Вот так, в конце концов, появилась на свет Горка Герби. Еще четыре дня тому назад она была туманной фантазией в детской головке, наивной мечтой о лодке на колесах, летящей с горы. А сейчас, воплотившись в жизнь, она стала главной достопримечательностью женского лагеря. Вверху Элмер принарядил сооружение аркой с надписью, высотой в фут, вырезанной в полукруглом куске картона: «ГОРКА ГЕРБИ», а сзади приладил яркие красные лампочки. В восторге от своего творчества Элмер спешно съездил в город, привез прерыватель тока и подсоединил его к лампочкам. Когда сгустились сумерки и высыпали мальчики и девочки в карнавальных костюмах, приготовленных к Марди-Гра, всем бросилась в глаза вспыхивающая вывеска. Это было первое, что видели гости, подъезжая к лагерю или переходя с мужской территории на женскую. Ничто в «Маниту» не могло сравниться с этим зрелищем. Изобретатели других игр, потех, аттракционов и представлений едва успели залучить первых зрителей, а перед горкой уже выстроилась очередь из двадцати детей и взрослых.
Прямо под аркой стоял Герби, облаченный в матроску и бескозырку Элмера. Бескозырка то и дело норовила сползти на уши, а в матроске вполне мог поместиться еще и Клифф, но все равно матросский костюм был очень кстати. Поначалу Герби зазывал публику: «Подходите, люди, лучше горки вы еще не видали! Скатитесь по рельсам как по маслу, всего за двадцать пять центов, четверть доллара!» – и так далее. Но спустя несколько минут в ожидании своей очереди выстроилось два десятка пассажиров, заплативших деньги, а желающие все прибывали, да еще вокруг стояла целая толпа зрителей, которые громко восхищались горкой, так что зазывала был не нужен, и Герби замолчал.
Остаток вечера изобретатель провел на седьмом небе от счастья. К нему стекались деньги и поздравления. Многие, прокатившись один раз, снова вставали в очередь. Горка работала как часы. Тед и Фелисия сидели в лодке и подгребали к берегу. Клифф и Умный Сэм поднимали лодку наверх, причем с каждым разом это давалось им все легче и легче. Герби собирал плату за проезд и складывал деньги в сигарную коробку, а также набрасывал и сбрасывал швартов, как учил его Элмер. Все четверо упивались успехом своего предприятия, и даже Умный Сэм был настроен миролюбиво и в ответ на поглаживания и похлопывания многочисленных зрителей только благодушно закатывал глаза.
В этот блаженно-радостный час совесть Герби собрала пожитки и отбыла в неизвестном направлении. Менее чем за два часа он собрал пятьдесят долларов. Утром факт изъятия денег из отцовской кассы «в долг» предстояло вычеркнуть из Книги Грехов. Проклятие было предано забвению. Все устроилось. Настойчивость и смекалка восторжествовали. Всевышний милосердно решил, что порой воровство – это не совсем воровство, и приостановил действие восьмой заповеди в отношении Герби Букбайндера. Ах, как все же прекрасно устроен наш мир! Да, ведь еще пришла Люсиль! Герби уже три часа как пребылал на вершине славы и слегка захмелел от похвал и доходов, и тут кто-то робко потянул его за просторный рукав.
– Поздравляю, Герби, – весело пропел голосок.
Мальчик обернулся к красивой рыженькой разбойнице, одетой в драную золотистую рубаху, подпоясанную малиновым кушаком, и короткие черные штаны, тщательно порванные внизу. За поясом у девочки торчал кинжал, а на одном глазу была черная шелковая повязка, зато другой излучал любовь и восхищение за оба глаза. Герби, который накануне решил, что избавился от этой романтической напасти, теперь засомневался. Люсиль, бесподобная Люсиль, подлизывалась к нему, – до чего же это было приятно.
– Привет, Люсиль. Извини, я сейчас…
Он дал сдачу очередной восьмерке пассажиров, садившихся в лодку, и нарочно долго не закрывал сигарную коробку, чтобы Люсиль успела рассмотреть ее обильное серебристо-зеленое содержимое. Затем он с небрежной легкостью сдернул канат, и лодка загромыхала вниз по склону.
– Ух ты, Герби, – потрясенно, благоговейно вымолвила девочка. – И как это ты только додумался? Вот молодец!
– Да тут Элмер Бин с Клиффом все сделали. Не такой уж я гений, – ответил Герби. Он помолчал, бросил на нее взгляд, вернее, прицелился. Потом медленно добавил: – Я даже нырять не умею.
Щеки разбойницы стали тотчас одного цвета с кушаком. Она сорвала повязку с лица, полагая, очевидно, что для предстоящего дела ей понадобятся оба глаза, и с невинной мольбой во взгляде тихо проговорила:
– Герби, прости, что я так плохо поступила с тобой. Знаешь, я с Ленни даже словечка не сказала за весь вечер. Один раз только он пригласил меня покататься на твоей горке, а я ответила, что хочу пойти одна.
Заледенелое сердце Герберта оттаивало под теплыми струями ее приглушенного почти до шепота, мелодичного голоска. Но заставив себя вспомнить перенесенные обиды, спросил равнодушно:
– Хочешь прокатиться?
– Хочу, Герби.
– Ладно. Езжай бесплатно. И можешь сесть без очереди.
На лице девочки промелькнули одно за другим: удивление, скорбь, разочарование, снова скорбь, потом зажглась чарующая улыбка, которая задержалась на несколько мгновений.
– А ты со мной не прокатишься?
– Вот это нет, Люсиль. Видишь, мне приходится вести бухгалтерию.
– А-а. Может, попозже придешь в клуб на танцы? Хочется потанцевать с тобой.
– Может быть.
Люсиль умолкла и смотрела, как Умный Сэм затаскивает лодку наверх. Герби с нарочитым вниманием пересчитывал деньги – набралось уже сто семь долларов, – желая в душе, чтобы Люсиль еще полебезила; но она все молчала.
– Люсиль, а как вообще Мардиграс? Я-то не успел ничего посмотреть.
– Скука. Все говорят, что твоя горка – единственный интересный аттракцион.
– А уроды Йиши?
В ответ девочка презрительно фыркнула.
– А Ленни что придумал?
– Да ну, обрядился в бейсбольную форму с надписью «Нью-йоркские янки», запихнул под рубаху подушку и ходит и говорит всем, что он Бейб Рут. Вот дурак!
Герби молча сравнил это творческое достижение со своим и сделал вывод, что изредка бывают и такие случаи, когда мускулатура не служит безусловным залогом власти над миром. Правда, ему не пришло в голову, что Ленни по крайней мере не крал своей бейсбольной формы.
Лодка со скрипом приползла к исходному пункту. Клифф выпряг Умного Сэма, а Герби тем временем накинул привязь на кол. Потом, под недовольные выкрики нескольких мальчиков и девочек, стоявших в очереди, он учтиво подал Люсиль руку и помог ей забраться в лодку. Фелисия, сидевшая на носу, оглянулась и сказала: «Хм! Снова здорово». Она отбросила весло и вышла из лодки.
– Эй, Флис, ты куда? – спросил Герби.
– Раз у нас тут опять шуры-муры, – огрызнулась, уходя, сестра, – пойду-ка я немного потанцую в клубе.
– Пусть, Герби, – окликнул его с кормы Тед. – Я сам справлюсь. – И действительно справился.
– Спасибо за катание, Герби. Попозже, надеюсь, увидимся, – кротко произнесла Люсиль. Тут нахлынули другие пассажиры и принялись совать мальчику деньги. Люсиль не отрывала от триумфатора боготворящих глаз. Герби было и неловко, и радостно, и тепло на душе, он чувствовал себя на гребне жизни и времени. Он с сожалением освободил канат и пустил рокочущую лодку с очаровательным грузом под гору.
Вскоре после этого по лагерю эхом прокатились три пронзительных свистка дяди Сэнди, означавших конец Марди-Гра. Очередь из полудюжины пассажиров с ворчанием разошлась, – все это были дети, хотевшие прокатиться во второй или в третий раз, за исключением толстой женщины с насупленным белобрысым ребенком из соседней деревни. Пока Тед вытаскивал лодку на берег, а Клифф отводил Умного Сэма в конюшню, Герби еще раз пересчитал выручку. С танцев, радостная и сияющая, пришла Фелисия. Когда вся компания собралась под вспыхивающей вывеской, Герби весело объявил, какой доход принесли их труды: сто тринадцать долларов и пятьдесят центов.
– Елки зеленые, да мы же богачи, – восхитился Тед.
– Как поделим? – спросила Фелисия.
– Прежде всего я должен вернуть семьдесят пять долларов за… материалы, – сказал Герби. Остальные кивнули. – Остается почти сорок, то есть каждому по десятке.
Из темноты возник улыбающийся до ушей мистер Гаусс. Он нес штук пять сигарных коробок, вроде той, что была в руках у Герби.
– Так, так, золотоискатели, – проговорил он бодро. – Давай сюда коробку, Герби. Спрячу ее на ночь в сейф. Я собрал коробки у всех ребят, которые выручили более или менее много денег.
– Ой, спасибо, мистер Гаусс, – сказал Герби, покрепче прижимая свою коробку к боку. – Я сам ее посторожу.
– Глупости, мой мальчик. Не стоит, знаешь ли, искушать воришек. – Директор с силой ухватился за коробку и выцарапал ее из рук Герби. – Ты заработал столько денег, что их можно хранить только в сейфе. Утром я первым делом пошлю за тобой и верну деньги. Поздравляю всех! – С этими словами ходячий сейф двинулся в сторону дома для гостей.
– Плакали наши денежки, – проворчал Тед достаточно громко, чтобы его услышал хозяин лагеря, однако мистер Гаусс невозмутимо удалился прочь.
– Да брось ты, – возразил Герби. – Не возьмет же он деньги себе.
– Не посмеет! – поддержала его Фелисия. Клифф сказал:
– Даже мистер Гаусс не способен на такую подлость. Хоть сколько-нибудь вернет.
– Ну-ну, – проговорил Тед. – Я уже давно ошиваюсь в этом лагере. Если мы еще увидим из своих денежек хоть пятак – это будет чудо.
– Он обязан вернуть мне семьдесят пять долларов за материалы, – воскликнул Герби. – Я взял их взаймы.
– Не мелите чушь, – возмутилась Фелисия. – Что вы такое болтаете? Да он обязан вернуть нам все. Вы так рассуждаете, как будто тут есть какие-то сомнения. Что он, грабитель? Это не его деньги, а наши. Какое право он имеет присвоить хотя бы цент из этих денег?
Тед покосился на девчонку по-петушиному, одним глазом.
– Я шестой год в «Маниту», – сказал он. – В коробке – деньги. Рядом – мистер Гаусс. Между ними – только крышка. Крышка его не остановит… Да ладно, мне все равно понравилось. – Он пожал плечами. – Никогда еще в этой чертовой дыре не было так интересно. Спасибо, Герб, что взял в компанию.
– Да все ты выдумываешь, Тед, – начал было Герби, но тут горн протрубил «отбой», и на этой безрадостной реплике Теда ребята вынуждены были расстаться.
Спустя несколько минут в Тринадцатой хижине мальчики в пижамах сидели на кроватях, поджидая, когда дядя Сэнди объявит имя «Капитана на день».
– Герб, кого ты собираешься назначить дядей Сэнди? – почтительно обратился к нему Ленни.
– Ты даешь, Ленни, я еще не победил.
– Победил. Больше побеждать некому.
Остальные хором выразили согласие. Теперь они гордились Герби. Через оконные ставни долетали поздравления мальчишек из других хижин.
– Все-таки давайте лучше дождемся объявления, – заметил Герби.
Дядя Сид сказал:
– Я горжусь тобой, Герби, в самом деле. Ты все сделал потрясающе. У тебя большое будущее. – Он жадно затянулся недозволенной сигаретой, спрятанной в кулак. Дядя Сид, бедняга, всерьез нервничал и болел душой за Герби. Странная вещь происходит с этими замученными взрослыми и полувзрослыми, которых зовут вожатыми. Погружаясь в детский мир ради нескольких долларов и лета в деревне, они начинают воспринимать происходящее в этом странном мире без малейшей улыбки. Вообще-то все, к чему люди относятся серьезно во взрослой жизни, редко бывает важнее, да и по сути мало отличается от того, что волновало мальчишек в «Маниту»: стремление к успеху, соперничество группировок, погоня за удовольствиями, поиск лазеек в досадных правилах; где те взрослые, чьи годы протекают иначе?
Из темноты за окнами донесся безошибочно узнаваемый предупредительный свисток дяди Сэнди и разом оборвал все разговоры. Его голос загудел в мегафоне.
– Слушайте объявление, которого вы все ждете. Членам жюри – тете Тилли, Капитану и мне – пришлось поломать голову, чтобы выбрать самого достойного из множества талантливых участников конкурса, особенно из двоих – вы знаете их. Капитаном на день объявляется… – за долгой, мучительной паузой последовала скороговорка, – Йиши Гейблсон за свой номер «Уродцы»; особо отмечен Герби Букбайндер за свою великолепную горку. Все!
Но это было далеко не все. Крики из всех хижин на Общей улице взорвали ночь:
– У-ууу!
– Надули!
– Обдурили!
– Генерал Помойкин победил!
– Жухалы!
Свисток зло просвистел несколько раз и угомонил галдеж.
– А ну прекратить! – гаркнул старший вожатый. – Вы пока что в лагере, а не дома. Мы поступаем не по вашему хотению, а как считаем нужным!
Это было провокационное заявление, от которого дядя Сэнди мог бы и воздержаться. Но уж больно он рассердился, да и, по правде говоря, чувствовал за собой вину, поэтому и допустил промах.
– Вот как!
– У-УУУ!
– А-ааа!
– Уж этого мы точно не хотели!
– И никогда не захотим!
– Подвесить дядю Гуся на дикой яблоне!
Эти и четыре десятка других дерзостей вылетело наружу. Опешив и растерявшись, дядя Сэнди отступил в свою палатку. Тем временем в Тринадцатой хижине Тед спрыгнул с кровати и выхватил из походного мешка железную миску и ложку.
– Не боись, генерал, – проскрежетал он в сторону раздавленного, мертвенно-бледного Герби. – Это Гусю даром не пройдет.
– Тед! Вернись сейчас же! – воскликнул дядя Сид, но Тед уже вышел из домика и маршировал по Общей улице, отбивая ритм на миске и выкрикивая: «Да-ешь Герби! Да-ешь Герби!» Этой искры оказалось достаточно. В мгновение ока на улицу высыпало двадцать мальчишек, колотивших во всевозможные ударные инструменты – тут были и стакан, и барабан, и фляга, и даже таз – и скандировавших: «Да-ешь Герби! Да-ешь Герби!» Вожатые были бессильны остановить взрыв возмущения, да и не очень-то старались. К тому времени, как ревущая толпа мальчишек в пижамах достигла палатки дяди Сэнди, она вобрала в себя почти весь лагерь. Мальчишки топтались под большой белой лампой, подвешенной на столбе в конце улицы, и так горланили и шумели, что распугали тучу мошкары, порхавшей над ними.
В душной желтой палатке сидели сумрачные мистер Гаусс и двое старших вожатых.
– Сэнди, спрашиваю еще раз, – нарушил молчание хозяин лагеря, – вы намерены восстановить дисциплину?
– Капитан, я же не могу один. Вожатым следовало пресечь это в зародыше. Вероятно, они относятся к этому так же, как я, а я…
В палатку влетел верзила Йиши Гейблсон, и там стало негде повернуться.
– Дядя Сэнди, мистер Гаусс, не делайте этого со мной. Ребята мне там чуть не накостыляли. Вы же сами знаете, что тот малыш победил! – выпалил, захлебываясь, взбудораженный старшеклассник.
– Оставь, Йиши, ты как маленький, – одернул его мистер Гаусс. – Ты превосходно сыграл уродов. И вообще, тебе хорошо известно, что ученика среднего класса нельзя назначить Капитаном. Это слишком рискованно.
– Так об этом надо было подумать перед тем, как объявлять конкурс. Надо было сказать, что конкурс только для старшеклассников. А теперь поздно менять правила, мистер Гаусс. Тот парень победил, и вы сами это знаете. Делайте что хотите, а я у вас Капитаном не буду! Не хочу жульничать!
Он выскочил из палатки, и трое судей услышали, как его зычный голос перекрыл гомон, которым было встречено его появление: «Я сказал им! Я сказал, что отказываюсь!» При этих словах улюлюканье сменилось одобрительным гулом, переросшим затем в мощное: «Да-ешь Герби! Да-ешь Герби!»
– Мне кажется, мистер Гаусс, – сказал дядя Сэнди, протирая носовым платком толстые стекла своих очков и с ударением произнеся фамилию хозяина лагеря, – мы стоим перед выбором: либо отменить День лагеря, либо назначить Капитаном Герби Букбайндера.
– Вздор. Поспят и наутро все забудут. Дадим на обед мороженое, – заявил мистер Гаусс.
– Если хотите знать мое мнение, – недовольно проговорила тетя Тилли, – этот мальчик, без сомнения, победил. Я просто пошла на поводу у Капитана, который считает, что руководить лагерем должен мальчик постарше.
– У нас уже нет мальчика постарше, – заметил дядя Сэнди.
«Да-ешь Герби! Да-ешь Герби!» – гремело снаружи с неослабевающей силой под стук, треск, звяканье и топот.
Мистер Гаусс перевел взгляд с одного старшего вожатого на другого. Он увидел два явно враждебных лица.
– Ввиду того что вы, на чью поддержку я вправе рассчитывать, не поддерживаете меня, – сказал он, – мне не остается ничего иного, как отказаться от единственно разумного решения. Поступайте как угодно, дядя Сэнди, под вашу ответственность. Мне больше нечего сказать.
– Так отменим День лагеря, сэр, или объявим Капитаном Герби?
– Мне нечего больше сказать.
Дядя Сэнди вышел из палатки. Толпа мальчишек почуяла новость, и хор смолк. Старший вожатый прищуренно оглядел странную картину, которую являли собой его беспорядочно сбившиеся в кучу воспитанники, одетые ко сну. В центре над сборищем возвышался в одних белых трусах Герби Букбайндер, примостившийся на плечах Йиши и еще троих старшеклассников. При виде такого возвеличивания толстяка дядю Сэнди разобрал смех.
– Спускайся, Герби, ты победил! Ты – Капитан! – крикнул вожатый и продолжал весело хохотать во все горло.
Толпа взревела от радости. Хотя дети не знали о разговоре в палатке, по тону дяди Сэнди они догадались, что перемена решения ему мила так же, как и им, и они обступили его, жали ему руку и ласково тыкали кулаками. Четверо старшеклассников, державших Герби, пустились в пляс и несколько раз чуть было не уронили героя вечера. На бывшего генерала Помойкина со всех сторон сыпались поздравления, добрые пожелания, изливалось восхищение, и называли его только по имени.
Ни при каких иных обстоятельствах он не мог бы удостоиться столь громкой славы, превзошедшей все, чего когда-либо добивались Ленни и Йиши за свои спортивные подвиги. Маленький Герби стал символом непокорности мистеру Гауссу, а благодаря его победе каждый мальчишка ощутил, будто ярмо сброшено и с его шеи. Успех этот, слов нет, был кратковременным – назавтра тяжкие правила и указы Гаусса утвердятся с прежней непоколебимостью, – но однажды, хотя бы однажды, дядю Гуся заставили отступить. «Герби ура! Герби ура!» – торжествовали мальчишки, вкладывая в это всю душу и всю силу своих легких.
А Герби, подпрыгивая и раскачиваясь на ненадежном троне в сиянии фонаря, среди снующих насекомых, окруженный десятками дружелюбных лиц, с обожанием глядящих на него снизу, полуоглохший от приветствий и восхвалений, чувствовал на щеках теплые слезы радости и трепетного удивления. Ни в одной из его многочисленных грез о славе не было ему так сладостно, как теперь. «Нет человека, для которого не наступил бы его час, и нет вещи, которая не имела бы своего места». Для генерала Помойкина, толстого, неповоротливого, презираемого, наступил, наконец, звездный час.