США, Лас-Вегас.

Мужские голоса в моей голове поют марш из игры Command and Conquer: Red Alert. Бьют барабаны и тарелки, полки чеканят шаг по Красной площади. Советский штурмовой вертолет расстреливает полицейскую машину, войска «дяди Васи» десантируются над Сиэтлом, танки ломают Берлинскую стену, подлодка запускает ракеты…

Я даже начинаю тихонько напевать слова:

Леха бросает разминать мне плечи перед выходом на ринг и внимательно прислушивается. Рядом стоят Ретлуев, Киселев. Тоже навострили уши. За массивной портьерой беснуется зал. Американцы превзошли сами себя. Думал, что вчера было шоу, но нет. Представление только начинается. Сияют прожекторы, танцует кордебалет с американскими флагами, звучит зажигательная музыка. Десятки фотожурналистов, включая два телевизионных канала снимают происходящее. Это совсем не похоже на то, что я видел в айфоне. Спортивное мероприятие превращено в какой-то фильм Рокки 4. В роли обалдевшего Ивана Драго — мы все.

На открытие приехал сам Синатра. Большой фанат бокса. Поднялся на ринг вместе с ведущим. Спел американский гимн. На общем построении команд — заметил меня в шеренге. Подошел, поздоровался. Сборники и Киселев удивленно шушукались. Откуда всемирно известный певец знает Виктора? Пока ведущий что-то вещал в микрофон, мы перекинулись парой слов с Синатрой. Фрэнк тихонько спросил — виделся ли я после нашей игры с конгрессменом, что планирую делать с выигрышем. Ответил уклончиво, сказал, что много времени отнимали тренировки и о выигрыше еще не думал. Хорошо, что наши боксеры не говорят по-английски. Иначе быть скандалу. Дабы перевести разговор со скользкой темы, попросился спеть советский гимн. А то нечестно выходит. Синатра согласно кивнул и дождавшись паузы в затянутом спиче ведущего, забрал у того микрофон. Авторитет певца был столь велик, что никто даже не пикнул.

Под сводами Цезарь Паласа зазвучали слова гимна:

Тысяч десять зрителей сначала в некотором обалдении слушали, как я пою. Потом начали свистеть. В ответ на это я прибавил громкости, мне начали хором подпевать ребята из сборной, Киселев с Ретлуевым. Леха так вообще, подсмотрев у американцев, прижал руку к сердцу. Выводя «Славься, Отечество наше свободное» я нашел глазами Анну. Девушка сегодня одета скромно — в серый брючный костюм, на фоне которого ярким пятном выделятся оранжевый платок. Итальянка замечает, что я на нее смотрю, улыбается, машет рукой.

Спели, ведущий забрал микрофон и объявил первый бой. Ричард Сандовал против Александра Бодни. Мы сошли с ринга и принялись ждать нашей очереди. Ждать пришлось долго. Сначала прошли четыре схватки легковесов. Счет два-два. Бодня, к сожалению, проиграл техничному Сандерсу по очкам. Один из боев закончился нокаутом советского спортсмена. Потом пошли средние веса. Тут ситуация была хуже. Из четырех схваток удалось выиграть только одну. Противники боксировали агрессивно, сразу шли вперед, пытались завоевать преимущество. Два рассечения, несколько тяжелых эпизодов, где американцы чуть не уронили наших спортсменов на пол.

Наконец, очередь дошла до меня.

Былого ажиотажа в зале не было. Зрители подустали, встретили меня отдельными выкриками и даже аплодисментами. Моему сопернику Картеру хлопали дольше. Ничего, я сейчас вас расшевелю. Пришло время «фирменного» трюка. Сальто с опорой на канаты. Зал охнул, заулюлюкал… и бурно зааплодировал. Американцы все-таки падкие на любое шоу.

— Не торопись — напутствовал меня Ретлуев — Если он пойдет вперед — отходи к канатам, но не давай себя прижать. Как он боксирует, мы не знаем. Рисковать не будем. У тебя сильный удар, но он тоже может быть панчером. Всего три раунда по три минуты — для тебя это тьфу. В третьем раунде раскроешь его и положишь в голову как тогда в Липецке.

Картер не был панчером. Сразу после гонга, он, действительно, попер вперед. Захватил центр ринга. На протяжении почти всего раунда негр наступал, шел на меня с джебами и двойками. Я его осаживал контратаками. Заметил некоторую архаичность в технике. Некоторые мои удары Картер пытался отбивать предплечьями. Такого уже давно нет в современном боксе. В целом я был быстрее, сильнее и мог все закончить уже в первые три минуты. Но оно мне надо? В первом ряду сидит дочка чернокожего спортсмена, смотрит на него сияющими глазами. Да, я успевал контролировать не только противника, но и все вокруг. Видел, как Анна сжала кулаки, как Леха повторял за мной удары, попутно слушая Ретлуева. Майор же был абсолютно спокоен. Он тоже сразу понял, что Картер мне не соперник и я его в любой момент могу уронить.

Второй раунд прошел под мою диктовку. Я ускорился, стал чаще бить по корпусу. В результате Картер опустил руки, защищая печень и тут же получил сильный боковой в голову. Покачнулся, встал на одно колено. Рефери со словами «Брейк» бросился нас разнимать, но это не потребовалось. Я тут же ушел в свой угол, американский боксер сразу же встал на ноги. Тем не менее судья отсчитал до десяти.

В третьем раунде Картер стал чаще промахиваться и клинчивать. Было видно, что он подустал и тоже отчетливо понимает мой уровень. Либо ему подсказал его тренер. Мой же тренер был спокоен как танк. Как только Ретлуев понял, что я не собираюсь ронять противника — вся его работа ограничивалась забрать и отдать капу, смазать брови вазелином.

Прозвучал последний гонг, рефери коротко посовещавшись с боковыми судьями — поднял мою руку. Картер меня искренне обнял, хотя было видно, что он расстроен. Пятьсот баксов пролетели мимо боксера.

* * *

Прощание с Анной происходит как-то скомкано. Мы держимся за руки, смотрим на красиво подсвеченные фонтаны Белладжио и не знаем, что сказать друг другу. Девушку отец срочно вызывает обратно в Рим — следующая неделя ключевая для его избирательной кампании. Нужна ее помощь. За Анной уже вылетел персональный самолет. Наша сборная тоже пакует вещи. Настроение минорное. Командный зачет 6:5 не в пользу советских боксеров. Может быть Луизина будет более к нам благосклонна, чем жесткий, циничный Лас-Вегас?

— Хочу прилететь вместе с отцом в Союз — тихо произносит Анна — Будешь меня ждать?

— Обычно парни такой вопрос задают — смеюсь я в ответ — Когда уходят в армию.

Вижу замечательную улыбку Анны. Хочется прижать ее к сердцу и не отпускать. Но охрана, туристы, приличия… Поэтому мы просто держимся за руки и смотрим в глаза друг другу.

* * *

Четыре часа перелета, трансфер на автобусе и вот мы в отеле Мариотт города Лафайет. Пока ехали в гостиницу — рассматривал Луизиану. Типичная американская глубинка. Причем юг. Все эти флаги конфедерации на домах, реднеки-фермеры на тракторах… Погода порадовала нас дождем и холодным ветром. Температура около 5 градусов выше нуля. Мокро и мерзко. Настроение соответствовало. Перед отлетом Киселев устроил собрание команды. Зло выговаривал за проигрыш. Ну, и конечно, накачивал перед новым турниром. Боксировать агрессивнее, идти вперед, использовать домашние заготовки… Ему вторил Чемишев. Речь называлась: «Урон престижу советскому спорту». Противно. Никаких инструкций насчет меня бурильщик явно не получил и выглядел озадаченным. Власть на Лубянке поменялась, команды отзывать Селезнева из сборной нет, поэтому Чемишев в мою сторону даже не смотрит. Контроль ослаб и мне перед отъездом удалось даже подсунуть под дверь анонимное письмо конгрессмену, в котором я оговорил порядок контактов между нами. Надеюсь после прочтения он его сожжет, как я и написал в самом конце.

— Вить, смотри! Тут твое фото — Леха сует мне в руки газету. Мы сидим в холле отеля, вокруг члены сборной. Ждем когда появится Киселев с Ретлуевым и заберут нас на первую тренировку. До начала турнира — четыре дня и есть время подтянуть технику, выносливость…

Herald Tribune всю передовицу посвятило мне и Монике Картер. История нашего знакомства, мое приглашение в Союз, короткий рассказ обо мне. Певец, композитор, победитель фестиваля в Сан-Ремо. На фото я — красавчик. Стою на взвешивании в майке СССР, жму руку Картеру. Журналист сумел раскопать историю с записью Мы — мир в Нью-Йорке. И даже взял комментарий у Майкла Гора из «Атлантик Рекордс». Продюсер пообещал, что после того, как песню исполнят лучшие американские музыканты — она станет мировым хитом. Но главное в статье было не это. Газета полностью привела письмо Моники Брежневу. Кукловоды решили пойти по пути открытого обращения через СМИ. Понятно. Оперативно работают, ничего не могу сказать:

«Уважаемый мистер Брежнев,

Моника Картер».

Меня зовут Моника Картер. Мне десять лет и я живу в городе Батон-Руж, штат Луизина. Я очень беспокоюсь, не начнётся ли ядерная война между Россией и Соединёнными Штатами. Уже несколько раз советские войска нападали на мирное население в Венгрии, Чехословакии и вот теперь Грузии. Я боюсь, что Россия нападет и на мою страну. Скажите, Вы собираетесь проголосовать за начало войны или нет? Если Вы против войны, скажите, пожалуйста, как Вы собираетесь помочь предотвратить войну? Вы, конечно, не обязаны отвечать на мой вопрос, но я хотела бы знать, почему Вы хотите завоевать весь мир или, по крайней мере, нашу страну. Бог создал Землю, чтобы мы все вместе жили в мире и не воевали.

Искренне Ваша,

Продвинутая девочка, ничего не могу сказать. В десять лет знать про Венгрию, Чехословакию… Понятно, что письмо не она писала — узнать бы кто. И посмотреть в глаза этому пропогандону из «Госдепа». К письму шел «подвал» с информацией о жертвах восстания в Грузии и обсуждение ситуации в Совбезе ООН. Судя по тону статьи и некоторым утечкам, которыми поделился журналист — в Конгрессе США всерьез обсуждается бойкот Олимпиады, а также введение новых санкций против СССР. Американцы давят на Европу в вопросе эмбарго советской нефти и газа. Но те сопротивляются, т. к. заменить «черное золото» из СССР просто банально нечем. Да и дорого. Цены на энергоносители пошли вверх, биржи лихорадит. Тем не менее Белый дом хранит молчание и Моника — «посол мира», заключает журналист, тут очень кстати.

Я коротко пересказываю ребятам содержание статьи, иду на стойку рецепции. На часах одиннадцать утра, значит, в Москве семь вечера. Самое время звонить в Союз. Первым набираю маму. Звонок долго не проходят, но в итоге соединяют. Слышу такой далекий, но такой родной голос. Внутри щемящее чувство. Впрочем, своего состояния я не показываю — рапортую бодрым голосом. В турнире победил, тренеры мной довольны, здоров как бык. Мама же рассказывает про деда (здоров, возится с Нивой), про то, что она встречалась с Галиной Леонидовной — ходили по магазинам. Ну как ходили… Приехали на персональной «волге» дочки Брежневой в 200-ю секцию ГУМа, по которой их водил лично директор. У мамы — культурный и потребительский шок. Узнал, про то, что МВД переведен на усиленный режим работы. Идут облавы преступников по всему городу, везде патрули и дружинники. Резко ужесточили рабочий режим на предприятиях, развернулась борьба за трудовую дисциплину. Понятно. Кто-то в Политбюро решил закрутить гайки. Испугались восстания в Грузии? Похоже на то.

Второй звонок делаю в приемную Щелокова. Пора пообщаться с покровителем. В этот раз соединяют быстро. Секретарь узнает мой голос, переключает на министра.

— Витька, паршивец — слышу радостный голос Щелокова — Совсем забыл нас.

— Николай Анисимович, я звонил! Как только прилетел — мой голос дрожит от обиды.

— Ладно, расслабься — чувствую, что министр в добродушном настроении — Мы тут заняты сильно были. Прилетишь — расскажу последние новости.

— Да мы тут как бы в курсе про Андропова — телевизор смотрим.

— Даже так? Ладно. Мы тут тоже телевизор смотрим. Видели твой бой! Чего не дожал американца то? Мог ведь уже во втором раунде положить. Леонид Ильич переживал.

— Тут такое дело, Николай Анисимович… Дочка его письмо Брежневу написала. Хотят ли русские войны и все такое… Я с ней говорил — хорошая девчонка, но похоже ее отца американцы втемную используют. Для своей пропаганды. В общем я ее в Союз пригласил, посмотреть, прорвать информационную блокаду.

— Не много ли на себя берешь? — насторожился Щелоков.

— Кампания против СССР набирает обороты — письмо уже опубликовано в газетах. Надо сбить волну.

— Это разговор не для открытой линии — министр решил взять паузу — Вернешься, обсудим. Кстати, твоим девочкам в ЦК разрешили выезд в Штаты на запись песни. Три дня хватит?

— Думаю да — осторожно ответил я.

— Тогда я звоню послу и даю команду Калинину брать билеты. Не подведи!

— Головой ручаюсь.

Третий и четвертый звонок был Вере и Альдоне. Зая узнала о поездке в Нью-Йорк и завизжала от радости. После чего мне было сказано, как он по мне скучает, любит и ждет не дождется встречи. Альдона разговаривала сухо, коротко. Никакой ценной информации я от нее не узнал («не телефонный разговор»). Единственное, что удалось выведать — девушки пели под фанеру на фуршете начальников штабов стран Варшавского договора. По большой просьбе Устинова. Кроме того, началась запись на Мелодии. Пишут те песни, в которых мое участие не требуется. Также сухо прощаемся, вешаю трубку.

Стою покачиваясь на пятках перед рецепцией. Рядом со стойкой толпятся приезжие. Кто-то заселяется, кто-то выписывается. В основном бизнесмены, коммивояжеры. Почти все жуют жвачки, курят прямо в холле отеля. А я размышляю над тем не пора ли потрогать за вымя капиталистическую систему. Посмотреть, как она отреагирует если у нее забрать чуть-чуть денег. Совсем немного. Беру трубку и заказываю звонок в Италию. В дилинг банка «Ambrosiano». Отвечает какой-то клерк, который просит назвать номер счета, разовый секретный код из кодовой книжки. По памяти цитирую все необходимые цифры — выучил с бумажки пока летели в Лафайет. После того, как я идентифицирован, дилер спрашивает меня какую сделку я хочу заключить. Айфон дал несколько способов заработать на бирже в 1979 году. И самый верный — купить золото. «Желтый металл» за 12 месяцев подорожает более чем вдвое — с 230 до 500 долларов за тройскую унцию. Если воспользоваться плечом — т. е. кредитом на торговлю, то прибыль можно удесятерить. Впрочем, пока подобные операции не для меня. Дилер дает мне плечо 1 к 3. Я отдаю приказ купить на счет форвардов на три тысячи унций золота. Как только цена пойдет вверх, можно будет зафиксировать прибыль и открыть новые позиции. Сейчас важно не столько заработать ($22 миллиарда в Индии, в нижних коридорах храма Падманабхасвами ждут меня), сколько создать счету «историю» и посмотреть как отреагирует система. Кроме того не ясно, будут ли котировки повторять движение из «моего» 1979-го года. Ведь они уже отличаются. Противостояние США — СССР набирает обороты, цены на золото, которые должны были выстрелить в конце года после ввода войск в Афганистан — скакнули вверх в январе.

* * *

Следующие пять дней промелькнули не успел оглянуться. Мне должен был противостоять Джефф Маккракен — чемпион США в среднем весе. Его бои Киселев видел, так что готовились мы с оглядкой на технику этого «спрута». Две тренировки в день, упор на работу по корпусу. Передо мной поставили задачу прессинговать. Никакого отступления — с самого первого раунда я должен идти вперед, сбить дыхание Маккракену, после чего целить по печени. Впрочем, удары в голову тоже отрабатывали. Апперкоты, которые так хороши в клинче, боковые и кроссы.

— Сумеешь в первые две минуты сбить его наступательный порыв — поучал меня Ретлуев — Считай дело сделано. Нужна яркая, быстрая победа. Киселеву звонили из посольства. Павлов недоволен выступлением в Лас-Вегасе.

Такую же «накачку» я получил за день до боя от самого главного тренера. Киселев расщедрился и повел сборную в фирменный ресторан Heberts tongue. Там для нас в гриле, который находился в центре помещения, запекли целого поросенка. Причем запекли до такой степени, что мясо от костей просто отвалилось. Повар ничуть не смущаясь, собрал его на тарелки, полил острым соусом и вместе с картофелем подал на стол. Оказалось обалденно вкусно. К такому блюду еще бы пива! Светлого, с шапкой пены…. Эх, мечты.

— Ты пойми, Виктор — подсел ко мне Киселев — Маккракен — самый титулованный боксер из всех, кого против нас в этот раз выставили. Если ты его уронишь, то Лас-Вегас нам простят. Тем более твои бои смотрит лично Леонид Ильич.

— Алексей Иванович, я все понял — мои глаза следили за клубничным пирогом, что нам принес официант — Сделаю все что могу.

— Нет! Ты сделаешь все что можешь, а потом еще больше.

Наконец, настал тот день, который «мы приближали как могли» своими тренировками. В этот раз турнир назначили на середину дня и уже утром сборную у входа в отель ждал большой синий автобус марки Континенталь. Привезли нас в спортивный зал Университета Лафайета, который был заполнен студентами. С удивлением обнаружил, что некоторые из парней одеты в майку с принтом Ленина и большим пальцем, указывающим вниз. Леха пихнул меня локтем:

— Идея то пошла в массы.

— Не обольщайся — я покачал головой — В университетах леваков всегда много было. Но они тут ничего не решают.

Я задумался над тем почему. Если верить айфону, то коммунистическая партия США (есть и такая) насквозь прогнила изнутри. Вместо борьбы с капиталистами, коих в Штатах пруд пруди — продались этим самым капиталистам с потрохами. Ласковое теляти двух маток сосет. С одной стороны получают деньги из СССР на все избирательные кампании. Имитируют борьбу. С другой стороны ни одних выборов выиграть не смогли и даже не пытались. И понятно почему. Ведь Моррис Чайлдс, второй человек КП США, пользующийся полным доверием Суслова, является действующим агентом ФБР. Какая ирония. В 1975 году в честь Чайлдса был организован приём в Кремле, на котором Брежнев наградил его орденом Красного Знамени. А уже в 1987 году Чайлдс принял Президентскую медаль Свободы из рук Рональда Рейгана за свою антикоммунистическую деятельность. Разоблачить предателя — не сложно. Против него есть масса улик, в первую очередь финансового характера. И это была бы отличная мина под Сусловым. Номера три после Громыко в моем списке, от которого надо избавляться во власти. Но Брежнев друга «Мишу» не сдаст. Это во-первых. Во-вторых, даже если бы на месте Чайлдса были кристально честные люди, то перспектив у левого движения в Штатах все-равно нет. Тут живет «золотой миллиард». Синие воротнички, рабочий класс — вымирает. В следующие десятилетия, по мере того как производство из Штатов будет выноситься в Азию и в первую очередь в Китай — это класс будет все больше исчезать. А значит у коммунистов просто нет сильной социальной основы.

— Как то тут без огонька — Леха выглядел расстроенным отсутствием в зале привычного американского шоу. Никакой тебе музыки, певцов, кордебалета… Ведущий коротко зачитал фамилии спортсменов с обоих сторон, представил судей. Главный судья скороговоркой объявил правила и тут же, без раскачки, под жидкие аплодисменты, начался первый бой. Пока Бодня избивал своего соперника (повезло, американец оказался слаб), я изучал Маккраккена. А тот меня. Взвешивались мы раздельно, так что видели друг друга первый раз. Мощный такой бычок. Бицепсы играют под кожей, плечи — шире моих. Явно любит свои усы — постоянно поглаживает их.

К началу нашего боя, атмосфера в зале оживилась. Подтянулось несколько съемочных групп, защелкали вспышки фотокорреспондентов. К этому времени сборная СССР вела в счете три один и Маккраккену надо было атаковать. Мне, впрочем, тоже.

Мы стукнулись перчатками, гонг. С первых минут началась настоящая рубка. Открытый бокс. Каждый хотел попасть, вырубить соперника и пренебрегал защитой. «Спрут» постоянно пытался после стандартной двойки выйти на ближнюю дистанцию и достать меня боковыми ударами. Я же уклонялся нырками и больше работал апперкотами. Некоторые очень неплохо попадали и удивленный Маккракен делал шаг назад. Но тут же спохватывался и бросался вперед. Один из таких бросков привел к тому, что мы резко вошли в клинч и стукнулись головами. Для меня это столкновение чуть не стало фатальным. Маккракен своим лбом рассек мне правую бровь и из нее хлынула кровь. Я мгновенно ослеп на один глаз, стал хуже ориентироваться. «Спрут» почуял кровь и усилил нажим.

— Уходи к канатам — слышу крик не то Лехи, не то Ретлуева. В зале поднялся шум. Напряженный бой, да еще с брызгами крови, взбодрил зрителей. Судья, увидев, что у меня рассечение, скомандовал «Брейк». Отвел в мой угол. Ильяс полотенцем вытер кровь, стал намазывать рассечение вазелином. К нам подошли врачи сборной и турнира, Киселев…

— Если кровь не остановится — произнес рыжий судья в белой рубашке с бабочкой — Прекращу бой за техническим нокаутом.

Я перевел тренерам слова судьи. Мужики мрачно переглянулись.

— Маккракен будет целить тебе в бровь — сказал очевидное Леха — До конца раунда минута. Успеешь его вырубить?

— Успеет — уверенно за меня ответил Ильяс — После нырка бей боковой справа. Ты его приучил к апперкотам и он не ждет удара.

«Бокс»! Мы тут же опять вошли в клинч. Сука-кракен уже специально бьет головой мне в бровь. Опять начинает литься кровь. И тут же разрывая дистанцию, наносит боковой удар со стороны «ослепленного» глаза. Но я был к этому готов. Подсел под его удар и привставая обратно, раскручивая корпус вкладываюсь в точно такой же правый боковой. Попал хорошо, в челюсть. Джеф поплыл, попытался навалиться на меня, отдышаться. Но я оттолкнул его, выдал двойку в голову. Мой противник отпрянул назад к канатам, оперся на них.

— Добей — кричит Леха из нашего угла. Зал беснуется и кричит. Успею или нет? Идут последние секунды раунда, «спрут» перекрылся, подняв руки к голове, скукожился. Его мотает. Работаю по корпусу, вкладываюсь в каждый удар. Ну же… Маккракен не выдерживает, опускает руки. Совсем немного, но мне достаточно. Еще раз в челюсть слева, потом справа. Туше. Боксер сползает по канатам на пол. Рефери втискивается между нами, но его команду «Брейк» перекрывает звук гонга. Секунданты американца помогают уйти ему в его угол.

— Не, не выйдет — уверен Ретлуев. В моем углу царит сдержанный оптимизм.

— Плохо упал — соглашается Леха — Тренер не выпустит.

Так и случилось. Судья подошел к углу «спрута», коротко переговорил с седым мужчиной, после чего вызывал меня и поднял правую руку. Победа.

2-е февраля, 1979 года

Москва, Лубянка, кабинет Председателя КГБ.

— Имант Янович! Сколько лет, сколько зим! Проходи дорогой, присаживайся — исполняющий обязанности председателя КГБ генерал Цинев с любопытством энтомолога рассматривал своего нового заместителя, генерал-лейтенанта Веверса. За окном падал пушистый снег, мороз кистью на стекле нарисовал узорчатые рисунки, похожие на клубок змей.

— Добрый вечер, Георгий Карпович — Веверс поправил новую форму и сел за приставной столик — Поздравляю с повышением.

— Это я должен поздравлять. И благодарить! — по-бабьи всплеснул руками Цинев — Вызывает меня вдруг Леонид Ильич и говорит, «давай, Гоша, принимай дела». Я: «Какие такие дела?!». Он: «Известно какие, комитетские. Юре отдохнуть надо, перетрудился». Но главный труженик у нас, оказывается, ты Имант Янович! Поймать самого Калугина! Наиглавнейшего американского шпиона…

— Вы зря Георгий Карпович иронизируете — свежеиспеченный генерал-лейтенант спокойно выкладывал документы из папок на столик — На совести этого «наиглавнейшего шпиона», как вы изволили выразиться, провалы нескольких наших агентов, сорванные операции. Огромный ущерб советской разведке. Я пока только мельком ознакомился, но уже распорядился поднять из архива все его дела.

— Да… да.. — Цинев рассеяно посмотрел в окно — Все это ударило по престижу Комитета, председателя… В Политбюро наши позиции пошатнулись, Андропов отстранен, Цвигун лег на операцию, один я на хозяйстве остался. Эх, нельзя сейчас шум поднимать, суды устраивать. Особенно в ситуации мятежа в Грузии и обострения международной обстановки.

— Нельзя, а придется! — в стальном голосе Веверса появился прибалтийский акцент — Наши зарубежные агенты могут быть скомпрометированы. В частности, Карел Кёхер, псевдоним Рино. Работает в оперативном директорате ЦРУ. Калугин организовывал его коридор через Австрию в 65-м году. Карела нужно срочно эвакуировать!

— Хорошо, я позвоню Крючкову, пусть займется…. Не нравится мне все это.

— Что именно? — поднял бровь Веверс.

— Я еще не разобрался во всем, но посмотри сам… Откуда мы узнали о Калугине? От Селезнева — протеже Щелокова и Чурбанова. На, глянь сколько сигналов на певца этого недоделанного скопилось — генерал бросил перед заместителем толстую папку — Мутный парень. Втирается в доверие, фигаро здесь, фигаро там… Вот кого разрабатывать надо! Искать шифроблокноты.

— Мы узнали о Калугине из письма инициативника. Есть заключение лингвистической экспертизы — писал мужчина, с высшим образованием, большим опытом работы во властных структурах…

— В Лэнгли состряпали — отмахнулся Цинев — Могли даже своим агентом пожертвовать. Сдать Калугина. А Щелоков и рад стараться. Использовали дурака втемную. Теперь вопрос. Ради каких-таких целей можно пожертвовать агентом в звании генерала КГБ?! Тут идет какая-то глобальная стратегическая игра. Леонид Ильич запретил разрабатывать Селезнева, но велел присматривать за его окружением.

— Я не позволю следить за моей дочкой!

— Думаешь, утопил Андропова — схватил бога за бороду?! — стукнул по столу Цинев — Со мной такое не пройдет! Тут тебе не Огарева 6. Будешь делать, что прикажут!

— И что же мне прикажут? — криво усмехнулся Веверс — Подложить Альдону под какого-нибудь африканского князька?

— Знаю об этой вашей ссоре с Юрой — внезапно успокоился генерал — Глупость, конечно. Ничего твоей дочке не грозит. Успокойся. А прикажу заняться вот каким делом. У тебя большой опыт тайных операций. Займись одной.

Цинев покопался среди папок на столе и подвинул одну Веверсу. Тот раскрыл ее, быстро просмотрел.

— Операция «Олимпия»?

— Да. Мы тут в прошлом году подставили миллиардерше Кристине Онассис — дочке покойного Аристотеля Онассиса — нашего агента. Служащего «Совфрахта» Сергея Каузова. Она влюбилась в него, удалось устроить свадьбу. Только чтобы вывести мужа из СССР получилось выбить из нее миллион долларов. Представляешь?

— Представляю сколько стоит вся империя покойного Аристотеля — пролистывая документы хмыкнул Веверс — Больше миллиарда долларов. Одних только нефтяных супертанкеров 27 штук…

— Они бы очень пригодились нашей стране нефть возить — кивнул Цинев — Но там завещание и брачный договор сложно устроены, детей у них пока нет, а Каузов сообщает, что Кристинка поостыла к нему. Может и развестись. Тогда мы все теряем. Займись этой проблемой. Можешь использовать ресурсы ПГУ, я подчиню тебе Крючкова. И не вздумай лезть в дела Щелокова и прикрывать этого афериста Селезнева. Тебе удалось вернуться в КГБ и сразу на должность зама. Но не советую копать под меня. Высоко взлетел — больно падать будет. Ссылкой в МИД уже не отделаешься. Мы друг друга поняли?

Веверс отложил в сторону папку и внимательно посмотрел на Цинева. На его бесстрастном лице нельзя было прочесть ни одной эмоции.

— Я могу идти?

— Да, свободен.

Веверс встал, еще раз поправил мундир, собрал документы. Уже в дверях обернулся, хотел что-то сказать Циневу, но тот его опередил.

— И убери дочку из ансамбля. Тогда никто не пострадает.