Катрианна загадывает Одноглазому Сильверу загадку. Пират вначале противится, но в конце концов соглашается. Одноглазый Сильвер вспоминает Адмирала. Катрианна готова сдаться, но пират неустрашим. Поднимается буря, способствующая развитию событий. Мирмагонский корабль садится на рифы. Уздечка или жизнь! Адмирал кашляет, а также чихает. Одноглазый Сильвер похищает пятиногую лошадь. Мику-Пака получает лучшее в мире средство против машин.
— Есть хо-тим! Есть хо-тим!
Марианна металась между кухней и столовой, завязав уши двумя кухонными полотенцами.
— Есть хо-тим! Есть хо-тим! — во всю глотку скандировали страшный пират и его дочь и изо всех сил колотили вилками и ложками по столу. Вдобавок, ужасный пират принялся стучать ногами, и они охотно стучали бы вдвоем, ежели б ноги дочери доставали до полу.
Прилетевшая полакомиться черешней стая дроздов рассыпалась дробью, кто куда. Гусеница, гулявшая по росшему под окном хмелю, со скоростью пружины свернулась колечком. Видавший, наверное, за свою жизнь сотни пиратских трапез Плинт кинулся с плеча Одноглазого Сильвера на крышку сундука и истерически заикал — вот какой шум и гам устроили эти двое в столовой Прибрежной усадьбы.
— Есть хо-тим! Есть хо-тим! Хо-ти-им…
Марианна вздохнула, как спасшийся от кораблекрушения, и развязала полотенца: страшный пират готовил своей не менее ужасной дочке бутерброд с ветчиной.
Некоторое время оба ели молча. Но что-то у Катрианны было на душе.
Уголком глаза она вопросительно следила за пиратом.
— Послушай, Одноглазый Сильвер, — сказала она. — Я загадаю тебе загадку. Ты, наверное, ни за что не угадаешь, что это за вещь — то, чего мне так страшно хочется?
— М-м… — промычал Одноглазый Сильвер набитым ртом. В интересах истины следует отметить, что он всегда мычал, когда Катрианна загадывала загадки — даже если рот и не был набит.
— М-м… — промычал пират и поспешно отправил в рот новый кусок.
С набитым ртом, — как известно, того требуют и хорошие манеры, — просто невозможно было ответить Катрианне. Но и у Катрианны был опыт в области воспитания, а также в области загадок.
— Одноглазый Сильвер, — сказала она кротко. — Совсем не обязательно набивать рот. Я и так знаю, что тебе надо немножко подумать.
Одноглазый Сильвер запыхтел и засопел. Он всегда начинал пыхтеть и сопеть, когда Катрианна переходила на кроткий тон.
— Я м-м… дум-м-маю, — пыхтел он, — я думаю, что ты хочешь ненадолго, э-э, одолжить мой капроновый сачок, чтобы устроить гамак для куклы?
— Нет, Одноглазый Сильвер, этого я не хочу! — покачала головой Катрианна. — Конечно, если бы ты подарил моей кукле этот сачок, тогда, конечно, она могла бы иногда его тебе… одалживать ненадолго, но сегодня мне не хотелось бы говорить об этом сачке.
— Потому что не хочется тебя слишком уж беспокоить, — добавила она помедлив.
Страшный пират и его дочка настороженно, исподлобья изучали друг друга.
— Если ты угадаешь, то, может быть, я так скоро не буду говорить о том, чтобы залезать под крыльцо, а может, даже вообще никогда не буду этого делать, — лукаво провозгласила Катрианна. Настолько лукаво, что Одноглазый Сильвер заерзал на стуле и громко засопел.
— Я думаю, — прохрипел Одноглазый Сильвер, — я думаю, что тебе, наверное, хочется примерить мою черную повязку?
— Ой, ты почти угадал! — воскликнула Катрианна. — С повязкой я смогу увидеть ее одним глазом.
— Кого ее?
— Лошадь.
— Лошадь?
— Лошадь!
— Какую лошадь?
— А ту самую, которую ты сейчас почти отгадал, — сказала Катрианна, и в ее голосе послышалось удивление вперемешку с крохотным упреком в несообразительности.
Одноглазый Сильвер долго не произносил ни слова. Потом покачал головой.
— Не-ет! — потряс головой страшный пират. — Лошадь лучше не надо. Дочери пиратов не играют с лошадьми.
— А чем они играют?
— Драгоценными камнями. Золотом. Серебром, — сказал Одноглазый Сильвер. — Золотыми и серебряными монетами, Катрианна! Дочери пиратов прямо помешаны на папином золоте и серебре, неужели ты до сих пор этого не знала, Катрианна?
Ужасный пират вытащил из кармана кожаный кошелек и вынул две трехкопеечные золотые монеты.
Скользнув взглядом по надутым губкам Катрианны, он не без колебаний увеличил цену перемирия на серебряные десять копеек и протянул жертву дочери.
Катрианна оскорбленно повернулась к Одноглазому Сильверу спиной.
— Я не возьму ни золота, ни серебра, Одноглазый Сильвер! Я беру лошадь.
— Катрианна, ты же дочь морского пирата! — увещевал ее Одноглазый Сильвер. — Ты возьмешь золото и серебро. И не будем больше говорить о лошади!
— Я дочь пирата, Одноглазый Сильвер! — подтвердила Катрианна. — И больше не буду говорить о золоте и серебре. Я беру лошадь!
В Прибрежной усадьбе запахло порохом. Одноглазый Сильвер встал из-за стола, а Катрианна, подняв плечи, упрямо, как вкопанная, продолжала стоять спиной к своему пирату-отцу.
Разрядку в необычайно напряженную обстановку внес попугай Плинт.
В промежутке несчастная птица слегка очухалась. Она сочла своим долгом слететь на рукав Одноглазого Сильвера, но была еще настолько взбудоражена, что приземлилась на стол, в хлебницу.
— Чер-рти и пр-реисподняя! — Плинт повращал выпученными глазами, взъерошил хохолок и прокаркал: — Р-р-рому!
Страшный разбойник рассмеялся и сел на стул. Потом засмеялась Катрианна и аккуратно, как подобает воспитанному ребенку, тоже уселась на место. А попугай Плинт влез на плечо Одноглазому Сильверу и принялся пощипывать прядь его волос. Все это, несомненно, было здорово, так как ужасный пират закурил, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
— Теперь твои плечи как следует отдохнут, Одноглазый Сильвер, — мурлыкала Катрианна. — Я больше никогда в жизни не буду ездить у тебя на закорках. На своей красивой коричневой лошади — вот на чем я буду теперь ездить. Ведь ты обещал купить мне именно коричневую лошадь, Одноглазый Сильвер, ты, конечно же, это помнишь?
— Купить! — передразнил страшный разбойник, не открывая глаз, и пустил дым к потолку. — Я не говорил, что куплю.
— А как же ты ее достанешь? — забеспокоилась Катрианна.
— Уведу, — сказал Одноглазый Сильвер. — Я ведь страшный разбойник!
— Ого! — сказала Катрианна. — Это же еще интересней!
— Да-да, я украду для тебя лошадь, Катрианна! — заявил Одноглазый Сильвер. — Я приведу тебе прекрасного арабского скакуна: со стройной шеей, коричневого, как сосновая кора, и горячего, как огонь. Вот что я сделаю!
— Вот что я сделаю! — заявил Одноглазый Сильвер. — Честно говоря, я уже давно собираюсь похитить для тебя доброго коня. Ты напомнила об этом в самый подходящий момент, Катрианна. И еще я будто бы припоминаю, что на пути из Мирмагонии сейчас должен быть корабль, в трюмах которого тысяча двести тридцать один чистейший арабский скакун. Вот одного-то мы и заберем!
— Мы? — спросила Катрианна. — Ты сказал «мы», Одноглазый Сильвер?
— Разумеется, мы! — подтвердил страшный пират. — Ведь ты же дочь пирата!
— Чтоб меня черти съели! — взвизгнула Катрианна.
Но тут лицо пирата приняло озабоченное выражение.
— Чтоб меня черти съели! — пробурчал он. — Как же это я забыл о нем, об Адмирале?
— Об Адмирале?
— Именно об Адмирале, злейшем из моих кровных врагов. Один бог знает, как досаждал мне этот самый Адмирал! «Одно из двух: либо я поймаю страшного разбойника Одноглазого Сильвера, либо, бог свидетель, сбрею свои усы!» — вот как клялся Адмирал на Библии, когда еще только стал Адмиралом. А если бы ты только знала, какие у него усы, Катрианна! Как живые тюлени! Когда Адмирал бывает на суше и прогуливается со своей адмиральшей, она надевает адмиральские усы вместо воротника из чернобурки. Конечно, Адмирал ни за что не захочет расстаться с такими усами — ведь тогда ему придется купить своей адмиральше черно-бурую лисицу. Это же из-за Адмирала я на время покинул Мирмагонские моря.
Рассказ о свирепом Адмирале потряс Катрианну до глубины души.
— Одноглазый Сильвер, — осторожно спросила она наконец, — а вдруг Адмирал случайно оказался на суше и как раз сейчас прогуливает свои усы?
— В том-то и дело, что старый лис вновь пустился в плавание, — вздохнул страшный пират. — Его мерзкую черно-желтую посудину совсем недавно видели с башни Фельсландского маяка.
Катрианна не нашла утешительного ответа на столь очевидный признак опасности. Страшный пират и его дочь озабоченно размышляли.
— Одноглазый Сильвер, — обреченно вздохнула Катрианна. — Я так боюсь, что, наверное, откажусь от этой лошади…
— Мм-м… — обиженно промычал страшный разбойник. — Этому не бывать! Одноглазый Сильвер всю жизнь водил Адмирала за нос, проведет и на этот раз! — Он рывком оторвался от спинки стула, погасил сигарету, снял с плеча попугая и нахлобучил на голову пиратскую шляпу. Вооружившись пилой, топором, молотком и коловоротом, он решительным шагом отправился готовиться к ограблению корабля.
Приготовления затянулись. Так что когда за обедом Катрианна в одиночестве затеяла предтрапезную пиратскую церемонию, она получила от Марианны шлепок. Страшного пирата и его попугая за столом не было. Они объявились только к вечеру.
— Чтоб меня черти съели, Катрианна, с этим предприятием нам везет, — запыхавшись, заявил страшный пират. — По всем признакам, к вечеру с северо-запада нагрянет шторм. А мой старый враг не выносит северо-западного ветра: от него Адмирал страшным образом кашляет и чихает. Во время северо-западного шторма он до того расходится, что не слышно ни ветра, ни моря.
Предсказание страшного пирата сбылось — солнце садилось за иссиня-черной стеной туч, и над островом уже запела буря. Порывы ветра заставляли Одноглазого Сильвера буквально двумя руками хвататься за поля своей пиратской шляпы, чтоб ее не унес ветер. Попугай Плинт на плече пирата изгибался, как канатоходец, и, чтобы удержать равновесие, то и дело хлопал крыльями; в конце концов хитроумная птица укрылась от бури под курткой страшного пирата — вот как бесновался ветер. «Чер-рти и пр-реисподняя!» — куражился попугай под полой куртки, топорща хохолок. Но уже через мгновение утих, забившись в карман пиратских штанов.
— Одноглазый Сильвер, у меня замечательная идея! — прокричала Катрианна. — Я влезу к тебе на закорки.
— Но ведь ты только что обещала, что больше не будешь кататься у меня на плечах! — крикнул в ответ Одноглазый Сильвер.
— Я и не собираюсь кататься! Я только посижу немножко и помогу держать твою шляпу, чтобы ее не унес ветер!
Это было разумное предложение. Вот так, с Катрианной на шее и попугаем в кармане, страшный пират устремился в штормовых вечерних сумерках навстречу опасному предприятию.
Море поднялось на дыбы. Словно огромные белые киты, метались по воде пенистые гребни волн. На отмелях вода буквально дымилась.
— Чтоб меня черти съели, Катрианна! — крикнул Одноглазый Сильвер. — Мирмагонский корабль и тысяча двести тридцать одна лошадь сидят на рифах! — И он указал на темный силуэт у прибрежных камней.
— О-о! — прокричала Катрианна. — Только не кажется ли тебе, Одноглазый Сильвер, что вчера на этих камнях сидела старая «Марта», которую море выбросило на берег?
— Ничего такого мне не кажется! — заверил Одноглазый Сильвер. — Твои глаза выше, Катрианна, следи за горизонтом: не видно ли где полосатой посудины Адмирала?
Горизонт утопал в сумеречной мгле; белели лишь спутанные космы штормового моря.
— Боюсь, что хитрый лис бродит где-то поблизости! — тревожился страшный пират. — Держи ушки на макушке, Катрианна: в такую бурю старик кашляет, как шакал. Услышишь — сразу крикни мне! — Он оставил Катрианну за выступом скалы, среди можжевельника.
— Плен или смерть! — прорычал в завывание бури страшный пират и устремился к черневшему на прибрежных камнях судну. Роскошным пером сверкал на пиратской шляпе вылезший из кармана попугай, Катрианна за выступом скалы закрыла глаза и затаилась как мышь.
На мирмагонском корабле поднялся ужасающий шум. Корабельная команда ни в какую не желала без боя отдавать лошадь Одноглазому Сильверу. Корпус судна сотрясался от страшных ударов, попугай каркал, Одноглазый Сильвер рычал и гремел, а вдобавок ко всему громко заржала лошадь. Если до сих пор Катрианна втайне сомневалась, что корабль действительно может оказаться мирмагонским, то теперь всякие сомнения исчезли.
— Бери эту, Одноглазый Сильвер! — крикнула Катрианна. — Ту самую, что так громко ржет.
— Ее и беру! — проревел с корабля ужасный пират. — Но капитан не хочет отдавать мне уздечку! Господин капитан, у вас две возможности: или расстаться с жизнью, или отдать мне уздечку!
— Жизнь или уздеч-ч-ка, чер-рти и пр-р-реисподняя! — скрипел попугай.
От этих ужасных слов Катрианну пробирала холодная дрожь. Но тут она услышала нечто еще более ужасное.
— Одноглазый Сильвер, кто-то кашляет! — крикнула Катрианна.
— В последний раз говорю: уздечка или жизнь! — настаивал страшный разбойник.
— Одноглазый Сильвер, кто-то кашляет и чихает! — крикнула Катрианна. — Он чихает совсем рядом с тобой!
— Чтоб меня черти съели, вы — самый тупоголовый из всех капитанов! — объявил Одноглазый Сильвер. — Вери велл, сударь мой, прекрасно. В таком случае, приберегите эту уздечку для себя: она пригодится, когда мне придется вместе с лошадью увести и осла!
Сердце Катрианны готово было разорваться от волнения.
— Не оставляй лошадь, Одноглазый Сильвер! — молила она. И тут же, отчаянно: — Он опять кашляет и чихает, Одноглазый Сильвер, послушай же!
— Кар-р-рамба! — рычал страшный пират. — Считай, что лошадь уже моя. Тпр-р-уу, тпру-у.
— Ап-ап-пчхи!.. Апчхи!.. Апчхи… — отчетливо и близко послышалось между двумя порывами бури.
— Одноглазый Сильвер!.. — вскрикнула Катрианна.
— Чтоб меня черти съели, это он, Адмирал! — вскричал страшный пират. — Но почему, чтоб меня черти съели, я не вижу его посудины?
— Ведь уже стемнело, Одноглазый Сильвер, неужели ты не понимаешь! — ныла Катрианна. — Иди, иди скорее!
— Я иду! Мы оставим его с носом! Кар-рамба.
С этим страшным пиратским кличем Одноглазый Сильвер оставил мирмагонский корабль. На поводьях из брючного ремня он вел слегка упирающегося коня. К великому облегчению Катрианны, они наконец направились к дому.
Свою добычу пираты осмотрели при свете карманного фонарика. Это был великолепный гнедой скакун — с коричневой, как сосновая кора, шерстью и белой отметиной на лбу.
Нос его тоже был белым, а дыхание приятно пахло сосновой смолой. Стройную шею скакуна украшала роскошная грива; хвост и грива были необычными для гнедого — не черными, а льняными, точь-в-точь как леска перемета. Уши были настороженно подняты; гордо держа голову, конь посматривал на хозяев светлыми глазами, сверкавшими, как настоящие блесны.
— Одноглазый Сильвер! Ты только посмотри: у нашей лошади пять ног! — воскликнула Катрианна.
— Чтоб меня черти съели! — воскликнул Одноглазый Сильвер. — Как же это получилось?
И в самом деле, скакун оказался пятиногим: передних ног у него было целых три.
— Но ведь это же здорово! — нашла Катрианна. — Если придется стреножить лошадь, то две ноги останутся свободными, и она сможет, когда захочет, рыть копытами землю.
С этим метким замечанием согласился и страшный пират. Он соорудил уздечку и с глубоким удовлетворением привязал лошадь к дверной ручке. Зато Катрианне не давала покоя очень важная мысль.
— Одноглазый Сильвер, — сказала она. — Эта лошадь меня беспокоит. На ней нет ни одного предупреждающего знака: на нее может наехать любая машина.
— Пустяки! — засмеялся ужасный пират. — Как известно, на Фельсланде машин нет.
— Пока нет, — сказала Катрианна. — Но ведь они могут появиться!
— Ну, если появятся, то что-нибудь придумаем, — успокоил ее пират.
— Нет, Одноглазый Сильвер, это дело нужно решить немедленно! — потребовала Катрианна.
— Тебе не кажется, Катрианна, что я сегодня и так достаточно для тебя сделал? — в голосе пирата послышался легкий упрек.
— Конечно, кажется! — подтвердила Катрианна. — Но именно поэтому мне и кажется, что еще чуть-чуть не будет для тебя слишком трудным, Одноглазый Сильвер?!
Очевидно, так думал и сам страшный пират. Он чуточку поворчал, согнал с плеча порядком надоевшего ему попугая и придумал отличное средство защиты лошади от машин: снял со старого велосипеда красный светоотражатель и приспособил его к лошади. Теперь похищенный конь стал самой необыкновенной в мире лошадью, зато дочь пирата была очень-очень им довольна.
— Мне кажется, что нашего коня надо как-то назвать, — сказала она.
— Мне кажется, что больше всего ему понравилось бы имя Мику-Пака.
— Да-а-ха-ха-ха-ха-а! — согласно заржал Мику-Пака к великой радости Катрианны.
Так как Мику-Пака был в новом доме первый вечер, пираты решили его стреножить, чтоб лучше освоился.
Третью переднюю ногу они, естественно, оставили свободной, и Мику-Пака сумел это по достоинству оценить: он благодарно заржал и принялся энергично рыть землю.