I

Океан бушевал. Волны, высокие, как горы, перекатывались через палубу. В трюмах хлюпала вода. Порыв шторма смыл за борт дюжину людей, взобравшихся на реи. Остальные матросы, обезумев от шторма и морской болезни, с криком метались по палубе. Капитан стоял у штурвала, надвинув на глаза зюйдвестку, с которой стекала вода, и орлиным взором вглядывался в горизонт. Где-то там, за бушующими горами воды, была земля. Корабль с поднятыми парусами, пренебрегая смертельной опасностью, мчался к далекой родной гавани…

И не было никого, кто мог бы наблюдать за этим трагическим рейсом. Если бы сыскался такой сторонний свидетель, он бы увидел старый, заросший осокой и тростником пруд бывшей господской усадьбы, плот, сколоченный из нескольких бревнышек, и на плоту мальчишку. У мальчишки брючины закатаны до колен, обтрепанная кепка надвинута на глаза, в руках шест, которым он отталкивается от дна.

К голым ногам мальчишки жался щенок. Вода проступала между бревен плота и лизала мокрые лапы щенка, дрожавшего всем телом. Щенок сделал несколько беспомощных шажков, но вынужден был снова прижаться к мальчишке и жалобно заскулил.

Ветер трепал камыши и гнал по воде рябь. Моросил дождь. Время от времени мальчишка прекращал отталкиваться шестом, застывал, неподвижно ссутулившись, внимательно и напряженно всматриваясь во все вокруг.

Колумб плыл к стране Колумба.

История цивилизации страны Колумба была не слишком долгой. Да и сам Колумб не родился Колумбом.

Существование этого острова и других таких же — а их было с десяток здесь, среди огромного, частично уже заболоченного и заросшего приусадебного пруда, — ни для кого не было новостью, особенно для мальчишек. Но ребят гораздо больше интересовали бурелом или сорочье гнездо далеко в лесу, а островов в приусадебном пруду они словно бы и не замечали. Так часто случается и с более значительными достопримечательностями, если не наткнешься на них буквально носом.

Остров, ставший теперь страной Колумба, привлек к себе внимание Ильмара Калликука и его звена. Произошло это совершенно случайно. Мальчишкам просто нечего было делать. В воскресенье после обеда они долго придумывали себе какое-нибудь интересное занятие, чтобы убить время, но не пришли к согласию ни по одному предложению. Лениво препираясь, брели они по берегу пруда, так, куда ноги выведут. И вышли к острову.

Остров находился почти у берега. От материка его отделяли четыре-пять метров воды. Остров почти соединял с берегом ствол старой березы, очевидно сломленной бурей, — верхняя часть ствола тонула в воде, нижняя лежала на суше.

Ильмар Калликук не без интереса разглядывал ствол, а мальчишки с безразличным видом стояли вокруг него.

— А что, если попробовать? — сказал вдруг Ильмар.

Он разулся и взошел на ствол. Мальчишки следили за ним с любопытством. Ильмар двинулся по стволу и, когда вода достигла ему до щиколоток, остановился и принялся размышлять. Ствол березы уходил все глубже под воду. Ильмар немного помедлил, но все-таки пошел вперед. Когда вода была ему уже выше колеи, до острова осталось около метра. Ильмар прыгнул и оказался на острове.

Тогда, не раздумывая дольше, все разулись и пошли по стволу на вновь открытый остров. Последним из мальчишек шел будущий Колумб.

Остров мальчишкам понравился. Прежде чем покинуть его, они натаскали к берегу жердей и хвороста, чтобы соорудить между Большой землей и островом мост.

— Завтра, ребята, завтра!.. — сказал Ильмар Калликук многозначительно.

У ребят возникли кое-какие планы относительно острова и дальнейших мальчишеских дел.

 

II

В тот же вечер будущий Колумб вернулся к острову. Он пришел один и долго стоял возле «моста», погрузившись в раздумья. Затем разделся и перешел на остров. Он вытащил из воды все, принесенное мальчишками для строительства моста, и вообще расчистил весь этот участок на берегу острова. После этого, войдя в воду и убедившись, что вброд на остров перейти нельзя, он вернулся на Большую землю. Здесь он попробовал сдвинуть ствол с места, но тот был тяжел и неподвижен.

Колумб немного подумал, поискал и нашел подходящую для рычага жердь. Долго раскачивал и поддевал он рычагом ствол, пока не добился своего. Пропитавшееся водой тяжелое березовое бревно беззвучно съехало в воду. Мальчишка оглянулся, облегченно вздохнул, ополоснул прохладной водой потное лицо и шею, оделся, оттащил подальше в сторону свои «инструменты» и в предвечерних сумерках зашагал домой.

На следующий день к месту, где лежала береза, явился Ильмар Калликук со своим звеном, и ребята не поверили собственным глазам: березовый ствол, служивший мостом между Большой землей и островом, исчез. Его словно вообще никогда и не было. Лишь глубокая вмятина, оставшаяся в земле, свидетельствовала о том, что вчерашнее открытие им не привиделось. Долго галдели ребята на берегу пруда. Среди них, сжав губы, стоял будущий Колумб. Он не произнес ни слова. В конце концов ребята махнули рукой на свои строительные планы, и все происшедшее дало лишь повод для различных, самых неправдоподобных предположений.

А будущий Колумб начал тайком строить плот. В одиночку, подальше от всех глаз. Однажды лунным вечером он столкнул только что законченный плот на воду и взял курс на остров.

От каждого толчка шестом отражение луны в воде разламывалось на тысячи осколков. Впереди по курсу лежал одинокий остров — молчаливый, высокий и черный. Словно это был уже не тот, прежний остров, да он и не должен был быть тем самым.

Луна разламывалась и снова сливалась из осколков в цельную луну. У камышей всплескивала рыба, и лунный свет дробился в дрожащей поверхности пруда тысячами серебристых искр. Они ярко сверкали, пока не гасли в черной воде. Беззвучно, как тени, трепетали над водой ширококрылые летучие мыши. Был час привидений. Но у морехода было отважное сердце и четкая цель. Он смеялся, смеялся беззвучно, не нарушая таинственного безмолвия лунной ночи, и его зубы в улыбке тускло поблескивали. Он отталкивался шестом, гнал вперед свой плот и широко раскрытыми глазами вглядывался в остров.

Он пришвартовался, прикрепив веревку за ствол ивы, победно глянул через искрящийся осколками лунного света пруд, повернулся и, по-хозяйски раздвинув руками кусты малины, исчез в зарослях.

Остров был почти круглым — сотня шагов и вдоль и поперек. На мысу высился небольшой ельник, еще на острове росли можжевельник и березы. Попадались и клены. Один край острова был окаймлен густым ольшаником, другой — кустами малины. Здесь росло даже четыре больших орешины. Вокруг разрослись черные папоротники, они поднимались выше головы мальчишки. И еще здесь была крохотная полянка с мягкой, как ковер, травой.

Он обошел остров из края в край. Лунная ночь придавала всему свою форму и цвет. Где кончалась действительность, где начиналась сказка? Или наоборот. Потому что разве не загорается каменным цветком огромная люстра папоротника? Не обернется ли вдруг огнедышащим драконом мечущаяся, как привидение, летучая мышь? И может быть, это ведьмы, а не слетевшиеся на ночевку вороны каркают в чернильной темноте ельника?

Разве он бывал здесь раньше? Разве на этом острове вообще кто-нибудь бывал? Нет, на этом острове не бывал никто! Этот остров открыл он! Этот остров заслуживает великого первооткрывателя, и потому, стоя тут под папоротниками, он назвал себя Колумбом. А остров — Землей Колумба…

 

III

Теперь Колумб снова плыл в свою страну.

Океан ревел и бушевал, но шторм не устрашил отважное капитанское сердце. Наоборот, завывание шторма доставляло ему радость и удовлетворение. Смертельная опасность подстерегала его с другой стороны — «Санта-Марию» выслеживали конкистадоры жадного короля. Никогда не узнать заранее, где притаились лазутчики конкистадоров, могущие проникнуть в тайну капитана, вторгнуться по его следам на остров и поднять над страной Колумба флаг короля.

Сейчас Колумбу предстояло преодолеть самую опасную часть рейса. Возле последнего бамбукового острова — а для глаза непосвященного это был лишь кустик камышей — мореход лег на палубу ничком и стал зорко всматриваться в горизонт. Среди бамбуковых зарослей прятаться было легко, но впереди лежала добрая миля — метров сто — чистой воды… Щенок поскуливал, хватал Колумба мокрыми лапами и пытался лизнуть в лицо.

— Не подлизывайся, матрос! — шепнул Колумб с горечью и оттолкнул щенка. Сердце Колумба грызла досада.

В сухопутных условиях Клык выказывал себя славным и понятливым щенком, однако на плот пришлось затаскивать его насильно, а в море Клык стал абсолютной размазней.

— Не скули! — велел Колумб и ударил щенка. Колумб любил отвагу и ненавидел хныканье. Сейчас он всей душой презирал щенка, Клык разочаровал его. Щенок охотно делил с Колумбом радость, но делить с ним трудности Клык отказался. Жалкий, трусливый щенок!

Колумб следил за горизонтом — в душе гнев вперемешку с жалостью к дрожащему щенку. Ах, зря он его ударил, это жалкое существо. Напрасно и глупо!

По тропке вдоль берега пруда шли двое мужчин — Сандер Алтвелья и Михкель Пылд. Ни одному из них не было дела до Колумба и его рейса. Но Колумб, покусывая губы, неподвижно застыл на плоту. Иди знай, где или когда из уст мужчин может вырваться слово о нем, если они увидят его сейчас. Колумб, наконец, собрался уже подняться, но в этот миг увидел, что по берегу пруда торопливо шагает Маннь Лийв. Маннь вот-вот должна была скрыться за деревьями, но навстречу ей вышла Лийде Лаане. Лийде опустила на землю ношу, которую держала в руках, и обе женщины долго судачили, не двигаясь с места.

— Не скули! — прошипел Колумб щенку сквозь зубы.

Лийде Лаане доводилась матерью Вестасу Лаане, а Вестас был в одном звене с Колумбом…

Но вообще-то во всем этом не было ничего нового для Колумба. Он не в первый раз плыл к своей стране. Если сравнить путешествия знаменитых мореплавателей с его плаванием, то эти пучки тростника были для нашего Колумба его мысом Доброй Надежды.

Колумб покусывал губы и ждал. Чудно, ни в одном жизнеописании героев никогда не говорится о таком подвиге, как ожидание. А ведь это, пожалуй, один из труднейших и мучительнейших подвигов в хронике великих деяний.

Наконец настал момент, когда Колумб смог снова взяться за шест. Оставляя за собою след на воде, плот вырвался из-за камышей. Вперед, капитаны! На чашу весов успеха были брошены скорость и удача!

Колумбу повезло. Ему удалось преодолеть опасную часть пути, оставшись никем не замеченным. Тяжело дыша от возбуждения, он причалил за склонившейся над водой ивой. Сюда уже не мог проникнуть чужой взгляд, чтобы разоблачить его тайну. Колумб был в стране Колумба.

— Ну, матрос! — сказал Колумб и дружески потрепал щенка по загривку. В его голосе были гордость и радость победы и расслабление. Вновь обретя твердую почву под свои ми мокрыми лапами, щенок прыгал от радости и вилял хвостом. Он понял, что шлепок, отпущенный ему по непонятной причине, позабыт хозяином, и последовавший затем столь же незаслуженный период недовольства его поведением миновал. Щенок не был скуп на выражение благодарности.

— Это страна Колумба, понимаешь? — объяснил Колумб щенку и снова потрепал его по загривку. — Только мы с тобой населяем эту страну, понимаешь? Тут у тебя начнется захватывающая жизнь, братец!

Щенок радостно завизжал, словно действительно понял, что ему говорили, и прошмыгнул под кустами. Колумб в улыбке обнажил зубы. Он смеялся, смеялся беззвучным колумбийским смехом.

 

IV

С той лунной ночи, когда Колумб впервые ступил на землю своей страны, на острове кое-что изменилось. На необитаемый остров пришла цивилизация. Первооткрыватель построил столицу своей страны. Столица состояла из дворца, который назывался Хижина Колумба, ели, носившей теперь название Капитанская башня, Парка Папоротников и Площади Первооткрывателей.

Колумб вошел во дворец. Это было просторное сооружение из досок. Дворец имел дверь, два окна и плоскую, покрытую толем крышу. Во дворце стоял стол на одной ножке, две длинные скамьи были пристроены к стенам, еще тут имелись лестница, полочка с книгами и шкатулка. В шкатулке хранился судовой журнал «Санта-Марии».

— Ну, Клык! — сказал Колумб щенку. — Приветствую тебя, мореход! На этой земле ты должен найти себе новый дом. По старинному обычаю этой страны… — Колумб держал речь, но щенок, не слушая его, обнюхал стены, обнаружил в одном углу кучку мха, улегся на нее и сосредоточенно принялся искать блох.

— Клык! — крикнул Колумб, прервав торжественную речь, и обиженно замолчал. В душе его снова поднялась слепая досада. — Чешись дальше, салага! — презрительно бросил он щенку, который в ответ виновато завилял хвостом. Хотя, по обычаям страны, Колумб должен был торжественно вручить новому поселенцу традиционные хлеб-соль, это осталось не выполненным. И свою торжественную речь он так и не закончил. Хмурый Колумб достал из шкатулки судовой журнал — толстую общую тетрадь и уселся за стол.

Долго сидел он грустя, подперев щеку рукой. Затем принялся рассеянно перелистывать исписанные страницы судового журнала, служившего одновременно и летописью страны Колумба, где пространно описывались переживания, приключения и деяния Колумба. Был здесь даже набросок карты острова — песчаные дорожки, площадь для игр, заповедники, заливы, потайная гавань… Здесь, пожалуй, был записан целый эпос новой страны. Колумб, приносящий доски с Большой земли… Строительство города, при котором не было слышно ударов топора… Вынужденная ложь кровельщику… Но сейчас его глаза безучастно скользили по страничкам, он не прочел ни единой строчки, не взглянул на карту. Он написал на чистой страничке новую дату и стал грызть карандаш.

Щенок на кучке мха зевнул и оставил блох в покое. Колумб грыз карандаш. Затем написал: «В страну Колумба прибыл Клык». Подумал, нахмурил брови, зачеркнул слова «прибыл Клык» и написал: «…доставили собаку». Бросив судовой журнал и шкатулку, он вспомнил о чем-то и горько усмехнулся.

— Вставай, пес! — скомандовал он. — Охраняй!

Ступив на стремянку, Колумб открыл сделанный в крыше люк, вылез на крышу, а оттуда взобрался на Капитанскую башню. Такое название ели оправдывала маленькая площадка, устроенная на вершине.

С Капитанской башни страна Колумба была видна как на ладони. Смотровая площадка была самым любимым местом капитана. Среди густых ветвей иногда шумел ветер, а порой гнездилась бессильная тишина. Верхушка ели покачивалась, и это качание казалось то плаванием по бурному морю, то скольжением птицей в облаках. И еще это покачивание помогало ему парить на крыльях мечты. Далеко в чужие страны и моря уносили отсюда Колумба его мечты… Но тут же, внизу, перед глазами, была его деревня. Он мог наблюдать, как на родном дворе мать достает воду из колодца, как Маннь Лийв колотит собаку (хотя яйца из-под кур таскает Самми Лийв), как Ильмар Калликук с ребятами играет в парке бывшей господской усадьбы в городки, как по полям большими ворчащими жуками ползают тракторы… Многое отсюда было видно, но его самого не видел никто…

Капитанская башня покачивалась, ветер шелестел в ветвях. Дождик прекратился, и в предвечернем небе сквозь тоненькие клочки облаков слабо светило солнце. С противоположной стороны в небе полосатой свечкой высился кусочек радуги. Колумб смотрел на радугу, на чистый, как слеза, лучезарный горизонт, но в глазах его все сливалось в неясное дрожание. Он ничего не видел, да и не хотел видеть.

Капитанская башня покачивалась, и ветер шелестел в ветвях. Но радость мечтаний сложила крылья. В Парке Папоротников вдруг словно зажглись прожекторы — сквозь ветви елей пробились лучи солнца, и капельки дождя на листьях папоротника начали причудливую игру красок. Это было так красиво, что могло исторгнуть восторженное восклицание. Но Колумб хмуро глядел на парк, плотно сжав губы.

И все же у Колумба была его страна. И Капитанская башня. И вера в то, что он самый счастливый человек на свете.

 

V

Колумб спустился с Капитанской башни. Щенок встал со своей мховой подстилки и подошел, радостно виляя хвостом. Колумб, казалось, не замечал его. Неторопливо осматривал он свои владения: Хижину Колумба, молчаливую собеседницу в долгие, проведенные им на острове часы; Парк Папоротников, под немыми люстрами которого в лунном свете душа Колумба пережила величайшую радость открытия; Площадь Первооткрывателей, посреди которой высилась, как памятник несбывшимся надеждам, костерная пирамида, напрасно ожидавшая своего часа. Не разжимая губ, Колумб обошел весь остров, и щенок, обнюхивая кусты, тащился следом за ним.

На берегу, где когда-то под любопытными взглядами мальчишек стоял босиком и размышлял Ильмар Калликук, Колумб остановился. Вмятина, оставленная стволом березы в земле по другую сторону пролива, успела уже зарасти травой. Да, все это было уже давно. Очень даже давно.

Спрятавшись за кустами, Колумб не отрываясь глядел на воду, куда однажды в сумеречный, вечерний час безвозвратно канул ствол березы. Немного погодя Колумб принялся за работу.

Были уже глубокие сумерки, когда он натаскал сюда, к самому берегу, и спрятал в кустах все годное для строительства, что нашлось на острове.

В вечернем небе алело зарево заката. Над прудом начала собираться легкая дымка тумана. В ельник страны Колумба слетались на ночлег вороны. Они уже привыкли к Колумбу и к тому, что он вечерами трудится, и поэтому каркали и ворчали лишь по привычке, не обращая внимания на мальчика и его возню.

Лицо и руки Колумба были в каплях пота. Сосредоточенно носил он хворост охапку за охапкой.

Когда встала луна, между островом и Большой землей возникла пружинящая дамба. К этой дамбе Колумб привел свою «Санта-Марию». Неподвижно, хмуро стоял он на палубе своего судна. Затем снял кепку и поднял топор…

Обрубки бревен он старательно уложил на дамбу. Получился прочный мост, и Колумб, это можно было понять по его виду, остался доволен своей работой.

Со старым, зазубренным топором на плече, держа под мышкой связку книг и судовой журнал «Санта-Марии», взошел Колумб на мост, который еще не имел названия. Перейдя на Большую землю, Колумб смотрел широко раскрытыми глазами на погруженную в молчание страну Колумба. Потом повернулся и, высоко подняв голову, зашагал через освещенный луной покос.

Изредка повизгивая, плелся по пятам за ним рыжий щенок Клык.