там, где банкиры, должны быть рестораны. В этой части мира один из ресторанов просто обязан быть японским. А Банбери Эдвард Стрейкен быстро сообразил, что в японском ресторане очень легко найти кого-нибудь, кто умеет читать по-японски.

Наконец, он нашел подходящее заведение в торговом центре в здании, занимаемом крупным японским банком. Как и кафешка под его квартирой в Лондоне, этот ресторан имел предсказуемое название. Только в одном месте это был «Нефритовый сад», а в другом «Тадж-Махал».

В витрине стоял большой аквариум. В нем жили несколько тропических рыб, в том числе и рыба-кролик. Стрейкен улыбнулся, вспомнив о Сумо. Еще он узнал пару гурами и бойцовую рыбку и подумал, что наверняка они куплены на черном рынке. Волоски на его руках встали дыбом, когда он представил, что может предъявить обвинение менеджеру ресторана. Ловля живьем тропических рыб — большой бизнес. Рыбы на сумму около двух миллионов оказываются в аквариумах каждый год. Он взбесился. Бойцовая рыбка казалась очень несчастной. Когда Стрейкен остановился перед аквариумом, он, наверное, создал эффект зеркала, потому что рыбка внезапно стала бросаться на него, очевидно, атакуя собственное отражение.

Он заглянул в дверь и увидел бизнесменов за коробочками сашими «Бенто» и наборами суши. Они заливали все это великолепие «Монтраше», «Шато Лафитом» и «Перье». Стрейкен улыбнулся сам себе, когда увидел, как официантка несет блюдо суши к группе китайских банкиров. Они, наверное, платят по тридцать долларов с человека за это удовольствие, и все же еда не будет так же вкусна, как та, которую приготовил Шлеппи на борту «Морского духа» позавчера вечером.

Официантка заметила, как он маячит при входе, и поспешила приветствовать его. Высокая и стройная, она была одета в малиновое кимоно и туфельки на высоких каблуках. Каблуки дробно стучали по мраморным плитам, отмечая каждый шаг. Цок-цок-цок. Ее волосы были собраны в узел и закреплены двумя палочками. Если их распустить, они наверняка достанут до талии. Стрейкен понял, что питает слабость к азиатским женщинам, в тот первый год после окончания школы. Вот и сейчас движения ног под шелком уже всколыхнули потрясающие воспоминания о его сексуальных похождениях, как вдруг образ Кей Ти, проходящей процедуру вентиляции легких, прогнал сладкие мысли.

Невзирая на чудовищный внешний вид Стрейкена, официантка приветствовала его маленьким поклоном. Ее голос звучал легко и музыкально, как у певчей птички. Он заметил, что в глазах девушки промелькнуло облегчение, когда он отклонил приглашение пройти за стол и сказал, что зашел спросить совета. Она взглянула на него и поинтересовалась, чем может помочь.

Как только Стрейкен понял, что белые черточки на предпоследнем негативе — японские иероглифы, он напечатал фотографию и увеличил ее. Было возможно разглядеть всего лишь линию корпуса, зенитных пушек видно не было. Изображение пришлось бы очень тщательно изучать, чтобы определить очертания носа корабля. Он показал ей эту фотографию.

— Мне нужна помощь в переводе этих иероглифов.

Если официантка и подумала, что он спятил, то вежливо не показала этого и с любопытством взяла снимок. Она посмотрела на него, покрутила.

— Кагура, — сказала она.

— Кагура?

— Это означает «Музыка богов».

— Музыка богов?

— Да. «Кагура» — это музыка синтоизма. Ее играют на церемониях и фестивалях в Японии.

— Кагура.

Стрейкен повторял это слово, пытаясь произнести его в точности как девушка. Она с нетерпением посмотрела на него. Разговор был окончен. Ей пора вернуться к своей работе, а Стрейкен стоял в дверях, блокируя поток клиентов, как затычка в трубе.

— Большое спасибо, — сказал он ей, — благодарю вас за помощь.

Так, значит, его корабль — музыка. Еще одна часть загадки решена. Слова детского стишка теперь понятны. Финальная строфа все соединила вместе.

Да уж точно, будет музыка.

Кей Ти должна уже приходить в себя после лечения. Стрейкен решил, что она так слаба, что не огорчится, если его не будет рядом. С его стороны не будет плохо, если он даст ей отдохнуть еще несколько часов. В данный момент единственное, что занимало его мысли, была «Кагура» и то, что она везла на борту, когда затонула в двух милях от побережья Керкулла-Кетам. Он сунул фотографию в карман и снова пошел в библиотеку. Цифровой термометр на стеклянном небоскребе показывал тридцать четыре градуса по Цельсию, но ничто теперь не могло заставить его сбавить скорость. Разгадка тайны наследства, казалось, была совсем близко, и Стрейкен на ходу засвистел какую-то детскую песенку.

В библиотеке на Стрейкена обратили гораздо меньше внимания, чем в «Нефритовом саду». Здесь сидели студенты в старых джинсах и старики в сандалиях на босу ногу. Стрейкен выглядел как свой, местная система ему была известна. Уже знакомый библиотекарь посоветовал ему, что если он хочет получить все записи про японский флот, то лучше всего ехать прямо в Японию и осведомиться в библиотеке там. Стрейкен не обратил внимания на покровительственный тон служащего, к его логике нельзя было придраться. Тем не менее Стрейкену удалось убедить библиотекаря принести несколько книг, включая одну с законом Малайзии о поднятии затонувших судов.

Первая книга оказалась регистром всех кораблей, построенных в Сингапуре в период между 1850 и 1945 годами. Вскоре ее пришлось отложить как не относящуюся к делу. Стрейкен на всякий случай проверил алфавитный указатель на слово «Кагура», но ее там не было.

Вторая книга была историей японского военно-морского флота с 1914 по 1945 годы. В указателе имелось несколько ссылок на «Кагуру», и он чуть не порвал страницы, отыскивая нужное место. Когда он его нашел, разочарование было огромным. Упоминалось всего лишь событие, когда император Хирохито посетил военную мемориальную службу верхом на своей любимой лошади Фубуки, а оркестр играл кагуру как музыку, соответствующую присутствию императора.

Так Стрейкен узнал, как роскошная яхта получила свое название, только и всего. Каждое последующее упоминание о кагуре сводилось к проклятой музыке. Через десять минут Стрейкен знал, что ее играют в храмах и на народных праздниках, исполняют на барабанах, трещотках и флейтах и что ее сочинили, чтобы развлекать богов. Кроме этого, наиболее интересная вещь, которую он узнал, это то, что у него самого было нечто общее с Хирохито. Хирохито был старательным исследователем в области морской биологии и даже опубликовал несколько статей на эту тему.

Здорово. Однако Стрейкен пришел не за этим. Он сидел в тихом углу читального зала, окруженный сингапурцами в очках и бородатыми европейцами. В пещере он чувствовал себя намного уютнее. Желание заорать от обиды было практически неудержимым. Ему пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не захлопнуть книгу со всей силы, а закрыть спокойно. Было шесть часов вечера. Он потратил кучу времени и ничего не выяснил.

Стрейкен сдался. Было бы, конечно, гораздо полезнее узнать заранее, что там на борту «Кагуры», чтобы подготовить операцию по подъему соответствующим образом. Но он все равно скоро все узнает. Судно лежало на дне морском шестьдесят три года. Полежит еще несколько дней.

Выкурив сигарету, Стрейкен потратил еще один час на изучение закона Малайзии о подъеме затонувших судов. Его нюансы были жутко сложными, но в конце концов Стрейкен уяснил для себя два важных факта. Во-первых, теперь ему стало ясно, почему ни его дед, ни отец не попытались добраться до корабля сами. «Кагура» лежала вводах Малайзии, и в соответствии с местным законом доходы с любого судна, поднятого раньше чем через шестьдесят лет после того, как оно затонуло, облагались налогом в пятьдесят процентов от обнаруженной ценности. Стрейкен не имел ни малейшего желания рассказывать властям о том, что он делает, и искренне восхитился терпением, щедростью и изобретательностью своего деда, который сочинил на открытке детское стихотворение. Оставив наследство другому поколению, отец Стрейкена дал возможность сыну получить его целиком.

Второй факт был проще. Несмотря на все детали и подробности закона, в целом его сущность сводилась к двум словам: «нашедший забирает».

 

55

Кей Ти выглядела лучше, когда Стрейкен вернулся в больницу. Она казалась обиженной, сидела в постели и хмурилась. Он опустился на пол у ее ног, как нашкодившая собака.

— Где, черт возьми, тебя носило?

— Я пытался узнать, что на моем корабле.

— Да ты что? Вот здорово. Я-то думала, ты сказал, что будешь здесь. Из-за тебя я торчу в этой больнице дольше чем нужно. Мог бы и не демонстрировать так откровенно, что тебе на это наплевать.

— Зато я узнал название. — Стрейкен протянул ей фотографию. Ему хотелось сменить тему. Напряженно всмотревшись в изображение, Кей Ти сумела различить очертания корабля.

— Ну, и что здесь написано?

— «Кагура». Музыка богов.

— Музыка богов? Мне нравится.

— Прощен?

Стрейкен погладил Кей Ти по волосам. Он думал, что сработает. Обычно так и получалось. Но он ошибся. Она все еще была полусонной, одурманенной лекарствами, но в глазах стояло недоуменно-обиженное выражение. Его не было здесь, когда она больше всего в нем нуждалась.

Зашел Чан и сообщил, что лечение прошло успешно. Он использовал эндотрахеальную трубку для введения теплого кислорода ей в легкие и затем дал небольшую дозу дифенина. Ее желудок тоже промыли теплой жидкостью, чтобы вывести из него соленую воду. Опухоль на запястьях опадала, и при мягкой физиотерапии были все шансы, что вскоре восстановится деятельность и чувствительность рук. Руки должны оставаться в повязках еще несколько дней, но в данный момент нет никаких причин оставаться в больнице больше одного дня. Завтра Кей Ти сможет отправиться домой.

Домой. Слово показал ось отвратительным. Оно ударило Стрейкена в лоб как стрела. Он не осмеливался взглянуть на Кей Ти. Ему не приходило в голову, что она может уехать в Америку. Сейчас это казалось вполне логичным. С ней случилась не ерунда какая-нибудь, это была серьезная травма, которая оставит физические и эмоциональные шрамы. Рубцы вокруг ее запястий останутся на всю жизнь в виде браслетов-шрамов. Незнакомцы будут бормотать недобрые комментарии о попытках самоубийства.

Кей Ти заявляла, что ищет приключений. А вообще-то она приехала в Азию отдыхать, в отпуск. Отъезд Майка не изменил тот факт, что ей рано или поздно придется возвращаться домой. У нее там карьера актрисы. Кей Ти едет домой. Стрейкену жутко не хотелось этого признавать, но это была горькая правда. Он взглянул на Чана:

— А когда восстановится работоспособность рук?

— Она может начинать делать некоторые легкие упражнения уже завтра.

— Завтра! Фантастика! Значит, нырять будешь уже очень скоро!

— Никаких ныряний по меньшей мере месяц. Мистер Стрейкен, ваша подруга перенесла очень серьезную травму. Хорошо еще, что у нее не осталось тяжелых последствий на всю жизнь. Легкие повреждены, и выздоровление будет протекать медленно. О плавании сейчас не может быть и речи. Через месяц Кей Ти нужно будет показаться врачу, чтобы проследить за процессом выздоровления. У нее есть страховка, которая покроет расходы на дорогу домой. Я дал ей координаты своего коллеги в Индианаполисе, очень хороший врач.

Стрейкен не ответил Чану и повернулся к Кей Ти. Нужно попытаться уговорить ее остаться. Всего один раз. После этого он даст ей уйти. Может, Стрейкен и сидел у ее ног как нашкодивший пес, но умолять не в его правилах.

— Послушай, ты сможешь сидеть на палубе. Шлеппи будет подавать тебе охлажденный чай. Ты будешь загорать и читать книжки. Сумо окружит тебя заботой и вниманием.

— Пока ты будешь развлекаться в полную силу? Что-то ты не внес себя в список заботливых нянюшек.

Прежняя задорная Кей Ти. Все эти трубки и таблетки не притупили ее боевой дух. И, как обычно, она была права.

Пейджер Чана запищал, и он сказал, что должен идти. Стрейкена так просто не одурачишь. Почувствовав, что им надо побыть одним, Чан ушел сам. Он сказал Стрейкену, что у него есть десять минут, а потом Кей Ти надо будет отдыхать.

— А что если «Кагура» сделает нас богатыми?

— Вернись на землю, Эд. Мне нужно ехать домой.

В глазах у нее стояли слезы. В первый раз в жизни она назвала его настоящим именем. Это подчеркнуло простой и грубый смысл сказанного. Отсутствующее выражение глаз дало Стрейкену понять, что она думает о доме. Проводить время с Эдом Стрейкеном — очень захватывающее занятие, но она не верила в поиски сокровищ. Она не верила в его историю. Разрыв с Майком и мучения, которым ее подверг Пили Паранг, сделали свое дело. Кей Ти больше не казалась крутой девчонкой, которой все на свете нипочем. Перед ним была уже не та хулиганка, которая, не задумываясь, влепила ему пощечину. Не та хладнокровная, с прекрасной реакцией красотка, которая перехитрила кобру на Тиомане. А просто молодая девушка со слезами на глазах. Молодая девушка, которой необходимо возвращаться домой. И Стрейкен не встанет на ее пути.

Он нагнулся, поцеловал ее в лоб и сказал, что все правильно, он понимает и что ей нужно немного поспать. Когда он выходил из палаты, она послала ему воздушный поцелуй. Он медленно брел по коридору, сам не понимая, что чувствует.

Стрейкен дошел до приемного покоя. Там было тихо, только работал телевизор, включенный на программе новостей.

Диктор рассказывала о последних событиях на бирже. Экономическая ситуация ухудшалась. Количество рабочих мест уменьшалось. За пределами больничных стен существовал реальный мир. Мир сокращения штатов и банкротства. Мир политики и войн. Мир, в котором фантазиям о затонувших сокровищах нет места. Мир, которому Стрейкен не принадлежал. Мир, который вскоре объявит свои права на Кей Ти.

Стрейкен сел на стул в углу и закрыл глаза, чтобы поспать, но вместо долгожданного отдыха пришли кошмары. Он метался по палубе «Морского духа» как загнанный зверь. Ему снился Эйдриан Гамильтон у руля моторного катера. Его крестный отец прочесывал сетью Южно-Китайское море. Острые пики Тиомана поднимались позади него акульими зубами. Одну задругой он вытягивал из моря картины и статуи. Каждый раз, когда он вытаскивал картину, он пробивал холст ногой. Мишель и Молли Ньюкрис аплодировали на заднем фоне.

 

56

Завтрак прошел мрачно. Стрейкен и Кей Ти почти не разговаривали. Они только обменивались банальными фразами на темы погоды и заголовков утренних газет.

Кей Ти должна была пройти последний сеанс с Чаном в десять часов. Потом часовой отдых, и она будет готова ехать. Больница сделала необходимые распоряжения. Ей забронировали место на самолет до Чикаго через Токио. Обратно она полетит бизнес-классом. Это была единственная мысль, вызывавшая улыбку на ее лице.

Чан пришел ровно в десять. Стрейкену снова надо было убить время, перед тем как попрощаться с Кей Ти, так что он спросил медсестру, нет ли неподалеку каких-нибудь достопримечательностей. Она сказала, что есть военно-морской музей, и больше ничего. Пешком пятнадцать минут, пять на такси. Стрейкену больше нечем было развлечься, и он узнал, как туда добраться.

День был душный и знойный. В такую погоду даже рептилии тяжело дышат. Стрейкен был рад, что легко одет. Пара старых кроссовок, синие шорты и белая льняная футболка; три предмета одежды, если не считать запонок и темных очков. Он старался не думать о Кей Ти и отнестись к ее отъезду как к любому другому неприятному событию. Спрятать голову в песок, как страус, и даже не вспоминать.

По дороге он составлял в уме список необходимого оборудования, которое понадобится ему для возвращения в пещеру. Стрейкен все еще не знал, что там, на глубине, так что ему нужно быть готовым к чему угодно. Мощные фонари — самое важное. Медленно горящие подводные флаеры, чтобы освещать судно во время работы. Много веревок. Оборудование, режущее металл. Сварочный агрегат, паяльник, теплый гидрокостюм. Специальная дыхательная смесь из кислорода и гелия. Возможно, даже насос и ворот. На это уйдет много денег, но он улыбнулся, когда добавил еще один пункт, который нельзя было купить за деньги и который был ценнее всего вместе взятого оборудования.

Питеру Зееману недавно стукнуло пятьдесят пять лет, и он работал инструктором по дайвингу последние тридцать. За это время он погружался в среднем три раза в день примерно триста двадцать дней в году. Он основательно пропитался водой за девятнадцать тысяч часов погружений. Стрейкен подсчитал это как-то ночью в бухте Святого Михаила, когда больше нечего было делать. Получалось, что Пит провел более двух лет своей жизни, вдыхая сжатый воздух под поверхностью воды. Может, и были в мире люди, которые ныряли больше, но Стрейкен сомневался.

Медсестра не обманула, Стрейкен дошел до музея за пятнадцать минут. Подъездная дорожка была обсажена плюмериями. В отличие от многих сингапурских исторических зданий, это не было построено в колониальные времена. Дом больше напоминал офицерский клуб-столовую времен Второй мировой войны.

Птичка, название которой Стрейкен не смог вспомнить, пила нектар с цветка орхидеи, вся в переливчатом синем оперении. Справа от него по фасаду здания жадно вилась глициния. В центре главной лужайки на двадцать метров в воздух возвышался мощный толстый эвкалипт, и ветерок перебирал его листья как страницы книги. Стрейкен прошел вдоль дорожки, жадно впитывая все эти впечатления. Он неожиданно поймал себя на странном ощущении какой-то своей благопристойности. Музеи, как и библиотеки, обычно не входили в ряд заведений, которые он посещал.

Внутри было прохладно и сумрачно — такое облегчение после яркого палящего солнца. Экспонаты расположились в хронологическом порядке. Через залы проходил сквозной коридор, и можно было не беспокоиться, что что-нибудь пропустишь. Кроссовки Стрейкена скрипели по полу. Звук эхом отдавался по всему зданию. Выставка была оформлена безупречно, и вскоре он с удивлением обнаружил, что увлекся.

В числе экспонатов были представлены модели лодок, начиная с пятнадцатого века. Тогда Сингапур входил в Мелаккский султанат. Лодки были типично азиатскими: деревянные сампаны и однопарусные джонки с высокой кормой, коротким килем и длинным рулем. Дальше дощечки с пояснительным текстом стали больше, отражая рост Сингапура в стратегическом отношении.

Сэр Стэмфорд Раффлз, основатель современного Сингапура, получил разрешение использовать порт как торговый пост для британской Ост-Индской кампании в 1819 году. С открытием Суэцкого канала в 1869 году наладились долговременные отношения этого города с Европой. Стрейкен восхитился изображениями больших клиперов, которые ходили по разным маршрутам и привозили в Англию экзотические грузы. Кофе из Явы, чай из Китая, резину с Малайзийского полуострова.

Он перешел к следующей экспозиции, которая рассказывала о росте гавани в 1920-х годах. К этому времени Британия провозгласила Сингапур своей основной военно-морской базой в Восточной Азии и добавила значительные военные сооружения к торговой инфраструктуре. Потом началась Вторая мировая война, и на соответствующей части выставки Стрейкен замер как вкопанный.

Он стоял перед вмонтированной в стену информационной доской. На ней висели три коричневые фотографии и три блока текста. На первой фотографии был изображен холеный британский генерал за письменным столом. На нем были шорты и рубашка с короткими рукавами, губы крепко сжимали трубку. С обеих сторон его охраняли бесстрастные японские стражники, и он подписывал что-то, видимо, бумаги о капитуляции. В выражении его лица проскальзывала униженная покорность. Стрейкен понимал, почему тот не мог оторваться от трубки. Он прочитал первый блок текста.

В феврале 1942 года после военной кампании, продолжавшейся менее недели, японские войска захватили и заняли Сингапур. На снимке генерал-лейтенант Артур Персиваль, главнокомандующий соединенной армией и воздушными силами подписывает условия капитуляции колонии в помещении фабрики «Форд мотор».

В поспешном отступлении британским войскам не удалось полностью разрушить дамбу, соединяющую Сингапур и Малайзийский полуостров. Благодаря этому у приближающегося противника появилась возможность легко достичь острова, на котором располагается самая стратегически важная для всего региона гавань.

Британские запасы изрядно истощились за годы войны в Малайзии, но Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании, ждал от своих генералов, что они будут бороться до смерти, и сказал им:

«Сейчас не следует думать о том, чтобы спасти войска или уберечь население. Битву следует вести до конца, чего бы это ни стоило. Командиры и старшие офицеры должны умереть вместе со своими солдатами. На карту поставлена честь Британской империи и английской армии».

Персиваль капитулировал. Его решение пронести британский флаг рядом с белым было актом, который Черчилль никогда ему не простил.

Вторая фотография оказалась еще интереснее. Это был снимок гавани. Черно-белый и немного нечеткий из-за увеличения до размера А3, он изображал японский торговый корабль, проводивший какие-то спасательные работы. На корме судна стоял кран, который поднимал что-то похожее на железный котел. Судя по расположению стрелы крана, котел только что вынули из моря.

Стрейкен всмотрелся ближе и заметил деревянную платформу на воде на заднем фоне. С платформы ныряла команда водолазов. Двое людей держали трубки, соединенные с компрессором, который подавал воздух двум невидимым ныряльщикам, находящимся под водой. Так делали, пока Кусто не изобрел акваланг. Стрейкен любовался платформой всего секунду. Что-то гораздо более интересное происходило на заднем плане.

Позади корабля с краном стоял еще один корабль. Он был частично скрыт, видна была только его задняя часть. На палубе стояло еще шесть таких же железных котлов. Они выстроились в три ряда по две штуки, как современные контейнеры. Что бы это ни были за контейнеры, они явно были подняты со дна гавани. Стрейкен обратился к тексту в поисках какого-нибудь объяснения.

Несмотря на свою неспособность отразить противника, британская армия предусмотрела диверсии по отношению ко многим единицам имущества гавани до того, как город был осажден. Англичане разрушили сухой док, в то время самый большой в мире, чтобы не позволить японцам ремонтировать в нем свои суда. Вдобавок к этому они сожгли остатки запасов машинного масла. Черные пятна еще видны слева на снимке.

В последнем акте отчаяния генерал Персиваль приказал утопить в гавани весь золотой запас колонии, чтобы не дать противнику завладеть им.

Тайна сохранялась не более десяти дней. Ее вырвали из младшего офицера под пытками. На снимке суда японского флота поднимают британские сейфы и грузят их на борт для транспортировки в Японию. Обратите внимание на платформу на переднем плане и недавно затопленный сухой док справа.

Несмотря на то, что в помещении работали мощные кондиционеры, Стрейкен вспотел. К моменту, когда он перешел к изучению третьей фотографии, он волновался так, что чувствовал биение сердца. Снимок был боковой: он изображал, как корабль покидает гавань. На этот раз судно поместилось в кадр целиком. Он был, наверное, метров сорок в длину. На нем была легкая защита, два дула зенитных противовоздушных пушек на носу, за ними трепетал на ветру японский флаг с восходящим солнцем. Три моряка стояли у поручней и махали руками, прощаясь с товарищами, оставшимися в порту. Стрейкен насчитал двенадцать металлических котлов, прикрепленных цепями к корме. Только сейчас он уже знал, что это никакие не котлы, а сейфы.

А потом Стрейкен заметил кое-что еще и понял, что это самая красивая фотография в его жизни, красивее которой он не встречал. Он понял, что с радостью променял бы работу всей своей жизни ради открытия вот этого единственного снимка. Они были начертаны на борту, рядом с носом. Едва различимые через туман бромида, увеличения и времени. Никаких сомнений нет. Те же японские иероглифы, которые он поймал в кадр на дне Южно-Китайского моря.

Обнаруженное золото покинуло Сингапур на закате

7 марта 1942 года в караване из восьми грузовых судов, приписанных к Осаке. Императорский флот не имел контроля над тихоокеанской ареной, так что караван сопровождали два эсминца класса «Сирацую»: «Шигур» и «Сузуказе».

Через два часа после выхода из Сингапура одному из контейнеровозов («Кагура», на снимке) поступил приказ свернуть в Куантан, чтобы забрать взвод бойцов спецназа, ожидающих депортации в лагерь военнопленных в Японии. Для этого судну нужно было сделать крюк в двести пятьдесят километров. Если «Кагура» пойдет на полной скорости, то сможет присоединиться к каравану через десять-двенадцать часов. Японские военные записи показывают, что корабль покинул Куантан с дополнительной партией пассажиров на борту в 05.30 утра 8 марта 1942 года. С тех пор «Кагуру» никто не видел.

То, что произошло на самом деле, — предмет больших споров. Многие считают, что «Кагура» затонула неподалеку от материка. Радиокоммуникации были сильно затруднены помехами из-за плохой погоды. Капитан Тамеиси Хара, командующий караваном, не мог установить местоположение корабля, когда он исчез с его радаров.

Нет никаких сведений о людях, спасшихся с корабля. Затонувшее судно не было обнаружено. Теория о том, что команда попыталась украсть золото, была опровергнута японскими историками, которые верят, что «Кагура» затонула в одной из глубоководных впадин, которыми изобилует это район. Некоторые наблюдатели утверждают, что корабль был тайно поднят либо японским, либо британским правительством после войны.

Британские источники оценивают груз, затопленный в гавани, в десять миллионов фунтов золотыми соверенами. Принимая во внимание, что Сингапур на протяжении долгих лет был торговым портом, настоящая цифра, вероятнее всего, намного выше. Местонахождение «Кагуры» и истинная ценность ее груза остаются тайной по сей день.

«Истинная ценность». Стрейкен слышал это где-то раньше. Он широко улыбнулся, когда перечитывал последнее предложение.

Иногда остается только удивляться, насколько люди могут ошибаться.

 

57

Стрейкен бросился из музея со всех ног, натыкаясь на людей и желая поскорее оказаться на улице. Он не переживал оттого, что его поведение могло показаться странным.

Зной обдал его дыханием доменной печи. Ему и это было все равно. Ему было все равно, проснулась Кей Ти или нет. Если нет, то скоро проснется. Такие новости ждать не могут. Такие новости могут изменить ее жизнь навсегда. Такие новости могут помочь ей забыть, что Пили Паранг сделал с ее руками.

Стрейкен был так взволнован, что только через несколько минут понял, что за ним хвост.

Он не заметил эту машину, когда вышел из музея, зато увидел ее сейчас. Это был серый «рейнджровер вог». У машины были тонированные окна, а черные тонированные окна всегда возбуждали в Стрейкене желание узнать, кто за ними прячется. Сингапур — самое дорогое в мире место для автовладельца, так что этот монстр принадлежал настоящему богачу.

Стрейкен был уверен, что «рейнджровер» следит именно за ним. Машина отъехала от поребрика почти сразу же после того, как он прошел мимо. Движение здесь не очень напряженное. Стрейкен слышал, как работает мотор. Водитель даже не удосужился перейти с первой скорости на вторую.

Стрейкен вернулся на главную улицу, ведущую к больнице. Обернувшись через несколько минут, он увидел «рейнджровер» на прежнем месте. Тот держался левой полосы и полз за ним черепашьим шагом, позволяя другим машинам обгонять себя. Стрейкену это не понравилось. Совсем не понравилось. Интерпол. Кому бы еще вздумалось преследовать его на такой машине?

А если это на самом деле Интерпол, то игра закончена. В такой маленькой стране, как Сингапур, Стрейкен мог убежать, но не мог спрятаться. Его описания будут вывешены повсюду, включая порты и аэропорты. Его арестуют в тот самый момент, когда он захочет сбежать. Стрейкен должен был отдать должное голландцу: Верховен оказался безжалостной сволочью. Мишель Ньюкрис была права, когда называла его терьером. Стрейкен понятия не имел, как Верховену удалось найти его. Прошло уже две с половиной недели с того момента, как он покинул Лондон, и еще две с тех пор, как он уехал на Тиоман. Может быть, служба безопасности больницы выдала Верховену личную информацию? Теперь это уже неважно.

Верховен здорово рассчитал время, этого у него не отнимешь. Надо же — именно когда все кусочки сошлись в единую картину. Долгое получилось путешествие от «Лобстер пота» в Виллемстаде. Путешествие, которое привело Стрейкена с Карибских островов в Южно-Китайское море. Через Лондон, Амстердам и Тиоман. Через квартиру мертвой девушки на улице Бердмондси в залы музея на другой стороне мира. Путешествие, в котором он нашел новых друзей и убил одного старого. Стрейкен был не готов заканчивать на этом месте. Ему еще было куда идти. Из Сингапура на Керкуллы. Из Керкулл обратно на Кюрасао с чем-то около десяти миллионов фунтов плюс компенсация инфляции за шестьдесят лет. «Кагура» означала, что фотосафари у Арубы и Бонайре больше не предмет пустых мечтаний. Пит поговорит с Купмансом, и тот снимет свой запрет. Иммиграционная служба Кюрасао встретит его с распростертыми объятиями, как только они узнают, сколько он теперь стоит.

Стрейкен подумал, не попробовать ли убежать, но тут же понял, что на такой жаре не сможет. Тогда он стал высматривать боковую улицу или парк; что-нибудь, куда машина не проедет. Но справа тянулась дорога, а слева — стена. Спрятаться негде. Если он перейдет на другую сторону, то машина сделает поворот на 180 градусов и снова поедет за ним. Ничего нельзя сделать, только ждать.

Верховен. Точно он. Ни один другой полицейский не стал бы играть в такого рода игру. Интерпол Сингапура сделал бы свою работу без лишнего шума. Они защелкнули бы на нем наручники в тот момент, когда он выходил из музея. Никаких игр в кошки-мышки. Стрейкен начал злиться. В конце концов гнев вскипел в нем как лава в древнем вулкане Тиомана. Ну, давай же. Он был готов. Он подумал, что так просто он не дастся, а устроит шум. Не позволит Верховену покорно загнать себя в угол; это он себе пообещал. Стрейкен замедлил шаг и оглянулся через правое плечо. Машина была все еще там, но разрыв между ними сократился до пятнадцати метров.

Стрейкен увидел перекресток со светофором в сотне метров впереди. Он прошел мимо кучи строительного мусора и прихватил кусок обломанного бетона. Камень был острый, шероховатый и тяжело лежал в ладони. Стрейкен считал, сколько останется до красного сигнала. Зеленый человечек держался пятнадцать секунд, а потом снова переключился на красный. Двадцать секунд. Он подстроил свой шаг, чтобы подойти к перекрестку в момент смены зеленого на красный. На дороге было еще несколько других машин. Они остановились и заблокировали «рейнджровер».

Стрейкен подождал. Как только «рейнджровер» встал в конец очереди, Стрейкен повернулся и бросился на него. В «рейнджровере» увидели, что он приближается. Водитель попытался развернуться, но впереди него стояла машина и позади тоже. Его хорошо заклинило. Стрейкен добежал до преследовавшего его автомобиля за несколько секунд.

Он ухватился за дверь со стороны пассажира. Она была заперта. Стрейкену было все равно, кто видит его. Он не думал о последствиях. Все, чего он хотел, — это перепугать Рутгера Верховена до полусмерти. Стрейкен раскрыл кулак и ударил куском бетона в окно машины. Стекло разбилось; светофор в этот момент переключился на зеленый. Послышался визг покрышек; испугавшись, что это ограбление, водители остальных машин давили на газ, торопясь покинуть место действия.

«Рейнджровер» тоже не стал задерживаться. Разбившееся над пассажирским сиденьем стекло усыпало всю машину острыми, как бритва, осколками. И Стрейкен увидел того, кто сидел за рулем.

Всего лишь беглый взгляд. «Рейнджровер» газанул и унесся прочь, заставив его отпрыгнуть на тротуар. Стрейкен не узнал водителя, но он достаточно времени провел в Азии, чтобы понять, что человек этот японец.

Больница была совсем близко. Вот теперь Стрейкен побежал.

 

58

Самым важным сейчас было забрать Кей Ти и сматываться из Сингапура. Быстро. Стрейкен понятия не имел, кто этот японец, но не надо было быть гением дедукции, чтобы связать его с «Фубуки». И по ассоциации Стрейкен вспомнил о Пили Паранге.

Он начал мысленно соединять разрозненные детали. Пили, должно быть, сообщил на «Фубуки», где он. Поэтому яхта и шла на север, к Керкуллам, когда «Морской дух» возвращался на Тиоман. Затем он вспомнил, как Пили передавал что-то по радио, тогда это почему-то не показалось ему странным, а теперь стало понятным. Пили давно планировал свою месть и отстучал на «Фубуки», чтобы она шла его забирать. Убив Пили, Стрейкен нажил себе дополнительных врагов.

И японцы не единственные, кто хочет знать, где он, Стрейкен, сейчас находится. Свидетели расскажут о его нападении на «рейнджровер». Полиция тоже будет его искать. Кто-то упомянет разбитое вдребезги окно машины, и полицейские сделают запрос по больницам — проверить, не обращался ли кто-нибудь в последнее время с поврежденными руками. Рука Стрейкена была в полном порядке, но больница больше не была безопасным местом.

Как бы ни был Фрейзер Чан предан кузену Сумо в Куантане, у него не будет иного выбора, кроме как подтвердить, что да, Стрейкен здесь был. Круг вокруг Стрейкена замкнется. Полиция арестует его и быстро сопоставит данные с запросом Интерпола. И он оглянуться не успеет, как обнаружит, что летит в «Схипхол», а в соседнем кресле сидит его старый друг Верховен. Голландец не позволит ему сбежать второй раз. Игра закончится окончательно и бесповоротно. Совсем недавно Стрейкен обещал себе, что когда-нибудь он будет уезжать из страны, когда захочет. Как все нормальные люди.

Он ворвался в больницу взмыленной лошадью. Пробежка от музея заняла пять минут, и за это время его футболка пропотела насквозь. Ноги хлюпали в кроссовках. Все лифты были заняты, так что он побежал по лестнице. Кондиционер работал как ледяной ураган. Когда он добежал до палаты Кей Ти на третьем этаже, его всего трясло. В палате Стрейкена ждал еще один неприятный сюрприз.

Девушки не было.

Стрейкена встретила пустая кровать. Сумки Кей Ти тоже исчезли. Стрейкен побежал по коридорам, шарахаясь влево и вправо, как испуганная мышь. Проверил туалеты, забежал в комнату для отдыха и книжный магазин, вломился без стука в кабинет Чана. У Чана был пациент, и при виде Стрейкена он перепугался. Чан, однако, не удивился его появлению.

— Она оставила тебе тут кое-что. — Он даже не поднял на него глаз.

— Где?

— Да вот. — Чан поднял подбородок и показал на компьютер перед собой. На клавиатуре лежал синий конверт. — А теперь, мистер Стрейкен, извините меня…

Стрейкен схватил конверт.

— Спасибо. За все вам спасибо.

Чан был хорошим человеком. Он буквально сотворил волшебство с легкими Кей Ти. Он позволил Стрейкену пользоваться своим офисом и разрешил ему спать на больничном полу.

— Я же никогда здесь не был, да?

— При условии, если я больше тебя никогда не увижу.

— Конечно. Спасибо. — Стрейкен разорвал конверт с таким нетерпением, будто там был выигрышный лотерейный билет. Но лотерейного билета там не было. Там лежала открытка. Он взял ее обеими руками и перечитал, затем укоризненно посмотрел на Чана.

— Ее руки. Как она это написала?

— Она и не писала. Она говорила, я писал.

— Когда?

— Десять минут назад.

Стрейкену показалось, что кто-то встал за его спиной и ударил огромным молотком под коленки. Он не знал, стоит ли верить его словам.

— Эд? — Чан увидел сомнение в глазах Стрейкена.

— Что?

— Поверь мне. Я же врач.

Стрейкен выскочил из кабинета как заключенный, которому зачитали приговор на пожизненное заключение. Он упал на первый попавшийся стул у офиса Чана и уронил голову на руки. Картинка на открытке изображала китовую акулу; текст письма был исключительно прост:

«Моему галантному сэру Ланселоту.

Кей Ти».

Ненавижу прощания. Так легче. Спасибо за приключение.

По меньшей мере десять миллионов фунтов в золотых соверенах лежало в подводной пещере, и они были единственные люди во всем мире, которые знали, где они. Кей Ти уехала еще до того, как он смог сообщить ей, как близко они к тому, чтобы достать его. Стрейкен не мог поверить, насколько жестока жизнь.

Инстинктивно он полез в карман за пачкой «Кэмела». Тут же к нему подошел служитель в зеленом комбинезоне и показал на знак «Не курить» на стене. Стрейкен злобно ответил, что ему плевать. Глупая реакция. Он сразу же извинился, раздавил сигарету и возненавидел себя до глубины души.

И тут Стрейкен вскочил и побежал. Кей Ти ушла всего лишь десять минут назад. Еще был шанс поймать ее в аэропорту. Это был риск, но попробовать стоило. Он рванул вниз по лестнице. На первом этаже поток людей стал плотнее. Стрейкен был вынужден замедлить шаг, он уворачивался от пациентов, персонала и посетителей. Он срезал путь через онкологию и влетел в группу студентов-практикантов. Они бросились врассыпную, как певчие птички при виде ястреба. И вдруг он увидел Кей Ти.

Она, наверное, ехала на лифте, пока он бежал по лестнице. Она обогнала его всего на несколько минут. Она прощалась, шутила с медсестрой. Подъехало такси.

— Кей Ти, подожди! — закричал он через весь коридор.

Она обернулась, и он увидел, как у нее появилась улыбка сначала в глазах, а потом на губах.

— Галантен до последнего, Ланс?

Таксист взял ее сумки и стал укладывать их в багажник.

Стрейкен задыхался. Медсестра смотрела на него с сомнением, помогая Кей Ти усаживаться в такси.

— Кей Ти, подожди. Ты должна остаться. Я тебе обещаю, что дело того стоит.

Она испытующе посмотрела на него.

— Обещаешь?

— Да. Поверь мне.

— А как же билет на самолет?

— Поменяй.

Повисло неловкое молчание. Наконец, подождав секунд пятнадцать, таксист не выдержал:

— В аэропорт, верно?

— Неверно, — сказала Кей Ти, — к причалу Понггол.

Она отвела прядку волос со щеки и повернулась к Стрейкену.

— Да не стой ты там, Ланс, поехали искать Сумо.

 

59

Питер Зееман прибыл на Тиоман через четыре дня после Стрейкена и Кей Ти. Стрейкен применил всю свою силу убеждения, чтобы уговорить его. Телефон на курорте Берджайя жрал монету за монетой, пока Пит требовал доказательств, что корабль действительно существует. У Стрейкена таковых не было. Все, что у него было, — это возбуждение в голосе. Золото. Он повторял это слово снова и снова, подкармливая ненасытный автомат.

В конце концов, энтузиазм Стрейкена убедил Пита. Он повесил трубку, пообещав поговорить с Президентом — так он называл Мэгги, когда ее не было рядом. Пит, может быть, и был бойцом войск специального назначения, но в их семье штаны носила жена. Она была единственным человеком в мире, которого он боялся. Когда Стрейкен позвонил ему на другой день, у Пита были хорошие новости. Жена согласилась, он мог ехать. Пит нанял вместо себя инструктора из соседней школы дайвинга и на рассвете сел в самолет, летящий в Амстердам.

— Скоро твое везение кончится, Эд.

Путешествие заняло двадцать четыре часа, но сломить боевой дух Пита было непросто. Он приветствовал Стрейкена отеческим похлопыванием по спине, как только вышел с парома.

— Я тоже тебя люблю, Пит. — Стрейкен взял своего друга за руку. — Рад тебя видеть.

Он не врал. Питер Зееман был ему отцом и старшим братом. Кто еще внес бы за него штраф в тысячу долларов, а потом обернул все это в шутку. Когда-то он воевал в Седьмом нидерландском морском спецназе, прекрасно обученном десантном взводе, который часто работал в тандеме с британским спецназом. Сейчас он защищал голландские нефтяные вышки от атак террористов, но в 1970-х годах это был активный отряд в Дхофаре, который бил марксистских партизан и воевал бок о бок с британцами. Пит участвовал в той кампании и получил пулю в бедро. Это послужило причиной его раннего ухода из спецназа, и последние тридцать лет он провел, управляя «Коралловым раем». Стрейкен думал, что Пит прекрасно справлялся.

Пит был высоким и широким в плечах, с гривой серебряных волос, которые он зачесывал назад, открывая точеные римские черты лица. У него был здоровый загар человека, который родился и вырос в Виллемстаде, и пышущий здоровьем атлетизм от жизни на рыбной, фруктовой и пивной диетах, а также кошмарный вкус. Кей Ти поморщилась, когда Стрейкен познакомил их. Стрейкен не мог ее упрекать. Рыбка из мультика была бы гораздо более уместна на детском постельном белье, чем на рубашке солидного мужчины.

Стрейкен поселил своего друга в бунгало на пляже, в двадцати метрах от своего. Они забросили сумки Пита и пошли в деревню спокойно пообедать. Стрейкен рассказал ему о том, что произошло с тех пор, как он улетел с Кюрасао. Это было почти месяц назад, но казалось, что прошло полжизни. Рассказ получился длинным, Стрейкен ничего не скрывал. Многое из этого было новостью и для Кей Ти, она и Пит слушали внимательно, стараясь не перебивать Стрейкена вопросами. В конце он сообщил, что Сумо удалось убедить местные власти, что Пили утонул, потому что выпал за борт пьяный. Очевидно, их скептицизм был равен их равнодушию. После нескольких часов Стрейкен был измучен и пьян.

— Пит, я не знаю, как сказать, но…

— Тогда, наверное, лучше не надо. — Пит округлил глаза и подмигнул Кей Ти. Он догадывался, о чем собирается говорить Стрейкен, и ему было неловко.

— Деньги, которые ты заплатил Купмансу. Ты не должен был этого делать, я и сам мог бы заплатить.

— Ты безнадежный лгун, Эд. Всегда был и всегда будешь.

— Нет, я серьезно. Я бы нашел выход, занял бы у Гамильтона. Он зарабатывает гораздо больше, чем ты… — Стрейкен осекся. Он что-то не то сказал. — Ну, в общем, спасибо. Спасибо большое. Я верну тебе. Через два дня ты будешь таким богатым, что тысяча тут, тысяча там, ты и не заметишь. — Он увидел, что Пит улыбается от уха до уха. — Что-то смешное сказал?

— Нет, я просто наслаждаюсь солнышком.

— У тебя этого солнышка и дома хватает. Скажи мне, что такого жутко смешного?

— Эд, ты что, неужели и вправду думаешь, что такой человек, как Купманс, просто снимет обвинение и назначит штраф?

— Да не знаю я. Тысяча долларов — это много. Он сказал, что не может использовать заключенного, зато может использовать наличные. А ты что имеешь в виду?

— Ты считаешь, что полицейскому дозволено вот так взять и назвать тебе сумму штрафа — не сходя с места? Тебя не удивило, что штраф не был назначен ни судом, ни судьей?

Стрейкен тупо на него уставился. Он почувствовал какую-то сдавленность в груди. У него было такое хорошее настроение, когда его отпустили, что он и не задавался вопросом о правомерности процесса.

— Купманс хороший человек, — продолжал Пит, — и он хороший полицейский. Он управляет Кюрасао как родным домом. Он суров, но справедлив. Если бы ты опрометчиво поставил под угрозу чью-то жизнь или сбежал бы с места преступления, Кумпанс наверняка бросил бы тебя в тюрьму.

— Так что ж он не бросил? Зачем ему эти деньги?

Пит начал насвистывать. Он посмотрел по сторонам и выразил восхищение окружающим видом. Стрейкен брызнул ему в лицо каплями пива, чтобы выразить свое негодование. Зееман иногда был невыносим. Доводить людей до белого каления — его любимое развлечение.

Пит усмехнулся и отодвинулся, чтобы Стрейкену было больше не достать его пивом.

— Открою тебе один секрет. То, что Дирк полицейский, не значит, что он не любит повеселиться с друзьями.

Стрейкен в ужасе смотрел на него, ничего не понимая.

— И что?

— А то, просто представь, что он не самый лучший игрок в покер на острове.

— Ты шутишь!

— Ага. Тысяча — не весь его долг мне, но большая его часть. Я не заплатил ни цента ради твоего спасения. Я просто припомнил ему несколько долгов.

— Ты все это серьезно?

— Конечно. А теперь, если вы меня извините, мне нужно отдохнуть. — Пит оттолкнул стул и встал. — Кто первый добежит, тот устроится в гамаке.

— Идет. — Кей Ти тоже поднялась.

Повязками она уже не пользовалась, шов обещали снять через две недели. Ее легкие работали прекрасно; выздоровление шло быстро и успешно. Пит и Кей Ти бежали по дорожке к бунгало.

Стрейкен смотрел им вслед. Он допил пиво и положил голову на сложенные руки, чтобы хорошенько все обдумать. Говорят, что друг познается в беде, и Пит Зееман — лучший человек на свете. До него вдруг дошло, какой же он, Стрейкен, оказывается, счастливчик. Даже если они никогда не поднимут это золото, он уже богат в другом отношении. Он тряхнул головой, оставил деньги за пиво и побежал догонять своих друзей.

Вечером Кей Ти пригласила их в свое бунгало на куриные грудки барбекю. К мясу полагался гарнир с кокосовым соусом. Пит осыпал Стрейкена вопросами о затонувшем корабле. Он хотел знать, на какой глубине он лежит; какое там течение и какая видимость; каким, черт возьми, образом они умудрятся поднять двенадцать железных сейфов из подводной пещеры.

— Хороший вопрос, — сказал Стрейкен.

Вообще-то он уже придумал, как поднимать сейфы, но так как его план включал взрыв рифа, ему не хотелось говорить об этом в присутствии Кей Ти. Ее любовь к охране окружающей среды была так же велика, как его — к цыплятам-барбекю. Кроме того. Пит был такой крутой парень, что считал всех остальных беспомощными щенятами, которые ничего не понимают в подводной работе, и Стрейкен был рад, что сумеет его подколоть.

Пит, впрочем, был прав, задав вопрос о весе. Вес представлял собой большущую проблему. Стрейкен провел вчера полдня в интернет-кафе, нажимая кнопки на калькуляторе Сумо и читая о золоте. Золото, оказывается, страшно тяжелое.

Исаак Ньютон установил цену золота в 1717 году, когда заведовал Монетным двором. Он оценил его в три фунта стерлингов семнадцать шиллингов за аптекарскую унцию. За двести лет это значение не изменилось, кроме краткого колебания во время наполеоновских войн. Серьезная ревизия случилась, когда началась Первая мировая война, в 1914 году. Затем оно быстро стало дорожать. К 1940-м годам стоимость унции золота достигла восьми фунтов стерлингов сорока шиллингов.

И с тех пор золото дорожало и дорожало. Стрейкен проверил на сайте «Файнэншл таймс» и выяснил, что сейчас цена составляла двести одиннадцать фунтов стерлингов пятьдесят шиллингов. Это означало, что теперь наследство Стрейкена стоило в двадцать пять раз больше, чем в тот день, когда генерал Персиваль утопил сейфы. Десять миллионов фунтов стерлингов тогда соответствовали двумстам пятидесяти миллионам сейчас. Стрейкен чуть со стула не упал, когда дочитал до этого места. Затем он улыбнулся. Ему прекрасно хватило бы и изначальных десяти миллионов.

Стоимость золота, может быть, и возросла, но его вес — нет. Принимая во внимание, что золото было равномерно распределено по восьми кораблям, и каждый корабль вез двенадцать идентичных сейфов, то стоимость содержимого каждого сейфа было немногим больше ста тысяч в 1940-е годы. С помощью стоимости золота за аптекарскую унцию в 1940-х годах легко подсчитать, что один сейф весит около полутонны.

Полтонны — это плохие новости. Хорошие — что по сегодняшним ценам на каждом корабле должно было быть около тридцати миллионов фунтов стерлингов, а каждый сейф стоит примерно два с половиной миллиона. Стрейкен использовал грубые подсчеты, но ему было неважно. Зато он получил четкое представление о том, с чем им предстояло работать. Сумасшедшие деньги и очень тяжелый груз.

Полтонны — вес приличный, но даже если прибавить к этому килограмм двести веса самого сейфа, переместить его возможно. Ему же будут помогать Сумо, Шлеппи и Пит. Так как им не придется в буквальном смысле слова поднимать и нести сейфы, они должны придумать, как доставить их к месту, где их можно будет открыть. Стрейкена охватило нетерпение.

Смена часовых поясов стала сказываться часов в восемь, так что Пит ушел отдохнуть, чтобы хорошенько обдумать проблемы, с которыми им возможно придется столкнуться. Он привез Стрейкену подарок, который вручил ему перед уходом. Пит купил его в Амстердаме и даже не позаботился запаковать.

Увидев подарок, Стрейкен засмеялся и испустил вопль восторга, а потом крепко обнял Пита. Наконец-то он сделал что-то стоящее. Это был календарь формата А4 с проволочным переплетом. На снимке, хорошо видном через целлофановую пленку, Стрейкену усмехалась гигантская барракуда, неподвижно парящая в океане. Великолепное выражение контролируемой агрессии. Мак-Коли Джилкрист зря времени не терял.

Сполоснув тарелки в волнах прибоя, Стрейкен вылил на огонь сковородку воды и поблагодарил Кей Ти за ужин. Он уже пошел было за Питом, когда заметил, что она смотрит на него с изумленным выражением лица. Девушка стояла в дверях своего бунгало, прислонившись к косяку. Кей Ти подняла руку, поправляя волосы, и когда она это сделала, он не мог не заметить, как ее грудь возвышается под футболкой.

— И куда это, интересно, ты собрался? — спросила она.

— Домой, — ответил он и вспыхнул.

Теплый воздух пах горелым деревом и пульсировал от пения невидимых насекомых.

— Домой? Ты не очень-то любезен со мной, солнышко. Заканчивай изображать добропорядочного англичанина и иди ко мне.

Стрейкен улыбнулся. «Боже, благослови Америку», — подумал он, идя за ней в ее бунгало.

 

60

Эйдриан Гамильтон всегда считал, что сон «на пире жизни сытнейшее из блюд». Он говорил, что это фраза из «Макбета». Стрейкен никогда Шекспира не читал, так что поспорить не мог. Они с Кей Ти в конце концов заснули около полуночи и проспали восемь часов глубоким блаженным сном. Когда Стрейкен проснулся на следующее утро, он понял, что имел в виду его крестный отец. Синяк на затылке уже не болел, и Стрейкен был полон решимости и воодушевления, как в тот день, когда «Морской дух» в первый раз подошел к параллельным рифам.

Сегодня они возвращаются туда.

В девять часов Стрейкен и Кей Ти зашли за Питом и отправились знакомить его с Сумо и Шлеппи. Команда их корабля была уже на ногах, и Шлеппи успел приготовить свой фирменный фруктовый салат на завтрак. Сумо немедленно подружился с Питом, и вскоре они непринужденно болтали, как старые друзья. Наблюдая за ними, Стрейкен заметил, с каким уважением они слушали истории друг друга о рыбной ловле. Пит даже уважительно хлопнул Сумо по спине, когда тот рассказал, что его клиентам не разрешается брать себе пойманную рыбу. Они могли ее взвесить, но потом должны были вернуть живой обратно в море.

Когда они отходили от Тиомана, Кей Ти о чем-то разговаривала со Шлеппи, а Стрейкен остался на носу катера наедине со своими мыслями. Он весь светился при воспоминании о вчерашней ночи. Кей Ти занималась любовью так же, как делала почти все остальное, и если ей не хватало нежности, она компенсировала это энергией и энтузиазмом. Он закурил сигарету и провел рукой по груди, вспоминая прикосновения ее рук.

Первую остановку «Морской дух» сделал в Мерсинге, где находился склад-магазин морских принадлежностей. Мерсинг располагался на материке ближе, чем Куантан, но был не такой крупный. Два дня назад Стрейкен купил бо льшую часть необходимого оборудования, и Сумо сложил его на борту судна. Осталось купить еще две вещи.

Пит всю ночь думал о подъеме сейфов и пришел к тому же выводу, что и Стрейкен. На «Морском духе» не было ворота, и Сумо уже отказался устанавливать его на палубе. Поднять сейфы можно было единственным способом: дотащить их до поверхности, а потом отбуксировать к берегу. Это объяснило первую покупку: надувной понтон.

Понтоны бывают самые разнообразные. Например, парашютные, размером с воздушный шар, которые используются для подъема самолетов и подводных лодок. Стрейкену такая мощь не требовалась: ему надо было поднять только сейфы, а не саму «Кагуру». Подъемной силы в тысячу килограмм будет вполне достаточно. Понтон — профессиональное оборудование, но Сумо заверил его, что в этом магазине его можно купить наверняка: это самая большая фирма на восточном побережье.

Согласно фотографии в музее, сейфы были закреплены в кормовой части «Кагуры». До них не составит труда добраться, и Стрейкен считал, что если Пит сможет отварить крепления паяльником, то прицепить понтон окажется уже легче легкого. Стрейкен прикинул, что каждый сейф должен быть размером с большой упаковочный ящик. Вход в пещеру вполовину меньше. Он был достаточно широк, чтобы в него пролез аквалангист и его баллон. А вот протолкнуть через него сейф будет совершенно невозможно. Это объясняло вторую покупку.

Никому из них не хотелось взрывать риф, а Кей Ти была решительно против этого. Она недавно присоединилась к кампании против рыбной ловли с применением динамита и теперь обвиняла Пита и Стрейкена в безответственности и лицемерии. Стрейкену пришлось немало попотеть, чтобы убедить ее, что как только они поднимут золото, то станут членами всех на свете проектов по охране окружающей среды, и в конце концов ей ничего не осталось, кроме как согласиться с его логикой.

Через сорок минут они подошли к маленькой пристани в Мерсинге. Она располагалась в четверти мили от узкого устья реки. Вода здесь была коричневой и мутной. Шишковатые корни мангровы сползали в воду, из ветвей доносилось задорное чириканье воробьев.

Сумо стал заправлять баки дизелем, а Пит и Стрейкен пошли искать морской магазин. Он оказался по другую сторону от пристани, и им пришлось прилично пройтись. Лес на дамбе был все еще в тени. Они шли медленно, наслаждаясь ощущением свободы, которое приносит прогулка босиком. Пит надел новую рубашку. Сегодняшнее оскорбление человеческого взгляда ярко-розового цвета было украшено ананасами. Когда Стрейкен сбился с шага, он увидел шрам на лодыжке Пита, оставшийся с того случая, когда он начал ампутировать себе ногу в день их знакомства.

Пит никогда не бывал в этой части света, и Стрейкен смотрел, как он впитывает новое для себя окружение с видимым удовольствием. Флотилия деревянных рыбацких лодок кружила по течению, как опавшие листья. Слева от них фермер вез по грязной дороге тележку. Корова взбивала копытами пыль, спасаясь от которой фермер натянул футболку на нос. Он погонял животное бамбуковой палочкой. Между мангровами показалась мечеть. Ее купол в виде луковицы отражал скудные лучи солнца, пробивающиеся сквозь утреннюю дымку. Несколько верующих сидели в мраморном дворике. Они напоминали шахматные фигуры.

Магазин на первый взгляд показался им скорее свалкой, чем местом розничной торговли. Он занимал два этажа сарая, у которого не было стен, только крыша, покрытая рифленым железом. Через двадцать минут дымка рассеется, и крыша раскалится добела. Пит, похоже, никуда не торопился. Он поднялся по скрипучей лестнице на антресольный этаж, изучая по ходу каждый предмет.

Многие вещи казались побывавшими в употреблении не у одного хозяина. Подвесные моторы стояли рядом с банками краски. Грязные решетки свисали с потолка как боксерские груши. Связки весел и жердей стояли в углу и были похожи скорее на дрова, чем на что-то полезное. Глаза разбегались от ящиков с гвоздями и болтами, ведер с рыболовными крючками, полок, набитых якорными цепями, канистрами и многоразовыми газовыми баллонами.

Стрейкен пробирался через свалку, сомневаясь уже, что найдет здесь то, что ему нужно. Дворняга лежала в тени, изредка моргая, чтобы отогнать мух. Стрейкен подошел к дальнему концу ангара. Странно, но остальная часть магазина была чиста и заставлена качественным оборудованием. Там располагался широкий выбор современного морского снаряжения, скрытого от глаз случайного прохожего как внутреннее святилище храма. Оптимизм Стрейкена вернулся, когда он рассмотрел понтоны, веревки и вороты. Здесь был даже отдел одежды, в котором, казалось, покупатель мог приобрести все, начиная от дождевиков и заканчивая теплыми гидрокостюмами.

Второй этаж был короче, чем первый. Пит изучал свинцовые противовесы для балансировки мачт, разглядывая их как реликты из потерянного мира. Он любил корабли так же, как и дайвинг. Если Пит не знал, для чего использовался тот или иной предмет, значит, он был вообще ненужным.

Сумо велел Стрейкену сослаться на него. Управляющий, в чем не было ничего удивительного, оказался родственником шкипера и мог продать им товар по сходной цене. А что еще важнее — готов был за двадцать долларов закрыть глаза на отсутствие лицензии на приобретение взрывчатых веществ.

Стрейкен нашел продавца за прилавком. Он пил чай. Гайя, так его звали, должно быть, приходился Сумо очень дальним родственником, потому что он был тощ как трубочист и совсем не похож ни на шкипера, ни на доктора в Куантане. Его глаза тем не менее засветились, когда они упомянули имя Сумо, и он пообещал специальные цены на все, чего ни пожелает душа его нового покупателя. Он ушел куда-то со списком, пока Стрейкен пересчитывал деньги. Когда Гайя вернулся, Стрейкен выторговал еще десять процентов скидки за то, что платит американскими долларами.

Понтон весил шестнадцать килограммов, и взрывчатка весила не меньше. Стрейкен уже было открыл рот, чтобы позвать Пита на помощь, как вдруг услышал позади ворчание собаки. Он всегда любил собак, и его не обеспокоил рык, пока не раздался глухой удар. Вслед за ударом последовал визг, и Стрейкен резко обернулся посмотреть, что там происходит.

То, что он увидел, его не обрадовало.

У него появились проблемы. Такие проблемы, от которых так просто не избавиться. Стрейкен выругался про себя. Он должен был быть осторожнее. Эту ситуацию можно было предвидеть.

Их было трое. Все японцы, один из которых держал пистолет.

 

61

Все трое были одеты в шелковые рубашки и хлопчатобумажные брюки. С зализанными назад волосами и свежевыбритыми лицами они казались совершенно не к месту в этом магазине морского оборудования. Стрейкен узнал в одном из них водителя «рейнджровера».

Обычно Стрейкен сразу чувствовал слежку. В местных проливах полно судов, но он не заметил ничего подозрительного после того, как Сумо подобрал их. Теперь это было неважно. Японцы проследовали за ним на Тиоман. Они вели его сегодня утром и наконец решили, что пришло время им представиться.

Паренье пистолетом был самым высоким. Он естественно подходил на роль главаря и явно не собирался долго рассусоливать. Он махнул Стрейкену рукой, приказывая подойти. На пистолете был глушитель. Команда профессионалов. Стрейкен лихорадочно перебирал варианты дальнейших действий. Сейчас они его не убьют. Если он умрет, они никогда не найдут затонувшее судно. Но у японцев были все средства, чтобы заставить его говорить, и, скорее всего, именно за этим они и пришли.

— Ты. Подойди.

— Нет, — сказал Стрейкен.

Ничего другого он пока не придумал; главарь, недолго думая, выстрелил ему под ноги. Поднялось облачко пыли. Хороший у них глушитель. Звук выстрела прозвучал скорее как чих, чем как пистолетный выстрел.

Стрейкен вряд ли поможет делу, если будет упрямиться, но у него была причина не торопиться подходить к ним сейчас. Либо они забыли про Пита, либо вообще его не видели. Краем глаза Стрейкен видел, как его друг стоит ровнехонько над ними, на самом краю антресольного этажа.

Японцы недооценили Пита Зеемана, и если Стрейкену удастся удержать негодяев в этой позиции еще несколько секунд, они сильно об этом пожалеют. Он не смел взглянуть наверх на своего друга из страха выдать его. Вместо этого он сосредоточился на лице водителя «рейнджровера», который казался самым опасным после того, который был с пистолетом. На нем был черный жилет поверх зеленой шелковой рубашки, полу которого оттопыривало что-то, что лежало во внутреннем кармане. Человек справа был вроде бы безоружен. По всему лицу у него шел волнообразный, как синусоида, шрам. Он, возможно, был знаком с приемами рукопашного боя, и Стрейкен с радостью оставит его Питу, когда пижон с пистолетом будет нейтрализован. Позади зашуршала занавеска из бусин — Гайя вернулся с освещенного солнцем двора, но, сообразив, что происходит, поспешно смылся с линии огня. Он получил свои деньги и не имел никакого желания оказывать дальнейшее содействие.

— Хорошо, хорошо, — сказал Стрейкен и поставил коробку со взрывчаткой на прилавок позади себя. Он поднял вверх ладони, чтобы показать, что он не собирается драться. — Успокойтесь. Я иду.

Длинный наставил пистолет на Стрейкена, когда расстояние между ними начало уменьшаться, но, несмотря на позицию очевидного превосходства, он так и не узнал, что его убило. С высоты пятнадцати футов Пит сбросил свинцовый противовес с великолепной точностью. Череп главаря раскололся как яйцо, издав жуткий звук. Пистолет выпал из рук, и японец рухнул на пол. Он умер мгновенно. Только что он был крутой, а теперь — ноль. И все.

Двое его спутников на мгновение оцепенели. Стрейкен бросился на водителя и нанес ему серию ударов в подбородок основаниями ладоней. Когда его противник качнулся назад, Стрейкен заметил, что Пит спрыгнул с балкона. Зееман приземлился на плечи человека со шрамом, увлекая его на землю за шею, как лев вцепляется в горло своей жертве. Водитель встал в стойку каратэ, но при том, что их главарь был убит, формально силы теперь были равны, и никакие модные движения японцам сейчас помочь не могли. Стрейкен не сомневался в победе.

Пит быстро расправился с человеком со шрамом. Он взял его голову в захват и старательно избивал до потери сознания. Отвлекшись на миг на Пита, Стрейкен получил удар по колену, и у него потемнело в глазах от боли. Он ответил парой быстрых ударов. Эти удары были быстрее, чем атакующая мурена, и водитель упал обратно в пыль.

Большая ошибка.

Водитель приземлился рядом с отброшенным пистолетом и немедленно схватил его. У него даже хватило ума прицелиться. Если бы он выстрелил в Пита, Стрейкен почти наверняка не вышел бы живым из этого магазина. Но, повернувшись спиной к Зееману, водитель подверг себя жестокому испытанию.

Пит Зееман был одним из самых высокоморальных людей, которых знал Стрейкен, но когда дело доходило до драки, он шел на все, чтобы победить. Сейчас ему под руку попался багор со стальным наконечником. Он висел на крючке вместе с какими-то другими рыболовными снастями. Обычно острие для безопасности прикрывалось резиновым колпачком, но Зееман снял его, и шансы японца свелись на нет.

Пит взмахнул багром. Он прошел сквозь руку водителя у самого локтя. Сила удара заставила несчастного спустить курок, но пуля ударила в деревянный стеллаж и не причинила никакого вреда. Стрейкен подскочил и выбил пистолет из его руки. Предплечье водителя болталось как кусок мяса на крючке мясника. Багор прошел насквозь; Стрейкен видел кость. Водитель не кричал: у него был шок, он не мог отвести взгляд от своей руки.

Все, игра окончена. Стрейкен схватил с прилавка взрывчатку. Пит легко подхватил шестнадцатикилограммовый понтон, как будто корзинку с едой для пикника, и они поспешили вон из магазина. Настил пристани стонал, когда они бежали по нему. Сумо уже заправился. Увидев, что они бегут, он велел Шлеппи отчаливать. Мощные моторы из Детройта взревели, вспенивая воду, Стрейкен с Питом добежали, наконец, до катера и бросили на палубу покупки.

— Давай, давай, давай! — закричал Стрейкен.

Сумо дал полный назад, выжав газ до предела. Остальные лодки у причала заколыхались.

— Куда мы сейчас? — спросил Сумо, когда Стрейкен поднялся к нему на капитанский мостик.

— Керкулла-Кетам, — ответил Стрейкен, — а ты думал куда?

 

62

Японцы не будут сидеть сложа руки. Через некоторое время те двое выживших бандитов придут в чувство, потом водителю потребуется срочная медицинская помощь, а сядет ли он еще когда-нибудь за руль «рейнджровера» — вообще большой вопрос. И все же счет пойдет на часы, а не на дни, когда они возобновят преследование. Гонки начались.

Если идти на двадцати узлах в час, то они доберутся до Керкулл через четыре часа. Было еще только десять утра, так что Стрейкен и Пит сделают по крайней мере два погружения сразу после прибытия. Если все будет хорошо, они установят заряды и взорвут вход в пещеру сегодня. Обломки осядут за ночь, и они смогут поднять сейфы завтра утром. Стрейкен очень хотел провернуть всю процедуру за три или четыре дня; если можно, то меньше.

С японцами на хвосте не было времени на тщательную разработку операции, что бы очень не помешало. Никоим образом на палубах «Морского духа» нельзя будет разместить двенадцать сейфов, так что за завтраком они решили, что отбуксируют их к острову Керкулла-Кетам и откроют там. Придется проделать двенадцать отдельных поездок. Стрейкен купил шестьдесят брезентовых вещмешков на рынке в Куантане: по пяти на содержимое каждого сейфа. Все, что не влезет, спрячут в тайниках на катере. Пустые сейфы они выбросят в море, прямо как генерал Персиваль шестьдесят лет назад, чтобы укрыть их от японцев. Стрейкен усмехнулся. История, как всегда, повторяется.

Они быстро удалялись от Мерсинга, Сумо переключил катер на автопилот, и Стрейкен созвал в кубрике совет. Японцы притащились за ним в Сингапур. Потом в Мерсинг. Оба раза он понятия не имел об их присутствии. Он был уверен, что они используют какое-то оборудование для слежения, и хотел услышать мнение Пита насчет их безопасности.

— Как ты, Кей Ти?

Он еще беспокоился, что присутствие японцев напугало ее.

— Я нормально.

— Хорошо.

— Знаешь, такая твоя популярность среди мафии подтверждает теорию о том, что на этом твоем корабле и вправду имеется нечто ценное.

— Не то чтобы ты сомневалась.

— Не то чтобы я сомневалась, — ответила она с улыбкой.

— Ставки поднялись, — сказал Стрейкен, — нам надо подумать о безопасности. В следующий раз они получше подготовятся. Есть предложения, Пит?

— С этой минуты один человек на обзорной башне с биноклем. Круглосуточно. Чем раньше заметим опасность, тем лучше. Мы же не хотим никому выдать месторасположение корабля.

— Не хотим, черт возьми, — сказал Стрейкен.

— Никаких огней или фонарей после наступления темноты.

Остальные согласно закивали, но никто ничего не сказал, так как все начали понимать серьезность положения.

— Далее, нам надо придумать сигнал тревоги для дайверов.

— Я могу стучать по катеру, — вызвался Шлеппи.

— Молодец, парень, — сказал Пит, — к сожалению, мы будем слишком глубоко. Понадобятся жестяное ведро, гаечный ключ и длинная веревка или леска. У тебя это есть, Сумо?

— У Сумо есть все.

— Хорошо. Далее, надо спрятать на рифе два запасных баллона. Если на поверхности возникнут проблемы, нам придется оставаться под водой дольше, чем ожидалось. Эд, сколько у нас баллонов?

— Сорок. Двадцать с три миксом. Двадцать со сжатым воздухом. — Стрейкен обошел все школы дайвинга, пока ждал Пита. Сейчас был конец сезона, и многие были просто счастливы спихнуть ему свои старые запасы в последней попытке поднять продажи этого года. — Ты можешь потом выкупить их у меня. Заберешь их в «Коралловый рай» в чемоданчике.

И он подмигнул своему другу.

Керкуллы возникли на горизонте вскоре после часа дня. Еще один час заняла дорога до параллельных рифов. Небо было чистым и солнечным, и температура поднялась под тридцать пять градусов, но такая хорошая погода долго не продержится. Вдали Стрейкен видел первые штормовые облака, появление которых означало начало сезона дождей. Шторм не придет сюда до завтра, но когда начнется, разыграется не на шутку. Ветер будет выть, как раненый волк, а градины будут стучать по палубе, как пули. Это еще одна причина поторопиться.

Сумо встал на якорь. Пит уже сидел в кубрике. Ряд важных задач было необходимо выполнить во время первого погружения, и не последняя из них — дать Питу привыкнуть к новым условиям. Вода здесь более соленая и минерализованная, чем у берегов Кюрасао. Он вскоре поймет, что ему потребуется больше груза для достижения нейтральной плавучести.

Они взяли одну из рыболовных лесок Сумо и на скорую руку соорудили коммуникационную систему. Она была больше двухсот метров в длину. С запасом дотянется до «Кагуры». Сумо привязал один конец к перилам катера, а Стрейкен взял другой, с ведром и гаечным ключом. Кей Ти залезла на башню, чтобы первой занять сторожевой пост. Она казалась немного расстроенной из-за того, что ей не придется нырять, поэтому хотела помогать в других делах. Стрейкен выжал воздух из своего жилета и прыгнул в воду, куда уже погрузился Пит, в лазурный покой Южно-Китайского моря.

У каждого из них был с собой фонарик мощностью пятнадцать ватт. Они погружались с двумя запасными баллонами. Наступило затишье перед штормом, и видимость была великолепной. Напряжение, оставшееся от утреннего столкновения, отпустило Стрейкена. Плыть в ластах против легкого течения — хорошая терапия для ушибленного колена.

На Карибах различают около семидесяти видов кораллов. В Южно-Китайском море — четыреста пятьдесят. Только на этом рифе, наверное, живет больше видов рыбы, чем на всем пространстве воды от Каракаса до Ки-Уэста, но Пит ничего не замечал. Все, что важно было сейчас, — это пещера. Флора и фауна подождут. Стрейкен был рад, что его друг верно расставил приоритеты.

Некоторое время ушло на поиск входа. Даже за одну неделю, пока его не было, щель завалило разными обломками. Песок и мертвые кораллы покрыли его маскировку. Стрейкен отвалил их, и открылся вход в кратер старого вулкана. Пока усаживалась пыль, они искали место, куда можно бы было спрятать запасные баллоны. Пит нашел углубление размером с собачью конуру под скалой. Вдруг оттуда выскочил потревоженный губан, и Пит отпрянул от неожиданности. Губан был почти полтора метра длиной и весил, наверное, больше сорока килограммов. Гигантские губаны считаются деликатесом на рынке Гонконга, и на них нещадно охотятся. Одни губы стоят двести баксов за тарелку. Стрейкен пожалел, что у него с собой нет фотоаппарата. Впервые за много лет он погрузился без него, но сейчас было слишком много работы и не следовало тащить дополнительный вес. Если их начинание закончится успешно, то скоро у него будет уйма свободного времени на все фотографии, каких только возжелает его душа.

Спрятав запасные баллоны в ста метрах от входа в пещеру, Пит Зееман и Эд Стрейкен приступили к первой разведке. Друг за другом они проникли в разлом и стали медленно опускаться, следя за давлением в ушах и останавливаясь каждые пять метров, чтобы показать друг другу, что все в порядке. Запасные баллоны были привязаны у них к бедрам. На обратном пути они будут переходить на сжатый воздух во время остановок. Сейчас они дышали специальной смесью 15/50/35: пятнадцать процентов кислорода, пятьдесят процентов гелия, тридцать пять процентов азота. Восхитительная вещь. Гораздо безопаснее, чем «Нитрокс» для погружений на глубину больше сорока метров. У гелия нет побочных наркотических эффектов, но он плохо помогает сохранить температуру тела. Стрейкен купил себе более толстый гидрокостюм, и ему было тепло. Он чувствовал себя великолепно.

В свете фонарика показался силуэт корабля.

 

63

Существуют строгие правила, регулирующие погружения к затонувшим судам. Многие из них — чье-то наследство, и в нормальных обстоятельствах дайверу нужно специальное разрешение. Согласно правилам, вначале они должны проконсультироваться в соответствующем отделении властей, не является ли корабль национальным памятником или воинской могилой. «Кагура» была, без сомнения, вторым, но сопутствовавшие поискам обстоятельства сложно было назвать нормальными, и Стрейкен не имел ни малейшего желания беспокоить кого-нибудь, чтобы получить разрешение.

«Кагура» была огромной. Ржавчина висела на ней снежными хлопьями; с расстояния корабль даже казался покрытым пухом. Они проплыли мимо зенитной пушки: Стрейкен был ростом с ее башню. Позади него капитанский мостик возвышался, как дом с привидениями. Он даже поводил лучом фонарика по окнам, почти ожидая увидеть лицо мертвого матроса, улыбающегося ему. Его охватило чувство восхищения и страха. Может, из-за глубины, может, из-за темноты. Стрейкену показалось, что он на что-то посягнул. Пещера была гробницей, а «Кагура» — саркофагом. Они тут незваные гости. Грабители могил.

Стрейкен закрепил леску на одном из пушечных дул и убедился, что сопротивление достаточно сильное на всем протяжении до поверхности. Он потянул на пробу. Гаечный ключ стукнул по внутренней стороне ведра как язык колокола. Звон разнесся по пещере и отразился от стен, потом от корпуса корабля. Затем эхо стихло. Сейфы, к счастью, стояли на корме, так что не надо было лезть внутрь судна, но даже если бы и пришлось, то они все равно услышали бы тревогу. У них была связь с поверхностью, и они могли спокойно приступать к работе.

Лучи их фонариков бегали сквозь воду как прожектора, отражаясь от корпуса и создавая мягкий обтекающий свет. Примерно в метре от носа Пит и Стрейкен увидели большую пробоину. Видимо, «Кагура» ударилась сначала носом, а потом поцарапала бок. Разрыв был несколько метров длиной. Сталь отогнулась, как крышка на консервной банке.

Они проплыли вдоль корабля до кормовой части, мимо капитанского мостика. Дверь была открыта. Что-то свернулось на полу. Стрейкен подумал, что это кальмар, подплыл поближе и вдруг отпрянул. Он быстро и всем телом постарался отодвинуться подальше, дергаясь как припадочный. Это были не щупальца, это были пальцы скелета. Человеческая рука. Голые кости человека, рвавшегося к двери, чтобы спастись.

Пит подплыл и схватил Стрейкена за плечо.

— Все нормально? — спросил он его знаками.

— Все нормально.

Стрейкен показал ему на дверь. Пит просто кивнул и поплыл дальше.

Стрейкен принял позу отдыха и подождал, пока его дыхание не восстановилось. Он представил, какая паника поднялась на корабле. Шторм бросает его из стороны в сторону, кидает на риф, снова и снова. Команда дерется друг с другом за место на лестницах. Военнопленные поняли, что это их шанс на спасение. Капитан пытается восстановить порядок при помощи громкоговорителя. Брызги летят как из водяной пушки. Вода повсюду. Невозможно отличить дождевую воду от морской, верх от низа. «Кагура» затонула быстро, до того, как они смогли спустить на воду спасательные плоты. Дед Стрейкена — единственный, кто спасся. Может быть, охранник пожалел и выпустил его. А может, все было как с «Индианаполисом», и всех, оказавшихся в воде, сожрали акулы.

Стрейкен отдышался и присоединился к Питу на корме. Все сейфы были на месте. Это зрелище показалось ему восьмым чудом света. Восторг. Полный восторг. Если у него и была какая-то капля сомнения, то теперь она исчезла вместе с пузырями воздуха. Британское золото. «Нашедший забирает».

Двенадцать сейфов аккуратно стояли в три ряда по четыре штуки и были похожи на огромные холодильники. Сделанные из каленого железа, они заржавели сильнее, чем стальной корабль. Пит радостно хлопнул его по спине, и Стрейкен вздохнул с облегчением. Значит, все это того стоило. Он никого не обманул. Наконец-то он сделал что-то стоящее. Примерно двадцать два миллиона фунтов стерлингов. Это уже после того, как Сумо и Шлеппи получат свои десять процентов. И даже после того, как Пит и Кей Ти возьмут свою долю.

Несмотря на столкновение с рифом, сейфы не разболтались в своих креплениях. Когда Стрейкен рассмотрел поближе, он понял, почему. Каждый из них был прикреплен к соседнему, а уже потом к палубе. Японский императорский военный флот не полагался на удачу; он использовал промышленную цепь с петлями огромных размеров. Простой резак по металлу будет здесь бесполезен, и придется применить трудоемкий процесс прожигания их паяльником.

Пит начал делать отметки на своей дощечке. Вход в пещеру был над носом «Кагуры». Им придется протащить сейфы вдоль всего корабля, прежде чем начать поднимать их. Они смогут прицепить их к понтону, но им придется толкать их с огромными усилиями. При том, что каждый весит около полутонны, это будет нелегко.

Пит постучал по часам. Он показал пальцем на поверхность, в знак того, что им пора подниматься. Они находились на глубине шестидесяти метров уже двадцать минут. Для первого погружения это много. Когда они вернутся завтра, то принесут паяльник. Они смогут работать внизу по часу за один раз, и утром надо будет рано встать, чтобы успеть сделать три погружения.

Первую остановку компаньоны сделали прямо у входа в пещеру. Они поменяли регуляторы и начали дышать сжатым воздухом. Заодно они проверили свод пещеры, водя по нему лучами фонариков, чтобы оценить толщину. Стрейкен и Пит каждый сделали серию набросков на своих дощечках. Потом они повторили процедуру на другой стороне, ища подходящие места, чтобы заложить заряды. Корка была тоньше двух футов. Хоть Стрейкен никогда раньше и не работал со взрывчатыми веществами, он был уверен, что свод разлетится, как картонная коробка.

Вернувшись на палубу, он вытащил динамит из своей каюты. Сумо изучил пару палочек и одобрительно промычал. Никто не стал спрашивать его напрямую, но не надо было быть гением, чтобы понять, что он когда-то ловил рыбу нелегальными способами.

Динамит представлял собой загущенную пластичную массу производства болгарской компании «Еловица». Он отлично действует и на суше, и в воде. Шашки можно детонировать как огнем, так и электрическим шнуром. Каждая была длиной в 65 см. В инструкции Стрейкен прочитал, что они производят температуру 3150 градусов по Цельсию и выделяют 870 дм2 газа на кг. Он тупо посмотрел на Пита. Пит заверил его, что это очень много.

— Сколько их нам надо? — спросил Стрейкен.

— Шести достаточно.

Пит посмотрел на Сумо, и тот кивнул.

— Шесть. Этого даже многовато. Мы же не хотим снова устроить оползень?

— Успокойся, — сказал Пит, — это создано для работ в каменоломнях, в карьерах. Сила взрыва сразу уйдет вниз.

Они с Сумо еще немного посовещались. И он озвучил остальным план действий:

— Мы отметим квадрат на дне. Он будет в три раза больше, чем сейфы. По одной шашке на каждый угол. Еще две в центре квадрата. Концентрация взрыва будет в центре, так что все обломки упадут вниз.

— А как же побочный эффект? — спросила Кей Ти.

— Минимален. Взрыв будет локальный На «Кагуру» могут свалиться камни, и все.

— А сейфы?

— Сейфы специально сделаны, чтобы с ними плохо обращались.

— Будем надеяться, что ты прав, — сказал Стрейкен.

Они подождали часа два, чтобы организм очистился от азота. В пять часов они снова были готовы к погружению. Японцы знали, что Стрейкен с коллегами где-то на Керкуллах, им об этом сообщал Пили. Они, должно быть, уже в пути. Каждая секунда была дорога.

Солнце садилось за горизонт, и вода стала холоднее. Стрейкен разметил четыре угловых заряда, а Пит нырнул в пещеру и засунул два центральных в свод. Все это заняло меньше десяти минут. Скоро они вернулись на палубу и стали пить потрясающий кофе, приготовленный Шлеппи. Они отвязали свою импровизированную сигнализацию от кормовых поручней и привязали веревку к пластиковой бутылке. Шлеппи наполнил бутылку водой так, чтобы она едва виднелась на поверхности. Бутылка выглядела как какой-то мусор. Утром они вытащат ее багром.

Стрейкен и Пит пристроили детонационный кабель. Сумо отвел катер на безопасное расстояние.

Стемнело. На «Морском духе» огней не зажигали. Стрейкен прошел в кубрик с детонатором. Все расступились перед ним. Ровно в семь пятнадцать он повернул выключатель.

Все услышали взрыв где-то там, в полной тьме за бортом. Громыхнуло, как будто выстрелили из миномета. Поднялся водяной столб, море забурлило, и «Морской дух» закачался от ударной волны. Затем все стихло.

Стрейкен ждал в любую секунду появления мигающих синих огоньков полицейского патрульного катера, несущегося к ним на всех парах. Вот почему глушить рыб динамитом стало так непопулярно: создавалось слишком много шума. Местные рыбаки взрывчатку вообще больше не использовали. Их ловили специалисты по охране окружающей среды. Так что вместо этого стали использовать цианид. Отравить рыбу — дешевле и тише, чем взорвать.

Ему не надо было беспокоиться. Когда он вернулся в салон, лица Пита и Сумо светились как лампочки. Кей Ти только что спросила их, слышал ли кто-нибудь первый раскат грома, возвещающий приближающийся шторм.

Стрейкен был рад, что сейчас ночь. Темнота скрывала их. Керкуллы были необитаемы, но он все равно чувствовал вину за причиненный им ущерб. Среди обитателей рифа будет много несчастных жертв. Он надеялся, что акулы пропылесосят это место к утру, иначе Кей Ти будет сильно расстроена зрелищем месива дохлых рыб.

Они вернулись к бухте, которую использовали как якорную стоянку во время последнего приезда, и провели вечер в задумчивом настроении. Говорили мало. Сумо играл с Кей Ти в криббидж. Стрейкен одолел тридцать страниц романа. Пит все еще не перешел на местный суточный ритм и пошел спать около девяти часов.

День первый прошел согласно плану. Если японцы не найдут их, то завтра они поднимут первый сейф, отбуксируют его к берегу и там откроют.

Вскоре Стрейкен, смертельно уставший, упал на свою койку. Он был так обессилен, что снов не видел и мог бы запросто проспать и десять часов, если бы не был разбужен в три часа ночи звуком, ошибиться в котором невозможно: летящий вертолет.

 

64

Стрейкен был так измучен, что забыл выставить охрану на ночь. Огромная ошибка. Он ринулся на палубу и взбежал по лесенке на капитанский мостик. Пит уже был там с биноклем в руках. Судя по пустым чашкам из-под кофе, его друг был на ногах всю ночь. Пит взял на себя ответственность за охрану. Его инстинкт военного не ослабел за последние тридцать лет.

— Бежать не стоит, — сказал он Стрейкену, когда тот появился рядом, — они скорее засекут движение.

Стрейкен спорить не стал. Питер Зееман отстреливал партизан из ранней версии автомата 762. А Стрейкен снимал под водой рыбок своим фотоаппаратом. Так что здесь командир Пит.

Вертолет был всего в восьмистах метрах от них. Звук винтов делался громче, и направлялся он прямо к ним. Они увидели, как в воде отражается свет из каюты. Пит заорал на Кей Ти, чтобы выключила свет. Наверное, она чисто инстинктивно повернула выключатель, когда проснулась. Темнота вернулась, но Стрейкен знал, что уже поздно.

Вертолет шел невысоко над водой. Их заметили, но нечего было упрощать врагу задачу. Они поспешили обратно в кают-компанию. Остальные уже собрались там и ждали. Никто не заметил, кто лег на пол первым, но идея показалась неплохой. Они все прижались лицами к ковру, чтобы их было не разглядеть в окна.

Вертолет пролетел ровно над ними. Стрейкен посмотрел ему вслед. На хвосте вертолета мигал красный фонарь. Пилот развернул вертолет вдоль пляжа. Он сделал резкий поворот налево и лег на обратный курс. Он увидел катер и хотел получше рассмотреть его. Может, название прочитать.

На этот раз вертолет, как гигантская стрекоза, завис прямо над ними и опустился до пятнадцати метров. Казалось, он так близко, что до него можно достать рукой. Они чувствовали, как бешеные потоки воздуха лупят по воде. Пальмы на берегу мотались как сумасшедшие. Вода вокруг катера вспенилась белым месивом. «Морской дух» раскачивался, как новорожденный жеребенок, пытающийся удержаться на ногах.

Затем вертолет снова поднялся. Звук мотора изменился. Он улетал, выполнив свою миссию.

— Прямо как в старые времена, — сказал Пит.

— А что нам теперь делать? — спросила Кей Ти, когда можно было встать.

Стрейкен задавал себе тот же вопрос. Они сели на диваны. Все были бледны и с трудом приходили в себя после бешеного притока адреналина. И без того не похожая на приятный круиз, их поездка стала выходить из-под контроля.

— Так, — отозвался Стрейкен, — мы можем сбежать, но я неуверен, куда. Мы не можем вернуться на Тиоман, в Мерсинг, в Куантан, нас там ждет слишком теплый прием. Или же мы можем попытаться спрятаться на несколько дней. Но теперь, когда они знают, что мы здесь, они вернутся скоро. Спрятать корабль от вертолета намного труднее, чем от другого корабля.

— Так делать-то что будем? — спросил Сумо.

Он не пытался скрыть свой страх. И виновато посмотрел на Шлеппи. Стрейкен понял, что Сумо клянет себя за то, что взял с собой племянника.

— Мы нырнем и вытащим один из сейфов. Прямо сейчас.

— Ты серьезно? — спросил Пит.

— Как никогда. Слушайте, кто бы ни были эти люди, они хотят золото точно так же, как и мы. И у них много способов заставить нас рассказать, где лежит затонувшее судно. Они могут вернуться прямо сегодня, либо первым делом завтра утром. Если они нас поймают, нет никаких сомнений, что они могут… — Его голос прервался. Не было необходимости произносить это вслух. Выражения лиц людей, сидящих перед ним, говорили о том, что они прекрасно понимают, о чем он говорит. — В любом случае, — подвел итог он, желая сказать что-то оптимистичное, — мы просто обязаны узнать, что там, в этих сейфах. До рассвета три часа. Этого должно быть более чем достаточно, чтобы достать один и посмотреть. Если там и есть внутри это золото, мы всегда сможем вернуться и достать остальное.

— А если нет? — спросила Кей Ти и прижалась к его плечу.

— А если нет, то мы все тихо поедем по домам. Избавим себя от кучи неудобств.

— А что если они вернутся, пока вы будете под водой? — спросила Кей Ти, стараясь предвидеть разные варианты.

— Это риск, который необходимо принять. Вертолет вернулся на «Фубуки». Они сообщат им наше местонахождение. Он может появиться еще раз, но я в этом сомневаюсь, так что у нас есть передышка до того времени, пока сюда не придет яхта. В любом случае, дело не в этом. Им даже не надо искать место, где нырять. Им просто надо будет поймать кого-нибудь из нас. Это одно и то же.

— Я ничего не скажу, — сказал Сумо и выпятил нижнюю губу.

— Тридцать один миллион фунтов стерлингов — большие деньги, Сумо, но они не стоят того, чтобы ради них умирать.

Стрейкен не стал ему говорить, что как только бандиты приставят нож к горлу Шлеппи, Сумо запоет как миленький. И еще Стрейкен был уверен, что если нечто подобное случится с Кей Ти, запоет и он сам.

— Кроме того, — оптимистично добавил он, — есть еще шанс, что вертолет был не японский.

— А чей же еще? — спросил Сумо.

— Хотя бы парковая охрана. Посмотрела, кто взорвал риф. Что точно так же плохо и не меняет того факта, что мы должны провернуть это дело как можно скорее.

— Эд прав, — после недолгого молчания сказал Пит, — ничего плохого не случится, если мы попытаемся поднять хотя бы один сейф. Ты довезешь нас туда в темноте, Сумо?

Сумо посмотрел на него так, будто Пит оскорбил его мать. Он взял Шлеппи за руку и вышел из кубрика. Подошвы шкрябали по алюминиевым ступенькам, пока они поднимались на капитанский мостик.

— Ну, думаю, вот и все, — сказал Стрейкен, — пошли одеваться да нырять.

К этому моменту шторм разыгрался не на шутку. Он подошел уже совсем близко. Тучи закрыли звезды и луну, стало очень темно. Первая темная ночь за долгое время, от чего все происходящее казалось еще драматичнее. Стрейкен и Пит молча оделись. Сумо подвез их к месту погружения. Шлеппи стоял на носу и искал практически невидимую бутылку. Увидев ее, он поднял руку. Они снова подсоединили свою доморощенную систему тревоги к кормовому поручню.

Когда Стрейкен опускался в воду, его не покидало беспокойное чувство, что она им понадобится.

 

65

Стрейкен и Пит погружались десять метров в полной тьме, прежде чем зажечь фонарики. Даже под водой свет был ослепительно яркий. Если вертолет где-то поблизости, он их за милю увидит. Для того чтобы привыкли глаза, надо было подождать несколько минут. Когда внизу появилось дно, оно было неузнаваемо. Под ними открылся кратер величиной с теннисный корт. Повсюду плавал какой-то мусор. Коралловый риф стал похож на поле боя. Испортившаяся погода принесла порывистый ветер, и к волнению на поверхности добавлялась сильная тяга со дна. Вокруг дайверов бушевала песчаная буря.

За восемь часов после взрыва обломки осели, но какие-то свидетельства взрыва еще виднелись. Стая из двух десятков черноперых рифовых акул рылась в камнях в поисках еды. Они втискивались во все углы и закоулки и выдирали мертвых рыб, застрявших там. Что-то мелькнуло слева от Стрейкена. Серые клубки корчились и бились в конвульсиях в свете его фонаря, пока метровые акулы дрались друг с другом за кусок побольше.

Стрейкен проплыл мимо них на почтительном расстоянии и погрузился в пещеру. Сейчас разлом был достаточно широк, чтобы в него пролезли и сейф, и надувной купол понтона. Он плыл первый с понтоном. Пит следовал за ним с паяльником и пакетом подводных флаеров. Что-то огромное и серое выскочило из темноты и промчалось мимо Стрейкена как реактивный снаряд. Шершавая кожа задела его по лицу. Существо ударилось о баллон, и изо рта Стрейкена выпал регулятор. Стрейкен посветил фонариком, чтобы посмотреть, что это такое, и увидел бок огромной рыбины, которая исчезала в темноте.

Открытая морю впервые за шестьдесят лет, пещера наполнилась планктоном и песком. Условия работы были трудноваты, но инцидент с вертолетом чудесным образом подействовал на способность сосредоточиться. Они спешили и тем не менее действовали выверенно и четко. Стрейкен зажег три флаера, облив «Кагуру» пурпурным цветом. Пит включил паяльник и начал обрабатывать цепи на ближайшем сейфе. Вскоре корма стала похожа на сварочный цех.

Цепи проржавели так, что намертво пристали к сейфам, и Стрейкен приложил всю свою силу, чтобы оторвать их друг от друга. В конце концов они поддались. Такое ощущение, будто отрываешь кору со ствола дерева. Он бросал их прямо на палубу, радуясь, что сообразил купить в Куантане защитные перчатки.

Освободить один сейф из оков заняло двадцать минут, и еще двадцать минут ушло на то, чтобы приварить четыре армированных стальных кольца на его крышу. Как только кольца оказались на месте, Стрейкен взял короткий металлический кабель и карабин, чтобы присоединить сейф к грузоподъемному такелажу. Такелаж был сделан из сверхпрочной полиэстеровой тканой ленты и вшит в сам понтон: нормальная прочность для их груза.

Грузоподъемность понтона составляла одну метрическую тонну. Он был размером с парашют и надувался при помощи кнопочного компрессора. Стрейкен нажал на клапан. Скомканная оранжевая пленка сразу пришла в движение. Мощный поток воздуха заставил его содрогнуться, а потом он начал вздыматься как воздушный шар перед началом полета. Сейф дрогнул. Хлопья ржавчины стали отваливаться, как лохмотья. Сейф снова дернулся и начал подниматься.

Это был потрясающий момент, и Стрейкен почувствовал мгновенную слабость от облегчения. Его план сработал! Ржавчина затрещала, и сейф освободился, приходя в движение впервые за шестьдесят лет. Он стукнул по своему соседу.

Надо было тщательно и с высокой точностью регулировать клапан понтона. Если пустить слишком много газа, то сейф начнет подниматься бесконтрольно и ударится о свод пещеры. Если напор будет слишком слабым, то он опустится обратно на палубу. Они подняли его на двадцать метров над палубой, чтобы он оказался прямо над перекрестьем, выдающимся над капитанским мостиком. Потом Стрейкен закрыл клапан.

Потребовалось еще пять минут, чтобы установить сейф в положение нейтральной плавучести, чтоб он не опускался, но и не поднимался. Пробы и ошибки. Много проб. Много ошибок. Как только сейф стал статичен, они вдвоем навалились на него, изо всех сил стараясь протолкнуть его к носу. Стрейкен и Пит напоминали муравьев, толкающих кирпич. Они молотили ногами так, как будто их жизнь зависела от этого, сантиметр за сантиметром приближаясь к дыре — выходу из пещеры.

Как только сейф оказался прямо под разломом, Стрейкен стал крутить клапан понтона, а Пит — маневрировать сейфом. Они поднимались медленно по пять метров в минуту. Сейф проплыл мимо краев дыры, даже не задев их.

Остановки на отдых прошли без приключений. Они плавали кругами, не сводя глаз с темных призраков, которые зловеще пересекали лучи их фонариков. Когда они добрались до поверхности, верхушка сейфа виднелась в ночном море как всплывшая подводная лодка. Темная вода омывала его бока. И над всем этим на ветру танцевал понтон.

Все остальные вышли на палубу поприветствовать появление сейфа. Удивление Сумо было практически осязаемо. До сих пор он сомневался в истории Стрейкена. Шлеппи улыбался как чеширский кот и хлопал в ладоши от восторга, пока Сумо не поймал его и, дав подзатыльник, не прогнал обратно на капитанский мостик нести вахту.

Аквалангисты закинули на палубу баллоны и вернулись в воду в масках и ластах. Они взяли с собой шесть пластиковых бочек. Изначально это были водяные баки, их Стрейкен купил в Куантане, но теперь они нашли себе применение в качестве плавучих средств для удерживания сейфа на поверхности. Получилось хорошо. Пит наваливался на них всем телом, но не смог погрузить под воду. Между тем в понтоне воздух расширился, и он уже почти был готов взорваться. Стрейкену было, в принципе, все равно. Волнение на море становилось с каждой минутой все сильнее, и надо было держать сейф над водой как можно выше. Они оставили клапан в прежнем положении. Стрейкен присоединил буксирный трос к булиню, так что теперь сейф был, по крайней мере, присоединен к «Морскому духу».

На палубе Кей Ти помогла Стрейкену снять гидрокостюм. На его плечи упали первые капли дождя, большие и тяжелые, как перезрелые ягоды. Две минуты вот так падали отдельные капли. Потом вдруг внезапный удар грома возвестил начало шторма. Трезубец молнии пронзил небо. За первым последовал еще один мощный раскат. Градины размером с грецкий орех забарабанили по палубе. Казалось, по морю лупят из пулеметов.

Сумо завел моторы, и они осторожно стали тащить сейф к Керкуллам. Продвигались медленно, потому что приходилось справляться еще и с разбушевавшимся морем. Через полчаса Стрейкен попросил Сумо остановиться и сходил проверить, как там держится сейф. Проделав такую работенку, очень не хотелось утопить его здесь, на глубине километра.

Шторм бушевал вокруг. Он бросался, рычал и плевался, как бешеная собака на цепи.

 

66

Расстояние в три километра обратно к островам прошли за час. Стрейкен и его спутники провели это время за изучением карты в поисках подходящего укрытия. Из-за грозы с градом вертолет наверняка не сможет подняться в воздух некоторое время, но они не могли рисковать и возвращаться на прежнее место стоянки. Стрейкен сомневался, что им вообще удастся спрятаться. Следует ожидать очередного визита вертолета, как только пройдет шторм. Между тем здесь было достаточно бухт и заливов, чтобы найти укрытие, пока они открывают сейф и решают, что делать дальше.

В конце концов Сумо нашел подходящее место. Третий остров в цепи был самым большим и по форме почти квадратным: полтора километра в длину и полтора километра в ширину. Согласно карте, остров посередине пересекал глубокий ров. Море подмыло проход между откосами. Фактически третий остров был двумя отдельными земляными массивами, разделенными проливом шириной всего десять метров, но карта определяла его как Керкулла-Бесар, то есть «Большая Керкулла».

Плотные джунгли росли по обе стороны пролива. В четырехстах метрах канал делал два резких поворота, огибая заросли мангровы. Здесь можно было скрыться от посторонних взглядов со стороны моря. С воздуха, конечно, их заметят, но все же лучше места поблизости не найти.

Выражение лица Сумо делалось все более и более сосредоточенным по мере того, как вода становилась все более и более мелкой. «Морской дух» грозил сесть на мель. Сумо начал искать, где бы пристать сразу после заросли мангровы, и нашел тонкую полоску коричневого пляжа.

Следующей задачей было вытащить сейф из воды на твердую землю. У них не было крана, и они не могли развернуть катер кормой к берегу и переставить сейф на песок.

Сумо подошел как можно ближе к берегу. Они отцепили сейф и руками подтащили его поближе к пляжу. Прилива не было, ничто не помогало им, и, хотя склон был совсем пологий, сейф все равно увяз в песке в двух метрах от берега. Они отцепили бочки и понтон и стали думать, что, черт возьми, делать дальше.

Оставалось сделать только шаг, чтобы увидеть содержимое сейфа. Так близко и в то же время так далеко. Судя по весу, внутри действительно должно быть золото. Все впятером они не могли даже сдвинуть сейф с места. Либо Стрейкен недооценил вес, либо переоценил их силы.

Простое толкание ничего не принесет, только силы отнимет, так что они остановились на заслуженную минуту отдыха. Они дали рукам отдохнуть и стали думать. Над их головами в тучах громыхал гром, и сверкала молния: небесный фейерверк пурпурного, оранжевого и белого цвета. Дождь тяжело падал стеной, прибивая волосы к головам. Капли стекали по лицам. Гром гремел не переставая.

— Рычаги! — Шлеппи похлопал Стрейкена по плечу. — Рычаги!

— Какие рычаги? Нет у нас никаких рычагов.

Стрейкен кричал в голос, чтобы его было слышно сквозь шум бури:

— Бамбук!

Шлеппи показал на ближайшую чашу. Он сбегал к катеру и вернулся с мачете, потом исчез в джунглях. Через пять минут он вернулся с тремя шестами в руках, улыбаясь от уха до уха. Бамбук был зеленым, крепким и не гнущимся.

Стрейкен, Пит и Шлеппи взяли по шесту и воткнули их под основание сейфа и нажали изо всех сил. В этот момент Сумо поднял якорный канат, который они обмотали вокруг сейфа. Кей Ти тоже хотела помогать, но Стрейкен не разрешил, и тогда она приняла на себя роль бригадира. На счет три основание сейфа, наконец, начало подниматься.

Они быстро сменили позицию. Нажали на рычаги еще раз, и сейф перекатился вперед, приблизившись к земле на два метра. Эту операцию они повторили еще три раза, и через полчаса сейф стоял посередине пляжа.

Ключа к сейфу у них, разумеется, не было, но он все равно бы не помог. Замок превратился в месиво проржавевшего металла, так что нужно было снимать дверь целиком. Пит набросился на петли с паяльником, который горел пастельно-синим цветом.

Рассвет быстро приближался. Истинным мучением было сидеть и смотреть, как Пит работает. Как всегда в своем репертуаре, Зееман насвистывал, подмигивал им и всячески изводил; он не торопился, но делал работу хорошо. Вот отошла нижняя петля. Стрейкен воткнул в щель ломик. Ржавчина сформировала дополнительную печать вокруг двери, и он обработал ее зубилом и молотком.

Наконец дверь отвалилась, и все отскочили, когда она стала падать. Стрейкен почувствовал на себе взгляд четырех пар глаз. Признавая его главенствующую роль в этом вопросе, все отступили назад, предоставляя ему честь сделать следующий шаг.

Сейф остался водо- и воздухонепроницаемым. Два отсека с металлическими поддонами. Стрейкен встал на колени перед сейфом и осторожно потянул на себя один из них. Он чувствовал напряжение каждого нерва. Поддон был установлен на ролики, и когда он выскользнул наружу, содержимое блеснуло в свете фонарика.

Соверены. Золотые соверены. Сотни, может, тысячи. Они были уложены поперек поддона в десять рядов, уставленные так плотно, что выглядели как бруски. Поддон глубоко уходил в сейф. Восхищение перешло в эйфорию, и Стрейкен упал на песок и перекувырнулся через голову. Он начал махать руками и вскидывать ноги. С одной стороны, он испытывал дикое возбуждение, с другой — чудовищное облегчение. Он выпустил напряжение, владевшее им последнее время, в жутком вопле триумфа. Мечта сбылась. Запонки выдали свою волшебную тайну. Его дед и отец оставили ему наследство, настолько же ценное, насколько и красивое.

Остальные сгрудились вокруг, разглядывая плоды своих трудов. Кей Ти насчитала пятьдесят поддонов и стала подсчитывать количество монет в каждом ряду. Стрейкен вытащил монету и стал рассматривать. Это был соверен с изображением королевы Виктории, датированный 1887 годом, годом ее золотого юбилея.

— А сколько они стоят? — спросил Пит.

— Такую монету можно продать за сто фунтов стерлингов, — ответил Стрейкен.

После посещения музея он провел некоторое время в интернет-кафе за чтением о соверенах. Существовал большой рынок коллекционеров для таких вещей.

— Так, их по сто в каждом ряду, и десять рядов на поддон, — Кей Ти все еще считала из-за его плеча, — пятьдесят поддонов, это значит, пятьдесят тысяч соверенов на сейф, и если ты говоришь, что каждый из них стоит сто фунтов стерлингов, то получается, перед нами пять миллионов.

— И еще на «Кагуре» осталось одиннадцать сейфов, а значит, это шестьдесят миллионов фунтов стерлингов. — Стрейкен старался не захохотать как идиот. Звучало невероятно, это не могло быть правдой. Пользуясь вначале устаревшими музейными подсчетами, он теперь понял, что его окончательные вычисления оказались смехотворно заниженными. — Ну что, довольны? — спросил он.

— Полагаю, на какое-то время хватит, — сказал Пит.

Они больше не беспокоились, что производят шум и зажигают свет. Все мысли о вертолетах и японских гангстерах испарились. Они танцевали и пели под дождем, как потерянное племя на первобытном праздничном ритуале. Шлеппи выбрасывал банки пива из окна камбуза, и они встряхивали его и поливали им все вокруг, как гонщики на пьедестале почета. Сумо чуть не сломал Стрейкену спину, когда обнял его, и Стрейкен осознал, что недоразумения, которые иногда возникали между ними, навсегда остались в прошлом.

Радость продолжалась минут двадцать, потом начала стихать, когда масштабность находки начала постепенно доходить до них во всей своей красе. Они были на ногах половину ночи и позавтракали несколькими банками крепкого пива. Возбужденные голоса вскоре сменились дружным зеванием.

Но многое еще нужно было сделать. Кей Ти и Шлеппи пошли спать, а Сумо, Пит и Стрейкен вернулись к работе.

 

67

Вид с холма производил сильное впечатление, но совсем не такое, которое понравилось бы Стрейкену.

Его страстное желание увидеть остальное золото в безопасном месте победило усталость, и он захватил с «Морского духа» бинокль, перед тем как отправляться к параллельным рифам. Сейчас, при дневном свете, рисковать было нельзя. Он не хотел возвращаться к «Кагуре», не убедившись, что в море, кроме них, больше никого нет. Нельзя выдавать ее местоположение. Не сейчас. При необходимости они смогут поднять оставшиеся одиннадцать сейфов под покровом темноты. Это может занять три ночи, но на кон было поставлено столько, что это стоило всех усилий.

Дорога наверх оказалась трудной. Кое-где склоны поднимались почти вертикально. Они поросли толстыми, непроходимыми джунглями и еще были скользкими от дождя. Вьющиеся растения и корни оплели их как веревки. Без них Стрейкен ни за что не поднялся бы на вершину. Когда он оказался наверху, вся его одежда была мокрой от пота, а тело покрылось кровоточащими царапинами.

Вершина, на которую он решил забраться, была не самой высокой, но он подумал, что с нее открывается наилучший вид на море, и оказался прав. Очень хорошо был виден вертолет. На этот раз он был не в небе, а на взлетно-посадочной площадке для вертолетов на палубе «Фубуки». А сама «Фубуки» стояла на якоре ровнехонько над дырой, которую они вчера проделали в рифе. Тарелка радара бесшумно вращалась на мостике яхты. Огромный белый сферический купол располагался рядом, напичканный всякими электронными навигационными системами, коммуникационными приспособлениями и оборудованием слежения. Кое-что из этого, без сомнения, следило за ними последние двадцать четыре часа.

Слишком поздно. Японцы наблюдали за ними все это время. Стрейкен привел их прямо к добыче. Он даже упростил им задачу, очистив путь к морскому дну. Его прямо затошнило от гнева, когда он все это осознал.

Он заметил человека, который, без сомнения, был владельцем яхты; он сидел в бассейне в форме сердца на корме на нижней палубе. Лет ему было около сорока пяти, и его телосложение говорило о том, что он слишком часто качает железо. В данный момент он был занят. Стрейкен, наконец, понял, зачем на яхтах делают бассейны: кроме мужчины в бассейне были еще три купальщицы, и они не могли бы делать то, что делали, в другом месте. Это были молодые девушки, не больше двадцати лет каждая. Говорят, деньги не могут купить счастье, но этот человек, видимо, об этом не знал.

Стрейкен заметил какое-то движение в воде перед яхтой. Он перевел бинокль от кормы. Человек в бассейне был богат, но сейчас он стал гораздо богаче прежнего, когда первый из оставшихся одиннадцати сейфов показался на поверхности.

Команда дайверов использовала тот же метод для подъема сейфа к поверхности, но у них было намного более элегантное решение для первой стадии операции. Одну из двух спасательных шлюпок спустили с носовой палубы. Ее отцепили от маленького крана, предназначенного для ее спуска на воду в случае необходимости. Кабель крана спустили к дайверам, плавающим в воде рядом с сейфом. Один из них прицепил к нему толстую прочную сеть, в которую был завернут сейф. Через несколько минут сейф поднялся из воды, покачиваясь в воздухе, и опустился на носовую палубу.

Шторм уже прошел, и солнце было за Стрейкеном. Опасности, что оно отразится в стеклах бинокля, не было. Он еще раз осмотрел яхту от носа до кормы. На этот раз он заметил охранников, патрулирующих палубы. По одному на каждом уровне. У всех был «Калашников АК-47», один из самых популярных в мире автоматов. Ошибиться было невозможно — у него был узнаваемый изогнутый магазин. Судя по расслабленному состоянию охраны и потому, как их автоматы были небрежно перекинуты через плечо, они не ждали опасности. Явно профессионалы и в высшей степени способны справиться с любыми проблемами, которые угрожали их боссу. Стрейкен почувствовал тошноту и слабость, его словно связали по рукам и ногам. Он потерял последнюю надежду, когда увидел, как из моря поднимается следующий сейф.

Яхту развернуло течением, и показался правый борт. Рядом на волнах покачивалось одно судно. Это был «Пинг-понг табу», катер, который они видели на прошлой неделе. Но было не похоже, что сюда он прибыл с дружественным визитом. Он был пришвартован к «Фубуки», и люди, которых Стрейкен принял за морских ученых, находились на борту яхты. Они стояли к нему спиной, и руки их были связаны. Стрейкен и его команда были не единственными людьми, кого преследовали японцы.

Так, ясно. Япошки сперли его золото. Если он не придумает какой-нибудь план, завтра все закончится. Он, не обращая внимания на пиявки и колючки, скатился вниз с холма как камень, сминая все на своем пути.

В ноябрьском небе клубились тучи, предвещая шторм. Они сердито кружились и быстро меняли очертания. Стрейкен разрабатывал план действий, который с каждой минутой обретал все более четкие контуры.

Против вертолета, автоматов и огромной яхты японцев Стрейкен мог поставить Пита Зеемана. Силы были равны.

 

68

Самая высокая скорость их двигателя — тридцать два узла в час. Если выжать газ до предела, то можно дойти до тридцати четырех. «Морской дух» мог развить скорость тридцать пять узлов, на один больше, чем «Фубуки».

Стрейкен прятался под брезентом на корме, прижимаясь к двери. Пит Зееман был рядом с ним. Стрейкен приподнял брезент, чтобы быстро осмотреть цель. Японский охранник бежал к мостику доложить о приближающемся судне. Еще двое появились через несколько секунд и встали в ружье на верхней палубе.

«Морской дух» невозмутимо приближался, покрывая расстояние между ними на страшной скорости. Он был как реактивный снаряд: гладкий, быстрый и смертоносный. Вдруг путь «Морского духа» пересекло какое-то течение, судно дернулось, но потом нос выровнялся, и оно снова полетело вперед.

Пит наблюдал за японцами целый день; несмотря на их превосходное оборудование, подъем сейфов оказался тяжелой работой. К половине шестого вечера они подняли только восемь штук, и Пит с огромным облегчением увидел, что на сегодня они собираются остановиться. Сумерки спустились в шесть часов; в семь было совершенно темно. Тучи еще были в небе; Стрейкен подождал, пока они закроют луну, и тогда велел Сумо выходить из пролива и давить на газ.

Японцы дали первый залп, когда «Морской дух» был еще в ста метрах от них. Пара пуль попала в ветровое стекло. По нему разбежались похожие на паутину трещины. Сумо лежал на полу, управление он поставил на автопилот. Шкипер поднял два больших пальца вверх, сообщая Стрейкену, что его не задело.

Воздух заполнился визгом пролетающих мимо пуль. Стрейкен еще раз взглянул на японцев. На борту яхты поднялась паника. Двое людей в костюмах появились на главной палубе посмотреть, что происходит. Стрейкен узнал одного из них — это был тот, из бассейна. Он не казался испуганным, но явно был раздражен.

После этого события стали развиваться быстро. Думая, что «Морской дух» собирается протаранить яхту, он отдал приказ своим телохранителям. Они перевели оружие в режим автоматического огня и наставили его на «Морской дух». Один из моторов поперхнулся, как газонокосилка, в которую попал камень, но он не сбился. Катер не замедлил ход.

«Морской дух» был в пятидесяти метрах от «Фубуки» и все еще летел на тридцати пяти узлах. Охранники стояли прямо перед ним. Они подумали, что их сейчас раздавит, опустили автоматы и побежали. Столкновение должно было состояться через секунду, но тут Сумо вскочил на ноги и бросил «Морской дух» в резкий разворот. Центробежная сила была немыслимой. Она пригвоздила Стрейкена к полу.

Волна брызг обрушилась через поручни огромной яхты, окатив людей в костюмах водой и заставив их инстинктивно отвернуться. В эту же секунду Стрейкен и Пит перекатились через транцевую дверь, скрытые от посторонних глаз стеной воды и боком «Морского духа». Благодаря увеличенному количеству свинца в своих жилетах с грузами, они ушли под воду камнем и в мгновение ока исчезли из виду под пенным потоком. Стрельба прекратилась, но наверху царила паника. Стрейкен был уверен, что их никто не видел.

Они оказались прямо под корпусом «Фубуки». Их пузыри смешивались с пеной волны. Японцы понятия не имели, что у них гости.

«Фубуки», может быть, и пройдет от Ки-Уэстадо Кэйрнса меньше чем за две недели, но ей никогда не догнать «Морской дух». Через несколько минут Стрейкен услышал шум лопастей вертолета, когда тот поднимался, чтобы пуститься вслед за его друзьями.

Пит это предвидел, и они все спланировали. Сумо несся прямо к посту парковой охраны, который был в десяти милях отсюда, на самом дальнем из Керкулл. Если японцы захотят напасть на них, то им придется это делать на виду у полиции национального парка. Даже если пост сейчас необитаем, все равно делать это было бы глупо. Кроме того, у Сумо появится возможность подремонтировать катер перед началом следующего этапа их плана.

Они использовали шесть шашек динамита, чтобы взорвать риф. Взрывчатка продавалась в коробках по двадцать четыре штуки, так что остальные они теперь торопливо приматывали к корпусу «Фубуки». Стрейкен и Пит работали быстро. Восемь из оставшихся одиннадцати сейфов уже были подняты на борт. Похоже, они собрались ждать до утра, но не было никаких гарантий, что японцы не решат опуститься за последними тремя сейфами сейчас, ночью. Если так, то Стрейкену и Питу лучше убраться из воды до тех пор, пока в ней не окажутся японцы. Как только их обнаружат, то сразу одолеют, и их смерть последует с такой же неизбежностью, как день следует за ночью.

За пятнадцать минут они прикрепили к килю десять шашек динамита, затем обменялись сигналами пожелания удачи и разделились. Зееман должен был остаться под водой, а Стрейкен — подняться наверх; бывший спецназовец голландского морского десанта продолжил работу у кормы «Фубуки», а Стрейкен поплыл к носу.

Он подобрался к якорной цепи, которая казалась изогнутой из-за преломления в воде. Стрейкен сбросил жилет и баллон, избавился от всего, кроме гидрокостюма, ножа и ранца с последними восемью шашками динамита. Он остановился, чтобы собраться с силами, затем начал подтягиваться на цепи.

Все напоминало учебные занятия по нападению. Большой размер яхты означал, что нос ее расположен в восьми метрах над уровнем моря. Из-за плохой погоды не было видно луны, и продвижение Стрейкена наверх замедлялось постоянной качкой. Добравшись до поручней, он немедленно перекатился через них и спрятался в тени, чтобы слиться с темнотой.

Тут он услышал шум вертолета: тот вернулся на «Фубуки», очевидно, прекратив преследование. Над собой на мостике Стрейкен видел нескольких членов команды. Они пили кофе и были вполне спокойны. Порядок был восстановлен. Капитан что-то говорил по радио, наверное, разрешая вертолету посадку. Стрейкен смотрел, как он садится, дождался, пока тот не сел окончательно, и только потом сделал следующее движение. Пилот отчитывался по полету. Моторы были все еще включены, что давало дополнительную защиту.

Первая остановка — якорный колодец. Стрейкен приподнял крышку и бросил туда три шашки «Телекса», после чего стрелой побежал по палубе дальше. Спасательная шлюпка была спущена со своей опоры, чтобы освободить кран. В нее под брезент пошло еще две шашки. Стрейкен почти не останавливался. Он двигался, припадая к настилу, очень быстро. Вперед, бросок, назад. Последние три шашки пошли в рундук на корме.

На обратном пути Стрейкен остановился, чтобы спрятаться за сейфами. Он увидел охранника, который патрулировал мостик над ним. Его автомат был так же небрежно перекинут через плечо. Он смотрел в море, повернувшись к Стрейкену спиной, явно не ожидая больше проблем, после того, как «Морской дух» исчез. И Стрейкен не собирался никаких проблем вызывать. Пока, во всяком случае.

Было очень странно находиться так близко к золоту. Стрейкен обсуждал это с Питом, и они решили, что вряд ли им удастся вернуть себе остальное. На борту «Фубуки» была маленькая армия, и они не могли одолеть ее. Но если Стрейкен не мог получить золото сам, то какого черта он должен позволить этим уродам забрать его. Японцы стреляли в него в Мерсинге, и снова стреляли — сегодня вечером. Он им этого так не оставит.

Успешно выполнив свою задачу, Стрейкен должен был прыгнуть в воду, опуститься вниз и взять один из двух запасных баллонов, спрятанных в тайнике накануне. Затем вместе с Питом они начнут долгое путешествие обратно к берегу. Вместо этого он вдруг замер, услышав разговор в каюте внизу. В пол палубы был вмонтирован световой люк. Раздающиеся оттуда голоса пригвоздили его к месту.

Трое мужчин разговаривали на повышенных тонах. Стрейкен узнал голоса двоих, их акценты невозможно было перепутать. Первый был голландским. Он принадлежал человеку, чье лицо Стрейкен изукрасил собственноручно; человеку, которого он окунул в «Джек Дэниелс» и оставил истекать кровью на свалке в Пимлико. Второй — и это потрясло Стрейкена до глубины души — был хрипловатый голос его крестного отца.

 

69

Стрейкен лежал на палубе и лихорадочно соображал. Значит, у руля «Пинг-понг табу» все же стоял Гамильтон. А человек в кепке был Верховен. Верховена не было в Сингапуре, когда там находился Стрейкен. Наоборот, он на шаг опережал его, он был ближе, чем Стрейкен мог догадываться.

И еще. Верховен появился здесь не для того, чтобы арестовать его, Стрейкена. Он объединился с Гамильтоном и стал тралить параллельные рифы эхолотом. Это было единственное объяснение, которое мог придумать Стрейкен. Верховен выследил Гамильтона после того, как пришел в себя на свалке. Они поговорили. Верховен сложил два и два и на этот раз получил четыре. Мишель Ньюкрис рассказала ему одну часть истории, а Гамильтон — вторую. Гамильтон подтвердил, что запонки приведут к целому состоянию, и Верховен захотел сорвать весь куш. Голландец рассчитал все правильно. Сначала он заберет то, что ищет Стрейкен, а потом возьмет самого Стрейкена. Абсолютная беспринципность.

Гамильтон знал, что Стрейкен сразу поехал в Сингапур, как только достал вторую запонку. Джилкрист сообщил расследованию, что он перечислил деньги в Куантан. Все сомнения отпали, когда Стрейкен был замечен на «Морском духе», который привел их к Тиоману.

Тиоман достаточно большой остров, и Стрейкен их не засек. Скорее всего, они провели большую часть времени подальше от Кампунт-Эйр-Батанг, возможно на курорте «Берджайя-Бич». Гамильтон и Верховен плыли за Стрейкеном до Керкулл, где оказались с ним в равных условиях. И затем начали исследовать ту же область, что и он.

Две группы людей следовали за Стрейкеном, а он ни сном ни духом. Больше он такой ошибки не сделает. Стрейкен задержал дыхание, чтобы лучше слышать.

— Пожалуйста, — говорил Гамильтон, — у нас этого нет.

Он едва контролировал свой голос. Судя по беззвучным рыданиям, к нему, возможно, применяли насилие.

— Тогда вы мне не нужны, — произнес японец. Человек из бассейна. Человек, которого они окатили водой двадцать минут назад. Он говорил медленно и спокойно. Скорее констатируя факт, чем угрожая. Решительно, а не агрессивно.

— Вы не можете просто взять и убить нас.

— Почему?

— По одной большой причине.

На этот раз говорил Верховен. В отличие от Гамильтона, его, казалось, не волновало, в какой переплет он попал.

Стрейкен напряг органы чувств. Жужжали кондиционеры. На камбузе гремели сковородками, в душе за стеной справа от него кто-то мылся. Он заставил себя абстрагироваться от всех остальных шумов на яхте.

— Интерпол знает, где я. Я отправлял последнюю информацию на Стрейкена, когда ты нас поймал.

Японцу не надо было спрашивать, кто такой Стрейкен. Это он уже знал. Должно быть, его имя упоминалось раньше, на предыдущих допросах. Может быть, Пили или Гамильтон сказали ему. Может, их демонстрационный полет на «Морском духе» вызвал дополнительные вопросы. В любом случае, у Верховена была куча ответов.

— Я доложил, что нашел его. Так как он не один и считается опасным, я запросил подкрепление из Куала-Лумпура. Если они еще не в пути, то все равно скоро будут.

— Ты блефуешь, инспектор. Но я должен сказать, что ты делаешь это хорошо. Да.

Голос японца стал тише, он ушел в глубь каюты. Стрейкен представил, что он кружит вокруг своих пленников как лев.

Стрейкен отчаянно хотел заглянуть внутрь, но знал, что не может рисковать. Он узнал из этого разговора слишком много полезного. Если он посидит тут еще, то сможет узнать еще больше, что поможет ему спасти тот сейф, который они уже вытащили.

— Проверь факс на нашем катере, — продолжал Верховен, — на дисплее еще должен быть виден последний набранный номер. Если хочешь, можешь даже позвонить по нему. Я уверен, что Интерпол Куала-Лумпура будет в восторге от твоего звонка. Скажи-ка, Вакахама, как дела на героиновом рынке в Японии? Получше, чем на фондовой бирже, надеюсь.

Человек по имена Вакахама что-то быстро проговорил по-японски. Тут Стрейкен понял, что в комнате находится еще четвертый человек. Он услышал, как отъехала дверь, и легкие шаги протопали по палубе к корме. Из-за этого Стрейкен не услышал части разговора. Он приблизил лицо к кромке светового люка и заглянул внутрь.

Это был бар. Бутылки джина, водки и саке располагались рядами на стеклянных полках вдоль длинной стены. Шейкер и чашка оливок стояли на главной стойке рядом с пепельницей китайского костяного фарфора. В деревянную панельную обшивку были вделаны лампы с мягким светом, падающим на картины. Гамильтон и Верховен сидели на высоких стульях как на насестах, лицом к картинам. На их руках были надеты пластиковые наручники. Стрейкен их узнал — такие показывали по Си-эн-эн, их использовали в армии для военнопленных.

Лицо Верховена обгорело на солнце, и под глазами все еще виднелись синяки от ударов кастетом Стрейкена. Когда он говорил, Стрейкен заметил дырку от выбитого переднего зуба. Но Верховен имел обычный вызывающий вид. Стрейкен должен был признать, что голландец отличался прекрасным самообладанием.

Вакахама переоделся в элегантный белый льняной костюм. Он сидел на краю стола, скрестив руки на груди. У него были квадратная челюсть и нос боксера. Его плечи выпирали под одеждой из-за того, что он слишком много времени проводил в спортзале. Костюм выглядел дорого. Очки от Гуччи сидели на голове как тиара. Он был окружен невидимой аурой власти и затмевал всех в баре своим присутствием. Было видно, что главный тут — он. Один из телохранителей, который напал на Стрейкена в Мерсинге, стоял сбоку.

— Лучше бы ты этого не говорил, — сказал Вакахама, — теперь мне придется наказать тебя. Не дело, чтобы ты знал о моих делах. И не дело тебе пытаться одурачить меня.

Он что-то сказал по-японски, как будто назвал чье-то имя. Дверь открылась, и в каюту вошел пожилой человек в голубых джинсах и белой футболке. Ему было примерно лет шестьдесят. Острый подбородок заканчивался жиденькой седой бороденкой, кожа липа была мертвенно-бледной. Для своего возраста этот человек казался достаточно сильным. В руке он нес что-то, похожее на полицейскую дубинку.

Стрейкен снова посмотрел на Верховена, тот не испугался. Казалось, он был заинтересован. Как будто жаждал узнать что-то новенькое. Второй охранник зашел за табуретки. Он обнял Верховена как медведь, прижав его скованные наручниками руки к бокам. Пожилой человек взял челюсть Верховена левой рукой и сжал ее. Губы Верховена вытянулись, как для поцелуя. Старик сжал пальцы сильнее. Глаза Верховена начали слезиться. Рука сильнее, чем челюсть. Его рот медленно открылся. Сначала дубинка уткнулась Верховену в зубы. Старик подвигал ею, затем продвинул глубоко Верховену в рот. Как только она застряла в глотке, он большим пальцем нажал кнопку на ручке.

Рот и язык очень чувствительны. Они ярко-розового цвета, потому что кровяные сосуды и нервы расположены близко к поверхности. Боль должна была быть невыносимой, особенно на корнях обломанных зубов. Верховен взвился, как бык на родео, табуретка покачнулась на двух ножках. Гамильтон закричал и отвернулся. Слюна вспенилась у краев дубинки. Это было электронное приспособление для подавления агрессивно настроенной толпы. Тело Верховена приняло удар 3000 вольт. Его лицо дико перекосилось. Глаза округлились. Из носа что-то потекло. Табуретка выскочила из-под него, и он рухнул на пол. Тут его стошнило.

Стрейкен прижал лицо к палубе. Он не хотел на это смотреть. Не мог смотреть. Верховен дышал с присвистом, как осел. Гамильтон повторял: «О господи» снова и снова. Стрейкен не слышал, как к нему сзади подошел охранник, и понял, что попался, когда к косточке за ухом прижалось дуло автомата.

 

70

Стрейкен не сопротивлялся, когда охранник заставил его положить руки за голову.

Под дулом автомата его вели вдоль палубы к боковой двери. Они спустились по какой-то лестнице, затем перешли на другой уровень. Яхта была большая, как дворец, и такая же роскошная. Они подошли к двери с тонированными стеклами. Охранник подтолкнул Стрейкена автоматом, как будто тот был волом, нежелающим идти на скотобойню.

Стрейкен отодвинул дверь и ввалился в мягко освещенный бар. Выражение изумления на лицах присутствующих позабавило его. Если он выберется живым, то запомнит этот момент на всю оставшуюся жизнь.

Стрейкена толкнули к единственному свободному стулу и велели сесть. У него вытащили нож. Наручников не надевали, но охранник все время держал его на мушке.

Стрейкен пристально посмотрел на Гамильтона. Им о многом придется поговорить. Краска вины залила лицо его крестного отца. Гамильтон выглядел как побитый. Может, его тоже успели помучить дубинкой.

Верховен был в ужасном состоянии. От него отвратительно пахло рвотой, лицо было красным. Но несмотря на мучения, он оставался самим собой.

— Банбери! Какой милый сюрприз! Ты уже знаком с Вакахама-сан? Его Интерпол ищет за…

Он не закончил. Произносить имя японца было ошибкой, и его заткнули прикладом АК-47.

— Мистер Стрейкен. — Вакахама вздохнул и зажег сигару. — На «Кагуре» было двенадцать сейфов, когда она затонула. Двенадцать. Да. Мы подняли восемь. Завтра мы поднимем еще три, — у него был сильный акцент, — восемь плюс три будет одиннадцать. Да. Двенадцатый сейф… — Он сделал паузу для пущего эффекта. — Давайте просто скажем, что это не связано с этими двумя джентльменами.

— Нет, — ответил Стрейкен, — не связано. Он у меня, и… — На этот раз паузу выдержал он. — Давайте просто скажем, что я его спрятал в одном месте.

Вакахама вытянул руку вперед. Человек с острым подбородком протянул ему электрическую дубинку. Они не теряли времени зря.

— Боль, мистер Стрейкен. Сколько вы сможете выдержать?

Верховен выжидательно посмотрел на Стрейкена. Стрейкен послал ему воздушный поцелуй.

— Думаю, что смогу достаточно выдержать ради Интерпола. — По правде говоря, Стрейкен сомневался, что сможет вытерпеть больше, чем несколько секунд. Он видел, что делает с человеком эта штука, и не спешил испробовать ее на себе. Но и сгибаться он не желал. — Если ты убьешь меня, то никогда не найдешь сейф. А если будешь обижать меня, то тоже не найдешь. Так что, — сказал он, — я предлагаю тебе хорошо со мной обращаться.

Охранник, который ходил проверять факс на «Пинг-понг табу», снова появился в стеклянных дверях. Он был одет лучше остальных, и Стрейкен предположил, что это начальник охраны. Он встревоженно посмотрел на Стрейкена. Стрейкен проник на корабль, который этот человек должен был охранять. Скорее всего его теперь ждет серьезный разговор с дубинкой Вакахамы.

Стрейкен смотрел, как начальник охраны протягивает боссу полоску бумаги. Он мельком увидел телефонный номер, написанный от руки синей шариковой ручкой. Верховен тоже не собирался сдаваться. Если это и был блеф, то очень хороший. Верховен знал это и продолжал торг.

— Я хочу заключить с тобой сделку, Вакахама.

— Ты не в той ситуации, чтобы заключать сделки, инспектор.

— Я не согласен. Проблемы именно у тебя. Ты отдаешь мне двенадцатый сейф, а я позволю тебе забрать остальные одиннадцать. Я знаю, что японцы — люди чести. Если ты согласен, я отзову Интерпол.

Вакахама посовещался со своими людьми. Кивок от начальника охраны подтвердил, что номер факса именно тот, о котором говорил Верховен.

— Когда ты можешь позвонить? — спросил Вакахама, который, похоже, поверил.

— А какие гарантии, что ты отдашь мне золото?

— Мое слово. Да. Вы можете взять двоих людей, они погрузят сейф на твой катер.

Выражение лица Верховена подтвердило, что он хотел получить нечто более конкретное, чем слово героинового сегуна, но он лишь кивнул.

— Хорошо, — сказал голландец, — значит, заключаем сделку.

— Да, сделку. — Затем, как будто запоздало вспомнив, Вакахама задал вопрос, который интересовал Стрейкена больше всего: — Как ты заставишь Стрейкена сказать тебе, где золото?

— Это будет проблематично. Мы с Банбери не очень хорошо ладим. Я не думаю, что он мне что-то скажет, скорее предпочтет умереть.

— Это первая разумная мысль, высказанная тобою за весь день, — сказал Стрейкен.

— Мистер Стрейкен, пожалуйста, помолчите. Инспектор, я думаю, что могу вам помочь. — Вакахама пыхнул сигарой. Он выдул дым в вентилятор на потолке. — Я ходил вчера осматривать окрестности и снял очень интересный фильм. Завтра утром мистер Стрейкен получит возможность стать кинозвездой. Мы сделаем другой фильм, в котором мистер Стрейкен скажет тебе, где лежит золото. Еще он скажет нам, что случилось с Пили Парангом.

Страх сковал Стрейкена. Его мысли завертелись в поисках правильного решения. Дубинка может быть ничем, ерундой, по сравнению с тем, что у них там было про запас. Может, проще будет прямо сказать им, где сейф. Но это не подобало Стрейкену. Такое поведение было не в его стиле. Он подумал о своем дедушке, который воевал с японцами. Несмотря ни на что, ему удалось спастись из плена. Он просто ждал, когда представится удобный случай. Если Стрейкен будет терпелив, ему может выпасть такой же шанс. Он не знал деда, но был уверен, что тот перевернется в гробу, если его внук сейчас поднимет лапки кверху.

— Пили все неправильно понял. Потом его обуяла жадность. Кстати, о фильме — я не фотогеничен. Со мной трудно работать. Позовите лучше Спилберга.

Вакахама не обратил на него внимание. Он продолжал говорить с Верховеном сквозь завесу дыма от кубанской сигары:

— А твой друг? Да. Что насчет него? — Он показал на Гамильтона кивком головы.

— Он не мой друг. Он не человек чести. Пусть с ним возится Стрейкен.

Стрейкен повернулся на своем стуле, чтобы лучше видеть Верховена. На его плечо тут же легла тяжелая рука.

— Что ты имеешь в виду?

— Перед твоим прибытием твой крестный отец сделал несколько интересных признаний.

— Что ты имеешь в виду? — снова спросил Стрейкен, глядя в потное лицо Гамильтона. Он не сомневался, что тот признается в убийстве Джона Фитцджеральда Кеннеди, если ему сунуть в рот эту дубинку.

— Мистер Вакахама интересовался, как мы нашли золото. Это же длинная история, ну ты знаешь. Он убежден, что золото принадлежит Японии. Он спрашивал, как мы узнали. — Верховен помолчал. Вакахама не пытался перебивать его. — Мистер Гамильтон не очень хотел помогать, пришлось его уговаривать, и тогда он все нам рассказал.

— Что, например? — спросил Стрейкен.

— Например, о запонках. Я должен сказать, Банбери, что не поверил тебе в «Схипхоле». На самом деле не поверил. Я честно думал, что ты хотел изнасиловать ту девицу.

— А теперь?

— А теперь я знаю, что она хотела отравить тебя. Может, даже насмерть.

— Ну, а он при чем? — Стрейкен кивнул на Гамильтона.

— Он сказал ей, как тебя найти. Твой крестный заключил сделку с этой женщиной, Ньюкрис.

— Сделку?

— Заткнись, Верховен! — в первый раз заговорил Гамильтон. В его голосе слышалась паника.

— Все правильно. Он их выследил, уговорил их назвать координату в обмен на подсказку, где они могут найти вторую запонку.

— Заткнись, Верховен! Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал Гамильтон.

Стрейкен посмотрел на него. Все было написано на лице его крестного отца. Верховен говорил правду.

— У Молли был сын, Эйдриан. Ты знал об этом?

Стрейкен тяжело смотрел на Гамильтона, и глаза крестного наполнились слезами.

— А теперь она умерла. Ребенок потерял мать. Ну, и как ты теперь себя чувствуешь?

Гамильтон отвернулся, избегая взгляда Стрейкена.

Вакахама сидел неподвижно, снова скрестив руки. Он был заинтригован, он наслаждался разворачивающейся на его глазах интермедией.

— Он пытался украсть его, Банбери. Он пытался украсть твое наследство. Он предал тебя. — Верховен тоже развлекался вовсю.

Слова Верховена стрелами пронзали Стрейкена. Худшие подозрения Стрейкена оправдались. Перед ним стоял человек, у которого на руках была кровь. Кровь Молли. Всего этого можно было избежать. Гамильтон был в той же мере виноват в ее смерти, как сам Стрейкен.

— Он все нам рассказал, Банбери. Он предал тебя, — снова повторил Верховен.

Красный туман заволок глаза Стрейкена. Не помня себя, он бросился на Гамильтона. Слепой от ярости, он сомкнул пальцы на горле крестного. Последнее, что он почувствовал, был сильный удар по голове.

 

71

Стрейкен пришел в себя на гауптвахте.

Это было странное небольшое помещение, сужающееся с одной стороны. Здесь не было никаких ковров. Только переборка и несколько стальных шпангоутов, которые тянулись вниз, к килю. Похоже, они сидели в самом носу. Гамильтон был рядом, его любимые башмаки сияли и были отполированы словно назло несчастным обстоятельствам, в которых он оказался. Стрейкен подумал, на всех ли подобных яхтах предусмотрены такие камеры, но потом решил, что нет, эта яхта, скорее всего, построена на заказ.

Стрейкен был закован в колодки, как средневековый преступник. Теперь он знал, каково пришлось его деду. История и вправду повторялась. Его руки и ноги были зажаты в металлические скобы, привинченные к стене и к полу. Смысла вырываться не было.

— Рассказывай, — сказал Стрейкен крестному отцу.

У них была уйма времени, и он хотел услышать всю историю сначала. На этот раз от самого Гамильтона.

— Мой мальчик, я могу все объяснить.

Этим обращением Гамильтон не пытался подчеркнуть снисходительное обращение к нему. Он всегда так называл Стрейкена.

— Я весь обратился в слух.

— То, что сказал тебе Верховен, правда. У меня жуткие проблемы с бизнесом. У меня гигантские долги. Мне ужасно нужны деньги. Очень большая сумма наличными, иначе я разорен.

— Почему? Я всегда думал, что твой бизнес — лицензия на печатание денег.

— Да, именно так и было шесть месяцев назад. — Гамильтон покачал головой и смущенно опустил глаза в пол. — Тогда я купил несколько картин. Шесть штук. Я думал, это Вероккьо.

— Вероккьо?

— Андреа дель Вероккьо. Ведущий флорентийский художник в 1460-х годах. Леонардо да Винчи был его учеником.

— И что случилось?

— Ко мне в Лондоне подошел один итальянский бизнесмен. Он сказал, что у него есть несколько особенных картин. Они принадлежали его семье более пятисот лет. Теперь он хочет их продать, минуя публичный аукцион. Поэтому он пришел ко мне, а не к Сотсби или Кристи. Он знает, что болтать я не буду.

— Вот только они оказались подделками? — предположил Стрейкен.

— Да. Но не просто подделками. А самыми лучшими подделками в мире. Для меня устанавливал их подлинность Свифт…

— Кто это — Свифт?

— Это эксперт, услугами которого я пользуюсь. Он лучший в стране. Но итальянец подкупил его, и Свифт дал заключение, что картины оригинальные, а они таковыми не являлись. Я нашел покупателя, коллекционера в Штатах. Он пригласил другого эксперта, чтобы тот посмотрел их и дал свое заключение. Это заняло у него много времени, но в конце концов он объявил их фальшивками. Вся история — одна большая кошмарная афера. Я прогорел. И очень неудачно прогорел.

— И насколько? — спросил Стрейкен.

Ему было почти жаль Гамильтона. Ярость, которая охватила его раньше, испарилась. Перед ним был человек, который растил его десять лет. Человек, который дал ему крышу над головой и образование. Который кормил его. Кузен его отца. Гамильтон всегда был честным человеком, и попытка ограбить его, Стрейкена, была поступком, продиктованным отчаянием.

— Я купил их за три миллиона долларов. Каждую по полмиллиона. Большую часть этой суммы мне пришлось занять. Мой доход не составляет даже половины.

— Три миллиона, — Стрейкен присвистнул. — А это не те порванные картины в твоей квартире? Ты их пробил ногой, когда узнал, что это подделки?

— Вообще-то, я пробил их кулаком, но эффект получился тот же.

— Расскажи мне еще раз о своей встрече с Молли Ньюкрис.

— Все было так, как я и говорил тебе по телефону, только я заключил с ней сделку. Мне удалось запереть ее в кабинете, чтобы она не сбежала, но когда я сказал ей, что позвоню в полицию, если она не назовет мне долготу, она лишь расхохоталась мне в лицо. Она сказала, чтобы я продолжал в том же духе, если не хочу узнать координаты. В конце концов, у меня не осталось иного выбора, кроме как сказать ей, где она может найти тебя.

— А почему ты просто не назвал ей координаты с моей запонки? Ты же знал цифры с самого начала. Молли могла бы и не тащиться на Кюрасао.

Стрейкен не стал добавлять, что в этом случае он мог спасти ей жизнь. Он это уже говорил.

— Чувство вины, мой мальчик. Вины. Я ведь не мог гордиться своим поступком. Это было отчаянное время, которое требовало отчаянных мер, но я не смог заставить себя сообщить им те координаты. Я должен был усложнить задачу. Уже не говоря о том, что я хотел получить наследство до них.

— А как Молли узнала, как я выгляжу?

— Я дал ей журналы по дайвингу. Те, в которых твои фотографии. Она, наверное, уехала на Кюрасао в ту же ночь и обежала все школы дайвинга.

«Ах, Молли, Молли», — подумал Стрейкен. Рассказ Гамильтона совпадал с тем немногим, что он знал о ней. Она знала, чего хотела от жизни, и не боялась идти вперед и действовать по своему усмотрению.

— А ты в это время поехал в Сингапур и нашел статую.

— Да, но я не мог сообразить, она ли и есть наследство. Я даже думал, не стащить ли ее, но подготовка операции заняла бы много месяцев. — Гамильтон поерзал в своих оковах.

— А что было потом?

— Верховен вышел на меня. Он искал тебя. С ним я тоже заключил сделку.

— Господи, Эйдриан! Какую еще сделку?

— Мой мальчик, у меня назревала полная, полнейшая катастрофа. Мне нужны были деньги. Банки заморозили мои счета.

— Какую сделку? — повторил Стрейкен.

Его сочувствие ослабело, и он хотел побыстрее все выяснить. У него были более неотложные дела. Например, сбежать с яхты. И спасти их жизни.

— Он хотел знать, где ты. Я знал, что ты в Сингапуре, так что согласился сказать ему это на условии, что он использует свои полномочия и гарантирует, что мы сможем оставить наследство себе. Что бы это ни оказалось, мы собирались разделить его пополам.

Стрейкен вдруг почувствовал, что страшно устал, но к усталости примешивалось облегчение. Все встало на свои места. Они просидели в молчании около двадцати минут. Когда Гамильтон снова заговорил, в его голосе звучал страх.

— Как ты думаешь, что они с нами сделают?

— Я не знаю. Но чем скорее мы заснем, тем скорее проснемся и узнаем.

— Заснем? Мой мальчик, каким, объясни мне, образом ты собираешься спать в такой момент?

— Закрою глаза и не буду ни о чем думать. Предлагаю тебе сделать то же самое. Завтра тебе понадобятся силы, если хочешь выбраться из всего этого живым. В нашем положении это самое лучшее. «На пире жизни сытнейшее из блюд».

Стрейкен закрыл глаза. Разговор был окончен.

 

72

Стрейкен и Гамильтон не видели Вакахаму утром. Он был настоящим профессионалом и не считал нужным присутствовать при совершении грязной работы. Вчерашнее представление прошло успешно, и он, наверное, уже наслаждался прелестями джакузи и наложниц.

Камеру открыли двое охранников. Один был вооружен АК-47; у второго были две бутылки воды. Бутылки поставили на пол, пока охранники расстегивали зажимы. Стрейкен осторожно высвободился из них. У него все болело, и тело сводило судорогой. Ягодицы окоченели. Он попытался выпрямиться и завалился к стене. С Гамильтоном происходило то же самое.

Они взяли каждый по бутылке. Стрейкен жадно выпил свою, потому что не знал, где и когда перед ним появится питьевая вода. Вполне возможно, что этот день станет последним в его жизни, и он хотел накопить побольше сил, чтобы все-таки постараться как-нибудь избежать подобного исхода.

Им дали по минуте на туалет, потом на руки снова надели наручники. Стражники провели их по коридорам, устланным коврами. Стрейкен заметил, что они прошли мимо главного салона. Он был меблирован в традиционном минималистском стиле: шелковые подушки, бонсай и ширмы из рисовой бумаги; лакированные секретеры и полированный паркет темного красного дерева. Современные картины висели на стене рядом с самурайскими мечами. Ему показалось, что он даже увидел тигровую шкуру, но его снова пихнули в спину, подгоняя.

Они вышли на палубу и зажмурились от яркого солнца. Команда дайверов пила чай на нижней палубе. Они проверяли оборудование. Вскоре они погрузятся под воду за последними тремя сейфами. Часа через два яхта поднимет паруса, и Стрейкен сомневался в том, что когда-нибудь увидит ее снова.

Его погнали к выходу — боковой дверце в борту. «Пинг-понг табу» была пришвартована ровно под ним, метрах в десяти. Стрейкен неуклюже спускался по алюминиевым ступенькам, с трудом сохраняя равновесие. Нелегко спускаться по лестнице со связанными руками. Падение с такой высоты может привести к серьезным последствиям. Наконец, он добрался до твердой поверхности палубы. Гамильтон шел за ним. Их толкнули дулами автоматов — заставили сесть. Толкаться и подгонять не было необходимости: Стрейкен и сам хотел побыстрее покинуть яхту, принимая во внимание жуткое количество динамита на ней. Вакахама не знал, что находится на плавучей бомбе.

Кроме Стрейкена и Гамильтона на борту катера был еще один пленник. Он сидел, низко свесив голову от стыда и не поднимая глаз. Стрейкен понял, кто это — человек в темном костюме. Тот, который ходил проверять факс. Стрейкен правильно вчера предположил: глава охраны Вакахамы не справился с работой и теперь должен за это заплатить.

Затем Стрейкен увидел Верховена. Он был без наручников, но рядом с ним стояло три охранника, которые следили за каждым его движением. Конечно, «Пинг-понг табу» обыскивали. Так что какое бы оружие ни спрятал здесь деятель из Интерпола, оно было давным-давно изъято. Когда Верховен проходил мимо, он поймал взгляд Стрейкена. Голландец не сказал ни слова, но Стрейкен понял, что тот пытался сообщить ему.

Было ясно, к чему все шло. Вакахама был не больше человек чести, чем сам Верховен. Вакахама нарушит условия их сделки при первой возможности. Охранники заставят Стрейкена говорить, и как только узнают месторасположение последнего сейфа, их всех сразу пристрелят. Стрейкен это знал, Верховен это знал, и даже Гамильтон это знал. Как только Стрейкен заговорит, их час пробьет. Своим взглядом Верховен пытался призвать его к сотрудничеству.

Им придется скооперироваться, если они хотят жить. Странно, но у Стрейкена была более сильная позиция. Если они убьют его слишком быстро, то никто не сможет наложить руки на двенадцатый сейф. Верховен нуждался в Стрейкене точно так же, как Стрейкен нуждался в нем. Смертельные враги, которых жизнь заставила объединиться, потому что она важнее золота. Стрейкен тихонечко, совсем незаметно кивнул головой. Он будет готов, когда придет время.

Верховен сел за руль. Он покрыл расстояние до берега на большой скорости. Один из охранников давал ему указания. За Стрейкеном и Гамильтоном особого наблюдения было не нужно. Бывший начальник охраны неотрывно смотрел в море. Его лицо ничего не выражало. Если он и знал, что его ждет, то не подавал вида. Остальные головорезы курили и болтали у поручней. Один из них держат два деревянных кола и большой молоток. У Вакахамы, должно быть, извращенное понятие о развлечениях. Какой бы там фильм они ни собирались снимать, вряд ли он будет выпущен в широкий прокат.

Какое-то время казалось, что судно направляется прямиком в пролив, на берегу которого был зарыт сейф. Потом катер повернул направо. Они остановились у четвертого острова. На карте Стрейкена он был отмечен как Керкулла-Сисак. Шлеппи говорил ему, что «сисак» значит ящерица.

Пляж был очень узкий. Низкий кустарник доходил до самой воды. Катер поставили на якорь, и Стрейкен заметил, что в листве прорублена узенькая тропинка. Трое охранников стали более внимательными. Один из них был человек с извилистым шрамом: тот, которого избил Пит в Мерсинге. Теперь казалось, что его били по лицу рифленым железом. Второй охранник был тот, который держал руки Верховена в баре. Он был высоким и тощим, сам похож на Верховена. Третьим был шестидесятилетний мастер мучить людей полицейскими дубинками.

Охранники приказали им спускаться. Гамильтон пошел первым, затем Стрейкен, за ним Верховен, последним — бывший начальник охраны. Охранники продолжали изображать, будто Верховен свободен, хоть автоматы следили за каждым его движением. Вокруг было множество укрытий, и соблазн бежать все увеличивался. Но Стрейкен сомневался, что далеко уйдет, принимая во внимание плотность растительности. И вообще, если он будет трепыхаться, то только ухудшит ситуацию. Пит, может быть, смотрит сейчас на него и планирует их освобождение. Стрейкен оставался настороже. Он ждал удобного случая. Все, что нужно было делать, — это сохранять спокойствие и ждать. Терпение было одним из его достоинств.

Они двигались в молчании еще двадцать минут, а за ними наблюдали чьи-то глаза из джунглей. Тропа была прорублена мачете, следы были еще свежими. Стрейкен вдруг подумал, что Вакахаме пришлось изрядно потрудиться, чтобы приготовить съемочную площадку для своего фильма.

Тревожно ухали гиббоны. На фоне зеленого полога джунглей красными и синими всполохами мелькали попугаи. Ночью опять шел дождь, и даже в этот ранний час джунгли парили как турецкая баня. Растительность под ногами цеплялась за лодыжки. Пот заливал глаза, затуманивая зрение. Стрейкен постоянно спотыкался. Он заметил на голени пиявку. Его руки были связаны, так что стряхнуть ее он не мог. Через десять минут она увеличилась в два раза. На шее Гамильтона сидел комар и пил кровь.

Они поднимались по пологому склону. Стрейкен уловил запах гнили. Чем ближе они уходили в глубь острова, тем сильнее становилась вонь. Стрейкен узнал запах мертвечины и личинок: резкий, как аммиак. Куда бы они ни шли сейчас, кто-то пришел туда раньше и умер там.

Наконец, они вышли к маленькой полянке, где джунгли не смогли отвоевать себе место на голой скале. Земля была грязной после ливня. Корни деревьев вспухшими венами выступали из густой грязи. Компания черных жаб выпрыгнула из лужи и поскакала к зарослям при звуке приближения людей.

Источник вони лежал на дальней стороне опушки.

 

73

Это была полуобглоданная туша козла. Голые ребра торчали вверх. В глазных впадинах роились мухи. Кожа шевелилась — она была сплошь покрыта ползающими личинками. Животное было перерублено пополам, и задней части не было.

Стрейкен заметил какое-то движение в кустарнике. Раздался хруст веток. Огромный коричневый хвост мелькнул между листьями. Кусты затрещали, ветки затряслись. Затем джунгли опять затихли, слышался лишь стрекот цикад.

— Что это там за хрень? — спросил Гамильтон.

Вопрос был излишним. Они все знали, что это там такое. Нельзя побывать на Керкуллах и не заметить их. Гигантские ящерицы разгуливали по пляжам как порождения ада. Некоторые из них были до двух метров длиной. Стрейкен подумал, что Вакахама, наверное, купил козла в деревне на материке, а потом казнил его перед камерой.

Бывшему начальнику охраны приказали выйти на середину поляны. Лицо его было белым, как мел, он выглядел младше и потерял свой непобедимый вид. Обреченный на казнь не двинулся с места. Человек со шрамом на щеке ударил его по спине. Голова начальника охраны мотнулась вперед, и он упал на колени. Когда он поднялся на ноги, в глазах стояли слезы. Его дом был так далеко. До сих пор естественной средой обитания для него были вельветовые диваны на яхте Вакахамы. Теряя самообладание, он стал яростно крутить запястьями, пытаясь содрать с себя пластиковые наручники.

Ему приказали сесть спиной к скале. Теперь стало ясно, зачем понадобились колы. Второй охранник продел один из них между руками и спиной пленника. Он забил его в землю молотом. Где-то позади него в глубине джунглей снова зашуршало. Гигантской ящерице было любопытно. Она хотела знать, что ей принесли пришельцы на этот раз.

Они принесли ей кровь.

Охранник вынул складной нож из заднего кармана штанов. Он разрезал правую руку своего коллеги так же легко, как будто открывал упаковку с фаршем. Как будто ему уже приходилось делать это раньше. Порез вышел глубокий, но пленник его даже не почувствовал. Он был в шоке. Кровь хлынула вниз по руке в грязь. Охранник провел палкой по земле и проделал канавку; кровь устремилась по ней как расплавленная лава.

Третий охранник — старый человек с острым подбородком — отставил свою винтовку. Он вытащил из сумки портативную видеокамеру и начал снимать. Верховен и Стрейкен обменялись очень беглыми взглядами. Оставленная без присмотра винтовка — шанс к спасению. Маленький, но все же шанс.

Между тем бывший начальник охраны запаниковал. Он попытался встать на ноги, но его руки лишь беспомощно ездили вниз и вверх по колу. Для того чтобы поднять их, потребовались бы очень гибкие суставы. У него были обычные, и он вернулся в прежнее положение.

— Ты. Иди сюда. — Человек со шрамом схватил Стрейкена за волосы и потащил к кромке поляны. Снова Стрейкену полагалось самое лучшее место в доме. — Давай смотри. Когда насмотришься, скажи нам, где золото, и мы его пристрелим. Если не заговоришь, будешь следующим.

И он приподнял второй кол, чтобы подтвердить свои слова.

Стрейкен кивнул. Он пытался прикинуть, сколько же сможет выдержать. Он усиленно старался что-нибудь придумать. Где же, черт возьми, Пит? Терпение.

Человек со шрамом исчез в джунглях, пока второй охранник держал их на мушке. Они услышали, как он продирается через листву. Он обогнул поляну, обошел тушу козла и остановился в пятидесяти метрах за ней. Затем он принялся громко топать по подлеску. Он пытался вы гнать то, что пряталось там, прямо к ним. Тот, кто снимал, навел камеру на человека у кола.

Бывшего начальника охраны охватило безумие. Он раскачивался взад-вперед, пытаясь вырвать руки из пластиковых наручников, до мяса обдирая руки о кол. Он вопил, пока в его легких не закончился воздух. На вдохе он задохнулся собственной слюной.

Их появилось сразу четверо. Чудища из далекого прошлого Земли. Они остановились на краю поляны. Высунутые языки мелко дрожали. Ящерицы нюхали воздух и чувствовали страх. Их кожа была грубая, как кора: броня, которая немного изменилась за последние миллионы лет. Одна ящерица была намного больше остальных. На ее теле виднелись следы битв. Это был самец. Он был выше Стрейкена, больше двух метров от головы до хвоста. Тягучая желтая слюна, изобилующая бактериями, сочилась из угла его пасти.

Бьющийся в истерике пленник — такого ящерицы еще не видели. Вид его паники заставил их хвосты безумно мотаться из стороны в сторону, а языки заходить быстрее. Постепенно они осмелели и вышли на поляну. Ящерицы остановились, когда увидели остальных охранников, прикидывая, представляют ли они какую-нибудь опасность, а если да, то какую.

Ужас ситуации пригвоздил Стрейкена к месту. Он не мог отвести взгляд. Бывший начальник охраны потерял контроль над своим мочевым пузырем, и моча залила его брюки. Ящерицы отреагировали на запах и пустились трусцой. Они толкали друг друга, торопясь исследовать его источник. Подойдя поближе, они обнаружили кровь на земле. Они остановились, попробовали ее черными раздвоенными языками. Что-то щелкнуло в их маленьких мозгах, и тут они поняли, что человек, привязанный к колу, — добыча.

Приблизившись, первая ящерица поднялась на ноги. Она поставила передние лапы с когтями ему на плечо и лизнула в лицо. Все еще не уверенная, еда ли это, ящерица соскользнула на землю. Она провела когтями по всей его руке. Рубашка порвалась, и плоть раскрылась, как спелый персик. Ткани и порванные мышцы медленно стали вываливаться из длинного узкого пореза. Ящерица моргнула. Ее язык быстро двигался туда-сюда. Она снова поднялась, на этот раз откусив у человека кусок уха.

— Пристрелите их! — закричал Стрейкен. — Ради бога!

Но его никто не слушал. Все были слишком поглощены зрелищем.

Остальные ящерицы присоединились к нападению, опустив головы как атакующие хищники. Они вцепились бывшему начальнику охраны в пах и в ноги. Плоть летела клочьями. Адреналин держал его в сознании достаточно долго; последнее, что он увидел, — как самая большая ящерица открывает пасть и сжимает ее на горле несчастного. Больше он не кричал.

Человек со шрамом появился на дальней стороне поляны.

— Ну, где золото?

Стрейкен ничего не ответил. Охранник кивнул своему напарнику, и тот как ни в чем не бывало взял второй кол.

Стрейкена толкнули в спину, и он пошел, спотыкаясь, к середине поляны. Самая большая ящерица повернулась и настороженно посмотрела на него. Она, наверное, решила, что он идет отбирать их обед. Морда ящерицы была покрыта кровью, и с нижней челюсти свисала полоска человеческого мяса. Подумав, что Стрейкен представляет угрозу, ящерица надула горло. Потом она повернулась боком, чтобы продемонстрировать свои размеры. Стрейкен стоял как вкопанный. Он подумал, что ящерицы похожи на акул. И те и другие живут на Земле несколько миллионов лет. И те и другие реагируют на проявление страха. Фокус в том, чтобы страха не показывать.

Ящерица зашипела на него. Когда это не сработало, она опустила голову и двинулась в его сторону. Для животного длиной более двух метров приближение было пугающим. Хвост поднялся наверх для баланса, а ноги двигались как поршни. Стрейкен не шевелился. Он решил, что ящерица, скорее всего, остановится, не добегая до него. Дикие животные часто пугают, но редко нападают без предварительного предупреждения. Это у Стрейкена была такая теория. У него оставалось примерно три секунды, чтобы проверить ее на практике.

Позади него японцы-охранники засмеялись. Тот, что держал камеру, пробежал вокруг поляны, чтобы взять лучший ракурс. Ящерица уловила движение. Стрейкен стоял не двигаясь. Может, он вообще дерево. А вот то, что мелькнуло сбоку от ящерицы, точно не дерево. Это был старик, и он двигался. Это может означать, что он боится. Ящерица сменила направление.

Человек с камерой понял, что происходит, но отреагировал не сразу. Он перестал смеяться и побежал обратно к остальным, увлекая ящерицу за собой. Вспыхнула паника. Гамильтон и второй охранник соскочили с тропы, вон с дороги.

Именно такого переключения внимания ждали Стрейкен и Верховен. Они среагировали одновременно. Стрейкен бросился по направлению к группе, оказавшись там в одно время с человеком с камерой. Пробегая мимо, Стрейкен выставил ногу. Тот споткнулся и повалился на землю. В этот же момент Верховен нырнул к оставленной без присмотра винтовке. Он подхватил ее, перекатился через спину и вскочил на ноги. Ящерицу сбила с толку эта внезапно поднявшаяся беготня, и она остановилась подумать.

Прозвучало два выстрела.

Человек, который снимал на камеру, был убит выстрелом в спину. Второй охранник повернулся, чтобы выстрелить, но он был плохо подготовлен и в спешке не прицелился как следует. Верховен убил его вторым выстрелом. Пуля прошла через зубы, пробила мозг и снесла кусок черепа. Перепуганная звуками выстрелов, ящерица побежала в джунгли за своими сородичами, которые уже давно скрылись в зарослях.

Двоих завалили, остался один. Человек со шрамом был все еще жив и на свободе, да еще и под прикрытием. Стрейкен озирался, ища, где же он. Тем временем человек со шрамом стоял на одном колене, на дальней стороне поляны прижав приклад к плечу. Прямо картинка из учебника. На мушке он держал Стрейкена.

— Эд! Ложись!

Стрейкен услышал шум бегущих ног слева. Выстрел из винтовки. Смутный туман, когда Гамильтон бросился перед ним. Шипение воздуха, вырвавшегося из его легких, когда он упал наземь. Еще один выстрел. Крик птиц.

Затем тишина.

Стрейкен почувствовал запах пороха.

 

74

Он поднял глаза и увидел Верховена. Винтовка упиралась Стрейкену между глаз. Гамильтон лежал в нескольких ярдах слева от него. Он получил пулю в живот. Стрейкен уклонился от Верховена и скользнул по грязи к своему крестному отцу.

Гамильтон лежал на спине. Его лицо было мертвецки бледным, и дышал он с трудом. Человек со шрамом успел выстрелить всего лишь один раз, перед тем как Верховен убил его, но этого оказалось достаточно. Рана была смертельная. Стрейкен помнил, что однажды сказал Пит о выстрелах в живот. Это самое страшное. Тут почти ничего нельзя сделать.

— Мои руки!

Верховен заколебался. Ему не хотелось освобождать Стрейкена.

— Открой наручники, черт возьми!

Стрейкен повернулся спиной к Верховену, чтобы тот мог достать зажим. Верховен упер дуло винтовки ему в спину одной рукой, а второй отстегнул зажим.

Стрейкен стряхнул с себя наручники. Он склонился к Гамильтону, даже не помышляя о побеге. Кровь крестного отца сочилась сквозь пальцы Стрейкена. Он прижал большой палец к дырке и заткнул рану. Она была теплой и мокрой.

Гамильтон попытался что-то сказать, но у него не хватало сил. Смерть была близка. Жизнь вытекала из него. Стрейкен больше ничего не мог поделать, и надеялся только на то, что Гамильтон умрет быстро. Крестный попытался улыбнуться. В его глазах появилось особое выражение. Выражение покоя. Стрейкен понял, о чем тот думает. Он кивнул и улыбнулся в ответ. Ошибка, которую он совершил, пытаясь украсть его наследство, теперь была искуплена. Более чем.

Гамильтон закрыл глаза. Стрейкен держал голову своего крестного на руке до тех пор, пока его дыхание не остановилось.

— Золото, — сказал Верховен, когда все кончилось. — Либо ты скажешь мне, где оно, либо я сейчас же пристрелю тебя и вернусь домой. Будет жаль, но я обещаю, что именно так я и сделаю, если понадобится.

— Мы никуда не пойдем, пока я не похороню его.

— У нас нет на это времени, Банбери. Вакахама заподозрит неладное.

— Гамильтон спас мне жизнь. Он мой крестный отец. Я его похороню.

Это была констатация факта.

Верховен к этому моменту уже достаточно хорошо знал Стрейкена. Он знал, что Стрейкен страшно упрям и скорее даст себя застрелить, чем бросит тут Гамильтона, так что неохотно согласился:

— Только давай быстрее.

Они вернулись по своим следам к «Пинг-понг табу». Шли медленно. Стрейкен поднял Гамильтона и перекинул его руку через плечо, как он вел Верховена из своей квартиры две недели назад. Идти было очень тяжело. Кровь Гамильтона текла по его спине и ногам.

Стрейкен выбрал кокосовую рощу на дальнем конце длинного пляжа. «Фубуки» не было видно за мысом Дракона. Стрейкен не верил, что делает все это исключительно для очистки своей совести, но сказал себе, что Гамильтон одобрил бы это место. Пальмы отбрасывали тень. С возвышенности открывался чудесный вид на сапфирное море, где, играя, прыгали в волнах марлини и, как ракеты, носились серебряные тунцы.

Стрейкен руками выкопал могилу. Последнее, что он сделал, это стер грязь с ботинок Гамильтона.

От места, где они причалили, до того заливчика, на берегу которого они зарыли сейф, было около трех километров.

Верховен явно торопился, чтобы поскорее попасть туда. Стрейкен не мог его за это винить. Ужасная сцена, свидетелями которой они только что оказались, все еще стояла перед глазами. Да еще и этот Вакахама, его нельзя не принимать во внимание. Хоть их и не было видно с яхты, он скоро поймет, что что-то произошло. Он ждет возвращения своих людей. Если они вскоре не появятся, Вакахама пошлет на поиски вертолет.

Верховен поставил Стрейкена к рулю, а сам держал его на прицеле. Запястья Стрейкена страшно болели после пластиковых наручников и ночи, проведенной в колодках, но если оставшаяся часть их плана пройдет успешно, то привести Верховена к заливу было лучшим шансом спастись. Наконец они добрались до входа в залив. Стрейкен сбавил ход и повернул катер против течения.

Их план с самого начала включал встречу в заливе. Они знали, что вертолет обязательно взлетит, чтобы искать «Морской дух», поэтому решили, что самым безопасным будет, если Сумо приедет к сторожевому посту. Он причалит к его крохотной пристани до того, как вертолет сможет подлететь и броситься в воздушную атаку. Иногда на этом посту были люди, иногда нет. Они до сих пор еще не видели ни одного представителя власти в морском парке, но присутствие служебного катера у причала отпугнет японцев.

Сумо и Шлеппи должны были заделать дырки от пуль в «Морском духе», проверить моторы и в два часа ночи тихо выйти из залива. Все огни на борту должны быть отключены. «Морской дух» пойдет на одном или двух узлах — чтобы было тихо. Сумо должен вернуться в залив, прижимаясь к берегу. Шлеппи будет сидеть на носу и показывать рукой направо или налево, прокладывая путь между кораллами.

Между тем Пит должен был закончить свое дело на борту «Фубуки». Он проплывет с ластами к расколу в земле, оставшемуся после обвала, чтобы забрать один или два запасных баллона, где подождет пять минут. Затем, поняв, что Стрейкен задерживается, он должен поплыть обратно к берегу, как было оговорено. Обоим им попадаться не следовало.

Как только Стрейкен появился в баре, японцы ослабили бдительность и позволили Питу плыть близко к поверхности. С его многолетним опытом воздуха ему должно хватить по крайней мере на девяносто минут. Этого достаточно для трехкилометрового заплыва обратно до мыса Дракона.

Добравшись до скал, он должен снять с себя водолазное оборудование и вернуться на Керкулла-Бесар пешком. Если бы он плыл, пришлось бы огибать много мысов и пересекать много пляжей, но по воде расстояние между двумя островами было гораздо меньше, и Пит может покрыть его очень быстро. Весь путь займет около двух часов. Он должен появиться в заливе как раз вовремя, чтобы встретить «Морской дух» и начать готовить освобождение Стрейкена.

Стрейкен краем глаза посмотрел на Верховена, чтобы проверить, не заподозрил ли он подвоха. Залив был их территорией. Перевес Верховена уменьшался с каждым метром. Если они услышали звук приближающегося катера, то, скорее всего, уже начали готовить засаду. Так как он еще не открыл себя, Стрейкен был уверен, что Пит выжидает. Если бы они начали его спасать на «Морском духе», то вертолет расстрелял бы их в момент. Может, он видел, как Стрейкен сходит с «Фубуки», и попытался добраться до Керкулла-Сисак пешком.

В идеале они поднимут все двенадцать сейфов, но в первом уже было достаточно денег на всю оставшуюся жизнь, и остальные одиннадцать не стоят того, чтобы ради них погибнуть. Если они смогут одолеть Верховена, Стрейкен с радостью удовлетворится тем, что построит собственный домик на берегу бухты Святого Михаила и отправит Вакахаму со всеми его помощниками и яхтой на воздух.

Стрейкен вел катер и вглядывался в берег. Никаких признаков «Морского духа». Он предположил, что Сумо услышал их приближение и поднялся выше по течению. Стрейкен тяжело переживал смерть Гамильтона, но мысль о скором спасении придавала ему сил.

Так продолжалось недолго. Он должен был думать, а не считать ворон в такой момент.

Шлеппи.

Племянник Сумо плыл в середине залива, ловил рыбу на завтрак. Он услышал их слишком поздно и теперь отчаянно греб к берегу. На нем были маска, трубка и ласты. Его пухлые темные руки что есть силы молотили по воде. Когда он отбросил в стороны свой гарпун, чтобы он не мешал плыть, Стрейкен увидел, что Шлеппи поймал три рыбки. Одна из них еще билась в предсмертных судорогах.

Одну короткую секунду Стрейкен думал, что Шлеппи успеет, но он ошибся. Ласты предназначены для плавания, а не для бега по песку. Верховен спрыгнул с носа катера как леопард. Он приземлился по колено в воду и рванул к берегу. Через несколько мгновений Шлеппи был у него в руках.

Стрейкен открыл дроссель и вогнал катер в песок, пропахав килем канаву. Верховен держал Шлеппи за волосы и шел так быстро, что ноги бедного мальчика едва касались песка. Затем он остановился. В его глазах было какое-то дикое выражение: смесь возбуждения, отчаяния и жадности. Он приставил дуло винтовки Шлеппи под подбородок.

— Слушайте меня! — заорал он. — Все вы! Где вы там?

Стрейкену не понравилось выражение его глаз. Какие бы там планы по спасению ни готовил Пит, они внезапно утратили смысл. Стрейкен соскользнул на песок по поручню. Хриплый голос Верховена не вызывал сомнений в серьезности его намерений.

— Я сейчас сосчитаю до четырех, — кричал Верховен в сторону пляжа и окружающих холмов, — я знаю, что вы где-то здесь. Если вы не покажетесь, я прострелю мальчишке голову.

Стрейкен побежал к ним. Он сам не знал, что предпринять, но он должен был сделать хоть что-то. От Верховена его отделяло пятнадцать метров. Голландец повернулся и выстрелил один раз. Выстрел задел Стрейкена прямо над бедром, поцарапав кожу. Ему пришлось остановиться; следующий выстрел будет смертельным. Сейчас кровь шла сильно, но рана была совсем не глубокая. Простая царапина. Если Верховен целился именно туда, то он просто виртуоз.

— Стой где стоишь, Стрейкен. — Верховен тяжело дышал, адреналин у него зашкаливал, он потел, как наркоман в утреннем зное. Голландец начал считать. — Раз.

Стрейкен опустился на колени на песок и начал всматриваться в окружающие джунгли. Никаких признаков жизни. Даже цикады смолкли.

— Два.

Никакого движения. Да где же все, черт возьми? Стрейкен не мог поверить, что они поведутся на блеф Верховена. Даже если Пит не захочет идти на компромисс, Сумо ему не позволит.

На счет «три» Верховен отпустил Шлеппи. Он поднял винтовку к плечу и приставил ее к голове мальчика. Шлеппи замер. Он оцепенел как та крыса в ивовой клетке и не отрываясь смотрел на Стрейкена широко открытыми от ужаса глазами, умоляя его сделать что-нибудь — ну хоть что-нибудь, чтобы этот человек ушел. Стрейкен чуть не потерял сознание от боли, прошившей его, когда он встал на ноги.

— Четыре.

 

75

Остальные вышли из джунглей. Они прятались в той же бамбуковой чаще, где накануне вырезали рычаги. Вышли все, Сумо впереди, с горящими глазами и крепко сжатыми кулаками. Его коричневое лицо было твердым, как тиковое дерево; казалось, он даже не моргал. Стрейкен подумал, что Верховен, наверное, очень уверен в себе и знает, что делает: если Сумо удастся достать его, он причинит ему невыразимые страдания.

— Отлично. — Верховен облегченно вздохнул, когда увидел их всех. — Так, ну и где сейф?

Верховен снова схватил Шлеппи за волосы. Он отступил на несколько шагов, когда остальные присоединились к Стрейкену, и взял всю компанию на прицел.

— Я стою прямо на нем, — сказал Стрейкен сквозь стиснутые зубы.

— Никаких фокусов, Стрейкен. Иначе парень умрет.

— Да иди ты, Верховен. — Стрейкен не сильно беспокоился, что Верховен снова может в него выстрелить. Особенно если это даст Питу возможность схватить пистолет. Он повернулся к своему другу. — Где ты раньше был?

— Ждал. Я знал, что ты вернешься.

Верховен начал терять терпение.

— А ну заткнитесь и копайте. Все.

Они были не в той ситуации, чтобы спорить, и приступили к работе голыми руками. Полчаса назад Стрейкен похоронил своего крестного отца. Теперь эксгумировал свой сейф.

Они закопали его на глубине в полметра, но дождь намочил песок, и стены ямы затвердели. Через несколько минут появилась верхушка сейфа, но еще чуть ли не час они очищали его с боков. Стрейкен жутко хотел пить. Его бедро горело. Рана покрылась песком. Ужасно жгло, но кровотечение остановилось.

Верховен сидел на середине пляжа, все еще прижимая автомат к голове Шлеппи. Он позволил им перевести дыхание, затем медленно подошел, чтобы проверить работу, таща Шлеппи за собой. Стрейкен заметил выражение удивления на лице голландца. Верховен ожидал обмана. Он даже, казалось, был разочарован, что ему не пришлось никого наказывать, но разочарование быстро сменилось нетерпением. Сейф был почти его. Все, что осталось сделать, — это затащить его на палубу, и он богат. Голландец показал на Кей Ти дулом АК-47.

— Ты.

Кей Ти неохотно вышла вперед. Верховен даже не попытался скрыть своего восхищения ее фигурой. Она ответила взглядом, от которого окаменела бы и Медуза Горгона.

— В форпике лежат веревки. Вынь их и принеси сюда.

Кей Ти сделала, как он велел, и полезла на борт «Пинг-понг табу». Она порылась в форпике и нашла там веревки, их было три. Сумой Пит обвязали ими сейф. Верховен приказал Кей Ти опустить сходню на берег, потом сам залез в катер, не отпуская Шлеппи.

— Тащите наверх.

— Он слишком тяжелый, — сказал Стрейкен.

— Но не для таких сильных мальчиков, как вы. Я второй раз повторять не буду. — И он стукнул Шлеппи по голове дулом АК-47, чтобы подчеркнуть сказанное. Бум! Шлеппи поморщился.

Втроем они впряглись и стали тянуть, как вьючные мулы. Веревка впилась в плечи и руки. Кожа вздувалась пузырями, но сантиметр за сантиметром они вытащили сейф из ямы.

Передвигать сейф сейчас было проще, чем раньше: у воды берег был ниже. Воспользовавшись инерцией, они закатили его вверх по сходне с удивительно небольшим усилием. Потом забрались на борт и протянули последние пятнадцать сантиметров. Сходня прогнулась в середине под такой тяжестью. Стрейкен подумал, что она возьмет сейчас и треснет, но дерево выдержало. Зрелище Верховена с автоматом, приставленным к голове Шлеппи, придавало им дополнительные силы. Сумо тянул как одержимый, и наконец они подняли сейф на палубу.

Они стояли, уперев руки в колени, с трудом переводя дыхание. Утро выдалось душное. Стрейкен почувствовал, как к горлу подступает желчь. Воздух в легких был влажным, и он знал, что его организм обезвожен. Литр воды, которую он выпил утром, быстро испарился. Теперь, в результате потери крови и физического истощения он почувствовал ужасную слабость. Неизвестно откуда он еще нашел в себе силы обозвать Верховена редкостной сволочью.

— Отпусти его сейчас же. Сейф твой.

Пит добавил еще несколько слов от себя лично. Верховен поднял брови, удивившись звучанию родной речи так далеко от дома. Он улыбнулся им. Профессионал, он не собирался возмущаться на этом этапе процесса.

— Пошли вон отсюда. Все.

Он махнул в их сторону автоматом как дирижерской палочкой. Затем вернул дуло к исходной точке напротив виска Шлеппи. Они увидели, как жилы на его руке напряглись. Все одновременно отступили. Палец Верховена лежал на курке. Даже если они и попытаются броситься на него, любое резкое движение повлечет за собой выстрел.

— Сходите с катера.

Верховен следил за каждым их движением. Он ждал, пока они исполнят одну команду, прежде чем давать другую. Один за другим они сошли по сходне в воду, затем на берег.

— Теперь отходите по пляжу. Очень медленно.

Они молча повиновались, каждый думая об одном и том же.

— Не надо, Сумо. — Пит увидел, как Сумо борется с желанием броситься. — Еще не время, дружище. Время настанет. Тебе нужно остаться живым. Со Шлеппи все будете в порядке.

Он, конечно, был прав. Самый лучший шанс Шлеппи заключался в том, чтобы они действовали заодно. Стрейкен повторял это про себя, пока пятился назад по обжигающему песку. Они дошли до кромки бамбуковой чащи и остановились. Ни один из них не знал, что делать дальше. Сейф был у Верховена, и между ними было тридцать метров. Стрейкен был невооружен. Балом, несомненно, правил Верховен. Пока у него в руках Шлеппи, никто не сможет и пальцем шевельнуть, чтобы вернуть его. Они беспомощно стояли там.

— Стрейчен! — позвал его Верховен. Как и тогда, в «Схипхоле», он неправильно произнес его имя.

— Что?

— Я не хочу больше видеть твою мерзкую рожу. Я хочу убить тебя прямо сейчас. — И он поднял автомат.

Стрейкен не стал ждать второго приглашения. Он бросился в сторону и спрятался за скалой. Треск автоматных очередей раздался в ту же секунду, и пули просвистели в том месте, где только что была его голова. Для того чтобы стрелять из автомата, Верховену требовались обе руки. Шлеппи только того и ждал. Он пробежал по палубе, прыгнул в воду с кормы и исчез в глубокой воде.

Верховен отпустил его. Он хотел достать Стрейкена. Выстрелы раздавались один за другим. Джунгли содрогались, там что-то трещало, стучало, свистело. Верховен опустошал весь магазин по скалам и подлеску, стреляя явно наугад. Обстрел пригвоздил Стрейкена к земле, остальные разбежались по бамбуковой чаще. Он посмотрел на своих друзей, они лежали ничком, прикрыв головы руками. Шлеппи пересек залив под водой, вылез на другой стороне и спрятался в скалах.

Верховен остановился, просматривая чащу в поисках движения. Он выглядел раздраженным. Нужно было убить Стрейкена, пока еще была такая возможность. Доставка сейфа на борт сместила катер, он отплыл от берега и теперь дрейфовал к месту в середине залива, где проходило быстрое течение. Когда сходня соскользнула с борта в воду, Верховен не сделал никакой попытки вернуть ее.

Хотя все были живыми и невредимыми, голландец легко мог уйти. И он не собирался этот шанс упускать. Выпустив оставшиеся в магазине пули в воздух, он бросил автомат на палубу, развернулся и завел мотор.

Раздался первобытный крик — Сумо вылетел из чащи, как разъяренный бизон. Джунгли расступились в стороны под его натиском. Высоко над головой он держал мачете и шел к катеру, делая огромные шаги, от которых вздрагивала земля.

Необходимости в этом уже не было. Все закончилось, Шлеппи остался жив и был в безопасности. Стрейкен закричал Сумо, чтобы тот остановился, но он зря старался, шкипер ничего не слышал. Толстяка обуяла страшная ярость. В его мозгу кипело бешенство. Страдание, которому Верховен подверг племянника Сумо, не могло быть прощено. Он добежал до воды и бросил мачете. Оно пронеслось по воздуху, сверкая лезвием на солнце. Прекрасный бросок. Мачете вонзилось прямо в дверной косяк главной каюты, и затрепетало там, как стрела.

Сумо был в пяти метрах от катера, когда винты внезапно взревели, взбалтывая воду, как в джакузи. Корма мотнулась туда-сюда, как рыбий хвост, пока Верховен пытался взять над катером контроль. Сумо начал отставать. Он злобно пнул по воде ногой. Силы были неравными. Под глумливое гудение двигателей «Пинг-понг табу» набирал скорость каждую секунду. Вскоре он обогнул мыс и пропал из виду. С их сейфом на борту.

 

76

«Морской дух» был в ста метрах, он стоял в проливе. Берега были такими крутыми и джунгли такими плотными, что потребовалось некоторое время, чтобы добежать до него.

У Рутгера Верховена было преимущество в пятнадцать минут. «Морской дух» был быстрее «Пинг-понг табу», но когда они вышли в море, агента Интерпола было уже не видно. Он будет петлять вокруг островов, прежде чем выберется в открытое море. Маловероятно, что они когда-нибудь смогут найти его.

Лететь домой с сейфом для него неосуществимая задача. Сейф неимоверно тяжел. Естественно, он вызовет кучу нежелательных вопросов у таможни. Стрейкен подумал, что, скорее всего Верховен поплывет на «Пинг-понг табу» всю дорогу до Голландии, а у него, Стрейкена, были дела и поважнее, чем нестись сломя голову за своим врагом десять тысяч километров по океану.

«Фубуки» между тем торчала, как заноза в пальце. Они заметили ее, обогнув мыс Дракона, — она стояла в том же месте над затонувшим судном. Вакахама решил не ждать возвращения своих трех охранников. Может, он слышал оружейный огонь и предположил самое худшее. Телохранители для человека его положения — предметы одноразового применения, типа бритвенных лезвий, и он готовился отплыть без них. Стрейкен видел, что последние три сейфа присоединились к остальным на баке яхты. Одиннадцати вполне достаточно. Вакахама не собирался ждать двенадцатого. Пусть достается Верховену.

«Фубуки» уже подняла якорь, когда ее экипаж обнаружил, что на нее на всех парах несется рыболовецкий катер. Но было уже слишком поздно. Большая яхта по сравнению с катером была медленной. «Морской дух» преследовал яхту как дельфин-касатка большого кита. «Фубуки» прошла не более ста метров от места стоянки, когда Пит приказал Кей Ти и Шлеппи спуститься вниз. Он присоединился к Сумо и Стрейкену на капитанском мостике, чтобы выполнить последний пункт плана.

На яхте объявили тревогу. Через бинокль Стрейкен видел Вакахаму и троих его телохранителей, которые занимали оборонительные позиции на верхней палубе. Он узнал одного из них — этот человек его поймал. Охранник поднял автомат к плечу, но Вакахама ударил по стволу, так что оружие нырнуло вниз.

Лицо Вакахамы выражало чрезвычайное раздражение. Стрейкен должен быть мертв. Сейчас он, разорванный на маленькие кусочки, должен находиться в брюхе гигантской ящерицы. Стрейкен смотрел на него с холодным любопытством. Вакахама думал, что же последует дальше. Если он останется там, где стоит, то скоро узнает.

Пит открыл шкафчик. Двенадцатикалиберная сигнальная ракетница Сумо никогда еще не бывала в употреблении. На коробке стояло: «Только для безопасности судов». С коротким дулом и отверстием шириной с выхлопную трубу, она была ярко-оранжевого цвета и напоминала детскую игрушку. Всего три патрона. Пит зарядил один и протянул ракетницу Стрейкену.

Вакахама выхватил из рук ближайшего наемника автомат. На яхте началась паника. Два судна были в пятидесяти метрах друг от друга, и они быстро сближались. У Вакахамы был автомат, бьющий на полтора километра. У Стрейкена была ракетница с дальностью полета в триста метров. Стрейкен выстрелил первый.

В этот самый момент Сумо резко сбросил газ. «Морской дух» осел в воде. Ракета пролетела и упала в воду позади «Фубуки». Вакахама опустил автомат. Его раздражение сменилось легким удивлением.

Они все знали, о чем он думает. Он думает, что Стрейкен стреляет в него. Он думает, что Стрейкен промазал. Он думает, что теперь он в безопасности.

Вакахама ошибался по всем трем пунктам.

Они заметили след протекающего топлива, когда были еще в минуте пути от яхты. Он змеился по поверхности черно-синей пленкой в виде чрезвычайно легковоспламеняющейся смеси дизеля и масла.

Пит продолжил работать у днища яхты еще долго после того, как Стрейкен залез на якорную цепь, чтобы распихать динамит вдоль палубы. Кораблестроители облегчили ему задачу. Они все детали оборудования отметили по-английски. Пит просверлил пять маленьких дырочек в топливных баках и еще одну в маслосборнике. Как раз такого размера, чтобы содержимое баков тихонечко вытекало по капле, а на капитанском пульте при этом датчики не отметили, что что-то не в порядке. На море был штиль. Масло еще не рассеялось. Оно распространилось по поверхности метровым пятном. Ракета упала в воду в пяти метрах от кормы. Сумо сдал назад.

На какое-то жуткое мгновение Стрейкену показалось, что все пошло совсем неправильно. Ракета зашипела в воде. Она загорелась ярко-красным пламенем. Затем она замерцала, как фейерверк в темную дождливую ночь. Некоторые из охранников засмеялись, и тут наконец вспыхнул дизель. «Только для безопасности судов». Стрейкен усмехнулся, осознав иронию ситуации.

Протекшее топливо воспламенилось с коротким, но слышным шипением. Языки пламени побежали по нему. С ревом вспыхнуло масло. В окружающем воздухе сгорел весь кислород. Менее чем на десяти узлах «Фубуки» оставляла за собой красивый гладкий след. Не было волн, которые залили бы пламя, бодро бежавшее за яхтой.

Охранники уже не улыбались. Огонь достиг протекающей выхлопной трубы, двигатели взорвались с грохотом, от которого бандиты даже присели. Когда Стрейкен снова посмотрел туда, вся корма яхты была охвачена огнем. На палубе развивалось активное движение. Вакахама бегал туда-сюда и кричал своим людям, чтобы они потушили огонь. Но это было невозможно. К тому же они еще не знали, что Пит приклеил к днищу восемь динамитных шашек. И что Стрейкен бросил еще три в якорный колодец. И еще было две в спасательной шлюпке и три в рундуке.

Шашки в рундуке рванули первые. Казалось, что они сожгли кислород из воздуха на несколько километров вокруг. Взрывная волна была такой силы, что Стрейкен едва устоял на ногах. Грохот взрыва отразился от моря и покатился к холмам Керкулл.

Одна задругой с равными интервалами взрывались вдоль киля яхты оставшиеся шашки. Яхта Вакахамы запылала, как картонная коробка. Обломки летели вверх на сто метров. И падали вниз дождем зазубренных кусков. Неповрежденные сейфы упали вводу, как большие железные бомбы, и медленно пошли на дно. Брызги фонтаном полетели наверх метров на пятнадцать.

В том, что осталось, невозможно было опознать яхту. Большие части разрушенного корабля тонули, все еще охваченные огнем. Сумо подошел поближе, но вынужден был остановиться из-за жара. Бо льшая часть обломков утонула, но на поверхности догорал всякий мусор, который не утянуло вместе с остовом яхты. Деревянные планки обшивки шипели, когда «Морской дух» нагонял на них волну и гасил пламя, которое крутилось на краях. Обуглившиеся тела медленно кружились, и рядом с ними кружились стул, спасательный круг и водная лыжа. Чуть дальше на волнах как перевернутая рыбачья лодка качался кожаный портфель. Какие-то тарелки, миски, подстилки на шезлонги, пластиковые бутылки и фонари собирались в кучки, которые в конце концов вынесет на Керкуллы. И полиция национального парка откроет самое большое в своей истории дело.

Море все еще кипело. Плотный черный дым поднимался в небо. Стрейкену и его друзьям пришло время уносить ноги.

Они были в открытом океане. «Фубуки» отошла всего лишь на двести метров от места своей стоянки, перед тем как затонула. На этом расстоянии глубина значительно изменилась. Стрейкен посмотрел на панель инструментов. Цифровой эхолот показывал один километр восемьсот двадцать и семь десятых метра. Это было глубоко. Очень глубоко. Никоим образом теперь не достать золото без подводной лодки.

Пит и Сумо спустились вниз проверить, как там Шлеппи и Кей Ти. Стрейкен остался на капитанском мостике наедине со своими мыслями. Когда все успокоилось, он услышал, как Сумо крутит радио, наводя контакт со своим кузеном в Куантане.

Стрейкен просмотрел горизонт и заметил черную точку слева. Рутгер Верховен был в пяти километрах от них. Догонять его — бессмысленная трата времени. Последний сейф плыл в Голландию.

И Стрейкен не собирался останавливать его.

 

77

Путь Верховена домой будет примерно таким же долгим, как и Стрейкена. Пока «Морской дух» срезал путь через Панамский канал, «Пинг-понг табу» шел через Суэцкий канал. Верховен может решить прокатиться по Средиземному морю: насладиться теплом североафриканского побережья перед тем, как вернуться в ноябрьский Амстердам. Он проведет время в размышлениях, насколько поиск сокровищ оплачивается выше, чем работа полицейского. Если его еще не уволили, он сам сможет подать в отставку.

Проработав международным полицейским десять лет, Верховен скорее всего знает, где на черном рынке продать целый сейф золотых соверенов. Через две недели «Пинг-понг табу» может причалить к пристани Триполи или Палермо, и он сойдет на берег решать вопросы.

Но сначала ему придется открыть сейф.

Он заедет куда-нибудь, чтобы купить ацетилено-кислородную сварочную горелку или какую-нибудь пластиковую бомбу. Он выберет солнечный денек и выйдет подальше в открытое море. Предвосхищение будет просто чудесным. Он выключит мотор. Опустится на колени перед сейфом. В полном одиночестве и абсолютной тишине он приступит к работе над петлями. В своем возбуждении он вряд ли заметит, что печать, запечатавшая сейф, новее, чем все остальное. Дверь отломится и упадет на палубу с тяжелым стуком, и он поздравит себя с тем, что все прошло так легко.

Затем содержимое сейфа хлынет на палубу. Оно рванется из сейфа как оползень и ударит Верховена по коленям и рукам. На километры вокруг не будет никого, кто увидит его лицо в этот момент, и никто не услышит его яростного рева. Но где-то на другом конце мира Эд Стрейкен почувствует его. И если жизнь после смерти существует, то Эйдриан Гамильтон и Молли Ньюкрис посмеются над Верховеном, когда камень за камнем будут выкатываться на палубу «Пинг-понг табу».

Трудно было пересыпать золото в вещмешки. Еще труднее тащить их на борт «Морского духа». Но их осторожность была вознаграждена. Стрейкен настоял на том, что нужно до отказа набить сейф камнями — чтобы внутри не гремело. После этого Пит припаял дверь на место и они закопали сейф.

Когда-нибудь Верховен найдет Стрейкена. Они снова встретятся: Стрейкен был совершенно в этом уверен. А сейчас он праздновал свою победу. Он стоял на мостике и смотрел, пока черная точка катера Верховена не слилась с плоской линией горизонта. Стрейкен был рад покинуть Малайзию с ее змеями и ящерицами. Взявшись за руль, он почувствовал, что две серебряные запонки нагрелись на солнце и жгут ему кожу на груди. Лево и право. Широта и долгота. Инь и ян.

Они сделали свою работу, но помимо счастья принесли еще и несчастье. Им пора исчезнуть. Решимость выполнить их предсказание заставила его убить Молли Ньюкрис, Пили Паранга, Вакахаму и неизвестное число японских бандитов и экипажа яхты. Мишель Ньюкрис и Рутгер Верховен пали жертвами их очарования, и оба жестоко поплатились. Эйдриана Гамильтона затронула их магия, и он заплатил самую высокую цену. А в Лондоне маленький мальчик будет расти без матери.

Запонки стали не нужны. Их волшебная сила закончилась. Не раздумывая больше ни минуты, Стрейкен снял цепочку с шеи. Он собрал ее в кулак и запустил через поручень. Запонки блеснули на солнце. Он не стал дожидаться, когда они исчезнут под водой.

Они вернулись на Тиоман, там Стрейкен забрал календарь и остатки денег. Расплатившись за свои пляжные бунгало, они все поплыли по проливам к Куантану. Уже в море Стрейкен собрал короткое собрание, чтобы обсудить планы на оставшееся золото. Он точно знал, что хотел с ним сделать, и через несколько минут все остальные стали его партнерами.

Кузен Сумо ждал их с ниткой и иголкой. Он обработал бедро Стрейкена дезинфицирующим раствором, и Пит довольно хихикал, пока его друга зашивали без анестезии.

— Как ты собираешься везти свое золото домой? — спросил Сумо.

— Мы наймем корабль. Черт возьми, да мы даже лучше купим корабль.

— У меня есть корабль на примете. Можете купить его.

— Отлично, — сказал Стрейкен, — когда его можно посмотреть?

— Хоть сейчас.

Стрейкен обвел взглядом пристань. Он был набит местными рыбацкими лодчонками. «Морской дух» был единственным судном, сделанным не из дерева.

— Э-э-э, я что-то так не думаю, Сумо. Я не уверен, что что-нибудь из этого вот сможет пересечь Тихий океан.

Сумо захохотал, его живот заколыхался, а глаза прищурились. Потом он топнул ногой по полу кубрика.

— Нет, Стрейкен. «Морской дух». Он твой.

Стрейкен подумал, что ослышался. «Морской дух» — как единственная женщина в жизни Сумо. Он, если можно так выразиться, был его любовью. Его гордостью и радостью.

— Да ты шутишь.

— Ничуть. Она — старье. Покупай ее. Я хочу купить что-нибудь побыстрее.

Стрейкен засмеялся как ребенок. Он раскинул руки и обнял Сумо. Ужасная ошибка. Малайзиец обнял его в ответ и чуть не раздавил насмерть.

Сумо и Шлеппи часа два перетаскивали свои вещи. В конце причала у них был гараж, где они и сложили свои принадлежности. Стрейкен отсчитал им их долю золота и прибавил еще за «Морской дух». Они положили золото в багажник машины доктора. Подвеска треснула, и ниши колес опасно приблизились к шинам. Затем они все сидели на набережной и пили охлажденный чай. Пора было прощаться.

— Обещай мне, что не вернешься за золотом, — Стрейкен посмотрел Сумо в глаза.

— Обещаю. У нас уже достаточно. Я могу справиться с катером, но не могу справиться с подводной лодкой. Ты все делаешь правильно.

Толстяк и Стрейкен обменялись рукопожатием. Тайна была в надежных руках.

Кей Ти обняла Шлеппи и крепко поцеловала его в щеку. Он ужом вился вокруг Пита, Стрейкен шутя потрепал его за уши.

Они сели в машину доктора, и Сумо высунулся из окна.

— Ada air adalah ikan.

— Что? — переспросил Стрейкен.

— Ada air adalah ikan.

— Что это значит?

— Это старая малайзийская пословица. Она значит «Где вода, там и рыба». Можно еще сказать «Que sera sera», если тебе так больше нравится.

Но Стрейкен решил, что «Ada air adalah ikan» звучит гораздо лучше.

— Где вода, там и рыба. Очень хорошо.

Машина тронулась и быстро исчезла в облаке пыли.

Они отправились тем же вечером в восемь часов. У Сумо был родственник, который работал на таможне, и поэтому никаких вопросов относительно экспорта «Морского духа» не возникло. С самым невинным выражением лица Стрейкен сообщил, что ему нечего декларировать.

На пути до Сингапура Стрейкен обсуждал с Кей Ти, как переправить в Америку ее долю. За страдания, которым ее подверг Пили Паранг, она заслужила столько же, сколько и остальные. Понадобятся значительное время и юридические консультации, чтобы конвертировать соверены в нормальные деньги, но Стрейкен настоял, что когда все будет закончено, она приедет на Кюрасао и заберет свой чек лично.

Он предложил ей отправиться через Тихий океан вместе с ним, но она лишь засмеялась и сказала, что пора спуститься на землю. Неделю назад она была на каникулах — приехала понырять со своим парнем. Потом ее использовали как наживку для акулы и стреляли в нее из автомата. Так что гори все синим пламенем, сейчас она едет домой.

Они причалили к пристани Чанги в Сингапуре. Стрейкен проводил ее до стоянки такси. Огни контейнеровозов блестели в море как маяки. Остался еще один вопрос, который Стрейкен должен был ей задать. Он занимал его с момента их встречи в баре, когда она подбрасывала пивные подставки и ловила их, даже не глядя. С того момента, когда она в первый раз назвала его Лансом. Это был тест. Ему надо было узнать, прошел ли он его. Стрейкен взял ее за руку и посмотрел прямо в глаза.

— Что означает «Кей Ти»?

Ее лицо осветилось неожиданной радостью, и на этот раз Стрейкен не сомневался, что понял ее правильно. Она округлила глаза. Затем потянулась к нему и прошептала на ухо.

— Мило, — сказал он, — весьма.

— Ты так думаешь?

— Я и хуже слышал.

— А ты? Я заглядывала к тебе в паспорт как-то на днях, и там написано, что твое второе имя — Банбери.

— Да, верно.

— Банбери? Как в Банбери-Кросс?

— Точно.

— Очень стильно.

— Ты так думаешь?

— Я и хуже слышала.

Стрейкен крепко поцеловал Кей Ти в губы. Теперь, когда они наконец представились друг другу, пришло время прощаться. Они снова поцеловались. Она села в такси и уехала.

«Морской дух», набитый золотом и дополнительными канистрами с топливом, низко сидел в воде. Надо будет опасаться сильных течений и волнений на море, пока они будут совершать путешествие через Тихий океан. Огромные волны будут обрушиваться на палубы во время шторма. Они будут бороться только за то, чтобы оставаться на плаву. Но, как и его предыдущий хозяин, «Морской дух» был сильным и устойчивым, он не разочарует их во время путешествия с востока на запад.

Они дозаправятся в Микронезии. Затем осторожно пойдут к Южной Америке. Достаточно медленно, чтобы экономить топливо, и достаточно быстро, чтобы держать корабль на ровном киле. Как только они доберутся до Галапагоса, свернут на северо-восток, к Панаме. Они срежут путь по каналу и войдут в более спокойные моря на юге от Карибских островов. Оттуда до дома будет уже недалеко, вокруг северного побережья Венесуэлы к бухте Святого Михаила на Кюрасао.

Пит связался по радио с Купмансом, предупреждая его об их прибытии. У Стрейкена было достаточно денег, чтобы удовлетворить иммиграционную службу Кюрасао. Бухта Святого Михаила перестала быть запрещенным для него местом. Бухта Святого Михаила будет теперь его домом.

Стрейкен закрыл глаза. Он мысленно представил себе картину: он лежит в гамаке и смотрит на горизонт, красный от последних лучей заходящего солнца. В лагуне резвятся дельфины. Барбекю уже на подходе. Запах слегка поджаренного лобстера уносится куда-то ветерком, который шевелит листья пальмы у него над головой. Вдали музыкальный ансамбль играет калипсо.