Дорога чуть змеилась, словно по застывшим волнам, огибая и балансируя, но, несмотря на это, Чарли прекрасно видела скучное трехэтажное белое здание простой прямоугольной формы в конце этой дороги. Всё так, как сказал Кай. Остается надеяться, что её примут с распростертыми объятиями, а не заставят сидеть в лобби, выясняя, кто она и откуда. А может правительство укрывает здесь свидетелей, давших показания против опасных преступников? – подумала Чарли.

Когда она проходила мимо дома с красной крышей под номером пятнадцать, заметила пса, который вышел из маленькой дверцы для домашних животных, чтобы справить нужду. Вот и первый житель… – подумала Чарли, пытаясь определить породу – пёс представлял собой помесь сеттера и лабрадора и был коричневого с рыжиной цвета, который лоснился на утреннем солнце. Он заметил Чарли, поведя носом, и сел, напрочь позабыв о причинах своей вылазки. Пес, не отрываясь, изучал незнакомку своими умными глазами, и когда та махнула ему рукой, приветливо вильнул хвостом по скошенной траве газона.

Наконец, дорога уперлась в здание отеля, у которого не было никаких опознавательных знаков – ни вывески, ни таблички. Но он казался довольно аккуратным и чистым, с балконами, на которых многие даже разводили гортензии.

Холл был прекрасно виден через огромные стеклянные стены с небольшим, но довольно уютным кожаным лобби и красивой, но слишком уж громоздкой хрустальной люстрой, как, впрочем, и во всех отелях, словно это показатель роскоши и комфорта, что на деле далеко не так. Впрочем, неплохой рекламный ход, чтобы заманивать клиентов. Чарли видела даже краешек регистрационной стойки слева.

Она практически подошла вплотную, когда внезапно замешкалась, с ужасом представляя возможную сцену, по итогам которой ей придется спать на холодном кожаном диване. Но автоматические стеклянные двери разъехались в стороны, пропуская ее внутрь, и не давая времени на сомнения.

Регистрационная стойка пустовала, что вполне естественно для столь раннего часа. Менеджер, наверняка, спал. Чарли скривилась, бросив еще один взгляд на кожаное лобби, и в итоге решила всё-таки попытать счастья. Она неуверенно подошла к стойке, слегка придавив звонок, как будто от этого тот бы звонил тише…. Долго ждать не пришлось. Не прошло и полминуты, как из темноты кулуаров на свет вышел седовласый мужчина лет шестидесяти пяти высокий и довольно поджарый. Он был одет в белую чуть помятую рубашку, не застегнутую на две верхние пуговицы, и черные костюмные брюки, подхваченные ремнем на самой талии, из-за чего брючины отставали от поверхности лаковых ботинок на несколько дюймов, визуально укорачивая ноги.

Больше всего Чарли боялась именно этого момента… нелепого и тягомотного. Но, как ни странно, Роберт, как значилось на бейдже, отнюдь не выглядел удивленным и не дал ей и секунды, чтобы поволноваться. Он широко улыбнулся, сразу же к себе расположив, и достал из под стойки лист с таблицей на кожаном планшете, после чего отошел к шкафчику за спиной, достал самый обычный на вид ключ и выложил всё это на стойку перед Чарли.

– Здесь надо расписаться. – мягко сказал он и указал узловатым пальцем в таблицу.

Чарли открыто улыбнулась, выйдя из замешательства, и изливая тонну благодарности за то, что всё оказалось так просто. Она быстро нашла своё имя в таблице и проследила по строчке номер комнаты – 310, а затем поставила подпись. Чарли не умела красиво расписываться, всё у нее выходило криво, как ни старайся. И как другим удается выводить вензеля и причудливые загогулины, делая из своей подписи произведение искусства?

– Ключ. – приветливо напомнил Роберт.

Та кивнула, благодарно улыбнувшись, и взяла его со стойки.

– Лифт справа по коридору. – он указал рукой, куда идти. – Лестницы – напротив.

– Спасибо. – поблагодарила та сердечно… в основном за то, что регистратор не мучил ее вопросами.

Повезло. – думала Чарли, заходя в лифт. А, может, это всего лишь обычный отель? Кай сказал, что поселение довольно странное. Интересно, что в нем такого? Что он вложил в это определение? Хотя лес, посреди которого оно расположилось, и впрямь тянуло на десять из десяти в рейтинге самых странных мест планеты Земля.

Лифт слегка дернулся и остановился, выпуская Чарли на третий этаж. Перед ней располагалась уютная комната отдыха, обставленная розовыми кожаными диванами и пуфами с плазменной панелью на стене. Отсюда шли коридоры с номерами: вправо – с трехсотого по триста двенадцатый, влево – с триста тринадцатого по триста двадцать пятый.

Номер Чарли находился почти в самом конце коридора. Она едва не выпустила из рук свой чемодан, приближаясь к нему. Так бывает, когда глаза видят предельную точку, на радостях мозг отдает сигнал организму немного раньше, будто он уже на месте. Шарлин спешно вставила ключ и вошла в номер, который оказался просто великолепным.

Однокомнатный, но очень милый с большим окном и балконом, с которого открывался вид на мини город и лес за ним. Уголок с креслами и столиком, на котором стояла хрустальная пепельница, расположился у балконной двери. Она когда-то курила, но бросила, а теперь увидев это незатейливое напоминание, захотела вернуться к старой привычке. Но не сейчас…. Только спать, пожалуйста. Рядом с мягким уголком стояла тумба с телевизором, а еще левее громоздились платяные шкафы. И, наконец, напротив – огромная, удобная на вид кровать, увидев которую, Чарли бросила на пол чемодан и бухнулась в нее, словно в озеро, поднимая брызги, утопая в его обволакивающих объятиях. Она отключилась за несколько мгновений до того, как голова коснулась подушки, чего не происходило уже много лет. Никаких мыслеформ или образов, никаких наркотически ярких оляпистых видений, а просто глубокий беспросветный сон. Черный и густой, как глаза Кая. Быстрый, как одно мгновение, но в тоже время достаточный для того, чтобы проснуться совсем другим человеком. А главное, никакого снотворного.

Когда Чарли открыла глаза, на часах, что висели над дверью, было без четверти двенадцать, и она чувствовала себя прекрасно – бодрой и полной сил. Она становилась полноценной частью этого места, хоть и не представляла, что делать в эти полтора месяца, но всё начинается с кровати, с тех снов, что приходят на новом месте, а потом закрепляется прогулкой по окрестностям. Солнце почти зашло за крышу, но то, что от него осталось, нещадно било в глаза ярким светом, не позволяя даже, как следует, осмотреться.

Чарли поплелась в ванную, споткнувшись о брошенный вчера чемодан и чертыхнулась. Когда она вышла, солнце окончательно зашло за крышу, позволив, не щурясь, оглядеть свою комнату. Всё, впрочем, было так же, как и в четыре утра, ну разве что чуть-чуть веселей. Хотелось есть, и Чарли позвонила вниз по номеру, наклеенному на стационарном телефоне, узнать, что у них в плане завтрака. Всё тот же Роберт бодро объяснил, что у них к услугам гостей имеется ресторан на первом этаже, и мисс Новак его вчера, конечно же, проходила, просто забыла или не обратила внимания. Время указано в журнале, который лежит в тумбе под телевизором. При входе в ресторан мисс Новак надо будет только назвать номер комнаты. Чарли спросила, может ли она заказать кофе в номер, вместо завтрака в ресторане. Роберт ответил, что это не проблема, хоть время завтрака уже и прошло, но так как мисс об этом не знала, они сделают для нее исключение. На том они и договорились, а ровно через десять минут в дверь постучали, и она получила свой свежезаваренный кофе из рук всё того же Роберта, пышущего бодростью и здоровьем. Было немного неудобно гонять старика туда-сюда, но когда Чарли села на балконе со своим кофе, всё неудобство вмиг улетучилось.

– Сигарету бы… – задумчиво сказала Чарли, отпивая глоток.

– Это свело моего брата в могилу.

Она вздрогнула и резко повернула голову так, что хрустнули шейные позвонки. С соседнего балкона справа на нее смотрела женщина лет шестидесяти семи одетая в серый плюшевый спортивный костюм, до которого очень хотелось дотронуться, таким он казался мягким и комфортным. Она была довольно подтянутой и высокой с широкими плечами и руками, привыкшими к физической работе. Ее темно-пепельные седые средней длины волосы были уложены легкой волной и добавляли немного несоответствия со спортивной одеждой. Она курила трубку, а из кармана плюшевой олимпийки торчал краешек пачки Винстон. Она достала ее и по-свойски раскрыла перед носом Чарли. Та опасливо улыбнулась, но всё же протянула руку через перекрытие, объединяющее их балконы, чтобы взять сигарету. Чарли поставила чашку кофе на стол и встала к парапету, чтобы удобней было общаться с соседкой. Едва она взяла сигарету в рот, зажигалка тут же чиркнула у нее под носом. Сколько она не курила? Наверное, лет пять, а то и больше. Бросила, когда этот процесс перестал приносить ей удовольствие, но сейчас всё ощущалось, как в первый раз. Чарли даже закашлялась.

– Я уже давно не курила. – отозвалась та.

– А я вот злоупотребляю… – женщина положила локти на парапет и вздернула бровь, став похожей на Марлен Дитрих. – Когда приехала? Ночью?

– Под утро. – кивнула Чарли. – Около четырех, наверное.

– Устала?

– Очень! Даже спать легла при полном параде. В таком виде в гроб кладут….

– Забавно. – усмехнулась та.

– О, да.

– Как зовут? – спросила женщина и глубоко затянулась.

– Чарли.

– А меня Дороти. – она протянула едва заметно трясущуюся руку через балкон, и Чарли с удовольствием ее пожала.

– Прям, как в сказке. – заметила она.

– Ага. – закивала та. – Моя внучка говорит то же самое. Она отчего-то свято и непоколебимо верит, что Баум написал книжку про меня. И откуда она это взяла? Каждый раз, когда встречаемся, она спрашивает, дошла ли я до страны Оз на самом деле, или это придумал автор, чтобы приукрасить конец. Представь, девочке всего пять, а она уже задает такие вопросы. Уже понимает, что жизнь – не клубничный сироп. Она обожает эту историю… – мечтательно сказала Дороти.

Она излучала такую мощную любовь, когда говорила о внучке, что Чарли улыбалась и чувствовала часть ее у себя внутри – такую горячую и трогательную, поднимающую тебя на вершину радости. Дороти определенно дарила свет. Она производила впечатление сильной натуры, у которой всегда наготове есть, что сказать. И отпор дать любому сможет, и наград за это не попросит.

– Где бы я ни была, я всегда привожу ей что-нибудь связанное с этой сказкой. Ну там раскраски всякие, фигурки или ручки, ластики – всякую мелочевку. Она так радуется. Правда, перед тем, как обнять или поздороваться, сначала спрашивает, что я ей привезла. Вот так вот! Но, я сама в этом виновата, приучила. – Дороти выпустила изо рта колечко дыма. – А ты как, Чарли? У тебя есть дети?

– Нет! – быстро ответила та с едва заметным испугом, словно ее спросили, не плюется ли она кровью по утрам.

Дороти тоже это заметила и вздернула брови в немом вопросе.

– Ну… у меня с детьми странные отношения. – попыталась объяснить та. – Они для меня, как инопланетяне. Что-то недоступное моему пониманию.

– Просто время еще не пришло.

– Да, наверное. – кивнула Чарли. – Все так говорят.

– Значит, есть надежда, что так оно и есть. – многозначительно сказала Дороти. – Не веришь мне, поверь моему возрасту. Я многое повидала… – она улыбнулась и положила ладонь на ручку балконной двери. – Ладно, Чарли, у меня еще есть дела. А ты можешь присоединиться ко мне и моим подругам за обедом. Обычно мы едим в два.

– С удовольствием, Дороти.

– Вот и ладно. – она мигнула улыбкой и исчезла в своей комнате.

Чарли буквально залпом допила свой кофе и затушила сигарету, которая принесла ей ностальгическое удовольствие. Знакомство с Дороти оставило самый что ни на есть приятный след. А разница в возрасте дружбе не помеха. В конце концов, надо было уцепиться за что-то, ведь полтора месяца – срок нешуточный. Но всё-таки для полного проникновения Чарли требовалась ознакомительная прогулка по окрестностям. Она окинула взглядом городок, задержавшись на розовой вывеске «У Нэда» и подумала, что нужно будет обязательно туда заглянуть. Оставалось лишь разобрать вещи, хотя это вряд ли займет много времени.

Распаковка маленького игрушечного чемоданчика заняла около получаса, хотя кое-что из взятого, ей не понадобилось, например, зубная паста, фен и расческа. Всё это предлагал отель, помимо прочих необходимых косметических средств, которые были довольно высокого качества, насколько могла судить Чарли. А будь она поискушённей, не преминула бы заметить, что довольно простенький с виду отельчик, тянул на твердые пять звезд внутри, о чем говорило и качество фаянса, и дорогая мебель и посуда. Люди, проживавшие здесь, получали только самое лучшее, но весь вопрос, что они такого делали для этого….

Закончив с вещами, Чарли, наконец, отправилась исследовать местность, и первое, что сразу же привело ее в восторг, так это названия улиц, которых здесь было не так много. Параллельно с Главной шли Яблочная и Дынная, объединенные росчерками трех переулков: Сладким, Персиковым и Коричным. Пределы города ограничивала еще одна длиннющая, по сравнению с остальными, кольцевая улица под логичным названием Предельная.

Всего Чарли насчитала сто пятнадцать домов, но пока она шла по Коричной, ей попадались номера, начинавшиеся со сто двадцать шестого, так что, скорей всего, она обсчиталась. Чарли встречала людей, которые смотрели на нее во все глаза. И возможно причиной тому был довольно юный, в сравнении с ними, возраст – никого младше шестидесяти Чарли не встречала. В основном же контингент рознился от шестидесяти пяти и выше – все, как один, степенные и довольные жизнью. Компания из трех престарелых джентльменов в летних цветастых рубашках и двух дам в легких платьях, соломенных шляпках и кружевных перчатках проводили молодую девушку удивленными взглядами. Седовласый мужчина в черных свободных льняных брюках и рубахе, выгуливающий свою собаку, с которой Чарли уже боле-менее познакомилась, взмахнул рукой, приветствуя своего приятеля в толстых очках через дорогу, что стоял у почты. Чарли прошла салон красоты, за большими окнами которого, харизматичная парикмахерша в летах накручивала бигуди своей ровеснице в кресле. Здесь был даже небольшой кинотеатр, где, судя по анонсу, сегодня обещали фильм «Звуки музыки», и сгорбленная старушка под восемьдесят с палочкой шла туда со своим мужем в светлом костюме и соломенном канотье на двенадцатичасовой сеанс. И повсюду стояли лавочки, заполненные щебечущими подругами в перманентах и с ярко-накрашенными губами, или даже достопочтенными парочками, как те, что шли в кинотеатр, и джентльменами, играющими в карты или шахматы.

Интересно, зачем Кай засунул меня в дом престарелых?.. – с улыбкой думала Чарли, заходя к Нэду.

Она просто обожала магазины и чем больше, тем лучше, хотя с ее психологическими проблемами, которые с годами лишь нарастали, она могла лишиться и этого удовольствия. На минус первом этаже торгового центра располагался грандиозный супермаркет «Аленс», пекарня и кофейня при ней. Весь первый этаж занимали стенды с дорогой косметикой, сумками и обувью, где Чарли и зависла на целый час. Только вот цен нигде не стояло, что странно, а спрашивать она не хотела. Второй этаж был отведен под мужскую одежду, а третий – под женскую – не совсем, конечно, на ее возраст, но ведь и Чарли сюда не за покупками приехала. Бродить здесь уже удовольствие. На четвертом этаже царствовали товары для дома, находясь среди которых, обычно хочется всё скупить, чтобы впоследствии превратить свою квартиру в иллюстрацию с обложки. Но цен опять же нигде не значилось, а Чарли не рискнула спрашивать, потому что все постоянно пялились на нее, как будто у нее минимум выросли оленьи рога, отчего было действительно неловко. А так, в целом, обстановка вокруг могла считаться вполне удовлетворительной. Чарли даже не рискнула засесть в кафетерии на пятом, чтобы не привлекать столько внимания. Может, конечно, всё из-за возраста? Чем же они тут промышляют, что молодая девушка привлекла столько негативного внимания, как будто была инопланетянкой. Неужели они здесь совсем одни? Без своих внуков и детей? Дороти ведь говорила про внучку? Дороти, которая не пялилась на нее с таким подозрением…. Может, это и вправду своеобразный дом престарелых? И, чуть позже, входя в отельный ресторан, она лишний раз убедилась в этом.

В зале играла музыка сороковых годов, и не было никого младше шестидесяти. Так вот в чем странность поселения, о которой говорил Кай? Все его жители были глубокого пенсионного возраста. Завидев Чарли в проеме, сидящие стали посматривать в ее сторону, но были и такие, кто бесстыдно уставился, словно на чудо света. Беззлобно, конечно, но, тем не менее, под напором подобного внимания, Чарли застыла и не могла шелохнуться, беспомощно шаря по столикам в поисках своей недавней знакомой.

– Какой у вас номер комнаты, мисс? – окликнул ее администратор зала в клетчатых брюках и жилете, похожий по-братски на Роберта, такой же высокий и сухопарый.

– Триста десять. – ответила Чарли не своим голосом, будто в горле стояла заслонка, оставившая лишь малую щель для голосовых связок.

Администратор что-то чиркнул в папке и улыбнулся, указывая рукой в зал.

– Эй, Чарли! Сюда!

Та с облегчением обернулась на зов и увидела взметнувшуюся руку Дороти, сидящую за столиком у окна под номером пятнадцать. Чарли счастливо кивнула и пошла за тарелкой, чтобы набрать еды – салат-бар радовал глаз своим многообразием. Внезапное осознание, что Чарли ела последний раз за столом у Кейси, и это был всего лишь ломтик курицы, заставил её без зазрения совести набрать две полных тарелки.

За столиком № 15 сидело еще две женщины. Они также излучали интерес к вновь прибывшей.

– Это Дейзи. – представила Дороти, сидящую рядом с ней у окна женщину.

Высокая и очень худая с некоторой претензией на аристократичность женщина казалась самой старшей среди своих подруг. Ее седые волосы были туго завязаны в узел на затылке, а спина вытянута струной. Она носила черные брюки с идеальными стрелками и свободную шифоновую блузу в мелкий сиреневый цветочек. Забавно, но Чарли показалось, что женщина чем-то похожа на постаревшую принцессу Лея из Звездных войн – такое же постоянное удивленное выражение лица и распахнутые, словно бабочки, глаза. Память тут же среагировала на имя Дейзи. Кажется, Кейси сказала, что к ней приходила именно Дейзи, чтобы раскрыть глаза на смерть дочери? Вряд ли совпадение.

– А это Миси.

Женщина, сидящая напротив Дейзи, приветливо улыбнулась. У нее было круглое лицо, местами тронутое оспинками, в обрамлении рыжеватых с сединой кудрей, забавно торчащих в разные стороны. Будучи довольно низенькой, Миси с удовольствием носила каблуки, и казалась очень подвижной. В ее голубых глазах прятались бесы, сохраняя юность, и поэтому было очень сложно сказать, сколько ей лет. Ее шелковая голубая блуза имела довольно глубокое декольте – слишком откровенное даже для женщины более молодого возраста – и трикотажные черные штанишки, плотно обтягивающие фигуру.

– Она из нас самая молодая, не считая тебя, конечно. – сказала Дороти. – Ей шестьдесят один, но в маразм она впала раньше всех.

– Иди ты! – вскинулась Миси. – Чего это я в маразм впала?! Злые вы!

Все захихикали, даже Чарли.

– А это Чарли. – представила Дороти.

Женщины закивали и заулыбались.

– Скажи-ка, а у тебя есть любимый? – промурлыкала Миси, довольная, как румяный блин.

– Какой любимый, дорогая?! – воскликнула Дороти. – В твои-то годы интересоваться подобными вещами! Стыдно, по меньшей мере.

– Ну тебя! – отмахнулась та и занялась обедом.

– У Миси сложный период сейчас. Кризис среднего возраста. – заметила Дейзи.

– Во-во! – закивала Дороти. – Как у мужиков. Она на всех вешается, даже на того иранца….

Чарли повернулась, куда та показывала, и увидела темнокожего мужчину семидесяти с небольшим лет, одиноко сидящего в дальнем углу и уткнувшегося в тарелку супа.

– Он не говорит по-английски, и никто не знает, как его зовут. Всегда один, как перст, но наша неунывающая миссис из кожи вон вылезла, чтобы составить ему компанию.

– Ну и что?! Мне одиноко! – отбивалась Миси высоким голосом.

– Сколько ты мужей сменила, напомни?! Одиноко ей…. – усмехнулась Дороти, а потом обратилась к Чарли. – У Миси было четыре мужа: мистер Эббот – довольно милый, но… ужасный человек! Мистер Эмри – состоятельный и заботливый, но… просто ужасный человек! Мистер Келми был не промах и добр к ней, но… – тут уже подключилась Дейзи, рьяно жестикулируя ладонями, словно лопастями. – Ужасный человек! И мистер Грейди, под чьей фамилией пока ходит Миси, заставлял ее смеяться, ну просто душка, но и он ей не угодил, потому что оказался… ужжжасным человеком! Ну просто кошмар!

Все рассмеялись.

– Только пил беспробудно! – возмущенно добавила Миси, обращаясь к Чарли. – А третий мой, который добряк, как выразилась Дороти, однажды чуть не зарубил меня топором! Второй не выпускал меня из дому. А первый якобы милый, был слишком мил и со всеми моими подругами!

– Ты никогда не умела выбирать себе мужчин, Миси. – заметила Дейзи, поджав губы.

– Зато у меня была богатая интимная жизнь. – заявила та, покраснев до ушей.

– Ну а в этом никто и не сомневается! – загоготала Дороти, привлекая внимание людей за соседними столиками.

– Ладно… – вмешалась Дейзи, ломая длинные костлявые пальцы. – Оставь ее. Давайте лучше расскажем Чарли о ее новом окружении… – она заговорщически посмотрела на остальных.

– С удовольствием. – кивнула Дороти и понизила голос. – На нашем этаже мало народу, что к лучшему. Я живу в триста девятом номере рядом с тобой. Дейзи – в триста восьмом, а Миси в триста седьмом. Все рядом. Напротив нас с Дейзи живут две сестры: Элис и Черити, но они совершенно не похожи друг друга, и постоянно ругаются.

– О да! – кивнула Миси. – Грызутся по сто раз на дню. Вон они справа от нас через три столика.

Чарли повернула голову и увидела двух пожилых женщин, являющих собой абсолютные противоположности, как и сказала Дороти. Одна черноволосая с седыми прядями в темно-лиловом платье, чем-то похожая на мачеху Белоснежки. Ее жидкие волосы висели паклями аж до самого пояса, а блеклые выцветшие глаза в обрамлении глубоких морщин буравили соседку и, как оказалось, сестру. Черити выглядела ее прямым антиподом – милейшая и трогательная старушкой моложе сестры лет на пять. Ее золотистые волосы содержали, куда меньше седины, а прическа являла собой пример аккуратности и трепетного отношения к волосам. Ее большие зеленоватые глаза прятались под слегка опущенными веками, и на щеки лег смущенный румянец. Она вся сжалась под потоком уничтожающих взглядов и едких ругательств Элис.

– Не пойму, как так можно! – вздохнула Миси. – Почему Черри не дает отпор?

– А вон Иви. Стол прямо за нами.

Чарли чуть сдвинулась, чтобы увидеть женщину, о которой говорила Дейзи. Она была довольно полной и круглолицей со стрижкой каре. Длинная челка напоминала прихваченные бантами занавеси, сквозь которые проглядывали добрые, любопытные глаза. От век простилались морщины, но не такие, как у Элис, не злые и прищуренные. Морщины Иви были заработаны смехом, как и глубокие носогубные. Она носила свободные синие брюки и широкую цветастую рубаху. Иви, видимо, поняла, что говорят о ней, потому как голова ее поднялась, глаза весело уставились на Чарли, а рука взлетела в приветственном жесте. Чарли ответила тем же.

– Большой души женщина. – сказала Дейзи. – Ей за семьдесят, но кто осмелится утверждать это?

– Максимум шестьдесят пять. – кивнула Дороти.

Чарли, честно говоря, мало, что понимала в этом.

Для нее все эти люди были примерно одинакового возраста.

– Она живет в номере триста двадцать три в другом крыле. – сказала Миси. – И больше там никого нет. Она одна. Ну, вроде, и всё….

– Как это? – пробормотала Дороти. – Ты забыла наш самый главный бриллиант – Сибилл.

– О-о… – застонали Дейзи и Миси в один голос.

– Ужасный… ужжасный человек! – сказала, наконец, Миси, и все захихикали.

– Она и впрямь головная боль. – закивала Дейзи. – Никто не выносит ее.

– Я бы сказала больше, да слов не хватит…. Вон она у салатной стойки. – тыкнула пальцем Дороти.

Женщина, на которую она указывала, казалась моложе остальных, но какой-то скрюченной и коротконогой. Абсолютно тупые глаза рассматривали сырный салат, видимо, выискивая там мошек или соринки. На подносе, который она поставила рядом, красовалась кружка с каким-то рисунком и столовые приборы с расписными ручками из той же серии – всё это явно не принадлежало ресурсам ресторана, потому как продавалось у Нэда по баксу за штуку. У Сибилл было маленькое веснушчатое лицо, со вздернутым как у мопса носом. Пожалуй, единственным её достоинством по праву считались ее шикарные волосы, заплетенные в толстую косу. Правда, они зверски пушились, и седой пух нимбом вздымался вокруг ее головы. Сибилл была затянута (по мере возможностей) в офисную черную юбку-карандаш и красную рубашку, застегнутую под горло, чей поднятый ворот доставал до растопыренных ушей. На ногах совершенно не к месту красовались домашние тапочки в клетку.

– Твоя соседка… – сочувственно сказала Дороти. – По ночам она молится во все горло, так что сходи к Нэду и купи беруши. Они продаются внизу в аптечном киоске.

– Мне, кстати, очень понравился этот магазин. – заметила Чарли.

– Да, он неплох. – согласилась Дейзи. – Что-нибудь купила?

– Нет. Боюсь, спустить все деньги за пару дней.

Женщины озадаченно переглянулись.

– Я могу это сделать. – убедительно закивала Чарли.

– Никто и не сомневается, но… вопрос не в этом. – задумалась Дороти. – Здесь другие порядки, видишь ли.

Дейзи накрыла ее руку своей.

– Если она здесь, то имеет право пользоваться всеми привилегиями, разве нет?

– Ну ладно… – Дейзи жеманно закатила глаза и убрала ладонь.

– Тебе надо подойти к Роберту и сказать, что тебе нужна кредитная карта. Здесь их выдают всем по приезду в белом конверте, но, может, он не сообразил спросонья или попросту забыл, ты ведь прибыла ночью… – предположила Дороти. – В любом случае ты можешь ей пользоваться, не тратя своих личных средств.

– А деньги-то на ней откуда?

– Здесь так устроено… – туманно протянула Дейзи. – Не задавай вопросов, просто трать, ладно?

– Ладно. – удивленно ответила Чарли. – Это я могу.

– Вот и умница. – улыбнулась Дороти и отодвинула тарелку с недоеденным десертом. – Боже, как я объелась!

– Кстати, сегодня четверг. – напомнила Миси и заговорщически подмигнула.

– Ах, да… – глаза Дейзи загорелись. – Чарли, ты умеешь играть в покер?

– Умею, вроде…. – ответила та. Когда-то они играли вместе с крестной, пока еще ту не забрал Альцгеймер.

– Тогда присоединяйся. По четвергам мы играем в покер. Сразу после ужина в комнате отдыха.

– Вы не сказали ей про пиво. – хрипло заметила Дороти.

– Мы ужасные люди! – пропела Миси. – Мы играем в покер и пьем пиво. Так что не забудь принести с собой.

– Ладно. – улыбнулась Чарли.

– Ну что, девочки, доели? – поинтересовалась Дейзи. – Челюсти вставили?

Дороти клацкнула зубами в подтверждение, а потом обратилась к Чарли, которая блаженно улыбаясь, смотрела на остальных, понимая, что отныне является частью этой группы. – Ты идешь?

– А? Да…. – ответила та, поспешно вставая.

Они вышли из-за стола – четыре новые подруги, как ни странно это звучит – и побрели из ресторана под сопровождение старых песен и пристальных взглядов. Чарли решила задержаться у регистрационной стойки, чтобы поинтересоваться насчет карточки. Она никак не могла поверить в то, что жители этого поселения ни за что не платят: ни за питание, ни за одежду, обувь или предметы первой и далеко не первой необходимости. И в салон они ходят бесплатно, и в кино, и в кафе на пятом…. С чего вдруг такая благодать? Может в свое время все эти люди послужили государству настолько, что теперь проживают на полном обеспечении? Куда она, черт возьми, попала? Вдруг, чтобы жить в своем собственном доме с газоном, надо просто оставить заявку Роберту? Придут строители, и через месяц или два дело уже дойдет до новоселья? Но причем здесь Чарли? Она, безусловно, совершила хороший поступок, большое дело, значимое, но на самом деле в мире хватает героев, и они не здесь. Они живут своей жизнью, ни на что не рассчитывая, не требуя наград, потому что для них творить добро в порядке вещей. Нет, здесь, определенно, что-то другое….

Когда Чарли подошла к стойке, она даже рта не успела раскрыть, потому что улыбающийся Роберт выложил перед ней белый конверт. Он извинился несколько раз, сказав, что совершенно забыл про него спросонья. Что поделаешь – возраст.

– Не забудьте поставить подпись на карточке. – напомнил он.

Чарли открыто улыбнулась и кивнула. Роберт весьма располагал к себе, но она не осмелилась задавать ему вопросы о происходящем, а главное о своей роли во всем этом. Зайдя в номер, Чарли с нетерпением открыла конверт, достав из него обычную Визу с выбитыми инициалами Шарлин Новак, а на внутренней стороне конверта значился пин код 9150.

Всё это немало удивляло Чарли, чему она была очень рада. Ведь так ущербно, когда человек не способен ничему удивляться. Как болезнь. Но ввязавшись во всё это, и выйдя за порог собственного дома, в котором залипла, словно в паутине, Чарли почувствовала, что и впрямь не так уж плоха. Кай говорил об этом с такой уверенностью, а ведь он видел людей насквозь в прямом смысле слова. Интересно, что чувствовали они, когда он смотрел через них?

Чарли поставила корявую подпись на карточке с обратной стороны и всунула ее в карман, но потом всё же добавила к ней пятьдесят долларов на всякий случай.

Теперь, оказавшись в торговом центре «У Нэда» во второй раз за день, Чарли совсем перестала обращать внимания на пристальные взгляды со стороны других посетителей, а просто окунулась в то, что действительно любила. Имея эту карточку, она чувствовала, что не оказалась здесь по ошибке, хотя лучше и удостоверится в наличие на ней средств. Там же должен быть какой-то лимит? Но автоматов нигде не было, зато аптечный киоск попался на глаза.

Женщина с короткими седыми волосами смерила Чарли подозрительным взглядом, но беспрекословно взяла протянутую карту. И уже через пару мгновений слишком уж молодая для данного контингента, но крайне довольная посетительница отошла от киоска, беззаботно мотая в руке пакетиком с берушами. Сработало. Следующие несколько часов она упоенно плескалась в океане бесплатных для нее товаров, словно дельфин, подставляя бока солнцу. Всё хотелось потрогать, прочувствовать характер, представить, ведь любой акт можно превратить в искусство. И когда Чарли с увесистыми пакетами проходила мимо розового зала, Дороти, смотрящая телевизор со своей неизменной трубкой в зубах, прямо таки ахнула.

– Ты что это, девочка, всего Нэда скупила?

– А, Дороти… – счастливо улыбнулась та. – Да нет, так… купила то, чего у меня не было.

– Ну-ка, ну-ка… мне интересно, чего там у тебя не было? – она бесцеремонно заглянула в пакет. – Это ж надо, как она закупилась! Видать, надолго!

– На полтора месяца.

Дороти оторвала любопытный взгляд от пакетов, и уставилась на Чарли, прищурившись.

– Полтора месяца, значит?

– Где-то так. – кивнула та. – А ты?

– А я здесь живу, девочка. Как и все остальные.

Чарли слышала об этом от Кая, но Дороти сказала эту фразу с таким нажимом и горечью, что стало как-то не по себе. Она подумала – а вдруг пройдут эти полтора месяца, а никто не придет за ней, и Чарли просто останется здесь, как и другие, став частью этого маленького сообщества на полном обеспечении. Просто не сможет выйти из леса. Так может в этом и весь секрет? Люди просто застряли здесь и не могут выбраться, потому что неустанно возвращаются сюда – в пределы? И, вроде, здесь, не так уж и плохо, но тогда, откуда эта настороженность и горечь в голосе Дороти? Такова участь, вероятно. Но с ней непросто смириться. И если бы Дороти могла, она бы точно сбежала….

– А беруши-то купила?

– Купила. – улыбнулась Чарли, хотя ей так хотелось поговорить с Дороти совсем о другом.

– Это правильно, а не то наша полоумная сведет тебя с ума.

– И пиво.

– Тоже молодец. – одобрила та.

– А это тебе. – Чарли протянула пакет.

– Мне?! – Дороти казалась ошеломленной. – Это ж за какие заслуги?!

Она вытащила из пакета набор паззла с картинкой на коробке из фильма «Волшебник из страны Оз» – на ней уместились все персонажи.

– Матерь Божья! У моей Линды такого нет. Она будет просто в восторге! Завтра же ей отправлю. Ну, спасибо тебе, девочка! – она всё еще изумленно переводила взгляд то на коробку, то на Чарли.

– Не за что. – мягко улыбнулась та и, подхватив пакеты, зашагала по коридору.

– Не забудь про покер! – крикнула Дороти вдогонку.

– Не забуду. – отозвалась та. – После ужина.

Так странно, но при подобной разнице в возрасте Чарли совершенно не чувствовала себя чужой. Во всяком случае, среди своих новых подруг. Она могла с легкостью их так назвать, не смотря на то, что те годились ей в бабушки. Чарли не испытывала никакого дискомфорта, находясь среди них. Только радость и острую потребность смеяться. Уже вечером за пивом и покером Чарли почувствовала, что будто заняла своё заготовленное ранее место, став недостающим элементом мозаики. Они казались друг другу карикатурно выписанными персонажами. Такие яркие и простые, необыкновенные каждый по-своему. Хотя, возможно, это лишь впечатление ослепленных друг другом людей. Они все обменивались светом.

Миси постоянно, но неумело пыталась блефовать, что каждый раз заканчивалось полным фиаско, а Дейзи, рьяно жестикулируя ладонями, словно вертолетными лопастями, объясняла, что та очень-очень глупо выглядит со стороны, пытаясь выудить из колоды Джокер в процессе тасования, потому что слепых здесь пока нет. Чарли даже не знала, что смешней – следить за Миси, или Дейзи, сыплющей высокопарными фразами и шлифующей воздух ладонями. Дороти громко хохотала, глядя на всё это, и подначивала едкими замечаниями, что было незабываемо и крайне смешно. И Чарли со своими парадоксальными полными непосредственности комментариями дополняла эту троицу, словно новую упаковку цветных карандашей, которую еще не распечатали.

Не так уж и страшна старость… – думала она. – Или мне просто повезло увидеть ее светлые стороны?

Да, конечно, организм подводит, и накопилось миллион историй, которые так и просятся наружу, но в целом, старики – такие же люди, которым хочется веселиться и хочется жить. Может, даже больше, чем остальным, потому что они всегда ближе к смерти. Они видят ее неминуемость, в отличие от тех, кто пока в силу возраста осмеливается закрывать на нее глаза, отдаваясь воле случая. Конечно, каждый день умирает куча людей самого разного возраста, но в целом, даже страдающий от рака ребенок всё равно надеется на выздоровление, потому что это неестественно и против правил умереть в столь юном возрасте. А у пожилых людей, как бы те не стремились жить, не возникает подобных вопросов, потому что они понимают, что всё правильно, своим чередом. Поэтому хочется веселиться и радоваться каждому новому дню, что ты имеешь. И хорошо, если есть друзья, с которыми можно посмеяться, сыграть в покер и выпить немного пива после жаркого летнего дня. У них ведь, по сути, нет никаких неотложных дел. Они на бессрочном отпуске своих коротких ускользающих дней. И Чарли с удовольствием влилась в этот режим, став частью сообщества… частью отеля.

Через некоторое время все привыкли к молодой жительнице этого маленького мира и перестали пялиться. Теперь она знала множество имен и увлекательных историй, была посвящена в тайны, даже можно сказать. К примеру, на прошлой неделе, Пенни – чрезвычайно объёмная дама с круглым лицом и вздернутым носом, похожим на пяточек – купила себе платье в пол четырнадцатого размера. В результате его застегивали трое подруг Чарли, но зацепили молнией часть бюстгальтера, а расстегнуть уже не получилось. Пенни не могла снять платье следующие несколько дней, напрочь отказываясь прибегать к помощи ножниц, и в итоге ее соседка по имени Кейтлин с силой дернула молнию, зацепив при этом собственные волосы, причем не так, чтобы мало. Являя собой некое подобие кентавра, они слонялись по этажам в поисках помощи, потому что застрявший локон был приличным, да еще и в таком неудобном месте, что Кейтлин никак не могла себя освободить, не желая его отстригать. Им встретилась Сибилл, но когда ее попросили помочь, она лишь испуганно уставилась, словно забитый в угол зверек, мотнула головой и скоренько удалилась, шлепая клетчатыми тапками. И как им только в голову пришло обратиться к ней за помощью?.. В итоге они наткнулись на Дороти в розовом зале, смотрящую Улицы Сан Франциско, и та в мгновение ока сходила за ножницами и обрезала локон, не реагируя на протесты Кейтлин. Ну а дальше дернула с силой молнию и высвободила Пенни из заточения. И все это она делала с трубкой зажатой в уголке рта, словно морской волк, и глядя одним глазом в телек.

А еще за день до этого у Миси случилось свидание. Она, наконец, соблазнила иранца на прогулку и кино. Как уж у нее это вышло, никто не знает, однако вернулась она с единственной фразой.

– Ужасный… ужжжасный человек.

– Он не ответил на твои горячие чувства? – спросила Дейзи.

– Наверное, он вообще не понял, что происходит… – хохотнула Дороти.

– Да нет, он просто обомлел от красоты нашей Миси.

– О, ну да, конечно… – фыркнула Дороти.

– Спасибо, милочка. – Миси ласково улыбнулась и ущипнула Чарли за щеку, а потом бросила ядовитый взгляд на Дороти.

У каждого здесь была своя история, но их никогда никто не обсуждал, потому что у всех этих людей засела занозой неимоверная боль. Внешне не скажешь, но это так. Чарли чувствовала это, подмечала сквозь выстроенные заслоны, но никогда не лезла с расспросами, потому что её вполне устраивала иллюзия беззаботности, которая застлала плотно глаза и притупила всякие чувства. Люди никогда не делятся на умных и глупых, на смелых и трусов, на добрых и злых. Люди – это набор причин.

В один из четвергов, когда они играли в покер в розовом зале, к ним присоединились Черити, в очередной раз поругавшись с Элис, и Иви, которой объясняли правила битый час, и в итоге, плюнув, записали всё на бумажке. Она постоянно говорила с умным добродушным видом: «Ну, конечно!», а потом пыталась забрать конфеты с кона, на которые они и играли, с выложенной при этом «парой», при том, что у остальных – у кого «стрит», у кого «флэш».

– Ну, конечно! – восклицала Иви, отдавая конфеты обратно.

Но первой с пустым пакетом в тот вечер осталась Черри, а когда конфеты закончились, и они стали играть на желания, проигравшей вновь оказалась она. Черити загадали пойти к иранцу и принести что-нибудь из его вещей, но никто не думал, что она осмелится, хотя напрасно. А все остальные в это время погибали со смеху за углом, наблюдая, как их худенькая и низенькая подруга буквально тает при виде гигантского иранца, заполнившего собой весь проем – такой суровый, не понимающий ни слова из того, что говорит эта женщина, заливающаяся звонким хохотом. Наконец, она проскользнула мимо него, юркнув в комнату, и вернулась, победоносно держа карандаш, словно флаг. Иранец не сказал ни слова, просто закрыв дверь, а жительницы третьего этажа едва не рухнули со смеху. Хотя Чарли не могла не отметить ту усталость и боль, что застыла в глазах иранца. Это снова заставило её задуматься и порядком подпортило настроение. Им всем.

Но, тем не менее, рядом с Чарли эти люди переставали быть старыми, потому что она заражала их своей молодостью, граничащей с детством. И это было так здорово! Пусть иллюзия, пусть ненадолго, но он того стоило.

Чарли полюбили в отеле. К ней относились, как к дочери, как к внучке. Опекали. Даже Элис, похожая на злую колдунью, проявляла к ней интерес. Они остались здесь совсем одни, и лишь только почтовые отправления могли связать их с любимыми. Но этого недостаточно. Этого не может быть достаточно, и Чарли понимала, какую роль играет для всех этих людей. Только лишь полубезумная, лунатичная Сибилл, казалось, не замечала ее. Хотя, она никого не замечала, обычно собирая цветы за отелем в своих клетчатых тапках и вечных сатиновых колготках под неизменной юбкой-карандашом. Сидела в травке, словно пасхальный кролик, и мечтала о чем-то своем. Она чуралась людей, вылупив стеклянные глаза, как у рыбьей отрезанной головы. И никогда ни с кем не разговаривала. В дождливую погоду у Сибилл начинали сильно пушиться волосы, и она сооружала у себя на голове Вавилонскую башню из кос, чья верхушка нелепо свисала ко лбу в конце дня. А в солнечную погоду она надевала чудовищную панаму в цветочек с широкими мягкими полями и выглядела еще нелепей, если такое вообще возможно.

В отеле знали Чарли, но на улицах всё оставалось по-прежнему, и стоило ей даже в кругу подруг, выйти, ну скажем, в кино, куда они ходили по субботам, или к Нэду, как десятки глаз тут же впивались в нее. Для них Чарли оставалась фриком, но со временем ко всему привыкаешь и просто прекращаешь замечать. Особенно, если рядом есть друзья. Кто-то, кому ты не безразлична.

Покер по четвергам, походы в кино по субботам, а по пятницам и воскресеньям в зале ресторана устраивались танцы. В понедельник они вчетвером собирались в розовом зале и с бокалом вина смотрели Улицы Сан Франциско – Дороти буквально млела от Майкла Дугласа. По вторникам они ходили в бар на пересечении Коричной и Предельной улиц или в кафе на пятом этаже «У Нэда», а в среду обычно гуляли в лесу. Таковы были традиции, хотя последняя пугала Чарли, но ее друзья поручились, что там безопасно, так что пришлось довериться. Иногда украдкой она включала новости, ожидая увидеть свою нелепо нарисованную физиономию под надписью «Разыскивается», но, похоже, что к истории с тремя заложницами СМИ потеряли всякий интерес. Оно и к лучшему. Лишь однажды Чарли услышала, будто бы показания девочек слишком рознятся, что усложняет составление портрета.

О Кае она никогда не упоминала, и, тем более, о том, как здесь оказалась. Да они и не спрашивали. Наверное, здесь просто не принято спрашивать, потому что у каждого за душой хранилось слишком много. Чарли боялась его встретить, случайно наткнуться, совершая традиционную прогулку. Пока Миси пыталась собирать ягоды, уводя всё глубже в чащу, а Дейзи и Дороти подшучивали над ней. Однажды на Чарли обрушился панический приступ во время подобной прогулки. Подкрался исподтишка, едва не свалив с ног. Такого с ней не происходило уже давно, поэтому она расстроилась не на шутку, ведь когда ты не можешь управлять собственным телом, а точнее сладить с мозгом, это убивает. Если бы подобное случилось с кем-то другим, Дороти бы изошлась сарказмом, но только не в отношении Чарли. Она приобняла её за плечи и пошла в обратную сторону, заставляя глубоко дышать. Хотя Чарли и сама знала, что нужно делать в подобных ситуациях, но ей никогда ничего не помогало, кроме таблеток. Она всерьез боялась набрести на костер и разложенные вокруг бревна. Боялась увидеть застывшую черную фигуру, восседающую на своем лесном троне и готовую уничтожить мир Чарли к чертовой матери. Она не думала ни о чем, что было до этого отеля и города в целом, только о своей новой жизни, у которой тоже, кстати сказать, имелся свой срок, о котором она совсем позабыла. Здесь она ощутила себя свободной, и не хотела ничего менять. Может, даже осталась бы здесь навсегда….

Постепенно ее друзья стали посвящать Чарли в свои частные истории, всё-таки она умела ненавязчиво пробираться в души к людям в виду деятельности. Ей открылось много интересного. Мы так часто забываем о том, что старшее поколение когда-то состояло из молодых людей. Не берем в расчет, но это правда… и ещё не ясно, чьи сердца были горячее, и кто жаждал приключений больше.

Муж Дейзи был намного ее старше. Он прошел войну во Вьетнаме, в связи с чем стал абсолютно нетерпим к восточным нациям. В итоге, однажды он напился в баре и порезал двух китайцев – одного насмерть, вследствие чего загремел за решетку. И Дейзи это очень надломило. Следующий удар ей нанесла родная дочь. Она всегда старалась дать ей лучшее, оплошно приучая к высокомерию, но в итоге, когда дочка выросла, то переехала на другой конец страны, запретив Дейзи лезть в ее жизнь и видеться с внуками, в том числе. Никто не способен так ранить, как любимые….

– У нее были чудесные светлые волосы. Но она выкрасила их в черный мне назло. – с болью повторяла Дейзи, как будто только это ее и волновало.

А у Миси осталось по ребенку от каждого брака, и все они разбрелись, кто-куда по своим жизням, но их мама была не из тех, кто сильно об этом волновался. Вряд ли она даже знала имена всех своих внуков. Возможно, она даже подзабыла имя какого-нибудь своего ребенка. Так она говорила, но отчего-то Чарли это казалось маской, за которой скрывалась совсем другая женщина, трепетно молящаяся за каждого из своих отпрысков перед сном.

Дороти практически ничего не рассказывала о себе, но все знали, что она до сумасшествия любит свою внучку. А Иви не могла иметь детей, и чтобы хоть как-то отвлечь себя от этого, много путешествовала. Она довольно долго жила в Греции, и полюбила эту страну всей душой, даже построила дом. Но потом грек, с которым она жила, обокрал и поджег его, и Иви вернулась восвояси, с чем и приехала – с дырками в карманах и ветром в волосах. Что касается Черити, то она была очень близка с отцом, обучившись всему, что тот знал. Она могла починить машину или устранить любой засор, прекрасно орудовала перфоратором и молотком. Но вот только с мужчинами ей не везло. Они пользовались ее добротой и наивностью, но впоследствии постоянно обманывали. А ее сестра Элис очень рано оставила родительское гнездо и всю свою жизнь только и делала, что искала желающих ее содержать. Черри показывала их фотографии в молодости, и – да, Элис была яркой женщиной, но ее красота почему-то отталкивала, будучи злой и вязкой, словно болото. Про Сибилл было мало что известно – только то, что когда-то она работала учителем английского и, наверняка, как решила Чарли, в нее постоянно летали скомканные бумажки с задних парт, а юбку-карандаш мазали мелом и лепили обидные прозвища на спину красной рубашки. А еще Сибилл упорно не признавалась, сколько ей лет. Если она не была настроена убежать и ей задавали вопрос о возрасте, она неизменно глупо хлопала глазами и отвечала – восемнадцать.

По слухам процентов сорок Пределов составляли семейные пары. Но многие сошлись уже в этом городе. Это выглядело со стороны очень мило – люди так трепетно держались за ручки. Дороти откликалась привычным сарказмом, когда видела парочки, но в глазах у нее всегда читалась притаившаяся грусть при этом.

Как-то они стояли на балконе и курили. Было около полуночи, и Дороти отправляла кольца дыма в ночное небо, словно паровоз. Жара совсем спала, и сменившая ее прохлада заставила Чарли вспомнить о черной стеганой безрукавке, а Дороти куталась в новенький кашемировый платок, который они вместе купили этим утром.

– Можно задать тебе нескромный вопрос? – спросила Чарли.

– Конечно, девочка. В моем возрасте, вряд ли, что-то может показаться нескромным.

– Почему ты одна? – осторожно спросила та. – У тебя ведь есть муж. Почему он не с тобой?

Дороти молчала. Оказалось, что нескромные вопросы в ее возрасте все-таки существуют.

– Он не захотел. – ответила она, наконец.

– Не захотел быть с тобой?

– Нет… – казалось, Дороти взвешивает каждое слово. – Он не захотел быть частью всего этого.

– Я не понимаю… – Чарли покачала головой.

– Послушай, я не знаю, имею ли право рассказывать тебе.

– Ну а иначе, зачем я здесь?! – воскликнула Чарли. – Мне ничего не объяснили, просто засунули сюда. А здесь, вроде, всё кажется таким размеренным и спокойным с одной стороны, но с другой, я постоянно чувствую, что не всё так просто. И эта карточка…. Я думала об этом, но не вижу смысла. Разве такое бывает, чтобы все было бесплатно? Я помню, как в первый день ты сказала, что я имею право пользоваться всеми привилегиями, раз здесь, но я не понимаю, за какие заслуги?! А главное, причем здесь я?! И ещё Дейзи сказала, чтобы я не задавала вопросов, что, мол, так всё устроено. Но я не могу.

– Это наша зарплата. – ровно сказала Дороти, останавливая сбивчивую речь подруги.

– Зарплата? – переспросила Чарли, думая, что над ней шутят.

– Да, ты всё поняла правильно.

– Но, за что?

– За работу, Чарли. Зарплату выдают за работу. И всё, что ты видишь… эти, так называемые, привилегии, как питание, проживание и кредитка – это наша зарплата. – с нажимом ответила Дороти.

– А что за работа? – прищурилась Чарли. Ей вдруг пришла в голову идея, почему она сама здесь. – Что-то опасное? И теперь вас содержит правительство?

– Нет, уж точно не правительство. – усмехнулась Дороти. – Да и работу мы не делали, а делаем.

– Что за работа? – напряженно повторила Чарли.

Дороти покачала головой.

– Я не могу тебе рассказать… – она уставилась в ночь, и, казалось, на этом тема закрыта. Молчание было наэлектризовано и едва терпимо. – Но я могу тебе показать.

– Прямо сейчас? – не поверила та.

– Нет… завтра. Зайди ко мне ровно в половине третьего, и ты всё увидишь. Но не опаздывай.

– Хорошо. – с жаром закивала Чарли.

– Но есть одно условие.

– Какое?

– Чтобы доверять тебе до конца. – сказала Дороти. – Я хочу услышать, как ты сама оказалась здесь.

Чарли задумалась, вспоминая, давал ли ей Кай какие-нибудь указания на этот счет, но без результата.

– Помнишь недавнюю историю про женщину, которая якобы держала трех девочек в заложницах? – спросила, наконец, Чарли.

– Я, конечно, стара, но не до такой же степени! – фыркнула Дороти. – Это ведь было всего две недели назад. Потом еще оказалось, что эта женщина просто оставила девочек и уехала. Никто до сих пор не знает, кто она и откуда – у них там какие-то проблемы с составлением портрета. И отчего-то мне думается, что никакой женщины и нет, а просто девчонки решили привлечь к себе внимание.

– А что, если я скажу тебе, что есть. Эта женщина. И мне это доподлинно известно, потому что я разговаривала с ней так же, как и сейчас с тобой.

Чарли не знала, можно ли говорить об этом кому бы то ни было, но так хотелось открыться. Да и потом, если Дороти проговорится – ну кто поверит? Поэтому, прикинув все «за» и «против», Чарли рассказала ей, как попала сюда, начав с говорящей рыбы и закончив прибытием в отель. Дороти молчала, но на ее лице не отпечаталось того удивления или непонимания, на которое та рассчитывала.

– Как думаешь, это наша Дейзи сыграла роль вестника? – спросила Чарли, чтобы замять паузу, от которой ей стало неловко.

– Не знаю. – пожала плечами Дороти. – Но вполне возможно.

– Значит ли это, что такова ваша работа?

– Нет. – мотнула головой Дороти. – Потому что у каждого она своя, но цели приблизительно одинаковы….

– Спасти хорошего человека?

– Много людей, Чарли. Много хороших людей.

Они ненадолго замолчали, глядя в ночь, прощаясь с ней, и возможно навсегда. В глазах Дороти очень часто появлялась подобная утопичность, словно она постоянно прощалась с чем-то. Так смотрят терминальные больные на своих близких, или старики, выжимая душу любимых и любящих, словно апельсиновый сок….

Чарли в любом случае была рада, что открылась Дороти, и, наконец, нашла хоть какую-то связь между собой и этим местом. Но самое главное должно произойти завтра, когда ей покажут суть этой самой работы. Интересно, станет ли это настоящим откровением? Ведь она пока не сделала ни одной записи в своем блокноте, а ведь именно на это намекал Кай. Чарли уже уверилась, что именно для этого она и попала в это поселение – столкнуться с настоящим чудом – но, сколько бы она не спрашивала среди своих новых друзей, ничего действительно стоящего не нашла.

– Но ты знаешь, кто этот Кай? – нарушила Чарли тишину.

Дороти дернулась, словно очнувшись после глубокого сна, и метнув последний взгляд в ночь, обернулась к Чарли.

– Послушай… – рассеянно сказала она. – Давай оставим все эти разговоры до завтра, ладно?

– Ладно… – ответила Чарли.

Задумчиво кивнув на прощанье, Дороти скрылась в своем номере, и Чарли последовала ее примеру.

А ночь была красивой, прямо волшебной. Огромная луна глядела на маленький город своим единственным глазом, а тысячи звезд рассыпались по небу, нашептывая воображению невиданные истории. А там внизу в тени деревьев стоял высокий мужчина и смотрел на только что опустевший балкон. Он казался по-настоящему древним, хотя дело не в возрасте, скорей в его черных глазах. Он пугал и завораживал. Отталкивал, потому что был проклят, но не всех, как оказалось.

Кай приходил сюда каждую ночь и просто стоял вот так, глядя на окна. Но теперь он чувствовал, что время пришло. Пора встретиться.

* * *

Всю первую половину дня Чарли находилась в приподнятом настроении ожидания чего-то интересного и загадочного. Чтоб как-то убить время, она вытащила Миси к Нэду, и они купили ей очередную свободную блузу с глубоким декольте и крылоподобными рукавами. О своих послеобеденных планах она умолчала, боясь всё испортить. Чтобы убить оставшийся час, Шарлин прибралась в номере и покрутила встроенное в кровать радио, но нашла единственную станцию, где безостановочно крутили старые песни. Луи Армстронг, Элла Фицжеральт, Хордетс, Бадди Холли и всё в таком духе, впрочем, Чарли ничего не имела против. Что может быть лучше для этого места и знойного лета? Под такую музыку хочется устроиться на терраске своего домика или хотя бы на балконе и сидеть, вглядываясь в закат, попивая какой-нибудь холодный коктейль.

Кое-как дотянув до двух, Чарли отправилась на обед, но не застала там ни Дороти, ни Дейзи. Вообще, подобное случалось довольно часто. Кто-то всегда отсутствовал из них четверых то в кино, то во время прогулки в лес, или как сейчас за обедом. И это никогда не казалось чем-то странным, ведь у людей в таком почтенном возрасте очень часто случаются всякие там недомогания: то давление, то сердце. Всегда что-то есть… остужающее пыл даже у самых борзых стариков. У тех, кто в душе ещё совсем молод. Всегда что-то не в порядке. Бывают хорошие дни, а бывают плохие, так или иначе.

В любом случае это никогда не обсуждалось. Чарли, конечно, поначалу интересовалась, но всегда получала один и тот же ответ – мол, старушка Дороти всю ночь промаялась с давлением и теперь отсыпается, а у Дейзи что-то желчный расшалился.

У всех так… – думала Чарли. – У всех нас когда-нибудь будет болеть и чесаться одновременно. Наступят времена, когда от твоего личного отношения ничегошеньки не будет зависеть. Такова жизнь, и не тебе в ней устанавливать правила, как бы ни хотелось… как бы ни казалось, что всё наоборот. Старость – то время, когда заканчиваются всякие иллюзии на счет своего участия в жизненном процессе.

После обеда, Чарли прямиком направилась в комнату № 309. Она постучалась, и Дороти сразу же открыла, как если бы ждала под дверью.

– Давай, Чарли, заходи. – торопливо пробормотала она.

– Плохо себя чувствовала? – спросила та, осматриваясь. – Тебя не было на обеде.

– Я сегодня обедала раньше. – отстраненно ответила Дороти, глядя на свои часы – 2:32.

В отличие от номера Чарли здесь жил явный чистюля… если вообще кто-то жил. Только солнечные очки на прикроватной тумбочке и пачка Винстон на кофейном столике выдавали чье-то присутствие, хотя, если пофантазировать, то их запросто мог забыть какой-нибудь нерасторопный жилец. Ну и, пожалуй, радио, выставленное на всё ту же ретро волну, придавало жизни этой комнате. Джули Лондон протяжно и томно вытягивала – Поплачь обо мне.

Поплачь обо мне, а я поплачу о тебе….

– Ты разве хромаешь? – спросила Чарли, заметив красивую трость красного дерева с набалдашником в виде кобры из черной кожи в руке у Дороти.

Но та ее как будто не слышала, неотрывно следя за наручными часами и сверяя их с теми, что висели над дверью.

– Время. – напряженно сообщила она и вскинула голову, а потом обернулась в каком-то безумном ажиотаже к Чарли и протянула руку.

Сначала та выглядела озадаченно, но уже в следующие полсекунды крепко сжимала руку Дороти, потому что стало действительно страшно…. Всё поплыло перед глазами, а ограниченное комнатное пространство потеряло всякую форму, расползаясь бурлящей лавой, заполняя собой все видимые точки, разрушая пределы. Сначала окно с балконом, словно изображение на экране телевизора, покрылось рябью, а за ними разрасталось уже нечто совсем другое… какая-то безграничная чернота. Стали исчезать стены дюйм за дюймом, очень медленно, как будто чьи-то невидимые зубы откусывали от них по кусочку. Появлялись люди, огромные толпы, взявшиеся из ниоткуда – полчища воинов серых будней с потухшими глазами и невыносимой застывшей на лицах сосредоточенностью. Глашатаи лживых надежд… заложники правил. Как тут не развиться синдрому паники?

Потрясенная Чарли обернулась. Кровать, шкафы, и дверь – всё смыло волной-убийцей, состоящей из всё тех же людей на фоне какой-то черной перспективы, устремленных лицами в одну и ту же сторону. Последнее, что исчезло – Джули Лондон, томно потягивающая, словно коктейль: «Поплачь обо мне, поплачь обо мне, а я поплачу о тебе-е-е». Слух всегда последний – таковы правила перехода. Последовательность выключаемых рычагов. В сон ли, смерть ли, куда-то еще. Зрение, вкус, обоняние, осязание и слух.

Мрачная подземка в каком-то густонаселенном городе в самый час пик казалась океаном из тел и голов. Все люди, словно пингвины, жались друг к дружке. Чарли и Дороти стояли во втором ряду этой толкучки. Поезд вот-вот должен был появиться.

– Дороти… – только и смогла вымолвить Чарли тоненьким голосом, и в этом слове, в этом произнесенном имени подразумевались все возможные вопросы, включая и мольбы.

Та наклонилась почти к самому ее уху и шепнула:

– Смотри…

В правом конце тоннеля зашумело. Больше половины платформы разделяло эту черную дыру от Дороти с Чарли. Едва слышимый шум увеличился в разы и поднялся до стучащего гула. Люди на платформе зашевелились и словно бы даже зашли за желтую ограничительную линию. Казалось, готовится массовое самоубийство. Чарли никогда не спускалась в метро, зная заранее, что потеряет сознание.

Все стояли плотничком друг к другу. Поезд, словно голова из норы, вынырнул из тоннеля и несся по путям, чуть притормаживая. Огромная механическая змея. Поплачь обо мне, а я поплачу о тебе….

А потом за мгновение до того, как состав поравнялся с ними, высокий мужчина в костюме, стоявший прямо перед Дороти, вскрикнул и упал с платформы…. Люди вокруг завизжали, включая Чарли, которая в свою очередь была готова поклясться, что из толпы вынырнула махагоновая трость и ткнула мужчину под колено, а когда тот согнулся, свесив голову над путями, пихнула его еще раз в спину….

Проревел оглушительный гудок поезда. Чарли зажала уши и согнулась, насколько позволяли оттесняющие ее назад первые ряды. Люди, словно ополоумевший скот, пятились от края платформы, от поезда, открывшего перед ними двери. Давайте, друзья… наступите на труп в едином порыве. Не стесняйтесь. Он, наверняка, уже ничего не чувствует.

Поплачь… и я поплачу….

Наверняка.

И вдруг, откуда не возьмись, Фрэнк Синатра запел Лунную реку. Сначала тихо, а потом по нарастающей – всё громче и громче. Чарли убрала ладони от ушей и осторожно подняла голову, словно боясь удара… словно с неба падали камни. Платформа и люди, и поезд – всё рассыпалось, оплывало, таяло как мороженое в пустыне, и на их месте появлялись совсем другие очертания…. Сначала дверь, шкафы, кровать, потом пространство начало сдвигаться, выстраивая стены, которые, казалось, сейчас раздавят. Последним растворился поезд с ничего непонимающими людьми в желтом ярком свете, изливающимся из раскрытого его чрева, и черная стена за ним, повидавшая кучу самоубийц на своем веку. Сегодня вот ещё один. Так и скажут – еще один самоубийца. Ведь никто… никто, кроме Чарли не видел, как трость Дороти ткнула его под колено, а потом в спину, столкнув с платформы. И не потому что народу так много. Старый фокус… Чарли знала его не понаслышке. Знала, как просто заставить людей не смотреть в твою сторону. Есть умельцы… Кай.

Это была снова комната № 309. Комната Дороти, к которой Чарли испытывала самые теплые чувства. Дороти-убийцы. Дороти, только что столкнувшей под поезд человека. Хороша работа, ничего не скажешь…. Да и привилегии под стать. Да, права она оказалась вчера, сказав, что ее работа отличается от того, что сделала Чарли. В корне отличается.

…Старый мечтатель, разбивший мне сердце, куда бы ни шел, я пойду следом…

Дороти подошла к кровати и выключила радио.

– Прежде, чем… – сказала она медленно, и не оборачиваясь. – Ты хоть что-то скажешь, я хочу, чтобы ты взглянула на это.

Она открыла верхний ящик прикроватной тумбочки и достала оттуда широкий белый конверт.

– Ты убила его… – тихо заметила Чарли абсолютно пустым голосом без упрека, будто бы находясь в сильнейшем шоке.

– Да. Убила. – согласилась та, четко выговаривая каждое слово, как если бы пришла на прием к логопеду. – Держи.

Чарли по инерции приняла конверт и осторожно села на кровать, словно та была сплошь устлана шелковыми наглаженными сорочками. Дороти села рядом, а та нырнула в конверт и достала какой-то бланк. В правом верхнем углу прилагалась фотография мужчины с ничем не примечательной внешностью. Он мог быть и банковским клерком, и владельцем мышиного Форда, и кем угодно вообще в океане безликих профессий и судеб, но оказался серийным убийцей, предпочитающим девочек со светлыми волосами восьми-десяти лет, как гласила строчка под фотографией. Джереми Кирс – так его звали. В графе «количество жертв» значилась цифра «15». В следующей строчке давалась информация по поводу места и времени проведения казни, а в последней – имя исполнителя. Дороти Делавэр.

Чарли опустила листок и уставилась на подругу. В ее взгляде не было вопросов, но зато столько смятения и растерянности, что становилось дико… потому что внутри таких, как она, подобного быть не должно. Дороти же крепкий орешек.

– Там ещё… в конверте. – она чиркнула пальцем в воздухе, а потом отвернулась в другую сторону, прикрыв рот рукой.

Чарли заглянула внутрь. Там лежала целая стопка фотографий, прихваченная черной резинкой. Еще не достав их, она могла с уверенностью утверждать их количество. Пятнадцать. Ей не хотелось смотреть на них, но Чарли должна была. Это поднимало невероятной мощности ненависть к Джереми Кирсу, убийство которого больше не казалось хладнокровным и незаслуженным. Уже после первого снимка Шарлин жалела, что не она столкнула его под поезд. Она сумела осилить лишь первые пять снимков, потому что это срывало психику…. Хотелось плакать и беспомощно биться о стену, потому что уже ничего нельзя было сделать для этих пятнадцати девочек, которые отмучились на пару десятков жизней вперед. Те пятеро, что видела Чарли, оказались страшно изувечены – маленькие мертвые куколки. На такое нельзя долго смотреть, чтобы не сойти с ума…. Она спешно перетянула стопку резинкой и кинула в конверт, словно какую-то нестерпимую гадость.

– Так это – работа? – спросила Чарли через пару мгновений.

– Угу. – кивнула серьезно Дороти. – Сначала мы получаем эти конверты – их нам подбрасывают под дверь. Потом смотрим личное дело, и… – она развела руками.

– Вам дается ограниченное время? – спросила вдруг Чарли.

– Нет, просто всё так устроено, что особо думать не приходится, как ты могла убедиться сейчас. Но случалось, что исполнитель не справлялся с работой и тогда его отзывали. Такое обычно происходит с новичками…. Знаешь, ведь не каждый способен на убийство, даже увидев все эти фотографии. Не способен поначалу.

– И что тогда? Кто выполняет?

– Тот же, кто начал. Просто в другой день. Поверь мне, все, кто оказались здесь, способны это сделать…. Такое нам по зубам, понимаешь? Здесь нет лишних, поэтому и мужа моего нет. Он бы не справился. Он знал, что не справится. – с грустью сказала Дороти. – Но, всякое может случиться, поэтому возвращение строго контролируется.

– Например? Что случиться? – не поняла Чарли.

– Кого-то из нас могут заметить, например. – ответила Дороти. – Такое возможно, если попытка окажется неудачной. Ведь шанс только один, а мы всего лишь старики.

– А стоит за всем этим Кай. – предположила та, что звучало и вполовину не как вопрос.

Но вместо ответа Дороти неопределенно покачала головой и, взяв с кофейного столика пачку Винстон, двинулась на балкон. Всё это очень серьезно… – подумала Чарли, мрачно проследовав за ней. Ее мозг рвали цепные собаки в разные стороны. В основном от увиденного, но и вопрос о ее пребывании в этом поселении приобрел новые черты. Стоит ли и ей ждать конверта, подсунутого под дверь?

Обе закурили. Дороти застыла, задумчиво глядя за горизонт своими проницательными умными глазами в обрамлении добрых морщинок. Она оперлась локтями на парапет, а сигарета безвольно повисла в уголке приоткрытого рта. Трубка – позабытый аксессуар – осталась сиротливо прятаться в прикроватной тумбочке. Не до нее сейчас.

– Дороти?.. – позвала Чарли, наморщив лоб. – Дороти, я здесь. Приём! И ты прекрасно помнишь, на чем мы остановились.

– Я тяну с ответом не потому, что это величайший из секретов, а потому, что не знаю, как ответить на твой вопрос. – Дороти повернулась к Чарли, и она не кривила душой. – Я не видела его ни разу. Никто из жителей этого городка не видел того, о ком ты спрашиваешь, потому что он всегда разговаривает с нами через других. И мне действительно странно, что он кому-то позволил себя видеть… тебе. И почему ты здесь, я тоже не знаю. До твоего появления всё было яснее ясного. Мы просто делали свою работу. А сейчас мне кажется, что происходит что-то нехорошее. – она порывисто затянулась. – Я думала о тебе и твоем появлении, и… ты не можешь быть одной из нас, это очевидно. Ты здесь с другой целью, и именно поэтому я сегодня взяла тебя с собой и всё рассказала. То, что рассказывать не имела права. Сюда никогда такие не приезжали. Да, время от времени здесь появляются новенькие, когда кто-то из нас умирает. И да, они делают ошибки поначалу, но всегда знают, зачем приехали. Ты – первая, кто отличается от нас, и надо полагать, последняя.

– Ты имеешь в виду мой возраст? – уточнила Чарли.

– Разумеется. Видишь ли, это основной критерий отбора. Так задумано. Кто, как не старики вечно гундит по поводу того, что меняется мир? Только они видят эти перемены без розовых очков. Мы все пожили, и нам есть, с чем сравнивать. У нас многое отобрали, и это обозлило нас. Изгадили всё, что мы построили. Наплевали на наши жизни, отданные впустую. И это несправедливо, Чарли. Это неправильно. Люди постоянно деградируют. Одно поколение сменяет другое, и каждое новое – хуже предыдущего. Когда-то давным-давно всё было иначе, но потом достигло пика развития и пошло на убыль. Это непросто логика, это закономерность вещей. Лучше уже не будет. Все уйдет туда, откуда пришло. Но можно задержать это падение ненадолго, и кто как не старики способны сделать эту работу? Сделать снова. Нам ведь в сущности нечего терять, кроме собственных воспоминаний. Да и потом, кто подумает на старика? Кто подумает, что старик может кого-то убить? Такие дела…. Мы слишком ненавидим остальных за то, что наша молодость прошла. За то, что они еще в силах исправить ошибки, которые стали для нас проклятием. Поэтому старики – лучшие кандидаты. И ты здесь, Чарли, точно по другой причине, поняла?

– Понятней некуда… – та затянулась и затушила окурок в хрустальной пепельнице. – Осталось понять – по какой. Вряд ли, чтобы записывать чудеса.

– Ах да, я же забыла, что ты у нас коллекционер! – Дороти уставилась на нее усталыми пустыми глазами. – Записала хоть что-нибудь?

– Ни слова. – Чарли свесила голову с парапета. – Мы так весело проводили время, что я и не вспомнила о блокноте.

– Может, это и есть чудо?

Чарли округлила глаза, и, улыбаясь, пожала плечами. Эта идея словно обескуражила её своей вероятностью. Они замолчали на некоторое время, вглядываясь в облака. Похоже, сегодня за первые две недели польет дождь. Может даже, будет гроза….

– Я думаю, тебе стоит спросить у него. – вдруг сказала Дороти, затушив сигарету. – О том, почему ты здесь.

– Ой не знаю… – отмахнулась Чарли, покачав головой. – Он с такой охотой отвечает на мои вопросы, что я даже боюсь спрашивать. Да и потом, как я найду его?

– Он сам найдет тебя.

Та пожала плечами, скептически глядя на лес, подернутый дымкой, и на стремительно темнеющее небо.

– Интересно, кто он? – сказала Чарли пустоте, но ответила ей Дороти.

– Если честно, то до вчерашнего вечера я думала, что это Бог…

– Привет! – раздалось откуда-то справа.

Чарли и Дороти испуганно обернулись, увидев Дейзи, стоящую на своем балконе номера триста восемь. Она сверлила Дороти взглядом, по которому нельзя было точно понять, слышала она их разговор или нет. Во всяком случае, пауза оказалась поистине театральной.

– А мы с Миси вас ищем и думаем, где это вы. А вот, значит, где! О чем болтаете?

– Да ни о чем особенном. – спешно отозвалась Дороти. – Так… вышли покурить.

– По-моему, мы собирались на почту.

– Да-да, иду.

Дейзи нехотя ушла с балкона.

– Кстати, я разговаривала с ней этим утром… – шепотом поведала Дороти. – Она знает о Кейси Парсон ровно столько, сколько и я. И она не врет. – Дороти затушила сигарету, бросив напоследок. – Не наша Дейзи к ней приходила.

Чарли с сожалением кивнула, всерьез решив отправиться в лес и брести вперед, пока не найдет кострище или не заплутает. В конце концов, Кай не даст ей умереть – она ведь нужна ему для чего-то, так? Но случилось непредвиденное….

Откуда-то снизу раздался оглушительный беспомощный крик. Чарли выбежала пулей из номера, увидев, как закрываются двери лифта с Дороти и Дейзи, которые выглядели встревоженными и растерянными. Чтобы не ждать, она бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. Пожалуй, кроме нее в этом городе больше никто не мог себе этого позволить.

Ещё раз вскрикнули. Появились и другие голоса – оханья и всхлипы. Где-то на первом этаже произошло нечто плохое. Это было ясно, как день. Выскочив из коридора, Чарли увидела небольшое, но растущее столпотворение в лобби и побежала туда. Где-то сзади остановился лифт, выпуская Дороти и Дейзи, которые, насколько им позволяли силы, поспешили в самую гущу. Испуганные мужчины и женщины обступили стеной один из диванов. Чарли протиснулась вперед, и первой, кого она увидела, оказалась Миси, стоящая на коленях и отчаянно рыдающая. Это она кричала. Что может быть хуже, чем плачущий пожилой человек. В этом всегда столько безнадеги и жалости, что разрывается сердце.

– Миси! – выкрикнула Чарли, пытаясь дотронуться до ее плеча, перегнувшись через спинку дивана, которая была единственным препятствием между ними, и вдруг в ужасе отдернула руку….

На диване лежал безымянный иранец, который почему-то больше не казался огромным, и слепо таращился на собравшихся. Его черная ветровка сплошь промокла, но не вызывало никаких сомнений, что эти растекшиеся пятна – кровь. Хотя бы потому, что вся песочная обивка дивана оказалась перемазана в кирпичного цвета разводах. А под накинутой на плечи курткой ничего не было. Впалую грудь, покрытую слипшимися от крови седыми волосами, и дряблый живот изуродовали короткие глубокие порезы, а местами зияли дыры, как будто в тело втыкали спицы. Вокруг пупка краснели два ожога. И синяки… синяки повсюду размером с кулак. Багровые синюшные пятна, кровоподтеки. А на плече – той части, что не скрывалась под курткой – и вовсе был срезан пласт кожи, словно погон, из-под которого струилась кровь, как глазурь на торте. Голые ноги, прискорбно торчавшие из под подштанников, насквозь пропитанных красным, слегка подрагивали. Такое впечатление, что они попали в миксер – изорванная обугленная местами кожа свисала дряхлыми обоями.

– Господи, да позовите же вы врача! – где-то сзади крикнула Дороти.

Роберт, стоявший недалеко от нее, мигнул своими блеклыми, ничего не понимающими глазами, словно выходя из глубокого транса, и поспешил к регистрационной стойке, где набрал номер.

Глаза иранца слепо таращились по сторонам, а рот приоткрылся, выпуская на диван порцию кровавой слюны. От виска вниз по скуле, захватывая правый глаз, чернел огромный синяк. Губы были разбиты настолько, что он едва мог шевелить ими.

– Ради всего святого, что случилось?! – спросила ошарашенная Дейзи у Миси.

– Я не знаю… – всхлипнула та. – Он вошел в отель и рухнул на диван. Я в это время разговаривала с Робертом.

Губы иранца дрогнули, и с них сорвался какой-то булькающий глухой звук.

– Тише! – крикнула Чарли. – Он пытается что-то сказать.

– Он же не говорит по… – начала, было, Дейзи.

– Тише! – та наклонилась к нему ближе почти к самому носу и напрягла все свои механизмы восприятия. У нее даже вена на лбу вздулась.

Захлебываясь кровью и слезами, иранец произнес всего два слова на очень плохом английском и в сопровождении всех этих хрипов и свистов, но Чарли сумела разобрать. Он сказал: «Меня пытали».

– Кто? – проскрежетала та, но иранец больше ничего не сказал.

Может, не знал слов. Может, не смог сформулировать предложение. В любом случае через пятнадцать минут он уже был на пути туда, откуда не возвращаются. На этом долгом захватывающем пути… прямо на песочного цвета диване, ожидая, когда два престарелых врача уложат его на носилки и унесут в лазарет.

Всё это время Чарли, Дороти, Дейзи и Миси стояли у дальней стены, словно ожидая расстрела. Надо же, совсем недавно они стояли вот за этим же самым углом у стены и оседали со смеху, пока Черити пыталась выудить у иранца какую-нибудь вещицу. Вон его комната под номером сто одиннадцать….

– Что он сказал тебе? – блекло спросила Дороти. – Он ведь сказал тебе что-то, так?

– Только то, что его пытали. – также блекло ответила Чарли.

Та протерла нижние веки указательными пальцами.

– Ну это и так ясно. Понять бы кто.

– Из города не могли. – пробурчала Дейзи.

– Значит, его поймали, когда он делал свою работу в последний раз.

– Дороти… – зашипела на нее Дейзи.

– Я ей всё рассказала. – отмахнулась та.

– Ты что?! – воскликнула Миси, ошарашенно на нее уставившись.

– Не сейчас! – рявкнула Дороти, а потом повернулась к Дейзи. – И не надо на меня так смотреть! У Чарли есть все права знать, чем мы здесь занимаемся. А сейчас давайте лучше подумаем, что делать. Есть предложения?

– Найдем и убьем того, кто это сделал… – проскрежетала Чарли, у которой перед глазами, словно заставка, стояли изощренные в своей жестокости кадры. – Он не должен жить.

Все уставились на нее в изумлении, а потом Дороти сказала:

– Пока комнату иранца не убрали… – она понизила и так еле слышный голос. – У нас есть возможность найти последний конверт. Мы можем пробраться туда ночью и забрать его.

– И что нам это даст? – спросила Дейзи.

– Мы посмотрим, что за человек с ним это сделал, и как его зовут.

– И что? Мы же не можем по своему разумению взять и оказаться там, где он.

– Тем более что это вообще может быть кто-то другой… – неуверенно добавила Миси.

– Поэтому мы возьмем… – спокойно продолжала Дороти. – И отдадим этот конверт Чарли.

– И? – воскликнули они обе, растерянно. Хотя не обе… все втроем.

– А она отнесет его, куда следует, и выяснит, кто напал на иранца – человек из конверта или еще кто-то – и попросит… очень попросит, чтобы кому-то из нас в ближайшее время дали этих чертовых убийц, которые подняли руку на старика! И тогда мы убьем их, как совершенно правильно ты предложила… – она посмотрела на Чарли. – Потому что они не должны жить.

– Я что-то ничего не понимаю… – прищурилась Дейзи, озвучив царящее замешательство. – Кого она попросит?

– Того, кто собрал нас здесь. – Дороти пронзительно на нее посмотрела и не увидела никаких перемен в лице подруги.

И она, и Миси поняли, о чем говорит Дороти, но вряд ли, могли это принять, потому что и в их сознании это был не человек. Скорее Бог или дух… длань справедливости, а, может, какой-нибудь глас Вселенной. Но только не тот, к кому можно пойти и отнести конверт, выяснив что к чему, как в бюро для справок. Для Дейзи и Миси он являлся ангелом, собравшим единомышленников для свершения правосудия и добрых дел во имя Баланса. Не каждый способен убить, пусть даже и самого отвратительного человека на планете. Обычно говорят, мол, мы никто, чтобы судить, но, если тебя об этом просит дух бесплотный – это уже совсем другое дело. И ассоциация с кучкой сектантов-фанатиков не приходит на ум. А вот в случае, если этот кто-то из плоти и крови, то это уже совсем другое дело. Опасно для души.

– Мне надо идти. – сдержанно сказала Дейзи и многозначительно глянула на остальных.

– У меня тоже дела… – вторила ей Миси.

– Идите. – кивнула на это Дороти. – А ты как, Чарли? Готова это сделать?

– Да, готова. – твердо ответила та, а потом согнулась пополам, сдерживая приступ рвоты.

То, что Чарли увидела сегодня, останется с ней навсегда. Такое нелегко пережить, а уж ей-то, в сравнении с этими леди, сталкивающимися со смертью каждый день, и подавно. Должно быть, все новички так себя ведут? Яростно сглатывая набегающую слюну и глубоко дыша, Чарли справилась с приступом, но это могло быть ненадолго.

Дороти сжала ее плечо.

– Я знаю, где можно выйти на крышу. Там хорошо. Пойдем.

Чарли обессиленно кивнула, чувствуя, что вот-вот расплачется.

Они, молча, поднялись на лифте и вышли на лестничную клетку. На крышу вела лестница с железной и закрытой наглухо дверью с табличкой «НЕ ВХОДИТЬ», но Чарли никогда и не думала о том, чтобы осмелиться проверить это или закрыть глаза на запрет.

– Поможешь? – спросила Дороти. – Дверь слишком тяжелая для меня.

– Ладно…. – вымученно сказала та. – Если она открыта.

Та только отмахнулась.

– Табличка для таких, как Сибилл.

Чарли поднялась по лестнице и, повернув ручку, изо всех сил навалилась на дверь. Если честно, она ожидала большего сопротивления, чуть ли не вывалившись на крышу кубарем. Ворвавшийся в ноздри свежий пахнущий грозой воздух словно вдохнул в нее жизнь, тошнота отпустила. Чарли придержала дверь для Дороти, заметив три складных потрепанных стула в собранном виде, прислоненных к стене.

– Это ваши?

– Ага… давай-ка поставим их поближе к краю. Поможешь?

– Конечно.

Чарли схватила два из них под мышку и отнесла туда, где по ее разумению открывался прекрасный вид на городок и лес. Свинцовое раскинувшееся небо темнело на глазах, поднимался ветер.

Дороти тут же уселась и закурила Винстон.

– Сначала здесь был только один стул. Дейзи. Потом появился мой, а потом и Миси.

– А Дейзи здесь давно?

– Лет семь.

– А ты?

– Пять. И тогда мне было значительно легче открывать эту дверь. Сейчас мы почти сюда не приходим. Время уходит так быстро.

Они помолчали, пребывая каждый в своих мыслях, а потом Чарли сказала:

– Знаешь, я никогда не видела смерть так близко. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я была совсем ребенком, и меня воспитывала крестная. Она сейчас в специальном приюте для больных Альцгеймером. Я раньше часто её навещала, а сейчас едва из дома выхожу.

– Мне жаль это слышать. – Дороти протянула Чарли сигарету и зажигалку.

– Да. – кивнула та, закуривая. – И мне. Представляешь, совсем недавно туда ворвался психопат и застрелил четверых стариков.

Дороти шокировано уставилась на Чарли, словно не верила в правдивость сказанного.

– Да. – кивнула та. – Они и так сидят там, словно овощи на грядке, а еще это…. Может, таким способом государство избавляется от ненужных людей? Как думаешь?

– Возможно. – ответила Дороти и тяжело вздохнула, выпуская кольца дыма. – Все там будем.

Та лишь улыбнулась.

– Всего лишь мантра. Некая стадно-успокоительная пилюля, не находишь? Но она не работает, потому что каждый человек прекрасно понимает, что в какой-то момент… в самый важный момент, всё равно останется один на один со своей смертью. Даже если будет частью массового всемирного самоубийства, конца света – всё равно останется один… потому что это только его битва. Но даже не это самое страшное, на мой взгляд. – Чарли съехала по спинке стула, вытянув ноги и уставившись в свинцовое небо. – Самое страшное заключается в том, что в конце этой битвы наступит тьма, и мозг просто отключится. Тьма, за которой ничего нет, и кричать об этом будет уже поздно… – она убрала волосы со лба и затянулась. – Твою досаду, ужас, обиду никто не услышит, потому что ты просто погаснешь, как обесточенный телек. Вот настоящий кошмар. Возможно даже, самый первобытный страх. Процентов семьдесят всех страхов вообще. Что всех нас ждет действительно конец. – Чарли замолчала, и эта тишина обрушилась невидимым обухом. Всё замерло.

– А знаешь, что я думаю? – Дороти лениво повернула к ней лицо. – Ни развеять, ни подтвердить этот страх невозможно. Так зачем отравлять себе жизнь?

Чарли вопросительно уставилась на нее.

– Каждый живет в своем мире. – продолжала Дороти. – В мире, который видит, а все видят по-разному. И цель человеческая, как я себе это понимаю, должна заключаться в том, чтобы облегчить, а не усложнить ее. Так зачем пытать себя вопросом, на который всё равно не будет ответа?! Не лучше ли просто жить и верить? Тем более что никто в мире не сможет отвадить тебя от этого, ведь и сам никак не может знать ответа на главный вопрос! Никто не знает. Не обманывайся… на самом деле, никто. Поэтому расслабься. Просто расслабься, ладно? И не гони время, потому что оно и впрямь может побежать быстрее.

– Но, Дороти, я бы с радостью… – покачала головой Чарли. – Но на меня постоянно давят какие-нибудь внешние факторы. Они заставляют сомневаться.

– В смысле?

– Телевидение, журналы, газеты….

– Ну так не смотри и не читай то, отчего тебе плохо!

– Ну как ты не понимаешь, всегда найдется какой-нибудь прагматик, которому необходимо найти всему объяснение и чем реалистичней, тем лучше. Я одного не понимаю, им что – так проще? Легче отрицать, чем строить?

– Нет. – покачала головой Дороти. – Всё дело в страхе. Слишком много разочарований выпадает на нашу долю. Уж лучше быть закостенелым скептиком, чем освежеванным мечтателем. И чем больше страх, тем громче крик… тем он убедительнее.

– Про страхи я знаю много. – задумалась Чарли. – Вся жизнь на них замешана. Человек только и делает, что пытается не бояться. Или сдается своему страху, играя по его правилам. Прямо, как я.

– Не пари ерунду! – отмахнулась Дороти. – Ты вошла к вооруженному человеку в дом и спасла детей. Ты, наконец, попала сюда, где трусов не держат.

– Но всё-таки я бы хотела знать, что такое абсолютная уверенность. – мечтательно улыбнулась та. – Есть такой особый тип людей очень редкий. Они непоколебимы в своей вере. В их сознании просто нет места сомнениям. Не фанатики, потому что в природе любой одержимости кроется всё та же неуверенность и слабость. Абсолютная чистая уверенность – вот что вызывает мой интерес. Как суперсила, которую я бы хотела иметь.

Дороти словно забылась собственными воспоминаниями. Ее волосы в свете заходящего солнца отливали медью. Она чем-то напоминала Марлен Дитрих сейчас. Свободные завитые локоны игриво танцевали на ветру, изредка облепляя скуластое продолговатое лицо. Узкие губы были плотно сжаты, а проницательные глаза слегка прищурено изучали горизонт.

– Никто из нас не рассчитывает въехать в рай на золотой колеснице, запряженной пегасами. – туманно сказала она. – Но я уверена, что делаю правое дело. Как считаешь, это тянет на то, о чем ты говоришь?

– Очень близко. – улыбнулась Чарли.

– Вот и славно. – Дороти, кряхтя, поднялась со стула. – Пойдем-ка поужинаем.

– Хорошо.

Ветер стих, и небо даже несколько просветлело. Похоже, гроза обошла их стороной, а может, просто передумала. Они молча шли к ресторану, и люди, бредущие тенями с ними вровень, кивали и улыбались. В лобби было настоящее столпотворение, состоящее отнюдь не из жителей отеля. Новости разносятся быстро. Все хотели запечатлеть место скорби и выяснить, что же произошло – не в опасности ли случайно и их жизни, поэтому Роберт попал в настоящую опалу. На Чарли никто даже внимания не обратил.

Непросто устроены люди, а порой они кажутся вообще из области фантастики. Люди навеяны мифами. Они не способны видеть друг друга, потому что воспринимают остальных либо в меру комплексов, либо мании величия. Если вдруг им случается подружиться и узнать друг друга лучше, начинает казаться, что все маски сняты, но это лишь очередной самообман. Просто восприятие стало диаметрально противоположенным.

* * *

В тот момент, когда иранец издал свой последний вздох, худенький черноволосый неврастеничный мужчина, сидящий на веранде двухэтажного красивого дома, резко вскинул голову, уставившись в небо, и широко улыбнулся. Не расхохотался, хотя именно этого ему и хотелось, а улыбнулся – от уха до уха, блаженно как урчащий кот после миски сметаны. Он поиграл бровями и снова опустил голову. Улыбка не сходила с его лица, словно вырезанная.

– Ну что, Эйбл, можно вас поздравить?! Вы в игре. Сначала мелкие ставки, а потом поднимем. Всё идет, как идет. Здравствуйте, мистер Делавэр… Пит. Можно я буду звать вас Пит? Мне определенно это нравится. Как ваше сердце? Не очень, правда? Давайте посмотрим, что мы можем сделать? Давайте повысим ставки? Давайте поставим на кон Вас? А? Мистер Делавэр? Пит… мне нравится называть вас так. Это сближает. Наводит мосты.

Всё это время человек по имени Эйбл смотрел, улыбаясь, на свои руки, словно разговаривая с ними. Казалось даже, что он был неподдельно и слишком скромен, чтобы смотреть на кого-то пристально. Но вдруг он резко поднял свои голубые глаза в пустоту, словно вспышка, словно выстрел. Улыбка играла на его губах, вырезанная навечно. Это длилось всего пару мгновений, но казалось, что за это время погасло солнце.

А где-то совершенно в другом месте за многие мили отсюда семидесятидвухлетний Питер Делавэр, открывший холодильник, чтобы достать пиво, согнулся пополам, держась за сердце. В его глазах почернело, и он упал на колени. Пораженные артритом суставы взвыли, но Питер этого даже не почувствовал, потому что была и другая боль, распускающаяся, словно гигантская роза в его груди, и забирающая всё внимание на себя. Он пытался вздохнуть, но это были лишь жалкие хриплые потуги, не способные доставить даже самую малую порцию кислорода в организм. А потом он упал….

– Такие дела, Пит… – сказал улыбающийся человек и снова уставился на собственные руки.

Всего лишь очередная партия, но ставка повысилась. Ход, требующий жертву, возложенную на кровавый алтарь. Ведь так или иначе, без жертв не обходится. Первое правило победы.

* * *

– Ну и как мы взломаем эту чертову дверь? – прошептала Чарли, ни к кому особо не обращаясь.

Было около часа ночи, а со здешним контингентом можно смело утверждать, что все уже давно спят – со снотворным или без него. Почему-то до последнего Чарли ждала появления Дейзи и Миси, но те не пришли. Они, конечно, не знали, в какое время надлежало прийти на место встречи, но… всё ведь случается? Чудеса, например.

– Мы ничего не будем взламывать. – тихо отозвалась Дороти. – Вот ключ. – она вытащила из кармана штанов своего плюшевого спортивного костюма ключ с биркой, на которой был вырезан номер сто одиннадцать.

– Откуда? – изумилась Чарли.

– Сказала Роберту, что на той неделе дала иранцу целый пузырек нитроглицерина и теперь хочу забрать. У нас с ним свои дела.

– О Боже! – Чарли поднесла ладонь ко рту. – У вас роман?

– Да какой роман?! При живом-то муже! Так… пару раз в кино сходили.

– Ну надо же! – деланно охнула Чарли.

– Так! Лучше дверь открывай. Фонарь взяла?

– Да. – шепнула та, усмехаясь.

Они вошли в типовой номер, ничем не отличавшийся от их собственных номеров. Сегодня взошла полная луна – хоть волком вой – и ее громадный круглый зловещий глаз светил прямо в окно, так что в помещении было довольно светло.

– Посвети сюда. – позвала Дороти. Она уже вовсю шарила по тумбочке.

Чарли направила фонарь. В первом ящике ничего не оказалось, кроме увесистого альбома фотографий – обрезков прошлой жизни иранца, доказывающих, что он жил, веселился, попадал в неловкие ситуации, смеялся, как и все они.

На второй полке одиноко лежал Коран, а на третьей – толстенная стопка конвертов – он сохранил их все. Дороти схватила верхний, вытащила бланк и прочертила ногтем до графы с числом. Там было указано сегодняшнее.

– Да, это последний.

Чарли напряженно уставилась на фотографию. Ему было на вид лет девятнадцать, обычный крепкий парень с коротко стрижеными светлыми волосами, зеленоглазый и симпатичный. С такой внешностью легко расположить к себе. И, вроде, всё у такого парня должно быть хорошо в жизни…. Откуда ж берется эта гниль? Рак души? Его звали Кристофер Ричардс. Серийный убийца. Насильник. Садист. Количество жертв – семь. Восемь….

Чарли подумала, что если бы кто-то ворвался в школу и перестрелял там с десяток подростков, которые в будущем бы стали такими, как этот урод, то она была бы не против.

– Садист, значит… – выплюнула Чарли, и образ искромсанного иранца встал перед глазами.

Дороти достала из конверта несколько фотографий, перетянутых резинкой, и украдкой взглянула, так чтобы Чарли не успела посмотреть. Увиденное заставило ее побледнеть, хотя она повидала на своем веку не так уж и мало. Она убрала этот конверт в середину стопки, ругая себя за слабость.

– Всё пойдем. – скомандовала Дороти, и они покинули номер сто одиннадцать.

Чарли сложила досье Ричардса и убрала в задний карман джинсов. Теперь она не боялась леса, чувствуя себя на сто процентов готовой к встрече с Каем.

Они поднялись на лифте, прошли по темному неживому коридору и разошлись по своим номерам, не проронив ни слова. Да и о чем здесь говорить? День, полный открытий и скорби. Чарли была утомлена и разбита им вдребезги. Завтра должно полегчать. Или через неделю…. А может и год. Ее не покидало ощущение опасности, в которой оказался каждый житель их маленького ретро поселения, житель Пределов. Вся эта кровь… вся эта смерть. Жутко.

По радио звонко пела Аструд Жилберту, словно издеваясь своей нарочитой беззаботностью. Чарли села на кровать, не находя в себе сил раздеться и пойти в душ. Не находя в себе сил даже лечь спать. В соседней комнате Дороти уже выключила свет, а Чарли всё сидела, ожидая, сама не зная чего. Похоже, ей опять понадобится снотворное.

Вдруг что-то ударилось в балконную стеклянную дверь. Чарли вздрогнула и пристально посмотрела, надеясь, что ей почудилось. Но звук повторился – такой надтреснутый и звонкий. Она несмело поднялась и подошла к балконной двери, глядя в ночь. Что-то пролетело перед глазами, ударилось в стекло и упало на бетонный пол. Галька или маленький камешек. Чарли вышла на балкон, уже заранее зная, кого увидит.

Там внизу стояла высокая черная фигура. Лицо, поднятое в ее сторону, выделялось ярким белым пятном в обрамлении колышущихся на ветру волос. Кай, молчаливо зовущий ее спуститься. Он сам пришел к ней. Услышал зов и пришел. Давай, спускайся, Чарли… – словно бы говорил он. – Нас никто не увидит. Мы будем с тобой, как пара призраков.

Сердце забилось, прося пощады, но Чарли, накинув свою безрукавку, велела ему заткнуться и поспешила из номера вниз – туда, где ее ждали. Роберт давно покинул свой пост. Наверное, спал, этот день и ему дался нелегко. Хотя если бы он находился за регистрационной стойкой сейчас, то всё равно бы не заметил ночную беглянку.

Кай стоял недвижимый в паре ярдов впереди и как тогда смотрел на нее, не моргая, своими черными спокойными глазами жителя не этого мира. Зря Дейзи так расстроилась. Он не мог быть человеком.

– Ты хотела со мной встретиться? – спросил Кай своим низким вельветовым голосом.

– Да, хотела. – она встревожено обернулась на отель, на его черные окна, словно закрытые глаза.

– Нас никто не увидит. – заметил тот бесстрастно. – Но, давай лучше пройдемся. – и он жестом пропустил ее вперед.

Они не спеша зашагали по Главной улице. Стояла, на удивление, теплая ночь. Было тихо-тихо, только цикады стрекотали свои романтичные песни, и еще легкий шорох шагов. Висела огромная нависшая луна, словно дыра в небе, сквозь которую кто-то смотрел на них, будто в игрушечный домик сквозь крышу. Может, создатель?

– Как провела время? – спросил он. – Быстро адаптировалась?

– Да. Как мило, что ты спросил… – пустым голосом ответила Чарли.

– Зачем ты хотела меня видеть?

– Да я думаю, ты и сам знаешь…. Сегодня произошло убийство, и мы с Дороти думаем, что убийца – человек из конверта. – она достала из кармана джинсов сложенный в несколько раз бланк и передала его Каю.

– Зря ты завела себе друзей. – бросил Кай, расправляя лист.

– Почему? – напряглась Чарли, но тот не ответил, поселив в ней мрачность и безнадегу. Она даже испугалась.

– Да, он принимал участие. – сказал Кай, глядя на фото. – Но не один.

– Но как такое могло произойти?! – покачала головой Чарли. – Ведь ты же всё контролируешь, я правильно понимаю?

– Да. – ровно ответил тот.

– Ну так почему ты не вмешался?!

– Пойдем туда. – сказал Кай, кивнув влево, где на перекрестке Дынной и Персиковой улиц находился кинотеатр с вывеской «Ретро». Он снова сложил досье, но возвращать не собирался.

– С тобой очень тяжело разговаривать. – вздохнула Чарли. – Как со стеной.

Кай впереди замер, развернулся и сверкнул на нее недобрым черным взглядом.

– И я не боюсь тебя, кстати… – заметила та, качая головой.

– А я и не собираюсь тебя пугать, только показать тебе кое-что. – спокойно сказал он.

– Ладно. – она подняла ладони, поравнявшись с ним. – Но у меня есть просьба.

– Я слушаю.

– Я хочу, чтобы анкета этого человека попала кому-то из моих друзей и в ближайшее время.

– Ты уверенна? – Кай метнул на нее испытующий взгляд. – Мне кажется, ты изменишь свое мнение после того, что я покажу тебе.

Чарли скривилась и пожала плечами. Они дошли до кинотеатра, где уже висела новая афиша, обещая на завтра Трамвай Желание и Аферу. Кино всегда отвлекает – глядишь, и об иранце вскоре никто не вспомнит. В зале стоял непроглядный мрак, и Чарли ненароком врезалась в спину своего спутника, но неловкость не успела распуститься пышным цветом, потому что огромный экран загорелся белым, отвлекая всё внимание на себя. Кай прошел по последнему ряду и сел, Чарли последовала за ним.

Какое-то время ничего не происходило, а потом на экране появилась шумная оживленная улица в центре какого-то города. Впереди простиралось шоссе, по которому на огромной скорости летели автомобили. Спиной к экрану на первом плане выстроилась толпа, стоящая на перекрестке и ждущая, когда загорится светофор. Вскоре камера сфокусировалась буквально на четырех-пяти спинах, заполонивших собой весь экран. Среди них Чарли безошибочно узнала иранца – огромный, как скала, человек в черной ветровке. Прямо перед ним стоял такой же высокий парень с короткими светлыми волосами довольно крепкого телосложения с бычьей жилистой шеей. Кристофер Ричардс, сомнений быть не могло. Они не стояли в арьергарде, скорей наоборот. Иранец оказался чуть ли не замыкающим. То есть о том, чтобы столкнуть Ричардса под колеса, речи не шло. У иранца имелся другой план.

Он залез в карман брюк и извлек шприц, зажатый в кулаке – никто не смотрел на него, но осторожность никогда не помешает. Яд весьма надежная штука, как ни крути. Иранец накрыл большим пальцем поршень, готовый сделать инъекцию, и медленно приблизил иглу к области поясницы Ричардса. Светофор вот-вот должен был зажечься, и напряженные пальцы иранца едва заметно подрагивали. И в тот момент, когда он приготовился воткнуть шприц, Ричардс резко развернулся и схватил его руку. Он улыбался, а иранец что-то испуганно верещал на своем языке.

Потом на несколько минут обстановка сменилась. Город растаял на фоне комнаты № 111, в которой Чарли довелось побывать совсем недавно. Напуганный иранец посреди нее, и никаких признаков Ричардса. Он вдруг с ужасом уставился на собственную кисть, до сих пор сжимающую шприц, чувствуя неладное. На ней очень быстро стали проявляться чьи-то пальцы. Сначала прозрачные, но неминуемо обрастающие плотью, абсолютно реальные. Пальцы Кристофера Ричардса. И в этот же момент номер сто одиннадцать начал расплываться на фоне какого-то темного помещения. Как тогда с Дороти. Только это была не стена в подземке, а подвал, освещенный единственной лампочкой, свисающей с потолка. Здесь находился не только Ричардс, хоть лиц Чарли и не видела, только руки, оттаскивающие кричащего иранца в угол… так отчаянно и надрывно.

– Я не хочу дальше смотреть. – Чарли повернулась к Каю и схватила его за руку. – Слышишь меня? – она повысила голос, потому что в этот момент взвыл иранец.

– Ладно. – бесстрастно согласился Кай, и экран снова стал белым.

Чарли тяжело вздохнула, чувствуя, как воздух цепляется за стенки дыхательных путей маленькими когтистыми лапками, пытаясь совладать с тем, что только что увидела… пытаясь выкинуть из головы этот отчаянный вопль боли. Вопль человека, который понял, что пропал, и ничто ему уже не поможет.

– Я пытался его вернуть, ты видела. – сказал Кай. – Но есть еще один, кто может делать то же самое… кто обладает такой же силой, как я.

– Ты знаешь, кто это?

– Нет, я не вижу его. Он делает всё, чтобы я не видел его. Он прячется от меня. И я не думаю, что это очень хорошая мысль заниматься Ричардсом в ближайшее время, понимаешь?

– Да. – голос Чарли дрогнул. – Теперь понимаю…. Но, там были еще люди – я видела. Вдруг мы все в опасности?

– Возможно, Шарлин, потому что их много, но я не могу остановиться. Надо продолжать.

– Это же опасно! – не поняла та.

– Да. – кивнул тот. – Но все эти люди, которых ты знаешь… которые живут с тобой рядом – они все знали, на что шли. Они просто хотят очистить этот мир от грязи. Они хотят его продлить.

– Продлить? – натянуто переспросила Чарли. Теперь, когда все ее друзья оказались не более чем пушечным мясом, она как-то погасла. Мурашки бежали по телу. – А зачем?

От этого вопроса стало не по себе. Она словно выдавила давно набухший и порядком доставший ее прыщ. И то, что выплеснулось, оказалось и впрямь неприглядным, собственно, как и положено гною. Чарли не жила сама и не видела смысла жить другим….

– Позволь я расскажу тебе историю про одну очень богатую женщину. – сказал Кай через минуту и сложил на груди руки. – У нее всего было настолько много, что ее перестала радовать жизнь. Она начала очень остро чувствовать приближение смерти, и это сводило ее с ума. Однажды она поняла, что больше не может справляться с собой и решила заказать себя наемному убийце. На самоубийство у нее не хватило духу.

– Это известная история. – заметила Чарли.

– Значит, мы говорим о разных. – ровно сказал Кай. – Это другая история. Настоящая…. Так вот, когда дело было сделано, и она наняла убийцу, ее жизнь вдруг наполнилась смыслом. Каждый день она испытывала множество эмоций, замечала, как прекрасно всё вокруг, потому что не знала, когда именно ее убьют – таков уговор. И она ценила каждый свой час, ведь он действительно мог стать последним. Ей начало казаться, что убийца попросту играет с ней, и она стала фантазировать на его счет, и да, действительно, влюбилась в образ, который сама же и создала. Её жизнь стала полноценной, и так прошло много времени. Насколько я знаю, она прожила до глубокой старости и умерла счастливой, чувствуя и наслаждаясь каждым своим часом, и до последнего ожидая увидеть своего убийцу.

– Но почему он не сделал этого? – спросила Чарли заинтригованно.

– Машина сбила.

– Стечение обстоятельств. – сухо заметила та. – В моем блокноте есть нечто подобное. Только к нашей ситуации, какое это имеет отношение?

– Прямое. – ответил Кай. – Именно по этой причине ты оказалась здесь, как и все эти люди. Вы не хотите, чтобы всё рухнуло. Всегда приходится чем-то жертвовать.

– Кем-то. – поправила Чарли, и тот согласился.

– Кем-то.

– Да кто ты такой, чтобы решать чужую судьбу?..

– Я тоже об этом думал, когда всё начиналось. – спокойно ответил тот. – А потом понял, что мир настолько болен, что мне абсолютно плевать, что за грех я беру на душу, пытаясь его вылечить. Я понял, что есть люди, которые того же мнения. Особые люди, и все они здесь.

– А я?

– О себе ты сейчас должна знать только то, что ты гораздо лучше, чем привыкла себя считать.

– Я и забыла, что от тебя ничего не скроешь… – пренебрежительно отозвалась Чарли.

– Нет ничего абсолютного: ни добра, ни зла. – задумчиво сказал Кай. – То, что я считаю добром, кто-то посчитает злом. Я просто делаю то, во что верю.

– Как и любой убийца. – заметила Чарли. – Как и человек, который входит в общественное место и открывает огонь. Он тоже верит, что делает всё правильно. Впрочем, чего еще ждать от планеты с двумя полюсами?..

Он накрыл своей белой ладонью её руку, что подействовало, словно удар тока.

– И ты должна верить, что оказалась на правильной стороне. – продолжил он. – Мы все бредем в темноте и ничего не знаем. И вера – это единственная ясность, которую мы можем себе позволить, не отказывай себе в этом.

– Но каждый решает сам, во что верить. – вставила та.

Кай убрал руку, снова уставившись на белый экран.

– Да, каждый решает сам.

Они замолчали. Чарли буквально отключалась в сумраке кинотеатра, а от горящего белым экрана ужасно резало глаза.

– Как ты думаешь, сколько их? – спросила она, чтобы не заснуть.

– Много… – ответил Кай безразлично. – Может, столько же, а может, и больше, чем нас.

– Но мы будем продолжать… – смиренно сказала Чарли.

– Да. Но надо быть вдвое осторожней. Роберт соберет вас и скажет всё, что необходимо.

– Если хочешь, я подойду к нему?

– Не надо, это моя работа. – он покачал головой.

– А в чем заключается моя? – сонно спросила Чарли.

– Всему свое время.

– На этот ответ я и рассчитывала… – она зевнула. – Тогда, если сеанс окончен, я бы хотела пойти спать.

– Как твоя бессонница?

– Спасибо, не мучает, что невероятно.

– Рад, что тебе легче… – сказал Кай, вставая с кресла. – И еще кое-что.

Чарли кивнула, буквально заставляя веки не падать.

– О Ричардсе ни слова. – с этими словами он разорвал досье.

– Ладно. – пожала плечами та. – Но с ним надо что-то делать.

– Когда придет время.

Он знал все ее внутренние проблемы… червя, который жрал ее душу мельчайшими кусочками, но чувствовал, что здесь ее отпустили многие беды. Шарлин словно вылуплялась из кокона, в котором существовала очень долгое время, и это было хорошо.

Говорят, любовь – заблуждение. Говорят, это одна из глупейших людских выдумок. И Чарли бы поручилась, что так оно и есть, но сейчас что-то менялось в ней самой. Отношение ко многим вещам. Ее цинизм и неверие дали серьезную трещину, и то, что пробивалось сквозь нее наружу, было полной противоположностью. Может, люди и придумали множество вещей, чтобы компенсировать свое незнание, но это не заблуждение, четко разделяющее то, что можно доказать, от того, что нельзя. Это спасение от тьмы, однообразия и пустоты. Ведь рано или поздно каждый сталкивается с тем, что и он сам – человек – может всегда оказаться главным заблуждением и глупейшей из выдумок.

Уже на улице встающее солнце ударило в глаза. Было часов шесть. Чарли зажмурилась, пытаясь привыкнуть к свету. Кай вырос из тьмы и стоял сейчас по левое плечо. При солнечном свете он выглядел иначе – на кожу лег бронзовый оттенок, и волосы отливали каштановыми бликами. Наконец, привыкнув к яркости, они зашагали по Персиковой улице. Впереди виднелся торговый центр с розовой вывеской «У Нэда».

– Слушай, а он вообще существует в природе?

– Нэд? – уточнил Кай.

– Ага. – кивнула та. – Он есть?

– А как же.

– Но откуда он берет товар? С вертолета, что ли, сбрасывают? – усмехнулась Чарли.

– Никаких вертолетов. Всё гораздо проще. Магазин находится сразу в двух местах. Здесь и в Вермингтоне.

– А те, кто работают там… они знают об этом? – изумленно спросила Чарли, едва улавливая смысл сказанного.

– Конечно нет. – усмехнулся Кай. – Так же устроена почта и церковь.

– Здесь есть церковь? – удивилась Чарли. – А я не видела.

– На Предельной… – кивнул Кай готовый продолжить мысль.

– Постой… – замотала головой Чарли, пытаясь прогнать сон, который, и впрямь, отступил ненадолго. – Но я никогда не видела других посетителей… не из города, понимаешь?

– И не увидишь, как и они тебя. Почувствовать можешь, будто народу много вокруг.

– Но почему ценников нет?

– Старикам они не нужны. – ответил Кай, едва улыбнувшись. – Лишний повод для волнения.

Они уже шли по Главной улице, и отельный корпус возвышался впереди в зареве утреннего солнца, словно в божественном облаке.

– Но ведь деньги на карточках настоящие. – зевая, заметила Чарли. – У тебя их, наверное, не пересчитать, если ты можешь себе всё это позволить. Или ты кем-то снова манипулируешь?

Кай неопределенно хмыкнул.

– Тебе пора. – сказал он своим обволакивающим низким голосом и остановился.

Чарли обернулась, едва удерживая равновесие, и спросила:

– А что если мне вновь понадобится с тобой встретиться?

– Я услышу тебя. – ответил тот. – И мы встретимся.

На этом он развернулся и широким шагом пошел по Главной улице назад. Может, в лес, может, куда-то еще.

Чарли устало моргнула, отвернулась и побрела к отелю, глядя на мир через прикрытые веки. Такой половинчатый мир из ореховой скорлупы. Какое-то неспокойствие росло в ней, на которое она пыталась не обращать внимания, сводя на сонное состояние. Когда не высыпаешься или еще хуже – не спишь совсем, всё кажется на тон мрачней. Так было у нее, во всяком случае. Состояние, близкое к похмелью. А после сна краски изменятся, станут светлей и понятней, совсем иными. На это рассчитывала Чарли, заходя в номер, но червь внутри… эта тварь – она плодилась, заставляя мысли крутиться только вокруг ощущений.

Чарли отключилась, даже не став раздеваться. Просто рухнула в кровать и уплыла куда-то далеко, следуя за этими мыслями. Потом они сформировались в образы, заплывая черным, пугающим и пустым, и она, словно в липком желе, увязла в этих беспорядочных обрывках, пока не скрылась во тьме этой трясины с головой.

* * *

В зале почти никого уже не осталось. За девятнадцатым столиком одиноко сидела Миси, которая клинически не умела рано вставать. Чарли налила кофе и подсела к ней.

– Всё в порядке? – спросила она участливо.

– Он никак не выходит у меня из головы. – понуро ответила та, покачав головой.

Сегодня Миси была одета в черное платье с глубоким декольте. Пожалуй, это был единственный раз, когда она жалела, что не имеет ничего поскромней.

– Кстати, как у вас вчера всё прошло? Нашли конверт?

– Да. – кивнула Чарли. – Нашли. Всё в порядке.

Она боялась, что Миси сейчас начнет расспрашивать, а у нее просто не найдется ответа. Менеджер отеля и так сообщит им всю необходимую информацию. Вчерашний день оказался сущим кошмаром, и сейчас совершенно не хотелось его оживлять в памяти. Но Миси, как ни странно, не пустилась в расспросы. Казалось, она была слишком занята своими собственными мыслями.

– И Дороти наша что-то совсем с катушек слетела… – сообщила она задумчиво.

– В смысле? – не поняла Чарли.

– Когда я сюда шла, встретила Дейзи, и та сказала, что Дороти получила какое-то письмо этим утром и заперлась у себя в комнате. Сидит и плачет.

У Чарли на душе стало совсем нехорошо.

– А что за письмо?

– Она не говорит. – рассеянно ответила Миси.

Чарли чуть ли не залпом допила свой кофе, обдав кипятком язык и десны, и побежала на свой этаж. И с каждым шагом это мерзкое давящее чувство лишь укрепляло свои позиции.

За дверью номера триста девять было слышно, как льется вода, как будто Дороти принимала душ. Чарли легонько постучалась, но никто не ответил. Мозг начал выдавать страшные картины…. Она постучалась еще раз, но громче. И еще раз. Совсем скоро Чарли уже беспардонно барабанила в дверь. И в тот самый момент, когда она уже собралась позвать Роберта, за дверью раздался хриплый и бесконечно старый голос. Голос, которого Чарли не узнала….

– Чего тебе?

– Что случилось?! – воскликнула та.

– Уйди… – расплывчато отозвалась Дороти.

– Поговори со мной, ну пожалуйста! – взмолилась Чарли, но была грубо перебита.

– Уйди, я сказала!!!

Она вздрогнула, отшатнувшись, словно от хорошей оплеухи, и побрела по коридору. Не в номер, потому что там за стенкой была Дороти, у которой что-то случилось… что-то очень плохое похожее на смерть, и Чарли не хотела чувствовать ее запах. Она просто пошла вперед, потом из отеля на улицу, где люди всё также пялились на нее. Всепоглощающая пустота навалилась и проглотила ее, сделав своей частью… сделав такой же пустой.

Так прошло около двух недель. Дороти выбыла из компании, и если даже они встречались, то вела себя очень сдержанно и отстраненно. Никто так и не понял, что с ней случилось. Оставалось только гадать. Они и гадали, так как делать было больше нечего. В конце концов, Чарли уже и сама решила, что не будет общаться с Дороти, даже если у той пройдет этот кризис, потому что начала себя чувствовать каким-то щенком или игрушкой, в которую поиграли и выкинули. Так нельзя поступать с людьми….

А меж тем жизнь текла своим чередом. Как казалось, тень смерти иранца перестала довлеть над жителями отеля, хотя Миси стала более молчаливой, прекратила говорить наивные и глупые вещи. Однако жизнь продолжалась, и вскоре они уже играли в покер по четвергам, посещали кинотеатр по субботам, скучали на танцевальных вечерах в отеле по пятницам и воскресеньям. Только по понедельникам они больше не смотрели Улицы Сан Франциско, а просто бродили по улицам. По вторникам они всё также ходили в кафе, а по четвергам – в лес, правда, Чарли больше не боялась встретить Кая. Она хотела этого, чтобы разбавить это нависшее темное облако хоть какими-нибудь другими красками.

А добавила их, как ни странно, Сибилл, которая захотела домой в Детройт. И как ее не убеждали, что она не выберется из леса, она упрямо, словно ничего не слышала, словно она – одна большая дыра, в которой словам не за что зацепиться, собрала свою ужасную дырявую сумку и ушла в лес, пока никто ее не видел. Искали всем отелем, массово фантазируя, как за ней носятся лоси или кабаны. Ее нашла группа третьего этажа – без Дороти, конечно, потому что та не пошла на поиски, заперевшись в своем номере, что стало новой неприятной традицией. Но, тем не менее, курс они избрали правильный, потому что под ноги то и дело попадались разные вещи, вывалившиеся из дыры в сумке Сибилл. Чарли всё время ждала, что кто-нибудь начнет кряхтеть или ныть, ведь не дело это в таком возрасте искать какую-то дуру, но все молчали, потому что на самом деле получали неимоверное удовольствие, представляя Сибилл залезшей на какое-нибудь дерево, в попытке избежать столкновения с диким свирепым зверем.

И зачем он ее взял? – думала Чарли. – Что она вообще может сделать? Только мельтешит перед глазами. Нет, правда, что за вред такая как Сибилл способна причинить серийному убийце? Если только достать его своим видом до смерти…. Чарли поделилась своей идеей с остальными, и все от души похохотали, чего не делали с самой смерти иранца. Но, по правде сказать, отнюдь не это довлело над Чарли, а бойкот, что Дороти объявила им всем. Мученический бойкот, в пределах которого она сама томилась от невысказанной боли, которой было пропитано всё её существо в эти последние две недели.

Через час они нашли Сибилл, сидящую на пеньке в панаме и бессменной одежде, включающей колготки и клетчатые тапки. Она смотрела на них, как на инопланетян, своими круглыми, ничего не выражающими глазами, как будто видела впервые. Ее забрали домой, не проронив больше ни слова на протяжении всего пути. Сибилл и не сопротивлялась. Просто шла вперед, волоча за собой свою дурацкую дырявую сумку, а Чарли монотонно подбирала за ней вещи: расчески, заколки, резинки, зубные принадлежности, какие-то конфеты, шампуни и гели из номера отеля. Почему-то её стало жалко.

А однажды весь третий этаж как-то в одночасье провонял тухлятиной. Все сначала подумали, что прорвало канализацию, но это оказалось не так, да и запах был из разряда пищевых. Вскоре стало очевидно, что вонь расползается из номера Сибилл, Но, рисуясь через узкую щель, та упорно отрицала наличие всякой вони у нее в номере, хотя Чарли видела, как слезы готовы покатиться по щекам, и не столько от расстройства, сколько из-за разъедающего глаза запаха стухших морепродуктов. Она и сама чуть не плакала, прижимая надушенный платок к носу. Уже вечером Чарли, Дейзи и Миси засекли Сибилл, таскающую банки с тухлыми каракатицами по коридору и вон из отеля.

Сибилл не давала им скучать. То она пробралась на кухню ресторана, чтобы приготовить себе еду самолично, и испортила миксер, то искала блох, ползая по третьему этажу в толстенных очках, то затопила соседей снизу. За свою практику Чарли вдоволь насмотрелась на таких как Сибилл, хотя в основном они содержались в специальных заведениях. Так всё начиналось у её крестной – сначала мелкие заскоки, уходы из дома и потеря в пространстве, а потом полная метаморфоза личности, её безвозвратное ускользание. Но по каким-то веским причинам Сибилл оставалась в отеле, совершая свою работу.

Мир в это время тоже не стоял на месте. За эти недели было совершенно два вооруженных нападения в общественных местах. Один ворвался в фитнес центр и застрелил пятнадцать человек, а потом и себя. Другой открыл пальбу в поезде, убив восьмерых и ранив вдвое больше, в следствии тоже застрелился.

Вот так вот… – печально думала Чарли, смотря новости. – Мы – по одному, а они по десять махом. Так оно и есть…. Вот их сторона, а вот другая. Всё так, как всегда.

А вчера питбуль напал на ребенка восьми лет, изуродовав лицо мальчишки до неузнаваемости. Кто из него теперь вырастет? Зло или добро? Кто знает, Чарли? Кто знает?

А потом однажды седьмого августа в прохладное облачное утро Чарли возвращалась после завтрака в номер, чтобы взять сумочку и пойти прогуляться, и увидела на двери своего номера записку: «Поднимайся на крышу. Дороти». Слова были выведены витиеватым красивым подчерком, о котором Чарли и мечтать не могла.

Дороти сидела на раскладном стуле под мрачным небом. Где-то над лесом формировалась черная туча и наползала на нее своими апокалипсическими лапами. Сегодня гроза не должна их обойти, как в тот раз. Определенно нет.

Дороти застыла без движения, глядя на неотвратимость, и Чарли села рядом, но та какое-то время, будто не замечала ее. Потом, всё так же зачарованно глядя вдаль на разросшуюся тучу, она протянула потрепанный сложенный пополам листок. Чарли взяла его и развернула, быстро прочитав напечатанный текст.

«С прискорбием вынужден сообщить, что Ваш муж Питер Делавэр скончался от сердечного приступа.

23.07.09»

– Господи… – пролепетала Чарли, а потом повернулась к Дороти, заметив, что у той по щекам текут слезы. – Мне так жаль!

Но та лишь качала головой, пытаясь справиться со слезами. Она едва могла говорить.

– Я знаю-знаю… – проникновенно сказала Чарли, кивая. – Ты ведь даже не могла отсюда выбраться. Ты не могла с ним провести последние годы. Если бы ты знала… если бы ты только знала, что так будет. Но, ты ведь не знала, Дороти, и ничего не могла изменить. Так что, если в твоей голове есть хоть какая-то мысль, что ты виновата… не смей так думать, ладно? Ни на секунду.

Дороти закрыла лицо руками, содрогаясь от рыданий. Чарли отвернулась не в силах смотреть на это. Больше она не проронила ни слова.

А мгла неминуемо нарастала, надвигалась на них несметными полчищами. Наползание – именно это определение приходило сейчас в голову. Наползание. Зрелище очаровывало, гипнотизировало. Сверкнула первая молния, но пока далеко. Потом еще одна. Затем огромный горизонтальный росчерк покрыл трещинами полнеба. Чарли охнула от неожиданности и восторга.

Прогрохотал гром раскатистым эхом похожим на треск спелого арбуза. У Дороти просохли слезы. Она, как и Чарли, сидела с открытым ртом и смотрела на это светопреставление. В считанные секунды день становился ночью. Наползание черноты почти подобралось к ним, почти накрыло своей тенью Пределы. Непрекращающиеся зарницы сверкали и там и здесь, словно Зевс громовержец метал беспрерывно молнии, обозлившись на смертных.

Поднимался ветер. Первые мощные порывы согнули деревья и разметали волосы женщин, яростно трепали одежду. И снова молнии – так, что приходилось жмуриться. И громовые раскаты, и ливень стеной где-то там еще пока над лесом… но он подбирался, ему было ведомо наползание.

Разыгралась настоящая буря. Казалось, еще чуть-чуть, и ветер подхватит двух зрительниц и унесет в страну Оз, как Дороти и Тото. Хотя с ролью песика Шарлин бы вряд ли согласилась.

Они сидели почти до самого конца, пока край черноты не коснулся крыши. Пока молнии не стали рассекать небо совсем близко и опасно. Пока дождь не накрыл своей сплошной пеленой их маленький городок.

– Пора уходить! – опасливо крикнула Чарли.

– Это точно! – откликнулась Дороти, и на ее лице больше не было и следа от слез. Только дьявольский восторг от увиденного, впрочем, как и у Чарли, которая поняла в этот момент, что всё вернулось на свои места.

И двух недель как не было, и обид вместе с ними. На душе заметно полегчало. Просто каждому нужно время справиться с собой и нестерпимой болью, так ведь? И хорошо, если находится публика, готовая ждать.

С этого момента в ресторане место напротив Чарли больше никогда не пустовало. И в этот четверг они снова играли в покер всем составом. И всё было просто прекрасно, словно бы и нет больше ни вчера, ни завтра, а только эти четверо, беспрестанно хохочущие и подкалывающие друг дружку. Совсем другой мир – третий внутренний, так сказать. И хотелось остаться в этом моменте навсегда и ничего больше не ждать. Когда друзья с тобой, будь то даже иллюзия, ты способен выдержать очень многое. Наверное, даже всё. Наверное, даже всё.

* * *

На террасе своего большого дома, что находился на самой кромке пшеничного поля, опустив, как обычно, глаза на свои руки, сидел Эйбл, безмятежно улыбаясь кошачьей улыбкой. Он славно потрудился за последние пару недель. Два массовых расстрела, десяток забитых родителями детей, о которых не узнают новостные каналы. Появление новых солдатиков: малыш обглоданный питбулем, девчонка, изнасилованная одноклассником, изуродованная бой-френдом модель….

– Давайте-давайте… – елейным голосом говорил Эйбл. – Давайте готовиться к празднику. Ты принесешь мне собачью голову, и это будет только начало… а ты – фитюльку одного нехорошего мальчика, а ты… хм, принесешь мне его лицо. Да! – он с ликованием хлопнул в ладоши. – Точно! Принеси мне лицо своего приятеля! На праздник же принято дарить подарки? Подарите… подарите мне эти штучки, и, может быть, я вам что-то подарю. Так ведь правильно? Разумно? По-честному? Множьтесь…. Делайте из людей нас! Это, пожалуй, будет самым лучшим подарком. А сейчас займемся еще кое-кем…. Пора делать ставки, Эйбл. Время, как раз самое подходящее. Скоро мы вернем то, что у нас беспардонно забрали. Правда, Эйбл?

– Правда, Эйбл. Давайте сорвем еще один цветок из этого сада?

– Давайте. Какая хорошая идея.

Его застывшее улыбающееся лицо дрогнуло, и глаза уставились вперед. Темно-карие почти черные… хищные. Они заставляли забыть об улыбке, потому что оставались стеклянными и выворачивали наизнанку всё, что находилось напротив… всё, к чему был обращен этот взгляд.

– Ставлю на Ричардса… – сказал Эйбл тихо, сверкнув своими ужасными глазищами, и вновь уставился на собственные руки.

Эдакий скромняга с блуждающей улыбкой, глядя на которого у тебя не сработает чувство самосохранения, и ты с удовольствием зайдешь к нему в дом на чашечку кофе. И, когда тяжелые двери будут заперты на замки и щеколды… он поднимет свои глаза.

* * *

Миси вернулась в номер после похода в кафе и едва не наступила на белый конверт, подброшенный под дверь при входе. Она, кряхтя, наклонилась и подобрала его. Ведь, что ни говори, как бы ты не молодился, годы – есть годы. Правда, она была слегка навеселе, но в работе это обычно только помогало. Миси предпочитала темное время суток для работы, поэтому, собственно, и вставала с трудом.

Она надела очки, которые лежали на столике – ее маленький секрет – и достала из конверта бланк. Парня звали Кристофер Ричардс, и он был хорош собой. Она не знала, кто это, потому что на собрании, которое прошло еще две недели назад, Роберт не называл имен. Дороти просидела взаперти всё это время, ни с кем не разговаривая, а Чарли помалкивала, поскольку обещала держать имеющуюся информацию в секрете. Тем более что Кай разорвал досье прямо у нее на глазах, так что волноваться не о чем. Однако именно его сейчас держала в руках Миси и с любопытством читала. Обычный псих… – думала она, поглядывая на часы. Оставалось пятнадцать минут до указанного времени.

– Значит, ты у нас любитель женщин постарше… – пробормотала Миси и нехотя залезла за пачкой фотографий в конверт. Хотела, было, снять резинку, да так и застыла, таращась на первое сверху фото. Его одного вполне хватило для создания нужного настроения….

Еще живой иранец смотрел на нее заплывшими кровью глазами. В какой-то темной комнате, кажется, в подвале, человек, с которым Миси ходила на свидание, сжался в углу комком, вытянув перед собой беспомощно руки, как бы закрываясь по инерции от удара. Он ужасно выглядел… изуверски избитый, весь покрытый порезами и мелкими ожогами, а правое плечо походило на торт с кровавой глазурью. Таким его нашла Миси тогда в отеле. Лицо потеряло всякую форму, превратившись в мешок картошки, но глаза оставались открытыми, хоть и с трудом. Они смотрели прямо на Миси. Они умоляли ее прекратить всё это.

Убейте. Только прекратите издеваться!

Они умоляли Миси прийти и спасти его… остановить всю эту боль. Она буквально слышала его крик. Здесь и сейчас в этом накрытом ночью и тишиной отеле… накрытом с головой, потому что все уже давно спали. Миси зажимала уши. Она плакала и зажимала уши, потому что ей было слишком громко… ведь она слышала каждый крик, стон и вопль иранца, и ее сердце разрывалось на части, словно какой-то террорист-смертник взорвал себя рядом с ним.

Миси бросила фотографии обратно в конверт, который со злостью отшвырнула на кровать. Потом достала из тумбочки здоровый кухонный нож и сжала с остервенением рукоять в кулаке – аж побелели костяшки. Обычно она надевала плащ, чтобы спрятать его за пазухой или в рукаве, но сейчас Миси была слишком зла, чтобы этим озаботиться.

0:30. Комната поплыла, и через пару мгновений номера триста семь больше не существовало, его место заняла другая комната. Довольно просторная, но большей частью пустая, поэтому уюта в ней не чувствовалось. Стояла кромешная тьма, шторы были плотно задернуты, но очертания кровати отчетливо проглядывались. Миси, стоящая у самого изголовья, видела, что в ней кто-то лежит. Кто-то, кто был ей очень нужен. Она легонько взялась за спинку и обогнула кровать так, что оказалась прямо над спящим. Миси занесла руку, чтобы поскорей закончить с этим… и это маленькое дерьмо поскорей оказалось в аду, где ему самое место. Ее губы скривила гримаса ненависти и напряжения. Ее обуяло дикое возбуждение – впервые за долгое время Миси кому-то мстила. Впервые за долгое время она действовала из личных мотивов, осознанно совершая убийство. Когда-то её сестра-близнец была зверски убита такой же вот мразью, чего Миси так и не смогла пережить, откликнувшись на предложение, увлекшее её в Пределы. Вторая половина, самый близкий для нее человек полный света и любви. Ради мести за такого и умереть не жалко, да и душу потерять….

С силой, которую только могла себе позволить, Миси опустила нож. Потом вытащила и опустила еще… и еще. Из прорези в одеяле поднялись перья, но никакой крови…. Она лишь на секунду замешкалась, почуяв неладное, и в это самое мгновение на нее налетело что-то сзади, вырвав нож и припечатав намертво к кровати.

– Ну что, сука, любишь пожестче?

Миси закричала, но он вдавил ее лицо в одеяло, под которым всего на всего лежали подушки. Ее руки беспомощно молотили по кровати, словно крылья насекомого, которого облепили муравьи. Ричардс задрал ее платье и сорвал белье, которое они недавно купили с Чарли у Нэда. Потом он грубо вошел в нее, но Миси завопила не поэтому. Завопила и сжала зубы, прокусывая подушку… и собственные губы. В ее спину вошло лезвие ее собственного кухонного ножа по самую рукоять. Миси проделывала это сотню раз за последние годы, но она и понятия не имела, насколько это больно… что это за ощущение, когда нож вонзается в тело. Оглушительно. Это казалось так оглушительно и глубоко, что чувствуешь каждый орган, который разрезает лезвие. Чувствуешь всю длину ножа. Ричардс вытащил нож и воткнул снова. И снова вытащил… и снова опустил. Он методично трахал ее и наносил удары. Слава Богу, Миси умерла после второго… и последней мыслью ее было – почему я не попадаю в свою комнату? Господи, почему я не попадаю в свою комнату??? Но Господи, а точнее Кай, к которому она на самом деле обращалась, так упорно закрывая на это глаза, ничего не знал о том, что происходило. Эйбл обставил его. Сегодня он правил балом. Устроил так, чтобы целехонькое, словно только что отпечатанное досье попало к Миси, и потом забрал ее в эту комнату, которая находилась в большом доме с террасой на самой кромке пшеничного поля.

Когда Ричардс закончил, он спустился вниз на улицу, где сидел Эйбл в свете фонаря, улыбаясь, и смотрел куда-то вниз. Ночь была теплой и безветренной….

– Ты закончил, мой мальчик? – защебетал Эйбл.

– Да, сэр. – кивнул Кристофер, чуть поклонившись.

– Молодец, мой мальчик. А теперь пойди, оберни ее в одеяло, возьми лопату в сарае и похорони по-человечески.

Тот, было, замешкался, но противоречить не посмел.

– И прибери там за собой.

– Да, сэр. – Кристофер поклонился еще раз и побрел обратно в дом.

– Вот так, Эйбл… и только так. – улыбаясь, пробормотал он нараспев. – Пора забрать то, что принадлежит нам. Скоро… очень скоро это должно случиться. Ведь нельзя уйти от природы. Нельзя повернуть вправо, если поворот налево, потому что дороги вправо вообще нет.

– Да-да, Эйбл, ты совершенно прав… прав, как всегда.

* * *

Пропала Миси, и отель опустился в тишину. Ее не было за завтраком, но она часто на них не приходила, потому что предпочитала ночные смены…. Но потом она не появилась и к обеду. «Возможно, нехорошо себя чувствует?» – предположила Дороти, и тогда они пошли к ее номеру. Но на стук никто не открыл, а в триста седьмом стояла мертвая тишина. Может, она в лазарете или У Нэда? И тогда они обошли каждое место, где проводили время вместе и заглянули даже в церковь, в которой Чарли еще не была. Здание чем-то походило на ангар, и ничем не выдавало из себя храм Божий. Они также прошлись по опушке леса, но никого там не встретили. Когда Миси не пришла и на ужин, ее официально стали считать пропавшей. Где-то в глубине души Чарли чувствовала, что с Миси произошло то же самое, что и с иранцем… и откровение это подкралось к ней еще в первой половине дня. Дороти солгала бы, если сказала, что считает иначе. А тем же вечером после ужина их собрал Роберт и подтвердил все потаенные опасения, предупредив, что если кому-то попадется анкета Кристофера Ричардса, ее надо будет срочно отнести ему и не входить в номер до тех пор, пока не истечет указанное в анкете время. Он попросил всех соблюдать меры предосторожности и быть на чеку, с чем и попрощался, вернувшись к своим будничным делам.

Отель официально стал небезопасным местом. Как и весь этот город, скрытый лесом, через который невозможно пройти, грозясь со временем превратиться в город-призрак. Люди оказались заперты. Хотя перемена места ничего бы не изменила, потому что кто-то объявил на них охоту. Кай не мог их защитить, ведь на его пути появился кое-кто другой равный по силе.

Чарли нашла глазами белую как мел Дейзи. Она не подошла к ним, стоящим у дальней стены в лобби, а почему-то села с Сибилл, которая сегодня соорудила настоящую пизанскую башню из волос. Начались дожди. Сначала Дейзи сидела неподвижно, словно ледяная статуя с тоненькой линией вместо губ, а потом начала гладить Сибилл по спине, потому как та безмолвно рыдала, и снова хотела пойти домой, а может, и куда подальше.

– Не обращай внимания. – сказала Дороти блеклым голосом, проследив за взглядом Чарли. – Дейзи всегда надо было кого-то опекать… Миси. – она сделала паузу. – Со мной или с тобой у нее этого не выйдет, даже несмотря на то, что ты совсем молоденькая. Вот она и прибрала Сибилл. Будет творить из нее человека. Ну что ж… перо ей в старый костлявый зад.

Чарли хохотнула, а потом поняла, что совершенно не к месту, и покрылась румянцем.

– Как думаешь, Миси мертва?

– А разве есть еще варианты?

– Господи, какой ужас… – выдохнула Чарли.

Дороти фыркнула, и круто развернувшись на каблуках, покинула собрание, с которым всё и так было предельно ясно. Чарли засеменила следом, словно Пятачок за Винни-пухом.

Только не плач… пожалуйста, только не плач. Я этого просто не вынесу. – думала Чарли, следуя за Дороти. Она никогда не могла смотреть, как плачут старые люди. Это неправильно. Так не должно быть. Только дети имеют право плакать. Дети и еще женщины иногда, если смотрят какой-нибудь слезливый фильм. Но только не мужчины, и только не старые люди. Это же убивает. Разрывает душу в клочья. Только не такие крепкие, как Дороти…. Этого невозможно вынести.

А Миси плакала? – вдруг подумала Чарли. – Иранец плакал…. Она сама видела его окровавленные слезы тогда на огромном экране в кинотеатре. Чарли на секунду подпустила к себе это воспоминание и содрогнулась. Тот подвал, блекло освещенный единственной пыльной лампой… руки, волокущие ничего не понимающего иранца в угол. То, как он взвыл, потому что ему сделали больно… очень бо-ольно! Чарли представила, как он молил о пощаде и плакал… кричал, чтобы его не убивали, потому что никто не хочет умирать ни в пятнадцать, ни в семьдесят. Эти воспоминания заставили веки Чарли покраснеть. Она пропустила через себя всё это, как будто находилась на месте преступления от начала и до конца. Внезапно она поняла, что не хочет знать, что случилось с Миси. И ни за что бы ни согласилась сейчас идти к Каю, предложи ей это Дороти. Она испугалась бы, что тот вновь отведет ее в кинотеатр и покажет… покажет ей все, как было.

– Меры предосторожности… – фыркнула Дороти с неприязнью, когда они шли по своему коридору.

– А что такое? – не поняла Чарли, радуясь любому поводу отвлечься от собственных мыслей.

– Да нет, не слушай меня… – она остановилась у своего номера и, вставив ключ в скважину, повернула. – Я на балкон.

Чарли тоже вошла в свой номер и, бросив сумку на кровать, последовала примеру Дороти. Та уже стояла, глубоко затягиваясь Винстон. Ее хрустальная пепельница была полна окурков.

– А где трубка?

– Надоела… – бросила Дороти. – Часто не покуришь, а здесь… что-то стало хотеться всё чаще и чаще.

– Точно. – согласно кивнула Чарли, вытаскивая предложенную сигарету из пачки. – Так что там про меры предосторожности?

Дороти нервно замотала головой.

– Какие к черту меры! – выплюнула она. – Мы в ловушке. Тем более ты говорила, что иранца пытал не один человек…. Их было много. Не мы теперь выбираем, а нас. Нам нужно оружие в обязательном порядке! Нормальное человеческое оружие, а не мотыги с кирками, с которыми мы похожи на кучку фермеров, восставших против вооруженных до зубов солдат. Нож Миси не спас ее. Нет. – она докурила сигарету, нервно затушила окурок в пепельнице и тут же достала другую.

– Каю лучше знать. – заметила Чарли. – Если он посчитал, что этого будет достаточно, значит, так оно и есть. Нам остается только верить ему. Может, стоит ходить по двое?

– И будет вдвое больше трупов. – отрезала Дороти. – Ладно… кому нужны эти бесполезные разговоры. Я бы выпила чего-нибудь. Ты как?

– Только «за». – устало, но всецело согласилась Чарли.

И они пошли в бар, который изредка посещали по вторникам. Только вчера они сидели там в полном составе… смеялись, пили, болтали на разные темы – ни забот, ни хлопот. Теперь, похоже, каждый день обещал стать вторником, потому что их размеренному укладу жизни пришел конец. Никаких больше покеров и прогулок по лесу. Теперь всё точно закончилось.

Они пили бурбон до двух ночи, но никто не напился. Просто сидели в полной тишине и пялились в телек. В новостях сказали, что в Сан-Франциско произошла массовая катастрофа. Столкнулись девять автомобилей плюс автобус и грузовик. Погибли одиннадцать человек, и еще пятнадцать в тяжелейшем состоянии. Водитель грузовика уснул и выехал на встречку…. А на южное побережье несся самый страшный за последнюю пятилетку ураган.

На следующий день Дороти и Чарли сидели за тем же столиком и снова пили. В новостях сообщили, что в Китае произошло сильнейшее землетрясение. Погибло очень много людей. Тысячи остались без крова.

В пятницу они остались в отеле. Пили вино в ресторане и мрачно смотрели, как Дейзи нашептывает что-то Сибилл за столиком напротив, а Элис снова отчитывает Черити. Та, видимо, в душе мазохистка, раз терпит всё это. Хотя, где-то через час ее, видимо, это настолько достало, что она пересела к Иви, которая добродушно сказала:

– Ну, конечно! Садись, дорогая, конечно!

Народу было не очень много, но сохранялось ощущение толпы, как иногда У Нэда. Наверное, это люди с другой стороны. – думала Чарли, хотя понимала, что в отельном ресторане их быть не может. – Наверное, я наступаю им на ноги и толкаю, а им тоже кажется, что вокруг куча людей. Людей, которых они не видят.

– Пенни опять одела платье, которое на три размера меньше. – лениво заметила Чарли.

Дороти фыркнула, а потом сказала.

– Пошли отсюда.

– Пошли.

Они снова оказались за столиком у окна, за которым сидели вчера и позавчера. Заказали бурбон и снова уставились в телек. Где-то в Вене накрыли притон, где снимали и торговали детской порнографией. Чарли и Дороти чокнулись, но следующая новость тут же испортила настроение. Во время митинга бастующих водителей в Париже, неизвестный открыл огонь по толпе, а потом застрелился сам. И снова они ушли только около двух трезвые и задумчиво молчаливые.

В субботу исчезла Дейзи, и все знали, что это значит…. Отель опустился в тишину. Отменили воскресный вечер танцев. Сибилл бродила по коридорам словно приведение. По ее привычному выражению лица лунатика, вряд ли, можно было сказать, понимает ли она, что произошло… и что при этом чувствует.

Вечером Чарли и Дороти снова заняли свой столик, но не разговаривали и лишь краем глаза смотрели в телевизор. Упал пассажирский самолет в Аризоне. Чарли смотрела в окно на тихую чарующую ночь, на утопающие во мгле дома, на первые капли дождя, стекающие по стеклу, и плакала. Не так, чтобы навзрыд, но слезы сами по себе катились из глаз… а Дороти держала ее за руку.

Она вспоминала, какие у Дейзи были длинные ресницы, и как она прищуривалась, хмелея. Как в глазах танцевали бесы, и как она пела свою любимую песню…. Это была какая-то старая народная английская песня про девушку и парня, которых разлучили родители, и теперь им не сойти-и-ись… ой, не сойти-и-и-ись. Чарли хорошо помнила тот вечер, когда они сидели вдвоем и ждали, пока Дороти закончит работу, а Миси сходит в туалет. Они пили пиво, и к тому времени уже хорошенько набрались, и вот Дейзи сощурилась вот так и запела. Наверное, этот взгляд свел с ума не одного мужчину в свое время, когда она была молода. А эти ее руки… ладони – то, как она ими жестикулировала, словно веслами – так забавно, но и грациозно в то же время. Словно Дейзи никак не могла чего-то понять, что весьма подчеркивалось выражением лица, на котором всегда был отпечаток вопроса. Мило. А теперь остались только воспоминания. Вот так вот.

В воскресенье они снова пришли сюда. Официантка по имени Марси, похожая на бабулю с пачки домашнего печенья, не спрашивая, принесла то, что они упорно заказывали всю прошедшую неделю.

– Мы больше сюда не придем. – покачала головой Дороти.

– Спиться боишься?

– Боюсь, что ты сопьешься. А мне-то чего? – усмехнулась та. – А тебе уезжать скоро. Ты хоть помнишь об этом? Всего ведь дней десять осталось, если не ошибаюсь.

– Девять. – невнятно ответила Чарли. – Хотя очень скоро будет восемь… – она сощурено сверилась с часами Дороти. – Через три часа.

– Хочешь уехать?

– Возможно. – Чарли почти легла на стол. – Но ты знаешь, был момент, когда я вообще не хотела уезжать. Приросла к вам. Мне казалось, что здесь так спокойно, и я впервые почувствовала себя в кругу друзей – пусть даже и всё это на время, но если очень хочется, почему бы и не пожить в иллюзиях? Почему бы не расслабиться? А сейчас, не буду врать, я хочу, чтобы это закончилось. Хочу убраться отсюда и вернуться в свою прежнюю жизнь. Я насмотрелась достаточно и готова сбежать. Как трус….

– Ты не трус, Чарли, ты просто устала.

– Да, наверное…. А вообще, как ни странно, но с возвращениями всегда одна и та же история. – Чарли замолчала, потому что Марси принесла бурбон.

– Что за история? – спросила Дороти, сделав глоток.

– Как бы ни было замечательно твое путешествие, под конец обязательно что-то идет не так. Всё складывается таким образом, что ты начинаешь хотеть вернуться домой.

– Но это, наверное, правильно?

– Хм, возможно. Но я всё равно это ненавижу.

– Не ты одна, девочка… не ты одна. Но в отличие от тебя, мы не можем отсюда убраться.

– Но сидеть и ждать, словно крысы в лаборатории, самоубийство!

– А мы и есть крысы в лаборатории. – повысила та голос. – И сколько я не думаю об этом, мне в голову ничего другого не приходит. Может, у тебя есть идеи? Поделись, будь любезна.

– Я бы сбежала.

– Я знаю. – кивнула Дороти. – Ты бы – да, потому что так и не поняла, почему здесь находишься. А я знаю, зачем я здесь, как и каждый из нас. Поэтому никто никуда не сбежит. Мы просто делаем свое дело.

– Но здесь небезопасно. Люди умирают!

– Марси! – Дороти вскинула руку, пока официантка не увидела ее. – Попридержи-ка этот столик, дорогая, возможно, мы еще вернемся.

– Конечно, Дороти. – кивнула та. – Вряд ли, в такое время сюда будут ломиться посетители.

Кивнув, она снова посмотрела на Чарли.

– Допивай-ка свою порцию, я хочу тебе кое-что показать.

Та сделала большой глоток, обжигающий пищевод и желудок, и отставила стакан.

– Я готова.

Они вышли из кафе, и Дороти взяла курс в сторону отеля.

– Куда мы? – спросила Чарли, сгорая от любопытства.

– Увидишь…. Там ты еще не была.

Они молча дошли до отеля, обогнули его, спустились с небольшого холма, где Сибилл обычно собирала цветы, и направились в лес. Уличные фонари остались за спиной, и если бы не полная луна, пробивающаяся сквозь деревья, Чарли и Дороти оказались бы в непроглядной мгле.

Идти долго не пришлось. Уже на месте Чарли подумала с мрачным сарказмом, что именно этого ей и не хватало для полного «счастья». Словно сошедшее с готических картин, под мертвенным светом луны раскинулось довольно большое кладбище. Довольно большое для такого городка. Простенькое, без изысков – обычные деревянные кресты с именами и датами на маленьких табличках.

– Ты сказала, люди умирают… – напомнила Дороти. – Да, умирают и довольно часто, как ты видишь. Мы – контингент, в этом плане, ненадежный. И здесь мы не для того, чтобы сбегать. Мы уже однажды приняли решение остаться. Нас никто сюда не тянул. Мы знали, что, если согласимся, пути назад не будет. Одни умирают, но на их смену приходят другие.

– А почему ты вообще согласилась? – задала Чарли давным-давно наболевший вопрос. – У тебя же есть семья.

– Да, есть, и был муж. – выдавила та. – И я всех их любила до безумия, и продолжаю любить. Внучка….

– Значит, ненависти оказалось больше, чем любви?

– Ненависти всегда больше. – пробормотала Дороти. – Ненависть тоже любовь.

– Тогда почему?

– Потому что когда-то у меня был еще и внук! – повысила голос та. – Пит. Его назвали Пит в честь деда…. Ему только исполнилось семь, когда это случилось, а мне – пятьдесят пять. Мы гуляли с ним в зоопарке. Я с мужем и он. И лишь на секунду потеряли его из виду…. Пит завис у вольера с обезьянами и ни в какую не хотел отходить. Муж пошел купить мороженое, и в какой-то момент я отвернулась, чтобы посмотреть – скоро ли тот вернется, а когда посмотрела обратно, мальчика уже нигде не было…. Его нашли через четыре дня неподалеку от зоопарка. – Дороти сделала паузу, не зная то ли добавлять последнее предложение, то ли нет. В итоге, она не смогла, замотав головой.

– Боже! – Чарли закрыла рот рукой, без труда поняв, что мальчика не только убили, но и зверски изувечили, и со скорбью посмотрела на профиль Дороти в зловещем лунном блеске.

– После этого случая… – продолжала та. – Рейчел, моя дочь, не решалась забеременеть довольно долгое время – семь с половиной лет. А потом появилась Линда, но Рейчел никогда не отпускала ее с нами одну. Я думаю, она винит меня и Питера в том, что произошло. Я бы, наверное, винила….

– Я помню, ты говорила, что Линде пять… но ведь ты сама здесь уже столько же? – аккуратно спросила Чарли.

– Ей было пять, когда я уехала. А сейчас она уже совсем взрослая. – по окаменелому в лунном белом отсвете лицу Дороти было сложно понять, что она чувствует. Об этом можно лишь догадываться.

– А потом ко мне в дом пришел человек, которого я не знала, но возникло ощущение, что со мной говорит не он, а кто-то внутри него. Совсем как твой водитель, о котором ты рассказывала. И он сказал, что убийцу моего внука зовут Геральд Керст, и что знает, как его уничтожить. Он сказал, будто я могу это сделать собственноручно, а также стереть с лица земли еще много-много тех, кто вот так вот обходится с детьми. Он сказал, что и мой муж может делать то же самое. Поначалу я, конечно, не поверила, как и Питер, но потом мы как-то смотрели викторину, которая шла каждое воскресенье, и я всё думала об этом человеке. Думала о том, что он мне сказал. Думала сходить в полицию и назвать это имя, но вдруг ведущий викторины прям с экрана начал мне говорить, что это ничего не изменит и надо мной лишь посмеются. Он сказал, что если я и впрямь хочу отомстить, должна сесть с Питером в черный Кадиллак, который припаркован у дома, и сделать то, что уже давно пора сделать.

Сначала, я думала, что у меня инсульт или что-то вроде того, а потом увидела глаза Питера – он был в шоке – и поняла, что он слышал то же, что и я. И тогда я спросила у него: «Пит, дорогой, что ты об этом думаешь?», а он ответил, что никогда нельзя опускаться до убийцы, и как бы с тобой не обошлись, месть – худший выход. А я сказала: «А что, если это не месть? Что, если это возможность не допустить такого ужаса с другими детьми?», но он лишь пожал плечами. А я пошла, собрала кое-какие вещи, взяла трость, которая принадлежала еще моей матери, на тот случай, если вдруг водитель ко мне полезет, и ушла. А уже в машине я поняла, что больше уже никогда не вернусь в свой дом. Думаю, и Питер это понял.

Дороти тяжело вздохнула.

– Человек, который сидел за рулем всё мне объяснил, но эта правда не ужаснула меня и не покоробила, как например тебя, когда ты увидела суть моей работы. И знаешь почему? Потому что к тому моменту у меня в руках был уже мой первый конверт, в котором лежала анкета на Геральда Керста, и на ней стояло число следующего дня и время 18:30, как сейчас помню. А еще там лежала пачка фотографий. Толстая довольно. И среди прочих снимков был и мой Пит… маленький изуродованный мертвый мальчик. – Дороти шумно выдохнула, почти выкрикнула свой выдох. – Вот поэтому, Чарли, я и согласилась. Чтобы такого больше не происходило. Чтобы моя Линда была в безопасности. Я ее охраняю отсюда. Мы все здесь для этого. У каждого есть своя история. Страшная, горькая, разрывающая душу история. Все мы здесь делаем то, что хотим делать больше всего на свете. Какую бы анкету я не брала, я всегда вижу Геральда Керста. Я всегда его убиваю. И вижу только его спину перед собой…. Поэтому я никуда отсюда не убегу. Не прекращу делать то, что делаю, ведь Керстов всё еще слишком много. И даже если мне суждено скоро умереть… неважно. Мне не страшно. Как и остальным. Потому что все мы здесь неслучайно.

– Я поняла. – слабо отозвалась Чарли. – А теперь пойдем обратно и пропустим еще по стаканчику?

– О да, девочка, хорошая мысль. – согласилась Дороти. – Только знаешь что? Подожди секунду, я хотела кое-кого найти.

– Кого?

– Иранца. Здесь должна быть свежая могила…. У нас не принято ходить на похороны, знаешь ли. Мол, трагедий и так хватает. Но теперь я думаю, что это неправильно…. Хочу знать, как его звали.

Чарли, молча, кивнула и они, разделившись, обошли кладбище.

– Кажется, я нашла! – отозвалась Шарлин через какое-то время.

Она не очень хорошо разбирался в том, что такое свежая могила, и это в любом случае была не та вещь, в которой она бы мечтала разбираться. Но… земля здесь казалась темнее.

– Она самая. – кивнула Дороти. – А теперь будь любезна прочти табличку. Я все равно ни черта не вижу.

Чарли присела на корточки и сощурилась.

НАВИД КУЛИФ.

1907–1978

– Ну что ж, Навид, приятно познакомиться. – хмыкнула Дороти.

Они простояли молча с минуту, а потом вернулись в кафе и заказали еще по стаканчику, чтобы почтить память Навида, да и всех, кого потеряли. В новостях сообщили, что пятнадцать бывших работников Крайслер Корпорейшн, которые были сокращены, совершили массовое самоубийство, прыгнув с крыши здания, в котором когда-то работали.

Интересно, – подумала Чарли. – А это тоже их работа? Других?

Так или иначе, но весь мир делиться на одних и других. Если не мы, значит, они. Если не они, значит, мы. Но достаточно ли этого? Почти все люди максималисты, когда доходит до дележки на добро и зло. Так легче жить, наверное. Но Кай правильно сказал – всё имеет минимум две стороны. Нет ничего однозначного.

Чарли задумалась, а по плечу ли ей такая работа? Например, попадется какая-нибудь Кейси Парсон, и что? Без разговоров прирезать ее ночью или толкнуть под поезд? Ведь в условиях сложившейся ситуации, тот другой может обмануть их всех, заставив убивать миротворцев в социальном их значении, беззащитных клерков с хорошим чувством юмора, защитников животных, да и вообще людей, которые дарят свет. Интересно, как поступит Кай в этом случае? Что он тогда предпримет? Что он вообще сейчас чувствует? Его улей беспардонно разворошили, кинув туда горящую палку. Самое время начинать кусаться. Жаль только, что тогда все пчелы умрут….

Всё-таки странно устроена планета. Чарли когда-то видела документальный фильм про пчел, и тот несказанно ее удивил. Есть такие пчелы-охранницы, и вроде как жало – их основное орудие, что ли…. Но, когда они жалят, то погибают, потому что не могут извлечь его из кожи врага и вырывают вместе с частью внутренностей. Но нервный узел, управляющий действием жала и ядовитыми железами, продолжает испускать яд в ранку, продолжая разить врага. В чем смысл? Чарли никак не могла понять. Выходит, что природа дала им оружие не для того, чтобы им пользоваться, ведь оно ведет к разрушению?

Мы все живем с великим искушением внутри. С оружием, которое поразит не только врага, но и нас самих. Пчелы, люди – какая разница? Может, поэтому грехи названы смертными?.. Заложенные природой жала.

Марси переключила канал с новостного на какое-то воскресное юмористическое шоу. Ничего глупее и придумать нельзя – на сцену выходили люди и разыгрывали сценки, а жюри это оценивало. Причем в левом нижнем углу экрана постоянно показывали их непрестанно хохочущие лица – и, наверное, именно это было самым смешным, потому что шоу, по сути, никуда не годилось.

– Боже, для какой это категории? – пробормотала Чарли, глядя с ужасом на это безобразие.

– Мы делали нечто подобное, когда я училась в младшей школе. И зрители смеялись всегда только над детской непосредственностью: «Ах, смотрите, вон та девочка в милом белом колпачке изображает повара! А тот малыш, который играет клиента, в чей суп попала муха – мой сын! Не правда ли он славный?! Как это мило! Меня сейчас прям разорвет от умиления!» – зачирикала Дороти, сойдя на фальцет.

– Это было действительно мило. – смеясь, сказала Чарли, уставившись в телек.

В следующем раунде тупость зашкалила настолько, что даже они заразились ей, словно вирусом, и начали гоготать вместе с жюри. Так они просмеялись весь вечер и только около двух вернулись домой.

И Чарли опять показалось, что она смогла бы здесь остаться на неопределенно долгий срок. Она, конечно, знала, что это очередная иллюзия, которая совсем скоро пройдет, но просто не ожидала, что так скоро…. Не ожидала, что больше ей смеяться не придется.

* * *

Эйбл сидел на веранде своего большого дома в лучах рассветного солнца, опустив глаза, и улыбался. Скромняга…. Скромняга и добряк. Вот какое впечатление он производил, но это пока… пока он прятал самую суть – то, что жило в глубине. Нечто черное и опасное. Такое липкое и похожее на смолу, а еще ядовитое. Он сидел на скамейке, как послушный ученик, сложив руки на колени.

– Еще одно дело, Крис малыш…. Я буду называть тебя так. Это так мило. Это наводит мосты между людьми, ты так не считаешь? Сближает. Последнее дело расходится, так сказать, с твоими приоритетами, но я не думаю, что ты не получишь от него удовольствие. Не такое, конечно, как с твоей недавней подружкой, но, тем не менее… тем не менее, Крис малыш, тебе понравится. Я обещаю.

– Мы славно потрудились, Эйбл, за последнюю неделю. Мы молодцы.

– Премного благодарен, Эйбл, за столь высокую оценку. Но это еще не конец, Эйбл.

– О да, это еще далеко не конец.

* * *

За столиком № 15 стало совсем пусто. Разговоры не шли. Этим утром Дороти пила только кофе, как и Чарли. Был понедельник тринадцатого августа, и это не прибавляло оптимизма. Чарли не отличалась суеверием, однако чувствовала себя не в своей тарелке. Ее терзала необъяснимая дрожь внутри. Другие жители отеля старались обходить их столик, как будто он мог быть заразным. Даже Черри. Даже Иви. А иногда Чарли казалось, что все вокруг косятся на нее как-то странно, как будто это она виновата в пропаже людей. Как будто занесла смертельный вирус в их маленький уютный мир. Кто знает, может, так оно и было? Ведь до Чарли здесь такого не наблюдалось. Когда она выходила из ресторана, то физически ощущала, как все на нее смотрят… на ее спину. И шепотки повсюду. Словно почувствовав это, Дороти пропустила Чарли вперед и таким образом закрыла собой. С горем пополам они добрались до своих номеров.

– Какие планы? – спросила Дороти, вставляя ключ в скважину.

– Никаких. – Чарли подошла к ней, сцепив на груди руки. Она чувствовала себя подавленной. – Может, к Нэду? Или сразу в наше место?

– Э-э, нет, девочка… – хохотнула та. – Ты увлекаешься.

– Да я шучу. – отмахнулась Чарли. – Ну так что?

Дороти к тому времени уже открыла дверь.

– Давай встретимся минут через десять и решим?

– Ладно. – кивнула Чарли, провожая ее взглядом.

Она тоже пошла в свой номер и переоделась, потому что чувствовала холод. Слишком много холода в это утро. Как она и предполагала, всё заканчивалось не лучшим образом, а так, чтобы Чарли по-настоящему захотела вернуться домой. А ведь она так и не поняла, для чего прожила здесь всё это время, и уж блокнот с голубой плетистой розой на обложке точно не пригодился. Зачем он вообще нужен? Жизнь намного интересней, чем чужие чудеса…. Ничто и никогда не заменит живого общения. Люди – вот что самое интересное в жизни, и чем их больше, тем лучше. Нельзя сторониться людей, и Шарлин поняла, что больше никогда не станет этого делать. Поняла, что лишала себя очень многого, пока сидела затворницей дома.

Покинув номер ровно через десять минут, и вежливо прождав еще пять, Чарли всё-таки постучалась в дверь, но голос, которого она не узнала, ответил не сразу.

– Я, наверное, не пойду….

– Что случилось? – напряглась та.

– Тебе лучше уйти. – отозвалась Дороти.

– Ну уж нет! Больше я никуда не уйду! – она дернула дверь. – Открой!

– Нет! Уходи, Чарли.

– Ну хорошо….

Чарли вернулась в номер, снося всё на своем пути, чувствуя себя напуганной и злой. Она вышла на балкон, и ни минуты не сомневаясь, полезла через стенку, разделявшую балконы. Дверь оказалась открыта. Рывком отдернув занавеску, Чарли победоносно ворвалась в номер, но Дороти даже не повернула головы. Она сидела на кровати, сжимая в руке какую-то фотографию, а рядом лежал большой белый конверт.

– Тебе не стоило приходить, Чарли.

– Ну, это я уж сама как-нибудь решу, ладно?

Дороти ничего не ответила на это.

– Что это? – спросила Чарли, садясь рядом, и взяла конверт в руки.

– Не надо… – Дороти покачала головой.

Но Чарли уже вынимала досье… досье со знакомой фотографией. Кристофер Ричардс. 10:30.

– Пойдем отсюда! – воскликнула Чарли, глянув на часы. – Осталось пятнадцать минут, надо убираться отсюда! Чего ты сидишь?

– Посмотри фотографии… – еле слышно ответила та. – Там все наши друзья.

– Дороти, ты играешь с огнем! – Чарли порывисто вытащила пачку фотографий, перетянутых резинкой, и замерла, а в горле вырос огромный ком.

На первом снимке была Дейзи. Их Дейзи, которая смешно жестикулировала и пела песню, прищурив хмельные глаза. А теперь она лежала на мостовой, как сломанная кукла, в луже густой липкой крови. Ее мертвые глаза слепо уставились в кадр. В них больше не нашлось вопросов, только пустота. Дороти когда-то упоминала, что Дейзи, как и она сама, толкает… теперь ее столкнули саму – откуда-то сверху, может, с балкона, может, с крыши.

Многие жители этого города толкали, что было довольно удобно и чисто. А вообще, здесь мало, кто обсуждал то, что связано с работой. Ни супруги, ни друзья. Частное дело…. Темная половина личности, о которой не вспоминают, чтобы не прослыть сумасшедшим. Но в их маленькой компании иногда всё же заводились подобные разговоры, как появилась Чарли, целью которых было поведать о забавных оплошностях, осмелившись на черный юмор. Они так веселились вместе…. А теперь хотелось кричать от бессилия и топать ногами. Хочу, чтобы всё было по-прежнему! Хочу, чтобы всё было по-прежнему! Господи, пусть она оживет!!!

Воспоминания окатили Чарли ледяной волной, поселив в сердце такую скорбь, что уже никогда не пройдет. Ведь пока нет доказательств гибели, надежда не покидает. Она сорвала резинку и убрала фотографию Дейзи под низ. На следующем снимке была не менее жуткая картина. Миси.

А у тебя есть любимый?

Она лежала в какой-то темной комнате на кровати лицом вниз. Слава Богу…. Ее рыжие с проседью кудри рассыпались по одеялу. В свете вспышки прослеживалась каждая плешь, каждый седой волос. Ее спина вся промокла от крови. Чарли не видела ее, но знала, что это кровь. Словно желая поберечь их с Дороти нервы, Миси одела черное платье. То самое, которое носила практически бессменно после смерти Навида. На спине оно было всё изрезано, а в прорезях сигналили красные участки. Промеж лопаток торчал нож, словно финальный аккорд. Платье оказалось задрано, едва закрывая белые ягодицы. Чарли не хотела об этом думать.

А у тебя есть любимый?

Она перевернула фото… перевернула Миси и увидела иранца на следующем снимке по имени Навид Кулиф, и он был еще жив…. Он сжался комочком в углу какого-то подвала и вытянул вперед руки. Весь израненный и сильно избитый, с заплывшими глазами, но открытыми и глядящими в кадр. Они умоляли прекратить всё это… всю эту боль, пожалуйста! Другие фотографии Чарли смотреть не стала – хватит и этого. Она запихнула их в конверт и посмотрела на часы Дороти – осталось пять минут.

– Послушай… – начала она, не зная, как продолжить. Не зная, зачем вообще начала что-то говорить. Чтобы увести ее отсюда? Теперь Чарли не знала, хочет ли этого сама. После всех этих снимков… не знала.

– Посмотри на это. – пробормотала Дороти и протянула фотографию, которую всё время держала в руке. Еще одна. Но, видимо, самая важная.

Чарли нехотя взяла ее. На ней не было крови, но почему-то она вызвала куда больший ужас. Мужчина лет восьмидесяти лежал на полу в свете приоткрытого холодильника, подогнув колени. Как будто перед ним открылась дверь в другой мир, и этот человек заглянул туда, но не выдержал того, что увидел. Его глаза были открыты, и в них застыло удивление, граничащее с шоком. Не оставалось никаких сомнений, что он умер скоропостижно.

Если бы не это выражение глаз, он производил впечатление очень добродушного человека, любившего посмеяться и хорошенько поесть. И весь кошмар этого снимка заключался именно в этом. Всё замерло…. Он просто собирался открыть холодильник и взять оттуда что-нибудь – может, кусочек ростбифа или салат с пастой, а может, банку пива. Он не планировал ничье убийство, ему не втыкали нож в спину и не толкали с крыши… его часы просто остановились. Он умер. Но умер не во время, и в этом крылось не меньше жути. Это пугало куда сильнее.

– Это ведь твой муж? – спросила Чарли.

– Да, это Пит. – кивнула Дороти, поднимаясь, словно высохшая на солнцепеке ветка.

Она взяла свою трость и тяжело оперлась на нее. Да, теперь Дороти можно было смело дать ее годы, а, может, и старше. Намного старше….

– И тебя не переубедить?

Та зажмурилась крепко-крепко, видимо, справляясь со слезами, и покачала головой.

– Ладно, я всё понимаю. – Чарли и впрямь понимала, что ничего не сможет помешать ей… потому что сделала бы то же самое. – Но одну я тебя не отпущу.

Дороти и не возражала – сил просто не осталось. Они вдруг куда-то все подевались.

Чарли подошла и обняла ее за плечи. Половина. Комната номера триста девять поплыла перед глазами. Балкон растаял на фоне шумной дороги. Стены поедал словно чей-то огромный рот, открывая людей, стоящих плотничком по обе стороны. Исчезли кровать и шкаф, и дверь. Это был перекресток, и Чарли даже показалось, что она его уже где-то видела. Он смахивал на тот, что ей показал Кай в кинотеатре, впрочем, все перекрёстки похожи, да и сравнение это слишком пугало и казалась дурным знаком. А Чарли не любила дурных знаков.

Она и Дороти стояли во втором ряду прямо перед коротко стриженным мускулистым парнем в белой футболке. Перед Ричардсом. Машины проносились мимо на огромной скорости. Красный зажегся не так давно. Чарли видела, как напряглась рука Дороти, сжимающая трость… как скрипнули ее зубы от ненависти к этому человеку, из-за которого умер Пит, с коим она прожила сорок пять лет своей долгой жизни. Она была полностью готова и собрана – здесь не надо ждать поезда. Здесь любая машина могла сослужить ей добрую службу: и та зеленая Мазда, и красный Бьюик, и серебристый Крайслер…. Выбирай, ты, чертов ублюдок!

А дальше всё произошло слишком быстро, что Чарли даже не успела осознать…. Дороти занесла палку для удара, и в этот самый момент Ричардс отскочил в сторону, схватив ее за руку, и… просто поменялся с ней местами, повернувшись к Чарли лицом – совершенно безумным от радости лицом. Раздался тяжелый глухой удар, и Дороти отбросило на несколько ярдов вперед. В первую секунду люди в толпе не среагировали, будучи глубоко шокированными, а потом закричали и заохали. Дороти… хотя теперь уже тело Дороти плюхнулось на мостовую, как манекен из торгового центра «У Нэда» и больше не шелохнулось. Загорелся зеленый, но никто не двинулся с места.

У Чарли раскрылся рот, и легкие набрали воздуха, готовые издать совершенно оглушительный крик. Но его не было, только страшная яркая искаженная маска, как у японского актера на помосте для мертвецов.

А Ричардс улыбался, его глаза горели огнем. Он наступал, а Чарли пятилась. Потом она увидела еще одного… рядом. Он стоял плечом к плечу с Ричардсом – невысокий худенький человек с блаженной улыбкой и опущенными вниз глазами. Знакомый. Очень знакомый человек. Он смотрел себе под ноги, но вдруг поднял глаза, и Чарли едва не споткнулась, потому что ноги стали ватными и непослушными. Чарли, чей рот так и застыл в немом крике. Этот взгляд ломал волю и вырывал душу, само существование которой рядом с этим человеком казалось невозможным. Фантастические перемены происходили с ним, стоило лишь поднять глаза. Из безобидного скромняги он превращался в опасного безумца.

Человек протянул к ней руку и кивнул. Он приглашал ее. Чарли в ужасе рванула назад, натыкаясь на людей, и дорога растаяла. Медленно, но все же довольно неминуемо она оказалась в безопасности комнаты триста девять – самой страшной комнаты в мире.

Чарли повалилась на кровать Дороти, на подушку Дороти своим застывшим открытым ртом и закричала…. Наволочка намокла и продралась от зубов, а Чарли всё визжала и визжала. У нее была настоящая истерика, которую уже ничто не могло остановить. Никакой надежды. Всё, что когда-либо говорила Дороти, вертелось сейчас в голове и причиняло неимоверную боль. Она ведь совсем недавно сказала, что если ей суждено скоро умереть – плевать. Ей не страшно. Кажется так…. Да, верно, Дороти ничего не боялась.

А ведь Кай предупреждал, не заводить друзей…. Чертов сукин сын! Он знал, как всё закончится! Знал!

А еще перед глазами стоял тот человек. Его хищный взгляд. Как будто везде потушили свет, и остались только они вдвоем. Он протянул ей руку. Он предложил войти. Интересно, куда? В ад? Если только в ад…. От его рук и глаз хотелось бежать, но, вряд ли, есть место, куда он не сможет добраться. Убийца! Чертов убийца! И самое ужасное, его лицо было ей знакомо. Да, она где-то его видела… весь вопрос – где? Чарли не сомневалась, что именно он и есть другой. Абсолютное зло. Противник Кая. Обладающий такой же силой и властью.

Они оба улыбались. Он и Ричардс. Им было смешно, а Чарли – так страшно, потому что перед ней находилась самая настоящая тьма. А вот Дороти не боялась. Чарли понимала, что ее подруга знала, на что шла, и чем всё может закончиться. Надеялась ли она убить Ричардса? Вряд ли. Она просто не могла поступить иначе. И пусть ее самая последняя надежда оправдается. Пусть на том берегу её встретят любимые и друзья. Дороти заслужила это.

Может, она обдумала всё в баре, когда они молча сидели, уставившись в телек. Она ведь понимала, что очередь дойдет и до нее, и исчезновение Дейзи только доказало это. И Дороти уж точно додумалась, что неспроста выбор пал на их маленькую компанию, и всё это связано с Чарли…. Она знала, что следующая. Знала, что не вернется живой. Может, просто надеялась забрать с собой кого-то еще? Но не вышло.

Чарли оторвала голову от подушки, на которой осталось мокрое пятно с рваными следами от зубов. Она сползла с кровати, еле сохраняя равновесие, сильно кружилась голова. Словно зомби, она прошла в ванную комнату, включила холодную воду, и, сложив обе руки ковшиком, подставила под струю. Потом окунула лицо, набрала воды еще раз, снова окунула, и еще раз, и еще…. Словно робот она повторяла эту процедуру снова и снова, будто в ней заключался какой-то магический заговор… ритуал. Через какое-то время Чарли прекратила это делать, как если бы кто-то невидимый дал ей сигнал. Она разогнулась и посмотрела на себя в зеркало. Вода струилась по осунувшемуся лицу. В зеленоватых опухших глазах не горело огня. Они потухли и утратили весь свой шарм. Губы дрожали – такие белые, как у мертвеца. Лицо Пьеро… лицо обиженного всеми мальчишки смотрело на нее сейчас. Но вдруг оно начало меняться. Подбородок медленно опустился, но глаза остались прикованными к собственному отражению. Вперились, словно высасывали из него кровь. Лицо приобрело хищное выражение. Опасное….

– Ты не имел права так со мной поступать. – отчеканила она. – Ты не имел права так со мной поступать. – каждая буква была вырезана из метала, и углы ее казались идеальными.

На этом она буквально оттолкнулась от раковины и словно пьяная, огибая все выдающиеся предметы, вышла из комнаты № 309. Она не имела намерения идти к себе, потому что в голове вообще больше не осталось таких понятий, как «намерение». Больше нет. Чарли просто сбежала по лестнице и вышла из отеля, а потом зашагала по главной улице к лесу. Прямиком туда, и ее не волновало, что на ее злобное полоумное опухшее лицо все таращатся. И плевать, что она не знала, где Кай, Чарли всё равно найдет его. Потому что теперь будет так, как она решила. Никаких больше соплей. Никаких слез – их было пролито вполне достаточно. По Миси, по Дейзи… по Дороти. Дороти, которая дошла до страны Оз дорогой из желтого кирпича… и встретила своего Волшебника, и Страшилу, и Железного дровосека. Дай Бог. Песик вот только где-то потерялся, но и он найдет свою дорогу очень скоро, чтобы оказаться среди друзей.

Словно фурия, Чарли неслась по городу, и прохожие расступались перед ней, как если бы это было отрепетированной сценой в кино. А потом оборачивались, когда она пролетала мимо, обдавая их всех порывами ветра и оставляя за собой змеящийся огненный след…. Оставляя Предельную улицу, окольцевавшую весь этот городок, позади. Для Чарли больше не существовало пределов. Ведь если пределы не лежат ни в какой области, значит, пределов не существует. И для Чарли их больше не существовало. Для Чарли вообще больше ничего не существовало.