Ария

— Я заеду позже, Люси. Сначала у меня есть несколько дел, о которых нужно позаботиться, — говорю я своей сестре, когда вылезаю из машины и начинаю долгий путь к отелю «Атлантис», через парковку для персонала.

— Ты обещаешь? — требует она. — Потому что мама сошла с ума и даже не разрешает мне вставать с постели. Я схожу с ума здесь.

— Она не сумасшедшая. Она просто… слишком опекающая. Тебе сделали серьёзную операцию меньше недели назад.

— И я отлично с ней справилась! — фыркает Люси. — Как я справлялась со всем остальным. Но мы все прекрасно понимаем, что это ничего не значит, что это просто отсрочивает неизбежное. И я не хочу провести остаток моей неизбежности, валяясь в постели, когда могу заниматься делом!

Это удар под дых, слышать, как легкомысленно она говорит о собственной смерти. Часть меня — прекрасно знает, и не отрицает, что сестра борется с этой проклятой болезнью всеми возможными способами. Люси так же здорова, как любой другой с тяжелым синдромом «хрустального человека» (прим. пер.: хрустальный человек или так называемая хрустальная болезнь — это синдром ломкости костей). Но есть и другая часть — та часть, которая удерживает меня в Вегасе, даже когда я хочу быть далеко-далеко отсюда, чтобы поддерживать её каждый раз, когда она об этом говорит. Каждый раз, когда мне приходится сталкиваться с тем, что моя младшая сестра не рядом со мной. Она далеко уже больше десяти лет.

— Знаю, знаю, — я успокаиваюсь, поглядывая на часы, пока иду прогулочным шагом через парковку. Уже почти два, чёрт побери, и если я хочу попасть домой, чтобы увидеть Люси, прежде чем туда вернётся мой отец, мне нужно поторопиться. Первым делом мне нужно пойти и забрать свою чёртову зарплату, но я провела всё утро в сети, просматривая объявления и пытаясь найти новую работу.

К сожалению, сейчас лето и большинство работодателей, которым я подхожу, даже если использую свою степень по философии «Вассара» и свою настоящую фамилию, уже приняли студентов колледжа, желающих провести свои летние каникулы на вечеринках Вегаса.

Всё это означает, что я в полной заднице, до тех пор, пока не соберусь бежать обратно к папочке за помощью. Что я категорически отказываюсь делать.

У меня есть немного сэкономленных денег, почти ничего, но достаточно, чтобы продержаться шесть недель без зарплаты. Два месяца, если я исключу мои еженедельные сеансы терапии, что в действительности я не хочу делать. Но учитывая альтернативу — возвращение домой с поджатым хвостом, несколько недель не видеть доктора Коллинз — это меньшая цена, которую придётся заплатить.

На улице 112 градусов (прим. пер.: имеется в виду 112 градусов по Фаренгейту — около 44 градусов по Цельсию) я потею, и когда добираюсь до отеля-казино, то на мгновение останавливаюсь прямо в дверях, чтобы насладиться прохладой кондиционера и попрощаться с сестрой.

Потом продолжаю свой путь через игровой зал с его мигающими огнями и звоном колокольчика игровых автоматов, направляясь к бухгалтерии, чтобы забрать свой чек. По моим подсчётам, я отработала примерно сорок восемь часов, всю неделю до моего пятидневного отгула, и ещё весь вчерашний день. Звучит довольно прилично, но на самом деле это не так, не тогда, когда ты думаешь о том, как долго продлится твой период без зарплаты и отсутствия чаевых, пока не найдёшь другую работу.

Думаю, это будет относительно быстрая процедура, в конце концов, я уволена. Не похоже, что они захотят обсуждать причины увольнения. Однако когда я попадаю в бухгалтерию, меня отправляют в отдел кадров, а когда добираюсь до отдела кадров, оттуда меня посылают наверх, в офис мистера Кейна.

Это совершенно выводит меня из себя. Я имею в виду, действительно. Да, я попала по-крупному, но удар был полностью заслуженным. Плюс, меня уже уволили, что, чёрт возьми, ещё может со мной сделать этот старик?

Я испытываю сильное желание уйти и послать к чёрту все дела. Но мне нужна зарплата — это единственное, что стоит между мной и моей просьбой денег у отца, и я бы предпочла раздеться у шеста, чем выпрашивать у него хоть цент. Не потому, что он не даст мне их, он даст. Проблема лишь в том, что папочка добавит к ним около миллиона условий в придачу, которые я должна буду выполнить. Мне потребовалось двадцать четыре года, чтобы избавиться от этих чёртовых пут и вернуть контроль над своей собственной жизнью и когда я это сделала, он был зол как чёрт. Я ни за что добровольно не надену их на себя.

К тому времени, когда я добираюсь до офиса мистера Кейна на тридцатом этаже, у меня начинает болеть живот. Не потому, что я нервничаю из-за встречи с большим боссом, я больше не нервничаю, но боюсь того, что он собирается мне сказать. Это Вегас и у этих ребят всё схвачено. Если он не захочет заплатить мне, потому что игрок вдруг решил подать в суд, или что-то другое, нет ничего, что я в состоянии с этим поделать. Не без адвоката, которого я в любом случае не могу себе позволить. И не тогда, когда именно я — та, кто так явно ошибся.

Не то, чтобы я собиралась признаться в этом ему или кому-либо ещё. Нет, мне нужна эта чёртова зарплата, и я не уйду отсюда без неё.

Когда я добираюсь до его офиса, то подхожу к секретарю — пожилой женщине с короткими волосами и кислым выражением лица, что напомнило мне монахиню Пресвятой Богородицы Лурдес. Как многие девушки я ходила в католическую школу в старшем классе, когда училась в средней школе. Она говорит мне, чтобы я присела, но я её игнорирую. Вместо этого, подхожу к окну и смотрю на расположившийся внизу квартал Стрип. Отсюда он выглядит почти очаровательно — грязь, порно брошюры и отчаяние кажутся на расстоянии в миллион миль от этого места.

Не могу вспомнить время, когда была далеко отсюда, время, когда блеск и гламур были всем, что я знала о Лас-Вегасе.

Но это было давно, и нет смысла оглядываться назад. Или, по крайней мере, такова моя философия и я её придерживаюсь. Как только я смогу забрать эту чёртову зарплату, то двинусь дальше.

Я настраиваю себя на долгое ожидание; не могу поверить, что Ричарду Кейну есть дело до уволенной официантки, но не проходит и пары минут, как монахиня в гражданской одежде говорит, что я могу войти.

Я поворачиваю голову к двери, ведущей в кабинет, в святая святых, но прежде чем успеваю дотронуться до ручки, она распахивается. И я вижу, как её открывает высокий, хорошо сложенный мужчина с широкими плечами. Человек, который стоит там, наверняка, не семидесятилетний мистер Кейн.

Наши глаза встречаются, когда я перешагиваю через порог, и тела соприкасаются в узком дверном проёме. Несколько долгих секунд я не могу думать, не могу дышать. Не могу делать ничего, кроме как смотреть, как в моём тщательно выстроенном плане не-упасть-в-грязь лицом, происходит сбой.

Не хочу, чтобы он увидел это, не могу позволить это увидеть, поэтому просто смотрю ему в лицо, прямо в глаза, как учила меня моя мама. Но в этот раз это не срабатывает. На сей раз всё ввергает меня в состояние шока. Не потому, что он развратник, как тот русский ублюдок прошлой ночью, а потому что безусловно, он не такой.

Я моргаю, стараясь сосредоточиться, но вижу его зелёные глаза. Насыщенные, зелёные и настолько тёмные, что, кажется, они находят отклик внутри меня. Это та тьма, которую я всегда старалась игнорировать, потому, что так много времени провела в темноте, пытаясь притвориться, что её там нет.

Тот факт, что я могу так легко увидеть своё отражение в его глазах — ужасает. Я должна отвернуться, отойти. Бежать прочь. Но вместо этого просто стою тут в течение нескольких долгих, тихих секунд. Завороженная. Пленённая. Очарованная.

Я не двигаюсь. Не моргаю. Чёрт, не уверена, что даже дышу. Только моё сердце, заходящееся в дикой пляске, доказывает мне, что я ещё жива.

Та маленькая часть моего мозга, кажется, единственная, которая пока функционирует, ужасается, насколько я восхищена этим человеком. Это та же часть, которая кричит на меня, чтобы я бежала, убиралась сейчас же, пока ещё хоть что-то контролирую и к черту эти сорок восемь часов, что они должны мне оплатить.

Я до сих пор не двигаюсь. Всё ещё стою там, в дверях, моя грудь в дюйме или двух от его груди, моё лицо слишком близко, в его личном пространстве. И я наблюдаю за ним так же, как он наблюдает за мной.

Но тут в его великолепных зелёных глазах что-то меняется, что-то мелькает, и на мгновение, только на мгновение, я вижу, что глубоко внутри он напуган, когда смотрит на меня.

Подумать только, меня напрягает мысль, что мужчина может с первого взгляда увидеть всё, что я пыталась скрыть и над чем так упорно работала. Именно эта идея вызывает во мне панику, по глупости искажая настоящее, и заставляет распрямить спину.

— Извините, — говорю я, отклоняюсь и прижимаюсь позвоночником к дверному проёму, чтобы убедиться, что не прикасаюсь снова к мужчине. — Я здесь, чтобы увидеться с мистером Кейном.

— Я — мистер Кейн.

Эта откровенная ложь помогает мне отвоевать себе немного больше контроля. Прищуривая на него глаза, я на дюйм отодвигаюсь от дверного проёма, возвращаясь в приёмную.

— Я видела мистера Кейна, и вы совсем на него не похожи. Не говоря уже о том, что вы лет на пятьдесят моложе того парня, который управляет этим местом.

Теперь он просто улыбается, легко превращаясь из плохого в хорошего и выглядит при этом абсолютно великолепно, настолько великолепно, что если бы я не почувствовала жар его тела напротив своего собственного, то не поверила бы, что он настоящий. Не верю, что мужчина может быть кем-то другим, кроме Бога «Атлантиса», сошедшего с одной из картин художественной галереи, расположенной двадцатью этажами ниже нас.

Но он реален, и его улыбка подчёркивает острые скулы и полные губы, заставляя мои пальцы зудеть от желания запутаться в диких от природы чёрных волосах, обрамляющих его лицо падшего ангела. Это необычное чувство, не моя привычная реакция, что заставляет меня нервничать и делать не свойственные мне вещи…

— Люди говорят, что я похож на свою мать. И, на самом деле, я на сорок лет моложе своего отца, но спасибо за комплимент.

— Ты — сын Ричарда Кейна, — мне трудно поверить, учитывая, что я ничего не слышала о его возвращении. Кажется, что это ужасно большая тайна, и совершенно лишнее знание.

— Это я. Себастьян Кейн. Мой отец болен, поэтому я приехал на прошлой неделе, чтобы взять на себя часть его обязанностей, — произносит он, отвечая на вопрос, который я не задаю.

Ну, это объясняет, почему я не знала, что парень вернулся, всю прошлую неделю я зависала в больнице с Люси, когда сплетня была наиболее распространена.

— Пожалуйста, — говорит он, шагая в проём двери и показывая на свой офис. — Зайдём в мой кабинет.

Говорит паук мухе. А какой у меня выбор, если не зайти в кабинет, не правда ли? Не важно, он терпеливо ждёт, наблюдая за мной теми зелёными глазами-лазерами, и я не могу объяснить, но вижу параллели. Есть часть меня — часть, которая включает предохранитель безопасности, которая хочет сбежать от этого человека, этого офиса, этого момента… так далеко и так быстро, как только возможно. Но я уже сделала так однажды. Я пообещала себе тогда, что не сделаю это снова, и не планирую нарушать свое обещание. Особенно не из-за чего-то столь нелепого, как маленькое сексуальное влечение.

И поэтому я делаю единственное, что могу — захожу в его офис. И молюсь, не позволяя своей гордости встать на пути у здравого смысла.

Но едва я оказываюсь за порогом, как мои каблуки увязают в густом ворсистом ковре, и меня полностью покидает координация, когда я делаю шаг вперёд. Понимаю, что сейчас упаду и выставляю перед собой руки. Но этого не происходит. Сильная рука обвивается вокруг моей талии, резко утягивая меня назад.

Снова легко оказываюсь в вертикальном положении, но возвращаюсь к тому, с чего начала — стою напротив замершего Себастьяна Кейна и его гибкого, смертоносного тела. Вот только на этот раз это не маленькое столкновение грудью или руками. Нет, это полноценный телесный контакт, моя спина прижата к его животу, и я не понимаю от чего, от испуга или возбуждения, но он так хорошо ощущается.

Возможно, и то и другое.

Во всяком случае, именно эту отговорку я произношу про себя насчёт того, почему не сразу отпрыгиваю. Почему остаюсь на месте и прижимаюсь к нему, окутанная им намного дольше, чем следовало бы.

Не похоже, что он сам торопится меня отпустить. Нет, его рука лежит вокруг моего бедра, а большой палец поглаживает талию. Мои нервные окончания искрят от его прикосновения, обжигающий жар проходит сквозь меня с каждым движением его большого пальца вперёд и назад.

— С тобой всё в порядке? — голос Кейна низкий, первобытный, достаточно твёрдый, чтобы мурашки побежали по моей спине. Это неизвестное, новое чувство; то, которое заставит воображать спутанные простыни, и длинную, пропитанную потом ночь. С ним.

Себастьян сильный, мощный, и такой мрачно сексуальный, что я начинаю физически на него реагировать. Словно его влияние распространяется по воздуху. Мой пульс ускоряется, соски твердеют, и дыхание переходит в короткие, частые вдохи, которые я отчаянно пытаюсь контролировать, но безуспешно.

— Я… Я в порядке, — наконец отвечаю ему, мой голос намного более неуверенный, чем мне бы того хотелось.

Чувствую его кивок, когда он задевает подбородком мой затылок, и его рука медленно, почти неохотно, сползает с моей талии.

— Почему бы тебе не присесть, — говорит Кейн, указывая на два стула перед его столом.

Это напоминание мне необходимо, чтобы заставить мой мозг сосредоточиться. Наконец-то. Поднимаю свой подбородок вверх, и убеждаюсь, что я всё ещё в офисе, где только что была поймана за разглядыванием босса, своего босса, как обычная женщина.

— Не думаю, что это необходимо. Я здесь, чтобы забрать свою зарплату.

Он приподнимает брови, чувственно шевеля ими вверх и вниз, что приводит в трепет мои внутренности.

— Садись, Ария, — голос звучит любезно, но, в то же время, я слышу приказ, когда он говорит. Хочу возразить из принципа, я — женщина, которая не выполняет приказы с лёгкостью, но мне нужны деньги. А не внушающее ужас оценивание. Поэтому я медленно сгибаю колени и насильно усаживаю себя на стул.

Босс закрывает дверь, и я жду, когда он обойдёт свой стол, чтобы сесть в огромное, внушительное кресло, стоящее в одиночестве напротив того стула, в котором сижу я. Но вместо этого он опускается на соседнее сидение рядом со мной, залезает в карман и протягивает мне конверт.

— Я так понимаю — это то, зачем ты пришла.

Я киваю, не утруждая себя его открыть. Вместо этого, кладу конверт в свою сумочку и начинаю подниматься. Его рука взлетает, мягко ложится на мою и сжимает с достаточной силой, чтобы удержать меня на месте.

Тепло мчится сквозь меня от этого контакта, мои соски напрягаются, несмотря на всю профессиональную устойчивость. Он мрачно улыбается, его губы изгибаются таким образом, что сквозь меня внезапно проходит вибрация. Это заставляет тело дрожать, а моё дыхание становится беспорядочным.

Я вжимаюсь в кресло — движение мне не свойственное, и пытаюсь выяснить, что, чёрт возьми, происходит. Кейн не угрожает мне, нет ничего хищного или особо сексуального в том, как он смотрит на меня, как прикасается ко мне. И всё же, моё тело светится как Стрип в полночь, каждая моя клеточка искрит от его случайного прикосновения.

Я не понимаю. Не понимаю, почему реагирую таким образом на Себастьяна Кейна. Я никогда не отзывалась так быстро или сильно на любого другого мужчину. Ох, даже с тем, с кем встречалась. Я даже была помолвлена, и провела шесть месяцев, пытаясь убедить себя, что люблю Карло. И ещё, я никогда не реагировала как сейчас, так быстро и отчаянно. Грудь болит, кожа пылает, между ног становится влажно.

Этой странности достаточно, чтобы на мгновение удержать меня на месте, пока его глаза исследуют меня. Но, с другой стороны, мне становится страшно, и я поднимаюсь, чтобы уйти.

Он вновь мягко удерживает меня, настойчиво усаживая обратно в стул. Себастьян до сих пор улыбается мне, и его лицо приобретает совершенные, приятные черты. Глаза мужчины полны хищного интереса, который он даже не пытается скрыть.

Это меня беспокоит. Не потому, что я думаю, что Кейн может причинить мне боль, а потому, что не думаю, что смогу справиться с этим сама. Но ведь мне это нравится. Мне нравится, как Себастьян смотрит на меня, нравится, как моё тело чувствует себя под его взглядом.

Это возмутительно, и я наклоняюсь вперёд.

— Послушайте, я не знаю, что здесь происходит, мистер Кейн…

— Себастьян, — говорит он, прерывая мою обличительную речь. — Меня зовут Себастьян.

— Я за вас рада. И уверена, что вероятно кого-то это волнует, но я приехала сюда только ради зарплаты и сейчас она у меня, поэтому я ухожу.

— Я не хочу, чтобы вы уходили.

— Простите?

— Я бы хотел, чтобы вы остались на несколько минут и поговорили со мной. Посмотрим, сможем ли мы добраться до сути произошедшего безобразия.

На минуту мне кажется, что безобразие, о котором говорит босс — это мы, и как нас тянет друг к другу. Но потом я понимаю, что он имеет в виду русского Кита, из-за которого меня уволили. И неожиданно я боюсь, что согласна на много большее, чем рассчитывала. Я была готова бороться с Ричардом Кейном за свою зарплату, была готова к насмешкам и раздражающей снисходительности. Я проживаю, каждый день своей жизни с ними, и, в конце концов, я научилась контролировать себя и тех ситуациях, в меру своих способностей.

Но это. Это что-то другое. Нет никакого высокомерия на лице Себастьяна, нет предположения, что я должна упасть на колени и отсосать ему в качестве благодарности за свою зарплату. Нет чувства, будто он думает, что может трахнуть меня просто потому, что у него есть угловой офис на верхнем этаже в модном казино Лас-Вегаса.

Это не самая страшная часть. С этим я смогла бы справиться. Чёрт возьми, мне приходится справляться с этим практически каждый день моей жизни. Но остальное… остальное — меня трогает. Тихое уважение, очевидный интерес, мрачный взгляд, напоминающий мой собственный. Я не знаю, как бороться с этими штуками, не знаю, как должна реагировать. Я растеряна, в замешательстве, в поисках ответов, когда понимаю, что даже не знаю, какие нужно задавать вопросы.

Может быть, именно поэтому я остаюсь здесь, вместо того, чтобы бежать отсюда так быстро, как только способны мои ноги.

Потому что мне нужно выяснить, как вопросы, так и ответы.