Рано утром Сережа Кошкин проснулся в скверном расположении духа. А откуда и быть другому, если сегодня ему, студенту химфака, предстояло сдать аж два хвоста, один по общей химии, другой по философии. Ни в той, ни в другой науке он силен не был, как, впрочем, и в остальных прочих. Несдача злосчастных предметов, пропади они пропадом, грозила отчислением и кирзовыми сапогами, коих Сережа очень боялся, поскольку был, в общем–то, десятка как раз робкого. Поэтому, как бы ни хотелось, а готовиться к сдаче было нужно. Встав с кровати, он протопал на кухню, попутно дав пинка подвернувшемуся некстати хозяйскому коту, поставил на плиту чайник и только тут обнаружил на кухонном столе обрывок старой газеты с зеленоватым порошком, напоминающим мелко молотый укроп. «Это же Гена свою анашу вчера забыл», — обрадовался Сережа. «Кстати, кстати». На самом деле Гена, так звали его, пожалуй, единственного друга, анашу вовсе не забыл, а в сердцах оставил, после того, как Сережа, сделав всего пару затяжек, заблевал весь пол и вообще вел себя неадекватно. Но сейчас Сережа об этом не вспомнил, а решил докурить остатки травы сам на сам. А что, — настраивал он себя на нужный лад, — расширяет сознание, для сдачи философии, да и химии, пригодится. Сейчас курну, и за учебу. Сказано — сделано, и, скрутив косячок, Сережа сделал первую затяжку, потом вторую и третью. Комната поплыла, чайник на плите протяжно засвистел. «Это знак», — сказал сам себе Сережа. Надо учить… Так, с химии начну… Что там, химия, да… Вот медь есть… У нее провал электронов… Как у хрома…

— В голове у тебя провал, это точно, — послышался за спиной чей–то скрипящий голос.

Обернувшись, Сережа с удивлением увидел хозяйского кота, сидевшего на табуретке напротив с открытой книжкой. Присмотревшись, Сережа с удивлением увидел, что это «Общая химия» Глинки. «Да ну на фиг, так не бывает», — пробормотал он. «Вот это глюкануло!».

— Ты ещё блевать начни, как вчера, пес! — строго ответил кот.

— Бывает, на самом деле, и не такое.

Слово «пес» животное произносило уничижительно–оскорбительно, примерно, как люди говорят слово «хуй», желая обидеть собеседника. Вообще–то термин «животное» сейчас мало походил к коту, который вел себя вполне как разумное существо: одной лапой листал книгу с ну очень умным видом, другой в это время подперев подбородок, ну или как это называется у котов? Да что там листал! Он ГОВОРИЛ! Если бы Сережа читал «Мастера и Маргариту», он бы сразу провел нужные параллели, но, к его, кстати, счастью, об этой книге ему было неведомо. Кот тем временем остановил свой взгляд на одной из страниц учебника и продолжил:

— С химии предлагаешь начать? Ну что ж, давай, пожалуй, с химии. Итак, вопрос номер раз, про медь твою любимую. Давай–ка, составь электронное строение этого элемента, охарактеризуй на основе этого строения свойства меди и скажи, как провал электронов на последнем электронном слое согласуется с известным правилом Клечковского?

«Это сон», — радостно догадался Сережа. «А во сне можно делать что хочешь!» Обрадовавшись такой догадке, он решил вести себя смело и решительно.

— Да пошел ты! — сказал он коту. Говорит он, блин! А ну брысь!

Он уже занес руку, чтобы взять распоясавшегося кота за шиворот и вышвырнуть в коридор, но тот с удивительной ловкостью упредил это его движение, при этом весьма больно оцарапав.

— Сон, говоришь? — до жути сладко промурлыкал он. Во сне ведь боли не бывает правда?

С этими словами он, увеличившись в размерах до взрослой овчарки, подскочил к ошарашенному Сереже и со всего маху дал ему когтистой лапой по щеке, оставив на ней пять кровоточащих царапин.

— Ай, больно, — истошно закричал Кошкин, схватившись за щеку. И тут его затрясло от страха.

— Мне больно! Это не сон, значит!

— Первая умная мысль за все время — сказал довольно кот и добавил угрожающе: на вопрос заданный про медь, отвечать, быстро! Да, и чайник–то с плиты сними, а то он выкипел уже давно.

Только тут Сережа услышал, что выкипевший чайник до сих пор стоит на горящей камфорке и уже не свистит, а истошно гудит, как сильный ветер в трубе. Он встал, подошел на ватных ногах к плите и выключил газ. Вообще, за исключением волшебного кота все на кухне было абсолютно реальным: двухкамфорочная газовая плита, вся заляпанная почерневшим от времени жиром, холодильник «Бирюса», также противно тарахтящий старым компрессором, даже плакат группы «Element of Crime» на противоположной стене все также криво висел на одной кнопке. На таком бытовом фоне фигура страшного кота выглядела тоже как–то по–бытовому и от того была еще более страшной. Сережа решил больше не злить Кондрата (он вспомнил, так звали кота), а попытаться ответить на вопрос про медь.

— Ну медь, она металл — вяло пробормотал он. Еще можно говорить купрум… Провал электронов у нее… На этом его познания закончились, и он надолго замолчал.

— Да, не густо — протянул кот. С химией у нас полный бром, значит. Бром в том смысле, что импотент ты в этой великой науке, ах–мяув–мя — засмеялся кот своей шутке. Давай перейдем к философии, узнаем, какие у тебя отношения с этой капризной дамой. С этими словами он извлек из–под стола красный учебник, определенный Сережей, как «Философия» Соколова, которую он сам взял вчера в библиотеке.

— Давай–ка, дружок, начнем с Иммануила Канта — начал Кондрат (будем так звать кота). Мой любимый философ, перечитываю его сочинения периодически, особенно «Критику чистого разума». Отвергает он, понимаешь, догматический способ познания, да… Я тебе и подсказал даже, ну да ладно. Перечисли–ка мне 12 категорий рассудка по Канту.

Сережа первый раз за все время обрадовался. Ему казалось, что про Канта он что–то слышал от друга Гены, в голове даже вертелась фраза, вчера Геной процитированная: «Начиная с определённой точки, возврат уже невозможен. Этой точки надо достичь». Решив потрясти кота, он как можно важнее произнес: «Кант говорил…» и выдал вспомнившуюся цитату слово–в–слово.

Глаза у кота удивленно полезли на лоб, усы поднялись вверх, как натянувшаяся при клеве леска, и он с громким кошачьим хохотом «ах–мяув–мя, охаха–мяув–мяяя» повалился на кухонный пол. Вдоволь насмеявшись, он встал и вплотную подошел к застывшему Сереже.

— Да, развеселил ты меня, пес — сказал он. Это же надо быть настолько тупым, чтобы Канта с Кафкой перепутать! С другой стороны, если ты спьяну позавчера Вурдиханова со Шведенко перепутал, о чем говорить. Ну так я тебе, пес, помогу — вдруг очень зло прошипел кот.

С этими словами он повалил Сережу на пол, запрыгнул ему на грудь и, разорвав грязную майку, начал больно когтями царапать что–то на груди.

— Цитату, тобой произнесенную, будешь на груди своей носить — шипел кот. Чтобы хоть что–то помнил!

— ААААА!!! — истошно завопил от боли и животного страха Сережа — ААААА!!!!

— Молчи, Сережа — впервые назвал его кот по имени. Сережа, Серега, да ты просто Серый, Сеерыый, СЕЕЕЕРЫЫЫЙ!!!!

Тут внезапно потерявший сознание Сережа очнулся и обнаружил себя лежащим на кухонном полу, а над собой испуганное лицо Гены–панка, который изо всех сил тряс его за плечи и кричал.

— Ну слава Богу — пробормотал Гена, увидев, что Сережа пришел в себя и даже встал с пола, присев на табуретку. Ну тебя на хуй, Серый, напугал, пиздец! От простой дички так отъехать как можно, не понимаю! Ну тебя на хуй! — повторил Гена и быстро ушел, даже не закрыв за собой дверь.

Сережа понемногу приходил в себя.

— Пиздец, вот это глюк — бормотал он. Кот, медь, Кафка, Кант, вот это пиздец… Надо срочно умыться, а то меня кумарит еще по ходу.

Он медленно заковылял в ванную, открыл кран с холодной водой, но, посмотрев на себя в зеркало, застыл, как в детской игре «Замри», покрывшись при этом ледяной испариной. Из зеркала на него смотрел голый по пояс Сережа Кошкин, с разодранной щекой, а на груди у него чернела запекшейся кровью надпись:

«Von einem gewissen Punkt gibt es keine Rückkehr mehr. Dieser Punkt ist zu erreichen».