Я решил, что нахожусь в форпике: не то чтобы меня снова отнесли туда, а просто я и не выходил оттуда. Я лежал в темноте, все тело у меня ныло от боли, и в голове было пусто.

Через несколько минут до меня дошло, что я лежу на кровати, а не на канатной бухте, но поначалу я подумал, что кровать стоит в больничной палате. В окно струился лунный свет, и я увидел, что окно имеет арочные очертания; похоже, я находился не в форпике и не в больнице, но я не знал, да и не хотел знать, где именно.

Спустя долгое время я попытался встать с постели. Наверное, я хотел выглянуть за дверь и посмотреть, что там за ней. Но я упал.

Потом я снова очнулся в постели, и теперь комната казалась залитой солнечным светом. На самом деле там было довольно темно, как и во всех остальных помещениях, но прямо в окно било солнце, и оттого комната показалась мне светлой. На маленьком столике у кровати стоял кубок, при виде которого я вспомнил кубок, найденный на острове Глас. Некогда он содержал отравленный напиток, и потому я побоялся пить из кубка, оставленного у моей постели.

Через несколько минут я почуял запах пива, но прошло много времени, прежде чем я сел и отпил несколько глотков. Пиво было не холодным и даже не прохладным, но мне понравилось; на столике также стоял поднос (вернее, большая деревянная тарелка, на которой режут хлеб) с хлебом, мясом и сыром. При одной мысли о еде меня затошнило, но я допил пиво, откинулся на подушку и снова заснул.

Когда я открыл глаза, мне показалось, что спал я долго, но я не знал, сколько часов. В комнате опять царил полумрак. Вскоре вошла женщина в фартуке и заговорила со мной. Я не понимал ни слова и даже не обращал на нее внимания. Она принялась менять мне повязки и сказала:

– Я принесла вам еды, сэр. Вы в состоянии поесть немного?

Я сказал, что у меня уже есть еда. На самом деле – прошептал. Я не хотел говорить шепотом, но так получилось.

– Эта? О, она уже вся засохла, сэр. Я отдам это собакам. Я принесла вам свеженького – вкусного горячего бульона.

Она попыталась приподнять меня с подушек, но я не позволил. Превозмогая боль, я сел сам и отобрал у нее ложку, но позволил ей держать передо мной миску, покуда ел.

– Знаете, вы быстро идете на поправку, сэр. Говорят, бедный сэр Хермад умрет, у него переломаны все ребра. На кухне уже делают ставки, сэр.

– Меня зовут сэр Эйбел. Если ты действительно хочешь услужить мне, называй меня «сэр Эйбел».

Она быстро вскочила с постели и присела в глубоком реверансе на местный манер.

– Да, сэр Эйбел. Я не хотела обидеть вас, сэр Эйбел.

От одного звука своего имени я почувствовал себя лучше.

– Конечно, я не обиделся, – сказал я. – Сядь. Как тебя зовут?

– Модгуда, сэр Эйбел.

– Я все еще нахожусь в замке герцога Мардера, Модгуда?

– Да, сэр. В замке Ширвол, сэр Эйбел. Только вы находитесь в башне мастера Агра. Мастер Агр единственный, кто занимает здесь целую башню, если не считать ее светлости. Она тоже занимает целую башню, так называемую Башню Герцогини, сэр Эйбел. Только она далеко отсюда, ее даже не видно из вашего окна. А мы с вами сейчас находимся в Башне Гофмейстера: мастер Агр приказал своим людям отнести вас сюда, поскольку вас здорово отдубасили пикой, которую вы сломали, – так я слышала. Вот где вы находитесь.

Я кивнул и обнаружил, что моя голова решительно не желает кивать.

– Если мы находимся в башне мастера Агра, значит он твой босс.

Модгуда не поняла, и мне пришлось объяснить значение последнего слова. Тогда она сказала:

– Да, так и есть, сэр Эйбел… сэр.

Я улыбнулся, и это было совсем не больно.

– Эй, брось! Чего ты боишься сказать?

– Ну, вы же рыцарь, сэр.

– Верно, – сказал я.

– А вы, рыцари, недолюбливаете моего хозяина, поскольку вам приходится выполнять его распоряжения, хотя сам он не рыцарь. И не барон, и вообще не знатная особа, сэр Эйбел. Но он второй человек после герцога, и потому вам приходится ему подчиняться.

– Здесь ты страшно заблуждаешься, – сказал я. – Я ничего не имею против мастера Агра. Ровным счетом ничего.

– Знаете, именно это я и собиралась сказать, сэр. У вас нет причин для неприязни, потому что они повалили вас на землю и уже выхватили мечи, чтобы убить вас. Только сэр Воддет не хотел вас убивать, сэр. И оруженосец Йонд – он служит сэру Воддету, сэр. Он, оруженосец Йонд, упал прямо на вас и прикрыл своим телом, сэр, и тут как раз подоспели стражники моего господина, которых он вызвал, когда им с мастером Тоупом не удалось остановить драку, и они пырнули мастера Тоупа, сэр. Так вот, значит, прибежали стражники, а потом…

– Погоди минутку. Ты сказала, что мастера Тоупа ударили мечом? Стражники мастера Агра?

– О нет, сэр Эйбел! – Она уставилась на меня с потрясенным лицом. – Мастер Агр никогда не отдал бы такого приказа. Нет, наверное, один из рыцарей или один из оруженосцев. Потом в драку ввязались еще несколько оруженосцев, так что это мог быть один из них. Так или иначе, мастер Агр и мастер Тоуп пытались защитить вас от рыцарей, как оруженосец Йонд. Вот тут-то мастера Тоупа и пырнули, сэр Эйбел, когда он, вместе с мастером Агром, пытался вам помочь. И наконец стражники спасли вас. У меня кружилась голова.

– Мастер Тоуп умер?

– Нет, сэр. Но он тяжело ранен, сэр Эйбел. Так говорят.

– Я должен увидеться с ним, Модгуда, он же получил ранение, пытаясь защитить меня.

– Да, сэр. Только вам нельзя вставать с постели в ближайшее время, сэр Эйбел. – Женщина поднялась и снова сделала реверанс. – Я уверена, он будет рад видеть вас, сэр, и я провожу вас к нему, когда вы немного оправитесь, сэр.

Я задумался – в частности, о том, что, вполне возможно, мне придется провести в постели еще не один день.

– Ты можешь передать пару слов одному человеку в городе?

– Я попробую, сэр, или отправлю мальчика-посыльного.

– Хорошо. У меня есть слуга по имени Поук. Мы с ним остановились в одном трактире в Форсетти. Там на вывеске нарисованы бутылка и морская ракушка. Ты знаешь, где это находится?

– Да, сэр Эйбел. Трактир «Пиво с устрицами», сэр.

– Спасибо. Пожалуйста, скажи Поуку, что я ранен и нахожусь в замке Ширвол.

– Слушаюсь, сэр. Я могу идти, сэр Эйбел? А то меня скоро хватятся.

Я махнул рукой, и она торопливо вышла из комнаты.

Потом я съел немного хлеба и кусочек сыру, не зная, придется ли мне пожалеть об этом. Я допил остатки пива и снова лег спать, чувствуя сильное головокружение.

Во сне мы с Гарсегом находились в тронном зале Башни Глас. На троне восседал большой голубой дракон, который при виде нас зашипел и открыл пасть, как Сетр в Муспеле; а в пасти я увидел лицо Гарсега. Я повернулся к Гарсегу, чтобы посмотреть, увидел ли он тоже свое лицо там, но рядом со мной стоял вовсе не Гарсег. А Бертольд Храбрый.

Я проснулся от холода и на сей раз сумел добраться до окна. Закрыть его было нельзя: оно представляло собой просто отверстие в стене. За окном носились летучие мыши – более крупные, чем у нас в Америке. Они охотились на насекомых, как обычно делают летучие мыши: камнем падая вниз, резко взмывая вверх и все такое прочее и издавая тонкий писк, еле различимый для человеческого уха. Мне показалось, что высоко в небе на фоне луны промелькнули химеры.

С другой стороны от кровати находился маленький камин, только дров не было, и за неимением кремня и огнива я в любом случае не мог бы его затопить. Я решил назавтра попросить Модгуду обеспечить меня всем необходимым для растопки камина – или Поука, когда он придет. Потом я снова лег в постель и зарылся под одеяла, надеясь не увидеть больше снов, подобных последнему.

– Господин! Господин!

На сей раз я оказался на острове Глас. Я огляделся по сторонам и увидел множество деревьев, цветов и птиц.

– Господин?!

Однако никаких колючих апельсинов там не росло. Я хотел отыскать свое дерево, чтобы оно поблагодарило меня за то, что я его посадил, но я знал, что оно не услышит меня, и в любом случае колючих апельсинов я там не увидел. Зато увидел больших красных змей. Они обвивались вокруг моих ног, но я ничего не имел против, поскольку ноги у меня замерзли, а змеи были горячими.

– Укусите меня, господин! Укусите и поцелуйте укус – и поцелуй исцелит вас.

Я мгновенно проснулся. В комнате было совсем темно. В постели со мной лежала страшно худая женщина, тесно сплетавшая свои ноги с моими и державшая меня за место, которого никто не должен даже видеть. Руками она держала меня за голову и прижимала мой рот к своей шее.

– Пейте! Пейте!

Еще одна обняла меня – и только тогда до меня дошло, что женщин две.

Я совершенно не собирался никого кусать. Я говорю чистую правду, клянусь. Но, поддавшись внезапному, непреодолимому порыву, я укусил.

Примерное такие ощущения испытывает умирающий от голода человек, впивающийся зубами в кусок жареного мяса, минуту назад вытащенный из печи. Во рту у меня находилось нечто горячее и шипящее. Сочное, жирное и обжигающе горячее. Восхитительное на вкус.

– Достаточно. – Одна оттаскивала меня, другая отталкивала прочь.

Вскоре я откинулся на спину и с минуту просто лежал, тяжело дыша и вспоминая, как было вкусно. Немного отдышавшись, я хлопнул по одеялу ладонью и сказал:

– Эй, прекрати сейчас же!

Она делала мне очень приятно, только слишком приятно, если ты меня понимаешь.

Под одеялами лежал кто-то очень теплый, гораздо теплее меня.

– Я Ури, – сказала она. – Я не желаю вам зла.

Как я сказал, в комнате было темно, поэтому, когда вторая женщина приподнялась надо мной на локте и поцеловала меня в щеку, я даже не рассмотрел ее лица.

– Вы выпили кровь Баки, господин, – сказала она победным тоном. – Кто теперь отнимет вас у меня?

– Выпейте моей тоже! – Ури выползла из-под одеял и втиснулась между нами. – Это я нашла вас наконец!

– Пепельные эльфы в темноте, – сказал я. – Бертольд Храбрый рассказывал мне о них.

– Огненные эльфы! – Одна из них рассмеялась. – А он говорил, какие мы красивые? Или какой вы красивый? У вас кожа стала разноцветной.

– Это синяки, – сказал я. – Если вы видите меня в такой темноте, могу я тоже как-нибудь увидеть вас?

Тогда они засветились. Они походили на живые статуи из меди или латуни, внутри которых горел огонь. Они не обжигали, но были довольно горячими. Ури выпрыгнула из постели и приняла изящную позу.

– Посмотрите на меня! Разве я не прекрасна?

– Он предпочитает меня, – сказала Баки, по-прежнему тесно прижимаясь ко мне.

Пожалуй, она не ошибалась, потому что я погладил ее по лицу, а она принялась облизывать кончики моих пальцев один за другим.

– Я пожертвовала собой ради вас, – объяснила она, закончив облизывать мои пальцы, – чтобы вы стали сильнее и навсегда остались моим господином. Сядьте – и вы убедитесь.

– Я тоже пожертвую, – сказала Ури. – Укусите меня. Куда угодно!

Я сел и обнаружил, что Баки права. Я обнаружил также, что сильно вспотел, а в комнате жутко холодно. По крайней мере, так казалось. На дворе стояла весна, причем ранняя, и ночи были холодными. Я попросил девушек принести мне дров и трут, а когда они сказали: «Хорошо, господин», попросил принести еще мою одежду, Мечедробитель, а также мой лук и колчан. Я объяснил, что такое Мечедробитель, и они пообещали поискать.

На мгновение мне показалось, что комната полна летучих мышей. Потом дверь открылась. Я увидел за дверью крохотный красный огонек, а затем она с грохотом захлопнулась. Я встал с кровати и завернулся в одеяло. Я чувствовал себя не очень хорошо, но и не особенно плохо – только мне казалось, что я тронулся умом. Я открыл дверь и увидел, что красный огонек горит в так называемом крессете. Тогда я еще не знал этого слова, но так называется подвесная железная чаша, в которой жгут масло или другое горючее вещество для освещения комнат. Один крессет находился прямо напротив моей двери, а позже я обнаружил, что они развешаны по всему замку. При виде огня я обрадовался, поскольку теперь мог растопить камин, если найду дрова. Я отправился на поиски и в одной из комнат рядом с камином нашел ящик дров. Я утащил к себе весь ящик, и к тому времени, когда Ури с Баки вернулись, в моем камине вовсю полыхал огонь.