Ужин прошел не так скверно, как я опасалась. Рядом со мной сидели Джаспер и дядя Адам, а рядом со Стивеном — Нелл и тетя Фанни. Мисс Стедхэм оказалась несколько на отшибе, напротив нее стоял пустой стул, но так как ужин был чисто семейный, в беседе участвовали все, и никакой неловкости не ощущалось.

Моя мать велела заново отделать все приемные комнаты в Уэстон-Холле. Сейчас бледно-зеленая с золотом столовая сияла великолепием. Большой обеденный стол красного дерева, обтянутые золотисто-зеленым шелком стулья, большая хрустальная люстра под сводчатым потолком, огромный резной буфет красного дерева с фамильным серебром. Со стены на нас смотрели портреты моей матери и графа Уэстона.

Сэр Томас Аоуренс написал эти портреты через несколько лет после их женитьбы. Глядя на красивого светловолосого графа, я подумала, что Джералд был бы так же хорош собой, доживи он до сорока. Однако в лице графа привлекала внимание не столько красота, сколько аристократическое достоинство человека, уверенного в себе и в своем высоком положении в этом мире.

Портрет моей матери за эти годы стал знаменитым. Сам Аоуренс считал его одним из своих шедевров, и, видимо, не ошибался. Он изобразил ее в зеленом утреннем платье со спаниелем на руках (эту собаку она позаимствовала у леди Мортон, ибо сама не любит собак). В портретах было что-то взаимодополняющее. Моя мать, прекрасная и элегантная, казалась воплощением аристократизма.

Сама она очень гордилась этим портретом, восхищавшим всех, кто видел его.

Иногда меня посещала мысль: уж не одна ли я замечаю то, что делает Лоуренса великим художником, гением, а не просто светским портретистом. Присмотревшись к женщине, изображенной на портрете, я видела, что ее красота себялюбива, улыбка — холодна, а прекрасные зеленые глаза лишены глубины.

Лакеи подали на первое говяжий бульон.

— Ты чудесно загорел, Стивен, — сказала Фанни. — Я и не предполагала, что ты такой смуглый.

— На Ямайке очень жарко. — Стивен склонился над чашкой с бульоном.

— Несколько моих знакомых, побывавших в Индии, — вставил Джаспер,

— вернулись такими же загорелыми.

— В детстве Стивен сразу обгорал на солнце, — вспомнила Шанни.

— Я привык к жаре через несколько месяцев и перестал обгорать.

— Стивену очень идет загар, мама. — Нелл всегда вступалась за него.

Дружески улыбнувшись девушке, Стивен обратился к мисс Стедхэм:

— Одного моего близкого друга на Ямайке звали Стедхэмом. Не родня он вам?

— Это мой брат.

— Вы никогда не упоминали о том, что ваш брат на Ямайке, мисс Стедхэм, — удивилась я.

— Он управляющий одной из британских плантаций на острове, миледи,

— пояснила она. — Когда отец умер, Тому пришлось искать работу, и лорд Нортрэп предложил ему это место.

Увы, аристократическая семья мисс Стедхэм разорилась. Ее отец, заядлый игрок, промотал состояние и покончил с собой. Детям же пришлось самостоятельно преодолевать трудности жизни. Мисс Стедхэм стала гувернанткой, а ее брат, как теперь выяснилось, управляющим плантацией.

— Том Стедхэм — один из немногих порядочных белых людей, которых мне довелось встретить за эти годы на Ямайке, — сказал Стивен. — Я чертовски рад, что мы подружились.

— Стивен! — укоризненно воскликнула тетя Фанни.

Он бросил на нее удивленный взгляд.

— Не поминай черта за столом, — истолковала я недовольство тети Фанни.

— О! — Стивен смущенно улыбнулся. — Простите, тетя Фанни. Боюсь, я отвык от дамского общества.

Нелл не сводила с него прекрасных темных глаз:

— Неужели на Ямайке не было дам, Стивен?

Он пожал плечами:

— Я не выносил их мужей, Нелл, и поэтому очень мало общался с ними.

Его слова доставили мне удовольствие, и это раздосадовало меня.

— Но не все же было так плохо, Стивен, — мягко возразил Адам.

— Хуже некуда, дядя Адам, — с горечью признался Стивен. — Никогда еще я не встречал таких гнусных негодяев, как управляющие, надсмотрщики и поверенные, которых нанимали владельцы сахарных плантаций, чтобы спокойно жить в метрополии. — Он положил ложку. — Прибыв на плантацию, я первым делом уволил нашего надсмотрщика, сущего зверя.

— Дорогой Стивен, ты ничуть не изменился. — Тетя Фанни улыбнулась.

— Он жестоко обращался с рабами? — спросила Нелл.

— Да. — Стивен решительно сжал губы.

— Этому, конечно, нет прощения, — заметил Адам.

— Однако хуже всего рабовладение как таковое, — вставила мисс Стедхэм.

Стивен с одобрением посмотрел на нее:

— Вы рассуждаете как ваш брат.

— Работорговля запрещена на британских территориях с 1807 года, мисс Стедхэм, — напомнил Джаспер.

— Возможно, этот закон предотвратил ввоз новых рабов, Джаспер, но ведь старые продолжают размножаться, — все с той же горечью отозвался Стивен.

Тетя Фанни посмотрела на меня и, поняв, что я не хочу вмешиваться, сказала:

— Это вряд ли подходящая тема для застолья, Стивен. Тем более в присутствии молодых дам.

— О мама! — воскликнула Нелл.

— Простите, тетя Фанни, и ты, Нелл.

— Я не имею ничего против, — заметила Нелл. Он подмигнул ей.

Лакеи убрали пустые чашки и подали ростбиф. Стивен уставился на мясо с таким озадаченным видом, словно забыл, что это такое.

Дядя Адам нарушил неловкое молчание:

— Если хочешь, я порежу мясо.

Стивен кивнул.

Я поняла, в чем дело. Когда Стивен в последний раз обедал за этим столом, ростбиф разрезал его отец. Потом это делал Джералд.

Отец и брат. Он никогда больше не увидит их.

Стивен бросил взгляд на меня. Его щеки побледнели, несмотря на загар.

— Полагаю, Стивен может сам разрезать ростбиф, дядя Адам, — мягко заметила я.

— Да. — Стивен, взяв нож и вилку, отрезал первый кусок.

Лакей поставил перед ним тарелки, и Стивен положил на каждую из них мясо. После того как наполнили бокалы, я сказала:

— Как по-твоему, Джаспер, если Наполеона сошлют на Эльбу, примирится ли он с этим?

— Не знаю, Аннабель.

У него было мужественное волевое лицо и задумчивые серые глаза. Он с детства мечтал о военной карьере. Дядя Адам купил для него первый офицерский чин, и после девятнадцати лет Джаспер лишь изредка наезжал в Уэстон. Его возвращение обрадовало меня.

— Сомневаюсь, что властелин мира удовольствуется маленьким островком.

Заговорили об окончании войны, затем о предстоящем урожае.

«Слава Богу, — думала я, — что у нас в доме поселился дядя Адам с семьей. Слава Богу, что кто-то стоит между мной и Стивеном».

***

После ужина мы собрались в гостиной. Адам, Джаспер, Фанни и я сели за ломберный столик, чтобы сыграть в вист. Нелл и Стивен пошли взглянуть на розы. Мисс Стедхэм поднялась к Джайлзу.

Из-за головной боли я, к досаде Адама, моего партнера, играла плохо.

— Извините, дядя Адам, — сказала я, допустив очередную ошибку. — Пожалуй, мне лучше отправиться спать.

Стеклянная дверь отворилась, впустив Стивена и Нелл. Девушка была очень оживлена, ее темные глаза искрились. Стивен улыбался.

— Луна уже поднялась, — сказала Нелл. — В саду так красиво!

В висках у меня застучало.

— У бедной Аннабель сильная головная боль, — оповестила всех тетя Фанни.

Я с удивлением взглянула на нее, поскольку не упоминала об этом.

— От меня такое никогда не укроется, дорогая, — с сочувствием проговорила тетя Фанни. — Ведь у тебя под глазами темные тени.

— Едва ли это красит меня, — пошутила я, поднимаясь. — Вы разольете чай, тетя Фанни?

— Конечно, не беспокойся, ложись спать.

Я улыбнулась ей и пожелала всем спокойной ночи. Моя спальня располагалась в юго-западной части дома. Войдя в нее, я закрыла за собой дверь и прижала ее спиной, точно не желая впустить незваного гостя.

Мой затылок, казалось, сжимали тиски.

«Так жить нельзя, — подумала я. — Семья Адама не спасет положения. Стивен должен покинуть этот дом.

Но ведь я не могу выставить его! Как опекун Джайлза, он имеет право остаться здесь.

Стивен! О Боже, Стивен! Как мы зашли в такой тупик?»

Я позвонила в колокольчик, пришла Марианна и помогла мне раздеться. Отпустив ее, я не легла, а встала у открытого окна. Ночь была теплая, и я ощущала сладостное благоухание роз. Однако оно доносилось не из сада, а из хрустальной вазы на столе. Это позаботилась обо мне миссис Нордлем.

Чтобы не ложиться на большую кровать, где спала с Джералдом, я поставила у окна стул, устроилась на нем поудобнее и, вдыхая ласковый ароматный и влажный летний воздух, предалась воспоминаниям.

Мне восемь лет. Мама только что привезла меня в Уэстон-Холл и сказала, что отныне мы будем жить здесь.

Через год после смерти моего отца мама вышла замуж за графа Уэстона. Отец был военным. Он родился в знатной семье, но, как младший сын младшего сына, не имел состояния. Мама вышла за него восемнадцатилетней девушкой, и через два года родилась я. Похоронив отца, она решила устроить свою жизнь лучше, поселилась в Бате и начала блистать в тамошнем светском обществе. В конце сезона ей удалось поймать в свои сети еще одного графа Уэстона, недавно овдовевшего.

За неделю до свадьбы граф прислал в Бат экипаж, и нас с мамой доставили в Уэстон. Никогда не забуду, какой страх охватил меня, когда мы въехали на длинную подъездную дорогу и я впервые увидела огромный серый каменный особняк. Впоследствии я поняла, что он удобнее и уютнее сельских домов других аристократов, но в тот день каменные стены, сверкающие окна и множество печных труб. переполнили меня ужасом.

В пустынном холле, превосходящем размерами все наши прежние жилища, нас встретил дворецкий и провел через большую, отделанную позолотой залу в гостиную. Там нас ожидал граф и его сыновья.

Меня поразила высота потолков, украшенных росписью и лепниной. Дом напоминал дворец, и я трепетала при мысли, что мне придется здесь жить. Граф взял мою руку, поцеловал меня в лоб и сказал, что я очень похожа на маму. Потупившись и разглядывая мыски своих крошечных башмачков, я что-то пролепетала в ответ.

Мама старалась очаровать сыновей графа. Джералд смотрел на нее как завороженный, чем, конечно же, доставил маме удовольствие. Восторженно отозвавшись о его красоте, уме, обаянии, она спросила мальчика, как идут занятия.

Стивен слушал мою мать молча и смотрел на нее, как мне показалось, чуть презрительно. Затем его темно-голубые глаза обратились на меня. На худом мальчишеском лице они казались необычайно большими, вдумчивыми и проницательными.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Восемь.

— А мне девять.

Я кивнула.

Граф попытался привлечь внимание мамы к другому сыну:

— Стивен еще не учится, Регина, но учитель считает его очень способным мальчиком.

— Весьма приятно, — сказала мама. — Но почему же ты не учишься, Стивен?

Мальчик ничего не ответил, но одарил маму все тем же презрительным взглядом.

— Стивен болел весь прошлый год, — ответил за него граф, — и мы решили повременить с его занятиями.

Мама посмотрела на тщедушного мальчика:

— Жаль, что ты так долго болел.

— Спасибо, — сказал Стивен.

— Что же с тобой приключилось?

— У меня был жар, — объяснил Стивен. — Но сейчас я чувствую себя лучше.

Подняв свои безукоризненно правильные брови, мама обратила взор на графа.

— Мы так и не знаем, чем он болел, — проговорил тот. — Однако теперь мальчик как будто поправился. — Понизив голос, он добавил:

— Думаю, Стивен сильно горевал о матери.

Мальчик метнул на отца раздраженный взгляд.

«Так вот оно что! — подумала я. — Он невзлюбил мою маму по той же причине, что и я его отца».

— Разве не странно называть такую молодую красивую леди мамой? — заметил Джералд.

Вид Стивена ясно свидетельствовал о том, что он скорее умрет, чем выговорит это слово.

Этот мальчик нравился мне все больше и больше.

— Можешь называть меня Региной, — сказала моя мать Джералду.

Я уже точно знала, что буду называть графа не иначе как «сэр».

В гостиную с подносом в руках вошел лакей в голубой ливрее с золотым шитьем.

— А, — оживился граф, — теперь мы утолим жажду. — Он окинул взглядом Стивена и меня. — Садитесь, дети, мама нальет вам лимонаду.

Перед одним из огромных, до самого пола, двустворчатых окон стояли чрезвычайно неудобные позолоченные стулья и столик, на который лакей поставил поднос. Граф и Джералд сели рядом с моей матерью, Стивен и я

— напротив них.

Мать налила из серебряного кувшина лимонад для детей, а себе и графу — чай. День был жаркий, меня все еще мутило после долгой дороги, она же выглядела такой свежей, словно только что вышла из будуара.

Граф не сводил с нее глаз.

Мои ноги не доставали до пола, я сидела прямо-прямо, не касаясь спинки стула, крепко сжимая в своих липких, потных руках лимонад и украдкой оглядывая гостиную, камин, украшенный изразцами, лепнину и роскошную, но неудобную мебель. Через застекленную дверь открывался вид на просторные зеленые лужайки и цветники.

«Как же мне тут жить?» — в отчаянии подумала я.

Стивен шепотом спросил:

— А ты учишься, Аннабель?

Посмотрев на мальчика, я заметила, что его лоб блестит от пота и он уже осушил полстакана лимонада.

Я мотнула головой:

— Мама говорит, что наймет мне гувернантку.

Незадолго до смерти отца у меня появилась гувернантка, но маме пришлось расстаться с ней.

Я едва не заплакала. Нет, лучше умереть, чем расхныкаться перед графом.

— Тебе нечего здесь бояться, — приободрил меня Стивен. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя как дома.

Его нос и высокие скулы обгорели на солнце.

Граф и Джералд засмеялись какой-то шутке моей матери.

— А у тебя есть пони? — спросила я Стивена.

Мальчика поразил мой вопрос. Для него иметь своего пони было таким же обычным делом, как пить лимонад. Он кивнул:

— Его зовут Персик.

— Персик? — изумилась я.

— Он очень любит персики.

— Но ведь это… странно.

— Очень. — Стивен залпом допил лимонад. — А у тебя есть пони, Аннабель?

Я покачала головой.

— Значит, нам придется подарить тебе пони, — сказал Стивен.

У меня перехватило дыхание.

— Ты боишься лошадей? — встревожился он.

Я энергично затрясла головой:

— Мне не пришлось учиться верховой езде. Мы жили то в одном месте, то в другом, поэтому у меня не было пони. — Я никогда не решилась бы сказать сыну графа, что мой отец просто не мог позволить себе такой роскоши. — Думаешь… я научусь?

Его глаза вновь выразили удивление.

— Конечно, я попрошу Граймза, нашего конюшего, научить тебя. Он хорошо знает свое дело.

Заметив мою радость, мальчик улыбнулся. И какая же удивительная была у него улыбка!

— А еще у меня есть собака, — похвастался он. — Она спит в детской.

— Неужели тебе разрешают держать собаку в спальне? — Мама не пускала собак даже в дом.

— Мне мама разрешила, — объяснил он. Я взглянула на свою мать.

— Наверное, твоя мама была добрая.

Стивен, опустив глаза, кивнул.

— А как зовут твою собаку?

— Рэгс.

— Как по-твоему, мне разрешили бы завести собаку? — дерзнула спросить я.

— Это зависит от того, хорошая ли у тебя будет гувернантка.

Мы переглянулись, понимая, что отныне объединились против взрослых.

***

Воспоминания болью отозвались в моей душе. Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза и глубоко вдохнула ароматный ночной воздух. Между нами — прежними и нынешними — разверзлась пропасть. Детского простодушия уже не вернуть, так же, как прежних Аннабель и Стивена.

Только коснувшись рукой щеки, я поняла, что плачу.