Косолапый Джек сообщает об адмиральском корабле и флаге. Многое теряет теперь значение. Одноглазый Сильвер что-то старается вспомнить. Хотя дело к осени, но впереди еще бабье лето. Попугай Плинт подмигивает. Катрианна желает Одноглазому Сильверу, чтобы у него на глазу вскочил новый ячмень.
Грозовая ночь миновала, рев моря утих. Белую крышу палатки окрасила полоска зари, занимавшейся в ясном небе. Розовый отблеск осветил разбросанную колоду карт и пустую бутылку рому, озарил задумчивые, грустные лица двух пиратов.
— Сильвер, старый дружище, я не сказал тебе о самом главном, — сказал Косолапый Джек. — Я все время этого боялся, и не напрасно. Теперь это случилось.
Он долго смотрел на друга.
Но в лице Сильвера ничего не дрогнуло.
— Я видел в море знакомые паруса. Паруса «Осы»!
В лице Одноглазого Сильвера не дрогнул ни один мускул.
— Ты разве не помнишь «Осу», Сильвер?! — разволновался Косолапый Джек и потряс его за плечо. — «Осу» — адмиральский флаг и корабль?!
— Помню, Джек, все помню! — вздохнул Одноглазый Сильвер. — Но теперь все это, пожалуй, больше не имеет значения.
— А клятва Адмирала: или я поймаю Одноглазого Сильвера или сбрею свои усы до последнего волоса! И это на Библии! Тысяча чертей, я не баба, но и меня пробирает дрожь, когда я об этом думаю!
— Да! — снова вздохнул Одноглазый Сильвер. — Но и это теперь уже не имеет значения. Время, старина, обогнало нас всех.
Вздохнув в третий раз, страшный пират Одноглазый Сильвер снял свою шляпу и повязку с глаза.
Косолапый Джек очень долго молчал. Потом и он вздохнул и очень тихо сказал:
— Да, теперь в самом деле все не имеет уже значения.
Ячмень на глазу Одноглазого Сильвера за ночь лопнул.
— Одноглазый Сильвер! — воскликнула Катрианна Ново-Фельсландская, — Одноглазый Сильвер, ты, наверное, всю эту страшную и удивительную ночь просидел где-нибудь под можжевеловым кустом?
И вдруг осеклась и замолчала.
— Одноглазый Сильвер… — пробормотала она, — …но …но …ты теперь больше совсем не страшный пират Одноглазый Сильвер?
К полудню молчаливое и задумчивое шествие добралось до Прибрежной усадьбы.
— Слава богу! — приветствовала их Марианна. — Всему есть начало, но есть и конец. Берись за тот конец! — Она держалась за ручку матросского сундука. — Я сама помогу тебе отнести этот хлам на чердак.
— Но послушайте?! — сказал Одноглазый Сильвер и испуганно огляделся по сторонам. — Где же попугай Плинт? Тысяча чертей! Где попугай Плинт?
— Берись за ручку! — нетерпеливо скомандовала Марианна.
Марианна и Одноглазый Сильвер с сундуком впереди, следом за ними Катрианна и Мальвина, Косолапый Джек, кот Рамапура и девица Кристина, так все обитатели Прибрежной усадьбы и собрались на чердаке.
Наверное, лошадка Мику-Пака тоже вскарабкалась бы на чердак, хотя была стреножена, да к тому же еще и привязана к крыльцу, наверное, и жаба Порру проснулась бы под своим крыльцом, если бы Одноглазый Сильвер все еще был бы настоящим Одноглазым Сильвером. Только двойняшки Лика и Вика участвовали в этом печальном шествии, да и то лишь потому, что в виде подзорной трубы они лежали в верхнем ящике матросского сундука.
Все присутствующие на чердаке остались печально стоять вокруг сундука. Только Марианна не осталась.
— Чудаки! — сказала Марианна. Она высоко подняла голову и сбежала с чердачной лестницы. А все остальные стояли над матросским сундуком. Стояли и молчали.
— Снова идет по земле осень, старина, — сказал наконец Косолапый Джек. — Полдни еще солнечные, звенят свежестью и прохладой ледяного кристалла. И береза роняет золотые блестки.
— …В ясные ночи сердце сжимается от печальной песни журавлей, летящих своей звездной дорогой.
Одноглазый Сильвер старательно пытался что-то вспомнить.
— Чьи это стихи? — спросил Косолапый Джек.
— Я… не помню, — ответил Одноглазый Сильвер. — Но, — он сунул руку в задний карман.
В недоумении он смотрел на вытащенную из кармана… пачку пропавших записок. Потом вздохнул. И спрятал пачку за пазуху.
— Я не помню, — тихо сказал он. — Но именно это меня и мучает, не дает покоя.
— Это хорошо, что мучает и не дает покоя, — сказал Косолапый Джек. — Иногда чувствуешь, что весеннее и летнее солнце светит в душе, но словно бы не греет больше… Это начало осени, старина.
— Да, старина, — отозвался Одноглазый Сильвер. — Но до настоящей осени будет еще бабье лето…
И тут он вытащил из-за пазухи свою черную повязку и пачку записей, а из-под мышки соломенную пиратскую шляпу и открыл крышку матросского сундука.
— Попугай Плинт! — в один голос закричали Катрианна и Мальвина.
— Смотрите, это же попугай Плинт!
И в самом деле, это был попугай Плинт. Он сидел на ветке в джунглях на удивительной картинке, прикрепленной к крышке матросского сундука, и закрывал собой лиловую орхидею, которая раньше красовалась на этой картинке.
— Он подмигнул! — крикнула Катрианна. — Он подмигнул, честное слово.
В том, что это была правда, могла поклясться не только Катрианна, но и каждый из стоявших у матросского сундука. И все-таки это могло им просто показаться. Потому что удивительная картинка за одно мгновение на глазах у всех изменилась до неузнаваемости. Яркий солнечный свет на картинке померк и превратился в какой-то неясный сумрак. Сверкающие зеленые перья попугая Плинта поблекли, стали серыми и тусклыми. Осталась самая обыкновенная отпечатанная в красках картинка, даже, может быть, еще хуже и тусклее обыкновенной.
Тихо-тихо закрыл Одноглазый Сильвер крышку матросского сундука.
А Катрианна глотнула.
— Папа, — сказала Катрианна. — Знаешь, папа, что бы я сейчас хотела больше всего на свете? Я всей душой пожелала бы, чтоб у тебя… на глазу снова вскочил ячмень.
Остров Вилсанди,
осень 1969