В начале IV века армию римского императора Константина поразили глад и мор. Служивший в этой армии язычник Пахомий, будущий Пахомий Великий, был поражен тем, что многие римляне приносили страждущим пищу и ухаживали за ними невзирая на лица и звания. Охваченный любопытством Пахомий выяснил, что эти люди были христианами. Он заинтересовался религией, которая смогла вложить в души людей щедрость и сострадание, пожелал узнать о ней больше и, сам того не замечая, стал на путь обращения.

Католическая благотворительность всегда производила большое впечатление на людей. Даже Вольтер – вероятно, самый яростный и плодовитый враг католицизма в XVIII веке был потрясен героическим духом самопожертвования, жившим в столь многих чадах Католической церкви. Он писал: «Возможно, на земле нет ничего более возвышенного, чем зрелище этих девушек, приносящих в жертву свою юность, красоту и часто – привилегии, полученные по праву рождения, ради того, чтобы работать в лечебницах, облегчая страдания несчастных, сам вид которых оскорбляет нашу чувствительность. Народам, не знающим римско-католической религии, доступно лишь слабое подражание этой щедрой благотворительности».

История католической благотворительности заняла бы многие тома. Благотворительностью занимаются и отдельные католики, и церковные приходы, и диоцезы, и монастыри, и миссионеры, и монахи, и организации мирян. Ни одна организация не может сравниться с Католической церковью масштабом и палитрой благотворительности, никто другой не сделал столько, сколько она, для облегчения людских страданий. Но можно утверждать и нечто большее: Католическая церковь изобрела благотворительность в том виде, в каком мы ее знаем сегодня.

Качественные различия между благотворительностью Католической церкви и тем, что этому предшествовало, не менее важны, чем ее размах. Глупо отрицать, что великие древние философы тоже были не чужды благородных чувств, когда речь шла о филантропии, а богачи древности делали огромные добровольные пожертвования в пользу общины. От богатых ожидали, что они будут содержать бани и общественные здания, а также оплачивать общественные увеселения. Плиний Младший был далеко не единственным, кто основал в родном городе школу и библиотеку.

Однако, несмотря на все это, дух античной благотворительности уступает духу благотворительности церковной. Большинство даров в то время совершалось из эгоистических, а не бескорыстных побуждений. На зданиях, воздвигнутых за счет доброхотных дарителей, красовались их имена. Целью пожертвований было либо создание у получателя чувства зависимости, либо привлечение внимания к щедрости жертвователя и к его персоне. Безусловно, в античности мало кто руководствовался представлением о том, что нужно радостно служить нуждающимся, не ожидая награды и взаимности.

Часто говорят, что стоики, представители философской школы, возникшей ок. 300 года до Р.Х. и процветавшей в первые века христианской эры, предвосхитили христианство тем, что советовали делать людям добро, не ожидая ничего взамен. Действительно, стоики учили, что человек должен быть гражданином мира, братски относящимся ко всем людям, и поэтому они могут показаться вестниками милосердия, но, с другой стороны, они считали, что ему следует подавлять свои чувства как нечто недостойное человека. Он должен хладнокровно взирать даже на самые трагические внешние события. Он должен настолько хорошо владеть собой, чтобы уметь сохранить безразличие даже перед лицом самой ужасной катастрофы. В соответствии с духом стоицизма мудрец должен помогать тем, кому повезло меньше, оставаясь бесстрастным: не делить их скорбь и горести, не создавать эмоциональную связь с ними, а хладнокровно и без эмоций исполнять свой долг. Родни Старк отмечал, что классическая античная философия «считала милосердие и сострадание патологическими эмоциями – дефектами характера, которых всякий разумный человек должен избегать. Поскольку милосердие означает оказание незаслуженной поддержки или принесение незаслуженного облегчения, то оно противоречит справедливости». Римский философ Сенека писал: «Мудрец утешает плачущих, но не плачет вместе с ними; он спешит на помощь потерпевшим кораблекрушение, дает приют изгнаннику и милостыню бедняку… возвращает сына в объятия матери, он избавит пленника от роли гладиатора и даже похоронит преступника, но его разум и его лицо остаются спокойными и невозмутимыми. Он не чувствует сострадания. Он помогает и делает добро, ибо рожден для того, чтобы помогать своим собратьям, трудиться ради процветания человеческого рода и воздавать каждому по заслугам… Когда он видит иссохшие ноги и лохмотья скрюченного нищего, его душа не испытывает, а лицо не проявляет никаких чувств. Он помогает тем, кто достоин помощи, и, подобно богам, склоняется к убогим… Если у человека увлажняются глаза при виде чужих слез, это признак болезни».

Да, в период распространения христианства жесткость стоицизма начала смягчаться. Каждому, кто знаком с «Размышлениями» римского императора II века и философа-стоика Марка Аврелия, неизбежно приходила в голову мысль о том, насколько они близки по духу к христианству – именно поэтому св. Иустин Мученик так ценил поздних стоиков. Однако безжалостное подавление эмоций и чувств, столь свойственное этой школе, имело серьезные негативные последствия. Безусловно, стоицизм, с его отказом признавать столь важное из свойств, делающих человека человеком, как чувства, был чужд человеческой природе. Мы содрогаемся, слыша о таких примерах стоицизма, как слова Анаксагора о смерти собственного сына: «Я знал, что породил смертного». Нас поражает бездушие Стилпона, который, став свидетелем гибели родной страны, разрушения родного города и продажи дочерей в рабство, заявил, что ничего не потерял, потому что мудрец пребывает выше любых обстоятельств. Вполне естественно, что люди, настолько оградившие себя от реальности зла, не особенно спешили смягчить его воздействие на своих собратьев. Как отметил один наблюдатель, «люди, которые отказывались признавать болезни и страдания злом, вряд ли проявляли большое желание облегчить страдания других».

Дух католической благотворительности возник не на пустом месте, он был вдохновлен учением Христа: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13, 34–35; ср. Иак 4, 11). Св. Павел говорит, что христиане должны печься о всех человеках, даже о своих гонителях (см. Рим 12, 14–20; Гал 6, 10). Для древнего мира это было новым учением.

Даже такой жесткий критик Католической церкви, как Уильям Лекки, признает: «Нет никаких сомнений, что место благотворительности в античном мире ни в теории, ни на практике, ни по количеству благотворительных институтов, ни по их статусу не идет ни в какое сравнение с тем, которое благотворительность заняла в христианскую эпоху. В античности почти вся помощь была государственной мерой, в гораздо большей степени продиктованной политическими причинами, чем человеколюбием, а обычай продавать детей в рабство, многочисленные ярмарки, где торговали живым товаром, готовность бедняков записываться в гладиаторы и часто случавшийся голод показывают, как много несчастных не получали поддержки».

Практика церковных пожертвований на бедных возникла рано. Дары прихожан возлагались на алтарь во время службы. Другой формой сбора пожертвований была collecta: в определенные дни поста перед чтением отрывка из апостольских посланий прихожане жертвовали плоды земные в пользу бедных. Кроме того, совершались пожертвования в церковную казну, а от относительно богатых членов прихода ожидали дополнительных даров. Часто ранние христиане, когда постились, сэкономленные деньги отдавали Церкви. Св. Иустин Мученик пишет о том, что многие из тех, кто до обращения любил богатство и блага мира сего, после обращения радостно отказывались от них в пользу бедных.

Можно долго перечислять добрые дела ранних христиан. Благотворительностью занимались и богатые и бедные. Даже Отцы Церкви, которые оставили в наследство западной цивилизации огромный корпус литературных и философских текстов, находили время для того, чтобы послужить своим собратьям. Св. Августин основал приют для паломников, выкупал людей из рабства и раздавал бедным одежду. (Он просил, чтобы ему не дарили дорогих одежд, и предупреждал, что все равно продаст их, а деньги раздаст бедным.) Св. Иоанн Златоуст основал несколько больниц в Константинополе. Св. Киприан и Св. Ефрем Сирин организовывали помощь пострадавшим от голода и эпидемий.

Ранняя Церковь создала институты для попечения о вдовах и сиротах и заботилась о больных, особенно во время эпидемий. Во время чумы в Карфагене и Александрии христиане заслужили всеобщее восхищение и признательность за мужество, с которым они утешали умирающих и хоронили мертвых, в то время как язычники бросали даже лучших друзей. В III веке один из Отцов Церкви, св. Киприан, епископ Карфагенский, порицал местных язычников за то, что они не помогали жертвам чумы, а предпочитали грабить их дома: «У вас нет сострадания к болящим, лишь алчность и грабеж отверзают свою пасть над мертвым; убоявшиеся трудов милосердия безо всякого страха спешат на разбойничью поживу. Убоявшиеся хоронить мертвецов алкают того, что осталось после них». Св. Киприан призвал последователей Христа к действиям: они должны были ухаживать за больными и хоронить мертвых. Не следует забывать, что в это время христиане время от времени все еще подвергались гонениям, т. е. этот великий епископ призывал свою паству помогать людям, которые периодически выступали ее гонителями. Он объяснил: «Если мы делаем добро лишь тем, кто делает добро нам, чем мы лучше мытарей и язычников? Если мы действительно чада Господа, чье солнце светит равно злым и добрым, а дождь проливается на праведных и неправедных, мы должны доказать это нашими делами, благословляя ненавидящих нас и делая добро тем, кто гонит нас».

Александрия в III веке тоже пала жертвой чумы. Епископ Александрийский Дионисий вспоминал, что язычники «бросали любого при первых признаках болезни, избегали даже самых близких друзей, выбрасывали больных и полумертвых на улицу, оставляли тела непогребенными и обращались с ними в высшей степени непочтительно». В то же время он писал, что многие христиане «держались вместе, не щадили себя, посещали больных и ухаживали за ними, совершенно не задумываясь о возможной опасности для себя… заражаясь от своих ближних и добровольно беря на свои плечи бремя страждущих». (В XVI веке Мартин Лютер, который, как известно, порвал с католичеством, отстаивал этот дух самопожертвования в своем знаменитом трактате о том, имеет ли христианский священник моральное право бежать от чумы. Нет, отвечал Лютер, его место рядом с паствой: он должен служить своим прихожанам до их смертного часа.)

Св. Ефрем Сирин, отшельник, живший в Эдессе, прославился своим героизмом во время голода и эпидемии чумы, поразивших этот злополучный город. Он организовал сбор и распределение пожертвований: он устраивал больницы, ухаживал за болящими и погребал усопших. Когда в правление (узурпатора) Максима в Армении начался голод, христиане помогали всем, вне зависимости от веры. Евсевий, великий церковный историк IV века, пишет, что после этого многие язычники «стали спрашивать, что же это за вера, последователи которой способны на такое бескорыстное служение». Ненавидевший христианство Юлиан Отступник жаловался на хорошее отношение христиан к беднякам-язычникам: «Эти нечестивые галилеяне кормят не только своих бедных, но и наших; они завлекают их на свои αγάποα, как детей пирожными».

 

Первые больницы и рыцари-иоанниты

Вопрос о том, существовали ли в Древней Греции и в Древнем Риме институты, напоминающие современные больницы, остается открытым. Многие историки в этом сомневаются, другие же указывают на исключительные случаи, имевшие место то там, то тут. Однако даже в этих исключительных случаях речь идет об уходе за больными и ранеными солдатами, а не об учреждениях, предназначенных для населения в целом. Вероятно, создание заведений, где постоянно работают врачи, ставя диагнозы и назначая лечение, а также обеспечивается сестринский уход, – это все же изобретение Католической церкви.

В IV веке Католическая церковь начала массово основывать больницы, так что через некоторое время они появились почти во всех крупных городах. Первоначально они служили приютом для странствующих, а попутно обеспечивали уход и попечение больным, вдовам, сиротам и вообще бедным. Как выражается Гюнтер Риссе, христиане отказались «от основанного на взаимности гостеприимства античной Греции и римского представления о семейных обязанностях» ради служения «конкретным социальным группам и людям, которые стали изгоями в силу бедности, болезни и возраста». Историк медицины Филдинг Гаррисон отмечает, что до рождения Христа «общее отношение к больным и несчастным не было основано на сострадании, идея того, что следует облегчать страдания как можно большего числа людей, принадлежит христианству».

Первую крупную общественную больницу в Риме основала женщина-христианка по имени Фабиола в знак покаяния; она прочесывала городские улицы в поисках нуждающихся в попечении больных и убогих. В IV веке св. Василий Великий, которого современники называли Апостолом Милостыни, основал больницу в Кесарии. Известно, что он обнимал прокаженных, приходивших туда в надежде получить помощь, и проявлял по отношению к этим отверженным ласку и милосердие, как позже св. Франциск Ассизский. Неудивительно, что монастыри играли важную роль в деле помощи больным. Вот что пишет специалист по истории лечебных учреждений: «После падения Римской империи монастыри постепенно стали предоставлять людям организованную медицинскую помощь, которую в течение нескольких столетий в Европе можно было получить только там. Благодаря расположению и организованности монастыри стали настоящими оазисами порядка, благочестия и стабильности, что весьма благоприятствовало лечебной деятельности. Для того, чтобы обеспечивать лечение и уход, монастырям пришлось стать центрами медицинского образования; V–X века считаются классическим периодом так называемой монастырской медицины. Во время Каролингского возрождения 800-х годов монастыри превратились и в основные центры изучения и распространения античных текстов по медицине».

Хотя в Уставе св. Бенедикта и говорится о важности ухода за больными монахами, ничто не свидетельствует о том, что отец западного монашества предполагал, что монастыри будут оказывать медицинские услуги мирянам. Однако, как и в случае других занятий, сила обстоятельств значительно изменила роль монастырей по сравнению с ожиданиями и планами.

Созданные в ходе крестовых походов духовно-рыцарские ордена управляли больницами, разбросанными по всей Европе. Один из них, орден Рыцарей св. Иоанна (известный также как орден госпитальеров), впоследствии превратившийся в Мальтийский орден, оставил глубокий след в истории европейских больниц, в первую очередь – благодаря огромному орденскому госпиталю в Иерусалиме. Этот госпиталь был основан ок. 1080 года для того, чтобы предоставлять попечение бедным и безопасный приют – многочисленным паломникам, которых в Иерусалиме стало особенно много после победы в первом крестовом походе в конце XI в. После того, как Готфрид Бульонский, один из предводителей крестоносцев, завоевавших Иерусалим, подарил госпиталю обширные земельные владения, деятельность этого учреждения значительно расширилась. Так как город находился в руках христиан и дороги в него были свободны, то в госпиталь начали притекать и другие пожертвования.

Иоанн из Вюрцбурга, священник из Германии, был поражен тем, что он увидел во время своего посещения госпиталя. Кроме того, что это учреждение предоставляло медицинские услуги, оно было центром распределения благотворительных пожертвований. Иоанн писал: «От этой обители кормится столько людей, и живущих в нем постоянно, и приходящих, в нем раздают столько милостыни бедным, и тем, кто живет там, и тем, кто приходит к его воротам, что, должно быть, невозможно подсчитать, сколько денег на это тратится, и, похоже, даже сами управители этого не знают». Другой немецкий паломник, Теодерик из Вюрцбурга, восхищался: «Пройдя по дворцу, невозможно подсчитать, сколько людей там лечится, но мы видели тысячу кроватей. Ни у одного короля, ни у одного тирана не хватило бы могущества, чтобы содержать всех тех, кого ежедневно кормят там».

В 1120 году, после смерти брата Жерара, госпитальеры избрали Раймона де Пюи Великим магистром ордена. Новый правитель стремился обеспечить больным максимально возможный уровень медицинского обслуживания и требовал от госпитальеров героического служения. Мы читаем в 16-й статье правил госпиталя, составленных де Пюи (она называется «Как следует служить Господам Нашим Больным»): «Повинуясь магистру и собранию каноников госпиталя, поставившим послушание условием существования госпиталя, пусть в обители, куда обратится больной, получит он сие: примет Святое Причастие, исповедавшись сперва в своих грехах священнику; после же пусть уложат его в кровать и ухаживают за ним, как за господином высокого звания». В современной книге об истории больниц говорится, что «уложение де Пюи стало вехой в развитии института больниц», став «моделью как для благотворительности, так и для безусловной самоотдачи в служении больным». Гюнтер Риссе пишет: «Неудивительно, что благодаря новому притоку паломников в Иерусалимское христианское королевство, рассказы о милосердии госпитальеров быстро распространились по всей Европе, включая Англию. Существование религиозного ордена, посвятившего себя самоотверженному служению больным, вызвало волну подражаний: учреждения, подобные госпиталю св. Иоанна, создавались по всей Европе, особенно в итальянских и южнофранцузских портах, откуда паломники отправлялись в Святую Землю. В то же время благодарные бывшие пациенты, щедрые аристократы и короли со всей Европы осыпали орден пожертвованиями, в основном в виде земельных владений. В 1131 году король Арагона Альфонсо завещал госпитальерам треть своих владений».

В XII веке госпиталь стал все больше и больше походить на современную больницу и все меньше – на приют для паломников. Он стал заниматься не столько предоставлением крова странствующим, сколько лечением больных. Первоначально предназначенный для лечения лишь христиан, госпиталь Св. Иоанна, начал принимать мусульман и иудеев.

Госпиталь Св. Иоанна отличался профессионализмом персонала, высоким уровнем организации и дисциплины. В нем проводили несложные хирургические операции. Больных дважды в день посещал врач; их купали один раз в день и сытно кормили два раза. Пока все пациенты не были накормлены, персоналу не разрешалось приступать к еде. В госпитале работали женщины, которые выполняли хозяйственные работы, в частности отвечали за чистоту белья и постели больных.

Высокий уровень организации в сочетании с духом служения больным превратили госпиталь Св. Иоанна в Иерусалиме в пример для Европы. Там больницы, ориентировавшиеся на пример госпиталя Св. Иоанна, стали возникать повсюду: и в больших городах, и в небольших деревушках. Сами госпитальеры к XIII веку управляли примерно 20 лечебницами и лепрозориями.

Благотворительная деятельность католиков была настолько впечатляющей, что ее достижения признавали даже враги Католической церкви. Языческий писатель Лукиан (130–200) с удивлением отмечал: «Приверженцы этой религии помогают друг другу с невероятным усердием. Ради этого они не щадят себя. Их верховный законодатель вдолбил им, что они братья!» Император Юлиан Отступник, римский император, в 60-е годы IV века пытавшийся вернуть империю к язычеству, признавал, что христианская благотворительность превосходит языческую. Он писал: «Наши языческие жрецы пренебрегают бедными, а ненавистные галилеяне [то есть христиане] предаются благотворительности и лживым состраданием укрепляют уважение к своим ложным и пагубным верованиям. Поглядите на их вечери любви, на их трапезы, приготовленные для нищих. Обычай этот у них повсеместно, и от него происходит поношение нашим богам». Даже такой закоренелый враг Католической церкви, как Мартин Лютер, был вынужден признать: «Под властью пап люди по крайней мере были щедры, и у них не нужно было выдирать милостыню силой. Сейчас, под властью Писания [Лютер называл так протестантизм], они, вместо того, чтобы творить милостыню, грабят друг друга; можно сказать, что пока человек не завладел собственностью соседа, он считает, что у него ничего нет».

В XX веке экономист Саймон Пэттен писал о Католической церкви: «Она обеспечивала кров и пищу работникам, пеклась об обездоленных и помогала людям во время голода, чумы и других бедствий, которые были не редкостью в Средние века. Если мы посмотрим на количество монастырей и лечебниц, на самоотверженность монахов и монахинь, то придем к выводу, что об обездоленных того времени пеклись, по меньшей мере, не хуже, чем в наши дни». В XIX веке Фредерик Хартер, автор биографии папы Иннокентия III, утверждал: «Всеми благотворительными учреждениями, которыми сегодня располагает человеческий род для попечения об обездоленных, всем, что делалось и делается для защиты неимущих и убогих от постигших их бедствий и страданий, мы прямо или косвенно обязаны Римско-католической церкви. Эта церковь создала образцы для подражания, обеспечила развитие таких учреждений, а часто и обеспечивала их материальными средствами».

Масштаб благотворительной деятельности Католической церкви легче всего оценить по тому, что происходило, если она прекращалась. В XVI веке король Англии Генрих VIIIуничтожил монастыри, конфисковал их собственность и раздал ее влиятельным дворянам. Поводом для репрессий стало то, что монастыри якобы превратились в рассадники безнравственности и разврата, хотя на самом деле вряд ли есть сомнения, что причиной всему была жадность короля. Социальные последствия уничтожения монастырей не могли не быть очень значительными. Одной из основных причин Северного восстания 1536 года, народного бунта, известного также под названием «благодатного паломничества», было возмущение народа уничтожением монастырской благотворительности. Спустя два года в одном из прошений, обращенных к королю, говорилось: «Опыт, полученный нами после запрещения обителей, ясно показывает, что вышел из этого и ожидается впредь большой ущерб и разорение для Вашего королевства и большое утеснение для бедных верноподданных Вашей Милости, лишившихся странноприимства и попечения, коими окормляли их монастыри, находившиеся поблизости».

Монастыри были щедрыми и лояльными к арендаторам арендодателями; у них можно было арендовать землю недорого и на длительный срок. «Монастырь – это такой собственник, который не умирает; арендаторы его земель имели дело с вечным арендодателем; монастырские земли и строения никогда не меняли владельца; монастырские арендаторы были избавлены от многих… факторов неопределенности, с которыми сталкивались другие арендаторы». Поэтому уничтожение монастырей и перераспределение их земельных владений стали «бедствием для тысяч беднейших крестьян, приведя к распаду составлявших их мир сельских общин, и обрекли их на нищету».

После закрытия монастырей те кондиции, на которых арендаторы обрабатывали монастырские земли, по большей части были пересмотрены. Один из исследователей пишет: «Новые владельцы [этих земель], лавочники, банкиры, обедневшие аристократы, не были привязаны к сельскому прошлому: они эксплуатировали свои земли исключительно с целью получить от них доход. Ставки аренды повысились, пахотные земли были превращены в пастбища, большие участки земли были огорожены. Тысячи работников, ранее занятых в сельском хозяйстве, оказались на улице. Социальное расслоение выросло, пауперизм достиг угрожающих размеров».

Закрытие монастырей негативно сказалось и на масштабах благотворительности, и на жизни тех, кто на самом деле нуждался в опеке. До недавнего времени историки принимали как бесспорную данность мнение протестантов, которые заявляли, что благотворительная деятельность Католической церкви в Англии была гораздо менее значимой в количественном и не столь уж благотворной в качественном отношении, чем утверждали католики. Протестантские критики полагали, что масштабы монастырской благотворительности были относительно невелики, к тому же монастыри распределяли эту жалкую помощь произвольным образом, не отличая действительно нуждающихся от лодырей и людей, наказанных за собственное легкомыслие. По мнению протестантов, монастыри на самом деле поощряли то состояние, с которым боролись, и тем самым способствовали увеличению числа неблагополучных людей.

Сейчас ученые наконец взялись за исправление этого серьезного искажения исторической правды, восходящего к концу XVII – началу XVIII века, когда протестантский епископ Гильберт Барнет написал свою «Историю Реформации в Церкви Англии» (History of the Reformation of the Church of England). [373]Rushton, "Monastic Charitable Provision in Tudor England", 10.
Вот что пишет современный исследователь Пол Слэк: «Уничтожение монастырей, часовен, духовных орденов и братств в 30 – 40-е годы XVI века резко сократило источники благотворительной помощи. Та помощь, которую эти организации предоставляли бедным, действительно носила локальный характер, но она была более значимой, чем принято считать, и, когда она пропала, на этом месте образовалась пустота».

Нил Раштон также приводит свидетельства того, что монастыри заботились о том, чтобы помощь попадала к реально нуждавшимся в ней. А когда было не так, – объясняет Барбара Харви в своей новаторской работе «Жизнь и смерть в Англии, 1100–1540» (Living and Dying in England, 1100–1540), причина была не в консерватизме и мягкосердечии монахов, а в ограничениях, которые накладывали жертвователи на использование предоставленных ими средств. Некоторые из них завещали на благотворительность крупные суммы, т. е. оставляли монастырю деньги, которые монахи должны были раздать в виде милостыни после их смерти. Но хотя отчасти целью таких пожертвований была помощь бедным, у них была и другая, главная: завещатель стремился, чтобы деньги от него получило как можно больше людей, чтобы как можно больше народу молилось за душу усопшего благодетеля. Это, несомненно, способствовало бессмысленной раздаче денег. Однако с течением времени монастыри стали более разборчивыми и стали распределять свои текущие доходы очень разумно.

В течение несколько столетий после смерти Карла Великого в 814 году значительная часть попечения о бедных перешла из ведения приходских церквей, как это было прежде, к монастырям. Как говорил король Франции Людовик IX, монастыри были patrimonio pauperum – родовым имуществом бедняков; более того, уже начиная с IV века стало весьма обычным называть всю собственность Католической церкви patrimonio pauperum. Однако монастыри выделялись и в этом отношении. Один исследователь писал: «В каждой местности на высокой горе или в глубокой долине возникали монастыри, которые становились местными религиозными центрами, содержали школы, прививали окрестным жителям передовые агрономические навыки, учили их ремеслам, разведению рыб и лесному хозяйствованию, заботились о странниках, пеклись о бедных, воспитывали сирот, ухаживали за больными и давали приют всем, кого снедали духовные или телесные недуги. Они веками были центром всей религиозной, благотворительной и культурной деятельности». Монастыри ежедневно раздавали милостыню нуждающимся. У. Лекки писал о монастырской благотворительности: «С течением времени эта благотворительность приняла самые разнообразные формы, и каждый монастырь стал благотворительным центром. Монахи не позволяли аристократам забывать о страхе Божием, пеклись о бедных, ухаживали за больными, давали кров путникам, выкупали пленников и помогали всем страждущим. В самые темные века Средневековья монахи основали в мрачных альпийских снегах приют для паломников». Благотворительности уделяли огромное внимание бенедиктинцы, цистерцианцы и премонстраты, а позже нищенствующие ордена – францисканцы и доминиканцы.

Бедные путники могли рассчитывать на гостеприимство монахов, а источники свидетельствуют о том, что в монастырях привечали и зажиточных проезжих, в соответствии с Уставом св. Бенедикта, где говорится, что в каждом госте монахи должны видеть Христа. Но монахи не сидели сложа руки и не ждали, пока бедные сами придут к ним. Они специально разыскивали бедняков, живших в окрестностях. Например, Ланфранк поручил альмонарию (человеку, ответственному за раздачу милостыни) найти в окрестности бедных и взять на попечение монастыря. Иногда монастырь даже предоставлял беднякам кров.

Монахи не только раздавали милостыню по поручению своей общины, но и делились с бедными остатками своей собственной еды. Гилберт Семпрингемский, будучи очень воздержан в еде, складывал остатки на блюдо, которое он называл «тарелкой Господа Иисуса», рассчитывая, что другие монахи последуют его примеру. Когда один из монахов умирал, то по традиции в его честь готовили еду и раздавали бедным. Иногда это делали в течение месяца после его смерти, иногда – в течение года, а если умирал аббат, то это могло продолжаться вечно.

Подобно тому, как борьба английского короля с монастырями в XVI веке резко ослабила поддерживавшуюся ими сеть благотворительной деятельности, в XVIII веке колоссальный удар по ней нанесла Французская революция. В ноябре 1789 года французское революционное правительство национализировало (то есть конфисковало) собственность Католической церкви. Архиепископ Экса предупреждал о том, что этот акт грабежа поставит под угрозу образование и благотворительную деятельность. Разумеется, он оказался прав. В 1847 году во Франции было на 47 % меньше больниц, чем в момент конфискации владений Церкви. В 1789 году студентами университетов становились ежегодно 50 000 молодых людей; через 10 лет их количество сократилось до 12 000.

Католическая церковь совершила революцию в сфере благотворительности, в корне изменившую как духовные основания, так и практическую сторону этой деятельности, хотя из стандартных учебников истории Запада об этом нельзя узнать. Итоги этой революции говорят сами за себя. Католической церковью была создана система благотворительности невиданного размаха, внутри которой впервые было институционализировано попечение о вдовах, сиротах, больных и бедняках.