Жена покойного художника Хорухазона Пахтасезонувуча Фатила стояла у могилы своей подруги Фариды и плакала. Её рано поседевшие волосы трепетали на весеннем ветру Комсомолабадских степей. Фарида покоилась рядом с могилой Гурракалона и её любимого сына Ильмурада, который так же, как муж Фатилы, вышел из тюрьмы в герметичном гробу. По заключению врачей судмедэкспертизы, Ильмурад, якобы, покончил жизнь самоубийством, повесившись в тюремной камере. На самом деле смерть Ильмурада не была похожа на суицид. Когда мурдашуйи омывали покойного Ильмурада перед тем, как похоронить, они обнаружили на его тело следы пыток. На спине, на лице, на ногах и руках у него было много гематом, синяков, и переломов костей. Вероятно, его убили пытками в следственном изоляторе или организовали заказное убийство со стороны так называемых сокамерников, специально внедряемых в среду заключённых, чтобы выбить информацию у осужденных или чтобы просто ликвидировать людей, неугодных властям. Фатила сначала старалась не сообщать Фариде о смерти Ильмурада, но кто-то из односельчан всё же, опередив её, сказали ей об этом. Услышав о смерти своего любимого сына Фарида, вместо того, чтобы плакать, начала смеяться словно женщина, которая хохочет в цирке над проделками клоуна. Фарида сошла с ума. Самое страшное было то, что она иногда, сидя в своей инвалидной коляске, с трудом протягивала руки, брала горсть земли и ела её, как аристократы с большим аппетитом едят на завтрак черную икру. А ещё она по ночам лаяла как собака и выла словно волчица на луну, пугая односельчан, особенно детей… Однажды за ней приехали врачи из психбольницы, но односельчане не позволили им увезти её в больницу, так как они считали, что это всё у Фариды от горя, и что со временем она придет в себя. Теперь за ней присматривали её второй сын Мекоил и дочь покойного заправщика Запарамина Садокат, которая каждый день приходила к ней, убирала по дому, готовила обеды, стирала и так далее. Зулейху приютила Фатила и стала воспитывать её в своем доме. Мекоил днём катал мать в инвалидной коляске, чтобы она поскорее выздоровела, пребывая как можно больше на свежем воздухе. Глядя на них, Садокат рыдала, горько причитая, что, мол, во всем виновата она и её семья. Если бы не было их, Ильмурада не оклеветали бы, и он бы не ушёл так рано из жизни — казнила она себя. Её успокаивала Фатила, говоря, что Садокат и её семья не виноваты в этих несчастьях. Виноваты в этом, прежде всего, власти и президент — лжедемократор страны, который ведет неправильную политику, говоря одно, но делая совсем другое, обманывая при этом бедный угнетенный народ и мировую общественность, лживо заявляя, что у нас всё хорошо. Виновато в этом и общество, построенное на основе тотальной диктатуры, где свободно и безнаказанно разгуливает преступники в масках чиновников и стражей порядка. Общество, в котором коррупционеры свободно получают и дают взятки в колоссальных размерах, где большие чиновники занимаются отмыванием народных денег, тайно переправляя их в западные и европейские банки. Виновата безработица, которая охватила всю страну, словно чума, и которая заставляет людей обманывать друг друга, клеветать, грабить и убивать, ради того, чтобы выжить и прокормить свою семью в этом закрытом обществе! — говорила она.

— Да, апа, пожалуй, Вы правы. Это неправильная политика виновата и в смерти моего отца! Убийцы-невидимки — это детище диктатуры и коррупции! Они убили моего отца и любимого мною Ильмурад-аку, который писал мне чудесные письма из колонии и который обрадовался, когда его освободили досрочно. Но потом он снова угодил за решетку, и в результате вот… Наши мечты с Ильмурад-акой, так и остались мечтой. Я теперь никогда не выйду замуж. Буду жить в мыслях с Ильмурад-акой до самой своей кончины, — плакала Садокат.

— Нет, Садокат, не говорите так — возразила Фатила. Вы молоды и должны выйти замуж и нарожать много детей.

— Нет, Фатила Хорухазонувна, я не буду рожать детей. Потому что я не хочу, чтобы мои дети тоже, как другие дети, мучились в холодную зиму в холодных лачугах, где нет газа, нет электричества и нормальной еды. Не хочу, чтобы они тоже с возрастом, коротали свою жизнь, сидя в карцере за клевету, где убивают людей под зверскими пытками — сказала Садокат.

— И то правда — согласилась Фатила, задумчиво глядя на степь, на далекие песчаные дюны, где, наверное, надрывно плачут на ветру весенние саксаулы и юлгуны.

Шли месяцы. Фарида по-прежнему сидела в своей инвалидной коляске, глядя вдаль пустым взглядом иногда бессмысленно смеясь. Она даже не обращала внимания на Мекоила, который на берегу реки около юлгуновой саванны лепил кирпичи из глины, в надежде продать их как стройматериал, и таким образом накопить деньги на учебу. Он намеревался поступить в Ташкентский Государственный Университет и в будущем стать большим человеком. Вот тогда, думал он, у него будет возможность вылечить маму в центральных клиниках страны. Получив высшее образование, он будет бороться против диктатуры и коррупции. Мекоил должен в корне изменить общество, которое разрушило его семью.

C этими мыслями таких Ильмурад работал весь в поту босиком, в одной майке и в шортах. Он работал так усердно, что не заметил, как кончилась глина. Закончив работу, Мекоил довольный вернулся домой. Он думал, завтра придет и перевернет высохшие кирпичи. После того, как они окончательно высохнут, он сложит их так, чтобы освободить площадку. Но, к сожалению, к вечеру начала надвигаться гроза и с шумом полил дождь. Желая спасти кирпичи от ливневого дождя, Мекоил побежал на берег реки Джуга, оставив мать художнице Фатиле. Он бегал со свертком полиэтиленовой пленки под мышкой, шлепая вымокшей одеждой. Его дорогу иногда освещал сильный свет сверкающих молний, словно прожектор в концентрационном лагере. Гремел гром. Прибежав к берегу, Мекоил быстро разложил полиэтиленовую пленку и стал укрывать ею кирпичи, которые он слепил днем. Пока он укрывал, он увидел, что многие кирпичи успел смыть дождь. А некоторые кирпичи он сам испортил, наступая на них по неосторожности. Но он все же спас от дождя большую часть кирпичей, которые ему были очень нужны. На следующее утро после завтрака он снова направился к берегу, чтобы продолжат свою работу. Утреннее солнце предвещало жару, и это радовало Мекоила. Он поставил инвалидную коляску в тень старой маслины, которая росла на берегу реки Джуга. Он хотел, чтобы мама сидела в тени, а не под палящим солнцем. Потом он первым делом убрал с кирпичей полиэтиленовое покрывало и начал готовить глину, работая кетменем. Он работал, не щадя себя, так, как в работе он на какое-то время забывал о горе и страданиях, которые он и его семья пережили. Тем более физический труд лучше всякого спорта.

Когда глина было готова, Мекоил стал лепить новые кирпичи. Он лепил их и думал о словах Фатилы, которая говорила, что Бог создал людей из такой вот глины. Он создал человека не из золота, не из железа, а именно из глины. Он сделал это для того, чтобы люди когда-нибудь остановились хотя бы на миг и подумали, кем они были до того, как стали богатыми чиновниками, считающими себя чуть ли не выше самого Бога. Чтобы они задумались, почему они смотрят на все свысока, глядя в небо исполненные гордыней и высокомерием, топча при этом землю под ногами и плюя на неё. А Земля скромно лежит под их ногами, держит их кормит и, даже, носит их на своем горбу, незаметно вращаясь в космосе. Человек вращается, вместе с Землёй и сам превращается в землю, так и не поборов свою гордыню, не познав истинную суть своего существования и не поняв те уроки, которые давал ему скромная наставница Земля на протяжение всей его жизни.

С такими раздумьями Мекоил трудился долго, словно каторжник. Наконец он выпрямил спину и вытер пот со лба краем своей рваной майки. Оглянувшись, он страшно испугался, увидев маму, которая, крутя руками колеса инвалидной коляски, ехала в сторону глубокого оврага.

— Мама, стой! Остановись! Что ты делаешь? Там же овраги-и-ии! — закричал он и побежал за ней. Но он не успел остановить её. Она полетела в глубокое русло степной реки Джуга. Мекоил прибежал и от отчаянья упал на колени.

— Не-е-ет, нехе-ее-ет! Мама-аа! Мама-аа-аня! Что ты сделала-аа! Ааа-аахах-хаа-аах-аааа-ааа! — зарыдал Мекоил, стоя на коленя на краю обрыва, закрыв лицо ладонями, измазанными глиной, из которой Бог создал человека.