Итак, вражда между мальчиками установилась, казалось бы, навечно. Тем не менее знойным душистым июньским полднем, всего лишь неделю спустя, Ленни и Герби сидели, через дорогу от 50-й школы, в тени на гранитных ступеньках крыльца и по очереди ели мороженое из бумажного стаканчика. Ленни сидел ступенькой ниже и заискивающе поглядывал на Герби. Это он купил мороженое и всякий раз протягивал Герби стаканчик, как трубку мира.

У каждого явления, даже самого необыкновенного, есть свое объяснение. Это был первый день переводных экзаменов. Ленни пытался за час снять урожай полугодовой мудрости, накопленной Герби по английской грамматике.

– Скажи-ка еще раз, – попросил он, – в чем разница между словосочетанием и придаточным?

– Ну, понимаешь, придаточное – это как предложение в предложении, – терпеливо объяснил Герби, – а словосочетание состоит только из предлога и существительного.

– Черт, забыл, а предлог чего такое?

– Ну, знаешь, всякие там «на», «по», «из».

– И «но»?

– Привет, «но» – это союз.

– Да мак же ты их различаешь? Если в слове две буквы, разве это не предлог?

– Ну, ты даешь, Ленни, ты что, вообще уроков не делаешь? Две буквы! Скажешь тоже, есть ведь «под», «над», «при», «перед»…

Ленни смял в мозолистой руке пустой бумажный стаканчик и с досадой швырнул в канаву.

– Эх, засыплюсь я.

– Послушай, Ленни, это ж легкотня. В придаточном всегда есть глагол. В словосочетании глагола нет.

– Глагол. Это что, «бегу», «прыгаю», «летаю»?

– Точно.

– Ну, ладно. Дай пример.

– Пожалуйста. «Он бросил мне мяч, и я поймал его на бегу». Найди придаточное.

– «На бегу», – не задумываясь брякнул Ленни.

– Да нет же, это словосочетание.

– Во чудик. Там же есть глагол – «бегу».

– Никакой это не глагол.

– Слушай, малявка, сначала сам разберись. Минуту назад ты сказал, что это глагол.

– Ну, понимаешь, иногда глагол, а иногда не глагол. Английский – заковыристая штука.

Ленни угрожающе прищурился.

– Ну ты, генерал Помойкин, ты что, хочешь запудрить мне мозги перед самым экзаменом? – спросил он, хватая Герби за рубаху.

– Знаешь, Ленни, я ведь мог бы и сам по себе заниматься, правда же? Просто я привел неудачный пример. «Я иду, а он бежит». Где тут придаточное?

Ленни помолчал, с подозрением взглянул на своего учителя и сказал:

– «А он бежит».

– Верно! Вот и разобрался.

– Ну, – повеселел второгодник, – делов-то куча, тогда прорвемся. А чего, всякую там муру про стишки тоже будут спрашивать?

– Уж это как пить дать.

– Вот зараза. Ни в одном классе больше нет таких вопросов.

– Знаю, но она же помешана на поэзии. Да это просто, Ленни. Главное, усвоить разницу между дактилем, хореем и ямбом.

– Всего-навсего, да? А откуда мне знать, в чем разница-то?

– Тут дело в ритме, понимаешь? Дактиль – это трехсложная стопа с ударением на первом слоге. Хорей – двусложная с ударением на первом слоге. Ямб – двусложная с ударением на втором слоге. Есть еще анапест, но она сказала, что на экзамене его не будет.

Ленни вынул из кармана бейсбольный мячик, обмотанный черной изолентой, и, повесив голову, начал перекидывать его из руки в руку.

– Да я хоть целый обеденный перерыв потрачу, а такого не запомню. Этот вопрос наверняка завалю.

– Нет, слушай, это надо выучить. – Герби на миг задумался, следя глазами за бейсбольным мячиком. Потом прищелкнул пальцами и сказал: – Есть, придумал. Попробуй запомнить так. «Аутфилдер» – это дактиль; «шортстоп» – хорей; «ты в ауте» – ямб.

– Вот это другой разговор! – Ленни с силой перекинул мячик в правую ладонь и спрятал в карман. – «Аутфилдер» – дактиль, «шортстоп» – хорей, «ты в ауте» – ямб. Есть такое дело. Но как же я…

– Погоди. Она напишет на доске строчку из стихотворения, так? Прочитай ее про себя. Если она звучит как «аутфилдер», то пиши «дактиль». Если подходит «ты в ауте, ты в ауте» – значит ямб. И так далее. Вот тебе и вся поэзия.

Ленни пробормотал несколько раз волшебное заклинание.

– Годится, запомнил железно. Хоть бы весь этот дурацкий экзамен был на поэзию.

– Теперь пройдемся по причастиям…

– Ща, Герби, обожди. Я еще за мороженым сгоняю. Атлет мигом сбегал до палатки на углу и вернулся, даже не запыхавшись, с новым стаканчиком. Второй раз за день недруги вместе ели мороженое. Никогда еще в своей исконной междуусобице они не были так близки к примирению. Герби, позабыв о годах унижений, испытывал к нуждающемуся в помощи врагу чуть ли не привязанность. Ленни, со своей стороны, готов был простить Герберту его смекалистость, поскольку теперь она пришлась очень кстати.

– Слышь, Герб, – спросил второгодник, между тем как стаканчик переходил из рук в руки, – откуда ты все знаешь? Ты ведь совсем не надрываешься. По вечерам, как и я, околачиваешься возле кондитерской.

– Подумаешь, Лен, а как у тебя получается быстро бегать и подтягиваться по пятнадцать раз? Это же выходит само собой, верно? Так и у меня.

Ленни почуял в этом доводе изъян.

– Нет, постой. Я-то люблю спорт, вот у меня и получается. А ты что, любишь грамматику?

– Чокнутый, что ли? Ненавижу, – решительно ответил Герби. В своей тайной страсти к премудростям языка сознаться было так же стыдно, как в привычке к опиуму; если на то пошло, Ленни скорее простил бы ему опиум. – Просто легко дается.

Ленни задумался.

– Все-таки, – вымолвил он наконец, – что ни говори, а по мне, лучше быть как я и хорошо играть в мяч, чем как ты – училкиным любимчиком и знать про всякие там придаточные и причастия.

– Ясное дело, – покорно согласился Герби, – но это от меня не зависит. Что мне, нарочно писать неправильные ответы на экзаменах? Не стану же я от этого быстро бегать.

Теперь Ленни взглянул на своего врага другими глазами. Ему пришло в голову, что, быть может, тот вовсе и не маменькин сынок, а просто у него неправильно устроены мозги.

– Слушай, Герб, ты ведь иногда бываешь почти своим парнем. В лапту, например, играешь неплохо. Только вот почему тебе неинтересно то, что интересно другим ребятам? Возьмем бейсбол. Спорим, ты даже не знаешь, кто лидирует в национальной лиге.

Герби промолчал.

– Спорим… нет, не может быть… уж основной состав-то «Янки» ты знаешь, правда же?

– Конечно. Бейб Рут играет первого полевого и отбивает четвертым, Лу Гериг играет первого бейсмена и отбивает третьим, а… а… – Упитанный коротыш неловко запнулся.

– Во даешь, даже это перепутал. Гериг – четвертый, а Рут – третий. Герби, – сочувственно произнес Ленни, – это ужасно.

Герби кивнул и залился краской стыда. Настала его очередь есть мороженое, но у него пропал аппетит, и он отказался.

– Ну и ну, Герби, даже Банни Липмен, уж на что тупой, и то знает результаты десяти лучших игроков в обеих лигах. Сам видишь, у тебя чего-то не в порядке.

– Да я сам рад бы понять, в чем тут дело, честно, Ленни, – пролепетал вконец униженный Герби. Перед бейсболом он и вправду обнаруживал всегда загадочное бессилие ума. Мальчики, которые выглядели круглыми Дурачками в классе, могли без передышки сыпать именами и цифрами: «В двадцать шестом Рэббит Мэренвилль выбил двести тридцать пять тысячных, в двадцать седьмом Уилси Мур сделал одну «сухую» подачу…» – и так далее до бесконечности, а Герби ничего этого не знал. Он тщетно пытался вникнуть в содержание спортивных отчетов в газетах. Цифры испарялись из его головы, как струйки воды на раскаленном июльском тротуаре.

– Это беда поправимая, – заметил Ленни. – С твоей башкой стоит только захотеть, и мигом станешь своим парнем.

– Ну помоги мне, Ленни, я попробую, – сказал Герби и про себя решил все лето изучать бейсбольное священное писание – «Справочник Сполдинга». Не прошло и пяти минут, как он позабыл об этом, но в тот миг решение его было непреклонным, и он испытывал благодарность к Ленни, наставившему его на путь истинный. Герби с рвением вернулся к своим репетиторским обязанностям и так преуспел, что Ленни явился в класс миссис Горкин, бормоча под нос все необходимые секреты английского синтаксиса.

О наступлении суровой поры переводных испытаний свидетельствовали разложенные по партам желтые листы удлиненного формата, принятого в судопроизводстве. Большие, величавые, они казались орудиями правосудия. Еще нагоняло страху (а также затрудняло списывание) и то, что детей пересаживали на новые места. Герби очутился на предпоследней парте в бывшем ряду для девочек, а Ленни, который изловчился и вовремя попался на глаза учительнице, удалось сесть как раз у него за спиной.

Миссис Горкин огласила законы военного времени. Она поведала угрюмым детям о том, какие страшные наказания ждут их за разговоры, обмен знаками и подглядывание. Подобно своим ученикам, она ни в коей мере не считала переводные испытания обычным экзаменом. Это была битва. Дети отстаивали полгода жизни – учитель жаждал отмщения за глупость и равнодушие. Она не знала пощады – они не останавливались ни перед чем. Пойманный с поличным оставался на второй год. Все было просто и ясно, как на войне.

– Сейчас, – сказала миссис Горкин, – я подниму карты, висящие на доске. Без команды к работе не приступать.

От ее прикосновения Африка с Азией свернулись, обнажив лик Судьбы. На доске кроваво-красным мелом было выведено десять вопросов. В остальные дни учебного года учителя обходились белым мелом – по правде говоря, и читался он гораздо легче цветного, – зато алые буквы слегка сгущали атмосферу страха.

– Начали! – рубанула учительница. Тридцать ручонок обмакнули тридцать новеньких стальных перьев в тридцати недавно наполненных чернильницах, и на желтых листах тридцатью разными почерками начал проступать ответ на первый вопрос.

Герби Букбайндер шутя расправился с экзаменом за половину отведенного времени. В его легкомысленной голове, не обремененной ценными сведениями о результативности бейсболистов и турнирном положении команд, буйствовали бесполезные сорняки инфинитивных оборотов и сослагательных наклонений. Пока другие трудились в поте лица, Герберт мог позволить себе роскошь побездельничать. Вдруг за спиной раздалось едва слышное «Эй!». С осторожностью кошки, изготовившейся для прыжка с высокой стены, он чуть-чуть откинул назад голову, давая понять, что сигнал принят.

– Герби, – донесся отчаянный шепот, – скажи еще, что такое этот чертов дактиль?

Штука в том, что Герби не привык ловчить. У большинства школьников в этом месте души вырастает мозоль, как у лошади, – там, где трет сбруя, но Герби всегда справлялся без подсказок и списывания, и совесть его сохранила чувствительность. Когда он ходил в первый класс, отец как-то отвел его в сторону и сказал:

– Сын, что бы ты ни делал, выполняй свою работу как можно честнее. Не ловчи. Делай неправильно. Только не ловчи.

Герби запомнил это на всю жизнь.

– Герби, елки-палки, не слышишь, что ли? Чего такое дактиль?

Шепот стал громче – опасно громким. Миссис Горкин посмотрела прямо на Герби, и он почувствовал, как краснеет. Она отвела взгляд.

– Герби, ты свой парень или нет? Чего такое дактиль?

Какой мальчишка со времен юных Каина и Авеля способен выстоять, когда его в упор спрашивают: «Ты свой парень?» Неважно, на что толкают его – словчить, украсть, соврать родителям, жестоко обойтись со слабым или того хуже, – какому же мальчишке достанет мужества отказаться быть «своим»? Герби сделал вид, что снова принялся за работу. Он украдкой достал из кармана штанов клочок бумаги и написал на нем «аутфилдер». Потом откинулся на спинку сиденья и опустил вниз руку. Горячая потная рука Ленни нащупала и выхватила записку.

Голос миссис Горкин, как ледяная стрела, распорол воздух:

– Герберт Букбайндер и Ленни Кригер, встать!

У Герби от страха затряслись поджилки. Они с Ленни вскочили на ноги и застыли как вкопанные – руки по швам.

Рыжая учительница чеканным шагом подошла к опустевшей парте и после короткого обыска выудила из-под сиденья Герби скомканный клочок бумаги. Весь класс следил, выпучив глаза, как она разгладила его и прочитала. При виде одинокого бейсбольного термина она так потешно изумилась и растерялась, что несколько учеников рассмеялись вслух. Лишь гневный взгляд экзаменатора оборвал их веселье.

– Продолжайте работать, кто не хочет присоединиться к этим двоим!

Двадцать восемь голов склонились над партами.

Миссис Горкин долго испытующе смотрела на слово «аутфилдер». Потом подняла глаза на мальчиков, безмолвных и неподвижных. Затем проверила изнанку записки, возвратила ее в исходное положение и перевернула вверх тормашками. Потом поглядела на свет. Но так и не обнаружила ничего, кроме того, что было написано на ней – «аутфилдер». Учительница повернулась и пошла к своему стролу, бормоча: «Аутфилдер… аутфилдер… аутфилдер?» Схватила лист бумаги, карандаш и понаписала целый столбик сущей чепухи: филдераут, аутерфилд, филдаутер, аутрефилд и так далее, – перечитала написанное, скомкала и выкинула в мусорную корзину.

– Вон из класса! – бросила она стоящим мальчикам. – Встать лицом к стене, и чтобы ни слова, ни звука, понятно?

Герби вышел из класса впереди Ленни с чувством, что его молодой жизни наступает преждевременный конец.

В течение пятнадцати мучительных минут мальчики стояли в тихом коридоре лицом к оштукатуренной стене. Наконец раздался гонг на перемену. Из класса послышалось шарканье ног и бумажный шелест.

– Ничего она нам не сделает, – шепотом нарушил тишину Ленни.

Герби промолчал.

– А ты перетрухал.

Молчание.

– А я нет. Все это враки, не оставят нас на второй год.

Молчание.

– Подумаешь, а если и оставят? Да мы через месяц переведемся в свой класс.

Тишина.

– Да чего ты, Герб?

– Тсс, – произнес наконец Герби. – Мало нам врезали?

– Так я и знал, – скривился Ленни. – Трусишь. Трусишь, как девчонка. Трус.

– Ты боишься не меньше меня, Ленни Кригер, – разозлился Герби. – Вон у тебя голос дрожит. Просто воображаешь, как всегда. Заткни свой ржавый репродуктор.

– Ладно, генерал Помойкин. Запомним. Собираешься наябедничать на меня, да?

Дверь класса отворилась.

– Кругом!

Герби и Ленни развернулись. Миссис Горкин предстала перед ними с уничтожающей усмешкой ангела смерти.

– Итак, господин Букбайндер, что же означает «аутфилдер»?

– Ну, мэм, это игрок бейсбольной команды, который играет позади баз…

– Не прикидывайся дурачком! Объясни мне вот это! – Она сунула ему под нос злополучный клочок бумаги.

– Я этого листка в глаза не видал, – подал голос Ленни.

– Помалкивай! Герберт Букбайндер, зачем ты передал Ленни слово «аутфилдер»?

– Это… это я хочу им быть в его команде… аутфилдером, мэм. Мы с ним говорили про это в обед.

Миссис Горкин ухватила его за ухо:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что во время экзаменационной работы ты (дерг!), самый толстый из всех маленьких толстяков (дерг!), размечтался о спорте?

– У-ю-юй! Мэм, я дописал работу. Наверно, я поступил плохо, что передал записку, но мне-то шпаргалки не нужны, а чем «аутфилдер» помог бы Ленни?

Миссис Горкин посмотрела ему прямо в глаза. Он с ангельским видом выдержал ее взгляд. Она беспомощно пожала плечами.

– За ответ на этот вопрос я не пожалела бы и недельного жалованья. Ваши работы я забрала. Возвращайтесь на свои места.

После школы, выходя со двора, Ленни шепнул Герберту:

– Ничего она нам не сделает, Герб. Вот увидишь. Спасибо, ты свой парень.

В воскресных приложениях к газетам Герби часто читал про конец света. Его охватывал суеверный страх при мысли, что в Землю вдруг врежется комета, или луна упадет в океан, или остынет солнце, – вот с таким примерно чувством он ждал и выдачи табелей. По утрам он просыпался с камнем на сердце, ибо каждый день приближал ту минуту, когда его объявят второгодником. Правда, невежество, помогающее держать детей в страхе, дает и надежду на чудо. В ожидании неминуемой кары Герби втайне верил, что в последний миг будет помилован губернатором или президентом, и ни словом не обмолвился родителям о горе.

Наступил роковой день. Тридцать надраенных до блеска и одетых с особенной опрятностью детей в классе миссис Горкин тряслись за свою судьбу, наблюдая, как учительница не торопясь снимает резинку с пачки табелей, которые предстояло выдать в последний раз. Пуще всех дрожали Герби и Ленни, только Герби своим явным испугом внушал жалость, а Ленни, вздернув брови и насмешливо ухмыляясь, вызывающе поглядывал вокруг.

– Ларри Рэвитс, переведен в восьмой «А-2», – объявила учительница.

Рэвитс, бледненький очкарик, который в списке лучших учеников неизменно занимал второе место, радостно ринулся вперед, взял свой табель и стал у стены. Один за другим «хорошисты», переведенные в следующий класс, поднимались со своих мест, получали табель и выстраивались в шеренгу, возглавляемую Рэвитсом. Затем к шеренге присоединились посредственные ученики, также переведенные. Число оставшихся за партами таяло: десять… шесть… четыре. Двое из этих четверых были Герби и Ленни. Учительница смолкла. У нее в руках не осталось больше ни одного табеля.

Тут она встала и спокойно вышла за дверь.

Класс загудел:

– Не повезло тебе, Герби.

– Не бойся, Ленни, это она пугает вас.

– Ну, вредина.

– Хорошо, я не оказался на вашем месте.

– Счастливо оставаться в седьмом «В», мужики!

Маленькая дурнушка Шерли Шварц, тайная обожательница Герби, неприметно стоявшая почти в конце шеренги, беззвучно плакала. Хотя оба преступника хранили молчание в ответ на все вопросы одноклассников, она, как и остальные, знала, что если кому и нужна была шпаргалка, так это Ленни. Симпатии в классе разделились. Одни больше жалели засыпавшегося атлета, другие – толстяка, который хотел помочь ему. Зато всем было одинаково приятно наблюдать драматические события со стороны, из шеренги переведенных счастливчиков.

Отворилась дверь, и миссис Горкин в мертвой тишине возвратилась за свой стол. Она принесла четыре табеля, пестривших красными чернилами.

– Томазо Гази, восьмой «А-2» – с испытательным сроком.

Главный сорванец в классе – смуглый, пружинистый, бьющий без промаха рыцарь рогатки – метнулся вперед, прижал табель к груди и встал в строй.

– Мэри Керр, восьмой «А-2» – с испытательным сроком.

Крупная неряшливая девочка, ленивая и глупая, встала с громким ревом, всхлипнула: «Спасибо» – и получила свой пропуск в безмятежную жизнь.

– Леонард Кригер.

Долгая пауза.

– Седьмой «В-3».

Класс охнул и простонал. Одна голова с плеч долой. Ленни небрежно «подгреб» к учительнице. Он нахально вырвал табель у нее из руки (полагалось бы сурово наказать его за это, да что взять с покойника) и с дерзкой ухмылкой занял свое место.

– Герберт Букбайндер.

Учительница произнесла имя и смолкла. Герби нерешительно встал. Учительница помедлила минуту, и он замер в тягостном ожидании, один, среди пустых парт, на глазах у затаившего дыхание класса. Наконец, она заговорила:

– На мой взгляд, ты опозорил своих родителей и меня. Я считаю, что на экзамене по английскому языку ты совершил обман. Роль Леонарда Кригера в этой истории не ясна, и он не был наказан. Его оставили на второй год за низкую успеваемость. Но переданная ему записка написана твоей рукой. Нечестный отличник хуже самого глупого ученика в классе. Даю тебе последнюю возможность чистосердечно сознаться во всем. Советую, не пожалеешь. Что означает «аутфилдер»?

Класс поплыл перед глазами у Герби. Он попробовал разобраться в хороводе беспорядочных мыслей. Но, похоже, никак нельзя было сказать правду, не замарав Ленни. Он встал перед тем же мучительным выбором: быть либо честным, либо «своим». Ох, нелегко мальчишке между молотом и наковальней, между детскими и учительскими представлениями о чести.

– Я уже говорил, мэм, – хрипло выдавил он.

– Подойди.

Герби, заплетаясь, выполнил прикаа.

– Дети, – сказала миссис Горкин, – запомните: в свободной стране, пока вина человека не доказана, он невиновен. У меня нет доказательств того, что этот мальчик совершил обман. Между тем на переводных экзаменах он набрал девяносто семь баллов.

Она вручила Герби его табель:

– Герберт Букбайндер, восьмой «В-3».

Итак, Герби все же вышел победителем. Он «перескочил» в следующий класс.

После классного собрания ребята во дворе гурьбой обступили Герби и поздравляли его, как вдруг к нему подошел Леонард Кригер. Разговор стих.

– Ну что, генерал Помойкин, – произнес Ленни, – выкрутился, значит, а я нет. Недаром ты ходишь у нее в любимчиках Но я доволен. Лучше сто раз остаться на второй год, чем быть жирным подлизой вроде тебя и пролезть в старший класс.

Герби опешил от такого предательства.

– Ленни, да я же, как мог, старался.

– Кто тебя просил передавать записки, жиртрест? Если б я дописал ту контрольную, может, меня и перевели бы. Лучше не попадайся мне, Пончик, не путайся под ногами. В следующий раз я тебе будку отвинчу… Айда, кто хочет сыграть в софтбол? – обратился он к молчаливой компании и ушел, не дожидаясь ответа.

Герби побрел домой – сообщить маме приятное известие, но на душе у него было нерадостно. Он пытался понять, за что напустился на него Ленни, и тщетно перебрал в памяти подробности печального происшествия В результате мальчик решил, что пал жертвой несправедливости; на самом же деле ему всего-навсего пришлось столкнуться с обыкновенной человеческой неблагодарностью.

На углу Теккерея и Гомера Герберт услыхал, как его окликнул милый голосок. Возле кафе-мороженого Хессе стояла Люсиль Гласс и облизывала клубничный шарик в вафельном фунтике.

– Хочешь? – застенчиво предложила она, когда он подошел. – Я уже съела одно. За мной сейчас мама приедет на машине.

Герби принял угощение, лизнул два раза из вежливости и вернул.

– Говорят, ты проскочил, а Ленни остался на второй год.

Мальчик кивнул.

– Поди поближе. – Она поманила его, хотя их разделял от силы фут. Он удивленно стал к ней вплотную. – Ближе. Я шепну тебе на ухо.

Какое новое наслаждение ожидало его? Герби наклонил голову к алым губкам. Он ощутил ее теплое дыхание, и у него захватило дух. Люсиль вымолвила еле слышно:

– Что значит «аутфилдер»?

Герби упрямо покачал головой.

– А если б ты сказал, Ленни могли засунуть в седьмой «А», да?

Человек слаб. Мальчик пожал плечами и кивнул. В следующее мгновение его щеки вдруг заполыхали, а девочка побежала прочь. Ее поцелуй пришелся как раз посередине между ухом и бровью.

Угроза стать второгодником, нависшая над Гербертом Букбайндером, была опаснее, чем он предполагал. После контрольной по английскому миссис Горкин целый вечер обсуждала и разгадывала тайну «аутфилдера» со своим супругом, завучем 75-й средней школы Мортимером Горкином. На другой день она представила ее на суд собрания учителей седьмых классов – безуспешно; и наконец, прибегла к мудрости самого мистера Гаусса, который пыхтел, кряхтел, а в результате беспомощно развел руками. Учителям 50-й школы этот случай запомнился как одно из крупнейших нераскрытых преступлений коварных детей. Странное дело! Учителя так важничают своей умудренностью, а до сих пор ни один из них не догадался, что «аутфилдер» – это дактиль.