Ученик-отличник, пузатый милиционер, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами настоятельно просил на птичьем языке Далаказана Осу ибн Косу, чтобы он выгнал алкашей в шею из шкаф-школы, ибо для них нет ничего святого, нет у них души, и нельзя им верить. От них, по его словам, можно ожидать одни неприятности. Кража оконной рамы в доме Гурракалонов — это тоже было их рук дело. Их не то, что выгнать, а арестовать нужно. Но Далаказан возразил ему, сказав на птичьем языке, что сейчас на улице тридцатиградусный мороз, и нехорошо выгонять их из шкаф-школы, так как они могут замерзнуть. Нужно быть милосердными, объяснял он, так как, возможно, они ещё встанут на правильный путь, бросив пить.
— Ну, тогда, прощайте, дорогой учитель, — сказал ученик-отличник, пузатый милиционер, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами, как говорится, спасибо за знания, полученные нами по птичьему языку и литературе, и за хлеб-соль тоже. Я ухожу вместе со своим взводом, гудбай, орювуар, аривидерчи и ауфидерзайн! Я лично не желаю сидеть за партой рядом с отпетыми алкашами и учиться с ними.
С этими словами он собрался покинуть шкаф-школу вместе со своим взводом.
— Куда вы уходите при таком морозе, товарищ ученик-отличник, пузатый милиционер, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами?! Постойте! Ведь Вы еще недостаточно хорошо усвоили диалектику языка летучих мышей! — сказал Далаказан, бросившись вдогонку за уходящими учениками, босиком по снегу и в полосатой пижаме.
Но взвод ученика-отличника, пузатого милиционера, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами не реагировал на его крики. Наоборот, шагая строевым шагом и напевая песню на птичьем языке, примерные ученики отдалялись всё дальше и дальше. А потом вовсе исчезли из виду, растворившись в густом холодном и тихом тумане Таппикасода.
— Ну, идите, гады, идите, коли не хотите учиться! — крикнул Далаказан вслед уходящим ученикам и, скомкав снежный комок, метнул в них, с криком:
— Жить — жии-и-ить житталалалулалулааа! Жить — жи-ии-ить житталалулаллаааа!
Потом он заплакал, вытирая слезы подолом своей полосатой пижамы. После этого он вернулся в шкаф-школу и продолжил бесплатно давать уроки птичьего языка и литературы оставшимся ученикам.
— В некотором царстве, в некотором государстве, продолжал он урок, жили некие люди, и среди них был сутулый человек среднего роста, с длинными руками и ногами. Он был одет в длинный халат с капюшоном. Глядя на него, многие думали, не ходит ли он на деревянных ходулях, похожих на ноги. Его звали Гангирдукки Созилатиф. Он был звонарем высокой колокольни, которая возвышалась над всей округой. Гангирдукки Созилатиф на рассвете поднимался по лестнице один, держа в руках зажженную свечу. Свеча горела в специальном стеклянном флаконе, который защищал свечу, не давая ей погаснуть на сильном ветру. Гангирдукки Созилатиф не случайно решил подняться на колокольню с раннего утра. Дело в том, что колокольня была такой высокой, что пока он поднимался наверх, на горизонте появлялись бледно желтые полосы, и начинало светать. Колокольня была выше облаков, и по мере того, как Гангирдукки Созилатиф поднимался, ему становилось всё труднее дышать, так как наверху почти не было кислорода. Несмотря на тяжесть, Гангирдукки Созилатиф поднимался на колокольню два раза в день. Он любил подниматься на колокольню и во второй половине дня. Гангирдукки Созилатиф приступал к работе сразу после обеда, чтобы успеть позвонить в колокола во время. Особо неизгладимые впечатления производила на него вечерняя смена, когда его сопровождали мотыльки, весело кружившиеся вокруг светящего фонаря, который он нёс в руках. В такие моменты он старался не вспугнуть мотыльков и улыбался, глядя на их неуклюжий полет и освещая свое лицо светом фонаря. Он медленно поднимался по лестнице, глядя через проемы на светящую луну и на бескрайние вереницы облаков. Эти удивительные пейзажи словно околдовывали его. Он получал большое духовное наслаждение, когда звонил в колокола. Несмотря на нехватку кислорода, он выполнял свою работу честно, дёргая за канаты и теребя их изо всех сил. Звон колоколов летел, словно стая фениксов с длинными хвостами, но сам звонарь Гангирдукки Созилатиф этого звона не слышал. Потому что он от рождения был глухим. Как ни странно, подданные царства, которые жили внизу, тоже ничего не слышали, так как они тоже были глухими. Точно также, я старался разбудить ото сна взвод ученика-отличника, пузатого милиционера, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами, поднимаясь каждый день на колокольню филологии и звоня во все колокола, то есть, давая им бесплатные уроки. Но они, словно тот глухой народ, не слышали звона колокола моего сердца, которое висело внутри меня как на колокольне! Жаль — сказал Далаказан Оса ибн Коса.
— Да Вы не переживайте так сильно, товарищ Оса ибн Коса, они не достойны Ваших уроков. Пусть уходят эти неблагодарные твари! Они просто завидовали нам. Мы покажем им Кузькину мать, учась на отлично, правильно ребята?! — сказал алкоголик Худьерди.
— Да! — сказали алкаши хором.
Шли дни. Далаказан из чувства патриотизма продолжал свою преподавательскую деятельность, несмотря на трудности, которые он испытывал.
Однажды Далаказану Осе ибн Косе захотелось сходить в сортир под открытым небом, который, как известно нашим читателям, располагался среди юлгуновых зарослей. Он долго сидел в сортире в снегом покрытых юлгуновых зарослях, вздувая от напряжения шейные артерии и краснея. Наконец, очистившись снегом, он поднялся и пошел босиком обратно в шкаф-школу, чтобы продолжить урок пернатого языка и литературы. Когда он, подойдя к шкаф-школе, хотел войти в неё, случилось странное — дверь не открылась. Далказан Оса ибн Коса подумал, что дверь сама закрылась на засов. Он начал звать учеников, стуча в дверь шкаф — школы, чтобы они впустили его. Но, к сожалению, никто не подошел к двери и не открыл её. Далаказан подбежал к зарешеченному окну шкаф-школы и одеревенел от удивления. Там алкаши сидели за партами, нагло выпивали вино и смеялись над Далаказаном. Самое страшное было то, что маленькие ученики тоже пили вино вместе с алкоголиками во главе с главным пьяницей Худьерды.
— Эй, что вы делаете! В школе нельзя распивать спиртные напитки. Почему вы позволяете моим маленьким ученикам пить спиртное? Вы что, с ума, что ли все посходили?! Откройте сейчас же дверь! Мне холодно! — закричал Далаказан Оса ибн Коса, дрожа от холода.
— Не кричи, домля калташим, учитель в коротких штанишках! — крикнул в ответ Худьерды. С чего ты взял, что нельзя пить вино за школьной партой?! Нет здесь никакой таблички, предупреждающей о запрете приносить и распивать спиртные напитки! Так что, иди отсюда, домля несчастный, и собирай свои камушки! Теперь шкаф — наш, и нет больше тех ментов во главе с учеником-отличником, пузатым милиционером, с лысой головой, с ученической сумкой за плечами! А на фига нам учить птичий язык?! Нам и без птичьего языка хорошо! Ты любишь птичий язык, вот и живи как птицы на улице, осваивая науку выживания в сложных условиях!
Услышав его слова, алкаши засмеялись, сверкая своими мясистыми языками, похожими на красных жаб в беззубых ртах, напоминающих рот паршивого кабана. От такого отношения Далаказан замер на миг от удивления и, опомнившись, снова стал настаивать, чтобы ученики открыли дверь. Но ответа на его требование не последовало. Далаказан стал шагать босиком по снегу туда-сюда, кутаясь в свою полосатую пижаму, чтобы как-то согреться и сохранить тепло в своем организме, и чтобы не замерзнуть, как полярник на северном полюсе. Когда он дрожал от холода, его мышцы стягивались, болели кости, а ноги и руки немели. Раньше такого в организме Далаказана не наблюдалось. Видимо, он тоже с годами постарел и постепенно ослаб. От холода он почувствовал тошноту. Потом ему показалось, что у него начал неметь мозг. Потускнели глаза, как будто они тоже начали неметь. В конце концов, Далаказан Оса ибн Коса рухнул на снег и распластался калачом, словно голодная умирающая бездомная собака. Когда отворилась дверь шкаф-школы, Далаказан уже лежал без сознания. У открытой двери появился пьяный мальчик, который вышел на улицу, шатаясь. Потом этот пяный ученик начал лениво мочиться на своего учителья Далаказана Оса ибн Косу, лежавшего около шкаф-школы.