Вторник, 26 декабря 1978 года

Москва, площадь Дзержинского.

Первый заместитель председателя КГБ Семен Кузьмич Цвигун, устало посмотрел на часы. Полдевятого вечера. Час на доклад, затем обсуждение. Значит, дома не ранее 11. А, скорее всего, в 12. Жена опять будет дуться и всю неделю пилить. И чего Андропов так любит работать по ночам? Сталина уже четверть века как нет в живых, а вбитые им в номенклатуру привычки, совсем не меняются.

За окном шел снегопад, секретарь председателя тихо шуршал документами за рабочим столом. Снежинки залепили низ стекла и голубые ели внутреннего двора центрального здания КГБ — шутники смеялись «бывший Госстрах ставший Госужасом» — были еле видны. И где теперь эти шутники? Всех вывели еще в 37-м.

Раздался тихий звонок телефона.

— Юрий Владимирович освободился — секретарь положил трубку и открыл первую дверь.

Цвигун взял папки с соседнего стула, одернул китель и решительным шагом прошел в тамбур. Без стука открыл вторую дверь, вошел в кабинет. Андропов был не один, с Циневым — вторым заместителем председателя КГБ. Бритый наголо, невзрачный начальник 2-го Главного контрразведывательного управления имел не только большой вес в комитете — все-таки личный ставленник Брежнева — но также был обладателем крайне вздорного характера. Очень многим сломал жизнь. Цвигун, не скрываясь, поморщился. Об их негласной войне с генералом Циневым знали все, таиться не было смысла.

— Семен Кузьмич, присаживайся к нам — Андропов снял очки, помассировал переносицу и приглашающе махнул рукой в сторону массивного стола для совещаний. Цинев сидел справа, Андропов во главе, Цвигун двинулся налево. Разложил папки и вопрошающе посмотрел на председателя.

— Поступило указание, больше привлекать Георгия Карповича к текущей работе управлений — Юрий Владимирович криво усмехнулся и отпил чая из граненого стакана — Теперь по вторникам, будем проводить совместные совещания.

Цвигун если и удивился, то не показал виду. Брежнев решил натянуть вожжи в КГБ. А кому как не его родственнику Циневу, извещать о всех самых важных делах в комитете и следить за Андроповым. Это значит, что надо докладывать коротко, самые важные вопросы можно обсудить и позже, наедине.

— У меня сегодня два дела — Цвигун открыл папки — по певцу Селезневу и Тоньке-пулеметчице.

— Это не та Тонька, которую наши ловили больше тридцати лет? — оживился Цинев.

— Она — не глядя на соперника, кивнул Семен Кузьмич — Юрий Владимирович, 20-го ноября Антонину Макарову, областной брянский суд приговорил к высшей мере. Дело вели наши следователи, да и приговоры к расстрелу изменников вы приказали визировать у вас.

— Да, я помню — Андропов взял папку с документами по Тоньке и начал быстро их просматривать — Так, что у нас тут… 1920-го года рождения, медсестра, попала в Вяземский котел, вышла из окружения, скиталась, оказалась в селе Локоть Брянской области. Добровольно пошла на сотрудничество с немцами, поступила на службу в Локотскую вспомогательную полицию, где поначалу избивала арестованных антифашистов. Но обер-бургомистр Бронислав Каминский посчитал эту работу для неё неподходящей и Макаровой выдали пулемёт «Максим» для исполнения смертных приговоров. Заключённых на казнь к ней отправляли группами по 27 человек. Бывали дни, когда она исполняла смертные приговоры по три раза в день. По официальным данным, расстреляла около 1500 человек.

Андропов скрипнул зубами, сдернул очки и посмотрел на своих заместителей.

— Полторы тысячи советских граждан! Тридцать три года прошло с момента окончания Войны, а мы все разгребаем и разгребаем это дерьмо.

— Очень умело пряталась — пожал плечами Цвигун — В 65-м году дело временно закрыли — у следователей оказался документ, в котором было сказано, что в 1944 г. некую Макарову немцы расстреляли как больную венерическим заболеванием. Потом возобновили, проверили всех Антонин Макаровых 20-х годов рождения по всему Союзу. 250 человек. Ее настоящая фамилия Парфенова, после войны вышла замуж и уехала с мужем в Белоруссию. Два года назад ее брат, инженер Парфенов, собрался в командировку за границу. В анкете указал, что у него есть сестра Антонина Гинзбург, в девичестве — Макарова. С семьей, она не прекращала общаться. Так ее и обнаружили.

— Намазать лоб зеленкой — Цинев хрустнул пальцами — Дело ясное.

— Согласен с Георгием Карповичем — кивнул Цвигун, по-прежнему не глядя на соперника — Свидетели опознали, приговор есть, нужна только Ваша виза.

Андропов надел очки, взял ручку и размашисто расписался на последнем листе дела. Цвигун аккуратно собрал документы и протянул председателю вторую папку.

— По вашему поручению, наше управление собирало материалы на певца и композитора Виктора Селезнева, 63-го года рождения.

— Хм… Родился в Ленинграде, в семье военного летчика, ученик спецшколы номер двадцать семь — Андропов удивленно посмотрел на Цвигуна — Это же школа, в которой учились мои Игорь и Ирина!

— Светлана Владимировна договорилась — пожал плечами генерал — И это не все странности. Во-первых, Селезнев откуда-то знает в совершенстве несколько иностранных языков. Сочиняет песни на итальянском.

— Популярные песни! — поднял палец Цинев — Мне резидентура из Рима прислала последний хит-парад самых популярных европейских песен. «Феличита», на первом месте в Италии, Западной Германии и Англии.

— Мнда.. — Андропов отпил чаю и принялся протирать очки — Продолжай, Семен Кузьмич…

— Во-вторых, спортивные таланты. Виктор — чемпион СССР по боксу среди юниоров. Причем, по словам его тренера Ретлуева, начал заниматься в секции всего десять месяцев назад. Никто из федерации такого не припомнит, чтобы парень, который и года не тренировался, смог выиграть чемпионат юниоров.

— Уникум — иронично поддакнул Цинев — А что там за махинации с возрастом?

— Это, тоже удивительно — Цвигун полистал бумаги и найдя нужную, протянул ее Андропову — Щелоков подставился и продавил решение о том, чтобы Виктора допустили к соревнованиям, хотя по возрасту он мог в них участвовать только с 16-ти лет. Вот показания секретаря Председателя Госкомспорта Павлова. Пришлось на него надавить. Сам Павлов на сотрудничество не пошел. Большие друзья с Щелоковым.

— А вот эту бумагу, мы подошьем в другую папочку — Андропов весело посмотрел на обоих генералов и те ответили ему понимающими улыбками. Война с МВД шла давно и похоже вступала в решающую фазу. И тут внутренние склоки отступали на второе место.

— На совещании в Политбюро, обсуждали ситуацию с группой «Красные звезды» — Андропов отставил подальше стакан с чаем и разгладил документ на столе — Щелоков через зятя Леонида Ильича, лезет в вопросы государственной идеологии. Хочет сделать из «Красных звезд» популярных мировых певцов. Так сказать, наш ответ Западу. Суслов, конечно, встал на дыбы. Заходил ко мне перед совещанием, спрашивал есть ли у комитета, что-нибудь на группу. Ну, ситуацию с полковником Веверсом, чья дочь поет в ансамбле, вы знаете. Но о нем я, конечно, Суслову рассказывать не стал. Отговорился «еврейским» вопросом музыкантов сопровождения. В результате, решение Политбюро оказалось половинчатым. На фестиваль в Сан-Ремо отпустить, но только певцов и только на пять дней.

— Юрий Владимирович, тут вопрос серьезней — покачал головой Цвигун — А не подводка ли это? Селезнев уже трижды встречался с Леонидом Ильичем и высшими должностными лицами государства. Причем дважды, в неформальной обстановке. «Вась-вась» с ближайшими родственниками генерального секретаря. Галина Леонидовна, так вообще в нем души не чает. Помогает во всем, регулярно встречается и перезванивается с матерью Селезнева.

— Что показала проверка? — Цинев впился взглядом в лицо Цвигуна.

— Соседи, коллеги, дальние родственники — все уверенно опознают и мать и сына. Подмена исключена. Опрос ближайшего окружения, школьных друзей и учителей ничего не дал. Обычный парень, успеваемость выше среднего, но не круглый отличник, не вундеркинд.

— Кто-кто? — поднял брови Андропов.

— На Западе одаренных детей сейчас называют вундеркиндами — пояснил Цвигун — Целое направление в психологии появилось, как их находить, развивать таланты…

— Так может, он, все-таки, из этих, из вундеркиндов? — Цинев взял у генерала фотографию Селезнева и принялся ее рассматривать — Поет, пишет стихи, музыку, боксирует. А ЦРУ до сих пор, не было замечено в работе с нелегалами, да еще такого возраста и таланта. Они больше по технической разведке, спутникам, кротам… Хотя, подвести к руководителю страны агента влияния… Это большой соблазн.

— Семен Кузьмич, у тебя наверняка, уже есть план разработки Селезнева? — улыбнулся Цвигуну Андропов.

— По краю ходим, Юрий Владимирович — поморщился Цинев — Еще Хрущев прямо запретил КГБ разрабатывать членов ЦК, Политбюро вплоть до секретарей обкомов. А также членов их семей.

Генерал многозначительно поднял палец вверх.

— А тут и Галина Леонидовна, и Чурбанов этот — хотя вот его бы стоило и «послушать» и «попасти». Много интересного бы узнали. Про Щелокова, так вообще молчу.

— Мы, пока, прямо запрет не нарушаем — вмешался Цвигун — Во-первых, у нас есть прямая обязанность проверить исполнителей перед поездкой в капиталистическую страну. Во-вторых, вся эта история с итальянцем — другом Виктора Селезнева. В досье Роберто Кальви, зафиксированы контакты с ЦРУ, МИб. Наконец, есть странности с финансами. По моим данным, Селезнев имеет крупные суммы рублей, из которых доплачивает членам группы за работу в студии.

— Уже и осведомителя успел внедрить? — удивился Цинев.

— Пока, все можно объяснить значительными гонорарами за песни, которые получает Селезнев в ВААПе, как композитор — проигнорировал Цинева Цвигун — Но и тут странности. Недавно, Селезнев подарил одной из исполнительниц группы дорогой жемчужный браслет. Наши специалисты оценивают его стоимость в десять тысяч рублей.

Андропов ахнул — Все интересней и интересней. Щелоков-то, у нас, тоже большой любитель антиквариата. Тут увлекательная картина вырисовывается. С бо-о-ольшим потенциалом.

Председатель КГБ встал и начал ходить кругами вокруг стола.

— Итак, Семен Кузьмич твои предложения.

Цвигун тоже встал, вынул из папки лист бумаги, на котором по пунктам был расписан план действий:

— Первое. Установить за Виктором наблюдение. В школе, в студии. Есть информация о съемных квартирах, где бывают музыканты ансамбля и ближайшее окружение. Ответственные — Седьмое управление — наружка. Второе. Поручить 2-му Главку, проверить доходы-расходы семьи Селезневых. Мои ребята, аккуратно подведут несколько человек к членам ансамбля, особенно к его руководителю — Григорию Давыдовичу Клаймичу. Его финансы, также надо изучить.

— Через этих давыдочей да ааронычей, вся информация на Запад и утекает — поддакнул Цинев — Целая еврейская сеть, не выкорчевать, не перекупить.

— Третье — опять проигнорировал Цинева Цвигун — Римской резидентуре, еще раз проверить все контакты Роберто Кальви, обновить досье. И наконец, управлению Т, Первого главного управления, поставить телефоны Селезнева и его окружения на прослушку, сделать в квартирах закладки с микрофонами.

— А времени хватит? — поинтересовался Андропов — Фестиваль в Сан-Ремо 11–13 января. Сегодня, у нас, 26-е декабря. Пока внедритесь, пока установите — группе уже улетать.

— Впритык, но успеваем.

— Хорошо, план утверждаю — Андропов сел за стол и подписал документ — Докладывайте мне каждый вторник, вместе с расшифровками телефонных разговоров.

— А Георгий Карпович — председатель КГБ внимательно посмотрел на подобравшегося Цинева — Введет в курс дела Леонида Ильича и Галину Леонидовну. Конечно, в самых общих выражениях. Генеральный секретарь, слишком занятой человек, чтобы вникать в подробности проводимой проверки.

Среда, 27-е декабря 1978

Улица Селезневская, музыкальная студия МВД СССР.

Звонок Лапина свалился на меня, как снег на голову. Григорий Давыдович, пропадал в недрах хозяйственного управления генерала Калинина и трубку телефона поднял я. Лапин был раздражен, взвинчен, но когда услышал мой голос — сразу подобрел. Похвалил за Песню Года, посетовал на хамство некоторых популярных артистов — это он на драку с Мимино так намекает? — и тут же огорошил тем, что уже завтра я вместе со «звездочками» и музыкантами должен к 10 утра быть в Останкино, для досъемок Голубого огонька. И вот тут, я тихо выпал в осадок. До Нового года, осталось четыре дня, а Лапин решил, еще раз прогнуться перед Леонидом Ильичом и вставить в уже снятый Голубой огонек, Витю Селезнева с «Красными звездами». Останкино, наверное, стоит на ушах.

— Леха! — от моего крика содрогнулись стены студии, а «мамонт», чуть не вынес собой дверь кабинета — Всех в репетиционную, срочно!

Я взобрался на нашу мини-сцену и всмотрелся в лица. Любящий взгляд Веры, холодно-высокомерный Альдоны, смешинки в глазах Лады. Завадский с музыкантами, явно чем-то озабочен, Львова мнет в руках отрез ткани. В отворот ее платья, заколоты десятки иголок.

— А где Татьяна Геннадьевна и Роза Афанасьевна? — поинтересовался я у Лады, которая взялась помогать студии с секретарской работой.

— Татьяна Геннадьевна, скоро будет — солистка достала маленький блокнот из кармана джинсов, перелистнула несколько страниц — А Роза Афанасьевна, сегодня пошла в поликлинику.

— Новость следующая — я тяжело вздохнул — Завтра, у нас запись в Останкино, к Голубому огоньку.

Дружный вздох солистов, музыкантов.

— Как только приходит Татьяна Геннадьевна — начал раздавать указания — Еще раз прогоняете «Я желаю счастья вам». И, вместе со мной «Теплоход». Татьяна Леонидовна, на вас платья и мой костюм. Теперь ты, Коля. В Останкино, конечно, есть минусовка обоих песен, но на всякий случай захватите наши пленки. Инструменты, не забудьте!

Музыканты засмеялись, напряжение спало. Студия вошла в рабочий ритм и уже на следующий день, в очередной раз, пропустив школьные занятия, я в компании «звездочек» и массовки сидел в первой студии Останкино. Вокруг суетились реквизиторы, редакторы, операторы… Осветительные приборы, создавали в студии тропическую атмосферу и гримерам, постоянно приходилось всех припудривать.

Сначала, нас снимали за столом. «Звездочки» старательно улыбались, шутили. Поднимали бокалы с шампанским (настоящим, в отличии от пластиковых фруктов в вазах). Мне, как обычно, налили яблочный сок. Как же тяжело, быть подростком! Отдельно, несколькими дублями, отсняли каждую песню на сцене «Огонька». Все прошло гладко и уже к обеду, мы освободились. После чего, собрались тесной компанией: Вера, Альдона, Леха и Клаймич в кафе, на первом этаже Останкино.

— Я разговаривал с музыкантами и Завадским — все положили столовые приборы и принялись меня внимательно слушать — Похоже, нас проверяет КГБ. Офицеры комитета, опрашивают сотрудников студии, наших с мамой ленинградских соседей. Мне это все, не нравится.

Я кинул несколько кусков сахара в стакан с чаем. Помешал его ложкой. Тяжело вздохнул.

— В общем, переходим в режим осажденной крепости. Сейчас, Альдона Имантовна, объяснит всем, как себя вести.

Все удивленно посмотрели на девушку. Сама Альдона покраснела, зло зыркнула на меня, после чего взяла паузу — стала медленно допивать компот. Давай, сука латышская, прогнись. Вспомни, кто ты и зачем ты. Ну же… Мой сторожевой пес. Гав-гав.

— Виктор, а вы уверены, что нам стоит — Клаймич достал платок и принялся нервно вытирать пот — Вот так, остро реагировать. Обычная проверка перед выездом. И, причем тут Альдона?

Я продолжал сверлить взглядом прибалтийку.

— Ну хо-орошо — сдалась девушка — Инструкции такие. Не говорить ничего лишнего, при посторонних людях. Не рассказывать секреты в помещениях. Их могут слушать специальными средствами. В студии, скорее всего, будет осведомитель. Кто-то из музыкантов. Их легко завербовать, из-за левых доходов. Выходите из дома? Оставляйте сторожок. Например, кусочек спички в дверной коробке. Если спичка упала или сдвинута — у вас в квартире, кто-то побывал. Впрочем, если это профессионалы из КГБ, то вы, все-равно, ничего не узнаете.

— Отец Альдоны Имантовны, служил в Комитете — пояснил я удивленном Клаймичу — И сама она, прошла бо-ольшую школу. Впрочем, не будем раскрывать все секреты.

Я успокаивающе положил руку на плечо девушки. Интересно, как отреагирует? Отреагировала, как надо. Руку не скинула, но внимательно посмотрела мне в глаза.

— Завтра, Алексей представит всем новых сотрудников студии. Пока, берем в штат четырех боксеров-тяжеловесов. Числиться они будут «рабочими сцены», но на самом деле обеспечивать нашу безопасность. Отвозить, привозить, дежурить в студии. Пожалуйста, ни шагу без них или Алексея. Собрались, куда-нибудь ехать? Позвонили в студию, заказали машину. Все «рабочие» с правами. Отбирали их, весьма тщательно.

Вот тут-то, все и прониклись серьезностью момента. Вера сжала кулачки, на лице Альдоны, еще сильнее выступил румянец.

— Как вы знаете, наш патрон Щелоков — конфликтует с Андроповым. Не исключены провокации. Слишком многим наши успехи, поездка в Италию, с которой, кстати, тоже не все гладко — поперек горла.

— Что значит, не все гладко? — вскинулся «мамонт».

— То и значит. Не хотят выпускать всю группу. Политбюро решило — только меня с девушками. И всего на пять дней. Что там, за четыре дня, можно успеть сделать? А оступимся, тут же подставим и Щелокова, и Чурбанова, да и Галину Леонидовну. Ситуация понятна?

Опустили головы в пол, расстроились. Ничего, сейчас я вас взбодрю.

— Не расстраивайтесь! До поездки, еще полмесяца. Едем мы все или никто.

— Виктор, что вы говорите! — испугался Клаймич — Это же решение Политбюро!

Четверг, 28-е декабря 1978, вечер

Огарева 6.

— Проверяет КГБ? И почему, я узнаю об этом, только сейчас? — Щелоков раздраженно посмотрел на Чурбанова.

Атмосфера в комнате накалилась. Я вжался в кресло и постарался слиться с обстановкой кабинета министра МВД.

В здание, на Огарева 6, я отправился сразу после обеда в Останкино. Один. Настал момент истины. 10 месяцев я зарабатывал себе капитал у «небожителей». Врал, крал чужую музыку, играл на публику, льстил и даже получил удар ножом от маньяка. И все ради того, чтобы пробиться наверх, суметь, что-то поменять в стране. До решения о вводе войск в Афганистан, остался ровно год. До нашего отъезда в Италию — всего две недели. Поездка в Сан-Ремо — это мировая известность. Мировая известность — это защита от внутренних врагов, которые уже роют яму не только мне, но и всей стране. Пришло время обналичить заработанный капитал.

В министерстве царило праздничное настроение. В приемной, уже стояла небольшая искусственная елка и несколько сотрудников украшали ее шарами и праздничной мишурой. Подполковник Зуев, обрадовался мне, как родному и сразу, без ожидания, проводил в кабинет Щелокова. А на ловца и зверь бежит — там же был и Чурбанов. Генералы пили кофе за гостевым столиком и попутно просматривали, какие-то документы.

Тут, мне тоже были рады. Налили чаю, отсыпали в тарелку сушек с горкой. Пока Щелоков, говорил с кем-то по телефону, Юрий Михайлович, расспрашивал про съемки «Голубого огонька». Но за внешним интересом Чурбанова, я почувствовал некоторое подспудное напряжение. И, как только, Николай Анисимович повесил трубку, тут же вывалил ему историю, как к нашим ленинградским соседям — тете Нине и ее дочке Ирине — приходили из КГБ.

— Мало нам Кикабидзе, так еще и смежники круги нарезают вокруг студии?! — Щелоков все больше и больше раздражался — Андропов, настраивает против МВД Суслова, нашептывает Леониду Ильичу гадости про меня.

— Николай Анисимович, это еще не все — Чурбанов глазами показал на меня.

— Говори, тут все свои — махнул рукой генерал.

— Вчера к жене, приезжал заместитель Андропова Цинев. В комитете знают о махинациях с возрастом Вити на соревнованиях, начата проверка доходов Селезнева и его матери. В ВААПе — выемка документов, опрашивали секретаря Павлова.

— Втравил ты нас, Витек, в историю! — генерал ударил кулаком по столу и выматерился — И что, теперь будем делать?

Я посмотрел в окно. За стеклом сгустились сумерки и по-прежнему валил снег. Мои сверстники, поди, сейчас играют в снежки, лепят снеговиков, катаются с ледяных горок. А я, сижу напротив двух злых генералов и пытаюсь придумать, как спасти свою задницу, а заодно и Родину. Ведь, очевидно, что в Политбюро не видят никаких выгод, от нашей поездки в Италию. Даже, если отбросить ведомственный конфликт между МВД и КГБ, который уже через два года выльется в скрытую войну, после подлого убийства милиционерами сотрудника комитета, на станции метро «Ждановская», то и для остальных партийных функционеров, наше участие в фестивале несет лишь одни риски. Разрядка напряженности, после встречи Брежнева с Фордом во Владивостоке, четыре года назад, закончилась, фактически, ничем. Состыковали «Союз-Аполлон», открыли завод «Пепси» в СССР, да сняли совместный фильм «Синяя птица» с Элизабет Тейлор, Джейн Фондой, Маргаритой Тереховой и Георгием Вициным. Чуть не забыл. «Песняры» скатались в Штаты и записали альбом, с какой-то малоизвестной американской группой. Причем, даже эти гастроли, не обошлись без скандала. Суслов, запретил ехать с группой вокалисту «Песняров» и скрипачу-виртуозу Юрию Денисову. После чего, тот ушел из ансамбля.

Основную роль в ЦК и Политбюро, играют военные и представители ВПК. Им фиолетово до Вити Селезнева, а рост напряженности — так и вообще, манна небесная в виде новых заказов, роста влияния. Спецслужбы против, идеология против. А кто за? Щелоков, Романов, да слегка комсомольцы, которые весьма слабо, пока, представлены в высшей элите. Брежнев — балансирует между разными группировками и я не вижу способа, повлиять на сложившийся расклад. Или, все-таки, способ есть?

Я посмотрел на большие напольные часы. Полшестого вечера. Брежнев, скорее всего, в Завидово. Это Тверская область, три часа езды от Москвы. Если выехать прямо сейчас, то полдевятого будем на месте.

— Николай Анисимович, Юрий Михайлович — помедлил, подбирая слова — Я часто перед вами ручался головой. Перед обоими турнирами по боксу, где взял золото, перед созданием студии и ансамбля, после чего, мы трижды выступали на государственных концертах. Нам, стоя аплодировали высшие государственные деятели. Нас, снимало телевидение. Песню «Феличита», слушают по всему миру. Группу «Красные звезды», пригласили на фестиваль, в Сан-Ремо. Мы первые, придумали снимать телевизионное сопровождение, для наших песен. Никто на Западе, такого не делает.

Есть контакт! Генералы, впились в меня глазами.

— И вот настал момент, когда мне нечем перед вами поручиться — я развел руками — Все складывается так, что мой… наш успех… не нужен стране.

— Даже не смей, так говорить! — вскинулся Щелоков.

— Витя, не говори глупостей — поддержал его Чурбанов.

Повисло тяжелое молчание.

— Я просто устал — поникшие плечи, закрытые глаза — Возможно, это не мое. Мы, просто, жили с мамой в Ленинграде, я ходил в школу… Теперь, у меня своя студия, ансамбль, спецшкола, всесоюзные турниры. Вчера, я спал пять часов. На занятия в школу, к восьми утра. Будильник, на шесть тридцать. После обеда, в студию. Переодеться. Две репетиции, записать слова новой песни. Сделать уроки. На следующий день, в Останкино…

Щелоков с Чурбановым переглянулись. Проняло. Черт! Как же тяжело, манипулировать людьми… Мне подливают чай в кружку, хлопают по плечам.

— Юра, а где сейчас Галя? — интересуется Щелоков.

— Дома — с некоторой запинкой отвечает Чурбанов — Едем в Завидово?

Все-таки, они одна команда. Понимают друг друга с полуслова.

— Да — твердо отвечает Николай Анисимович — Звони!

 

Четверг, 28-е декабря 1978, ночь

Завидово.

Ехали мы, конечно, не три часа, а все четыре. Дороги завалило снегом, кортеж держал скорость не выше 90 км. в час. Как же темно в России! Стоило, только выехать из Москвы, как тут же закончилось дорожное освещение. Мрачный Клин, темный Солнечногорск (какая ирония!) и вот, мы на месте. Пока ехали, я успел задремать на заднем сиденье министерской «Волги». Разбудил меня, офицер охраны. Долго светил фонариком, разглядывая то салон, то какую-то бумагу. У меня, как у кота Матроскина, из документов — усы, лапы и хвост. Паспорт выдадут, только через год, а в свидетельстве о рождении фотографии нет. Да и нет, свидетельства с собой. Но, все-таки, пустили.

Брежнев спал. Какой сюрприз! Сам же читал в айфоне, что у Генерального — барбитуратная зависимость. Уже несколько лет, пьет снотворное горстями, ругает охрану, когда та его пытается будить. Отсюда, кстати, и ускоренное дряхление, несвязная речь. Чазов с докторами, даже пустышки в таблетках пытаются подсовывать — настолько велика проблема.

К Щелокову вышел начальник охраны из девятки, они коротко переговорили и нас повели к деревянному, двухэтажному гостевому дому.

— Леонид Ильич, лег спать — изрек банальность Чурбанов, помогая жене снять шубу. Черные соболя, тысячи три рублей.

В холле был телефон и я тут же бросился к нему. Разговор с мамой, выдался тяжелым. Упреки, внушения — на меня обрушилась вся буря безусловной материнской любви и волнения. Спасение пришло со стороны Галины Леонидовны. Послушав, мои невнятные оправдания, она взяла трубку и смогла успокоить маму.

Пока женщины общались по телефону, мужчины разжигали камин и разливали коньяк. Ох ты… «Арарат»! Да, еще, в экспортном исполнении. Я тихонько скрипнул зубами. В прежней жизни, никогда не злоупотреблял алкоголем. Даже, во время командировки в Чечню не притрагивался к бутылке. А тут тянет — хоть ты тресни. Только Верой и спасаюсь. Но в Завидово Веры нет.

— Вить, тебе постелили на втором этаже — я так засмотрелся на коньяк, что не заметил, как Галина Леонидовна закончила разговор и уже гладит меня по голове. Дочь от первого брака выросла, а детей им с Юрой бог не дал. Вот и выплескивает на меня материнские чувства. Я прижался к женщине, вдохнул запах ее духов.

— Все будет хорошо, Витенька — еще раз погладила меня по голове дочка Брежнева — Завтра поговорим с отцом и все образуется. Иди спать. Утро, вечера мудренее.

Проснулся я рано. Снегопад закончился и за окном поднималось солнце. Судя, по ярко-красному рассвету — нас ожидал морозный день. В холле первого этажа, прислуга, уже накрыла завтрак. Ничего экзотического — овсяная каша, творог, несколько видов сыров и колбас, свежевыжатый апельсиновый сок. Слегка помятые генералы, вовсю ели и поприветствовали меня лишь взмахами вилок. Пока я накладывал себе в тарелку всего понемножку, Щелоков закончил есть и начал меня инструктировать.

— Леонида Ильича, охрана разбудила пораньше. Так велят доктора. Он злой, поэтому ты, Вить, молчи. Будет ругаться — наступи на свой язык и потерпи. Брежнев, как спустит пар — подобреет и вот тут, можно извиниться. Скажем, что приписки с возрастом, не имели корыстной цели. У тебя огромный спортивный талант. А по деньгам, так скажи. Да, приходят большие гонорары за песни. Пожертвую их детскому дому. Наше министерство, шефствует над одним в Тверской области. Тут кстати, недалеко. Имени Клары Цеткин. Вот туда и перечислишь деньги. В конце, можешь рассказать, какой-нибудь свой, фирменный анекдот.

— Может быть, подождать, пока проснется Галина Леонидовна? — я вяло ковырялся в тарелке и перспектива, прямо с утра объясняться со злым Брежневым, меня совершенно не грела.

— Ты главное, не бойся — Щелоков вытер рот салфеткой и встал — Пошли, потом доешь.

Длинным крытым переходом, мы втроем, не выходя на улицу, перешли в другое здание. Это, оказался бассейн. Метров двадцать пять, с тремя дорожками и несколькими деревянными лежаками вокруг. Рядом с одним из них, стояло несколько мужчин. Два охранника в костюмах, Брежнев и… Косыгин. Неожиданно. Два высших лица государства, сразу. Генеральный секретарь и Председатель Совета Министров СССР. И оба, в плавках.

— Витька! А ты, почему не в школе?? — удивился Брежнев, как только меня увидел.

— Юр, Коль — вы чего, пацана с уроков сдернули? — а это уже, в адрес генералов.

— Тут, такое дело, Леонид Ильич — замялся Щелоков.

— А… за махинации ваши, приехали извиняться — зло усмехнулся Генеральный — Ты, посмотри на них, Леш — это уже, хмурому Косыгину — Организовали ансамбль, деньги лопатой гребут. Цинев рассказывал позавчера. Ты вот, Предсовмин. Сколько в месяц, получаешь?

— С надбавками и наградными, рублей семьсот — Алексей Николаевич рассматривал меня, словно видел в первый раз. Собственно, во второй раз. Первый раз, был на фуршете после концерта, на День милиции. Тогда времени поразглядывать Косыгина не было, зато сейчас, пока меня распекает Брежнев…

Короткий ежик седых волос, тяжелое мясистое лицо с мешками под глазами. Подтянутый. Ничего не скажешь, мощный старик. Единственный, кстати, кто в Политбюро не поддержал ввод войск в Афганистан. После чего, произошел его разрыв с Брежневым и отставка. Лучший экономист Союза. Косыгинскую реформу 65-го года, до сих пор, приводят в учебных программах вузов, как одну из самых успешных, за всю историю страны.

— А этот пострел, хм… в прошлом месяце, больше трех тысяч заколотил!

Тут начальственный гнев, вернул меня из воспоминаний на грешную землю. Я покраснел, опустил голову. А внутри злость! Стою, как нашкодивший сын, перед грозным отцом и киплю внутри. Я что, эти деньги с кастетом в подворотне заработал?? Государство, само мне их заплатило! Черт, как же сломать этот сценарий публичной выволочки?

— Я с вами, еще не закончил. Стойте, пока тут — Брежнев, еще раз грозно оглядел нас всех и тяжело полез в бассейн. Оттолкнув охранника, который ему пытался помочь, погрузился в воду. Поплыл по дальней дорожке брассом. Вслед за ним, в бассейн по лесенке, стал спускаться Косыгин. Это у них тут, получается, утренняя зарядка. А я, как дурак стою в костюме от Шпильмана, голодный, невыспавшийся.

И тут, Брежнев, как-то странно дернулся и погрузился с головой. Вынырнул и опять ушел под воду. Охранники бросились вперед, но я был быстрее. Мощный рывок, толчок и я, как был в черном костюме, рыбкой вошел в воду. Несколько сильных гребков, хватаю дергающегося, захлебывающегося Брежнева подмышками. Волоку к бортику. Тут же, охранники хватают Генерального за руки и, как пробку из бутылки, вытаскивают вверх. Переворачивают. Вытряхивают, толкаясь, из Ильича воду. Тот кашляет и дергается. Подбегают Щелоков с Чурбановым, вылезает из бассейна Косыгин. Все кричат и суетятся. Один я, мокрый, но довольный сижу в стороне.

Вода стекает по руками и ногам, рубашка прилипла к телу. Я оглядываюсь, но не найдя сходу раздевалки, начинаю стягивать костюм прямо у бортика бассейна. На меня, никто не обращает внимания. Прибегают врачи, тащат каталку и дефибриллятор, но Брежневу, уже лучше. Он садится и мутным взором окидывает всех вокруг. По подбородку течет пена, которую стирает симпатичная медсестра в приталенном халате. Высветленная блондинка, с третьим или даже четвертым размером груди. Стройные ноги, яркие губы. Конфетка!

— Ниночка, хм… кто меня спас? — сквозь хрип и кашель спрашивает Брежнев блондинку.

Ниночка? Знаменитая медсестра — любовница Леонида Ильича? Вот это, поворот. А, где же жена Генерального?

Ниночка, растерянно оглядывается. К Брежневу, склоняется Косыгин.

— Вон твой спаситель, Леонид — тычет в меня пальцем — Костюм отжимает.

Взгляд Брежнева фокусируется на мне. Рассматривает, как-будто видит в первый раз. Охранники подхватывают Генерального, сажают на каталку и везут в сторону входных дверей. Брежнев машет мне рукой и я послушно иду следом. Кто-то, кажется Чурбанов, сгребает с лежака чей-то банный халат и сует мне в руки.

В кабинете, Брежнева перекладывают на кожаный диван, ставят капельницу с чем-то укрепляющим. Щелоков, Чурбанов, какие-то офицеры в форме крепко жмут мне руку, хлопают по плечам.

— Оставьте нас, все — Леонид Ильич категоричен и никто, даже Ниночка, не решается ему возразить. Лишь Косыгин, выходя, произносит — Мы дверь открытой оставим, на всякий случай, а ты, Виктор, не утомляй Генерального!

— Спасибо тебе, Витя. Век не забуду. Проси, чего хочешь. Но сначала — Брежнев взял трубку кремлевской вертушки, которая стояла на маленьком столике, возле дивана — Соедините с Андроповым. Юра, привет. Да, все нормально, откачали. Уже доложили? Оперативно работаете. Нет, в больничку не поеду. Сказал, не поеду. Пусть Чазов сам, в Завидово приедет, если надо. Звоню, вот насчет чего. Всю возню по Селезневу, прекратить! Сегодня же. Да, я знаю. И про это, тоже знаю. И, тем не менее. Все, до связи.

Шикарный подарок. Фактически, индульгенция от папы римского на отпущение, не только всех прежних грехов, но и всех будущих. Годика, так на четыре, до смерти Брежнева. И все эти четыре года, у Андропова будет расти на меня огромный зуб, часть которого проклюнулась из десны, уже сегодня.

Что же, однако, попросить? Всю группу в Италию? И не на 5 дней, а на пару недель? Это все мелко. Как в анекдоте, когда мужик нашел кувшин, потер его, оттуда вылез джин и прокричал громовым голосом: «Проси, чего хочешь!» — а мужик растерялся и спрашивает: «Как пройти к Кремлю?».

Ситуация, позволяет сделать больше. Намного больше.

— Мне, Леонид Ильич, ничего не надо. Я и так от вас и Галины Леонидовны, видел только добро. Медаль вручили, на охоте учили, кинжал подарили. Дочь ваша, очень помогает с ансамблем и студией. Но, есть у меня мечта. Это такая мечта, которую со мной, разделяет весь советский народ.

— И что же хочет, весь советский народ? — поднял бровь Брежнев. Надо сказать, что после «заплыва» он порозовел, оживился. Должно было быть наоборот, но видимо выброс адреналина, придал ему ускорение. Лицо-маска ожило, появилась добрая, слегка лукавая улыбка.

— Мирного неба, над головой — твердо ответил я, прямо глядя в глаза — Как там, у Евтушенко:

Впечатлил. Брежнев активно закивал — Витя, как ты прав! Я ночами не сплю, по два раза будят. «Дежурный РВСН майор „такой-то, сякой-то“ на связи. Товарищ, Генеральный секретарь, американская ракета на радарах» — процитировал он свои телефонные разговоры — Ты, думаешь, МЫ не понимаем, что весь мир на пороге войны стоял и стоит? В 62-м году, Хрущев с Кеннеди чуть весь земной шар не сожгли. Ракеты, уже были заправлены и стояли на стартовых площадках. Сейчас, опять американцы нас втягивают в гонку вооружений. Хотят развернуть «Першинги» в ФРГ. А ты, знаешь подлетное время ракет средней дальности, до Европейской части СССР?

Я помотал головой.

— 7-10 минут! Пентагон, принял Стратегию обезглавливающего удара. Внезапный пуск ракет и мы, даже ответить не успеваем нормально — наши стартовые позиции, штабы уничтожены. Андропов пишет, что я даже в бункер не успею спуститься.

Тут, Брежнев осекся и тревожно посмотрел на меня.

— Ты, Витька, молодец! Из Генерального секретаря, государственные секреты вытаскиваешь! И что мне теперь делать?

— Подписку с него взять — я обернулся и увидел, стоящего в дверях Косыгина — Зашел посмотреть, как ты — врачи на ушах стоят. А ты тут, секретами со школьником делишься. Дожили!

— Раз зашел, садись — махнул рукой Брежнев в сторону кресла.

— Правильно ли, я понимаю — я внимательно посмотрел на обоих государственных лидеров — Что сейчас, надо выиграть время для страны, притормозить американцев. Новая разрядка, снятие напряженности. Раз Вьетнам, их больше не сдерживает, то надо чем-то другим занять.

— У Виктора — государственный ум! — Совершенно серьезно произнес Косыгин, глядя на Леонида Ильича — Давай послушаем, что молодость посоветует старости.

— Широкое, международное движение. За мир. Лицом, которого, станут молодые коммунисты. И, к которому, не будет стыдно или подозрительно примкнуть буржуазным подросткам. Мода, на что-то важное. Что в корне, меняет повестку дня. Что затруднит пентагоновским лоббистам, получение финансирования, на свои «Першинги».

— Ты посмотри, слова-то, какие знает — лоббисты — кивнул на меня Брежнев Косыгину.

— Газеты читаю — я подошел к столу Генерального и взял свежую «Правду», открыл передовицу — «…Весь юг Африки — Родезия, Замбия, Мозамбик — все кипит, как в котле. Во многих странах — страшный голод, из-за засухи. Сотни тысяч людей, умирают от истощения…» Вот и первое дело, для этого движения. Спасение голодающих. Сколько миллионов тонн еды, буржуазные страны, ежегодно выбрасывают не помойку?

— Ну, ты хватил с миллионами — засмеялся Косыгин — Но, что-то в этом есть. Следующим летом, Леонид встречается с Картером. Уже есть предварительная договоренность с администрацией Белого дома. Сейчас, ведем работу над договором о комплексном ограничении ядерного оружия и сокращении систем доставки. Американцы, рогом уперлись, чтобы сохранить приоритет в авианосцах и стратегических бомбардировщиках. Зато, почти договорились по системам ограничения противоракетной обороны.

— Леша, Леша — покачал головой Брежнев — Сейчас, ты разглашаешь. Это же, стратегическая информация. Высшая категория секретности. Подсудное дело!

— Ты, начал — пожал плечами Косыгин — Я продолжил.

— Никуда он, теперь от нас не денется — усмехнулся Предсовмина, жестко глядя, мне в глаза — Коготок увяз, полезай в упряжку. Песни пишешь, значит? На фестиваль в Италию собираешься? А можешь написать такое, от чего у американских и английских подростков, сорвет крышу? Что-то советское, коммунистическое?? Чтобы они все бросились, ну не знаю, спасать голодающих детей Африки. Нацепив, значки с Лениным. И никому не будет дела до Кубы, границ в Европе… Как раз, Леониду с Картером, будет легче договариваться.

Ага, легче. Договор ОСВ-2, вы летом подпишите. Но мой айфон, утверждает, что сразу после ввода войск в Афганистан, Штаты подотрутся этим документом и завалят пакистанских и афганских моджахедов, самым современным оружием, включая «Стингеры». СССР, получит свой Вьетнам. После чего, все покатится вниз. Но, что-то разумное в этой логике смены мировой повестки дня, было. Мы, не можем договориться друг с другом, зато можем помочь, кому-то третьему. Это снизит взаимную агрессию, пройдет время. А там глядишь, поменяются лидеры, произойдет смена элит…

— Такая идея. Я напишу песню. На английском. Гимн. И мы споем его, вместе с лучшими мировыми певцами в прямом эфире, на все западные страны и Советский Союз. Призовем к миру, гуманизму. Да, ту же тему Африки взять. Помощи голодающим. Объявим сбор денег. Капиталисты любят пустить пыль в глаза, своей, якобы, благотворительностью.

— Это, точно — согласился Косыгин — Одного спасают, трех грабят.

— И тут, наш МИД, объявит о создании всемирного движения, с отделениями во всех странах — закончился я свою мысль.

— А, хм… сможешь? — испытывающе посмотрел на меня Брежнев — Песню-то? На английском. Да, еще, для всемирно популярных певцов.

— Не просто на английском, но и на русском, тоже. Если поможете, смогу — твердо ответил я.

— Что тебе для этого нужно? — перевел в деловое русло разговор Косыгин.

— Разрешить выезд всей моей группы в Италию. Хочу обкатать музыкантов, в «боевых» условиях. Это во-первых. Во-вторых, разрешите направлять вам аналитические записки для вас. Ну, если мне придет в голову что-то важное… О ситуации в мире и вообще.

Я почувствовал, что у меня краснеют уши. Сейчас, они меня пошлют. На три буквы. Хором. И, будут правы. Какой-то пятнадцатилетний сопляк, набивается в советники.

— Вот тебе и школьник! — внезапно засмеялся Брежнев — Какая смена растет, а Леш?!

* * *

— Витя, ты дурак?!? — я еду обратно в Москву, в одной «Чайке» с Щелоковым и Чурбановым. Оба генерала, сверлят меня злыми глазами.

— Нет, за то, что ты спас Леонида Ильича и снял вопросы с Андроповым — честь тебе и хвала — Николай Анисимович, все никак не может успокоиться и раз за разом возвращается к прежней теме — Но, зачем ты полез в государственные проблемы?! Ты что, политик, член Партии?? Тебя в комсомол, только что приняли! Какие аналитические материалы для Политбюро?!! Их, даже я, министр внутренних дел, редко когда готовлю!

— «Сколько стоит устав ВЛКСМ? — Три копейки. Садись, два. Устав — бесценен» — это, уже Чурбанов присоединяется к Щелокову. Цитирует мой рассказ о приеме в комсомол, ерничает.

И откуда, только, узнали о моем разговоре с Брежневым? Косыгин, наверное, поделился, пока я переодевался. «Мы тут с Витькой, обсудили тему ПРО, а потом проверили его дневник». Ха-ха-ха.

Посмейтесь у меня. Страну просрали, пропили в своих «зеркальных» залах ресторана «Прага». Ты, Щелоков, через 5 лет засунешь себе в рот охотничье ружье. А ты, Чурбанов, получишь 12 лет тюрьмы. Лишенный званий, медалей, всего. И выйдешь, только в 93-м, по личному указу Ельцина. После того, как освободишься из тюрьмы развалиной — узнаешь, что Брежнева с тобой развелась, отсудила все имущество. Иди, бомжуй. А сама Брежнева, сопьется. Вся страна сопьется, сколется в 90-х. Именно потому, что элита — предатели и трусы. Причем, случайные трусы. Один оказался во власти, благодаря браку, другой — знакомству с днепропетровским кланом.

Я, конечно, задавил в себе этот порыв вывалить на них все. Просто отвернулся и принялся смотреть в окно. Там мелькали деревянные домики, изредка линии электропередач и деревья, деревья, деревья. Одни леса, кругом.

— Ну, чего молчишь? — не выдержал Щелоков — Обиделся?

— На обиженных, воду возят. Анекдот свежий вспоминал. Вспомнил. Умный мужчина, не даёт женщине повода для обид. С другой стороны, умной женщине, чтобы обидеться, поводы не нужны.

Пару секунд молчания, громовой хохот. Все-таки, мой современный юмор, вне конкуренции в это время.

Обстановка разрядилась и мне, даже, разрешили позвонить по «Алтаю». Мама на работе, значит набираю Лехе. Договорился встретится возле центрального здания МВД, в час. Мне надо отвлечься и я знаю, как это устроить!

Но, сначала в студию.

— Как все прошло? Пронесло? — Леха забрал меня на своем Москвиче и мы помчались на Селезневскую. Помчались — это громко сказано. По заснеженной, нечищеной Москве можно только ползти. Еле-еле.

— Едем. Учи итальянский. Чао, грациа, аривидерчи.

— Ура! — Леха от избытка чувств крутанул руль и мы, чуть не вылетели в сугроб.

— Осторожнее! — я перевел дух и раскололся — Пришлось, спасти Брежнева, но дело того стоило.

— Спасти?!

— Он, чуть в бассейне не утонул. Я успел прыгнуть в воду, быстрее охраны. Не зря, ты тренировал мою реакцию — тепло улыбнулся «Мамонту».

— Поверить не могу. Последние полгода, как в тумане. Вокруг министры, звезды эстрады, вот в Италию едем… Все, как ты обещал. Кстати, у меня и загранпаспорта же нет.

— Ни у кого нет. Сейчас, устроим собрание и я все расскажу.

Милиционер, на входе в студию, смотрел на меня так, что еще секунда и он не просто отдаст честь, а закроет своей грудью от вражеской пули. В самой студии, все кипело и шкворчало. В холле первого этаже, четверо здоровых мужиков разожгли камин и тихонько беседовали друг с другом. Леха представил мне нашу новую охрану — Антона, Сергея и двух Денисов. Познакомились. Все четверо, проверили мою хватку. Легко выдержал жесткие рукопожатия, но тут же предупредил, чтобы не устраивали такие соревнования с сотрудниками студии.

— Запомните. Для музыкантов — руки, это все. Они их берегут, как могут — народ понятливо закивал — Алексей, вас разобьет на смены и скажет, какие документы принести, для оформления на работу. А сейчас, собирайтесь у сцены — будет общее собрание студии.

Я прошел дальше, через пустой танцевальный зал в комнату, отведенную под ателье. Там, с двумя помощниками «творила» Львова.

— Дошиваем Ваш костюм, Виктор — дизайнер совсем расцвела. Свежее лицо, аккуратный, нежный макияж.

— Это очень кстати, так как старый побывал в бассейне — я вытащил из пакета, еще влажный костюм от Шпильмана. В Завидово, мне выдали чьи-то штаны, футболку и вязаный свитер под горло. И все это, надо вернуть.

— Попробуем, что-нибудь сделать — с сомнением произнесла Львова, забирая костюм — А, как так получилось, что вы упали в бассейн?

— Это позже. Сейчас, на повестке дня общее собрание.

Поднялся на второй этаж. В студии и репетиционной было шумно. Музыканты играли, какую-то совсем мне, незнакомую мелодию. Быструю. А Коля Завадский, при этом, еще и пел.

Ого! Да наши творцы пробуют сочинять, что-то свое, да еще на английском. И, получается хорошо! Меня заметили, репетиционный процесс остановился. Из студии вышел Клаймич. Они что, еще и записывались? Вот так, оставляй коллектив один. Совсем вразнос пойдут.

— Виктор, мы волновались! — Клаймич с музыкантами обступили меня — Как все прошло, в Завидово?

Вижу я, как вы волновались.

— Хорошие новости, Григорий Давыдович. Собирайтесь внизу — я сейчас, все расскажу. А, где девушки?

— Лада, еще учится в консерватории, сегодня последний день. Вера, увольняется из «Комсомолки».

Точно. А я и забыл. Зая накрывает поляну, бывшим уже коллегам. Меня не звали — что 15-ти летний пацан, будет делать на попойке журналистов? Скрипеть зубами, как в Завидово?

— То же самое, Альдона. У нее, еще остались, какие-то незаконченные дела в МИДе — Клаймич пожал плечами и быстро добавил — Все новые песни записаны и сведены. И я, уже звонил Лапину и в Министерство культуры. Обещают быстро принять на худсовете и пустить после Нового года в эфир.

Ну, сейчас, для меня это, совсем не актуально. Есть другая сверхзадача. И, даже, несколько.

Мы спустились в наш репетиционный зал и я забрался на сцену. Шесть музыкантов с Завадским и Робертом, Клаймич, Леха и четыре новых «мамонта», Львова. Двенадцать человек. Плюс три отсутствующие солистки. Наверняка, навяжут, кого-нибудь из Министерства культуры, да плюс гэбэшники, куда без них. Итого, делегация, получается, человек двадцать. Прилично.

— Уважаемые коллеги! Во-первых, позвольте вам представить наших новых сотрудников — Антон, Денис, Сергей и Денис — парни помахали руками — Они, будут обеспечивать нашу с вами безопасность на гастролях, помогать в повседневных задачах. Добро пожаловать, в наш коллектив!

Оживление, аплодисменты.

— Вторая новость. Мы едем в Италию!

Дружное «ура», бурные аплодисменты, растерянность у новых сотрудников.

— Фестиваль в Сан-Ремо, с 11 по 13-е января. Летим на семь дней 9-го. Прямым рейсом Аэрофлота в Рим. Потом, поездом до Сан-Ремо. Времени на оформление, осталось совсем мало. Завтра, специально для нас, по личному распоряжению министра Щелокова, на Огарева 6, открывают выездной ОВИР. Комната 312-я. Григорий Давыдович, проконтролируйте, чтобы все там были к 12 часам. Вас сфотографируют, сделают заграничные паспорта, поставят выездную визу в Италию. Въездную визу, будем оформлять после Нового года — итальянское посольство, сейчас, закрыто на рождественские каникулы, но, нас там ждут, задержек не будет. Билеты покупает ХОЗУ генерала Калинина. Гостиницы, тоже на нем. Пока, это все.

— Едет ли, Татьяна Геннадьевна? — Клаймич, что-то быстро записывал в свой блокнот — Каков формат выступления, кто организатор со стороны итальянцев? Хотелось бы, еще в этом году созвониться, обсудить все вопросы.

— Это, позже. Сейчас, вот что. Я пообещал Леониду Ильичу новую песню. Ее, должны спеть хором, все мировые популярные певцы.

Дружный вздох. Да, ребятки, все серьезно. Ставки, как никогда, высоки. Мой экспромт у Брежнева, был тщательно подготовлен. Идея записать «We Are the World» Майкла Джексона и Лайонела Ричи, пришла мне в голову, еще осенью, пока я шерстил Ютуб. Эта песня, стала первой мультиплатиновой и самым быстро продаваемым синглом, в истории популярной музыки США 80-х годов. На одном Ютубе, 85 млн. просмотров оригинальной версии. (https://www.youtube.com/watch?v=M9BNoNFKCBI) и еще под 200 млн. повтора, после землетрясения на Гаити (https://www.youtube.com/watch?v=Glny4jSciVI).

Когда продюсер Кен Краджен, начал собирать хор певцов — записалось сходу 40 человек и, еще 50–60 артистам, пришлось отказать. И, какие имена! Майкл Джексон, Стиви Уандер, Тина Тёрнер, Дайана Росс, Боб Дилан, Рэй Чарльз, Кенни Роджерс… Причем, угадайте, кто будет на фестивале в Сан-Ремо? Тина Тёрнер и Кейт Буш! Причем, последняя — в зените, своей славы. Достаточно записать демо-касету, передать продюсерам этих певиц, которые, точно также, будут на фестивале и считай, полдела сделано. Волна запущена, цунами «We Are the World», накрывает Америку. А на вершине этой волны — Витя Селезнев и группа «Красные звезды». Если, еще добиться прямого эфира в западных странах… Вот это, будет бомба! Она взорвет мировую поп-музыку, а заодно и всю западную культуру.

Музыканты, в полном обалдении поднялись на второй этаж и начали настраивать инструменты. А я, в компании Клаймича и Завадского, уединился в студии.

— Это композиция, умеренно-медленного темпа, написана в тональности ми-мажор — начал я вводить в курс дела Колю и Григория Давыдовича.

— Пришла она мне в голову, когда я услышал негритянский госпел. Это, такая духовная, христианская музыка. На припеве — он повторяется часто — у нас хор певцов. Но, у каждого есть и небольшая сольная партия, которая, также, повторяется помногу раз.

— Как много? — поинтересовался Завадский.

— Сколько наберем звезд — улыбнулся ему я — А сейчас, слушайте.

И, я запел:

Фразу «Только ты и я» — я вытягивал, как мог и на звуки песни в студию, стали заглядывать музыканты. Завадский и Клаймич, тем временем, уже пытались подобрать аккорды. Один на гитаре, другой, сразу записывая нотную запись. На припеве, мне уже подпевали все музыканты и Коля. Заканчивали мы все вместе, раскачиваясь, обнявшись за плечи. Вот это, сила песни!

Пятница, 29-е декабря 1978, вечер

Москва, Ресторан «Прага».

— Завадский, сам не свой ходит — Леха наяривал бефстроганов так, что хруст за ушами стоял. И при этом, умудрялся болтать. Я от него не отставал. Первая, нормальная еда за день — Его, аж всего трясет. Говорит, что ты гений. Типа Моцарта или Баха.

Ага, Моцарт с айфоном и ютубом в одном комплекте.

— А видел, как очередь в «Прагу», на тебя смотрела? — Мамонт закончил с мясом и взялся за выпечку — Девчонки бросились за автографом, как ты вышел из машины, еле оттеснил.

— Меня, сейчас, больше другие девчонки интересуют — черт, какие же вкусные в «Праге» пирожки с мясом. Эх… К ним бы, еще настоящего чешского пива. «Пилснера», двенадцатого. Чтобы монетку мелкую на густую пену, можно сверху положить. Мечты, мечты…

— Да будут они, будут. Час назад звонил — они, уже выезжали. Только Вить, как же быть с Верой? — Леха, даже перестал есть, так взволновал его этот вопрос.

— С Верой, все будет отлично. Ты, никому, ничего не скажешь — она никогда, ничего не узнает. Лучше, поведай-ка мне, мой друг, тебе какая девушка больше нравится — Жанна или Зоя?

— Вить, мы уже с Зоей, на свидание в кино ходили — покраснел Леха.

Вот тебе на. Не помню, чтобы в Сочи, он так стеснялся и краснел. Впрочем, там и девушки были попроще.

— И, когда только успели? Зоя — это высокая, рыженькая?

— Да. Жанна — та брюнетка, которой ты на ушко напевал песню.

— Точно. Ладно, расклад ясен. Ходим с козырей.

Пока ждали девушек, я наведался к сцене. Там, уже вынимали из чехлов свои гитары. Группа с затейливым названием «Петля времени». Меня узнали, завалили вопросами, взяли автографы. Я попросился спеть пару своих песен и меня, чуть ли качать не бросились. Когда я вернулся за стол, там уже сидели наши стюардессы. Жанна была одета в короткое красное платье, которое потрясающе подчеркивало все изгибы ее волнующей фигуры. Если добавить к этому красную же помаду, черные чулки, что виднелись из под платья — кровь в моих жилах, просто, закипела. Леха заказал бутылку «Киндзмараули» и вечер помчался, к своему логическому завершению. Вино, песни про любовь (аплодировал весь зал, два раза вызывали на бис), возбужденные девушки, еще вино, квартира на Тверской. Два часа сумасшедшего секса с Жанной. Девушка, ничего не стеснялась и во всем шла мне навстречу. Мы ласкали друг друга, взрывались совместными оргазмами. Жанна кричала, так громко, что мне, пришлось несколько раз менять позу и, буквально, утыкать ее лицом в подушку. Но, даже ее, она умудрилась прокусить. Феерический вечер.

И, не менее феерическое утро.

— Просыпайся, поросёнок! — меня разбудил мощный шлепок мокрого полотенца по голой спине. Вчера, мне хватило ума отзвониться из «Праги» маме и вернуться ночевать домой. И вот, теперь пришла расплата.

— Сильно взрослый стал?! По ресторанам ходишь?! — еще один шлепок — Вино пьешь?!

— Какое вино, мама? — я уворачиваюсь от нового замаха и скатываюсь с кровати на пол.

— От тебя, до сих пор, пахнет! — мама утыкается лицом в полотенце и начинает плакать — Видел бы тебя, твой отец.

— Мамочка, прости родная — я вскакиваю и пытаюсь ее обнять. Меня отталкивают. Чувствую себя полной свиньей. Стопроцентной.

— В школу не ходишь, шляешься, черт знает, где! Зачем, ты потащился в Завидово? Что ты там потерял? У тебя окончание четверти! Новая школа, новые учителя! Почему, я должна объясняться с твоим директором и узнавать оценки у нее, а не из дневника?

— Мам, я же на одни пятерки закончил!

— А контрольные? Ты, пропустил практически все. Без уважительной причины! Если бы, не особое отношение к тебе, Юлии Захаровны….

От окончательного закапывания в землю, меня спасает дверной звонок. Никогда, еще не был, так рад Альдоне. Блондинка иронично смотрит, как я ракетой ношусь по дому и переодеваюсь в спортивное. Кроссовки, тренировочный костюм, можно бежать.

Все тот же пустырь, который переходит в небольшой парк. Бежим, проваливаясь, по насту, а сверху, еще валит снег. Что за зима, в этом году-то? Немец, не пройдет! На мне утяжелители, не только на щиколотках, но и на руках. Отрабатываю двойки, апперкоты. Через полчаса, я валюсь с ног, бегу на морально-волевых. Впереди — туго обтянутая «Пумой», идеальная попка Альдоны. Это помогает. Прибалтка, еще успевает оборачиваться и подбадривать меня корейскими кричалками. «Ки ху нань хиан жи хао», «Лао ма ши ванг ту». Некоторые, я уже выучил наизусть.

Переходим на шаг. Впереди летний павильон, какого-то кафе. Закрыт на зиму. Окна забиты фанерой, на двери висит замок. Только вот, кто-то умный отжал петлю и я дернув дверь, легко ее открываю. Заходим отдышаться. Какие-то прилавки, на столах — перевернутые стулья. Прислоняюсь к шкафу, снимаю утяжелители. Сбоку, совсем рядом, стоит Альдона, я слышу ее дыхание. Поворачиваюсь к девушке. Вижу тающие снежинки на ее лице и ресницах. Во мне, что-то переворачивается и неожиданно для себя, целую ее в приоткрытые губы. И, она мне отвечает! Взрыв страсти, экстаза! Она, послушный воск в моих руках. Я поворачиваю ее к себе спиной, приспускаю «Пуму», трусики. Альдона наклоняется вперед и упирается руками в шкаф. Что я делаю? У меня, даже нет презерватива. Сдергиваю с себя штаны, резко вхожу в девушку. Альдона вскрикивает, подается мне навстречу. Между нами, рождается новая Вселенная. Разлетаются галактики, вспыхивают сверхновые. Все, что я успеваю, это произвести Большой Взрыв на ягодицы Альдоны.

Мы валимся на пол. Лежим, обнявшись. В кафе холодно, отопление выключено, но мы этого не замечаем. Наши сердца, бьются в унисон, голова Альдоны на моей груди. Я перевариваю случившееся. Самое удивительное, что судя по крови на нашем белье, моя «Снежная королева», оказалась девушкой! В 22 года! Вот и весь секрет ее неприступности, высокомерного поведения с мужчинами. Похоже, что корейские приключения, нанесли ей такую травму, что она с тех пор, никого к себе не подпускала. И, только рядом с Витей Селезневым, плотину, наконец, прорвало.

— А, как же Вера? — вдруг хрипло спрашивает Альдона.

Да, вы сговорились, что ли все?! Такой момент портить.

— С Верой, все будет хорошо — я повторяю свою речь «Мамонту» — Она, ничего не узнает. Наши отношения, мы будем хранить в тайне. Это понятно?

— Да — послушно отвечает Альдона.

— Никаких сцен ревности, никаких интриг. Ты мой тыл. Вера — мое знамя. Мы все, скоро станем безумно популярны, нет времени на козни между собой. Их и так будет, много вокруг.

— Меня, уже на улицах узнают — девушка погладила меня по щеке.

— Это, пока мелочи. Вот, когда мы не сможем пройти без охраны, по улицам Нью-Йорка, Лондона и Парижа…

Домой, иду один. Альдоне нужно переодеться и успеть на оформление выездной визы — загранпаспорт у нее, оказывается, уже есть. Иду и перевариваю внутри себя случившееся. Как так получилось, что я успел изменить Вере, сразу с двумя девушками в течение суток? Причем, с Альдоной, вообще, все произошло скомкано и безумно. Как можно, лишать девственности такую красавицу, в заброшенном, холодном кафе?? Ведь, можно было пригласить в квартиру, на Тверской. Немного вина, свечи, шелковое постельное белье, «Бесаме щ»… Последнее, правда, где-то было. Ах, да. «Москва слезам не верит». Сцена в осеннем саду, «Это ты меня обманула»… Тяжело вздыхаю.

Мама, уже не злится. Приготовила завтрак и задумчиво смотрит, как я уплетаю омлет с ветчиной.

— Ты, сильно повзрослел — констатирует она очевидное — Похоже, что пора отпускать тебя в свободное плавание. Тем более, поездка в Сан-Ремо. Насчет экстерната в школе, я договорюсь. Юлии Захаровне, очень нравится твой «Теплоход» и «Городские цветы». Будешь раз в неделю приходить — сдавать учителям основные предметы.

После долгого молчания, мама вздохнула — Утром, тебе не говорила… Вчера на работу, приезжал подполковник Зуев. Написала по образцу заявление в суд, о признании тебя дееспособным с выдачей паспорта…

У меня, отваливается челюсть.

— Дома, можешь не ночевать — видно, как тяжело ей даются эти слова — Только, пожалуйста, звони, предупреждай, где ты…

— Спасибо, мам — я тыкаюсь головой ей в плечо — Я тебя не подведу и не заставлю краснеть за меня…

— Да, чуть не забыла. Деду квартиру выделили в Москве. Поедем смотреть?

— Конечно, поедем.

Я быстро доел завтрак, позвонил Лехе и мы, по-мужски перемигнувшись с «Мамонтом», все втроем отправились на Проспект Мира. Деду выделили двушку, в новом доме на ВДНХ — мама, по доверенности, забирала ордер и ключи. Квартира, мне понравилась. Не цэковский дом, конечно, но вполне приличная, новая девятиэтажка. Рядом метро, Ботанический сад. Если решить вопрос с машиной… Да, теперь после Завидово, можно смело покупать, даже не одну, а сразу две. И матери и деду. Его, кстати, могут пока повозить и наши новые охранники. Как говорил кузнец в фильме «Формула любви» — «Тута, все теперь от меня, зависит».

Высадив маму у метро, мы поехали оформляться на Огарева 6. Такими темпами, мне в МВД скоро свой личный кабинет выделят. Так часто, я тут бываю.

Несмотря на субботу — жизнь в здании кипела. По коридорам ходили офицеры, кое-где сотрудники продолжали украшать помещения. Особенно приятно, было слышать из распахнутых кабинетов «О2» и «Боевым награждается орденом». В приемной, все также восседал подполковник Зуев, но вот ни Щелокова, ни Чурбанова на работе не было. Не беда. Пусть генералы отдохнут от меня. Слишком много в их жизни Вити Селезнева — это тоже не айс. Спустились на третий этаж.

Тут, у кабинета 312, толпились музыканты, Клаймич со Львовой, охранники и все три «Звездочки». Работали овировские сотрудники медленно, очередь шла еле-еле. В Советском Союзе живем, спасибо за напоминание. Заполнив анкеты и сфотографировавшись, я махнул рукой Вере и Альдоне. Первая и так, на мне дырки влюбленным взглядом протерла. Вторая, наоборот, старательно отворачивалась и опять строила из себя «Снежную королеву».

Осматривая квартиру деда, я размышлял над сложившимся любовным треугольником. Единственный способ сплотить его и не дать эмоциям вырваться наружу, в первую очередь, у Альдоны — повязать всех общей тайной. Да такой, чтобы обратно пути не было. Глядя на проспект Мира из окна, я внезапно понял, что ради дела всей моей жизни, пора пролить первую кровь. Не ту в заброшенном кафе, а из вен и артерий. Клеить девчонок, пить вино и воровать песни — так, СССР не спасешь. Да, всемирно известная группа — это мощный, идеологический и культурный рычаг. И дать ей распасться, из-за того, что чьи-то эмоции вырвутся из под контроля — я не могу. Мне нужна Вера, еще больше, мне нужна Альдона. Но дело, даже не в этом. Можно предотвратить Афганистан, Чернобыль, но все это, не спасет СССР. Спасти страну можно, только уничтожив предателей, подонков и прочую околовластную сволочь. И здесь, я должен понять главное — а готов ли я, лично?

— Как говоришь, его зовут? — мы втроем зашли в пустой кабинет и расположились за чьим-то рабочим столом.

— Кого? — не поняла Вера.

— Насильника твоего, несостоявшегося…

У заи на глазах, сразу навернулись слезы, сжались кулачки. В комнате, повисло тяжелое молчание.

— Ты, помнишь мою клятву? — я повысил голос — Ту, которую я тебе дал в Сочи?

— Помню! — Вера взяла себя в руки и твердо посмотрела на меня.

— Пришло время ее выполнить.

— А мне, можно узнать, что за клятва? — заломив бровь, поинтересовалась Альдона.

— Конечно. Но обратного пути не будет.

— Догадываюсь — хмыкнула прибалтка — Выкладывай.

— Сначала, имя.

— Середа Вячеслав Анатольевич — глаза Веры, грозно сверкнули — Начальник Департамента стран Африки.

— Его отец — заместитель Громыко, статс-секретарь МИДа — добавила Альдона.

Мнда… Такого мне не простят, хоть сто раз вытащи Брежнева из всех бассейнов, морей и рек. Это, creme de cremе советской элиты, ее сливки. Тем лучше.

— Я убью выбляdkа. Сегодня.

Отпавшая челюсть Альдоны — была мне наградой.

— И, как ты собираешься это сделать? — справилась с собой девушка.

— С твоей помощью. Вера у тебя есть домашний телефон Середы?

Дождавшись кивка, я продолжил инструктировать Альдону.

— Ты из таксофона, позвонишь Середе домой. Если он возьмет трубку сам, то скажешь, что хочешь встретиться. Вы же знакомы, правильно? Если его нет, позвонишь через час опять. Гаражи возле дома 78, по Проспекту Мира. В одиннадцать вечера. Мол, это касается Веры. Ты узнала «ТАКОЕ», что она сама прибежит в твои объятия. И ты, «ОЧЕНЬ» просишь сохранить все в тайне. В первую очередь, вашу встречу. Думаю, выбляdok, все еще неровно дышит к Вере и согласится. После чего, отправляешься в «Арагви» и кутишь там весь вечер.

— Алиби — догадалась Альдона.

— Именно. Веруня, составишь компанию подруге? — я повернулся к девушке.

— Составлю!

Губы твердо сжаты, ноздри раздулись. Моя девочка!

Испытывал ли я волнение, страх, стоя возле гаражей в 11 вечера? Еще как! Во-первых, Середа мог приехать не один. Свидетелей, я оставлять не собирался, но лишнюю кровь лить не хотелось. Во-вторых, у гаражей, постоянно наблюдалось, какое-то движение. Люди приезжали, уезжали. До домов — далеко, выстрел услышать не должны. Лампочку в проулке, я предусмотрительно разбил, стояла темнота. Я посмотрел на часы. Уже пора. И правда пора — в проулок между гаражами, завернули белые «жигули». Мигнули фарами. Ну, раз зовут, надо идти. Оглянулся. Никого. Пятьдесят шагов, сорок, десять. Из машины, вышел упитанный парень в модных джинсах и дубленке. В очках, на голове шляпа. Это у них принято в МИДе, носить шляпы.

— А ты, кто такой?? — сморщился парень — Где Альдона?

— Середа Вячеслав Анатольевич? — спросил я.

— Он самый. Где Альдона?!

Я поднял маузер и выстрелил в голову. Середа покачнулся, схватился за лицо и упал на капот «Жигулей». Свалился на землю. Я подошел и еще раз выстрелил в голову. Контроль и учет — основные принципы построения социализма. Но контроль, лучше проводить в голову.

Оглянулся. Никого. Лишь вороны на деревьях закаркали. Разбудил. Собрал гильзы, открыл «Жигули». Я в перчатках, пальчиков не оставлю. Пусто. Так, а что у нас в бардачке? Тоже, ничего. А пусть тут лежит завернутая в модный полиэтиленовый пакет большая сумма, в долларах США. Тех долларов, что я нашел на даче генерала, 10 месяцев назад. Что сделает милиция, найдя такую крупную сумму валюты на месте преступления? Очевидно, начнут трясти валютных спекулянтов. Отличный ложный след! И стране хорошо. Давно пора прижать эту публику, а тут такой шикарный повод.

Аккуратно, не торопясь, пошел дворами в сторону ВДНХ. Проходя мимо пятого по счету канализационного колодца, приподнял фомкой, взятой из машины, крышку и скинул тщательно протертый тряпкой маузер, вниз. Фомка, тоже отправилась, туда же. Все, теперь никаких улик.

Возле станции метро, среди других автомобилей, стоял припаркованный «Москвич» Лехи. Парень дремал, положив руки на руль. Умаялся с Зоей. Я сел в машину, громко хлопнув дверью.

— Ты, так быстро? — вскинулся «Мамонт».

— А чего там тянуть? Дождался, отдал кассету и обратно.

Лехе я наврал, что встречаюсь с зарубежным журналистом — отдать записи песен. Мол, еще один канал на Запад, помимо официального. Почему наврал? Сам не знаю. Наверное, хотел оградить друга от грязи и криминала.

* * *

Пока меня не было, домой звонила Галина Леонидовна. Нас пригласили встречать Новый Год в зеркальном зале ресторана «Прага». Мама дала согласия за нас с дедом, который завтра прилетает в Москву (отдельное приглашение получено для Клаймича и группы «Красные звезды»). И да, мама знает про мои завидовские приключения. Она, уже ничему не удивляется. Купить две машины? Одну с рук у Эйделя, другую по открытке деда? Нет проблем, давай купим. Тем более в ноябре, на сберкнижку упало от ВААПа, уже пять с половиной тысяч рублей и, что с ними делать — совершенно непонятно.

Я прислушиваюсь к себе. Только что, убил человека. Руки не дрожат, выпить не хочется. Мило болтаю с мамой, отвечаю на телефонные звонки («Привет Альдона! Да, все отлично, запись в студии прошла удачно, без брака»), смотрю телевизор. Даже, чувствую внутри, некоторое умиротворение. Как человек, путь которого теперь ясен и светел. Ориентиры заданы, «за работу товарищи!»

 

31-е декабря 1978, вечер

Москва, Ресторан «Прага».

Лев Маркович, директор «Праги», расстарался. Зная, что я со звездочками буду в «Голубом огоньке» (земля слухом полнится) официанты затащили в зал телевизор «Грюндиг». Народ толпится возле него, ждет. Все, опять разбились на группы. Вера, Альдона и Лада внимательно слушают Татьяну Геннадьевну, которая и, это удача, согласилась поехать с нами в Италию. Есть теперь на кого свалить репетиции. Роза Афанасьевна, совершенно завладела вниманием моей мамы, жены Щелокова и дочери генсека. Последняя, весь вечер не отходит от меня, с благодарностями за спасение отца. Поднимает тосты, хвалит так, что уши до сих пор красные. Но Розе Афанасьевне, удалось увлечь Галину Леонидовну в свой круг. Иначе, я бы выпрыгнул в окно.

Оба генерала, о чем-то увлеченно разговаривают с дедом и старшим Веверсом. Похоже, делятся впечатлениями от поездки в Завидово, так как все мужчины, периодически кидают на меня удивленные взгляды. Историю про спасение Брежнева из бассейна, Галина Леонидовна озвучила под общие вздохи, еще в начале вечера, а вот про Андропова и мои советы генсеку с Косыгиным, мало кто знает. Похоже, что теперь, круг посвященных расширился.

Клаймич, по своему обыкновению, сует нос в каждую группу и везде ему рады. Вот, умеет человек, расположить к себе людей! Леха же с нашего праздника жизни, тихо свинтил — укатил встречать Новый год с Зоей. Похоже, что у них все серьезно. С «Мамонтом» удалось передать хороший подарок Жанне. Букет роз и милый сапфировый браслет, из моего клада. Такой подарок надо дарить лично, но, надеюсь, Леха сможет объяснить, в какие выси вознесся Витя.

«Голубой огонек», вступает в свою завершающую стадию, звучат наши песни. Щелоков, тут же поднимает тост за наши успехи. Не успеваем выпить, как на экране появляется Брежнев и зачитывает поздравления всему советскому народу. Бьют куранты, стреляют бутылки с шампанским, веселье бьет через край. И тут в зал, через мелькающих официантов, протискивается подполковник Зуев. На его лице, тревожное выражение.

Я подхватив Веру под руку, осторожно, спиной, смещаюсь в сторону двух генералов. Слышу обрывок разговора Зуева с Чурбановым и Щелоковым.«…Сын замминистра, найден мертвым с огнестрельными ранениями, работают три опергруппы… Так точно… Не сразу опознали, еще вчера… Собака след взяла, но потеряла у метро… Имел при себе крупную сумму наличных долларов….». Николай Анисимович, тихо матерится, зять Брежнева также тихо произносит «надо получить санкцию на обыск, в квартире Середы». Щелоков интересуется, где тот живет. «У родителей» — отвечает Зуев. Еще порция ругательств. Мне, даже интересно — будут звонить Громыко за санкцией или сразу Брежневу. А может быть, рискнут без санкции? Поедет, сейчас, следователь с обыском к замминистру — а там антикварные картины 18-го века, иконы 17-го, золото и брилльянты россыпью. И да, наверняка, валюта. Это же, МИД. Постоянные загранки. Может, получится новое «хлопковое дело». Лет, этак на пять раньше. Только, заниматься им будет КГБ — доллары в таких объемах, это по их части. А нам, разве нужно усиление КГБ? Похожие мысли тревожат и министра с Чурбановым. Посовещавшись, они со скрипом отменяют обыск.

Я выхожу в туалет. Там, все то же, золотое великолепие. А еще, накурено. Невысокий мужчина, расхаживая, смолит сигарету. Изнеможденное, отекшее лицо, мешки под глазами, огромные пульсирующие вены на шее. Бог ты мой… Да, это же Высоцкий! Владимир Семёнович, меня тоже, узнает.

— Виктор? Селезнев? — рокочет его знаменитый хриплый бас — «Теплоход», «Ноль два», «Боевой орден»?

— А еще, «Желаю счастья вам» — подхватываю я — «Подорожник-трава», «Миллион алых роз», «Феличита».

— «Миллион алых» не слышал — крепко жмет мне руку — Молодца. Сходу прорвался, в этот гадюшник.

Мне понятна ирония Высоцкого. Его самого зажимали ой, как. Не давали гастролей, не разрешали концерты. Но настоящий талант, не задавишь. Вся страна слушает его песни, зачитывается стихами, смотрит фильмы…. «Теперь горбатый! Я сказал, горбатый!» Сколько ему осталось? Год, полтора? Какая потеря, для отечественной культуры! И ведь ничего, уже нельзя сделать. Высоцкий не просто пьет, но и, еще плотно сидит на наркотиках. А сердце, изношено.

— Ну, давай, держи хвост пистолетом! — Владимир Семёнович смущается под моим сочувствующим взглядом, тушит сигарету и выходит из туалета.

Конец вечера скомкан. Я расстроен. Генералы злы. Гости чувствуют повисшее напряжение, начинают постепенно рассасываться. Я предупреждаю маму, что не ночую и она с дедом, также уезжает. Мы с Верой, едем в квартиру на Тверской. Только войдя и закрыв дверь, девушка хватает меня и тащит в постель. Сегодня она сверху. Во всех смыслах.

— Ты сделал мне самый лучший подарок на Новый Год — шепчет Вера, прижавшись…

А 1-го января, нас будит телефонный звонок из КГБ.

— Селезнев? Виктор? — в стиле Высоцкого, интересуется слегка сиплый, мужской голос — Генерал Цвигун. Комитет государственной безопасности.

— Слушаю Вас, товарищ генерал — а сам, пытаюсь натянуть трусы. Интересно, они нас с Верой, слушают на Тверской уже или еще нет? Вот, не верю я, что по свистку Брежнева прекратили всю «возню». Эти «глубокие бурильщики», играют до победного счета, а иногда и в раздевалке.

— Сегодня в 12 часов, жду вас на Лубянке. На инструктаж, перед поездкой в Италию. Пропуск будет заказан, на Вашу фамилию.

— Инструктаж, генералы проводят?

В трубке гудки. Мдя… Хорошо начинается новый год, бодро. С другой стороны, даже любопытно взглянуть в лицо своим врагам. Дав инструкции Вере, отзвониться Галине Леонидовне и предупредить о моем визите к бурильщикам, я начал одеваться. На часах было 10 часов, генералы, поди, еще отдыхают, а КГБ, уже не спит. Бдит. Даже, в праздники. Поэтому и делали всегда ментов, одной левой. Сколько пересажали всех этих Сугробовых, в мое время… Пока Вера готовила завтрак, я заперся в ванной и просмотрел информацию на Цвигуна. Серьезный противник. Кличка «Писатель». За его авторством, выходили романы и киносценарии под прозрачным псевдонимом С.Днепров. Консультировал создателей телесериала «Семнадцать мгновений весны», фильма «Укрощение огня». Работал с Брежневым в Молдавской ССР, вместе делили одну любовницу (вот же затейники!). Отсюда, столь быстрый карьерный рост. Умрет в 82-м году, сразу вслед за Сусловым. По официальной версии, застрелится из-за неизлечимого заболевания раком. По неофициальной — из-за дела «Цыгана». Это псевдоним Бориса Буряце — любовника Галины Брежневой. Цыгана, поймают на краже бриллиантов, Цвигун пойдет со всеми документами к Суслову. Тот испугается, разорется на него — в итоге Цвигун проглотит пулю, а Суслов заработает смертельный инсульт. Версия не очень состоятельная — такие генералы, борются до конца и, никогда не станут кончать с собой, из-за какого-то «Цыгана».

От Тверской, которая сейчас, улица Горького, до Лубянки — два шага. Двадцать минут ходьбы. Я оделся потеплее, поцеловал встревоженную Веру и пошел в Комитет пешком. Надо было привести все мысли в порядок, подготовить план разговора. Что мне могут предъявить? Знание языков? Вряд ли. Тут работает легенда «юного гения». Просто, повторю им то, что говорил Веверсу. Денежные вопросы, махинации с возрастом? Ссылаюсь на Брежнева — все вопросы к нему. Политическая благонадежность? Вообще, мимо. Все-таки, лауреат премии Ленинградского комсомола, характеристика на выезд за рубеж, подписана лично Первым секретарем ЦК ВЛКСМ Пастуховым. Не зря, я ему подарил идею «Бессмертного полка».

Вот так, размышляя о бренном, я дошел по пустой Москве до Лубянки и не придумал ничего лучшего, как зайти в центральный вход Комитета со стороны площади. Там меня развернули и пришлось идти, как все, с обратной стороны, через Бюро пропусков. На сей раз, я запасся свидетельством о рождении, так что пропуск мне, выписали быстро.

Цвигун мне понравился. Полноватое, но располагающее лицо, колодка боевых наград — генерал воевал в партизанском отряде, а потом, практически, на всех южных фронтах от Сталинградского до Донского. Демократично вышел из-за стола, пожал мне руку.

— Так вот ты какой, Виктор Селезнев — генерал похлопал по плечу и увлек в угол кабинета, где стоял небольшой столик и два кожаных кресла — Секретаря нет, праздники. Так что, чайку я сам заварю. Тебе, какой? Черный, зеленый?

Какой продвинутый комитетчик! Зеленый чай предлагает. В СССР — это экзотика. Впрочем, специалисты комитета, работают во многих азиатских странах, поди, везут начальству подарки.

— Зеленый, если можно. Я у Иманта Яновича пробовал — понравилось.

— О! Имант Янович, больший ценитель чая — генерал вышел из кабинета и зазвенел чашками в приемной. Раздался шум кипящего чайника, а также сухой кашель Цвигуна.

Попили, посмаковали чай. Неплохой сорт «Ганпаудера». В переводе с английского — «порох» — из-за своеобразно приготовленных листочков, которые скручиваются и напоминают дробинки.

— Вот тут, у меня документы на тебя — Цвигун выложил на стол пухлую папку, набитую бумажными листами — Отчеты, рапорты, анкеты, экспертизы… На некоторых членов ЦК, к 50-ти годам, папки тоньше. А теперь, скажи мне правду. Кто ты Витя?

— Я тот, Семён Кузьмич, кто вам жизнь спасет.

Единственный приемлемый вариант для меня — это поломать сценарий беседы. Иначе этот зубр, который еще в Великую Отечественную работал в СМЕРШе, ловил шпионов и провокаторов, расколет меня на раз.

— И как же ты, собираешься спасать мою жизнь? — добродушно усмехнулся генерал.

— Советом. Пока Вы, заваривали чай, я услышал Ваш сухой кашель. Если добавить к этому слегка сиплый голос, свистящий звук, во время дыхания, а также боль в грудной клетке справа — я видел как вы поморщились и помассировали грудь, когда вставали за папкой — то, скорее всего, у вас рак легкого. Правого.

Все-таки, генерал был фигурой! С большой буквы. Ни один мускул, на лице не дернулся. Все такое-же благожелательное, внимательное выражение лица.

— И что же, мне делать?

— Рентген в двух проекциях. Если на снимках затемнение — хирурги сделают пункцию и выяснят точно. Если рак в начальной стадии, то его легко вырежут. Не поверите мне — потеряете время. Пойдут метастазы. Рак легких, часто метастазирует в мозг. Ужасная смерть, с болями, внезапными потерями сознания…

Не знаешь, как вести себя с человеком? Копируй, зеркаль стиль его общения. Я говорил ровным, доброжелательным тоном, не давил. Поглядывал на Цвигуна, с легким сочувствием. Я-то точно знал из айфона, что у него был рак. Значит, ничем не рисковал.

— Да ты у нас, не только музыку сочиняешь, боксируешь, но еще и медицинский Шерлок Холмс — засмеялся генерал — Ставишь диагнозы за пять минут.

— Семён Кузьмич, Вы же ничем не рискуете — я принялся убеждать генерала — Сделать рентген — это те самые пять минут, которые вы потратили на общение со мной. Обычно, рак легкого сопровождается одышкой, потерей веса.

— Вы, курите — я кивнул на пепельницу, на рабочем столе Цвигуна — Это увеличивает вероятность появления болезни. Если у вас, есть еще и постоянная небольшая температура… Ведь есть?

Цвигун невольно кивнул.

— И врачи, никак не могут понять из-за чего, правильно? — еще один кивок — Берут анализы, а там пусто. Это от того, что ваш организм, пытается бороться с раком привычным способом, а он не работает. Сделайте рентген.

Мы помолчали. Цвигун разглядывал меня, а я его кабинет. На стене — портрет Дзержинского, слева от стола — целая батарея телефонов с гербами, большой шкаф с книгами, на полках стоят грамоты, какие-то кубки…

— Ну ладно, это даже любопытно — кивнул сам себе генерал и поднял трубку телефона — Андрей, зайди.

Через несколько минут, в кабинет зашел невысокий, плотный мужчина в брюках и свитере. Седоватые волосы, серые, внимательные глаза.

— Андрей, знакомься. Это — Виктор Селезнев. Твой подопечный. Виктор — это Андрей Николаевич Кузнецов. Подполковник КГБ. Будет тебя инструктировать и поедет вместе с вашим ансамблем в Италию. Формально — в качестве журналиста «Правды». Неформально — куратором.

Пожали руки.

— Больше, не задерживаю — Цвигун убрал мою папку в сейф и подмигнул — Удачи в Италии!

* * *

— Ты голоден? — мы шли с Кузнецовым по коридорам КГБ и я, все пытался высмотреть камеры наблюдения. Странно, но их не было. Видимо, пока слишком дорогая штука, чтобы обвешивать ими все здание.

— Что? Ах, да… поел бы.

— У нас, круглосуточная столовая на втором этаже, кормят вкусно.

Первое правило вербовки — найти место, где объект расслабится. Когда человек ест, то у него вырабатывается дофамин — гормон счастья. Окружающие, кажутся более приятными, симпатичными. Легче втереться в доверие.

— Над чем сейчас работаешь? Какие песни пишешь? — мы уже в полупустой столовой, идем к раздаче с подносами.

Второе правило вербовки. Внимательно слушай того, кого собираешься вербовать. У каждого человека, есть блестящие идеи, увлечения и больше всего мы страдаем от того, что нас никто не слушает.

— Да так… Есть пара идей — я усмехнулся. А то ты, поди, не знаешь. Наверняка уже настучали про «We Are the World». Закатим ответный шар — Папочку Семёна Кузьмича, на меня читали?

— Я ее и составлял — Андрей спокоен и деловит. Режет котлету, удобряет ее горчицей. Культура кетчупов, еще слабо представлена в СССР, поэтому я тоже, тянусь к банке с горчицей.

— Наверное, не в одиночку — я решил обострить разговор — «Я такой-то, сякой-то даю настоящее обязательство сотруднику Комитета государственной безопасности в том, что буду информировать обо всех ставших мне известными ла-ла-ла. Обязуюсь сохранить в строжайшей тайне, что я являюсь информатором Комитета государственной безопасности. Настоящее обязательство даю собственноручно, добровольно и без всякого принуждения, с чьей бы то ни было стороны».

— Не совсем точно цитируешь — отложил нож и вилку Кузнецов — Откуда знаешь, текст подписки?

— Кто информатор в студии?

Нет, я конечно, не настолько наивен думать, что Кузнецов мне сейчас вывалит своих агентов. Просто также, как и Цвигуна его надо было выбить из сценария разговора, а может и вербовки.

— ОТКУДА ЗНАЕШЬ, ТЕКСТ ПОДПИСКИ?! — да, умеет подполковник давить. Не хуже Веверса.

И тут, я изобразил испуг:

— Да вам, стучит половина творческой интеллигенции Союза. Чего только, в гримерках не услышишь. А правда, что во внутреннем дворе здания — тюрьма?

— Правда — буркнул, остывший Кузнецов — Доел? Пошли в мой кабинет, распишешься на инструкциях, для выезжающих в капстраны.

Фу… Прокатило. Я мысленно, вытер пот со лба.

* * *

Из здания КГБ на Лубянке, я вышел голодный. Да, кормят в столовой вкусно, но кусок в горло не лезет. Особенно, когда ты, обедаешь в компании таких волкодавов, как подполковник. После инструктажа («сюда не ходи, туда ходи, иначе снег башка попадет» и все в таком духе) Кузнецов разрешил мне позвонить Лехе. Его «Москвич», я нашел припаркованным, возле закрытого на праздники Детского мира.

— Ну, как? — Леха, уже был в курсе моего визита к «бурильщикам» и неподдельно волновался.

— Чистосердечное признание облегчает вину и удлиняет срок — пошутил я — Ничего серьезного. Объясняли, как не надо себя вести в Италии, чтобы не попасть в неприятности. Я им: «Да, я же несовершеннолетний! Какие подписи?». «Ну, ты же композитор, отчисления от ВААПа получаешь…»

— Бардак — согласился большой брат — Я бы, перекусил. Зоя в рейсе, сижу без еды.

— Уже вместе живете? Быстро она тебя окрутила — удивился я — А, как там Жанна?

— Все про тебя спрашивала, что ты, как ты — пожал плечами Леха — Подарку обрадовалась, но лучше бы, ты ей сам его подарил.

— Лучшее — враг хорошего! — вновь я блеснул знаниями поговорок — Что у нас тут, ближе всего? «Арагви», напротив Моссовета? Поехали туда, заодно купим, какой-нибудь торт. Дед очень любит «Птичье молоко». Все-таки Новый год!

Ресторан уже был открыт и возле него толпилась большая очередь. Времена, когда на улице Горького, еще нельзя было парковаться, пока не наступили. Так что, мы бросили машину возле какой-то театральной тумбы и направились ко входу.

— Это же Селезнев! — кто-то крикнул в толпе и сразу несколько девчонок бросились ко мне. Леха, широко расставив руки, оградил меня от первого порыва публики и нам удалось протиснуться к стеклянной двери.

— Мест нет — за дверью стоял одетый в форму швейцара дедок, который заворачивал лишних посетителей. Судя по размеру очереди, лишние были все.

— Открывай — грозно произнес «Мамонт» и дернул дверь так, что зашатался весь косяк.

— Имейте совесть! — ответил дедок и засвистел в свисток.

— Вот, у тебя и займем — ответил я словами Глеба Жеглова из «Место встречи изменить нельзя».

К нам, уже бежали два милиционера, которые прогуливались возле памятника Юрию Долгорукому. Очередь расступилась и шагов за десять, круглое лицо лейтенанта осветила улыбка узнавания. Второй милиционер, нас тоже считал на раз:

— Товарищ Селезнев! Здравия желаю! Что случилось? Не пускают? Петрович — отворяй! Это же сам композитор Селезнев. Автограф можно?

Расписавшись, где только можно, даже в чьем-то паспорте, мы оказались в «Арагви».

Раздевшись в гардеробе, мы по широкой лестнице поднялись в главный зал.

Вопреки утверждению швейцара, места были. Правда, только в центре. По краям, за сдвинутыми столами, сидело несколько шумных, разношерстных компаний. Одна из них, явно состояла из представителей солнечной Грузии. Вели себя они громче всех, находясь в хорошем подпитии.

Впрочем, вокруг нас, практически, все пили, поднимали тосты, официанты разносили блюда с едой и бутылки с алкоголем. К нам подошел важный метродотель.

— Молодые люди, у вас заказано?

— Нет, мы только перекусить и купить торт — ответил я, перекладывая из одного кармана в другой 25-ти рублевую купюру.

— Прошу за мной — быстро сообразил метрдотель.

Нас провели к столику возле кадки с пальмой и услужливый официант, тут же принес меню. Ничто не ускоряет обслуживание в СССР, как банальная взятка.

Любимый ресторан Лаврентия Берии, предлагал нам классическую кавказскую кухню — шашлыки, сациви, кучмачи… Заказав харчо и двух цыплят «табака», мы огляделись вокруг. Массивные люстры, обилие дерева, накрахмаленые скатерти — «Арагви» производил впечатление места, застрявшего в сталинской эпохе. Пока я разглядывал ресторан, мужчина за соседним столиком рассматривал меня. Высокий, в светлом костюме, туфлях из крокодиловой кожи (как он в них по нашим сугробам?) — настоящий, патентованный иностранец.

— Вы, ВиктОр Сэлэзнев? — с небольшим американским акцентом спросил мужчина.

— Йес, ай эм — ответил я и отвернулся. Нам уже несли воды Лагидзе — знаменитый Тархун, грушевый и апельсиновый напитки.

— Я, специальный корреспондэнт газет «Financial Times» и Нью-йоркской «The Wall Street Journal» Дэвид Саттер — мужчина, уже стоял у нашего столика и протягивал визитку — Давно работаю в Москве. Разрешите занять, немного Вашего времени?

Я закрыл глаза и задумался. Саттера, наверняка, пасет «семерка» и завтра, о наших контактах, доложат Цвигуну. А может, даже и запись подгонят, если столики заряжены. В таких ресторанах, как «Арагви», где часто бывают иностранцы, ну как же — сам страшный Берия-насильник, школьниц тут обедал — КГБ ставил закладки микрофонов. С другой стороны, что я теряю? Дружбы с «бурильщиками», у меня точно не будет, а верхушку я и так планирую снести к хренам, еще до ввода войск в Афганистан. Правда, пока не знаю, как.

— Мистер Саттер — я указал мужчине на свободный стул рядом — А вы, случайно, не подрабатываете в ЦРУ?

Леха хрюкнул и подавился тархуном. Пришлось стучать «Мамонта» по спине.

— Нэт, что Вы! Нас, журналистов, как это сказать? Тщатэльно проверяют, перед тем, как дать визу в Союз. В Кэй Джи Би, читали все мои публикации за 10 лэт.

— Окей, летс старт — я перешел на английский — В чем состоит, Ваш интерес ко мне?

Саттер поднял бровь — У Вас, очень хорошее произношение! Откуда? Спецшкола?

— И, спецшкола тоже. Но, в основном, самообучение. Слушал радио, повторял.

— «Голос Америки», радио «Свобода»? — засмеялся журналист.

Смейся, смейся muдак. Такие как ты, очень хорошо потрудились, чтобы разрушить мою Родину, испоганить труд поколений. Даже не труд, а подвиг! Кто задавил гидру фашизма в Европе, вывел первого человека в космос, запустил первую атомную электростанцию? А что в итоге? Развал страны, бедность, войны, коррупция, гигантский отток капитала и мозгов. Кто-то скажет, сами виноваты. Проиграли экономическую гонку, допустили разложение элиты.

Но, достаточно посмотреть, куда именно идет отток капиталов и мозгов. На Запад. Эти стервятники, здорово попировали и продолжают пировать на останках СССР. Глупо считать их друзьями. Это враги. Давние и заклятые.

Ну, ничего. Раз я тут, то теперь у нас есть шанс, сыграть получше.

— Слушал все, понемногу — удалось даже продемонстрировать вымученную улыбку.

— Виктор, вы понимаете насколько популярна группа «Красные звезды» и Вы, лично, сейчас, на Западе? — Саттер подался вперед и пристально посмотрел на меня — Я звонил в Нью-Йорк, в редакцию своей газеты — все сходят с ума по новому клипу, с вашими девушками. Все потрясены, как вы сумели наложить музыку на видеоряд, да еще такой красивый. Лично, Тэд Тернер, распорядился поставить пленку в новогодний эфир WTCG Channel.

У меня, натурально отпала челюсть! Какую тра-та-та пленку?!? Мы же перезаписали девчонок в заснеженной Москве и в ресторане «Прага», на другой вариант, со мной на сцене, типа играющем на синтезаторе. Именно эта запись, пошла в эфир советского ТВ. И потом, до меня дошло. Это дело рук, тех двух невзрачных останкинских монтажеров в вытянутых свитерах — Игоря и Дениса. Suki Слили пленку на Запад! Через, каких-нибудь иностранцев. Продали идею, за три копейки. Теперь, бутылка с джинном открыта, все музыканты бросятся делать видео клипы, может, даже канал MTV, на три года раньше появится.

— О, не беспокойтесь! — Саттер бросился меня успокаивать — Ваше достижение не осталось незамеченным. «Феличиту», также пустили в эфир, кроме того, WTCG Channel сделал специальный репортаж о вашем феномене. Советский мальчик-вундеркинд, боксер, певец и композитор. Вас, теперь, разыскивают многие журналисты, а также, представители самых известных музыкальных лейблов. Мне, звонил Майкл Гор из Атлантик Рекордс. Они хотят предложить вам и «Красным звездам» контракт, возможно организовать тур по Америке.

— Вить, что случилось? — старший брат увидел выражение моего лица и забеспокоился.

— Кассета со «Звездочками» утекла на Запад — скрывать не было смысла, бомба взорвалась — Мы, Леха, теперь, очень популярны в Штатах.

И, уже, шепотом на ухо — Надо, срочно ехать к Чурбанову. Мы первыми, должны преподнести эту историю. Неизвестно, как Суслов доложит все на Политбюро.

— Так как, насчет интервью? — Саттер умел быть настойчивым.

— Возможно, позже — уклончиво ответил я — Мне надо освежиться.

А возле туалета, меня, уже ждали. Раз, два, пять, семь, девять грузин вольно расположились вдоль лестницы, которая вела в туалет. Впереди, стоял носатый, бородатый мужчина, одетый с нескрываемым шиком. Лаковые туфли, шерстяной костюм в полоску, шелковый шарф. Руки в перстнях и наколках. Зрачки расширены, руки постоянно в движении. Хватает сам себя, теребит одежду. Что-то с ним, не так.

— Вах, какие люди! — усмехнулся грузин и обернувшись к низкому, жилистому помощнику, произнес — Шалва, смотри как год хорошо начинается. Мы его искать собрались, а он сам пришел. Что Вахтанг попросил сделать с этим сопляком?

— Переломать руки и пальцы — Шалва достал из кармана кастет и надел на правую руку.

— Вот видишь! — развел руками грузин — Вахтанг нам брат. А желание брата — закон. Зачем ты обидел Вахтанга? За базар, ответить надо.

— Сами, кто будете? — кровь живее побежала по жилам, дыхание участилось, я начал входить в боевой режим.

— Мы — вольные бродяги.

— Уголовники, значит. А ты, «вор в законе» — я кивнул на татуировки.

— Вах! — удивился грузин — Умный.

Сигналом для начала атаки, послужил Леха. Заметив, что меня на лестнице окружают кавказцы, он вскочил из-за стола и бросился через весь зал, сшибая гостей и официантов. Удар Шалвы, я чуть не пропустил. Сработали рефлексы. Нырок вправо и мой кулак впечатывается в скулу грузина. Тот с криком улетает под ноги «законника». Слева, кто-то бьет наотмашь и я опять уклоняюсь, выстреливая «двойкой». Хрип, мат. Сзади, меня пытаются схватить за плечи. Хлесткий удар пяткой в пах. Все, как учила Альдона. Еще порция мата. В зале раздаются женские крики. Вор откатывает Шалву, выхватывает нож и перечеркивает им перед собой крестом. От первого выпада я ухожу, второй принимаю на предплечье. Резкая боль. Вхожу в клинч, бью «крюком» в подбородок. Голова вора дергается вверх и он валится на пол. Нокаут. Тут, вскакивает Шалва. Его ведет, качает. Слишком широкий замах. Еще одна резкая «двойка» в голову. Хруст зубов, брызги крови. Шалва опять падает. Кидаю взгляд назад. «Мамонт», как котят раскидывает грузин в сторону. Двое валяются, зажимая разные части тела, еще один пытается по-борцовски броситься в ноги, но получает коленом в лоб. Все-таки, не зря Альдона, занималась с нами в Сочи.

У входа, уже заливается свисток, слышен топот доблестной милиции. Двое кавказцев пытаются сбежать, но их, хватает знакомый, круглолицый лейтенант с напарником. Кстати, вполне профессионально, валя подсечкой и заламывая руки назад. Заковывают в наручники. Грузины вращают глазами, что-то орут по-своему. Ко мне подходит Леха с салфетками. Разрываем рукав, на пол течет кровь. Конец второму, Шпильмановскому костюму. Краем глаза я вижу, как Саттер щелкает маленьким фотоаппаратом. Надо бы засветить пленку, но сил уже нет.

— Глубокий порез, надо зашивать — Леха качая головой, прикладывает салфетки к ране.

Кругом собирается молчаливая толпа, прибавляется милиции. Грузин кантуют ко входу, попутно обыскивая. К нам пробирается круглолицый лейтенант, в сопровождении пузатого капитана.

— Товарищи, разойдитесь. Виктор, что случилось?

Этот вопрос, нарисован на лице всех окружающих, включая Леху.

— Привет от Кикабидзе — у меня начинается отходняк и я сажусь на пол. Вот и второй повод образовался, для звонка Чурбанову. Точнее, третий. Первый — попасть в 18-е отделение милиции, где нас знают.

 

1-е января 1979 года

18-ое отделение милиции, Москва, 18.35.

День Сурка. Я снова, в гостях у радушного начальника 18-го отделения — Николая Евграфовича. «Буденовские» усы майора, все так же воинственно топорщатся, а мягкий украинский акцент заставляет улыбаться и вспоминать романы Гоголя. Только теперь, я в милиции не с Клаймичем, а с Лехой. Но атмосфера — все та же. Помещения с казенной мебелью, плакаты о победе коммунизма, фотографии преступников. Сидим в кабинете Евграфыча, пьем чай и ждем Чурбанова. Руку мне за полчаса зашили в Склифе (каждую минуту, Леха хватался за голову и причитал «Что я скажу твоей маме»), после чего на Москвиче, как белые люди, проследовали в 18-е отделение. Майор аккуратно, без протокола, расспрашивает о случившимся.

— Прямо на сходах, серед людей? — милиционер удивленно качает головой.

— Да, там с полсотни свидетелей было — отвечает за меня Леха — Совсем бандиты обнаглели.

Сейчас скажет «куда смотрит милиция?». Но нет, промолчал.

— Мне кажется, их главный не совсем в себе был — я потрогал руку. Болит зараза, ноет. Голова раскалывается.

— Под наркотиками — я и не заметил, как в кабинет начальника просочился молодой парень с короткой, военной стрижкой и волевым лицом — Врачи, уже освидетельствовали.

— Це, мой крайший опер, Ваня Шестаков — майор махнул рукой и опер приземлился к нам за стол. И, тут же вскочил вместе с Евграфычем. В комнату стремительно вошел Чурбанов, в компании с лысым, грузным генералом. Мы с Лехой, тоже встали, не зная как себя вести. Разыгрывать из себя ребенка, как это было в прошлый раз, в присутствии Галины Леонидовны и Светланы Владимировны, смысла не было, но и виноватым, я себя не чувствовал. Чурбанов сам, разрешил мои сомнения. Крепко обнял, пожал левую руку. Кивнул на правую:

— Болит? Ну ты, Витька, заставил нас понервничать! Это же, сам Лакоба!

Мы непонимающе посмотрели на Чурбанова.

— Садитесь, товарищи. Знакомьтесь — это больше для нас, чем для милиционеров — Начальник МУРа, генерал Олег Александрович Еркин.

Цепкий такой взгляд у Еркина, нехороший. Такому расколоть подозреваемого — что мне высморкаться.

— Может быть, послушаем сначала, что нарыли в отделении? — Олег Александрович разложил перед собой, какие-то бумаги, достал лупу и посмотрел на Евграфыча. Тот на опера. Шестаков опять встал и волнуясь, в присутствии генералов, начал докладывать.

— Задержано 9 человек, со множественными переломами челюстей, ушибами мягких тканей. Изъято три кастета, пять ножей, пистолет Макарова со спиленным номером. Три пакетика с белым веществом, предположительно героин. Отправили на экспертизу. Освидетельствование врачей, кстати, показало, что трое из задержанных, находятся в наркотическом опьянении. Откатали пальчики. Документов у подозреваемых, при себе нет, сотрудничать отказываются. Начали поднимать ориентировки.

Тут, опер замялся и посмотрел на нас с Лехой.

— Не тяни кота за хвост, Ваня — Евграфыч достал из тумбочки чашки, сушки, сахар и, вместе с чайником поставил на стол — Угощайтесь товарищи!

— В одном из подозреваемых, опознали «вора в законе» Юрия Лакобу. Настоящая фамилия — Хаджаратов. Уроженец Гудауты, 51-го года рождения. Последние три года, находится во всесоюзном розыске, за разбойное нападение. Дважды судимый. Второй подозреваемый — Шалва Сухумский. Настоящая фамилия — Жвания. 50-го года рождения. Также, из Гудауты. По остальным, работаем. У меня, все.

Пока Шестаков докладывал, Еркин разглядывал в лупу чьи-то отпечатки пальцев, на специальных бланках.

— Олег Александрович, есть, что-нибудь? — Чурбанова, как и всех нас, интересовало, чем же это занимается муровский генерал.

— Похоже, что есть — на лице Еркина появилось мрачное выражение — По пути сюда, я заехал в ГИЦ и взял отпечатки, по делу о пожаре в гостинице Россия. Совпадают узоры по Шалве Сухумскому.

Мы с Лехой, непонимающе уставились на генерала.

— МУР, давно охотится за бандой Лакобы. После известной сходки «воров в законе», в Кисловодске, где было принято решение «брать под защиту» цеховиков — тут генерал хмыкнул — Взамен отчисления 10 % их прибыли в воровской общак, Юрий Лакоба активно, со своей бригадой, начал трясти барыг в Москве и области. Десятью процентами они, конечно, не ограничивались. Нам поступала информация, что у Лакобы, был конфликт с другим криминальным авторитетом Халичава. В гостинице «Россия», Халичава держал несколько номеров, где принимались черные ставки на бега. Доходом своим, он ни с кем не делился и люди Лакобы в отместку, в позапрошлом году подожгли 13-й этаж. Погибло 44 человека.

Вот это, поворот! А я читал, что полыхнуло, из-за проводки. И там, даже, каких-то электриков из радиоузла гостиницы судили. Но, почему-то, дали условно. За 44 трупа! Теперь, понятно. Стрелочники. Милиция знала и подозревала Лакобу. Но, не могла доказать. Или у банды, были серьезные покровители. А, скорее всего, и то и другое.

— Та информация, которую вам сообщил Олег Александрович, секретная! — постучал ручкой по столу Чурбанов — У нас, не было серьезных улик по Лакобе. Сейчас, есть отпечатки пальцев Шалвы Сухумского. Они совпадают с теми, что найдены на пожаре. Будем крутить дальше. Теперь, что касается тебя.

Палец Чурбанова, уперся в меня.

— О твоих приключениях, судачит вся Москва. Пройти нельзя, чтобы не спросили про Селезнева. Конечно, большое спасибо за Лакобу. Поверь, это будет отмечено государственной наградой. Но, тебе пятнадцать лет! — голос зятя Брежнева, набрал силу — Тебе, учиться надо! А не по ресторанам, шляться!

Я опустил глаза и принялся шепча губами, загибать пальцы.

— Ну, что там у тебя, еще? — обвинительный пыл Чурбанова угас и возобладал интерес.

— Ленинградский маньяк — раз, грабители итальянцев — еще плюс три, банда Лакобы — девять. Итого тринадцать преступников. Иван — я повернулся к оперу — Ты, скольких закрыл, в прошлом году?

— Десятерых — Шестаков смотрел на меня квадратными глазами — Это по тем делам, что до суда дошли. Еще несколько, в разработке. Пара — в СИЗО сидят.

— И это, как нам сказал Николай Евграфович, лучший опер центрального отделения Москвы!

— Ну-ка, ну-ка — подался вперед генерал Еркин — Уж не хочешь ли ты, поступать в школу милиции?

Мужчины засмеялись. Мои песни звучали, уже из каждой форточки и жизненный путь в глазах окружающих, был предначертан. Один Леха, был внимателен и серьезен.

— Защищать Родину в «повседневных боях» — нет участи лучше, для мужчины — тихо произнес я. Милиционеры оборвали смех. В кабинете, повисло неловкое молчание.

— Гхм — прокашлялся Чурбанов — Олег Александрович, запускайте план «Заря». Николай Анисимович звонил в ЦК. В связи с резким ухудшением криминогенной обстановки, нам дали «добро» почистить Москву. Убийство сына зам. министра МИДа, банды в центральных ресторанах города, грабежи иностранцев — это все, уже ни в какие ворота.

— У нас все готово, Юрий Михайлович — ответил генерал Еркин — С завтрашнего дня, начинаем облавы по злачным местам, отработаем диаспоры и воров в законе, усиление на дорогах и вокзалах.

— Разрешаю применить спецмеры дознания к Шалве и Лакобе — Шестаков и Николай Евграфович кивнули — Узнайте все по гостинице, где прячутся его подельники, скупщики, а также выясните все по Кикабидзе. Этого актера прикрывает, кое-кто из высших чинов Грузинской ССР — нам нужны письменные показания. После чего, я отдам приказ об аресте Кикабидзе и обыске у него дома.

— А, ты — палец Чурбанова, вновь нацелился на меня — Поедешь со мной. Отдохнешь от приключений, на нашей с Галиной даче. Твоей маме, я позвоню. Всем, все понятно?

* * *

Скука. Нет, не так. СКУКА! Пять дней я сижу на даче Чурбанова, в Усово. Двухэтажный, деревянный дом, с красной черепичной крышей. Двадцать соток соснового леса. Высокий, трехметровый забор. Я облазил всю территорию. Свел тесное знакомство с кавказской овчаркой Рексом и сторожем Данилычем. Рекса я подкупил, таская с обеда и ужина мясо. Данилыча — бутылкой зубровки, которую свистнул из бара Чурбанова. В баре столько алкоголя, что генерал, даже не заметит пропажи.

Айфона нет, Веры нет, к телефону меня не подпускают — прямо, хоть вой на луну. Благо, снегопады закончились и ночное светило появляется сразу, после захода солнца. Несмотря на рану, я бы, даже, сходил в поселок, поиграть с пацанами в снежки или штурм снежной крепости, но покидать территорию мне, тоже не разрешают. Перевязки, делает сама Брежнева, телевизор вызывает одну лишь зевоту. Единственное спасение от скуки этого домашнего ареста — вечерние посиделки. Галина Леонидовна — не только мой добрый ангел, но, также, ангел-хранитель целого ряда актеров и музыкантов.

В среду, приезжал бывший муж Брежневой — иллюзионист Игорь Кио. Демонстрировал фокусы друзьям и родственникам четы. Научил меня трюкам с исчезающими монетами, небьющимися куриными яйцами и, даже, втыканием вилок и ножей в голову ассистента. Наибольший интерес у публики, вызвали шулерские приемы. В этом, Кио был спец. Легко прятал колоды в рукавах, подкладывал карты… Уже изрядно выпив, иллюзионист вышел на свежий воздух покурить и разоткровенничался со мной. История взаимоотношений Кио и Брежневой, оказалась трагичной. Они познакомились на гастролях в Японии — это была страстная, взаимная любовь, с первого взгляда. Ничего не говоря отцу, Галина подала на развод с первым мужем и уехала с молодым любовником в Сочи, где вышла за него замуж. Брежневу она послала записку: «Папа, я влюбилась. Ему 25». Чтобы не сильно шокировать родителя, возраст любимого она увеличила на семь лет. Леонид Ильич, пришел в ярость. Он заставил КГБ отыскать беглянку и вернул ее в отчий дом. А у Кио, «бурильщики» забрали паспорт — вернули уже без штампа о браке.

А в четверг, нас посетила разношерстная группа друзей Галины — Илья Глазунов, Юрий Любимов, Олег Попов. Брежнева пила шампанское, мужчины — водку. Разговоры шли все, какие-то мрачные. Не дали гастролей, не выпустили за границу (завистливые взгляды в мой адрес), цензура зарезала спектакль. Галина — добрая душа — всем сочувствовала, обещала помочь. Глядя на нее, слезы наворачивались на глаза. Ведь, ты умрешь одна-одинешенька, в заштатной психиатрической больнице. И ни одна тварь из тех, что выпрашивают подачки, не придет на похороны. «Ах, судьба ты моя криволапая, что глядишь на меня, кровью капая…»

Мое заточение, закончилось 6-го января. До поездки в Италию, оставалось три дня и я, уже начал волноваться. В этот день, Чурбанов разбудил меня рано, заставил надеть костюм, завязать галстук. Брежнева обняла на прощание, расцеловала и мы отправились в Москву. В машине, генерал осмотрел критически, поправил мне галстук. Было видно, что он волнуется.

— Сначала заедем в Склиф, снимем швы. А к 12-ти, нас ждут на Старой площади.

— А, что там? — включил дурачка я.

— Центральный комитет Коммунистической партии. Большие люди, хотят с тобой поговорить — Чурбанов замялся — В Москву прилетел Майкл Гор из «Атлантик Рекордс» и Эндрю Вэбер из «СиБиЭс Рекордс». Из американского посольства, пришло приглашение в адрес Клаймича, провести переговоры. Такое же приглашение, от немцев. «Полидор интернэшнл» заинтересовался тобой и группой «Красные звезды».

Вот, что творит всего один музыкальный клип и одна «Феличита» животворящая. А, если я запишу десяток песен из «Modern Talking», «Depeche Mode» и «Secret Service»? Капиталисты Кремль, штурмом брать будут? Скорее всего, развернут охоту за мной в Италии. Нынешние вояжи — это, лишь разведка боем, попытка застолбить поляну. Кстати, «Secret Service» вот-вот, появится на свет божий и, если красть песни с музыкой — то в первую очередь у них. Я поставил себе галочку.

— В общем, некоторые члены ЦК и Политбюро, хотят на тебя посмотреть, прежде чем принимать решение. Наши артисты, вроде, ансамбля песни и пляски Александрова, балет Большого театра, успешно гастролируют по капиталистическим странам. Но, это высокое искусство. Примеров успеха эстрадных групп, пока не было.

— И не будет, если не менять ситуацию.

— Это, почему? — удивился Чурбанов.

— Во-первых, цензура. Один из музыкантов нашей студии, Борис, играл в группе «Цветы» Стаса Намина. Ее запретили, цитирую, как «пропагандирующую буржуазные идеи „хиппи“». Запретами, идеологическую войну не выиграешь. Надо самим, леса поджигать.

— Я не знаю, что там с «хиппи» — завелся Чурбанов — Но пять лет назад, на улице Герцена, Намин устроил давку, среди своих поклонников. Милиция перекрывала автомобильное движение, могли погибнуть люди. Если бы не дед Намина в ЦК — Анастас Микоян — то «Цветы», отправились бы цвести на лесоповал.

— Во-вторых, мы сильно отстаем с музыкальным оборудованием — я проглотил отповедь и продолжил — Например, на «Мелодии» не знают, что такое эффект фуза на соло-гитаре. Недавно, Штильман остановил запись оркестра и запретил музыканту «искажать звук на гитаре». И так, по многим позициям.

— Ты, Вить, вот что — нахмурился Чурбанов — Держи эти свои идеи на Старой площади, при себе. Там, никого не волнуют фузы-музы.

— Что же их, тогда волнует? Валютные поступления? Не сбежит ли кто, в Италии?

— Да, не знаю я! — от генерала, уже, можно было прикуривать — Сказали привезти Селезнева, вот и везу.

Это, кто же зятя Брежнева, может таксистом запрячь? Мне, даже, любопытно стало.

* * *

Вот они — два старика, два «серых кардинала» советского государства. Смотрят на меня, не мигая. Один — Суслов — рулит всем Политбюро. Без его решения, Брежнев шагу ни ступит («как на это посмотрит Михаил Андреевич»). Курирование идеологии — это, лишь вишенка на торге. Другой — Пельше — руководит партийным контролем и, неформально, кадрами. А еще, он натуральный основатель Союза — вместе с Ильичем, делал революцию, чуть ли не держал за ноги, когда Ленин, выступал с броневика. Пережил НЭП, сталинские чистки, хрущевские оттепели — все видел, все прошел. А у меня рука болит, просто разрывается. Никакого нормального обезболивающего («до свадьбы заживет»). И Чурбанова нет. Провел по коридорам здания ЦК, тихо поздоровался со старичками и отвалил. И что, теперь делать? Порвут, как тузик грелку, ей богу порвут.

— Селезнев — начал разговор Арвид Янович — А ты, когда песни успеваешь писать? Леонида Ильича спасаешь, преступников ловишь, в чемпионатах по боксу побеждаешь — да, еще придумываешь и «Бессмертный полк», и движение, за помощь голодающим Африки… В школе, на переменках?

— А у меня накопился запас, уже написанных песен, да и пишется легко — иногда за вечер придумываю — промямлил я — Вот, гостил на даче Юрия Михайловича, написал русские слова к той английский песне, что я обещал Леониду Ильичу. Про помощь голодающим, в Африке.

Я встал и пропел куплет а капелла:

У Криса Кельми, была одна единственная, классная песня — это «Замыкая круг». Которую он «собезъянничал» с джексоновской «We Are the World» и спел с ведущими советскими исполнителями — от Градского и Агузаровой до Сюткина и Макаревича. Тут, моя совесть, была совсем чиста.

Старики мало впечатлились. Лица — маски.

— В Союзе Композиторов, ни у кого за вечер не придумывается, а у тебя придумывается — Суслов поджал тонкие губы.

— Но, ведь хорошо получается — пожал плечами я — Еще никогда, советские песни не поднимались на первое место европейских и американских хит-парадов. Не зря, штатовские тузы, к нам прилетели.

— Так, они захотят послушать другие песни, на английском языке — покачал головой Пельше — Хотя, выпустить альбом на Западе советской группы, было бы хорошо, идеологически правильно. У нас, есть самый лучший в мире балет, опера, хор, теперь будет и эстрада. Опять же, молодежь отвлечь от этих волосатых битлов.

Суслов кивнул.

— А я, напишу. Вот, прилечу из Италии и напишу. А еще, песню на закрытие Олимпиады, такую чтобы все гости плакали.

«До свиданья, наш ласковый Миша…» — про себя пропел я — «До свиданья, до новых встреч…»

Я ничем не рисковал. Пахмутова и Добронравов, даже, еще не приступали к «Мишке», который кстати, вот ирония, изначально назывался «До свидания, Москва, здравствуй, Лос-Анджелес!» Но потом Штаты и западные страны, решили бойкотировать Олимпиаду в Москве и песню срочно, перед самым открытием перелицевали на «Мишку».

— Ну, хорошо — проскрипел Суслов — Езжай в Италию. И, помни, что у тебя, тут мама, дед…

Как, такое забудешь, шантажисты хреновы.

— А, чтобы ты не думал, что советское государство не может быть благодарным — Пельше вытащил из папки, какую-то картонку с печатью — Вот тебе, постоянный пропуск, в 200-ю секцию ГУМа.

Я повертел картонку — А что это, за 200-я секция?

— Тебе объяснят — старички, уже потеряли интерес ко мне — Иди.

И, я пошел. Нет, помчался. На улицу Селезневская. В коридоре ЦК, меня попытался перехватить, какой-то немолодой, представительный мужчина. Инструктор из отдела идеологии. Но я, ткнул ему в лицо рукой, где на бинте выступили капли крови и побледневший мужик, резко отвалил в сторону. Лишь, визитку сунул. Какой прогресс! У советских чиновников, начали появляться визитные карточки. Так, СССР спасем!

На Селезневской, Селезнева ждали. Точнее, ЖДАЛИ! Первой, меня встретила Вера. Одинокая красавица стояла в холле, возле горящего камина, обняв себя руками. Я тихонько подошел сзади и прижался всеми частями тела, к родным выпуклостям. Девушка взвизгнула, крутанулась на месте и кинулась мне на шею. Я был покрыт поцелуями и облит слезами. Бинты развязаны и завязаны. Ширинка расстегнута и застегну… Черт, рядом с Верой, мысли, сразу мчатся не в ту сторону. С трудом овладел собой. Время затащить заю в постель, еще будет. Лишь спустя четверть часа, моя красавица смогла успокоиться, взять себя в руки и победоносно ввести меня в наш репетиционный зал. Там музыканты, оттачивали «We Are the World». Новые объятия, ахи-вздохи, выход на сцену. Оттуда, я рассказал собравшимся, краткое содержание предыдущих серий. Если о драке в «Арагви», с грузинами, и о последующем разборе полетов в 18-м отделении, народ, уже знал (Леха провел разъяснительную работу), то встреча в ЦК и прилет боссов западных лейблов — стали сюрпризом. Последнее, конечно, не для Клаймича. Судя, по нахмуренному лицу, он бы предпочел сохранить переговоры в секрете. Но у нас на носу, на самом кончике — поездка в Италию. А это значит, что мне нужны лояльные, мотивированные сотрудники. Когда есть шанс стать всемирно известным членом музыкальной группы — пять раз подумаешь, «выбрать свободу» или нет.

Пока я разорялся, взгляд то и дело натыкался на Альдону. Функция «Снежная королева», включена на полную. Ледяные глаза, сверлят меня с такой силой, что просто дым идет. С этим, надо срочно, что-то делать и я, даже, знаю что. Прислушался к себе. А сердечко-то, застучало, да.

Закончив выступать — я в компании Лехи и Клаймича, прошелся по студии. Она напоминала вокзал. То тут, то там лежали какие-то баулы, картонные коробки, упаковочные пленки. Слушая краем уха пояснения Григория Давыдовича («все паспорта с итальянскими визами получены, билеты куплены, отели в Риме и Сан-Ремо забронированы, машины и грузчики заказаны»), я разглядывал окружающих. Вот, серьезная Татьяна Геннадьевна распевает улыбчивую Ладу. Рядом, ждут своей очереди Вера и Альдона. А вот, Роза Афанасьевна, дымя как паровоз, стоит над душой Львовой. Та, что-то срочно дострачивает на швейной машинке. Блин, надо запретить курение в студии. Поставил себе очередную галочку. Бесконечный поток жалоб Клаймича («нет того-сего, не успеваем то-это») надо было, чем-то перебить. И я, не придумал ничего лучше, чем загрузить его, идеей создания «стены славы».

— Григорий Давыдович — начал я, излагать свой замысел — А что, если в холле первого этажа, нам сделать фотостену?

— Зачем? — наш директор впал в легкий ступор.

— Ну как… Вот, приедут к нам на переговоры американцы. Войдут в студию. К переговорам, сразу не приступают, предлагают людям чай-кофе, а может, что и покрепче — кстати, распорядитесь организовать у нас внизу, мини-бар. Только пусть, ха-ха, он закрывается на ключ. Так вот, пока люди согреваются-пьют, у них перед глазами, фотографии лучших моментов нашей истории. Как Брежнев мне вручает медаль, как девицы поют со сцены Центрального концертного зала и все, в таком духе.

— Хм… в этом, что-то есть — Клаймич уважительно посмотрел на меня умными, еврейскими глазами — Тогда, может быть, стоит сфотографироваться и с американцами. Для стены.

— Обязательно! Не они первые приедут к нам, за песнями. Весь мир, в очереди будет стоять!

— Кстати, о песнях. «We Are the World», мы записали. Пока, голосами музыкантов, но для демо-кассеты пойдет. Не понятно, как быть с худсоветом. Они, не примут песню на английском.

— Ничего страшного, я придумал слова на русском.

Мы позвали в студийную комнату Завадского с Робертом, который, потихоньку, стал выдвигаться на вторые роли в группе, после Коли и я напел им Криса Кельми. Впечатлились.

— И это, еще не все. Завтра с утра, собираемся и срочно записываем несколько мелодий для американцев. Пока, лишь минусовки, без голоса. Григорий Давыдович, позвоните в американское посольство — пусть приезжают послезавтра, к шести вечера. На неофициальную встречу. Надо же, познакомиться? Переговоры проведем после возвращения, в присутствии представителей министерства культуры, МВД… Переводчика, тоже брать не нужно, мы оба говорим по-английски.

— Могут быть проблемы — засомневался Клаймич — А вдруг, Щелокову доложат об этом, как-нибудь не так?

— Я решу этот вопрос, с министром — мое лицо излучало уверенность и директор сдался.

А у меня на повестке дня, более серьезная проблема. Студийный стукач. Гнида, которая может пустить под откос мой паровоз, который, только-только стал набирать ход по рельсам истории.

— Леха, зови Альдону.

Пока ждали распевавшуюся прибалтку, Леха смущаясь, поведал мне, что отправил наших охранников на подмогу деду. Переезд был в самом разгаре, требовалась помощь сильных мужчин — полки прибить, вещи и мебель занести… В очередной раз, почувствовал себя полным ничтожеством. Какие судьбы мира, если я, даже, ближайших родственников поддержать не могу?!

— Спасибо, Леш — в горле запершило — Я, не забуду.

— Да, что ты, Вить — засмущался «Мамонт» — Сколько ты, для меня сделал. И судимость, и членство в Партии, да, даже, встреча с Зоей. Без тебя, да я….

— Се-ейчас, ра-асплачусь — мы и не заметили, как Альдона тихонько зашла в переговорную — Дава-айте, обнимемся.

А давай, я тебе в репу заряжу. С правой. Как, тогда, в Сочи. Сдержался. Проглотил обидные слова.

— И, снова, здравствуй, красавица! — мое лицо демонстрировало радость встречи и ничего более — Требуется твоя помощь.

* * *

Первый заместитель председателя КГБ Семен Кузьмич Цвигун, еще раз посмотрел на рентгеновский снимок. Затем, на заключение врачей Кремлевской больницы. И, обратно на снимок. Семен Кузьмич был коммунистом, а значит материалистом. Не верил ни в бога, ни высшие силы. Несколько научно-исследовательских институтов и кафедр Военно-медицинской академии, под эгидой КГБ, долго и упорно искали, хоть, какие-нибудь, доказательства экстрасенсорной активности. Цвигун, лично читал отчеты руководителя лаборатории радиоэлектронных методов исследования биологических объектов, доктора физико-математических наук Эдуарда Годика, о феномене Нинель Кулагиной. Та, в 60-х годах утверждала, что обладает даром телекинеза, а, также, может изменять свойства воды (в частности, кислотность). После долгих исследований, выяснилось, что Кулагина ловко мошенничала, используя тонкие капроновые нити, спрятанные магниты, а, также, крупинки соли под ногтями (которые она бросала в воду). И это, укладывалось в представления коммунистов об окружающей реальности. Все, что существует вокруг — материально и, может быть измерено. Как писал Ленин, материя, есть объективная реальность, данная нам в ощущении, и критерием правильности этих ощущений, служит практика, эксперимент. Пока эксперименты показывали, что экстрасенсы — банальные мошенники.

Но теперь, факты вступили в конфликт с этими представлениями. Врачи нашли раковую опухоль, в верхней доле правого легкого. Пункция подтвердила злокачественный характер образования. Назначена операция, химиотерапия. Поверить в то, что Селезнев по хрипам дыхания смог продиагностировать столь сложное заболевание, не мог ни Цвигун, ни его врачи. Но, также, генерал не верил в то, что какие-либо эзотерические силы, могли помочь певцу поставить диагноз. И это, было загадкой. Генерал Цвигун, любил загадки.

На столе зазвонил телефон. Семен Кузьмич отложил снимки и поднял трубку. Секретарь напомнил, что в приемной ждет подполковник Кузнецов.

— Пусть заходит — Цвигун, еще раз кинул взгляд на медицинские документы, после чего, убрал их в сейф.

— Здравия желаю, товарищ генерал армии! — Кузнецов вошел в кабинет и занял привычное место за столом справа.

— Добрый вечер, Андрей Николаевич. Есть, что нового, по нашему вундеркинду?

— Историю с бандой Лакобы, я вам, уже докладывал. МУР продолжает рыть землю, получены показания бандитов по гостинице «Россия» и по Кикабидзе. У последнего, был проведен обыск. Найдены большие суммы в валюте, золото… Он арестован. Щелоков, по несколько раз в день ездит в ЦК. Похоже, что наверху решили почистить не только Москву, но и Грузинскую ССР. Под Шеварднадзе, закачался стул.

— И все это, после того, как, только-только, отскоблили республику от делишек Мжаванадзе — покачал головой Цвигун — Ладно, что по нашему делу?

— Чурбанов, спрятал Селезнева на даче Брежневой. Сегодня, Виктор, был на приеме у Суслова и Пельше. Информации по встрече нет, но будет. Продолжаем работать по плану, который нам спустил Юрий Владимирович.

— Напомни мне детали плана — Семен Кузьмич взял ручку и начал рисовать на белом листе бумаги кузнечиков. Насекомые, получились настолько правдоподобные, что казалось, вот-вот, какая-нибудь из тварей, прыгнет с листа и застрекочет за шиворотом.

— Цель плана, дискредитация студии МВД и, лично, тандема Щелоков-Чурбанов. Для этого, мы инициируем побег одного из музыкантов, во время гастролей в Италии. Кандидатура утверждена, это мой информатор.

— Не жалко терять, секретного сотрудника? — поинтересовался Цвигун.

— Не жалко. Если надо — завербуем нового. Кандидатура — идеальная. Информатор, уже давно тяготиться своей ролью, устраивает истерики, грозиться все рассказать директору студии Клаймичу и Селезневу. Играть его в Италии, будем втемную. Сотрудник нашей резидентуры в Риме, под видом црушника, установит контакт с музыкантом. Пообещает золотые горы. Побег, в крайнем случае, похищение, произойдет в последний день гастролей, перед вылетом в Союз. Искать беглеца, будет уже поздно, после чего, его увезут на нашу конспиративную квартиру под Римом. Там, он даст несколько интервью на камеру, где расскажет «всю правду» о социалистическом строе. Кассеты с записью, подкинем итальянским и немецким телеканалам.

— После того, как музыкант спрятан — генерал продолжал раскрашивать яйцеклад кузнечика и слушать подполковника — В «Правде», «Известиях» выходят фельетоны про побег, про студию, ансамбль «Красные звезды»… Заодно пустим информацию, об огромных доходах нашей творческой интеллигенции, которой покровительствует Щелоков. Товарищ Цинев посмеялся, что, даже, дело Кикибидзе, можно использовать.

— Уничтожить врага, его же оружием — хмыкнул Цвигун — Но, вот, что я думаю. План плохой. Посольские — сами под наблюдением. А, если засветятся? Представь, заголовки в европейских газетах «КГБ помогает советским музыкантам, бежать на Запад». Потом, что делать с информатором, уже после того, как кампания по дискредитации Щелокова, будет запущена в Союзе? ПГУ, собирается его держать на конспиративной квартире вечно? Или он испытает смертельное чувство раскаяния от сделанного? Может быть, нам мало дела Богдана Сташинского, который убил Бандеру, а потом сбежал в ФРГ? Вся эта возня, вокруг Селезнева, которую нам, кстати, велел прекратить Леонид Ильич — плохо пахнет. Есть у меня ощущение, что ситуация, пойдет не по сценарию Юрия Владимировича. Давай-ка, Андрей Николаевич, подумаем, как нам дистанцироваться от всего этого. Это, ведь дело Первого главного управления? Вот пусть, у них голова и болит.

Кузнецов, удивленно посмотрел на генерала. Это шло в разрез с прежней позицией Цвигуна, по разработке Селезнева. Однако, дисциплину, никто в КГБ не отменял. Приказ есть приказ.

* * *

— Помощь? — Альдона села в кресло, достала пилку для ногтей — И, ка-акая же помощь, нужна?

— У нас в студии, есть стукач — резким рывком, я вырвал бесящую меня пилку, из рук девушки — Говорю по буквам. С Т У К А Ч.

— Аа… ну да, наверняка — отвела глаза Альдона — На студию, потрачены большие деньги…

— Нет, это не стукач Щелокова. Это — информатор КГБ. Я общался с генералом Цвигуном и нашим итальянским куратором, подполковником Кузнецовым. Папка на меня — толще кулака.

— Вить, мы же ничем незаконным, не занимаемся — наивности Лехи, можно, только позавидовать.

Мы с Альдоной, переглянулись. Кремень девка. По глазам вижу, как она включилась в ситуацию. Ноздри задрожали, на щеках появился румянец. Ей бы парнем родиться — большую карьеру в спецслужбах, могла бы сделать. Хотя, какие наши годы? Может и сделает. Уж очень громадные планы у меня, на ее отца.

— Мы пойдём, простым логическим ходом — усмехнулась девушка.

— Пойдём вместе — я подхватил ее шутку из «Иронии судьбы».

— Клаймича, Завадского, мы отбрасываем. Последний, обязан жизнью дочери Виктору. А наш директор, бросил коллектив Пьехи, ради студии. Лада и Вера, также мимо. Думаю, не надо объяснять, почему — Альдона, зло посмотрела на меня.

Я ей ответил успокаивающей улыбкой.

— Согласен. Теоретически, Ладу могли бы завербовать, но она, слишком молодая.

— У нас, есть пять музыкантов — Роберт, Владимир, Михаил, Глеб и — как его… чернявенького… «горниста» нашего зовут… а, вспомнила — Борис! Их, надо разрабатывать в первую очередь. Во-вторую, женщин «с историей». Львову, Татьяну Геннадиевну и Розу Афанасьевну. Каждую из них, могли зацепить, чем-то из прошлого. Хотя, я ставлю, что это, кто-то из новеньких музыкантов. Левые концерты, гонорары в конвертах, ОБХСС…

— Итого, если отбросить Роберта, нам надо отработать четверых человек.

— За Боба, я ручаюсь! — ударил кулаком в ладонь Леха — Наш человек!

— Есть идеи, как до отъезда в Италию, решить проблему?

— Это, нере-еально — покачала головой девушка — Выявление информатора — небыстрый процесс.

— Мы, не можем рисковать Сан-Ремо — я покачал головой — Слишком многое поставлено на карту. Поступим так.

Тут, я очень удачно вспомнил историю о том, как во время первой мировой войны, искали предателя в ближайшем окружении царя и в Генеральном штабе. Сделали несколько ложных планов наступления, дали «случайно» ознакомиться с ними подозреваемым, после чего засекли, на каком участке фронта немцы усилили оборону.

— Надо дать КГБ, какую-нибудь конфетку. От которой они, не смогут отказаться. Например, подкинуть информацию о том, что я планирую пустить несколько песен «налево». Уже договорился встретиться с американцами и обменять ноты на доллары. Сумма большая, даже, огромная для подростка — двадцать тысяч зеленых.

— А обмен, надо назначить в таких местах, где легко организовать контрнаблюдение — моментально сообразила девушка.

— Именно. Мы, находим в Москве четыре пустыря, которые видны с каких-нибудь многоэтажек. Каждый из музыкантов, либо случайно слышит нашу ссору с Альдоной, где я ей рассказываю о встрече, по такому-то адресу, а она меня убеждает не ходить на нее. Либо, обрывок моего телефонного разговора. У каждого — свой адрес. Леш, тут нужна будет твоя помощь. Будешь их по одному приводить к переговорной или кабинету, ну скажем, на инструктаж, перед поездкой и просить подождать у двери.

— Которая, будет приоткрыта — усмехнулся «Мамонт».

— Ищем, более-менее, освещенные пустыри. Если ночью, рядом с каким-то из них, начинается подозрительное шевеление — появляются странные прохожие, дворники, припаркованные автомобили…

— У нас, есть подозреваемый — сообразил Леха — Но нам нужен четвертый наблюдатель.

— И пятый. Я не хочу светить, свое отсутствие дома. За мной, могут следить. Возьмешь двух, самых надежных из охранников. Их, кстати, не обязательно посвящать в подробности.

— Может сработать — задумчиво произнесла Альдона — Особенно, если все проводить в день перед отлетом. В КГБ цейтнот, а вдруг Витя, совсем дурак и повезет доллары за границу. Трясти на таможне или нет. Минимум, надо заснять передачу и показать пленку Бреженеву или Суслову. Получить указания. Да, может сработать.

— Нужны бинокли — «Большой брат», тоже загорелся идеей.

Не, Лех, это уже не «Зарница» и не «Казаки-разбойники». Это, игры взрослых дядек. Альдона это понимает, а ты, еще нет. Ну, ничего. Пообтешешься.

Бинокли — это не тепловизоры. И, даже, не приборы ночного видения. В СССР, их можно купить… кстати, где? Я достал из кошелька пропуск в ГУМ. Ну, вот и повод образовался, навестить место, откуда начался развал СССР. Точку зеро. Спецдачи, спецраспределители, спецпайки…

— Альдона, ты ищешь пустыри. Леха, по коням. Мы, едем в ГУМ.

* * *

Одиннадцать месяцев, как я попал в СССР. И вот, наконец, я очутился в коммунизме. В 79-м году, он вполне себе построен по адресу: Москва, Красная площадь, дом 3. Вход (не перепутайте!) прямо напротив Мавзолея. Наверное, чтобы мумифицированному основоположнику, приятнее было. Почтили, так сказать, память потомки. На входе — швейцар и гардероб. Пока раздеваемся, «вратарь» проверяет наш пропуск, звонит кому-то. А потом… Перед нами открываются пещеры Аладдина. Даже меня, избалованного жителя 21-го века, поражает изобилие, в абсолютно пустых залах. Леха же, просто в шоке. Взгляд остекленевший, застывший. Вручаю ему железную тележку (кстати, первый раз вижу столь привычный девайс, в советском магазине). Идем по залам. Первый — явно для иностранцев. Витрины с хохломой, гжелью. Самовары, матрешки, значки, павловские платки… Во втором зале, представлена парфюмерия. Тут, Леха оживает. Приценивается к французским духам «Ша Нуар» за 15 рублей («Для Зои»). На флаконе — забавные кошачьи глаза. Любимый запах Любовь Орловой. Идем дальше. Следующий зал — одежда. Чулки, трикотаж, готовое платье, обувь, шубы… Десятки шуб из песца, соболя… Шапки ондатровые — 40 рублей. На черном рынке, они идут по 250 рублей. Дубленки 150–200 рублей. «Простому народу», можно перепродать за 600–800. Джинсы «Левис», «Вранглер» — 60–70 рублей. У Шпильмана — по 150–200. В голове, работает калькулятор. Пытаюсь его выключить — не получается. «Большой брат», тем временем, обратно впадает в ступор.

Вокруг, вьются симпатичные продавщицы — мы — единственные покупатели в этот вечер — но взгляд, постоянно перескакивает на товары. Наибольший шок, в отделе электроники. Чего тут, только нет. Телевизоры «Панасоник» и «Тошиба», видеомагнитофоны «Шарп» и «Филипс», различные проигрыватели и магнитофоны. Пока Леха, рассматривает электроорган «Yamaha», тихонько приобретаю электронные часы «Сasiotron» с индикацией года, месяца и числа. Японские. Последний писк моды. Пятьсот с лишним рублей, но они того стоят. «Мамонт», что-то хочет спросить, оборачивается и, тут же, получает от меня подарок. Пытается отказываться, смущается, но, в конце концов, надевает часы на левую руку. Видно, как он доволен.

К нам подходит заведующая, всего этого коммунизма — Людмила Захаровна. Дебелая тетка, лет сорока, во всем импортном. Просит, смущаясь, автограф. Для дочери. Попутно узнаю, где отдел ювелирки. Его нет. Но, благодарная Людмила Захаровна, тут же, посылает продавщиц к соседям, в общий ГУМ. Они приносят на специальных бархатных подставках золото и серебро. Выбираю для Альдоны сапфировые сережки. Они, очень подходят, к цвету ее голубых глаз. Для мамы, покупаю золотую цепочку с кулоном. Еще минус полторы тысячи рублей. Заначка, которую я ношу с собой, подходит к концу.

Заглядываем в отдел посуды. Здесь, можно приобрести хрусталь, а также любую оптику. Берем два семикратных, полевых бинокля, производства Загорского оптико-механического завода. Еще два, Леха купит сам, в Военторге. Незачем настораживать продавщиц 200-го отдела, большой партией.

На обратном пути, отовариваемся парфюмерией. Для «Мамонта», упаковывают «Ша Нуар» (у Зои будет праздник, после чего праздник, видимо, будет у Лехи), я себе, покупаю одеколон «Консул» — продукт совместного производства СССР и Франции. Глупо, конечно, перед Италией, но не могу устоять. Финальная покупка — ондатровая шапка для деда.

Пока одеваемся, тихонько напеваю про себя:

Звездная болезнь, в самом разгаре. Уже, практически, выходим на улицу, как нас догоняет одна из продавщиц. В 200-й секции, работает стол заказов и нам собрали по команде Людмилы Захаровны два продуктовых набора. Сервелат, шпроты, банки с икрой — красной и черной, твердый сыр, торт «Птичье молоко». То самое, что мы хотели купить в «Арагви». Дед, будет доволен.

* * *

И, дед доволен. Мама, так вообще сияет. Еще бы! Во-первых, объявился блудный сын, после недельного заточения у Брежневых, во-вторых, с подарками. Примериваем шапку на деда — в самый раз. Выглядит солидно, как полагается новому заместителю начальника Главного архивного Управления при Совете министров СССР. Назначение, надо отметить. Мама, ахая и красуясь перед зеркалом, застегивает на шее кулон — мы с дедом, мечем на стол заказ, режем колбасу и сыр, открываем шпроты. Появляется бутылка водки, шампанское. Опять я в пролете. Уже, даже, привыкать начал. Пока мама стругает салат, звоню, закрывшись в соседней комнате, Вере. Зая скучает по мне сильно-сильно. Целует сладко-сладко. После обязательных нежностей, интересуется, что у меня с Альдоной. Почему та, такая неприветливая, смотрит волком? Наверное, потому, что Витя дурак и не может держать свое мужское достоинство в штанах. И тут сапфировые сережки, либо исправят ситуацию, либо нет. Успокаиваю Веру. Перед Италией, все на взводе, нервничают.

После праздничного ужина, родственники усаживаются смотреть телевизор. Показывают «Вокруг смеха». На экране — Жванецкий, со своим потертым портфельчиком. «Что смешно — министр мясной и молочной промышленности у нас есть и очень хорошо выглядит». Кажется, что автора-исполнителя, сейчас заберут прямо со сцены, за антисоветчину. Но, сатирик бесстрашно продолжает: «И что интересно — мясная и молочная промышленность есть, мы ее видим и запах чувствуем». Дед с мамой смеются, вытирая слезы.

— Почем стоит похоронить?

— По пятерке на лицо.

— А без покойника?

— По трешке, хотя это унизительно.

Тут и я, не выдерживаю, закатываюсь от смеха. Был в Союзе юмор, был! Причем первоклассный, прошедший горнило цензуры и острой конкуренции. Раскачивали, конечно, сатирики основы государства. Но, кто их не раскачивал? Рок-музыканты? Писатели? Актеры кино и режиссеры? У всех, была фига в кармане. Но, ведь здоровому государству, все это не страшно. А для слабого, фронда интеллигенции — фатальна.

Хорошего понемножку — надо поработать. Запираюсь в ванне, достаю айфон. Здравствуй, прэлесть моя, давно не виделись. «А вдруг гаджет перестал работать?» — колет меня мысль. Но нет, экран светится привычной заставкой блокировки. Вбиваю в поиск «хит-парад 79-го года». На вершине — «The Bee Gees», «ABBA», Kate Bush, «Queen», «Рink Floyd» — нет, это все, не для нас. Узнаваемый, уникальный стиль. Нужно, что-то пупсовою, заводное, народное. Ага, есть кое-что. Группа «Чингисхан», с одноименной песней. Попали в хит-парады, одновременно Европы и США. Удивительно, что на Евровидении, песня, даже, не вошла в тройку победителей. Blondie — «Нeart Of Glass» — тоже неплохо. Выбираю, еще пяток песен, разных популярных групп, включая «Secret Service» и список готов. Завтра, запишем их в студии. Пока, без слов — лишь музыкальные проигрышы.

 

7-е января 1979 года, воскресенье

Улица Селезневская, студия МВД СССР.

За окном — минус сорок, падает легкий снег. В этом году, суровая зима. Природа говорит: «Ты, Селезнев, что хочешь делай с историей, а погоду, не поменяешь». Сидим вдвоем с Клаймичем в переговорной, ждем американцев. Пока я был у Брежневой, ГригорийДавыдович выставил на продажу те инструменты и аппаратуру, которые мы покупали до официального старта студии. Пятьдесят тысяч, надо вернуть, пусть и с дисконтом. Предупреждаю Клаймича об осторожности. Нас пасет КГБ и ждет, когда мы оступимся.

В дверь постучали. Молоденький сержант сообщил, что у входа пытаются запарковаться иностранные машины, с посольскими номерами. Именно, что пытаются — сугробы за выходные, так никто и не почистил.

Спускаемся вниз. В студии, непривычно пусто и тихо. Я подкидываю несколько полешек в огонь камина. И тут отряхиваясь от снега, в холл входит несколько человек. Мужчины снимают верхнюю одежду, оглядываются. Знакомимся. Делегацию возглавляет Билл Прауд — атташе посольства США по культуре. Представительный мужчина, лет пятидесяти, с глубоко посаженными глазами и густыми бровями, а-ля Брежнев. Рядом с ним, стоят Майкл Гор из «Атлантик Рекордс» и Эндрю Вэбер из «СиБиЭс Рекордс». Майкл — высокий блондин в шикарном, индивидуального пошива костюме-тройке. Лаковые туфли, яркий красный галстук — дополняют образ агрессивного бизнесмена. Эндрю — полная противоположность. Грузный, лысый, в очках из роговой оправы. Первым протиснулся к камину и, уже, вытирает пот со лба платком.

Жмем руки, предлагаем штатовцам аперитив.

— О! Не ожидал, что в Союзе, меня будут потчевать виски с содовой — смеется Майкл Гор.

— По такой погоде, в России, полагается пить водку и закусывать салом — подхватывает Билл Прауд.

Мы поднимаемся в переговорную. Рассаживаемся.

— Как так случилось, что представители двух самых известных, конкурирующих лейблов прилетели вместе в Москву? — я начинаю нашу партию первым.

Гор и Вэбер переглядываются.

— Музыкальный клип, что вы сняли — Майкл допивает свой виски и сожалением отставляет стакан в сторону — Свежая струя, в нашей индустрии. Мы думали, что успех клипа группы «Queen» на песню «Bohemian Rhapsody» — разовое событие. Не принимали все всерьез. Но, теперь ясно, что за этим будущее. Владельцы наших лейблов, начали переговоры о создании первого в мире музыкального телеканала, на котором будут показывать клипы нон-стоп.

— По нашим прогнозам — вступил в разговор Вэбер — Рынок видеоклипов огромен. Нам бы всем, очень пригодилась популярная группа, которая сделает ставку на новый формат. А, если, это будет группа из экзотической России…

— С красивыми девушками — подхватил я — Хитами, концертами, гастролями….

— Приятно иметь дело, со столь понимающим, молодым человек — Билл Прауд наклоняется ко мне и доверительно произносит — Ваш успех, откроет перед Вами и перед Вашими партнерами — кивок в сторону Клаймича — Все двери в нашей стране. Любая помощь посольства и Госдепартамента. Гринкард сразу и гражданство через пять лет.

Вот так, Штаты и превратились в мировую супердержаву. Высасывая мозги, по всему миру. Сегодня музыкантов, завтра математиков и физиков, послезавтра айтишников. Но, надо признать, деловую хватку и чутье американцев. Не побоялись прилететь через полмира, только ради шанса, заполучить себе самую перспективную группу в восточном полушарии. Хорошо, поднимем ставки.

— Господа! Мы, ценим ваше доверие — я открыл деку магнитофона и вставил демо-кассету — Поэтому, готовы оправдать его, прямо, сейчас. Представляем вашему вниманию, проект «Мы — мир». Это песня, которая может стать локомотивом индустрии видеоклипов, символом нового канала. Особенно, если ее споют хором, ведущие американские и европейские певцы.

Я включил воспроизведение. Переговорную, заполнила пронзительная мелодия «We Are the World». Музыканты отлично постарались. Акцент, практически, незаметен, мужские и женские голоса чередуются, улетая ввысь и переплетаясь. Американцы впечатлены. Американцы заворожены. Толстяк Вэбер, даже, начинает тихонько подпевать.

После окончания песни, некоторое время, сидим молча. Клаймич уходит и возвращается с бутылкой виски и льдом. Штатовцы, не раздумывая, наливают себе и, тут же, выпивают.

— Это лучшее, что я слышал за последние годы — Майкл Гор разводит руками — Как вы могли, такое написать и спеть в заснеженной Москве?

— Это, гениально! — Вэбер, более эмоционален — Если у Вас, есть еще, что-то подобное, то я сегодня же, готов подписать контракт на выпуск диска в США.

— Допустим, есть — ухмыльнулся я — А, на каких условиях?

— Да, Эндрю, на каких? — Гору, тоже, становится интересно.

— Ну — замялся толстяк — Скажем, за тираж в сто тысяч, мы переводим на ваши счета двести тысяч долларов. Разумеется, эксклюзивные права у «СиБиЭс Рекордс».

Я рассмеялся. Предлагать мне такие копейки? Да, одна песня «We Are the World» в 85-м году, собрала для голодающих негров 91 млн. долларов, 54, из которых, были получены с продаж сингла. А потом, еще разок в 2010-м, после землетрясения на Гаити, собрала уже, более миллиарда долларов. Сколько там пошло в помощь пострадавшим — бог знает, но масштаб цифр впечатляет.

— Не думаю, что нас устроят подобные условия — я налил себе воды в стакан — В Москву приехал представитель немецкой, звукозаписывающей компании «Полидор Интернейшнл». Думаю, он предложит нам, более выгодные условия.

Американцы переглянулись. Что? Не получилось, на дурачка?

— А парень-то, не пальцем деланный — хмыкнул атташе — Парни, пора предложить реальные деньги.

— Сначала, нужно послушать остальные песни — нахмурился Вэбер — Потом, мы бы хотели включить в контракт создание видеоклипов. А это, отдельная строка.

— Хочу предупредить. Ноты и слова песен, мы направили заказным письмом, с описью вложения в Бюро по авторским правам США — я скосил глаза на Клаймича. Молодец, держит покер-фейс.

Теперь, хрен слижите музыку и слова. Минимум, поостережетесь.

Штатовцы покивали. Налили себе, еще виски.

— Давайте, так — я зашел с козырей — Мы даем, послушать вам все записи. Если они вас устраивают, то консорциум «СиБиЭс» и «Антлантик Рекордс», выпускают наш первый диск на Западе, тиражом два миллиона. Подписываем два контракта. Один официальный, с МВД СССР, на двести тысяч долларов. Другой, лично с нами, на два миллиона долларов, сразу плюс десять процентов прибыли от продажи дисков, если вы решите увеличить тираж. Плюс, мы открываем благотворительный фонд, помощи голодающим Африки. В нем у вас, будет треть.

— У каждой компании! — встрял Майкл Гор.

— Четверть, у каждого! И, не процентом больше. Взамен, вы займетесь организацией записи и трансляции на весь мир, песни «Мы — мир». Видеоклип, концерты, гастроли — все расходы на вас. Разделение прибыли от них, прописываем отдельно.

Задумались. Наморщили лбы.

— Вы, так уверены в своих песнях? — спросил Вэбер — Стартовый тираж в два миллиона — это беспрецедентно, для начинающей группы.

— Вы же послушаете, прежде чем подписывать контракт — успокаивающе улыбнулся я — Вам надо все обдумать, посовещаться. Давайте, встретимся через месяц. Мы, как раз, вернемся из Сан-Ремо. У вас будет возможность и время, оценить группу на международном фестивале.

— О'кей — кивнул Вэбер.

— Файн — поднял свой бокал Гор.

— Пока же, можете начинать подготовительную кампанию к африканской песне. Статьи о голодающих детях, репортажи на ТВ, переговоры с популярными исполнителями. Особенно, меня интересуют темнокожие певцы и певицы. Майкл Джексон, Тина Тёрнер, Дайана Росс…

В Штатах, негритянское движение на подъеме. Мартин Лютер Кинг, движение за гражданские права… Ну давайте, соображайте быстрее, какой куш, я вам отваливаю.

— Поверить не могу, что мы нашли такой самородок здесь, в коммунистической России — покачал головой атташе — СССР и правда, родина талантов.

Уже на выходе из студии, я тихонько прихватил Вэбера и Гор под локотки, отвел в сторону.

— Большая просьба. Не вести никаких разговоров, о нашей встрече, планах в гостинице и посольстве.

— Кэй Джи Би? — поднял бровь Майкл.

— Оно, самое. И, предупредите атташе.

Американцы уехали, а я начал работать психотерапевтом. Клаймич боялся. Трясся и дрожал, как осиновый лист. Георгия Давыдовича поразила та сумма, которую я запросил с американцев. А, также, тайный договор, секретные счета в банке, предложение атташе посольства «выбрать свободу». «Познакомились», что называется. Директор студии, уже, представлял себя подвешенным за ребро, в подвалах Лубянки. Андропов, лично, водит факелом по спине бедного еврея и кричит сатанинским голосом «Погрейся, предатель!». А, то ли, еще будет, Григорий Давыдович! Я тут, чтобы поджигать леса. Как там, у Блока?

— Не волнуйтесь, Григорий Давыдович — я налил директору виски — Никто, ничего не узнает. Переговорную, я собственноручно проверил на жучки.

Блин, да он, сейчас, в обморок грохнется. Подвигаю стакан с алкоголем поближе. Клаймич берет его дрожащей рукой и опрокидывает в себя.

— А, когда узнают — будет поздно.

— Что, значит, поздно?

— То и значит. Во-первых, мы станем всемирно известными. Таких трогать — себе дороже. Во-вторых, кое-кому, станет резко не до нас.

Успокоив, как мог Клаймича, я отправился в кабинет. Мне предстояло, еще одно важное дело. Завтра вечером, проводы у Щелоковых. Соответствующее приглашение, передала мне Светлана Владимировна, через маму. Я увижусь с генералом в неформальной обстановке, а, значит, пора приготовить первую «бомбу» для ЦК и Политбюро. Она, конечно, не сразу рванет. Поперекидывают ее друг другу старцы, может быть, даже, посмеются. «Витька-певец» — великий аналитик. Прогнозы строит. «Прополз в советники к Ильичу, задницу драть некому». Ну, ничего, потерплю. Капля она камень точит.

А дело, вот в чем. После года волнений и беспорядков шах, правивший Ираном 38 лет, сбежит из страны. Случится это — 16-го января. Через 9 дней. Правителем он был, не так сказать, чтобы совсем паршивым — модернизировал и вестернизировал страну, давал укорот фанатикам. Реза Пехлеви — единственный из правителей Ближнего Востока, поддерживал Израиль. Удобный, компромиссный лидер и для Штатов с Англией, и для СССР (Подгорный, ездил на юбилеи, Магомаев, пел по приглашению царствующего дома…). Но есть и серьезные проблемы. Западные вампиры-капиталисты, высасывают из страны всю кровь — нефтяные капиталы. Экономика падает. В Иране, лютует жестокая спецслужба САВАК. Наконец, есть харизматичный лидер фанатиков-исламистов — имам Хомейни. Столица и регионы, наводнены его кассетами с подрывными проповедями.

Революция начинается, как водится со студентов. Они выходят на улицы, армия их расстреливает. В Иране, всеобщая забастовка, экономика входит в штопор. Пехлеви, пытается удержаться на троне — казнит главу САВАКа, назначает умеренного оппозиционера главой правительства. Однако, уступки, только, раззадоривают толпу. Студенты идут на приступ общественных учреждений, шах грузит семью в самолет, садится за штурвал и валит из страны (знакомый сценарий, правда?). «Из Парижу», с триумфом возвращается Хомейни. Сходу назначает референдум о политическом устройстве. И, уже 1-го апреля, Иран становится, официально, мусульманской теократией. Единственной в мире. Под лозунгом, изгнать всех иностранцев, шариатский суд, отрубим неверным головы. Этого, никто не ожидает. Кроме? Правильно, Виктора Селезнева. Без него, кремлевские старцы, так бы и считали революцию — антиимпериалистической и еще бы год, другой раскачивались, наблюдая, как Иран сцепится с Ираком (которого, кстати, СССР, поддерживает оружием и советниками).

С одной стороны, война в Персидском заливе — это хорошо. Во-первых, пока арабы грызутся с персами — цены на нефть удвоятся (и это, после утроения в 73-м году). В бюджет Союза, потекут дополнительные нефтедоллары. Во-вторых, Хомейни захватит заложников в американском посольстве, Штаты, неудачно попытаются их освободить и все это, будет стоить Картеру президентства. Штатам будет, некоторое время, не до эскалации «холодной войны». С другой стороны, победа Хомейни, даст огромный толчок возрождению исламского фундаментализма по всему миру (второй пинок этому дикарскому Ренессансу, устроят сами американцы в Афганистане и Пакистане). Потом, это, ой, как аукнется и СССР и России.

Я задумался. Как же отработать, этот повод? А вот, как. Никаких советов, никаких рекомендаций. Просто, набираем очки, в глазах Косыгина, Суслова и Пельше. Голая экспертиза. Анализ ситуации на Ближнем Востоке, позволяет сделать три вывода. Первый. Шаху конец. Совсем скоро, исламисты победят и сцепятся со Штатами/Ираком. С последними, дойдет до войны. Долгой и тяжелой. Слишком велики противоречия — и национальные, и религиозные. Уж, не говоря об экономических (см. «танкерная война»). Второй. Из-за всего этого, взлетят вверх котировки «черного золота». Готовьте мешки. Третье — ренессанс радикального ислама, во всем мире. Стоит ли, писать про Азербайджан, где живут иранские братья-шииты? Пожалуй, не стоит. Там, было все, более-менее, спокойно. Значит, три вывода.

Я заправил в пишущую машинку чистый лист бумаги. Поехали. «В Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза. Сов. Секретно. Аналитическая записка».

* * *

С утра в студии, уже совсем, лихорадочная суета. Все носятся, как наскипидаренные, теряются и находятся вещи, инструменты, ноты, документы… Периодически, возникают ссоры, которые мне приходится улаживать. Без раскачки, проводим нашу тайную операцию, по поиску стукача. Сливаем 4-м музыкантам, места встреч. В Альдоне, явно пропадает театральный талант. Ругается со мной — любо-дорого послушать. Особую пикантность мизансценам, придает тот факт, что во время нашей театральной постановки, я беззастенчиво ласкаю девушку. Моя рука обхватывает ее грудь, поглаживает возбужденные соски. Голос Альдоны становится хриплым, она плывет, но продолжает выполнять свой долг. За подобные издевательства, получает от меня сережки. Маска «Снежной королевы» спадает, меня хватают за уши и целуют взасос. Эх! Запереться бы, на полчасика в переговорной. Но нет, дела.

Прогоняем с Завадским еще раз «Феличиту». Пою я и Вера. Все выглядит и звучит идеально. Потом, две итальянские песни «про запас» — «Soli» Адриано Челентано и «Sara Perche Ti Amo» Рики и Повери. Первая поется, как бы, под гитару. Я выхожу на сцену с шестиструнной, играю на пяти аккордах. На заднем фоне — музыканты подыгрывают мне. Разумеется, все это под фонограмму, нормально владеть гитарой я, так, до сих пор, не научился. «Sara Perche Ti Amo», поется опять в дуэте. С Ладой. Девочка очень старается, ее произношение прогрессирует с каждым днем. Татьяна Геннадьевна, тем не менее, каждый раз слышит, как мы лажаем, и заставляет повторять снова и снова. У нас выпадает Альдона, но я надеюсь, что удастся исполнить, несколько советских песен — ту же «Мы желаем счастья вам».

После репетиции — финальная примерка костюмов. Для каждой песни, у нас есть свой наряд. На «Феличиту» и «Sara Perche» — длинные, разноцветные платья в пол. Голые плечи, глубокое декольте. Для закрытых помещений — пиджаки «на голое тело». Бедные, итальянские мужчины… Бедные, советские цензоры…. Глядя, как девчонки сами красятся и завиваются, я понимаю, что нам в штат нужен, еще и свой парикмахер с визажистом. Голова, идет кругом.

* * *

— Как, провел переговоры?! — Щелоков, в гневе страшен — Кто разрешил?!

Лицо покраснело, кулаки сжаты. Глядя на министра, я остро понимаю, как мне не хватает папы. Строгого, требовательного. Готов видеть отца, даже в Щелокове, чей гнев, кстати, надо срочно гасить.

— Да, не переговоры это, вовсе — я начинаю юлить — А, так… знакомство.

— Знакомство, на 200 тысяч долларов?

Блин, вот, не стоило ему говорить о деньгах. А с другой стороны, когда? После нашего возвращения, он, как раз, остынет, все обдумает, подготовит…

— А, ты знаешь, что МВД, не имеет права вести внешнеэкономическую деятельность и подписывать договоры с иностранцами? А, что на переговорах, обязаны присутствовать представители Министерства культуры, люди из ЦК? И, потом…

Ситуацию, надо было, срочно исправлять. На помощь мне, пришла Светлана Владимировна. Она аккуратно втиснулась, между нами с подносом и стала снимать с него чашки, чайник. Пока разливали чай, пока размешивали сахар, Щелоков немного поостыл.

— Коля — вмешалась в разговор Светлана Владимировна — Ты же сам жаловался, когда закупали «мерседесы», что МВД не имеет права вести внешнеэкономическую деятельность. Что внешторговцы, всю кровь выпили. А тут, такой повод. Ты же знаешь, как нужна стране валюта. А, если все правильно преподнести в ЦК… Еще и благодарность вынесут. Леонид Ильич, будет доволен.

— Кстати, а почему Леонид Ильич, не разрешил Галине Леонидовне поехать с нами? — я решил увести разговор, еще дальше — Она, очень помогает студии и ансамблю.

— Это, не он — Светлана Владимировна посмотрел на меня с грустью — Это, Андропов.

— Боится повторить, судьбу Семичастного — буркнул, уже остывший Щелоков — В 66-м году, дочку Сталина, Аллилуеву, отпустили в Индию. В Дели, она обратилась в американское посольство и попросила политического убежища. Бросила в Москве сына, дочь. Тварь! Индийцы разрешили ей уехать в Штаты. Ну, а там… Она, такую книгу опубликовала… Нам, дали почитать выдержки. Пасквиль на всю советскую жизнь. Грязное белье Сталина, Политбюро… Говорят, что писала под диктовку ЦРУ.

Хм… а, я что-то читал, об этой истории. Жизнь Аллилуевой в США, не сложится (ЦРУ поматросило и бросило) и она, попросится обратно в СССР. И ей… разрешат вернуться! В 84-м году, кажется. Восстановят гражданство, дадут квартиру с машиной. Это к вопросу о злобной, советской власти. Но родственники, ее обратно не примут (что же ты за мать-кукушка, что бросаешь детей?), Аллилуева, уедет в Грузию. Но и там, все будет плохо и, уже в 86-м году, она во второй раз захочет в Америку. И, ее… отпустят! По личному распоряжению Горби. Видимо, ему захотелось, еще пикантных книжек про Сталина от ЦРУ. Умрет, как и Брежнева одна, в каком-то заштатном доме престарелых.

— В ЦК, был большой скандал — тем временем продолжал Щелоков — Выезд подписывали Семичастный от КГБ и Косыгин от правительства. Алексей Николаевич, соскочил, а вот Семичастного сняли. На его место, поставили Андропова. Юрка плакался, не хотел идти на КГБ. Как же, понижение… Из секретарей ЦК, в председатели комитета. А, сейчас, вон, как взлетел. Ну, ничего, мы ему крылышки-то подрежем.

— Ну, допустим, сталинская дочка, это только повод — жена генерала принесла нам торт «Прагу» — Сняли Семичастного, из-за того, что он поддерживал Шелепина против Брежнева.

— Да… не на ту лошадку поставил Володя — кивнул генерал, разрезая торт — Ты Витька, вот что. Обо всем, о чем мы тут говорим — молчок! Катушечки-то крутятся, пишут все. У меня квартиру и машину ребята проверяют. А в других местах…

— Могила, Николай Анисимович! — я «застегнул» себе рот — Понимаю, в какой команде играю. И, против кого.

— Молодец! В Завидово, по рукам Юрке, здорово дали. Теперь, притихнет.

Ага, притихнет. Такие, только на кладбище «затихают». Да и то, с осиновым колом в груди.

— В Италии, ведите себя аккуратно. От КГБ, любой подляны ожидать можно — продолжал инструктировать меня Щелоков — Особенно, внимательно с валютой. И, не дай бог, музыканты, чего лишнего повезут обратно! Я, лично приеду, вас встречать в Шереметьево.

Толку от тебя, в Шарике — подумал я. Погранцы-то, все гэбэшные…

— Николай Анисимович — я вынул из школьного портфеля аналитическую записку — Посмотрите. Я тут составил, для Леонида Ильича и Алексея Николаевича бумагу. Об Иране.

Щелоков надел очки и внимательно посмотрел на меня. Взял записку, углубился в чтение. Светлана Владимировна, встала за плечом мужа и, тоже принялась читать. Все-таки, умная женщина. Пожалуй, даже, самая главная, в их тандеме. Стратег. И, очень волевая. Покончить с собой, как кончали самурайские жены, когда гибли их мужья — я думал, такое, только в Японии возможно.

— Откуда ты, такое можешь знать? — голос Щелокова тих и грозен — Это, уровень, даже не начальника отдела Ближнего Востока в МИДе.

Светлана Владимировна, тоже, смотрит на меня удивленно.

— На Песню года, приезжал Магомаев — я пожал плечами — Разговорились с ним в гримерке. Он, оказывается, выступал у шаха, на юбилее. Много, чего, интересного рассказал. Кроме того — тут, я демонстративно замялся.

— Давай, не тяни кота за яйца — поторопил меня генерал. И тут же получил тычок от жены — Коля! Следи за языком.

— Когда гостил у Галины Леонидовны и Юрия Михайловича — я опять осекся — В общем, у них, очень хороший радиоприемник…

— Голоса слушал! — вынес вердикт Щелоков — Ты посмотри, Свет, какие комсомольцы у нас… Передовой отряд советской молодежи!

Помолчали.

— И, что теперь? Опять головой, будешь ручаться?

— Не буду — я пригладил шевелюру — Это время прошло. Леонид Ильич и Алексей Николаевич, внимательно слушали мои выкладки в Завидово. Согласились с песней «Мы — мир» и движением помощи африканским народам. Мы обсуждали, что у меня будет право доклада.

— Вить — это же не всерьез было! — развел руками Щелоков — Ну, какие аналитические записки? Тебе в школу ходить надо, учиться… Получишь аттестат — дверь любого института открыта. Хочешь по мидовской линии? Я позвоню в МИМО, без конкурса пройдешь.

Ага, очень нужно мне, в этот гадюшник — рассадник «золотой молодежи», которая будет сносить к хренам СССР с карты мира.

— Николай Анисимович — жена генерала, пристально посмотрела на меня — Вызывай фельдъегеря. Я, головой ручаюсь.

Вот это, чуйка у Светланы Владимировны! Просчитала меня, ситуацию… Снимаю шляпу. Как, все-таки, много зависит от женщин в политике. Их не видно, но это невидимость подводной части айсберга.

— Да, вы сговорились?!? — Щелоков ошарашено развел руками — Света, какой фельдъегерь — на дворе — ночь!

— И в рассылку, по отделам ЦК — припечатала генеральша — Только, поправь оформление, от руки.

* * *

Я забыл про советскую действительность, но она не забыла про меня. Ранее утро вторника, 9-го января. Сборы закончены, чемоданы упакованы, да так упакованы заботливой мамой, чтобы я мог удовлетворить любую свою потребность, не тратя дефицитную валюту — банки с тушенкой, икрой, батон сервелата, кипятильник с чаем, несколько комплектов матрешек в подарок итальянцам… Дед, активно принимает участие в подготовке внука к зарубежному визиту. Морально. «Не посрами, честь Родины», «Задайте там жару, итальянцам…». Волнуется. В программе передач ЦТ, уже фигурирует трансляция 13-го и 14-го января, фестиваля в Сан-Ремо. И вот, пора ехать в Шереметьево. Поднимаю трубку телефона. Пытаюсь дозвониться до такси. Глухо, как в танке. Ну, что мне мешало вчера вызвать «волгу» из гаража МВД, к которому мы прикреплены? Звонок в гараж. Длинные гудки. Шансы поймать на улице частника, в это время — минимальны. Хватаем чемоданы, бежим поскальзываясь, к метро. Оно, уже открыто. Доезжаем до Речного вокзала. От него, ходит автобус к Шереметьево, но… его, тоже, нет. Полчаса стоим, час. Вот так, рушатся наполеоновские планы. Рим, Нью-Йорк, «держи ты под пятой — удел конечен твой».

Спасение приходит в виде огромного крана, на базе КРАЗа, который останавливается в ответ на мою поднятую руку.

— Куда? — из окна выглядывает водитель.

— Шереметьево.

— Десятка.

Червонец, так черовнец, выбирать не приходится. Я неловко обнимаю деда, целую плачущую мать, закидываю чемодан и сам, с трудом втискиваюсь в кабину. Машу рукой. Мама уткнулась в полушубок деда. Сердце щемит.

По пути выясняется, что КРАЗ едет на стройку, к терминалу Шереметьево 2, который, должен быть сдан через год, к Олимпиаде. Водитель ругает начальство, план, повсеместное воровство стройматериалов… Проезжая окружную, машет рукой гаишнику.

— Знакомый?

— Вчера, документы проверял. Облава за облавой. Говорят, грузины бузят в Москве, какого-то министра убили. А гоняют нас. Был я, в этой Грузии, работал на строительстве Энгурской гидроэлектростанции. Слышал?

Я мотаю головой.

— И чего им не живется спокойно? Все, для них. Академия наук? Пожалуйста. Промышленность? Застроили всю республику. Кино? На. А, как не придешь на рынок — одни грузины с азерами. Мандарины по 5 рублей кило, апельсины — шесть, цветы бабе купить — десятку, за букет роз готовь. И куда, только, ОБХСС смотрит?

На этой оптимистичной ноте, водила высаживает меня у Шереметьево и, не прощаясь, уезжает. Когда перекладывая чемодан, из руки в руку, я появляюсь у табло вылета, ко мне кидается вся группа. Вижу встревоженные лица Клаймича, Веры, Лады, Татьяны Геннадьевны. Меня окружают ребята-охранники и музыканты. Пытаюсь сосчитать, все ли на месте, но меня в сторону отводят Леха с Альдоной.

— Чего опаздываешь? — прибалтка смотрит на меня замораживающим взглядом.

— Мне приятно, что ты за меня переживаешь — я снимаю плащ и перекидываю его через руку. Как же я в нем намерзся, пока ждали автобуса, но не ехать же в Италию, в советском пальто или шубе! Красота от Шпильмана — требует жертв.

— Это, Борис — Леха мрачен и угрюм. Глаза красные, не выспавшиеся. Всю ночь, дежурили по пустырям — Авиамоторная, у гаражей.

Ищу взглядом Бориса. Чернявый, подвижный парень, с модной длинной прической. Стоит, шутит с другими музыкантами. Вокруг кофры с инструментами, чемоданы. Внутри, сжимается спираль ярости.

— Григорий Давыдович — на мой рык все оборачиваются, вижу округлившиеся глаза Веры.

— Да, Виктор — подскакивает ко мне Клаймич.

— Паспорта, пожалуйста.

Директор суетливо передает пачку документов. Нас, постепенно окружает вся группа. Тревожное молчание, разбавляется объявлениями о начале регистрации, посадки на тот или иной рейс. Отыскиваю паспорт Бориса. Оказывается, он Либерман. 1951-го года рождения.

— Ты, уволен — протягиваю побледневшему Борису красную книжечку, с серпом и молотом.

Он автоматически берет ее, начинает крутить в руках. Все смотрят на него. Никто, ничего не понимает.

— Кому стучал? Кузнецову? — я отыскиваю в пачке билет Либермана и рву его — За тридцать серебряников?

— Что здесь происходит?! — на ловца и зверь бежит. Сквозь толпу, протискивается подполковник. Темный костюм, синий галстук, белоснежная рубашка — Кузнецов выглядит, очень стильно.

— Это все ты, гад! — Либерман бросает в гэбэшника свой паспорт и пытается дотянуться до мужчины. Леха, успевает схватить парня за шкирку, а Кузнецов ловко заламывает тому руку.

— Ублюдок! Палач — брызгая слюной, продолжает кричать на весь аэропорт музыкант — Ты обещал! Клялся, что никто не узнает!

Народ раздается назад, Либермана валят на пол. Наши охранники не знают, что делать. То ли помогать Кузнецову, то ли спасать музыканта.

Объявляют регистрацию, на наш рейс. Я отдаю документы Клаймичу и машу всем рукой — Идем на таможенный досмотр! Леха, не отставай! Григорий Давыдович, раздайте группе документы.

Ко мне подходит Вера. В глазах — ужас, пополам с обожанием. Протягивает лист бумаги.

— Я заполнила на тебя декларацию. Распишись.

Иду к круглому столу, похожему на тех, что стоят в барах и пивных. Беру ручку, читаю. Фамилия, имя, отчество, гражданство, в какую страну следуете — все заполнено красивым, ровным почерком Веры. Аккуратные крестики, напротив вопросов про оружие и боеприпасы, наркотики и приспособления, для их употребления, предметы старины и искусства, золото-бриллианты и зарубежную валюту. Все правильно. Валюту на всю группу везет Клаймич. У него, специальное разрешение Министерства финансов СССР. Расписываюсь.

Вялый таможенник в форме, похожей на железнодорожную, смотри сквозь нас:

— Откуда?

— Спецгруппа — Клаймич подает разрешение.

Таможенник, равнодушно штампует декларации и вот, после быстрой регистрации билетов, я, уже на паспортном контроле. Сержант в прозрачной будке, разглядывает мой синий паспорт. Впервые в СССР, по личной команде Щелокова, подростку выдали служебный «загран». Умом понимаю, что если решили бы не выпустить, а уж, тем более, арестовать — приняли бы в зале вылета. Но, сердечко бьется.

— В какую страну следуете? — спрашивает сержант.

— В Италию.

— Цель поездки?

— Участие в международном фестивале.

— Проходите! — сержант просунул паспорт в щель, между краем стекла и полированной полочкой, нажал кнопку. Раздался щелчок, и, толкнув маленький никелированный шлагбаум, я оказался за границей. Вытираю пот со лба, перевожу дух. Меня встречают яркие витрины магазина «Березка». В «стерильной» зоне пусто и торжественно. Немногие вылетающие, одетые в импортный дефицит, с дорогими, кожаными дипломатами, вежливо раскланиваются друг с другом. Оно и ясно — особая «каста» выезжающих. Состоят в дружеских, а зачастую и в родственных отношениях. Именно тут, особо остро чувствуешь, насколько элита оторвалась от простого народа и живет в своей, параллельной реальности. Которая, уже через 12 лет, вдребезги разлетится на куски. Вместе со страной.

Вижу, по-овечьи сбившуюся вокруг ручной клади, нашу группу. Сотрудники студии встревожены, шушукаются, обсуждая инцидент с Либерманом. Надо срочно, их отвлечь.

— Так! Кого, уже замучила ностальгия? Поднимите руки — робкие смешки. Особенно, радует улыбка Веры и… Лады. Да, что со мной не так? «Если б я, был султан и имел трех жен?»

Внезапно, кто-то, пытается меня сзади схватить за плечо. Я мгновенно приседаю и бью с разворота левым крюком, в область печени. Блок локтем, «двойка» в голову, уход, ответный удар, нырок, клинч. У меня в «объятиях» — Кузнецов! Он, физически сильнее, пытается провести боковую подножку. Почти, получается. Спасают охранники. Ребята бросаются к нам, растаскивают в стороны.

— Кем, ты себя вообразил?! — рычит подполковник, обрывая надорванный рукав — Я, сейчас, задержу вылет рейса. Мальчишка!

Нас отпускают и я спокойно подхожу к гэбэшнику. Наклоняюсь к его уху.

— Задержишь рейс — позвоню Брежневу.

Понты, конечно, но может сработать. Смотрим друг другу в глаза. Чистая биология. Альфа-самец + альфа-самец. Тот, кто первым опустит взгляд — проиграл. Увы, победитель не выявлен. Между нами, влезает «Мамонт». Обнимает меня, уводит прочь. Идем в «Берёзку». Магазины Duty Free в СССР, появятся, только через несколько лет, так что выбор не велик — все те же матрешки, платки, расписные самовары. Никакого алкоголя. А я бы, сейчас, выпил. Чисто, в медицинских целях. Организм 15-ти летнего подростка, не предназначен к таким нагрузкам. Алкоголь, конечно, тоже не полезен, но тут, приходится выбирать. Либо психика, либо печень.

Объявляют посадку на рейс. А я стою, прислонившись к витрине. 11 месяцев пробивания лбом стен. Голова гудит, на лбу «шишки». Только за сегодня, две драки, одна из которых, с моим участием. И, слишком много, «действующих лиц». Реакцию, все труднее просчитывать, велик шанс ошибиться. Возможно, стоило оставить в штате стукача. Сделать из него «двойного агента», сливать дезу… Контролировать Кузнецова, а через него Цвигуна. А если бы, он сбежал? Так, ведь и другие могут. Что делать, не ясно. Остается, только одно. Делай, что должно и пусть будет, что будет. Марк Аврелий.

— Вить, нам пора! — Леха кладет мне руку на плечо и тихонько выдавливает из «Березки».

Еще в «той» жизни, я любил сидеть у окошка. Смотреть, как самолет выруливает на взлетно-посадочную полосу, отрывается от земли и взмывает вверх. Внизу мелькают заснеженные деревья, нитки дорог, маленькие коробочки частных домов. Рядом со мной, сидит Вера, а еще ближе к проходу — Леха. Впереди — Клаймич, Альдона и Лада. Хмурый Кузнецов, расположился позади. Он умудрился, где-то переодеться и уже, что-то пишет на откидном столике. Наверное, рапорт. Моя папочка в КГБ станет, еще толще. Плевать. Закрываю глаза. Надо поспать.

Кто-то гладит меня по щеке, я улыбаюсь.

— Витя! — это Вера, так меня чудесно будит. Просыпаюсь. Стюардессы начинают разносить напитки. На выбор минералка, лимонад и вино. Все, кроме меня берут вино. Потом, в проходе появляется большой, железный ящик на колесах, в котором, как противни в духовке, сидят подносы с едой. Кормят в Аэрофлоте, очень хорошо. Салат, жаркое с рисом, порция черной икры с долькой лимона. На сладкое — шоколадный кекс. Напряжение, наконец, отпускает группу. Музыканты смеются, Коля Завадский в соседнем ряду, даже, мурлыкает, какую-то застольную песенку. Роберт, пытается ему подпевать. Альдона обсуждает с Клаймичем, что купить в Риме. Итальянская обувь — вне конкуренции. Особенно женская.

Многие мужчины, не понимают зацикленности дам на туфлях. Приходишь домой после работы. Уставший. А твоя вторая половина купила энную пару туфель. Да, еще за такие деньги, что нужно месяц вкалывать дополнительно. Но в этом, есть большой, скрытый от мужчин смысл. Правильно подобранные туфли на каблуке — меняют профиль женщины. Ягодицы поджимаются, бедра визуально, кажутся больше. При, той же талии. У окружающих самцов, сильнее текут слюни. Что, собственно, и требовалось. Отличная манипуляция мужскими инстинктами.

Самолет делает крен. Загораются лампочки «пристегните ремни». Мы заходим на посадку.

Рим нас встречает низкой облачностью и дождем со снегом. Иллюминатор, покрыт каплями воды — ничего не видно. Когда самолет толкнулся колесами об землю, иностранцы, летевшие с нами, зааплодировали.

— Любят итальянцы, жизнь — прокомментировал впереди Клаймич.

— А, мы? — наморщила лобик Вера.

— Мы любим, борьбу за жизнь! — пошутил я. Окружающие засмеялись. Спиной чувствую, как Кузнецов делает отметку в моем личном деле — «вел разговоры с „душком“». Ну и черт с ним.

Аэропорт Рима, производит сильное впечатление. Никелированные урны, движущиеся дорожки, итальянские полицейские, в модных беретах, с автоматами. Много ярко одетых детишек, которым родители позволяют абсолютно все. Быстро проходим паспортный контроль. Наш багаж, уже крутится на транспортной ленте. Кофры с музыкальными инструментами, аккуратные итальянцы привезли на специальных тележках. Разбираем чемоданы, выходим в зал прилета. Меня ослепляют вспышки фотоаппаратов. К нам бросаются десятки журналистов, я вижу несколько съемочных групп. Вот это, прием! Все громко кричат и никого не слышно. Оглядываюсь.

Девушки, выполняя мою задумку, выстраиваются в линию, позади меня. В своих брючных костюмах «на голое тело», они выглядят сногсшибающе. На мне — темные джинсы, черная водолазка, под стильным, клубным пиджаком. Верхнюю одежду с багажом, несут охранники. Непорядок, конечно, но выбирать не приходится.

Журналисты, продолжают галдеть и совать микрофоны в лицо. Лехе, даже, приходится отодвинуть самых ретивых. Постепенно, начинаю понимать быструю, разговорную речь итальянцев. Тщательно выговаривая слова, делаю короткое заявление. Мы, очень рады быть на гостеприимной, итальянской земле. Приложим все силы, чтобы достойно выступить на концерте иностранных исполнителей в Сан-Ремо. Итальянская публика, будет довольна. Совсем скоро, советская музыка, покорит сердца миллионов европейцев.

Протискиваемся ко входу. Там, нас встречает атташе по культуре советского посольства — Дмитрий Иванович Гришунин. Породистое лицо, короткая стрижка, двубортный костюм, а-ля Громыко. Классический дипломат, которых, сейчас, массово штампует МИМО. То самое МИМО, с ударением на первый слог (обычный абитуриент в пролете), куда мне предлагал поступать Щёлоков.

— Добро пожаловать — жмем руки — У нас тут, все кувырком, настоящий бедлам.

Я, артистично заламываю бровь. Надо сразу, поставить Гришунина на место. Эти мимошники — просто внешнеполитическая обслуга, не более.

— На выходе — толпа, кричат что-то — атташе вытирает платком вспотевшие руки — И, еще вот что… Вы выступаете, не только в заключительном воскресном концерте иностранных исполнителей, но так же, как приглашенный гость 12-го и 13-го января.

Дипломат смотрит на меня, выжидающе. Как я, отреагирую на эту подставу. Ведь, предполагалось, всего одно наше выступление. Все уже согласовано на самом верху, в Министерстве культуры, в ЦК.

Но я то, как раз ждал этого! Перед отлетом, внимательно изучил всю доступную информацию по фестивалю в Сан-Ремо. Мероприятие длится четыре дня. Три дня — конкурс исполнителей, в ходе которого сложно устроенное жюри (представители радио, телевидения) выбирают победителя. В конкурсе, могут участвовать, только итальянцы с национальными песнями. Допускаются гости фестиваля, которые не участвуют в голосовании, но «оживляют» мероприятие. Похоже, чья-то толстая, волосатая рука, ранее носившая мой «Ролекс», пропихнула нас на пятницу и субботу.

Еще один вечер, выделен под иностранных певцов, которые просто вишенка на торте. В воскресенье, нам придется конкурировать за симпатии зрителей с «Бони М», Демисом Руссосом, Кейт Буш, Тиной Тёрнер и еще полудюжиной малоизвестных групп. Хэдлайнером концерта станет Тина, которая пробьет натуральное дно, да так, что сами итальянцы серьезно задумаются, приглашать ли певицу, еще раз (больше не пригласят). Вульгарное платье, ужасная песня, кривлянье на сцене. И тем сильнее будет ее последующий триумф. В 1984 году, Тёрнер совершила то, что позже станет называться «изумительным возвращением в истории рок-музыки». Выйдет ее сингл «What's Love Got to Do With It?» в США, для поддержки будущего альбома. Но только одиннадцать радиостанций, включат сингл в свои плей-листы. Новые менеджеры Тёрнер надавят на лейбл (взять на заметку) и, уже, две недели спустя, после релиза, песня, оказалась более, чем на ста радиостанциях. В конечном счёте, сингл стал всемирным хитом, достигнув в сентябре первой позиции в Billboard Hot 100 и став, тем самым, официально первым и, на сегодняшний день, единственным американским хитом номер один Тины Тёрнер. Песня, помимо этого, также, попала в первые десятки чартов разных европейских стран.

Пример Тины Тёрнер, учит двум вещам. Первое правило — банальное. Никогда, не сдавайся, цепляйся за любую возможность. И дополнительные два дня выступлений в Сан-Ремо — это отличный способ увеличить популярность — мою и ансамбля. Второе правило. Попал в ротацию — попал в рай. Канала MTV еще нет, рулят радиостанции и музыкальные магазины. Тебя ставят в эфир и твои пластинки, выложены на лучших местах, на прилавках? Ты звезда.

— Справимся — я равнодушно пожимаю плечами и выхожу через раздвижные двери под моросящий дождь. Успеваю накинуть плащ, подмигнуть Вере, как на нас накатывает итальянское цунами. Карабинеры, тщетно пытаются сдержать две толпы. Одна — представлена фанатами «Красных звезд». Красные флаги, приветственные выкрики на ломаном русском. И, даже, большая фотография меня любимого, в руках красивой, визжащей девчонки. Качество, так себе. Переснято с телевизора? Вторая толпа — агрессивные мужчины лет тридцати-сорока, во всем черном. Они, тоже, что-то кричат, размахивают стягами с серпом и молотом, выкинутым в помойное ведро, перечеркнутыми лицами Ленина. Ясно, итальянские фашисты. Муссолини мертв, но дело его живо.

Полицейские выстраиваются в живой коридор и мы идем по нему к арендованному автобусу. Слева и справа усиливаются крики. Из «черной» толпы, сначала летят банки с бутылками (я вижу как Клаймич зажимает рассеченный лоб), а затем фашисты прорывают оцепление и бросаются к нам. И тут, в дело вступают наши «тяжи». Они бросают чемоданы и врубаются в агрессивную толпу, раскидывая субтильных итальяшек направо и налево. Рев, мат, крики. Впереди охранников… Альдона! Ее ноги мелькают, как лопасти пропеллера. Вжих, хрясь, уноси готовенького.

— Аля! Назад! — я с ужасом представляю, как какой-нибудь фашик, насаживает ее на нож или заточку.

Девушка слушается и уходит под защиту охранников. На ее место, выходит Кузнецов. Есть, все-таки, польза от гэбэшника. Полиция подтягивает новые силы и несколькими клиньями разбивает агрессивную толпу. Фашисты, под трели свистков, начинают разбегаться. Подобрав багаж, мы переступая через скрюченные тела, уже спокойно подходим к автобусу. Девчонок — Ладу и Веру — трясет. Бледные лица, слезы в глазах. Альдона же, счастлива! Искренняя, просто солнечная улыбка. Первый раз, такую вижу. Дорвалась! Роберт с Завадским, пытаются перевязать Клаймича. Вокруг суетятся Татьяна Геннадиевна и Львова. Блин, а я ей так расписывал прелести загранки… Если бы бутылка, прилетела не директору и не в лоб, а ей и в висок…. двое маленьких детей… Меня, тоже, начинает потряхивать. Судьбы мира менять собрался? В глаза сиротам сначала, научись смотреть.

Даю команду музыкантам грузиться в автобус. Подходит аэропортовский врач, осматривает лоб Клаймича. Бутылка прошла вскользь, просто рассечение. Кровавит не сильно и бинт с перекисью спасают ситуацию. Григорий Давыдович, становится похож на муллу в чалме. Наконец, парковка окончательно очищена — похватали и фашистов с фанатами «Звезд» — мы отправляемся в Рим.

Гришунин едет с нами — я даже не заметил, как он проскочил драку и залез в автобус. Выступает гидом. Рим — центр античной цивилизации. Колизей, Пантеон, Пьяцца дель Пополо, Фонтан Треви… Стоим в нескольких пробках. Экспрессивные итальянцы гудят, переругиваются, высунувшись из своих малолитражных автомобилей. В Риме, всего много — людей, машин, витрин, памятников, деревьев…

— Ой, Собор Святого Петра — Вера вытягивает руку и показывает в сторону огромного храма. Проезжаем мимо Ватикана.

— Нет, это его макет, в натуральную величину — совершенно серьезно отвечаю я — Сам Собор, храниться в Национальном музее Рима.

Вера смотрит на меня непонимающе, потом прыскает от смеха, толкает рукой в бок. Музыканты вокруг, тоже, смеются. Напряжение спадает, улыбается, даже, травмированный Клаймич. Мы приезжаем к отелю. Это сетевой «Хилтон». Сложив инструменты и вещи в общую кучу, мы стоим посредине гостиничного холла. Пожилой портье, статью напоминающий своим видом члена Политбюро, записывает номера наших паспортов. Нам выдают несколько ключей с брелоками, в форме больших деревянных шаров.

Клаймич извлекает из кейса утвержденный, еще в Москве список и, объявляет, кто с кем поселяется. Расклад такой:

— Альдона и Лада.

— Львова и Татьяна Геннадиевна.

— Завадский с Робертом.

— Я с Лехой.

У Клаймича с Верой, отдельные номера. На этом, настоял я. Похоже, что и у Кузнецова, тоже, сингл. Григорий Давыдович, быстро распределяет охранников и музыкантов, после чего, мы идем к лифту.

Нам с «Мамонтом», досталась миленькая комнатка, с видом во внутренний дворик, замечательной ванной, телевизором и двумя кроватями. Развешиваем одежду, умываемся. Леха, первый раз в жизни видит биде — шутит, «как бы не перепутать его с унитазом».

Приходим в номер к Клаймичу, на планерку. Там, уже сотрудники, получают командировочные и расписываются в ведомости. Всего, советское государство, расщедрилось по триста долларов на нос — это, около двухсот пятидесяти тысяч лир. С учетом того, что государство оплачивает отель и питание — вполне нормально. Интересуюсь состоянием здоровья директора. Сотрясения нет, выглядит бодро. Мы начинаем обсуждать детали выступления на фестивале, как у Клаймича звонит телефон. Он поднимает трубку и передает ее мне.

— Сеньор Селезнев? — раздается голос портье — Сеньор Кальви, прислал за вами лимузин. Он ожидает у входа.

Вот это, сюрприз. Что же делать? Вопрос ехать или не ехать, не стоит… Надо ехать. А вот сообщать Кузнецову, я ничего не буду. Перебьется. Я захожу в номер, переодеваюсь. Всем своим видом, каждую минуту, я должен слать итальянцам яркие сигналы. Жители Апеннин, вообще любят все яркое. И, у меня есть, чем их поразить.

На выходе стоит шикарный, белый Stutz Royale. Роскошный лимузин, на базе Cadillac DeVille. Насколько я помнил, их было сделано, всего несколько штук и все они, разошлись по королевским семьям Европы. Хорошо живет Кальви. Я читал в айфоне, что мафиози находится под следствием, за незаконный вывод огромных сумм из страны. Но, похоже, что роскошной жизни это совсем не мешает. Услужливый водитель открывает дверь, сажусь.

Колесим по городу, около получаса. Я быстро теряю ориентировку, потом понимаю, что мы, уже, где-то в предместьях. Вокруг апельсиновые деревья, голые виноградники. По-прежнему, моросит мелкий дождь. Температура, около, пяти градусов. Через витые ворота, въезжаем на территорию богатого поместья. Лимузин останавливается у входа, перед большим домом с колоннами. На крыльце под крышей, стоят охранники. За плечами у них висят автоматы, один держит на поводке овчарку в наморднике.

Специальный дворецкий (в ливрее!) проводит со всем почтением меня в дом. Мрамор, картины, огромные люстры. В центре холла стоят двое. Коренастый лысоватый дядька «под шестьдесят», со щеточкой ухоженных усов — мой благодетель-фашист. И девушка лет двадцати пяти с роскошной гривой черных волос, тонкими чертами лица, голубыми глазами. Образ дополняет точеная фигурка, потрясающие ноги, открытые миру красной мини-юбкой. Кальви гостеприимно улыбается, пожимает руку. Представляет девушку. Это его дочь Анна. С ней, мы целуемся в щеку. Хм… какой приятный запах. У меня, кружится голова… Кальви, тем временим, рассказывает про своего сына, который живёт в Канаде. Пропускаю мимо ушей. Мой взгляд, ласкает фигуру Анны.

Мы проходим в гостиную, рассаживаемся вокруг камина. Аккуратно перевожу разговор на дочку. Работает филологом, в Английском университете. Не замужем. Помогает отцу с культурными проектами, в том числе с фестивалем в Сан-Ремо, где Кальви — крупный спонсор. Нам подают прохладительные напитки, небольшие канапе на подносе. Эй! А, где знаменитая итальянская кухня, с пиццами и ризоттами? Я же, голоден!

Первая новость. Кальви настоял на изменениях правил конкурса в Сан-Ремо. Теперь, в основные дни, допускаются участники не итальянцы, но с песнями на национальном языке. Сам фестиваль, переехал из казино в кинотеатр «Аристон», организаторы опасаются падения популярности, поэтому моему «фашисту», легко пошли навстречу. Мы участвуем в конкурсе! Шикарный подарок. Вторая новость — мы едем на телевидение! Прямо, сейчас. Телеканал РАИ приглашает меня и сеньора Кальви в передачу «Вечерний гость». Анна, посматривает на меня с интересом. Итальянский язык у меня чистый (спасибо переводчице-синхронистке из МИДа), но как я поведу себя во время прямого эфира?

Я, поведу себя шокирующе! Итальянцы, а еще лучше, европейцы, должны меня хорошенько запомнить. Пока, нас гримируют, ничего не предвещает скандала. Но, как только помощники режиссера, выводят меня и Кальви в студию, я снимаю свой пиджак. Под ним майка с принтом. Красный Ленин, крупно на белом фоне. Спереди и сзади. Узнаваемый образ — борода клинышком, усы, кепка, дополнены протянутой рукой с опущенным, большим пальцем. Древнеримский «дизлайк», приказ добить гладиатора. Так как, никакой технологии нанесения принтов в Союзе нет, Львова, просто, вышила Владимира Ильича красными нитками. Ведущий, молодой стройный мужчина — Фабио Фацио — открывает рот, пытается что-то сказать, но не может. Рядом, раздается стон режиссерши. Уже идет обратный отсчет эфира, что-либо, поменять нельзя. Кальви откровенно потешается. Показывает мне большой палец. Поднятый вверх. Смеемся.

— Бонжорно сеньоры и сеньориты — берет себя в руки Фабио — Сегодня, у нас в студии известный филантроп, банкир Роберто Кальви. И, новая звезда на небосклоне итальянской эстрады, советский певец — Виктор Селезнев. Добро пожаловать!

Мы киваем, благодарим за приглашение. В эфир, дают врезку фрагмента песни «Феличита», после чего, ведущий спрашивает Кальви, не ему ли обязаны итальянцы новым хитом — ведь, именно он нашел Селезнева в Союзе. Банкир, с усмешкой пересказывает историю нашего знакомства. Когда дело доходит до драки с преступниками, Фацио оживляется, достает газету «Нью-Йорк Таймс». На ней, моя фотография из «Арагви». И заголовок: «Певец-хулиган. Музыка из Советского Союза, завоевывает мир». На фото, я крушу челюсти грузинам. Саттер, сука!

— Виктор — ведущий тыкает в газету — Вы, певец или боксер?

— Я, чемпион СССР по боксу среди юниоров — пожимаю плечами — Родился в семье военного, привык защищать свою жизнь и жизнь близких мне людей.

— Кулаками?

— Кулаками, зубами, автоматом Калашникова.

Ведущий задумчиво смотрит на принт с Лениным. Да, ты все правильно понял. Именно про вас Хрущев кричал с трибуны ООН: «Мы вас похороним». Готовьтесь, гробовщик уже приехал на обмер. Понять объем работы. А теперь, усилим.

— Вы знаете, что наша страна выстояла в двух мировых войнах. Фашисты дошли до Москвы, убили двадцать миллионов советских граждан. Капиталисты во всем мире спят и видят, как бы уничтожить, первое в мире, государство коммунистов. Растоптать и смешать с грязью нашу мечту. С Гитлером и Муссолини не получилось, но попытки продолжаются.

Ага, получили? Забыли, чем дуче у вас тут занимался? Так я, напомню, мне не трудно.

— И какую же мечту, хотят втоптать в грязь капиталисты? — усмехается ведущий — Вот, рядом с вами, сидит банкир. Миллионер. Скажите ему в лицо.

Я поворачиваюсь к Кальви. Он напряжен.

— Мечту о справедливости! Она есть у всех, даже у Вас, Роберто. Сеньор Кальви, я знаю, что вы, сейчас, находитесь под следствием. Заморские хозяева, руками местных итальянских прислужников, уничтожают ваш банк «Ambrosiano», хотят покончить и с вами, лично. Под угрозой, Ваша семья. И на все, Ваши огромные капиталы, Вы не можете купить справедливости и безопасности.

Проняло. Ведущий побледнел, смотрит на режиссершу — не пора ли останавливать эфир? Банкир, наоборот, покраснел, набычился. Дурачок, я тебе такой подарок делаю, миллионы итальянцев нас смотрят, подхватывай тему. Ты, хоть и фашист, но жить то хочешь. Соображай быстрее, иначе твое тело, через три года найдут повешенным, под Мостом доминиканцев в Лондоне. Гипнотизирую его взглядом. Публичность — твоя единственная защита, от могущественных врагов. Вроде, сообразил.

— Да, Виктор, все так. Наш банк и я лично, отказались проводить тайные финансовые операции ЦРУ. Теперь, моя жизнь под угрозой.

— Какие операции? — я усилил нажим.

— Финансирование антикоммунистического восстания в Польше.

Вот это, бомба! Ведущий пучит глаза, режиссерша, машет кому-то, руками. Сейчас, нас выкинут из эфира и пустят «Лебединое озеро».

До появления польской «Солидарности», еще год, но система под нее выстраивается, уже сейчас. Штатовские боссы, итальянские банкиры, католические священники, которые столь популярны, среди простых поляков. Простая и эффективная цепочка. Фитиль в Польше, уже подожжен и Варшавский блок, не может позволить себе еще одно «Пражское восстание». Даже, если его подавить (а так и произойдет) — вред будет огромен. СССР, уже прошляпил появление на святом престоле Ватикана поляка и антикоммуниста Войтылу. Запустили ситуацию с польской экономикой (рост цен, крупные западные кредиты, которые нечем отдавать). Еще год и в Гданьске начнутся забастовки, столкновения с милицией. Протест, перекинется на всю Польшу.

Теперь, мне приходится исправлять косяки Политбюро. Что-то поправить, невозможно (экономику), но запалить цепочку ЦРУ-Италия-Ватикан-Польша — еще не поздно.

Нас, наконец, выкидывают из эфира. Гаснут юпитеры, осветители держат под руки рыдающую режиссершу. Ее и Фацио карьера закончилась. Ведущий сидит, закрыв лицо руками. Кальви пожимает плечами, встает, но тут же цепляет ногой провод от микрофона. Тот падает со стола. Никто из телеперсонала не решается подойти и помочь. Это, приходится сделать мне.

Мы выходим из здания телекомпании и садимся в лимузин. Я прошу высадить меня возле отеля. Кальви молча кивает водителю. Дождь закончился и ночной Рим прекрасен. Красиво подсвеченные исторические здания, величественные памятники истории… Я очень хочу понять, почему Кальви — главный ватиканский банкир — так подставился и отказал ЦРУ/Войтыле. Он же не дурак, понимает последствия. Решаю промолчать. Сегодня и так, много сказано было.

Меня высаживают у Хилтона. Мы крепко жмем руки с Кальви, «фашист» меня, даже, приобнимает на прощание. В примыкающем к холлу баре, сидят Леха и Клаймич. На столе, полураспитая бутылка красного вина. И, чего они такие грустные? По кому поминки?

— Руссо туристо! — кричу я, подобравшись сзади — Облике морале!

Клаймич подскакивает, Леха спокоен, как танк. Меня повторно обнимают, расспрашивают. Все уже знают о выступлении на телевидении, но без подробностей. Прибегал разгневанный Кузнецов, клялся эвакуировать группу обратно в Союз. Умчался в посольство, связываться с начальством. Даже интересно, какие инструкции ему дадут. «Сходи в магазин и купи для Селезнева смирительную рубашку. Не сможет в ней, играть на гитаре? Но рот то, свободный». Обломится. Советское руководство — медленное. И, в данном случае, — это плюс. Пока старички закажут пленку эфира, пока соберутся, кряхтя, обсудят… Мы, уже будем в Сан-Ремо. А там, до Брежнева и Ко дойдет, какой подарок я им сделал. Глядишь, высадят десант в Польшу — исправлять ситуацию. Не тот десант, что на парашютах — пошлют специалистов, партийных лидеров…

Я подхожу к барной стойке, прошу дать мне телефонный аппарат. Заказываю звонок в Москву. Нет, не Брежневу. Ха-ха-ха. Маме. Через пять минут, нас соединяют и я, еще четверть часа отвечаю на ее ахи и охи. Долетели нормально, кормили хорошо, отель, так и вовсе отличный. Нет, Колизей с Ватиканом, еще не видел («меня туда — швейцарские гвардейцы теперь не пустят»), обязательно попробую пиццу и спагетти. Мама не знает, что макароны и лепешка с сыром — это еда, для бедных. Как же у нас, любят идеализировать Запад и все западное. Дед, уже вышел на новую работу, собственно, этим все московские новости и ограничиваются.

Хм… Брежневу позвонить не получится — он поди уже закинулся таблеточками. Да и не соединит меня с ним никто. А вот, как насчет Брежневой?

— Галина Леонидовна, добрый вечер! Это Витя Селезнев. Не поздно? Долетели отлично, спасибо. Уже слышали? Да, какие-то фашисты. Разбили лоб Григорию Давыдовичу. Нет, все в порядке, доктор смотрел, просто рассечение. Да, если будет тошнить — я вижу как Клаймич лихо разливает вино по бокалам — Повезем в больницу. Да, завтра в Сан-Ремо. Мы участвуем в фестивале не только в воскресенье, но и в пятницу с субботой. В основном конкурсе. Да, Кальви договорился. Как выступим, обязательно позвоню. Передавайте привет, Юрию Михайловичу. Спокойной ночи!

Фуу… В Москве, еще пока, ничего не знают, скандал начнется завтра. Зато, показали нашу драку в программе «Время». Лапин рулит.

Я прощаюсь с Лехой и Клаймичем, и отправляюсь в… номер Веры. Дверь не заперта, но моя Зая, уже спит. Что делать? Тихонько вхожу, раздеваюсь. Пристраиваюсь рядом, на кровати. Мои руки отправляются в путешествие по телу девушки. Приподнимаю пеньюар, глажу упругую грудь. Соски напряглись, дыхание учащается, Вера начинает просыпаться. Правая рука ласкает попку. Ее, девушка уже сама, подвигает ко мне. Я вхожу в мою красавицу сзади и слышу первый, самый сладостный стон.

После секса, лежим обнявшись. Вера пересказывает мне свой вечер. Группа поужинала в отеле, сходила на прогулку по окрестностям. Зашли в несколько магазинов. Изобилие товаров, всех поразило. Мужчины, застряли в секциях электроники. Женщины, разумеется, потерялись в отделах готовой одежды и белья. Вера начинает мне описывать, какое-то платье, но потом внезапно перескакивает на разговор с мамой. Татьяна Геннадиевна, что-то подозревает. Ее удивил отдельный номер для дочери и она долго ее пытала, за что та получила такие преференции. Подозрения вызывает Клаймич, я только на втором месте. Что тут посоветовать, я не знаю, поэтому просто закрываю рот Веры глубоким поцелуем…

 

10-е января 1979 года, среда

Рим, Италия.

Утром встаю пораньше (как бы мама Веры, не поймала у дверей), спускаюсь вниз. В ресторане отеля, накрыт классический, шведский стол. И вокруг него, толпятся наши музыканты. Коля Завадский, накладывает себе омлет, Роберт — кашу. Татьяна Геннадиевна со Львовой, пробуют разные виды йогурта. Вишневый, клубничный, банановый, апельсиновый, черничный. Для них, этот продукт — настоящие открытие. В СССР йогуртов с наполнителем, практически, не делают (единственный «Снежок» на весь Союз) и их, даже, привозят в качестве экзотических подарков. Леха, к полному ужасу официантов, приволок со шведского стола огромный ананас, имевший явно декоративное назначение и для долговечности покрытый воском. Пока звали метрдотеля, «Мамонт» уже отломил жесткое, зеленое оперение и, по-арбузному, прижав ананас к груди, взрезал его зубчатым, столовым ножом. Постепенно, на завтрак, подтянулись остальные члены группы. Мы заняли два больших стола и мне, пришлось встать между ними, чтобы быть услышанным. Постучал ножом по бокалу. Дождался тишины.

— Коллеги! — стук ложек и вилок окончательно затих — Во-первых, хочу еще раз поблагодарить наших э-э… «рабочих сцены» — тут все дружно смеются — за быструю реакцию, в ходе вчерашнего инцидента.

Короткий поклон в сторону ребят, аплодисменты окружающих.

— Альдона! Я не одобряю твое участие в драке, но надо признать, что теперь, итальянцы точно запомнят советских девушек.

Окружающие смеются, на скулах нашей «Снежной королевы» появляются красные полосы. Я демонстрирую всем пару свежих газет, которые взял в холле этажа. Передовицы посвящены инциденту в аэропорту. Какой-то ушлый папарацци, заснял Альдону в шпагате, пробивающей прямой удар ногой в голову толстому мужику. На следующей фотографии он, уже, валяется с разбитым лицом на земле. Газеты идут по рукам, раздаются ахи и вздохи.

— Во-вторых, у нас есть накладки с номерами. Кому-то, достался одиночный, кто-то живет в «даблах». Обещаю, что в Сан-Ремо, мы с Григорием Давыдовичем, поработаем над расселением и все будут иметь возможность, хотя бы день, пожить в одиночном номере.

Я спиной, чувствую пристальный взгляд Альдоны. Да, красавица моя, это история про тебя! Пора нам закрыть, не очень приятные воспоминания с атмосферой «зимнего» кафе. Теперь, будет все как надо. Романтическое свидание, свечи, шампанское, фрукты… Девушка, достойна этого! Кроме того, одним выстрелом я убиваю и второго зайца. Снимаю с себя подозрение мамы Веры.

— Все в соответствии с принципами социалистического общежития. Напоминаю вам! Что каждый из нас, полпред советского образа жизни. Несмотря, на дружелюбие простых итальянцев — группа смеется, музыканты тыкают пальцем в фотографии драки — Мы находимся во враждебной стране, члене НАТО. Италия — родина фашизма. Само слово, восходит к латинскому fascis — «прутья, розги», которые, носили римские стражники ликторы. Этими же розгами, они и секли простых людей.

Краем глаза я вижу, как на меня смотрит, только что подошедший Кузнецов. Странный взгляд. Неужели, нас ждет очередная подляна КГБ? Да, когда же они успокоятся! Окончания выступления, выходит скомканным. Я передаю слово директору и тот, в своей чалме-повязке, зачитывает наш план на сегодня. Экскурсия по Риму, обед, выезд на поезде в Сан-Ремо…

Отхожу в сторону, мысленно настраиваюсь на неприятный разговор. Кузнецов подходит, стоит молча рядом. Подполковник, несмотря на ночное бдение в посольстве, чисто выбрит, благоухает одеколоном.

— Не тяните — я не выдерживаю и первым начинаю разговор — Что там решила Москва?

— Ровным счетом, ничего — пожимает плечами наш «особист» — Твою выходку, будут сегодня обсуждать на Политбюро. Первый раз на моей памяти его, так быстро собирают.

— Андропов настоял?

— Андропов, Громыко, какая разница…

— Хотел бы извиниться, за ту драку в аэропорту — я поворачиваюсь к Кузнецову и виновато смотрю в глаза — Был на взводе, рефлекторно ударил… Я, вам порвал рукав… Позвольте, купить качественный, итальянский костюм из тех денег, что нам выдали? Ребята вчера ходили по магазинами, есть несколько хороших мест. У Вас, какой размер?

Посмотрим, как ты реагируешь на манипуляции. Но Кузнецов, хорош. Моя «скрытая взятка», его не интересует. Слишком мелко. Да и какой хороший костюм, купишь на триста долларов?

— Пойдем, покажу кое-что.

Мы выходим из ресторана, проходим в центральный холл «Хилтона», где находится рецепция. Здесь, почему-то, полно полицейских. Стоят кучками, позевывают. А за прозрачными раздвижными дверями, бурлит толпа. Сотни людей, с красными знаменами, портретами Ленина, Маркса… Что-то кричат, скандируют и да… демонстрируют жест с опущенным большим пальцем. Мем пошел в массы. Вглядываюсь в транспаранты. «Смерть мировому капиталу!», «Нет ЦРУ!», «Да здравствует СССР!».

— Итальянские коммунисты — комментирует Кузнецов — После вчерашнего эфира, собирают митинги по всему Риму. В парламенте намечается грандиозный скандал, премьер-министр Андреотти, может потерять свой пост. Он, кстати, близкий друг Громыко.

Подполковник равнодушно смотрит сквозь меня. Он, уже поставил на мне крест. Надо, просто, дождаться, пока связка Андропов-Громыко утопит Витю Селезнева, после чего быстро эвакуировать, по команде, группу в Москву. А там, у популярного певца, будет большая практика исполнения новых песен:

«… Владимирский централ, ветер северный, Этапом из Твери, зла немерено…».

Громыко — это фигура. Политический тяжеловес. Когда умрет Брежнев, он поддержит на Политбюро кандидатуру Андропова на пост Генерального секретаря. КГБ, останется всего лишь притормозить прилет в Москву Романова и некоторых, региональных лидеров — и власть, окажется в руках Юрия Владимировича. Кстати, точно такой же трюк с закулисной договоренностью, Громыко провернет и после смерти Черненко. Именно он, предложит на пост Генерального — «меченого». Что ж… Вот у меня и определился, враг N2.

10-е января 1979 года, среда

Москва, Кремль.

В этот раз, высшее руководство страны собралось в знаменитой «ореховой» комнате, на третьем этаже здания Совмина. Примыкавший к залу Политбюро кабинет, был облицован под светлое, ореховое дерево — отсюда и получил свое название.

— Володя! — Брежнев уселся во главе круглого стола и позвал охранника — Вставай к окну и кури на меня.

Члены Политбюро, с пониманием усмехнулись. Генеральному, врачи запретили часто курить сигареты, а в ведомстве Андропова сделали, даже, портсигар, который открывался по часам. Но, Леонид Ильич придумал выход. Теперь, за него курили телохранители, направляя ему дым в лицо.

В «ореховой» комнате, присутствовали основные «игроки». От регионов — Григорий Романов (Ленинград), Владимир Щербицкий (Украина), Динмухамед Кунаев (Казахская ССР). Столицу, представлял бессменный первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин. От промышленности и экономики были Андрей Кириленко и Алексей Косыгин. От МИДа — Громыко, идеология и партийный контроль — Суслов и Пельше, соответственно. Последний блок, самый важный — силовой. Андропов (КГБ), Устинов (министр обороны).

Негласные записи, по итогам которых, потом готовились решения, вел лично секретарь ЦК КПСС Черненко.

— Почему на Политбюро, присутствует министр внутренних дел? — глухим голосом, глядя в бумаги произнес Громыко — Кандидаты в члены и секретари ЦК ждут в приемной.

— Все, гхм… успели ознакомиться с «итальянской» кассетой? — проигнорировал Громыко Брежнев — Собрались обсудить ситуацию с Польшей. Мне звонил секретарь ЦК Польской рабочей партии Герек. В Гданьске, началась забастовка рабочих.

— Мы предупреждали польских товарищей, об активности американской резидентуры в Варшаве — вступил в разговор Андропов.

Брежнев раздраженно подвигал своими знаменитыми бровями.

— Вы бы, лучше не предупреждали, а работали по каналам ЦРУ в Польше!

— На опережение, работать надо — поддакнул Генеральному Кунаев.

Мужчины зашевелились, начали тихо переговариваться. Брежнев постучал ручкой по столу.

— Николая Анисимовича, я пригласил на Политбюро потому, что Селезнев и «Красные Звезды» — это его креатуры. Мы обсуждали в конце прошлого года, их визит в Италию. Но что поездка, может обернуться таким образом — Брежнев развел руками.

— Вы, посмотрите товарищи, что мне присылают дип-почтой — Громыко выложил на стол итальянские и американские газеты — Статьи о драках в ресторанах, фотографии побоища в аэропорту… И это, лучшие представители творческой интеллигенции Советского Союза?? Да, тут, тюрьмой пахнет.

— А мы, сигнализировали — тут же, подхватил тему Андропов — Контакты с этим мафиози Кальви, странности с финансами.

— Леонид Ильич — бросился в бой Щелоков — Можно, я отвечу товарищам? По пунктам?

— Давай, Николай — кивнул Брежнев — А потом, обсудим Польшу.

— Первое. Драка в «Арагви». Селезнев, со своим другом, смогли задержать банду особо опасных преступников. От которых тянется ниточка, к пожару в гостинице «Россия».

Члены Политбюро, удивленно зашушукались.

— Его, за это не ругать надо, а награждать. Второй медалью! МВД вынесет представление. Второе. Нападение на советских артистов в аэропорту. Это, товарищи, вообще ни в какие ворота! Считаю, что МИД, должен срочно вынести ноту, итальянскому правительству!

— Да, у нас, не будет завтра, никакого итальянского правительства — огрызнулся Громыко — Парламентская коалиция распалась, Андреотти дохаживает последние дни премьер-министром. И это тогда, когда мы, только-только утрясли наши отношения, после убийства Альдо Моро «Красными бригадами».

— На наших музыкантов нападают, какие-то фашисты, а МИД заботит парламентская коалиция? — покачал головой Романов — Вы там, совсем мышей не ловите?

— Да, от Селезнева, посольство в Риме, второй день на ушах стоит! — повернулся к Романову Громыко — МИД телеграммами завален, чтобы эту группу, скорее убрали из Италии.

— Товарищи! — подключился к разговору хмурый Суслов — Я посмотрел пленку. Это, просто, какое-то настоящее надругательство над нашими основами! Являться на прямой эфир, с хулиганским изображением Владимира Ильича на майке… Да, у нас на телевидении, недавно ведущую от эфира отстранили, за то, что она пришла не в юбке, а в брюках!

— Лапин, молодец — рассмеялся Брежнев — Только, Миша, учти. Там, не Москва. Там, Италия.

— Хороший пример контрпропаганды, особенно, для западной молодежи — откашлялся Пельше. Суслов, удивленно посмотрел на соседа по столу — Я правильно понял, что после выступления Виктора, в стране начались массовые манифестации итальянских коммунистов?

— Да — нехотя признал очевидное, Громыко.

— По Кальви — продолжил Пельше — Я только перед началом заседания, успел посмотреть кассету и досье на банкира. Если КГБ, не может вскрыть каналы ЦРУ в Польше, а Селезнев может, да, еще на весь мир — разве, не должны мы быть ему благодарны? А, Юрий Владимирович??

— После чего, в Гданьске, тут же начинается забастовка! — кинул на стол ручку Андропов.

— А что, им, еще остается делать? — пожал плечами Пельше — Это, фальстарт. Так бы, они, еще несколько лет готовились и грянуло, в самый неподходящий момент. И все, было бы намного серьезнее. Пришлось бы вводить войска, как в Прагу, в 68-году.

— Будет приказ — расстегнул китель Устинов — Сработаем в Польше, как в Чехословакии.

— А потом, сколько лет отмываться? — вскинулся Романов.

— Товарищи — вступил в разговор Косыгин — Дело ясное. Случай с Селезневым, вскрыл большой гнойник, на здоровом теле. Мы, должны сказать спасибо Виктору. И кстати, не только за это! Загибайте пальцы. Придумал всемирное движение, в помощь голодающим Африки, «Бессмертный полк», песен, сколько отличных написал. Сами вспомните, как мы отбивали ладони под Ленин, Партия, Комсомол…

— Кстати, его марш — Устинов снял очки — «Мы — Армия Страны Мы — Армия Народа», хор Александрова, на «Мелодии» записал. Я послушал — получилось очень даже хорошо. Да, что там… Просто отлично! 9-го мая, на Красной площади обязательно исполним.

— Может быть, в заслугу этого школьника, поставить, еще и доклад о положении в Иране? — попытался поменять тему Громыко — Вы посмотрите, что пришло от ведомства Николая Анисимовича, в рассылку ЦК!

Глава МИДа выложил на стол, еще пачку документов. Они пошли по рукам. Кириленко, Гришин начали с интересом читать выжимку из документов, которая была приколота к докладу.

— А, если режим шаха, действительно, падет? — пожал Щербицкий и посмотрел на Андропова — Что на этот счет, говорит КГБ?

— Исключено — покачал головой Юрий Владимирович — Там, действительно, непростая ситуация, волнения религиозных фанатиков… Но, пока шах, держит все под контролем.

— А, если, все-таки, полыхнет? — опять напал на Андропова Романов — Да там рядом Азербайджан.

— Вы бы лучше, Григорий Васильевич, занимались Ленинградом — огрызнулся председатель КГБ — И, лучше следили за императорскими сервизами, в музеях города.

Андропов намекнул на им же выдуманный слух, который широко разошелся в западной прессе, что на свадьбе дочери Романова в Таврическом дворце, был разбит пьяными гостями взятый напрокат в Эрмитаже, царский сервиз.

— Да, как вы смеете! — налился кровью Романов — Доносы собираете?!?

На несколько минут, заседание потеряло всякий порядок и скатилось в беспорядочную свару, где все припоминали друг другу, старые обиды.

— Товарищи, товарищи! — Суслов повысил голос и посмотрел на Брежнева — Мы уклонились от темы. Давайте решать, что делать с Польшей. А для начала, проголосуем по Селезневу и «Красным звездам». Кто за то, чтобы отозвать ансамбль из Италии?

* * *

Путешествие в Сан-Ремо заняло, около, четырех часов. С некоторыми накладками (долго искали нужный перрон) мы сели в двухэтажный (!) шикарный вагон, в котором нас, уже ждала… дочка Кальви, Анна! Девушка была одета в легкое, красное платье до колен, черные волосы заколоты в хвост. Мое сердце забилось быстрее, кровь в артериях начала отбивать, какой-то боевой ритм. Бум-бум-бум… Пока музыканты и персонал студии располагались, мы, оставив охрану Анны внизу, поднялись на второй этаж, в полупустой вагон-ресторан. За соседним столиком, пристроился Кузнецов, выложил на скатерть портсигар. Вот, только я, что-то не видел, чтобы он курил… Значит, нас пишут.

— Виктор — лукаво улыбнулась Анна, глядя на меня, из-за «книжечки» меню — А, где можно купить майку с Лениным, в которой ты был в студии?

Атрибутика — наше все. Пора заводить собственную линейку одежды или одеколона. Ну, а что? В мое время, любой мало-мальски известный музыкант, рубил на фанатах деньги. Только вот я, в 79-м году! Я не, просто, музыкант и певец — я, советский музыкант и певец! И, прямо, сейчас, наш разговор, записывает целый подполковник КГБ.

— Анна, я попрошу нашего дизайнера, вышить для тебя Ленина. Какой у тебя размер? S, M?

Я посмотрел на высокую грудь девушки. Трешка, как у Веры и Альдоны.

— Small — чудесно покраснела Анна — У вас, есть собственный дизайнер?

— Да, очень талантливый специалист. Этот пиджак — я продемонстрировал рукав с золотыми жар-птицами — Ее работа.

— Мне, очень нравится!

Подошел официант. Мы заказали пасту и пару стаканов свежевыжатого апельсинового сока. Я разглядываю девушку. Голубые глаза, точеные черты лица… Как же она все-таки отличается от типичных итальянок, на которых я уже успел насмотреться на улицах Рима. Коротконогие, чернявые, полненькие… Анна же — сама элегантность. Настоящая аристократка. С ней, можно иметь дело. Тем более, она мне благодарна за отца. Враг Кальви — премьер-министр Андреотти, уходит со своего поста и, по словам Анны, грядут перевыборы в парламент. Банкиру ряд партий, уже предлагают возглавить избирательный список. После нашего эфира — Кальви-популярная фигура в итальянском обществе, в котором всегда, были сильны антиамериканские и левацкие настроения.

В динамике вагона раздается женский голос. Поезд отправляется, а я отправляюсь в туалет. Иду мимо столика Кузнецова, который пьет газированную воду. Вагон слегка дергается, я сбиваюсь с шага, теряю равновесие и падаю на подполковника. Одной рукой, пытаюсь опереться на столик и совершенно случайно, под моей ладонью хрустит «портсигар». Второй рукой, цепляюсь за Кузнецова, вода из бокала, льется на его пиджак. Гэбэшник матерится, вскакивает из-за стола, отряхиваясь.

— Андрей Николаевич! Я нечаянно. Извините, ради бога! — я само раскаяние. На нас, без особого интереса оглядываются редкие итальянцы, спешит официант с бумажным полотенцем.

Кузнецов смотрит на меня белыми от бешенства глазами, с огромным трудом берет себя в руки, схватив портсигар, уходит. Официант протирает стол, я продолжаю свой путь в туалет. Там, запершись в кабинке, я слегка отрываю подкладку пиджака. Под ней, спрятана главная «генеральская» цацка из клада — кольцо с чистейшим бриллиантом в форме груши. Каратов десять, навскидку. Полмиллиона долларов. Плюс — минус. Айфон, дает слишком большой разброс цен, на бриллианты, в конце 70-х. Зажимаю драгоценность в кулаке, возвращаюсь к столику. Вагон-ресторан пуст. Вдох-выдох, улыбка Анне. Девушка удивленно смотрит на меня.

Протягиваю ей руку, разжимаю кулак. Вижу, как расширяются ее глаза, приоткрывается рот.

— Ох! Мама миа! — Анна осторожно берет кольцо в руки и рассматривает бриллиант — Откуда у тебя, это чудо??

— Бабушка, наследство оставила — я присаживаюсь за стол — Вот, решил продать. Не поможешь?

— Тут, оценщик нужен — девушка не может оторваться от драгоценности. Я беру кольцо и надеваю его на безымянный палец Анны. Выглядит — феерически. Девушка, это тоже понимает, крутит рукой, так и эдак.

— Я его себе куплю! — налюбовавшись вдоволь, принимает решение Анна — Сколько просишь, за него?

— Давай, так поступим — мысленно улыбаюсь я — Мне по приезду в Сан-Ремо нужны деньги. Тысяч десять долларов. Сразу. Можно в лирах. Остальное потом, на мой счет в банке «Ambrosiano». Ведь, твой отец, не откажется мне открыть счет?

Девушка не отрывая взгляд от бриллианта, мотает головой.

— Сходи к оценщику, я готов продать кольцо по нижней границе стоимости. Но десять тысяч мне нужны уже завтра.

— Нет проблема — кивает Анна — Я обналичу чек. В Сан-Ремо, есть филиал «Ambrosiano». Я, кстати, хорошо знаю директора — он поможет открыть тебе счет.

11-е января 1979 года, четверг

Италия, Сан-Ремо.

И вот мы, наконец, в Сан-Ремо. Самый фешенебельный курорт на Лигурийском побережье, встретил нас ярким, закатным солнцем, запахом моря и толпой встречающих. Поезд дал гудок, люди шарахнулись от края перрона. В основном, это были любопытствующие туристы и праздные итальянцы. Не знаю, как они узнали о нашем приезде, но встретили нас овацией, выкриками: «Салюто, Руси!» и «Добро пожаловать!».

Надо отдать должное Гришунину. В этот раз, автобус подогнали, прямо к выходу из вокзала. Атташе, явно поменял свое отношение к группе — носится вокруг вертолетом. Любые пожелания, исполняются моментально, благо Гришунину выделили, еще нескольких посольских в помощь. Из Москвы ему, что ли прилетело?

Разместили нас, в пятизвездочном «Рояль Отель Сан-Ремо». Такой шик, я встречал, только в своей «прошлой» жизни. Пальмы, подогреваемый бассейн, несколько видов спа, поле для гольфа…. Пока раскладывали вещи — стемнело. Всей группой мы вышли на променад по набережной. До чего же тут красиво! Солнце садится в бирюзовое море, воздух за день прогрелся до пятнадцати градусов. А в Москве, сейчас, минус тридцать! Мама по телефону сказала. Вот бы ее тоже сюда… В царство цветов, нарядных, веселых людей. Я скрипнул зубами. Нельзя расслабляться. Это война! Сан-Ремо выглядит, как рай. Да и является им, для миллионеров. Только, этот рай, построен на кровавых деньгах. Со всего мира, капиталисты высасывают соки, чтобы устроить себе вот такие заповедники «дольче вита».

Зашли всей компанией в классический, итальянский ресторан. Дровяная печь, плетеная мебель, десятки фонариков. Расселись за несколькими столами. Клаймич, почувствовал себя в своей среде и принялся дирижировать. Красное вино, несколько видов пицц, салаты с рукколой, карпаччо и брускеты на закуску. И тосты, тосты, тосты. Члены группы продолжают находиться в легком культурном шоке, к которому примешиваются дольки гастрономического экстаза. Ну, где еще в Москве, они имели возможность попробовать настоящую, итальянскую кухню? Нигде, от слова совсем.

Вера замечает мое похоронное настроение и отводит в сторону. Пытается выяснить причины, но я, лишь мычу, что-то невнятно в ответ. Спустя полчаса, за дело принимается Альдона. И надо сказать, что у нее получается намного лучше.

— И чтооо, мы такие грустные? — Альдона выносит на террасу ресторана, где я оккупировал перила, два бокала с вином — У тебя, все ноормально?

— Вот же ш, ты моя боевая подруга! — я хватаю бокал и одним глотком выпиваю «красную кровь земли». Отличное сухое «Бароло» из Пьемонта. Альдона, ни говоря ни слова, уходит и возвращается с бутылкой. Наливаем, чокаемся. Я чувствую, как внутри зарождается горячий цветок. Вдыхаю запах ночи, разглядываю девушку. В этот вечер Альдона изменила своим привычкам одеваться просто и безвкусно. На ней голубое платье с глубоким декольте, туфли на шпильках. Волосы убраны в высокую прическу, открывающую длинную шею и мои сережки.

— Я звониила в Москву — девушка, смущается моего взгляда, на скулах появляются красные полосы. — Если я правильно, поняла намеки отца, то Суслов с Андроповым на Политбюро, требовали крови. Отмены гастролей группы и эвакуации всех в Союз. Но за нас вступились Романов и Щелоков. Брежнев велел Громыко внести ноту протеста итальянцам, за инцидент в аэропорту.

— Щелоков же, не входит в Политбюро? — я чувствую опустошенность и наливаю еще вина.

— Его кандидатура, внесена на рассмотрение. Ты бы не налегаал — Альдона кладет руку мне плечо — Завтра выступать.

— Завтра нас может не быть в живых. Думаешь, Андропов, простит мне Польшу?

— На такое в КГБ, никто не пойдет — мотает головой девушка — В органах, все друг за другом следят и стучат в партийный контроль. А там, Пельше.

— А ты не думаешь, что у Председателя, за годы работы, могли появится собственные исполнители?

— Ну, пока нас не «испооолнили» — скулы Альдоны, опять предательски алеют — Может быть, ты зайдешь сегодня ко мне, вечером?

* * *

Выбираться рано утром, тайком из комнат девушек — становится, уже традицией. Еще вчера вечером, я предупредил Леху, чтобы он был готов к семи утра и мы, через черный ход, покидаем отель. Несколько часов бродим по просыпающемуся Сан-Ремо, проверяясь и внезапно вскакивая, в последний момент, в отъезжающие автобусы. Слежки я не вижу, но это не значит, что ее нет. По нам могут работать, как прикомандированные к Кузнецову сотрудники, так и местные. Причем, не стоит забывать, что в Италии — базы американцев. А значит, сильные позиции ЦРУ. Наконец, моя паранойя немного успокаивается и мы подходим к филиалу «Ambrosiano».

Банк, уже открыт и нас ждут. Вежливый клерк, проводит в кабинет управляющего. Комната в английском стиле, с большими библиотечными шкафами, деревянными панелями, большим столом из красного дерева, с массивным письменным прибором, производит благоприятное впечатление. К нам подходит седой итальянец, лет шестидесяти, в шикарном двубортном костюме.

— Доброе утро! — мужчина жмет нам руки. Знакомимся. Управляющего зовут Сержио… Кальви. Он, дальний родственник нашего банкира, в курсе всех его дел и рассыпается мелким бисером, чтобы помочь нам. Оказывается, Сержио имеет лицензию оценщика и уже успел вчера осмотреть бриллиант на пальчике Анны. Его цена — триста тысяч долларов. Не торгуясь, соглашаюсь. Половину суммы беру в лирах, половину — в баксах. У Лехи, лезут глаза на лоб. Он пихает меня в бок, но дисциплинированно молчит.

Прошу Сержио, открыть нам счета в банке, в долларах и лирах. На меня и на «Мамонта». Банкир берет наши паспорта, переписывает данные. Его не смущает мой возраст. Раз есть паспорт СССР — значит дееспособен. У нас берут образцы подписей, мы расписываемся под договором банковского счета и… сейфовой ячейки. Часть суммы за бриллиант, которую нам приносит в пачках, все тот же клерк, что встречал на входе — я, тут же, загружаю в ячейку. Некоторое время думаю, брать или нет чековую книжку. Никаких систем удаленного перевода денег, в это время еще не существует. Заполняешь чек, расписываешься, приходишь в банк (или присылаешь чек почтой), клерк сверяет подпись, переводит деньги. Так, это работает для физических лиц. Межбанковский рынок, уже осваивает переводы по телетайпу, но простым гражданам, пока светят походы в кредитное учреждение. Чековая книжка — это риск. Любой негласный обыск вскрывает нашу схему, как консервный нож — банку. С другой стороны, если постоянно носить чековую книжку при себе… Берем.

Выходим из банка. Солнце, уже жарит во всю, расстегиваю плащ.

— Это, что, сейчас, было?! — на Лехе лица нет — Это же «бабочка». Статья восемьдесят восьмая Уголовного кодекса РСФСР. Нарушение правил о валютных операциях. От трех, до 15 лет! Вить, мне только судимость сняли…

— Не дергайся — я тяну «Мамонта» за столик уличного кафе, заказываю два капуччино с круассанами. Они в Италии, называются cornetto — маленький рожок. Окружающие, также наливаются кофе и дымят сигаретами. Призрак Здорового Образа Жизни, еще не добрался до Европы. Он, только-только, зарождается в богатых Штатах.

— А, почему, бабочка? — мне надо самому успокоиться и сформулировать причины похода в банк.

— Восьмерки выглядят как крылышки у бабочки — «Мамонт» хлебает, обжигаясь кофе.

— Ты заметил, что в СССР, стало много «фарцы», спекулянтов? — начал я свой спич. Вот, ей богу, если не удастся убедить Леху, то пойдем и закроем счета. Пусть, «Мамонт», станет моей первой фокус-группой «Спасаем СССР».

— Ну, да — пожимает плечами Леха — Сами же, закупаемся у Шпильманов.

— А ты знаешь, почему?

— Ну, дефицит — морщит лоб «старший брат».

— Раньше, тоже дефицит был. Но такого разгула криминала вокруг торговли не было.

— Так, ведь расстреливали же!

— Вот! В СССР, была мобилизационная экономика. «Все для фронта, все для победы». Жили бедно, законы суровые. Но после Победы, власти отпустили вожжи. Погибло очень много народу, армия побывала в Европе и посмотрела, как там живется. Пришлось повысить зарплаты, еще при Хрущеве начали программы жилищного строительства, запустили новые автозаводы. Верхушка, стала регулярно ездить за рубеж. Появились спецмагазины «Березка», валютные чеки… Ты заметил, что все модное — только импортное? Американские джинсы, французские духи, японская техника, да те же югославские дубленки…

— Ну, дефицит — это временное явление. Взят курс, на построение развитого социализма. Каждому по потребностям. Победили фашизм, запустили человека в космос, неужели не нашьем собственных джинсов??

Леха шпарит, прямо, как по методичке инструктора горкома.

— Тут, Лех, выбор такой. Либо клепать бомбы и помогать разным «вьетнамцам» строить социализм, либо шить джинсы. И похоже, что первый вариант уже народ не устраивает.

— А, как же Штаты?

— Так, они весь мир грабят, ради того, чтобы сидеть на двух стульях. А СССР, 20 миллионов потерял в войне. Надорвемся.

— Ты вот, что… — насупился Леха — Не говори так.

— Уже, надрываемся! Сам же видишь, сколько «фарцы», спекулянтов. Сколько несунов на предприятиях. Как тянут одеяло на себя в национальных республиках. В ресторанах — одни грузины, азербайджанцы… Разве, при Сталине были «воры в законе»? Нас не могут завоевать извне, но «осёл, гружёный золотом, берёт любую крепость». Ты знаешь, как переделали нашу песню «Феличита»?

Леха качает головой.

— Роберт слышал. «Феличита! Я студент Института советской торговли — тебе, не чета! Феличита!»

— Изнутри, значит? Разложить и — Леха сжимает кулак.

— Именно! — я облегченно вздыхаю — Политбюро стареет, теряет хватку. Достаточно того, чтобы на высокую должность, пробрался один предатель или просто дурак…

— И все покатится вниз — кивает «Мамонт».

Я закрываю глаза и вспоминаю агонию СССР. Ты, Леха, даже не представляешь, как быстро покатится. Процессы распада Союза, уже идут. «Хлопковое дело», покажет масштабы коррупции верхушки в южных республиках. Бессмысленная война в Афганистане, разложит армию. Чернобыль и падение цен на нефть, добьют советскую экономику.

— И ты знаешь, как все исправить? — «Мамонт», «будит» меня толчком в бок.

— Знаю! — твердо отвечаю я.

Спасение СССР начинается на улице Матеотти. Именно там располагается швейцарская юридическая компания «Аккерманн и партнеры». Двери фирмы приветливо приоткрыты и мы смело заходим. Внутри, нас встречает сразу несколько сотрудников, причем среди них, нет ни одного итальянца. Директор из Швейцарии — херр Мартин Ханнес. Низкий, плешивый, но очень быстро соображающий. Старший юрист — его противоположность. Высокий, рыжий ирландец по имени О`Брайен. Медленный и основательный. Я объясняю им, что нам нужен оффшорный фонд с номинальными владельцами и директорами. Желательно, в юрисдикции Британских Виргинских островов. Слово Британия в названии, уже давно, ничего не значит — острова формально находятся под суверенитетом Англии, но уже лет десять, не являются ее частью. Теперь BVI — главная гавань финансовых «пиратов» со всего мира. Все нелегальные операции, крупные спекулятивные сделки, проходят через прокладки, в виде оффшорных компаний или фондов, чьих владельцев или директоров установить, практически, невозможно. Как говорится, «с Дона выдачи нет».

Регистрация фонда «Помощи детям Африки», происходит быстро. Ехать для этого на острова совершенно не обязательно. «Аккерманн и партнеры» — официальные представители правительства BVI в Сан-Ремо и обладают всеми необходимыми полномочиями. В первую очередь, принимать деньги от местных миллионеров, за оформление оффшорных прокладок.

Номинальным директором становится сам Мартин Ханнес, но он тут же выдает генеральную доверенность на Леху. На лице херра Ханнеса, не дергается ни один мускул. Как будто, каждый день, к нему приходят советские граждане и открывают оффшорные фонды. За все удовольствие — пять тысяч долларов.

Уже с доверенностью и уставными документами, мы возвращаемся обратно, в «Ambrosiano». Предупрежденный Сержио Кальви, быстро открывает на фонд банковские счета. В наши карманы, опускаются новые, чековые книжки. Ну, что ж… Инфраструктура для песни «We Аre the World», готова. Но это, только маленький кирпичик, в моих «наполеоновских» планах.

Я смотрю на часы. Время поджимает и мы, взяв такси, мчимся в кинотеатр «Аристон».

Клаймич — в панике. Клаймич — в ужасе. Нам, через три часа выступать, а главный солист — пропал. Впору бежать за Кузнецовым, которого… тоже, не видно. Сюрприз. Но, надо отдать должное Григорию Давыдовичу. Он, хотя и паникер, но дело свое знает. Контакт с режиссером фестиваля, установлен. Саунд-чек музыканты провели, все работает. Выступаем в живую, так что микрофоны, динамики, инструменты, приходится проверять по нескольку раз. Бэк-вокал из девушек, усилиями Татьяны Геннадиевны «распет». Из сбивчивого объяснения Веры, я понимаю, что просто распевка вызвала в зале фурор. Технический персонал, пялится открыв рот, на серебряные обтягивающие комбинезоны в «космическом» стиле и устраивает овации после каждого повтора.

Когда на сцену выхожу я — в черных брюках и черной рубашке, расстегнутой на груди а-ля Челентано, удивление в глазах окружающих, переходит в экстаз. И это, только репетиция! Что же, будет дальше?

А дальше, происходит вот, что. Зал, постепенно наполняется. Приезжают разодетые итальянцы, рассаживаются за столиками. В зале — две зоны. Одна, для сидячих по бокам, другая для стоячих — в центре. Плюс масса телевизионных камер, осветительных приборов. Сцена украшена очень примитивно — большой аляповатый круг, куда вписано название города, год. Плюс, какие-то экзотические птицы и животные, сделанные похоже из папье-маше. По полу, разбросаны белые цветы.

Пока мы ждем, Клаймич мне рассказывает, что первые два дня, должны были транслироваться, только по радио, но после вмешательства Кальви, нас показывают по телеканалу РАИ. Тому самому, где я устроил разоблачение ЦРУ. Популярность «Красных звезд» столь высока, что к телевизорам, прильнула вся Италия. «На разогреве» у меня Мино Вергинаги, с песней «Любовь» (он, собственно, и должен был победить), Энзо Карелла, с песней «Барбара» и, еще десяток исполнителей.

Все происходит, очень долго и очень медленно. Итальянцы, конечно, любят поговорить. Но, не на сцене же… Певцы статичны, мелодии примитивны. Глядя на все это, я уже по-другому смотрю на советскую «Песню года». Жильцова с Масляковым, мне были смешны? А, как насчет итальянских ведущих — Майкла Бонжиорно и Марии Риццоли? Первый, забалтывает до зевоты певцов на сцене. Такое ощущение, что это не фестиваль, а конкурс красоты, где ведущий должен выяснить наличие мозгов у претенденток. Вторая — просто для мебели. Красивая женщина, украшение сцены. Только вот одна, маленькая деталька, которую мне, давясь от смеха, поведал Клаймич. Риццоли — лицо итальянского журнала Плейбой. Снялась в нескольких эротических фильмах. Все мужчины в зале не могут отвести от нее взгляд. Какие певцы, какой конкурс… Народ ждет, когда Риццоли начнет, извиваясь и постанывая, снимать с себя одежду. Вот, такой у нас конкурс в Сан-Ремо.

Наконец, на сцену выхожу я. Льются первые аккорды «Soli», Адриано Челентано. От гитары, я отказался — за меня, основную партию играет Коля Завадский. Беру микрофон, спускаюсь в зал. Луч прожектора, сопровождает меня. Второй — освещает наших девушек. На словах «Una bugia coi tuoi» зал не выдерживает и начинает подпевать. Ко мне тянутся руки, но я с улыбкой уворачиваюсь и возвращаюсь на сцену. Третий проигрыш начинают исполнять, только девушки, я присоединяюсь и на финальных словах «Только я, только ты», встаю между ними.

Громовые аплодисменты. Экспрессивные итальянцы вскакивают из-за столиков, кричат «Браво» и кидают цветы. Кланяемся, но буря не утихает. Я вижу, как мне, из-за персонального столика хлопает Анна. Она, в моей «запасной» майке с Лениным, которую я ей послал в номер, сразу по приезду. Глаза девушки сияют. Неужели, влюбилась? Смотрю на Клаймича. Директор кивает и Коля Завадский вновь берет первые аккорды «Soli». Исполняем песню на бис и после новой порции оваций, кланяемся и быстро уходим со сцены.

Сидим в гримерке, пережидаем бурю. Наши «рабочие сцены» — еле-еле сдерживают напор толпы, которая клубится возле дверей. Все возбуждены, смеются — первое выступление за границей, прошло замечательно, народ хочет отметить успех. Но, как выйти наружу, когда там, такой шторм? Фанатки скандируют «Витторио!» и «Русси!». Я прислушиваюсь краем уха и размышляю, куда пропал Кузнецов. Разве куратор, не должен пасти нас день и ночь? Меня гложет плохое предчувствие.

Тем временем, Леха достает из сумки две бутылки «Столичной», батоны колбасы, банки с консервами. Все привезено им и мной из СССР. Меня, прямо, слеза прошибает от ностальгии. Недостает черного хлеба и головки лука. Музыканты, тоже, чувствуют особый момент, затихают.

Я беру пластиковый стаканчик, наливаю туда простую воду, которой нас снабдили организаторы.

— Что, я хочу сказать? — дожидаюсь, пока все разберут емкости с алкоголем — Хороша страна Италия, но только за рубежом, по-настоящему понимаешь, как дорога тебе Родина…

Чокаемся, выпиваем. Я бы, тоже, злоупотребил, но раз нет Кузнецова, то это надо использовать по-полной.

Постепенно, фанаты рассасываются и мы, под охраной «тяжей», садимся в автобус. В Сан-Ремо, уже ночь, Луны не видно, зато полно звезд. Над городом висит Млечный путь. Мой путь тоже ясен. Сразу, по приезду в гостиницу я наворачиваю несколько кругов по территории. Проверяюсь. Кое-где играет музыка, у баров веселятся туристы. Но мне не в бар, мне в круглосуточный бизнес-центр. «Рояль Отель Сан-Ремо» — весьма фешенебельное место. И тут, есть специальная комната, для деловых людей. Телетайп, кабинки с телефонами, разнообразные справочники, в одном, из которых, я и нашел адрес компании «Аккерманн и партнеры». Сейчас же, мне нужна пишущая машинка. Сажусь за электрическую «Оливетти». Заправляю в машинку белый лист бумаги. Печатаю, по-английски.

«Уважаемый господин Брежнев! Пишет Вам, искренний друг Советского Союза и приверженец Всемирного коммунистического движения….»

* * *

Несмотря, на мое плохое предчувствие, на следующее утро появившийся, как черт из табакерки Кузнецов, весьма любезен. Шутит во время завтрака, расспрашивает членов группы о нашем триумфе. А у меня, кусок в горло не лезет. Отсаживаемся подальше с Клаймичем, обсуждаем сегодняшний день. Прогон «Sara Perche Ti Amo» с Ладой, встреча с продюсерами Тины Тернер и Кейт Буш. Последняя, уже приехала и, даже, живет в нашем отеле. Без особой раскачки директор звонит в номер Буш и нас легко приглашают наверх.

Звезда, живет в президентском сьюте. Кожаная мебель, белый рояль… Видок у Кейт, так себе. Растянутая майка (замечаю, что девушка не носит бюстгальтер), растрепанные волосы, круги под глазами. В номере стоит дым коромыслом, играет громкая музыка. Сама певица, сейчас, на взлете, работает на стыке поп-музыки и прогрессивного рока, пишет песни, аранжирует… Пока знакомимся с музыкантами, что курятся вокруг рояля, замечаю заинтересованный взгляд Кейт.

Разговор, сначала идет ни о чем. Делимся впечатлениями от Сан-Ремо, ругаем организацию фестиваля. Нам предлагают выпить («для голоса»), но мы вежливо отказываемся. Подходит продюсер певицы — Эндрю Пауэлл. Жизнерадостный кокни, хохотун, любитель шуток. Сходу располагаю его анекдотом про англичан:

Английский лорд сидит у камина. Вдруг, вбегает слуга:

— Сэр! Спасайтесь! Темза вышла из берегов! Через пять минут, вода хлынет сюда!

— Джон! Выйдите и доложите, как полагается английскому слуге.

Слуга выходит. Ровно через пять минут распахивается дверь, на лодке вплывает Джон со словами:

— Темза, сэр….

Смеются все, особенно, обкуренные музыканты. В ответ, Эндрю рассказывает анекдот про Брежнева:

«Возвращается домой премьер-министр Англии, после визита в СССР. Журналисты спрашивают, как ему показался Союз. Тот отвечает: „Говорят, в СССР, все для человека — и теперь я могу сказать, что я даже видел этого человека!“»

Вежливо улыбаемся.

Клаймич достает демо-кассету и объясняет, зачем мы пришли. Музыканты выключают свой проигрыватель, запускаем «We Are the World». Слушают внимательно, Кейт качает в такт ногой, в туфельке.

— Очень хорошо! — по окончании песни, первым реагирует Пауэлл — Кейт, как тебе?

— Это, прогремит на весь мир — кивает певица — Я, в деле. Говорите, у нас у каждого по строчке, а потом хором? Эндрю, позвони Дэвиду Гилмору из «Pink Floyd». Они тоже не откажутся. Ради такого, мы и в Штаты прилетим. Тем более, у нас там концерт, в Нью-Йорке, в конце января намечается.

— Дэвид Гилмор, промотирует Кейт — поясняет в ответ, на мой недоуменный взгляд, продюсер — Так что, считай «Pink Floyd», тоже, в деле.

Это даже больше, чем мы ожидали. Обмениваемся телефонами, тепло прощаемся.

Впечатления от встречи с Тиной Тернер, сильно хуже. С ней, мы пересекаемся на репетиции, в «Аристоне». Сам кинотеатр, осажден поклонниками — я, только полчаса расписываюсь на разных бумажках и даже фломастером, на груди визжащей фанатки.

Певица мне кажется грубоватой и неотесанной. Одета она ужасно — в платье, призванное максимально ее оголить. Макияж, как у вокзальной проститутки. У Тины, тоже, есть продюсер — больше похожий на сутенера. Весь обвешан золотом, волосы взбиты, в какой-то «взрыв на макаронной фабрике». Тупой, как пробка. Я, практически не понимаю его английский — настолько язык изобилует негритянскими словечками. Но мне очень нужны афро-американцы, поэтому, я — сама любезность. Рассказываю концепцию песни, даю послушать кассету. Тина, оказывается, сентиментальной женщиной. Я замечаю в уголках глаз, слезы. Все-таки, тема Африки, для негритянских музыкантов, очень важна, так что мы легко договариваемся на совместную запись.

И вот, я опять на сцене. В этот раз, у спуска в зал, пришлось выстроить наших «тяжей», плюс организаторы добавили секьюрити. Зал орет и беснуется. Ведущим приходится, даже, шутить, затягивая начало выступление, чтобы успокоить фанатов. Я ищу взглядом Анну. Она, за своим столиком. Машет мне рукой. Короткий поклон в ее сторону и мы начинаем. Коля Завадский проводит медиатором по струнам гитары, Роберт выбивает ритм на барабанах… Вера и Альдона на бэк-вокале…

«Sara Perche Ti Amo» с Ладой возносит русско-итальянскую эстраду в космос. Я чувствую, что зал затаив дыхание следит за нами, не отрывая глаз. И нет, мы не поем песню. Мы, исполняем гимн. Гимн любви. Нам не нужно голосование жюри. Мы уже в сердцах простых итальянцев. И все это, благодаря Ладе и девочкам. Они выводят нашу песню на недосягаемую высоту. А Лада настолько встроилась в наш тандем, что я чувствую себя ведомым. Впервые в жизни. Если это смотрят в Союзе… Если это видит моя мама…

Песня заканчивается и на нас обрушивается цунами обожания. Теперь я понимаю «Битлз», которые шутили, что они популярнее Иисуса Христа. Поклонники прорываются через оцепление, лезут на сцену… Все, что мне удается — это прикрыть собой Ладу. Девушка доверчиво прижимается к моей груди, пока «тяжи» пытаются провести меня и девочек в гримерку. Со всех сторон тянутся руки, наши костюмы, буквально рвут на куски. В зале стоит крик и визг.

Финал фестиваля — сорван. Девчонки, отпаивают Ладу, Коля примеряет на меня свой пиджак. На голое тело, он садится идеально. Я вижу, как Львова страдает над разорванными костюмами.

— Татьяна Леонидовна — я подхожу к нашему дизайнеру — Это, самое лучше признание Ваших талантов. Сохраните обрывки. Они войдут в историю.

О том, что мы стали победителями конкурса, узнаем, уже в отеле. Причем, почему-то с песней, которую исполняли в полуфинале, а не в финале — «Soli». Организаторам, пришлось вызывать полицию, которая еще несколько часов выводила из кинотеатра возбужденных фанатов. К нам приезжает директор-распорядитель фестиваля. Вальяжный итальянец лет шестидесяти, лысый, как бильярдный шар. На его широком лице, играет улыбка. Пять минут разговора ни о чем и я понимаю, что директор… доволен! Такой пиар не купишь ни за какие деньги. О событиях фестиваля, рассказывают ведущие мировые каналы. Рейтинги бьют рекорды. В Сан-Ремо съехались десятки съемочных групп. Владельцы отелей отмечают большой наплыв туристов, что не типично для января. Так что, завтрашний концерт иностранных исполнителей состоится в любом случае. Права на трансляцию и билеты уже проданы, деньги получены. Естественно, «Феличита» завершает концерт. После окончания — состоится награждение, что против правил. Но сегодня, уже никто не рискует вызвать новые волнения фанатов. Завтра в Сан-Ремо подтянут свежие силы полиции, оцепят «Аристон» и будет дан формальный старт нашей международной известности. Неформальный, мы уже сегодня ощутили на своей «шкуре».

 

15-е января 1979, понедельник

Рим, вилла Кальви.

Как же хорошо ничего не делать! Просто валяться на кровати, смотреть телик, попивая пина коладу.

Последний день в Италии, я провожу на вилле Роберто Кальви. Победа в фестивале, божественное выступление с «Феличитой» на гала-концерте иностранных исполнителей, окончательно открыло мне двери в высшее общество. По возвращению в Рим, банкир устроил в мою честь шикарный прием, с гостями в смокингах и вечерних платьях. Шампанское льется рекой, играет джазовый оркестр, каждый час — салют. Я, в майке с Лениным — особая просьба Анны — принимаю поздравления гостей. Специальный мажордом выстраивает их в очередь. Пока ждут — разглядывают приз. Золотую статуэтку пальмы, на которую опирается лев. Или точит когти? Я, так и не понял, а спросить у организаторов — постеснялся.

В майке чувствую себя попугаем, но статус поп-звезды — обязывает выделяться. Ну, надел бы я смокинг? Стал бы как все. А мне нельзя быть как все. У всех в голове нет часов, которые отсчитывают срок жизни моей Родины. Бом, бом — уже звучит похоронный колокол. Уже идет гражданская война в Афганистане. Совсем скоро, Амин прикажет задушить Тараки — премьер-министра и друга Брежнева. После этого, политическое решение о вводе войск, будет носить личный характер. Времени осталось совсем мало.

Кальви очень просил привезти «Звездочек». Но тут, я пошел на принцип. Девчонки и так хлебнули сполна «дольче виты». К ним начнут клеиться итальянские миллионеры, которых полно на приеме. Не уверен, что та же Лада сможет устоять. Пусть, лучше потратят день на шопинг, перед отлетом в Союз. Заодно и для меня подарки купят — Вера уже проинструктирована и получила деньги.

Если девушек мне удалось спасти от назойливых поклонников, то себя самого — нет. Весь вечер, вокруг ходит директор итальянской, звукозаписывающей компании RFI. Всего за несколько часов с трехсот тысяч долларов, он дошел до миллиона, за первый диск. Права на Италию и континентальную Европу. Директор готов, даже, включить в диск заведомо нехитовые советские песни, лишь бы добить объем и быстро первым выпустить пластинку «Красных звезд». Но мне, уже нет смысла, размениваться на середнячков, когда светит глобальный контракт с американскими мейджерами.

От назойливого директора меня избавляет Анна. Девушка одета в маленькое черное платье, которое выгодно открывает ее длинные ноги и загорелые плечи. Мы танцуем, пьем коктейли. Анна восторгается моим выступлением в Сан-Ремо, часто поправляет волосы. Ее «летящая» прическа безупречна — это значит, что она на меня запала. Шлет невербальные сигналы. И мой организм их очень хорошо воспринимает. Особенно, его нижняя часть. Огромным усилием воли останавливаю себя. Кальви — большой семьянин. Совращение дочери в стенах дома… Лучше, самому застрелиться. Пытаюсь дозвониться в Москву, но в телефонной трубке — ни гудка. Это странно. Начинаю щелкать пультом, прыгая по каналам. На одном идут новости. Показывают фотографию иранского шаха, закадровый голос рассказывает о бегстве Мохаммеда Пехлеви из страны. Радостно потираю руки. Мои котировки в Политбюро сегодня прилично выросли.

Щелкаю пультом дальше. На другом канале идет какое-то эротическое шоу. Ведущий викторины задает вопросы трем девушкам. Если они отвечают — зарабатывают деньги. Если нет — снимают с себя часть туалета. Первая девица, а финальный приз — «мерседес»! — очень скоро остается в одних ажурных трусиках и, не ответив на последний вопрос, уже тянет их книзу. Но тут ведущий машет руками и кричит, что нельзя. Иначе программу закроют за безнравственность. А ведь точно! Италия — католическая страна. Даже странно, что тут показывают по ТВ такие викторины. Вторая девушка практически доходит до «мерседеса» (мдяя… а я за победу в финале получил статуэтку, да огромный торт, что ели всей группой в поезде), но в итоге тоже остается в одних трогательных панталончиках. Разглядывая ее грудь, я вспоминаю Анну. Что если она сама, придет ко мне?

Вдруг, слышу в правой части дома, хлопки. Шампанское, что ли открывают? Да, вроде, все, уже разошлись. Хлопки усиливаются, становятся чаще. И тут, я понимаю, что стреляют из автоматов. Ударом локтя разбиваю зеркало в ванной, аккуратно хватаю осколок. Приоткрываю дверь, выставляю его в проем. Видно плохо. Чьи-то спины, вспышки выстрелов. Грохотать уже начинает совсем громко. Группа охранников Кальви отстреливается из-за угла коридора. Темп боя нарастает, снаружи по фасаду хлещут пулеметные очереди. Да это настоящий штурм!

Вдруг раздается сильный взрыв, мужчин разбрасывает в сторону. Нападающие кинули гранату. Коридор заволакивает дымом. Я понимаю, что это мой последний шанс, рывком открываю дверь и бросаюсь в противоположную сторону. Бегу так быстро, как только могу. Коридор опоясывает здание по периметру. Должен быть же быть черный выход! По пути луплю по кнопке пожарной тревоги. Нападающие могли отключить виллу от телефонной связи, но у сигнализации может быть свои каналы связи с пожарными.

Загораются тревожные лампы, раздает звук сирены. Дверь черного хода заперта. Я разбегаюсь и бью со всего маха ногой в район замка. Все, как учила Альдона. Вкладывая вес всего тела в удар. Дверь срывает с петель, передо мной лестница. Второй этаж. Можно бежать вниз, но там стреляют. Можно вверх. Там я не был, планировки не знаю. Мгновение колеблюсь, но выбираю все-таки второй вариант. На третьем этаже — несколько комнат. Бильярдная, курительная с коллекцией кальянов, и бинго, кабинет, где размещены охотничьи трофеи Кальви. По стенам висят рога оленей, стоят чучела птиц и медведя. Еще один удар ногой и дверца шкафа разлетается на куски. За ней стоят охотничьи ружья. Если бы тут был сейф… Но мне везет. Хватаю первую горизонталку неизвестной марки, патронташ. Переламываю, вставляю патроны. Лампы перестают мигать, звук сирены замолкает. Похоже, что нападающие сумели выключить сигнализацию. Выстрелы прекращаются, дом заполняет тишина. Я судорожно оглядываюсь, пытаясь понять, где мне встречать «гостей». Кресла, шкаф, чучела… Я в западне. Ружье против автоматов, которые легко прошьют любую баррикаду, не играет. Вылезти в окно? Там пулеметчик. Похоже это конец. Я с ужасом представляю, как маме сообщают, что ее сын погиб от рук каких-то итальянских мафиози. Нет, я не могу этого допустить! Еще раз осматриваю кабинет. Над дверью висит чучело головы тура. А если…?

Закидываю ружье за спину, подпрыгиваю, хватаюсь за рога. Лишь бы чучело не сорвалось. Нет, прибито крепко. Подтягиваюсь, забрасываю левую ногу. Теперь нужно аккуратно сесть, как будто в седло. Получается. Беру ружье в руки, снимаю с предохранителя, готовлюсь. Если бы верил в бога — перекрестился бы. Но вся моя «прежняя» жизнь прошла под знаком если и не атеизма, то уже точно не молитв в церкви.

Шаги. Удар, дверь распахивается. Двое в черном. На лицах маски, в руках короткие автоматы. Заходят очень грамотно, приседая и тут же беря под контроль углы комнаты. Переговариваются знаками. Это не мафиози, это кто-то с очень специальными навыками. Видя, что в кабинете никого нет, «гости» слегка расслабляются. Один показывает другому на сломанную дверцу шкафа. Медленно, очень медленно навожу ружье на левого. У меня только один шанс, я не могу его упустить. Тяну первый курок. Выстрел. Картечь идет кучно и сбивает с ног штурмовика. Правый резко поворачивается, вскидывает автомат, но не успевает. Еще один выстрел, голова разлетается на куски. Брызгает кровь, серые куски мозга повисают на сломанной дверце шкафа. Чувствую, что меня сейчас вывернет. С усилием сдерживаю рвотные порывы, спрыгиваю на пол. Первым делом хватаю автомат «левого». Это какая-то разновидность укороченной Беретты SC-70. Маркировка выбита на ствольной коробке. Отстегиваю магазин. Полна коробочка! Вставляю обратно, на всякий случай передергиваю затвор. Надо сделать контрольный выстрел, но у меня не поднимается рука. Тело левого лежит навзничь, раскинув руки. Я осторожно подхожу, держа на прицеле, сдергиваю маску. Фуу… Типичное лицо жителя южной Европы. Крупные черты лица, очень широкое лицо, черные волосы, трехдневная щетина. На русского совсем не похож. Пульса нет, человек мертв.

Собираю оружие, запасные магазины, ребристые гранаты. У правого внезапно шипит коробочка рации, пристегнутая на груди. Я слышу гортанный голос. Мужчина что-то спрашивает на незнакомом языке. А теперь ходу! Выскакиваю обратно на лестницу, спускаюсь на первый этаж. Достаю осколок зеркала из кармана, повторяю тот же трюк с осмотром холла, где проходила вечеринка в честь меня. Тут уже все закончено, люди в черном таскают трупы телохранителей Кальви и выкладывают их в шеренгу. Разбитые окна, пулевые отметки на стенах. Сам Кальви сидит на полу под охраной двух человек. Анна стоя на коленях, перевязывает его плечо. Банкир бледен, периодически пытается завалиться на бок. Дочка его ловит и, вытирая слезы, продолжает бинтовать.

Рядом со столиком, где все еще стоит мой приз, находятся трое. Судя по жестам и командам — руководство. Один постоянно дает указания по рации, двое других тихо переговариваются. Я считаю нападавших. Ровно десять. С теми, что на третьем этаже — дюжина. Пока считаю, тональность разговора командиров нарастает, один из них машет рукой наверх и пятеро «черных» бросают трупы и бегут в сторону главной лестницы. Понятно. Пошли искать пропавших. Сейчас или никогда!

Кладу гранату с чекой на пол, поднимаю автомат. Медленно, чтобы не привлечь внимания резким движением, выхожу из-за угла. Одновременно толкаю ногой снаряд в сторону столика и тут же стреляю в охранников Кальви. Только бы не задеть Анну! Слышу крик «Гранатэ», краем глаза вижу прыжок командиров. Длинная очередь прошивает двух «черных» рядом с банкиром, они валятся на девушку. Переношу огонь на командиров. Они пытаются лежа выдернуть пистолеты из кобуры, достать автоматы из-за спины, но время ушло. Крики, запах пороха… Моя Беретта грохочет, выплевывая гильзы. С непривычки ствол уводит вправо вверх. Пытаюсь отсекать очереди по три патрона. Вижу, как разлетается на куски приз фестиваля, пули рвут тела командиров.

Рывок к Анне. Скидываю тела, подхватываю Кальви под здоровую руку, ставлю на ноги. Тяжелый! Справа отца обнимает орущая от страха Анна. Она скидывает свои туфли и мы тащим банкира… а куда кстати?

— В гараж! — кричит девушка.

Сзади слышится топот, левой рукой даю неприцельную очередь в сторону главной лестницы. Ответные выстрелы тоже «в небо». Забегаем в черный ход, поворачиваем направо. Коридор обрывает возле небольшой, приоткрытой двери. Протискиваемся. Анна шарит в карманах отца, достает ключи. Запирает дверь. Мы спускаемся по небольшой лесенке к нескольким автомобилям. Ролс-ройс, два БМВ, и вот то, что нужно — английский Land Rover. Затаскиваем Кальви на заднее сидение. В этот момент раздаются выстрелы, дверь гаража вздрагивает. Помещение заполняет визг пуль. Я прыгаю на водительское место, рядом приземляется Анна.

— Ключи! — ору от страха, глядя как у соседних автомобилей появляются маленькие аккуратные дырочки.

Девушка дергает козырек от солнца, оттуда вываливают ключи с брелком. Вставляю в замок, завожу машину. Новые автоматные очереди, разлетается на осколки заднее стекло. Мелкое крошево засыпает стонущего банкира. Я врубаю первую скорость и бью по газам. Машина с ревом прыгает вперед и с хрустом вышибает гаражные ворота. Переднее стекло также лопается и теперь уже нас с Анной засыпает осколками. Джип с визгом тащит за собой остатки конструкции, я резко кручу руль сначала влево, потом вправо. Ворота остаются на дороге, а мы выкатываемся во двор. Какие-то люди сбегают с главного крыльца, стреляя по нам. Лишь бы не было пулеметчика, что лупил в начале штурма по дому! Я выкручиваю руль и мы тараним зеленые насаждения. Кусты, цветник, альпийская горка… Нас подбрасывает вверх, джип пытается перевернуться, но все-таки встает на четыре колеса. Скорость есть, включаю вторую передачу. Педаль газа вжата в пол, мы набираем ход. Вокруг темнота еле подсвеченная фонарями.

— Туда! — тычет вперед пальцем Анна — У тебя кровь!

Чувствую, как по щеке льется что-то теплое. Англичане, гады! Плохо ветровое стекло прокалили. Короткий взгляд направо. Лицо девушки тоже слегка посечено осколками. Анна кричит, еле успеваю обогнуть дерево. Где же тут включаются фары? Жму на все кнопки и рычажки подряд. Дворники, поворотники, свет, наконец, зажигается и я вижу перед нами декоративную изгородь.

— Держись! — упираюсь в руль, прикрываю глаза.

Еще один удар, скрежет, мы вылетаем на какое-то поле. По нему вдалеке в сторону виллы бегут люди с факелами и ружьями.

— Осторожнее! — кричит Анна — Это местные крестьяне, папины арендаторы.

Какие к чертям крестьяне?! Полиция где?? Беру влево, врубаю третью скорость. Внутри зарождается настоящий экстаз. С красивой девушкой в ревущем джипе, бандиты, по лицу течет кровь, луна над нами. Хочется орать и вопить! Понимаю, что у меня адреналиновый шторм в крови, прикусываю до боли губу.

Неужели выбрались? С заносом вылетаем на грунтовку.

— В какую сторону Рим?

Анна машет рукой вправо и перебирается на заднее сидение к отцу. Смахивает осколки, укладывает его поудобнее. Я газую и мчусь в направлении Вечного города. Выбираюсь на трассу. Тут уже все по указателям понятно. Опять втопил. Нам навстречу летит кавалькада мигающих и завывающих полицейских машин. Проснулись! Где вы раньше то были? Съезжаю на второстепенную дорогу, гашу фары и пережидаю, пока полиция промчится мимо. Мне совсем не улыбается объясняться с карабинерами насчет разбитой машины, трупов и раненого банкира на заднем сидении. Завтра с утра — рейс в Москву. А тут одних только допросов на неделю будет. Пока жду, стираю с оружия отпечатки пальцев, выкидываю без патронов в кусты. Магазины выкину дальше.

Выруливаю обратно на дорогу, держу скорость под сто. Въезжаем в пригород. Тут уже Анна отвлекается от отца и начинает давать рекомендации.

— Здесь налево и прямо.

— А кто это был? — я резко выворачиваю руль и нас опять слегка заносит.

— Албанцы — слышу слабый голос Кальви. Раз говорит, значит жив.

— В охране был предатель — добавляет девушка — Расстрелял со спины наших четверых самых опытных телохранителей. Тут направо.

— Наемники? — я следую команде Анны и с визгом подрезаю замешкавшуюся машину. Водитель высовывается и что-то кричит мне вслед. Я оборачиваюсь. Кальви без сознания, дочка хлопает его по щекам. Надеюсь, довезем.

Еще несколько команд и мы влетаем на пандус международной больницы Сальватора Мунди. Что означает Спаситель Мира. Чтобы не перепутать к больнице прилагается небольшой храм с крестом и статуей этого самого Спасителя. Уже на пандусе я начинаю отчаянно сигналить и мигать фарами. Из приемного покоя выбегает несколько врачей. Торможу, помогаю выгрузить на каталку Кальви. Его узнают, меня что-то спрашивают. Вокруг быстрая итальянская речь, махание рук, а я еле на ногах стою.

— Две минуты, сеньоры. Дайте прийти в себя — мне дают кусок ватки прижать к порезу на лице.

Адреналиновый экстаз проходит, наваливается страшная усталость. Анна убегает вместе с отцом, а я делаю вид, что хочу сигарету. Меня отводят к курилке и оставляют в покое. Но это ненадолго. Сейчас вызовут полицию. Вон какая толпа уже собралась у побитой машины — считают дырки от пуль. Бочком, бочком, шажочек в сторону и я в спасительной темноте. Возвращаюсь обратно к трассе. Голосую поднятым большим пальцем. Останавливается желтое такси. Экспрессивный водитель тычет пальцем в окровавленную майку, спрашивает не надо ли мне в больницу. Говорю, что носом кровь пошла. Показываю красную ватку. Водитель не замечает пореза и отвозит мне к Хилтону. Леха уже спит, иду к Вере. Она в том же номере, что и прошлый раз, ключ у меня тоже есть.

Два часа ночи. Зая спит, но я ее бесцеремонно бужу, зажигая свет. А в ее комнате на диване… Альдона! Черт! Сам же забыл, как менял списки дабы соблюсти социалистическую справедливость. Вера, увидев меня в крови, вскрикивает и прижимает одеяло к груди. Альдона — машина. Мгновение и она уже в стойке. Еще мгновение, я раздет (частично), осмотрен, заклеен пластырем. Прибалтка, одетая в милую пижаму с рисунком из бамбуковых побегов, уже наливает мне какую-то лимонную настойку желтого цвета и тут приходит в себя Вера. Бросается ко мне, покрывает всего поцелуями. Я замечаю ревнивый взгляд Альдоны. Отстраняю Веру, выпиваю махом алкоголь и, не отвечая на вопросы, иду в душ. Врубаю горячую воду с максимальным напором. Ванная быстро заполняется паром, меня бьет дрожь.

Такого со мной не было со времен Чечни. Всего одна командировка — зато очень похожие впечатления. Убивать не приходилось, зато был под обстрелом, быстро бегал, даже пострелял в сторону «зеленки». Вряд ли в кого-то попал, зато потом заслуженно гордился боевым эпизодом в биографии. Но сегодня… Сегодня я поставил новые рекорды. Скольких я убил? Двоих наверху — точно. Албанцев, охранявших Кальви — скорее всего. А вот командиры могли и выжить. А если они выжили… Даже раненые могут отдать приказ об ответке. Найти нас в Риме — не проблема.

— Альдона! Буди Леху, его ребят и Кузнецова — я вышел из душа в чем мать родила и уже застал девушек одетыми — В доме Кальви была перестрелка. Напали какие-то албанцы. Сам банкир ранен, я его отвез в госпиталь.

— Полиция? — деловито интересуется девушка, натягивая замшевые сапожки. Успели девчонки прибарахлиться.

— Бесполезна и скорее всего продажна. Пусть двое караулят главный холл и черный ход. Остальные должны быть готовы к эвакуации в любой момент.

— Нам нужно оружие! — вступает в разговор Вера.

— Советский образ жизни — наше оружие.

Я без сил падаю в постель Веры и мгновенно отрубаюсь. Сквозь сон слышу какие-то разговоры, бас Лехи, меня пытается будить Кузнецов- но все бестолку. Организм находится в режиме «завершение работы».

* * *

В аэропорту, несмотря на ранее утро, было все так же, как в день прилета — пестро, шумно, интернационально. Тележки, груженые разноцветными чемоданами, стайки галдящих детей, стройные и плавные стюардессы в пилотках (почему то остро кольнуло воспоминание о Жанне), объявления о начале и конце регистрации — я уже начал скучать по Италии. И персонально по Анне, которая примчалась нас провожать. Кальви сделали операцию, его жизнь вне опасности. Полицейские уже успели допросить дочку и она… не раскололась. Да, была вечеринка, после нее все (!) разъехались. Затем началась перестрелка, «я так испугалась, что ничего не запомнила». Как удалось сбежать? Нападавшие начали ругаться, отвлеклись, «я отволокла отца в гараж, а там машины»… Версия шита белыми нитками (думаю, врачи, запомнили, кто был за рулем), но судя по тому, что на моих запястьях пока нет наручников…

Я посмотрел на хмурого Кузнецова, пересчитывающего группу. Вот кто бы с удовольствием одел на меня браслеты. Как же он орал утром! Стекла в отеле дрожали. Перенервничал мужик. Всю ночь дежурил, глаз не смыкал. В отличие от Лехи и «тяжей» — он очень хорошо представляет, чем грозит мафиозная Италия оступившемуся иностранцу. А также кто такие наемники-албанцы и что светит в СССР куратору группы за «потерю бойца». Пока он орал, я натянул на себя «маску Альдоны», и позевывая у зеркала, обрабатывал порезы. Подполковнику ОЧЕНЬ хотелось применить ко мне меры физического воздействия. Но слева стоял Леха, сжав кулаки, справа прибалтка со сложенными на груди руками. Так что все ограничилось громким криком и квадратными глазами группы, что столпилась в дверях.

Как же хочется спать! Я бы сейчас откинул кресло в самолете и все четыре часа… но до посадки еще сорок минут и мне нельзя расслабляться. Осталось еще одно, но очень важное дело. Киваю Лехе, я как был, со спортивной сумкой через плечо иду в туалет. Запираюсь в кабинке. Достаю большой белый конверт, подготовленный в гостинице Сан-Ремо. Руки начинают дрожать. Вот он. Еще один кирпичик в спасение СССР. Дуплет. Одним выстрелом сразу… нет, не буду загадывать. Как бы не сглазить. Выхожу из туалета с конвертом в руках. Жду пока наобнимаются девчонки с Анной. Нашу регистрацию уже объявили. Пора сдавать багаж. Его много. От наших вещей, сваленных посреди зала вылета, веет чем-то таборно-эвакуационным. Каждый из музыкантов купил что-то из электроники. Я вижу коробки кассетников, видеомагнитофонов, и даже телевизора (Клаймич везет в Союз большой Панасоник). Дамы закупились одеждой. Распухшие сумки, чемоданы у женской части группы говорят мне, что теперь итальянская мода будет хорошо представлена в Москве. Наконец, девчонки закончили обниматься и я киваю Альдоне. Отходим в сторону.

— Вот — протягиваю ей вскрытый конверт — Кто-то просунул в кабинку, пока я был в туалете.

— Наверное, надо сказать Кузнецову — неуверенно произносит девушка, доставая из конверта лист бумаги.

— Я его боюсь — пожимаю плечами я — Потом там ТАКОЕ написано!

Девушка быстро читает, сразу переводя на русский.

«…Пишет Вам, искренний друг Советского Союза… Довожу до вашего сведения… Генерал-майор КГБ Олег Калугин, Управление „К“ Первого главного управления — предатель. Завербован ЦРУ в 1958 году… В декабре 1975 году Калугин в ходе спецоперации преднамеренно убил перебежчика Артамонова, которого КГБ планировало выкрасть из Вены… Большая доза хлороформа… Доказательства предательства…Тайники в мебели… шифр-блокнот можно найти… Писать по адресу, центральный почтамт, Берн, для Майкла Кинга…»

У Альдоны задрожали губы. В глазах показались слезы. Я впервые видел ее такой шокированной и уязвимой. Нет, никакая она не «Снежная королева». Просто, девчонка, попавшая в жернова большой политики. Большой и грязной. Прости, меня, Аля! Я вынужден использовать тебя «втемную».

— Я… я не верю — мотает головой девушка — Это какая-то провокация. Надо сказать Кузнецову. Я… мы с отцом хорошо знаем Калугина. Дружили семьями… Не может быть, я не верю. Кто? Кто это тебе дал?? Где этот Кинг?! В туалете?

— Аля — я приобнимаю девушку и краем глаза вижу ревнивый взгляд Веры — Нельзя такое Кузнецову отдавать. Он же тоже из ПГУ.

— Тогда отцу! — Альдона приходит в себя и сжимает побелевшие губы.

Бинго! То, что я и хотел. Куда пойдет Веверс с письмом? Правильно, к Пельше! И такое уже не замять. Кто подписывал назначение Калугина? Андропов. Прощайте, Юрий Владимирович! СССР будет намного лучше без вас. И без, Калугина, конечно, тоже. Следующему приготовиться генералу ГРУ Полякову. Просто Поляков, спасибо книге «Анатомия предательства» Соколова в моем Айфоне, сейчас законсервировал свои контакты с ЦРУ и наиболее опасный крот в недрах советских спецслужб — Калугин. Ну, может еще Гордиевский.

И даже если мое письмо попадет на проверку в КГБ — выудить оттуда что-то компрометирующее меня невозможно. Текст я заранее прогнал через гугл-переводчик. В нем одни канцеляриты. Отпечатки пальцев — залегендированы. А искать пишущую машинку… Нет, бурильщики не настолько всемогущи.

Альдона не выдерживает и срывается в сторону мужского туалета. Под обалдевшими взглядами окружающих, врывается вовнутрь. Вытирая слезы, проверяет все кабинки. К нам подходит Кузнецов.

— Что происходит?! — нервы у подполковника уже ни к черту — Что за цирк??

Глядя на конверт, он пытается схватить девушку за руку.

— Не ваше дело! — Альдона резко отталкивает Кузнецова и идет к стойке регистрации. Вслед за ней начинают выдвигаться и все остальные.

— Виктор, что случилось? — а вот нашему директору удается поймать меня за руку — Почему Альдона плачет?

Клаймич озабочен и встревожен. Действительно, поездка выходит скандальной. Драки с итальянцами, эфир на телеканале РАИ, перестрелка на вилле Кальви… Даже приз и тот утерян. Что показывать советским чиновникам от культуры? Съеденный в поезде торт с надписью глазурью Felicitа?

— Григорий Давыдович — я сочувственно гляжу на директора — Альдона просто перенервничала. Устала и вот… По приезду, всех в отпуск. Немедленно!

— Покой нам только сниться — тяжело вздыхает Клаймич.

Наш багаж уезжает по ленте в нутро аэропорта, а я, расцеловавшись с Анной, вытерев ее слезы и пообещав писать, звонить (ага, как бы мне не стать невыездным по прилету), иду на паспортный контроль.

И вот, наконец, я в самолете. Откинул кресло, собрался спать. Самолет — полупустой, можно расположиться сразу на нескольких местах. Сейчас, не очень принято спать лежа и, пока я раздумываю, рядом устраивается Вера. Как говорил Горбатый из «Места встречи изменить нельзя»: «бабу не проведешь — она сердцем видит». Начинает Зая издалека. Рассказывает, какие подарки купила. Маме — отличные бархатные шторы с золотой вышивкой. Деду — инкрустированную разборную трость с фляжкой и двумя рюмками. Брежневой — кухонный комбайн. Он только появился в продаже, в западных магазинах. Должен произвести впечатление. Совсем не зря я брал наличные в банке. Командировочных на всю эту роскошь, явно бы не хватило.

Утреннее солнце, бьет прямо в иллюминатор — я закрываю шторку. Благодарю девушку, незаметно кладу руку на коленку. Бесполезно. Мою руку убирают и задают сакраментальный вопрос:

— Витя! — Вера сильно нервничает, кусает губы — Что у тебя с Альдоной? Только не ври мне!

Я закрываю глаза. В таких ситуациях, надо все отрицать. Даже, если тебя поймали в позиции «парень сверху» — утверждай, что шел и случайно упал. И так несколько раз. Ведь признание не облегчает вину, а просто добавляет срок.

— Хорошо что ты сама завела этот разговор — устало произношу я, массируя глаза. — Твоей интуиции можно позавидовать.

— У вас… вы… — Вера, сейчас расплачется.

— Да, у нас беда — я беру девушку за руку — Близкий друг Веверсов, генерал из КГБ — предатель.

Вера ошарашена. Слезы моментально высыхают, она хочет что-то спросить, но никак не может определиться.

— И мы теперь не знаем, что делать — я смотрю в пол, разглядывая краем глаза мимику девушки. Она огорошена. Предательство в СССР — это очень серьезное и шокирующее событие.

— А как ты… вы… узнали — наконец, приходит в себя Вера.

— Об этом, я не могу тебе сказать, извини. Можешь спросить Альдону. У нее… в общем, у нее есть доказательства, которые… я прошу это хранить все в секрете, она передаст отцу. А тот уже решит, как поступать.

— А почему не Кузнецову? Нас инструктировали, что…

— Веруня, это уже Альдоне решать, так ведь? Я, просто, постарался разделить с ней эту боль.

Вера согласно кивает и берет меня за руку. Фу… Я миновал огромный подводный риф, который легко мог потопить мой корабль. Интересно, теперь мне дадут поспать? Ага, жди… Веру сменяет… Лада! Девушка, тоже нервничает, но по другому поводу. Пока она ходила по магазинам, ее пытался обаять красивый, богатый итальянец. Предлагал прокатиться на спортивном автомобиле, поужинать в лучшем ресторане Рима. Спасло Ладу, слабое знание иностранных языков. Хоть, нас и натаскивали на итальянский в Союзе — быструю речь, она понимала плохо. Когда ухажер перешел на английский — Лада испугалась и ушла в отель.

— Я же распорядился брать с собой кого-то из ребят Лехи, когда выходишь из отеля — внутри росло раздражение — А если бы это был преступник?

— Я же просто в магазин вышла — растерялась Лада — И что теперь делать с браслетом?

На руке девушки красовалось золотое украшение. Подарок от любвеобильного итальянца. В обмен, на который Лада выдала тому свой московский номер телефона. Если это был црушник, то ее продолжат разрабатывать уже в Союзе. Эх, жаль, что еще не снят фильм «Конец операции „Резидент“». В нем, очень хорошо показано, как пытаются завербовать дочку «военного» академика на дефицитных шмотках и подарках.

— Браслет — снять и спрятать. Никому не показывать. О контакте с итальянцем рассказать Кузнецову.

Я, наконец, закрываю глаза, пытаюсь заснуть. И тут стюардессы начинают раздавать еду. После кофе, ни о каком сне речь уже не идет. Сначала делаю вид, что сочиняю песню. Корябаю бумагу, высунув язык. Болтовня вокруг стихает, музыканты и девчонки уважительно поглядывают на меня. Потом мой творческий порыв заканчивается и остается, просто смотреть в иллюминатор. Внизу расстилается облачная равнина, похожая на снежное поле. Кажется, вот-вот появится цепочка лыжников. Спустя несколько часов, мы пробиваем это поле сверху-вниз и заходим на посадку в Шереметьево.

Уже на рулежке, я понимаю, что все плохо. Возле терминала, на взлетном поле, стоит две группы черных автомобилей. Три «волги» с одной стороны, министерская «чайка» и две «волги» с другой.

Группа людей в дубленках и пальто, стоящая друг напротив друга. И конечно, наш Ту подрулил именно к этому месту. Ну что ж… Хорошая новость заключается в том, что замерзнуть в своем фирменном плаще я не успею. Спокойно спускаюсь по трапу первым.

Как и ожидалось, меня встречает лично Щелоков с порученцами. Рядом с ним стоит напряженная мама. Я не вижу радости на ее лице. Позади топает Кузнецов. Ох какой морозец в Москве. Минус тридцать минимум.

Слева от трапа семеро мужчин в черных зимних пальто и шапках. Стоило мне спуститься с последней ступеньки, как они разом качнулись в мою сторону.

— Полковник Семенов, комитет государственной безопасности — красномордый мужик махнул корочкой перед моим лицом — Проедемте с нами.

Сзади уже подталкивает в спину Кузнецов. Сговорились суки. Слышу мамин голос — Пропустите!

— Дорогу! — это уже Щелоков. Попытка гэбистов окружить меня не удается и в наш кружок пробивается министр с мамой. Я тут же обнимаю ее, прижимаясь к груди.

— Вы мешаете проведению спецоперации — красномордый начинает оттеснять Щелокова.

— Ты с министром разговариваешь. Представься!

— Витя — несовершеннолетний! — это уже мама — Вы не имеете права…

— Имеем — сзади напирает Кузнецов. А по трапу уже топают «тяжи» Лехи. Ох, сейчас начнется… Конторские наверняка с оружием. Да и у порученцев Щелкова есть пистолеты.

Слышу визг тормозов. Хлопает дверь.

— И что тут происходит?

Неужели?? Голос Галины Леонидовны. Мужчины как по команде расступаются и к нам подходит, одетая в белую шубу, Брежнева. Физиономии гэбэшников вытягиваются. Кузнецов так и вовсе на похоронах.

— Господи, Витенька, что у тебя с лицом? — Галина Леонидова трогает мои порезы.

— Людмила Ивановна, Николай Анисимович — это уже маме и министру — Витю надо срочно врачам показать.

И тоном, не терпящим возражений, — Так, Витя! Давай, в мою машину, едем в больницу!

Я только успеваю шепнуть Клаймичу, что завтра утром — общее собрание, как меня уводят.

«Волга» стартует резко, с пробуксовой. Моментально долетает по взлетному полю до ворот, которые уже открыты. Сзади пристраивается кортеж министра. Сидим молча, слушаем радио Маяк. Пропаганда вещает про удои, стройки, новые рекорды. Под руководством мудрой коммунистической партии страна уверенно идет от победы к победе. Чего же тогда СССР уже через 12 лет развалится на куски? Может быть потому, что власть замкнулась в своем мирке и слушает только себя? 20 октября 1986 года командир самолета Ту-134А Александр Клюев поспорил с экипажем, что сможет посадить самолёт вслепую, по одним только показаниям приборов. Он закрыл обзорные окна кабины шторками и повёл самолёт на посадку. В его расчёты вкралась ошибка, и к полосе самолёт подошёл со слишком большими вертикальной и горизонтальной скоростями. От сильнейшего удара при касании шасси подломились, Ту-134А перевернулся и загорелся. Из 94 пассажиров и членов экипажа выжило только 24 человека. Разве Союз — это не такой же Ту с закрытыми шторками? Цензура, неэффективное централизованное планирование, командно-административная система — сильнейший удар падения цен на нефть и вот уже СССР полыхает в огне национальных конфликтов. Допустим, будет на престоле не престарелый Брежнев, а бодрый и активный Романов. Или Машеров, которому жить осталось около года. Что поменяется? СССР проигрывает Западу экономическую гонку. Опаздывает с внедрением достижений научно-технического прогресса. Закостенел в идеологии. С этим как быть?

— Чего молчишь? — Брежнева закуривает сигарету — Рассказывай, как съездил.

— С приключениями — я тяжело вздыхаю — А куда едем?

— В Завидово, к отцу. Давай, Витя, не телись, рассказывай.

Коротко, не зацикливаясь на деталях, живописую наши итальянские приключения. Брежнева только ахает. Даже водитель впереди не удерживается, издает удивленные звуки. Вечером поди будет писать рапорты «кому надо».

— Драки, перестрелка, трупы, Кальви в больнице, приз потерял — я ничего не забыла? — подытожила мой рассказ Брежнева.

— Ничего — я повесил голову. Это еще Галина Леонидовна не знает про мою подляну с письмом ее отцу. Но узнает. Такое скрыть невозможно. Но вот стукачу-водителю пока об этом знать не надо.

— Может мелочи какие. О! Я вам кухонный комбайн купил — я попробовал перевести разговор на другую тему — Он сам режет, шинкует, кофе мелет, сок выжимает.

— Хитрый ты Витька — смеется Брежнева — Ладно, на фестивале победил, иностранцы министерство культуры приглашениями завалили. Не боись. Тетя Галя тебя в обиду не даст.

По дороге Брежнева рассказывает о впечатлениях советской публики от Сан-Ремо. Лапин дал в эфир все три наших выступления, но в записи и с купюрами. Ожидаемо вырезали Тину Тернер, часть итальянских певцов. Особенно тех, кто много дергался на сцене. Теперь Останкино завалено телеграммами трудящихся с просьбой повторить запись концертов. В ресторанах, на дискотеках повсеместно играют мелодии Красных звезд (и откуда только ноты с музыкой взяли?). Нас ждут на Мелодии записывать первую пластинку. Все согласовано и решено. Без меня меня женили. Молодцы.

И вот привычные зеленые ворота, КПП, высокий забор. Такая же тщательная проверка. Пока стоим ждем — рассматриваю окрестные сугробы. Они выше моего роста. Какая же суровая в этом году зима! Наконец, нас запускают и мы паркуемся у гостевого домика. За нами встают машины министра. Выходим, разминаем ноги. Меня начинает пощипывать мороз и мы с мамой заходим в дом.

— Витя, как же ты оброс! — меня треплют по волосам, трогают порезы — Откуда у тебя это?? Ты мне про это ничего не говорил!

— Поскользнулся, упал, очнулся…

— Сейчас, поросенок, точно будет гипс! Мы с дедом сходим с ума, а тебе трудно лишний раз позвонить.

— Мам, мы же сначала в Сан-Ремо поехали, потом обратно, а там сеньор Кальви на виллу к себе позвал. Давай, я тебе все потом расскажу. Вон Юрий Михайлович мне машет.

Чурбанов, действительно, подзывает меня к себе. Подходим, обнимаемся. Генерал прикладывается к ручке мамы. Та краснеет. И этому есть объяснение. Юрий Михайлович полураздет (банный халат, шлепанцы) и слегка подшофе.

— Понятно — хмыкает Брежнева — У мужчин — банный день. Николай Анисимович ты с ними?

Щелоков уже стягивает с себя китель.

— Люда, пошли я тебя чаем с чабрецом угощу — Галина Леонидовна уводит маму, а мы с генералами идем в баню.

Мне выдают халат, плавки, шлепки и шапочку а-ля буденовка. Проходим мимо приснопамятного бассейна, заходим в раздевалку. Снимаем одежду, вешаем на крючки. Генералы молчат, но видно, как любопытство в них накапливается. Первым не выдерживает Чурбанов.

— Ну как съездили? Мы тут наслышаны о твоих приключениях.

Я коротко пересказываю свои приключения на вилле Кальви. Генералы ошарашено мотают головой. В их глазах я читаю сакраментальные слова Филатова из сказки про Стрельца «Вот и шли вас, обормотов, в заграничные турне».

— Но это еще не все — я поглубже натягиваю шапочку — Уже на вылете в аэропорту мне кто-то в туалете письмо сунул.

— Что значит сунул? — интересуется Чурбанов.

— То и значит. Под дверью кабинки пропихнули. А там такое…

— Давай, не томи — Щелоков уже разделся и я вижу изрядный животик, седые волосы на груди.

— Конверт был открыт — я тяжело вздыхаю и бросаюсь с головой в прорубь — Пишут, что какой-то генерал Калугин из КГБ предатель. Работает на ЦРУ. С доказательствами. Тайники, шифроблокноты…

— Кто пишет?! — Чурбанов трезвеет на глазах.

— Где письмо?! — жестко спрашивает Щелоков.

— Письмо я отдал Альдоне. Боялся, что в Шереметьево… Ну вы все видели, что я вам рассказываю. Альдона отдаст письмо отцу, а тот Пельше. Кто писал, не знаю — пожимаю плечами я — Какой-то искренний друг Советского Союза.

— Инициативник? А почему тебе отдал? — Щелоков смотрит мне прямо в глаза. Только не отводить взгляд.

— Может быть из-за эфира на итальянском телевидении? Разоблачение ЦРУ, все такое…

Генералы задумчиво переглядываются.

— Это может быть очень кстати — осторожно начинает Чурбанов — Если правильно подготовить Леонида Ильича… Калугина двигал Андропов. Один из самых молодых генералов КГБ. Звезда! Контролирует разведку. Это такой провал, Николай Анисимович, который не спишешь на секретарей ЦК, курирующих КГБ. Кстати, теперь Пельше все сделает, чтобы утопить Андропова — Калугина партийный контроль ведь тоже подписывал.

— А если еще учесть историю с Ираном — кивает Щелоков — В Политбюро у нас будет большинство. Ты, кстати, Витька, молодец. Угадал с этим докладом. Везунчик.

— Антипартийный заговор! — еще больше воодушевляется Чурбанов — Если правильно подать….

— Ты погоди, погоди — осаживает зама министр — Сначала надо найти эти тайники Калугина. Задокументировать. Веверс — отличная кандидатура. У него такой огромный зуб на Юрку… Землю рыть будет. Главное, чтобы расследование не отдали Цвигуну или Циневу. Там рука руку моет.

Генералы задумались.

— Ты вот что, Вить — чешет грудь Щелоков — Иди попарься. Мы тут без тебя посельсоветуемся. Про письмо молчок!

Я пожимаю плечами и выхожу из раздевалки. Иду вдоль бортика бассейна к двери, на которой нарисован ковшик. Тут стоит несколько телохранителей из «девятки», но меня беспрепятственно пропускают. Кое-кто даже улыбается, мне приветливо кивают. Оставил я о себе тут память в прошлый визит. Незабываемую. Вхожу в предбанник. Большой стол, уставленный едой и напитками, купальня с холодной водой, кресла с брошенными полотенцами и халатами. Из парной слышно уханье и шлепки. Открываю дверь, меня окутывает горячее облако.

— Закрывай дверь! — кричит из-за клубов пара… Романов. Глава Ленинграда машет вениками над Брежневым. Я протискиваюсь внутрь, забираюсь на верхнюю полку. Ох, как раскочегарили баню. Кроме Брежнева и Романова, в парной сидят еще двое. Гришин и Устинов. Обоих я мельком видел на охоте, но знаю мало. Гришин берет ковшик и закидывает воду в печку. Вот это пытка! Я чувствую, что «плыву» и под насмешливые комментарии мужчин, ракетой выскакиваю из парной. Прыгаю в купальню. Остудившись, вылезаю. На столе куча открытых бутылок пива. В основном датский Туборг. Пока никого нет, хватаю ближайшую бутылку и выпиваю половину. Закусываю копченой рыбкой. После чего наливаю себе в стакан морса. Вот так жить можно.

Из парной выходит Романов, поддерживая Брежнева. За ними идут Гришин с Устиновым. Мужчины раскраснелись, тяжело дышат. Генеральный идет к купальне и осторожно забирается в нее. Погружается несколько раз с головой. Рядом стоит Романов и все контролирует. Тем временем первый секретарь Московского горкома и министр обороны обстоятельно общаются со мной. Спрашивают про фестиваль, впечатления от Сан-Ремо. Устинов хвалит марш «Мы — Армия Страны». Его записал хор Александрова и уже даже исполнили по радио на всю страну.

Я внутренне настраиваюсь на серьезный разговор, готовлю аргументы про Иран, но никакого разговора сразу не происходит. Мужчины напарены, расслаблены, слегка пьяны. Брежнев оживлен, шутит. «После бани портки продай, а пива выпей». «Самые горячие женщины водятся в банях»… Присоединяюсь к беседе и рассказываю анекдот.

«Если голый мужчина случайно попадает в женскую баню — женщины верещат и плескают в него кипятком… А если обнаженная девушка в мужскую — все мужчины очень рады, приветливы и гостеприимны! Это еще раз доказывает доброту мужского сердца!»

Смеются. Устинов треплет меня по голове. «А не рановато ли тебе такие анекдоты рассказывать?»

— Да он вон ЦРУ разоблачает в прямом эфире — защищает меня Романов.

— Кстати, о ЦРУ — хмурит свои знаменитые брови Брежнев — Тут Юрий Владимирович опять про тебя рассказывал гхм… истории… Просил санкцию опросить тебя. Я сказал, что если мать не против… Что вообще там случилось в Италии?

Две репетиции было. Пора давать премьеру. Мой голос звенит, губы дрожат, кулаки сжаты. Я тыкаю себя в порезы на лице, кусаю губы. Мужчины впечатлены. Расспрашивают, перебивают. Показываю, как включал передачи на Land Rover, рисую пальцем на столе название Беретты. Брежнев качает головой, Романов наливает мне еще морса.

— Ты прямо как наш спецназ — Устинов надевает очки и внимательно на меня смотрит — Я вот участвовал в войне, но так никого и не убил. А ты семь врагов застрелил! И как только смог??

— Итальянцы крик поднимут — вздохнул Брежнев — Хоть и албанцы, а убиты советским… гхм гражданином… подростком. Понятно, что самооборона, но…. Эх… только-только наладили отношения с Андреотти…

— Скандал на весь мир — поддакнул Гришин.

— Замнут — уверенно заявил Романов — Им тоже не выгодно выносить все грязное белье на публику. Потом Кальви может стать премьер-министром. Его популярность в Италии сейчас очень высока. Тогда мы вообще в плюсе.

— Ты то откуда знаешь?? — обернулся к Романову Брежнев.

— Прессу читаю. Иностранную — пожимает плечами Григорий Васильевич.

Ага, прессу. За такой срок никакую газету не успели бы привезти в Ленинград. Голоса он слушает. Он или Сенчина. Которая ему потом на ушко пересказывает. Может быть даже нежно прижавшись. Что-то меня не в ту степь несет. Я извиняюсь, выхожу из предбанника и забираю из раздевалки свою сумку, с которой летел в салоне самолета. Тут кое-какие деликатесы, которые наши лидеры возможно захотят попробовать. Вспоминаю про группу. Надо позвонить, узнать как у них дела, прошли ли таможню… Надеюсь, Леха сможет получить мои чемоданы в аэропорту. Иначе родственники могут остаться без подарков.

В раздевалке генералов уже нет — они прогуливаются вдоль бассейна. Увидев меня с сумкой, заинтересованно идут за мной в баню. Показав телохранителям содержимое, вхожу внутрь и выкладываю на стол пармскую ветчину, сыры, оливки, свежие итальянские багеты, пару бутылок Chianti, наконец, миндальное печенье и шоколад. Гастрономический экскурс имеет успех. Чурбанов с Романовым моментально открывают штопором вино, разливают его по бокалам. Мужчины ломают хлеб руками, засовывают внутрь сыр и ветчину. Несколько минут слышится только хруст и довольное хмыканье. Да, они все были за рубежом. Пробовали кухню разных стран. Но свежие итальянские продукты — вне конкуренции. Спасибо Риму и… Ладе, которая все это для меня купила.

— Угодил, Витька — откидывается в кресле довольный Брежнев — О чем мы там говорили? Комитет? Скажу Юре, чтоб не беспокоили тебя. А то опять приходил, Цинева присылал… Бу-бу-бу… Гхм… Селезнев то, Селезнев сё… А ты страну на фестивале представил достойно. Победил. Видел тебя и девочек по телевизору, хорошо пели. Может и сейчас нам чего споешь? Новенькое, а?

Это был бы провал, если бы… если бы я не был на войне. Не тогда, на вилле Кальви, а именно сейчас, в этой бане я защищаю страну. И я готов. Во всеоружии. Кто сидит вокруг меня? Потомки крестьян и рабочих. Им противен рок, омерзительна попса. Они воспитаны на тягучих, заунывных русских песнях. Тех песнях, под которые их матери пряли, отцы мастерили… И я стреляю. Прямо в сердце.

Мой голос тих, едва слышен. Мужчины замолкают, подвигаются ближе к столу.

Повторяю припев два раза. Брежнев одобрительно качает головой. Точно также пою второй куплет. Тихо и нежно. И как только все привыкают к темпу, мой голос обретает силу и мощь:

Гришин аж отшатывается. У Чурбанова и Щелокова — квадратные глаза. Не ожидали такого. Брежнев мечтательно улыбается, прикрыв веки. Я вижу знаменитые ямочки на щеках, которые так убийственно действуют на женщин.

Последний куплет исполняю с опаской. Ну как они проглотят Россию?

Отлично проглотили. Гришин с Чурбановым аплодируют. Щелоков от чувств встал и обнял меня. Эх! Эту песню Любэ надо с хором исполнять. Тогда эффект вообще потрясающий. Впрочем, и так пойдет.

— Ну Витька, стервец, угодил — трясет головой Брежнев — Какая хорошая песня! Запишешь слова? Споем с товарищами еще раз.

— Конечно, Леонид Ильич — киваю я — Там простые слова, прямо сейчас и запишу. Летел домой из Италии и в самолете накатило что-то… Сочинил песню за час.

На меня уважительно смотрят, подливают еще морса. В приоткрытую дверь просовывается телохранитель из «девятки», протягивает блокнот с ручкой. Одобрительное подмигивает. Тоже слушали песню. Пел то я громко, особенно третий и четвертый куплеты. Быстро записываю простые слова в шести экземплярах. Раздаю бумажки. Мужчины шевелят губами, читают. После того, как все ознакомились, запеваю. Прелесть «Коня» в том, что его можно исполнять без музыки. К моему удивлению, никто не фальшивит, не дает «петуха». Все поют сдержанно, следуют заданной мной тональности. Где надо прибавляют голос, где не надо убавляют. Получается замечательно, все довольны. Обсуждают, какую хорошую, прочувственную песню сочинил Витя. Пойдет в народ. Прямо вот сейчас пойдет. Еле удается отговорить Брежнева от звонка Лапину, а Устинова от звонка Александрову. Мне совсем не улыбается уже сегодня, без репетиций ехать в Останкино и с хором записывать песню. Отговариваюсь усталостью.

— Ну, что товарищи? — улыбается довольный Брежнев — Отпустим молодежь отдыхать или еще попарим?

Я меняюсь в лице. Видел уже как они парят. Филиал ада в бане устроили. И как только выдерживают? Особенно пожилой Брежнев.

— Ладно — машет рукой Леонид Ильич, заметив мое замешательство — Езжай спокойно домой. Коля, ты заночуешь у меня? Тогда отдай свою Чайку Вите, пусть отвезут его с мамой.

Пока едем домой, рассказываю маме тщательно отредактированную версию поездки в Италию. Вижу, как она переживает, но сдерживает себя. Сам же я после полбутылки пива на голодный желудок чувствую себя, если и не захмелевшим, то весьма расслабленным. Стараюсь только дышать в сторону от мамы. Она как чувствует, живописует мне обед, который нас ждет дома. Украинский борщ со сметаной, отбивная из свинины с картошкой и салатом. Дед обещал пораньше закончить и прийти. Я потираю руки — очень соскучился по семейным посиделкам.

Мы уже въезжаем в Москву, когда я окончательно обнаглев, поднимаю трубку Алтая. Оператор дает мне выход в городскую сеть и я первым делом звоню Клаймичу. Тот уже дома, явно слегка принял на радостях. Долго рассказывает мне впечатления группы о несостоявшемся аресте в Шереметьево, о переживаниях девушек. Приходится убеждать его, что речь об аресте не шла — просто комитетчики хотели со мной поговорить. Выясняется, что не только со мной. Встреча на Лубянке назначена всем без исключения сотрудникам студии. Кузнецов чуть ли не повестки выписал на взлетно-посадочной полосе. Успокаиваю Григория Давыдовича, говорю, что после сегодняшней беседы с Брежневым (Клаймич ОЧЕНЬ хочет узнать подробности, но сдерживает себя) все вопросы будут сняты.

Похожий разговор, только более эмоциональный складывается у меня с Верой. Опять успокаиваю, забалтываю, делюсь слухами… Узнаю, что границу все прошли «влет». После того, как меня увезла Брежнева, комитетчики моментально уехали, а таможенники не проявили к группе никакого интереса. Есть новость и не относящаяся к группе. Веру вызывают на допрос по делу убийства «мидовского» сынка. Ей пришла повестка и звонил следователь. Впрочем, следак был любезен, Вера не испытывает особого волнения. Ну и правильно, чего ей дергаться? Алиби железное, про меня никто не знает.

Последняя на очереди — Альдона. Не знаю, прослушивают ли Алтай, но ее напряженный голос мне совсем не нравится. Иносказательно выясняю, что письмо дошло до Веверса и тот в ярости. В первую очередь из-за моего непрофессионализма. Меня срочно хотят видеть. Так срочно, что отец Альдоны сам сегодня приедет в гости. Вешаю трубку. Надо обрадовать маму, что у нас нежданный гость. Который, как известно, хуже татарина. Мама тем не менее, воспринимает все очень позитивно. На ее лице появляется довольная улыбка. Ну как же не блеснуть кулинарными талантами перед импозантным, подтянутым полковником. Ну и вообще, хоть гэбисты бывшими не бывают, особенно такие, но нельзя отрицать, что Веверс сам по себе очень «фактурный» мужчина..

Еще полчаса и вот мы уже дома. Я пока все никак не привыкну к новой планировке, тем более моя комната просто завалена мешками с письмами. Мама объясняет, что оставила наш новый адрес на ленинградской почте и теперь вся корреспонденция идет в Москву. Закрываю глаза, сжимаю зубы. Очень хочется выругаться. И что мне теперь делать с этими мешками?!? Обогревать квартиру? Так у нас центральное отопление. Впору заводить секретариат.

В дверь звонят. Это Леха пришел с моим чемоданом. Пока «мамонт» пьет чай, коротко рассказываю ему «краткое содержание предыдущих серий». Квартира уже может быть на прослушке, поэтому встречу с генералами опускаю, зато баню с Брежневым описываю в подробностях. Даже напеваю Коня. Леха только обалдело мотает головой. Приглашаю остаться его на обед, который уже приближается по времени к ужину. Но у «мамонта» свидание с Зоей. Зато он забирает из квартиры два самых больших мешка с письмами. Будем пока их складировать в гараже. Леха уходит, сталкиваясь в дверях с дедом. Новые объятия, разговоры. Наконец, «Старший Брат» окончательно уходит, а дед с мамой начинают накрывать на стол.

А я тем временем запираюсь в ванной и включаю приемник под шум текущей воды. Он у меня настроен на радио Свободу. В трещаще-пищащем эфире женский голос с неуловимым антисоветским акцентом рассказывает об очередном расстреле немцев, которые пытались бежать в Западный Берлин. Закончив со смакованием «зверства Хонеккера», Свобода переключается на Красные Звезды и певца Виктора Селезнева, чья популярность бьет в Европе и Штатах все рекорды. Фанаты с нетерпением ожидают выхода первой пластинки, но как «стало известно редакции, композитор может быть арестован КГБ сразу после возвращения в Союз». Что, разумеется, свидетельствует об обострившейся борьбе кремлевских кланов, победу в которой одерживает крыло консерваторов во главе с Юрием Андроповым. На чью сторону станет престарелый генсек Брежнев? И, конечно, Запад должен сплотиться в борьбе с красной угрозой и советским тоталитаризмом.

Дослушать «свободное вранье» мне не дает еще один звонок в дверь. Иду открывать. На пороге Веверс. Сухо здороваемся. Пока Имант Янович отряхивается от снега, смотрю на часы. Ролекс банкира показывает шесть тридцать. Чувствую — насыщенный будет вечер. В руках Веверса букет красных роз. Который он тут же дарит маме. Та, конечно польщена и довольна. Бежит в ванную обрезать цветы и наливать воду в вазу. Для деда у Альдониного отца припасена бутылка Арарата. В экспортном исполнении. Со звездами, медалями и всем чем положено. Все счастливы, садимся за стол. Теперь моя очередь дарить подарки. Дед, приговаривая «Ну Витюша, молоток» вертит в руках трость. Тут же разбирает ее на запчасти в виде фляжки и рюмок. Пытается налить в них сразу коньяк, но мама упирается. Сначала рюмки надо вымыть. Для моего самого дорогого человека у меня припасены итальянские шторы и комплект из кожаной юбки с голубой блузкой. Вера сильно рисковала, покупая одежду на глазок, но переодевшись, мама выглядит чудесно. Я замечаю пристальный взгляд Веверса, который скользит по всем изгибам женской фигуры. Которые к тому же выгодно подчеркнуты итальянским дефицитом. Вот этого мне еще не хватало!

— Имант Янович — отвлекаю я альдониного отца от мамы — Вам что положить? Попробуйте вот этого твердого пармезана — покупали в лучшем сырном магазине Рима. Или вот пармская ветчина. На языке тает. Может быть оливки? Кстати, для вас тоже есть подарок.

Вручаю затейливый штопор с изображением символа Рима — волчицы, вскармливающей молоком двоих младенцев — Ромула и Рема.

Веверс сухо благодарит, его взгляд все также прикован к моей маме. Та раскраснелась от рюмки коньяка, выглядит довольной и счастливой.

Отдав должное кулинарным талантам мамы и выставленным деликатесам, перемещаемся в гостиную, где дед сразу включает телевизор. Программа Время — наше все. Итоги дня для всей страны. Ну, а мне Веверс предлагает прогуляться и поговорить. Одеваемся, выходим на улицу. Уже стемнело, идет легкий, пушистый снежок. Я понимаю, что меня ждет тяжелый разговор. Но даже не представляю насколько тяжелый.

— Альдона больше не будет петь в твоем ансамбле — сходу огорошивает меня латыш — Я не могу рисковать единственной дочкой.

— Э… как же так?? — я даже не знаю что сказать. Пока раздумываю, пытаюсь слепить снежок. Получается плохо, он постоянно разваливается.

— Рядом с тобой становится слишком опасно — отвечает на мой вопрос отец Альдоны — Я навел справки… Почему ты не отдал письмо Кузнецову?

— У нас… э… не сложились отношения — нервно пожимаю плечами я — Имант Янович! Давайте начистоту. Я все понимаю. Риск, действительно, велик. Но он есть и без ансамбля. Пока жив и здоров ваш покровитель, Альдоне ничего не грозит. Но стоит только Пельше уйти просто на пенсию… Вы думаете Андропов про вас забыл? Удар по вам — сразу отразится и на ней. Единственный вариант…

— Ударить первым? — усмехается латыш — Я прочитал письмо. Обвинения против Калугина выглядят обоснованными, писал явно знающий человек. Скорее всего, какой-то предатель из ЦРУ. Но ты понимаешь, что санкционировать негласный обыск у генерала КГБ через голову Андропова может только Брежнев?

— Вы готовы такой обыск провести? Если вам придадут специалистов из МВД?

— Ничего сложного я тут не вижу. Но это начало войны. И мы с дочкой на передовой! Против нас кинут весь Комитет. Постараются уничтожить физически. Автомобильная авария, что угодно… Я сам такими вещами занимался и хорошо представляю, как это делается.

— Война и так идет — я пожимаю плечами — Брежнев быстро стареет, скоро развернется схватка за пост Генсека. Как вы думаете, чья группировка победит? И что будет с вами после этого?

Веверс напряженно думает. На лбу собрались морщины, зрачки глаз быстро двигаются вверх-вниз. Да… тяжелая у тебя задача. Вот так взять и все поставить на кон — карьеру в МИДе, судьбу дочери… Зато и выигрыш огромен. Любопытно, что Веверс совсем не переживает за своего друга Калугина. Просто робот какой-то. Уже списал его со счетов? Все взвесил, оценил… Страшный человек.

— Если бы ты принес письмо мне, когда я работал в КГБ, то первое, чтобы я сделал — отправил тебя на детектор лжи. А по его результатам скорее всего в 6-ю спецлабораторию. Там тебя бы расспросили под скополамином. Это препарат, подавляющий волю — любезно пояснил латыш — Хотя за то время, что я не работаю в Комитете, могли изобрести уже что-нибудь новенькое и более эффективное.

— Подростка? Вот так без санкции прокурора? — удивился я — И чтобы я там мог рассказать?

— Подростка, без санкции прокурора — кивнул Веверс — Ставки слишком высоки. Генерал КГБ — это фигура союзного масштаба. Его предательство — удар по всей стране. А рассказал бы ты все. От и до. Как выглядела рука, что просовывала письмо, кого еще ты мельком видел в туалете, когда входил внутрь, были ли спланированы твое интервью, что ты делал на вилле у Кальви…

Я внутренне содрогнулся. Под скополамином я бы точно раскололся и уже никогда не вышел из недр КГБ.

— Ну, хорошо — Веверс хрустнул пальцами — Меня завтра вызвали на Огарёва. Заеду, послушаю, что предложит Щелоков. А предложить он может многое. Его на днях утвердили членом Политбюро…

Я прикрыл глаза и станцевал внутри лезгинку. Зажав кинжал в зубах. Асса! История пошла по другому пути. Первое наглядное подтверждение. Ведь в моей истории Щелоков не входил ни в какое Политбюро. Что кстати, облегчило его падение после смерти Брежнева.

— А что с Альдоной? — спрашиваю я, вволю натанцевавшись.

Латыш раздумывает, разглядывая меня.

— Пусть решает сама — Веверс тяжело вздыхает — Она уже взрослая.

Мы заканчиваем нашу прогулку по вечерней Москве, поднимаемся в квартиру. Мама приготовила чай с эклерами, что очень кстати. Морозы продолжают бить рекорды — надо согреться. Еще полчаса, и Веверс прощается со всеми, целует ручку маме, уходит домой. А я для разнообразия, запершись в туалете, читаю айфон.

6-я спецлаборатория, больше известная под символом Икс. Похищение под наркотиками лидера Русского общевоинского союза генерала Кутепова, убийство архиепископа украинской церкви Теодора Ромжа (укол ядом кураре). Совсем недавно, год назад, отравлен в Лондоне болгарский писатель и диссидент Георгий Марков (крошечные гранулы с рицином). Скандал вышел куда громче, чем с Литвиненко и полонием. Ух ты… да тут и афганский след есть. В декабре 79-го года сотруднику КГБ Талыбову (кодовое имя Сабир) удалось проникнуть в президентский дворец Амина в качестве шеф-повара. Однако Амин поменял еду, как будто ожидая, что его могут отравить. Приготовленные блюда съел зять, в результате чего серьёзно заболел, и по иронии судьбы… был доставлен в больницу в Москве.

А если бы операция удалась? Группе Альфа не пришлось бы штурмовать дворец, а Союзу вводить войска? Очень, очень любопытно! До убийства Тараки еще 9 месяцев. Если отравить Амина раньше, то страну возглавит лояльный Союзу премьер-министр. Это конечно, не убережет Афганистан от новых переворотов и потрясений — уж больно там пестрый политический ландшафт — но точно даст время для обновления союзных элит. Неужели, Веверс, сам того не понимая дал мне зацепку, как решить проблему Афгана?

Ладно, что там дальше? Хм… А вот с Гордиевским вышел прокол. В КГБ подозревали его в предательстве, отозвали в Москву, допрашивали под препаратами, но он в своих мемуарах утверждает, что ни в чем не признался. Скополамин не панацея? Но сильно насторожился, дал знать английскому резиденту в Москве и тот организовал его побег.

Потихоньку у меня начала складывать пусть и бледная, но картина будущего. С ней я и отправляюсь спать.

 

17-е января 1979 года

27-я спецшкола, Кутузовский проспект, 28.

Что делает покоритель мира утром в среду? Командует Политбюро в Кремле? Дает советы министрам? Нет, он идет в школу. Как и все дети умывается, чистит зубы, ест манную кашу с чаем, собирает портфель и четверть часа топает по сугробам на Кутузовский проспект. В лицо бьет метель, Леха отпросился на сутки, а машины (маме и деду) мы еще не купили. Деньги есть, продавец и открытка есть, а вот времени нет. От слова совсем. У деда и мамы — новая работа, должности. Мама и так была вынуждена отпрашиваться, чтобы встретить меня вчера. Ну, ничего. Теперь я в Москве и постараюсь быстро решить транспортную проблему.

В школе меня окружает подростковая суета. Одноклассники обступают плотной толпой и расспрашивают, перебивая друг друга, об Италии и фестивале. Их галдеж прерывает звонок. Ученики идут в класс, а я в директорский кабинет. Там меня уже ждет Юлия Захаровна Ильинская и наша классная — Марина Алексеевна. Женщины серьезны, деловиты, но сквозь их рабочий настрой так и прорывается любопытство. Немного рассказываю о поездке в Италию, живописую наше выступление в Сан-Ремо. Одно дело смотреть по телевизору — совсем другое послушать личные впечатления участника. И не просто участника, а победителя, чья фотография уже красуется на школьном стенде. Дарю шелковые платки с изображением разноцветных райских птиц. Директору — красный, классной — синий. Не перестаю про себя благодарить Веру и Ладу, которые купили все по списку и даже больше. Женщины явно довольны, улыбаются. Для меня уже готов план занятий по экстернату. По каждому предмету выписаны темы, контрольные задания. Ежемесячно, я должен проходить аттестацию у всех учителей, включая даже физкультуру. С последней больше всего мороки, т. к. ее не «выучишь» по учебникам. Но о моих спортивных успехах директор знает и заверяет, что все будет в порядке. Ну и правда, я что через коня не прыгну и по канату не залезу? Собираю все материалы в портфель, благодарю за помощь и отправляюсь в студию.

Улица Селезневская занесена снегом по колено. Но к нашей входной двери протоптана дорожка. Вхожу внутрь, отряхиваюсь. Здороваюсь с дежурным милиционером, раздеваюсь. В студии еще пусто и я первым делом разжигаю камин. Внутри сразу становится тепло и уютно. Весело потрескивают полешки, снаружи завывает вьюга. Теперь еще горячего чая с медом и я мысленно вновь в теплой Италии.

Начинают собираться сотрудники. Первым приходит Клаймич. Григорий Давыдович явно мучается легким похмельем, но это не мешает ему сразу взяться за дело. Сначала обсуждаем мою банную «сагу». Потом премии. Я предлагаю за ударный труд поощрить сотрудников. Рядовых, вроде наших «тяжей» по пятьсот рублей. Музыкантов, Татьяну Геннадиевну, звездочек, Львову и самого Клаймича с Лехой по тысячи. Григорий Давыдович оперативно связывается с ХОЗУ МВД, а я делаю «вторую» ведомость. Большая часть денег на поощрение пойдет из генеральского клада. Затем мы с директором разбираем ситуацию с Мелодией. Запись назначена на конец недели, нужно срочно отобрать девять песен, две из которых уже утверждены «на верху». Это Ленин Партия Комсомол и Ноль два. Они, собственно, и начинают пластинку-«гигант». Я вздыхаю про себя. Ноль два — еще туда-сюда, но вот первая песня… Официоз, как он есть. Если и выпускать пластинку, то ее надо делать лирической, «про любофф». А когда сначала идет пропаганда партии и милиции, а потом про чувства — получается «ералаш». Но сейчас так везде. Хочешь издать сборник стихов? Неси редакторам несколько за победу коммунизма. Планируешь устроить вернисаж? Вешай несколько картин из серии «соцреализма». Доярки на вечерней зорьке, сталевары пробивают летку в мартене. Так это сейчас работает. Такие правила игры. Или правила игры не должны меня касаться? Может быть это очередная подстава, как с названием ансамбля в ходе Песни года?

Добиваем пластинку «На теплоходе музыка играет», «Городскими цветами», «Каруселью», «Мы желаем счастья вам», «Миллионом алых роз», «Тремя белыми конями» и «Верой». Некоторое время спорим нужно ли включать иностранные песни. Ту же «Феличиту». Терпеливо объясняю Клаймичу, что у нас на носу контракт с американскими «мейджерами». В стартовый альбом войдут три итальянские песни, «Мы — мир», и несколько вещиц на английском языке, которые я уже «написал». Это Still loving you, Ten O'Clock Postman и главный хит всех времен и народов I just call to say Стиви Вандера. Первую песню Scorpions я уже «засветил» и легализовал перед Завадским. Ее будет проще всего записать. Две последние — будут очень популярны в следующем десятилетии. Увы, оригинальным исполнителям придется «подвинуться». Пусть пластинка получается разноплановой — и рок, и попса, но мой первый диск на Западе должен выстрелить в разных аудиториях и произвести фурор. И его обязательно выпустит все та же Мелодия по лицензии в Союзе, что снимает вопрос необходимости включения иностранных песен в наш дебютный альбом.

Составляем план репетиций и записи. Доводим его сразу до появившегося Завадского. Коля полон энтузиазма, очень хочет услышать новые песни — но, увы, наше совещание прерывает звонок с Огарева 6. Звонит порученец Щелокова и сообщается, что за мной уже выслали «Волгу».

Как то быстро у них все сдвинулось с Веверсом… Время к обеду, перед разговором с генералами надо бы перекусить. Иду в нашу столовую. И застаю там чаевничающих «звездочек» и… Розу Афанасьевну. Дамы сидят тесным кружком, хихикают. Я не замечаю никакого антагонизма между Альдоной и Верой. Латышка мне даже подмигивает. Вот и пойми этих женщин. Роза Афанасьевна разглядывает мои порезы, которые уже еле видны, но только хмыкает. Бабушка Лады в курсе наших приключений и похоже они ее мало волнуют. Весь разговор вертится вокруг того, кто из западных звезд во что был одет, какие драгоценности носила Тина Тернер (никакие) и Кейт Буш. Последняя, действительно, была обвешана цацками по самое немогу. Вера заверяет Розу Афанасьевну, что через пару дней будут готовы фотографии, которые делал Клаймич в Риме и Сан-Ремо на свой Зенит. Тернер с Буш соло, общие снимки со звездами, пейзажи и фестиваль.

А мне наш директор ни словом не обмолвился, что отдал пленки в печать. Хочет сделать сюрприз? Не успеваю я закончить перекус, как приезжает «Волга».

И вот я опять в министерском кабинете на Огарева 6. Никакого Веверса тут нет, Чурбанов тоже отсутствует. Зато присутствуют двое, про которых я слегка подзабыл за всеми другими хлопотами. За приставным столиком пьют кофе Председатель Госкомспорта Сергей Павлович Павлов и Главный тренер сборной Союза по боксу Алексей Иванович Киселев. Мужчины хоть и имеют официальный вид в костюмах с галстуками, расслаблены, смеются над чем-то. Мне тоже наливают кофе, усаживают за стол.

— Во как раздался! — удивляется Киселев, оглядывая меня — Сколько прошло? Месяц? Прибавил то как.

Это правда. За пару месяцев я еще вырос на несколько сантиметров и «потяжелел».

— Сколько сейчас весишь? — интересуется Киселев.

— А зачем спрашиваете? — «по-еврейски» отвечаю я, прихлебывая кофе.

— Ты помнишь нашу договоренность насчет одного учебного спарринга со сборником? — вступает в разговор Щелоков — Товарищи приехали поговорить на тему шефской помощи, а заодно и этот вопрос решить, чтобы он не висел. Начинается цикл подготовки к Чемпионату Европы, который состоится в мае. Сборы, тренировочные лагеря. Сборная команда уже почти сформирована, но раз договорились…

Ага, понятно. Щелоков надеется, что я проиграю бой и блажь с боксом пройдет. И тут такой шанс быстро все решить.

— Я по-прежнему против — широкое, простоватое лицо Киселева кривится в упрямой гримасе — Парень — талантливый певец, композитор. Его песни вся страна поет. Вон как в Сан-Ремо выступил. Мне жена все уши прожужжала — «Возьми автограф, возьми автограф». Зачем ему получать по голове? Мы, конечно, шлем на него наденем и Савченко я проинструктирую.

— Это член сборной в твоем весе — еще раз окидывает меня взглядом Павлов — Ты же уже за семьдесят весишь?

— Ну, примерно — мямлю я и уже обращаясь к Киселеву — Вообще то я выполнил норматив мастера спорта по боксу.

— Тренировался давно? — игнорирует мое замечание Кисилев.

— В Италии по лапе работал — вру я — С Лехой. Так что можете назначать спарринг.

Работал я не с Лехой, а из Беретты. И не по лапе, а сразу в голову. Но товарищам об этом знать не надо. Несмотря на то, что тренировок давно не было — я чувствую себя на пике формы. Итальянские приключения очень этому способствовали, а подтянуть технику — хватит нескольких дней. Утренняя тренировка и вечерняя. Сейчас из приемной позвоню Ильясу… Думаю, за прошедший месяц обида Ретлуева на меня если и не прошла, то убавилась. А его советы во время боя — будут совсем не лишними.

— Как насчет воскресенья? В боксерском зале Динамо? — Щелоков явно хочет побыстрее решить вопрос и перейти к другим делам — В шесть вечера.

— Годится — кивает Павлов — Давай, парень, готовься.

Меня хлопают по плечу и Щелоков кивает на дверь. Я показываю ему взглядом на документы, что лежат перед ним. Намекаю на письмо.

— Иди, иди — министр не расположен объясняться со мной — Все остальное потом.

Я ставлю автограф с пожеланиями счастья и здоровья в протянутой Киселевым записной книжке, выхожу в приемную. Звоню в Ленинград в УВД Ретлуева. Выясняется, что капитан уже стал майором и его нет на месте. Какой-то день бессмысленный получается. Выдернули на Огарева ради вопроса, который можно решить по телефону. Ретлуева нет. Что с Веверсом и санкцией по Калугину не ясно. Спускаюсь на этаж ниже в кабинет Чурбанова. Того тоже нет. Подполковник Зуев только руками разводит. Обрабатывает вместе с женой дорого Леонида Ильича? Черт, как же бесит, когда тебя держат за ребенка!

Возвращаюсь в студию. Тут уже кипит работа. Меня сразу окружают музыканты, записываем Still loving you, Ten O'Clock Postman и I just call to say. Звучание пока ужасное, исполнение у меня тоже хромает. Ребята так вообще выглядят ошарашенным от такого перехода: «возвышенная баллада — зажигательная попса», но послушно исполняют все мои команды и прихоти. Все-таки жесткое расставание с Борисом имело свои плоды. Хотя бы в студии никто не воспринимает меня как подростка.

По ходу записи, все более отчетливо понимаю, что к нашим электрогитарам нужны современные приставки-преобразователи звука. Та же Still loving you требует fuzz-эффекта для длинных, пронзительных партий. Для других песен не лишним будут графические и параметрические эквалайзеры, а также хорошо известный эффект «wah-wah» часто называемый у музыкантов просто «квакушкой». Все это надо покупать на Западе или «изобретать», благо схемы можно найти в Интернете.

Наконец, мы заканчиваем, а в студии появляется Леха, вернувшийся из своего загула с Зоей. Отправляемся в наш боксерский уголок. Там «мамонт» измеряет мой рост и вес. Ровно 180 сантиметров и 74 килограмма. Это второй средний «боксерский» вес. Даже становится интересно, насколько я еще вырасту. И отец и оба деда у меня среднего телосложения. Неужели столько быстрый скачок физических параметров это тоже «подарок пришельцев»?

Долго работаю по груше, изнуряя себя тренировкой. Леха внимательно наблюдает, вздыхает — «Левую опять „подтягивать“ надо».

18-е января 1979, четверг, вечер

Москва, площадь Дзержинского, главное здание КГБ СССР.

Первый заместитель председателя КГБ Семен Кузьмич Цвигун вот уже час задумчиво рисовал кузнечиков в кабинете председателя. Совещание казалось бесконечным, серый день за окном вгонял в уныние.

Постепенно поток начальников управлений иссяк, генералы остались втроем. Андропов выглядел уставшим. Набрякшие мешки под глазами, серый цвет лица. А вот Цинев, наоборот, источал жизнерадостность. Неужели опять задумал какую-то гадость?

— Семен Кузьмич — председатель повернулся к Цвигуну — как там у тебя дела со здоровьем?

— Врачи говорят что все будет нормально — откликнулся генерал — Опухоль захватили в самом начале, вот сейчас закончу передачу дел заму и лягу на операцию. Обещают, что через 3 недели отпустят.

— Ну, хорошо — помассировал глаза Андропов — Что у нас по Селезневу? Этот парень превращается в настоящую головную боль. Нам повторно запретили его разрабатывать и даже Георгию Карповичу — председатель КГБ кивнул в сторону Цинева — Не удалось переубедить Леонида Ильича.

— Оперативное сопровождение поездки в Италию — тяжело вздохнул Цвигун — Расцениваю, как провальное. Наш агент в студии был на удивление быстро разоблачен. Не сработал план по дискредитации Селезнева-Щелокова. Никакие планы не сработали. Все гастроли — это просто какой-то голливудский боевик. Первый раз с таким встречаюсь. Драка в аэропорту, эфир на телеканале РАИ…

— Этот эфир по нам здорово ударил — буркнул Цинев — Просмотрели Польшу. Леонид Ильич мне дважды выговаривал за Гданьск. Я ему про выходки Селезнева, а он мне про ЦРУ.

— Пока мы отделались малой кровью — Андропов вышел из-за стола, встал у окна, разглядывая статую Дзержинского — Герек объявил о высылке американских дипломатов. Почистили варшавскую резидентуру, арестованы несколько католических ксендзов, что работали на американцев. Волнения пошли на спад. Косыгин вылетел в Польшу разбираться с экономикой. Меня не это больше волнует, а череда необъяснимых событий вокруг Селезнева. Семен Кузьмич продолжай.

— Самое из ряда вон, товарищи — пошелестел документами Цвигун — Это нападение на виллу Кальви. Наш агент Сильвио в штабе карабинеров сообщает, что нападавшие — албанцы. Бывшие сотрудники Сигурими. Связаны с мафией, работают по заказу. Наняли их из-за океана, причем очень топорно.

— Торопились — хмыкнул Цинев.

— Да, это операция по линии нашего основного противника — кивнул генерал — Неудачная. В Италии огромный скандал, расследование идет полным ходом. Кстати, итальянский посол звонил Щелокову, зондировал возможность допроса Селезнева римской полицией. Следователь по особо важным делам готов вылететь в Москву немедленно. Ответа пока не получено, видимо в МВД решили взять паузу и посмотреть, как пойдет дело. Что касается Кальви, то он прооперирован, его жизни ни что не угрожает. Дочка банкира по всем телеканалам дает интервью, обвиняет ЦРУ в мести. Наши аналитики считают, что американцы могут «потерять» Италию. Возле военных баз Штатов — массовые митинги. Ширится движение по бойкоту американских товаров. Тут, кстати, большой фронт работы для ПГУ. Можно хорошо плеснуть бензина в огонь.

Несколько политических партий объявили о создании предвыборного блока. Его должен возглавить Кальви. Шансы на то, что в новом парламенте банкир возглавит правительство и станет премьер-министром — очень велики.

— И тут нам Слезенев «помог». Сначала с Ираном, потом с Италией и Польшей — хрустнул пальцами Андропов — Фигаро здесь, Фигаро там.

— Я сам товарищи, в растерянности — вздохнул Цвигун — Только что диппочтой прислали копии допросов полиции раненых албанцев. Наша римская резидентура постаралась. Либо наемники врут, либо не знаю, что и думать. Семь убитых и раненых, гонки на автомобиле, стрельба из автомата… И это все Селезнев. Я тут пока лежал в больнице почитал роман Дэвида Моррелла «Первая кровь». Это популярный канадский писатель. Так вот у него главный герой — Джон Рэмбо, спецназовец, воевал во Вьетнаме, точно такие же штуки проворачивает. Стреляет с двух рук, засады устраивает, головы врагам сворачивает. Читал и удивлялся фантазии автора. А тут прислали полицейские материалы — Моррелл отдыхает. Как советский школьник может такое вытворять? В нашем то ГРУ подобных специалистов — раз, два и обчелся.

— Советский ли? — Андропов тяжело вздохнул, вернулся за стол и принялся помешивать ложечкой чай в стакане — Я по-прежнему считаю необходимым проверить версию «подводки» агента к высшему руководству страны. Этот Селезнев сразу по прилету из Италии отправился в Завидово. Сотрудники Георгия Карповича пытались перехватить парня в аэропорту, так того приехала встречать Брежнева!

— И Щелоков лично прикрывает! — поддакнул Цинев — Кстати, мне из «девятки» докладывают об участившихся контактах мвдэшных с Леонидом Ильичом. Чурбанов от тестя не вылезает. Причем приходит с глушилкой. Судя по всему, зарубежного производства. И вот еще что настораживает. На сегодняшнюю встречу вызывали для беседы Пельше.

— Арвид Янович то каким боком в эту компанию затесался? — удивился Андропов.

— Дочка его протеже Веверса — заглянул в папку Цвигун — Альдона, поет в ансамбле Селезнева. И кстати, Кузнецов сообщал о ее странном поведении в аэропорту. Подозревает передачу каких-то материалов. По-крайней мере видел ее с конвертом в руках, разыскивающую какого-то человека.

— Да за такое оперативное сопровождение — взорвался Цинев — Подполковники становятся майорами! Подозревает он… Всю поездку просрал.

— Вы бы лучше своими делами занимались — не остался в долгу Цвигун — Только и умеете, что наушничать.

— Товарищи, товарищи! — постучал ложкой по стакану Андропов — Давайте к делу. Мне очень не нравится появление Веверса. Потрудитесь поставить ему скрытые микрофоны домой и на работу. Что показала прослушка Селезнева?

— Кое-что есть — кивнул Цвигун — Наш певец дома слушает радио Свобода. Причем в ванной под льющуюся воду.

— В оперативно-техническом управлении научились качественно фильтровать посторонние шумы? — удивился председатель — А почему мне не докладывали?

— Было в еженедельной рассылке по комитету — пожал плечами генерал — В конце прошлого года.

— Закрутился — опять помассировал воспаленные глаза Андропов — Радио Свобода нам ничего не дает. Каждый второй диссидент в Москве ее слушает. Давайте сухой остаток. Разработку Селезнева продолжаем. На свой страх и риск. Георгий Карпович, постарайтесь прикрыть нас перед Леонидом Ильичом.

Тут Андропов замялся, вздохнул — Давите на родственные чувства. Мы обязаны защитить главу государства, даже если он сам против. Вы же видите, насколько опасен Селезнев. И да, ставим под наблюдение Веверса. Его то нам никто не запрещал разрабатывать… Давно пора закрыть этот должок. Кузнецову вынести выговор с занесением. За провал оперативной работы по студии МВД. На этом, товарищи, все, спасибо.

Генералы встали, начали собирать документы.

— Кстати, Селезневу пора присвоить оперативный псевдоним — постучал пальцем по толстой папке Цвигун.

— Вундеркинд — припечатал Андропов — И тайну этого чуда-ребенка мы обязаны разгадать.

* * *

— Виктор, вы — настоящий вундеркинд!

Мы с Клаймичем сидим в кабинете директора Мелодии и слушаем дифирамбы. Возвышенные. Кабинет располагается под самыми сводами англиканской церкви, которая превращена коммунистами-атеистами во «Всесоюзную студию грамзаписи». Помещение захватывает часть витражного окна, которое смотрит на улицу Станкевича. В будущем улице возвратят традиционное название Вознесенского переулка, а церковь вернут верующим. Но сейчас под крышей собора звучит вовсе не духовная музыка.

Директор Мелодии, Василий Иванович Пахомов, полноватый, лысоватый мужчина лет пятидесяти являет собой классический тип непотопляемого советского бюрократа. Успел побывать заместителем министра культуры СССР, заместителем председателя Гостелерадио, директором Большого театра. Пик его карьеры пришелся на времена Фурцевой. Но даже после «падения» всесильного министра, Пахомов не утонул, а пристроил себя в большое теплое кресло генерального директора фирмы «Мелодия».

Кроме Василия Ивановича в кабинете присутствует тот самый звукорежиссер Рафик «Микроавтобус» Нишанович, который «писал» меня с Лещенко и Кобзоном. Мужчина восточной внешности и восточного же темперамента также источает улыбки и комплименты. Я и талант. Я и надежда отечественной эстрады. Работать со мной, оказывается, большое удовольствие и даже честь. Чего это они так любезны? Прошлый раз атмосфера в студии Мелодии была совсем иная. Впрочем, это не бином Ньютона. История с Бубой широко разошлась в среде советской творческой интеллигенции. Чем кончается попытка перейти мне дорогу — теперь хорошо известно. А раз так, то и не грех воспользоваться своей репутацией. Тем более этот грех аннулируется присутствием в церкви. Пусть и бывшей.

— Василий Иванович — начинаю я свою партию — Нам с Григорием Давыдовичем совершенно не нравится концепция первого диска Красных звезд. Ну, кто, скажите, придумал записывать дебютный альбом в таком формате? Одновременно любовную лирику и Ленин, Партия, Комсомол?

Получаю под столом тычок от Клаймича, но игнорирую испуг директора.

— Э… Виктор, видите ли… — Пахомов потеет, мнется, но все-таки решает не брать на себя ответственность — В министерстве культуры есть мнение…

— Выпустить все песни одной пластинкой — приходит на помощь своему начальнику Нишанович.

— Ну так это плохое мнение, вредное — я сама категоричность — Предлагаю официальные песни, Ленин, Партия, Комсомол, Ноль два, Боевым награждается орденом и Мы — армия страны в исполнении хора Александрова выпустить миньоном. По две композиции с каждой стороны. А любовные песни — оформим как диск-гигант.

Мужчины тяжело вздыхают. С одной стороны — есть «мнение» профильного министерства. С другой стороны, ну как пойдешь против протеже самого Щелокова? Так можно и отправиться в места не столь отдаленные. Найдут при обыске валютные ценности и здравствуй Мордовия. А ценности у них точно есть. На одном Нишановиче золотая цепочка толщиной в палец, перстень с черным камнем. Скорее всего агат или сапфир. Пахомов, судя по воспоминаниям современников из айфона, так вообще набит импортными товарами. Дорогой иностранный костюм, Ролекс на запястье, стильный кнопочный ретро-телефон на столе… Игорь Кио рассказывал, что в каждой загранке директор Мелодии не вылезал из магазинов. Очень любил получать подарки от иностранцев, особенно от импресарио и устроителей концертов. При этом в искусстве он человек был весьма дремучий. После того, как Пахомова назначили директором Большого, театр сразу выехал на несколько дней на гастроли в Англию. Тур по магазинам затянулся и Василий Иванович появился в зале только на генеральной репетиции. На сцене танцует Плисецкая, дирижирует Файер. И вдруг новый директор хлопает в ладоши и останавливает репетицию. Все смотрят на него с огромным недоумением. А он, обращаясь к Файеру, говорит: «Юрий Федорович, не тот темп!»

Пока я размышляю о «качестве» советской элиты, благодаря которой навернулся Союз, Клаймич берет разговор в свои руки. Выясняет детали прохождения Худсовета Мелодии (тут проблем нет, все члены знают, чью музыку им принимать). После худосовета идет тиражная комиссия из представителей Минкульта, Союза композиторов и даже Министерства торговли. Ведь пластинки Мелодии поставляются в 90 стран мира! Миллионными тиражами. Я представляю личный самолет Фалькон, дом на Канарских островах и… губозакатывающую машинку. Ведь всех гонораров от тиражей мне полагается рублей 150, 200…. После тиражной комиссии происходит запись. У Мелодии весьма современное оборудование. Рафик живописует нам прелести 24-дорожечного магнитофона «Штудер», рассказывает про звукорежиссерский пульт «Амек» и немецкие микрофоны «Ньюман». Делаем соответствующие лица. Прониклись.

Далее запись отправляется на Апрелевский завод грампластинок, где собственно и происходит «таинство винила». Финальная стадия — магазины. Куда пластинки попадают… через полгода после начала процесса. С трудом удерживаю челюсть на месте.

Составив расписание записи двух пластинок (продавили таки!), возвращаемся обратно в студию. По дороге Леха расспрашивает нас о встрече, но я раздумываю, как заставить советскую плановую машину двигаться чуть быстрее и солировать приходится Клаймичу. Григорий Давыдович доволен. Ехали за одной пластинкой, а получили две. Плюс Мелодия обещает подумать над выпуском магнитоальбома, с которыми экспериментирует студия и Апрелевский завод. Та же популярность Высоцкого держится вовсе не виниле — а на перезаписанных кассетах. Все 80-е в Союзе будет бум магнитофонов. И нам в нем надо участвовать.

На Селезневской продолжает кипеть работа. Музыканты занимаются аранжировкой новых песен, Вера и Альдона распеваются под руководством Татьяны Николаевны. А вот Лада… сидит на телефоне. Подхожу к девушке, дожидаюсь пока она закончит разговаривать. Выясняется, что Лада попала под вал звонков в студию. Виктор Селезнев нужен всем. Звонят малоизвестные исполнители с просьбами о песнях, представители профкомов заводов и фабрик в попытке организовать концерты, просто фанаты неведомо откуда нашедшие номер телефона. И главный удар на себя приняла ответственная Лада. Как оказывается не зря. Среди всех звонков есть и важные. Так меня приглашают на запись в программу Утренняя почта. С Юрием Николаевым. Эх… Лучше, конечно, с Татьяной Веденеевой познакомиться, но и Николаев тоже неплохой ведущий, а главное полезный контакт. Еще одна моя ступенька в светлое будущее. Кроме телевизионщиков, интерес к группе проявила пишущая братия. Интервью со мной и звездочками хотят взять и Правда, и Московской комсомолец, и даже журнал Работница, кстати, одни из самых читаемых в Союзе. Больше всего из списка меня интересует МК, «Московском комсомольце», в котором есть очень популярный среди молодежи раздел «Звуковая дорожка».

Обсуждаем с Клаймичем организацию пресс-конференции (у директора есть знакомый в ТАССе), а также необходимость найма двух секретарей и выделения для них специального помещения. Григорий Давидович обещает подкорректировать штатное расписание и решить нашу телефонную проблему. А ведь впереди еще почтовый вал, который накрыл нас с мамой.

День заканчивает в объятиях Веры в квартире на Тверской. Девушка устала после напряженного дня, но пересиливает себя. Готовит ужин, расспрашивает меня о Мелодии. В ответ я интересуюсь ее визитом к следователю по делу об убийстве мажора. Вера рассказывает, что все прошло скучно. Пара формальных вопросов (следак знал, кто к нему пришел и как в верхах носятся с Красными звездами), протокол, «подпишите здесь и здесь». Алиби Веры никого не заинтересовало, хотя она его и озвучила. Мысленно вытираю пот.

Уже после ужина и короткого постельного взрыва (на длинный нет сил), вместе думаем над обложкой нашей первой пластинки. Название сразу приходит на ум. «Виктор Селезнев и Красные звезды». Я на первом плане, позади Лада, Вера и Альдона в сценических костюмах. И все это на фоне… Кремля. А чего, собственно стесняться? Где у нас в стране самые главные Красные звезды? Правильно! На башнях Кремля.

* * *

Утро субботы начинается с длинного звонка в дверь. Подскакиваю как ошпаренный, протираю глаза. Звонок не смолкает и я иду в коридор. Из своей комнаты выглядывает мама. Смотрю на часы. Семь утра! Неужели Альдона так рано пришла тренировать меня? Я, конечно, с ней договаривался, но не на такую же рань.

За дверью стоят три девчонки. Одеты в простенькие серые пальто, вязанные шапки. Курносые лица, веснушки… Только завидев меня, они начинают визжать, подпрыгивая. Первая, самая крупная из них, рвется обниматься и мне приходится терпеть попытки слюнявых поцелуев, отталкивая ее обеими руками. Краем глаза вижу квадратные глаза мамы и выглянувших на визг соседей. Длится эта странная борьба несколько минут, пока жилистый мужчина из правой квартиры, точно также как и я раздетый до трусов, не помогает мне вытеснить девчонок на лестничную площадку. Окончательно фанатки успокаиваются и уходят, получив автографы и еще раз обнявшись со мной. Попытка выяснить откуда узнали адрес оканчивается ничем — «подружки дали». Возвращаясь обратно, знакомимся с соседом.

— Дмитрий Михайлович — пожимает мою руку мужчина — Капитан дальнего плавания. Во многих странах побывал. Но такое… вижу впервые.

— Я тоже — киваю — Извиняюсь за такую побудку. Попрошу Щелокова поставить внизу вневедомственную охрану.

— Ничего, я привычный. Ты знаешь министра МВД?? — капитан удивленно крутит головой — Может зайдешь на рюмку чая?

Я критически осматриваю свой «костюм Адама», который представлен лишь трусами сатиновыми обыкновенными.

— Это ничего! — машет рукой Михалыч — Я один живу, заходи.

Я успокаиваю встревоженную маму, после чего захожу в квартиру капитана. Тут есть на что посмотреть. Модели парусников, картины маринистов на стенах, секстанты и небольшие подарочные якоря, и конечно, большая батарея экзотических бутылок в застекленном баре. Чего там только нет… Ром, виски, текила…

— Мужики дарят после каждого рейса — заметив мой интерес к бутылкам, смущается капитан — Не отказываться же?

Мы проходим на кухню, где Дмитрий Михайлович быстро заваривает чай, разливает по чашкам. Выкладывает на стол сушки, конфеты.

— Ты ведь Селезнев? Это твои песни наши морячки слушают по радио? — интересуется капитан.

— Мои — я обжигаюсь после чего начиню усиленно дуть, остужая чай.

— Хорошую музыку пишешь. И как только получается?

— Сам не знаю. Иногда просто «накатывает» — еле успеваю записывать слова и ноты.

— Может и для флота чего сочинишь? — загорается идеей капитан — Про море, шторма…

А, кстати, почему бы и нет? Конечно, не пошлятину вроде «я морячка, ты моряк», а что-нибудь серьезное, цепляющее. Мне сходу ничего не приходит в голову и я перевожу разговор на самого Михалыча. Выясняется, что на самом деле он настоящий героический моряк, обошел все моря и океаны и самое главное — служил помощником капитана на знаменитом танкере «Туапсе». Том самом танкере, который в 54-м году был захвачен по указке американцев гоминдановцами Чан-Кай-ши. Корабль был насильно доставлен в тайваньский порт Гаосюн, советские моряки избиты и брошены в застенки. С самого начала чанкайшисты пытались получить от моряков заявления о том, что они «решили не возвращаться в Советский Союз». Чего только не делали тюремщики, чтобы добиться этого.

— На одном из допросов — прихлебывая чай рассказывает Дмитрий Михайлович — Мне заявили, что я остался на Тайване один, все остальные якобы уже уехали в Америку, капитан Калинин женился на американке, а старший механик Беспалов уже имеет в Соединенных Штатах собственную виллу. Нас держали на голодном пайке: стакан воды и кусочек хлеба утром, вареная трава с ломтиком буйволятины на обед и на ужин. Вскоре от голода у меня начались сильные головные боли, я часто стал терять сознание. Нас пытали током, засовывали иголки под ногти…

Капитан показывает мне правую руку, на которой отсутствует несколько ногтей. Я с трудом удерживаю чай и сушки внутри. Делаю несколько вдохов и выдохов. Тошнота проходит. Тем временем Михалыч наливает в чайник воду, ставит на плиту. Мужчина совсем не рисуется, просто делится историей своей жизни. А я благодарю судьбу за эту встречу. Это лучшее напоминание мне зачем я тут и ради чего. Ради того, чтобы жизнь и подвиг таких Михалычей не был выкинут на помойку ренегатами.

— И все с одним требованием — капитан допивает свой чай и ставит чашку в мойку — Подпишите просьбу о политическом убежище в США. Я не подписал. Из 49 человек экипажа ничего не подписали 29 моряков. В конце концов, нас вынуждены были отправить в Советский Союз.

— А те, кто подписал? — в горле стоит ком, руки автоматически ломают все новые и новые порции сушек.

— Я мало что о них знаю. Кажется, Иваньков лишился рассудка в Вашингтоне и был передан в советское посольство. По слухам кто-то завербовался в американскую армию, некоторые до сих пор сидят в тюрьме Тайбэя.

Сидим молча. На плите посвистывает чайник. За окном разгорается новый день. Где-то вдалеке, за домами всходит кроваво-красное солнце.

* * *

Воскресный бой проходит на стадионе «Динамо». В подтрибунных помещениях есть боксерский зал и туда за час до начала меня привозит Леха. Настроение за выходные упало ниже плинтуса. История Михалыча произвела тягостное впечатление. Добавила пессимизма Альдона, которая снова включила «Снежную королеву». Все мои попытки сблизится быстро пресекались и все наше общение ограничилось тренировкой. Причем в приснопамятный лес мы не забегали (как вспомню — так краснею от стыда), ограничились несколькими кругами вокруг квартала плюс упражнениями на спортивной площадке, занесенной снегом. Похоже, у нас латышкой намечаются проблемы. Если добавить к этому тот факт, что она с отцом на передовой противостояния с КГБ, то становится совсем грустно.

Пытался отвлечься чтением айфона. Ознакомился со своим спарринг-партнером. Виктор Савченко. Двадцать семь лет, член сборной. Двукратный чемпион СССР, чемпион Европы, чемпион мира, двукратный призёр Олимпийских игр. Выступает в первом и втором среднем весе. Впрочем, не все титулы он еще выиграл — впереди успешная карьера боксера международного класса. Посмотрел бои Савченко на Ютьюбе. Отличный технарь, сильный удар справа, легко идет в размен, не боится рубки. Впрочем, эта самая рубка на Олимпиаде-80 с кубинцем Гомесом для него заканчивается печально. Несколько нокдаунов, проигрыш по очкам. Несмотря на это, я четко понимаю, что уровень Савченко — заоблачный для меня. Огромный опыт, мощный удар, который легко пробьет защиту, даже если я буду в шлеме.

Всю дорогу «мамонт» видя мое настроение, пытается подбодрить. Рассказывает смешные истории, которые услышал от Зои. Как азербайджанец пытался провезти в самолете арбуз. Поместил его под сидение кресла, но при наборе высоты тот покатился по проходу, разогнался и вуаля, все задние пассажиры оказались в красной сладкой «каше». Или как стюардесса перечисляет ассортимент напитков, среди которых есть «ситро-Буратино». Иностранец в недоумении: «What is Buratino?». Бортпроводник не растерявшись отвечает: «Спакл Пинокио»!

Смеемся, настроение слегка улучшается. Если бы добавить на небо солнышко, загорелую Веру рядом (опционально Альдону, Анну)… Мечты, мечты.

— Нас пасут — нахмурившийся Леха вглядывается в зеркало заднего вида — Серый «Жигуль».

— Проезжай дальше, на Масловку — я показываю «мамонту» правее. Леха крутит руль и «Жигуль» поворачивает за нами. Они даже особо не скрываются — пасут в открытую.

— Это «бурильщики» — констатирует очевидное «Старший брат» — Что будем делать?

— А что тут можно сделать? — пожимаю плечами я — Едем дальше.

Уходим налево и, покрутившись в аллеях Петровского парка, паркуемся возле стадиона. Заходим в боксерский зал. Там нас уже ждет Киселев, Савченко и еще несколько незнакомых человек. Пожимаем руки, идем в раздевалку. Я натягиваю кроссовки, простые спортивные трусы и майку, Леха бинтует мне руки. Рядом молча переодевается мой спарринг-партнер. Приглядываемся друг к другу. Савченко мне нравится. Простое, открытое лицо, «упрямый» подбородок, «банки» бицепсов на руках. Последнее, конечно, не вызывает оптимизма. Если он такой «раскаченный», то удар вполне может быть нокаутирующим.

Надеваем перчатки, выходим в зал. Киселев, предлагает нам размяться. После нескольких упражнений, Савченко берет скакалку, а я иду к груше. Потом «работаю» с Лехой по лапе. Полчаса разминки и тренер сборной озвучивает правила. Три раунда по три минуты, первый нокдаун и все — я сразу еду домой (или к врачу?). Мне выдают самодельный шлем на поролоне (массовые еще не появились в боксе) и мы лезем в ринг. Судит сам Киселев. Зачитывает нам еще раз правила, мы касаемся друг друга перчатками. Савченко абсолютно спокоен, если не сказать равнодушен. Несколько «болельщиков» вокруг ринга (одноклубники Савченко) также не высказывают особого интереса. Меня начинает бить дрожь, Леха успокаивающе хлопает по плечу. Беру в рот капу, гонг.

Начинаем бой осторожно, с разведки. Одиночные удары, дальняя дистанция. Руки Савченко чуть длиннее моих, поэтому мне надо первому сокращать расстояние. Иначе мой противник «включит» Кличко. Ему даже не надо напрягаться и рисковать — три раунда пролетят моментально. После разведки первым обостряю я. Двойка, сближение, боковой в голову. Все уходит в защиту. Мой противник надежно перекрыт, быстро и грамотно уклоняется. И тут же контратакует. Целит по корпусу, пытается сбить дыхание. Или ему порекомендовали не бить мне в голову? Киселев у Щелокова же говорил, какая она ценная для страны.

Я прибавляю скорости, удары так и сыпятся на Савченко. Джебы чередуется с кроссами, в клинче бью хуками и апперкотами. Противник все также спокоен, грамотно защищается. Его ответные атаки «проваливаются» — я быстро смещаюсь в сторону, делаю нырки или совершаю шаг назад, но все это никак не решает мою проблему. Савченко мне не по зубам. Гонг, три минуты прошли, первый раунд закончен.

Леха снимает с меня шлем, машет полотенцем.

— Вить, надо еще быстрее — советует «мамонт» — Цель только в голову, корпус ты ему не «пробьешь».

М-да, похоже «старший брат» прав. Кубики пресса на теле Савченко говорят сами за себя.

Гонг и мы выходим на новый раунд. Мой противник активизировался, пытается меня теснить из центра. Его джебы резки, атаки внезапны. Савченко начинает бить в голову. Я легко уклоняюсь, да и шлем смягчает, но все-равно неприятно. Одно попадание и моя боксерская карьера закончена. Олимпиада машет мне ручкой, мишка плачет. Постепенно голову заполняет холодная ярость. МНЕ НУЖНА ЭТА ОЛИМПИАДА! Я буду первым и получу золото. И никакой Савченко не станет у меня на пути. Второй раунд заканчивается, Киселев разводит нас по углам.

Леха видит как меня потряхивает, молчит. Полотенце так и мелькает у меня перед глазами. Гонг, третий раунд. Я включаю максимальную скорость, непрерывно атакую. Из разных положений, необычными связками. Противник, наконец, напрягается, начинает отступать. Причем делает это грамотно, не давая загнать себя в угол. Некоторые мои джебы «проходят», но Савченко тут же клинчует, отдыхая. В одном из клинчей я случайно бросаю взгляд в сторону. В дверях зала стоит Ретлуев. Приехал все-таки! Сердце заполняет радость.

Ильяс, заметив мой взгляд делает движение рукой. Показывает правый хук. И еще раз. Спасибо, Ильяс, я все понял. Начинаю новую атаку. Несколько двоек с дальней дистанции, сближение и тут… Савченко делает ошибку. Он бьет справа, слегка приоткрываясь. А я одновременно, скручиваясь корпусом, бью в челюсть хуком, как показывал Ретлуев. Самый страшный удар в боксе — это удар навстречу в челюсть. Встречные скорости удваиваются, кинетическая энергия учетверяется. Я попадаю точно в подбородок Савченко, его голова дергается назад, изо рта вылетает капа. Он тоже не промахивается, но его удар смягчает шлем. Противник складывается буквой Г и падает назад. Причем падает неудачно, проскальзывая между канатами. Савченко валится с ринга, его пытаются схватить друзья, но не успевают. Раздается громкий «буум». Киселев запоздало кричит «Брэйк» и лезет за канаты. Все, включая Ильяса и Леху, бегут к Савченко, переворачивают его на спину. Из-за толпы не видно, что происходит поэтому я тоже спускаюсь с ринга. Стягиваю шлем и перчатки, расталкиваю мужчин. Савченко плохо. Глаза закатились, изо рта тянется нитка слюны. Прибегает доктор, несут носилки. Осторожно перекладываем на них спортсмена. Сразу несколько одноклубников хватают их и тащат на выход. Побоксировали.

* * *

Толком поговорить с Ильясом не удается. Он, оказывается, в Москве в командировке и уже уезжает на Ленинградский вокзал. О нашем бое узнал от Лехи и не выдержал — приехал в последний момент «посмотреть на воспитанника, да». Ученик не разочаровал, бой Ретлуеву понравился. Как будто у нас и не было размолвки, Ильяс дает мне советы, главный из которых — чаще работать кроссами левой через руку соперника в голову. Ну, и конечно, не пропускать тренировки. И где я должен тренироваться? В районной секции? Башка после боя слегка гудит, сил спорить с Ретлуевым у меня нет, поэтому я только киваю.

Обратно домой с Лехой едем молча. Все свои восторги насчет боя «мамонт» мне уже высказал, а я в машине начал напевать «морские» песни, что успел загуглить на айфоне перед боем. Леха внимательное слушает, одобрительно кивая. Но одобрять тут нечего. «Там за туманами» Любэ — слишком заунывна, вгоняет в сон. Да и «пьяные туманы» надо на что-то править. «Андреевский флаг» — получше, но тоже не фонтан. Во-первых, не ясен автор слов и музыки. Такое ощущение, что песня появилась из ниоткуда. Во-вторых, мелодия отдает «шансоном». Возможно из-за того, что я слушал композицию в исполнении Вики Цыгановой, а это еще та певица. Текст также надо править. «С нами бог и андреевский флаг» — именно это и хотят услышать на худсовете Мелодии.

Опять возвращается отвратительное настроение. Все бессмысленно. Андропова убрать не получается — уже неделя прошла, как я вкинул письмо про Калугина, а воз и ныне там. Вон наружка нас пасет, даже не меняя машины. Просто сели на хвост и провожают от Динамо до дома. Следующий, логичный шаг — негласный обыск. Будут искать валюту или любой другой компрометаж — найдут айфон.

Предотвратил Польшу? Смешно. Волнения в Гданьске вовсе не ЦРУ придумало — эти лишь воспользовались ситуацией, да поднесли фитиль. Повсеместный дефицит, бедность, экономические перекосы — все это следствие неэффективной командно-административной системы. Которая, кстати, ничуть не лучше в СССР. Ну, зальет Польшу Косыгин кредитами. Недоест тамбовский крестьянин — гданьский рабочий станет жить чуть получше. Кредиты надо отдавать, через лет семь — опять полыхнет. Упадут цены на нефть, сократятся валютные поступления — полыхнет вообще везде. Можно предотвратить Афган, предупредить Чернобыль, убрать предателей, но что делать с экономикой? В 21-м веке не существует ни одной более-менее развитой социалистической страны. Одни осколки — Куба, да отмороженная Северная Корея. А все почему?

Потому, что так и не был решены два коренных вопроса социализма: как распределять ограниченные ресурсы, когда нет свободного ценообразования и как мотивировать людей в отсутствие частной собственности. Первый вопрос Косыгин пытается решить всеобщим «асучиванием». Он думает, что если автоматизировать сбор информации о спросе и предложении в экономике, то планирование станет эффективным. Увы, было гладко на бумаге, да забыли про овраги. На другой стороне любого компьютера (а они к началу 80-х пока не сильно хуже штатовских) сидит человек. И не просто человек, а директор предприятия, главный бухгалтер… Чьи цели могут ой-ой как далеко лежать от целей государства. Второй вопрос, так и вовсе подкосил Союз. Попытались перевести мобилизационный тип экономики на потребительские рельсы (частные автомобили, «хрущевки», дачные участки…) и все это моментально разложило элиту. Если можно «жигуль», то почему нельзя БМВ? А глядя на сгнившую элиту, бросившуюся в объятия потреблятствта, забунтовал народ.

И что мне теперь делать? Никакие экономические советы (которых у меня и нет) Политбюро слушать от школьника не будет. Да, даже если бы были. Я вот сообщил об Иране и что толку? Как-нибудь поменялась советская внешняя политика на Ближнем Востоке? Нет. Напишу, например, аналитическую записку о первой «социалистической» войне между Китаем и Вьетнамом, что начнется в феврале. Старички так и вовсе могут сдуру полезть в этот конфликт на стороне вьетнамских братушек. Да и вопросы возникнут. «Такую» аналитику и прогнозы сделать на основе разговоров с «Магамаевым» и прослушивания радиостанций — невозможно.

Перед самым домом — я совсем загрустил. Можно было бы поехать к Вере, но ее родители увезли на дачу. Альдона на меня дуется. Хм… а как насчет Жанны? Формально я с ней не рвал, просто был «очень занят». Если сейчас позвонить и если она не в рейсе, то…

— Вить, а ты не хочешь помириться с Альдоной? — Леха припарковался у дома и обернулся ко мне.

— С чего ты решил, что мы в ссоре? — в моем мозгу все еще прокручивался вариант «скоротечного контакта» с Жанной.

— Да вся студия знает — пожимает плечами «мамонт» — Альку после Италии словно подменили.

— Угу — соглашаюсь я — Но что с этим делать уже я не знаю.

— Так напиши для нее песню — ухмыляется Леха — Ты вон «морские» за час сочинил. Что-нибудь, как ты говоришь «про любофф».

 

22-е января 1979, понедельник

Москва, ул. Селезневская, студия МВД СССР.

Понедельник — день тяжелый. Эту истину иллюстрирует коллектив нашей студии, который после выходных выглядит бледно. Кое у кого, как у Лехи — круги под глазами. Явно опять всю ночь отрывался с Зоей перед рейсом. У кого-то как у наших музыкантов — глаза красные, воспаленные. Постоянно пьют воду. Тут тоже все ясно. Классические признаки похмелья. Что касается девушек, то они хмуры, неразговорчивы. Даже знаменитая улыбка Лады потускнела и поблекла. Единственные, кто выглядят более-менее — наши «тяжи» и Львова. Немного оживляет ситуацию — раздача денег Клаймичем. Сотрудники приходят в себя, слышится смех, шутки. Собираю всех в репетиционном зале, забираюсь на сцену.

— Дорогие друзья! — начинаю свой мотивационный спич — Руководство страны высоко оценило наш успех в Сан-Ремо. Фирма Мелодия, и такое происходит впервые, планирует записать сразу два диска песен Красных звезд. Кроме того, на этой неделе у нас выступление в Останкино в программе Утренняя почта.

Оживление переходит в энтузиазм.

— А что с гастролями? — интересуется Роберт.

— Гастроли будут! — убедительно отвечаю я — По Союзу — ближе к выходу дебютных пластинок, по странам Запада, возможно, даже быстрее.

Ага, совсем воспряли духом. Понравилось путешествовать по капстранам? Их есть у меня.

— Все зависит от наших договоренностей со звукозаписывающими компаниями. Пока ведутся переговоры, но качество песен настолько вне конкуренции, что можете даже не сомневаться. А теперь о главном. Подлинной звездой нашей поездки в Италию стала… Альдона!

Все поворачиваются к девушке, та пытается сохранять свою фирменную невозмутимость, но получается плохо — красные полосы на щеках выдают ее.

— Альдона не только замечательно пела, но и стала образцом советской девушки — бесстрашной, решительной… Все западные газеты пестрят ее фотографиями из римского аэропорта. Григорий Давыдович на днях показывал мне пачки телеграмм, что шлют ей итальянцы.

Народ улыбается, Татьяна Николаевна приобнимает девушку.

— Поэтому я решил, что наша красавица — вижу опять ревнивый взгляд Веры — Достойна песни. И вчера я ее написал!

Сотрудники внимательно на меня, смотрят, некоторые в удивлении качают головой. Альдона борется со своими мимическими мышцами, но ее лицо выдает крайнее любопытство.

Задавая темп щелчками пальцев, я начинаю петь переделанную «Симону» Кузьмина:

Припев:

На припеве на сцену вскакивает Коля Завадский и берет первые аккорды на своей гитаре. За барабанную установку протискивается Роберт. Начинает вместо моих пальцев отбивать ритм. Я вижу округлившиеся от удивления глаза Альдоны и тут же выдаю второй куплет:

Припев.

Студия мне аплодирует. Хлопает даже Вера. Сама же раскрасневшаяся Альдона, протискивается через толпу к сцене и обнимает меня. В уголках глаз нашей «Снежной королевы» я вижу влагу.

— Песня для Веры у нас есть — улыбается Клаймич — Теперь есть и для Альдоны. Виктор, осталась сочинить для Лады.

В этот момент Лада так умилительно складывает ладошки, что все начинают смеяться. А я в этот момент чувствую себя в «Режиме бога». На ум приходят слова Максима Леонидова из песни «Девочка-видение»:

С большим трудом себя сдерживаю, чтобы не пропеть все это вслух. Сегодня день Альдоны — не стоит портить ей праздник. А Ладе я еще напою… где-нибудь в уголке. Тем более песню надо переделать. Ну не пропустят худсоветы «Но под вечер обходя заведенья…». Нужно что-то вроде:

Довольный собой, я поднимаю взгляд и вижу в дверях репетиционного зала хмурого Щелокова. За ним стоят Павлов и Киселев.

— Ну, здравствуй, Витя! — в полной тишине, со злым выражением на лице произносит министр — Все песенки поешь?!?

* * *

Есть три реакции на стресс и агрессию. Первая — убегание. Вторая — встречная агрессия. Наконец, третья — ступор. Некоторые животные так научились изображать из себя мертвых, что хищники брезгуют ими отведать. Мой «режим бога» внезапно куда-то испаряется, и я впадаю в натуральный ступор. Не очень хорошее качество для боксера, который претендует на олимпийские медали.

Спасает ситуацию Клаймич. «Искренняя» радость от приезда высоких гостей, знакомство с коллективом, демонстрация студии. «Стена славы», где уже висят наши итальянские фотографии, производит впечатление. Пожимая руки сотрудникам и поздравляя с победой в Сан-Ремо, Щелоков постепенно расслабляется и, попав в переговорную, выглядит уже не столь грозно. Галстук ослаблен, морщины на лбу разгладились. «Тяжи» заносят дополнительные стулья, рассаживаемся. Начинает, тем не менее, министр сердито:

— Савченко в больнице. Закрытая черепно-мозговая травма, тяжелое сотрясение мозга.

Клаймич удивленно смотрит на меня. Я ему рассказывал о воскресном бое, но без подробностей. Павлов и Киселев хмурятся, разглядывают потолок.

— Мне, конечно, очень жалко Виктора… — выхожу из ступора я. — Но это бокс…

— А страну тебе не жалко?? — взрывается Щелоков. — Сборной через три дня лететь в США. По несколько боев с американцами в каждом весе! В трех городах! И кого теперь посылать вместо Савченко?!

— Такие матчи по боксу, СССР — США, у нас с 69-го года проходят, — пояснил в ответ на мой ошарашенный взгляд Павлов. — Договорились с американцами, утрясли регламент… В этом году первый матч в Лас-Вегасе. Двадцать восьмого января. Второй в городе Лафайетт, штат Луизиана. Последний, заключительный, в городе Трой, штат Нью-Йорк — третьего февраля.

Мы с Клаймичем переглянулись. Нью-Йорк! «Мы — мир»! Григорий Давыдович понимает меня с одного взгляда.

— В весе 71–75 килограмм Савченко уверенно побеждал американцев. — Вновь подключается председатель Госкомспорта. — Трансляция по телевидению, репортажи в газетах, пропагандистский эффект… Советский спорт — самый лучший.

— Из 11 человек сборной — тяжело вздохнул Киселев. — Я твердо уверен в пятерых-шестерых. С Савченко было семеро. Рыбаков, Львов, Тимофеев… Еще пара молодых. Но без Савченко… Можем проиграть в финальном зачете. Позор на всю страну. Не нужно было устраивать этот спарринг!

Тренер сборной зло смотрит на Павлова. Тот на министра.

— Короче. — Щелоков категоричен. — Ты, Витька, напортачил — тебе и исправлять. Полетишь в Штаты, вместо Савченко, спасать престиж Родины. Товарищи меня поддержали, другого выхода нет.

— А как же возраст, виза, выездная комиссия?! — я удивленно развожу руками, играя на публику.

— Мы все берем на себя, — успокаивающе кивает Щелоков. — Сегодня сам позвоню послу. Хорошо покажешь себя с американцами — поедешь с Алексеем Ивановичем, — министр кладет руку на плечо расстроенного Киселева. — На чемпионат Европы. А там и до Олимпиады недалеко.

— Хорошо. Но я еду с Лехой и Ретлуевым. — Иду ва-банк. — Они меня «вырастили» как спортсмена — им и принимать «зачет». И это… С ними, я никогда не проигрываю!

— Какой еще Леха? — взвивается Павлов. — Программа поездки утверждена, билеты куплены… Я еще понимаю — Ретлуев, чемпион Союза…

— И это еще не все — я смотрю прямо в глаза Щелокова. — Николай Анисимович, мы обсуждали запись песни «Мы — мир» с вами и Леонидом Ильичом. А также широкое международное движение помощи голодающим Африки. Если я все равно лечу в США, разрешите заехать в Нью-Йорк и записать песню на студии «Атлантик Рекордс»?

Клаймич согласно кивает, а Киселев и Павлов с удивлением и интересом смотрят на меня.

— Записываться один будешь? — хмыкает Щелоков.

— А вы отпустите в США девушек и Григория Давыдовича?

Наш директор сейчас наверняка возносит внутри себя молитвы еврейскому богу Яхве.

— Этот вопрос… — задумчиво произносит министр, — надо наверху «провентилировать». Дело важное, политическое… Может, и выгорит.

Сидим молча, ждем, пока Щелоков обдумает идею. Клаймич опять включает свое обаяние и предлагает продегустировать итальянское вино, несколько ящиков которого ушлый директор вывез благодаря нашим «рабочим сцены». Мужчины сначала сомневаются (рано), но потом сдаются. Григорий Давыдович быстро и умело открывает бутылку «Амароне». Это красное вино из «Венето», которое производят из заизюмленного винограда. Проще говоря, «Амароне» можно назвать вином из изюма. Столь мощная концентрация дает вину крайне насыщенный аромат и густой вкус. Павлов с Киселевым мало что понимают — тренер даже шутит насчет водки (а не поднять ли градус), а вот Щелоков дегустирует как настоящий ценитель. Что такое бутылка вина на четверых мужчин? Четверть часа, два бокала на каждого. Я сижу, скучаю, обмозговываю внезапную поездку в США. Надо обязательно посмотреть в Айфоне соперников. Прикинуть стратегию боя. А также связаться с Майклом Гором из «Атлантик Рекордс» и Эндрю Вэбером из «СиБиЭс Рекордс». Министр замечает мое «подвешенное» состояние. И пока Клаймич открывает вторую бутылку (хорошо пошло!) — Щелоков предлагает мне прогуляться.

На улице — оттепель. Морозы спали, веселая капель выбивает веселый ритм в водостоках. Я вдыхаю запах города. Нет, до весны еще далеко. Суровая зима 1979-го года не скоро сдаст свои позиции. Прогуливаемся с министром вдоль по Селезневской. Доходим до метро «Новослободская» и поворачиваем обратно. Идем мимо бань к Суворовской площади. Сзади тихо едет «Чайка» министра. Щелоков молчит, о чем-то раздумывая. Я тоже не тороплю события. Слишком уж ускорился их ход. Возникает такое ощущение, что плыву на утлой лодочке по бурной горной речке. Подводные камни, пороги… Того и гляди разобьешься.

— Нашли — прерывает молчание министр. — Тайники, закладки, шифроблокноты, все, о чем написано в письме — все нашли.

— Искал Веверс? — интересуюсь я для проформы.

— Он. С моими людьми. На этих выходных. Аккуратно сломали машину Калугина и, пока он отгонял ее на СТО… Все отсняли на камеру, запротоколировали, сняли отпечатки пальцев. Юра уже продемонстрировал материал Леониду Ильичу и Пельше. Для них это, конечно, удар. На послезавтра назначено внеочередное заседание Политбюро. Впервые генерал КГБ оказывается предателем. Да еще и выясняется это в обход комитета. Скандал!

Щелоков довольно потирает руки.

— А для чего вы мне это все рассказываете?

— Андропову конец, — министр останавливается и поворачивается ко мне. — Но напоследок может выкинуть что-нибудь… эдакое. Очень хорошо, что ты уезжаешь в США. Боксируй, записывай песни, ближайшие недели в Москве будет опасно. Только постарайся в Штатах ни во что не влипнуть. А пока не уехал… Я прикрепил к тебе «Шторм».

— Это что еще за зверь?

— Спецгруппа особого подразделения МВД. Создана моим секретным приказом. — Щелоков покрутил головой, но вокруг никого не было. — Очень тренированные товарищи, все служили в спецвойсках. Готовились к Олимпиаде, но вот видишь, раньше пригодились.

— В первую очередь надо защитить Альдону и ее отца!

— Это само собой. Просто если заметишь, что за тобой следят — это мои люди осуществляют контрнаблюдение.

— Вчерашний серый «жигуль»…

— Да, это они. В случае чего, сразу звони мне или Юре. Телефоны ты знаешь.

Кивнув на прощание, Щелоков грузится в «Чайку» и уезжает. А я один остаюсь на пустынной улице. И где вся эта охрана, контрнаблюдение? Меня начинает разбирать нервный смех.

* * *

Следующие два дня проходят в каком-то цейтноте. Я понимаю, что в четверг уже лечу в Штаты, это значит, мне нужен мастер-диск с песнями на итальянском и английском языках. А к нему — фотографии группы вместе с пленкой. Девушки моментально отправляются мной к парикмахерам, Львова приводит в порядок наши костюмы, Клаймич бронирует фотоателье и попутно решает тысячу разных проблем. Мы же с музыкантами по нескольку раз записываем песни. Пробуем разные тональности, шлифуем вместе с Татьяной Геннадьевной исполнение.

Попутно Леха бегает с Ретлуевым, которого Щелоков своим приказом вызвал в Москву («партия сказала надо»), помогает оформлять паспорт и выездные документы. Если бы не помощь всесильного министра, не только Ретлуев, но и мы с «мамонтом» никуда бы не поехали. Так, всего лишь один звонок в посольство США и Билл Прауд — тот самый атташе по культуре, что предлагал мне «выбрать свободу» — лично привозит мой свежий «17-ти летний» загран с американской визой. Паспорт с новым возрастом за сутки сварганили на Огарева, 6, и я совершенно не испытываю по этому поводу мук совести. На войне все способы хороши!

Клаймич еще раз устраивает экскурсию Прауду по студии, хвастает итальянской «победой» у «стены славы».

— Впервые за всю историю американского посольства в Москве — прочувственно произносит Прауд, глядя на фотографии. — Атташе лично занимается визовыми вопросами советского гражданина. Но теперь я вижу, что не зря. Такие советские граждане — дипломат голосом выделяет слово «такие», — будут с радостью встречены на гостеприимной американской земле.

Шпарит как будто на приеме в посольстве. Его прочувственный спич прерывают… вошедшие в студию Галина Леонидовна и Светлана Владимировна. Сюрприз. Женщины чем-то явно возбуждены, громко смеются и, похоже… да, уже приняли слегка на грудь. Я смотрю на часы — шесть вечера. Дамы скидывают на руки нашим «тяжам» свои шикарные соболиные шубы и тут уже мне ничего не остается, как выходить на первый план, знакомить атташе с женой министра и его заместителя. А заодно работать переводчиком, т. к. обе женщины не владеют английским. Пока я упражняюсь в презент перфект и паст континиус, Клаймич резво откупоривает сразу две бутылки «Амароне». Тосты за мой успех в Италии и талант чередуются с тостами за здоровье и добрососедские отношения с американцами. Незаметно в нашу компанию вливаются сначала «звездочки», вернувшиеся с фотосъемок, а затем и Роза Афанасьевна, «заглянувшая на огонек». Пока все чокаются, выпивают, меня в сторону отводят сначала Светлана Владимировна, потом Галина Леонидовна.

Первая предупреждает об интригах МИДа, который в лице Громыко дал согласие на приезд итальянского следователя в СССР. Тот будет опрашивать меня и сотрудников студии о перестрелке на вилле Кальви. Вторая выступает в очередной раз моим ангелом-спасителем, поговорив с мамой относительно поездки в Штаты. Та сначала, как узнала о турнире, да еще со взрослыми боксерами, твердо сказала нет. «И никакой Щелоков ей не указ». Хоть я и признан дееспособным, она моя мать и ее слово последнее. Никакие мои аргументы о записи песни «Мы — мир», о первом англоязычном альбоме не подействовали. Видимо, я уже переступил некую черту, после которой наступает банальная усталость от всех моих приключений.

Но Галина Леонидовна заехала к маме на работу, вывезла в обеденный перерыв ее в ресторан «Прага» и там час убеждала. В итоге крепость пала и мне разрешено ехать. Помогло то, что я лечу в компании Лехи и Ретлуева, а им мама доверяет. Искренне благодарю Брежневу, клянусь не посрамить честь Родины. Про себя думаю, что надо и Галине Леонидовне посвятить песню. Ну что это за подарок — импортный кухонный комбайн — для дочки всесильного Генсека? А песню она на всю жизнь запомнит.

С вечеринки, которая превратилась в проводы, ухожу тихо, по-английски. Взгляд Веры — игнорирую. Рядом стоит Татьяна Геннадьевна и явно бдит за дочкой. Точно такой же призывный взгляд вижу у Альдоны, но ту пасет «Шторм». Да и за мной все эти два дня неотрывно катался серый «жигуль». Зачем Щелокову знать о моих отношениях с девушками? Тем более перед поездкой нужно выспаться. Летим восемь с лишним часов с промежуточной посадкой на дозаправку в Гандере (Ньюфаунленд). Это утомительно. Впрочем, выспаться мне не дают. Стоит только переступить порог квартиры, как раздается длинный телефонный звонок. Явно международный. И это Анна Кальви!

Сначала девушка явно ощущает некоторое смущение, болтает о пустяках. Смеемся над заголовками в западной прессе о моем аресте КГБ, вспоминаем какие-то пустяки о поездке в Сан-Ремо. Потом Анна рассказывает мне о самочувствии отца и его перспективах в предвыборной гонке. Тут складывается все хорошо и, похоже, Кальви имеет все шансы на победу. Он уже вышел из больницы и агитирует итальянцев из кресла на колесиках. С пробитым плечом! Я смеюсь внутри. Но на чувствительных и эмоциональных жителей Апеннин это производит убийственное впечатление. Заканчивает разговор Анна признанием, что очень по мне скучает и даже готова прилететь в Союз, чтобы повидаться. В КГБ уже и так наверняка знают, что я еду со сборной в Штаты, поэтому я смело признаюсь в этом девушке. Та очень рада, и моментально обещает прилететь в Нью-Йорк. Ну и правда, что такое для дочки банкира-миллионера смотаться на выходные в США? Наверняка папа еще и персональный самолет выделит. Не успеваю попрощаться с Анной и положить трубку, как раздается новый звонок.

Это Романов. Он приехал в Москву на заседание Политбюро и хочет меня видеть. За мной уже выехала машина.

* * *

И вот я в знаменитом доме N 26 по Кутузовскому проспекту. Тут живут Брежнев, Андропов, Щелоков… Есть квартира и у Романова. Дом представляет собой целый комплекс зданий, который одной стороной выходит на Кутузовский проспект, а другой — на набережную. Имеется красиво подсвеченный большой внутренний двор, но попасть туда просто так с улицы не получится — надо миновать два поста охраны перед воротами и после.

Пройдя контроль (первый пост милиция, второй — КГБ), мы подъезжаем к третьему подъезду. Тут тоже сидит молодой консьерж неясной ведомственной принадлежности с оттопыренным наплечной кобурой пиджаком. Спросив, в какую я квартиру, он записывает данные паспорта в специальную тетрадь и вызывает мне лифт. Поднимаюсь на четвертый этаж. На лестничной площадке — кадки с пальмами, цветы на подоконниках. Звоню в 46-ю квартиру. Открывает сам Романов. Григорий Васильевич одет по-домашнему: фланелевые брюки, вязаный свитер.

— Вот же ты вымахал! — удивляется Романов, подавая мне тапочки. До посещения Брежневой, я привык делить квартиры на две категории: обычные, размер и конфигурацию которых понимаешь, стоя еще на пороге. И прочие, встречавшиеся гораздо реже, размеры и конфигурация которых для стоящего на пороге человека остаются некоторое время загадкой. Но планировка и размеры квартиры Романова осталась для меня тайной даже после того, как я проплутал по ней добрых десять минут. Сначала разделся в гардеробной. Помыл руки в огромной ванне. Потом мы с Романовым по длинному коридору зашли на кухню, взяли чайник с чашками. Через проходную комнату и что-то вроде зимнего сада добрались до кабинета. Григорий Васильевич включил зеленую настольную лампу а-ля Ленин в Кремле и разлил чай. Выложил на стол традиционный сушки, кусковой сахар. Отказываться не стал — налил чай в блюдце и стал пить вприкуску, разглядывая полки с книгами. Много сочинений Ленина, Маркса, но есть и классика и даже специальная литература — справочники, энциклопедии… Пока я изучал книги, Романов поставил на стол серую коробку с двумя антеннами, выключил ее в розетку. Мигнул и загорелся индикатор на передней панели.

— Генератор помех — пояснил Романов в ответ на мой недоуменный взгляд. — Твой патрон сегодня мне выдал и объяснил, как защищаться от прослушки. В какие времена живем….

Глава Ленинграда тяжело вздохнул, выпил чая из стакана с оловянным, узорным подстаканником.

— И что еще Щелоков… ну… рассказал? — я замялся, не знаю как сформулировать свое участие в созыве внеочередного собрания Политбюро.

— Все. Он рассказал все. — Романов внимательно посмотрел на меня. — Твои приключения в Италии, письмо про Калугина… Читал, кстати, в рассылке ЦК и твой прогноз по Ирану. Надо признаться, что ты был прав, а мидовцы нет. И теперь я хочу знать. Ответ всего на один вопрос. Кто ты, Виктор?

Где-то я уже слышал этот вопрос. Месяц назад Цвигун спрашивал меня «кто я». А теперь вот Романов. И тут разговор на болезнь не переведешь. Ибо мой визави здоров как бык. Почти тридцать лет еще протянет, пока не умрет в 2008-м году.

Григорий Васильевич наклоняется вперед и впивается в меня глазами. Просто гипнотический взгляд.

— Я прошел голод, холод и войну. Хоронил боевых товарищей и жертв Блокады. После Победы мы трудились, чтобы восстановить город и страну. Шаг за шагом… И вот год назад я повстречал тебя. Маньяки, предатели-генералы, песни, что плакать хочется… Весь мой жизненный опыт просто вопит, что так не бывает. Не бывает, чтобы из-за школьника члены Политбюро голосовали о снятии Председателя КГБ. Выгляни в окно.

Ставлю стакан, встаю и прислоняюсь лбом к стеклу. Вижу, как рабочие в спецовках в окружении людей в милицейских шинелях спиливают во дворе ветки дубов. После чего аккуратно складывают их в кузов КАМАЗа, припаркованного возле детской площадки.

— Щелоков распорядился — любезно поясняет Романов. — Чтобы снайперы на деревьях не спрятались.

— Это же война! — Наконец, до меня доходит. Если во дворе правительственного дома… По телу пробегает стадо мурашек. Каждое размером со слона.

— И я хочу знать ради чего и ради кого — Григорий Васильевич встает рядом и грозно смотрит на меня — Мы начинаем войну.

Я отхожу от окна и сажусь обратно. Романов остается у окна, мрачно смотрит наружу. Признаться и показать айфон? Ага, и тут же отправиться в комнату с мягкими стенами. Моя мировая популярность не настолько велика, чтобы в газете Правда про меня не написали«…известный певец и композитор… скоропостижно скончался…» и так далее. Но мне нужен Романов. Щелков хорош, но в политических вопросах — легковес. А нужно точка опоры. Косыгин идеально подходит. Увы, через год умрет. Кто еще? Устинов? Нет выходов.

— Озарения — тихонько пробормотал я.

— Что? Я не слышу — Романов склоняется надо мной — Говори громче.

— У меня бывают озарения — также тихо говорю я — После того случая с маньяком, я лежал в больнице… Там все и началось. Во сне приходят странные видения.

— И какие видения у тебя бывают? — Романов садится за стол, начинает барабанить пальцами. Поглядывает на телефон. Сейчас он вызовет людей в белых халатах.

— Очень разные. Бывают мелодии и слова из песен. Какие-то люди, образы, разговоры. Вот сегодня — я замялся.

— Продолжай — я вижу перед собой матерого хищника и у меня сердце в пятки проваливается.

— Сегодня советский суд вынес приговор армянским террористам, взорвавшим в прошлом году московское метро. И мне сегодня приснилось, что… какой-то академик Сахаров пишет письмо Брежневу с требованием приостановки исполнения приговора и нового судебного разбирательства. В конце этого месяца письмо будет опубликовано в диссидентских кругах, а после кажется… попадет на Запад…. Тут я не уверен. Сахаров будет вызван в прокуратуру, где ему предъявят официальное предупреждение об уголовной ответственности за заведомо ложные заявления. КГБ попробует перехватить инициативу, начнет неуклюжую контригру вбросив через своего агента — журналиста под прикрытием Виктора Луи…

— Честно комсомольское! — я прикладываю руку к сердцу — Не знаю кто это!

— Дальше! — в голосе Романова звучит сталь.

— Информацию в зарубежные газеты о причастности диссидентов к армянским терактам. Кажется, генерал Цинев таким образом хочет пощупать общественное мнение на Западе. После чего связать нелегальную «Национальную объединённую партию Армении» с Хельсинской группой.

Я очумело хлопаю глазами, показывая окружающим, что сам не понял, что сейчас сказал. Расширившиеся зрачки Романова мне говорят, что информация «дошла». Заработали шестеренки!

— И чем все заканчивается в твоих озарениях история с террористами?

— Их расстреляют — пожимаю плечами я.

— Да, нет… — раздраженно дернул щекой Романов — С контригрой.

— Глупая идея. Дискредитировать движение диссидентов, а уж тем более их арестовать не получится. Кажется, на Западе будет какой-то скандал, но дальше туман…

— Кто еще знает о твоем… даре? Щелоков, Чурбанов?

— Никто. Очень не хотел попасть в институт Сербского. Да и сейчас не хочу.

Я смотрю прямо в глаза Романова. Отведет или нет?

Не отвел. Я внутри себя тихонько перевел дух. Все-таки актер из меня так себе, могло все кончится Кремлевкой и 6-й спецлабораторией. Теперь же поторгуемся.

Григорий Васильевич тем временем поглаживает трубку телефона.

— Письмо Калугина это твой экспромт? — прямо спрашивает Романов.

— Мой — вешаю покаянно голову. В ответ слышу сдавленные ругательства.

— И что теперь прикажешь с тобой делать? — глава Ленинграда оставляет, наконец, телефон в покое и, поднявшись из-за стола, начинает раздраженно ходить по кабинету.

Хочется пошутить на тему «понять и простить», но я сдерживаю свой юмористический позыв. Надо дать человеку созреть.

— Я могу быть полезен — осторожно подвожу Романова к правильным мыслям — С Ираном не ошибся, шпионские материалы у Калугина нашли. А еще я могу быть полезен не только стране, но и лично вам.

— И это как же? — усмехается Романов.

— Брежнев быстро стареет. Это ясно и без моих озарений. Скоро развернется борьба за его пост. Помимо Андропова, есть и другие «тяжеловесы» в ЦК и Политбюро, которые видят себя в кресле Генсека. Тот же Громыко…

— Ну-ну, продолжай — Григорий Васильевич явно заинтересовался.

— Вы — лучшая кандидатура — я бросаюсь в омут с головой — Вы из крестьян, а значит, знаете как и чем живет деревня. Воевали на фронте — понимаете нужды армии, ее задачи. Долго работали на руководящей должности в Ленинграде. Разбираетесь в специфике управленческого аппарата.

— Слова то какие… — мотает головой Романов — «Управленческий аппарат». И что же я должен делать, чтобы занять пост Генсека?

— Андропова Щелоков и так без вас «съест». Не завтра, так послезавтра. Рано или поздно. Они давние враги. Думаю, история с Калугиным ему поможет. Вместо Андропова поставят какого-нибудь «чекиста-профессионала» вроде Цвигуна. Я видел генерала один раз перед поездкой в Италию — он мне понравился, хороший специалист, в политику лезть не будет. С группировкой Щелокова вы и так дружите — я кивнул в сторону «глушилки» — С региональными секретарями я думаю у вас отношения ровные. Щербицкий и Кунаев не будут против вашей кандидатуры, обратите внимание на Машерова из Белоруссии. Попробуйте вытащить его в Москву.

— Пётр Миронович уже давно ходит в кандидатах членов Политбюро — задумался Романов — И Леонид Ильич его любит…

— Постарайтесь наладить взаимоотношения с Устиновым — я осторожно, чтобы не потревожить мысли Григория Васильевича, хлебнул чаю — Можно, например, позвать его в первые ряды «бессмертного полка» на 9-е мая. Дмитрий Фёдорович ведь тоже воевал. Фронтовое братство.

— Косыгин, Суслов, Пельше? — Романов собран, деловит.

— С последним проблем не будет. А вот первые два… — я сделал паузу.

— Да говори уже! — Григорий Васильевич явно на взводе. Явно чувствует, что решается судьба власти в стране.

— А не было их в моих снах. Умрут скоро.

— Даже так?!? — Романов явно ошарашен.

— И вот тут Машерову бы заняться экономикой Союза — влезаю со своим советом я.

— Ну да, ну да — глава Ленинграда явно далеко мыслями от экономики — А ты можешь вот каждого так… Узнать дату смерти?

— Конечно, нет. Поймите, я не могу этим управлять. Это как откровение. Свыше. Смутное предчувствие. Я просто чувствую, что шах сбежит из Ирана. Видел во сне, как он грузит свою семью в самолет, сам садиться за штурвал… Понимаете?

— Мнда… Вот тебе и материализм с эмпириокритицизмом — потер виски Романов — Первый раз общаюсь с ясновидящим. Или как правильно тебя называть? Ясноспящим?

25-е января 1979, четверг, утро

Аэропорт Шереметьево.

За две недели, что прошли с моего возвращения из Италии, аэропорт Шереметьево совершенно не изменился. Пустое серое здание, окруженное сугробами грязного снега. Ко входу прочищены дорожки, которые уже занесены поземкой. Погода в Москве испортилась, ночью поднялась метель. В этот раз я рисковать не стал. Заранее заказал «Волгу» из гаража МВД, обнял на прощание мать и деда, пообещал не посрамить Родину (деду) и чаще звонить (матери), после чего отправился в аэропорт. По дороге слушали с водителем радио Маяк. Шла запись выступления Суслова на какой-то партконференции. Вещал он бодро, клеймил вредную идеологию и предателей: «…Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия…». И ведь не скажешь, что не прав.

На входе уже ждали Леха с Ретлуевым. Меня похлопали по плечам, спросили «готов ли я ехать в логово мирового империализма?». Сборная — тринадцать плечистых боксеров, Киселев и трое неопознанных мужчин в дубленках — заполняли декларации. Майор с «мамонтом» повели меня знакомиться. Сначала пожал руки боксерам в порядке роста их веса. От маленького и юркого Александра Бодня, до тяжелого и массивного Евгения Горсткова. Мужчины в дубленках оказались врачом, массажистом и администратором. Последний — невзрачный и сутулый Петр Васильевич Чемишев — вызвал у меня подозрения. Супермены «кузнецовы» в КГБ закончились и в дело пошли настоящие, незаметные разведчики? Очень похоже на то.

Пока я приглядывался к Чемишеву, на «сцене» появился мой самый первый и главный благодетель — Чурбанов. Опережая его, в зал вылета сначала забежал незнакомый капитан-порученец, зачем-то придержал рукой разъезжающиеся двери. Зять Леонида Ильича был бодр, подтянут и весел. Генерал поздоровался с присутствующими, обнял меня, после чего отвел в сторону.

— Николай Анисимович не смог приехать тебя проводить — Чурбанов по-отцовски поправил воротник моей рубашки — Готовится к сегодняшнему заседанию Политбюро.

— Пожелайте ему удачи — промямлил я, не зная как реагировать.

— Нам всем она не помешает. Особенно тебе в США. Готов к новым победам?

— Всегда готов — дурашливо салютую пионерским приветом — Столько дел приходится оставлять — я тяжело вздохнул — Запись на Мелодии, Останкино с Утренней почтой, пресс-конференция…

— Ничего! — Чурбанов отмахнулся от моих проблем — Вернешься, наверстаешь. Кстати, вот полюбуйся.

Генерал протянул мне красную книжечку с гербом СССР. Это был пропуск с моей фотографией в разные учреждения, большая часть которых была обозначена аббревиатурами. От каждого учреждения стояла синяя печать.

Я недоуменно повертел ее руках, хотел даже пошутить, попробовав на зуб, но решил не опошлять момент.

— Гордись! — забрал обратно корочку Чурбанов — Твой первый пропуск-вездеход. К нам на Огарева, на Старую площадь, в Кремль… Лично Леонид Ильич распорядился. За Иран. И сверли дырку. После возвращения, будем тебя награждать второй медалью.

— Грузины?

— Точно. Кстати, забыл тебе сказать. Помнишь, главу МУРа Олега Александровича?

— Генерала Еркина? Помню, конечно.

— Вчера звонил. Арестовали твоих останкинских «друзей».

— Каких друзей?

— Которые клип монтировали. И потом его продали американскому журналисту. За триста долларов. А это «бабочка», 88-я статья Уголовного кодекса. Лапин их еще раньше уволил, так что…

Приятный женский голос объявил начало регистрации рейса Москва-Нью-Йорк.

— Давай, Витька, без залетов в этот раз — Чурбанов хлопнул меня по плечу, прощаясь — Будем смотреть твои бои в прямом эфире. Леонид Ильич говорил с Лапиным.

— Там же 10 часов разницы — промямлил я, закидывая сумку на плечо — Утром трансляцию поставят?

— Да хоть бы и утром.

— Юрий Михайлович, напомните еще раз Леониду Ильичу, чтобы отпустили девушек и Клаймича на несколько дней в Нью-Йорк на запись «Мы — мир». Столько вместе репетировали! Песня — бомба.

— Ладно, обсудим. Давай, не подведи.

Таможню и паспортный контроль прошли «влет». Киселев, как и три недели назад Клаймич, показал прапорщику разрешение на вывоз валюты, у нас проверили выездные визы и мы оказались в «стерильной зоне». Час ожидания, квадратные глаза боксеров, многие из которых в первый раз увидели богатство «Березок» и урчащий Икарус выгрузил нас на стоянке Илб2. Турбины самолета уже были раскручены, приветливая стюардесса показала мне мое место. Разместился между Ретлуевым, чье непроницаемое «индейское» лицо говорило нам, что слетать в США для него — плевое дело и Лехой, который и не пытался скрывать свое возбуждение. Как оказалось, «мамонт» взбудоражен вовсе не поездкой в Штаты — через проход от нас сидит сборная Союза по хоккею. Я узнаю легендарную тройку — Михайлова, Петрова и Харламова. Впереди пристегивается наш прославленный вратарь Третьяк. Хоккеистов замечают, к ним начинается паломничество пассажиров за автографом. Я тоже хочу подойти, но тут окружающие узнают и меня. Первой взвизгивает «Это же Селезнев» полненькая девчушка, летящая в компании представительного мужчины. Протягивает мне свой билет, умоляюще складывает руки. Делать нечего. Достаю ручку, начинаю расписываться. С большим трудом стюардессе удается усмирить ажиотаж в салоне. Последним она усаживает Киселева, который жмет руку тренеру Виктору Тихонову, который еще не знает, какая блестящая карьера в сборной его ожидает. Краем уха слышу про Кубок Вызова. Теперь понятно, куда и зачем летит наша сборная. Утереть нос американским профессионалам из НХЛ.

Самолет выруливает на ВПП, а я закрываю глаза и попытаюсь провалиться в сон. Не тут то было. В голове продолжает крутиться вчерашний разговор с Романовым. Несколько раз я видел, как «хозяин» Ленинграда был близок к тому, чтобы сдать меня «куда надо». Почему же не сдал? Личная выгода? Пожалуй. Конфликт с Андроповым? И это тоже. Григорий Васильевич не забыл историю с сервизом Екатерины Великой, что «придумал» председатель КГБ для западных газет. Но представляется, что это еще не все. На проверку, самые заядлые материалисты все-равно где-то внутри верят в чудо. И когда встречаются в реальной жизни с непонятным и шокирующим — моментально ломаются. Как глава Госплана Байбаков с мошенницей Джуной. Конечно, если бы Романов знал, что я улетаю на следующий день в Штаты — шансы, что он меня не отпустил, были бы велики. Но Щелоков ему почему-то не сказал.

 

25-е января 1979 года, четверг, 11.30

Москва, Кремль, «ореховая» комната.

— А где Алексей? — Брежнев устало опустился в кресло и пересчитал присутствующих по головам. Из 13 членов Политбюро отсутствовал один. Косыгин.

— Алексей Николаевич задержался в Польше — Черненко незаметно подошел к Генеральному и подал из-за спины папку с документами.

— Ах, да Польша… — Брежнев подвигал густыми бровями, не вчитываясь, полистал папку — Ну у нас тут хм…сейчас дела посерьезнее. Мы собрались по важному вопросу… Впрочем, это потом. Все уже слышали про Грузию?

Присутствующие закивали головами, Суслов кинул ручку на стол, проскрипел — Года не прошло, как они опять мутят воду! В апреле мы им простили выступления, митинги в поддержку грузинского языка, как единственного государственного. И вот опять двадцать пять. Только что звонил Шеварднадзе, здание Тбилисского университета захвачено студентами, из окон вывешены националистическое лозунги. В центре Тбилиси собирается толпа.

— Именно потому, что простили — расстегнул китель Устинов — Именно поэтому опять выступают. Почувствовали нашу слабость.

— Вопрос языка — это ширма — Андропов наклонился вперед, внимательно посмотрел на своего врага Щелокова — Причина — аресты, которые без санкции начала проводить спегруппа МВД в Тбилиси. Вчера был задержан Павел Гилашвили. Председатель Президиума Верховного Совета может быть задержан только с личного разрежения Леонида Ильича или Политбюро.

В комнате поднялся ропот, напряженные мужчины принялись переглядываться, кивать в сторону министра МВД. Щербицкий с Кунаевым так и вовсе побледнели.

— Леонид Ильич — Щелоков проигнорировал выпад Андропова и обернулся к Брежневу — Я вчера вам докладывал. Кикабидзе дал признательные показания, что контрабандные бриллианты из-за рубежа он привозил многим грузинским чиновникам в том числе Гилашвили. Я дал команду на задержание подозреваемых. Причем сотрудники республиканского КГБ активно противодействовали спецмероприятию, дело чуть до перестрелки не дошло.

— Там дело до восстания дошло — повысил голос Андропов — После ареста Шеварднадзе испугался, что он следующий — начал мутить народ. Анализ прослушки…

— Что вы нам тыкаете вашим анализом — взвился насупленный Романов — Где ваша прослушка была в деле предателя Калугина? Как грузинов слушать — пожалуйста. Как дружка своего генерала покрывать…

— Да как вы смеете! — Андропов сдернул очки и бросил их на стол — С Калугиным это провокация! Хотите ослабить комитет? На чью мельницу воду льете?!?

Встреча Политбюро тут же превратилась в свару. Брежнев тяжело вздохнул и сильно ударил раскрытой ладонью по стопке документов. Постепенно склока затихла.

— Товарищ Брежнев — официально начала чеканить Андропов — Генерал Калугин известен нам как преданный Партии и коммунистическому делу человек. Высококлассный чекист. Мы не позволим некоторым нечистоплотным товарищам очернять людей, которые жизнью рискуют на благо Родины. Если есть какие-либо подозрения, сомнения, то у нас есть контрразведовательное управление, занимающееся предателями. В установленном законом порядке…

— Так твой Калугин как раз в нем и работает — в ответ зло засмеялся Романов — Сам себя будет расследовать в установленном порядке?

— Провели Юра мы сами всю контрразведку — кивнул в сторону Щелокова Генсек — Нашли дома у этого товарища, который нам совсем не товарищ шифроблокноты, приемник, шпионский фотоаппарат, а также секретные документы и даже сильнодействующий яд. Все с отпечатками его пальцев. Я сегодня утром дал санкцию на его арест.

— Калугин уже дает признательные показания — Щелоков начал раздавать членам Политбюро фотографии и копии протоколов — Был завербован в 58-м году ЦРУ. Причем, все это время наш вероятный противник так ценил своего агента, что обеспечивал его карьеру, жертвуя секретной информацией. Так, например, именно через Калугина мы узнали все о твердотопливной программе американцев.

В кабинете раздался дружный вздох присутствующих.

— К сожалению, Калугин успел нанести стране существенный вред. Благодаря ему были сорваны ряд специальных операций, убито несколько наших нелегалов за рубежом, важнейшие решения политического руководства ложились на стол американского президента уже через неделю после их принятия.

В «ореховой» комнате повисло тяжелое молчание.

— За развал работы в Комитете государственной безопасности, хм… за политическую и профессиональную «близорукость» — начал, шамкая и причмокивая, зачитывать с бумажки Брежнев — На период расследования предлагаю освободить Юрия Владимировича Андропова от занимаемой должности. Кто «за»? Единогласно. Временно исполняющим должность Председателя Комитета есть мнение назначить генерала Цинева, Георгия Карповича. Кто за? Кто против? Воздержавшиеся? Большинство «за». Предлагаю также в свете сложившихся обстоятельств хм… усилить Комитет кадрами. Направить вторым заместителем к Циневу — Веверса Иманта Яновича с присвоением ему звания генерал-лейтенанта. Полковник Веверс долгие годы служил в КГБ, имеет государственные награды. Его кандидатуру предложила комиссия по партийному контролю. Так Арвид Янович? Голосуем. Кто за? Против? Воздержавшихся нет, решение принято. Спасибо, товарищи. Юрий Владимирович, вы свободны, езжайте к себе домой, отдохните. Пожалуйста, никуда не отлучайтесь, вы можете понадобиться комиссии ЦК, которая будет работать в Комитете. Николай Анисимович, проследишь? Отлично.

На Андропова было страшно смотреть. Дрожащими руками уже бывший председатель надел очки, стал суетливо собирать документы со стола. Романов и Щелоков сдержано улыбались, наблюдая за этим.

— А нам товарищи, гхм… надо решить, что делать с Грузией — Брежнев вздохнул и продолжил заседание — Дмитрий Федорович, ты значит за то, чтобы в этот раз не давать слабину?

* * *

Проснулся я резко, как от толчка. У иллюминатора мирно дремал Леха, место Ретлуева справа было пусто. После дозаправки в ирландском Шенноне, когда все пассажиры лайнера в накопителе перезнакомились и нафотографировались вволю, боксерская и хоккейная сборные перемешались. Киселев уселся с Тихоновым, Ильяс зацепился языками с Третьяком и сразу после объявления посадки оккупировал кресло рядом с ним. Я же после неплохого аэрофлотовского обеда, раздав все автографы и спев все песни (шутка) — решил выспаться. Было у меня предчувствие, что в Америке со сном будут проблемы. Другой часовой пояс, плюс не стоит забывать, что США — главный оплот агрессивного империализма. Если в расслабленной Италии столько приключений, то чего ждать от Штатов?

Пробудившись, я понял, что позади меня тихо разговаривали двое. Аккуратно оглянувшись, узнал отца пухленькой девушки, что первая взяла у меня автограф. Статный мужчина в очках, с зачесанными назад волосами беседовал с седоватой, пожилой женщиной за шестьдесят в модном брючном костюме кремового цвета.

— …Сняли. В один день — басил мужчина — Снимали лично Суслов с Пельше. Он заходит в кабинет, а Арвид ему сходу — Партбилет с собой? Клади на стол.

— А я говорила Вячеславу! Корректор не просто технический работник. Он думать должен! Бери в штат думающих!

— Да ведь из-за ерунды погорел — горячился бас — Статья была о проблемах речного транспорта. Заголовок яркий, броский. «Не спи за штурвалом». Кто же знал, что Брежнев за день до выхода статьи задремал в президиуме.

— Хороший корректор бы… Да ладно, что уж теперь. Кто теперь в газете за главного?

Мне было любопытно послушать этот разговор дальше, но зов природы заставил вылезти из кресла и плестись в конец самолета. Отстояв небольшую очередь и выйдя из туалета, я столкнулся нос к носу с тем самым зачесанным мужчиной, что рассказывал о снятии какого-то редактора.

— Чаковский, Александр Борисович — отрекомендовался «басист» — Главный редактор Литературной газеты. Лечу освещать конференцию по разоружению. А вы, юноша, Виктор Селезнев? Наша главная музыкальная и спортивная надежда — открыто улыбнувшись, польстил мне Чаковский — Моя дочь без ума от ваших песен. Как и все ее однокурсницы.

— Может быть присядем? — я показал рукой на свободные места в конце лайнера — Расскажете чем сейчас живет отечественная пресса.

— С удовольствием. А я бы послушал про советскую эстраду. Я захвачу диктофон? Может получится интересное интервью.

— Разумеется — пока «басист» ходил за аппаратурой, я забрался к иллюминатору. Снаружи сверкало солнце, а внизу плыли тяжелые, черно-серые тучи. Интересно, удастся увидеть Статую Свободы или самолет будет заходить на посадку с другой стороны города? В «прошлой» своей жизни я дважды был в Нью-Йорке и ни разу не удалось посмотреть вблизи главный символ Америки. Хм… а может быть главный символ это вовсе не женщина с факелом, а толстяк-богатей дядя Сэм? Любопытно, что у этого персонажа был реальный прототип — торговец мясом Сэмюэль Уилсон, проживавший в 1812 году в городке Трой, штат Нью-Йорк. В том самом городке, кстати, где мне придется боксировать. И вот этот торговец маркировал бочки с мясом печатью «U.S.». После чего отправлял их на Англо-Американскую войну. Солдаты прозвали бочки «жратвой Дяди Сэма» (Uncle Sam — U.S.), а местная газета опубликовала эту историю. С тех пор прозвище Дядя Сэм получило широкое признание в качестве псевдонима для федерального правительства США. Сам торговец разбогател, оправдав тем самым американскую мечту, и ему даже в Массачусетсе установлен памятник.

— О чем задумались, юноша? — Чаковский примостился рядом и уже включил диктофон.

— О судьбе Родины, Александр Борисович.

— Прямо вот так? — усмехнулся редактор — И правда, чего мелочиться.

Помните строчки?

— Это из песни с Кобзоном и Лещенко. Конечно, помню. Я был в зале.

— Какой полет я, мы, советская молодежь должны продолжить? Революция случилась в 1917-м году. Маркс, Ленин, все наши основоположники видели ее мировой. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Потом при Сталине был взят курс на построение коммунизма в отдельно взятой стране. Троцкизм был осужден Партией. Затем Партия осудила и культ Сталина, объявила о строительстве развитого социализма. «Мировой пожар раздувать» уже нет необходимости, народы Земли сами, естественным путем придут сначала к социализму, а потом и к коммунизму. Рабочие и крестьяне свергнут буржуазию, возьмут средства производства в свои мозолистые руки. Это неизбежный ход событий. Правильно?

— Да — уверенно ответил Чаковский — Социалистический способ производства, планирование, равенство — это самый эффективный способ жизни. В СССР нет безработных, нет кризисов, бедности и нищеты. Самое главное — нет бесчеловечной эксплуатации человека человеком.

— Бедность, давайте откровенно, есть. Вы же журналист, ездили по стране.

— ТАКОЙ как в капиталистических странах нет. Тем более в развивающихся. Где вы видели в СССР голод? Западная пропаганда ориентируется на высокие стандарты потребления в обществе. Но не надо забывать, что эти стандарты в Европе и США доступны десяти процентам населения.

— А если не десяти? Если капитализм напряжется, в том числе и под давлением социалистической системы, и расширит круг людей с высоким уровнем жизни? Роботизация, автоматизация, вынос производства в малоразвитые страны вроде Китая, где миллиард человек готовы работать за плошку риса и вот уже в западных странах некому свергать буржуев. Средний класс «съел» рабочих и крестьян. Он сыт и доволен. Куплен с потрохами. Понимаете? Не рано ли мы хороним капитализм? Наш враг умен и опасен. Может быть он сумел перегруппироваться, перестроиться? Вы не задумывались о том, что того капитализма, которые описывали Маркс с Энгельсом в Капитале — его уже просто нет в природе? Он изменился. А мы, мы не изменились. Продолжаем делать ставку на революционный пролетариат. Это дорого нам стало в случае с фашистской Германией, когда их «рабочий» пер на танках на Москву в надежде получить земельные наделы на Украине и в Белоруссии. Так почему мы продолжаем наступать на те же самые грабли??

— Поверить не могу, что беседую с подростком — Чаковский снял очки и принялся протирать их бархатной тряпочкой — И какой же выход из этого… допустим, тупика вы видите?

— Тоже меняться — пожал плечами я — Марксизм-ленинизм — не догма, а наука. Если наука сталкивается с какими-то фактами, которые противоречат теории, не пора ли пересмотреть теорию? Очевидно, что научно-технический прогресс в западных странах идет быстрее. Не во всех, но во многих отраслях. Можно долго спорить почему, но личная мотивация людей, занятых в этих секторах на мой взгляд играет ведущую роль. Капиталисты научились мотивировать своих работников лучше чем мы. Да и можно ли их уже называть пролетариатом, если большая часть из них владеет долями в предприятиях своих хозяев через механизм акций, облигаций, биржевых торгов? Часть «отнятой прибавочной стоимости» — возвращается обратно рабочим в виде дивидендов. Нам нужны такие же труженики. Активные, замотивированные. Что если разрешить в некоторых отраслях частную инициативу? Расширить кооперативное движение, вспомнить о таком механизме, как артели. Хочет человек открыть столовую, кормить людей? Пожалуйста. Или вот мои одноклассники могли бы развозить продукты питания сразу на квартиры людям, которые слишком заняты или которым трудно ходить в магазины. Откроют артель и после школы заработают честный рубль.

— Виктор, вы предлагает новый НЭП??

— Под жестким контролем партии, комсомола — твердо ответил я — И не везде, а там где это будет работать. Ясно, что сложные отрасли, с длинным горизонтом планирования и отдачей, должны остаться под контролем государства, в системе плановой экономики. Но легкую промышленность, какие-то виды строительства, легкое машиностроение, еще некоторые сектора вроде пищевого производства, да даже сельское хозяйство — нужно и можно доверить частнику. Держать его под контролем профсоюзов, облагать налогами, обкладывать со всех сторон стандартами и снипами…

— Я таких программ — развел руками журналист — Даже от академиков не слышал. И совершенно точно я не смогу такое напечатать. Просто Главлит не пропустит. Это же подрыв наших коммунистических устоев. Если НЭП и был еще возможен и приемлем для восстановления страны после революции, то сейчас, когда мы запустили первого человека в космос, отстояли Вьетнам, Кубу от агрессии империалистов…

— Может быть поговорим про музыку? — как-то даже жалостливо попросил Чаковский — Или про спорт?

— Музыка, спорт — все это вдохновляет советского человека на новые подвиги. И я хочу знать какие подвиги ждет от нас Партия и народ! Яблони на Марсе? Обогнать и перегнать Америку? Установить коммунизм на всем земном шаре?

— Ну а вы сами, Виктор, как думаете? — тяжело вздохнул редактор Литературной газеты.

— Построить такое общество, которое, сохранив все достижения социализма, высвободит энергию народа. Если НЭП был возможен при Ленине, не вижу причин, почему бы не попробовать при Брежневе — я нажал на кнопку «стоп» на диктофоне журналиста — Главлит пропустит. Если обратитесь с этой записью напрямую к Романову.

— Григорию Васильевичу? — задумчиво переспросил Чаковский — Я воевал на ленинградском фронте, знаю его шапочно. А вы точно уверены? Может к Щелокову? Слышал он вам покровительствует.

— Я уверен. Вам к Романову.

Чаковский от таких возможностей явно впал в ступор. Глаза остекленели, руки суетливо поглаживают откидной столик. Слишком много информации. Да такой неоднозначной. И слишком много рисков. По уму после такого разговора он меня должен сдать «куда надо». Но «куда надо» сейчас явно не до меня. Я с жалостью смотрю на журналиста. Справится? Должен. Фронтовик, воевал… Не испугается точно. Может и настучит. Всех выездных очень жестко на этот счет инструктируют. Ладно, как говорится в пословице: «Делай что должно и пусть будет, что будет».

* * *

Мой боевой настрой по прилету в аэропорт Джона Кеннеди пропал впустую. После того, как ИЛ причалил к «кишке» и нас выпустили наружу, я увидел настоящий «Вавилон». Тысячи людей всех рас и национальностей шли, толпились у гейтов, ехали на эскалаторах, ели сэндвичи в забегаловках, тащили багаж и спали на лавочках. Аэропорт так бурлил и клокотал, что мы поначалу растерялись. Пристроившись за опытными путешественниками, сумели выйти к пограничному контролю. Тут змеились огромные «хвосты» людей, в которых нам пришлось провести больше полутора часов. Леха даже пошутил, что капитализм начинается с советской очереди.

— Цель вашего визита в Соединенные Штаты? — спросил усталый офицер.

— Боксерский турнир.

— Велкам ту зе Юнайтед Стейтс.

На выходе из аэропорта нас ожидали сотни желтых такси, что теснились на пандусах и парковках. Погода была отвратительная. Около нуля, сверху падал мокрый снег. Дул сильный, пронизывающий ветер.

Сборную встречал очередной посольский атташе («по сто штук на этаже»), который долго вел обе сборные на дальнюю стоянку. Америка была равнодушна к нашему прилету. Никаких толп встречающих, всего один фотокорреспондент, который щелкнул на нас вспышкой и моментально испарился. Я был разочарован. Ретлуев, которому «мамонт» расписал наши итальянские приключения, был разочарован. Обнявшись на прощание с хоккеистами, мы погрузились в длинный, синий автобус марки General Motors. За рулем сидел толстый мужчина в оранжевой униформе. Он жевал жвачку и подпевал песне Too Much Heaven группы Bee Gees. Ее транслировали по радио. Выглядело это уморительно. Толстый мужик фальцетом выводит нежную, «девчачью» Too Much Heaven… Любовь американцев к этим сладкоголосым мужикам вызывала у меня…недоумение. Ну что такого в этих подвываниях тонкими голосами, которые сладкой патокой текли сейчас в мои бедные уши? Приторно до не возможности, а моментами и до тошноты. Но… у шоу бизнеса свои законы: пипл хавает, а значит, нужно его этим кормить. Что ж, господа…. хотите патоки?! Я накормлю ею вас так, что она из ушей у вас полезет! Придется познакомить Штаты с творчеством Модерн Токинг, Bad Boys Blue и Joy. А заодно с Wham! и Бэкстрит Бойз. Наедитесь вы у меня тогда сладенького до отвала! Только вот надо для начала решить, что для меня лучше: спеть это все «великолепие» самому или же выступить в роли продюсера для каких-нибудь томов андерсов и джоржей майклов? Собственно, песней «про почтальона» Сикрет Сервис начало этому процессу уже мною положено, и кажется, я здорово угадал со вкусами рядовых жителей США. Осталось дождаться оценки продюсеров и первой реакции публики. А там уж и решать.

Автобус слегка повилял по улицам Куинса, после чего вырулил на ВанВик Экспрессвей. По нему за полчаса-час, постояв в небольших пробках, добрались до аэропорта Ла-Гуардия. Именно из него мы должны были лететь в Лас-Вегас. Зайдя в современное, стеклянное здание, я узрел… да, Макдоналдс. Дернул Леху за рукав, кивнул в сторону главной мировой забегаловки. Голодный «мамонт» схватил за локоть Ретлуева. Вокруг нас начали стапливаться боксеры, с удивлением разглядывая яркие вывески Макдачной.

— Чего стоим? Кого ждем? — к нам подошли Киселев с Чемишевым.

— Алексей Иваныч — на главного тренера умоляюще посмотрел наш легковес Саша Бодня — До регистрации еще есть время, давайте сходим, попробуем. Столько слышал.

— Вредная еда — отрезал Киселев — Завтра уже первая тренировка, а ну как отравишься?

— Да вы гляньте сколько людей у касс — настаивал Бодня — Если бы тут травили, разве было бы столько народу?

Тренер посмотрел на «администратора». Тот на атташе. Дипломат пожал плечами.

— Я сам иногда перехватываю в Макдональдсе по дороге на работу. Еда простая, но вкусная. Алексей Иванович, давайте пятьдесят долларов — я куплю гамбургеров и колы на всю команду. Все равно тайком попробуют, так лучше на глазах.

Стандартный Биг Мак из трех булочек и двух котлет стоил девяносто пять центов. Большой стакан колы со льдом — тридцать девять центов. Команда расселась за столиками, атташе взяв с собой самого крупного из нас — Евгения Горсткова — ушел к кассам. Через пять минут Женя в несколько заходов принес подносы с колой, бургерами и картошкой фри. Последняя особенно хорошо пошла у боксеров. Леха не выдержал и на свой Зенит сфотографировал, как мы с Ретлуевым кусаем Биг Мак. Вернее пытаемся, так как огромный гамбургер не хотел лезть в рот. Наблюдая, как сборная сосредоточенно и даже одухотворенно поглощает американский фастфуд, я испытал острое чувство ностальгии вперемежку со злостью. Вспомнил, как в учился в Москве в МГУ и ходил на открытие первого Макдоналдса на Пушкинской. Какие огромные очереди туда стояли. Народ словно с ума сошел. Отечественные столовые с хлебными котлетами и компотом и вдруг — иностранный «ресторан». Неизбалованных советских граждан поражало все: необыкновенная еда, упакованная в красивые коробочки, напитки в занятных бумажных стаканах с трубочками, пластиковые контейнеры, но главное — приветливый и молодой персонал. Поесть в «Макдоналдсе» стало престижным, особенно среди школьников и студентов. Стыдно вспомнить, но даже подружек на свиданки туда водили.

За фасадом этой глянцевой картинки оставалась вредная еда, ушлые американцы, которые по личному распоряжению иуды Горбачева получили площади в центре Москвы и Ленинграда по 1 рублю арендной платы в год. Сразу на двадцать лет вперед! И да, рабский, потогонный труд молодежи. «Свободная касса» стала нарицательным выражением.

Не доев, я бросил надкусанный бургер обратно на поднос. Надо не фастфуд из выжимки жил и костей жрать, а историю менять.

— Алексей Иваныч — я подошел к жующему Киселеву — Дайте доллар — мне знакомым американцам позвонить надо.

На счете в итальянском банке триста тысяч в долларах и лирах, а я вынужден просить полтинник позвонить.

— Что за американцы? — очнулся от гамбургера Чемишев.

— Музыкальные продюсеры. Николай Анисимович в курсе.

— Раз Щелоков в курсе… — Киселев опять вопросительно посмотрел на «администратора». Ну точно, из глубинного бурения товарищ.

Получив доллар четвертаками, я направился к телефонным автоматам. Набрал нью-йоркские номера Эндрю Вэбера из «СиБиЭс Рекордс» и Майкла Гор из «Атлантик Рекордс». Первого, как мне сообщила секретарша, нет в городе. Попросила перезвонить или оставить свои контакты. А второй был очень рад меня слышать. Так рад, что готов был вскочить в машину и приехать в Ла-Гуардия прямо сейчас. Пришлось его остудить — сказал, что регистрация на рейс уже начата, а после боя 5-го февраля, я буду в полном распоряжении «Атлантик Рекордс». Мастер-диск с песнями у меня с собой, пленки с фотографиями группы тоже. Гор сказал, что начнет подготовку контракта, а также снимет хоровую студию в Мэдисон Сквер Гарден на 7-е число для записи «Мы — мир». У него уже есть предварительная договоренность с Майклом Джексоном (точнее с его отцом-продюссером), а также Стиви Уандером, Дайаной Росс и Бобом Диланом. Я в свою очередь обрадовал его насчет Тины Тёрнер и Кейт Буш, которых ангажировал в Сан-Ремо. Вовремя вспомнил, что Кейт еще обещала привлечь Дэвида Гилмора из «Pink Floyd» и довольный Гор тут же подписался связаться с музыкантом. Оказывается, он его хорошо знает. Не удивительно — музыкальный мир тесен. Еще немного пообсуждали участие телевидения. WTCG Channel Тэда Тернера готов организовать съемки песни. В обмен на права трансляции в эфире. В финальной стадии находится создание музыкального канала MTV — возможно, будет съемочная группа и от них тоже.

Повесив трубку, я потер руки. Дело то сдвинулось с мертвой точки! Есть, конечно, риск того, что девочек не отпустят из Союза. Но даже без них 7-го мы запишем бомбу. А если еще будут «звездочки» — ох, берегись Америка.

* * *

Перелет в Лас-Вегас занял около 5-ти часов и проходил в полупустом Боинге 707. Летели знаменитой компаний Pan Am. Стюардессы в голубых приталенных жакетах, облегающих юбках, белых перчатках и пилотках произвели неизгладимое впечатление на всю сборную. Да и еда в настоящей, а не пластиковой посуде, с салатами и горячим также вызвала полное одобрение. На посадку заходили уже в сумерках и Лас-Вегас показал себя во всей красе. Море огней, бьющие вверх прожекторы, освещающие здания казино — на меня вновь накатило предчувствие чего-то важного и большого. И мое предчувствие меня не обмануло. Уже на выходе из терминала нас встречала толпа журналистов с камерами и фотоаппаратами. Первого папарации, бросившегося ко мне с микрофоном принял на свою широкую грудь Леха. Второго оттеснил Ретлуев. После чего боксеры выстроились вокруг нас «свиньей» и мы таким образом, под руководством атташе, что летел с нами аж из Нью-Йорка, дошли до арендованного автобуса. Пока шли, я слышал справа и слева вопросы, которые выкрикивали журналисты. «Виктор, ты собираешься побить Джеффа Маккракена?», «Виктор, ты споешь гимн Союза на открытии?», «Это правда, что тебя арестовывало КГБ?»…

Автобус привез нас в самое фешенебельное казино-отель Вегаса — Цезарь Палас. Огромные фонтаны, блестящий мрамор, дизайн в стиле Древнего Рима с античными статуями — все это ослепляло непривыкших к показной роскоши советских спортсменов. Впрочем, поселили нас достаточно скромно. В стандартные номера по два человека на комнату на 10-м этаже. Мне в соседи опять достался Леха, чему я был несказанно рад. Еще на рецепции я заказал телефонный звонок в СССР. Пока нас оформляли, дозвонился маме и рассказал как долетели. Поклялся, что здоров и даже не голоден.

Каждому сборнику на регистрации выдали специальные талоны для еды и объяснили, где находится три ресторана. Впрочем, Чемишев тут же взял бразды правления в свои руки и сказал, что питаться мы будем все вместе, централизованно. Это во-первых. Во-вторых, запрещается отлучаться из отеля и уж тем более спускаться в казино. Тем более доллары нам на руки выдадут только в последний день, перед отлетом из Штатов. Дабы мы могли купить сувениры родственникам. Так что играть все-равно не на что. Наконец, все несанкционированные контакты с иностранцами запрещены. Обо всех встречах, разговорах требуется тут же докладывать.

Киселев попытался смягчить категоричность Чемишева. Разрешил сходить поплавать в бассейн, попариться в сауне. Без фанатизма. Так как завтра первая тренировка. Недалеко от Цезарь Паласа принимающая сторона, которая, кстати и оплатила все это великолепие, сняла для нашей сборной небольшой боксерский зал. Там мы и будем готовиться к битве добра с нейтралитетом.

Конечно, мы с Лехой ни в какой бассейн не пошли. Я отпорол подкладку чемодана, достал чековую книжку. Побывать в Лас-Вегасе и не сыграть в казино? Да идите в задницу с вашей двуличной моралью. Сами живете на спецдачах, отовариваетесь в спецмагазинах, видите жизнь из окна персональной Чайки, а мы не можем разочек поставить на зеро? Леха, конечно, поколебался немного. А вдруг нас заснимут за игрой? Скандал. Пришлось объяснять, что в казино запрещена кино и фотосъемка — охрана за этим строго следит. Иначе пострадает репутация заведения. А если проиграем деньги? Во-первых, новичкам везет. Во-вторых, будем считать это не проигрышем, а инвестициями. В главном казино Лас-Вегаса можно встретить весьма важных и нужных людей. Пара тысяч долларов — это небольшая цена за знакомство с ними за карточным столом. Последний аргумент убедил «мамонта» и мы, надев костюмы с галстуками, отправились вниз. Почти отправились. Когда мы уже были в дверях, раздался телефонный звонок.

Я поднял трубку и услышал в ней голос… Анны!

— Виктор! Буэносера! Как я рада тебя слышать! — девушка буквально фонтанировала эмоциями и я с трудом понимал ее быстрый итальянский — Консьерж сказал, что советская сборная заехала и твой номер 107-й.

— Анна, я тоже рад тебя слышать! Ты в Цезарь Паласе?

— Ну а где же еще? Отец снял мне президентский люкс. Одной охраны полдюжины человек прилетело со мной. Представляешь?

— Еще бы. Мы тут с другом в казино собрались. Посмотреть что да как. Пошли вместе!

— Отлично! Подождете меня десять минут на входе?

Разумеется, десять минут вылились в полчаса, но каждое мгновение ожидание стоило того. Анна пришла в коротком красном платье, которое не только открывало ее потрясающие загорелые ноги, но и плечи. Грива черных волос была заколота в хвост, в ушах крупные рубиновые сережки. Я заметил, как у Лехи округлились глаза. Да, девушка выглядела на все сто. Мы расцеловались и я ощутил терпкий, фруктовый запах ее духов. У меня «в зобу дыханье сперло». Позади Анны шли два мордоворота с миниатюрными гарнитурами в ушах. Охрана.

Мы вошли внутрь и направились к кассам. Я опасался насчет своих чеков, но после звонка в банк, кассир спокойно выдал мне фишки. Часть я передал Лехе — пусть вкусит роскошной жизни. Себе же оставил на полторы тысячи.

Анна была в казино уже не первый раз и взяла на себя роль гида.

— Первый зал — с игровыми автоматами. Тут в основном дедули и бабули. Есть даже специальные туры из домов престарелых.

И, действительно, у многочисленных видеослотов сидела весьма пожилая публика, которая азартно жала на клавиши и дергала за железные ручки.

— А здесь — настольные игры.

Мы зашли в огромный зал, где стояло с сотню столов для блэкджека, баккара, покера… В центре находились королевы казино — рулетки. Стрекотали шарики, народ активно делал ставки. Крупье невозмутимо двигали фишки, среди столов курсировали полураздетые официантки. Леха тут же схватил стакан с виски с подноса одной из них, хлебнул, поперхнулся и принялся кашлять. Пришлось под недоуменными взорами публики стучать его по спине. Усадил за стол с блэкджеком, объяснил правила.

— Так это же почти наше «Очко» — удивился «мамонт» — Как будет «еще»?

— «Хит».

— А «хватит»?

— «Стэнд».

— Ха! Да я сейчас их раздену до трусов.

— Ну, удачи — усмехнулся я и, приобняв моментально покрасневшую от удовольствия Анну, пошел дальше.

Девушка производила на американцев убойное впечатление. Мужчины словно совы поворачивали головы ей вслед на 180 градусов. Женщины одаривали конкурентку завистливыми взглядами. Я чувствовал себя королем!

Мы сделали несколько кругов по казино, в ходе которых Анна рассказала мне итальянские новости. По всем опросам блок Кальви побеждал с большим отрывом, и банкир начал присматривать министров для будущего кабинета. Вокруг этого, как водится, разгорелась свара политиков. Расследование нападения зашло в тупик. Албанцы молчат, несколько журналистов пытались копать эту историю, но после того, как одного из них нашли застреленным и с камнем во рту — желающих узнать тайны мафии и ЦРУ резко поубавилось. Последнюю новость девушка сообщила мне на ушко. Оказывается, ее отец собирается прилететь в Союз и поблагодарить меня за спасение лично. Кальви уже и на визу подал документы.

Наконец, нас прибило к одному из столов, где крутилась рулетка. Пара игроков вяло ставили на красное и черное, крупье также флегматично двигал фишки и запускал шарик. Анна попросила у него список выигравших номеров. Разглядывая бумагу, я заметил, что за три часа игры на этом столе почти не выпадали номера из последней дюжины.

— Ты же понимаешь — поинтересовался я у девушки — Что каждый раунд рулетки никак не связан с предыдущим? Вероятность не накапливается, а обнуляется. Если, конечно, рулетка не сломана или не рассохлась, как в романе у Джека Лондона. Что вряд ли может случиться в таком престижном заведении.

— Понимаю — кивнула Анна — Но отец всегда смотрит список перед началом. Это его ритуал. И он работает!

— Что ж… Давай проверим этот ритуал — я поставил «стрит» из трех ставок по пятьдесят долларов на 31, 32 и 33 номера. В «прошлой» жизни, играя в рулетку, я часто использовал «стрит», а еще «сплит» и «корнер». Посмотрим, сработают ли они в 79-м году. Крупье запустил шарик и тот слегка поскакав, свалился на 2-й номер. Черное.

Лас-Вегас облегчил мой кошелек на 150 долларов. Хорошее начало… Анна поставила на чет и выиграла стольник. Ставлю еще один «стрит» на 34-й, 35-й и 36-е номера. Опять по полтиннику. Стрекот рулетки, шарик прыгает и… бинго! 34-й красный. Анна взвизгнула от восторга — мы оба выиграли. Она ставила опять на чет, но уже двести долларов, и крупье подвинул ей 4 стодолларовые фишки. Мне же обломилось намного больше. Ставки в стрите — одиннадцать к одному, в итоге я получил 1800 долларов. Кинув стодолларовую фишку крупье, я подумал, что правило «новичкам в казино везет» все-таки и, правда, работает.

— Тут мелочь всякая — Анна поморщилась и потянула меня в противоположную от входа в зал сторону — Основная игра идет в закрытых кабинетах.

Протиснувшись через толпу, мы подошли к дверям, по обеим сторонам которых возвышались мускулистые статуи… ну… допустим Зевса и Посейдона. Оба с трезубцами. Там же стояли охранники казино, которые узнали Анну и пропустили нас вовнутрь. Телохранители девушки остались за дверями, составив компанию охранникам и статуям. Внутри первого кабинета было несколько покерных столов, вокруг которых сидели мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях. Но Анна целеустремленно продолжала тянуть меня дальше.

Во втором кабинете был всего один стол. Двое представительных мужчин курили сигары и разглядывали карты, которые им сдал толстяк-банкомет. Рядом с ним сидел крупье с длинной лопаткой. Увидев вошедшую девушку, присутствующие тут же встали.

— Анна! Какой приятный сюрприз — к нам подошел широкоплечий, подтянутый мужчина в смокинге и бабочке. Широкая, белоснежная улыбка, голубые глаза, благородная седина… бог ты мой, это же Синатра!

— Фрэнк, я тоже рада Вас видеть! — Анна протянула ему свою руку, которую певец тут же поцеловал.

— Где-то я тебя видел парень… — задумчиво произнес Синатра, глядя на меня.

— И я вас знаю! — восторженно отреагировал я — Это же Вы ведете прогноз погоды на третьем канале?!

Мужчины задорно рассмеялись. Моя шутка так рассмешила толстяка, что тот был даже вынужден опереться о стол.

— Точно! Ты тот советский певец, Виктор Селезнев, что взял гран-при в Сан-Ремо — наставил на меня сигару певец — Песенка еще у тебя такая заводная….

— Феличита. Вы Фрэнк меня раскололи. Познакомите нас со своими друзьями?

— Это Джей Джексон Сарно — Синатра указал на толстяка — Один из трех людей, что придумали и построили это казино. — Он у нас сегодня за банкомета.

Джей галантно поклонился, поцеловал Анне руку.

— А во что вы играете? — поинтересовался я.

— В баккара. Это Уорен Магнус — Синатра подвел нас к лысому, худому мужчине, похожему на Кощея Бессмертного в исполнении актера Георгия Милляра — Конгрессмен от штата Вашингтон.

Ага, на ловца и зверь бежит! Такой ценный контакт мне совсем не помешает.

— Играете в баккара? — поинтересовался Магнус у нас с Анной.

— Нет, но мы с удовольствием попробуем — сказал я, усаживая Анну справа от крупье, и приземляясь в кресло рядом с ней.

— Какие правила у этой игры?

— Если вы играли в блэкджек, где нужно набрать сумму очков как можно ближе к двадцати одному, то легко поймете правила этой игры — толстяк принялся ловко тасовать карты — Цель игры: имея на руках две-три карты, набрать девять очков или чуть меньше. Банкомет, объявляет ставку, раздает две карты вам и себе. Если кто-то не выиграет сразу, можно взять еще по одной карте. Картинки и десятки — это ноль очков. Две картинки на сдаче называются баккара. Туз — одно очко, все остальные карты — по номиналу. Но в сумме очков учитывается только последняя цифра. То есть девятка и пятерка дают четыре очка, а не четырнадцать. Если счет равный, играем новую партию.

— Вроде не сложно… — посмотрела на меня Анна — А сколько в банке?

— Играем по маленькой — усмехнулся Синатра — Сейчас пять тысяч, очередь банковать у Магнуса.

Толстяк закончил тасовать карты и заправил четыре колоды в специальные ящички — сабо. Подвинул их «Кощею».

— Имейте в виду — певец прикурил новую сигару, обдавая нас клубами дыма — Когда банкомет сдал вам две карты и вы набрали восемь или девять очков, вы раскрываетесь. И выигрываете, если только банкомет не набрал столько же. Банкир же может заглянуть в свои карты, только когда вы постучите пальцем по столу, то есть попросите еще карту. Если постучите по картам, это значит, что вы остаетесь при своих.

Я покопался в карманах и выложил на зеленое сукно свои фишки. Три тысячи триста долларов. Явно меньше чем в банке. Анна поняла мое затруднение и достала из сумочки свои фишки. Их оказалось еще на двадцать тысяч.

— За нас играет Виктор — девушка подвинула мне свои фишки.

— Принято — поклонился крупье — Господа, начинаем.

Конгрессмен Магнус наклонился к ящичку, чуть встряхнул его, подравнивая колоды, и прижал к сукну указательным пальцем первую карту, показавшуюся из отверстия, отодвинул ее вправо, в сторону Синатры. Потом вытащил карту для себя, затем вторую для певца и еще одну для себя. Застыл, не прикасаясь к картам и пристально вглядываясь в лицо Синатры.

Накрыв широкой ладонью карты, Синатра склонил голову и осторожно открыл угол верхней карты. Затем другой рукой чуть выдвинул нижнюю так, чтобы была видна только она. Лицо певца при этом оставалось каменным.

— Нет, — сказал он ничего не выражающим голосом.

Карты Магнуса лежали в нескольких сантиметрах от его сцепленных рук. Правой рукой он придвинул их к себе и легким щелчком перевернул их. Это были четверка и пятерка. Девять на сдаче. Он выиграл.

— Девять на банке, — ровным голосом сказал крупье. Своей лопаткой он перевернул карты Синатры и так же бесстрастно объявил: — И семь.

После этого он забрал со стола битые семерку и даму и опустил карты в прорезь в столе рядом со своим креслом. Они упали в металлическую коробку с громким стуком, следом отравились карты Магнуса. Синатра снял с большой стопки тысячных жетонов пять кружков, и крупье придвинул их в центр стола к кучке фишек банка.

— В банке десять тысяч — объявил крупье.

— Принимаю — сказал Синатра пользуясь своим правом отыграться.

Глаза конгрессмена радостно блеснули. Я усмехнулся про себя — «Да ты азартный, Парамоша!»

Следующая раздача также не принесла певцу удачу. Взяв третью карту, Синатра смог набрать только четыре очка против семи у банкомета.

— В банке двадцать тысяч — пересчитав фишки выдал крупье.

— Принимаю — Я смело вступил в бой. У нас денег хватит как раз на одну ставку — либо пан, либо пропал.

Две карты приплыли ко мне по зеленому морю сукна. Как спрут, притаившийся за камнем, «Кощей» следил за ними с другого конца стола. Я спокойно придвинул карты к себе, заглянул в них, дав посмотреть Анне. Челюсть свело судорогой, так сильно я сжал зубы. Это были две дамы, и обе красной масти. Худшего расклада быть не могло. Ни одного очка. Ноль. Баккара. Надо отдать должное Анне — в этот сложный момент она сумела сохранить невозмутимое лицо.

— Карту, — сказал я, изо всех сил стараясь не выдать интонацией охватившего меня отчаяния. Магнус буравил меня взглядом, пытаясь догадаться, что у меня за расклад. Потом неторопливо открыл свои две карты. У него были король и тройка черной масти: всего три очка.

Нет, для меня еще не все было потеряно. Настал момент истины. Конгрессмен постучал по ящичку, извлек карту и медленно ее перевернул.

На стол легла девятка червей, моя долгожданная девятка. Это победа!

Крупье тихонько подтолкнул ее вперед. Магнусу пока эта карта не говорила ни о чем. У меня мог быть и туз, и двойка и даже пятерка. Тогда максимум, что я мог иметь с этой девяткой, было четыре очка. Конгрессмен облизал пересохшие губы, посмотрел на мои карты, потом на свои, снова на мои… И решительно взял себе еще одну карту. Открыл ее и с плохо скрываемым торжеством глянул на меня. Пятерка треф.

— Восемь в банке — объявил крупье. С извиняющимся видом он потянулся лопаточкой к моим картам. Никто не сомневался, что это был мой проигрыш. Но две дамы легли на сукно рядом с девяткой.

— И девять. Победил мистер Селезнев.

Все вздохнули. И разом заговорили, комментируя произошедшее.

— Второй раз такое вижу — признался Синатра.

— Да, бывают чудеса в баккара — согласился толстяк — Но редко.

— Продолжаем — Конгрессмен достал из карманов фишки, пересчитал их, добавил к ним пачку стодолларовых банкнот. Пачку и фишки проверил крупье, подвинул в центр стола.

— В банке восемьдесят тысяч.

Теперь уже я внутренне охнул. Таких ставок у меня не было и в «прошлой жизни». Анна крепко сжала мою руку. Тоже волнуется. Рядом с нами появился сервировочный столик на колесиках, с бутылкой Кристалла и бокалами. Не спрашивая, я наполнил бокалы шампанским до краев и мы с Анной осушили их одним глотком. А, была, не была!!!

— Принято.

И новые две карты скользнули ко мне по сукну. Я приподнял их правой рукой и, едва заглянув в них, бросил открытыми на центр стола.

— Девять, — сказал крупье.

Конгрессмен, молча, смотрел на своих двух черных королей.

— Баккара — крупье передвинул ко мне горку фишек и пачку долларов.

На Магнуса было жутко смотреть. Лицо побледнело, по лбу текли капли пота, глаза лихорадочно горели.

— Под вексель!

— Уорен, Уорен! — Сарно встал и подошел к конгрессмену — Одумайся…

— Под вексель — упрямо произнес мужчина.

Толстяк, вздохнув, позвонил в колокольчик, что стоял у него под рукой, и в кабинет заглянул сотрудник казино. Пока он шептался с ним, я успокаивающе погладил взволнованную Анну по плечу. Синатра тем временем закурил еще одну сигару, успев шепнуть что-то на ухо девушке.

— Что он сказал? — поинтересовался я тихо у Анны.

— Годовая зарплата конгрессмена — шестьдесят тысяч долларов в год.

Магнусу принесли бланк векселя, он проставил сумму цифрой и прописью, после чего расписался.

— Продолжим. — Конгрессмен снова был полон решимости отыграться.

— В банке сто шестьдесят тысяч — объявил крупье.

— Принимаю.

Взгляд на Магнуса, потом быстрый взгляд на сданные им мне карты. У меня на руках пятерка и бесполезная картинка. Положение снова было опасным.

«Кощей» предъявил валета и четверку. И тут же взял еще одну карту. Картинка!

— Пять и четыре — размеренно произнес крупье — Победил мистер Селезнев.

— Под вексель! — истерично выкрикнул Магнус.

— Уорен прекрати! — грозно сказал Синатра — У тебя семья, положение в обществе…

— Под вексель! — упрямству конгрессмена можно было позавидовать — Чтобы какой-то комми обставил меня в баккару?!

— Господин Магнус — официально произнес Сарно — Еще одно такое заявление, и я прекращу игру. Принесите ему бланк.

Новый документ был также быстро заполнен и даже прочитан толстяком.

— В банке триста двадцать тысяч — запинаясь, произнес крупье.

— Принимаю — я чувствовал, как меня начинает бить нервная дрожь.

Новая раздача, в кабинете воцарилась гробовая тишина. Я бросил взгляд на карты. Мне перло. Магнус вновь умудрился сдать мне девять. А себе шесть.

Когда взбешенный конгрессмен принялся заполнять третий по счету вексель, никто даже не пошевелился. Анна, правда, попыталась что-то сказать, но теперь уже я крепко сжал ее руку.

— В банке шестьсот сорок тысяч — голос крупье охрип от волнения.

В этот раз Магнус еле смог вытащить дрожащими руками карты из ящика.

— Семь против пяти — объявил крупье результат игры. После чего подвинул мне вексель конгрессмена, а карты сбросил в металлическую коробку. Все потрясенно молчали, мрачный Магнус жадно пил большими глотками виски.

— Под вексель!

Честно сказать, я думал, что игре конец, но «Кощей» оказался крепче, чем выглядел.

— Это последняя раздача — жестко встрял толстяк — Превышен лимит казино на стол.

— В банке один миллион двести восемьдесят тысяч — чувствую, что крупье будет потом детям рассказывать об этой игре. Похоже, он первый раз видел такую баккару.

— Принимаю.

Во рту у меня пересохло, как в Сахаре, и я снова налил себе шампанского, в этот раз, даже забыв предложить его Анне. Выпил залпом. Но жажда не ушла.

— Ставки сделаны — объявил крупье и посмотрел на банкомета.

Магнус судорожно вытер платком пот со лба, глубоко вздохнул. Вытащил первую карту. Подвинул в мою сторону. Отложил карту себе. Еще одну мне и еще одну себе. Я заглянул в карты и понял, что хуже быть не могло: король пик и туз, туз червей… Как там хоронили павших казаков? У товарищей — пики, у музыкантов — бубны, у священника — крести. А черви — черви в гробу…

— Карту — прокаркал я не своим голосом.

Магнус раскрыл свои карты. У него были дама и пятерка. Он посмотрел на меня и, не отводя взгляда, вытянул из ящичка указательным пальцем еще одну карту. За столом стояла полная тишина. «Кощей» перевернул карту и бросил ее на сукно. Крупье, аккуратно подцепив ее лопаткой, пододвинул ко мне. Карта была хорошая, семерка червей, но мне это красное сердечко по центру напомнило почему-то кровавый отпечаток пальца.

У меня было восемь очков, у Магнуса пять, но банкомет, имеющий на руках пятерку, мог и обязан был взять еще одну карту, чтобы попытаться улучшить свое положение с помощью туза, тройки или четверки. Все прочие карты по правилам означали его проигрыш.

«Кощей» еще раз промокнул платком мокрый лоб, вытащил карту и резко бросил ее на всеобщее обозрение.

Пятерка. Он проиграл. Он проиграл все.

— Восемь на банке — крупье тоже вытер лоб — Победил господин Селезнев. Игра сделана господа.

Конгрессмен Магнус медленно встал и, молча, пошатываясь, направился к выходу. Никто не остановил его, и вслед не сказал ни единого слова, уходил он будто прокаженный.

— Как бы не пустил пулю в лоб… — озабоченно произнес Синатра — Уорен неплохой парень, но слишком уж увлекающийся.

— Господин Селезнев — официально обратился ко мне Сарно — Казино может выкупить у вас векселя господина Магнуса по номиналу.

— Нет, спасибо. Мои юристы сами истребуют у конгрессмена необходимую сумму.

— У тебя есть свои адвокаты? — удивился Синатра.

— По номиналу! — еще раз повторил Сарно — Виктор, Вы сразу получите доллары или чек в кассе.

— Спасибо за предложение, но нет. И благодарю вас за игру. Фрэнк, вас можно на пару слов?

Мы отошли с Синатрой в угол, и я вкратце рассказал ему о песне Мы — мир. Предложил заехать в Нью-Йорк и вместе спеть ее.

— Я в деле, парень — хлопнул по плечу меня певец — После такой игры я не то, что в Нью-Йорк, я к тебе и в Москву прилечу!

* * *

Вы думаете, Витя Селезнев враз стал миллионером? А вот и нет. Основную часть нашего с Анной выигрыша составили векселя Магнуса, которые еще только предстояло обналичить или…конвертировать в ценные услуги конгрессмена. А наличными деньгами и фишками казино мы с Анной обогатились лишь на 60 тысяч долларов, из которых я еще поощрил крупье, отдал казино причитающуюся ему долю и выплатил налоги. Возвращая девушке ее двадцать тысяч, я попытался вручить еще двадцать, честно делясь нашим с ней выигрышем. Анна наотрез отказалась.

— Давай, хотя бы пока разделим эти деньги — настаивал я — А как только я обналичу векселя конгрессмена…

— Витья, ньет! — по-русски ответила Анна.

И откуда только узнала, как будет уменьшительно форма моего имени? Видимо, поездка на поезде в Сан-Ремо с группой сказалась.

— Наша семья и так богата — перешла обратно на итальянский девушка — А ты найдешь, как правильно использовать эти деньги. Лучше пошли праздновать выигрыш!

Попрощавшись с Синатрой и Сарно, мы вернулись в общий зал. Тут народу прибавилось, большинство столов были заняты. Прихватив с собой печального Леху, который умудрился проиграться в пух и прах, зашли в ресторан. Лобстеры, фуа-груа, черная икра и много-много шампанского. Размер нашей удачи поразил «мамонта». Он просто не мог поверить, что за полчаса игры в карты можно заработать больше миллиона долларов. Это не укладывалось в его сознании. Раз за разом он под столом украдкой перебирал векселя, пытаясь прочитать их, и тяжело вздыхая, произносил сакраментальное «надо учить английский». Анна же была возбуждена по другой причине. Вся эта атмосфера азарта и победы вызвала в ней бурный выброс женских гормонов. Она прижималась ко мне, трогала за руку, шептала какую-то смешную чепуху на ухо. Финалом стало предложение подняться к ней в номер и посмотреть коллекцию драгоценностей, что она привезла в США из Италии. Леха поняв все правильно, ушел спать.

Я немного смущался под взглядами охраны, пока мы поднимались в пентхаус на последнем этаже Цезарь Паласа. А вот Анна похоже совсем голову потеряла. Не глядя на телохранителей, она обвила мою шею руками и поцеловала. Поцелуй был глубокий, страстный. Я, разумеется, ответил, но в голове крутилась лишь одна мысль — докладывают ли бодики отцу девушки (очевидно, да) и что со мной сделает Кальви, когда прилетит в Москву.

Впрочем, красота и страстность Анны сделали свое дело. Как только закрылась дверь номера, оставив наружи охрану, я тут же рванул застежку на платье девушки. Разумеется, она по закону подлости, заела. Надо отдать должное Анне, она просто сняла платье через голову, после чего уже сама сдернула с меня пиджак и рубашку с галстуком. Не отрываясь друг от друга, мы поплутали по комнатам и оказались в спальне. Покрывало летит на пол, а мы падаем на кровать.

 

26-е января 1979, пятница

США, Лас-Вегас.

У меня хватило ума, рано утром, пока еще Анна спала, доверчиво прижавшись к моему плечу, тихонько встать, одеться, оставить записку с сердечком и отправиться к себе в номер. По дороге зашел на рецепцию, где оставил 100 долларов ночному портье на цветы. Попросил заказать самый роскошный букет в президентский люкс. А уже в семь раздался стук в нашу дверь. Киселев обходил сборную и собирал всех на утреннюю пробежку. Хмурые, заспанные мужчины в белых майках с красными буквами СССР — трусили по пустынной Дюнс Роад мимо фонтанов Белладжио, шикарных бутиков, баров… Сюрреалистическое зрелище. Бежали все — Ретлуев, Леха, массажист. Единственного кого не было — Чемишева. Это наводило на тревожные мысли. Вопреки моим ожиданиям, не было и бегающих американцев. Культура оздоровительного джоггинга просто еще не появилась в Штатах. Народ много курит, пьет, ведет вредный образ жизни.

После короткой зарядки, команда вернулась в отель. Быстро принимаю душ, переодеваюсь, прячу на себе векселя — боюсь оставлять столь важные документы в номере. И так в гостиничном сейфе лежат пачки долларов. А он вскрывается на раз любой горничной. Спускаемся с Лехой на завтрак в ресторан. Тут накрыт типичный шведский стол, наша сборная сидит в закутке, отгороженном декоративной ширмой и поглощает каши, яичницы, йогурты… Рядом расхаживает, словно цербер, хмурый Чемишев.

— А! Явились не запылились — «бурильщик» приветствует нас кривой усмешкой — Расскажите своим товарищам, где вы были сегодня ночью? Я обходил номера, проверял, вас не было.

— Плавали в бассейне — нагло вру я, честно глядя в глаза нашего «администратора» — Перелет, смена часовых поясов, волнение. Не могли заснуть. А бассейн, оказывается, работает круглосуточно.

Поди проконтролируй, плавали мы или в казино играли. Сам-то Чемишев вряд ли решился пойти проверять игорные залы.

«Бурильщик» зло свернул глазами, но продолжать тему не стал. Зато разговор подхватил Киселев.

— Товарищи! Утром звонил помощник посла из советского посольства в Вашингтоне. Вы должны знать, что вчера американские империалисты с помощью своих марионеток в руководстве Грузии пытались совершить вооруженный мятеж против социализма. Мятеж подавлен, в Грузию введены внутренние войска. В связи с этим могут быть провокации, антисоветские выступления. Мы должны усилить бдительность, теснее сплотить наши ряды на вражеской земле.

Вот это новость! История то пошла совсем по другому пути. Выходит я с Бубой наступил на такую жирную бабочку, что полыхнуло аж во всей Грузии. Щелоков поди полез чистить грузинские верхи, а те возьми и… эх, как же не хватает подробностей. Может позвонить домой? Министра дергать страшно, а ну как наши «заклятые друзья» прослушивают номер? Мама же наверняка ничего не знает.

Все недоуменно посмотрели на Ретлуева. Никто не ожидал, что брутальный кавказец может цитировать стихи на память.

— Э… Что уставились? Это же Лермонтов, в школе не учились? Или как в том анекдоте про боксеров?

— Каком? — поинтересовался я.

Ретлуев допил кофе, выдержал театральную паузу:

«Интервью у известного боксера:

— А зачем вам такие сильные ноги?

— Ну…

— Это, наверное, чтобы быть ловким и вовремя уходить с линии атаки?

— А, ну да…

— А зачем вам голова? Наверное, для того, чтобы просчитывать стратегию боя и тактические комбинации?

— Ага… А еще я в нее ем…»

Парни засмеялись, сгустившаяся после сообщения Киселева атмосфера, разрядилась.

— Играют в футбол сборная СССР и ФРГ — подхватываю я — СССР проигрывает 3:0. С трибуны кричит дед:

— Родные! Что же вы страну позорите! Мы же их били и под Сталинградом, и под Курском, и под Киевом!

Рядом сидит грузин и замечает:

— Дэд! Тогда у нас был другой трэнер!

Боксеры сначала давились от смеха, потом не выдержали и принялись хохотать. На нас даже стали оглядываться посетители ресторана и официанты. Не смеялся только Чемишев.

— Делаю вам замечание, Селезнев — «бурильщик» скомкал салфетку и бросил ее на стол — Анекдоты с душком, несоблюдение дисциплины. Хотите быть отчисленным из сборной?!

Остаток завтрака прошел в гробовом молчании.

Пока собирались на первую тренировку, Леха вслух корил себя за вчерашнюю игру. Поддался тлетворному буржуазному влиянию, проиграл «такие деньжищи», а еще бросил друга, которого должен был охранять. А ведь он обещал моей маме! Пришлось проводить в массах разъяснительную работу. Объяснил, какое огромное дело сделали вчера — имея векселя Магнуса, можно держать конгрессмена на крючке. Опасности для меня никакой не было — за дверями стояла охрана Анны. Да и вообще, в казино мы больше ни ногой — так что спорт, спорт и еще раз спорт.

* * *

Боксерский зал произвел тягостное впечатление. Маленький, тесный, пропахший потом. Сэкономили на нас американцы. Впрочем, нашим ребятам не привыкать. Быстро переодевшись и размявшись, построились у ринга. Киселев с Ретлуевым быстро разбили боксеров на пары. Мне в партнеры достался наш легковес Саша Бодня. Сначала делали упражнения на растяжку. Потом было ОФП, включая тренировку выносливости. Эй! А когда будет бокс?? Но у наших коучей похоже был свой план. Как следует разогрев нас, Киселев вручил скакалки.

— Работа ног в боксе — поучал тем временем Ретлуев — Не менее важна чем удары руками. Именно с ног начинаются все движения, уклоны, нырки. Вы должны правильно двигаться по рингу, легко уходить от атак соперника. Прыгаем три минуты, столько сколько длится раунд. Минута на отдых. И так повторяем десять раз.

Похоже, что этот спич тренер специально закатил для меня. Все еще держит за новичка.

В целом я чувствовал, что не уступаю боксерам в подготовке. Легко делал все упражнения, без особых усилий выдерживал темп со скакалкой, даже успевал перешучиваться с Бодней.

После первой тренировки, сборная помывшись и переодевшись, прошлась по главной улице Лас-Вегаса — Стрипу, заглянула в городской океанариум, который только-только открылся. Рассматривая экзотических рыб и слушая восторженные комментарии боксеров, я думал, что делать с векселями конгрессмена и как узнать о ситуации в СССР. Последняя проблема решилась весьма легко. Сборная зашла на обед в небольшой американский ресторанчик. Над барной стойкой работал телевизор. Ожидая свиные ребрышки в медовом соусе и попивая колу, я краем глаза подглядывал за новостной программой. По всей видимости, в NBC пока не смогли получить никакой внятной картинки из корпунктов в СССР, так что ведущие ограничились устным пересказом событий. В их трактовке в Кремле обострилась борьба группировок. В Политбюро победил клан, возглавляемый… зятем Брежнева (показывают смазанное фото Чурбанова), жертвой которого стал всесильный глава КГБ Андропов (хорошее фото Юрия Владимировича). Американским ведущим вообще невдомек, что зять Генерального не входит в Политбюро, но похоже им до фонаря. Как и народу. Непонятным образом телевизионщики связали падение Андропова и волнения в Грузии. Дескать, грузины, воодушевленные крахом кровавого (!) главы КГБ, вышли на улицы и потребовали свободы. А оказалось, что взошедшая на Олимп группировка не менее кровавая и тут же ввела в Тбилиси войска. Наивным американским зрителям показывают старую хронику, как советские танки едут по Праге. В заключение, ведущий, требовательно глядя в объектив, вопрошает — «Не пора ли вмешаться США и дать понять коммунистам, что терпение цивилизованного мира подходит к концу?». Так глядишь, объявят бойкот Олимпиады еще до всякого Афгана.

Мнда… Топорно работают. Но быстро. И суток не прошло, как начался мятеж, а истеблишмент в Штатах уже настроен на конфронтацию из-за Грузии. Которую каждый второй американец либо не найдет на карте, либо спутает с собственным штатом Джорджия. И я даже не удивлюсь, если после новостей в столице штата Атланте испуганный народ побежит по бомбоубежищам. Вторжение комми!

Вторая тренировка была посвящена боксу. Час работал по мешку и лапам, которые натянул на себя Ретлуев. Еще полчаса спарринговал с Лехой и Евгением Горстковым. Тяжам была команда прессинговать меня, но аккуратно. Не дай бог нокдаун за три дня до первого боя. Я же включил максимальную скорость. Бил из всех положений, мгновенно сокращал и разрывал дистанцию. Устроил такое шоу, что не только оба тренера, но вся сборная столпились у ринга. Аплодисментов не было, но впечатлить впечатлил.

Вернувшись в отель, усаживаюсь за телефон. Первый звонок матери, второй деду. Родственники радуют меня новостью о приобретении автомобиля! Вопреки моим ожиданиям, дед решил купить… ВАЗ-2121 «Нива». Первый советский полноприводный внедорожник. С машиной пособил Григорий Давидович, он же помогал выбирать. На мой вопрос, а как же шестерка по открытке и вариант Эделя с обменом на Волгу с доплатой выясняется, что во-первых, открытка «сгорела». Автомобиль по ней нужно было выкупать еще до Нового года. Во-вторых, дед собирается ездить на «Ниве» на рыбалку. С новыми сослуживцами. Да и маме понравился отечественный джип. Причем белого цвета (хватаюсь за голову). Сначала она на нем научится как следует водить, а уж потом можно задуматься о второй машине в семье. Похоже, родственники пока просто не понимают, что «Нива», тем более белая, для настоящей грязи — слишком «паркетная», для семейного городского авто — маловместительная. Плюс ломается часто. Впрочем, это свойственно всему советскому автопрому.

Следующий звонок Вере. Трубку берет Татьяна Геннадиевна, радостно расспрашивает меня о первых впечатлениях, об отношении простых американцев. Бодро рапортую, что жителям Штатов мы либо до фонаря, либо проходим по статье «экзотика». Второй вариант предполагает желание сфотографироваться. Или выпросить значок с Лениным. Удовлетворив свое любопытство, Татьяна Геннадиевна передает трубку Вере. Зая жутко рада меня слышать, но явно смущается присутствием рядом мамы. Разговор получается скомканным, единственное, что удается узнать — вопрос выезда Красных звезд еще не решен и Григорий Давыдович жутко нервничает, что все придется делать в последний момент и в спешке.

Пора подключать «тяжелую» артиллерию. Щелокову и Чурбанову решаю не звонить — им сейчас явно не до меня. Но почему бы не набрать Веверсам? Гудки, никто не берет трубку. Плохо. А как насчет Галины Леонидовны? Тоже мимо. Смотрю на часы. В Москве 8 утра, суббота. А не рановато ли я звоню дочке Брежнева? Они еще спит после пятничного загула. Веверсы же вполне могли махнуть на дачу. Мнда…

— Вить, а что у тебя с Анной? — Леха валяется на постели и рассматривает картинки в американском автомобильном журнале — Серьезно или как?

— Сам бы хотел знать — тяжело вздыхаю я и набираю номер Анны.

Девушка быстро откликается и приглашает меня прогуляться. Хм… идти или не идти? Чемишев пугал отчислением из сборной, но вот так опозориться с американцами в тот самый момент, когда «империалисты показали свою гнилую сущность»? Нет, просто пугает.

Успокаиваю встревоженного Леху (с Анной будет охрана), отправляюсь на прогулку по Лас-Вегасу. Встречаемся в холле отеля, целуемся в щечку. Анна одета в строгое черное платье ниже колена, сверху меховая накидка. Но сейчас раз с девушкой другая смена телохранителей. Я облегченно вздыхаю — иначе бы умер от стыда.

— Похоже, что вчера мы перебрали с шампанским — Анна краснеет, но все-таки берет меня под руку — Кстати, спасибо за цветы! Букет замечательный. Я так люблю розы.

— Рад, что угодил тебе — разговор явно не клеится, надо менять тему — Ты вчера сказала, что если твой отец победит на выборах, то прилетит в Москву.

— Да. Тебя что-то тревожит?

— Тревожит, как он отреагирует на наши отношения.

— Меня тоже — тяжело вздыхает девушка — Между прочим, ты не знаешь, что подарить Брежневу? Думаю будут встречи на официальном уровне, отец хочет произвести хорошее впечатление.

— Машину, конечно — я киваю в сторону большого, шикарного шоу-рума, мимо которого мы проходим — Да вот хотя бы Lincoln Continental. Отличный, представительский автомобиль. Ты знаешь, что Леонид Ильич любит сам водить и у него большая коллекция машин?

— Правда? Тогда это хорошая идея.

Эх, мне бы такую… Но светить деньги в Союзе… Андропов повержен и надеюсь навсегда, но недоброжелателей у меня во власти меньше не стало. Скромнее надо себя вести.

Прогулка заканчивается не лучшим образом. Тучи, которые весь день собирались над Лас-Вегасом, разряжаются мелким, противным дождичком и мы возвращаемся в отель. Анна поцеловав меня на прощание опять в щечку, уходит к себе. Я же сворачиваю в бар купить жвачки. Пока жил в Союзе как то обходился без этой гадости, а приехал в Штаты сразу потянуло на Wrigley и Juicy Fruit. Может потому, что вокруг все жуют? Например, как мужик подошедший справа. Пока жду сдачи, разглядываю его «индейский» профиль, с крючковатым носом, смуглой кожей.

— Селезнев? Виктор? — обращается ко мне «индеец».

— Да. Чем обязан? — разворачиваюсь к мужчине, окидывая его взглядом с головы до ног. Хороший костюм в клетку, лаковые черные ботинки. Волосы зачесаны назад и похоже чем-то набриолинены.

— Джим — протягивает руку «индеец» — Джим Макгвайер. Отойдем?

Мужчина кивает в сторону свободного столика в самом далеком углу бара. У меня начинает неприятно скрести под ложечкой. Пока я распаковываю пачку жвачки, «индеец» достает из портфеля пачку фотографий и… удостоверение сотрудника ФБР. Спокойно показывает мне его, дав подержать в руках. Все правильно, «специальный агент Макгвайер, Отдел национальной безопасности, Лас-Вегас». Сердце летит в пятки.

Я возвращаю удостоверение и мне тут же вручают пачку мутных фотографий. Видимо переснимали с телевизора, куда транслировалась запись… да, нашего с Анной загула в казино. Я узнаю себя, ставящего на рулетку, Леху…

— Нарушение двух федеральных законов и трех местных — Макгвайер забирает фотографии, закуривает — Не знаю как в Союзе, но у нас в США несовершеннолетним запрещено появляться в казино, пить спиртное… Куда выигрыш дел?

Агент выпускает мне в лицо струйку дыма. Совсем обнаглел.

— Разве мне в таких случаях не полагается адвокат? — я беру сигарету, которую «индеец» непредусмотрительно положил на край пепельницы, убирая фотографии в портфель и тушу ее.

— А ты наглый — усмехается Макгвайер, вытягивая из пачки новую сигарету.

— Если я арестован, то вы обязаны зачитать мне мои права и уведомить посольство. Если не арестован, то я, пожалуй, пойду.

— Арестовывать? Тебя? — разводит руками агент — Чтобы советы схватили в Москве в ответ какого-нибудь американца? И мы долго и муторно тебя обменивали? Нет, мы поступим проще. Эти фотографии я просто подкину газетчикам. А они на весь мир раструбят о том, как советский подросток-певец развлекается в казино в компании девиц и алкоголя. Понимаешь, что ждет тебя по возвращению на родину? А ведь у тебя мама, старенький дедушка….

Подкованный гад. Зарядить бы ему справа. Я как раз сегодня боковые удары тренировал. С трудом сдерживаюсь. Сидим молча. Макгвайер курит, правда на сей раз выпускает дым в сторону. Ну что ж… Этого следовало ожидать. Поход в казино был глупостью. Был бы, если бы не игра с конгрессменом.

— Кажется, и девушка у тебя непростая — решает дожать меня агент — Дочка банкира-миллионера? Вот итальянские папарацци обрадуются.

Мне надо выиграть время. Проблема серьезная, но способ ее решить есть.

— Что вы предлагаете? — я опускаю глаза и делаю вид, что мне страшно. Дрожащими руками вытаскиваю еще одну пластинку жвачки.

— Виктор, мы все понимаем. У меня у самого сын твоих лет — Макгвайер решает «включить» «доброго полицейского» — Все ошибаются. Ну оступился ты один раз, что теперь тебе всю жизнь ломать? Давай вот как поступим. Мы эти фотографии пока забудем. А вспомним, что ты близок к высшему руководству СССР. Общаешься с министрами, их женами… Наше же бюро было бы крайне заинтересовано получать от тебя информацию о делах там, «наверху».

Агент указывает зажженной сигаретой в потолок.

— Согласен?

— Вы… предлагаете мне… предать Родину?? — голос дрожит, пытаюсь выдавить из глаз слезинки. Не получается.

— Что ты, Виктор! Ну, какой из тебя шпион… Ты же не знаешь ничего секретного — мотает головой Макгвайер — Просто будем дружить. Мы тоже можем быть полезными. Хочешь организуем тебе подарок. От американской боксерской ассоциации. Например, мотоцикл Харлей Дэвидсон. Крутая штука, все парни обзавидуются.

— Мотоцикл? Правда? — я расцветаю — Всегда мечтал о Харлее.

— Ну, вот — в ответ улыбается агент — А ты испугался. Теперь давай подпишем одну бумажку, где ты обещаешь с нами дружить и все, свободен. Эти фотографии ты больше никогда не увидишь.

— А можно мне подумать? До завтра? — я делаю задумчивое лицо.

— Виктор, Виктор — качает головой «индеец» — Мы только обо всем договорились, а ты включаешь задний ход. Не порти все. Ведь историей с казино может заинтересоваться не только ФБР, но и местная полиция. И тогда я уже ничего не смогу для тебя сделать!

— Я дам свой ответ завтра — поднимаюсь, бросаю жвачку в пепельницу.

— Хорошо — также встает агент — Но завтра мы должны подписать обязательство о сотрудничестве. Иначе послезавтра утренние газеты выйдут с тобой и Анной на первых полосах.

Быстро, почти бегом, поднимаюсь к нам на 10-й этаж, врываюсь в номер. Встревоженный «мамонт» подскакивает с кровати.

— Леха, векселя!

«Старший брат» достает из внутреннего карману пачку документов и протягивает мне. Я быстро пролистываю их, нахожу самый первый, на 80 тысяч. Жалко конечно, но что поделаешь. Поднимаю трубку, звоню на рецепцию. Представляюсь, после чего говорю милым голосом говорю, что вчера играл с господами Сарно и Магнусом в казино и последний забыл свой серебряный портсигар. Портье помявшись — имена произвели впечатления — говорит мне номер конгрессмена. Это сьют на этаж выше нашего.

— Леха, по коням. Мы идем спасать наши задницы.

— А что случилось то?? — забеспокоился мамонт.

— Местные правоохранительные органы узнали о нашем визите в казино. А по их глупым законам несовершеннолетние гении не могут посещать игорные заведения. Но пугаться не стоит — я хлопнул посмурневшего «мамонта» по плечу — У нас теперь есть хорошая такая дубинка.

Мы поднимаемся на 11 этаж и я стучу в 118 номер. Время полдевятого, есть шансы, что Магнус отправился отыгрываться в казино. Но нет, спустя минуту нам открывает дверь сам конгрессмен. Выглядит он помято. Круги под глазами, запах спиртного. Увидев меня, Магнус пытается захлопнуть дверь, но Леха успевает вставить ногу.

— Мне не о чем с вами говорить! — агрессивно машет руками «Кощей» — Убирайтесь прочь.

— Стоит ли так говорить с вашими кредиторами, которые могут пустить вас и вашу семью по миру? — интересуюсь я, протискиваясь внутрь.

— Я конченный человек — Магнус поворачивается спиной, идет шаркая к бару. Наливает себе в стакан виски, залпом выпивает.

Не… Так дело не пойдет. Он мне нужен трезвым. Я забираю у него из руки бутылку со стаканом, ставлю их в бар. Оглядываюсь. Леха уже закрыл дверь и стоит за спиной у конгрессмена. «Мамонт» готов к любому развитию ситуации.

А хорошо живут конгрессмены! Кожаная мебель, три просторные комнаты с отличным видом на фонтаны Белладжио.

— Уоррен! Давайте поговорим спокойно — я киваю в сторону столика с двумя креслами. Леха аккуратно подталкивает туда мужчину. Садимся, я выкладываю на стол вексель.

— Это вам. В знак наших добрых намерений.

Конгрессмен судорожно хватает документ, быстро проглядывает его, после чего остервенело рвет на куски. Восемьдесят тысяч долларов белыми обрывками разлетаются по номеру.

— Остальное? — каркает Магнус.

— Не все сразу. Мы сделали первый шаг навстречу друг другу? — интересуюсь я.

«Кощей» берет в себя руки, вытирает платком пот с лысый головы и шеи.

— Сделали. Что от меня нужно?

— А вот это правильная постановка вопроса. Сегодня я имел неудовольствие познакомиться со специальным агентом ФБР по имени Макгвайер. Он мне показал несколько фотографий со мной в казино. К сожалению, так вышло, что я несовершеннолетний.

— По вам не скажешь.

— И тем не менее. А ваши законы весьма суровы на этот счет.

— Я знаю директора ФБР Уильяма Уэбстера. Могу позвонить ему.

— Сделайте одолжение. Скажите, что Макгвайер предпринял очень неловкую попытку завербовать подростка. Шантаж, угрозы. И это в тот момент, когда между США и Советским Союзом все так сложно. Неужели подобная акция санкционирована сверху?

— Исключено — конгрессмен взял телефонную трубку, набрал номер телефона из записной книжки. Пару минут мы повисели на линии, ожидая, когда номер Магнуса соединят с квартирой главы ФБР. Пока ждали, Леха сходил к маленькому холодильнику, принес нам холодной воды. «Кощей» буквально присосался к бутылке. Выхлебал ее до дна. Наконец, трубку подняла жена Уэбстера Линда. Магнус обменялся с ней приветствиями, сделал комплимент платью во время какого-то недавнего приема. С ее мужем он вел себя менее деликатно. Обменялся приветственными ругательствами, спросил, как прошел недавний турнир по сквошу в Вашингтоне. Сам то он на «встрече с избирателями». Ага, как же… Одна недавняя встреча ему уже больше миллиона долларов стоила. И уже под конец разговора, конгрессмен попросил порешать вопрос агента Макгвайер из Лас-Вегаса, который хочет устроить дипломатический скандал с Советами, вербуя школьника из Москвы. И это в тот момент, когда политическая линия Белого Дома в отношении выходки Кремля с грузинами еще не ясна. Как стало известно? А как обычно становится такое известно? У Макгвайера есть недоброжелатели в ФБР — они и сообщили. Анонимно. А Магнус — глава комитета по надзору палаты представителей и он просто обязан на такое отреагировать. Как отреагировать? Например, объявить слушания. Да просто даже вызов в Конгресс Уэбстера может стоить тому карьеры. «И оно нам надо?» — таким сакраментальным вопросом закончил свой рассказ «Кощей». Разумеется, директору ФБР «оно было не надо» и он тут же отполз от всей этой истории. Про Макгвайера он, разумеется, ни сном ни духом, глупая инициатива на местах будет пресечена в кратчайшие сроки. Слушая это словесное фехтование, я подивился Магнусу. На пустом месте он еще и политических очков заработал. Теперь директор ФБР ему должен и думаю этот должок «Кощей» не забудь стрясти.

Раз он такой ушлый, может быть нам поглубже с ним познакомиться? Чем черт не шутит, почему бы не попробовать сделать его следующим президентом США? Нам нужен Рейган с его СОИ, «Империей зла» и прочими бедламом в Белом доме? Совсем не нужен. И так через пару месяцев на Даунинг-стрит 10 заедет «железная Леди» Маргарет Тэтчер. Если добавить в этот коктейль консерватора Рейгана — внешнеполитическая ситуация для Союза станет из плохой просто ужасной. Есть ли шансы ее подправить? Разумеется, есть. 39-й Президент США Джеймс Картер, разумеется, был слабым президентом. За время его правления в бедственное положение пришла американская экономика, именно Картер первым подписал указ о финансировании афганских антикоммунистических сил. И Рейгану он проиграл заслуженно. Но проигрыш не был бы столь разгромным, если бы не захват заложников в иранском посольстве. На каждой своей встрече, во время всех дебатов Рейган долбал Картера за эту историю.

Забавно, но последний гвоздь в гроб Картера вбил простой… кролик! Весной 1979 года президент посетил родной городок Плэйнз в штате Джорджия с целью отдохнуть и порыбачить. 20 апреля во время рыбалки к его лодке подплыл дикий водяной кролик. По сообщениям прессы, кролик угрожающе шипел, скрежетал зубами и пытался забраться в лодку. Отражая нападение, президент пустил в ход весло, после чего кролик развернулся и поплыл к берегу. Через некоторое время история просочилась в прессу. Газета The Washington Post вышла с заголовком «Президент атакован кроликом», затем новость подхватили другие СМИ. Певец Том Пакстон высмеял президента в своей песне I Don't Want a Bunny Wunny. Эпизод с «кроликом-убийцей» сделал Картера посмешищем и укрепил американцев во мнении, что «наш Джимми» слишком слаб и чудаковат для своего поста. И это стало последней каплей — Картер разгромно проиграл на выборах Рейгану.

А чем собственно, Магнус хуже? Захват все-равно произойдет, возможно, и кролик попытается влезть в лодку Картера — если конгрессмен первым подхватит флаг и примется критиковать президента, то только на этих двух эпизодах можно заехать в Белый Дом. Плюс, конечно, деньги. Но с этим после песни «Мы — мир» проблем не будет. Остальные хиты также принесут немало. Например, I Don't Want a Bunny Wunny. Я с трудом сдержал смех.

— Уоррен, я аплодирую вам — изобразил несколько хлопков я — Такой талант! Вы к какой партии принадлежите?

— Республиканской.

— Слоны, значит.

— Поражен вашей осведомленностью! — конгрессмен жалостливо посмотрел в сторону бара, но я проигнорировал его взгляд.

— А уже известно, кого партия поддержит на праймериз перед следующими выборами в Белый Дом?

— Идут разговоры про актера Рональда Рейгана, бывшего губернатора Калифорнии.

— А вы не хотите попробовать свои силы?

Магнус засмеялся.

— Мальчик, что ты понимаешь в президентских выборах?

— Ничего. Зато я понимаю, как кончают жизнь банкроты.

Конгрессмен оборвал смех и хмуро посмотрел на меня.

— Ваше участие в праймериз стоит миллиона долларов? — нажал я на Магнуса.

— Допустим. Но баллотироваться тоже стоит немало. Избирательная кампания обойдется миллионов в двадцать, двадцать пять. Тузы уже собирают деньги для Рейгана — им пятое колесо в этой машине не нужно.

— Но решают в итоге избиратели?

— Количество проплаченной телевизионной рекламы — буркнул «Кощей» — Если я соглашусь на эту клоунаду, то…

— … Деньги и рекламу я беру на себя. Плюс возвращаю ваши векселя. Постепенно, по одному. Чтобы вы досрочно не вышли из гонки. К вам будут приезжать люди от меня и привозить рекомендации. Следуйте им.

— Да какие рекомендации вы можете дать? — взорвался Магнус — Что вы вообще знаете о США?!?

— Первый совет такой. Устройте несколько пресс-конференций о бедственном положении черных. С момента билля о правах прошло уже 14 лет, а негры все еще люди второго сорта в Штатах. Аккуратно, без фанатизма. Вы должны привлечь к себе внимание, но не настолько, чтобы вас выгнали из партии.

Магнус еще продолжал хватать ртом воздух, а мы уже выходили из его номера. Следовало поторопиться — проверка Чемишева должна была застать нас в постелях.

27-е января 1979, суббота

США, Лас-Вегас.

Взвешивание происходило в главном концертном зале Цезарь Палас и американцы превратили все в шоу. Выход сборных под фанфары, флаги, куча журналистов и телевизионных групп, ведущий, который рокочущим басом с ринга зачитывает, коверкая, наши фамилии и титулы.

— Плохие новости — ко мне подошли нахмуренные Ретлуев с Киселевым — Американцы внезапно поменяли твоего соперника. Завтра ты должен был боксировать с Джеффом Маккракеном, но сегодня нам сообщили, что первый бой пройдет с Пончо Картером. Его специально привезли самолетом из Луизианы.

— А в чем собственно проблема? — я пожал плечами. Перед отлетом в США, я посмотрел на айфоне бои Савченко с Маккракеном и Картером — ничего экстраординарного. Джеф держался неплохо и Виктор победил по очкам. А второго соперника так вообще уработал в первом раунде техническим нокаутом. Причем с травмой ноги.

— Это неспроста. Задумали какую-нибудь гадость — дагестанец стиснул мое плечо — Помнишь, как на «Золотой перчатке» в Ленинграде?

— Стараюсь забыть.

— А что там было? — заинтересовался Киселев.

— Да, тренер один, мошенник, выставил против 13-ти летнего подростка, 16-ти летнего парня, да тот еще ниже пояса начал бить — пояснил Ретлуев.

— Да за такие дела — вон из спорта — разгневался тренер сборной.

— Так в итоге и получилось — успокоил того майор — Вмешался лично Чурбанов, ну и наказали. Да… Все свое получили. Даже милицейское начальство.

— Вон твой соперник — к нам подошел Леха и невежливо ткнул пальцем в мускулистого кучерявого негра, рядом с которым стояла чернокожая девочка-подросток лет десяти — Сейчас объявят. Однофамилец президента, кстати.

И правда, сначала, ведущий позвал к рингу, рядом с которым стояли весы Пончо Картера и тут же, без паузы — меня. Мы сошлись, пожали руки. Пончо был на пару сантиметров выше, но я был поплотнее. Рукопожатие крепкое, смотрит прямо в глаза. Впрочем, никаких выходок, как я боялся со своим послезнанием реалий бокса, не было. Спокойно встал на весы. 74 килограмма. Моя очередь. 74 с половиной. Когда я уже собирался сойти с весов ко мне подошла та самая девочка, что стояла рядом с Пончо.

— Привет! Я Моника — сказала она глядя на меня снизу вверх — А ты из СССР?

Вокруг нас, оказывается, собралась целая толпа, первые ряды которой были представлены журналистами. На меня смотрело сразу несколько камер и фотоаппаратов. Мелькали вспышки, вперед тянулись микрофоны на штангах.

— Да, я из Советского Союза. Меня зовут Виктор.

— А я дочка Пончо — девочка ткнула пальцем в сторону боксера, который спокойно, как будто так и надо, стоял рядом — Это правда, что вы хотите войны? Нас в школе учат прятаться под парты. Учительница говорит, что Советский Союз может запустить свои ядерные ракеты и убить миллионы американцев.

Вот это засада! И как подготовились то. Девочка-негритянка, дрожащий голос, камеры вокруг. Меня мгновенно пробил пот, мозг судорожно стал искать варианты. Первым делом я спустился с весов и присел перед Моникой. В разговоре с ребенком или подростком всегда важно быть на одном с ним уровне. Это вызывает доверие.

— Видишь ли какое дело, Моника — начал я — Американские ракеты тоже целятся в мою Родину и советские школьники точно также как и ты учатся прятаться в бомбоубежищах.

— Почему же так? Неужели ваш президент, мистер Брежнев — девочка с трудом выговорила фамилию Ильича — Не хочет мира?

— Я хочу мира. Товарищ Брежнев, уверен, желает мира. Даже ваш президент мистер Картер его хочет. Только вот американские миллионеры, что наживаются на военных поставках, не хотят мира. Вот сколько получает твой папа? — я кинул взгляд на Пончо.

Тот забеспокоился, глаза забегали. Толпа журналистов еще больше сдвинулась вокруг нас.

— Я слышала — Моника посмотрела на отца, но все-таки решилась — Что за бой с тобой ему пообещали двести долларов. А за победу — пятьсот.

— Это столько денег, сколько всего за один обед в Нью-Йорке или Вашингтоне тратит оружейный магнат — я ловко повернул разговор на деньги, которые так интересны простым американцам — А я вот буду боксировать с твоим папой бесплатно. Для нас, советских людей, честь Родины — на первом месте.

— А мы на двести долларов целый месяц можем жить — простодушно поведала окружающим девочка.

Пончо положил руку на плечо дочери, сквозь толпу начал пробираться представительный мужчина в костюме и ведущий. Забеспокоились твари.

— А хочешь прилететь к нам в Советский Союз? — спросил я Монику — Познакомишься с нашей страной, посмотришь, как живут твои ровесники?

— А меня пустят?

— Давай так поступим. Ты напишешь письмо мистеру Брежневу. А я его передам. Договорились?

— Договорились! — улыбнулась девочка — Я слышала вашу песню Феличита. Классная!

— Я еще одну написал — улыбнулся я в ответ — Называется Мы — мир. Про помощь голодающим Африки.

— Я бы такую спела. Я хорошо пою!

— Так приезжай в начале февраля в Нью-Йорк — вместе споем и запишем! Я знаю, что песня и Тине Тернер понравилась, и Майклу Джексону. Они тоже приедут.

— Сама Тина Тернер?? Вау — Моника обернулась к отцу и умоляюще посмотрела на него — Папа! Пожалуйста!

Пончо стоял понурившись между представительным мужчиной и ведущим. Прямо конвой какой-то! Мнда… Тяжело мужику. С одной стороны ему, наверняка, заплатили, чтобы он разрешил воспользоваться своей дочкой для этой провокации. С другой стороны, как потом смотреть в умоляющие глаза Моники?

— Мистер Картер — взял под руку боксера ведущий — Не будем задерживать взвешивание…

— Приедем — Пончо выдернул руку — И в Нью-Йорк и в Союз.

Моника взвизгнула от радости и бросилась на шею отцу. А у меня с души просто камень упал. Такое ощущение, что провел 12-ти раундовый чемпионский бой.

* * *

На выходе из зала Чемишев что-то зло выговаривал Киселеву. Я расслышал только «поддался на провокацию….политически незрелый… американские империалисты…». Понятно. Меня топит. Ну это мы еще посмотрим кто кого. Киселеву все это явно не нравилось. Он стоял набычившись, глядел в сторону.

— Опять, Вить, ты что-то учудил — произнес Леха, помогая мне на выходе из зала натянуть пиджак. Взвешивался я вновь в майке с Лениным, но на сей раз принт не вызывал такого же ажиотажа, как в Италии. Смотрели с любопытством, кое-кто смеялся, тыкая пальцем. Америка, конечно, пресыщена неформалами в том числе с необычной одеждой, прическами…. На смену хиппи в моду тяжелый рок, а значит, скоро можно будет встретить на улицах людей, одетых в косухи, увешанных железными цепями с прическами «ирокез».

— Что это ты на взвешивании устроил? — подошел к нам Ретлуев — К чему нам с Коростылевым готовиться завтра? Ножевые ранения, маньяки, американские министры…

— Ильяс Муталимович — я про себя вздохнул и начал излагать — У моего завтрашнего соперника, есть дочка. Похоже, что с ней поработали и мы чуть не попали в расставленную ловушку «хотят ли русские войны». Посмотрите сколько журналистов в зале. Штатовская пропаганда не дремлет, но похоже, мне удалось все повернуть в нашу сторону.

— И какая же тут сторона «наша»? — с издевкой спросил, незаметно подошедший Чемишев. Позади него стоял хмурый Киселев

— «Наша» сторона — не допустить международной изоляции СССР после событий в Грузии — повернулся я к «администратору» — И для этого все средства хороши. Девочка прокатиться в СССР, посмотрит Кремль, отдохнет в Артеке… Да это же подарок нашим пропагандистам!

— Да кто ты такой, чтобы решить какие средства хороши?? — надвинулся на меня «администратор» — Большой эксперт в международных отношениях? Решаешь кого приглашать в Союз?!? К Брежневу???

Меня тут же заслонил Леха и… Ретлуев. Чемишева сзади слегка придержал Киселев.

— Вот что товарищи! — вступил в дискуссию, которая уже начала привлекать внимание окружающих, тренер — Все это споры будем вести не здесь.

— Это точно — кивнул Чемишев — Я звоню послу. Будем отзывать из сборной Селезнева. Пусть летит домой, там ему все объяснят.

— А вот это уже не вам решать Петр Васильевич. Нам тоже есть кому позвонить. А ты, Виктор вот что! Сходи-ка с Коростылевым, купи значков для ребят — решил убрать меня подальше с глаз тренер — Или магнитиков на холодильник. Парням надо привезти сувениры домой. Вот вам 50 долларов, вперед.

Мы втроем вышли в просторный коридор и направились к лифтам. И тут случился забавный казус. В тот момент, когда мы проходили статую Цезаря, из казино вышла, покачиваясь женщина лет сорока. Про таких говорят — «не первой молодости». Размазанная помада, сбившаяся прическа… С трудом сфокусировав взгляд, она вдруг бросилась к Ретлуеву и повисла у него на шее.

— Харви, дорогой — заголосила женщина — Ты вернулся! Пошли скорее к тебе в номер.

Ильяс покраснел, попытался вежливо отцепить от себя даму, но та не хотела так легко разъединяться с «дорогим Харви». Первым рядом остановился портье. За ним семейная пара. Несколько человек вышли из лифта и тоже со смехом принялись наблюдать за шоу.

— Мэм — я пришел на помощь Ретлуеву и стал оттаскивать женщину — Это не Харви.

— Нет, это мой муж — дамочка попыталась меня лягнуть, но промазала — Мы с ним столько лет счастливо прожили вместе в Айове, а потом он….

Она всхлипнула.

— Ну, что с ним стало? — я деликатно тянул ее прочь, но получалось не очень. Леха поднял сумочку женщины и вертел ее в руках, не зная, что с ней делать.

Вокруг начал скапливаться народ.

— Он умер — трагически закричала вдова и заплакала. Ильяс все-таки стоял в обнимку с американкой, только теперь она еще поливала его белоснежную рубашку слезами. Увидев слезы, народ стал постепенно рассасываться, а нам пришлось выслушать историю фермерши Марли из Айовы. Пьющий отец, раннее замужество, тяжелый труд на полях — судьба женщины сложилась тяжело. Всю жизнь выращивала кукурузу, цены на зерновые упали («проклятые спекулянты с Уолл-Стрит»), семья разорилась. Подали на банкротство. Кредиторы отобрали технику и дом. Жили в трейлере. Муж лупил Марли, детей, но она продолжала его любить и терпеть. От безысходности супруг решил покончить с собой. Из сумбурных, пьяных объяснений фермерши я понял, что мужчина инсценировал свою смерть («утонул») и семье как-то удалось получить страховку («два года судились»). Собственно, ее она и прокручивает в казино Лас-Вегаса. После того, как мы признались, что из СССР — Марли оживилась. Оказывается, рядом с ее фермой жил Росуэлл Гарст. Тот самый американский друг Хрущева, к которому Никита заезжал обменяться опытом выращивания кукурузы. Росуэлл несколько раз бывал в Союзе, учил кубанских комбайнеров сеять, пахать и удобрять поля.

— Хороший был фермер — Марли достала зеркальце и принялась наводить красоту — В позапрошлом году умер. Теперь дети делят наследство.

Женщина еще раз окинула Ретлуева взглядом, тяжело вздохнула — Как же ты парень похож на Харви. Такой же волосатой обезьяной был — И походкой королевы пошла к лифтам.

Переводить «обезьяну» Ильясу я не стал. Отделался коротким «обозналась». Ильяс отправился в номер переодеваться, а мы с Лехой вышли на охоту за значками.

Посетили один магазин на Стрипе, другой… Погода не радовала. Лил все тот же мерзкий дождик, дул пронизывающий пустынный ветер. Разглядывая значок с плотиной Гувера, Леха произнес внезапно:

— Вон в Египте тоже настроили всего… Одна асуанская плотина в 100 миллионов фунтов обошлась нам. Нам в армии на комсомольском собрании рассказывали о советском кредите, специалистах, которые работали там. А потом бац… Президент Садат распускает Арабский социалистический союз, разрывает договор о дружбе с СССР, обнимается в Кэмп-Дэвиде с Картером. Пока ты с Анной гулял, я смотрел телевизор. Передача была про Египет. Мало что понял, но кажется, египтяне предали нас. И уже давно.

— И не только они — тяжело вздохнул я.

— Почему? Мы же столько для них сделали!

— Подумай сам. Ну какой социализм можно построить в Египте… Они же из средневековья совсем недавно вылезли. А ихние племена бедуинов до сих пор кочуют по пустыни… И еще сто лет будут кочевать.

— Так и у нас в Союзе есть якуты и прочие буряты, которые ведут не вполне оседлый образ жизни.

— И ты думаешь, они тоже готовы к социализму?

— Витя — Леха обернулся ко мне и посмотрел строго в глаза — А ты вообще веришь в то, что можно построить справедливое общество? Я как слетал в Италию — неделю сам не свой ходил. Люди на улицах улыбаются, нет очередей, дефицита, хамства. И все это в капиталистической стране. Когда я работал в скорой, начальник колонны только одного моторного масла на 500 рублей в месяц воровал. Шофера в доле, все шито крыто. Помнишь, Ретлуев прилетал на твой бой с Савченко?

— Помню — я отложил значки, повернулся к «мамонту».

— Ильяс рассказывал, что его командировали по делу московского алмазного завода. Ниточка от Кикабидзе и грузинов потянулись в Москву, а оттуда в Ленинград. Милиция накрыла огромную сеть контрабанды бриллиантов и нелегальной огранки. Из 50 сотрудников завода арестовано 48 человек! Взяли всех — от директора до простых огранщиков… Завод встал.

Вот это поворот. В Союзе начались чистки?

— Без блата ничего не купишь — тем временем продолжал ожесточенно выговаривать непонятно кому Леха — Вокруг одни лозунги и болтовня. «Даешь пятилетку в три года», «Партия и народ едины»… Сначала революция, гражданская война, нэп, троцкистский заговор, раскулачивание и чистки, отечественная война, космополиты и врачи-вредители, смерть Сталина, развенчание культа личности, авантюризм Хрущева и вот наконец, построение развитого социализма. А где гарантии, что он будет построен? Может быть и Брежнева снимут и потом объявят уже о его ошибках? Опять не туда шли?? Раздавали кредиты Нассерам — в ответ фига в кармане! Мы им ассуанскую плотину, а в магазинах — шаром покати. Одно воровство и кумовство. Неужели ради этого боролись, воевали, недоедали наши родители?!

— Леш, притормози — хоть сувенирный магазин и был пустым, размахивающий руками «мамонт» напоминал слона в посудной лавке — Ошибок много, это правда. Но и хорошего сколько сделано. Одних только новых городов за время советской власти больше тысячи построено. Спутник, первый человек в космосе, первая атомная электростанция, бесплатная медицина и образование, а спорт у нас какой!

— И что спорт? — не мог успокоиться никак Леха — Мне тетка рассказывала о восстаниях в Александрове, Муроме, Новочеркасске… Теперь Грузия. Разве от хорошей жизни люди бунтуют?? Простой народ лапу сосет, а партократы в лимузинах разъезжают. Зеркальный зал Праги помнишь? А 200-ю секцию ГУМа? Простой человек разве туда попадет? Знаешь, какие стихи у нас в скорой врачи читали?

— И что ты предлагаешь? — тут уже завелся я — Посмотрел как живут в Италии, в Штатах и захотел также?? А ты слышал, что фермерша рассказывала? Медицинской страховки нет, дом отобрал банк, сама она спивается по казино… Ты Леха, витрину увидел — я ткнул пальцем в оконную раму магазина, за которой стояли блестящие сувениры — А поганого их нутра, изнанки, так и не заметил.

— Неужели «или-или»? — схватился за голову «мамонт» — Должен же быть третий путь? Чтоб и людям нормально жить, без надрыва и штурмовщины и без того, чтобы весь мир грабить ради богатства?

Хороший вопрос. Даже очень! Перед полетом в США, я несколько раз мучил айфон на предмет «третьего пути». Ведь были косыгинские реформы. Был Худенко. Крупный финансовый работник Совета Министров СССР в ранге замминистра, проводивший в 60-е годы экономические эксперименты в совхозах Казахстана. Предложения Худенко были очень просты: он предлагал систему полного хозрасчета и хозяйственной самостоятельности, а главное — реальную систему материального стимулирования. Оплачивались достигнутые результаты, а не затраченные усилия. Эксперимент имел фантастический успех. Занятость людей и машин в совхозах сокращалась в 10–12 раз, себестоимость зерна — в 4 раза. Прибыль на одного работающего возрастала в 7 раз, а зарплата — в 4 раза. С цифрами в руках Худенко доказал, что повсеместное введение его системы в сельском хозяйстве страны позволит в 4 раза увеличить объем производства — при том, что заняты в сельском хозяйстве будут пять миллионов человек вместо нынешних тридцати миллионов. И что в итоге? Об эксперименте Худенко восторженно писали газеты, снимали фильмы, однако никто не спешил применять его систему в масштабах страны. Более того, в 1970 г. его совхоз «Акчи» был закрыт по распоряжению сверху. Власти испугались идеологических последствий. Это что же обратно к НЭПу возвращаться? И к осужденной «уродливой, хищнической сущности капитализма»? А партию куда девать? Что делать с лозунгами о построении социализма?

Не удивительно, что в августе 1973 г. Худенко и его заместитель были осуждены за «хищение государственной собственности» — к шести и четырем годам. Уже в ноябре следующего года Худенко умер в тюремной больнице. Экономика была принесена в жертву политической стабильности, которая обернулась застоем и дальнейшим крахом системы. И конечно, крушение усилила жижа.

Проклятая нефть! Это только кажется, что «черное золото» — богатство народа. Это проклятие народа, которое позволяет маскировать проблемы страны потоком нефтедолларов (коих в общем экспорте в 13.млрд. долларов в год — почти половина). Если бы не было Самотлора и Уренгоя (да, дешевый газ из той же оперы), то еще в конце 70-х власть вынуждена была бы проводить реформы, развиваться, а не застывать в брежневском анабиозе, в котором проморгали научно-техническую революцию в микропроцессорах, компьютерах, интернете (именно сейчас американские ученые закладывают основы всемирной сети благодаря работе над ARPANET)… И как же все это похоже на двухтысячные. Тот же анабиоз страны, тот же Путин (по срокам у власти — Брежнев), та же Олимпиада (в Сочи), Пражская весна (Украина), неудачные реформы Кудрина (Косыгин), то же отставание в НТП (геномика, 3d-принтеры, дроны, нейрокомпьютеры, электромобили, виртуальная реальность…). После брежневского застоя, накопившиеся проблемы и отставание привели к появлению Горбачева и Перестройки. Обоих общество встретило с восторгом. Чем это кончилось — известно. Распадом СССР. Чем обернутся накопившиеся при Путине проблемы России? Я теперь уже никогда не узнаю. Но знаю одно. История учит, что она никого ничему не учит. Общество продолжает ходить по граблям.

— Пора на тренировку — Леха бросил обратно на полку значки — Обойдемся без этих стекляшек. А то как папуасы с бусами.

— В магазине былых колонизаторов — подхватил я — Пошли, ребята сами купят себе значки и магнитики.

 

28-е января 1979, воскресенье, вечер

США, Лас-Вегас.

Мужские голоса в моей голове поют марш из игры Command and Conquer: Red Alert. Бьют барабаны и тарелки, полки чеканят шаг по Красной площади. Советский штурмовой вертолет расстреливает полицейскую машину, войска «дяди Васи» десантируются над Сиэтлом, танки ломают Берлинскую стену, подлодка запускает ракеты…

Я даже начинаю тихонько напевать слова:

Леха бросает разминать мне плечи перед выходом на ринг и внимательно прислушивается. Рядом стоят Ретлуев, Киселев. Тоже навострили уши. За массивной портьерой беснуется зал. Американцы превзошли сами себя. Думал, что вчера было шоу, но нет. Представление только начинается. Сияют прожекторы, танцует кордебалет с американскими флагами, звучит зажигательная музыка. Десятки фотожурналистов, включая два телевизионных канала снимают происходящее. Это совсем не похоже на то, что я видел в айфоне. Спортивное мероприятие превращено в какой-то фильм Рокки 4. В роли обалдевшего Ивана Драго — мы все.

На открытие приехал сам Синатра. Большой фанат бокса. Поднялся на ринг вместе с ведущим. Спел американский гимн. На общем построении команд — заметил меня в шеренге. Подошел, поздоровался. Сборники и Киселев удивленно шушукались. Откуда всемирно известный певец знает Виктора? Пока ведущий что-то вещал в микрофон, мы перекинулись парой слов с Синатрой. Фрэнк тихонько спросил — виделся ли я после нашей игры с конгрессменом, что планирую делать с выигрышем. Ответил уклончиво, сказал, что много времени отнимали тренировки и о выигрыше еще не думал. Хорошо, что наши боксеры не говорят по-английски. Иначе быть скандалу. Дабы перевести разговор со скользкой темы, попросился спеть советский гимн. А то нечестно выходит. Синатра согласно кивнул и дождавшись паузы в затянутом спиче ведущего, забрал у того микрофон. Авторитет певца был столь велик, что никто даже не пикнул.

Под сводами Цезарь Паласа зазвучали слова гимна:

Тысяч десять зрителей сначала в некотором обалдении слушали, как я пою. Потом начали свистеть. В ответ на это я прибавил громкости, мне начали хором подпевать ребята из сборной, Киселев с Ретлуевым. Леха так вообще, подсмотрев у американцев, прижал руку к сердцу. Выводя «Славься, Отечество наше свободное» я нашел глазами Анну. Девушка сегодня одета скромно — в серый брючный костюм, на фоне которого ярким пятном выделятся оранжевый платок. Итальянка замечает, что я на нее смотрю, улыбается, машет рукой.

Спели, ведущий забрал микрофон и объявил первый бой. Ричард Сандовал против Александра Бодни. Мы сошли с ринга и принялись ждать нашей очереди. Ждать пришлось долго. Сначала прошли четыре схватки легковесов. Счет два-два. Бодня, к сожалению, проиграл техничному Сандерсу по очкам. Один из боев закончился нокаутом советского спортсмена. Потом пошли средние веса. Тут ситуация была хуже. Из четырех схваток удалось выиграть только одну. Противники боксировали агрессивно, сразу шли вперед, пытались завоевать преимущество. Два рассечения, несколько тяжелых эпизодов, где американцы чуть не уронили наших спортсменов на пол.

Наконец, очередь дошла до меня.

Былого ажиотажа в зале не было. Зрители подустали, встретили меня отдельными выкриками и даже аплодисментами. Моему сопернику Картеру хлопали дольше. Ничего, я сейчас вас расшевелю. Пришло время «фирменного» трюка. Сальто с опорой на канаты. Зал охнул, заулюлюкал… и бурно зааплодировал. Американцы все-таки падкие на любое шоу.

— Не торопись — напутствовал меня Ретлуев — Если он пойдет вперед — отходи к канатам, но не давай себя прижать. Как он боксирует, мы не знаем. Рисковать не будем. У тебя сильный удар, но он тоже может быть панчером. Всего три раунда по три минуты — для тебя это тьфу. В третьем раунде раскроешь его и положишь в голову как тогда в Липецке.

Картер не был панчером. Сразу после гонга, он, действительно, попер вперед. Захватил центр ринга. На протяжении почти всего раунда негр наступал, шел на меня с джебами и двойками. Я его осаживал контратаками. Заметил некоторую архаичность в технике. Некоторые мои удары Картер пытался отбивать предплечьями. Такого уже давно нет в современном боксе. В целом я был быстрее, сильнее и мог все закончить уже в первые три минуты. Но оно мне надо? В первом ряду сидит дочка чернокожего спортсмена, смотрит на него сияющими глазами. Да, я успевал контролировать не только противника, но и все вокруг. Видел, как Анна сжала кулаки, как Леха повторял за мной удары, попутно слушая Ретлуева. Майор же был абсолютно спокоен. Он тоже сразу понял, что Картер мне не соперник и я его в любой момент могу уронить.

Второй раунд прошел под мою диктовку. Я ускорился, стал чаще бить по корпусу. В результате Картер опустил руки, защищая печень и тут же получил сильный боковой в голову. Покачнулся, встал на одно колено. Рефери со словами «Брейк» бросился нас разнимать, но это не потребовалось. Я тут же ушел в свой угол, американский боксер сразу же встал на ноги. Тем не менее судья отсчитал до десяти.

В третьем раунде Картер стал чаще промахиваться и клинчивать. Было видно, что он подустал и тоже отчетливо понимает мой уровень. Либо ему подсказал его тренер. Мой же тренер был спокоен как танк. Как только Ретлуев понял, что я не собираюсь ронять противника — вся его работа ограничивалась забрать и отдать капу, смазать брови вазелином.

Прозвучал последний гонг, рефери коротко посовещавшись с боковыми судьями — поднял мою руку. Картер меня искренне обнял, хотя было видно, что он расстроен. Пятьсот баксов пролетели мимо боксера.

* * *

Прощание с Анной происходит как-то скомкано. Мы держимся за руки, смотрим на красиво подсвеченные фонтаны Белладжио и не знаем, что сказать друг другу. Девушку отец срочно вызывает обратно в Рим — следующая неделя ключевая для его избирательной кампании. Нужна ее помощь. За Анной уже вылетел персональный самолет. Наша сборная тоже пакует вещи. Настроение минорное. Командный зачет 6:5 не в пользу советских боксеров. Может быть Луизина будет более к нам благосклонна, чем жесткий, циничный Лас-Вегас?

— Хочу прилететь вместе с отцом в Союз — тихо произносит Анна — Будешь меня ждать?

— Обычно парни такой вопрос задают — смеюсь я в ответ — Когда уходят в армию.

Вижу замечательную улыбку Анны. Хочется прижать ее к сердцу и не отпускать. Но охрана, туристы, приличия… Поэтому мы просто держимся за руки и смотрим в глаза друг другу.

* * *

Четыре часа перелета, трансфер на автобусе и вот мы в отеле Мариотт города Лафайет. Пока ехали в гостиницу — рассматривал Луизиану. Типичная американская глубинка. Причем юг. Все эти флаги конфедерации на домах, реднеки-фермеры на тракторах… Погода порадовала нас дождем и холодным ветром. Температура около 5 градусов выше нуля. Мокро и мерзко. Настроение соответствовало. Перед отлетом Киселев устроил собрание команды. Зло выговаривал за проигрыш. Ну, и конечно, накачивал перед новым турниром. Боксировать агрессивнее, идти вперед, использовать домашние заготовки… Ему вторил Чемишев. Речь называлась: «Урон престижу советскому спорту». Противно. Никаких инструкций насчет меня бурильщик явно не получил и выглядел озадаченным. Власть на Лубянке поменялась, команды отзывать Селезнева из сборной нет, поэтому Чемишев в мою сторону даже не смотрит. Контроль ослаб и мне перед отъездом удалось даже подсунуть под дверь анонимное письмо конгрессмену, в котором я оговорил порядок контактов между нами. Надеюсь после прочтения он его сожжет, как я и написал в самом конце.

— Вить, смотри! Тут твое фото — Леха сует мне в руки газету. Мы сидим в холле отеля, вокруг члены сборной. Ждем когда появится Киселев с Ретлуевым и заберут нас на первую тренировку. До начала турнира — четыре дня и есть время подтянуть технику, выносливость…

Herald Tribune всю передовицу посвятило мне и Монике Картер. История нашего знакомства, мое приглашение в Союз, короткий рассказ обо мне. Певец, композитор, победитель фестиваля в Сан-Ремо. На фото я — красавчик. Стою на взвешивании в майке СССР, жму руку Картеру. Журналист сумел раскопать историю с записью Мы — мир в Нью-Йорке. И даже взял комментарий у Майкла Гора из «Атлантик Рекордс». Продюсер пообещал, что после того, как песню исполнят лучшие американские музыканты — она станет мировым хитом. Но главное в статье было не это. Газета полностью привела письмо Моники Брежневу. Кукловоды решили пойти по пути открытого обращения через СМИ. Понятно. Оперативно работают, ничего не могу сказать:

«Уважаемый мистер Брежнев,

Моника Картер».

Меня зовут Моника Картер. Мне десять лет и я живу в городе Батон-Руж, штат Луизина. Я очень беспокоюсь, не начнётся ли ядерная война между Россией и Соединёнными Штатами. Уже несколько раз советские войска нападали на мирное население в Венгрии, Чехословакии и вот теперь Грузии. Я боюсь, что Россия нападет и на мою страну. Скажите, Вы собираетесь проголосовать за начало войны или нет? Если Вы против войны, скажите, пожалуйста, как Вы собираетесь помочь предотвратить войну? Вы, конечно, не обязаны отвечать на мой вопрос, но я хотела бы знать, почему Вы хотите завоевать весь мир или, по крайней мере, нашу страну. Бог создал Землю, чтобы мы все вместе жили в мире и не воевали.

Искренне Ваша,

Продвинутая девочка, ничего не могу сказать. В десять лет знать про Венгрию, Чехословакию… Понятно, что письмо не она писала — узнать бы кто. И посмотреть в глаза этому пропогандону из «Госдепа». К письму шел «подвал» с информацией о жертвах восстания в Грузии и обсуждение ситуации в Совбезе ООН. Судя по тону статьи и некоторым утечкам, которыми поделился журналист — в Конгрессе США всерьез обсуждается бойкот Олимпиады, а также введение новых санкций против СССР. Американцы давят на Европу в вопросе эмбарго советской нефти и газа. Но те сопротивляются, т. к. заменить «черное золото» из СССР просто банально нечем. Да и дорого. Цены на энергоносители пошли вверх, биржи лихорадит. Тем не менее Белый дом хранит молчание и Моника — «посол мира», заключает журналист, тут очень кстати.

Я коротко пересказываю ребятам содержание статьи, иду на стойку рецепции. На часах одиннадцать утра, значит, в Москве семь вечера. Самое время звонить в Союз. Первым набираю маму. Звонок долго не проходят, но в итоге соединяют. Слышу такой далекий, но такой родной голос. Внутри щемящее чувство. Впрочем, своего состояния я не показываю — рапортую бодрым голосом. В турнире победил, тренеры мной довольны, здоров как бык. Мама же рассказывает про деда (здоров, возится с Нивой), про то, что она встречалась с Галиной Леонидовной — ходили по магазинам. Ну как ходили… Приехали на персональной «волге» дочки Брежневой в 200-ю секцию ГУМа, по которой их водил лично директор. У мамы — культурный и потребительский шок. Узнал, про то, что МВД переведен на усиленный режим работы. Идут облавы преступников по всему городу, везде патрули и дружинники. Резко ужесточили рабочий режим на предприятиях, развернулась борьба за трудовую дисциплину. Понятно. Кто-то в Политбюро решил закрутить гайки. Испугались восстания в Грузии? Похоже на то.

Второй звонок делаю в приемную Щелокова. Пора пообщаться с покровителем. В этот раз соединяют быстро. Секретарь узнает мой голос, переключает на министра.

— Витька, паршивец — слышу радостный голос Щелокова — Совсем забыл нас.

— Николай Анисимович, я звонил! Как только прилетел — мой голос дрожит от обиды.

— Ладно, расслабься — чувствую, что министр в добродушном настроении — Мы тут заняты сильно были. Прилетишь — расскажу последние новости.

— Да мы тут как бы в курсе про Андропова — телевизор смотрим.

— Даже так? Ладно. Мы тут тоже телевизор смотрим. Видели твой бой! Чего не дожал американца то? Мог ведь уже во втором раунде положить. Леонид Ильич переживал.

— Тут такое дело, Николай Анисимович… Дочка его письмо Брежневу написала. Хотят ли русские войны и все такое… Я с ней говорил — хорошая девчонка, но похоже ее отца американцы втемную используют. Для своей пропаганды. В общем я ее в Союз пригласил, посмотреть, прорвать информационную блокаду.

— Не много ли на себя берешь? — насторожился Щелоков.

— Кампания против СССР набирает обороты — письмо уже опубликовано в газетах. Надо сбить волну.

— Это разговор не для открытой линии — министр решил взять паузу — Вернешься, обсудим. Кстати, твоим девочкам в ЦК разрешили выезд в Штаты на запись песни. Три дня хватит?

— Думаю да — осторожно ответил я.

— Тогда я звоню послу и даю команду Калинину брать билеты. Не подведи!

— Головой ручаюсь.

Третий и четвертый звонок был Вере и Альдоне. Зая узнала о поездке в Нью-Йорк и завизжала от радости. После чего мне было сказано, как он по мне скучает, любит и ждет не дождется встречи. Альдона разговаривала сухо, коротко. Никакой ценной информации я от нее не узнал («не телефонный разговор»). Единственное, что удалось выведать — девушки пели под фанеру на фуршете начальников штабов стран Варшавского договора. По большой просьбе Устинова. Кроме того, началась запись на Мелодии. Пишут те песни, в которых мое участие не требуется. Также сухо прощаемся, вешаю трубку.

Стою покачиваясь на пятках перед рецепцией. Рядом со стойкой толпятся приезжие. Кто-то заселяется, кто-то выписывается. В основном бизнесмены, коммивояжеры. Почти все жуют жвачки, курят прямо в холле отеля. А я размышляю над тем не пора ли потрогать за вымя капиталистическую систему. Посмотреть, как она отреагирует если у нее забрать чуть-чуть денег. Совсем немного. Беру трубку и заказываю звонок в Италию. В дилинг банка «Ambrosiano». Отвечает какой-то клерк, который просит назвать номер счета, разовый секретный код из кодовой книжки. По памяти цитирую все необходимые цифры — выучил с бумажки пока летели в Лафайет. После того, как я идентифицирован, дилер спрашивает меня какую сделку я хочу заключить. Айфон дал несколько способов заработать на бирже в 1979 году. И самый верный — купить золото. «Желтый металл» за 12 месяцев подорожает более чем вдвое — с 230 до 500 долларов за тройскую унцию. Если воспользоваться плечом — т. е. кредитом на торговлю, то прибыль можно удесятерить. Впрочем, пока подобные операции не для меня. Дилер дает мне плечо 1 к 3. Я отдаю приказ купить на счет форвардов на три тысячи унций золота. Как только цена пойдет вверх, можно будет зафиксировать прибыль и открыть новые позиции. Сейчас важно не столько заработать ($22 миллиарда в Индии, в нижних коридорах храма Падманабхасвами ждут меня), сколько создать счету «историю» и посмотреть как отреагирует система. Кроме того не ясно, будут ли котировки повторять движение из «моего» 1979-го года. Ведь они уже отличаются. Противостояние США — СССР набирает обороты, цены на золото, которые должны были выстрелить в конце года после ввода войск в Афганистан — скакнули вверх в январе.

* * *

Следующие пять дней промелькнули не успел оглянуться. Мне должен был противостоять Джефф Маккракен — чемпион США в среднем весе. Его бои Киселев видел, так что готовились мы с оглядкой на технику этого «спрута». Две тренировки в день, упор на работу по корпусу. Передо мной поставили задачу прессинговать. Никакого отступления — с самого первого раунда я должен идти вперед, сбить дыхание Маккракену, после чего целить по печени. Впрочем, удары в голову тоже отрабатывали. Апперкоты, которые так хороши в клинче, боковые и кроссы.

— Сумеешь в первые две минуты сбить его наступательный порыв — поучал меня Ретлуев — Считай дело сделано. Нужна яркая, быстрая победа. Киселеву звонили из посольства. Павлов недоволен выступлением в Лас-Вегасе.

Такую же «накачку» я получил за день до боя от самого главного тренера. Киселев расщедрился и повел сборную в фирменный ресторан Heberts tongue. Там для нас в гриле, который находился в центре помещения, запекли целого поросенка. Причем запекли до такой степени, что мясо от костей просто отвалилось. Повар ничуть не смущаясь, собрал его на тарелки, полил острым соусом и вместе с картофелем подал на стол. Оказалось обалденно вкусно. К такому блюду еще бы пива! Светлого, с шапкой пены…. Эх, мечты.

— Ты пойми, Виктор — подсел ко мне Киселев — Маккракен — самый титулованный боксер из всех, кого против нас в этот раз выставили. Если ты его уронишь, то Лас-Вегас нам простят. Тем более твои бои смотрит лично Леонид Ильич.

— Алексей Иванович, я все понял — мои глаза следили за клубничным пирогом, что нам принес официант — Сделаю все что могу.

— Нет! Ты сделаешь все что можешь, а потом еще больше.

Наконец, настал тот день, который «мы приближали как могли» своими тренировками. В этот раз турнир назначили на середину дня и уже утром сборную у входа в отель ждал большой синий автобус марки Континенталь. Привезли нас в спортивный зал Университета Лафайета, который был заполнен студентами. С удивлением обнаружил, что некоторые из парней одеты в майку с принтом Ленина и большим пальцем, указывающим вниз. Леха пихнул меня локтем:

— Идея то пошла в массы.

— Не обольщайся — я покачал головой — В университетах леваков всегда много было. Но они тут ничего не решают.

Я задумался над тем почему. Если верить айфону, то коммунистическая партия США (есть и такая) насквозь прогнила изнутри. Вместо борьбы с капиталистами, коих в Штатах пруд пруди — продались этим самым капиталистам с потрохами. Ласковое теляти двух маток сосет. С одной стороны получают деньги из СССР на все избирательные кампании. Имитируют борьбу. С другой стороны ни одних выборов выиграть не смогли и даже не пытались. И понятно почему. Ведь Моррис Чайлдс, второй человек КП США, пользующийся полным доверием Суслова, является действующим агентом ФБР. Какая ирония. В 1975 году в честь Чайлдса был организован приём в Кремле, на котором Брежнев наградил его орденом Красного Знамени. А уже в 1987 году Чайлдс принял Президентскую медаль Свободы из рук Рональда Рейгана за свою антикоммунистическую деятельность. Разоблачить предателя — не сложно. Против него есть масса улик, в первую очередь финансового характера. И это была бы отличная мина под Сусловым. Номера три после Громыко в моем списке, от которого надо избавляться во власти. Но Брежнев друга «Мишу» не сдаст. Это во-первых. Во-вторых, даже если бы на месте Чайлдса были кристально честные люди, то перспектив у левого движения в Штатах все-равно нет. Тут живет «золотой миллиард». Синие воротнички, рабочий класс — вымирает. В следующие десятилетия, по мере того как производство из Штатов будет выноситься в Азию и в первую очередь в Китай — это класс будет все больше исчезать. А значит у коммунистов просто нет сильной социальной основы.

— Как то тут без огонька — Леха выглядел расстроенным отсутствием в зале привычного американского шоу. Никакой тебе музыки, певцов, кордебалета… Ведущий коротко зачитал фамилии спортсменов с обоих сторон, представил судей. Главный судья скороговоркой объявил правила и тут же, без раскачки, под жидкие аплодисменты, начался первый бой. Пока Бодня избивал своего соперника (повезло, американец оказался слаб), я изучал Маккраккена. А тот меня. Взвешивались мы раздельно, так что видели друг друга первый раз. Мощный такой бычок. Бицепсы играют под кожей, плечи — шире моих. Явно любит свои усы — постоянно поглаживает их.

К началу нашего боя, атмосфера в зале оживилась. Подтянулось несколько съемочных групп, защелкали вспышки фотокорреспондентов. К этому времени сборная СССР вела в счете три один и Маккраккену надо было атаковать. Мне, впрочем, тоже.

Мы стукнулись перчатками, гонг. С первых минут началась настоящая рубка. Открытый бокс. Каждый хотел попасть, вырубить соперника и пренебрегал защитой. «Спрут» постоянно пытался после стандартной двойки выйти на ближнюю дистанцию и достать меня боковыми ударами. Я же уклонялся нырками и больше работал апперкотами. Некоторые очень неплохо попадали и удивленный Маккракен делал шаг назад. Но тут же спохватывался и бросался вперед. Один из таких бросков привел к тому, что мы резко вошли в клинч и стукнулись головами. Для меня это столкновение чуть не стало фатальным. Маккракен своим лбом рассек мне правую бровь и из нее хлынула кровь. Я мгновенно ослеп на один глаз, стал хуже ориентироваться. «Спрут» почуял кровь и усилил нажим.

— Уходи к канатам — слышу крик не то Лехи, не то Ретлуева. В зале поднялся шум. Напряженный бой, да еще с брызгами крови, взбодрил зрителей. Судья, увидев, что у меня рассечение, скомандовал «Брейк». Отвел в мой угол. Ильяс полотенцем вытер кровь, стал намазывать рассечение вазелином. К нам подошли врачи сборной и турнира, Киселев…

— Если кровь не остановится — произнес рыжий судья в белой рубашке с бабочкой — Прекращу бой за техническим нокаутом.

Я перевел тренерам слова судьи. Мужики мрачно переглянулись.

— Маккракен будет целить тебе в бровь — сказал очевидное Леха — До конца раунда минута. Успеешь его вырубить?

— Успеет — уверенно за меня ответил Ильяс — После нырка бей боковой справа. Ты его приучил к апперкотам и он не ждет удара.

«Бокс»! Мы тут же опять вошли в клинч. Сука-кракен уже специально бьет головой мне в бровь. Опять начинает литься кровь. И тут же разрывая дистанцию, наносит боковой удар со стороны «ослепленного» глаза. Но я был к этому готов. Подсел под его удар и привставая обратно, раскручивая корпус вкладываюсь в точно такой же правый боковой. Попал хорошо, в челюсть. Джеф поплыл, попытался навалиться на меня, отдышаться. Но я оттолкнул его, выдал двойку в голову. Мой противник отпрянул назад к канатам, оперся на них.

— Добей — кричит Леха из нашего угла. Зал беснуется и кричит. Успею или нет? Идут последние секунды раунда, «спрут» перекрылся, подняв руки к голове, скукожился. Его мотает. Работаю по корпусу, вкладываюсь в каждый удар. Ну же… Маккракен не выдерживает, опускает руки. Совсем немного, но мне достаточно. Еще раз в челюсть слева, потом справа. Туше. Боксер сползает по канатам на пол. Рефери втискивается между нами, но его команду «Брейк» перекрывает звук гонга. Секунданты американца помогают уйти ему в его угол.

— Не, не выйдет — уверен Ретлуев. В моем углу царит сдержанный оптимизм.

— Плохо упал — соглашается Леха — Тренер не выпустит.

Так и случилось. Судья подошел к углу «спрута», коротко переговорил с седым мужчиной, после чего вызывал меня и поднял правую руку. Победа.

2-е февраля, 1979 года

Москва, Лубянка, кабинет Председателя КГБ.

— Имант Янович! Сколько лет, сколько зим! Проходи дорогой, присаживайся — исполняющий обязанности председателя КГБ генерал Цинев с любопытством энтомолога рассматривал своего нового заместителя, генерал-лейтенанта Веверса. За окном падал пушистый снег, мороз кистью на стекле нарисовал узорчатые рисунки, похожие на клубок змей.

— Добрый вечер, Георгий Карпович — Веверс поправил новую форму и сел за приставной столик — Поздравляю с повышением.

— Это я должен поздравлять. И благодарить! — по-бабьи всплеснул руками Цинев — Вызывает меня вдруг Леонид Ильич и говорит, «давай, Гоша, принимай дела». Я: «Какие такие дела?!». Он: «Известно какие, комитетские. Юре отдохнуть надо, перетрудился». Но главный труженик у нас, оказывается, ты Имант Янович! Поймать самого Калугина! Наиглавнейшего американского шпиона…

— Вы зря Георгий Карпович иронизируете — свежеиспеченный генерал-лейтенант спокойно выкладывал документы из папок на столик — На совести этого «наиглавнейшего шпиона», как вы изволили выразиться, провалы нескольких наших агентов, сорванные операции. Огромный ущерб советской разведке. Я пока только мельком ознакомился, но уже распорядился поднять из архива все его дела.

— Да… да.. — Цинев рассеяно посмотрел в окно — Все это ударило по престижу Комитета, председателя… В Политбюро наши позиции пошатнулись, Андропов отстранен, Цвигун лег на операцию, один я на хозяйстве остался. Эх, нельзя сейчас шум поднимать, суды устраивать. Особенно в ситуации мятежа в Грузии и обострения международной обстановки.

— Нельзя, а придется! — в стальном голосе Веверса появился прибалтийский акцент — Наши зарубежные агенты могут быть скомпрометированы. В частности, Карел Кёхер, псевдоним Рино. Работает в оперативном директорате ЦРУ. Калугин организовывал его коридор через Австрию в 65-м году. Карела нужно срочно эвакуировать!

— Хорошо, я позвоню Крючкову, пусть займется…. Не нравится мне все это.

— Что именно? — поднял бровь Веверс.

— Я еще не разобрался во всем, но посмотри сам… Откуда мы узнали о Калугине? От Селезнева — протеже Щелокова и Чурбанова. На, глянь сколько сигналов на певца этого недоделанного скопилось — генерал бросил перед заместителем толстую папку — Мутный парень. Втирается в доверие, фигаро здесь, фигаро там… Вот кого разрабатывать надо! Искать шифроблокноты.

— Мы узнали о Калугине из письма инициативника. Есть заключение лингвистической экспертизы — писал мужчина, с высшим образованием, большим опытом работы во властных структурах…

— В Лэнгли состряпали — отмахнулся Цинев — Могли даже своим агентом пожертвовать. Сдать Калугина. А Щелоков и рад стараться. Использовали дурака втемную. Теперь вопрос. Ради каких-таких целей можно пожертвовать агентом в звании генерала КГБ?! Тут идет какая-то глобальная стратегическая игра. Леонид Ильич запретил разрабатывать Селезнева, но велел присматривать за его окружением.

— Я не позволю следить за моей дочкой!

— Думаешь, утопил Андропова — схватил бога за бороду?! — стукнул по столу Цинев — Со мной такое не пройдет! Тут тебе не Огарева 6. Будешь делать, что прикажут!

— И что же мне прикажут? — криво усмехнулся Веверс — Подложить Альдону под какого-нибудь африканского князька?

— Знаю об этой вашей ссоре с Юрой — внезапно успокоился генерал — Глупость, конечно. Ничего твоей дочке не грозит. Успокойся. А прикажу заняться вот каким делом. У тебя большой опыт тайных операций. Займись одной.

Цинев покопался среди папок на столе и подвинул одну Веверсу. Тот раскрыл ее, быстро просмотрел.

— Операция «Олимпия»?

— Да. Мы тут в прошлом году подставили миллиардерше Кристине Онассис — дочке покойного Аристотеля Онассиса — нашего агента. Служащего «Совфрахта» Сергея Каузова. Она влюбилась в него, удалось устроить свадьбу. Только чтобы вывести мужа из СССР получилось выбить из нее миллион долларов. Представляешь?

— Представляю сколько стоит вся империя покойного Аристотеля — пролистывая документы хмыкнул Веверс — Больше миллиарда долларов. Одних только нефтяных супертанкеров 27 штук…

— Они бы очень пригодились нашей стране нефть возить — кивнул Цинев — Но там завещание и брачный договор сложно устроены, детей у них пока нет, а Каузов сообщает, что Кристинка поостыла к нему. Может и развестись. Тогда мы все теряем. Займись этой проблемой. Можешь использовать ресурсы ПГУ, я подчиню тебе Крючкова. И не вздумай лезть в дела Щелокова и прикрывать этого афериста Селезнева. Тебе удалось вернуться в КГБ и сразу на должность зама. Но не советую копать под меня. Высоко взлетел — больно падать будет. Ссылкой в МИД уже не отделаешься. Мы друг друга поняли?

Веверс отложил в сторону папку и внимательно посмотрел на Цинева. На его бесстрастном лице нельзя было прочесть ни одной эмоции.

— Я могу идти?

— Да, свободен.

Веверс встал, еще раз поправил мундир, собрал документы. Уже в дверях обернулся, хотел что-то сказать Циневу, но тот его опередил.

— И убери дочку из ансамбля. Тогда никто не пострадает.

 

4-е февраля 1979, воскресенье

США, Нью-Йорк.

Аэропорт Ла-Гуардия для меня уже как родной. Знакомый Макдональдьс, магазины… На выходе нас с Лехой ждет чернокожий водитель. В его руках табличка с надписью «Mr. Seleznev». Мы отдаем багаж и садимся в приветливо распахнутые двери… лимузина. Lincoln Town Car. Приятно осознавать, как ценит нас Атлантик Рекордс вообще и Майкл Гор в частности. Я кстати, почитал его биографию. А также жизненный путь Эндрю Вэбера из «СиБиЭс Рекордс». Они оказались очень похожи. Оба с самых низов. Первый — сын итальянских иммигрантов из Бруклина. Второй — ребенок «синих воротничков» из Детройта. Один подростком играл на гитаре в любительской группе, другой танцевал брейк, один записывал Джона Леннона и Брюса Спрингстина, другой встанет у истоков тяжелого рока. Оба — воплощение американской мечты, с самого дна упорным трудом, преодолевая падения и неудачи, добрались до самого верха. Стали миллионерами и все благодаря своему перфекционизму. Майкл в своих воспоминаниях рассказывал, как он пожаловался, что Брюс Спрингстин всю кровь у него выпил, заставляя переписывать и переписывать по много раз, а его начальник и учитель сказал ему: «Ты упускаешь большую картинку. Для чего мы здесь? Мы здесь, чтобы помогать Брюсу сделать лучшую запись, какую возможно. В этом наша работа. Не осчастливить тебя, не осчастливить меня, а внести свой вклад в проект. А это проект Брюса». После этого родился главный слоган продюсеров — Fuck the ego.

— Вить, зря мы так быстро сборную оставили — рядом вздохнул «мамонт», копаясь в баре лимузина — Ого, тут есть и виски с джином… Ой! Водка. Столичная. И пиво есть!

— А что нам там еще делать? — я потер бровь, заклеенную пластырем — Американцы сняли моего соперника в третьем турнире. Просиживать штаны в Трое? В этой провинциальной дыре? Мы, Леха, с тобой в центре финансовой столицы мира! Посмотри вокруг — я ткнул пальцем в небоскребы Уолл-Стрита мимо которых мы проезжали — Именно здесь создается будущее. По крайней мере западной цивилизации.

— Чемишев был зол. Обязательно настучит в Москву — не обращая внимания на Нью-Йорк, продолжал бурчать «мамон», перебирая бутылки.

— Плевать на него. Наша поездка согласована на самом верху. В четверг прилетают девчонки, будем творить историю.

— Эх, жаль Ильяс с нами не поехал. Даже выпить не с кем — тяжело вздохнул Леха, краем глаза поглядывая на меня.

— Выпьете еще. Вернемся в Москву и отметим — я забрал у «мамонта» бутылку Будвайзера и засунул ее обратно в бар. Сам себя не узнаю. Раньше тянуло на алкоголь, а как приехал в США… Неужели на меня так спорт влияет?

Звукозаписывающие компании поселили нас хорошо — шикарный отель Four Seasons совсем рядом с Таймс Сквер. Два люкса на последнем, престижном этаже. В номерах стояли корзины с цветами и фруктами, лежали приветственные открытки. Мы быстро разместились, переоделись и к двум часам дня спустились в холл гостиницы. Там нас уже ждал сотрудник посольства. Как только видишь человека в шляпе и в костюме старого покроя времен Молотова-Риббентропа, шансы, что он из СССР — весьма велики.

— Фролов — представился мужчина, не называя ни имени, ни отчества. Лет пятидесяти, благородная седина, как у Синатры. Явно долгожитель дипломатической службы. А может и еще какой службы — они тут в посольствах и жнец, и жрец и на дуде игрец. Очень многие работают под прикрытием.

— Виктор, Алексей — мы назвали свои имена.

— Очень приятно — приподнял шляпу Фролов — У нас в консульстве небольшой аврал. Американцы объявили о высылке. Я пока не попал в списки, но в любой момент могу вас покинуть. Ну, а пока не выслали… Буду вас курировать в Нью-Йорке. Консулу был специальный звонок министра Щелокова. Требовал оказать полное содействие вашей миссии.

— А что случилось? — поинтересовался «мамонт» — Почему высылают?

— Очередное обострение шпиономании — пожал плечами дипломат — Арестовали некого Карела Кёхера. Сотрудника ЦРУ. Объявили, что он работал на КГБ. Товарищи, я боюсь, что в этой атмосфере «охоты на ведьм», проводить пресс-конференцию, да еще на тему помощи голодающим Африки — не лучшая идея. Заклюют.

— Или загрызут — хмыкнул Леха.

— Ничего — легкомысленно махнул рукой я, рассматривая красоты Таймс Сквер — Подавятся.

На самом деле особых красот не наблюдалось. Порывистый ветер трепал полы пальто, вокруг было оживленное движение автомобилей. Очень много желтых такси, еще больше вывесок и афиш. Работали магазины, кинотеатры, кассы, где продавались билеты на бродвейские мюзиклы. Возле касс толпился разношерстный народ, большей частью одетый весьма непритязательно. На улицах было много негров, вели себя они развязано — курили на перекрестках, сплевывали на тротуары. Туристов тоже было немало. Их легко было вычислить по пленочным фотоаппаратам, на которые они делали снимки. Увидели мы и один беспленочный Полароид, который сразу печатал фотографию. Последний писк моды. Хороший, кстати, подарок для друзей в Союзе. Пойдет всем. От Щелокова до деда. Только надо побольше картриджей купить. Они в еще большем дефиците, чем сам фотоаппарат.

Разглядывая Нью-Йорк, мы дошли до офиса Атлантик Рекордс. Соглядатай Громыко на переговорах с мейджерами мне был совсем не нужен, поэтому я сразу у дверей попрощался с Дроздовым. Проигнорировав его недовольную гримасу, оговорил дату пресс-конференции на пятницу, девятое февраля.

Встречал нас лично Майкл Гор. Продюсер все также был одет в шикарную «тройку», лаковые туфли и все секретарши, что мы встречали на пути в его кабинет (а их было много!) — смотрели вслед с обожанием. Впрочем некоторая доля внимания досталось и нам. На Леху кидали взгляды из-за его роста и разворота плеч. Меня же судя по всему узнавали благодаря «стене славы» Атлантик Рекордс, на которой висели фотографии финала конкурса в Сан-Ремо. На этой же стене я увидел и группу Битлс, и Брюса Спрингстина и еще десяток мировых знаменитостей.

В кабинете Гора нас ждал Эндрю Вэбер из «СиБиЭс Рекордс». Жизнерадостный толстяк попивал виски, разглядывая какие-то документы.

— О наши советские друзья! — Эндрю встал, пожал нам руки — Слышал, слышал о ваших успехах!

— Звонил Фрэнк Синатра — Майкл подвинул к Лехе бутылку виски и стаканы — Рассказывал о вас.

«Мамонт» вместо того, чтобы налить себе алкоголя, потянулся к газете, что лежала на столе Гора. Первая полоса была посвящена «жестокому» бою, что дали советские спортсмены американским в Луизиане. Мое окровавленное лицо во весь разворот, описание турнира, включая гимн, что я спел в Лас-Вегасе. Заголовок статьи гласил: «Русские идут. И больно бьют».

Пока Леха разглядывал газету (а я через его плечо), Майкл продолжал рассказывать о предстоящей записи «Мы — мир»:

— Фрэнк завтра прилетает в Нью-Йорк. Предварительно собираем всех во вторник на репетицию. Запись в четверг. Уже подтвердили свое участие Майкл Джексон, Тина Тернер, Кейт Буш, Брюс Спрингстин, Дэвид Гилмор из «Pink Floyd». Теперь еще и Синатра. Под вопросом Рэй Чарльз, Боб Дилан, Стив Перри, Кенни Роджерс и Дайана Росс. Музыканты нашей студии уже репетируют, телевидение монтирует в Мэдисон Сквер Гарден оборудование для съемки и трансляции.

— Это отличная новость, господа! — я потер бровь, заклеенную пластырем — Я хочу также, чтобы вы переговорили с Джоном Ленноном, Родом Стюартом, Барброй Стрейзанд и Фредди Меркьюри. Время еще есть, круг певцов можно еще больше расширить.

— А парня губа не дура — Майк Гор вопросительно посмотрел на Вэбера.

— И это еще не все. Надо заранее расписать партии — кто что поет. Предлагаю чередовать куплеты. Мужчины — женщины.

— А чернокожих на припев! — сообразил Вэбер — Позвоню Глории Гейнор и Лайонелу Ричи.

Я поморщился от такого расизма, но ничего не сказал. В чужой монастырь…

— А теперь, господа обещанный альбом.

Достаю кассету, протягиваю Майлу. Тот вставляет ее в дэку магнитофона, что стоит рядом со столом. Включает воспроизведение. Кабинет заполняют мелодии Still loving you, Ten O'Clock Postman и главный хит всех времен и народов I just call to say Стиви Вандера. Извини, Стиви — брать тебя на запись Мы — мир, я не буду. Стыдно в глаза смотреть. Хотя о чем это я? Стиви же слепой. Тогда, «добро пожаловать на борт».

Я вижу, как у продюсеры слушают, затаив дыхание. Вэбер даже привстал.

— Шедевр! — после окончания «американских» песен Майкл Гор подходит к нам и жмет руки — Мы не ошиблись в вас, Виктор.

— Это будет сверхпопулярно! — следующий на очереди возбужденный Вэбер — Во всем мире!

«Итальянскую» часть альбома продюсеры слушали вполуха, тихонько обсуждая детали контракта. Который нам принесли спустя полчаса после окончания кассеты. Вернее контрактов было три штуки. Первый официальный — с МВД СССР, на двести тысяч долларов. Его я просто почитал — подписывать будет Щелоков или кто-то из милицейской верхушки.

Второй договор тайный, лично со мной. Схема два на два. Тираж пластинки два миллиона и два миллиона долларов на мои счета. Плюс десять процентов прибыли от продажи дисков свыше первоначального лимита. Песня «Мы — мир», кстати, включена в список альбома на первом месте. Продюсеры подстраховались.

Третий контракт посвящен созданию благотворительного фонда. «Помощь голодающим детям Африки». Точнее фонд уже был создан — я фиктивно «покупал» в нем половину. Еще куча разных приложений к договорам регламентировали создание видеоклипов, концерты и гастроли Красных звезд в Штатах и Европе, а также финансовые взаиморасчеты. Мы вписали в документы реквизиты моего паспорта, а также оффшорного фонда в юрисдикции Британских Виргинских островов. Процесс был запущен.

Майкл открыл бутылку шампанского, мы выпили по бокалу. Я передал продюсерам мастер-диск с песнями, пленку с фотографиями группы. Сфотографировались. Шампанское на голодный желудок быстро ударило в голову. Хорошо, что рядом был Леха, который властно забрал второй бокал.

Вышли на улицу. Было уже темно, девять вечера. Зашли в первый попавшийся бар. Им оказался McSorley's Old Ale House. Я кстати, про него читал. Старейший нью-йоркский паб «Только для мужчин». До 1970 года женщин в него не пускали. Но потом борьба за гражданские права, феминизм и вот бару вчинили иски на миллионы долларов. Тот, конечно, сдался. На входе «Максорлис» висели два девиза: «Веди себя нормально или проваливай» и «Мы были здесь, прежде, чем ты родился». Перевел их Лехе. Тот долго смеялся. Потом спросил, зачем к барному поручню пристегнуты наручники.

— Про фокусника Гарри Гудини слышал? Так вот из этих наручников он легко освобождался. Бывал тут периодически, устраивал представления для публики.

— А зачем кости висят под потолком? — «мамонт» ткнул пальцем вверх.

— Их вешали молодые люди, отправляясь на Первую мировую войну. Те, кто возвратился, сняли свои косточки.

— А те, кто не вернулись?

— Не сняли.

— Я даже уже не удивляюсь откуда ты все это знаешь!

Мы сели за столик рядом с баром, к нам подошел почтенный официант в бабочке. Заказали два темных эля, луковых колец, картошки фри и жаренных колбасок. Видимо выглядели мы достаточно зрело — документы у нас так и не спросили.

— Смотри — Леха кивнул в сторону телевизора, что висел над баром.

В нем шли кадры какой-то демонстрации. Разгневанные люди где-то, судя по титру, во Флориде сжигали красный флаг, избивали подростков с… е-мое! с принтом Ленина на майках. Моим принтом. Избивали до крови, пинали упавших. Полиция на все это смотрела равнодушно, лишь оттаскивая самых оголтелых демонстрантов. Звук на телевизоре был выключен, так что понять из-за чего вся буча было трудно.

— Что творят! — Леха встал из-за столика, сжал кулаки. Я схватил его за плечи, усадил обратно. А то на нас уже начали оглядываться посетители. Один мужчина, с большим пивным животом даже отсалютовал кружкой пива.

— Хороший коммунист — мертвый коммунист — прокричал нам «пивной живот».

В этот момент я отвлекся на официанта, что принес наш эль и пропустил момент, когда Леха подошел к мужику у бара и плеснул тому напитком прямо в лицо. Видимо, его английского хватило понять выкрик. На «мамонта» тут же налетели соседи мужика и тут же огребли с обеих рук. В пабе поднялся крик, из кухни выбежало несколько официантов и поваров.

Тем временем «пивной живот» широко размахнулся, ударил «мамонта» в грудь. Но тот даже не подумал защищаться. Лишь покачнулся, ухмыльнулся и ответным ударом в лицо отправил мужика в нокаут. Я кинул сотенную купюру на стол, перескочил через разбитое стекло к бару. Схватил Леху за рукав, потянул наружу.

— Видел как я его?! — возбужденный «мамонт» размахивал руками, пугая редких прохожих — Слабаки они против русских. Только и могут толпой, исподтишка. — Леха остановился, посмотрел на меня внимательно. — Неужели мы им это спустим? — он кивнул в сторону бара.

— Ты уже их наказал — я опять потянул парня подальше от места стычки — Вон как вломил этому пивняку. Пошли отсюда, пока полиция не приехала.

— Я не про бар, я про избитых пацанов — Леху всего трясло — Ты видел как они топтали наш флаг? Нельзя такое прощать.

И правда. Надо что-то делать. Но что? Смотреть молча как в очередной раз страну пытаются втоптать, утрамбовать пониже «наши западные партнеры»? Ведь очевидная антисоветская кампания развернута. Причем с жертвами. И похоже, что все происходит помимо Белого дома, который теперь не знает — то ли присоединиться к ней, то ли дистанцироваться. Через полгода — встреча Картера с Брежневым, подписание договора об ограничении стратегических вооружений (ОСВ2), подготовка к которому идет полным ходом. Этот договор нужен обеим странам. Может быть Белый дом и спустил бы на тормозах нынешнее обострение, но элита в Штатах имеет более широкий характер, чем в СССР. Очень много полюсов сил — от религиозных конфессий и журналистов, до различных некоммерческих организаций и лоббистов. Как бы эти весы качнуть в другую сторону?

— Леха! Мы идем в секс-шоп.

— Куда?? — «мамонт» вытаращил на меня глаза.

— Вон туда — я потянул парня к магазину, чьи витрины были закрыты черным, а над входом недвусмысленно светилась вывеска «Erotic сity». В секс-шоп мы зашли очень вовремя — недалеко от нас завыла полицейская сирена, я увидел красно-синие всполохи мигалки. В конце просторного, уходящего вглубь дома помещения виднелись кабинки, похожие на примерочные в ателье, но только вместо зеркал там были установлены небольшие телевизоры. Вдоль стен тянулись стеклянные шкафы со всякой ошарашивающей всячиной. Первое, что бросалось в глаза, — шеренги детородных органов, мужские и женские, убывающих по размеру, подобно мраморным слоникам на советских комодах. Немного выше, по стенам, висели надутые резиновые девицы всех конституций, рас и оттенков. На низких деревянных столиках были навалены груды порнографических журналов и видеокассет.

Из боковой двери нам навстречу вышел улыбающийся прыщеватый парень явно латиноамериканского происхождения. Всем своим видом изображая готовность выполнить любое, даже самое изощренное желание, он радостно поприветствовал нас и сразу посерьезнел, точно доктор; приготовившийся выслушать жалобы пациента.

— Ты куда привел меня?!? — зашипел, красный от гнева «мамонт».

— Магазин эротических товаров. Ты что думаешь, защищать Родину — это только с парашютом прыгать и из Калашникова палить? Нет, Леха, это еще вот в таком дерьме копаться.

— Добрый вечер — я поздоровался с продавцом — У вас есть полицейская форма?

— Для ролевых игр? Конечно, есть. И не только форма — продавец секс-мага с уважением посмотрел на «мамонта» — У нас есть наручники, хлысты, маски…

— Маски и хлысты не нужно — я помотал головой, чувствуя, как щеки и уши заливает предательский румянец — Остальное несите.

Парень окинул нас профессиональным взором и выложил на прилавок два комплекта синий полицейской формы, включая фуражки, значки и даже галстуки. Также я отобрал пару наручников и дубинок из мягкого черного поролона.

— Иди примиряй — я кивнул «мамонту» в сторону кабинок.

— Не пойду — набычился «большой брат».

— Леха, не дури. Сейчас спалимся.

Продавец с сочувствующей улыбкой наблюдал за нашей перепалкой.

Наконец, парень сдался и пошел в примерочную. В соседнюю кабинку отправился и я. Продавец был профи и форма села как влитая. Что у меня, что у Лехи. Мы расплатились, забрали покупки, упакованные в простые однотонные пакеты без эмблемы и названия магазина, вышли из магазина на улицу. У бара были припаркованы две полицейские машины, в которых впрочем никого не было. Быстрым шагом мы направились в сторону Центрального парка.

— И зачем вся эта клоунада? — поинтересовался Леха.

— Ты мне доверяешь?

— Зачем спрашиваешь? Конечно.

— Завтра все узнаешь.

* * *

Следующее утро тоже началось с шопинга. Позавтракав, мы отправились в крупнейший магазин электроники на 7-й авеню. Выбор поражал воображение. Телевизоры, видеомагнитофоны, проигрыватели… Я не удержался и купил себе и Лехе первый в мире Sony Walkman, который только-только появился в продаже. Аудиоплеер для кассет с наушниками был еще и в США полной экзотикой. Но пришли мы не за этим.

— Ты хочешь купить эту бандуру?? — Леха ткнул пальцем в видеокамеру Панасоник 3085. К камере прилагался портативный видеомагнитофон стандарта VHS. Носился он через плечо, в специальной сумке. А что делать? Нормальных камкордеров еще нет в природе, связываться с пленочной камерой… мнда… Я посмотрел на широкие плечи «мамонта». Потянет.

— Да, берем.

— Витя! Полторы тысячи долларов! — Леха уже неплохо ориентировался в ценах на электронику и сумма его поразила — Я не понимаю, зачем нам это?

— Снимать клипы. Но главное… — мы отошли в угол магазина, где никого не было — Сегодня у нас премьера. И сразу на все Штаты.

— Что за премьера? — заинтересовался Леха — Для нее мы покупали костюмы полицейских?

— Соображаешь! Ночью, к самому закрытию идем в клуб Smalls Paradise. Это негритянский клуб в Гарлеме.

— Там же… — замялся «мамонт».

— Да, белых там не любят. Но мы пойдем к закрытию, когда все разойдутся. Кладем камеру на столик, ставим на запись и… идем избивать какого-нибудь негра.

— Зачем?? — поразился Леха.

— Затем, что мы будем в форме полицейских, которую со спины не отличишь от настоящей. А кассету с записью потом подкинем на телевидение. Тут цензуры нет, в новостях любят показывать «жаренное». Как только пленку покажут… полыхнет во всей Америке. Начнутся расовые волнение, погромы… Всем сразу станет резко не до СССР. Улавливаешь?

— Поверить не могу — покачал головой «мамонт» — Это же… ну ни в какие ворота.

— Чистеньким хочешь остаться?! — скрипнул зубами я — Ты мне сам вчера кричал, что нельзя спускать им. Вот тебе ответка. Да такая, что мало не покажется.

— А ты точно уверен, что сработает?

Я тяжело вздохнул, закрыл глаза. 1965 год. Восстание в Уоттсе, пригороде Лос-Анджелеса. Причина — арест белым офицером дорожной службы двадцатиоднолетнего чернокожего водителя. Тридцать человек погибло, больше тысячи получили ранения. 1967 год. Бунт в Детройте. Началом для беспорядков послужил полицейский рейд в «черные районы». Сорок человек погибло, более пятисот пострадало. Наконец, новейшая история. Лос-анджелесский бунт 92-го года. Четверо полицейских избили чернокожего Родни Кинга. Их оправдал суд и понеслось… 53 человека погибло, причинен ущерб на сумму в 1 миллиард долларов. Я все эти цифры наизусть выучил, пока искал в Айфоне способ осадить американцев. Не думал, правда, что так быстро придется им воспользоваться.

— Уверен, Леш. Еще как уверен!

* * *

Наше тайное мероприятие — чуть не сорвалось. В тот же день, на запись песни в Нью-Йорк приехала семья Картеров. И поселились они… прямо в нашем отеле. Случайность? Не думаю. Монику и Пончо сопровождала целая толпа репортеров, которые пытались выжать из этой истории все, что только можно. Наша встреча в холле отеля превратилась в импровизированную пресс-конференцию.

— Мистер Селезнев — первым выкрикнул худощавый журналист с диктофоном — В СССР идут массовые чистки, в Грузии расстреливают оппозиционеров. Не будет ли опасно Монике приезжать в вашу страну?

— Очень печально, господа, что вы попали под влияние антисоветской пропаганды — отпарировал я, четко понимая, что эти «журналисты» сами и являются частью западной пропаганды — Я вчера звонил родственникам в Москву. Рассказал, что у вас тут показывают по телевизору. Мама только посмеялась. Никаких чисток в СССР нет. Что касается Грузии, то ТАСС очень понятно объяснил в чем, собственно дело. Были отдельные выступления антиправительственных сил. Никакой поддержки в грузинском обществе они не имеют. Зачинщики арестованы, будет открытый суд.

— Мы знаем ваши суды — хмыкнул кто-то из-за толпы — Академик Сахаров сидит под домашним арестом безо всякого суда. Вы знаете, что он объявил голодовку?

— Вы какое издание представляете? — привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть человека.

— Еженедельный журнал Шпигель — из толпы выдвинулся бородатый толстяк с фотокамерой в руках.

— Немец?

— Яволь. Карл Дитрих.

— Карл, а ваш журнал писал о студенте-антифашисте Майнсе Хольгере, который пять лет назад умер после голодовки в тюрьме Вейтерштадте?

— Ну вы сравнили! Хольгер был террористом, а Сахаров — всемирно известный академик, ученый.

— Не придумывайте. Майнс не совершал никаких террористических актов.

— Он конструировал гранаты!

— А Сахаров — атомную бомбу! И поверьте. Его якобы голодовка — это тоже бомба. Только заложенная под устои государства.

Окружающие зашептались, посыпались вспышки фотоаппаратов. Хм… а не раскрыл ли я секрет Полишинеля? На Западе, конечно, знают, почему Сахарова не высылают вслед за Солженицыным — он все еще носитель государственных секретов. Но получить вот такое прямое подтверждение…

— И уж совсем начистоту, Карл — решил дожать немца я — Нация, которая изобрела Циклон Б, Дахау и Освенцим не имеет права указывать окружающим, как им жить и как им бороться с внутренними врагами. Наша борьба уж точно не предполагает газовых камер — лишь домашний арест. Гуманно, не находите?

Дитрих налился кровью, открыл рот, чтобы ответить, поперхнулся, закашлял. Достал платок, начал вытирать вспотевшую лысину. Эх… Чарльза Хайдера на вас нет. Врезал бы вам его голодовкой у Белого дома. Но до нее еще 7 лет.

На помощь немцу пришел все тот же худощавый журналист.

— Ну, а наша нация — ухмыльнулся мужчина — Имеет право вам указывать?

— Вы американец?

— Да.

— Коренной американец?

— Нет, конечно — засмеялся журналист — Англосакс.

— А чего вы смеетесь? Вам такие названия как Беотуки, Куэва, Таино, Тимука что-то говорят?

— Кажется, это названия племен — наморщил лоб мужчина.

— Которые…

— Что которые?

— Исчезли с лица земли благодаря европейской колонизации. В основном усилиями англосаксов, принадлежностью к которым вы так гордитесь. Сколько коренных индейцев погибло и продолжает гибнуть, чтобы вы могли вести респектабельный образ жизни? Десять миллионов, пятьдесят? Да ваши немецкие друзья — я кивнул в сторону корреспондента Шпигеля — Со всеми этими Дахау, просто дети перед вами.

— Да как вы смеете! — взорвался журналист — Я не имею никакого отношения к геноциду индейцев, точно также как и господин Дитрих к истреблению евреев.

Заставь оправдываться. Вот главный прием пропагандистов.

— Так и я не имею никакого отношения к голодовке Сахарова — милая улыбка адресована всем вокруг — Теперь вы поняли, чем плоха концепция коллективной ответственности?

— Билл, а ловко он тебя — засмеялся сосед худого журналиста.

— Более того. Как вы знаете, в четверг состоится запись песни Мы — мир — я решил перевести все в практическое русло — В Нью-Йорке собираются самые популярные мировые музыканты. Приезжает группа Красные звезды. Эта песня может стать тем первым шагом, который вернет мир в наши напряженные отношения. По крайней мере, я приложу максимум сил для этого. А ты Моника?

Я повернулся к девочке, которая стояла рядом с отцом. Чем хороша детская непосредственность — так это мгновенной реакцией.

— Картеры — за мир! — эта фраза прозвучала так двусмысленно, что все засмеялись. Атмосфера в холле мгновенно разрядилась.

* * *

— Что, Лех, в морской пехоте такому не учили?

Мы с мамонтом прячемся позади мусорных контейнеров. Наблюдаем за входом в клуб. К ночи температура в Нью-Йорке упала, началась небольшая метель. Приплясываем, пытаясь согреться. Единственный плюс от снега — он завалил помойку и теперь не так воняет. Вход в клуб ярко освещен фонарями и мерцающей вывеской. Судя по справочнику «Желтые страницы», что я изучил в отеле — Smalls Paradise работает до трех ночи. Нью-йоркское метро же функционирует круглосуточно, так что мы особо не торопились. Отвязавшись от репортеров, плотно поужинали, упаковали камеру, фуражки и к часу ночи двинулись в путь. Доехали в заплеванном поезде до станции 135 Street Station, потом короткими перебежками, старательно огибая банды, гревшиеся у костров в железных бочках, дошли до клуба. И стали ждать закрытия.

— Не учили — простучал зубами Леха — Зато по телевизору часто показывали. Ужасы капитализма. Безработица, уличные банды, крысы в метро, нищета и роскошь…

— Негритянские гетто — подхватил я.

— Ага. Жалко этих черных — вздохнул «мамонт» — Живут бедно, перспектив никаких. Тут еще мы с этой провокацией.

— Не, Лех. Они еще неплохо живут. Совсем недавно им тут отменили сегрегацию, перестали вешать на деревьях судом Линча, да и к тому же вэлфэр стали платить.

— Что за вэлфэр?

— Пособие по безработице. Долларов 200. Жить можно.

— Даже колоться можно — «мамонт» кивнул на шприцы, валяющиеся вокруг мусорных контейнеров.

— Вашингтонские тузы посчитали, что дешевле откупаться от нищих, чем терять деньги во время бунтов. Наркотики тут недорогие, из Мексики. Сухой закон давно отменили… Утилизируют часть населения мирными методами. И чем дальше, тем больше.

— Это почему?

— Роботы — я подул на замерзающие руки — Мир будущего — мир роботов. Автоматизированные фабрики и все такое. Столько людей просто не нужно. Сейчас американцы пытаются договориться с Китаем — там народ за плошку риса готов работать. Это уменьшит издержки корпораций, прибыли еще больше вырастут. Но и Китай с их миллиардом человек тоже будет не нужен. Пройдет пару десятков лет, научатся делать таких роботов, что полностью заменят людей. И что тогда делать с ними? — я ткнул пальцем в сторону горланящих, шатающихся негров, что шли из клуба.

— Что?

— Утилизировать. Пусть спиваются, умирают от наркотиков, стреляют друг друга, а корпорации будут продолжать зарабатывать свои миллиарды.

— Только коммунизм! — тихонько стукнул «мамонт» кулаком по мусорке — Общество равных возможностей, чтобы каждый нашел свое место в жизни. Роботы? Отлично! Больше времени на творчество, покорение космоса…

— Это ты Леха Стругацких начитался. И Ефремова.

— Ты не веришь в коммунизм??

— Я не верю в то, что люди хотят равенства. Есть, конечно, в обществе альтруисты. Но их, во-первых, не так много. Во-вторых, что делать с эгоистами? Что делать с женщинами, которым альтруизм по природе не свойственен?

— Это почему же?

— Инстинкты. У женщин есть врожденные модели поведения, которые заставляют их выбирать самого доминантного, перспективного и богатого партнера. Чтобы получить для своих детей самые лучшие гены. А значит, мужчины должны быть организованы в иерархию. Кто-то лучше, кто-то хуже. Кто-то на «чайках» разъезжает, в зеркальном зале Праги обедает. И оставляет много детей. А кто-то нищим в гетто живет и умирает молодым. Его потомство, даже если и появится, само поумирает и сторчится. Улавливаешь? Дарвин. Естественный отбор.

— Улавливаю — мрачно кивнул «мамонт» — Нам уже не пора?

Я посмотрел на вход. Основной поток посетителей схлынул. Две драки, десяток блюющих, один вдупель пьяный на крыльце, которого унесли дружки — пожалуй, пора. Рывок и мы у двери. Дергаю ее на себя, заходим в длинный коридор. В нем пусто, из соседнего зала звучит громкая музыка. Черт, как же здесь накурено! Навстречу нам выходит чернокожий амбал с висящими дрэдами. Вышибала? Официант? Времени на раздумья нет — я подскакиваю к нему и бью правый в челюсть. Раздает хруст. Амбал взмахивает руками, закатывает глаза и валится на пол. Леха, перекинув сумки через плечо, ловит мужика. Оттаскивает его в туалет. Заталкиваем тело в загаженную кабинку, по стенке которой ползет здоровенный таракан. Из-за пояса вываливается пистолет. Хватаю, сую за ремень.

Тихонько просачиваемся в общий зал. Тут тоже почти пусто. Одна компания сидит за столиком в углу, обнявшись и горланя какую-то песню. В центре зала, окруженный столиками, танцпол. На нем под Бони М извивается пара фигур неопределенного пола. Прически — взрыв на макаронный фабрике, в блестящих штанах в обтяжку… Ну, и мода.

Выгружаем аппаратуру на столик, включаем видеомагнитофон с заряженной кассетой, камеру направляем на танцпол.

— Держи — я протягиваю Лехе солнцезащитные очки, что купил утром — Помни, ты постоянно должен быть спиной к камере. Сначала поговори, поразмахивай руками. Они тебя не поймут, но будут слушать. Только потом толкай и бей. Или делай вид, что бьешь.

Леха снимает пальто, под ним — форма полицейского. На поясе наручники, дубинка. Надевает фуражку. Я нажимаю кнопку «REC» и «мамонт» заходит в кадр. Идет к танцполу, подходит к ближайшему чернокожему. Тот его не замечает, продолжает дергаться под песню Распутин. Динамики орут:

Леха хватает негра за руку, начинает ему что-то втолковывать, показывая рукой. Тот вырывает руку, пытается продолжить танцевать. Обкуренный что ли? Нельзя так с «нью-йорской полицией»! Негр закономерно получает боковой в голову. Падает. «Мамонт» выхватывает поролоновую дубинку и начинает делать вид, что избивает лежачего. В зале раздает визг, краем глаза вижу, как подскакивает на ноги компания в углу. В руках у людей появляются ножи и пистолеты. Это Гарлем детка. Тут все при стволах. Черт… Все идет не по сценарию. Выхватываю трофейный Кольт, стреляю в сторону компании, целясь выше. И одновременно делаю зум-наезд на разошедшегося Леху. Черт, тяжело одновременно палить и снимать. Компания падает на пол. Будут ли стрелять в ответ? Все-таки в зале темно, меня видно плохо — освещен только танцпол. Похоже, хватит уже. Жму «стоп», смахиваю аппаратуру в сумки. Леха заметив, что я сворачиваюсь, пинает напоследок танцора, спокойно идет в сторону выхода. Ну и нервы у парня!

* * *

Мы сидим в ночном баре отеля, пьем виски. Даже Леха не стал сопротивляться моему детскому алкоголизму после похода в Гарлем. Молча, взял два стакана у бармена — с виски и колой, набулькал только виски. Все прошло гладко, если не считать разбитой камеры. Ударил сумку об угол стола, когда бежал к выходу. Впрочем, кассета, и это главное, цела, а камеру можно и починить. Или новую купить. Благо совсем скоро я буду официально долларовым миллионером.

— Вить, надо завязывать с этой партизанщиной! — Леха после выпитого стакана стал категоричен.

— Думаешь, я паршиво себя не чувствую? Но иногда, чтобы сделать что-то хорошее, приходится сделать что-то плохое.

— Я не про драку. Мы же засветились везде. Продавец магазина может нас опознать. Те негры в клубе… Фотографии наши у американцев есть — на визу сдавали. Описание внешности тоже легко получить. Кроме того, у того танцора из карманов пакетики с белым порошком высыпались. Похоже на наркотики. Полиция теперь землю рыть будет.

— Ты прав — я тяжело вздохнул, глотнул виски — Впрочем, опознать то нас может быть, опознают, а что толку? Мы уже в Союзе будем. Да и не до нас им сейчас будет. Что касается наркотиков… Может быть это и хорошо.

Насколько американцам не до нас стало ясно уже утром. Проснулся я от воя полицейских сирен. Спросонья вскочил рывком, бросился к окну. Думал, что полиция приехала за нами. От всех улик, включая форму и пистолет, мы избавились еще вчера ночью, но кассета!

Нет, кавалькада полицейских мчалась в сторону северного Манхеттена. Оттуда, из-за домов поднимались столбы черного дыма.

Быстро умылся, оделся. Включил телевизор. По каналу CBS, тому самому, что должен был снимать «Мы — мир», шло прямое включение из Гарлема. На фоне беснующейся толпы и горящих машин, явно испуганный корреспондент рассказывал о перестрелке, что случилась между полицией и афроамериканцами этой ночью. Далее шли кадры бесчинств, вялый комментарий представителя полиции («мы ничего не знаем, но все выясним», «Гарлем — рассадник наркоторговли») и что важно — кусок пресс-конференции конгрессмена Магнуса, который буквально позавчера пророчески вещал о бедственном положении негритянского населения. Очень, очень в тему! Похоже мой должник набрал немало очков в американском истеблишменте.

После новостей идут репортаж с биржи. Она открылась резким падением, индекс Доу-Джонса летит вниз. А золото вверх! С начала торгов оно прибавило уже 5 %! Мои унции подорожали на тридцать тысяч долларов! А то ли еще будет.

В номер заходит заспанный Леха. Пока я считаю прибыли, смотрит телевизор, щелкая пультом. Канал сменяется каналом, но картинка везде одинаковая. Негры переворачивают автомобили, жгут покрышки, полиция остужает самых ретивых гранатами со слезоточивым газом и резиновыми пулями.

— И что теперь делать? — я вижу, что Леха растерян — Мы будем…

— Поздний час, половина первого — громко начал петь песню Сюткина я.

Надо было видеть лицо Лехи. Наверное, он подумал, что я окончательно рехнулся. Показываю пальцем в потолок, делаю вращательное движение. Вчера после возвращения с экскурсии по Гарлему, я заметил, что волосок, который был приклеен мной к двери номера — порван. Не сразу, но «мамонт» сообразил — нас тут слушают. Выходим в коридор, встаем на лестничном пролете.

— Думаешь нас…

— Уверен.

— Кассету не подкидываем?

— Разумеется, подкидываем. Завтра на счет придет по договору первый миллион. Аванс. Заодно и биржа успеет успокоиться, котировки отскочат вверх. Вот тут мы их и приголубим в короткую.

— Что значит в короткую?

— Сыграем на понижение. Продадим индексы и акции. С плечом. И тут же подкинем кассету. Новая волна погромов, биржевая паника… Вполне полмиллиона можно сработать.

— Вить, а зачем нам столько денег?

— Как зачем? На президентскую кампанию Магнуса нужно? Нужно. Миллионов тридцать на это клади. Потом я хочу начать скупать акции компаний, которые занимаются компьютерами, связью и программным обеспечением. Чую за ними — большое будущее.

Эх… Как мне не хватает собственного дилинга. Сейчас бы сел, почитал аналитику, прикинул, во что лучше вложиться, чтобы СССР получил максимальную отдачу. Понятно, что микропроцессоры, производители компьютеров с любой периферией (привет IBM и японцам с корейцами), телекоммуникации, и наше все — Майкрософт с Эплом. Два монстра, на которых, собственно, и будет стоять вся софтверная индустрия мира. Но проблема с подобными инвестициями одна. А не отберут ли их? Понятно, что на Западе частная собственность священна. Но даже с этой святыней умелые джентльмены могут сделать массу каверз. Например, размыть акционерную долю. Или принять законы, ограничивающие права иностранных собственников. Сейчас американцы, кстати, таким образом борются с японцами. Последние набрали большую силу и скупают в США все подряд.

— На раз ты чуешь… — протянул Леха — Давай подкинем кассету. Только как?

Действительно, как? Рисковать лично уже не хочется. Курьером? Тоже может сдать. Или через частного детектива? Если есть договор, то он обязан соблюдать конфиденциальность клиента. Черт! Проще «избить» негра поролоновой дубинкой, чем дать знать миру об этом.

— Надо обдумать — мы вернулись в номер и начал одеваться — Нам пора на репетицию, собирайся.

 

6-е февраля 1979 года

По Мэдисон-сквер-гарден пришлось побродить. Комплекс размещается в многоэтажном здании на Восьмой авеню между 31-й и 33-й улицами, над Пенсильванским вокзалом. И сначала мы зашли с парадного входа. Тут толпился народ, висели огромные постеры домашних команд — «Нью-Йорк Рейнджерс» (НХЛ) и «Нью-Йорк Никс» (НБА). Я догадался расспросить билетеров, которые все поголовно слушали радио с новостями из Гарлема, и после небольшого блуждания между подъездами, мы, наконец, нашли студию. Большое помещение с гардеробом, «предбанником», аппаратной комнатой было заполнено… звездами мирового шоубизнеса!

Я обвел их взглядом и невольно поежился: просто какой-то шикарный, совершенно невообразимый коктейль из рокеров самой первой величины, королей диско, кантри и еще бог знает кого. Сейчас все эти селебрити, нынешние и будущие, сидели в зале студии вперемешку, но рокеры все же кучковались поближе друг с другу, а чернокожие певцы держались от них чуть в стороне. В самом центре всей этой звездной толпы о чем-то дружески переговаривались в полголоса две живые легенды Америки: Синатра и Рей Чарльз, которым такое соседство не доставляло неудобств. Эти мэтры уже давно заняли свое место на вершине Олимпа, и взирали оттуда на молодых коллег с некоторой долей снисходительности. Было хорошо заметно, что многие из присутствующих испытывают к ним уважение, граничащее с каким-то поклонением, но сами «легенды» вовсе не подавляют звездную молодежь своей стариковской мощью. Глядя на них, я четко понял. Величие — в простоте.

Как только мы вошли в студию, Майкл Гор раскинув руки, бросился нас со всеми знакомить.

Первыми пожал руки Бобу Дилану и Джону Леннону. Этим двум легендам тоже ничего и никому уже не нужно было доказывать. Супер стар… Супер, супер стар… Но судя по тому, что я прочитал о них в айфоне, дружбе между Ленноном и Диланом точно не бывать. Светловолосый и кудлатый Боб Дилан, который на самом деле был Циммерманом, и предки которого бежали в начале века из Одессы и Литвы, спасаясь от черносотенных погромов, год назад вдруг ударился в христианство. И ударился так истово, что вскоре полностью сменит свое амплуа и репертуар, начав проповедовать в своих песнях христианскую мораль и обличать людские пороки. Бедный Боб еще пока не знает, что сидящий рядом Джон воспримет его «мессианство», как простое ханжество и вскоре ответит ему жестко, но очень достойно — песней «Служи самому себе»…

Леха, глядя на Леннона, словно на бога, сошедшего с небес на землю, впал в прострацию. Понятно, что не узнать его было просто невозможно, уж это лицо в культовых круглых очках знал в Союзе любой школьник и студент.

— Привет! — икона поп-музыки достала платок и банально высморкалась — Это ты написал «Мы — мир»? Ничего так, актуально.

Вокруг все засмеялись. Это что, Леннон, на погромы в Гарлеме намекает? Майкл тем временем нас уже тянет дальше.

Некоторых звезд, вроде Стива Перри из Journey или «главного по кантри» Кенни Роджерса я сам узнаю не сразу. А уже Леха тем более. Железный занавес надежно отгораживал неискушенных советских граждан от англоязычной и в частности американской поп культуры. И если имена Глории Гейнор, Дайаны Росс и Тины Тернер последние годы были в СССР уже на слуху, то имена многих рок звезд еще только предстоит полюбить.

Следом нас познакомили с улыбчивым застенчивым чернокожим парнем, сидящим рядом с Дайаной Росс. Звезда Майкла Джексона уже сияла на небосводе американской эстрады, но до его мировой славы еще оставался год-два. И то, что он сидел рядом с Дайаной Росс, конечно, не было простой случайностью — эти двое были настоящими друзьями. В далеком 1969 именно Дайана дала путевку в жизнь Майклу Джексону, тогда еще в составе «Джексон 5». Он был ее протеже, младшим коллегой и их дружба продлилась до самого конца его жизни. Печального конца… А пока еще Майкл жив, здоров, темнокож и вполне доволен жизнью — никаких пластических операций, скандальных слухов и обезболивающих, доведших бедного парня до могилы.

— А ты красавчик — Дайанна Росс манерно подала мне руку, которую я взял и поцеловал! Народ опять одобрительно заулыбался.

Рядом с Дайаной примостился в своем кресле Лайонел Ричи, чем-то неуловимо похожий на киноактера Эдди Мэрфи. В моей «прошлой жизни» он-то, собственно, и создал в соавторстве с Майклом Джексоном хит всех времен «We are the World». Хит, который я так удачно у них скоммуниздил и сейчас воплощал в жизнь. Ну, простите меня, ребята, так было нужно… Без обид, чернокожие комрады. Зато этот проект наверняка заставит вас всех плотнее сдружиться и создать новые совместные шедевры. Дайана с Лайонелом теперь уж точно исполнят дуэтом свою потрясающую песню «Еndless Love», и он же вскоре напишет супер хит для присутствующего здесь Кенни Роджерса — «Lady». Так что, талантливый Лайонел Ричи в накладе точно не останется. Все у этого певца будет в полном шоколаде, включая Оскар за саундтрек «Say You Say Me». Такой талантище никогда не пропадет.

Интересно, что почти все мужчины в этом зале были длинноволосыми, за исключением Синатры и Рея Чарльза. Длинноволосым и безусым был сейчас даже Фрэдди Меркьюри, еще не успевший сменить свой нынешний рокерский имидж на новый, откровенно подчеркивающий его нетрадиционную ориентацию. Время, когда быть геем стало выгодно для бизнеса, пока еще не настало, но по его кожаной, обтягивающей тело одежде, можно было уже и сейчас понять, что он «из этих». Да уж… Фрэдди точно не из стеснительных… Приобнял меня за плечо, одобрительно посмотрел на фигуру Лехи. Нет, не буду я «просвещать» мамонта относительно ориентации Фрэдди. И так для парня слишком много впечатлений от Нью-Йорка. Один только секс-шоп сколько нервов нам стоил!

Еще одна Королева Диско — Глория Гейнор. Вон она сидит рядом с Тиной Тернер (с ней мы уже расцеловались, как со старой знакомой). Болтая о пустяках, я задумался. А интересно, по какому принципу вообще раздаются все эти громкие титулы? В интернете я нашел упоминание, что Глорию провозгласили Королевой Диско в Международной Ассоциации дискотек еще три года назад, в 1976 г. По другой версии этого звания ее удостоила Ассоциация диск-жокеев города Нью-Йорка. А потом она же через два года сама публично назвала Донну Саммер Первой Леди Диско. Благородный жест… ничего не скажешь. Хотя конечно полноватая и простоватая Глория внешне значительно проигрывает сексуальной красотке Донне. Только ведь мы с моими американскими партнерами не конкурс красоты здесь организуем, чрезмерное обилие красоток нам тоже ни к чему — этот проект серьезный и рассчитан на большую перспективу. Поэтому красавицы в этом проекте будут только русские. Мои девчонки. Которые прилетают уже послезавтра.

Кстати о королевах…

— …А почему я не вижу Барбры Стрейзанд? — поинтересовался я у Майка.

— У нее заканчивается съемка очередного фильма, она просит задержать запись на неделю.

— Нет. Ничего мы задерживать не будем. Тем более из-за Барбры. Обойдемся без нее. О, Кейт! Привет!

Мы расцеловались с Кейт Буш, после чего она представила меня патлатому Дэвиду Гилмору. С ним мы поговорили минут десять, он дал мне пару дельных советов по предстоящей записи…. Наконец, добрался до мэтров. К Синатре и Рею Чарльзу присоединился Стиви Уандер в черных очках. И теперь мы стояли в компании двух великих слепцов.

— Виктор! — пожал мне руку Синатра — Я тут рассказываю о твоих спортивных успехах. Тот бой с Картером… Ты же мог его добить. Почему не стал?

— Мне понравилась его дочка. Замечательный ребенок, не хотел ее расстраивать. Она кстати, сейчас приедет с отцом — я посмотрел на часы — Пригласил ее спеть с нами. Фрэнк, вы не против взять над ней шефство?

— Конечно, помогу. Песня отличная, петь ее будет легко. Стиви предложил сначала записать соло каждого, как черновик и по этому черновику в наушниках уже петь набело.

— А хор запишем после сольников — Уандер поворачивается ко мне я смотрю в его черные очки, за которыми слепые глаза.

Ох, стыдно-то как… даже уши мои покраснели… Я-то сволочь старая беспринципная, Великого музыканта, да еще инвалида обобрал, лишил его Оскара за саундтрек к фильму «Женщина в красном». Прости меня, Стиви, прости…! Поверь, это один из самых позорных моментов в моей новой жизни… Но ведь я не ради собственного тщеславия стараюсь, и даже не ради денег. Денег я бы мог по-тихому и со дна моря поднять или из индийского храма вывезти. Нет. Я стараюсь ради спасения своей страны, ради миллионов людей.

Наконец, все собрались, перезнакомились. Майк раздал партитуры, телевизионщики включили камеры, звукорежиссеры — микрофоны и наушники. Началась распевка. К моей радости Моника была обладательницей отличного голоса. Я вижу, как Синатра с удовольствием взял над ней шефство, помогает советами.

Работали мы около пяти часов с перерывом на ланч. Сначала не все попадали в свои партии, но постепенно приноровились. Первый куплет я пел вместе с Моникой и далее мужчины, женщины, черные, белые — все оказались вперемешку. Никакого расизма а-ля Вэбер не было. Атмосфера в студии царила деловая, рабочая. Так продолжалось до самого вечера, пока… в зал не зашел лысый мужчина в черном костюме с бабочкой. Его сопровождала целая свита из охранников, секретарей и еще каких-то людей, чью профессиональную принадлежность я затруднился определить.

— Кто тут главный? — поинтересовался пижон, приветливо кивнут Леннону и Синатре.

— Мэр? — вперед выдвинулся Майкл Гор — Что вы тут делаете?

— Это Эд Коч — шепнула мне на ухо Кейт Буш — Мэр Нью-Йорка.

— Спасаю город, Майкл! Господа, Большому Яблоку нужна ваша помощь. Я узнал у помощников, что вы репетируете песню какого-то комми.

— Вы говорите обо мне — комми в моем лице вышел из толпы певцов — Виктор Селезнев.

— Хеллоу — ничуть не смутился мэр — Это правда, что твоя песня… — тут Коч запнулся — Про мир с чернокожими?

— Вообще, она про помощь жителям Африки, в первую очередь детям.

— Неважно — нетерпеливо отмахнулся мэр, разглядывая в упор негритянских певцов.

Рядом зло хмыкнул Рэй Чарльз, я заметил, как хмурится Майкл Джэксон. Лицо Джона Леннона нехорошо заледенело, и он сделал непроизвольный шаг в сторону мэра. Но Эд Коч словно и не замечал реакции людей на свои бестактные слова, его сейчас интересовало совсем другое — спасение собственной задницы.

— Городу нужно, чтобы вы ее спели как можно скорее. Завтра крайний срок. Я договорился — ее покажут по всем национальным телеканалам. В прайм-тайм.

Тут я растерялся. Звездочки должны были прилететь только послезавтра. Снимать без них…

— Это исключено! — я был категоричен — Еще не все участники собрались, репетиции не закончены.

— Да пойми же ты! Если не остановить насилие на улицах — вам негде будет репетировать — мэр подошел вплотную ко мне, рядом встали Майкл Гор, Синатра, Стиви Уандер — Верхний Манхэттен, Бронкс, Куинс — уже три района охвачены восстанием. Горит стадион Янки, кто-то пытался взорвать опоры моста Джорджа Вашингтона. Слава Богу не получилось. Вот сводка полиции за день — один из помощников вложил в руку Коча документ — За сутки убито пятьдесят три человека, ранено свыше сотни. Морги и больницы переполнены. Я сейчас разговаривал с Президентом. Он хочет ввести в Нью-Йорк части национальной гвардии! Вы должны, просто обязаны спеть вашу песню и призвать остановить насилие. В прямом эфире. На всю страну.

Звезды шоу-бизнеса начали тревожно переглядываться. Мы, конечно, слышали сирены во время ланча, даже в студии ощущался слабый запах гари. Но то, что бунт перекинулся из Гарлема в другие районы, никто догадаться не мог.

— Мы спасем Нью-Йорк! — в наш тесный кружок протиснулась Моника. Глаза девочки восторженно горят.

Да е-мое! Я им что? Электроник? Теперь мне надо взобраться на Эмпайр Стейт Билдинг и спеть городу песню «Бьют часы на старой башне»? Так и вижу, как жители выглядывают из окон, собирается счастливая толпа, зло повержено, Ури арестован и отправляется в тюрьму. И это после того, как я сам этих «ури» и вывел на улицы?

Мнда. Фантасмагория какая-то.

— Мы обязательно спасем Нью-Йорк — я кивнул Монике — В четверг! А до этого мы будем репетировать.

— В пятницу может быть поздно — мэр встал вплотную ко мне, я почувствовал табачный запах изо его рта — Беспорядки могут перекинуться на другие города!

Конечно, могут. И перекинутся. Мы с Лехой об этом позаботимся.

— Беспокоитесь за выборы? — я склонился к уху Коча — После такого бунта горожане вас уже не переизберут, так ведь?

Вижу, как мэр краснеет от ярости, пытается что-то сказать, но что тут можно сказать?

— Я бы на вашем месте не тратил время. Постарайтесь убедить президента Картера подождать до четверга.

— Ну что, господа? — я поворачиваюсь к музыкантам — Шоу маст гоу он?

* * *

Шоу мы готовили по всем канонам лучших голливудских продюсеров. В главном зале Мэдисон-сквер-гарден повесили большой баннер со мной и Моникой, изготовленный в рекордные сроки — всего за сутки. На нем мы держимся за руки и поем в один микрофон. Такую же афишу вывесили возле касс. Увидев ее, рок-звезды высказали желание после «Мы — мир» спеть каждый по песне. Бесплатно. Разумеется, афиша стала лишь поводом. Настоящая причина — беспорядки в Нью-Йорке, замечательный опыт совместной работы чернокожих и белых певцов, наконец, внимание властей. Таким образом, образовался стихийный концерт. На который ушлый Майкл Гор… принялся тут же продавать билеты! Причем они разлетались влет, после того как интервью со мной начали показывать по всем телеканалам. Всю вторую половину дня вторника я распинался перед телерепортерами. Кого только не было! Нью-Йоркские радиостанции, представители газет и журналов, несколько съемочных групп. Практически никто не пытался взять меня на «слабо», задавать острые вопросы. Американская пропаганда включалась на полную. Межрасовый мир, гениальная песня, которая поможет сплотить людей вокруг проблем «черного континента». В наилучшем свете представили мою спортивную биографию, победу в конкурсе в Сан-Ремо. В каждом интервью, журналисты требовали присутствие в кадре Моники. Черная девочка буквально стояла у меня за плечом и даже в ходе одного из выступлений сидела на коленях…. Конечно, будь у пропагандистов больше времени, на роль хорошего белого парня подобрали бы американца. Но… машина работала в цейтноте. Лишь бы погасить пожар.

А мы с Лехой тем временем, готовили плеснуть в этот огонек бензинчика. С моей запиской и сотней долларов «мамонт» сходил в пункт видеопроката, где при нем кассету с нашими гарлемовскими приключениями размножили. Разумеется, увеличилось и количество потенциальных свидетелей. Хоть изображение и не выводилось на телевизор, массивную фигуру Лехи трудно не запомнить. Но тут либо пан, либо пропал. В пятницу вечером я в компании «мамонта» и «звездочек» должен был отбыть в Союз. Об этом мне сообщил лично советский посол, который вслед за мэром явился на репетицию. И ведь не поленился прилететь из Вашингтона, чтобы проконтролировать. Звали дипломата Анатолий Добрынин и был он фигурой легендарной. В ранге посла в США пережил 5-х генсеков и 6-х американских президентов. Разруливал Карибский кризис, готовил «разрядку напряженности», сейчас проталкивает в Конгрессе проект договора ОСВ2, которому очень не рады военные лоббисты.

В очках из тонкой оправы, отличном костюме — Добрынин был сама обаятельность и обходительность. Рассказывал мне о вашингтонских реалиях, шутил… Впрочем, посол был еще «сталинского призыва» и ничего важного от него я так и не узнал. Зато получил обратные билеты на рейс Аэрофлота в Москву и привет от Щелокова. В Москве внимательно следят за моими успехами и очень обеспокоены ситуацией в Нью-Йорке. Как бы беспорядки не добрались до Мэдисон-сквер-гарден. Тем более в Союзе планируют транслировать песню, а теперь уже и концерт — договоренность на этот счет с американцами есть.

Все, что я понял из разговора с Добрыниным — Родина хотела меня обратно. Да так хотела, что прислала посла лично проследить. Эх… Как бы еще узнать расклады в Кремле?

Прежде чем отправляться домой нужно было сделать еще одно дельце. Мои расчеты показывали, что денег от первых альбомов и спекуляций на бирже — хватает впритык. Список компаний, блокирующие пакеты которых надо скупить, разросся до неприличия. Предвыборная кампания Магнуса тоже могла непредсказуемо подорожать. Поэтому я решил обеспечить себе «запасной финансовый аэродром».

Отделавшись от репортеров, мы с Лехой, так и не сумев поймать такси, пошли пешком в Колумбийский университет. Который располагался… сюрприз! — рядом с Гарлемом. Город лихорадило, людей на улицах стало значительно меньше. Снизился автомобильный трафик, в воздухе все также стоял запах гари, а в небе висели столбы черного дыма. Куда-то пропали все полицейские, зато пожарные проезжали мимо нас каждые четверть часа. Что странно, негров на улице тоже не наблюдалось.

Вот эта пустота меня и расслабила. Когда мы уже почти подошли к воротам университета, дорогу нам заступили человек пять чернокожих парней. В руках у них были кастеты, цепи, палки, ножи. Огнестрельного оружия не было заметно, но это не значит, что его нет. Мы оглянулись. Сзади тоже маячили какие-то фигуры.

— Хей, студенты — вперед вышел жилистый мужик со шрамом на щеке. В его толстых губах была зажата тлеющая сигарета — За знаниями шпарите? Считай, пришли. Выворачивайте карманы. Будет вам урок финансовой грамотности.

Окружающие заржали.

— Живей — сосед жилистого, худощавый негр с дрэдами поднес Лехе нож к лицу. Зря он это сделал. Захват, бросок через бедро и бандит летит головой в асфальт. Стоило «мамонту» схватить соперника за руку, как я пробил ногой в пах жилистому. Он завыл, схватился за причинное место и повалился в ноги бросившемуся ко мне мужику с палкой. Тот споткнулся, попытался сохранить равновесие и тут же получил двойку в голову. Даже палку не успел поднять, как повалился на землю. Леха тоже не дремал. Мощными ударами отправил в нокдаун сначала одного, потом второго нападавшего. Причем ничтоже сумнясь принял на предплечье цепь и потянув за нее на себя, удвоив силу встречного удара.

Банг, банг! Чернокожие, что подходили к нам сзади начали стрелять.

— Валим — мы рванули в ворота, промчались через большой внутренний двор, слегка попетляв среди деревьев. За нами никто не гнался. Просторная лестница, памятник Гамильтону и вот мы уже рядом с центральным зданием университета. Тут, прямо у широких дверей, была припаркована полицейская машина, из-за которой выглядывают вооруженные люди в форме.

— Быстрее внутрь — полицейский с помповым ружьем машет нам в сторону дверей.

Мы забегаем в здание и оказываемся в толпе таких же бедолаг, скрывающихся от банд. К нам подходит широкоплечий охранник университета. В открытой кобуре Кольт, одет в синию форму с логотипом университета на плече. Мужчина замечает мой взгляд.

— Выдали сегодня оружие. Совсем гангстеры распоясались. Вам тоже досталось?

— Ага — я теперь смотрю на рукав Лехиной куртки из которой на пол капает… кровь!

— У нас тут огнестрельное — кричит охранник вглубь здания — Позовите Элизабет.

«Мамонт» с моей помощью начинает стаскивать куртку. Морщится, но терпит. За курткой следует рубашка и майка. Окружающие пялятся с ужасом на этот вынужденный стриптиз.

— Иностранцы? — интересуется охранник, после чего начинает осматривать плечо «мамонта».

— Навылет — констатирует охранник — Повезло.

— Надо почистить рану — к нам подходит рыжеволосая девушка с медицинской сумкой через плечо — В пулевое отверстие могла попасть ткань. И вам надо в больницу.

Элизабет ведет нас в медицинскую комнату на первом этаже. Усаживает Леху на кушетку, начинает пинцетом копаться в ране. По лицу «мамонта» катятся капли пота. Он молчит, стиснув зубы.

— Крепкий парень — хмыкает рыжеволосая — Не каждый мужчина вытерпит такое без обезболивающего.

— Русский.

— То-то я смотрю такой молчаливый.

— Английского не знает.

— Это плохо. Приехал в Америку — учи язык.

— И получи пулю в плечо.

Элизабет отрывается от раны и внимательно смотрит на меня. А я на нее. Настоящая ирландская красавица. Зеленые глаза, крепкая, спортивная фигура… Взрывоопасная смесь.

— Ты ведь тоже русский? А где-то тебя я уже видела. Точно! По телевизору. Певец и боксер.

— Да, это все я — стеснительно вожу кончиком ботинка по полу — А ты ирландка?

— Предки из Дублина приехали в Штаты — Элизабет вернулась обратно к лехиной ране — Слушай, его правда в больницу бы надо отправить. Я конечно, сделаю укол с антибиотиком и забинтую, но пусть посмотрит врач.

— Ты видела, что на улицах твориться? Сюда сейчас ни одна скорая не поедет.

— Я нормально — Леха даже улыбнулся. Парень — кремень.

— Видела — тяжело вздохнула девушка — Глупость, конечно, что университет не закрыли. У нас тут утром одного профессора тоже подстрелили. Она на машине парковался, подошли, сунули пистолет в лицо, отобрали ключи. Уже уезжая, выстрелили в ногу. И зачем? Он же не сопротивлялся!

— Кстати, где у вас тут кафедра археологии? — поинтересовался я.

— А тебе зачем?

— Друг работает.

— Третий этаж.

— Присмотрите за Алексом? Я быстро. Туда и обратно.

— Конечно — девушка достает из шкафа подушку, кладет ее на кушетку — Чего он на меня так смотрит?

— Влюбился — Элизабет краснеет, смеется. А глазками то в меня «стреляет».

— Леха, слушай меня внимательно — я сел рядом с бледным парнем — Я сейчас отойду на полчаса, а потом мы поедем в больницу. Там тебя зашьют и уже послезавтра мы будем в Союзе. И сразу в Кремлевку — я договорюсь с Щелоковым.

— Вить, не говори ерунды — Леха действительно, смотрел не отрываясь на девушку, которая проворно раскладывала на железном столике бинты — Ты вон с ножевой раной даже боксировал. А меня просто слегка царапнуло. Не надо больниц.

— Надо, Федя. Надо! — я вышел из медкабинета, протиснулся через толпу к лифтам. В здании не было электричества и лифты не работали. Просто начало апокалипсиса. Поднялся на третий этаж, нашел кафедру археологии. Особой надежды не было, но как говорил Лаврентий Берия — «попытка не пытка». Рядом со входом на кафедру висело расписание занятий. Быстро просмотрел фамилии преподавателей, название предметов. Ага, вот что нужно. «Древние цивилизации Камбейского залива». Профессор Джон Рассел Маршалл. Он то мне и нужен.

Без стука вхожу в кафедральный кабинет. Снаружи уже начало смеркаться, внутри горит банальная свечка. Двое мужчины и одна пожилая женщина вздрагивают, отставляют чашки, из которых пили и вопросительно на меня смотрят.

— Извинюсь, что побеспокоил. Мне нужен профессор Маршалл — слышу за окном выстрелы, все опять вздрагивают, но мужественно смотрят на меня, не отводя взгляд.

— Я Джон Маршалл — встает грузный, седой мужчина в костюме с бабочкой.

— Отлично. Меня зовут Виктор Селезнев. Я из Советского Союза.

— Знаю вас — кивает профессор — Маргарет — ученый смотрит на пожилую женщину — Это тот советский певец, что завтра должен спеть песню с негритянскими певцами и успокоить Гарлем.

— Ах, Джон — вздыхает женщина — Песня, национальная гвардия, что угодно лишь бы нам сегодня ночевать дома.

— Ну, сегодня вряд ли — вступает в диалог худощавый мужчина азиатской внешности — Хорошее если завтра удастся попасть домой.

— Так чем могу помочь? — Маршалл машет мне рукой в сторону стула, представляет присутствующих — Это Линда. Наш главный специалист-медиевист. Занимается Европой, средними веками. А это Ли Куанг Чунг. Большой эксперт по Китаю. Лично участвует в раскопках терракотовой армии Цинь Шихуанди. Только что прилетел из Поднебесной и уже завтра должен возвращаться обратно. Но не похоже Ли, что ты куда-нибудь улетишь.

Маршалл тоскливо смотрит в окно, в котором видно красное зарево пожара.

— Джон, не будем о плохом — азиат берет чашку, наливает из чайника холодного чая, протягивает мне — В конце концов, у нас гость из Союза.

— Спасибо — я отхлебываю чай и вежливо интересуюсь — А что за терракотовая армия?

— Отличный вопрос! — оживляется Чунг — В 210-м году до нашей эры Китаем правил император Цинь Шихуанди.

— Ну, все — улыбнулась Линда — Ли сел на своего конька и поскакал в прошлое.

— А именно во времена династии Цинь — ничуть не смутился ученый — Сразу после своего воцарения, Цинь Шихуанди начал строить себе гробницу. 700 тысяч рабочих и ремесленников 38 лет возводили некрополь, внутри которого находятся глиняные скульптуры воинов. Их сотни или может быть даже тысячи. Мы пока не знаем сколько точно. Каждая скульптура выполнена вручную, имеет собственные черты лица, оружие и покрыта специальной органической глазурью, поверх которой нанесена краска.

— Вы знаете — Чунг повернулся к коллегам — Что через четыре года после похорон Цинь Шихуанди в Китае вспыхнуло восстание? И бунтовщики вскрыли гробницу и забрали железное оружие из рук терракотовых воинов, почтительно заменив его бронзовыми и оловянными аналогами?

— Отличная тема для монографии — хмыкнул Маршалл — Ли, может быть, наконец, послушаем с чем нам явился молодой человек?

— Молодой человек явился к вам с деньгами — я отставил чашку и внимательно посмотрел на профессора. Купится, не купится? — Точнее с грантом. Мой большой друг, банкир Роберто Кальви…

— Секундочку — вмешалась Линда — Это не тот Кальви, что на днях победил на выборах и должен стать премьер-министром Италии?

Вот это сюрприз! Значит, все-таки наша взяла.

— Именно он — храню выражение покер-фейса на лице — Так вот Роберто — большой филантроп. Мы с ним познакомились на фестивале в Сан-Ремо, который он спонсирует. Я там участвовал с песней Феличита.

— Да, да, — опять встряла Линда — Моя дочка ее слушает регулярно. Отличная песня! Заслуженная победа.

— Спасибо. Так вот. Перед выборами мы встречались с Роберто. Он решил выделить несколько грантов на культуру, в том числе на археологические исследования. Зная, что я лечу в Нью-Йорк, просил зайти в ваш университет и узнать, кто здесь занимается Индией. Дело в том, что сеньор Кальви большой поклонник индийской йоги. Занимается каждый день. Его учитель йоги из Индии. Сейчас в Европе растет интерес к этой древней культуре и Роберто готов профинансировать какие-нибудь раскопки.

— Так это же замечательно! — потер руки Маршалл — Я именно тот, кто нужен сеньору Кальви. Я трижды проводил раскопки харрапской, камбейской цивилизаций в долине реки Инд. Там еще масса участков, которые могут просто перевернуть наше представление о зарождении индийской культуры!

— А какой сумме идет речь? — поинтересовалась более «практичная» Линда.

— Двести тысяч долларов.

Все трое удивленно посмотрели на меня.

— Это много! — Маршалл покачал головой — На такие деньги мы можем работать в Индии полгода. И сделать массу открытий.

— Но есть условие — вишенку на торте я оставил напоследок — Раскопки должны проводиться в районе города Тривандрам. Оттуда родом учитель йоги сеньора Роберто и он хочет сделать ему приятное.

— Тривандрам? Хм… — профессор схватился за подбородок и задумался — Там в окрестностях есть древний храм Сри Падманабхасвами. Это может быть даже интересно. Хотя…

— Никто не мешает на эти деньги вам снарядить сразу несколько небольших экспедиций — поспешил развеять сомнения Маршалла я — Но одна из них должна работать в районе Тривандрам. Есть и еще одно условие. Точнее просьба. Моя.

— Я слушаю вас, молодой человек.

— Хотел бы в экспедицию включить несколько советских студентов-археологов. Можно даже на самую подсобную работу…. Не буду скрывать, что это мои друзья. И им бы неплохо помогло с научной карьерой в Союзе участие в вашей экспедиции. Особенно, если удастся что-то раскопать.

Как же не удастся… Полноразмерный трон, усыпанный сотнями бриллиантов и другими драгоценными камнями, 800 килограммов монет, цепь длиной в пять с половиной метров и золотой сноп весом более полутоны. И это только малая часть клада, что находится в подвалах вишнуистского храма. Как только все это вывезти из Индии? А вот тут мне нужен частный самолет Кальви и его красавица-дочка. И банковские хранилища «Ambrosiano».

— Я согласен — Маршалл встал и протянул мне руку — Университет подготовит договор, как только поступят деньги на счета, я тут же запрошу разрешение на экспедицию у археологического департамента в Бомбее.

Мы пожали руки, обговорили детали и обменялись контактами. Я попросил разрешение позвонить из кабинета профессора и, найдя рядом с телефоном справочник, набрал номер советского консульства в Нью-Йорке. Мне повезло — Добрынин был на месте. Быстро объяснив ситуацию с Лехой, я вызвал посольскую машину к университету. Риск? Риск. Даже двойной. Во-первых, могут заинтересоваться, а что я собственно потерял в Колумбийском университете. Во-вторых, машину по дороге могу банально расстрелять. Окрестные кварталы пылали, да так, что я уже начал сомневаться в своей идее «поджечь» США изнутри. Пока этот огонь убивает только простых граждан — гнилая американская элита, рвущаяся править всем миром, отсидится по своим «хэмптонам» и другим элитным курортам.

8-е февраля 1979, четверг, утро

Нью-Йорк, аэропорт Джона Кеннеди.

Крысы побежали с корабля? Аэропорт забит толпами уезжающих. Возле стоек регистрации змеятся огромные очереди, у входов в залы вылета — бесконечная пробка из такси и автобусов. И ведь корабль еще даже не тонет. Просто дал небольшую течь. Ну как дал? Кое-кто, не будем тыкать пальцем, эту течь организовал. И теперь наблюдает последствия своего «труда». Ревущие дети, испуганные родители, горы багажа… Нечто подобное происходит, когда разворошишь муравейник. Бедные насекомые бегают, суетятся, потом хватают личинки и обреченной цепочкой (дойдут не все) скитаются по лесу в поисках нового места.

Насмотревшись на суету, я спускаюсь в пустой зал прилета. Подхожу вплотную к декоративным загородкам, что должны отделять толпу от выходящих пассажиров. До раздвижных дверей таможни — метров сорок. Я готов преодолеть эти метры одним рывком и прижать моих «звездочек» к груди. Полмесяца в Штатах, чужой, непонятной стране, вызвали во мне такую ностальгию, что прямо вешайся. Так хочется вернуться домой, обнять любимых людей… Мама, дед, Вера, Альдона… Грустные еврейские глаза Клаймича, сияющая Лада… Да я даже по школе соскучился! Посидеть за партой, отдать пионерское приветствие. Хотя какое приветствие? Я уже скоро полгода как комсомолец. Посмотрел на лацкан пиджака. Ну, хоть значок с Лениным на фоне красного знамени на месте. Хорошо, что «мамонт» посоветовал приколоть его сразу после визита Добрынина. Сам дипломат совершенно не стеснялся носить значок КПСС.

Эх, Леха, Леха… Чтобы я делал без твоей помощи! Закрыл меня от пули (я бежал в университет первым — он позади меня), не сдрейфил устроить цирк в негритянском клубе… Гвозди из таких людей делать. Именно они — опора страны. Становой хребет нации. Сейчас этот хребет слега оцарапан вражеской пулей. Впрочем, вчера ночью врач успешно зашил рану, сделал все необходимые уколы и отпустил нас в гостиницу. От госпитализации мы сами отказались, да и честно сказать в больнице, забитой пострадавшими от бунта — просто негде было разместиться.

Приятный женский голос повторно объявил о посадке самолета «Москва — Нью-Йорк». Меня начала бить дрожь. Две недели я не видел моих красавиц. Готовы ли они к концерту? Не изменились ли чувства ко мне у Веры и… Альдоны? Да просто здоровы ли?

Спустя четверть часа, двери разъезжаются, начинают выходить редкие пассажиры. Я узнаю типичную советскую одежду — каракулевые пальто, дубленки, шапки-пыжики… Этот поток изредка разбавляется «постоянно выезжающими» в модной, западной одежде. Кое-кто меня узнает, пытается заговорить, но я мотаю головой. Самым настойчивым оказывается…тот самый американский спецкор Дэвид Саттер, что снимал нас с Лехой в Арагви.

— Виктор?? Вы? — журналист подскакивает ко мне, пытается пожать руку. Ага, щаз… Твою фотографию, где я крушу челюсти грузинам мне вместе со статьей тыкали в лицо на итальянском телевидении. В ходе прямого эфира.

— Виктор — Саттер чувствует неладное, заглядывает в глаза — Вы обиделись на ту публикацию? Но это же просто моя работа…

— «Певец-хулиган»?? Заголовок тоже ваша «работа»?

Дэвид слегка краснеет, криво улыбается. Отворачиваюсь.

— А меня выслали из СССР. Сообщили, что моя деятельность несовместима со статусом журналиста — Саттер не знает куда себя деть, топчется рядом — У вас сейчас в стране большие перемены. Как это русские говорят? Закрутить гайки? По республикам идут аресты партийных боссов, мистер Брежнев почти не появляется на публике. По телевизору показывают Романова. Говорят, его в Москву переводят.

Интересно кем? Впрочем, совсем скоро я все узнаю из первых уст. Молчу. Делаю вид, что меня все это не интересует. Саттер, пожимает плечами, уходит.

А мое сердце замирает. Из дверей выходит Вера! За ней Альдона. Третья — Лада. Как там пел Сплин? «Моё сердце остановилось, отдышалось немного… и снова пошло». В руках чемоданчики и портпледы. С концертными платьями что ли? А где ребята-«тяжи»? Почему не помогают с вещами? Где Клаймич? И почему у Веры заплаканные глаза??? Вот тут то сердце по-настоящему и екнуло. Красные полосы на щеках Альдоны, опущенные уголки губ у Лады… Ой-ой-ой.

Девушки подошли к барьерчику, поставили чемоданы на пол. Мой взгляд скакал с одной на другую.

— Что… что случилось? — я внезапно охрип и прокаркал вопрос словно ворон.

«Звездочки» молчали, переглядываясь.

— Витя! Григорий Давыдович арестован — шмыгнула носом Вера и тут же расплакалась. Лада бросилась ее утешать. Я сильно, до боли в руках сжал металлический поручень.

— Как?? За что? Щелоков в курсе?

— В курсе — Альдона повесила портплед на загородку — Гришу взяло КГБ по личному распоряжению генерал Цинева. При передаче тридцати тысяч рублей. Обвиняют в воровстве студийных инструментов и техники. И перепродаже скупщикам.

Я почувствовал, как земля уходит из под ног. Это же наши инструменты! Те самые, что Клаймич для нас купил на переданные через Леху пятьдесят тысяч рублей. Еще до того, как Брежнев дал добро потратить на студию государственные деньги.

— Это еще не все — продолжала железным тоном чеканить Альдона — Отец был у Клаймича во внутренней тюрьме на Лубянке. У Григория Давыдовича случился инфаркт. Сейчас его перевели в тюремную больницу.

— И это еще не все — я очумело посмотрел на латышку — Студийные охранники находятся под подпиской. Один из них — Денис — возил Клаймича на встречу с перекупщиком. Другой — Сергей — присутствовал при передаче денег. Они, кстати, были меченные. Щелоков пока ничего сделать не может. Подставной покупатель — иностранец. В пакете с деньгами были доллары. Следствие ведет КГБ.

У меня перед глазами встала наша первая встреча с Клаймичем в доме Ленинградского Концертного оркестра. Он протягивает мне визитку, обаятельно улыбается. Что там было написано? Ах да, музыкальный руководитель творческого коллектива народной артистки РСФСР Эдиты Пьехи. Если бы я его не «завербовал» в директоры студии, он бы до сих пор работал у Пьехи. А не лежал с инфарктом в тюремной больнице КГБ. Я так сильно сжал поручень, что пальцы смяли железо.

— Витя, прекрати! — Вера вцепилась в мою правую руку и с трудом оторвала ее от поручня — Ты не виноват! Пойдем на улицу. Там тебе станет легче. Как у вас тут погода? Плохая? — «зая» быстро, по-бабьи тараторила, переключая мое внимание на какие-то пустяки. Я автоматически взял ее чемодан, в другую руку портплед Альдоны. Девушки окружили меня со всех сторон и повели к выходу. На улице нас должна была ждать посольская машина и я уже начал просчитывать маршрут. Сначала в отель, потом перекусить и наконец, на финальную репетицию в Мэдисон-сквер-гарден. Вечером концерт, я не имею права сейчас думать про Клаймича. Но и не думать про него — тоже не получалось.

Мы уже почти подошли к дверям, когда они сами распахнулись. Внутрь заходит мужчина в черном пальто. Я поднимаю глаза, вижу смуглую кожу лица, «индейский» разрез глаз, крючковатый нос…. Специальный агент Макгвайер. Отдел национальной безопасности ФБР. Лас-Вегас, бар, фотографии из казино… В левой руке агент держит три VHS-кассеты Панасоник. Те самые кассеты с записью из Гарлема, что размножил Леха в видео-прокате. У меня темнеет в глазах. Это конец.

На самом деле это конец первой книги.

* * *

— Эй, автор! А когда будет вторая книга??

— А это уже от вас зависит, дорогие читатели. Получить 2-ю книгу можно следующим образом:

Шаг 1. Заходите на мою страничку в Фейсбуке (https://www.facebook.com/alexey.vyazovskiy) или Вконтакте (https://vk.com/id32837226).

Шаг 2. Подписываетесь на нее.

Шаг 3. Лайкаете картинку про 2-ю книгу по ссылке.

Как только любая из картинок наберет тысячу лайков — я приступаю писать продолжение Восхода Красной Звезды. Выкладываться продолжение будет точно также бесплатно на моей страничке Самиздата. У меня уже и название припасено. Режим бога. Зенит Красной Звезды.

— Эй, автор! А если не удастся собрать тысячу лайков?

— Это значит, что продолжение и не особо вам нужно. А у меня будет больше времени для семьи и отдыха.