Сын констебля Мейнхард зевал во весь рот.

Было жарко и скучно.

Мати, младший брат Мейнхарда, шлепал босыми ногами по дорожной пыли. Нагретая солнцем пыль, мягкая и горячая, словно зола, толстым слоем лежала на широкой дороге, ведущей через ельник. За три недели не выпало ни капли дождя. В ельнике на краю города не было больше ни настоящей тени, ни прохлады — среди грустно поникших деревьев и кустов повисла неподвижная, пыльная духота.

Мейнхард тупо смотрел на фонтанчики пыли, поднимавшиеся из-под ног брата.

«Вот дурак, — подумал Мейнхард вяло. — Мало ему пыли вокруг. Следовало бы дать ему по шее». Однако жара так изнурила Мейнхарда, что лень было даже сделать брату замечание.

В полдень жарило крохотное, как зернышко, но от этого еще более злое, солнце. Лес и вся окраина города словно вымерли. Поди угадай, кто и где нашел себе укрытие от жары. В такую погоду лучше всего сидеть по шею в воде, но ни реки, ни озера, ни даже большой лужи вблизи города не было.

Мейнхард сплюнул сквозь зубы. Попробуй-ка в такое пекло набрать слюны на плевок! Но среди всех мальчишек с городской окраины Мейнхард плевался лучше всех. Еще раз сплюнув, он, по примеру младшего брата, зашлепал босыми ногами по пыли.

Скучным, невыносимо томительным и скучным был день. Трудно сказать, как долго сидели братья на опушке ельника и безмолвно шлепали пятками по пыли. Но вот оба они одновременно повернули головы и уставились на дорогу.

К ним приближались два маленьких мальчика, у каждого в руках корзина.

Подойдя достаточно близко к братьям, они, наконец, в нерешительности остановились.

— Эй, вы! — крикнул младший сын констебля. — Подите сюда!

Малыши не тронулись с места.

— Подите сюда! — велел Мати. — Да поживее!

Малыши — Юло и Атс, жившие в доходном доме госпожи Сикк, — тоже были братьями. Один шести, другой пяти лет. Сопляки по сравнению с сыновьями констебля. Но в такой скучный день и сопляки могут сгодиться для развлечения.

— Почему у вас корзинки? — начал допрос Мати.

— Идем собирать шишки.

— Зачем вам шишки?

— Мама топит шишками плиту.

— А почему не дровами?

— Дрова дорогие, а шишек летом в лесу полно.

Исчерпав на этом запас вопросов, «следователь» вопросительно взглянул на старшего брата. Мейнхард сосредоточенно рассматривал свои запыленные ноги. Это значило, что в голове у него что-то вызревает.

Юло и Атс стояли, как маленькие солдатики. Если тебе только пять или шесть лет, то ты должен знать, как следует стоять перед десяти-двенадцатилетними мальчиками. Особенно, если это сыновья констебля.

— Можно, мы пойдем? — спросил Юло.

Мати молчал, а Мейнхард, не взглянув на спрашивающего, сплюнул. Малыши, еще почтительнее подтянувшись, продолжали стоять.

— Ну, так! — Мейнхард наконец удостоил обоих взглядом. — На прошлой неделе мы, кажется, лечили вас от радикулита?

Это действительно так и было. Сыновья констебля захватили малышей в плен, раздели обоих догола и по очереди сажали их в муравейник. Сначала Юло, потом Атса, потом снова Юло, потом Атса…

— Теперь здоровы? — спросил Мейнхард.

— Здоровы! — отважно заявил Юло. Атс заплакал.

Мейнхард сплюнул.

— Мать у вас добрая? — спросил Мейнхард.

— Добрая! — похвалил Юло. Атс облегченно вытер тыльной стороной ладони нос.

— А чем вы ей платите за доброту?

Вопрос был серьезный и неожиданный. По крайней мере, ни Юло, ни Атс никогда не задавали себе такого вопроса. И поскольку ответ затягивался, лицо Мейнхарда становилось все мрачнее.

— Я дарю своей матери цветы! — наконец изрек Мейнхард и встал. — Следуйте за мной.

Четыре пары босых ног зашлепали по пыльной дороге. Стороннему наблюдателю эта процессия могла показаться несколько странной: впереди вышагивал большой мальчишка, позади тоже шел парнишка постарше, а между ними семенили два испуганных малыша, словно арестанты под конвоем. В известном смысле, так оно и было, и, предупреждая возможную попытку к бегству, Мати за спиной у конвоируемых сжимал потной ладонью жестяную рукоятку игрушечного пистолета.

Вскоре лесная тропинка уперлась в высокую каменную ограду и, свернув, пошла вдоль нее. Но Мейнхард, и вместе с ним остальные, остановились у стены.

— Ну, так, — сказал Мейнхард. В нем не осталось и следа недавней тупости и вялости. Он снова был самим собой, немногословным, но всегда предприимчивым и деятельным сыном констебля, и это обстоятельство должно было особо насторожить Юло и Атса. Но когда тебе шесть лет, а за твоей спиной держат пистолет, хотя бы и жестяной, то осторожность, пожалуй, не слишком-то поможет.

Каменная стена служила оградой сада господина Маази. Юло и Атс должны были знать это, потому что сад господина Маази считался самым большим в городе.

— За этой стеной растут прекрасные цветы, — сообщил Мейнхард.

Малыши с опаской поглядели на каменную ограду. Она казалась высокой и непреодолимой, и в их глазах блеснула слабая искорка облегчения.

Но для Мейнхарда не существовало непреодолимых заборов и оград. Мати не пришлось даже подставлять ему спину. Мейнхард уже лежал животом на верхе стены, небрежно свесив одну ногу, и, очевидно, любовался видом, который открывался ему по ту сторону ограды.

— Давай подсади их, — сказал он наконец Мати.

Малыши заупрямились, и Атс даже попытался дать деру. Но дело решили корзинки. Мати просто вырвал их у малышей и перекинул через ограду. И оба мятежника мгновенно смирились.

Вскоре все четверо сидели на сглаженном цементном верху стены и глядели вниз. Двое изучающе, двое со страхом. Затем Мейнхард соскользнул со стены вниз и через две-три секунды уже стоял в кустах малины.

— Давай, спускай их! — велел он брату.

— Не хнычьте! — подбодрил малышей Мати. Они плакали, судорожно цеплялись за стену и за того, кто спускал их, и даже не заметили, как оказались внизу. Только кончики пальцев, поцарапанные о камни ограды, больно горели. Но в этом были виноваты они сами, и только они.

Густые кусты малины поднимались выше их головы. Юло и Атс нашли свои корзинки и вместе с корзинками обрели чуточку смелости.

— Пошли! — сказал Мейнхард. Они миновали малинник и оказались на краю открытых грядок.

На грядках росли рядами цветы. Пересчитать их было невозможно. И каких только цветов тут не было!

— Видите, вот этих вы нарвете! — приказал им Мати. — Это анютины глазки. Но вы не срывайте цветы, а выдергивайте вместе с корнями. Тогда можно будет дома снова посадить их. Они цветут до осени. Ясно?

— Но… разве можно?

— Я всегда ношу своей матери цветы отсюда!

Если так, то у Юло больше вопросов не было.

— Нарвите оба полные корзинки, — поучал Мейнхард. — А потом можете поесть клубники. Клубника тут крупная, как сливы. Она там растет, видите, возле другой стены. Но сперва цветы. Начинайте!

— А вы куда? — встревожился Юло, когда констеблевы сыновья отступили за кусты малины.

— Подождем вас на стене, потом поможем перелезть, — успокоил его Мейнхард. — Бояться нечего, мы будем видны отсюда.

Мейнхард и Мати действительно взобрались на стену и улеглись там, голова к голове, как два больших ленивых кота. Юло и Атс, то и дело поднимая глаза, могли их видеть. Уверенность, которую придает столь явная верность слову, трудно, да, пожалуй, и невозможно переоценить.

На нагревшейся стене солнце жарило спины и головы сыновей констебля. Лежать здесь было адской мукой. Но Мейнхарду, казалось, все нипочем. Он не отрываясь следил за мальчуганами на цветочной грядке.

— А что же дальше? — наконец не выдержал Мати.

Мейнхард лишь сплюнул сквозь зубы. В этом и заключался его ответ.

Юло и Атс давно позабыли о тревоге и опасностях, которые владели ими в начале этого необычного приключения. Анютины глазки — одни ярко-желтые, как бабочки, другие буро-красные, как бархатная обивка стульев госпожи Сикк, третьи пестрые, с причудливым сочетанием красок, были самыми красивыми цветами, какие только они когда-либо видели. Они легко выходили с корнями из земли, чтобы до осени цвести на радость маме под низким окном. Мальчишки выбирали самые яркие и красивые цветы, и, хотя большие корзинки для сбора картофеля были уже доверху полны, туда — если немножко утрамбовать — могло поместиться еще. Но вот уже действительно больше не помещалось.

Они дружно взглянули на стену. Сыновья констебля лежали там по-прежнему. Мальчуганы оставили корзинки у грядок и сделали то, что на их месте сделал бы любой пяти-шестилетний мальчуган — отправились в клубнику. Клубника здесь действительно была крупная, как сливы, и грядкам не видно было конца.

Мейнхард на стене усмехнулся впервые за все время сегодняшнего предприятия. А Мати сказал:

— Ну и дураки мы. Других запускаем в клубнику, а сами только глядим, аж слюнки текут.

Мейнхард соскользнул со стены, но не в сад, а с другой стороны, на дорожку.

— Давай поживее! — сказал он брату. И бросился бежать со всех ног. И это в такую жару, когда даже лежать неподвижно было не простым делом! Смысл спешки и вообще всего предприятия Мати начал понимать лишь тогда, когда оба они уже стояли перед дверью господина Маази и Мейнхард торопливо постучал.

Господин Маази больше всего на свете ненавидел мальчишек и воробьев. Да и как может быть иначе, если у тебя сад, а в саду сто две яблони, сорок восемь груш, полсотни вишен. И еще сливы, крыжовник, смородина, малина — так много, что трудно вести учет. В придачу ко всему клубника и тому подобное.

Стук в дверь раньше времени нарушил послеобеденный сон господина Маази. Плохим было и начало этого сна. Засыпая, господин Маази бранился с господином богом. И действительно, где его всевидящий глаз?! Целых три недели июня в небе ни намека на тучи! Разве господин Маази задолжал церковные сборы или не опустил сент в кружку церковного старосты, что милосердный господин теперь отворачивает взор свой от жилья и виноградников господина Маази? Разве не видит он, всевидящий и всемогущий бог, как засуха, словно огонь, сжигает все в саду, как каждый вечер и каждое утро целая армия наемных помощников поливает сад господина Маази из лейки? Уж не думает ли милосердный господь платить этому стаду лодырей из своего кармана?

Так господин Маази ворчал на своего бога, не надеясь, что за все это он получит хоть какую-нибудь награду. Но, очевидно, всемогущий все-таки услышал неуважительные заявления господина Маази и разгневался. Иначе за что же еще господь бог во время сна господина Маази наказал его противными сновидениями?!

Зная все это, можно себе представить, в каком настроении открыл дверь господин Маази.

— Здравствуйте! — сказали сыновья констебля.

— И что этим еще надо? — ответил господин Маази.

— Господин Маази, мы пришли сказать вам…

— Что, хотите купить у меня фунтик клубники?! — У господина Маази был стариковский резкий и высокий голос, и сейчас его слова впивались в барабанные перепонки мальчишек, как самые злые осы. — Но разве не знаете вы, проклятые мальчишки, что господин Маази строго соблюдает режим и в это время обычно спит?

Оба констеблевых отпрыска хорошо знали, каким странным и сварливым стариком был господин Маази — но такой прием на миг смутил даже много повидавшего Мейнхарда. Используя возникшую паузу, господин Маази объявил еще более звонким голосом:

— И разве вы не знаете, что господин Маази не продает мальчишкам ни клубники, ни других ягод, ни фруктов?! Потому что они воры и прохвосты, и господин Маази отлично знает, что если один такой мальчишка придет с ним в сад и купит на два сента, он в то же самое время украдет на десять сентов!

Говоря это, господин Маази не преувеличивал ни в первом, ни во втором случае. Однако он тут же вспомнил, что в одной из корзинок осталось несколько пригоршней клубники. Эта клубника пролежала дня два, была уже слегка подпорченной и не годилась для продажи на базаре, но господину Маази все-таки было жаль выбрасывать ее, и сейчас он пытался сообразить, сколько ему удастся содрать за эту клубнику с молодых лакомок.

— Господин Маази, мы пришли сказать вам, — собрался с духом Мейнхард, — что двое мальчишек перебрались через ограду с большими корзинами, и сейчас они в вашем саду.

— А-ах?! — поперхнулся господин Маази, поднял руки и трагически всплеснул ими. Отчего штаны, которые он до того все время поддерживал левой рукой, сползли вниз.

— А-ах?! — воззрился господин Маази. — Как ты сказал?

— У них здоровенные корзинки, — объявил Мейнхард. — С такими в деревне ходят собирать картошку.

— Господи помилуй! — снова всплеснул руками господин Маази, и его белая козлиная борода задрожала от волнения. — Да что же вы за люди? Торгуетесь со мной из-за пригоршни клубники и не подумали о том, чтобы сказать мне, что у меня в саду разбойники и воры с двумя большими корзинами?! Так пойдемте же со мной в сад и помогите мне поймать этих разбойников, я же, в конце концов, говорю с вами по-эстонски!?

Господин Маази запутался в штанах, но тут же подтянул их вверх и, придерживая обеими руками, заторопился в сад, сыновья констебля последовали за ним.

— Они там, в клубнике, — пояснил Мейнхард.

— А-ах?! — воскликнул господин Маази и снова поднял руки к груди. — Откуда ты знаешь, что они именно там? — Он сверлил вестника взглядом, всепроникающим, как рентген. Однако просветить Мейнхарда насквозь оказалось господину Маази явно не под силу.

Сад господина Маази содержался в большом порядке, но, как ни странно, тут росла густая крапива. И когда господин Маази действительно заметил не подозревающих худого и лакомящихся клубникой малышей, он не стал строить долгих планов. Не жалея рук, нарвал он пышный веник крапивы и, словно странный черт из сказки — борода торчком, — стал подкрадываться к грядам с клубникой.

— Вот так-то, — сказал Мати и усмехнулся.

— Чего ржешь! — насупился Мейнхард. — Эти несмышленыши очень глупо попадутся в руки старого чудака.

Мати пожал плечами. Затем поглядел по сторонам.

— Такое представление лишь тогда имеет смысл, если и нам отсюда что-нибудь перепадет, — рассуждал он. — А вспомнит ли старый жмот о нас осенью?

Мейнхард плюнул и побрел в сторону ворот.