Комната, в которой проводились государственные встречи, была большой и красивой, с изразцовыми полами и стенами розовой штукатурки. Подходя к двери, я услышала голоса гостей, разговаривающих с моим отцом. Эйлб, лежавший до этого у входа, положив голову на длинные, лохматые лапы, встал и подошел ко мне, пока я ждала приглашения войти.

Трос мужчин были так поглощены разговором, что я смогла незаметно рассмотреть их.

Старший был сухощав и мускулист, с понимающим взглядом, озорной улыбкой и небрежно уверенными движениями, как у человека, давно привыкшего к придворному обхождению. Похоже, что он говорил за себя и за своего товарища. Другой был высоким, как цапля, и худым — он в основном почесывал темную голову или поглаживал чехол небольшой арфы, лежащей на коленях.

Когда отец сделал мне знак присоединиться к ним, оба гостя встали. Пока я шла по комнате, волкодав трусил рядом, не отставая. Я положила руку ему на голову, и это было напоминанием себе о любви к Кевину.

— Гвиневера, это Тристан, племянник короля Марка, — объявил отец, указывая в сторону мужчины помладше. — А это Динадан, его товарищ.

Когда они поднялись, молодой гость стал виден полностью, и я поняла, почему сначала мне показалось, что он состоит только из локтей и коленей, — мужчина был очень высоким. Я поклонилась им обоим, и Тристан шагнул вперед, будто желая взять меня за руку. Но в тот момент, когда он сделал первый шаг, между нами встала собака с поднявшейся на загривке шерстью и утробно зарычала.

— Эйлб! — крикнула я, — хватит! Этот человек — друг!

Волкодав не слушался и не спускал глаз с незнакомца, навострив уши и нюхая воздух. Когда я попыталась обойти его, Эйлб двинулся следом, загораживая меня своим крупным туловищем от ощущаемой им угрозы.

— Прошу прощения, господин, — торопливо сказала я. — Не понимаю, что с ним, обычно он так себя не ведет.

Я ослепительно улыбнулась, хотя и поняла, сколь нелепо мое объяснение, но Тристан был слишком рассеян, чтобы искать в нем скрытый смысл. Бросив быстрый взгляд на Динадана, я увидела, что его забавляет происходящее, но в эту минуту Эдвен ухитрился пристегнуть поводок к ошейнику упирающейся собаки и увел ее из комнаты.

Итак, я включилась в разговор, состоящий из общих фраз и любезностей. Поначалу мне было жаль, что в нем не может принять участие кто-нибудь еще, хотя бы Кети, чтобы не мне одной приходилось заполнять паузы, но беседа продолжалась, и я поняла, что мой отец весьма ловко справляется с возникающими трудностями.

В какой-то момент гости выразили сожаление, что не познакомились со мной накануне, и только я раскрыла рот, как вмешался отец, спросив, каков в этом году урожай в стране Марка. Я быстро взглянула на него, гадая, как Бригит объяснила ему мое отсутствие. Однако этот вопрос больше не поднимался, и, к моему облегчению, мы приступили к обеду.

Столы расставили на песке на берегу лагуны, и кушанья подавались в самой роскошной посуде, которую только смогли разыскать Гледис и Бригит. На столе стояли серебряные подносы и золотые кубки, прекрасные чаши из красной самосской глины и даже кувшин для вина с эмалью, похожий на тот, которым в Карлайле восхищался Артур. Бывший когда-то богатым римским портом, Рейвенгласс сохранил накопленные богатства, и в этот день сервировка нашего стола была великолепна.

Перед нами открывалась прелестная картина — отлив оставил широкую полосу песка цвета слоновой кости, сверкавшего на фоне светло-голубой воды. Легкий ветерок смягчал жару.

Тристан возбужденно рассказывал о состязаниях по борьбе, устроенных в честь коронации, в которых он одержал победу. Из-за громкого, гулкого голоса он казался еще больше, чем на самом деле. По-моему, он был весьма надоедлив и скучен в разговоре, но умиляло его очевидное беспокойство из-за того, что он не знал, куда поставить ногу и как умерить размах своих рук, чтобы не сбросить приборы со стола. Было ясно, что он очень серьезно относился к положению посланника короля и хотел произвести на нас хорошее впечатление.

Впервые я сидела за высоким столом рядом с отцом на месте хозяйки. Он попросил меня прочитать молитву перед тем, как мы приступим к трапезе, поэтому я сотворила небольшую общую молитву, в которой поминаются все божества, чтобы никому из них не было обидно.

Было странно, что мне не нужно прислуживать за столом, и я все время пыталась найти глазами Кевина, надеясь обменяться с ним заговорщическим взглядом, но его не было.

Тристан заговорил со мной серьезно, и мне пришлось переключить внимание на нашего гостя.

— Я заметил, что вы начали трапезу с языческой молитвы, — сказал он, беря целую булку хлеба с подноса на противоположной стороне стола. — Разве Регед не христианское королевство?

— У нас есть последователи нового бога, — ответила я, — но некоторые предпочитают поклоняться Митре, или богине, или разным местным божествам. Мне нравится эта молитва, потому что она обращена помимо прочего к богу дома, а дом может быть таким, каким ты пожелаешь.

Тристан слегка нахмурился и впился зубами в горбушку булки.

— Значит, твой отец ничего не сделал, чтобы забыть старую веру? — спросил он с полным ртом.

— Конечно, нет, — сказала я, удивившись мысли, что король может настаивать, чтобы все его люди исповедовали одну религию. — Мой отец всегда считал, что каждый свободен выбирать бога или богиню по своему вкусу. Разве у короля Марка не так?

— О нет, наш король христианин, и все, кто может проследить свои родословные от знатных римских семей, тоже христиане. При дворе короля Марка никому в голову не придет исполнять обряды богини.

Меня раздражал его ханжеский тон и слова, вырвавшиеся у меня, опередили мои мысли.

— Очень жаль. А я только вчера побывала в святилище богини и считаю ее очень могущественной. Возможно, если бы твой король нашел время разобраться в этом деле, он бы относился к религии по-другому. Мы можем устроить тебе встречу с Владычицей, если хочешь.

Молодой человек явно был потрясен, и на мгновение мне показалось, что он собирается отодвинуться от меня вместе со стулом, чтобы не заразиться.

Отец смотрел на меня с ужасом, а я победно тряхнула волосами. Мне удалось положить конец интересу короля Марка к малолетней невесте, ни словом не солгав и не совершив ничего, что могло показаться оскорбительным. Это развеселило меня, и я с трудом скрыла улыбку.

Позже, когда недостаток сна и постоянная боль в плече омрачили мой триумф, я извинилась и вернулась в бани вздремнуть. Бригит была на внутреннем дворе, следя, как моют грязную посуду, и я задержалась, чтобы поговорить с ней.

— Я не видела Кевина, — начала я. — Он, наверное, тоже устал и еще не вставал?

Бригит посмотрела на меня. Вокруг ее рта вновь залегли глубокие складки, а глаза покраснели от слез.

— В чем дело? Что случилось? — заикаясь спросила я, когда она грубо схватила меня за руку и подтолкнула к лестнице.

В комнате она села на кровать и жестом пригласила меня сесть рядом. Потом взяла обе мои руки и, глядя в сторону, просто сказала:

— Кевин ушел.

— Что значит «ушел»? — Мой голос снизился до шепота.

— То и значит, Гвен. Ушел. Исчез. Скрылся. И Руфон подтвердил. Не скажу, что для меня это было полной неожиданностью, но… все же я надеялась, что этого не случится. — По ее щеке медленно прокатилась слеза, и она смахнула ее.

— Я не понимаю. Зачем… зачем ему нужно было уходить?

— Думаю, по многим причинам. Он… он сказал, что стал испытывать к тебе чувства гораздо большие, чем допустимо. И очень расстроился, когда я рассказала ему о претендентах на твою руку. И чувствовал себя ужасно виноватым из-за того, что ты попала домой почти к рассвету. Он не смог выполнить поручение охранять тебя, и твой отец имел полное право высечь его, если бы захотел. — Бригит помолчала и грустно покачала головой. — Кевин понимал, что это навлечет позор на нашу семью, а эта последняя ночь может осрамить и тебя, если твои женихи христиане. Ты же знаешь, как важна для нас непорочность… а при тех чувствах, которые он испытывает к тебе… — Голос Бригит оборвался, и она слегка сжала мои руки, по-прежнему не глядя на меня.

— Ну, все эти разговоры о непорочности просто чушь! — горячо сказала я. — Я сейчас такая же девственница, как и два дня назад, и любой, кто думает иначе только потому, что мы не вернулись домой засветло, одержим знаменитой навязчивой христианской идеей «греха».

Я даже забыла, что Бригит сама христианка, такой отвратительной была мысль о том, что чьи-то религиозные убеждения вторгаются в жизнь самых близких мне людей.

— Ну, — сказала я со вздохом, — куда он поехал? И когда вернется назад?

Бригит ничего не ответила, но, повернувшись, прямо посмотрела мне в глаза, и сердце мое замерло.

— Он не вернется, — наконец прошептала она.

— Мы попросим его вернуться, — объявила я, не желая слышать ее слова.

— Как? Он никому не сказал, куда идет. Он не может возвратиться в свою семью, потому что был оставлен заложником, а сейчас нарушил договор. Даже если он и свяжется с родными, они не станут помогать ему, и это он очень хорошо понимает. И он не осмелится поехать ни на одну из тех усадеб, где мы стояли двором, потому что люди узнают его и вернут твоему отцу… и он окажется в том же положении, от которого убежал. Нет, мы не можем связаться с ним, он сам превратил себя в изгнанника.

Раньше это не приходило мне в голову, и теперь я ошеломленно молчала, а Бригит расплакалась.

Слезы катились у нее по щекам, когда она продолжила:

— Руфон предложил поехать поискать его, но, поскольку Кевин ушел пешком, он обязательно будет пробираться по тропам. Значит, поиски бесполезны.

— Разве он не взял Галлдансера? — тупо спросила я, думая о том, как сможет мальчик-калека выжить в лесах без лошади.

— Нет… — Бригит покачала головой, — он даже не взял Эйлба. Ничего, кроме того, что было на нем, и своего кинжала. Думаю, он считал делом чести уйти, не оставшись никому должным.

— Ты знала, что он собирается так поступить? — Я вспомнила, какой измученной Бригит была сегодня утром, и подумала, что она наверняка всю ночь пыталась отговорить своего кузена от подобного безрассудства.

— Нет, точно не знала. — Рыдания стихли, и Бригит позволила мне вытереть следы ее слез. — Когда вы приехали домой, я поняла, что Кевин очень расстроен. А увидев в конюшне незнакомых лошадей и узнав, что они принадлежат людям, приехавшим тебя сватать от имени своего короля… вот тогда-то он и обезумел от горя. Он все время плакал и говорил о тебе и о том, как ему хотелось бы, чтобы все было по-другому. Но когда я уходила, он успокоился и, казалось, смирился со своей судьбой. — Ее голос снова стал хриплым. — Мне следовало бы догадаться о его намерениях, когда он попросил меня вспоминать о нем в молитвах.

Я в изнеможении откинулась на кровать, не в силах выговорить ни слова. Мысль о том, что Кевин убежал и стал одиночкой-изгнанником, что его не будет в моей новой жизни, о которой я только начала мечтать, казалась невероятно жестокой. Я уставилась в потолок сухими воспаленными глазами и гадала, не является ли это еще одним наказанием Владычицы.

Бригит встала и начала расшнуровывать мои ботинки, а когда я села, распустила пояс на моей талии.

— Завтра станет легче, — пробормотала она, помогая мне раздеться, — говорят, с горем надо переночевать.

— Может быть, он передумает и вернется, — прошептала я, все еще надеясь, что произошло какое-то невероятное недоразумение. Я слишком устала, чтобы думать об этом дальше, и, всхлипывая, забралась под одеяла, позволив Бригит укутать меня. Она немного посидела рядом, пока я не уснула.

Должно быть, я была очень измучена, потому что проспала до конца дня и всю ночь; но это время нельзя было назвать спокойным — в своих снах я искала какую-то вещь или место и никак не могла найти. И все время рядом была Владычица со своим странным ледяным смехом, преграждающим мне дорогу. Я проснулась с рассветом, отчетливо понимая: случилось нечто ужасное, и только потом вспомнила, что же именно.

Я встала и пошла на выгон посмотреть на Быстроногую, потому что после той ночной поездки у меня не было времени проведать ее.

Руфон уже занимался лошадьми, меняя припарки на передней ноге моей кобылы.

— Как она? — спросила я, проводя рукой по морде лошади.

Она мотнула головой и ласково фыркнула мне в плечо.

— Ничего такого, чего нельзя вылечить, девочка, — сказал конюший. Он сидел на корточках у передней ноги лошади, радом стоял горшок с теплым варевом из трав. Я наблюдала, как бережно он прикладывает полные пригоршни мягких мокрых листьев к ее ноге, потом осторожно накрывает это место полоской чистой овечьей шерсти. — Я слышал, что ты сама поранилась, — добавил он, не отрываясь от дела.

— Немного, — призналась я. — Как Галлдансер?

Более откровенно спросить о Кевине я не могла.

— Прекрасно, с ним все в порядке. Думаю, что сейчас, когда мальчик ушел, мы отведем его в Стенвикс и выпустим на пастбище.

Я кивнула, чувствуя, как в горле у меня встает комок, и, торопливо моргая, прислонилась к шее Быстроногой, глядя на работу Руфона. Опытными движениями он наложил поверх шерсти полотняную повязку и начал завязывать концы материй аккуратными мягкими узлами. По своему опыту я знала, что эта работа на самом деле была труднее, чем казалось, потому что повязка должна быть достаточно плотной, чтобы удержать припарку на месте, но не настолько, чтобы мешать току крови. Мы с Кевином по многу часов упражнялись на запястьях друг друга, чтобы приобрести сноровку.

— Ты знаешь, куда он ушел? — наконец рискнула я спросить, решив, что мой голос звучит вполне твердо.

— Нет, девочка, знаю только то, что он велел не искать его, — Руфон присел на корточки, осмотрел свою работу, а потом взглянул на меня. — Твой отец очень беспокоится за мальчика, но мы с Бригит долго говорили с ним, и все вместе решили, что пусть будет так, как хочет Кевин.

Я снова кивнула, а мой старый приятель продолжал наблюдать за мной из-под косматых бровей.

— Послушай, дитя, время все лечит, — сказал он, — даже гнев на богиню судьбы.

Итак, больше об этом мы не говорили. Я побрела на псарню, где все еще был привязан Эйлб, и села радом. Огромный пес бросил на меня короткий взгляд, обшарив мое лицо скорбными глазами, как бы спрашивая, почему я ничего не делаю, когда случилось такое несчастье. Наконец он вздохнул и снова опустил голову на лапы. Я погладила его и немного поговорила с ним, но он не ответил на мою ласку. Может быть, пес тоже считал, что это дурной сон, и если он немного подождет, то проснется.

Позже в тот же день, когда уехали наши гости, я нашла Руфона и спросила, как ведет себя Эйлб.

— Он тоскует, девочка. Тоскует по молодому человеку. Он не ел ни вчера вечером, ни сегодня утром, и даже когда я спустил его с цепи, ничем не заинтересовался.

— Сможет ли он найти Кевина, если мы отпустим его? — спросила я.

Руфон очень внимательно посмотрел на меня, потом пожал плечом.

— Думаю, да, если собака поймет, что ей можно уйти.

— Как ты объяснишь ему это?

— Ну, — начал мой наставник, потирая покрытый щетиной подбородок и хмурясь. — Думаю, что можно взять какую-нибудь вещь мальчика, которая пахнет им, и дать понюхать псу. А потом я отведу его к воротам и постараюсь объяснить, чтобы он шел искать Кевина…

Голос Руфона оборвался, и он посмотрел в сторону псарни.

— Хорошо, — твердо сказала я. — Сделай это. Лучше всего тогда, когда все соберутся на обед, чтобы собака была спокойна.

Пока я говорила, Руфон смотрел в землю, однако теперь внимательно изучал меня.

— Это приказ, госпожа? Ты же знаешь, что собака очень ценная. Это подарок королю от ирландской семьи. Я не хочу терять что-либо, принадлежащее королю.

Я никогда раньше не думала, что способна отдавать приказы, но теперь я твердо посмотрела на своего старого друга и настойчиво повторила:

— Да, Руфон, я хочу, чтобы ты поступил именно так, и, если возникнут какие-нибудь трудности, отвечать за это буду я. Кроме того, что хорошего, если собака умрет от тоски по погибшему хозяину?

Итак, днем, пока остальные сидели за столом, Руфон отвел огромное лохматое животное за ворота и отпустил его. Позже он сказал мне, что Эйлб некоторое время просто сидел напротив него, глядя безнадежным, полным тоски взглядом. Но после того, как Руфон подержал перед его носом ботинок Кевина, а затем швырнул на дорожку, собака подняла уши и встала на ноги.

— Сначала мне показалось, что Эйлб бестолково мечется, но потом я понял, что он идет по какому-то следу, — сказал Руфон с хитрой усмешкой. — Летом запахи сохраняются долго, так что, я думаю, молодой человек к вечеру найдется.

Я думала об этом целый день и, ложась в постель, молила бога о том, чтобы он защитил их обоих.