— Эмбер? — позвала я, поворачивая ключ в замке. Был первый день нового года. — Есть кто живой? — Странно. Эмбер говорила, что все Рождество будет дома работать над книгой. Где же она? — Эмбер! — еще раз окликнула я. Тишина. Чертовски странно.

Педро спал в своей клетке, сунув голову под крыло. В квартире было тихо. Может, она работает наверху, и не слышала, как я вошла? Или отлучилась куда-нибудь? Но ее пальто висело на крючке. Я распахнула дверь в гостиную. Телевизор работал. Перед ним, обливаясь слезами, сидела Эмбер. На экране коричневый лопоухий кролик лежал на операционном столе в кабинете ветеринара. Камера приблизилась и показала крупным планом заднюю лапку, очевидно сломанную. Оператор отодвинулся назад, и в кадре появился Рольф Харрис.

«Что ж, бедный маленький Пушок попал в переделку, — радостно заявил Рольф в камеру. — Столкновение с соседской газонокосилкой не прошло даром».

— Ох-ох, — тихонько всхлипывала Эмбер. «Левая лапа сломана в двух местах. Боюсь, у нас плохие новости. Возможно, придется даже делать ампутацию».

— О нет! — простонала Эмбер. На щеках темнели потеки туши, подбородок морщился от рыданий.

Ветеринар сделал кролику укол, и тот одеревенел. Я тихо опустилась на стул.

«Выживет ли Пушок — вот в чем вопрос! — задушевно проговорил Рольф, поправляя на носу очки. — Лично я бы не поручился за хороший исход. Иногда зверьки не приходят в себя после наркоза, — доверительным шепотом комментировал он. — Их хрупкий организм попросту не выдерживает. Поэтому нам, ребята, предстоит напряженное ожидание…»

— Я не могу смотреть на это, — произнесла Эмбер и встала. — Скажешь мне, что с ним случилось, ладно, Минти? — Ступеньки лестницы проскрипели под ее ногами.

«А пока, — резвился Рольф, — давайте посмотрим, как живется нашему кенгуру Вилли в заповеднике после драки с кабаном Пэтом…»

— Все в порядке, Эмбер, — крикнула я через пять минут. — Кролику уже лучше.

Она приоткрыла дверь.

— Кролику уже лучше, — повторила я.

— Он жив?

— Да.

— А они сделали… — дрожащим голосом выговорила она.

— Нет, — успокоила я. — Его лапка в порядке. В нее вставили два стальных стержня — стала как новенькая, он снова скачет. Иди, сама посмотри.

Она бегом рванула вниз по лестнице и приклеилась к экрану, сжимая в руке промокшую салфетку. Пушок, слегка прихрамывая, робко прыгал в своем загончике.

— Слава богу, — выдохнула кузина. — Слава богу. — Она улыбнулась и вытерла слезы. «Как они с Педро похожи», — подумала я, когда на экране появились титры. Никогда не видела более сентиментальной старой птицы.

— С Новым годом тебя! — поздравила я.

— Да, с Новым годом! — просияла Эмбер. От печали не осталось и следа. — Как провела Рождество? — спросила она, выключая телевизор и принимая у меня пальто.

— Нормально, — ответила я, и мы пошли на кухню. — Тихо, правда. Мама все время торчала в кризисном центре — раздавала индейку бездомным. Так что мы с папой были вдвоем.

— О… — протянула Эмбер.

— Вообще-то, они поругались, — призналась я, пока Эмбер ставила чайник. — Папа сказал маме, что это у него кризис на Рождество, но ей было все равно. Она наотрез отказалась приходить домой.

— Минти, — заинтересовалась Эмбер, — почему тетушка Димпна прямо-таки одержима добрыми делами?

— Понятия не имею, — ответила я. — Может, потому, что святая Димпна — покровительница умалишенных? Наверное, дело в этом. А может, у нее мозги не на месте. Я знаю только одно: папа уже на пределе. Он угрожал ей разводом.

— О господи!

— Да ладно, он вечно пугает, что разведется. Чаще всего в шутку. Но сейчас, когда папа вышел на пенсию, я не уверена, шутит ли он.

— О боже.

— Он очень несчастен: мама вообще дома не появляется.

— Чем же он занят?

— Ходит в гольф-клуб. Читает. Слушает радио. На самом деле он уже дошел до ручки. Говорит, что не хочет и в старости жить один.

— Я его понимаю.

— Он не против благотворительности, — пояснила я. — Но считает, что у мамы должно оставаться время на семью.

— Бедный дядюшка Дэвид, — пробормотала Эмбер, наливая мне кофе. — Знаешь, тетя Димпна мне напоминает миссис Джеллиби из «Холодного дома» , — со знанием дела продолжала она. — Эта ненормальная собирала деньги для голодающих в Западной Африке, пока ее дети умирали с голоду и бегали в лохмотьях. Замечательная книга «Холодный дом», — с умным видом ораторствовала она. — Гневное обличение общества, развращенного жадностью, лицемерием и преступлениями. Шедевр литературы. — Слушая Эмбер, я подумала, уже не в первый раз, до чего же интересно она рассказывает о классической литературе: можно слушать хоть целый день. Странно, что такой умный и проницательный критик пишет жуткую чушь.

— А я даром времени не теряла! — похвасталась она. — Та-да-да! — Эмбер торжественно водрузила на кухонный стол свою последнюю рукопись. — Позвольте с гордостью представить: «Животная страсть»!

— Боже, ты закончила книгу… Мои поздравления! «Ничего себе!» — проснувшись, прокричал Педро, моргнул, встрепенулся и принялся чистить перышки.

— Работала как проклятая все Рождество, — возбужденно делилась Эмбер. — По двенадцать часов в день. Настроение поднялось, появились силы и вдохновение. И мне кажется, уж эта книга станет настоящим прорывом.

Итак, мы откупорили бутылку шампанского, чтобы отпраздновать завершение девятого романа Эмбер и начало нового года, который принесет нам… Мы и сами не знали что. Кто-то в новом году выйдет замуж и родит ребенка. Хелен, например. «А также сотни и тысячи других счастливиц», — думала я, изучая свадебную колонку «Таймс». Это время года всегда богато на помолвки, впрочем, как и разводы. Рождество — переломный период, когда жизнь круто поворачивается, к худшему или лучшему. Я рассеянно просматривала объявления о предстоящих свадьбах. Мистер Р. Макдональд и мисс Б. Кинг, мистер С. Бингли и мисс А. Брэдфорд, мистер Дж. Коллинз и мисс Л. Харпер, мистер Т. Феркин и мисс К. Фрог. Я лениво скользила взглядом по строчкам. Паркер и Нолл, Маркс и Спенсер, Харви и Николз, Фортнум и Мейсон, бла-бла-бла. Как же их много… Уайтс и Лилли, Ид и Рейвенскрофт, Лоран и Перье, Лейн и Парк …

Лейн? Сердце бешено забилось, кровь прилила к лицу. «Состоялась помолвка Доминика, единственного сына мистера Н. Лейна из Южного Бирмингема и миссис М. Лейн из Саттон-Колдфилд, — прочитала я, — и Вирджинии, старшей дочери мистера и миссис С. Парк из поместья Хайвью, Мелтон-Моубрей, Лестершир». Доминик? Помолвлен? Теперь настала моя очередь разрыдаться.

— Как он мог? — всхлипывала я. — Как он мог, так скоро?

— Это ни в какие ворота не лезет, — отрезала Эмбер и для убедительности добавила: — Ублюдок! Между прочим, Чарли сделал то же самое, — с горечью заключила она.

— Да, но у Чарли были на то причины, Эмбер. Сама посуди, он хотел иметь детей, а ты нет.

— И неудивительно. Ребенок портит фигуру, и ты оказываешься на восемнадцать лет прикована к дому. А по истечении этих восемнадцати лет никто из друзей уже не хочет с тобою знаться, потому что ты впадаешь в маразм и начинаешь страдать недержанием.

— Дело твое, — я закатила глаза, не переставая всхлипывать. — Но Чарли был другого мнения. И вам пришлось расстаться. Ничего неясного. Но я не понимаю, как это Доминик так быстро умудрился найти новую пассию. Когда успел узнать ее достаточно, чтобы сделать предложение? — Я заревела. — Если только… — Сердце будто сжала ледяная ладонь.

— Ты же не думаешь, что он… — начала Эмбер. Глаза ее сузились в щелочки. Я видела, как завертелись колесики у нее в голове.

— Не знаю, — хрипло пробормотала я. — Об этом я не подумала.

— А может, зря? — тихо проговорила она. — Может, это и есть ответ на все твои вопросы, Минти.

— Может быть, — поежилась я. Мне стало не по себе. Какая же я наивная, какая дурочка… Как это мне не пришло в голову, что Доминик изменяет.

— Или девица залетела, как Хелен, — предположила Эмбер. — Но если подумать, — рассудительно добавила она, — не могу представить, что такой, как Доминик, женится из-за этого.

Самое ужасное, Эмбер была права.

— Нет, это невозможно, — рыдала я. — Наверное, он… он… любит ее. Наверное, у него был… был с ней роман. Но тогда почему он не порвал со мной?

— Минти… — тихо произнесла Эмбер, очищая яблоко для Педро.

— Что?

— Хм! Не знаю, стоит ли говорить тебе об этом, но я знакома с Вирджинией Парк.

— О… — прошептала я, шокированная донельзя.

— Хочешь, расскажу? — спросила она. — Ты хочешь знать, кто она такая?

Я посмотрела на нее, сомневаясь, хочу ли этого.

— Да, — проговорила я тихим, бесцветным голосом. — Расскажи.

— Она из довольно богатой семьи, — сообщила Эмбер.

— Это видно по адресу, — вздохнула я, совершенно убитая, и снова взглянула на объявление: — Поместье Хайвью, Мелтон-Моубрей.

— Наследница огромного состояния. Свинофермы.

— Отлично. Повезло ей. Но откуда ты знаешь?

— Учились в одной школе.

— Понятно. — На меня вдруг нашел страх, к горлу подкатила тошнота. — Она красивая? — спросила я.

— Обычная, — расплывчато сформулировала Эмбер. — Лошадиное лицо, икры толстые, как у Хилари Клинтон, тонюсенькая верхняя губа. И ей сейчас уже тридцать восемь, она на четыре года старше меня. — Надо сказать, меня это приободрило, даже очень. И крайне удивило.

— Доминик не стал бы связываться с женщиной старше него, — заметила я. — Он сам мне говорил, что не понимает, как это некоторые мужчины берут в жены женщин на несколько лет старше. Утверждал, что это неправильно и сам он никогда бы так не сделал.

— Да, но у Вирджинии денег куры не клюют. Может, для нее он готов был сделать исключение.

— Но у него полно денег, — усомнилась я. — Вряд ли он купился на такое. Другое дело, хорошая семья, — горько признала я. — Это для него важно. Знатность, древний род и все такое. К тому же из провинции.

— Никакой у них не древний род, — отмахнулась Эмбер. — Ее и в школе дразнили выскочкой. Называли Свинаркой и Пятачком. Из грязи в князи.

— Значит, она такая же, как Доминик.

— У нее был очень визгливый голос, — вспоминала Эмбер. — Ужасно неприятный. У всей этой семейки дурной вкус. Помню, мы покатывались со смеху, когда на школьный праздник они заявились в золотом «порше».

— Кошмар!

— Еще она обожала командовать. Все время одергивала меня. Надо же, и он женится на такой особе, — подивилась Эмбер, непонимающе передернув плечами.

Женится… О боже! Это уж слишком. Я обхватила голову руками.

«Счастливого Нового года!» — пожелал почтальон, с которым я столкнулась у порога своего дома, направляясь на работу. Моя улыбка вышла мрачной. Никакой он был не счастливый, этот Новый год. Напротив, несчастный. Худшего еще не выпадало на мою долю. И опять Шерил фон Штрумпфхозен угодила пальцем в небо. «Горизонт уже проясняется», — предсказала она. Чушь собачья, Шерил! Кто бы сомневался, впереди у меня только хорошее. А как же Доминик? Разве ему «воздалось по заслугам»? Разве он заслужил счастье с другой женщиной, а тем более так скоро? Он бросил меня в день свадьбы, но это еще ничего. Гораздо хуже, что он, как ни в чем не бывало, нашел новую пассию и сделал ей предложение, а не прошло и пяти месяцев! Боль, которая только начала отступать, вернулась, набрав удвоенную силу. Рану разбередили, и она снова кровоточила.

Рабочий день я отбывала, как каторжный срок. Сдавали нервы, и я все время срывалась. Злость на Мелинду подливала масла в огонь.

— Минти-и-и, — проблеяла она умоляюще.

— Да? — буркнула я, стараясь не дышать носом: она меняла младенцу подгузник на своем рабочем столе.

— Пвоклятье! — ругнулась она. — Не подгузник, а наказание какое-то!

— У ребенка есть няня, пусть она этим и занимается, — огрызнулась я. — Причем желательно на автостоянке!

— Я ее уволила. От нее никакого пвоку. А двугую пока не нашла. Знаешь, Минти, я уже уволила твех нянь. Можешь себе пведставить?

— Да, — бесстрастно ответила я. — Могу.

— Так вот, Минти, — продолжала Мелинда, решительно не замечая, что мой тон холоднее айсберга. — Ты мне не васскажешь еще вазок пво евво? Я что-то никак в толк не возьму.

— И рада бы, Мелинда, — я была сама вежливость, — но ничего в этом не смыслю.

— Минти, — промямлил Уэсли. У него был радостный вид, и за ним волочился длинный хвост пленки.

— Извини, Уэсли, — отрезала я. — У меня нет времени заниматься твоими пленками, так что выкручивайся сам.

— Я и не собирался просить тебя о помощи, — обиделся он. — Просто хотел поделиться. Хотел рассказать тебе о…

— Извини, Уэсли, — я надела наушники. — Очень занята, у меня нет времени. — Терпение на нуле — вот что со мной происходит. А ненависть к людям зашкаливает. Мне не хотелось выслушивать исповеди о чужих проблемах. Мое сердце зачерствело, оделось броней. Я обнесла его рвом, соорудила подвесной мост и поставила сторожить подступы шестерых ротвейлеров. «Решающий фактор» мог мной гордиться.

У Джека тоже был подавленный вид, но я не стала выяснять почему. Я была полна решимости уйти с головой в работу и тихонько корпеть над ней, похоронив мысли о Доминике и его последнем увлечении под необъятными грудами пленки.

За следующие несколько дней я выдала на-гора уйму репортажей. Чего там только не было: гражданские браки, матери-подростки, пятидесятипятилетняя матрона, беременная близнецами, которых зачали в чашке Петри. «Уж лучшее делать скучные финансовые обзоры, — сердито думала я, — или программы о спорте, моде и ежовых бегах в Милтон-Кейнс. Что угодно, только не семья и воспитание детей». Мне надоело растравлять раны. Поездка к Ситронелле Прэтт не прибавила положительных эмоций.

— Хорошо провели Рождество, Араминта? — осклабилась она.

— Отлично, — солгала я.

— Наверное, были у родителей?

— Да-да, вы правы.

— Как славно, — умилилась она. — А у нас было столько гостей! — в ее тоне сквозило самодовольство. — Даже такой прекрасный большой дом с трудом вместил приглашенных. Но все же, — ворковала она, — мы умудрились всех устроить. А как Новый год? — спросила она через плечо, наклоняясь за книгой. — Загадывали желание? Погодите-ка… я угадаю: найти себе мужа, не так ли?

— Нет, — ответила я. — Моим новогодним желанием было удавить вас и расчленить.

Ситронелла обернулась и недоуменно уставилась на меня:

— Что вы сказали?

— Я сказала, мое новогоднее желание — удивить вас и впечатлить.

— А… Знаете, у вас, одиноких женщин, столько мужества, — проникновенно просюсюкала она, опуская свой огромный зад на близлежащий стул. — Не представляю, как вы со всем справляетесь.

В ответ я сладко-сладко ей улыбнулась, считая в уме до десяти, чтобы не поддаться соблазну пристукнуть ее микрофоном или удушить магнитофонным шнуром. На этой неделе в газетах развернулась дискуссия о работающих матерях. В своей колонке Ситронелла нещадно побивала их камнями. С тяжелым сердцем я нажала на «запись».

— Женщины, которые имеют маленьких детей и при этом работают, ужасные эгоистки, — объявила она своим низким, обманчиво ласковым голосом. — Все мы знаем, что первые пять лет жизни ребенка оказывают решающее влияние на его развитие, — невозмутимо продолжала она. — В этот важный период ребенок нуждается в матери. Я феминистка, — объявила она. Кто бы мог подумать… — Однако в данном случае феминистки совершенно неправы.

— Но у большинства женщин просто нет выбора, возвращаться на работу или нет, — возразила я. — Они вынуждены работать из-за денег.

— О, знаю я эту старую отговорку, — произнесла Ситронелла со снисходительной улыбкой. — Нужно чем-то жертвовать.

— Ну, вам-то это ни к чему, — подколола я с непривычной наглостью.

Она заморгала, выпучилась на меня, потом изобразила виноватую улыбку:

— Нет. Думаю, мне очень повезло, что мой муж так много зарабатывает. Более того, мне повезло вдвойне: я всегда могла позволить себе работать дома и делать карьеру

— Карьеру? — насмешливо переспросила я. — И что же за карьеру вы делали, прежде чем стали вести колонку?

— Была консультантом по уходу за детьми, — призналась она, и ее толстый зад беспокойно заерзал на стуле. — Но к чему хвастаться прошлыми достижениями, Араминта? К тому же работать дома не так уж просто, особенно если малыш у вас громкоголосый и требовательный. К счастью, у меня есть помощники по дому.

— Да, — усмехнулась я. — Насколько мне известно, у вас есть няня и горничная.

— И садовник, — добавила она, самодовольно ухмыляясь. — О да, я понимаю, как мне повезло, — продолжала она, теребя необъятное платье-балахон. — Невероятно, невероятно повезло. Но дело не в этом. Дело в том, что маленькие детки должны оставаться с мамочкой.

— Что ж, спасибо большое, Ситронелла, — проговорила я с облегчением, нажав на «стоп». — Еще один мудрый комментарий, украшение нашей программы.

Ситронелла сама проводила меня до двери. Я взглянула на красавицу Франсуазу, которая играла с малышкой Сьенной, и подумала: «Как она может работать на эту ужасную женщину? Бог знает, почему она до сих пор не уволилась».

— Выше нос, Минти! — крикнула мне вслед Ситронелла, когда я шла по подъездной дорожке.

— Выше нос? А я и не грущу, — моя улыбка излучала беззаботность. Но, разумеется, я лгала.

Меня грызла черная тоска. Чернее грязи в самой глубокой сточной канаве. Я опасалась однажды проснуться и обнаружить, что она сгрызла меня напрочь. Я была несчастна. Я захлебывалась отчаянием. Такой тоскливой зимы у меня еще не было. Мой камень опять прогрохотал вниз по склону и намертво застрял в глубокой расселине. На работе я еще кое-как держала себя в руках, занималась делом, резко и недружелюбно пресекая все попытки вытащить меня из раковины, но дома впадала в уныние. Затворяясь в комнате, читала «Большие надежды» и размышляла о своей нелегкой судьбе. Я погружалась в депрессию, тонула в ней. Лелеяла свою тоску, берегла, как бутылку старого портвейна. Должно быть, я действительно была несчастна, потому что когда позвонил Джо, даже не захотела с ним разговаривать.

— Он звонит уже в третий раз, — сообщила Эмбер из-за двери два дня спустя. — Почему бы тебе не поболтать с ним?

— Не хочу, и все, — проворчала я.

— Он сказал, что хочет с тобой побеседовать.

— Мало ли чего он хочет. Целый месяц меня игнорировал.

— Ты не забыла, Минти? — не отставала Эмбер. — Неделя добрых дел еще не кончилась.

— Для меня кончилась.

— Минти, почему ты не желаешь с ним разговаривать?

— Он меня обидел. Вот почему.

— Но это не значит, что ты тоже должна его обижать.

— Почему нет? — равнодушно отозвалась я. Может, мне хочется обижать мужчин.

Мисс Хэвишем отомстила мужчинам, внушив своей воспитаннице Эстелле презрение к противоположному полу. И я теперь тоже намеревалась презирать мужчин. Они заслуживали презрения. Все до единого. Низшая раса. Без чувств, без совести. Бросить женщину у алтаря и, не задумываясь, жениться на другой. Я больше не доверяла мужчинам. Ни одному из них. Знать их не желала. Я вообще не хотела ни с кем общаться. За несколько дней я обросла непробиваемым панцирем безразличия. Моя раковина затвердела и застыла, как мерзлая январская земля. Мне больше не нужен был «Решающий фактор». Я избавилась от нерешительности раз и навсегда. Когда шестого числа Эмбер сказала, что пора снимать рождественские украшения, не то мы навлечем на себя беду, я рассмеялась горьким, безжизненным смехом. Тогда она объявила, что сама уберет игрушки. И посадит деревце в моем саду — она специально попросила елочку с корнями. Я даже не вызвалась ей помочь. Я стала жестокой и бессердечной. Потому что Доминик так безжалостно обошелся со мной. Когда позже, в тот день, Эмбер позвала меня с первого этажа, я только заворчала и уткнулась в книгу:

«Мисс Хэвишем поманила к себе Эстеллу…

– Поиграй с этим мальчиком в карты…

— С этим мальчиком! Но ведь это самый обыкновенный деревенский мальчик!

Мне показалось — только я не поверил своим ушам, — будто мисс Хэвишем ответила:

— Ну что же! Ты можешь разбить его сердце!»

— Минти! — снова позвала Эмбер.

— Что? — крикнула я.

— Иди сюда.

— Не хочу.

— Спускайся!

— Нет.

— Пожалуйста.

— Отстань.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Меня это не интересует.

— Ты будешь в восторге.

Уф! Любопытство заставило меня спуститься. Эмбер была в саду. Она посадила елку. Уж как умудрилась, не знаю, ведь земля замерзла намертво. На низкой ограде, ластясь к Эмбер, сидела очаровательная черная кошечка. Я никогда ее раньше не видела.

— Смотри, какая лапочка! — произнесла Эмбер с восхищенной улыбкой. У нее изо рта вылетали маленькие клубы пара.

— Да, — согласилась я. — Хорошенькая. — Котенок был крошечный, с узкими глазками, будто с примесью сиамской крови, на кончике хвоста у него был забавный маленький завиток в форме вопросительного знака.

— Какая тощая, — заметила Эмбер. Я ступила на обледеневшую землю. — Как она только выжила в такой мороз. Наверное, уже давно не ела.

Бедняжка! Лед, сковавший мое сердце, треснул, на глазах появились слезы. Я подошла поближе и погладила котенка. Он встал на задние лапки и волнообразным движением потерся мордочкой о мою ладонь.

— Надо дать ей молока, — сказала я.

— Верно. Кис-кис! — позвала Эмбер. Просить котенка дважды не пришлось. Он уже прошмыгнул в открытую дверь, забежал на кухню и принялся тереться о ноги Эмбер, неустанно описывая восьмерку. Мы налили ему молока, накрошили ветчины и немного копченого лосося.

— У меня есть банка русской икры, — возбужденно сказала Эмбер. — Наверняка кошки такое любят.

— Наверняка, — согласилась я. — Но мне кажется, нужно дать малышу нормальной кошачьей еды.

Я сбегала в магазинчик на углу и вернулась с парой баночек «Вискас».

Котенок тем временем уже умял всю икру и теперь покоился на коленях у Эмбер, разомлев от счастья и урча, как маленький трактор. Так у нас появилась кошка.

— Как мы ее назовем? — спросила я чуть позже, поглаживая маленькие треугольные кошачьи ушки. — Надо придумать ей имя. Может, Кристина?

— Почему?

— Потому что сегодня Крещение.

— М-м-м, — задумалась Эмбер.

— Можно назвать ее просто Киской, — предложила я. — Или Кисточкой. Или Кисонькой. Или…

— Пердита, — вдруг произнесла Эмбер. — Вот как я хочу ее назвать. В честь Пердиты из «Зимней сказки», — объяснила она. — Малышка Пердита потерялась, но в конце концов нашлась. Прекрасная пьеса, — мечтательно говорила она. — Об искуплении и возрождении. О том, что судьба иногда дает тебе еще один шанс, когда кажется, что все уже потеряно.

— Пердита, — произнесла я. — Урчалка Пердита. Но откуда ты знаешь, что это девочка?

— Она похожа на девочку. Только посмотри на ее хорошенькую, девчачью мордочку.

— Надо проверить. Давай спросим у Лори.

— О, он хуже занозы в заднице, — рассердилась Эмбер.

— Ничего подобного, — тихо возразила я. — У него отличное чувство юмора. И острый язык, — многозначительно добавила я.

— Он идиот, — уперлась Эмбер.

— О'кей. Как скажешь. Но он учится на ветеринара, — привела я решающий аргумент, — и может точно определить пол Пердиты, осмотреть ее — вдруг она болеет.

Только тогда Эмбер согласилась. Тем же вечером пришел Лори и сообщил, что Пердита — здоровая девочка примерно четырех месяцев.

— Она еще котенок, — сказал он. — Ужасно отощала, но все остальное в порядке. Может, хозяева забыли ее при переезде или она убежала и заблудилась.

— Надо поместить объявление в местную газету, в рубрику «Пропала кошка», — предложила Эмбер. — Но надеюсь, ее хозяева не объявятся, — задумчиво добавила она. — Она такая лапочка.

Педро разозлился, разумеется. Мы это поняли, потому что он перестал кричать: «Супер, дорогуша!»

Он сердился не оттого, что приревновал — хотя попугаи жуть, какие ревнивые, — а оттого, что презирает кошек. Вот собак он любит. Он их уважает. Но, как увидит кошку, сразу напускает на себя ледяное, высокомерное презрение. У бабушки была бирманская кошка по имени Винки, так он ее пятнадцать лет игнорировал.

— Педро придется привыкнуть к Пердите, не так ли, Педро? — весело прощебетала Эмбер. — Потому что у меня такое ощущение… — она скрестила свои длинные тонкие пальцы, — что Пердита будет жить снами.

Хорошо, что Лори хотя бы остался поужинать. Он поведал нам о своих последних приключениях в качестве «сладкого мальчика»:

— В понедельник ходил на бар-мицву с разведенкой лет сорока. Во вторник сопровождал вдову пятидесяти трех лет на коктейль коллегии адвокатов. А вчера посетил ужин Британской медицинской ассоциации с незамужней дамой тридцати пяти лет.

— И как, было весело? — с подозрением, как мне показалось, выпытывала Эмбер.

— Да, но не так весело, как на балу «Мы против рабства», — тактично ответил он. — Некоторые женщины просят заняться с ними сексом, — признался Лори.

Мы жевали макароны.

— И как ты реагируешь? — насторожилась Эмбер. По-моему, она занервничала.

— Говорю, что это абсолютно исключено, — откровенничал он. — Потом объясняю, что сексуальные услуги оказываются за отдельную плату. Но для друзей, — он многозначительно посмотрел на Эмбер, которая закатила глаза, — бесплатно.

— Надо же, как здорово, — протянула она со скучающим видом, но я‑то знала — точно знала, — что она не скучает.

— Меня так уже достали эти женщины, — вяло признался он. — Я бы с радостью бросил все это. Но двести фунтов за вечер — точнее, сто пятьдесят, после того как Ширли заберет свою долю, — это слишком мало. К тому же работа несложная. Все, что от меня требуется, — надеть смокинг и пустить в ход свое обаяние.

— Обаяние? — насмешливо произнесла Эмбер. — Ты это так называешь?

— Да.

— Что-то я не припомню, чтобы со мной ты пускал в ход обаяние.

— Ты видишь в людях только плохое.

— Но я, правда, не помню, — уперлась она.

— Вспомни, я подвинул тебе стул. Рассказал самые смешные анекдоты, какие знаю. И утешил тебя, когда ты чуть не разорилась на аукционе. Знаю, как ты нервничала, — добавил он с игривой усмешкой.

— М-м-м.

— И если бы ты не покинула бал так стремительно — прямо как Золушка, — думаю, я бы пригласил тебя на танец.

— Неужели?

— Я бы пристально посмотрел тебе в глаза и спросил: «Станцуем шейк?»

— Хотела бы я это видеть, — язвила она.

— Кстати, если ты захочешь нанять меня до конца жизни, это обойдется тебе в пять миллионов фунтов, при условии, что я дотяну лишь до семидесяти лет.

— Ах, так.

— Но мы могли бы договориться — оптовым клиентам скидки.

— Тронута, что ради меня ты готов пойти на уступки, — произнесла она, мило улыбнувшись. — Почему ты зарабатываешь эскорт-услугами? — поинтересовалась Эмбер, вдруг посерьезнев. — Я хотела спросить еще тогда, в «Савое», но голова была забита другим.

— Всегда мечтал стать ветеринаром, — объяснил Лори. — Но отец убедил меня заняться топографией — он сам топограф. Позже я пожалел о том, что не выбрал профессию, о которой на самом деле мечтал. В тридцать лет вернулся в колледж. Но на этот раз стипендию не получил. И растратил все свои сбережения. Поэтому я и работаю в эскорт-службе. Чтобы заплатить за последний год обучения.

«Он любит рисковать, — подумала я. — Как и Джо. Покидает безопасную гавань ради незнакомых и, возможно, враждебных берегов».

— Ты уже нашел себе место? — не отставала Эмбер. — Где будешь работать, когда закончишь колледж?

— В лечебнице «Кэнонбери», в Айлингтоне. Сейчас прохожу там стажировку. В июле начну работать официально, когда получу диплом… если получу, — поправился он, поднимаясь на ноги. — Мне пора заниматься. Прием родов у лошадей — захватывающий предмет. Спасибо за ужин, — добавил Лори. — Приносите котенка, мы сделаем все прививки. Вы же не хотите, чтобы она заболела гриппом? Через несколько месяцев надо будет подумать, намерены ли вы ее стерилизовать. — Он погладил Пердиту, улыбнулся Эмбер, потом мне и тихо вышел.

— Какой надоедливый тип! — произнесла Эмбер, обнимая кошку.

— Ужасно надоедливый, — кивнула я.

— Он безумно меня раздражает.

— Угу

— Как же он меня достал!

— Меня тоже. Может, как-нибудь еще раз его пригласим?

— Вы слышали, что в мебельном магазине «Дрек» новогодняя распродажа? — Новогодняя распродажа? — Да. Скидка семьдесят пять процентов на всю мебель, даже на кожаные гарнитуры. — Не могу поверить… семьдесят пять процентов?! — Да! Это потрясающе! Я тоже не могу поверить! — Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Таких цен просто не бывает! — Bay! Семьдесят пять процентов? Невероятно!!!

— Минти, это невероятно! — воскликнул Уэсли.

— Что? — я сняла наушники.

— Это невероятно. Я уже который день пытаюсь тебе сказать, но, по-моему, ты не хочешь общаться. — Как он догадался?

— Прости, Уэсли, — повинилась я. — В последнее время так много… забот.

— Я заметил. Все заметили. Слушай, Минти, ты в порядке? Вроде как совсем раскисла.

— Все… нормально, — вздохнула я. — Все о'кей, правда. — Я не врала, более или менее. Первая волна гнева спала, осталась лишь рябь, тлеющие угли на месте отгоревшего костра. К тому же возня с котенком смягчила боль.

— У меня чудесные новости! — выпалил Уэсли. — Дейдра беременна! Уже на четвертом месяце.

— Поверить невозможно! — неожиданно для себя я удивилась. — Фантастика! Когда ждете малыша?

— В июне!

— Поздравляю!

— Да, — возбужденно ответил он. — Я стану отцом.

— Не могу поверить… То есть здорово.

— Да, я в восторге, — продолжал он. — И Дейдра так счастлива. Просто не верится, что я стану папой. — Он выдвинул ящик своего стола и достал каталог магазина «Малыш и мама».

— Мы можем купить что угодно со скидкой двадцать процентов, — похвастался он. — Дейдра имеет право на скидку, как работник магазина. — Открыв каталог на разделе «Коляски», он положил его передо мной. — Ну, что ты думаешь? — допытывался он. Я разглядывала разноцветные повозки для младенцев. — Может, выбрать «Севилью»? Или лучше «Верону»? Как тебе «Классико»? — Почему-то у многих колясок были итальянские названия. — Хотя, мне кажется, «Дольче вита» тоже ничего, — задумчиво продолжал он.

— Да, — угрюмо согласилась я. — «Дольче вита» — прелестная коляска.

— Ох, Минти, — мечтал Уэсли, — я постигну тайны рождения. Это чудесно. Я стану отцом!

— Так ты… — начала, было я, но не проронила ни слова. «Заткнись, Минти, — велела я самой себе, — это тебя не касается».

Уэсли огляделся, посмотреть, не подслушивает ли кто. Потом наклонился ко мне и произнес: — Знаешь, у нас были проблемы.

— Что?

— У нас были проблемы. Мы не могли сделать ребенка.

— О, я не знала, — невинно солгала я. — Что ж, у многих людей с этим проблемы, как ты думаешь?

— Нет, у нас были настоящие проблемы.

— Понятно, — серьезно ответила я.

— Дейдре было очень тяжело, потому что… — он понизил голос почти до шепота, — это она была во всем виновата.

— Да что ты…

— Да. Ее яйцеклетки. Они были мертвые.

— О боже.

— Никакой активности. И она пошла к врачу.

— Хм, отлично. А ты… тоже ходил к врачу?

— О да, — кивнул он, — конечно, ходил. Но только чтобы подержать ее за руку. Ведь нужно оказывать партнеру моральную поддержку.

— Да.

— И к счастью, доктор ей помог.

— Что ж, прекрасно.

— И теперь наконец-то я стану отцом.

— «Ты нам не отец» — вот что они говорят, — жаловался Джек в своем офисе после работы. Целый день он нервно крутил в руках пленку — весь пол был усеян обрывками, — а потом, когда все ушли, опять обратился ко мне за советом. — «Ты нам не папа» — так они говорят. — Джек вздохнул. — Рождество превратили в настоящий ад.

У вас пахнет изо рта? Попробуйте новый, революционный скребок Томпсона для языка…

— Почему они так ужасно себя ведут? Новое слово в уходе за полостью рта…

— Они думают, я виноват в том, что их родители развелись.

Уничтожает микробный налет…

— Но это не моя вина. Всего 7 фунтов 99 пенсов! Джек выключил динамик.

— Девчонки не знают, что их отец долгие годы путался с другими женщинами, — продолжал он. — Поэтому, в конце концов, Джейн и выкинула его вон. Но дочерям она ничего не рассказывала: не хочет, чтобы они потеряли уважение к отцу.

— Она ведет себя очень достойно, — заметила я. — Большинство обманутых жен, не стесняясь, поливают неверных мужей грязью в присутствии детей.

— Знаю, — с измученным видом кивнул он. — Только отдуваться приходится мне. Джейн защищает детей, а они вымещают злобу на мне. Как фурии, Минти. Маленькие злобные фурии.

— Может, когда девочки подрастут, она скажет им правду? А может, со временем они тебя полюбят.

— Минти, я не могу так долго ждать. Честно говоря, я не уверен, что, когда они подрастут, я все еще буду женат на Джейн. По-моему, вся эта затея была чудовищной ошибкой.

— Но ты не можешь просто так сдаться. Вы женаты меньше года.

— Я не уверен, что сумею мириться с их враждебностью. Мне и без того тяжело, ведь я никогда не был женат, так еще ее дети сводят меня с ума. — Он вздохнул. — Бьют в самое больное место.

— Что они делают?

— Когда не оскорбляют меня на словах, то выбрасывают мою одежду из корзины с грязным бельем и раскидывают по полу. Или вытаскивают пальто из шкафа. Прячут бритвенные принадлежности, убирают зубную щетку из «семейного» стаканчика.

— Какой ужас.

— Посылают меня куда подальше, — мрачно перечислял он. — Ругаются на чем свет стоит. Знаешь, что еще они вытворяют? Крадут мои вещи.

— Крадут?

— Стянули кредитку из кармана пиджака…

— О боже.

— И пошли в «Харродз». Потратили три сотни фунтов! А в последний раз — четыреста.

— Матерь божья…

— И я повсюду нахожу наркотики!

— Господи!

— Травку, гашиш, экстази… Слава богу, не героин. Но я все равно очень волнуюсь. Извини, что рассказываю тебе все это, — добавил он, горько вздохнув. — Но мне необходимо с кем-то поделиться.

— А Джейн ты ничего не говорил?

— Пробовал. Но разговор далеко не зашел… она ничего не понимает.

— Должна понимать: она же психотерапевт.

— Она целыми днями слушает, как люди жалуются на свои несчастья. Не могу же я и дома ей устроить то же самое. В любом случае, — он снова начал растягивать и крутить в руках кусочек пленки, — Джейн считает, что подростков нельзя наказывать.

— О…

— Она хочет быть «позитивным родителем». Отец с матерью обращались с Джейн очень строго, и она поклялась, что будет делать наоборот. Так она и поступает. Им все сходит с рук. Очевидно, она считает, что ее дети должны иметь возможность «самовыражения». В данный момент они самовыражаются, оскорбляя меня.

— Что ж, надо показать Иоланте и Топаз, что ты тоже член семьи.

— Семейка Аддамс, — вздохнул он. — Дети из ада, которые мучают животных и людей. Неудивительно, что мы живем рядом с кладбищем. Не знаю, что и делать, — в отчаянии развел он руками.

— Езжайте куда-нибудь всей семьей. Проведите вместе отпуск.

— Я уже предлагал. Но девчонки сказали, что поедут, только если я останусь дома.

— Может, пригласить их в боулинг-клуб?

— Пробовал — отказались. Отговорились тем, что все время ходят на боулинг со своими парнями.

— Почему бы вам не устроить вечеринку? Вы с Джейн пригласите своих друзей, а девочки — своих.

Он задумался:

— Вечеринку с коктейлями? Вообще-то идея хорошая. Да, Минти, прекрасная идея! А ты придешь?

— Да, — ответила я. — Непременно.

И вот через десять дней я отправилась на вечеринку к Джеку. Он переехал к Джейн, в ее бывшее супружеское гнездышко — еще одна ошибка с его стороны. Он хотел купить новый дом на общие деньги, но Джейн воспротивилась: девочки расстроятся, если им придется переехать так скоро после развода. Это поставило Джека в невыгодное положение. Он был на чужой территории. В доме отца девчонок. И за это его ненавидели еще сильнее. Конечно, девочек можно понять. Так или иначе, это был красивый дом на тихой улице неподалеку от Хайбери-Хилл, где Джек жил раньше.

Они с Джейн познакомились в прачечной-автомате. У обоих сломались стиральные машины. Они наблюдали друг за другом через гладильный пресс, а потом она попросила помочь ей сложить простыни. Поразительно. Иногда судьба преподносит такие сюрпризы. Чарли свел знакомство с Эмбер на презентации ее новой книги. И завязал отношения с Хелен, когда случайно зашел в магазин за цветами. Мама и папа встретились на катке. Уэсли и Дейдра — в баре «Заноза». А Доминик хотел всучить мне страховой полис. «Может, и с Вирджинией он познакомился так же? — с горечью подумала я. — Да, наверное, так оно и было. Интересно, хватило ли ему смелости рассказать, как он обошелся со мной? Вряд ли — он такой трус».

В семь часов я вышла из метро и строго-настрого запретила себе думать о Доминике. Дом стоял в самой середине Плимсолл-роуд. Дом, который построил Джек… Какая ирония. Точнее, дом, который пытался построить Джек. На мой звонок дверь открыла Топаз, старшая из сестер. Помнится, она хихикала на свадьбе. Пытаясь стереть этот образ из памяти, я решила вести себя дружелюбно, ради Джека.

— Привет, Топаз! — произнесла я с улыбкой. Глаза девчонки были жирно подведены. Ради вечеринки она нацепила коротенький серебряный топик с люрексом и черную кожаную мини-юбку, едва прикрывавшую ягодицы. — Я Минти. Помнишь?

— Да уж! — ухмыльнулась она. — Такое не забывается. Это же тебя…

— Минти, — прервал ее Джек. — Привет! Спасибо, что пришла. — Он тепло, но нервно мне улыбнулся. — Топаз поможет тебе раздеться.

— Еще чего, — схамила Топаз.

— Ладно, — сцепив зубы, сказал Джек. — О'кей. О'кей… — Он помог мне снять плащ и проводил в просторную гостиную. Похоже, кроме меня, еще никого не было.

Чакка чакка чакка чакка чакка чакка чакка…

— Привет, Иоланта! — поздоровалась я с младшей сестрой, которая сидела в углу комнаты, надев наушники. — Привет! — я сделала вторую попытку.

Чакка чакка чакка чакка чакка чакка чакка…

Девочка нехотя приподняла наушники и, прищурившись, взглянула на меня.

— Привет! — произнесла она с рассеянной улыбкой и снова надела наушники.

Джек дрожащей рукой налил мне шампанского, потом включил сюиту Баха.

— Как дела в школе? — спросила я Топаз.

— Отстой! — ответила она.

— Что?

— Это значит «плохо», да, Топаз? — уточнил Джек у падчерицы. Та смерила его ледяным взглядом.

— Надо знать жаргон, — заявила она. — Тинейджерский сленг. Это новый язык. Как эсперанто, только сложнее. От этой музыки уши вянут, — добавила девица.

— Ага, — поддакнул Джек. — Перевожу: мне не нравится музыка, которую ты слушаешь.

В камине ярко полыхал огонь, но и без него атмосфера уже накалилась до предела.

— Ваши друзья придут? — вежливо поинтересовалась я.

— Да, — буркнула она. — Но не за два часа до начала, как ты. Только лохи приходят вовремя.

— Ха! Я же не знала, сколько времени займет дорога. Добиралась на метро.

— Где же твоя тачка? — презрительно скривилась она.

— У меня ее нет. — Топаз закатила глаза.

— О, привет, Минти. — В комнату вошла Джейн с подносом канапе. — Рада тебя видеть, м-м-м… — Я поняла, что она собиралась сказать «снова», потому что в последний раз мы виделись на моей свадьбе. — Чудесная стрижка, — нашлась она. Я поблагодарила улыбкой. И подумала: «Как замечательно она выглядит. Ровесница Джеку — сорок три года, — но выглядит намного моложе».

Чиркнула спичка, и комнату наполнил сигаретный дым. Топаз с видом бывалого курильщика затянулась «Силк кат» и выпустила колечко серебристого дыма, заученным жестом встряхнув головой.

— Все прошу, прошу ее, чтобы бросила, — призналась Джейн с кривой улыбкой. Я подцепила вилкой коктейльную сосиску. — Но она не слушает. Что ж, я считаю, молодые люди должны учиться на собственных ошибках, не так ли?

— Хм, да, — согласилась я.

— Ей пятнадцать.

— Джек постоянно твердит, чтобы я бросила, — прокомментировала Топаз, глубоко затягиваясь. — Но это его не касается. Если мой родной папа не против, не понимаю, при чем тут Джек.

— Да, боюсь, когда Джек просит девочек что-то не делать, они делают это назло, да, дорогие?

— Да! — воскликнули хором Иоланта и Топаз.

— Мне кажется, на тинейджеров лучше действует эмоциональное убеждение. Например, я говорю Топаз: «Дорогая, ты понимаешь, что курение вызывает рак?» А она отвечает…

— Мне пофигу! — подхватила Топаз, заржав, как лошадь.

— Вот именно. — Джейн сдвинула брови, делая вид, что сердится. — Ох уж эти детки! Прямо не знаю. Но все мы были молодыми, правда?

— Как работа? — спросила я Джейн. — Ты очень занята?

— О да! — весело воскликнула она. — Нет отбоя от страдающих анорексией, булимией, депрессией, малолетних преступников и потенциальных серийных убийц!

— Прямо как дома, — Джек глухо рассмеялся. — Шучу, Джейн, — отыграл он назад под гневным взглядом супруги. — Я пошутил, ясно?

Звонок в дверь стал для него спасением. Джек кинулся принимать пальто. Я сидела на краешке дивана, изучая гостиную. Все тут было как в каталоге ИКЕА — ярко, но безлико. Деревянные полы покрыты разноцветными лоскутными ковриками. Кованая люстра-подсвечник. Красочные постеры на стенах. Шторы в веселую клетку на декоративных карнизах. Я ломала голову, куда бы приткнуть бокал, не решаясь поставить его на антикварный столик красного дерева с хрупкой мозаичной поверхностью в виде шахматной доски. Столик явно принадлежал Джеку. Оглядев комнату, можно было легко отыскать его вещи: они выпадали из остальной обстановки. Чудесная картина маслом — дорога в Альпах — висела рядом с репродукцией Хокни. Два красивых хрустальных подсвечника выглядели нелепо на сосновой каминной полке. Все наименее «практичное» наверняка привнес Джек.

Передо мной стоял низкий деревянный кофейный столик. Я избавилась от бокала и взяла со столика книгу. «Как общаться с подростком» Шейлы Мунро. Еще там лежали потрепанный экземпляр «Чужих детей» Джоанны Троллоп и опус под названием «Вы просто не слушаете — вы просто не понимаете».

Звонок звенел без передышки. Комната наполнилась гостями. Шампанское лилось рекой. Я познакомилась с соседями, друзьями и коллегами Джейн, психотерапевтами. Кроме меня Джек не пригласил никого с радиостанции. Но все равно было очень весело, хотя девочки ни за что не соглашались принять участие в вечеринке. Они сидели на ступеньках и читали журналы. В десять часов, когда вечеринка была в самом разгаре и настроение у всех поднялось, снаружи раздался резкий визг шин, пьяный мужской хохот, стук автомобильных дверец. Следом прогремел звонок.

— Привет, это «Эйвон»! — проорал мужской голос сквозь прорезь для писем. — Выходи, Топаз, открывай эту долбаную дверь! — Топаз и Иоланта бросились открывать. В комнату ввалилась целая банда парней в джинсах и черных кожаных куртках. Воздух пропитался тестостероном. Топаз и Иоланта ликовали: приехали их герои.

— Добр-вечр, — пробурчал парень лет пятнадцати и громко, некрасиво сморкнулся. Не знаю, что было жирнее — его залитые гелем волосы или лоснящееся от кожного сала лицо.

— Привет, хм… Уэйн, не так ли? — произнесла Джейн с гостеприимной улыбкой. — И Пит. — Пит поднял татуированную руку вместо приветствия. На его подбородке, словно лава в жерле вулкана Кракатау, пузырились прыщи. — Джек, принеси ребятам выпить, — попросила Джейн. — У нас полно пива, мальчики.

— Клево, — откликнулись мальчики и потопали на кухню.

Дзинь-дзинь!.. Прибыла еще одна группа тинейджеров. Трое парней и две девушки. Все уставились на нас так, будто мы пришельцы с планеты Зог.

— Ни фига себе шнурков набежало! — выпалило создание по имени Заря с малиновыми волосами и таким количеством сережек в ушах, что мочки напоминали карниз для штор.

— Шнурки — это мы, — объяснил Джек со знанием дела. — Не подумай, что Заря имеет в виду тесемочки для обуви.

— Долбаные родаки, — фыркнула ее подружка.

— Родаки? — не поняла я.

— Родители, — перевел Джек.

— Заря, что будешь пить? — спросила Джейн.

— «Отвертку», — ответила Заря.

— Да, конечно, — кивнула Джейн. — Тебе то же самое, Тайлер?

Тайлер кивнула.

— Только водки побольше, — уточнила Заря.

— Угощайтесь, девочки! — гостеприимно предложила Джейн. Подростки направились к столу с напитками. — Мы вам доверяем, не пейте слишком много.

— Как же, — огрызнулся Джек.

Дзинь-дзинь!.. В комнату ввалились девочки с проколотыми бровями и девочки с черными ногтями, девочки в платьях, едва прикрывавших трусики, и девочки в диковинной обуви. Я не могла отвести глаз от невероятных кроссовок с липучками, ботинок на платформе с ремешками, неуклюжих кожаных сандалий, усыпанных розовыми блестками.

— Как тебе мои новые платформы?

— Принц Уильям — просто конфетка.

— Не, мне больше нравится Лео.

— Да, клевый чувак… — Мать больше не дает мне карманных денег. Дзинь-дзинь!.. Нагрянуло еще несколько юнцов — в мешковатых футболках, с длинными сальными патлами, жидкими усами и оспинами от прыщей. Через полчаса пятнадцатилетних было уже в два раза больше, чем нас, «шнурков». Кто-то поменял диск, и гостиная превратилась в танцпол для старшеклассников. Верхний свет притушили, подростки стали страстно обжиматься. Воздух сгустился от гормонального коктейля.

— Давай!

— Нет! Не хочу.

— Еще!

— Ой! Это отвратительно!

— Знаете, нет ничего хуже, чем подавлять подростка. Они такие уязвимые в этом возрасте, — заметила Джейн. Топаз схватила в охапку проходящего парня, кинула на диван и принялась с упоением тискать. — Вы знаете, — серьезно продолжала Джейн, — что тинейджеры, которым родители все запрещают, испытывают проблемы во взрослой жизни?

— Неужели, — устало отозвался Джек.

— По-моему, это признак цивилизованности, — проникновенно внушала Джейн. — Если бы старшее поколение относилось к молодежи терпимо, с пониманием… Например, мои родители обращались со мной очень строго…

— Простите, — мимо нас пробежала девушка, зажав рот рукой, и бросилась в туалет на первом этаже. В гостиной двое подростков устроили состязание по плевкам: кто попадет в самый центр зеркала с дивана.

— Неужели уже одиннадцать? — робко спросил кто-то из «родаков».

— Нам пора.

— Прекрасная вечеринка, Джейн.

— Спасибо, Джек.

Тем временем Заря и Тайлер после шестой порции водки с фруктовым соком закатывались истерическим хохотом. Каждый раз, когда Тайлер открывала рот, на языке у нее сверкала сережка. Вдруг она стала заваливаться на своих огромных платформах и, теряя равновесие, схватилась за одного из мальчиков.

— Эй, Пит! Убери от нее лапы! — заорал Уэйн с другого конца комнаты.

— Я ее не трогал, — протестовал Пит.

— Смотри у меня!

— О'кей, — проворчал Пит. — Она мне даже не нравится, — добавил он, взмахнув банкой «Карлсберга». — Кому нужна твоя вонючая телка.

— Чё? А ну подойди сюда и повтори!

— Не-а, — протянул Пит.

— Иди сюда, говорю!.. — Уэйн схватил Пита за плечи, поднял и швырнул на стену. Маленькая картина Джека покосилась, соскользнула с гвоздя и рухнула на пол.

— Эй, осторожно! — крикнул Джек, бросаясь спасать полотно. — Что нужно сказать?

— Да… Чё нужно сказать? — драл глотку Уэйн, прижав Пита к стене.

— О'кей. О'кей. Извини, — пробормотал тот.

— Так-то лучше, — смилостивился Уэйн и отпустил обидчика, который с глухим стуком повалился на пол. — Не возникай, чувак.

— Нам очень понравилось…

— Потому что, если ты станешь возникать…

— Чудесная вечеринка…

–.. я твою долбаную башку снесу!

— Созвонимся…

— Сечешь?

— Нет-нет, провожать не надо…

— О'кей, о'кей, — повторял Пит. Дзинь-дзинь! О нет!.. Еще целая шайка подростков, в дупель пьяных. Видно, кто-то пустил слух, что у Топаз и Иоланты «отрываются», и вечеринка с коктейлями превратилась в рейв-пати. Стекла дрожали, детишки тряслись под одуряющее техно.

— Это транс, — радостно прокричала Иоланта, подскакивая рядом с каким-то юнцом.

— Ты хочешь сказать, кома? — спросил Джек. — Слушай, Иоланта, надо сделать потише, — крикнул он, — а то соседи полицию вызовут.

— Отвянь! — отмахнулась та с пьяным смешком. — Мама не против, и ты не лезь.

— Я, правда, не против, — согласилась Джейн. — Нельзя мешать молодым людям самовыражаться.

— Что ж, тогда пусть самовыражаются где-то еще, а не в нашем доме! Господи! — воскликнул Джек. — Это еще что? — Тощий и длинный, как жердь, подросток совал всем маленькие беленькие таблеточки. Пол ходил ходуном, картины подпрыгивали на гвоздях, молодняк скакал под оглушительную музыку.

— Давайте пойдем наверх, — предложила Джейн, — чтобы не мешать детям.

— Мне пора, — поспешно проговорила я, готовясь ретироваться.

Дзинь-дзинь!

— Прошу тебя, Минти, — молил Джек. — Мне нужна моральная поддержка.

— Не будем портить им вечеринку, — щебетала Джейн. — Юность бывает…

— Но это не мое дело, — попыталась увильнуть я.

—.. только раз в жизни. Меня родители вообще из дома не выпускали.

— Мне нужна твоя помощь, Минти, — зашипел Джек мне на ухо и схватил меня за руку.

— Это касается только тебя и Джейн. Дзинь-дзинь!

— Тогда я не продлю твой контракт!

— Джек!

— Извини, — хрипло прошептал он. Джейн пошла наверх. — Но я в отчаянии. Я схожу с ума.

— О'кей, о'кей. Что я должна сделать?

— Попробуй поговорить с моей женой.

— Нет, что ты, они ничего не разобьют, — невозмутимо изрекла Джейн, когда мы с ней уселись наверху лестницы. — Я уверена. Если показать детям, что мы им доверяем, они постараются оправдать наше доверие, и будут вести себя достойно. — С первого этажа донесся треск разламываемого дерева.

— Ой! Пит, глянь, чё чува натворила!

— По-моему, что‑то сломалось, — предположила я.

— Нет-нет, не может быть, — стояла на своем Джейн. — Я уверена, эти детки уважают чужую собственность.

Раздался хруст и звон бьющегося стекла.

— О господи! — не выдержала я. — Ты слышала?

Внезапно дверь распахнулась, из гостиной выскочил парень, голый по пояс. По волосам у него стекало пиво.

— Нужно просто не путаться у них под ногами, — пролепетала Джейн и поднялась чуть выше по лестнице. — Нельзя подавлять их личность. К тому же я не хочу смущать девочек в присутствии их друзей, изображая строгого родителя.

Я заглянула в ванную. Пол напоминал трясину, в которой тонули полотенца. Кто-то явно пытался вытереть лужу блевотины около унитаза, но без особого успеха. На зеркале красовалась надпись, сделанная кремом для бритья: «Я люблю Яна», а содержимое аптечки было рассыпано по полу.

— Ой-ой-ой, — проворковала Джейн. — Шаловливые ребятки. Но я мигом все уберу.

— Ты придурок! — крикнул кто-то внизу. Мы переместились в комнату для гостей и снова услышали этот звук, который ни с чем не перепутаешь, — треск разламываемой мебели.

— О боже! — простонал Джек, обхватив голову руками. — Мы должны что-то сделать. Они разгромят весь дом.

— М-м-м, — заколебалась Джейн. — Только нужно быть очень тактичными: молодые люди такие чувствительные.

— Чувствительные?! — взорвался Джек. — Такие же чувствительные, как моя задница! — Он вскочил. — С меня хватит! — прорычал он. — Я сыт по горло твоим трусливым либерализмом, Джейн. Эти «чувствительные молодые люди» — бандиты, они крушат наш дом.

— Да, но…

— Никаких «но»! — яростно отрезал Джек. — Ты совсем из ума выжила, Джейн, — рявкнул он. — У тебя вконец крышу снесло! Я положу этому предел… немедленно!

Он бросился вниз по лестнице, распахнул дверь гостиной и застыл на месте.

— О боже! — Перегнувшись через перила, мы видели, как он стонал и качал головой. — О боже! — повторил он. И откуда-то издалека до нас донесся рев сирен, который становился все громче. — О боже! — воскликнул Джек в третий раз, потом включил свет и гаркнул: — Так, быстро, выметайтесь отсюда!!! — Музыка смолкла, и несколько парней порскнули из дома, как крысы из горящего амбара.

Вечеринка подошла к концу. Кареты поданы. Наконец и мы с Джейн отважились спуститься и оценить нанесенный ущерб.

— О нет, — прошептала Джейн. — О нет.

Зеркало над каминной полкой покрылось паутиной трещин. Бледно-зеленый диван был залит красным вином. Шторы порваны в трех местах, ковер прожжен сигаретными окурками. Картины, как пьяные, накренились под странным углом, кованая люстра была наполовину вырвана из потолка. И самое худшее, мозаичный столик Джека валялся на другом конце комнаты: одна ножка отломана, изящная столешница в виде шахматной доски расколота пополам.

— Вон! — орал Джек.

Пит и Уэйн поспешно заковыляли к выходу, но Джек схватил их за шиворот.

— А вы двое поможете мне убрать этот свинарник! — проскрежетал он, держа их на расстоянии вытянутой руки, будто бешеных псов. — Если откажетесь, я сдам вас полиции. — Тут вой сирен прекратился, и полицейские авто притормозили около дома, разгоняя мрак голубыми мигалками.

— Ну, так что? Отправитесь в полицейский участок или поможете мне разгрести помойку? — ехидно осведомился Джек.

— М-м-м… мы вам поможем, — промямлил Уэйн.

— Да, поможем.

— Что вы сделаете? — Джек кипел от злости.

— Поможем вам, сэр! — вытянулся в струнку Уэйн. Джек отпустил юнцов, вышел на улицу и что-то объяснил полицейским. Мы думали, те захотят зайти в дом, но через две-три минуты блюстители порядка уехали. Из сада в дом просочились еще два недоросля, а также Топаз и Иоланта, с всклокоченными лохмами, в помятой одежде.

— Господи! — открыла рот Иоланта.

— Боже! — затаила дыхание Топаз.

— Посмотрите-посмотрите, что наделали ваши дружки, — гремел Джек, испепеляя их полным презрения взглядом. — Мы с вашей матерью думали, что приятно проведем вечер с вашими друзьями. А вы подстрекали их вести себя по-свински. Надеюсь, вы собой довольны. Топаз начала всхлипывать. У Иоланты был расстроенный вид.

— И теперь вы обе поможете мне навести порядок. И вы тоже, — бросил он четырем парням. — Ты соберешь пустые бутылки! — приказал он самому низкорослому. — Ты будешь мыть пол. Иоланта, принеси ему швабру! Топаз, — скомандовал Джек, — почисти диван! А ты, — он взглянул на Уэйна, — поможешь мне снять зеркало.

— Да-да, сэр, — пискнул тот. — Извините, сэр… Без обид?

Пока мы убирали, морщась от кислого запаха блевотины и сладкой вони марихуаны, я поглядывала на Джейн. Она была выбита из колеи и не могла вымолвить ни слова. Девицы тоже помалкивали. У них был пристыженный, испуганный вид. Но я заметила еще кое-что. Когда Джек проявил твердость, твердость, которую раньше боялся обнаружить, в их глазах мелькнуло восхищение.