Колумб Земли Колумба

Вяли Хейно

Тропы через болото (приключенческая повесть)

 

 

От автора

Как известно, Эстония вошла в семью советских социалистических республик менее чем за 11 месяцев до начала Великой Отечественной войны. Поэтому острая классовая борьба продолжалась в нашей республике еще и после окончания войны. В некоторых районах Эстонии, где имеются леса, скрывались националистические банды, убивавшие активистов, грабившие и уничтожавшие народное достояние. Эти банды были ликвидированы в основном лишь в 1951 году.

Когда я был начинающим писателем и работал в редакции эстонской пионерской газеты, мою фантазию сильно взбудоражили сотрудники госбезопасности, рассказавшие мне, что где-то в Южной Эстонии все еще скрывается маленькая группа бандитов. При доброжелательной консультации тех самых сотрудников КГБ я начал писать «Тропы через болото».

Хотя у действующих лиц этой истории есть свои прототипы, ее нельзя назвать документальным произведением. И все же повесть является своеобразным документом времени, ибо в какой-то мере отражает частичку жизни послевоенной Эстонии.

Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что стало с группой бандитов, рассказ о которых послужил в свое время толчком к написанию «Троп». Всего их было пятеро. Одного убили в перестрелке. Двоих арестовали. А двое оставшихся (они были братьями) еще много лет скрывались в бункере на одном болотном острове. Лишь в 1963 году они набрались мужества и явились с повинной. И поскольку руки их не были обагрены кровью наших людей, Родина простила их.

Что же касается образов пионеров четвертого звена, то это образы собирательные. В их характерах и поведении объединены черты многих славных ребят-пионеров, которых я видел и знал лично, а имена пионеров — плод авторской фантазии.

Таллин, 1973 г.

Х. Вяли

 

Тревога

Беззвучно ползет туман. Под высокими березами в серой дымке притулились друг к другу сонные палатки.

На лагерном плацу, возле флагштока, огненные язычки костра лижут кряжистый пень. У костра сидят дежурные, глядят на огонь и изредка переговариваются вполголоса.

В колхозном пионерском лагере «Лембиту» царит ночной покой.

Подрагивая плечами, один из дежурных подносит к глазам запястье с часами на широком ремешке. Четыре часа двадцать восемь минут. В тот же миг со стороны штабных палаток раздаются короткие, нервные трели свистка.

Дежурные секунду тревожно переглядываются. Подносят свистки к губам и бросаются бежать к палаткам. Мгновение спустя в почти непрерывно раздающиеся свистки врываются звонкие мальчишеские голоса:

— Тревога! Подъем! Тревога! Лагерь, подъем!

Некоторое время в крайней палатке все тихо. Затем палатка начинает шататься.

— Урмас, ну! Вставай, ну! — командует кто-то в палатке среди сонных вздохов и ворчания. — Да поднимайся же наконец! Тревога, Урмас, тревога!

— Этого соню, Ааду, тебе придется будить из пушки, — хрипло замечает другой голос, но вдруг сердито вскрикивает: — Пеэтер, отдай сапог! Сапог сюда, парень!.. Вот сумасшедший, сует мой левый в свой правый!

— Урмас, ну!.. Вставай же, ну!.. — твердит свое первый голос.

— Урмас, клюет, уже клюет! — кричит хриплый. — Вытаскивай! Тащи удочку, вытаскивай!

Пятясь и волоча за ремни рюкзак, вылезает из палатки плечистый парень. Согнувшись, сонно плетется к месту построения отряда, опирается там плечом о ствол дерева, сует в рот кусок хлеба и жует, закрыв глаза.

Вскоре из палатки появляется следующий парнишка. Этот, фыркая, подрагивает, с деловым видом топчется возле палатки и командует:

— Ну, ребята, чего вы копаетесь! Строиться, строиться! Ну, быстро! Торопитесь!..

— «Потому что утром рано заниматься мне гимнастикой не лень…» — слышится из палатки хриплое пение. Певец — его зовут Яан — высовывает из палатки голову, смачно потягивается и принимается махать руками — это действительно похоже на зарядку.

— Ну куда ты в таком виде, Урмас! Босиком! — сердится звеньевой Ааду. Это он покрикивает на парнишку, вылезшего из палатки последним.

Ниже других ростом, толстощекий мальчишка долго рассматривает, ничего не понимая, свои босые ноги и затем с ворчанием лезет назад в палатку.

— Ну что ты скажешь! — Хриплоголосый гимнаст останавливается перед парнишкой, вылезшим из палатки первым.

Тот все еще с закрытыми глазами опирается о дерево и медленно жует хлеб. — Ну что ты скажешь! Пеэтер-Ботаник начал жевать вечером и до сих пор продолжает в том же духе!

Пеэтер только мычит, звеньевой хихикает, но тут же тычет самого остряка в спину — Яан без рюкзака.

К палатке бежит широкоплечий, мальчишеского вида молодой человек с красным галстуком, смотрит на часы и объявляет:

— Звену взять с собой походное снаряжение и провиант на один день. До построения осталось двенадцать минут!

— Так точно, товарищ председатель совета отряда! — салютует звеньевой Ааду. — Звено, внимание…

Точно через двенадцать минут перед последней палаткой выстраиваются четыре мальчика и одна девочка. Звеньевой командует: «Смирно!» — и делает несколько шагов вперед.

— Внимание! — объявляет принявший рапорт председатель совета отряда Хиллар. — Задача и конечный пункт броска будут сообщены в пути. При передвижении следить за указателями маршрута, стараться не слишком шуметь. Звено, шагом… марш!

Одно за другим отправляются в путь звенья. Каждое в особом направлении. Снова на лагерь опускается тишина. Слышно, как в деревне кричат петухи. Тоскливо вздохнув, дежурный подбрасывает в костер охапку сухих веток и следит долгим завистливым взглядом за сумеречным подлеском, где в последний раз мелькают, словно бесплотные привидения в тумане, пионеры четвертого звена третьего отряда: Ааду, Яан, Урмас, Пеэтер и Сальме.

Вместе с ним» идет председатель совета отряда Хиллар. Он старше других и должен следить за соблюдением правил игры.

 

Хитро спрятанная бутылка

Восходящее солнце красит высокие кроны сосен ржаво-красной краской. «Цвирк-щелк, цвирк-щелк!..» — поет странную песенку птица на вершине сосны. А под сосной яростно спорят пионеры четвертого звена. Немного в стороне от них сидит на камне сосредоточенно серьезный Хиллар.

— Задача из задач… — жалуется Яан, когда выясняется, что у всех кончились разумные идеи, и на долгие минуты наступает молчание.

— «Ищи там, где нет жизни», «Ищи там, где нет жизни», — бормоча, повторяет про себя содержание записки Ааду. — «Ищи там, где нет жизни…»

— Ищи да ищи! — Урмас растягивает губы. — Хотя бы так было спрятано, чтобы где-нибудь чуточку виднелось…

— Примерно так, как ты оставил сзади не заправленный в штаны хвост рубашки! — ехидничает Яан.

Сердито сопя, Урмас засовывает рубашку в штаны и задорно поворачивается к остальным спиной.

— Черт побери! «Ищи там, где нет жизни», — повторяет звеньевой.

— С биологической точки зрения, на земном шаре вообще нет таких мест, где бы не было жизни, — заявляет Пеэтер, достает из нагрудного кармана очечник и отходит в сторону.

— Благодарим за научно-теоретическую справку, — бросает Яан. — Ждем теперь практических указаний.

— Вот ты и поделись опытом, как ты поступал в подобных случаях, когда еще был китайским императором, — огрызается Пеэтер.

Пока мальчишки препираются, девочка с длинными косами — единственная в группе — сестра Яана, Сальме, еще раз старательно оглядывает все вокруг. На краю узкой поляны взгляд ее отмечает первых представительниц болота — хилые, с искривленными стволами березы. Словно случайно, в этом жалком обществе оказалась высокая разлапистая сосна и в стороне от нее, на самом краю болота, древняя береза с верхушкой, разбитой молнией. На другом, высоком конце поляны плотный строй словно подстриженного под одну гребенку ольшаника, среди которого довольно далеко одна от другой торчат юношеского возраста ели. На опушке ольшаника лежит невысокий, покрытый мхом валун.

Девочка задерживает взгляд на высохшей ели, торчащей в дальнем конце поляны. Тут она замечает, что и звеньевой смотрит в раздумье туда же. Закинув косу за спину, девочка легконого устремляется к ели.

С высохшего ствола местами уже осыпалась кора, а сам ствол изъеден вдоль и поперек. Внимательно изучает девочка мох возле ели. Обнаружить какие-либо следы тут трудно. Все же она поднимает с земли маленький кусочек коры. Он отвалился недавно. Может быть, кто-то нечаянно задел ствол? В волнении и с надеждой Сальме начинает копаться во мхе вокруг ствола.

— Правильно, смелая инициатива — половина победы! — хвалит звеньевой, обращаясь к собравшимся у засохшей ели мальчишкам.

— Пустые хлопоты! — сухо замечает Пеэтер. — В этой ели мириады жизней, как в смысле флоры, так и в смысле фауны.

— Слушай, ты, ботаник!.. — набрасывается Яан.

Но Пеэтер, не удостаивает его даже взглядом.

— Правдоподобнее всего, — добавляет Пеэтер безразлично, — что бутылка спрятана, видите, возле того валуна. Он хотя и покрыт по меньшей мере двумя видами мха и десятком сортов лишайника, но элементы фауны в данном случае в счет не идут.

Не ожидая ответа, он поворачивается и направляется в сторону валуна.

По мере того как вокруг ели растет гора поднятого мха, у пионеров гаснет надежда, и они становятся хмурыми.

— Нету! — разочарованно качает головой Сальме. И председатель совета отряда хмурит брови. Он еще раз собственными глазами оглядывает ствол и всё вокруг него. Осматривают и мальчишки, но… чего нет, того нет.

— Ноги насквозь мокрые, одежда насквозь мокрая… — жалуется Урмас.

— Ах, закрыл бы ты хотя раз свою бибикалку! — разъярился Ааду. — Пеэтер все-таки прав: на всей поляне нет такого места, где не было бы жизни.

Сам Пеэтер возле большого валуна, присев на корточки, возится с чем-то.

— Неужели нашел? — кричит Ааду. Ему приходится повторить свой вопрос.

— Нашел!.. Жирянку!.. — кричит наконец в ответ Пеэтер и достает коробку для сбора растений.

Яану достаточно.

— Это дело пора кончать, — говорит он. — Если поход, так пусть будет поход, а не какое-то бесконечное копание в жирянках.

В этот критический момент из уст Сальме вырывается победный крик:

— Есть! Есть, ребята! Нашла! — Она поднимает над головой маленькую бутылку, облепленную комками земли. Внутри белеет бумажка. — До чего же все-таки было хитро спрятано! — рассказывает раскрасневшаяся от радости девочка и показывает мальчикам на выступающий метрах в трех от ствола корень. — Бутылка была рядом с корнем. И так ловко закопана, что, казалось, никто к земле и пальцем не прикасался. Только лак пробки поблескивал на солнце.

— Н-да, — протягивает Яан и щурит глаз. — Когда я был индийским магараджей, то премировал таких востроглазых девчонок. Если был в плохом настроении — бочкой драгоценных камней, если в хорошем — плиткой шоколада. Всегда.

— Пусть будет так, Сальме, — улыбается Хиллар. — Хотя мы и не магараджи, но шоколад получишь. Сегодня же вечером съезжу в поселок и вручу перед строем всего отряда.

 

Пеэтер находит верный ход

— Ну и запечатано, — ворчит Ааду, выковыривая пробку. — Словно на десять лет прятали. Больше лака, чем пробки.

— Разбей бутылку! — не терпится Яану. — Мы и так уже потратили на поиски безумно много времени.

Ааду принимает совет и бьет по бутылке рукояткой ножа. Урмас быстро хватает упавшую на траву бумажку и разворачивает ее. У всех вытягиваются лица. Вместо ожидаемого письма в бутылке спрятана карта.

— Ну и выдумали же! — Это все, что Ааду может сказать. Карта переходит из рук в руки.

— И никакого письма вместе с бутылкой ты не нашла? — допытывается Хиллар у девочки.

Она трясет головой:

— Нет!

Все вместе снова подходят к засохшему дереву. Только Пеэтер сосредоточенно трет переносицу и продолжает изучать карту. Насмотревшись на нее, он снимает очки и начинает механически протирать стекла. Так он поступает всегда, когда находит какое-нибудь незнакомое растение или оказывается в трудном положении во время шахматной партии.

— Ну, гроссмейстер ботаники, какой ход ты теперь сделаешь? — ехидничает Яан, когда они отходят от дерева.

Лучший шахматист школы водружает очки на переносицу, но тут же снова снимает их. Он ничего не отвечает.

— Вот ведь выдумали! — снова качает головой Ааду.

— Да, это вам не «айпрыайгай айтри айшаайга айна ай-одайной айноайге…» — соглашается Яан. — Это явно придумали более умные головы, чем те, с которыми я имел дело, когда еще был пионером в звене у Ааду Весмеса.

— Единица, деленная на два, плюс семьдесят, минус восемьдесят равняется двум иксам, — читает Сальме. — Таких уравнений мы точно не проходили.

— Конечно, нет! — подтверждает Урмас. — Да таких уравнений и не бывает… Это просто глупая шутка…

— А ты что скажешь, Хиллар? — спрашивает Ааду.

— Надо пошевелить мозгами, — говорит Хиллар. — Что касается уравнения, то… то такого типа уравнений действительно нет… Но это безусловно ключ к разгадке карты.

— Вот именно! — сухо подтверждает Пеэтер и складывает очки. — В этом «уравнении» столько же математики, сколько, скажем, остроумия в болтовне Яана. А ключ к карте имеется. Так что попробуем отпереть замок…

Вздев снова очки на нос, Пеэтер старательно складывает платок и сует в нагрудный карман. Взгляды всех устремлены на него, но когда дело идет о серьезных вещах, Пеэтер не торопится. Наконец, когда терпение остальных уже на исходе, он говорит:

— Итак, прежде всего: где место, на котором мы сейчас находимся?

— Как это — где?

Ребята с ходу не улавливают мысль Пеэтера. А Яан огрызается:

— Сними очки, сам увидишь, и спрашивать не придется.

— Наше местонахождение — здесь, — продолжает Пеэтер, не обращая внимания на задиристое настроение остальных, и тычет пальцем в верхний левый угол карты. — Иначе говоря, мы находимся на границе болота.

— Подумать только, какое потрясающее открытие! — иронизирует Яан.

— Итак, на границе болота, — продолжает Пеэтер. — Но напротив болота стоят, видите, хвойные и лиственные деревья.

— Обычное обозначение смешанного леса, — сдержанно замечает Яан.

— А вот и нет! — Пеэтер поднимает палец. — Не обычное, и это надо иметь в виду! Обычно на картах деревья ставят не рядышком, а по диагонали. Здесь же, по-моему, имелись в виду конкретные деревья, допустим, вот эта сосна и береза с разбитой молнией верхушкой. Обе они находятся на краю болота, почти на одной линии — сосна слева, береза справа, как и на карте. Погодите, я вам нарисую… — Пеэтер достает из кармана листок бумаги и набрасывает на нем схему поляны. Дополняя схему деталями, он продолжает рассуждения: — Ель расположена слева от сосны, и к тому же слишком далеко, поэтому ее можно не принимать во внимание. Вот так…

— Очень правдоподобное предположение, — кивает Хиллар заинтересованно. — А дальше?

— А дальше возьмем так называемое уравнение. Какое здесь первое действие? Единица, деленная на два. Но что нам тут делить? Естественно, расстояние между деревьями.

— Верно! — одобряет Ааду.

— Дальше следующее действие. Семьдесят минус восемьдесят. Я сказал минус. Но почему минус? Может быть, вовсе тире! До! От семидесяти до восьмидесяти, скажем, шагов. Вот так.

Пионеры потрясенно молчат.

— Дальше: равняется двум иксам. Хе-хе, но почему иксам? Может быть, вовсе… — и он рисует на своей карте, — два креста! Вот эти самые, тут, внизу карты, где начинается пунктир. Пунктиром, само собой, обозначен маршрут.

— Черт возьми, ведь он прав! — восхищается Ааду.

— Да что там — настоящий следопыт! — Яан покровительственно похлопывает Пеэтера по плечу.

— Итак, отмеряем правильное место, — решает звеньевой.

Пеэтер измеряет шагами расстояние от сосны до березы.

Получилось четыреста двадцать семь шагов.

— Значит, половина… двести… тринадцать с половиной шагов, — высчитывает Ааду. — Но к какой половине прибавить эти семьдесят — восемьдесят шагов?

— Да, наверное… Поскольку бутылка была на поляне, следовательно, надо начинать отсчет от сосны, — считает Пеэтер. И вдруг разражается смехом: — Знаете, ребята, а все-таки это почти уравнение… Короче, двести тринадцать плюс примерно семьдесят пять, получается… двести восемьдесят восемь… А четыреста двадцать семь минус двести восемьдесят восемь, получается…

— Сто тридцать пять! — выкрикивает Урмас.

— Итак, примерно в ста тридцати пяти шагах от березы к сосне и должно находиться искомое неизвестное, — подводит итог Пеэтер.

Считая шаги, снова начинают двигаться от березы. Сделав сто тридцать пятый шаг, все останавливаются. Вокруг березняк, поднимающийся выше головы.

— Ну? — спрашивает Яан.

И чего тут спрашивать? Пользоваться картой в березняке невозможно. Ничего не меняется и тогда, когда ребята, на всякий случай, продвигаются на двадцать — тридцать шагов в сторону сосны. Вокруг одинаковый густой березняк.

— Странная, очень странная история… — бормочет Пеэтер себе под нос. — Действительно, странно…

— Знаете что, ребята? Попробуем эти сто тридцать пять шагов отсчитать от ели, — предлагает Хиллар.

— Это же не логично! — Пеэтер качает головой. Он не идет вместе со всеми остальными, а движется прямо перпендикулярно воображаемой линии между сосной и березой.

Попытка ребят сориентироваться по карте возле сосны тоже не дает результата. И здесь край кустарника остается между болотом и пионерами. Но в это время с болота слышится зов Пеэтера.

Березняк остается позади. Впереди чахлое болото, на котором растут отдельные хилые сосны.

— Дайте карту! — просит Пеэтер Он бросает на нее беглый взгляд. — Видите? Крестики на карте расположены по отношению к нашему местонахождению под небольшим углом. Если теперь взглянуть на местность, то… — Он указывает рукой на болото. — Видите те две ели, они выше других. И если смотреть отсюда, стоят не рядом, а под тем же углом, что и крестики на карте. Значит…

— Ну да, — присоединяется Ааду. — Если двигаться к этим елям и если они находятся на… указанной линии… указанной другими ориентирами…

— Да чего там «попробуем»! — не терпится Яану. — Вообще это крайне захватывающая история. Прямо-таки настоящая ориентировка на местности, а не то что «записка тут, там, в лесу и на горе»…

Хиллар сравнивает местность с картой и помалкивает. Молчит так долго, что пионеры становятся сосредоточенными и в свою очередь молча, внимательно наблюдают за ним.

— Ну, что ты выдумал? — спрашивает Ааду.

— Что ты тут выдумаешь… Давно известно, что такое болото… Попробуй тут найди…

— Болото?.. Болото — это болото, — замечает Яан. — Тетки каждую весну ходят сюда клюкву собирать…

— Во время войны на этом болоте прятались партизаны, — напоминает Сальме.

Хиллар искоса поглядывает на всех поочередно. Пионеры оживились. Только Урмас сел на свой рюкзак и ни на кого не смотрит.

— Ну чего там!.. Это ведь недалеко. Проверим гипотезу Пеэтера, — решает Хиллар.

Звено торопливо пускается в путь. Под ногами кочковатая топь, заросшая багульником и кустиками голубики. Между кочками разных размеров гладкие заплаты мха. Их покрывают густой сетью черные нити стеблей клюквы.

Бросок через болото удается. Оказавшись уже довольно близко от двух сосен, Пеэтер, несмотря на увещевания руководителя отряда, бросается бежать по пружинящей болотной почве. Возле сосен он останавливается и стоит, словно столб, боком к приближающимся ребятам. Когда остальные подходят к нему, он без слов вытягивает вперед руку. На некотором расстоянии за одиноко стоящей сосной виднеется такая же одинокая, ярко-зеленая, тонкая и длинная береза — карта точна.

Пионеры радостны и взволнованы.

Только Хиллар помалкивает.

— Видите? Посмотрите туда, немного правее, — объясняет Пеэтер. — Там виднеется какой-то остров среди болота.

Точно, как на карте. Справа от него должна быть какая-то возвышенность с одинокой сосной, хотя сейчас она не слишком видна.

Пионеры глядят на горизонт. Болото и небо сливаются на горизонте в широкую грязную полосу. Но наличие отмеченного на карте островка все же угадывается без труда. И наверное, действительно где-то там и возвышенность с сосной.

— М-да-а… — протяжно произносит Хиллар.

— В конце концов, мудрить нечего, — говорит Ааду, словно угадывая мысли других. — Карта нам дана, ориентиры проверены — надо идти. Ведь надо?

— В этом ты, конечно, прав, — констатирует Хиллар как-то неохотно. — Придется идти…

И они пускаются в путь.

 

Тропа через болото

Через болото движется чудная колонна. Впереди всех, словно охотничья собака, учуявшая дичь, идет Хиллар. Он нащупывает глазами тропу и то и дело оборачивается назад, к ребятам.

За Хилларом шагает звеньевой Ааду. На голове у него вместо шапки носовой платок с завязанными уголками, большие пальцы рук просунуты под ремни рюкзака. Вскинув голову, он, как на параде, уставился в затылок впереди идущего. И весь он — воплощенная готовность шагать хоть на край света. Следом за Ааду семенит Сальме. Глаза ее ненасытно вглядываются в однообразное, но при этом необъяснимо чарующее болото.

Шапка за поясом штанов, рубашка на груди расстегнута, руки в карманах, Яан, насвистывая, ступает широко и уверенно.

То водружая очки на нос, то снова снимая их, оглядываясь налево-направо, назад, старается не отставать от Яана Пеэтер.

Пыхтя, вздыхая и поправляя на каждом шагу рюкзак, замыкает шествие Урмас. Он горбится, спотыкается, и выражение лица у него такое, словно его подстерегает тысяча и одна опасность.

— Ребята, остановитесь! — кричит вдруг Пеэтер.

Урмас бросается назад, будто под ногами у него разверзлась земля. Звено испуганно поворачивается.

Пеэтер стоит на коленях во мху, близоруко уткнувшись носом в землю. Он похож теперь на молящегося магометанина. Чуть погодя Пеэтер торжественно поднимает палец.

— Ребята! Она у меня в руках!

— Что?.. Что ты нашел?

— Ее, длиннолистную росянку, или росянку английскую!.. Сама Drosera anglica! — выкрикивает Пеэтер, и на его длинноносом лице сияет святое благоговение. — Гром и молния! Я сразу догадался, что это она.

— Ну что ты скажешь! Сумасшедший! — сплевывает Яан и облегченно вздыхает. — А у меня чуть сердце в пятки не ушло. Тьфу!

— И собирает же всякую чушь!.. — жалуется дрожащими губами Урмас.

Сальме звонко смеется. И улыбается Хиллар.

— Ты, Ботаник, на всякий случай, веди себя посдержанней, — велит звеньевой. — И не бросайся где попало на четвереньки. А то как бы ядовитозубая гадюка не вцепилась в твой длинный нос… Эти англики извиваются тут через каждые два шага.

— Что? — переспрашивает Пеэтер спустя несколько минут.

Зубоскаля в адрес «ученого», ребята шагают дальше.

— Теперь мы находимся рядом со вторым болотным островом, — озабоченно говорит Хиллар, когда звено достигло очередного ориентира. — «Три пальца» не говорят нам тут больше ни о чем. Без компаса, руководствуясь только этими указаниями, мы бы давно потеряли направление.

— Компас здесь, естественно, учитывался, — замечает Пеэтер. — Но что означают восклицательные знаки внутри круга — об этом говорить рано. Во всяком случае, на горизонте впереди голо.

— Явно следует держаться направления, в котором мы шли до сих пор, пока ось ориентиров, обозначенных на карте стрелками, не пересечется с направлением нашего движения, — высказывает предположение звеньевой.

Предположение логичное, и, немного отдохнув и подкрепившись бутербродами, звено продолжает путь.

Едва различимой, неясной линией голубеет позади них полоска родного леса. Островки, заросшие кустиками черники и чахлыми болотными березками, попадаются все реже. Все чаще начинает хлюпать под ногами вода.

Сосны, отмеченные на карте, все яснее выделяются на окружающем фоне. Они будто медленно подвинулись одна к другой. А болото вдруг сделалось мягким и скрытным. Предостерегая друг друга, петляя и пускаясь в обход, пионеры нестройной колонной упрямо движутся вперед.

Кочка под ногами пружинит. То тут, то там поблескивают под лучами солнца болотные «глаза». Путь с каждым шагом все опаснее. Но идти надо. Обе сосны почти рядом.

И наконец обе сосны совершенно рядом. Под ногами бурчит и чавкает зыбкая почва. А впереди ничего, кроме голого болота.

Растерянные пионеры хмуро стоят на месте. Но долго стоять на одном месте нельзя. Земля под ногами начинает оседать и трещит…

Невольно все вопрошающие, озабоченные взоры останавливаются на Хилларе и Пеэтере. Сосредоточенное выражение их лиц отнюдь не придает остальным смелости. Пеэтер внимательно изучает карту, хотя на ней уже давно не должно быть ничего такого, что осталось бы незамеченным.

— Меня беспокоит этот чертовски неопределенный круг с восклицательными знаками внутри! — озабоченно сетует Хиллар.

— Пожалуй, тут-то и зарыта собака! — подхватывает Пеэтер. — Может быть, где-то здесь поблизости какой-нибудь указатель пути… шест какой-нибудь или межевой знак или веха… Тот прежний тоже было нелегко найти.

Поскольку никто не может высказать более правдоподобное предположение, пионеры, каждый по-своему, осматриваются вокруг.

— Честное слово, тут можно утонуть, — соглашается звеньевой с Урмасом, который едва не плачет. — И эта карта… Черт ее знает!..

— Земля! Прочная земля, ребята! — звучит счастливый и изумленный голос Яана. — Такая прочная земля, ребята, что… Такую прочную землю я чувствовал под ногами в последний раз в Атлантике, когда был капитаном норвежского судна на ловле селедки.

С трепетным сердцем стоят пионеры на узкой, но неколебимой и твердой почве. Пеэтер молча снимает с пояса нож и копает ржавую почву. Ямка сразу же наполняется водой, но наконец лезвие ножа врезается во что-то плотное и вязкое.

— Дерево! — удостоверяется Пеэтер и снимает очки с носа…

— Все соответствует карте, — говорит Ааду.

Таинственная, местами разбитая и глубоко ушедшая в болото тропа кажется бесконечной. Следуя ее извивам, поворотам и зигзагам, шагают взволнованные и окрыленные успехом пионеры. Солнце в небе поднимается все выше, и становится все жарче. Впереди голое болото. Жадно впивается в чью-то шею овод.

 

Решено: вперед!

К обеду таинственная тропа вдруг кончается, словно отрезанная ножом. Но и сама почва вроде бы становится плотнее. Сквозь дрожащий, нагретый воздух впереди видны три сосны.

Сосны растут на низком, длиной в полсотни шагов, узком островке. Шурша в сухом мхе, удирают испуганные вторжением гревшиеся тут на солнышке ящерицы. Мелькает в зарослях вереска узорчатая спинка змеи. Все же место достаточно удобное, чтобы расположиться на обед. Убедившись, что неприятные хозяева островка удрали, пионеры бросаются на мох. И кажется, им больше не встать. Хотя они и голодны, но развязывают шнурки рюкзаков медленно, словно предвкушая наслаждение, которое сулит им еда. Только рот Пеэтера уже набит битком.

— Так. Распоряжение насчет меню, — строго говорит Хиллар. — Банка консервов на двоих, каждому — по яйцу, на все звено — буханка хлеба. Ветчину, Пеэтер, оставь до вечера, как и все остальное…

Пеэтер беспрекословно заворачивает кусок грудинки в бумагу. Над обедающими царит хмурая тишина. Неожиданно тишину нарушает Урмас.

— Это никакая не игра в ориентировку! — выпаливает он в порыве негодования. — Это… утонем все в болоте, и никто ничего знать не будет. Уже время обеда, других звеньев нигде не видно, а впереди только болото!

— Не роняй хлеб, это продукт нормированный! — сурово прикрикивает Пеэтер.

— Может, бросишь нас и повернешь назад? — ехидно спрашивает Яан.

— Ты хотя бы иногда уважал товарищей! — укоряет Ааду.

— Да уж хорошее настроение у товарищей! — усмехается Сальме. — У самих лица, как у собачонок, лающих на ежа.

Пионеры смеются. Это разряжает обстановку.

— Делать нечего, люди добрые, — разводит руками Хиллар. — Я и сам вижу, что еды маловато и меню вам не по вкусу, но… сам довольствуюсь тем же и не ворчу. С провизией мы должны обходиться экономно. Другое дело, если… Собственно, Урмас по-своему все же прав: надо решить, что дальше.

— Дальше надо идти, дальше! — говорит Ааду.

— Когда мы кончаем маршрут? — допытывается Пеэтер.

— Когда кончаем? — Хиллар в замешательстве. — Естественно, в свое время. Но дело в том, что… Мы утром потратили очень много времени и, вероятно, продолжая маршрут так, не только не сумеем наверстать хотя бы часть упущенного, но скорее, отстанем еще больше.

— Ну и что? — куражится Яан. — Разве где-нибудь пожар?

— Надо подумать, выдержим ли мы? Еды мало, вода на исходе. Может быть, все же самое верное — отдохнуть и повернуть обратно. Как раз успеем к вечеру. Кроме того, для Сальме поход все равно сверх нормы.

— Я не слабее других! — возмущается Сальме.

Все избегают смотреть друг другу в глаза.

— Пусть уйдет столько времени, сколько уйдет, и пусть путь будет какой угодно длины — мы пойдем до конца, — решает Ааду. — Больше нечего думать и обсуждать.

С ним никто не спорит. Даже Урмас.

Кто как может, пионеры прикрывают себя от солнца и комаров. Будь что будет, но теперь надо немного отдохнуть.

Жара становится невыносимой, кажется, даже для оводов. Они оставляют пионеров в покое.

— Когда вернемся в лагерь, нарисуем большую карту нашего похода, — сонно бормочет звеньевой, спрятав голову в рюкзак. — Потому что все же чертовски интересный поход! Это место можно было бы назвать Горкой Трех Сосен.

— Остров Ящериц — интереснее, — предлагает Яан.

— А тропу можно было бы назвать Пеэтерова Гать.

— Почему моя, ты же сам открыл… — возражает тот и мгновение спустя сопит во сне.

— Но кто же построил гать среди болота? И для чего, и когда? — рассуждает вслух Сальме.

Ответа она не получает. На Горке Трех Сосен, или на Острове Ящериц, слышится сопение сладко спящих путников.

Убедившись, что все спят, Хиллар осторожно поднимается и ищет глазами самое высокое место. Медленно и долго водит он биноклем по дрожащему от солнечного жара горизонту. Озабоченно покачав головой, достает из нагрудного кармана карту и вновь исследует обозначенный на ней маршрут.

 

Урок отваги

Куда ни глянь, вокруг только болото. Неподвижно стоят карликовые березы, усыпляюще пахнет болотный багульник, пышно разрослись подбел и хамедафне. Слева, справа, впереди — всюду поблескивают окруженные рогозом или мхом коричневые или зеленые болотные «глазки». Беззвучно удирают от путников немногочисленные болотные птицы, на кочке поднимает голову и зло шипит грязно-коричневая сытая гадюка. Оводы безжалостно жалят лицо, шею, руки, ноги.

Солнце палит. На лицах путников выступает пот, ремни рюкзаков врезаются в плечи. Не свистит беззаботно Яан, не щебечет Сальме, Пеэтер шагает вперед не останавливаясь, будь под ногами меч-трава, плакун-трава, болотница болотная, бадьян или даже более редкостное болотное растение. Кажется, что сначала похода прошла целая вечность. Отупело ищет уставший командир отряда дорогу в обход топи, устало шагает за ним весь строй.

Последним идет Урмас. Опустив голову, смотрит он на искусанные оводами икры Пеэтера и, волоча ноги, старается изо всех сил не отставать. Рюкзак сполз низко на спину, он перестал поправлять его: все равно опять сползет. Губы его растрескались, из-под набухших век выкатывается горячая слеза.

— Внимание! Снова гать! — с облегчением сообщает идущий впереди всех Хиллар. И тут же предупреждает: — По обе стороны гати подо мхом топь! Будьте осторожны!

Урмас тихонько всхлипывает. Сколько раз уже слышал он сегодня: «Будьте осторожны! Один шаг в сторону и…» Воображение рисует Урмасу страшные картины жуткой смерти в трясине. Потная спина покрывается мурашками от страха.

— Внимание, змея!

Змеи больше не пугают Урмаса. Если их не дразнить — а путникам уже давно не до того, — они только шипят и уползают прочь. Но не перестает мучить Урмаса безумная жажда. Ему кажется, что горло пересохло и трескается.

Мальчишка откручивает алюминиевую крышку висящей на поясе фляжки. Тихонько, миллиметр за миллиметром… Словно вор, подносит он фляжку к губам и вытряхивает на язык капельку безвкусной, противно теплой, но все же такой желанной воды. Пробка выскальзывает из дрожащих пальцев и звякает о фляжку. Мгновенно оборачивается Пеэтер и вырывает фляжку из рук Урмаса.

Оба мальчика смотрят друг на друга: у меньшего взгляд злой, у большего — строгий и в то же время сочувственный.

— Закрути! — Пеэтер протягивает фляжку Урмасу.

Виновато отведя глаза, Урмас вешает фляжку обратно на пояс.

— Пеэтер и Урмас, поменяйтесь местами! — командует звеньевой.

Урмас не трогается с места.

— Поменяйтесь местами!

— Оставь, Ааду, не надо, — говорит Пеэтер.

— Поменяйтесь местами! — кричит звеньевой. — Он подлец!

— Суровое обвинение, звеньевой! — бросает Яан.

— Ты его оправдываешь?

— Нет. Не оправдываю. Но я его понимаю.

— А я нет. И не хочу понимать. Если носишь пионерский галстук, должен быть честным и отважным!

— Ох! Должен, должен… — вздыхает Сальме. — А ты, Урмас, не распускай нюни! Лучше стисни зубы и действительно будь упорным!

— Стиснуть зубы и, невзирая на трудности, идти дальше вперед — это и есть отвага, — говорит Хиллар. — Отвага — не врожденное свойство. Надо воспитывать ее в себе. Затем мы и вступили в пионеры. И для этого мы сейчас в походе. Тяжко нам, но постараемся выдержать. Ну, как? Пить очень хочется? Может быть, сделаем все по два-три глотка?

Никто не отвечает.

— А ты как, Урмас?

— Я… я уже… пил.

— Ясно. Остаешься замыкающим. Продолжим поход. Вперед, пионеры!

Они идут дальше. Но теперь их шаг бодрее.

— Ребята! Растение с интересным именем: дремлик.

— Дремлик болотный! — сообщает Пеэтер, указывая на растение с белыми цветочками и запахом ванили. — Странное имя, верно?

Сальме начинает бубнить под нос какую-то песню. Сначала несмело, но затем увереннее и звонче. Мелодию подхватывают, она обретает слова, и песня взлетает высоко над болотом, как птица на сильных крыльях:

…болота и тропы долгого пути партизаны прошли…

Урмас вскидывает повыше рюкзак и подтягивает вполголоса. А небо дышит солнечным зноем, и вокруг простирается таинственное болото, и мучают пионеров усталость, жажда и злые оводы. Вопреки всему пионеры продолжают путь.

 

Ночное зарево

Низко на краю неба висит солнце. Словно порожденные белесым туманом, покрывшим топи, парят над болотом комариные стаи. Их беспрерывное голодное жужжание сопровождает путников.

Казалось, давно позади осталась одинокая ель, видневшаяся на горизонте сбоку. Но теперь эта самая ель появилась прямо перед ними и на фоне светлого неба становится все стройнее и выше.

Последняя опасная топь. И вот почва под ногами делается кочковатой и более надежной, карликовые березки повыше и погуще. Пионеры достигли цели. Но…

— Здесь… здесь же никого нет!

Да, здесь нет ни души. На небольшой возвышенности среди болота немое безлюдье, оживляемое лишь тонкоголосым жужжанием комаров.

Взоры всех останавливаются на сосредоточенном лице Хиллара. Он не дает им времени на расспросы.

— Внимание! Сообщаю программу на вечер. Несмотря на то, что поход тяжелый — отдыхать не время. Достаточно одной минуты уныния, и нам не хватит сил. Это не по-пионерски. Верно?

— Верно! — подхватывают пионеры. — Но где же остальные?

— Итак, — продолжает Хиллар, — разводим костер, готовим горячую пищу, строим шалаш для ночлега, выясняем, как обстоят на острове дела с водой. Действуйте!

Родника не нашлось, но Пеэтер вырыл ямки, которые быстро наполнились темной горьковатой водой. Когда она перекипит, каждый сможет напиться от пуза. Должность коков исполняют Сальме и Яан. Хотя у Яана при виде еды слюнки текут, он беспощаден и к себе и к другим. Каждому бутерброд — и пусть успокоится, пока не будет готов ужин. Только для Пеэтера — его ненасытный аппетит всем известен — делает послабление: ломоть хлеба для Пеэтера толщиной в добрых три пальца.

На острове воцаряется деловитое настроение обычного лагерного вечера. Вот только если бы у каждого не вертелись в голове остающиеся без ответа вопросы: где остальные звенья? Почему нас послали сюда? Что будет дальше?

Хиллар вместе с Ааду, Пеэтером и Урмасом сооружают низкий и плоский шалаш для ночлега. После долгих поисков они нашли для шестов несколько березок подлиннее. Своего рода искусство — вплести между этими хилыми палками болотные березы и вереск.

— Черт побери, ребята! — сокрушается Ааду. — Это же бессмысленная работа. Не остается ничего другого, как напасть на елку.

Ребята оценивающе осматривают ель. Это настоящий великан.

— Делай что хочешь, но просто рука не поднимается такую красоту портить, — качает головой Пеэтер.

— Две ветки этой красоты — и шалаш готов, — соглашается Ааду с Хилларом. — Иди, Пеэтер, сюда, сделай мне «лестницу».

— Пусть сделает кто-нибудь другой, — вздыхает Пеэтер и не двигается с места.

С помощью Ааду и Урмаса Хиллару удается ухватиться за нижние ветки ели. Он подтягивается, взбирается на ветку, переводит дух и лезет выше.

— Но ты все-таки посмотри, что да как, — поучает снизу Пеэтер, — прежде чем возьмешься за топор.

— Уж будь спокоен, — обещает сверху Хиллар. — Уж я посмотрю, где рубить.

Вскоре слышатся удары топора и вниз шлепается первая ветка. Затем наверху все смолкает.

— Случилось что? — начинают беспокоиться ожидающие внизу.

— Да! Я вижу… — слышится с ели встревоженный голос.

Но тут Хиллар словно прикусывает язык и после небольшой паузы продолжает безразличным тоном: — Вижу, что придется повозиться. Нога соскользнула, и я чуть не свалился. — И снова в непроницаемых сумерках начинают раздаваться сверху гулкие удары топора.

Над болотом неслышно плывет туман. Словно какое-то бестелесное чудовище, ползет он к возвышенности, окутывает на своем пути все в белую вуаль и несет с собой дыхание болота, вызывающее дрожь.

Пионеры усаживаются вокруг костра.

— Ну, главный повар, на завтра тоже что-нибудь оставила? — спрашивает Хиллар.

Сальме кивает.

— На завтрак утром хватит, а вот что дальше…

— Что будет дальше, об этом узнаем тогда, когда придет время, — отвечает Хиллар, как кажется, беззаботно и равнодушно. — Помните, я сказал вам это еще утром? И еще одно чисто личное замечание: в игре подобное излишнее любопытство неуместно и недостойно пионеров. Достаточно или надо прочитать лекцию подлиннее?

— Достаточно! — нехотя соглашаются пионеры.

— У кипяченой болотной воды весьма пикантный вкус, верно? — переводит Хиллар разговор на другую тему. — Я вижу, Урмас клюет носом, и хотя, конечно, чертовски здорово сидеть тут у костра, но Сальме и Урмас сейчас лягут спать, Пеэтер и Яан еще принесут по котелку воды, Ааду будет дежурить первым. Действуйте!

Уже полночь. Звено, плотно прижавшись друг к другу и кое-как прикрывшись вереском, спит глубоким сном. Но Хиллар и Ааду еще сидят у костра, уставившись на огонь.

— И где у человека мозги! — бранит Хиллар себя. — Словно какой-то мальчишка! По крайней мере мог же я в штабе спросить хотя бы конечную цель похода, но куда там — так неинтересно! Вот и получил приключений столько, хоть кричи караул!

— Но может быть, все-таки карта правильная? Может быть, поход и рассчитан на два дня?

Хмуро усмехаясь, Хиллар качает головой.

— Один против ста — в такой поход нас бы не пустили, даже если бы каждого сопровождало по два учителя. Уж я-то знаю, такие маршруты не разрешают даже взрослым группам. И еще… — Хиллар задерживает на Ааду изучающий взгляд, затем вытаскивает из кармана бутылочку, горлышко которой еще запечатано лаком. — Это то, что отмечено на карте восклицательным знаком возле ели. Она была спрятана в земле возле корня, точно как и та, первая, на краю болота. Только… — он впивается взглядом в Ааду, — только эта, по-моему, очень давно засунута в землю. Вокруг нее успел обвиться толстый корень вереска…

Изумленный и одновременно испуганный, звеньевой присвистывает. Хиллар разбивает бутылочку. Затаив дыхание следит Ааду за тем, как Хиллар разворачивает отсыревший листок бумаги. Танцующее пламя освещает… новую карту!

Оба долго не произносят ни слова. Затем Ааду спохватывается:

— Может быть, на этой карте обозначен маршрут к другому берегу болота?

— Допустим, что обозначен. Но тогда я не понимаю, зачем вообще нужен был такой поход? И к тому же ты сам прекрасно знаешь, что представляет собой болото со стороны Оленьей поляны!

Да, Ааду знает. С той стороны болото считается непроходимым, там находится полное тайн, местами еще не заросшее озеро, берега которого никому не известны. Года два назад несколько отчаянных голов предприняли попытку штурмовать болото со стороны Оленьей поляны, но прошли лишь несколько сот метров и, едва не погибнув, вынуждены были вернуться назад.

— И все же я заметил вечером чуть видную полоску над горизонтом, — продолжает Хиллар. — В бинокль казалось, что там лес. Но прежде чем я успел в этом удостовериться, поднялся туман…

— Но тогда мы почти на другой стороне болота! — восклицает Ааду.

Хиллар молчит. Потом добавляет:

— Когда я был на ели, видел там, будто… Знаешь, Ааду, попробуем снова взобраться на ель.

Стоя на ветках почти у верхушки ели, оба всматриваются в темную даль, куда указывает протянутая рука Хиллара. Там, над воображаемой линией горизонта, виднеется слабенький отблеск огня.

— Все ясно! — горячо объясняет Ааду. — Другие звенья, очевидно, пошли в обход болота, достигли предусмотренного для бивуака места, сидят теперь вокруг костра и ждут нас.

— Допустим, что так, — соглашается Хиллар немного погодя. — Тогда скажи мне еще: почему нам указали на карте маршрут только до ели?

— Но… но ведь возле ели на карте был поставлен восклицательный знак. Был? Ну вот. Новую карту нашел? Нашел. Все как и полагается в игре на ориентирование. Просто мы сами утром потеряли много времени зря.

— Хорошо. Но скажи мне теперь: разве мог за ночь или даже за два дня корень вереска обвиться вокруг бутылки?

— Случай! Просто такой корень там уже был раньше.

— Великолепно! Но теперь скажи: кто составил первую карту? Кто нанес на нее эту погрузившуюся в болото гать из бревен, о которой никто никогда и не слыхал? Кто ходил и прятал здесь для нас под елью еще одну карту? И какой смысл во всем этом?

— Вот теперь тут нужен Пеэтер! — вздыхает Ааду после некоторого раздумья.

— Пеэтер нам не поможет, — утверждает Хиллар. — Уж мне-то следовало давно сообразить, что с нашей лагерной игрой вся эта история не имеет ничего общего. И самая большая глупость в том, что мы как дурачки отправились шагать по указанному на карте маршруту вместо того, чтобы вернуться на поляну и еще раз как следует обыскать ее. Я уверен, что предназначенная для нас записка до сих пор еще там, а весь лагерь из-за нас в панике.

— Но этот костер там… — замечает Ааду.

— Не знаю. Не знаю, что и думать… И что предпринять утром. Как старший среди вас, я не вправе здесь даже рассуждать — следовало бы повернуть назад. И все. Только…

— Что «только»?

— Скажи, что бы ты сделал на моем месте?

— Я? Что бы я сделал? — Голос Ааду дрожит от волнения. — Проделать такой путь и вернуться назад ни с чем? А впереди какой-то лес и там таинственный костер! А что, если потом выяснится, что мы просто струсили? Всегда будет вспоминаться, что мы не выдержали до конца, потому что не знали, чем все может кончиться…

— «Не знали»! — перебивает его Хиллар: он чувствует себя задетым. — Думаешь, будь я один, стал бы долго раздумывать? Но вести все звено… Вот в чем дело!

— А я бы все же рискнул. Поверь, Хиллар, я бы рискнул! — уверяет Ааду.

Хиллар молчит. Потом решает:

— Ладно, утром посмотрим, какое настроение у звена.

Но… советоваться с ребятами или вообще болтать о нашем с тобой разговоре не стоит. Понимаешь? Вся ответственность должна лечь на меня. Такой наивный дурачок! Ни с кем не посоветовался, ни о чем не подумал, маршировал себе вперед…

— Понимаю! — говорит Ааду и пожимает запястье Хиллара.

На мгновение отсвет костра словно бы пропадает, но затем быстро становится ярче и больше. Жадными глазами наблюдают двое мальчишек с высокой ели, их сердца трепещут от волнения и жажды приключений.

 

Партизанский остров

Хотя над головами полыхает полуденное солнце, хотя оводы так же злы, как вчера, хотя во фляжках осталось лишь по капле горьковатой болотной воды и хотя пионеры уже сильно устали и еще больше проголодались, они смело глядят вперед.

Чем меньше становится оставшаяся позади них одинокая ель, тем четче делается зубчатая линия леса впереди. И какими бы трудными ни были последние усилия, с каждым шагом приближается волнующая цель — прочная земля. Даже шаг Урмаса сегодня гораздо увереннее, и гораздо лучше держится у него на спине сильно отощавший рюкзак.

— Внимательнее глядеть под ноги! — строго командует Хиллар, когда Яак, оступившись, погружается одной ногой в вонючее болото. Правда, он без чьей-либо помощи выбирается на тропу и шагает дальше с видом человека, избежавшего смертельной опасности.

— Ребята, песню! — лихо командует он и, молодецки шлепая грязными ногами по зыбкой почве, сам же запевает.

— Отставить песню! И вообще прекратить всякий шум. И не валяйте дурака! — Хиллар суров.

И это перед концом похода!

— Когда я был родовым барабаном в Банту, я тоже считался весьма важным братцем! — бросил Яан через плечо Пеэтеру.

Но тот строго смотрит в спину говорящего и произносит сухо:

— Сказано, кажется, что надо помалкивать!

Позади остаются карликовые березки и голый горизонт. С обеих сторон шуршат и становятся все выше и гуще камыши.

Тропа делает все более коварные повороты. И хотя ни у кого больше нет охоты болтать, командир отряда то и дело призывает их к тишине и осторожности.

Земля под ногами становится выше и плотнее. Среди камышей топорщатся кусты болотного сена. Таинственная гать из бревен кончается. Прыгая с кочки на кочку, пионеры торопятся дальше. Впереди начинается кустарник, за ним поднимается лес. Хиллар дает знак остановиться.

— Ааду и Пеэтер — на разведку. Двигаться скрытно. Слышите — в лесу синицы! Для поддержания связи и подачи сигналов будем имитировать голоса синиц. Ааду — «тий-тий-тий-тий», Пеэтер — «тюй-тюй-тюй-тюй». Попробуйте, как у вас получится.

Ребята пробуют.

Хиллар остается доволен.

— И все же пользуйтесь этим лишь в случае крайней необходимости… Так. Задача: найти подходящее место для привала, разведать, нет ли в лесу следов присутствия человека.

Обнаружив воду, пригодную для питья, постарайтесь запомнить ее местонахождение. Ясно? Можете идти!

Разведчики бесшумно исчезают в кустарнике. А Хиллар уводит звено на полсотни метров в сторону. Здесь они неожиданно наталкиваются на родник, бьющий из-под камня. Путешественники напиваются до отвала и наполняют водой фляжки. Взволнованно глядя друг на друга и изредка перешептываясь, они остаются ждать разведчиков.

Внимательно следят они за движением тени от воткнутой в землю палки. Тень уже продвинулась на добрую пядь, но вот наконец слышится условный сигнал: «Тий-тий-тий-тий!», «Тюй-тюй-тюй-тюй!»

Командир отряда отвечает. И чуть погодя из кустов выходят взволнованные разведчики:

— Докладываем: на разведанной местности нет ни одного признака обитателей. Родников обнаружено два. Найден подземный… бункер! Требует ремонта, но для привала пригоден. Все!

— И нет следов присутствия человека? — переспрашивает Хиллар.

Ааду слегка пожимает плечами и подтверждает ранее сказанное, а Пеэтер взволнованно вертит очки и объясняет:

— Дело ясное. Мы находимся на том острове, где во время войны жили партизаны. Они-то и выстроили бункер. И после них никто на острове не бывал, хотя и поговаривали, что такой остров существует. Теперь мы хозяева этого острова.

— И околеем тут с голоду! — вздыхает Урмас убито.

— Чепуха! — лихо отмахивается Яан. — Когда я вместе с Ермаком покорял Сибирь и у нас кончались съестные припасы, мы брали луки и отправлялись на охоту… Когда нам ничего другого не попадалось, мы ловили синиц и питались ими.

А что касается названия острова, у меня есть мощное предложение: Партизанский остров! Здорово, а, ребята?

— Двигаться бесшумно! — командует Хиллар. — Разведка, вперед.

 

Подземный склад

Сторожко, гуськом движется по лесу звено. Под ногой треснула ветка. В тишине это кажется выстрелом из ружья. Невольно нахохлившись, пионеры останавливаются и, переждав секунду, двигаются дальше.

В десятке метров впереди других осторожно шагают Ааду и Пеэтер. Звеньевой с нарастающим беспокойством смотрит по сторонам, потом придерживает Пеэтера за рукав и шепчет ему на ухо:

— Послушай, не следовало бы нам уже принять больше вправо?

Пеэтер, старательно изучавший подлесок, вскидывает очки на лоб, снова опускает их на нос и опять поднимает на лоб. Оглядевшись вокруг, он неуверенно кивает. Следом за разведчиками звено сворачивает резко вправо. Но неуверенность Пеэтера все растет, он снимает очки и говорит:

— Поверь, Ааду, мы идем неправильно. Нам, пожалуй, следовало держаться левее и свернуть раньше.

— Дьявольщина какая-то! — сетует Ааду. Они действительно потеряли верное направление.

— Тоже мне разведчики! — неодобрительно говорит Хиллар.

Посовещавшись, весь отряд движется гуськом дальше. Тому, кто увидел бы их напряженные лица и услышал бы приглушенное дыхание, могло показаться, что за каждым кустом их подстерегает страшный враг. Но врага нет. Впереди взлетает пара испуганных птиц да из-под низкой густой елки выскакивает заяц и со страху поднимается на задних лапах. Но заметив столь же испуганно остановившегося Урмаса, длинноухий трусишка снова оживляется и опрометью бросается в кусты.

— Обед удрал в лес! — вопит Яан. — В погоню, ребята, в погоню!

— Молчать! — командует покрасневший Хиллар. — На привале определю тебе наказание!

Но дыхание ребят стало более свободным, спины распрямились. Кого должны они бояться на этом необитаемом острове? Птиц и зайцев? Пионеры прибавляют шагу и больше не очень-то обращают внимание на потрескивающие под ногами ветки. Только на переносице у Ааду по-прежнему сердитая складка, а Хиллар впереди всех словно ступает голыми пятками по крапиве.

Вдруг Хиллар отпрянул назад и быстро опустился на четвереньки. Мгновенно все звено следует его примеру. Хиллар предостерегающе машет рукой. Пионеры осторожно подползают к нему поближе.

Из-за кустов виднеется поляна. На противоположной стороне ее заросший березками холмик. Угрюмо чернеет в нем отверстие с обвалившимися краями, словно вход в берлогу.

Ааду издает тихий свист и на вопросы Хиллара уверенно отвечает:

— Этого мы с Пеэтером не видели. Можно пойти на разведку?

Ааду впереди, Пеэтер следом пробираются по краю поляны к берлоге. На некоторое время кусты скрывают их от глаз спутников. Но вот разведчики высовывают из кустов головы рядом со входом в берлогу. Оба прислушиваются, внимательно осматривают все вокруг и, очевидно, не находят ничего подозрительного. Ааду проскальзывает в черное отверстие, а Пеэтер остается караулить, спрятавшись за деревом.

Пионеры на краю поляны нервничают. Берлога проглотила Ааду. Пеэтер выползает из-за дерева и внимательно прислушивается. Мгновение спустя он тоже исчезает в пещере. Нервы у всех натягиваются до предела, но тут появляется Ааду и зазывно машет рукой. Пригнувшись, пионеры спешат напрямик через поляну.

— Докладываю: обнаружен партизанский продовольственный склад! — рапортует Ааду и с жаром продолжает: — Ребята, ну и заживем же мы! Еды… ешь пока не лопнешь. Доставайте ножи!

— Здорово закопчено! — слышится из пещеры одобрительный голос Пеэтера. В одной руке нож, в другой порядочный кусок бекона, — разведчик выходит из сумерек пещеры на дневной свет. Не только подбородок, но даже его шелушащийся нос измазан салом, он жует с яростным удовольствием.

— Прекрати жевать! — Хиллар выхватывает у Пеэтера бекон. — Отравишься, и конец! Выплюнь все!

— По крайней мере, умру на сытый желудок! — ворчит Пеэтер в ответ и шныряет обратно в пещеру. Толкаясь, следует за ним все звено.

Вспыхивают карманные фонарики. Длинный, узкий коридор заканчивается большим прохладным помещением. Пионеры вслух выражают свое изумление. Перекрещивающиеся лучи освещают устроенные вдоль стен полки из шестов, переплетенных ветками. На полках аккуратные штабеля консервов, головки сыра, большие бумажные мешки. Пеэтер полосует один мешок ножом. Многослойная бумага трещит, и из мешка вываливаются на пол сухари. Под потолком на железных крюках висят, как в магазине, два больших окорока и несколько кусков копченой грудинки.

Запахи обостряют чувство голода до тошноты. В конце концов голод берет верх. И Хиллар, внимательно осмотрев и обнюхав грудинку, разрешает Пеэтеру отрезать каждому по хорошему ломтю.

— Ешьте грудинку с сухарями. Они достаточно мягкие.

— Ценные люди эти партизаны, — хвалит Яан, с аппетитом жуя. — Наконец можно как следует наесться. Хоть устраивай здесь привал.

— Одного я все же не понимаю, — замечает звеньевой с набитым ртом. — Как могли продукты не испортиться за столько лет?

— Что тут непонятного! — объясняет Пеэтер. — Это же отличный погреб. И дверь была плотно закрыта. Мы сколько провозились, пока взломали. И вообще, помнишь, Ааду, когда мы в позапрошлом году были в районном лагере, у нас осталось две банки рассольника. И мы в шутку закопали их с ребятами под одним кустом, помнишь?

— Да. Ну и что?

— Раймонд Куллас написал мне, что в нынешнем году лагерь на том же самом месте, и он отыскал эти банки.

— И что?

— С рассольником ничего не случилось! Ребята хотели его сварить, только врач не разрешила. Так, на всякий случай.

— Известное дело! — подтверждает Яан. — Когда я в тайге охотился на соболей, то часто случалось мне ночевать в таких, знаете ли, охотничьих хижинах. В них всегда оставляют провизию и сухие дрова про запас. Иной раз проходит несколько лет, пока какой-нибудь охотник снова забредет в хижину. Ну, медвежий окорок всегда там можно было найти. Ничуть не заплесневевший. Разводил я огонь в очаге и жил по нескольку дней. Никаких забот. Но прежде чем уйти, сваливал медведя и, естественно, вешал в хижине новые медвежьи окорока сушиться!

Пионеры понимающе смеются. Об этом и они читали. Только Хиллар долго не произносит ни слова.

По полкам партизанского склада снова начинают бегать лучики карманных фонариков. Вдруг Хиллар нагибается.

— Посветите-ка сюда! — коротко приказывает он.

Взоры всех обращаются к утрамбованному полу подземного склада. Здесь, почти у самой стены, чей-то большой сапог оставил глубокий след.

— Так! — произносит Хиллар и выпрямляется. — Ааду, а у входа следов не было?

— Пожалуй… не было, — отвечает звеньевой. В темноте никто не может заметить, как он краснеет.

— Прекратите базар! — командует Хиллар. В голове его беспокойство. — Набить рюкзаки провизией, разрезанный мешок с сухарями спрятать за другими мешками, на полках ничего не переставлять. Все должно остаться точно так, как было до нас. Яан, подежурь снаружи.

Всех охватывает деловой азарт. А Яан старательно исследует землю у входа в склад. Результаты осмотра заставляют его боязливо и встревожено оглядываться.

 

Патронташ, повешенный на штык

Солнце прибавило несколько пядей к полуденным теням. Сгибаясь под тяжелыми рюкзаками и беспокойно посматривая по сторонам, пионеры торопятся вслед за разведчиками.

— Стой! — командует звеньевой.

Пеэтер освобождается от рюкзака и исчезает со звеньевым в кустарнике.

Немного времени спустя они возвращаются, и звеньевой коротко рапортует:

— Порядок!

Через несколько минут звено останавливается перед бункером, найденным во время первой разведки. Здесь густо разрослись молодые березки, гораздо гуще, чем вокруг продовольственного склада.

Командир отряда старательно изучает землю у входа в бункер, но не находит ничего, кроме знакомых отпечатков подошв разведчиков. Под выжидательными взглядами пионеров он осторожно входит в укрытие.

В небольшом помещении, потолок и стены которого выложены тонкими еловыми бревнами, пахнет прелью. Бревна местами трухлявые и покрыты грибком, но все-таки еще достаточно прочные. Когда-то тут жили люди: об этом свидетельствуют нары, устроенные в стене напротив входа. Над ними воткнут в стену поржавевший штык, а на нем висит зеленый от плесени патронташ и длинная пулеметная лента с патронами. Остановившись перед ними на несколько долгих мгновений, командир отряда склоняет голову.

— Так. Здесь будет наш штаб! — говорит он резко, выйдя наружу. — Уберем, покроем пол ветками и устроимся. — Вы держав небольшую паузу, добавляет: — Штык, патронташ и пулеметную ленту трогать запрещаю. Нет сомнений: их повесили партизаны. Находясь на этом острове, мы, я надеюсь, не посрамим памяти партизан, не растеряемся, не захнычем, не забудем о бдительности и дисциплине.

Пионеры начинают бесшумно действовать. Ремонтируют обветшавшие нары, приносят охапки березовых и ольховых веток. Сальме хочет укрыть и стены бункера березками. Но в то же время тихо обсуждают и самые волнующие вопросы: след чьих сапог был в складе провизии? Когда этот след появился там? Почему их послали на этот таинственный остров? Где остальные звенья отряда? Почему Хиллар так резок и суров? Почему он запретил расспрашивать, что будет дальше? Когда удастся вернуться назад?..

Хиллар приказывает выложить провизию из рюкзаков.

— Надо принести еще съестных припасов со склада. Со мною пойдут Ааду и Яан. Пеэтер и Сальме отправятся за водой. Дежурным по штабу назначаю Урмаса.

— Я тут не останусь! — Урмас капризно вытягивает губы. — Я хочу идти по воду!

— Выполняй приказ.

— Я не хочу оставаться один, — плаксиво продолжает Урмас. — Будто другие не могут…

— Я ведь могу… — соглашается Сальме, но, увидев строгое выражение лица Хиллара, замолкает. И командир отряда не произносит ни слова. Урмас поворачивает голову в ту сторону, куда направлен взгляд Хиллара. Он видит висящий на штыке патронташ и произносит:

— Ладно, я останусь охранять штаб…

Хиллар молча поворачивается и кивком дает звену знак двигаться. Покусывая губы, Урмас с порога смотрит им вслед.

Не слышно ни звука. Прямо перед бункером начинается густой кустарник, а за ним стеной поднимается лес. Вокруг безветренно и душно.

Урмас вздыхает и боязливо осматривается. Все спокойно, но спокойствие кажется ему зловещим. Он судорожно прислушивается. Сердце мальчика начинает колотиться. Чтобы разогнать давящую тишину, Урмас кашляет. Покашливание получается сдавленным и хриплым, это лишь увеличивает чувство одиночества. Вдруг близко в зарослях раздается треск ветки! Дежурный по штабу покрывается мурашками, тяжело дыша прижимается к земляному покрытию бункера. И тут… ему слышатся чьи-то крадущиеся шаги. Спрятаться в укрытие? Нет, там он сразу же окажется в ловушке. Спастись бегством! Сейчас же бежать! Но он не в силах сдвинуться с места. В ушах гудит, и сквозь гуд мальчишка слышит, как нога подкрадывающегося спотыкается в кустах.

«Конец!» — мелькает в голове дежурного по штабу, и его охватывает слабость. Сейчас! Он не знает и сам, что может произойти сейчас, но нечто ужасное непременно! Он еще больше сжимается, и крик испуга застревает в непослушном горле. И тут… из-под молодой елочки выскакивает маленькая серая птичка, делает два-три прыгающих шажка, склоняет голову набок, любопытно моргает глазками-пуговками и шумно взлетает.

Гудение в ушах дежурного прекращается. Медленно возвращается в ноги сила. Все еще тяжело дыша, он отталкивается от стенки убежища. С громким жужжанием летит у него перед носом жук. На том же месте, откуда только что взлетела в воздух серая пичуга, мелькает с металлическим блеском хвост ящерицы. В лесу начинает скрипеть иволга…

Сгорбившись, входит дежурный в убежище. Досуха вытирает платком вспотевшую шею. Взгляд его упирается в патронташ, висящий на штыке. Дежурный отводит глаза. Но вскоре опять обнаруживает, что смотрит на патронташ. И сердце в груди снова начинает колотиться. Но теперь уже как-то не так, как раньше.

Урмас покашливает. Кашляет много раз, пока не исчезает противный комок в горле, вызывающий хрипоту. Затем он выходит из бункера. Здесь все по-прежнему, и все-таки иначе, чем прежде. Он срезает себе крепкую палку в зарослях, куда еще совсем недавно смотрел с чувством ужаса. Его лицо принимает особое выражение. Теперь это лицо человека, одержавшего победу.

 

Дым в чаще

— Чудаки! Еды нам хватает, недостатка воды бояться не приходится, крыша над головой тоже есть — чего же вы еще хотите? — Ааду разводит руками.

Сальме теребит хвостик косички и мельком бросает взгляд на члена совета отряда. Не обращая ни на кого внимания, Хиллар складывает запас провизии в углу. Яан свистит сквозь зубы. Пеэтер следит за Хилларом, скосив глаза.

— Я хочу знать, какое задание нам дали и зачем нас вообще послали сюда? — требует Сальме.

Хиллар сердито оборачивается.

— «Я хочу» да «я хочу»… А я хочу, чтобы в звене соблюдалась дисциплина. Ей-богу, детский сад! Утром я же предлагал: вернемся в лагерь. Тогда вы были против, обещали проделать весь поход без нытья, были согласны, что цель каждого задания сообщается в свое время. А теперь сами: «Хочу, хочу!»

Ребята виновато молчат. Действительно, утром был такой уговор. Но кто же мог предполагать, что вся эта таинственность не окончится тут, на острове, а, по сути дела, лишь начнется.

— Честное слово, мне просто стыдно за вас, — продолжает Хиллар спокойнее. — Разве так пионерское звено выполняет свое задание? С гвалтом и базаря? А задание у нас, может быть, ответственное, просто так не маршируют полтора дня через болотные топи. И если председатель совета отряда не оглашает кое-какие сведения, стало быть, у него имеется причина и иначе нельзя. Даже самая чепуховая игра в ориентировку теряет смысл, если не сохранишь тайну. Так или нет? — Не получив ответа, Хиллар вносит предложение: — Как хотите — еще не поздно. Воды и провизии у нас сколько угодно, дорога знакома — пошли обратно. К вечеру дойдем до острова Большой Ели, наш шалаш там сохранился…

Это предложение пионеры считают оскорбительным. Сальме едва не плачет, ей стыдно и неловко.

— Подбадривай ребят, — говорит Хиллар звеньевому, выйдя из бункера, и крепко сжимает его предплечье. — Мораль читать легко, но и напускать таинственность, правда, противно. А что поделаешь? Эта история мне вовсе не нравится. И до тех пор, пока мы не получим разгадки, любая предосторожность не будет лишней, понимаешь?

— Более чем, — кивает Ааду. — Что делать дальше?

— Посвящу и Пеэтера в дело, и вместе с ним мы внимательно осмотрим все вокруг. Так что тебе придется отдуваться за нас двоих. Пусть ребята займутся делом, пусть хоть маты плетут из веток: работа — лучшее лекарство против плохого настроения. И никуда не уходите. И… ну, что касается всего остального, мне, кажется, не надо тебя учить?

— Пожалуй! — соглашается Ааду.

— Начальником штаба назначаю Ааду, — говорит Хиллар, вернувшись в убежище. — Его приказы во время моего отсутствия — закон для каждого, обсуждению не подлежат. Удаляться из расположения штаба категорически запрещаю. Всем понятно? Пеэтер пойдет со мной!

Провожаемые завистливыми взглядами, Хиллар и Пеэтер отправляются в путь. Они молча шагают между молодыми березками, временами останавливаются, прислушиваются и трогаются дальше.

Вот они уже в лесу. Незаметно для самих себя они начинают двигаться крадучись. Хиллар подает знак остановиться; озабоченно нахмурив лоб, достает из-за пазухи карту, изучает.

— Карта никуда не годится! — качает головой Пеэтер. — Весь остров обозначен на ней слишком схематично.

— Все же чудно: одно дерево нарисовано размером гораздо больше других.

— Поди разберись, в чем тут дело. Разве же здесь мало деревьев? И важно ли какое-то дерево, если бункеры вовсе никак не отмечены на карте? Ни склад, ни другой…

Хиллар сует руки в карманы, делает несколько шагов взад-вперед, затем останавливается перед Пеэтером и спрашивает:

— Пытался ты разгадать, кто хозяева этого склада провизии?

— Думать можно по-всякому, но… — Пеэтер пожимает плечами. — Не от чего оттолкнуться! След. Это еще ни о чем не говорит. Он может быть и очень давним. И продукты — Яан прав, — при известных условиях продукты могут сохраняться свежими очень долго. Все это еще ни о чем не говорит.

— А это? — Хиллар достает из кармана пустую смятую пачку из-под сигарет. На пальцы изумленного Пеэтера сыплются крошки табака.

— Обрати внимание: «Прима»! И пачка довольно новая, совсем мало выгорела. Я нашел ее снаружи, возле погреба.

Пеэтер долго не произносит ни слова. Наконец говорит:

— Это да, это уже зацепка. — Он медленно снимает очки. — Ведь никто из нас не курит. Даже тайком. Старший пионервожатый, если бы он вдруг оказался здесь, курит только «Беломор», начальник лагеря курит, но редко и тоже папиросы. Впрочем, он бы вряд ли пришел вместе с ребятами…

Позавчера весь день моросил дождь, а эта пачка ни капельки не намокла… Следовательно…

Свой вывод Пеэтер оставляет все-таки про себя. Хиллар не пристает. Теперь они приглядываются ко всему вокруг с особым вниманием. Но, кроме синиц, они не встречают на своем пути ни одного живого существа. Над их головами таинственно шепчутся кроны деревьев.

Перед ребятами открывается крохотная полянка. На одном краю ее растет с десяток черемух, а на другом краю выше елей поднимается раздвоенная крона старой кудрявой березы. И — они не верят собственным глазам — под березой растет раскидистая сирень.

Возле куста сирени оба испуганно останавливаются. Под сиренью на земле лежит пробитая пулями, поржавевшая красноармейская каска. Теперь они замечают между кудрявых веток сирени столбик с обтесанными гранями. В горле першит.

— «Бесстрашный ко-мандир Андрес Ви…релайд… павший… мужественно за-щищая ро-дину», — медленно читает Хиллар вырезанные на дереве слова.

Закусив губу, Пеэтер осторожно поднимает каску и водружает ее на столбик. Взгляды мальчиков встречаются. Оба выпрямляются и отдают пионерский салют. Едва ощутимый ветерок тихо шевелит листья сирени и восьми черемух, посаженных в ряд…

Молча уходят ребята с полянки. «Тий-тий-тий! Тий-тий-тий!» — грустно звучит им вслед песенка синиц.

Вдруг Хиллар раздувает ноздри. И принюхивается. То же повторяет и Пеэтер. В воздухе едва заметно пахнет дымом!

Волнение обоих нарастает. Больше сомнений нет: где-то что-то горит. Запах дыма становится все более ощутимым. Ребята чувствуют, как колотится в груди сердце. Вперед! Высокий лес неожиданно кончается, словно край его был выровнен под ниточку. Впереди еловая чаща. И теперь уже ясно видно: над чащей лениво поднимается голубоватый хвост дыма.

— Ползком! — тихо командует Хиллар и трогает Пеэтера за плечо, чтобы придать ему смелость. Медленно, с неожиданным спокойствием Пеэтер снимает очки и старательно прячет их в карман.

 

Гадюки шипят

День жаркий, но человек, сидящий перед входом в бункер на деревянной колоде, видимо, не страдает от жары. На нем глубоко надвинутая засаленная ушанка, заношенный шерстяной свитер. Из-под шапки на шею и уши свисают длинные волосы с проседью. На лице, заросшем чуть ли не до глаз длинной, но жидкой бородой, торчит короткий, мясистый нос, обожженный солнцем.

Человек старательно высмаркивается, делает маленький глоток из фляжки, оглаживает левой рукой усы и снова берет лежащий на коленях нож. Это финка с выточенной из карельской березы рукояткой и длинным, тонким лезвием. Человек раздраженно ковыряется ножом в котелке, который он держит на коленях, и наконец, подцепив кусок шпика, оправляет его в необыкновенно толстый, красногубый рот и жует, быстро двигая челюстями. Сунув в рот в придачу к шпику размоченный в соусе кусок сухаря, человек поднимает от котелка глаза. Он словно бы и не смотрит ни на что, но в то же время как бы видит все.

Он вытирает жирные пальцы о свитер, проводит два-три раза лезвием о штанину и поднимается. Ссутулившись, скрывается в чернеющем отверстии входа.

В бункере на нарах развалился грузный, неопределенного возраста большерослый мужчина. На груди его лежит затрепанная книга без обложки. На бородатом лице отупение и усталость. Он хмуро смотрит в потолок. Из нескольких узких бойниц под потолком проникает в бункер слабый свет.

— Мог бы иногда привести в порядок свое гнездо, тюрбанфюрер! — говорит, входя, тот, что давеча закусывал, и шарит взглядом по неприбранному помещению. — Вонища тут у тебя, аж дыхание захватывает… И давай вставай. Скоро выходить на связь, сейчас Старик придет!

— А не пошел бы ты, Левша, к черту! — отвечает лежащий, но все же поднимается и набрасывает заменяющий одеяло коврик на соломенный матрац. — К чертям эту противную нору! Все равно сгниешь тут заживо, в этой болотной трущобе.

— Это ты лучше скажи ему, — ворчит Левша и отворачивается.

Человек, названный тюрбанфюрером, сплевывает, почесывается и садится к столу, сколоченному из необструганных досок. Небрежно сдвинув на край стола тарелку, ложку и остатки еды, он закуривает сигарету. Раздраженно затянувшись несколько раз, он бросает на дверь мрачный взгляд.

Опустив руку в карман пиджака, в дверях стоит высокий тощий мужчина. У него плешивая голова, под носом тонкой полоской чернеют старательно подстриженные усики, улыбка обнажает крепкие зубы. Он улыбается, но в то же время его жестокие, холодные глаза бдительно сверлят лицо сидящего у стола мужчины. Мрачность того сменяется под взглядом пришедшего растерянностью.

— Опять плохое настроение, господин штурмбанфюрер? — спрашивает Старик с иронией.

— Да-а, тюрбанфюрер Хусс сопит уже неделю подряд… — хихикает Левша злорадно. — Сопреет совсем на своем матраце, хотя бы проветривал себя иногда, навозная душа.

— Чего же ты хочешь, танцевать я перед тобой должен, что ли? — рычит Хусс и смотрит Старику в глаза. — Тут даже забудешь, какая разница между летом и зимой. Болота да топи, топи да болота. Как волк в лесу.

— Если ты солдат — выполняй приказ и не брюзжи! — резко прерывает его Старик, но тут же меняет тон и прибавляет с усиленным пафосом. — И не забывай святую нашу присягу до последней капли крови бороться против красной чумы! Мы великие борцы…

— К чертям болтовню! — прерывает его Хусс и цинично улыбается.

— Поумнел, ой как ты за это время поумнел, господин штурмбанфюрер! Уж не хочешь ли ты переметнуться к большевикам? Твоя рожа им наверняка не понравится, сразу поднимут тебя высоко… за шею!

— Пугаешь?! — спрашивает Хусс и зло смеется. — Что тут заживо сгнию, что там повесят, один черт! Тьфу, испугал ты меня, точно!

Оба меряют один другого взглядами. Резким движением Старик выхватывает из кармана портсигар. Закурив, выпускает несколько колец дыма и холодно замечает:

— Не мудри, Хусс! Стисни челюсти покрепче, чтобы мне действительно не требовалось напоминать тебе о судьбе парней, у которых нервы не выдержали. Давай радио граммы.

Безмолвно достает Хусс из тайника под столом несколько исписанных листков бумаги и протягивает Старику. Тот быстро скользит глазами по строчкам.

— Хм, они там ропщут, свиньи! Пусть явятся сюда роптать. Что? Это что? Почему сразу не доложил!

— А когда? Вцепился мне сразу в горло! — зло огрызается Хусс.

— Двадцать восьмого… Это же… завтра ночью! — восклицает Старик. — Ну, парни, наконец-то! Не зря мы мучались! Эти шельмы прибудут оттуда не с пустым карманом, тысяча чертей! — Старик энергично потирает руки. — Пора, Хусс, вызывай «Скорпиона»!

Хусс молча надевает наушники. Зажигается лиловато-розовая контрольная лампочка. С удивительной быстротой неуклюжая рука радиста подрагивает на ключе, отбивая знаки морзянки — затверженный сигнал. «Гадюка» ищет в эфире своего таинственного ядовитого партнера…

— Есть связь! — сообщает Хусс через несколько минут.

Старик кивает и закуривает новую сигарету. Медленно диктует он с листка бумаги зашифрованный текст. Отрывисто стучит ключ. Левша, присевший на край нар, с почтительным любопытством сначала следит за их работой, потом тихонько выходит из бункера.

— Чертово отродье! — шепчет Хусс и поднимает испуганный взгляд. — Связь оборвалась, «Скорпион» нас не слышит. — Он снова включает контрольную лампу. Она мигает нормально.

Покусывая от волнения губы, следит Старик, как радист торопливо и нервно копается в аппарате. От этого нет проку — в наушниках по-прежнему бьется тревожащий слух сигнал: «Вас не слышим! Вас не слышим!» Хусс в растерянности. Его сообщник комкает сигарету и нервно барабанит пальцами по столу. И вдруг оба резко поворачиваются. В руках у Старика направленный на дверь револьвер, радист — в лице ни кровинки — тянется к висящему на стене автомату.

В дверях возня. Левша, чертыхаясь, вталкивает в бункер двух мальчишек в красных пионерских галстуках.

— Вот эти щенки, — объясняет Левша громко и сипло, — свернули антенну. Сопляки, чуть было не удрали!

Старик, к которому вернулось равновесие, быстро подходит поближе и резко задирает подбородок одного из мальчишек. На лице у того испуганное изумление.

— Товарищ… товарищ Хансен?

— Вы… ты тут?! — Старик ошеломлен. — Как ты сюда попал? Кто тебя провел? — кричит он.

 

Звено, шагом марш!

Отгоняя руками злые комариные стаи, сидят пионеры, прижавшись друг к другу у бункера и напряженно ждут. Перед ними густой кустарник, а дальше на фоне розовеющего неба становится все черней зубчатый силуэт леса.

«Тий-тий-тий! Тий-тий-тий!» — через короткие промежутки подает условный сигнал звеньевой. На лицах ребят волнение и растерянность, смешанная с надеждой, они прислушиваются и затем снова озабоченно сутулятся. Лес молчит, и незаметно гаснет за зубчатым краем леса розовый отсвет. Над головой невидимая рука зажигает первую поблескивающую лампочку-звезду.

— Они заблудились! — вздыхает Сальме и заламывает пальцы так, что они начинают трещать. — Стемнеет и…

Ааду решительно поднимается.

— В конце концов, я отвечаю, ясно? Ребят надо найти. Ты, Сальме, пойдешь со мной, а ты, Яан, останешься тут старшим.

И только попробуй удрать из штаба!.. Ну, пошли!

Осторожно ускользают они в чащу. Остающиеся провожают их долгим взглядом. Нижняя губа Урмаса вот-вот задрожит, светлые ресницы Яана взволнованно мигают. Сунув руки глубоко в карманы штанов, он мгновение спустя вытаскивает их оттуда, кашляет, бросает исподлобья взгляд на своего товарища, выпячивает грудь и командует:

— Звено, на месте!

— Звено, на месте! — командует он снова, но Урмас не двигается. — За мной шагом марш! Ну скорее же!

— Куда ты идешь? — Испуганный Урмас хватает его за рукав.

Яан сбрасывает его руку и повторяет:

— Был приказ: звено, шагом марш! Ну!

— Ааду не велел уходить отсюда! — сопротивляется звено, состоящее теперь из одного человека.

— Сейчас приказываю я! — объявляет начальник тоном, не допускающим возражения.

В позе человека, готового к бою — голова втянута в плечи, корпус наклонен вперед, — Яан шагает впереди, высоко поднимая ноги. Боязливо озираясь, идет за ним по пятам Урмас.

— Наша задача — не терять их из виду. И обрати внимание: они не должны ни видеть нас, ни слышать!

— Но и их не видно больше!

— Это не важно! — машет Яан рукой. — Мы пойдем по следу… Видишь, здесь стебли затоптаны.

Урмас шмыгает носом и плетется следом за Яаном. Однако шаг следопыта становится все неувереннее.

— Очень быстро темнеет, — сообщает Яан спутнику. — Но это неважно… Даже хорошо, что темнеет, звезды будут ярче. Потому что я передумал: мы лучше будем двигаться по азимуту. Это гораздо надежнее, верно?

— У нас же нет ни карты, ни компаса! — сетует Урмас.

— «Карты и компасы»! — презрительно передразнивает Яан. — Карта и компас для беспомощных… У нас есть звезды. Смотри, вон та, самая яркая… м-м-м… Я сейчас не могу вспомнить. Но это и не важно: А мы будем держаться от нее на два пальца влево, и это еще надежнее, чем по компасу!

Противные заросли сменяются сумрачным подлеском. Среди веток ели копошатся какие-то птицы. И снова тишина вокруг, которую нарушают лишь приглушенное дыхание мальчишек и потрескивание веток, вдавливаемых подошвами в мягкий мох. Время от времени между вершинами елей сверкает яркая звезда, и Яан протягивает к небу два пальца.

— Все в порядке! — шепчет он на ухо своему спутнику. — Мы идем точно!

— Но куда? — шепотом спрашивает Урмас.

— Куда? — задумывается Яан. — Ну, во всяком случае, вперед!

Неожиданно из ближайшего куста слышится яростный шорох.

— Ложись! — хрипит Яан и бросается на землю, затаив дыхание.

Топ-топтон, топ-топтон, топ-топтон… — удаляются чьи-то бегущие шаги.

— Это… я думаю… Кажется, был заяц? — с одышкой говорит Урмас, когда все снова стихает.

— Да, конечно, зайчишка, да! — быстро соглашается Яан. Словно немного стыдясь чего-то, оба встают.

— А ты не струхнул, а? — неуклюже спрашивает Яан.

— Но на тебя тоже будто… страх напал, верно?

— Иногда лучше быть немножко боязливым, чем слишком смелым! — ловко уклоняется Яан от прямого ответа. — Ну, двинемся дальше!

 

Разговор у костра

Левша подбрасывает дрова в затухающий костер. На мгновение все вокруг погружается в густой полумрак. Но затем из горького дыма выпрыгивает шустрый язычок пламени. Осторожно, словно нащупывая, он лижет сухие поленья, сжимается, чтобы взять разгон и, разбрызгивая искры, снова вырваться вверх. Пламя становится большим и ярким и рисует дьявольские пляшущие тени на вертикальных стенах напоминающего окоп укрытия.

Мужчины расположились возле костра на обгоревшем дерне. Приложившись к бутылке, безмолвно передают ее из рук в руки. По очереди отрезают они ломтики запеченного на углях куска бекона и мутными глазами глядят в огонь.

— Эти проклятые щенки, попомни мои слова. Старик, накличут на нас беду! — предсказывает Левша.

Старик нервно попыхивает папиросой.

— Немыслимо, — хмуро рассуждает Хусс, — чтобы мальчишек не начали искать. А следы приведут сюда.

— Без карты никто дорогу к нам не найдет, — говорит Старик. — Карты мальчишек у меня. Но предосторожность не помешает. Завтра соберем один из пулеметов и на всякий случай оборудуем на болоте позицию. Из правильно расположенной огневой точки на этом проклятом богом болоте можно в одиночку скосить целую роту. Хотя я никак не верю, что нам представится такая возможность. Мальчишки пошли бродить по болоту и утонули — так объяснят их исчезновение. Такие случаи здесь и раньше бывали.

— Что делать со щенками? — спрашивает Левша.

— Посмотрим, — кратко отвечает Старик. — Очевидно, придется…

Левша многозначительно жестикулирует ножом. Старик кивает.

— Чего долго канителиться? — хрипит Левша, делает большой глоток из бутылки и хочет встать. — Пойду, покончу с этим делом…

— Сиди, глупая башка! Успеешь завтра выпустить им кишки. Надо сперва как следует допросить их. Завтра они у меня заговорят!

— «Завтра»! — не унимается Левша. — На завтра других дел хватит. Не нравится мне эта история!

— «Не нравится»! — передразнивает Левшу Старик. — Мало ли что тебе не нравится… Пей, Хусс, не дуйся… Тут нужны крепкие нервы. Я не спорю — сидим все время, как на мине с заказным взрывателем, и не знаем, когда она взорвется. Но взлететь на воздух мы не должны и… не хотим! Эти мальчишки сами по себе — ерунда! Все дело в том, что с каждым днем наше положение становится опаснее. И в одном Хусс прав: не стоит надеяться, что наши шефы так уж дорожат нашими головами. Но мы и сами знаем себе цену! Слишком долго мы засиделись в одной норе, господа, это не разумно! Вот примем этих типов и тогда… подадимся отсюда!

— Куда? — спрашивает Хусс недоверчиво.

— Место уже более-менее присмотрено. — Старик понижает голос почти до шепота.

— Мне удалось завербовать одного человека, — объясняет Старик. — Он запустил руку в государственную кассу и засыпался. Я покрыл недостачу, взял с него расписку. Он у меня в руках.

Словно выстрел — треск ветки. Старик прижимает обоих своих сообщников, которые хотели вскочить, и молча, жестами велит им действовать бесшумно. Все трое оглядываются. Вокруг непроницаемая темнота и могильная тишина. Старик взмахивает рукой. Левша и Хусс умело и осторожно ползут в разные стороны. На лбу у Старика появляются крохотные капельки пота. Он выхватывает из заднего кармана штанов пистолет и напряженно прислушивается. Отползает от костра, прижимается к стенке окопа и, держа пистолет наготове, бдительно глядит вверх и громко продолжает сам с собой прерванный разговор:

— Вот так, ребята… покрыл я его недостачу… Друга всегда надо выручать… как и полагается…

 

Связанные руки

Тонкая, как волос, полоска света в двери становится все бледнее. Еще лишь несколько секунд сохраняется, скорее угадываемый, чем различимый глазом, отсвет и… гаснет…

В блиндаж не доносится ни звука. Тишина такая, что, кажется, слышен стук сердца в груди. Да время от времени нарушает тишину шорох осыпающихся с потолка комочков земли.

Связанные ноги мальчиков болят, связанные за спиной запястья начинают набухать и вызывают адские мучения. Сырость скользкого земляного пола проникает сквозь одежду. За пазухой у Хиллара щекотно барахтается шустрая букашка. Лоб Пеэтера жалит комар. Безнаказанно бесчинствует целую вечность и улетает.

Мальчики уже давно молчат. Да и о чем разговаривать? Жаловаться стыдно, радоваться нечему. Уже обсуждены всевозможные варианты побега, но у всех один недостаток — они почти неосуществимы.

— Если бы этот бородатый бандит не отнял хотя бы ножи! — бормочет Пеэтер. — Мы бы разрезали веревки…

— Руки у нас связаны… «Если бы да кабы» в беде мало помогают, — напоминает ему Хиллар.

— Ребята придут нас искать, помяни мое слово! — убежденно говорит Пеэтер. — Я уверен, Ааду не будет сидеть сложа руки.

— Придут, и их также поймают, — беспокоится Хиллар.

— Ну!.. — протяжно произносит Пеэтер. — Если бы мы не стали так глупо дергать эту проклятую антенну, были бы сейчас на свободе. Уже завтра сообщили бы куда следует…

— Бы, Пеэтер, бы!.. Но пока что мы, как та птичка из сказки, что прилипла к просмоленной крыше…

— Что эти гады смогут с нами сделать? — рассуждает Пеэтер. — Подержат в плену, но в конце-то концов должны будут отпустить. А, Хиллар?

Хиллар не отвечает.

— Ну да, от них всего можно ожидать, — грустно заканчивает Пеэтер свои размышления.

И снова воцаряется тишина.

— Надеяться на других — хорошее дело, но прежде всего мы должны сами что-то придумать, — говорит Хиллар после долгого молчания. — Давай-ка пошевелим мозгами, Пеэтер.

— Если бы у нас…

— Нет, Пеэтер, будем рассчитывать на то, что у нас есть.

Кто-то начинает возиться у входа. Тяжелый дощатый люк со стуком откидывается. Сквозь проем виднеется теплый красноватый отсвет. Мгновение спустя пленников ослепляет яркий луч света.

— Это тебе за вранье, щенок! — раздается над головой Хиллара хриплый голос Левши. Хиллар инстинктивно закрывает глаза в ожидании удара. Снаружи слышен запрещающий голос Старика. Левша неохотно отступает. И через минуту он уже тащит в бункер связанного по рукам и ногам Ааду. Сальме вталкивают вслед за ним. С глухим грохотом захлопывается люк, и с потолка бункера дождем сыплется земля. Слышно, как люк подпирают шестом.

 

Неожиданное открытие

Сумрачный подлесок кончается. Впереди окутанная туманом равнина, на которой привидениями высятся силуэты редких березок. За ними, то усиливаясь, то слабея, красноватый отблеск огня. А вокруг распростерлась густая темнота молчаливо-глубокой ночи конца лета.

Урмас до боли в пальцах сжимает предплечье спутника. На лицах испуганно-изумленное выражение. Мальчишки секунду глядят друг на друга и снова обращают взоры к зареву загадочного костра.

— Дело ясное — это костер других звеньев. Вот увидишь — весь наш лагерь собрался на острове! — шепчет Яан.

— Но… почему же они не позвали нас? — недоумевает Урмас.

— Балда! — усмехается Яан и сует руки в карманы. — Они, известное дело, ищут нас сейчас в штабе. Вот так шутка! Но мы с тобой, Урмас, сами разыграем их!

— А что ты сделаешь?

— А это узнаешь, когда придет время, — говорит Яан, совсем как Хиллар.

Беззвучно крадутся мальчики среди берез. Яан вновь энергичен. Его энергия заражает Урмаса. И разве же он какой-нибудь недотепа! Пусть попробует кто-нибудь пройти через лес в такой темноте, да еще на таком таинственном острове. Или взять хотя бы зарево впереди: кое у кого задрожали бы коленки… Эти рассуждения вызывают улыбку на лице Урмаса — выражение приятной взволнованности, уважения к самому себе.

Яан предостерегающе поднимает руку. Урмас останавливается на половине шага. Оба напрягают слух.

— Звено, тихо! Замаскироваться! — шепчет Яан и ложится на мокрую от росы овсяницу. Урмас следует его примеру. — Звено, ползком вперед! Огонь из виду не упускать!

Штаны на коленях и рукава быстро намокают. Несмотря на это, мальчики тихо, по-мышиному продвигаются вперед, не отводя взгляда от зарева костра. Оно становится ярче.

И тут… На фоне отсвета костра поднимается, словно из-под земли, дьявольский силуэт с растопыренными руками. Поднимается, замирает на секунду и затем как коршун бросается на землю. Тишину разрывает звонкий вскрик. И не успело еще заглохнуть в лесу пугающее эхо, первый силуэт поднимается. Неподалеку от него поднимается на колени еще одна маленькая детская фигура. Но тут возникает вторая колдовская фигура и бросается на детскую. Раздается новый короткий крик. На несколько секунд все смолкает. Можно различить четыре барахтающиеся человеческие фигуры. Короткая борьба заканчивается победой больших фигур. Побежденных держат за руки и зажимают им рты, победители на миг застывают на месте, прислушиваются, и затем внезапно всех четверых проглатывает ночь.

На лбу у мальчиков выступает испарина. От страха Урмас клацает зубами. Он хочет что-то сказать, но страх сковал его и лишил голоса.

— Они… Это были наши, которых поймали, — шепчет Яан. — На острове живут бандиты!

Ребята потрясены случившимся.

— Урмас… Мы не можем их так оставить… Мы должны их вызволить! — шепчет Яан.

Посоветовавшись, они медленно и осторожно ползут к костру. Зарево становится светлее и начинает освещать все вокруг. До слуха ребят долетает приглушенный разговор. Подбираться ближе опасно. Ребята словно срослись с землей и молча терпят уколы бесчисленных комаров.

С колотящимися сердцами следят мальчишки, как их товарищей тащат в бункер неподалеку от костра. Мальчикам кажется, что проходят долгие часы. Наконец трое мужчин уходят от бункера и снова исчезают в темноте. Яан не сдерживается и охает. Немного успокоившись, он выдыхает на ухо товарищу:

— Не боишься?

В глазах Урмаса слабо поблескивает отсвет костра. Он беспомощно улыбается, опускает толстощекое лицо в прохладную от росы траву. Когда Урмас снова поднимает голову, на лице его выражение решимости и уверенности. Он кивает.

— Наше счастье, что их не караулят, — шепчет Яан. — Следуй за мной!

Не спуская глаз с виднеющейся верхушки пламени костра, они пятятся к лесу.

 

Гость из чужого мира

— Будем рассчитывать на то, что у нас есть… — сказал Хиллар.

Что же у них есть?

Зубы!

По очереди пленники грызут веревку, которой крепко-накрепко связаны руки Сальме. Это тяжелое, долгое и утомительное занятие, но и время у них есть и упорства тоже достаточно.

Когда остается перегрызть еще совсем немного, за дверью слышится тихая возня. Затаив дыхание, пленники прислушиваются. У них просыпается тревожная надежда — может быть, это Яан и Урмас? Люк тихонько открывается, и по бункеру начинает медленно шарить луч карманного фонарика. Кто-то разочарованно вздыхает.

Вошедший останавливается у входа и гасит фонарик. В темноте бункера напряженная тишина. Кажется, проходит целая вечность.

Вошедший закуривает сигарету. В неверном свете спички пленники узнают Хусса.

— Какого черта понесло вас в эти проклятые болота?

Пионеры молчат, и Хусс делает несколько нервных затяжек.

— Стало быть, вы с той стороны болота? — спрашивает он после паузы. — Ну как там теперь? Коммунисты не всех переморили? — Ответа нет, и он добавляет: — Да вы не бойтесь. Кроме меня, никто вас не слышит. Я-то не коммунист.

— Это мы знаем, — с вызовом говорит Хиллар. — Вы — бандит.

— Уж лучше быть бандитом, чем дать вздернуть себя, как Йоозеп Одраныука! — говорит Хусс и закуривает новую сигарету.

— Йоозеп Одраныука?! — восклицает Сальме. — Наш колхозный конюх!

— Конюх? — переспрашивает Хусс. — С каких это пор он стал конюхом?

— Да с тех, как вышел из леса и превратился в честного человека! — вставляет Пеэтер.

— Хм! Стало быть, вышел из лесу и превратился в честного человека? — Хусс вызывающе смеется. — Ишь, мозги мне пудрят. Да ведь его повесили, когда он вышел из лесу. Точно. Так же, как Арни Пихельгу и Мати Тынса!

— Расскажите эти глупости кому-нибудь другому! — возмущается звеньевой. — А мы точно знаем, что Арни Пихельга тоже, с тех пор как из лесу вышел, работает трактористом в МТС, и младший сын Тынсов работает на лесопилке…

— Ребята, да он же ничего не знает! Даже того не знает, что уже давно была амнистия всем, кто во время оккупации служил в фашистской армии и потом прятался в лесу! — зло смеется Ааду. — Судили только убийц. И вас будут судить, если вы сейчас же не отпустите нас!

— Вы не имеете права задерживать нас здесь! — свирепеет Хиллар. — Я требую категорически, чтобы нас сейчас же освободили!

Хусс не отвечает ни слова. После долгой паузы он вдруг зло кричит:

— Молчать, дураки! Что вы на меня набросились, я, что ли, приглашал вас сюда в гости? — И секунду спустя снова спрашивает: — А как там все-таки… за болотом? Не голодаете в колхозе, а?

— Голодаем, как же! — ехидно отвечает Пеэтер. — Соломенные крыши уже все съели, люди ходят на поля валуны грызть. А теперь, прежде чем вы нас не освободите, ни слова больше не скажем!

И хотя Хусс пытается еще расспрашивать, пионеры молчат. Замолкает и Хусс и закуривает уже четвертую сигарету.

— Амнистия… Знаем мы эту амнистию… — ворчит себе под нос Хусс и встает. Ничего больше не добавив, он покидает бункер. Закрывает дверь-люк и подпирает ее шестом.

Пеэтер снова принимается грызть веревку, которой связаны руки Сальме…

 

Выстрелы в ночи

Мальчиков отделяет от бункера всего каких-то полсотни шагов. Они прячутся за широко разросшийся куст, чтобы перед решительным броском перевести дух, успокоить взвинченные нервы и в последний раз уточнить план действий. Но именно в этот момент мужчины у костра поднимаются. О чем-то споря, двое из них исчезают в темноте, а третий, с автоматом на груди, подходит к бункеру, превращенному в тюремную камеру. Закурив, он неторопливо прохаживается вокруг бункера.

— Охрану выставили, — шепчет Яан огорченно.

Урмас разочарованно молчит. А часовой все шагает и шагает, потом бросает окурок, затаптывает его и тихо входит в бункер.

Надо подождать — это единственное решение, которое может принять Яан.

Часовой выходит из бункера. Он долго возится с пачкой сигарет, прежде чем в темноте вспыхивает огонек спички. Отплевываясь, он быстро шагает к костру. Выбрасывая искры, пламя поднимается выше стен укрытия. Вскоре пламя снова опускается, а часовой медленно возвращается на свой пост.

Тишину ночи нарушает лишь жужжание комаров. Слабый порыв ветра приносит волну теплого, пахнущего лесом воздуха. Мокрая одежда становится не такой холодной и неприятной, а по всему телу потихоньку растекается дремотная слабость. Незаметно для самого Урмаса его щека опускается на ладонь. В глазах у Яана огонь костра и часовой сливаются в какое-то забавное, неясное пятно. Оно становится все бледнее и бледнее, только едва уловимое свечение отделяет его от распростершейся вокруг темноты. В то же мгновение он чувствует, словно проваливается куда-то в бездонную глубину, и вздрагивает.

Слышится усталый голос Урмаса:

— Что случилось?

— Сторожи! Не засыпай! — сердито шепчет Яан и трет слипающиеся глаза.

Урмас просыпается от болезненного тычка в ребра и оторопело озирается. В небе светится первый слабенький зачаток зари. Рука приятеля закрывает ему рот. Урмас просыпается окончательно.

Перед бункером стоят двое мужчин. Один из них покачивается с ноги на ногу, кашляет и сипло бранится:

— Щенки проклятые! Не тронь их! Даже в аду помощникам дьявола положено время на сон, а тут стереги их, торчи всю ночь под открытым небом! Что ты на меня уставился, тюрбанфюрер, пошел спать! — Сквозь ночь далеко слышен звук глубокого, нескончаемого зевка. Огрызнувшись в ответ, бывший часовой оставляет своего сменщика в одиночестве.

— Не трогай их, — ворчит оставшийся вслед уходящему. — И этот тоже фюрер. Командует! Уж я тебе, гад, однажды покомандую!

С карабином наперевес, покашливая, бранясь и беспрестанно чиркая спичками о коробок, чтобы раскурить сигарету, новый часовой топчется между костром и бункером. Время от времени он тупо машет кулаком и громко честит землю, небеса и всю жизнь, а между делом подносит к губам фляжку и каждый раз после этого отфыркивается долго и с удовольствием. Две пары внимательных глаз тревожно следят за ним из-под куста.

Круги, которые вышагивает часовой, становятся все меньше и меньше. Через некоторое время он уже опирается спиной о вход в бункер, поправляет ружье, и в отсвете костра видно, как он вскидывает голову. Но вскоре она низко опускается на грудь. Медленно опускается и выставленный вперед ствол ружья. Неожиданно часовой отталкивается от бункера, напряженно прислушивается, делает несколько нетвердых шагов, бормочет что-то и затем тяжело садится у входа в бункер на землю.

Мальчишки напрягают зрение, но место, где сидит часовой, в тени. Ночь безмолвна, малейший шорох кажется наблюдающим грохотом. Но вот будто бы слышится храп спящего человека. Они смотрят друг на друга тревожно, выжидательно. И тут Яан кивком головы подает знак. Прижимаясь к земле, мальчишки ползут по мокрой траве к бункеру.

Шагах в десяти от часового замирают. До них ясно доносится хриплое дыхание. Скрючившийся часовой блаженно спит. У ног его лежит выскользнувший из рук карабин.

Мальчики чуть слышно держат совет, и Яан ползет к часовому. С отчаянием смертника протягивает он руку. Его пальцы судорожно сжимают холодный ствол. Миллиметр за миллиметром оружие придвигается к Яану.

Дыхание часового прерывается. Яан чувствует, как его тело мгновенно охватывает жар, возникает неодолимое желание вскочить и броситься со всех ног наутек. Но он не делает этого. Наоборот, он еще плотнее прижимается к земле. В груди пойманной птицей бьется сердце. Часовой делает глубокий выдох, стонет во сне и вытягивает ногу. Держа ружье над землей, Яан пятится назад и, уткнувшись в сырую блузу своего друга, заглушает глубокий вздох облегчения.

Ободренные первым успехом, ребята ползут к задней стене бункера. Боязливо взяв карабин, Урмас охраняет Яана, который складным ножом начинает осторожно вырезать дерн из стенки. Чуть позже он берет ружье из рук товарища и кладет его на землю рядом с собой. И они принимаются за работу вдвоем.

Небо над лесом медленно светлеет. В слабом свете ясно различима глубокая дыра в задней стене бункера. Позабыв обо всем, ребята горстями выгребают из нее землю. И вдруг они слышат долгий, громкий кашель и затем ругательство, произнесенное испуганным голосом.

— Ползком! — Яан опомнился первым. Он хватает ружье, и под прикрытием стены бункера оба отступают к спасительному лесу.

— Бежим! — Урмас поднимается и бросается к лесу. Яан следует его примеру.

Почти протрезвевший с перепугу, Левша выскакивает из-за бункера. На опушке леса мелькают какие-то фигуры. Левша вытаскивает из заднего кармана штанов пистолет. Раздается один, другой, третий выстрел. Он выпускает в беглецов весь магазин.

На поляну к костру выбегает с автоматом в руках Хусс.

Разъяренный часовой выхватывает у него оружие и посылает в сторону леса очередь за очередью.

К этому времени появляется и сам Старик.

— Кто-то… крался тут! Убежал в лес! Сатана! — с жаром объясняет Левша и виновато опускает голову, когда Старик спрашивает, где его карабин.

— Еще двое мальчишек! — говорит Старик, выпрямляясь, после того как бегло осмотрел землю позади бункера.

Освещая фонариками следы, оставленные мальчишками, мужчины идут к лесу.

— Бросились бежать, — сухо отмечает Старик, когда широкие следы обрываются.

На опушке трава сильно затоптана и валяется карабин. Приклад его слегка испачкан кровью. Трое мужчин принимаются старательно осматривать траву. И там они находят следы крови.

Затем следы пропадают.

На лбу у Старика надулись синие жилки. Это дурной признак.

— Спал, пьяная собака, вот что! — кричит он на часового. — Притащи их мне, живых или мертвых! Твое счастье, что они ранены. Чего уши развесил? Иди догоняй их последу!

Вернувшись к бункеру, Старик открывает люк. Грязные, с окровавленными руками, стоят у задней стены бункера в ряд освободившиеся от веревок пленники. Они задорно смотрят в слепящие лучи фонариков. На полу валяются выдранные из стены куски трухлявого дерева.

— Связать! — кричит Старик. — Связать так, чтобы завыли!

 

Действуй, Яан!

Яан ощущает резкий удар в предплечье. Он не чувствует боли, но пальцы больше не слушаются его. Ружье выпадает из рук. Стена леса странно вздыбилась, на мгновение остановилась и затем в сумасшедшем порыве помчалась куда-то. Он не ощущает своих ног, словно их и нет у него. Он чувствует неизъяснимую пьянящую легкость. Только на шею словно набросил кто-то холодную мокрую простыню.

Все это длится почти целую вечность. В действительности он лежит на земле лишь несколько секунд.

— Яан! Яан! — слышит он голос Урмаса.

Горячая рука поднимает его. Наконец Яан уже на ногах. Он бежит как во сне. Ветки хлещут по лицу, но он не обращает на это внимания. Позади тарахтит автоматная очередь. Свистят и со стуком впиваются в стволы деревьев пули. Падают с деревьев отсеченные пулями веточки. Мальчики лежат, уткнувшись лицом в мох.

Град пуль прекращается. Далеко позади кто-то перекликается. Руку Яана жжет тупая боль. Ребята поднимаются и бегут, пока почти бездыханные не валятся на прохладный мох. Заря стирает с небосвода последние звезды.

В рассеянном свете раннего утра лицо Яана необычно бледное. Урмас замечает только сейчас, что рукав друга и весь бок блузы в крови, и становится таким же бледным, как и его раненый товарищ. При виде крови ему всегда делалось дурно. Так и теперь. Урмас на миг закрывает глаза, но тут же виновато встает. Внимательно разглядывает рукав лежащего на земле Яана, затем осторожно закатывает окровавленный рукав.

Предплечье прострелено. Из раны сочится кровь. Урмас понимает, что надо оказать первую помощь. Он смахивает набежавшую слезу жалости, недолго раздумывая отрывает от подола рубахи полосу, перевязывает рану.

— Тебе очень больно?

Яан не отвечает. На его бледном лице появились розовые пятна, в глазах непривычный блеск. С гримасой боли он поднимается на ноги.

— Надо вернуться… Надо пойти назад, Урмас!

— Нет, нельзя! Сейчас нельзя! Нас поймают и… — Урмас удерживает его.

— Отпусти, трус… Я пойду один!

Обижаться Урмасу некогда, он преграждает Яану дорогу.

— Нельзя идти. Нельзя, понимаешь. Ты все-таки подумай сначала. И не называй меня трусом, если ты не понимаешь.

На глазах Урмаса слезы.

Яан опускает голову. Урмас прав: идти нельзя. Но что же делать?

— Ах, и это ружье… — вспоминает он огорченно. Но даже если бы ружье было теперь при них, что с того? Идти с ружьем наперевес против бандитов? Нет, это было бы бессмысленно.

Что же делать? Урмас тянет его за рукав. Они продолжают идти вперед. Яан чувствует, какая тяжелая у него голова, а колени дрожат.

— Мы должны сразу же уйти с острова, быстро, как только сможем, — шепчет Урмас тревожно, но убежденно. — Мы должны привести подмогу. Иначе никто и не узнает… Мы единственная их надежда. Мы не имеем права ничего делать опрометчиво…

— Ты, кажется, прав, — соглашается Яан. — Только вот… Ты сумеешь… вернуться?

— Разве ты не сумеешь?

Яан качает головой. Нет! Во-первых, он сейчас не в состоянии сориентироваться на острове, во-вторых, едва ли он сможет найти место, откуда начинается гать. Ведь он шел сюда и видел только таинственный остров впереди — больше ничего!

Урмас едва не плачет. Полтора тяжких дня в походе он следил лишь за ногами Пеэтера, шедшего впереди, и старался попадать в его следы, точно след в след.

Древний лес над ковром мхов стал ниже и теплее. То тут, то там они бредут в мокрой болотной траве. Среди кустов находят родник. Жадно смачивает Яан ледяной водой свое пылающее лицо. По настоянию Урмаса промывают рану. Предплечье распухло, рана пугает, но оба делают вид, что ничего особенного нет, хотя у Урмаса дрожат губы, а Яан жадно подносит ладонью воду ко рту. Молча отрывает Урмас новую полосу от подола рубашки.

— Такая рана быстро зарастает! — заявляет он не слишком уверенно.

— Чепуха! — неестественно громко говорит Яан, и оба растерянно умолкают.

Утро ясное и прохладное. Мальчикам зябко. Взгляд Яана рассеянно блуждает по следам, которые они оставили на росной траве.

— Слушай! — спохватывается он. — Они же погонятся за нами. А наши следы отчетливо видны.

Оба вскакивают на ноги и, прислушиваясь, зорко всматриваются в окружающий их лес. Ничего не слышно, но Урмас чувствует то же самое, что и вчера, на посту возле бункера, штаба группы: вот сейчас, сейчас же!.. Только теперь причин для опасений более чем достаточно.

«Надо действовать! — велит себе Яан. — Надо действовать, действовать…»

— Следуй за мной! — велит он товарищу. Голова тяжелая. Он еще почти не отдает себе отчета, почему подходит все ближе к болоту, но чувствует, что начинает вызревать какой-то хитрый план.

— Скорее! — тяжело дыша, твердит он.

Они почти бегут.

Ребята на краю болота. Уже несколько раз они пересекли чавкающие под ногами поляны. Завеса тумана на болоте розовеет. Из-за горизонта высовывается морковно-красный край солнца.

— Скорее, дальше вперед! — приказывает Яан. — Ты вправо, я влево.

За мальчишками тащутся по болоту в разные стороны глубокие следы.

— Возвращаться будем осторожно по старым следам, — поучает Яан. — Чтобы осталось впечатление, что мы не вернулись… Понимаешь?

Мальчишки торопятся словно заведенные. Успеют ли?.. Или встретятся носом к носу с преследователями? Им невдомек, что на сухой земле в сумеречном подлеске они не оставили никаких следов.

Между канавами разрослись густые кусты ивняка. Это естественные шалаши с подстилкой из слежавшейся листвы. Осторожно сходят мальчики с тропы и, раздвинув ветки, залезают в кусты. С трудом, перебегая от куста к кусту, они спешат в сторону от своего прежнего пути к опушке леса. Осторожно, как дикие звери, они забираются в кажущиеся непроходимыми заросли и, тяжело дыша, ложатся.

Яана начинает трясти озноб. По всему телу распространилась слабость. Руку грызет острая боль.

— Отдохнем и… пойдем назад… — говорит Яан. — Спрячемся поблизости от блиндажа… Проведем разведку, тогда видно будет, что делать…

Это смелый и разумный план, и Урмас беспрекословно соглашается. Долго лежат они на земле среди зарослей.

— Если бы сейчас… глоток воды… — шепчет Яан. Его губы стали сухими и толстыми. Заметив, что Урмас встревоженно следит за ним, Яан болезненно улыбается и поднимается на ноги.

— Тебе плохо? — озабоченно спрашивает Урмас.

Все так же улыбаясь, Яан качает головой и произносит одно-единственное слово:

— Пошли!

Яану кажется, что он ступает по воздуху. Временами все расплывается у него перед глазами, и ему начинает мерещиться, что он сидит в цирке: на погруженной в сумерки арене жонглер бросает бесчисленные черные, желтые, красные кольца. Кольца летят сверкающими молниями к Яану и лопаются, оставляя дождь искр. Но затем сквозь арену снова проступает лес, и фейерверк рассеивается.

— Послушай, мы все-таки идем неправильно, — шепчет Урмас. — Мы идем совсем в другую сторону.

Яан тщетно пытается сориентироваться. Вместо головы у него на плечах словно бы тяжеленная чугунная гиря. Гиря гулко гудит и норовит свалиться то в одну, то в другую сторону. Все силы мальчика уходят на то, чтобы поддерживать равновесие.

— Иди… ты иди вперед, — шепчет он Урмасу. — Иди вперед!

— Осторожнее, Яан, осторожнее! — умоляет Урмас. — Нас могут услышать.

Яан кивает, но тут же спотыкается на ровном месте и с шумом валится на куст. Урмас подхватывает его под руку.

— Потерпи, Яан, — подбадривает его Урмас. — Потерпи…

Но Яану ненадолго хватает выдержки. Урмас чувствует, как тело товарища становится все тяжелее.

— Тебе очень плохо? — допытывается озабоченный, испуганный Урмас. — Ведь не очень, правда? Ведь не…

Яан не отвечает…

В это время Левша наклоняется над окровавленной повязкой возле родника. Удовлетворенно усмехаясь, он внимательно изучает истоптанную траву и направляется по следам к болоту.

 

Сальме

Незаметно загорается и становится все ярче тоненькая ниточка щели в дверном проеме. Она сообщает пленникам о том, что ночь миновала и занялся новый день. Что-то он им принесет?

Веревки, которыми их связали, больно впиваются в кожу, и измученные пленники застыли в каком-то странном состоянии. Это и не сон, и не бодрствование.

Руки Ааду стали почти бесчувственными. Но он все же ощущает, как по его голой руке ползет вниз что-то горячее. Рядом с его ухом прерывистое дыхание.

— Не плачь, — пытается он успокоить девочку. — Это не поможет. И… я не верю, что их застрелили.

Девочка всхлипывает и не отвечает.

— Пеэтер, спишь? — спрашивает Ааду.

— Нет, — слышится в темноте.

— О чем ты думаешь?

— «Думаешь»? О чем тут думать?! Хорошенькое место для раздумий.

— Все равно. Человек всегда думает. Я вот думаю о том, что когда-то читал. В книжках все казалось иначе. Например, «Молодая гвардия». Все там было ясно и просто, когда читал, думал: сам бы поступил точно так же. И если будут издеваться, или свяжут, или… плюнул бы им в лицо, зубами бы вцепился. И как умер бы — гордо! А теперь… — Ааду вздыхает и через некоторое время грустно добавляет: — Хочется спастись.

— И хныкать перед ними будешь? — допытывается Пеэтер.

— Не знаю… Нет, не стану… пожалуй…

— То-то и оно. А Урмасу сказал по дороге… Помнишь?

— Сердце болит поэтому, — отвечает Ааду. — Но ведь тогда я не знал, что все так просто.

— То-то и оно… — протяжно повторяет Пеэтер. — Но до тех пор, пока душа в теле, нельзя терять надежду. — Помолчав, продолжает: — Только бы ребятам повезло… было бы уже не так плохо. — И тут же замечает с иронией: — Тоже мне герой, заботится о товарищах, а сам в беде.

— Эх, черт побери все! — ругается Хиллар. — Но жалеть поздно. Надо…

— Надо что-то предпринять, так нельзя! — подхватывает Пеэтер, которого раздражают недомолвки. — Сами мы тоже дураки хорошие! Грызли веревку — аж все морды пораспухали. Можно было посмотреть, у кого самая толстая веревка, и развязать узел зубами. Сколько времени выиграли бы.

— Их, кажется, всего трое, а нас четверо, — рассуждает Ааду. — И они не все время втроем приходят… Если мы руки развяжем, а спрячем их за спиной, словно они у нас по-прежнему связаны… В полумраке этого не заметят. И если войдет, предположим, один, надо будет сразу напасть. Вырвать винтовку и… прикладом по башке, чтобы не пикнул.

— Надо ногу подставить, чтобы полетел носом в землю, — подхватывает Пеэтер. — И тогда… прикладом? А если у него автомат на груди висит?

— Действительно, риск большой, но ничего невозможного нет, — воодушевляется Хиллар. — Когда упадет, надо первым делом загнуть ему руки за спину.

— И сразу связать ноги, а потом руки, — уверенно говорит Ааду. — Ребята, у меня веревка толстая, может, попробуем?

Попробовать не удается. С шумом убирают запор у входа. Широкая полоса света заливает бункер и безжалостно обнажает всю безнадежность положения. Но пленникам не долго удается разглядывать себя. Ничего не говоря, Хусс наклоняется над Сальме и пытается развязать ее путы. Узлы затянуты крепко-накрепко, а Хуссу неохота возиться долго. Он выхватывает из ножен финку и освобождает девочке руки и ноги.

— Вставай! — сухо командует он.

Одеревеневшие ноги не хотят слушаться. Нетерпеливо Хусс следит, как медленно поднимается Сальме, наконец подхватывает ее и ставит на ноги. Потом толкает пошатывающуюся девочку к двери.

— Куда вы ее ведете? — спрашивают три мальчишеских голоса хором. В ответ только глухо стукает захлопывающийся люк.

Сальме впереди, Хусс за нею с автоматом, идут они через поляну. Жадным взором девочка смотрит на свежую, омытую росой зелень вокруг. Дух перехватывает от неудержимого желания свободы.

— Направо! Прямо! — сурово командует конвоир. — Иди, дурочка! — коротко прикрикивает Хусс, когда Сальме останавливается перед входом в другой бункер. Упершийся под лопатку ствол автомата заставляет ее войти в сумеречный проход.

Через бойницы под потолком проникает в бункер дневной свет, кроме того, тут горит еще и яркая газовая лампа. Одна половина ее прикрыта куском картона, чтобы свет не бил в глаза сидящим за столом. А за столом сидит Старик и барабанит пальцами.

Старик долго смотрит на девочку, не произнося ни слова.

— Сколько вас пришло сюда? — начинает он допрашивать девочку.

Сальме не отвечает.

— Сколько вас пришло сюда? — повышает голос Старик.

В своей коротенькой жизни Сальме несколько раз приходилось испытывать парализующий страх. Она боится мышей. Каждый раз, когда она видит эту маленькую серенькую зверюшку, все ее тело охватывает жар, она вскрикивает и колени начинают дрожать.

Сейчас она не вскрикивает, но колени ее пронизывает предательская дрожь.

Старик поднимается, берет со стола листок бумаги и тычет девочке под нос. Это отнятая у Хиллара карта.

— Где вы это взяли?

Колени у Сальме дрожат, словно она едет на подножке дряхлого грузовика. Широко раскрытыми глазами она уставилась на Старика. Перепуганная, она едва дышит.

— Отвечай! Где вы взяли карты?

Никакого ответа. Разъяренный Старик замахивается и дает девочке пощечину. Девочка падает. Поднявшись на ноги, она беззвучно всхлипывает.

— Молчать! — вопит Старик и добавляет ругательство.

Походив взад-вперед от стола к девочке и обратно, он садится за стол.

— Сколько вас пришло?

Пальцы Старика снова начинают барабанить по столу.

— Ах, по-доброму не говоришь? Ну как будет барышне угодно! Хусс, прижми-ка ее!

Хусс, хмуро стоящий за спиной Сальме, уставился в землю и не двигается.

— Прижми ее, Хусс! — командует Старик. — Легонько, но сладко.

Хусс по-прежнему стоит неподвижно. Наконец бросает Сальме:

— Отвечай, девчонка, что у тебя спрашивают. Говори, не действуй людям на нервы.

Сальме молчит. Но уже больше не от страха, а из упрямства. С ужасом в душе она внутренне готовится к тому, о чем Старик сказал «прижми».

Старик переводит взгляд с девочки на уставившегося в пол Хусса и раздумывает. Настроение штурмбанфюрера ему не по нраву! Тряпка! Но и не в этом дело. Штурмбанфюрер Хуго Миккал не выполнил приказ! Хорошо! Придет время, это ему зачтется!

Молчание становится долгим. Девочка тяжело дышит от страха.

— Так, девчонка, даю тебе время подумать. Уведи ее, Хусс, и возвращайся сюда, — велит Старик.

Хусс поднимает удивленные глаза и иронически улыбается. Выходит, он и Старик думали об одном и том же: чего не сделает Хусс, то с радостью выполнит Левша.

После неожиданного распоряжения Старика Сальме чувствует, что ноги совсем плохо слушаются ее. Держась за стену, она с трудом выходит из бункера. А в голове уже начинает стучать молотком тревожная мысль о том, что должно наступить позже.

Хусс отпирает «арестантскую». Не дожидаясь принуждения, Сальме входит туда. Ее руки остаются развязанными.

 

Копайте

Заложив руки за спину, Старик ждет Левшу перед входом в свой бункер. Кажется, что он вышел полюбоваться ясным, безветренным утром. Посмотрев на небо, он скользит взглядом по краю поляны и поднимающемуся за ней лесу и легким тоном дачника замечает:

— Красивое утро, а?

— Красивое, — хмуро соглашается Хусс.

— Не слишком ли у тебя вялая рожа для такого красивого утра, а? — зло спрашивает Старик.

— Ты звал меня, — холодно напоминает Хусс.

— Да, звал. — Старик щурится и глазами ощупывает собеседника. Затем, глядя в сторону, говорит тихо, но повелительно: — Нервы у тебя не в порядке, Хусс. Это во-первых. Во-вторых, терпеть не могу бесполезной возни и промедления там, где нечего медлить. Тебе ясно, что я имею в виду? Пусть выроют в бункере яму и… Сделаешь все тихо, без шума. И чтобы следов не осталось. Ясно?

Глаза Хусса начинают возбужденно поблескивать.

— Ты же обещал их этому садисту… Левше! Эта скотина способна, пожалуй, собственную мать удушить!

Старик ехидно усмехается:

— Обещал, а теперь передумал. Ясно?

— Я еще не пал так низко, чтобы убивать детей! — взрывается Хусс. — Не забывай, что я солдат.

— И выполнишь приказ как солдат. Иди!

Оба меряют друг друга взглядами.

— Любишь чужими руками жар загребать, господин Хансен! — не унимается Хусс. — Черную работу ты всегда оставлял другим!

— Не умничай, — поучает Старик. — Не умничай! Видно, я слишком долго смотрел на твое умничанье сквозь пальцы. Выполняй приказ. И вот еще что: девчонку отдашь Левше. Иди!

Хусс не отвечает, высоко вскидывает голову, резко поворачивается и уходит. Старик зло глядит ему в спину, рука его непроизвольно скользит в задний карман брюк, пальцы сжимают холодную сталь оружия, такую же холодную, как и его глаза…

Хусс бросает лопаты на землю у входа в бункер и закуривает. Сделав несколько затяжек, с грохотом открывает дверь. Входя, он спотыкается о ноги Сальме, но не падает. Худенькие мальчишки хватают его за рукава. Хусс отталкивает Ааду и Пеэтера к противоположной стене, Хиллар, бросившийся ему под ноги, получает приличный удар в ребра. Молниеносно Хусс поворачивается и хватает Сальме за подол, так что платье трещит. И тут до него доходит весь смысл происшедшего.

— Ишь ты… ишь, щенки! — рокочет Хусс скорее удивленно, чем зло. Резким движением он швыряет Сальме к мальчишкам. — Ну и щенки!.. И кто же вас, чертенят, снова развязал?

Пионеры подавленно молчат. Хусс, стоя у входа, закуривает потухшую сигарету, затягивается и тоже помалкивает, занятый какой-то своей мыслью. Сигарета плохо тянется.

— Черт! — машинально бормочет он и вдавливает окурок каблуком в землю. Пионеры готовятся к сопротивлению. Но Хусс шарит по карманам и бросает им сухари. Протягивает фляжку с водой. Ребята делят сухари поровну и, утолив жажду, жуют безо всякого аппетита.

— Когда нас отпустят? — спрашивает Пеэтер.

— Не ваше дело!

— А в кого тут ночью стреляли? — интересуется Сальме.

— Не ваше дело! В волка!

Они беспокойно обмениваются взглядами.

— Ну и как… поймали? — осторожно спрашивает Ааду.

— Не ваше дело! — огрызается бандит. Достает новую сигарету и добавляет: — Кажется, удалось убежать.

Пионеры переглядываются и облегченно вздыхают. Некоторое время в бункере тихо. Хусс исподлобья смотрит на пленников и затем спрашивает:

— Сколько же вас было?

Пленники молчат, упрямо уставившись в землю.

— Дурачки! — ворчит Хусс. — Берите лопаты, начинайте копать. Ну, убирайтесь от входа подальше! — Он идет на середину бункера и чертит на полу лопатой прямоугольник — примерно метр на полтора метра. — Вот здесь копайте.

— А что это будет? — интересуется Пеэтер.

— Не ваше дело! — отвечает бандит нетерпеливо. Немного погодя добавляет: — Погреб будет… Ну, начинайте!

— Для погреба тут место неподходящее. Слишком сырая земля! — возражает Хиллар.

— Заткнись! — нервно кричит Хусс. — Начинайте копать и не тявкайте. И запомните: кто высунет свой нос из бункера, того… — Он многозначительно показывает на автомат. — Ясно?

— Ясно! — тихо отвечают пленники.

Хусс выходит из блиндажа и усаживается шагах в десяти на солнышке. На его лице отвращение.

— Врет он! — шепчет Пеэтер товарищам. — Яма не для погреба, а для нас… Это всегда так заставляют самим для себя копать… И никаких следов не останется…

…Сальме прижимает руку ко рту. В глазах ее ужас. Хиллар медленно кивает головой.

— И я так думаю, — шепчет Ааду. — Что же предпринять? Кажется, есть только один путь к спасению, но для этого надо выиграть время… — И он кричит в дверь бодро, с едва уловимой дрожью в голосе: — Дядя, а можно копать погреб побольше?

Хусс поднимается на ноги, делает два-три шага к бункеру, но машет рукой, снова садится и отвечает:

— Ах, копайте какой хотите!

— Вы, Хиллар и Пеэтер, ломайте стену бункера, — командует Ааду шепотом. — Но осторожно! Ничего не должно быть заметно. А ты, Сальме, карауль. Я же буду копать яму и землю стану отбрасывать только к входу, чтобы было потемнее.

— И, ребята, все время громкий рабочий разговор, — наставляет Хиллар. — Чтобы не вызвать подозрений.

Начинают позвякивать лопаты.

— До чего же тугая земля! — слышит Хусс голос девочки.

— А ты копай, не хнычь! — отвечает ей кто-то из мальчишек.

Хусс обхватывает голову руками. Нервы? Или это беспокоит совесть? Разве безжалостная волчья жизнь на этом болоте еще сохранила у него совесть?

 

Хусс начинает запоздалую борьбу

Хиллар и Пеэтер выдирают из стены истлевшие брусья, пыхтя от волнения и напряжения. Горячим взглядом следит Сальме за Хуссом и тревожным шепотом напоминает товарищам:

— Разговаривайте, мальчики! Веселее!

Хусс нервно закуривает новую сигарету и встает.

По пояс мокрый, в тине, нетвердой походкой появляется из зарослей за бункером Левша. Глядя на приближающегося Левшу, Хусс прищуривает глаза и не пытается скрыть насмешливой улыбки.

— Ну, по каким топям ты ползал?

— Проныры окаянные! — бранится Левша и дрожащими пальцами откручивает крышку фляги. — Чудом выбрался из трясины. Будь они сто раз прокляты! — Он делает большой глоток из фляжки.

— И куда же эти «проклятые» делись? — насмешливо спрашивает Хусс.

Левша испытующе смотрит на него и бормочет неуверенно:

— Куда делись? Пустил в расход…

— Выстрелов что-то не было слышно…

— Хэ-э, дурак я, что ли, стрелять! — неуклюже объясняет Левша. — Я утопил их. Как котят. — И вдруг вопит: — Что ты скалишься, морда!

— Небось упал спьяну в трясину, а когда выбрался, больше и смотреть в сторону болота боялся, — спокойно говорит Хусс, — И не морочь мне голову.

— Ты смотри, Хусс! — угрожает Левша, сдерживая злобу. — А то я могу кое о чем рассказать, ха-ха! Ты знаешь, Старик тебе не доверяет, а он вспыльчив. Держи язык за зубами, Хусс, а то худо будет! Понял?

— Иди, доложись Старику, да ври половчее, — отвечает Хусс холодно. — Более уверенно, ясно? Чтобы твоя жалкая трусость не сразу была видна!.. Пошел прочь, подлец!

Хусс с ненавистью глядит ему вслед, выплевывает окурок, подходит к бункеру.

— Ну, копаете? — спрашивает он и вдруг продолжает совершенно неожиданно: — А если вас отпустить, вы же не знаете дороги назад? Утонете в болоте, как эта скотина недавно чуть не утонула.

— Не утонем! — уверенно отвечают ребята. А Хиллар добавляет: — В самых труднопроходимых местах мы оставили свои знаки.

— Знаки? — пугается Хусс. И срывается на крик: — Что вы уставились? Копайте!

Пионеры слышат, как он отходит от бункера.

— Ну и топает! — шепчет Сальме. — Об этом типе не знаешь, что и думать.

— А Яан и Урмас, кажется, спаслись, — взволнованно шепчет Ааду. — Слыхали, наш сторож не поверил этому бородатому. Верно?

— Конечно, они убежали! — утверждает Сальме. Выглянув в дверной проем, она испуганно шепчет: — Бородатый идет!

Левша подходит к Хуссу и говорит вполголоса:

— Щенков разделим пополам — приказ Старика. А мне давай девчонку. Не говорит, пусть не говорит… Я эту кошечку скручу, будет болтать, как попугай. Я таких знаю, хе-хе!

— Назад! — Хусс преграждает Левше путь. — Без меня ты не уведешь отсюда ни девчонку, ни мальчишек. — Они стоят друг против друга, лицом к лицу. — Ну, ясно тебе?

— Это приказ Старика! — повышает голос и Левша. — Или ты вдруг стал начальником?

— Пусть Старик сам придет сюда! — свирепо настаивает Хусс. — Тебя, Левша, я знать не желаю. Пошел, пошел прочь!

— Закрой пасть, тюрбанфюрер! — кричит Левша и пытается силой пройти вперед. Хусс кладет палец на спусковой крючок автомата.

— Пошел подальше, тебе сказано! Подальше от этого бункера.

— Ах так… — В голосе Левши ярость и испуг. — Сам ищешь неприятностей на свою голову, Хусс. Что же, придет Старик и…

Бранясь и угрожая, Левша снова уходит, а Хусс подбегает к входу в бункер и взволнованно спрашивает:

— Сумеете вы уйти через болото?

— Сумеем! — утверждают не менее, чем он, взволнованные пионеры.

— Тогда скорее! Бежим!

Через несколько секунд они скрываются в том же кустарнике, который прятал на рассвете Яана и Урмаса.

— Знайте же, что я никого не убил, я был радистом в немецкой армии, — объясняет Хусс на бегу. — А потом как волк убегал от своей совести, не осмеливался оторваться от мерзавцев, вернуться назад в общество людей. Теперь этому конец. Посадят? Пусть сажают! Отбуду наказание и начну жить. Мои руки не запятнаны кровью. Что, сбились с пути?

— Сейчас выясним! — тяжело дышит Пеэтер. — Ааду, сверни правее!

Густой кустарник мешает двигаться, ветки секут беглецам лица.

— Но вы замолвите за меня словечко? — Хусс хватает Сальме за плечо. — Скажете, что я заступился за вас?

— Сюда! Здесь верная дорога. Идите сюда! — зовет Хиллар.

— Проклятье! — бормочет Хусс. — Зря я так затянул… — Он прислушивается и меняется в лице. — Они нас догоняют… Проклятье, опоздал я. Скорее! Да не трещите ветками! Разве вы дороги не знаете?

— Сюда, сюда! — кричит Пеэтер впереди.

— Стой, Хусс! — доносится издалека голос Старика. — Стой или буду стрелять!

— Вперед! Вперед! Скорее! — подгоняет Хусс беглецов.

— Стой, Хусс! — раздается снова. — Стой! Стреляю!

— Ох, проклятые… — бормочет Хусс и, когда раздается первый выстрел, командует пионерам: — Бегите! Разбегайтесь в разные стороны! Ползите, спасайтесь! Хусс, Хусс, опоздал ты со своим решением! — Он ожесточенно трясет головой. — Эх!

Он останавливается на миг и видит, как мелькает вдали между кустами чей-то красный пионерский галстук. Хусс чутко прислушивается к звукам за спиной.

— Стой, Хусс, стой! — раздается уже довольно близко скрипучий голос Старика.

Хусс закусывает губу, размышляя, поглядывает туда, где несколько секунд назад еще виднелись беглецы, и, сцепив зубы, принимает решение.

— Левша! Старик! Стойте! — кричит он. — Назад! Поворачивайте назад!

На несколько секунд наступает полная тишина. Затем тарахтит автоматная очередь. В нескольких шагах от Хусса пули пробивают листву и тоненькие стволы деревьев.

— Проклятые, проклятые… — Хусс бросается на землю, упирает приклад автомата в плечо и посылает очередь туда, откуда раздались выстрелы.

В ответ ему раздаются новые очереди, но Хусс уже успел сменить место. Некоторое время царит тишина. Ее нарушает крик Левши:

— Сдавайся, Хусс!

Хусс стреляет на крик.

Минуты кажутся бесконечно длинными. Охота друг за другом продолжается в коварном кустарнике. Очереди стали короткими и стелются низко над землей.

На лбу Хусса жемчужинами выступили крупные капли пота. В магазине осталось лишь восемь патронов. Он старательно прислушивается — что делает противник? Левша и Старик долго не подают признаков жизни.

Хусс прижимает лицо к сырому мху, размышляет и решает снова сменить место. Осторожно, сантиметр за сантиметром двигается он. У него появляется страшная жажда жизни. Подальше отсюда, прочь с этого проклятого острова!

С треском ломается у него под локтем незаметная во мху веточка. И тут же по нему в упор бьет автоматная очередь. Последняя очередь неравного сражения…

— Готов! Не шевелится больше, тряпка! — говорит Левша, переворачивая его ногой на спину.

— Такова судьба предателя! — не скрывая досады, замечает Старик. — С нашей дороги возвращаться трудно. Пойдем!

— А щенки? — гнусавит Левша. — Их оставлять нельзя!

— Ты прав, надо прикончить щенков!

И они идут искать следы беглецов.

 

В волчьем логове

Первое, что делает Урмас возле потерявшего сознание товарища, — плачет. Выплакавшись, вытирает глаза досуха и прислушивается. Вокруг слабо шумит лес. «Тий-тий-тий-тий…» — голосят синицы.

Солнце уже поднялось высоко и бросает сквозь ветви деревьев яркие пятна света. Но все же в лесу сумеречно. Немного жутко стоять одному возле бледного, потерявшего сознание товарища. С кем посоветоваться? На чью помощь надеяться? Он сам должен помочь другим, Яану и остальным там, в темном бункере. Какую же помощь сможет оказать им Урмас? Слезы выплаканы. И хотя положение теперь, пожалуй, стало еще труднее и безнадежнее, Урмас чувствует уверенность и волю к действию.

После долгих поисков Урмас находит для своего товарища надежное укрытие в густом ельнике. С большим трудом взваливает себе на спину обмякшее тело Яана. В ельнике он озабоченно смотрит на бледное лицо товарища. Загара на щеках и лбу Яана как не бывало, его веки в густой сетке синих прожилок и, кажется, просвечивают насквозь, под глазами легли тени. Словно это другой Яан, а не прежний — розовощекий, сильный и насмешливый. Беспомощность друга пробуждает в душе Урмаса необъяснимое чувство жалости. Но жалость жалостью, а надо что-то предпринимать для спасения товарищей, и он освобождает в своей голове место для более деловых мыслей.

Сейчас Урмас горько сожалеет, что не занимался в школьном санитарном кружке. О первой помощи он знает совсем немного. Но одно ему ясно: Яана надо привести в сознание. Нужна вода! Он решает найти источник, намочить свою рубашку и таким образом доставить воду Яану. Но сначала надо обозначить укрытие Яана. Установив лишь одному ему понятные ориентиры, Урмас осторожно пускается в путь к источнику.

Все так же легонько шумит лес. В гуще зарослей попискивают синицы. Урмас пробирается вперед.

Неожиданно лес кончается, и он попадает в радостный мир солнечного сияния и голубого неба. И сразу же слышит поблизости чужие, злые голоса. На мгновение горло Урмаса сжимает знакомая судорога ужаса. Он превозмогает ее и торопливо начинает пробираться на звук голосов.

Между кустами уже проглядывает поляна. Урмас, словно змея, ползет вперед. Лишь позже он замечает, что лежит под тем же самым кустом, под которым они с Яаном ночью так долго выжидали подходящий момент.

Люк, закрывающий вход в бункер, откинут. Возле него стоят друг против друга двое мужчин, которых они с Яаном уже видели ночью.

— Тебя, Левша, я знать не желаю, — зло говорит мужчина с автоматом и преграждает другому путь. — Пошел, пошел прочь!

— Закрой пасть, тюрбанфюрер! — кричит тот, у которого они ночью утащили ружье, и пытается пройти вперед. Мужчина с автоматом кладет палец на спусковой крючок и целится другому в живот.

— Пошел подальше, тебе сказано! Подальше от этого бункера!

Широко раскрытыми глазами следит Урмас за ссорой мужчин. Он не понимает причины ее. Но когда бородатый с проклятиями скрывается в зарослях на другом краю поляны, а часовой, словно ужаленный, бросается в дверь бункера, сердце Урмаса едва не разрывается от волнения.

Волнение тут же переходит в захватывающее дух изумление. Из блиндажа вырываются его товарищи по звену. Все четверо! Какой-то миг они растерянно озираются, а затем бросаются бежать следом за Хилларом прямо к засаде Урмаса. Последним, подгоняя ребят, бежит часовой.

Все же до Урмаса они не добегают, а сворачивают в сторону, правее, и через несколько мгновений скрываются в кустах. Растерявшийся Урмас не может сразу сообразить, что предпринять. Подняться и бежать за ними вслед? Если рвануть прямо через поляну, то, пожалуй, можно и догнать. Он приподымается, но в этот момент замечает двух мужчин, торопливо выходящих из кустов.

Урмас не верит собственным глазам — мужчина, идущий впереди, это… это ведь поселковый парикмахер Хансен!

За ним по пятам идет бородатый бандит. В нескольких шагах от бункера они останавливаются. Прислушиваются. Хансен отскакивает в сторону от входа, то же самое делает и бородатый. Рука парикмахера проворно скользит в задний карман брюк. Через секунду в ней поблескивает револьвер. И бородатый берет автомат наизготовку.

— Хусс! — кричит Хансен в бункер. — Штурмбанфюрер Миккал! — кричит он снова, но ответа нет.

Парикмахер делает знак бородатому подойти к бункеру. Тот отказывается. Тогда Хансен целится пистолетом уже в бородатого. Судорожно прижимая автомат к животу, бородатый неохотно плетется к бункеру.

— Хусс! — кричит он и осторожно заглядывает внутрь. Он исчезает в чернеющем отверстии, но тут же выскакивает оттуда и испуганно сообщает:

— Нет их там!.. Нету!.. Удрали! Все удрали!..

Хансен странно горбится, отводит руки в стороны и левую сжимает в кулак. Он не произносит ни слова, но его поза и выражение лица вызывают у мальчика ужас.

— Там! — кричит вдруг Хансен и показывает рукой в сторону леса, где скрылись беглецы. — Они там!

Словно гончие, взявшие след, оба пускаются бегом через поляну. Вскоре они исчезают в лесу.

Урмас испуган. События разворачивались у него перед глазами с головокружительной быстротой.

Его уши улавливают далекие, неясные крики. Затем слышится выстрел. Начинает строчить автомат.

Спина мальчика покрывается потом.

Но для отчаяния и горестных рассуждений нет времени. Неожиданно для самого Урмаса у него в голове возник неясный, но безумно смелый план. Он выскакивает из-под куста и бежит прямо через поляну на другую сторону. Где-то там, в зарослях, должно находиться логово бандитов!

На поиски уходит совсем немного времени. У двери бункера мальчик нерешительно останавливается. В лесу стреляют. Скрепя сердце Урмас открывает тяжелую бревенчатую дверь. Сердце в груди стучит молотом.

Первое, что Урмас замечает, — карты пионеров на столе. Он прячет их в карман. Тут его взгляд останавливается на недопитой бутылке. Он тычется носом в горлышко. Водка! До чего же противно пахнет. Он сворачивает из бумаги пробку и затыкает бутылку. Затем осматривается по сторонам.

Хотя он и не знает этого точно, но предполагает, что аппарат в углу — радиопередатчик. Возникает сильное желание познакомиться с ним поближе: такую вещь не каждый день увидишь. Но это желание тут же отступает. Мелькает в голове мысль трахнуть чем-нибудь по аппарату, но, с одной стороны, ему жаль дорогой аппарат, с другой, он не считает такой поступок разумным. К тому же он обнаруживает манерку из-под килек с какой-то жидкостью. Нюхает. Кажется, вода. Отхлебнув оттуда глоток, он остается удовлетворенным как формой, так и содержанием своей находки. Секунду подумав, он сует бутылку с водкой в манерку.

Под потолком на полочке лежат обоймы с патронами, на нарах бинокль и нож Хиллара. Бинокль Урмас вешает себе на шею, а нож складывает и сует в карман. Еще он запихивает в карманы консервы и за пазуху насыпает сухарей.

В углу возле входа стоит ружье. То самое, которое они ночью утащили у бородатого. Сейчас его можно взять без помех, но Урмас проходит мимо. Выйдя из бункера, он слышит в лесу короткую автоматную очередь.

Сделав несколько шагов, Урмас останавливается и поворачивает назад. Вернувшись в бункер, он вынимает из одного кармана консервы и кладет на нары. Карман он набивает патронами и вешает карабин на плечо.

Вот так — бинокль на шее, ружье на плече, манерка в руке — Урмас скрывается в чаще.

 

У змей вырывают зубы

Как и положено беглецам, они бегут, а сзади слышны отдельные выстрелы и автоматные очереди. Ребята не знают этого леса и мчатся, надеясь на удачу. Запыхавшись, останавливаются они на краю болота. Место незнакомое.

— Вперед! — решает Хиллар. — По краю болота. Они проходит совсем немного, и Пеэтер кричит:

— Ребята, мы здесь были!

Действительно, где-то здесь они входили на остров. Перестрелка смолкла.

— Оставаться на острове нам нельзя, — решает Хиллар. — Неизвестно, чем закончился у них этот бой. Надо быть готовыми к самому худшему. А в таком случае они, наверное, снова бросились за нами в погоню. Старайтесь не оставлять следов.

— Все-таки в отношении Хусса не совсем честно, если мы уйдем без него, — замечает Ааду.

— Лучше не теряйте времени! — торопит остальных Пеэтер. — Если Хусс остался жив, он сам нас догонит. Ведь карты у них. Если же Хуссу не повезло, наше ожидание ему не поможет.

— Но погодите, — требует Сальме, — а Яан и Урмас? Как же мы уйдем без них?

— Яан и Урмас? Но, может быть, они уже ждут нас на острове Большой Ели! — высказывает предположение Пеэтер. Такая возможность не исключается, но остальные не спешат согласиться. Однако медлить больше нельзя. Держать совет можно ведь и на ходу.

Пионеры продолжают бегство. Без карты трудно найти ту тропу, по которой они пришли на остров. И все же они отважно движутся дальше. Погони не слышно, но пионеры уже знают, что тишине не всегда следует доверять. Заросли тростника остаются позади. Под ногами становится все более хлябко.

Ребята внимательно осматривают все вокруг. Где-то здесь должна начаться гать.

— Мальчики! — кричит Сальме, позабыв об осторожности. — Следы! Здесь следы!

Они сбиваются в кучу возле Сальме. На мягкой почве видны следы, оставленные ими по пути на остров. Вскоре они оказываются у межевого знака. Еще немного вперед, и под ногами знакомая гать.

Покинуть остров им удалось неожиданно легко. И от погони они явно оторвались.

Однако пионеры спешат изо всех сил. Волнение, охватившее их в начале побега, стихает, но на смену приходят новые тревожные мысли. Их мучает жажда. Впереди еще долгий путь. Солнце жарит вовсю. А у них нет с собой ни капли воды, ни кусочка хлеба. Ничегошеньки.

— А если Яана и Урмаса нет на острове Большой Ели, тогда что? — высказывает Сальме то, что тревожит всех.

— Подумаем, — отвечает Хиллар, помедлив. — Подумаем, но прежде поглядим, как сложатся обстоятельства.

Но обстоятельства вскоре складываются совершенно неожиданно.

— У кого острое зрение? — спрашивает Хиллар. Он указывает рукой вперед. — Посмотрите, не кажется ли вам, что там, далеко, будто… кто-то есть?

Приставив ладони козырьком над глазами, пионеры всматриваются в туманный горизонт.

— Конечно, это Яан и Урмас! — восклицает Сальме.

— Там не двое, а больше… — сомневается Пеэтер.

Ааду утверждает то же самое.

Четыре пары глаз с возрастающим волнением вглядываются в движущиеся вдали силуэты.

— Их много, и они идут сюда, — сообщает Пеэтер. В этом уже не сомневаются и остальные. — Кто бы это мог быть?

Вопрос довольно глупый, но неизбежный.

— На всякий случай… — говорит Хиллар и трет лоб, — на всякий случай нам надо спрятаться. Располземся в разные стороны и посмотрим, что это за люди.

Так они и делают. По двое с каждой стороны гати прячутся они за кустиками болотного багульника, за карельскими березками. Ааду и Сальме получают приказ не спускать глаз с пути, ведущего от острова. Хиллар и Пеэтер берут под наблюдение приближающуюся группу.

Мучительное ожидание длится долго. Но постепенно идущие навстречу вырисовываются все яснее. Их уже можно пересчитать. Восемь человек. Идут гуськом. И, судя по всему, торопятся.

Немного погодя выясняется еще одна деталь: трое пришельцев ведут собак.

В душе пионеров возникает волнующая, невероятная из-за своей неожиданности надежда. И она не обманывает их. Пришельцы одеты в военную форму, а вскоре глаз различает синий цвет их фуражек. Хиллар выходит из своего укрытия. Его примеру следуют остальные.

— Осторожность — мать мудрости! — улыбается загорелый лейтенант войск КГБ. — Мы заметили вас давно. Но ведь вас должно быть шестеро. Где же еще двое?

Радость пионеров сменяется болью тревоги.

— У Большой Ели мы нашли ваш шалаш и сразу же пустились дальше, — говорит офицер с капитанскими погонами. — Но мальчиков там не было. И никаких свежих следов тоже не обнаружено.

Хиллар коротко рассказывает, что случилось с ними на острове.

— Значит, их трое? — уточняет капитан.

— Было трое, — подтверждают пионеры. — Но между ними шла перестрелка. Чем она кончилась, мы не знаем.

— Ладно, ребята, не беспокойтесь, — говорит капитан, — все выяснится. А сейчас мы должны идти вперед.

— А мы?

— Вы пока располагайтесь на привал. Хотя бы где-нибудь здесь. Найдите только место посуше, — советует лейтенант. — Если на острове все в порядке, дадим одну белую и две красные ракеты. Тогда возвращайтесь на остров, дорогу-то вы теперь знаете. Когда увидите наш сигнал, отвечайте. — Он велит одному из солдат дать Хиллару ракетницу и несколько зарядов.

— Разрешите, я пойду с вами! — предлагает Хиллар. — Я буду у вас проводником.

Но это предложение отвергается.

— Вы же знаете, как оно бывает в лагере, — улыбается капитан. — Полезете, например, без спросу в воду, а тут придет врач и спросит: кто разрешил? Кто отвечает? Так ведь? Вот и с нас спросят. А нам предстоит, — он становится серьезным, — не в воду лезть…

Собаки нетерпеливо натягивают поводки. Свежие следы пионеров влекут их вперед. Солдаты снова строятся в боевой порядок. Капитан отдает приказ двигаться.

— Но будьте осторожны!.. — кричат пионеры им вслед.

Солдаты прибавляют шагу и вскоре скрываются из виду.

— Та-ак!.. — вздыхает Пеэтер. — Теперь есть два вопроса: как пойдут дела у солдат и куда делись Яан с Урмасом?

Они устало сидят вокруг пакета с едой, оставленной им военными, и молчат. И даже у Пеэтера, кажется, пропал аппетит.

С острова слышится выстрел, заставляющий их всех вскочить на ноги. За выстрелом следует автоматная очередь. Еще очередь, еще и еще…

— Началось!.. — вздыхает Ааду.

— Значит, они все-таки гнались за нами! — волнуется Пеэтер.

— Но мы оторвались от них довольно-таки далеко, — уточняет Хиллар.

Пионеры с тревогой смотрят в сторону острова.

Перестрелка стихает. Но еще неизвестно, кто кого. И вот наконец — ожидающим кажется, что прошла вечность, — на светлом небе возникают три сверкающих маленьких пятнышка: белое… красное… красное… Чуть погодя слышатся и глухие хлопки ракетниц.

Хиллар поднимает ракетницу над головой. Под крики товарищей «ура!» выпускает он все отданные ему ракеты. Ему жаль, что сейчас не ночь — получился бы роскошный салют!

 

Урмас

Когда Урмас возвращается в укрытие к Яану, тот уже пришел в себя. Видимо, заслышав шаги Урмаса, он перевернулся на живот и смотрит теперь на товарища горячечными глазами. На его бледном лице выражение глубокого изумления.

Урмас важно кашляет и гордо снимает карабин с плеча.

Вместе с карабином Урмас как бы снимает с себя важность. Он рад, что приступ слабости у Яана прошел. Урмас принес кучу новостей.

— Только бы ребята не попали под пули, — с трудом говорит Яан.

— Как ты теперь себя чувствуешь? — спрашивает Урмас.

— Да… ничего… Устал… очень…

— Рану промоем водкой, — решает Урмас. — Это больно, по себе знаю, но ты потерпи.

Яан не спорит. Сжав зубы, он терпит и все же один разок охает. Но еда, когда он принимается жевать, не лезет в горло.

— Это хорошо, что у нас теперь есть ружье! — радуется Урмас. — Ты стрелять умеешь?

Яан отрицательно качает головой. Но Урмас не вешает носа.

— Кажется, это не сложно, — убежденно говорит Урмас и повторяет. — Хорошо, что у нас теперь есть ружье.

— Что же будет дальше? — беспокоится Яан.

— Я скоро пойду в разведку, тогда увижу, сколько их еще осталось, — отвечает Урмас и быстро добавляет: — Ружье я оставлю тебе, тогда не так страшно. — Подумав секунду, он продолжает: — Тебе надо отдыхать. А я осмотрю другую часть острова тоже. Может быть, наши ребята там. Или, может, остались следы. А если нет, то нам придется уходить, потому что, значит, тогда они ушли… У нас теперь и карта есть. Ты идти сможешь?

— Как-нибудь смогу. Вот отдохну…

— Постарайся заснуть, — советует Урмас. — Я пока осмотрю ружье.

Яан кладет подбородок на руки. Голова по-прежнему тяжелая, тело охватывает временами холодная дрожь. Но спать не хочется. Рука побаливает, и он тревожно думает: только бы не загноилась! Не одна эта мысль тревожит его.

Урмас поглощен исследованием карабина. Открыв секрет пользования замком, вынуть из магазина патроны не составляет труда. После этого Урмас осмеливается нажать на спуск. Громко щелкает освободившийся ударник. Затем Урмас снова закладывает патроны в магазин, снова вынимает и снова закладывает.

Вдалеке слышится выстрел. Ребята переглядываются: может, им только показалось? Но следом за выстрелом тарахтит автомат.

С широко раскрытыми глазами и приоткрыв рот, прислушиваются мальчики к перестрелке. И молча думают об одном: бандиты стреляют в их убегающих товарищей.

Урмас отворачивается от Яана и пытается скрыть набегающие слезы. Яан опускает голову на руки.

О чем тут говорить?

— Яан! — немного погодя вдруг хрипло говорит Урмас. — Ты попробуй немножко соснуть, а я все-таки пойду в разведку. Я ненадолго…

Яан ничего не отвечает.

— Ты ведь… не боишься один? Я бы взял и ружье… с собой.

— Но будь осторожен, — отвечает Яан. — Будь очень осторожен! Дай мне слово…

— Я буду осторожен, — отвечает Урмас, не глядя Яану в глаза.

Он берет карабин, деловито, безо всякой рисовки вешает его на плечо и пускается в путь.

Возле бункера, где бандиты держали в заточении пионеров, Урмас поднимает толстый шест, которым подпирали люк, и смело шагает через поляну к кустарнику, скрывающему жилье бандитов. Перед дверью жилого бункера он выдалбливает ямку, втыкает в нее острый конец шеста. Выпущенный из рук шест, падая, упирается в дверь. Урмас проделывает это несколько раз и, убедившись, что все получается точно и быстро и что шест прочно запирает дверь, кладет его возле бункера под молодыми елочками. Найдя укромное место, откуда ему видны и поляна и дверь блиндажа, он прячется.

Медленно идет время. Урмас притаился под кустом. Карабин лежит рядом, ствол его направлен на дверь бункера.

И вдруг поляна наполняется людьми. Мужчинами в военной форме, и… среди них Ааду… Пеэтер… Сальме… Хиллар. Они громко разговаривают.

— Пусти собак по следу, это самое верное!.. — кричит высокий офицер.

Перед глазами Урмаса все расплывается. Он опускает лицо в траву, начинает всхлипывать. Вот таким — лежащим ничком, со вздрагивающими плечами — находят его пионеры.

 

Партизанский остров — остров раскрытой тайны

Впервые за всю историю существования Партизанского острова пылает здесь пионерский костер. Хотя время еще не совсем «пионерское» — солнечный диск не опустился даже за вершины деревьев, — все звено сидит вокруг полыхающей пирамиды. Позади тяжелый и богатый событиями день.

— Тебе повезло, — сказал Яану фельдшер, перевязывая рану. — Пуля прошла сквозь мышцы, только крови ты потерял многовато… Но эту беду мы одолеем.

— Одолеем! — бодро соглашается с фельдшером Яан.

Он лежит у костра, и рядом с ним сидит уже «демобилизованный» Урмас. А Пеэтер знай себе работает челюстями. Пеэтер заявил, что с того момента, как увидел Урмаса и Яана живыми, готов съесть если не целого быка, то уж половину безусловно. Ааду слушает болтовню друзей с улыбкой на лице и мечтательно смотрит на огонь. До чего же хорошо после всего, что было, беспечно сидеть у костра! Хиллара здесь нет, капитан взял его с собой для оформления каких-то дел.

За последние часы упало покрывало тайны со многих таинственных до того событий. Частые отъезды поселкового парикмахера, рьяного фотографа-любителя Хансена, перестали теперь быть загадкой для сотрудников органов госбезопасности, которые с недавнего времени заинтересовались Хансеном. И уже приняла земля простреленное тело бывшего штурмбанфюрера Хуго Миккаля, сына местного кулака, пропавшего без вести в конце войны.

Левша лежит на носилках, сооруженных из веток, и глядит перед собою горячечным взором. Порой взгляд его яснеет, и тогда он хриплым голосом проклинает предавшего его Старика — Хансена, клянется беспощадно отомстить. Но тут же лицо его становится по-собачьи услужливым: торопливо шепчет он все новые и новые места тайников и протягивает молящие руки к тем, от кого он уже давно не вправе ждать милости.

— Я много знаю, я все скажу!.. А меня вылечат, а? Я не хочу умирать, не хочу!.. — В глазах его жадное желание жить.

Ему не отвечают. Смертельно раненному в перестрелке бандиту осталось жить лишь несколько часов.

Еще не прошло и суток с той минуты, когда Яан, желая вызволить из плена своих товарищей, протянул дрожащую руку к ружью спящего Левши. Теперь роли переменились — в бункер посажен связанный Старик — злая болотная гадюка.

Охотясь за Хуссом, Старик и Левша израсходовали почти все захваченные с собой патроны. И когда появились солдаты, у Хансена не нашлось мужества оставить для себя последнюю пулю. Надеясь еще спасти свою жизнь, он решил сдаться и поднял дрожащие руки…

Партизанский остров раскрывает свои секреты. Из замаскированных бункеров и тайников извлечено на свет оружие и боеприпасы и различное добро, похищенное из окружных магазинов. Обнаружено несколько землянок, приспособленных для жилья, и еще одна секретная дорога к поселку, проложенная между кажущимися непроходимыми трясинами… В этот тяжелый день у сотрудников Комитета госбезопасности много срочной работы.

На заходе солнца Левша прокричал свое последнее проклятие. Подавленные смертью, представшей их глазам, пионеры молча идут к штабному бункеру — спать. Они и не догадываются, что в то время, когда они спят спокойным сном людей, заслуживших отдых, на Партизанском острове загорается несколько костров и происходят кое-какие события.

 

История остается незаконченной

— Эй-гей! Партизаны! Подъем!

Это веселый голос лейтенанта. Пионеры отгоняют сон. На острове яркий, светлый день.

— Умываться! — командует Хиллар.

Словно нет позади суровых испытаний. Есть только ясное небо, солнце, лес и птичье пение. Обычный лагерный день.

Холодная вода родника смывает последние остатки сна. По дороге на площадь Костров — это название сегодня получила поляна, казавшаяся вчера пионерам самым жутким местом на острове, — они все вместе сворачивают на Поляну Мужества. Долго стоят пионеры возле сирени и восьми черемух. Теперь они лучше понимают цепу, которой оплачены сегодняшнее ясное небо, солнечный свет и птичье пение в родных лесах.

«Тий-тий-тий-тий… Тий-тий-тий-тий…» — долго сопровождает их тихая и немного грустная песенка синиц.

— Налетай, ребята, налетай!.. — улыбаются на площади Костров уже приступившие к еде военные.

Здесь царит хорошее настроение, деловая торопливость и дружеская готовность прийти на помощь.

— Ну, ребята, как спалось? — спрашивает капитан. — Ночью ваш храп был даже здесь слышен. Я уже опасался, что вы своим львиным урчанием испугаете визитеров!

— Визитеров? — Пионеры не понимают. Но это именно так, и вскоре они собственными глазами видят троих незваных гостей.

— Нам было известно, — рассказывает капитан, — что среди болота скрывается маленькая банда. Их радиопередатчик на острове мы давно запеленговали и расшифровали их код. Так мы позавчера узнали, что сюда должны сбросить на парашютах трех шпионов. Они так поспешили с этим делом, что нам уже почти не осталось времени для подготовки к соответствующему приему. Важно было, чтобы наше появление здесь оказалось для них неожиданным и чтобы внезапность нашего появления не позволила им снова выйти на связь. Кстати, наши работники весьма досадовали, когда тут что-то случилось с антенной. В худшем случае из-за этого могла провалиться вся операция, но, к нашему и, как теперь ясно, вашему счастью, Хансен нервничал. Он не сообщил истинную причину нарушения связи, а передал, что была пустяковая поломка.

Когда мы пустились в путь, стало известно о вашем исчезновении, и начальник вашего лагеря предупредил нас, что, возможно, вы заблудились и попали в болото. Овчарки вывели нас на ваш след…

Ваши следы на болоте и острове сильно облегчили нам всю операцию… Операция, как вы знаете, прошла успешно. Вот и вся история.

— Но карты? Кто нарисовал и спрятал эти карты? Капитан разводит руками.

— Об этом мы пока знаем столько же, сколько и вы. Наступает время пускаться в обратный путь.

— Товарищ капитан, могу я понести бандитское ружье? — нервничает Урмас.

— Если силы есть — неси! — соглашается капитан. — Карабин — твой и Яана трофей.

— Товарищ капитан, — вскоре снова обращается к нему Урмас и просительно смотрит в глаза, — товарищ капитан, я вас очень прошу… нельзя ли мне разок выстрелить?

— Хм?.. — Лицо у капитана строгое, но глаза веселые. — Действительно, ружье несешь, а стрелять нельзя! Ну что ты скажешь? Ладно, давай стреляй! Выпусти целую обойму! Пусть будет вместо салюта, и еще… Пусть знают, что у нас даже мальчишка защищает, как настоящий мужчина, свою страну! Вот так, пионер, давай стреляй! — На загорелом лице капитана обнажаются в улыбке белые зубы.

И на том месте, где пионеры два дня назад вступили на Партизанский остров, счастливый Урмас впервые стреляет из настоящего карабина. Он не жадничает и распределяет патроны поровну между всеми. Только Яан на носилках не участвует в радостной суете друзей.

Погода безветренная и жаркая, а голое болото вокруг такое же недружелюбное, как тогда, когда они шли сюда. Но на лицах пионеров, в их глазах и осанке появилось что-то новое, чего не было до встречи с Партизанским островом. Они возмужали.

Сначала лишь в бинокль, а вскоре и невооруженным глазом видна синеющая полоска леса. За этим лесом лагерь, дом, друзья и близкие… Может ли кто-нибудь отнять все это у них? Нет, не может!

Когда утомленные путешественники прибыли наконец в лагерь, их закидали десятками, сотнями вопросов. Но они не в состоянии отвечать, они забираются в свою славную, родную палатку и не проходит минуты, как погружаются в глубокий сон.

А в штабе лагеря вытянулся по стойке «смирно» Хиллар. Начальник лагеря гасит папиросу и протягивает ему руку.

— Я еще не знаю всего, но знаю — вы вели себя мужественно, так, как требует того ваш комсомольский билет и пионерский галстук. Благодарю как коммунист! И как коммунист я должен потребовать, чтобы тебе вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку. Думаю, ты понимаешь почему? — Он достает из ящика стола записку.

Хиллар расшифровывает ее:

«Двигаться скрытно вдоль края болота полтора километра вправо, найти там засаду союзников и ждать сигнала».

— Где… где это было спрятано?

Старший пионервожатый смеется.

— Там, где не было жизни, — возле большого валуна.

— Но, с биологической точки зрения, на земном шаре вообще нет таких мест, где бы не было жизни, — вспоминает Хиллар слова Пеэтера, — а ведь валун страшно зарос мхом!

Лица смеющихся становятся неловко серьезными: до этого штаб не додумался.

Начальник лагеря хмурит брови.

— Тебе наказания не будет, — говорит он Хиллару. — А штабу игры следует всыпать. В качестве премии за такую… нелогичную выдумку!

Хиллар коротко докладывает о походе на Партизанский остров.

— Что касается гатей через болото, — замечает начальник лагеря, — то в народе говорят, что они проложены в далеком прошлом, когда наши предки поднялись против господ. Среди непроходимых болот будто бы находился лагерь повстанцев. Ни одному врагу, говорят, не удалось пробраться в это убежище. Так рассказывают старики. Теперь, стало быть, доказано, что легенда не выдумка.

— Но кто нарисовал карты? Кому они были предназначены? Когда их туда спрятали? Кто мог нанести на карты потайные тропы?

Вопросы Хиллара остаются без ответа.

Хиллар получает разрешение идти спать. Начальник лагеря снова закуривает — ой сколько папирос выкурил он за эти два дня! — и отдает распоряжение:

— Завтра вечером костер! Начинайте подготовку! Материала для костра не жалеть — четвертое звено третьего отряда заслужило такую честь!

 

Эпилог

Из-под высоких берез давно уже исчезли белые палатки. Мятежный ветер гонит через площадку для костра опавшие листья. С укором протягивают к серому небу свои оголенные ветви клены и липы. По ночной изморози бродит пасмурная поздняя осень в обнаженном лесу и по убранным полям и лугам.

Летний загар еще не сошел с лиц ребят, но летние захватывающие приключения отступили уже далеко, их заслонили новые задачи учебного года. Много новых забот у члена совета дружины Ааду. А Сальме теперь звеньевая в своем четвертом звене. Время от времени почтальон приносит в школу адресованные четвертому звену письма от учащегося одного из сельскохозяйственных техникумов Хиллара Пыльдмаа, и тогда собираются у пионеров четвертого звена их сотоварищи по отряду и дружине. Жадно слушают ребята рассказы о том, почему правое предплечье члена совета отряда Яана ноет перед большими дождями, почему председатель совета третьего отряда Урмас больше не боится собак и ночной темноты, как важно умение разгадывать шахматные комбинации, которым владеет Пеэтер, и как поймали бандитов на Партизанском острове. И еще не случалось, чтобы кому-нибудь не хватило такта, если в устах рассказчика какой-нибудь эпизод, ранее выглядевший более скромно, приобретал новую волнующую деталь…

В один из дней, когда дождь незаметно переходит в широко расправивший крылья мокрый снегопад, перед школьным зданием останавливается вездеход с брезентовым верхом. Десятки пар глаз с нарастающим интересом следят, как из машины высаживается высокий мужчина в военной форме и входит в дверь школы.

— Ребята, настоящий генерал идет к нам в школу! — кричит взволнованно на весь коридор какой-то малыш-первоклассник, с восхищением уставившись на золотые погоны. — Идите скорее смотреть!

Гость в высокой папахе дружелюбно кивает глазеющим на него со всех сторон мальчишкам и девчонкам. Внимательно, словно пытаясь кого-то узнать, бегло вглядывается во все лица. Затем стучит в дверь учительской.

— Стало быть, вы и есть те отважные? — спрашивает седой военный у пятерых пионеров, приглашенных в учительскую. — Разрешите представиться — гвардии полковник в отставке Вийрелайд!

В маленьком зале школы собрались все учащиеся. На почетном месте сидели пионеры четвертого звена. Все внимательно слушали рассказ полковника.

— …Итак, когда я познакомился с материалами следствия по делу о бандитах, пойманных на Партизанском острове, я не мог отказать себе в удовольствии увидеть тех, кто самоотверженно продолжил традиции нашей партизанской борьбы. Так я оказался среди вас…

— Значит, вы — бывший партизан? — Ааду в восхищении.

Но глаза полковника почему-то невеселы. Он выдерживает долгую паузу.

— Да, я тоже сражался в том партизанском отряде. Вместе… со своим братом…

Пионерам вспоминается сирень под высокой березой, пробитая пулями каска, замшелый столбик с простыми словами: «Бесстрашный командир Андрес Вийрелайд…», восемь посаженных в ряд черемух, грустное посвистывание синиц…

Тихим голосом, подыскивая слова, рассказывает полковник. Перед мысленным взором слушателей оживают суровые дни былых сражений…

— …Старый лесник погиб, так и не успев показать сыну гати через болото — тайну, доставшуюся ему в наследство от отца. Но вместе с командиром старик перед смертью успел нанести все тропы на карту. Эту карту командир берег пуще зеницы ока в специальном тайнике на острове. О месте тайника знали только два человека — командир и начальник штаба. Они оба погибли в одном бою…

Потом мы ждали пополнения. Я по памяти нарисовал две эти условные схемы. Кто-то из наших спрятал их в местах, заранее условленных с руководителем спешившего к нам на помощь отряда. Но мы ждали напрасно. Отряд, шедший к нам на помощь, погиб, не дойдя до места, где были спрятаны карты. Карты остались…

— Но как смогли пробраться на остров бандиты? — не терпится узнать Пеэтеру.

— В поисках убежища они случайно наткнулись на одну из троп. Как выяснилось на следствии, для окончательного уточнения сложной тропы, нанесения ее на карту и открытия острова им потребовалось почти целое лето. Но вплоть до последних событий преступники считали, что им известна единственная дорога на остров, и чувствовали себя в безопасности. Кроме того, некоторые участки этого пути Хансен заминировал.

Так проясняются последние детали этой истории. Наконец приходит время полковнику уезжать. Да и школьников ждут дома. Полковник пожимает на прощание руки пионерам, прошедшим по партизанским тропам, и говорит:

— Я рад, что карты, нарисованные партизанами, попали в достойные руки и даже теперь, много лет спустя, помогли бить врага. От старого партизана большое вам спасибо, пионеры!

1962