Золотым майским утром, в шестой год президентства Келвина Кулиджа, упитанный черноволосый коротыш по имени Герберт Букбайндер, одетый в белую рубашку с синим галстуком и серые бриджи, сидел за партой средней школы № 50 в Бронксе и страдал по причине разбитого сердца. На классной доске перед его глазами были роковые слова:

Миссис Мортимер Горкин.

Учительница 7 «В-1» только что известила своих учеников, что впредь ее не следует называть мисс Вернон. Поворотившись с застенчивой улыбкой к доске, она написала округлыми меловыми буквами свое новое имя, чем вызвала всплеск хихиканья и писка у девочек и незлобивого улюлюканья у мальчиков, и на миг зарделась. Затем взмахом руки миссис Горкин уняла шум. Она развернула карту Африки, скатанную трубкой поверх доски, и теперь класс, освеженный кратким нарушением распорядка, охотно внимал ее рассказу о природных богатствах Конго. Но Герберт никак не мог переключить внимание на каучук, золото, обезьян и слоновую кость – ведь про все это рассказывала потерянная для него Диана Вернон. Слишком больно было ему слышать этот голос. От горестей жизни у мальчика было верное средство – поесть. Еда спасала от любых, даже самых невыносимых мук. Как назло, до обеда оставалось еще полчаса. Его рука осторожно пошарила в парте и легла на коричневый бумажный пакет. Он нащупал знакомые очертания двух свертков (сегодня четверг – бутерброды с салатом и помидорами) и яблоко. Потом рука наткнулась на что-то маленькое, овальное. Опытные, бесшумные пальцы открыли пакет, расправили накрученную вощеную бумагу и достали облупленное крутое яйцо. Не Бог весть какое лакомство без соли и хлеба с маслом, – тем не менее мальчик целиком запихнул яйцо в рот и с мрачной миной на лице стал его пережевывать. Яйцо, как аспирин, притупило боль, однако настроения не поправило. Герберт почувствовал, что щеки у него раздулись, – ну и ладно. Пусть видит! Он ее любимчик, первый ученик в классе, так что, если опозорит его, самой же хуже будет. Расчет был верный. Миссис Горкин заметила, как он ест, но виду не подала.

Пришло время, и раздался желанный звук – обеденный удар гонга возвестил свободу. По кивку миссис Горкин дети, у которых были мнительные мамы, подбежали к плоскому шкафу и вернулись на места в пальто, а герои, встретившие переменчивую майскую погоду без пальто, сидели за партами и упивались своим превосходством. Гонг ударил во второй раз. Ученики послушно встали и пошли к доске строиться парами. Герби направился мимо учительского стола во главе строя. Учительница шепнула:

– Задержись, Герберт.

Притворившись, будто ничего не слыхал, Герби вразвалку вернулся к парте и с деловым видом возился там, пока ребята не вышли.

Без детей классная комната всегда кажется неуютной и раза в три больше. От этого меж двумя оставшимися в ней людьми возникает сладкое чувство товарищества. Многие месяцы Герби Букбайндеру выпадало делить эту радость с мисс Дианой Вернон. Она оставляла его для исполнения почетных обязанностей: убирать книги, наполнять чернильницы, закрывать окна длинной палкой с крючком и задвигать тяжелые, коричневого полотна шторы, а она тем временем в лучах предвечернего солнца расчесывала свои длинные рыжие волосы перед зеркалом, висевшим на дверце ее шкафа, и разговаривала с ним. То был волшебный сон.

Пустой класс оживил в мальчике воспоминания. Когда учительница вернулась, она нашла своего лучшего ученика за партой: он сидел, подперев кулаками подбородок, и смотрел в пустоту.

Предметом страданий юного Букбайндера была стройная женщина лет двадцати семи, с поджатыми губами тонким прямым носиком и густыми рыжими волосами. Смотрела учительница строго – и не только смотрела. Все же она была женщина и потому уязвима для мужских чар – чар Герби и, увы, мистера Мортимера Горкина. Мальчик посмотрел на нее, и ему стало ужасно обидно за себя. По кроткому взгляду учительницы он понял, что она его жалеет и хочет утешить. Герберт сразу решил ни за что не утешаться.

– Герби, – сказала миссис Горкин, подойдя к столу и достав из глубокого ящика жестяную коробку для завтрака, – иди сюда, поговорим, пока я ем.

Мальчик поднялся, подошел к столу и стал, руки по швам, – с видом холодного почтения.

– Так, – сказала учительница, – где твой завтрак? А хочешь, я с тобой поделюсь?

– Я сыт, – ответил Герберт Букбайндер, отводя глаза в сторону доски, где в углу, выведенная золотистым мелом, его фамилия красовалась впереди двух других в списке отличников за апрель. В эту минуту он мстительно поклялся себе стать в мае последним в классе.

– А на географии, – улыбнулась миссис Горкин, – ты чуть не умер от голода… или мне показалось?

Герби воспользовался правами, дарованными Конституцией, и не ответил.

– Ну что случилось, Герби?

– Ничего.

– Нет, случилось.

– Ничего не случилось, миссис Горкин.

Удар попал в цель, учительница покраснела. Обворожительная Диана Вернон, видно, и сама была не рада титулу – миссис Горкин. Эта фамилия еще непривычно резала слух новобрачной.

Герби, – смущенно улыбнулась учительница, – но ведь то, что я теперь миссис Горкин, не помешает нам остаться друзьями, правда?

(Сколько бы ни было лет пострадавшему, одиннадцать или пятьдесят, виновница страданий повадок не меняет.)

– Само собой, – сурово ответил Герби и подтянул штаны.

– Я тебя как-нибудь познакомлю с Морти… то есть с мистером Горкином. Он работает завучем в семьдесят пятой школе. Ты ему наверняка понравишься. Умные юноши ему по душе.

Герби с презрением отверг лесть.

– Само собой, – повторил он.

Женщина, некогда звавшаяся Дианой Вернон, произнесла:

– Герби, подойди поближе.

Мальчик с неохотой повиновался: боком подвинулся к столу и положил на него руку. Учительница накрыла его руку своей. Мальчик отдернул руку.

– Герби, когда тебе исполнится столько же лет, сколько мне сейчас, из тебя вырастет мужчина поинтереснее моего мужа, и в жены ты возьмешь женщину куда красивее меня, и, надеюсь, обязательно приведешь ее сюда и познакомишь нас, хотя я мало надеюсь на это.

Этот монолог Герби посчитал сплошной бессмыслицей, так как был уверен, что ему никогда не будет столько же лет, сколько бывает учителям.

– Само собой, – в очередной раз произнес он. Миссис Горкин развернула бутерброд и, признавая свое поражение, холодно разрешила мальчику удалиться. Тот вернулся к своей парте, схватил пакет с завтраком и выбежал из класса.

Оказавшись за дверью, Букбайндер остановился, гордо расправил плечи и повязал на правую руку желтую повязку, украшенную тремя серебряными звездочками. Затем не спеша направился через пустой коридор к лестнице для мальчиков. Рядовому школьнику закон предписывал в этот час следовать без промедления в столовую или на площадку для игр, – иначе грозила красная карточка за безделье. Но Герберт имел право выбрать в этом огромном доме укромное место для дневной трапезы.

Дело в том, что Герберт принадлежал к числу избранных лиц школьного общества – к начальству. Он был командиром отряда Коммунальных Услуг. Конечно, это вам не грозный Полицейский отряд, члены которого стояли у ворот, у дверей, на поворотах в коридорах и покрикивали: «Ходить парами! Быстрей! Разговоры!» Полицейские могли схватить нарушителя и предъявить ему страшную зеленую карточку, предвещавшую гнев свыше, а отряд Коммунальных Услуг такой власти не имел. Коммунальщики дежурили в разных местах школы, и в их обязанности входило лишь поддерживать чистоту в здании и во дворе. В насмешку полицейские прозвали отряд Помойной командой и не упускали случая позубоскалить насчет разницы между всемогуществом красных повязок и призрачной властью желтых.

Поскольку полицейских набирали из самых высоких и сильных учеников, Герби давно отчаялся заполучить красную повязку и вместо этого вышел в командиры отряда Коммунальных Услуг. Коль не суждено стать гордым волком, рассудил он, так лучше уж быть собакой, но не беспомощной овцой. И правильно рассудил. Командирская должность позволила Герберту ходить под видом проверок куда вздумается. Он мог опаздывать на занятия и беспрепятственно проходить через любые ворота. Став командиром, Герберт перестал получать оранжевые карточки за опоздания, которые преследовали его еще с детского сада. Наконец-то отметка по поведению сдвинулась с четверки с минусом повыше. Пусть невежды ехидно тычут в него пальцами: «Помойный король!» Герби постиг одну из величайших тайн общественной жизни: если ты охраняешь закон, на тебя он не распространяется, – и теперь смаковал плоды своего открытия.

Герби сбежал по гулким железным ступеням на третий этаж. Поравнявшись с дверью актового зала, обитой медными гвоздями поверх коричневой кожи, он подумал, что большой пустынный зал – как раз под его унылое настроение. Герберт толкнул дверь, прошел мимо задних рядов к широкому окну, взобрался на теплый от солнца подоконник и теперь, уже не таясь, открыл пакет с завтраком, сладко вздохнув при этом, впрочем, настолько, насколько позволяло ему это его разбитое сердце.

В это же самое время Герби случайно заметил, как в небольшом окошке вверху двери, с видом на лестницу для девочек, блеснули на солнце чьи-то рыжие завитки. Вытянув шею, он увидел, что завитки принадлежат красивой, хорошо одетой девочке лет одиннадцати.