— Чепуха! — отверг Рихард с ходу родившийся план Мейнхарда. — Захватить крепость, если там на валу нет знамени, а в крепости никого, — какой в этом смысл? Если бы еще можно было утащить укрепления или перенести их в другое место. И если делать, как ты хочешь, то мы могли бы каждую ночь захватывать крепость — ночью ее все равно никто не охраняет.

Мейнхард полулежал на штабеле досок у сарая Мюльсов и покачивал ногой, закинутой на согнутое колено. Он ничего не сказал. Да и что он мог сказать.

Рихард Мюльс был среди мальчишек известен как мастер сооружения моделей, военный историк и стратег военных действий между ватагами. Правда, он был не слишком хорошим бойцом, в прямом смысле слова. «Я терпеть не могу эти взаимные потасовки!» — сказал он как-то. И он действительно этого терпеть не мог. Но зато с удовольствием долго и обстоятельно обсуждал стратегию прошлых мальчишеских войн — определяя беготню мальчишек взад-вперед во время шишечных и камнеметательных сражений как атаки клином, локальные и фронтальные или как фланговые, обходные или окружающие маневры. В каждой проведенной войне он различал ничейную землю, фронт, прифронтовую полосу и глубокий тыл, одобрял или порицал тактику той или иной стороны, действия регулярных войск или резервов, выискивал примененную или неиспользованную военную хитрость. Ему ничего не стоило доказать, почему именно победитель должен был победить, доказательства его были убедительны, и никто не решался спорить с ним.

— Тоже мне проблема! — презрительно заметил Мати. — Именно ночью и надо будет напасть. Сравнять эту кучку с землей и все.

— У тебя совета не спрашивают! — тут же поставил на место младшего брата старший. Однако это еще не означало, что он был убежден в неуместности поданного совета.

— Осада и захват сильной крепости всегда требуют правильной стратегии, — скромно заметил Рихард, целясь одним глазом вдоль оструганного края доски. Он уже не первый день мастерил модель бронепоезда, состоящего из шести вагонов. — При захвате сильно укрепленной крепости по всем правилам стратегии проявляется вся красота военного искусства.

— Стратегия и красота военного искусства! — передразнил Мейнхард. — Мы сделали все согласно твоей стратегии, помнишь? А потом только и знали, что чистились от золы!

— Риск на войне всегда сохраняется! — заметил стратег извиняющимся тоном. — Я ведь предупреждал вас, что операция не так проста, как поначалу кажется, что постоянно существует момент неожиданности. К тому же штурмующих всегда поливали со стен огнем и расплавленной смолой. Без этого что за война!

— И с красотой вышло то же самое! — злился Мейнхард. — Раймонду Моосте из крепости, конечно, хорошо было смотреть на твою знаменитую камнеметательную машину и весь этот цирк. Я так и ждал: вот-вот он помрет от смеха и крепость будет нашей!

— Камнеметательную машину действительно жаль! — вздохнул Рихард. — Мощная была модель, только нужно было ее еще пристрелять.

— Пристрелять! Что ж ты тогда позволил противнику захватить ее?

— Послушай, что ты ко мне придираешься? — возмутился Рихард. — Разве один только я обратился в бегство? Разве я был первым?

— И я тоже не был первым! — счел нужным выкрикнуть Хуго.

— Вот тут-то оно и есть — стратегия! Ни о чем не думают, словно…

— Кошке под хвост эту твою вечную стратегию! — Мейнхард резво сел и соскочил на землю. — Мне вся эта твоя долгая подготовка, раздумья и трепотня вот до сих пор, видишь?! — Он провел пальцем по шее. — Хватит бренчать словами, дела ждут. Пошли.

— Куда? — спросил Рихард.

— Да хоть к черту на рога. Главное, подальше от твоих моделей и твоего сарая. Пойдем, посмотрим, что делают парни Рыжего.

— Мне что то неохота, — уклонился Рихард. — Да и моделью надо бы заняться.

Мейнхард посмотрел на него долгим презрительным взглядом, плюнул и, больше ничего не говоря, повернулся… Мати и Хуго пристроились ему в хвост.

Половину неба закрывала темная грозовая туча, которую ждали уже много недель. Свинцово-серая стена загородила солнце. Стало непривычно пасмурно и мрачно. Почти касаясь грудью земли, носились взад-вперед ласточки, словно черно-белые ткацкие челноки. Вдоль улицы, поднимая пыль и мусор мальчишкам прямо в глаза, пронесся первый горячий и резкий порыв ветра.

— Стратегия! — ворчал Мейнхард себе под нос. — Скрипит одно и то же, словно соломенный тюфяк.

На свинцовом фоне тучи сверкнула извилистая молния.

— Восемь секунд! — объявил Хуго, когда гром раскатисто прокатился по небу.

— Черт побери! — заметил Мати. — Скоро польет.

— Тоже мне беда! — усмехнулся Мейнхард.

С улицы Лаане над кустарником виднелся флаг Красных муравьев. На темном фоне тучи он казался светлым и тревожно мечущимся, словно чайка перед бурей. Мейнхард остановился, другие вслед за ним сделали то же самое. Было что-то величественное в веянии флага, и все трое ощутили это.

Они стояли и смотрели.

Ветер гнул кусты, трепал волосы и одежду мальчишек.

— Пошли! — хрипло сказал Мейнхард.

На знаменном бастионе, держась одной рукой за древко, стоял Волчья Лапа.

Он стоял неподвижно, как статуя, и над головой его ветер развевал флаг. А небо над ними громыхало, словно канонада сурового боя.

Отряд Мейнхарда остановился примерно в пяти шагах от крепости.

Они стояли и смотрели на Волчью Лапу.

Словно сорвавшаяся с колков раскаленная струна, метнулась из одного края неба в другой молния.

— Две с половиной секунды! — крикнул Хуго, пытаясь перекричать шум ветра и грома. — Честное слово!

Кусты стонали и пригибались к самой земле. Ветер задрал подол рубашки Волчьей Лапы на голову.

— Уматывай, начинается ливень! — крикнул Мейнхард и показал пальцем в небо. Волчья Лапа схватил подол рубашки и затолкал за пояс штанов, затем двумя руками ухватился за древко флага.

— Придурок! — крикнул ему Мейнхард. — Все равно захватим! — И стал расстегивать ворот своей блузы.

Упали первые капли, большие и тяжелые. Они, словно дробь, пробили насквозь блузы и рубашки.

Войско констеблева сына отступило в кусты.

— Следите внимательно! — закричал Мейнхард своим на ухо. — Когда он станет удирать, отберем у него знамя!

Казалось, что вся поверхность земли дрожит от бури и грома. И затем разразился настоящий ливень — серый, плотный, непроницаемый, стегающий, словно выбрасываемый из тысячи брандспойтов.

Закрывая головы руками, глотая стекающую воду, мальчишки в кустах скрючились, стоя на коленях, но, несмотря на это, уже через несколько секунд промокли насквозь.

Буря кончилась столь неожиданно, что слух не мог сразу привыкнуть к наступившей тишине. Но дождь продолжал идти. Спокойный, крупный, теплый. Глухо и гулко, словно утомленный только что пронесшейся бурей, громыхал в отдалении небосвод.

Мейнхард и его бойцы вылезли из кустов. Над землей поднимался пар, в каждой выемке собралась лужица, из которой во все стороны летели, как пыль, брызги и лопались водяные пузыри.

Волчья Лапа, сгорбившийся и замызганный, по-прежнему стоял на знаменном бастионе. Над головой его неподвижно висел намокший флаг.

По спине Мейнхарда пробежала холодная дрожь. — О-ла-ла! — воскликнул он вдруг, глядя в сторону знаменного бастиона, провел рукавом блузы, с которого капала вода, по своему мокрому лицу и коротко скомандовал: — Пошли!

По-прежнему дождило. Это было неприятно, но промокшим насквозь мальчишкам терять было нечего. Сгорбившись и неуклюже растопырив руки и ноги, шли они сквозь кусты, словно подстреленные аисты. Движение согревало и улучшало настроение. Все рытвины, дорожки и улицы были полны чудесных луж.

Когда Мейнхард с товарищами вернулся к сараю Мюльсов, дождь уже давным-давно прекратился. Рихард, с ногами по колено в грязи, подпрыгивал на конце хитро пристроенной, чтобы пружинила, доски, которая каждый раз прогибалась до самой лужи так, что брызги летели в разные стороны.

— Знаете, что я придумал за это время? — спросил он у не менее грязных товарищей. — Конечно, не знаете! Я придумал для захвата крепости самую классическую стратегию!