Поэт Подсудимов, зарывшись в клеверное сено в дупле тутового дерева лежал и думал только о Сарвигульнаргис. Он никогда ни в кого не влюблялся так сильно, как в Сарвигульнаргис. За эти дни от разлуки Поэт Подсудимов даже заболел, весь пожелтел и заметно похудел. Если бы не его мама Купайсин, то ему пришел бы конец. Она, не думая о себе и несмотря на трудности, приходила на самодельных лыжах, двигаясь по снегу сквозь зыбкий туман, словно любительница горнолыжного спорта, с рюкзаком на спине, приносила Поэту Подсудимову еду с горячим чаем и подбадривала его.

Однажды, когда у Поэта Подсудимова резко поднялась температура, она вызвала работников скорой помощи, которые пришли пешком с громадным чемоданом, который качался в руках медсестры. Врач и медсестра, которые надели белые халаты поверх своих ватных бушлатов и белые колпаки на свои шапки-ушанки, пришли, перейдя заснеженное поле к тутовому дереву, в дупле которого лежал главный герой нашего романа и заглянули в дупло, словно в берлогу медведя. На улице трещал тридцатиградусный мороз и выл ветер. Врач с медсестрой еле зашли в дупло тутового дерева и, осмотрев Поэта Подсудимова, поставили ему диагноз, сделали ему уколы и назначили лекарство. Врач послушал сердце Поэта Подсудимова с помощью самодельного деревянного стетоскопа, который был похож на дудочку факира, под мелодию которой танцует в корзине ядовитая змея кобра в далеком Индостане. Медсестра измерила ему давление с помощью механического тонометра, намотав на его руку манжету и нагнетая воздух с помощью груши, внимательно глядя при этом на манометр.

— Я Вас знаю, господин поэт. Читала Ваши великолепные трехстишия хокку, которые опубликовались в газете «Экономика и государственная статистика». Там я видела Вашу фотографию и никогда не думала, что когда-нибудь встречусь с Вами в такой обстановке и в таком роскошном дупле тутового дерева. Это просто подарок судьбы, что я встретила Вас и для меня высокая честь, обследовать такого великого поэта нашей планеты как Вы — сказала она с восхищением.

— Спасибо, сударыня — сказал Поэт Подсудимов, ритмично стоная и с трудом облизывая свои засохшие, треснувшие губы, похожие на кору спелой дыни.

— Не за что, господин поэт. Это так сказать, наша прямая обязанность. У Вас нормальное давление, и я надеюсь, Вы скоро поправитесь, мосье — сказала медсестра, с удивлением оглядываясь вокруг.

И продолжала:

— Ах, вот как живут наши поэты! Романтика! Вертикальная кровать, понимаешь ли, постель из скрипящего клеверного сена! Подушка из мешка, наполненного соломой. Глядите, какой портрет висит на стене дупла! Это не дупло, а картинная галерея, вернисаж! Портрет нашего великого вождя-лжедемократора страны, висит, освещаясь светом подвесной антикварной керосиновой лампы, похожей на волшебную лампу Аладдина в далеком Арабистане! Жизнь великого поэта нашей страны на краю заснеженных хлопковых полей, еще в дупле тутового дерево, Господи! Как я завидую Вам по белому, господин поэт! Живя в таких романтических условиях, грешно даже не быть поэтом! — сказала она.

— Спасибо еще раз, за сердечно-сосудистые слова, госпожа герцогиня — сказал Поэт Подсудимов, громко кашля и задыхаясь.

— Дышите, дышите глубже, сеньор — сказал врач, прислушиваясь к легким Поэта Подсудимого. Когда Поэт Подсудимов сделал глубокий вдох, его горло засвистело как далекий товарный поезд, приближающийся к станции, как чайник с кипящей водой на кухне.

— Дасс, у Вас простуда. Ну, ничегос, монсенёр, не волнуйтесь, всё будет хорошос. Это простуда даже Вам на пользу, нус… в смысле… горе и страдание, нищета и болезнь вдохновляет поэта, это мы знаем. Вы должны соблюдать диету. Недельки две не ешьте снег и сосульки. Вобчем, я тоже чрезмерно рад как говорится, услышать сердце пламенного поэта нашей вселенной и его легкие и, так сказать, другие внутренности организма! Ах, чуть не забыл. Зовут меня Сатимип Патидин. Коротко — Сатим Пати. Дасс, монсенёр, Вы можете назвать меня скромно, Сатим Пати. Или просто Пати. А это моя асистентка донна Фортуна Чемоданоносец.

— Если признаться, я тоже рад с вами познакомиться, господин Пати и донна Фортуна Чемоданосец. Дай Бог Вам крепкое здоровья-ххувуху-хххху-уххххху-уххув! Вууу-хххху — ухху — ухххув! Ихххм — иххим! Уххххху — уххху — ухххув! — сказал Поэт Подсудимов громко кашля и покраснев от напряжения. Потом продолжал:

— Простите, а Вы не знаете женщину по имени Сарвигульнаргис? Ну, такая, красивенькая, ничегосебехонькая. Певица с волшебным голосом похожим на звон серебряного колокольчика, который висит на шее у лошадей русской тройки. Между прочим, она тоже медработница, то есть Ваша коллега. Работает она в стоматологической поликлинике — спросил Поэт Подсудимов.

Услышав его слова, врач с медсестрой переглянулись, и донна Фортуна Чемодананосец спешно начала говорить.

— Нихрена себе, а Вы откуда знаете её? Она же моя близкая подруга. Работает уборщицей в поликлинике у стоматолога Хурджунбай-аки по кличке «Живодер» — сказала медсестра.

— Да, да, точно она! Знаете, как же Вам объяснить… Ну, я её это самое… среди хлопчатников… короче, она моя знакомая. Мы познакомились с ней прямо здесь, на хлопковом поле, когда она приехала из города вместе со своим коллективом, чтобы помогать колхозникам в сборе хлопка. О, как она пела, оперные арии, как пела!.. Ну, спасибо Вам, дорогие мои, что пришли. Если бы не Вы, мне было бы каюк, кранты, честное слово! Даже Ваши лекарства тоже не смогли бы спасти меня. Я думал, что потерял её навсегда. Потому что она уехала, не попрощавшись со мной и даже не оставив своего адреса. А я, дурак, вообще не спрашивал её, где находится та контора, в которой она работает. Вот, кажется, сам Всемогущий послал вас ко мне. Госпожа донна Фортуна Чемадананосец! Напишите, пожалуйста адрес вашей подруги — сказал Поэт Подсудимов, продолжая кашлять и протягивая медсестре бумагу с ручкой.

— Ну, конечно, напишу — сказала донна Фортуна Чемодананосец и написала на бумаге трудно разборчивыми латинскими буквами адрес поликлиники, где работала Сарвигульнаргис главной уборщицей.

Поэт Подсудимов поблагодарил её за оказанную честь. А врач скорой помощи в это время глядел, притупив взгляд, через щели дупла на снежные равнины. Потом задумчиво проговорил:

— Господи, как я люблю снег! Он — наш коллега в белом халате, который, лежа на земле, слушает сердцебиение планеты допотопным способом, словно ниндзя прислушиваясь к земле, улавливает далекий топот лошадей потенциальных жертв. Снег понижает температуру природы, которая страдает от загрязнения окружающей среды и экологической катастрофы. Когда он падает, окрестность таинственно затихает и деревья, поля, дома и дороги приобретают сказочный вид. Снег, который похож на белый лист чистой бумаги, на рецепт, оповещает человека о приближающейся опасности. В нем можно читать важное предупреждающие сообщения в виде следов о прибытии не прошеного гостя и даже можно слышать его осторожные тайно скрипящие зловещие шаги. Вот такой немой, глухой, но преданный друг этот снег. Но этот преданный друг, то есть белый бледный снег похожий на безнадежно больного человека может предаст тебя врагам со всеми потрохами, показывая им направлении твоих следов. Это значит, что снег этот является нашим преданным другом и одновременно опасным врагом номер один — заключил Подсудимов.

Мама Поэта Подсудимова Купайсин перед уходом долго благословляла медиков и, попращавшись с Поэтом Подсудимовым, ушла обратно в дом престарелых вместе с врачом и медсестрой.