Спустя несколько минут в комнату Герби пришла миссис Букбайндер. Ее сын, переодетый в чистейшую желтую пижаму, лежал на кровати ничком. Она тихонько присела рядом и погладила его по плечу со словами: «Герби, что случилось?»

Мальчик перевернулся и сел. Глаза его были сухи, но взгляд выражал отчаяние.

– Что случилось? Ты даешь, мам, ну и вопросик.

– Да не пошлют тебя в исправительную колонию, сынок. Мистер Гласс большой человек. Он пойдет в полицию и все им объяснит. Ничего тебе не будет.

– Ага. Может, и не будет. – Герби подтянул коленки, облокотился на них и уткнул подбородок в ладони. – Но ведь я же украл, верно?

– Герби, а куда подевалась записка?

– Какая записка?

– Ну та, что ты собирался оставить в сейфе, с обещанием вернуть деньги. Ты правда написал такую записку или это вранье?

– Конечно, написал, – возмутился Герби. – И оставил бы, если б мистер Кригер и мистер Пауэрс тогда не вернулись так скоро. Очень уж быстро они выпили свой кофе, – вот что я скажу.

– Ну и где она теперь?

– Кто ее знает. Лежала в каком-то кармане костюма. Небось так и лежит.

Миссис Букбайндер поднялась и поискала в карманах пиджака.

– Это еще что? – спросила она, доставая картонную коробочку.

– Фу ты! Наверно, сдохла! – Герби подскочил, схватил коробочку и открыл ее. Ящерица пошевелилась. Он взял розовенькую рептилию за хвост и посадил ее на кровать. Напуганная неожиданной переменой, ящерица замерла и только мерно раздувала и втягивала зоб. Герби лег рядом и принялся разглядывать ее. Тем временем миссис Букбайндер, ворча по поводу нечисти, которую мальчишки таскают домой, обследовала карманы Гербиных штанов. Из заднего кармана она извлекла скомканный желтый листок.

– Это она, – поднял глаза Герби, заслышав бумажный хруст. Миссис Букбайндер развернула листок, разгладила и прочитала:

МЫ ИЗРЕЧНОЙ ШАЦ ШАЙКИ И 1 ИЗ НАШИХ НАДО НА ДЕЛО 50 ДОЛЛАРОВ ПОЭТОМУ МЫ БЕРЕМ В ДОЛГ А НЕ КРАДЕМ 50 ДОЛЛАРОВ ИЗ ВАШЕГО СЕЙФА. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ВЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОЛУЧИТЕ СВОИ 50 ДОЛЛАРОВ НАЗАД ПО ПОЧТЕ. НЕВЗДУМАЙТЕ ЗВОНИТЬ В ПОЛИЦИЮ ПОТОМУ ЧТО ВЫ ПОЛУЧИТЕ 50 ДОЛЛАРОВ НАЗАД

С ПРОЦЕНТАМИ ЭТО БУДЕТ 75 ДОЛЛАРОВ.

Речная шайка.

Когда мать усвоила содержание этого интересного документа, она подбежала к Герби и объятиями и поцелуями прервала его зоологические занятия.

– Благослови тебя Бог, сыночек. Ты хотел как лучше.

– Ага, – молвил Герби, терпеливо снося нежности.

– А почему ты подписал ее «Речная шайка»?

– А как мне было подписывать? – глухо ответил Герби, так как его лицо было прижато к материнской груди. – Своим именем, что ли? Просто я хотел написать папе, что ему вернут деньги.

– Конечно, правильно. Во всем виноват этот гадкий мистер Гаусс. Никогда больше не отправлю тебя в его противный лагерь.

Герби вовремя вырвался из ее рук и успел спасти ящерицу, которая чуть было не кувыркнулась с кровати. Он бережно посадил животное на середину покрывала.

– Где папа? – боязливо спросил он.

– Еще занят с ними. – Мать снова присела на кровать.

– Мам, а у папы нет тридцати тысяч, чтобы откупиться от этого противного мистера Пауэрса?

– Тсс, разве это твоего ума дело? Что ты смыслишь в деньгах? Хватит совать нос в папины дела, целее будешь… Слушай, ты вот что мне скажи…

– А мистер Пауэрс еще здесь? Мам, что происходит? Ну мне же интересно…

– Мистер Гласс в кухне говорит по телефону, не знаю с кем. Тебя это не касается. Я хотела спросить, Герби, это… ты правда… не знаю, как сказать. Ты неравнодушен к этой Люсиль Гласс?

Герби едва заметно кивнул. Он гладил ящерицу пальцем по спинке.

– Ты не считаешь, что тебе рановато… интересоваться девочками?

Снова кивок, еще менее различимый.

– Пойми меня правильно, я ничего не имею против Люсиль. Милая девочка, хотя и очень избалованная. И потом, должна сказать, она не кажется мне хорошенькой. Но ты, вероятно, другого мнения.

Слабое движение головы: то ли кивок, то ли колебание от глубокого вздоха.

– Ничего дурного тут в общем-то нет. Надо только понимать, что все это ровным счетом ничего не значит и через две недели вы и думать об этом забудете.

Герби и ящерица замерли в одинаково неподвижных позах.

– Ты ведь это понимаешь, правда?

Герби поймал себя на том, что желает, чтобы мама отправилась на рынок, в кино или еще куда-нибудь, только бы она немедленно вышла из комнаты.

– Говорю это для твоей же пользы, сынок. А главное, Люсиль не подходит тебе по возрасту. Когда тебе будет шестнадцать с половиной, ей уже исполнится шестнадцать. Мальчик в таком возрасте еще ребенок. А шестнадцатилетняя девушка может выйти замуж.

Герби взял ящерицу на ладонь и так и впился в нее глазами.

– Ну, Герби, что скажешь?

Мальчик издал монотонное мычание, начисто лишенное какого-либо смысла.

– Хорошо, – поспешно отозвалась мать. – Рада, что ты согласен со мной. Ты разумный мальчик.

Она принялась гладить Герби по голове. Он остался безучастен к ласке и сосредоточил все внимание на ящерице. Вдохнув снова воздуху и увидав свет, животное оживилось. Оно семенило по ладошке мальчика и старалось вскарабкаться по согнутым пальцам. Герби стало жаль розовое, с золотистыми пятнышками существо, которому явно было не место в тесной бронксовской спальне. Ящерица напомнила о широком ясном поднебесье «Маниту», о полях, озере и замшелых камнях на берегу, где мальчик изловил эту живую памятку. До чего тесной и маленькой показалась Герби их квартира, да и улица за окном! Словно весь город наполовину ужался за лето.

– Выпущу-ка я тебя на пустырь, – сказал Герби ящерице. – Зря только тащил сюда.

Дверь в комнату распахнулась настежь. На пороге стоял мистер Букбайндер. Мать тотчас поднялась и встала между отцом и мальчиком.

– А где все? – спросила она.

– Ушли. Долю Пауэрса выкупил Гласс. У нас новый компаньон.

Новый оборот дела ошеломил миссис Букбайндер.

– Гласс! – вырвалось у нее.

– Он пятнадцать минут говорил по телефону с женой, объяснял ей суть предложения. Не волнуйся, он умный человек. Тридцать тысяч за долю Пауэрса! Уж кто-кто, а юристы чуют свою выгоду.

– А… а голубая бумага?

– Гласс признал ее. Он собирается оформить ее, как положено. Джентльмен, всегда вел себя порядочно. С Пауэрсом покончено… скатертью дорожка.

Мать оправилась от неожиданности и ухватилась за потрясающую новость в своих материнских целях.

– Так, значит, все устроилось замечательно! Поздравляю, Джейк! Чего же мы ждем? Идемте все в ресторан и отпразднуем!

Выражение отцовского лица переменилось.

– И этот парень тоже? – спросил он таким тоном, что Герби съежился.

– А почему нет? Взгляни на это письмо. Он хотел как лучше, папочка, не сомневайся. Разве он уже не наказан, разве не довел себя переживаниями до полусмерти?

Она протянула мужу записку «речной шайки». Мистер Букбайндер прочитал ее, скомкал и бросил в угол.

– Оставь нас наедине.

– Папочка, сильно не бей! Он хотел как лучше.

– Оставь нас наедине.

– Иди, мам, оставь нас вдвоем, – продребезжал с кровати Герби.

– Папочка, помни, что он всего лишь маленький мальчик. Помни!

Мать неохотно вышла из комнаты. Мистер Букбайндер притворил дверь и задал Герби в меру крепкую взбучку. Начав с разминочных тумаков и оплеух, он вскоре взялся за дело основательно: сел на кровать, перекинул сьгна через колени и звонкими шлепками с оттяжкой принялся охаживать его по мягкому месту. Все это он проделывал молча. Герби вознамерился было «принять наказание, как мужчина», но в разгар порки дал слабину и остаток ее принял, как ребенок, с воплями, сотрясавшими стены. Хотя мать и назвала его маленьким мальчиком, для подобного наказания он был великоват и на коленях у отца выглядел неуклюже. Однако мистер Букбайндер вполне справился. Миссис Букбайндер стояла под дверью, дрожа как осиновый лист и болезненно морщась при каждом звуке, сопровождавшем очередное соприкосновение ладони с филейной частью драгоценного сыночка. Минуты через две у нее лопнуло терпение. Она ворвалась в комнату с причитаниями: «Хватит уже, хватит! Тебе что надо, убить его?»

– От шлепков еще никто не умирал, – ответил запыхавшийся отец, однако нарастающими по звучности затрещинами пониже спины подвел наказание к финалу. На удивление заботливо он перекатил мальчика обратно на кровать и вышел со словами: «Теперь может одеться, если хочет».

Герби сразу воспользовался этим разрешением. Мама засуетилась с его одеждой, стараясь смягчить действие, произведенное взбучкой, и одевание затянулось, пока мальчик, наконец, не выдержал: «Фу ты, мам, я ж не покалеченный. Могу и сам одеться». Такая неблагодарность обидела ее, и она оставила мальчика в покое. Не поняла, что сын даже рад колотушкам. Они выбили из него чувство вины. Не доискиваясь до причин, Герби нутром чуял, что опасность исправительной колонии миновала. Строгости отца он боялся, но верил в его справедливость и знал: грози ему тюрьма, Джейкоб Букбайндер не стал бы добавлять к этому порку. Неприятно, конечно, подставлять бока под шлепки, однако провести пять лет за решеткой куда как хуже. Пока Герби одевался, у него быстро поправилось настроение.

Он заправлял под воротник яркий желто-красный галстук, как вдруг из соседней комнаты донесся голос отца:

– Мамочка, давай сегодня поужинаем у Голдена.

– Папочка, но у меня же ростбиф.

– Ты же сама сказала, надо отпраздновать. По-моему, ты права.

Наступила заминка. Потом мамин голос неуверенно спросил:

– Герби тоже пойдет?

– Конечно, пойдет. Не станем же мы обращаться с ним, как с преступником, пока ему не минет двадцать один год, правда?

Герби состроил перед зеркалом рожицу, но тут в комнату вошел отец, и он тотчас принял серьезный вид.

– Ты что так долго одеваешься?

– Я уже, пап. – Герби стремительно завязал галстук.

– Давай прогуляемся.

– Давай, пап. – Герби огляделся вокруг и поднял с полу ящерицу. – Можно я это чудо занесу на пустырь? Плохо ей в квартире сидеть.

Отец кивнул. Сопровождаемый сыном, у входной двери мистер Букбайндер окликнул:

– Мамочка! Бери Фелисию, и в шесть встречаемся у Голдена.

– Чудно, чудно, чудно! – Каждое «чудно» было подчеркнуто шумом выдвигаемых ящиков и открываемых шкафов: миссис Букбайндер спешила переменить наряд к ужину на людях.

Отец и сын молча прошли квартал по улице Гомера в направлении пустырей.

– Ну, – спросил Джейкоб Букбайндер, когда они переходили улицу Сервантеса, – как ты отнесся к взбучке?

– По заслугам, – покорно ответил Герби.

– Почему?

– Своровал же.

– Но ведь ты собирался оставить ту записку, что показала мне мама. Разве она не меняет дела?

– Я думал, меняет, а по правде – нет.

– Отчего же?

Они начали взбираться по крутым шершавым камням на пустырь. Выбрались наверх, а Герби так и не нашел ответа на последний вопрос. Пустырь зарос пыльными сорняками, доходившими Герберту почти до пояса, с разрозненными пятнами стойких осенних полевых цветов: синих, желтых, белых. Из зарослей торчали макушки валунов. Мальчик благодарно втянул густой сладковатый запах знакомой бронксовской растительности. Пустырь был не такой красивый, как поле в Беркшире, но он был родной.

– Не знаю, пап. Но записка дела не меняет.

Ящерица заюлила у него в ладони, словно почуяла близость свободы. Герби остановился и дал ей спрыгнуть со своей руки в зелень. Глазом моргнуть не успел, а ее и след простыл.

– Пока, лагерь «Маниту», – молвил Герби.

– Герби, ты, наверно, любишь гулять на этих пустырях.

– Ага. Это мое самое любимое место.

Отец взял его за руку и подвел к валуну; они сели.

– На родине, мальчишкой, я целыми днями пропадал в полях. Очень это любил.

Герби попробовал представить себе отца мальчишкой, но это оказалось невозможно. Джейкоб Букбайндер застыл в своем нынешнем облике, как Джордж Вашингтон на портрете Стюарта, что был развешан по классам в школе.

Снизу в их уединение вплывал приглушенный расстоянием шум города.

– Скажи, Герби, в чем же загвоздка с этим письмом.

– Ну… я своровал, значит, поступил плохо, так?

– Так.

– И только пообещал потом исправить этот поступок.

Отец так посмотрел на него, точно вот-вот улыбнется. Впервые со дня приезда из лагеря Герби увидел в отцовских глазах искорку радости. Вдохновленный, он продолжал, запинаясь:

– А… а штука вся в том, что откуда мне было знать наверняка, что у меня получится исправить свой поступок? Видишь, как обернулось. Мистер Гаусс меня облапошил.

Джейкоб Букбайндер кивнул. Он улыбнулся, и много морщин разгладилось на его утомленном лице.

– Что же из этого следует, Герби?

Отец уже не раз проводил с Герби такие воспитательные беседы. Тот знал, что сейчас от него требуется лаконично подвести итог. Мгновение он подыскивал слова, потом сказал:

– Видно… видно, поступать дурно и думать, мол, потом исправлю, все равно нельзя.

Отец одной рукой обнял мальчика за плечи, прижал к себе и тотчас встал. Одно неприметное движение – а у Герби будто выросли крылья.

– Идем к Голдену, – только и промолвил отец.

Согласитесь, для одиннадцатилетнего мальчика Герби неплохо сформулировал полученный урок. «Цель не оправдывает средств». Если учесть, что человечество с начала своей истории пытается усвоить этот урок и ныне стоит в углу в постыдном дурацком колпаке за нерадивость в учении, вероятно, мы имеем право сказать, что наш мальчик, осознав ошибку, заслужил некоторого смягчения своей участи.

Итак, Букбайндеры отправились к Голдену на свидание с женской половиной своего семейства. Фелисия ослепительная в новом алом платье, шелковых чулках туфлях-лодочках, подрумяненная, не принимала участия в оживленном разговоре за ужином. А все потому, что днем получила письмо, которое сочинил в поезде Йиши Гейблсон, и теперь витала в любовных облаках. Это послание, разумеется, было надежно укрыто от глаз родных, однако девочка милостиво шепнула Герби, что в письме есть собственные стихи автора. Читатель, скорее всего, удовлетворится первым двустишием и не станет требовать продолжения:

Что же до Герби, из своих приключений он извлек не один урок. Вместо вареной трески наш гурман заказал бифштекс. И из осторожности съел всего четыре пирожных.