Кейси поселился в номере «люкс» отеля «Джефферсон» в центре Вашингтона за несколько недель до его официального назначения. Эти недели имели для него большое значение, они давали возможность заглянуть за кулисы и спокойно осмотреться. Он обладал общим представлением о том, чем занимается ЦРУ, но ему не хватало деталей, от которых, несомненно, все и зависело.

Его осведомленность в секретных вопросах за период после второй мировой войны ограничивалась небольшим кругом сведений. В 1969 г. президент Никсон назначил его членом консультативного совета при Агентстве по контролю над вооружениями и разоружению. Как положено, Кейси расписался тогда в документе, который обязывал его хранить тайну и давал ему доступ к совершенно секретной информации по контролю над вооружениями, получаемой с разведывательных спутников. Он понял, что спутники являются одним из новых чудес техники, и старался как можно больше узнать о них. За несколько лет до того он в течение года входил в состав президентского консультативного совета по внешней разведке, наделенного большой властью общественного органа старейшин, которым Белый дом был когда-то и чем-то обязан. Этот совет также получил доступ к некоторым секретам, взамен чего он обязывался провести для президента ревизию деятельности всех разведывательных ведомств и служб США.

Владелец отеля «Джефферсон» Эдвард Уильямс, один из наиболее известных адвокатов по уголовным делам, защищавший в свое время Хелмса, как-то зашел повидать его. Кейси нравилась его шумливая болтовня с похлопыванием по плечу, разыгрываемая им роль плутоватого демократа со столь же плутоватым республиканцем Кейси. Уильяме входил вместе с Кейси в упомянутый консультативный президентский совет и, как все, с кем уже встречался Кейси, имел свое весьма решительное мнение о его новой работе. В Вашингтоне Уильяме был влиятельной фигурой: спектр его клиентуры простирался от президента профсоюза водителей грузовиков Джимми Хоффа до журналистов из редакции «Вашингтон пост».

С присущей ему эмоциональностью Уильямс говорил Кейси, что американская разведка была раздроблена в щебенку, причем не только Картером, а еще раньше, Фордом. Размахивая своим большим кулаком, Уильямс употребил слово «демонтирована», то самое выражение, которое использовалось в политической платформе республиканцев в 1980 г. Во время администрации Форда Советы перехватывали телефонные переговоры почти полдюжины учреждений в Вашингтоне и его окрестностях. Американской разведке удалось установить, какие сведения получили Советы от этих телефонных перехватов и что было передано в Москву. Но фордовское министерство юстиции сотворило постановление, запрещавшее ФБР и АНБ продолжать эту практику, с тем чтобы защитить частную жизнь американцев. Уильямс находил это нелепым: Советы могли записывать переговоры, а разведслужбы США — нет.

— Они залезают к нам в карман, а мы даже не можем посмотреть, что они там взяли, — сказал Уильямс. Кейси кивнул.

Разведывательная информация, знание планов и возможностей другой стороны является наиболее важной составной частью в достижении выигрыша, доказывал Уильямс. В тренерском тоне он сказал:

— Вам надо знать. Если вы не знаете, вы мертвы. Касаясь ЦРУ, Уильямс сказал со свойственным ему классическим преувеличением:

— Теперешнее ЦРУ как большая, хорошая собака, которую сбил грузовик. Остается только сказать: да, это была отличная собака, пока не попала под машину.

Кейси выразился в том духе, что «отличную собаку», о которой говорил Уильямс, надо оживить.

Затем Кейси позвонил своему старому сослуживцу по УСС, с которым он когда-то делил пристанище, Ричарду Хелмсу, и предупредил — звонок официальный.

Хорошо, подумал Хелмс. Чертовски хорошо. Превосходно. Они договорились пообедать вместе в понедельник 1 декабря.

В течение нескольких лет после возвращения из Ирана Хелмс много раздумывал над своим пребыванием в ЦРУ, особенно на посту директора. Он часто, стараясь держаться подальше от любопытных глаз и ушей, встречался с бывшими коллегами, ворошил воспоминания и постоянно вел дискуссию с самим собой по этому вопросу. Год назад вышла и встретила хороший прием книга Томаса Пауэрса под заголовком «Человек, хранивший секреты: Ричард Хелмс и ЦРУ». Как отмечали некоторые критики, книга действительно показала, что значило быть директором центральной разведки. Ерунда. Этого не мог знать никто. Он остался при своем мнении, даже когда его жена Синтия и три ведущих консервативных обозревателя сказали ему, каждый в отдельности, что книга написана блестяще. Он не мог заставить себя согласиться, это не состыковывалось с тем, до чего он дошел сам. Он уже писал мемуары, которые постоянно пересматривал и приводил в соответствие с временем. Рассказывая о потаенных событиях своей жизни, он приводил какие-то фрагменты встреч, обрывки разговоров на совещаниях в Белом доме с их неуловимыми оттенками.

Хелмс полагал, что все его проблемы на посту директора центральной разведки проистекали из того простого факта, что ни с одним из президентов, которым он служил, он не имел по-настоящему хороших личных отношений. Его отказ от опротестования предъявленного ему обвинения в совершении судебно наказуемых действий явился как раз следствием такого положения.

Хелмс раскопал свои записи о встрече с Никсоном 15 сентября 1970 г., когда президент лично приказал провести тайную подрывную акцию в Чили. Никсон прямо сказал, что марксистский кандидат Сальвадор Альенде не должен занять высший пост в этой стране. Интересно, много ли людей видели президента США на точке кипения? А это был как раз тот самый случай. Что он, Хелмс, мог сделать? Не выполнить приказ? Вот выдержка из тогдашних записей. «Пусть будет один шанс из десяти, — говорил Никсон. — Но спасите Чили!.. 10 миллионов долларов уже есть, надо — будет больше… Заставьте их экономику визжать».

Если ему не изменяет память, он тогда ответил: «Вы ставите передо мной почти непосильную задачу». Действительно, это была тайная акция, обреченная на неудачу: слишком поздно, нет времени на подготовку.

Хороший приятель Хелмса Киссинджер позже сказал ему, что слова Никсона не следует воспринимать буквально и уж во всяком случае расценивать как приказ. Никсон часто выражал так свое отношение к событиям, когда они шли вразрез с его надеждами. Сколько раз Киссинджер слышал от него: «Сделайте же что-нибудь, Генри!» По словам Киссинджера, Никсон не всегда говорил то, что думал. Хелмс, к сожалению, этого не знал и покинул Белый дом в тот день 1970 г., расценив слова президента именно как приказ. Как он потом говорил: «Если я когда-либо и выходил из Белого дома с маршальским жезлом в ранце, то это произошло именно в тот день». Сейчас он сожалел, что сказал эти слова.

Первоисточником приказа Никсона были его отношения с Дональдом Кендаллом, председателем и исполнительным директором фирмы «Пепсико», которая имела в Чили предприятие по розливу пепси-колы. Их отношения имели давнюю историю, еще с тех времен, когда Никсон начал адвокатскую практику в Нью-Йорке, а Кендалл передал ему полный корпоративный отчет фирмы.

Операция против Альенде была продиктована исключительно интересами бизнеса: Кендалл и другие фирмы США не желали видеть марксистского лидера в Чили. Поэтому-то и подверглись Хелмс и ЦРУ президентской атаке, а впоследствии, когда Хелмса допрашивали в сенатском комитете, его молчание частично стало выходом из того затруднительного положения, в котором оказались ЦРУ, президент и сам Хелмс. Ему не удалось предотвратить самую неприятную тайную акцию со времен Залива свиней. Он нарушил свое собственное правило: «Тайная акция — это как дьявольски сильный наркотик. Он хорошо действует, но в больших дозах смертелен». Аллен Даллес, директор центральной разведки при Эйзенхауэре, говорил: «Если вы хотите получить мини-ЦРУ, какое-то заброшенное агентство в дальнем запыленном углу, то отмените тайные операции. Президенты всегда хотят иметь скрытный путь для некоторых дел. И именно так ЦРУ может латать дыры в отношениях с Белым домом».

Хелмс всегда стоял за президента, за всех президентов. Хотя он попытался спорить с Ричардом Никсоном, что, по словам Хелмса, означало «бросать слова на ветер», он был готов подчиниться. И Хелмс согласился, когда Никсон сказал ему: «Я не хочу, чтобы ваше богом проклятое ЦРУ делало какую-то политику». ЦРУ должно служить президентам, которые делают внешнюю и военную политику. Люди из поколения Хелмса, включая Кейси, знали, что приказы должны выполняться.

«Возможно, мы получали слишком много приказов от президентов, — заметил как-то Хелмс, но тут же с гордостью добавил: — Однако мы им подчинялись». И если приказ гласил идти в пекло, значит, так тому и быть. Если приказывалось изжариться в этом пекле, тоже, значит, так тому и быть. Другого пути не существовало. Так и Хелмс пошел в пекло. Пришел его черед. Это был всего лишь штрафной талон за неправильную парковку, а знак отличия — дуэльный шрам.

Как догадывался Хелмс, Кейси на посту директора центральной разведки сможет располагать какой-то поддержкой президента. Кейси вроде бы все знал об истории избирательной кампании своего нового шефа. Поэтому во время обеда Хелмс решил не касаться всех этих вопросов. Он сам терпеть не мог, когда ему заглядывали через плечо. Так что, готовясь к обеду с Кейси, Хелмс твердо решил отказаться от всего, что напоминало бы лекцию. Он не хотел учить Кейси, как есть яйца всмятку, не хотел выступать в роли ментора. Уж лучше помалкивать.

Но существовал один вопрос, в котором Хелмс мог бы помочь, не выступая в роли ментора. Это люди. Его сын Дэннис во время учебы в колледже проходил летом стажировку в ЦРУ. Однажды он сказал отцу, что ему повезло с работой в ЦРУ. Хелмс спросил почему. Ответ он не забыл до сих пор: «Потому что там цивилизованные люди». Да, считал он, это было так. В ЦРУ преобладал дух порядочности, оно служило барьером против тупого упорства, обмана, попыток нечестной игры на международном поприще. В служебных делах и отношениях люди ЦРУ все были как жена Цезаря — никакой лжи, только честность.

В понедельник 1 декабря в назначенное время Хелмс позвонил у двери номера Кейси в «Джефферсоне». Они тепло поприветствовали друг друга. Кейси все еще был полон приятных воспоминаний об одержанной победе на президентских выборах. Его радовало и окрыляло то, что он оказался на большой волне истории, стал одним из инструментов в революции Рейгана.

— Билл, ты отлично выглядишь, и это прекрасно, — улыбаясь, сказал Хелмс. Когда он улыбался или смеялся, его глаза почти закрывались, как будто Хелмс в этом радостном моменте усматривал какое-то космическое значение.

Официант принял у них заказ.

Кейси не нуждался в напоминании о том, что ЦРУ прошло через суровые испытания за последнее десятилетие: «уотергейт», расследования, адмирал Тэрнер. Как считал Хелмс, никто не хотел подвергать риску свою карьеру, а может, и жизнь. Им-то хорошо известно, что крупные разведывательные операции всегда связаны с риском. Кейси согласился. Поскольку назначение на руководящие должности в ЦРУ имеет исключительно большое значение, он хочет спросить Хелмса, считает ли тот правильным выбор Инмэна на пост заместителя.

Хелмс ответил, что трудности могут возникнуть в конгрессе. Сейчас ведь не то, что до расследований. Этот вопрос в конгрессе нужно хорошо подработать, заручиться поддержкой. Хелмс рассказал о своей единственной встрече с Инмэном несколько недель тому назад. Он произвел на Хелмса впечатление здравомыслящего человека и может хорошо прийтись ко двору: хорошие отношения с Голдуотером, опыт работы в Агентстве национальной безопасности, знание технической стороны разведки, в чем Кейси, наверно, не очень хорошо разбирается, — это все плюсы. Инмэн также отлично знал военную разведку, что немаловажно, поскольку Пентагон постоянно обеспечивал себе какую-то долю в разведывательном «пироге». Смысл взять Инмэна есть.

Кейси в ответ сказал, что он не совсем уверен в этом и что поэтому хочет еще подумать.

Хелмс посчитал ненужным продолжать разговор на эту тему. Зачем ему нужно проталкивать на такой высокий пост человека, с которым он встретился всего один раз? Кроме того, он почувствовал сопротивление Кейси.

— Послушай, — продолжал Хелмс, — почему бы тебе не обзавестись парой-другой людей, которые могли бы помочь тебе, с которыми ты мог бы проконсультироваться? Столько разных и подчас скользких вопросов потребуют внимания, что очень просто сделать неверный шаг, получив неверный совет. А хороший советчик был бы полезен.

Кейси вроде бы согласился. «Кого-нибудь с исторической перспективой», — добавил Хелмс. «Да, именно», — ответил Кейси.

Хелмс как раз знает одного такого человека. Хороший малый, Кейси знал его во время войны, серьезный, надежный парень, который не допустит утечки сведений о замыслах и действиях Кейси. Джон Бросс.

Лицо Кейси засветилось. Превосходный человек. Кейси знал Бросса, когда тот работал в военной разведке во время второй мировой войны. В своей только что завершенной рукописи о тайной войне против Гитлера Кейси характеризовал Бросса как мягкого, спокойного человека с изысканными манерами, который в то же время был специалистом по диверсиям и рукопашному бою.

Хелмс предложил Бросса, поскольку тот двадцать лет проработал в ЦРУ, в том числе в качестве начальника отдела в оперативном управлении и инспектора-ревизора, хорошо знал все сферы разведки, отличался спокойной манерой в разговоре и не болтал лишнего, а кроме того, являлся юристом. Что особенно важно, Бросс не считался ни правым, ни левым, а опасность грозила ЦРУ как справа, так и слева. Возможно, в 70-х гг. левые сумели вырваться вперед, вызвав неприятности расследования. Но правые тоже могут по-своему навредить. Хелмса беспокоил еще один вопрос, который он не затронул, поскольку не хотел читать лекцию, к тому же этот вопрос не поднимался его собеседником. Когда в 1966 г. Линдон Джонсон назначил Хелмса директором центральной разведки, вытащив его из рядовых правительственных чиновников, он велел Хелмсу ехать в Лэнгли и как следует побить посуду, хорошенько встряхнуть там все, кое-кого вышвырнуть. Хелмс счел это ненужным. Слишком велика была вера в планы по реорганизации. В 1966 г. реорганизация ничего не дала, и Хелмс подозревал, что она ничего не даст и в 1980 г. Но Бросс сможет присмотреть за этим. И его ничто не поджимает, материально он независим и живет у реки Потомак, в нескольких милях от штаб-квартиры ЦРУ.

Кейси нацарапал имя Бросса на салфетке и сказал, что он немедленно свяжется с ним.

Они так и не затронули действительно чувствительные вопросы до конца обеда.

Хелмс оценил Кейси как пучок противоречий. Однако он не обнаружил никакого волнения у будущего директора ЦРУ. По неясным для него самого причинам у Хелмса создалось впечатление, что в действительности Кейси хотел стать государственным секретарем.

Вскоре Кейси уехал из отеля «Джефферсон» по настоянию службы безопасности ЦРУ. Совсем недалеко, на 16-й улице, находилось советское посольство, а у них имелась технология настройки высокочувствительных электронных устройств на нужную цель через параболические антенны, что давало возможность подслушивать разговоры Кейси.

Уильямс высмеял эти опасения, сказав Кейси, что Советам едва ли повезет больше, чем кому бы то ни было, в расшифровке его невнятного бормотания.

Звонок Кейси настиг Джона Бросса в его старом беспорядочно выстроенном доме. Кейси подтвердил, что он будет директором центральной разведки при Рейгане, и пригласил Бросса войти в состав «переходной команды» ЦРУ, а также оказывать ему помощь в течение ближайших месяцев. Броссу было 69 лет, и ему, может быть, предоставлялась последняя возможность послужить своему ведомству. Он сразу же согласился. Это назначение он счел даже одним из самых важных в его карьере. У новой администрации всегда есть новые идеи, и некоторые из них могут оказаться опасными.

Бросс имел общительный характер и являлся членом-основателем клуба ветеранов по наблюдению за разведкой — могущественной ассоциации бывших разведчиков, которая, хотя и неофициально, влезла в дела ЦРУ, стремясь по мере возможности содействовать его благополучию. Он также дилетантствовал в обществе бывших чиновников в области внешней политики. Его часто включали в какие-нибудь советы, комиссии, просто в частные мероприятия.

По мнению Бросса, выбор, павший на Кейси, имел солидную основу. Он знал Кейси с 1943 г., и с тех пор они регулярно поддерживали контакты. Как-то в 60-х гг. Бросс пригласил на обед пару тяжеловесов в области внешней политики. На обеде присутствовал и Кейси. Один из приглашенных, классический «истребитель Советов», отвел Бросса в сторону и сказал о Кейси: «Этот человек действительно понимает, что я говорю». На следующий день другой гость, из числа умеренных, выразил Броссу свое удовольствие тем, как Кейси понимает его аргументацию. Кейси не был фанатиком одной идеи. Бросс может нажить на этом капитал, хотя он понимал, что ему придется говорить, словно через забор. Выпускник Гарвардского университета 1933 г. и юридической школы при том же университете в 1936 г., Бросс являл собой типичного представителя восточных штатов Америки, а Кейси был боевым ирландцем. Связующим звеном служил Донован, их любимый старый руководитель. Бросс видел, что Кейси создавал себя по образцу Донована, а в качестве главных черт характера Донована выступали лояльность и интенсивные личные отношения. Бросс решил отдать себя полностью в распоряжение Кейси. И он знал, что Кейси раскроется ему навстречу. Это был один из принципов Донована: создавай и воспитывай.

Броссу пришлось поездить, чтобы составить представление о «переходной команде». Ее руководителя Миддендорфа он счел бесполезной фигурой. Три приданных «команде» помощника, все республиканцы из сенатского комитета по разведке, включая крайне правого «изрыгателя огня» по имени Анджело Кодевилья, занимались писанием бумаг в атакующем стиле. По их планам, ЦРУ надлежало разделить на три части. Первая — это элитный отдел тайных операций с задачей разрабатывать и вести секретные войны против Советов с целью разрушения их планов. Этот отдел должен значительно увеличить число шпионов, вывести всех сотрудников ЦРУ за рубежом из-под посольского прикрытия и посадить их под неофициальную «крышу» — деловые и консультативные фирмы. Вторая часть — отдел анализа и активных мероприятий, в задачу которого должно, в частности, входить сталкивание и натравливание отдельных групп населения, организаций и учреждений друг против друга для достижения нужных ЦРУ целей. Третья часть, и эту идею энергично поддерживал Миддендорф, должна стать неким суперагентством, объединяющим контрразведывательные функции ФБР и ЦРУ. Это последнее предложение Бросс считал катастрофически опасным, поскольку оно вовлекало ЦРУ в разведку внутри США.

Правоэкстремистские помощники при переходной группе, по мнению Бросса, слишком долго находились в оппозиции и разучились самостоятельно добиваться чего-то своего. Они явно преувеличивали свою роль, составляя планы, которые разрушили бы целостность ЦРУ. Бросс также понял, что его появление не встретило энтузиазма, что его считают престарелым ветераном, все еще цепляющимся за концепцию 50-х гг. о бесконечности состояния «холодной войны». Переходная группа замышляла план, как выиграть эту войну, не понимая, что заходить в этом деле слишком далеко означает большой риск. Никакого чувства равновесия. Броссу придется проделать огромную миссионерскую работу, если он хочет не допустить, чтобы новый директор центральной разведки попал под влияние этих правых.

В качестве следующего шага Кейси связался с Уильямом Колби, бывшим директором центральной разведки в течение наиболее бурных тридцати месяцев существования ЦРУ в 1973–1975 гг. Последние дни «уотергейта», падение Никсона, целый год расследований. Под его руководством произошла утечка документов и секретов в конгресс. Возможно, у него не было выбора, но все было воспринято так, что он нарушил кодекс молчания, что он совершил самое страшное грехопадение — предал сослуживцев. Столкнувшись с официальным расследованием и с тем, что он считал почти истеричным давлением общественности и прессы, Колби передал в министерство юстиции информацию, послужившую поводом для обвинения Хелмса. Наблюдавшие за всем этим ветераны сочли это уже слишком. Это все равно как если бы папа римский оклеветал своего предшественника.

Кейси не встречался с Колби во время войны, но они знали друг друга по линии организации ветеранов разведки, а среди них не встречалось случайных, ни к чему не обязывающих знакомств. Они все сидели в одном вагоне.

После высадки в Нормандии Колби спрыгнул на парашюте за линией фронта в составе одной из команд «Джедберг» (Джедберг — городок в Шотландии, известный своей воинственностью и статьей в юридическом кодексе, которая гласила: «Сначала повесить, потом судить»).

Кейси сказал Колби, что он берется за дело и хотел бы поговорить. Колби принял приглашение прийти в штаб-квартиру Рейгана и намеревался быть откровенным. Уже пять лет, как он ушел из ЦРУ, после того как президент Форд уволил его за то, что он был на капитанском мостике, когда ЦРУ налетело на расследования и наружу выплыли многие секреты.

Колби слыл вежливым мужчиной, который всегда реагировал на телефонные звонки, сам открывал двери посетителям и всем всегда улыбался, причем каждому по-своему. Небольшого роста, худощавый, в простых, военных лет, очках, Колби совсем не походил на человека из ЦРУ, и уж никак не на директора. Одеть его в халат, дать ему в руки расческу и ножницы, и он вполне сошел бы за провинциального парикмахера с картины Нормана Рокуэлла. Он имел хорошее образование — университеты в Филадельфии и Принстоне в 40-х гг., ученая степень по юриспруденции в Колумбийском университете в 1947 г. Когда он снимал очки, его внешность менялась. В ней проступала твердость, даже жесткость, взгляд становился резким, хотя и невозмутимым, даже холодным. В нем действительно чувствовался отпечаток юридического кодекса Джедберга.

Когда ему кто-либо, не имеющий доступа или необходимости знать это, задавал вопрос, касающийся секретных дел ЦРУ, лицо Колби как бы сжималось, исчезало за очками и даже за глазницами. Он разводил ладони, плечи поднимались к самым ушам. Он не помнит. Он не может ничего сказать. Это не по его части. Полное отрицание всего, и те, кто его знал, понимали: дальше заходить нельзя. Прохода нет.

Чем хитрее становился вопрос, тем изощреннее становились его увертки. Если хотя бы поза или выражение лица могли дать основание для какого-то вывода, он просто уходил в молчание и неподвижность. Эмоции являются врагом оперативного работника ЦРУ. В своей автобиографии, озаглавленной «Честный человек» и опубликованной в 1978 г., он причислял себя к «серым людям» ЦРУ, тем, которые, не привлекая к себе внимания, умели четко и эффективно выполнять поставленные перед ними задачи.

Когда проводились расследования деятельности разведслужб, Колби принял особые меры, чтобы как можно больше ограничить вмешательство в дела Агентства национальной безопасности. АНБ расшифровывало гораздо больше секретных кодов и перехватывало гораздо больше каналов связи, чем мог себе представить человек со стороны. Оно было главным «добытчиком продукции», как Колби называл разведывательную работу. Если он и проявил где-то настоящую ловкость рук, так это в том, чтобы не дать проникнуть в дела АНБ. В ходе расследований деятельность Агентства осталась ненаписанной главой, и Колби радовался этому. АНБ действовало по твердым правилам, но степень его вторжения в дела всего мира, даже в частные, не поддавалась полной оценке для непосвященного. Колби полагал, что у Кейси самые стоящие шансы взять на себя ЦРУ. У него лучшие верительные грамоты, чем у «любого из нас» (имелись в виду члены разведывательного сообщества). Кейси представлял собой хорошую смесь: историк (Колби читал его малоизвестную книгу об освободительной войне в США «Где и как проходила война»), юрист (у Колби на столе лежал его справочник для адвокатов), человек, видимо, хорошо знакомый с внешнеполитическими делами и умеющий рисковать. В результате многих часов и бесконечных лет самоанализа после ухода из ЦРУ Колби пришел к мысли, что он, возможно, недостаточно рисковал за время работы там. А вот Кейси будет рисковать. И у него будет исключительно важная личная связь с президентом, которая обеспечит доступ к нему.

В штаб-квартире Рейгана в запущенной, явно давно не ремонтированной комнате Колби энергично поприветствовал Кейси. Их рукопожатие напоминало передачу эстафеты.

— Вы как нельзя больше подходите для этого, — сказал Колби. — Ваши отношения с президентом — это большой плюс.

Он помолчал и добавил:

— Это отличная работа для вас.

Кейси, видимо, намеревался больше слушать. Какие у Колби были ошибки? Его оценки? Его советы?

— Послушайте, — начал Колби, — вы можете организовать эту чертову контору, как вы хотите. Она существует только для того, чтобы слушать вас. Вся работа заключается в том, чтобы давать рекомендации президенту. Вы будете присутствовать на заседаниях Совета национальной безопасности в Белом доме, но вы существуете сами по себе. Вам надо знать, что происходит, и у вас всегда, в любой момент, должна быть готовая оценка. Хороший совет в кризисной ситуации — это важно, но это игра с мячом, а своевременный анализ — это все.

Кейси выглядел слегка ошеломленным, но продолжал слушать с большим вниманием.

— Вы — офицер разведки при президенте, — сказал Колби, — в этом заключается ваша работа. Делайте ее хорошо, а все другое приложится. Всю бюрократическую возню пусть делают другие. Разведчик не должен сидеть молча в уголке в Белом доме, когда на обсуждение ставятся различные варианты политики. Директор центральной разведки — это не главный игрок при определении политики, но очень важно подать свой голос, когда у него есть четкая и нужная линия.

Вам необходим аналитический центр, который мог бы правильно ставить вопросы, — продолжал Колби, — а нынешнее соответствующее управление организовано неверно, по дисциплинам: политика, экономика, военные дела, вопросы ядерной стратегии — как в университете.

Я не намерен учить вас, как вести дела на вашей железнодорожной станции, — закончил он. Но если бы ему пришлось вернуться в кресло ДЦР, он реорганизовал бы отдел анализа по географическому принципу. Там должны быть эксперты, которые могли бы взвешивать и анализировать обстановку в стране или регионе в целом. Однажды он проводил совещание с участием шестнадцати экспертов, каждый был специалистом в своей области. Но только он один мог видеть всю картину в ее совокупности.

А этих башковитых людей не поощряют к тому, чтобы они со своими толковыми умами выходили за пределы их узких коридоров.

Качество рекомендаций президенту зависит от наличия хорошего анализа, подчеркнул Колби. Многие элементы, необходимые для такого анализа, являются открытыми и их легко найти в прессе. Увязывая их с разведывательными данными, можно получать хорошие результаты. Хорошо обработанная информация и точный прогноз должны побуждать политиков предпринимать шаги, необходимые для предотвращения проблематичных или кризисных ситуаций. Говорят, что будущее предсказать нельзя, но именно в этом состоит работа ЦРУ, и оно должно делать ее каждый день.

— Персонал в управлении хороший, — сказал Колби. — Очень талантливые люди. Все они обладают высокой степенью лояльности и будут верно служить вам. Но будьте осторожны. Вы можете заездить персонал.

Как сказал далее Колби, отдельные управления — аналитическое, оперативное и техническое — очень оторваны друг от друга. Начальники этих управлений занимаются только своим делом. Он выступал против этого, но недостаточно энергично.

Особенно это касается оперативного управления. Он сам вышел оттуда, одно время руководил им. Это закрытое подразделение, вещь в себе, сказал Колби. Очень высоко ставится групповая лояльность. Но сила ЦРУ слагается из работы заграничных резндентур, которыми руководит оперативное управление. Довольно молодые люди за границей, часто в возрасте от 30 до 40 лет, становясь руководителями резидентур, должны заниматься вопросами управления, безопасности, секретными операциями, иногда дипломатией, причем постоянно рискуя. Они руководят и несут большую ответственность в сравнении с сотрудниками госдепартамента, которые контролируют только своих секретарей, а каждый их шаг определяется телеграммой из госдепа.

Тайные акции необходимы и могут быть полезными. Организация пропагандистской кампании или тайной политической поддержки какому-нибудь борющемуся за свое место под солнцем центристу часто имеет смысл. Тайная акция, в основных чертах совпадающая с провозглашенной политикой администрации, может сработать. Если произойдет утечка сведений о такой акции, это не явится большим сюрпризом и критика будет минимальной. Но должна существовать какая-то естественная опорная база в стране, где проводится тайная акция: движение сопротивления или политическая оппозиция. ЦРУ не может создавать чего-либо подобного.

Вообще-то он не большой сторонник тайных операций. Во время его пребывания на посту ДЦР они считались даже грязным занятием. В 50-х гг. на тайные акции уходило 50 % бюджета ЦРУ. Когда он уходил, эта доля снизилась до 4 %. У Кейси и Колби создалось впечатление, что уходящая администрация Картера за последние год-два активизировалась в проведении тайных акций.

Колби перешел к отношениям с конгрессом, с которым ему пришлось хорошо познакомиться: в последний год его службы конгресс отнимал у него половину рабочего времени. С новыми комитетами по разведке в общем все в порядке, договоренности с ними действуют нормально. Сейчас важно, чтобы конгресс через посредство этих комитетов с пониманием относился к тому, чем занимается разведка. Этого можно достичь, если делиться с ним секретами. Поэтому необходимо и возможно регулировать этот процесс так, чтобы свести к минимуму риск и все же добиться понимания.

Оставался еше один вопрос, самый важный: Советский Союз. Это — «крепкий орешек» для разведки. Колбн отметил, что Советы уже не могут держать свою страну и общество плотно закрытыми, как в прежние времена. Хотя, к сожалению, в Москве не издается что-либо подобное американскому журналу «Авиэйшн уик», который регулярно публикует секретные технические и военные сведения, но возможности для работы в России постепенно открываются.

— Но помните, — сказал Колби, — хотя вы располагаете великолепной техникой, надо работать в плане агентурного проникновения. Это трудно. Никому еще не удалось пробраться в «святая святых» — в руководящие круги Советского Союза. Может быть, Кейси это удастся. Разговаривая с Кейси, который, как Колби знал, был знаменит своей готовностью идти на финансовый и деловой риск, он решил подбросить ему приманку: «Это стоит даже кое-каких потерь». Кейси вроде понял, о чем идет речь.

Любая вербовка в Советском Союзе может обернуться агентом-двойником, подчеркнул Колби. «Если повезет, вы, может быть, найдете таких людей, но даже если вы обожжетесь, работу все равно надо продолжать. Она жизненно необходима, и сейчас самое время за нее взяться. И вы, Кейси, — тот человек, который сможет это сделать».

Кейси кивнул, глядя на Колби так пристально и внимательно, как будто они проводили сеанс психотерапии.

— Вы больше не беспокойтесь насчет последствий 70-х гг. — сказал Колби. Он хотел убрать с дороги Кейси это неприятное прошлое. — Смело принимайтесь за работу.

Кейси сказал, что, возможно, ему в будущем придется еще обратиться к Колби за советом. Разговор шел в исключительно дружеском тоне. На равных. Ничто не стояло между ними. Вот только говорил Кейси очень мало. Колби ушел с твердым убеждением, что Кейси — хороший выбор.

После разговора с Колби новый ДЦР подумал, что теперь надо позвонить Стэну Тэрнеру.

— Стэн, — сказал он, — слухи о том, что я тебя заменю, были неверными пару недель назад, но сейчас они стали верными. Пришло время принимать у тебя дела — я буду новым директором центральной разведки.

— Отлично, — сказал Тэрнер. От поздравлений он воздержался. В его кабинете был один из его заместителей, а он хотел сохранить пока в тайне эту новость, решив, что он сам сообщит ее своим людям в подходящее время.

Кейси слегка озадачила столь холодная реакция Тэрнера, но они договорились встретиться. Все-таки Тэрнер странный человек, подумал Кейси. Надо будет как можно меньше общаться с ним во время переходного периода.

9 декабря Кейси явился в кабинет Тэрнера в старом здании штаб-квартиры ЦРУ на четвертом этаже. Он шел как-то неуверенно, короткими шажками, как будто у него были стерты ноги или ему насыпали в каждый ботинок по пригоршне камней. Но настроен он был хорошо, даже очень хорошо.

— Пусть Рональд Рейган и захотел стать президентом в 69 лет, — начал Кейси, — но я совсем не хочу стать государственным секретарем в 67, учитывая все эти поездки и всю эту дипломатию.

Его рука как бы запорхала в воздухе. Этот неуклюжий жест пожилого человека словно должен был означать нечто большее, чем просто разницу в десять лет между ним и Тэрнером.

Кейси не привез с собой никаких записей, никакого списка вопросов, так что Тэрнер решил взять повестку дня встречи на себя. Внешне Кейси не проявлял особого интереса к беседе, но время от времени из-за его очков прорывался очень проницательный взгляд.

— Ты не возражаешь, если меня введут в правительство? — спросил Кейси. Включение должности ДЦР в состав кабинета было тем условием, при котором Кейси согласился ее принять, хотя он и не сказал этого Тэрнеру.

Тэрнер ответил, что, хотя ДЦР сейчас и не является членом правительства, Рейган может легко изменить такое положение. Однако оклад останется ниже министерского что-нибудь на 10 тысяч долларов, если только конгресс не увеличит его.

От статуса члена правительства Кейси ни за что не отступится, а 10 тысяч долларов для него значения не имеют.

Во время их разговора позвонил советник по безопасности Бжезинский. Видимо, Тэрнер не хотел демонстрировать Кейси грязное белье администрации Картера. Он извинился и вышел в другую комнату, чтобы ответить на звонок.

Кейси находил это странным. Всем было известно, что отношения между Тэрнером и Бжезинским далеко не всегда ладились, хотя адмиралу надлежало бы поддерживать их на нормальном уровне. Присутствуя на правительственных брифингах, Кейси смог уловить, в чем тут дело.

Тэрнер предсказывал, что Советы вторгнутся в Польшу под предлогом военных маневров. Он располагал достаточно четкими фотографиями, показывающими концентрацию Советских Вооруженных Сил на границе, а кроме того, у него были и сверхсекретные источники в Польше. В США все находились в состоянии повышенной готовности. Бжезинский начал открытую кампанию, чтобы предупредить остальной мир и запугать Советы. Он засыпал Советский Союз косвенными, направленными через Францию и Индию дипломатическими предостережениями. Но он хотел обосновать свои демарши секретной информацией, а Тэрнер возражал против этого. Каждый раз, когда Бжезинский намеревался опубликовать какие-то детали или заявить что-то в тоне абсолютной уверенности в своей правоте, оказывался под угрозой либо источник, либо метод получения информации.

Кейси довольно долго прождал Тэрнера, а когда он вернулся, оба почувствовали себя неловко. Видимо, из-за того, что между ними не было искренности.

Тэрнер сказал: «Ты можешь стать настоящим героем в ЦРУ, если уберешь оттуда рейгановскую «переходную команду». Они ведь собираются подвергнуть чистке весь гражданский персонал, а это, как ты понимаешь, вызывает весьма большие опасения».

Кейси недоумевал. Он дал понять, что много знает о разведке, хотя бы на основе своей работы в Управлении стратегических служб и годичного пребывания в составе президентского совета по разведке.

Тэрнер про себя улыбнулся. Он был удивлен, что Кейси не хочет понять философские проблемы, на которых Тэрнер подробно останавливался в своих мемуарах. Неужели Кейси не знает, что против тайных акций выступит прежде всего оперативное управление?

Кейси задал еще несколько вопросов о повседневной работе, о механизме руководства ЦРУ. Через час и двадцать минут он встал, собираясь уходить. Его застали врасплох какая-то глубокая тревога и явное разочарование Тэрнера, которые он не смог скрыть.

Дня два спустя, в четверг 11 декабря, Тэрнер пошел на брифинг к Рейгану и Кейси. Рейган к этому времени перебрался в президентский гостевой дом, по диагонали от Белого дома через Пенсильвания-авеню. Тэрнера направили в большую комнату на первом этаже. Тема брифинга — стратегический баланс между СССР и США — главная проблема времени, детальный анализ советской военной мощи. Но Миз посоветовал обойти этот вопрос. В политическом плане это была щекотливая тема, поскольку Рейган в ходе всей предвыборной кампании неоднократно заявлял, что Советы имеют ядерное превосходство или находятся на грани этого. Тэрнер согласился.

На первый план вышла советская экономика. Тэрнер сказал, что она испытывает затруднения. Советы стоят перед демографической проблемой, у них не хватает свежей рабочей силы. Экономика непроизводительна: общий годовой прирост, как ожидается, с 5 % снизится до 2. Резкое падение. Немного позже, когда Тэрнер перешел к отношениям СССР с Китаем, его начало подмывать все-таки сделать экскурс в проблему стратегического баланса СССР — США. Вопрос был слишком важен, чтобы его опускать, к тому же он активно участвовал в составлении годового совершенно секретного оценочного обзора о намерениях и возможностях Советского Союза. Поскольку Рейган и Кейси внимательно слушали его, Тэрнер решил затронуть и стратегический баланс.

Он сказал новому президенту, что первостепенное значение в стратегическом балансе принадлежит не количеству ракет или бомб, не совокупной мощи советских ракет. Значение имеет то, что это оружие может сделать. Надо попытаться представить, что может произойти в случае обмена ядерными ударами. Получается, что если Советы нанесут первый удар, а мы ответим, то у обеих сторон останутся примерно равные силы. Ничья.

С ученым выражением лица он сказал, что фактически после первого удара Советов у США останется достаточно стратегического ядерного оружия, чтобы уничтожить все советские города с населением свыше 100 тысяч человек.

Значит, советское превосходство не соответствует действительности. Единственным слабым местом такого суждения является возможная недооценка аналитиками того, что и сколько Советы смогут уничтожить первым ударом. Хотя сам Тэрнер считает, что общую картину аналитики рисуют правильно. Поэтому главная мысль, которую он хочет донести до президента: необходимо заботиться о неуязвимости наших стратегических ядерных сил, а не об их количестве.

Все это звучало ересью для Рейгана, который в течение всей своей кампании твердил об опасности отставания США, о необходимости дополнительных военных расходов и новых систем оружия. Рейган, Миз и Аллен сидели молча.

Кейси тоже помалкивал. Контроль над вооружениями, сокращение ядерного оружия — все это чепуха. Никакой разницы, думал он. Все равно останется достаточно для того, чтобы уничтожить весь мир.

Тэрнер перешел к гражданской обороне, «коньку» Рейгана. Во время кампании он утверждал, что Советы готовят убежища для населения, а стало быть, готовятся к ядерной войне.

— Да, — сказал Рейган, когда Тэрнер коснулся этого вопроса, — нам надо больше делать в этом направлении.

— Нет, сэр, — ответил Тэрнер, — я не согласен. По подсчетам ЦРУ, менее 10 % городского населения СССР может укрыться в убежищах. А сведения о предполагаемых советских планах эвакуации не проверены. Трудно представить себе, как можно вывезти восемь миллионов человек из Москвы, да еще во время русской зимы.

Когда брифинг закончился, Рейган встал и пошел к лестнице. Тэрнер последовал за ним.

— Можно сказать вам несколько слов в частном порядке, сэр?

— Да, — сказал Рейган с улыбкой и остановился на ступеньке. Он всегда любил слушать. Остальные, включая Кейси, собирались уходить.

— Сэр, — начал Тэрнер, — среди дел, которыми мы занимаемся, есть несколько очень деликатных.

Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность своих слов, стараясь в то же время уловить взгляд Рейгана. Любой человек, и уж конечно избранный президентом, должен догадываться, что такие вещи существуют. Это, так сказать, самое дно бочки секретов.

Рейган напряженно смотрел на него, как будто он то ли ожидал такого разговора, то ли опасался его.

— Президент Картер ограничил число посвященных в эти дела в Белом доме двумя-тремя лицами, — сказал Тэрнер, подчеркивая тем самым серьезность вопроса. — Например, Гамильтон Джордан не знал об этих делах. (Джордан был главным политическим стратегом и руководителем персонала Белого дома.)

— Сэр, я пока не затрагивал этих вопросов. Теперь я хотел бы сделать сообщение по восьми наиболее деликатным из них для вас и вице-президента Буша, только с участием нас троих.

— Да, конечно, — ответил Рейган.

Тэрнер добавил, что это не обязательно самые важные дела, но самые деликатные и им будет нанесен наибольший ущерб в случае утечки информации. «После этого вы сможете принять решение. кого из персонала Белого дома вы пожелаете допустить к этим материалам».

Рейган согласился. Тэрнер отошел от него.

Но тут к нему подошел Кейси:

— О моем назначении скоро будет объявлено.

— Когда?

— Через три часа.

— Три часа?

Кейси сказал, что он забыл сообщить ему об этом раньше.

Тэрнер побежал к своей машине и помчался в штаб-квартиру ЦРУ. Он был в ярости от того, что его известили лишь за несколько часов до официального объявления — большее неуважение трудно себе представить. Он считал необходимым, чтобы персонал узнал эту новость от него. Прибыв в штаб-квартиру, он созвал четырнадцать ведущих сотрудников, своих заместителей и помощников. Они собрались в небольшом тесноватом конференц-зале напротив его кабинета. Тэрнер не любил этот зал. Столько малоприятных воспоминаний, связанных с плохими временами, с бесчисленными случаями, когда персонал ставил его перед трудными решениями по важным вопросам. И очень редко находился кто-либо из присутствующих, кто достаточно глубоко знал бы данный вопрос или располагал необходимыми познаниями, чтобы предложить решение. Тэрнер прошел в конференц-зал и сделал соответствующее объявление. Он выглядел угрюмым и опечаленным.

В тот же день Кейси вышел на сцену бального зала в отеле «Мэйфлауэр» в центре Вашингтона, где он встал на фоне голубого занавеса в один ряд с семью другими кандидатами Рейгана на правительственные посты. Джеймс Брэйди, вежливый и любезный представитель рейгановской «переходной команды», объявил о новых назначениях от имени нового президента.

Вечером того же дня Кэтрин Грэхем, председатель «Вашингтон пост компани», давала обед в честь Рейгана у себя дома в Джорджтауне. Билл и София Кейси находились в числе семидесяти приглашенных. Кейси сидел между Мэри Грэхем, женой владельца «Вашингтон пост» Дональда Грэхема, и Нэнси Киссинджер, женой бывшего государственного секретаря. Он слегка подвыпил, излучал веселье и энергию и много говорил о минувшей предвыборной кампании.