Уже стемнело, когда Али вышел из дома. В тот вечер он, как обычно, уложил малышку в постель и рассказал ей сказку. Этот ритуал доставлял ему удовольствие, может быть, даже большее, чем самой Мишель. Но сейчас на душе у него было неспокойно. Только бы ее не мучили кошмарные сны, только бы она не проснулась в его отсутствие и не стала искать его.

«Глупец! – сказал себе Али. – Ты ведешь себя как истеричная нянька. Она ведь тебе не дочь». «Но Мишель – дочь Беатриче, – вмешался другой беззвучный голос. – А это, в сущности, одно и то же. Кроме того, ты обещал Саддину никогда не оставлять девочку одну. Не забывай о фидави! Что, если они как назло явятся сегодня ночью?»

Червь сомнения закрался в его душу. Али уже решил повернуть к дому, но в последний момент одумался. Он должен получить ответ на мучившие его вопросы. Он поговорит с иудеем. Сегодня же. Это жизненно важно не только для него, но и для Мишель. При всем желании он не мог взять ее с собой. К тому же девочка сейчас не одна. Ее сон оберегает служанка, которой он доверяет. И все-таки он волновался – не только потому, что нарушил слово, данное Саддину перед смертью. Он, который до сих пор вел свободную, не обремененную семейными узами жизнь, радуясь, что детский плач или ворчание вздорной жены не нарушают его заслуженный покой и не отрывают его от занятия любимыми науками, – вдруг понял, что благополучие ребенка стало для него важнее, чем все остальное вместе взятое.

Он плотнее закутался в плащ. Городской страж зажигал фонарь, прикрепленный к стене дома напротив. Али выждал, когда тот отошел подальше, и только тогда двинулся в противоположную сторону. Его путь проходил по узким улочкам через базарную площадь. Прилавки, которые в дневное время ломились от медной утвари, посуды, рулонов ткани, пряностей и всевозможных товаров со всех концов света, в столь поздний час были пусты. По разительному контрасту с дневной сутолокой эта тишина казалась особенно зловещей. Проходя узким проулком, где жили столяры, Али почувствовал тревогу. При тусклом свете звезд дома казались белыми призраками. Темные окна зияли пустыми глазницами гигантских черепов, словно следили за каждым шагом прохожего, язвительно ему подмигивая. Али не раз ловил себя на мысли, что он все время в страхе озирается по сторонам. Конечно, все это ерунда. Нет никаких духов и призраков. Единственное, чего следовало ему опасаться, так это воров, которые могли подстерегать его в подворотнях домов, чтобы опустошить кошелек. Но в этом квартале и это было маловероятно – с наступлением темноты он становился совершенно безлюдным. Здесь не было ни трактиров, ни мечетей, ни бань. Это был нежилой район. Улочка упиралась в городскую стену, за воротами которой было кладбище.

Али ускорил шаг. Столярные лавки остались далеко позади. Теперь ему попадались низенькие домишки, в которых обитали гробовщики, каменотесы и ткачи, изготовлявшие саваны. Здесь проходили траурные шествия с рыдающими вдовами, скорбящими вдовцами, сиротами, родителями, потерявшими своих детей. Только печальная необходимость могла привести сюда кого-либо. Даже кладбищенская братия, как только наступали сумерки, мгновенно покидала это место и расходилась по домам в других кварталах города, где не ощущался траур.

Однако не все дома обезлюдели. В самом конце улочки дюжина хибар жались друг к другу, как перепуганные дети. Эти дома в народе называли проклятыми. Самые последние бедняки предпочли бы спать под открытым небом, чем провести здесь хоть одну ночь. Али физически ощущал на себе эту гнетущую атмосферу. Здесь даже звезды светили тускло. Прямо перед ним замаячили мрачные ворота, напоминавшие скорее вход в преисподнюю.

В лицо повеяло ледяной прохладой, словно щеки коснулось дыхание смерти. Али вздрогнул, озираясь вокруг, будто за ним гнались демоны, призраки и черти. «Не вернуться ли назад? – мелькнуло у него в голове. – Не лучше ли прийти сюда днем, когда исчезнут эти зловещие тени и улица наполнится людьми?»

«Болван! – тут же одернул себя Али. – Если ты сейчас струсишь и убежишь, то где найдешь ответ на мучающие тебя вопросы?»

А ведь именно здесь, в конце этой улицы, в этих проклятых домах живут казвинские евреи. И один из них – тот самый Моше Бен Леви, торговец маслом, человек, который якобы способен ответить на все его вопросы.

Собравшись с духом, Али подошел к двери дома. В тусклом свете единственного фонаря едва виднелась табличка, на которой было выведено имя Леви – на арабском и на иврите.

«Сейчас, – размышлял Али, – когда я стою у этой двери, ему не так-то просто будет выставить меня вон. – В нем закипала ярость при мысли о высокомерии евреев. Гнев почти вытеснил его недавнюю тревогу, комком стоявшую в горле. – Нет, он не осмелится прогнать меня, правоверного мусульманина!»

Али постучал в дверь тяжелой колотушкой, удары которой зловещим гулом отозвались у него в ушах.

Али, наверное, нисколько бы не удивился, если бы ему дверь открыл цербер о трех головах.

В его памяти вдруг всплыли рассказы о евреях – об их странных обычаях и жестоких ритуалах. Поговаривали, что они перерезают глотки собакам, глядя, как те медленно истекают кровью. Кто-то рассказывал о замученных крысах, свиньях, черных кошках и даже людях…

Содрогнувшись от этих мыслей, Али опять засомневался, надо ли было тащиться сюда поздней ночью. Пришел бы днем, когда на базаре полно народу. Тогда бы эти слухи показались ему полной ерундой, какими они и являлись на самом деле, – не больше чем страшилками, которыми пугают детей, чтобы они держались подальше от евреев.

Наконец Али услышал, что кто-то направляется к двери. Сначала открылось несколько замков, потом отодвинулось не менее трех засовов… Нет, дверь открыл не цербер и не наводящее страх чудовище. Это был высокий молодой человек с узким бледным лицом. На его белоснежном одеянии не виднелось ни единого пятнышка крови. Он выглядел вполне безобидно, как все юноши, у которых только что начинает пробиваться борода. Единственное, что отличало его от сверстников, придерживающихся другой веры, – небольшая круглая шапочка величиной с блюдце и две косички, свисающие с висков.

– Что вы хотите? – грубо спросил молодой человек. – Лавка закрыта. Если вам нужно масло, приходите послезавтра.

– Я не собирался покупать у вас масло, – решительно ответил Али. – Меня зовут Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, и я желаю говорить с Моше Бен Леви. Сейчас же.

Молодой человек мрачно взглянул на него и покачал головой.

– Мастер никого не принимает, – решительно ответил он. По-видимому, ни имя Али, ни его манера держаться не произвели особого впечатления на юного еврея. – К тому же он здоров и не нуждается в услугах врача. Уходите.

Али почувствовал, как в нем закипает злость. Парень отлично понял, с кем говорит. Этот молокосос еще смеет его прогонять – как последнего оборванца, как нищего, просящего на пороге дома жалкое подаяние. Его, Али аль-Хусейна ибн Абдаллу ибн Сину! Такое не могло присниться ему даже во сне.

– Я не для того проделал этот нелегкий путь, чтобы несолоно хлебавши вернуться домой, – сказал он, чеканя каждое слово. – Если Моше Бен Леви лишен возможности принять меня, я готов переговорить с ребе Моше Бен Маймоном.

Молодой еврей еще мрачнее, чем прежде, уставился на него.

– Боюсь, вас ввели в заблуждение, – грубо отрезал юнец, но Али почувствовал нотки сомнения в его голосе. – Здесь нет никаких ребе – только торговец маслом Моше Бен Леви. Вы можете поспрашивать у соседей. Возможно, кто-то из них знает этого ребе. Али был в бешенстве. Его так и подмывало залепить этому желторотому юнцу хорошую оплеуху. Конечно, парень отлично знал, кто такой Моше Бен Маймон. Это имя называл Саддин.

– Да неужели? – насмешливо спросил Али. – А я уверен, что не ошибаюсь. Я утверждаю, что в этом доме живет ребе Моше Бен Маймон, и я хочу его видеть, Ступай к своему ребе и доложи о моем приходе. – Али язвительно улыбнулся, вспомнив слова Саддина. – А если твой мастер затрудняется вспомнить свое настоящее имя, то передай ему, что меня прислал Саддин. Может быть, это освежит его память.

Лицо молодого еврея в мгновение ока преобразилось. Он радостно заулыбался, будто только что узнал в Али давно пропавшего родственника или ближайшего друга детства.

– Сразу бы так и сказали, господин, – сказал он и поклонился, сделав шаг в сторону. – Прошу вас, проходите, Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина. Я провожу вас.

Не успел Али опомниться, как оказался в доме, только что казавшемся ему неприступной крепостью, охраняемой лучше, чем дворец казвинского эмира. Молодой еврей указал ему на мягкое сиденье.

– Пожалуйста, отдыхайте. Я доложу ребе о вашем приходе.

Когда юнец исчез, Али с облегчением опустился на сиденье, испытывая растерянные чувства. Он ничего не понял. Что он сказал такого, после чего грубый прислужник вдруг стал таким приветливым и предупредительным? Как в сказке – стоило только произнести волшебное слово, как скала отодвинулась и открылся вход в пещеру с сокровищами. Неужто одно упоминание имени Саддина превратило его из назойливого попрошайки в долгожданного гостя? Неужели имя кочевника значило больше, чем имя знаменитого, опытного врача, молва о котором шла по всему Востоку? Самолюбию Али был нанесен болезненный удар. Ревность. Опять эта жалящая, мучительная ревность, которую он всегда испытывал к кочевнику. И даже то, что Саддина уже не было в живых, не избавляло Али от этого унизительного чувства.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Али окинул взглядом комнату. На низком столике рядом с ним стояли две пиалы. В одной был жареный миндаль, в другой – несколько свежих фиников. Али взял один орешек и вдохнул его аромат. Дивный запах! Он положил орешек в рот. Свежеподжаренный миндаль имел необыкновенно изысканный вкус, который ему придавали пряности. Али съел один за другим несколько орешков, не в силах остановиться.

Дверь отворилась, и появился все тот же молодой человек. Али, словно его застали на месте преступления, быстро опустил руку. На блюдце оставался один-единственный орех. Еврей, если даже заметил это, не подал виду.

– Ребе готов принять вас, господин, – сказал он с подчеркнутой вежливостью и поклонился гостю. – Не угодно ли вам последовать за мной?

Он провел Али через внутренний дворик, усаженный цветущими розами и благоухающими миндальными деревьями. Кусты жасмина так пышно разрослись, что закрывали стены сада. В мраморном фонтане, посреди которого плавали цветущие актинии, тихо струилась вода. В самых укромных уголках сада разместились каменные скамейки, а многочисленные фигуры, изображавшие львов и дельфинов, казалось, охраняли покой этого райского уголка. Здесь ничто не напоминало о смерти, скорби, боли и отчаянии. Наоборот, казалось, Бен Маймон создал нечто такое, что могло служить символом вечной жизни.

Али вслед за молодым человеком поднялся по узкой лестнице на второй этаж и оказался в ярко освещенной комнате. Окна были открыты настежь. Из сада доносилось благоухание цветов.

– Входите, Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, – сказал человек, сидящий на стуле с высокой спинкой. – Прошу вас!

– Салам, Моше Бен Маймон, – ответил Али и поклонился.

Он не знал, чего ему ждать от ребе, но был поражен его обличьем. Моше Бен Маймон оказался маленьким хрупким человечком, седым как лунь. Он был едва заметен на своем огромном стуле с высокой спинкой.

Али не мог точно определить его возраста. Лицо раввина было по-юношески гладким, а белоснежная кожа – почти прозрачной. Его глаза излучали столько мудрости и доброты, что у Али не оставалось никаких сомнений – старику действительно было очень много лет.

– Шалом, Али аль-Хусейн, – приветствовал Моше Бен Маймон на еврейский манер. – Я рад, что наконец могу приветствовать вас в своем доме.

Али удивился. Старый еврей говорил с ним так, будто всю жизнь только и ждал его визита. Разве Али не слал ему сотни записок с просьбами о встрече?

Если он хотел его видеть, почему не принял раньше? Ему не терпелось уличить раввина в лицемерии, но он был хорошо воспитан и потому промолчал.

– Прошу меня извинить, что не смог ответить на ваши письма, – начал Моше Бен Маймон, и Али вздрогнул: неужто ребе читает его мысли? – Но я не был уверен, что эти письма действительно от вас, что это не ловушка. Я должен быть крайне осторожным. Кроме того… Садитесь же, прошу вас.

Али вдруг стало не по себе. Он впервые был в еврейском доме и чувствовал себя здесь не меньшим чужаком, чем если бы судьба забросила его, как путешественника Ахмада ибн Фадлана, к диким норманнам. А ведь дом еврея был всего лишь в получасе ходьбы.

Старый раввин производил впечатление доброго и гостеприимного человека. Кроме того, если верить древним преданиям, евреи и правоверные имеют общего прародителя. Иными словами, раввин и Али могли приходиться друг другу сводными братьями, и, говоря по правде, у Али не было никаких оснований испытывать неловкость в этом доме.

На память Али пришли суры из Корана, которые ему в далеком детстве перед сном читал старый Селим. Он вспомнил, что в его фантазиях старик Авраам представлялся ему именно таким, как Моше Бен Маймон.

Конечно, он никогда не говорил об этом вслух, ибо рисовать портретный образ праотца всех верующих было строжайше запрещено.

– Садитесь же, Али аль-Хусейн. Вы, должно быть, очень устали, добираясь сюда через весь город. Исаак, принеси стул нашему знаменитому гостю.

«Исаак! Забавно! – подумал Али. – Разве не так звали другого сына Авраама, сводного брата Измаила, на которого ссылаются иудеи?»

– Пожалуйста, садитесь, господин, – учтиво сказал Исаак, пододвигая кресло.

Помедлив, Али присел на краешек. Он никогда до этого не пользовался креслом, хотя, конечно, знал, что в странах заходящего солнца в ходу были именно такие сиденья. Он предпочитал им мягкие подушки. Кресла казались ему неудобными и слишком твердыми. Но сейчас он был вынужден изменить свое мнение.

– Удобные сиденья, правда? – спросил хозяин, будто снова прочитал его мысли. – С такого кресла значительно легче подниматься, особенно когда ты не молод.

Али вздрогнул: веселый огонек в глазах мудрого еврея вывел его из равновесия. Али невольно выпрямился, как свеча.

– Вы правы. – Голос Али прозвучал немного резче, чем ему хотелось. – Особенно приятно оказаться в нем после того, как долго простоишь перед закрытой дверью.

– Вы имеете в виду Исаака? – Лицо еврея озарилось доброй улыбкой. – Я понимаю ваше недовольство, Али аль-Хусейн, и прошу извинить юношу, если он неучтиво с вами обошелся. Но постарайтесь понять нас. То, что вам кажется неучтивостью, для нас – вопрос жизни и смерти. – Моше Бен Маймон нахмурился и щелкнул языком. – Кое-кто из правоверных только и ждет случая, чтобы изгнать нас из города или, того хуже, убить, что было бы им даже больше по душе. Поэтому мы очень недоверчивы к чужим людям, особенно если они стучат к нам в двери накануне нашего праздника – шаббата.

Али почувствовал, что краснеет. Он не особо разбирался в еврейских обычаях, но точно знал, что шаббат для евреев – все равно что пятница для правоверных мусульман. В этот день их лавки всегда закрыты.

– Прошу меня простить. – Али удивлялся, почему у него не хватает решимости вести себя с этим немощным старцем так же уверенно, как с другими людьми. Моше ведь не библейский Авраам. Простой купец, торговец, обычный старик. – Я никоим образом не хотел помешать вашему празднику.

– Знаю, Али аль-Хусейн, знаю. Это не ваша вина. Насмешки и издевательства, вечный страх за наши жизни – все это, по сути дела, отголоски древнейшей вражды между сыновьями Рахили и Сарры.

«Он имеет в виду обеих жен Авраама», – подумал Али. Странно, что старец упомянул именно их. Неужто он опять прочитал его мысли? Или он действительно?.. Али взглянул на старого раввина. Нет, это невозможно. Даже если он знает все о камнях Фатимы, не может быть, чтобы он…

Моше улыбнулся. На этот раз его улыбка была грустной.

– Мы оба, Али аль-Хусейн, в отпущенный нам жизненный срок не в состоянии сгладить древнейшую вражду между братьями, как бы мы ни старались. И через сотни лет ничего не изменится. А ведь вражда эта не имеет никакого смысла. – Ребе вздохнул. – Но ведь вы проделали дальний путь не для того, чтобы выслушивать старческую болтовню. Что привело вас ко мне, Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина?

Сколько раз Али тщательно обдумывал все, что он должен сказать раввину. Но в этот миг он все забыл.

Ему ничто не приходило на ум, словно все мысли сдуло холодным ветром.

– Меня послал Саддин, – выговорил он наконец, тут же разозлившись на себя, будто он был гонцом, и никем больше. – Я имею в виду, что он рекомендовал мне обратиться к вам, если возникнет такая надобность. Он говорил, что вы сможете мне помочь.

– Он так и сказал? – На лице старца вновь мелькнула улыбка. – Значит, действительно смогу. Итак?

Под выжидательным взглядом старого еврея Али бросило в жар.

Он вдруг почувствовал, в каком глупом положении оказался, и его так и подмывало немедленно встать и уйти.

Но внутренний голос твердил: «Останься! Не забывай, кто ты! Ты Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, придворный врач эмира. Ты не должен бояться этого старого раввина. К тому же без него тебе никогда не разгадать твою загадку».

– Речь об одном созвездии, – наконец выговорил он.

Моше Бен Маймон привстал на стуле.

– Созвездии? – переспросил он. Ему показалось, что он ослышался. – Извините, Али аль-Хусейн, но я боюсь, что не смогу вам помочь. Я скромный купец и раввин. Я разбираюсь в торговле и священных книгах моего народа – тут бы я мог вам ответить, пожалуй, на любой вопрос. Но я не звездочет. Боюсь, вам придется обратиться к кому-то другому, кто…

– Я не имею в виду обычное созвездие, – раздраженно перебил его Али. Саддин сказал, что этот еврей все знает. Неужели кочевник сыграл с ним злую шутку? – Оно не обозначено ни на одной карте звездного неба. Созвездие, о котором я говорю, имеет форму глаза.

Старый раввин насторожился.

– Форму глаза? И в самом деле, любопытно. – Он сверлил его взглядом, словно хотел заглянуть в душу. – Пожалуйста, продолжайте.

Али поднялся и заходил по комнате взад-вперед. Так ему было легче сконцентрироваться и избежать испытующего взгляда старца.

– Я много лет наблюдаю за звездным небом. Но созвездие, о котором идет речь, я видел один-единственный раз. – Али остановился, поняв, какой неправдоподобной должна казаться эта история для непосвященного. Но отступать было поздно. – Несколько недель тому назад оно светилось в небе прямо над моим домом. Мне даже не потребовалась подзорная труба – я видел его невооруженным глазом. Но после той ночи оно исчезло. И я задаю себе вопрос…

– Я уже говорил вам, что я не звездочет, – прервал его Моше. – Но разве вы не слышали о существовании звезд и созвездий, которые можно видеть только в определенное время года? Например, христиане утверждают: над домом, где родился Иисус Христос, светила звезда, указывавшая путь волхвам, но с тех пор ее никто и никогда не видел. Возможно, что…

– Это совсем не то! – нетерпеливо перебил его Али. – Я с ранних лет занимаюсь астрономией. Естественно, мне известно, что небо день ото дня меняется. Звезды и целые созвездия появляются, исчезают, потом снова появляются, и каждое из этих превращений длится определенный промежуток времени – будь то часы или дни. Но сколько бы я ни искал созвездие в форме глаза с помощью подзорной трубы, я больше его не видел. Его словно стерли с неба. Но так не бывает! Звезды не могут просто исчезнуть. Это… – Он вдруг замолк, подыскивая подходящее слово. – Это спутало все мои мысли. Я даже иногда думаю, видел ли я…

– Видели ли вы вообще это созвездие? – закончил мысль Моше Бен Маймон. Он загадочно улыбнулся, и Али понял, что старик знает о «глазе». – Вы не ошибаетесь. Тот самый «глаз», как вы его называете, существует на самом деле. Но вопрос не в этом, Али аль-Хусейн, а совершенно в другом: зачем вам непременно нужно найти его снова?

Голос раввина был проникновенным и мягким, как у старого мудрого учителя Али, чьи уроки он помнил до сих пор. Наверное, поэтому он так подействовал на него.

Конечно, Али испытал облегчение, убедившись, что не ошибся в своем предположении. Созвездие существовало: Моше только что признал это, следовательно, он может доверять своим чувствам. Но, несмотря на это, Али ощущал свою беспомощность. В последний раз он испытал похожее чувство, когда его, девятилетнего мальчика, учитель экзаменовал по книге одного древнегреческого ученого, которую он не читал.

– Как вам объяснить, – начал он, решив после короткого раздумья выложить всю правду. Какой смысл бояться старого еврея? Тот никогда его не выдаст. А если и расскажет, то разве что соседям. Пусть кучка евреев посмеется над его причудами. Что ему до них? Эти люди ничего не значили для правоверных прихожан, их мнение никого не интересовало. – Это созвездие было необычным. Оно производило такое умиротворяющее впечатление, словно вселяло в меня надежду.

Моше Бен Маймон сложил пальцы своих костлявых старческих рук, внимательно глядя на Али.

– Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, – тихо проговорил раввин, делая ударение на каждом слоге. – Вы, как великий врач и знаменитый ученый, доверяете лишь тому, что видят ваши глаза и понимает ваш разум, не придавая значения даже той вере, в которой воспитаны. – Али хотел было возразить, но старец жестом призвал его к молчанию. – Не поймите меня превратно, Али аль-Хусейн. Я не собираюсь вершить правосудие. Ваши поступки я не могу ни одобрять, ни осуждать. Мы с Саддином часто говорили о вас. Но я хочу спросить: готовы ли вы выслушать то, что я скажу? Подумайте хорошенько. Вы действительно хотите знать правду, даже если она окажется за пределами понимания?

Али молчал. Он был удивлен и взбешен одновременно. Как взбрело в голову Саддину обсуждать его персону? И почему Моше Бен Маймон говорит загадками?

– Да, я хочу знать правду, – как можно спокойнее сказал Али.

Старец задумчиво кивнул головой:

– Хорошо. Тогда садитесь.

Он дважды ударил в ладоши, и через мгновение перед ними появился молодой иудей.

– Исаак, принеси нам что-нибудь перекусить и выпить. Достань вино из погреба.

– Вино? – в изумлении переспросил Али, когда юноша вышел. – Вы осмелились предложить мне вина? Вам должно быть хорошо известно, что правоверному мусульманину запрещено употреблять горячительные напитки.

– Правоверным – да. Я это знаю. – Али покраснел под умиротворенным взглядом мудрого старца, словно его, как нерадивого ученика, учитель уличил во вранье. Испытывая стыд, он понял, что тот хорошо осведомлен. А что он знал о ребе? Ничего, кроме его имени!

– Как вижу, Саддин немало рассказал вам обо мне.

– Вы раздосадованы, Али аль-Хусейн. Но вам не следует сердиться на Саддина. Когда он говорит о вас, то…

– Говорил, – поправил Али. – Он мертв.

Моше побледнел. Закрыв глаза, он стал шевелить губами, словно творя молитву. Затем провел рукой по лицу, будто смывая с него что-то.

– Прошу простить, Али аль-Хусейн. Но это известие ввергло меня в ужас. Я не был к нему готов. – Раввин сокрушенно покачал головой. – Тем более вам не стоит сердиться на Саддина. Если он и говорил о вас, то как друг, который беспокоится за вашу жизнь и безопасность.

– Но он ничего не рассказал о вас, – заметил Али.

Моше пожал плечами.

– Наверное, у него были свои причины. Но обратимся лучше к вашим делам. Саддин мне говорил, что вы пытаетесь разгадать тайну камней Фатимы. Верно?

– Да, это так, – ответил Али, не понимая, какое отношение созвездие имеет к сапфирам. – Но должен честно признаться, что пока не удалось далеко продвинуться в своих исследованиях. Пока мне известно лишь несколько сказок, забытых легенд, которые помнит горстка стариков. В трудах философов и ученых я не нашел никаких указаний. Один мудрец, правда, изучал целебные свойства камней. Но его трактат слишком поверхностный. И о сапфире, который называют камнем Фатимы, там не сказано ни слова.

Моше улыбнулся:

– Разумеется. В подобных книгах вы не найдете никаких упоминаний о камне. А вот в легендах…

– Вы хотите сказать, что эта история с сапфиром, который якобы является частью глаза Фатимы, любимой дочери Пророка, соответствует действительности? – перебил его Али.

– Все, что связано с камнем, относится к вопросу веры, – сказал раввин. – Действительно ли речь идет о глазе любимой дочери Пророка или нет, сказать невозможно. Но оставим эту тему. Ведь вы пришли не по поводу камня. Вы хотели спросить меня о созвездии. Созвездие в форме глаза, которое вы видели, действительно существует. И пусть вас не удивляет, что его нет на звездных картах. Оно редко появляется на небе – чаще всего на несколько мгновений, и не каждый способен его увидеть.

Али решительно тряхнул головой.

– Но это невозможно! – воскликнул он. – Звезды не могут появляться из ничего и исчезать в никуда. Такого не бывает.

– Кто вам сказал, что звезды исчезают? – с улыбкой возразил раввин, и Али показалось, что тот насмехается над ним.

– Я не собираюсь играть с вами в ваши игры. – Али терял самообладание. – Не для того я тащился сюда через весь город. Я хочу услышать от вас ответ на свой вопрос. Если вы не можете или не хотите дать его мне, так прямо и скажите, чтобы я не тратил попусту свое драгоценное время.

Моше Бен Маймон повел бровью.

– Итак, вы ждете от меня убедительного объяснения тому, что наблюдали. Давайте рассмотрим этот феномен с точки зрения ученого и философа. – Раввин сейчас напоминал учителя, терпеливо объясняющего ученику основы математики. – Аллах – кажется, так зовется ваш Бог – сотворил Небо и Землю. Ведь так?

Али пожал плечами.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к…

– Вы согласны со мной, Али аль-Хусейн?

– Хм… по крайней мере, так написано в Коране.

– И не только в Коране, но и в Библии христиан и священных книгах моего народа. – Моше удовлетворенно кивнул. – Предположим, что эта истина верна. Аллах – Творец Земли и Неба.

Али закатил глаза.

Он чувствовал себя в роли прихожанина, которого имам вызвал в мечеть, чтобы объяснить ему, как должен вести себя правоверный мусульманин. Он чуть не взорвался, когда старый раввин жестом попросил его молчать.

– Если Аллах сотворил Небо и Землю, значит, он всемогущ. Земля и Небо подчинены его воле. Так? – Али едва заметно кивнул. – Хорошо. Если Аллах всемогущ, а Земля и Небо подчинены его воле, значит, в его власти менять расположение звезд, как ему заблагорассудится.

Али был так поражен, что не смог ничего возразить.

Ему требовалось время, чтобы осмыслить значение слов, сказанных раввином.

Теория старца была достаточно проста, вполне допустима и логична, однако в ней было одно слабое место.

– Надеюсь, вы пошутили, – проговорил он наконец. – Вы не можете верить тому, что только что сказали. Аллах, стало быть, перемешал звезды и составил из них глаз? Вы надо мной смеетесь.

Но старый еврей не шутил. Напротив, вид у него был очень серьезный.

– Не понимаю, зачем только Саддин направил меня к вам?

– Потому что он знал, что на свете есть вещи, которые человеческий разум не в состоянии понять, а тем более объяснить. И потому что сам в это верил. В отличие от вас.

– Но…

– Я вас спросил, хотите ли вы знать правду, – сказал Моше. – Вы не забыли?

– Я помню, – раздраженно ответил Али. – Но я хотел знать правду. Что происходит на самом деле, откуда и почему это созвездие…

Старый раввин с трудом поднялся со своего места.

– Прошу вас, Али аль-Хусейн, уходите. Сейчас же.

Али уставился на старца. Он не верил своим ушам.

Еврей выгоняет его, как паршивую собаку? Немыслимо! Он был взбешен.

– Да как вы смеете…

– Нет! – Раввин вскрикнул так, что Али подскочил. – Как вы посмели утверждать, что ищете правду? Вы не хотите знать никакой правды! Вы ищете удобного объяснения, ответа, который легко впишется в ваше мировоззрение и не будет противоречить вашим идеям. Но такого ответа вы от меня не получите – я не могу и не хочу его давать. Дело совсем не в религиозных убеждениях, а в готовности открыть свой разум, свою душу навстречу необъяснимому и непознанному. Мне жаль, но я не в состоянии избавить вас от страха перед неизвестным. – Раввин сделал паузу и глубоко вздохнул. Успокоившись, он продолжил: – Да, вы боитесь, Али аль-Хусейн. Вы страшно боитесь, что правда перевернет ваши представления о мире, которые формировались в течение долгих лет. Поэтому вы закрываете глаза на все, что выходит за рамки вашего узенького горизонта. Знаю, что вам неприятно это слышать. Ведь вы ученый, знакомы со многими философскими трудами. Вы думаете, что ваш дух свободен и независим, а ум настолько остр, что вам необязательно придерживаться правил, предписанных верой, которую прививали с детства. Но в сущности вы ничем не отличаетесь от тех, кто в своей косности считает вас богохульником. – Он покачал головой. – Мне очень жаль, Али аль-Хусейн, но я не в силах вам помочь. Во всяком случае, сейчас. Приходите, когда будете готовы к этому.

Первым желанием Али было возразить старому еврею, ответить на его возмутительные, гнусные выпады, но чувство собственного достоинства одержало верх.

Он резко повернулся и зашагал к двери. Ему не о чем говорить с этим стариком! С какой стати он должен защищаться от его оскорблений? Он, Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, образованный человек, ученый, личный врач эмира.

В детстве, когда его сверстники играли на улице, он сидел в своей каморке, склонившись над книгами, и изучал математику, философию, медицину и астрономию. Свою жизнь он посвятил науке и, будучи еще юношей, знал больше, чем все его учителя вместе взятые. А сейчас он должен терпеть оскорбления от этого еврея? Нет уж. Он сам будет искать правдоподобное и убедительное объяснение столь неожиданному появлению и исчезновению этого загадочного созвездия.

И он его найдет! Даже без помощи Моше Бен Май-мона.

В дверях Али столкнулся с Исааком, в руках которого был поднос с яствами и вином. Молодой человек удивленно посмотрел на Али, потом перевел взгляд на своего господина.

– Наш гость покидает нас, – сказал старый еврей. – К сожалению. Пожалуйста, проводи его до дверей.

– Не утруждайте себя, – ответил Али. – Я сам найду дорогу.

Размашистыми шагами Али спустился по лестнице. Вне себя от бешенства, он хлопнул дверью, радуясь, что наконец вырвался из этого дома.

Мысли не давали ему успокоиться. «Этот выживший из ума старик, прикованный подагрой к своему дому, этот изгой, который не может даже появляться под своим настоящим именем, решил меня поучать?»

Али кипел от бешенства. В голове звенели слова старика, обжигая ему душу. Даже холодный ветер не остудил его пылающие щеки.

Но больше всего Али злился на самого себя. Он был разочарован. Его внутренний голос твердил то, что он не желал слышать: а может быть, старик прав?

Может, те обвинения, которые Моше Бен Маймон бросил ему в лицо, справедливы? Ученый должен быть готов пересмотреть свою точку зрения даже на собственные теории и изменить личные взгляды и убеждения, а может быть, и расстаться с ними, чтобы найти истину, опираясь на новые научные данные.

Готов ли он к этому? Неужели он действительно боится правды? Если да, то чем тогда он отличается от муэдзина, который был у него утром на приеме и укорял его за то, что он редко посещает мечеть?

Выходит, он такой же твердолобый глупец, упрямый осел. А быть им Али аль-Хусейн не желал.