США, Нью-Йорк.
Аэропорт Ла-Гуардия для меня уже как родной. Знакомый Макдональдьс, магазины… На выходе нас с Лехой ждет чернокожий водитель. В его руках табличка с надписью «Mr. Seleznev». Мы отдаем багаж и садимся в приветливо распахнутые двери… лимузина. Lincoln Town Car. Приятно осознавать, как ценит нас Атлантик Рекордс вообще и Майкл Гор в частности. Я кстати, почитал его биографию. А также жизненный путь Эндрю Вэбера из «СиБиЭс Рекордс». Они оказались очень похожи. Оба с самых низов. Первый — сын итальянских иммигрантов из Бруклина. Второй — ребенок «синих воротничков» из Детройта. Один подростком играл на гитаре в любительской группе, другой танцевал брейк, один записывал Джона Леннона и Брюса Спрингстина, другой встанет у истоков тяжелого рока. Оба — воплощение американской мечты, с самого дна упорным трудом, преодолевая падения и неудачи, добрались до самого верха. Стали миллионерами и все благодаря своему перфекционизму. Майкл в своих воспоминаниях рассказывал, как он пожаловался, что Брюс Спрингстин всю кровь у него выпил, заставляя переписывать и переписывать по много раз, а его начальник и учитель сказал ему: «Ты упускаешь большую картинку. Для чего мы здесь? Мы здесь, чтобы помогать Брюсу сделать лучшую запись, какую возможно. В этом наша работа. Не осчастливить тебя, не осчастливить меня, а внести свой вклад в проект. А это проект Брюса». После этого родился главный слоган продюсеров — Fuck the ego.
— Вить, зря мы так быстро сборную оставили — рядом вздохнул «мамонт», копаясь в баре лимузина — Ого, тут есть и виски с джином… Ой! Водка. Столичная. И пиво есть!
— А что нам там еще делать? — я потер бровь, заклеенную пластырем — Американцы сняли моего соперника в третьем турнире. Просиживать штаны в Трое? В этой провинциальной дыре? Мы, Леха, с тобой в центре финансовой столицы мира! Посмотри вокруг — я ткнул пальцем в небоскребы Уолл-Стрита мимо которых мы проезжали — Именно здесь создается будущее. По крайней мере западной цивилизации.
— Чемишев был зол. Обязательно настучит в Москву — не обращая внимания на Нью-Йорк, продолжал бурчать «мамон», перебирая бутылки.
— Плевать на него. Наша поездка согласована на самом верху. В четверг прилетают девчонки, будем творить историю.
— Эх, жаль Ильяс с нами не поехал. Даже выпить не с кем — тяжело вздохнул Леха, краем глаза поглядывая на меня.
— Выпьете еще. Вернемся в Москву и отметим — я забрал у «мамонта» бутылку Будвайзера и засунул ее обратно в бар. Сам себя не узнаю. Раньше тянуло на алкоголь, а как приехал в США… Неужели на меня так спорт влияет?
Звукозаписывающие компании поселили нас хорошо — шикарный отель Four Seasons совсем рядом с Таймс Сквер. Два люкса на последнем, престижном этаже. В номерах стояли корзины с цветами и фруктами, лежали приветственные открытки. Мы быстро разместились, переоделись и к двум часам дня спустились в холл гостиницы. Там нас уже ждал сотрудник посольства. Как только видишь человека в шляпе и в костюме старого покроя времен Молотова-Риббентропа, шансы, что он из СССР — весьма велики.
— Фролов — представился мужчина, не называя ни имени, ни отчества. Лет пятидесяти, благородная седина, как у Синатры. Явно долгожитель дипломатической службы. А может и еще какой службы — они тут в посольствах и жнец, и жрец и на дуде игрец. Очень многие работают под прикрытием.
— Виктор, Алексей — мы назвали свои имена.
— Очень приятно — приподнял шляпу Фролов — У нас в консульстве небольшой аврал. Американцы объявили о высылке. Я пока не попал в списки, но в любой момент могу вас покинуть. Ну, а пока не выслали… Буду вас курировать в Нью-Йорке. Консулу был специальный звонок министра Щелокова. Требовал оказать полное содействие вашей миссии.
— А что случилось? — поинтересовался «мамонт» — Почему высылают?
— Очередное обострение шпиономании — пожал плечами дипломат — Арестовали некого Карела Кёхера. Сотрудника ЦРУ. Объявили, что он работал на КГБ. Товарищи, я боюсь, что в этой атмосфере «охоты на ведьм», проводить пресс-конференцию, да еще на тему помощи голодающим Африки — не лучшая идея. Заклюют.
— Или загрызут — хмыкнул Леха.
— Ничего — легкомысленно махнул рукой я, рассматривая красоты Таймс Сквер — Подавятся.
На самом деле особых красот не наблюдалось. Порывистый ветер трепал полы пальто, вокруг было оживленное движение автомобилей. Очень много желтых такси, еще больше вывесок и афиш. Работали магазины, кинотеатры, кассы, где продавались билеты на бродвейские мюзиклы. Возле касс толпился разношерстный народ, большей частью одетый весьма непритязательно. На улицах было много негров, вели себя они развязано — курили на перекрестках, сплевывали на тротуары. Туристов тоже было немало. Их легко было вычислить по пленочным фотоаппаратам, на которые они делали снимки. Увидели мы и один беспленочный Полароид, который сразу печатал фотографию. Последний писк моды. Хороший, кстати, подарок для друзей в Союзе. Пойдет всем. От Щелокова до деда. Только надо побольше картриджей купить. Они в еще большем дефиците, чем сам фотоаппарат.
Разглядывая Нью-Йорк, мы дошли до офиса Атлантик Рекордс. Соглядатай Громыко на переговорах с мейджерами мне был совсем не нужен, поэтому я сразу у дверей попрощался с Дроздовым. Проигнорировав его недовольную гримасу, оговорил дату пресс-конференции на пятницу, девятое февраля.
Встречал нас лично Майкл Гор. Продюсер все также был одет в шикарную «тройку», лаковые туфли и все секретарши, что мы встречали на пути в его кабинет (а их было много!) — смотрели вслед с обожанием. Впрочем некоторая доля внимания досталось и нам. На Леху кидали взгляды из-за его роста и разворота плеч. Меня же судя по всему узнавали благодаря «стене славы» Атлантик Рекордс, на которой висели фотографии финала конкурса в Сан-Ремо. На этой же стене я увидел и группу Битлс, и Брюса Спрингстина и еще десяток мировых знаменитостей.
В кабинете Гора нас ждал Эндрю Вэбер из «СиБиЭс Рекордс». Жизнерадостный толстяк попивал виски, разглядывая какие-то документы.
— О наши советские друзья! — Эндрю встал, пожал нам руки — Слышал, слышал о ваших успехах!
— Звонил Фрэнк Синатра — Майкл подвинул к Лехе бутылку виски и стаканы — Рассказывал о вас.
«Мамонт» вместо того, чтобы налить себе алкоголя, потянулся к газете, что лежала на столе Гора. Первая полоса была посвящена «жестокому» бою, что дали советские спортсмены американским в Луизиане. Мое окровавленное лицо во весь разворот, описание турнира, включая гимн, что я спел в Лас-Вегасе. Заголовок статьи гласил: «Русские идут. И больно бьют».
Пока Леха разглядывал газету (а я через его плечо), Майкл продолжал рассказывать о предстоящей записи «Мы — мир»:
— Фрэнк завтра прилетает в Нью-Йорк. Предварительно собираем всех во вторник на репетицию. Запись в четверг. Уже подтвердили свое участие Майкл Джексон, Тина Тернер, Кейт Буш, Брюс Спрингстин, Дэвид Гилмор из «Pink Floyd». Теперь еще и Синатра. Под вопросом Рэй Чарльз, Боб Дилан, Стив Перри, Кенни Роджерс и Дайана Росс. Музыканты нашей студии уже репетируют, телевидение монтирует в Мэдисон Сквер Гарден оборудование для съемки и трансляции.
— Это отличная новость, господа! — я потер бровь, заклеенную пластырем — Я хочу также, чтобы вы переговорили с Джоном Ленноном, Родом Стюартом, Барброй Стрейзанд и Фредди Меркьюри. Время еще есть, круг певцов можно еще больше расширить.
— А парня губа не дура — Майк Гор вопросительно посмотрел на Вэбера.
— И это еще не все. Надо заранее расписать партии — кто что поет. Предлагаю чередовать куплеты. Мужчины — женщины.
— А чернокожих на припев! — сообразил Вэбер — Позвоню Глории Гейнор и Лайонелу Ричи.
Я поморщился от такого расизма, но ничего не сказал. В чужой монастырь…
— А теперь, господа обещанный альбом.
Достаю кассету, протягиваю Майлу. Тот вставляет ее в дэку магнитофона, что стоит рядом со столом. Включает воспроизведение. Кабинет заполняют мелодии Still loving you, Ten O'Clock Postman и главный хит всех времен и народов I just call to say Стиви Вандера. Извини, Стиви — брать тебя на запись Мы — мир, я не буду. Стыдно в глаза смотреть. Хотя о чем это я? Стиви же слепой. Тогда, «добро пожаловать на борт».
Я вижу, как у продюсеры слушают, затаив дыхание. Вэбер даже привстал.
— Шедевр! — после окончания «американских» песен Майкл Гор подходит к нам и жмет руки — Мы не ошиблись в вас, Виктор.
— Это будет сверхпопулярно! — следующий на очереди возбужденный Вэбер — Во всем мире!
«Итальянскую» часть альбома продюсеры слушали вполуха, тихонько обсуждая детали контракта. Который нам принесли спустя полчаса после окончания кассеты. Вернее контрактов было три штуки. Первый официальный — с МВД СССР, на двести тысяч долларов. Его я просто почитал — подписывать будет Щелоков или кто-то из милицейской верхушки.
Второй договор тайный, лично со мной. Схема два на два. Тираж пластинки два миллиона и два миллиона долларов на мои счета. Плюс десять процентов прибыли от продажи дисков свыше первоначального лимита. Песня «Мы — мир», кстати, включена в список альбома на первом месте. Продюсеры подстраховались.
Третий контракт посвящен созданию благотворительного фонда. «Помощь голодающим детям Африки». Точнее фонд уже был создан — я фиктивно «покупал» в нем половину. Еще куча разных приложений к договорам регламентировали создание видеоклипов, концерты и гастроли Красных звезд в Штатах и Европе, а также финансовые взаиморасчеты. Мы вписали в документы реквизиты моего паспорта, а также оффшорного фонда в юрисдикции Британских Виргинских островов. Процесс был запущен.
Майкл открыл бутылку шампанского, мы выпили по бокалу. Я передал продюсерам мастер-диск с песнями, пленку с фотографиями группы. Сфотографировались. Шампанское на голодный желудок быстро ударило в голову. Хорошо, что рядом был Леха, который властно забрал второй бокал.
Вышли на улицу. Было уже темно, девять вечера. Зашли в первый попавшийся бар. Им оказался McSorley's Old Ale House. Я кстати, про него читал. Старейший нью-йоркский паб «Только для мужчин». До 1970 года женщин в него не пускали. Но потом борьба за гражданские права, феминизм и вот бару вчинили иски на миллионы долларов. Тот, конечно, сдался. На входе «Максорлис» висели два девиза: «Веди себя нормально или проваливай» и «Мы были здесь, прежде, чем ты родился». Перевел их Лехе. Тот долго смеялся. Потом спросил, зачем к барному поручню пристегнуты наручники.
— Про фокусника Гарри Гудини слышал? Так вот из этих наручников он легко освобождался. Бывал тут периодически, устраивал представления для публики.
— А зачем кости висят под потолком? — «мамонт» ткнул пальцем вверх.
— Их вешали молодые люди, отправляясь на Первую мировую войну. Те, кто возвратился, сняли свои косточки.
— А те, кто не вернулись?
— Не сняли.
— Я даже уже не удивляюсь откуда ты все это знаешь!
Мы сели за столик рядом с баром, к нам подошел почтенный официант в бабочке. Заказали два темных эля, луковых колец, картошки фри и жаренных колбасок. Видимо выглядели мы достаточно зрело — документы у нас так и не спросили.
— Смотри — Леха кивнул в сторону телевизора, что висел над баром.
В нем шли кадры какой-то демонстрации. Разгневанные люди где-то, судя по титру, во Флориде сжигали красный флаг, избивали подростков с… е-мое! с принтом Ленина на майках. Моим принтом. Избивали до крови, пинали упавших. Полиция на все это смотрела равнодушно, лишь оттаскивая самых оголтелых демонстрантов. Звук на телевизоре был выключен, так что понять из-за чего вся буча было трудно.
— Что творят! — Леха встал из-за столика, сжал кулаки. Я схватил его за плечи, усадил обратно. А то на нас уже начали оглядываться посетители. Один мужчина, с большим пивным животом даже отсалютовал кружкой пива.
— Хороший коммунист — мертвый коммунист — прокричал нам «пивной живот».
В этот момент я отвлекся на официанта, что принес наш эль и пропустил момент, когда Леха подошел к мужику у бара и плеснул тому напитком прямо в лицо. Видимо, его английского хватило понять выкрик. На «мамонта» тут же налетели соседи мужика и тут же огребли с обеих рук. В пабе поднялся крик, из кухни выбежало несколько официантов и поваров.
Тем временем «пивной живот» широко размахнулся, ударил «мамонта» в грудь. Но тот даже не подумал защищаться. Лишь покачнулся, ухмыльнулся и ответным ударом в лицо отправил мужика в нокаут. Я кинул сотенную купюру на стол, перескочил через разбитое стекло к бару. Схватил Леху за рукав, потянул наружу.
— Видел как я его?! — возбужденный «мамонт» размахивал руками, пугая редких прохожих — Слабаки они против русских. Только и могут толпой, исподтишка. — Леха остановился, посмотрел на меня внимательно. — Неужели мы им это спустим? — он кивнул в сторону бара.
— Ты уже их наказал — я опять потянул парня подальше от места стычки — Вон как вломил этому пивняку. Пошли отсюда, пока полиция не приехала.
— Я не про бар, я про избитых пацанов — Леху всего трясло — Ты видел как они топтали наш флаг? Нельзя такое прощать.
И правда. Надо что-то делать. Но что? Смотреть молча как в очередной раз страну пытаются втоптать, утрамбовать пониже «наши западные партнеры»? Ведь очевидная антисоветская кампания развернута. Причем с жертвами. И похоже, что все происходит помимо Белого дома, который теперь не знает — то ли присоединиться к ней, то ли дистанцироваться. Через полгода — встреча Картера с Брежневым, подписание договора об ограничении стратегических вооружений (ОСВ2), подготовка к которому идет полным ходом. Этот договор нужен обеим странам. Может быть Белый дом и спустил бы на тормозах нынешнее обострение, но элита в Штатах имеет более широкий характер, чем в СССР. Очень много полюсов сил — от религиозных конфессий и журналистов, до различных некоммерческих организаций и лоббистов. Как бы эти весы качнуть в другую сторону?
— Леха! Мы идем в секс-шоп.
— Куда?? — «мамонт» вытаращил на меня глаза.
— Вон туда — я потянул парня к магазину, чьи витрины были закрыты черным, а над входом недвусмысленно светилась вывеска «Erotic сity». В секс-шоп мы зашли очень вовремя — недалеко от нас завыла полицейская сирена, я увидел красно-синие всполохи мигалки. В конце просторного, уходящего вглубь дома помещения виднелись кабинки, похожие на примерочные в ателье, но только вместо зеркал там были установлены небольшие телевизоры. Вдоль стен тянулись стеклянные шкафы со всякой ошарашивающей всячиной. Первое, что бросалось в глаза, — шеренги детородных органов, мужские и женские, убывающих по размеру, подобно мраморным слоникам на советских комодах. Немного выше, по стенам, висели надутые резиновые девицы всех конституций, рас и оттенков. На низких деревянных столиках были навалены груды порнографических журналов и видеокассет.
Из боковой двери нам навстречу вышел улыбающийся прыщеватый парень явно латиноамериканского происхождения. Всем своим видом изображая готовность выполнить любое, даже самое изощренное желание, он радостно поприветствовал нас и сразу посерьезнел, точно доктор; приготовившийся выслушать жалобы пациента.
— Ты куда привел меня?!? — зашипел, красный от гнева «мамонт».
— Магазин эротических товаров. Ты что думаешь, защищать Родину — это только с парашютом прыгать и из Калашникова палить? Нет, Леха, это еще вот в таком дерьме копаться.
— Добрый вечер — я поздоровался с продавцом — У вас есть полицейская форма?
— Для ролевых игр? Конечно, есть. И не только форма — продавец секс-мага с уважением посмотрел на «мамонта» — У нас есть наручники, хлысты, маски…
— Маски и хлысты не нужно — я помотал головой, чувствуя, как щеки и уши заливает предательский румянец — Остальное несите.
Парень окинул нас профессиональным взором и выложил на прилавок два комплекта синий полицейской формы, включая фуражки, значки и даже галстуки. Также я отобрал пару наручников и дубинок из мягкого черного поролона.
— Иди примиряй — я кивнул «мамонту» в сторону кабинок.
— Не пойду — набычился «большой брат».
— Леха, не дури. Сейчас спалимся.
Продавец с сочувствующей улыбкой наблюдал за нашей перепалкой.
Наконец, парень сдался и пошел в примерочную. В соседнюю кабинку отправился и я. Продавец был профи и форма села как влитая. Что у меня, что у Лехи. Мы расплатились, забрали покупки, упакованные в простые однотонные пакеты без эмблемы и названия магазина, вышли из магазина на улицу. У бара были припаркованы две полицейские машины, в которых впрочем никого не было. Быстрым шагом мы направились в сторону Центрального парка.
— И зачем вся эта клоунада? — поинтересовался Леха.
— Ты мне доверяешь?
— Зачем спрашиваешь? Конечно.
— Завтра все узнаешь.
* * *
Следующее утро тоже началось с шопинга. Позавтракав, мы отправились в крупнейший магазин электроники на 7-й авеню. Выбор поражал воображение. Телевизоры, видеомагнитофоны, проигрыватели… Я не удержался и купил себе и Лехе первый в мире Sony Walkman, который только-только появился в продаже. Аудиоплеер для кассет с наушниками был еще и в США полной экзотикой. Но пришли мы не за этим.
— Ты хочешь купить эту бандуру?? — Леха ткнул пальцем в видеокамеру Панасоник 3085. К камере прилагался портативный видеомагнитофон стандарта VHS. Носился он через плечо, в специальной сумке. А что делать? Нормальных камкордеров еще нет в природе, связываться с пленочной камерой… мнда… Я посмотрел на широкие плечи «мамонта». Потянет.
— Да, берем.
— Витя! Полторы тысячи долларов! — Леха уже неплохо ориентировался в ценах на электронику и сумма его поразила — Я не понимаю, зачем нам это?
— Снимать клипы. Но главное… — мы отошли в угол магазина, где никого не было — Сегодня у нас премьера. И сразу на все Штаты.
— Что за премьера? — заинтересовался Леха — Для нее мы покупали костюмы полицейских?
— Соображаешь! Ночью, к самому закрытию идем в клуб Smalls Paradise. Это негритянский клуб в Гарлеме.
— Там же… — замялся «мамонт».
— Да, белых там не любят. Но мы пойдем к закрытию, когда все разойдутся. Кладем камеру на столик, ставим на запись и… идем избивать какого-нибудь негра.
— Зачем?? — поразился Леха.
— Затем, что мы будем в форме полицейских, которую со спины не отличишь от настоящей. А кассету с записью потом подкинем на телевидение. Тут цензуры нет, в новостях любят показывать «жаренное». Как только пленку покажут… полыхнет во всей Америке. Начнутся расовые волнение, погромы… Всем сразу станет резко не до СССР. Улавливаешь?
— Поверить не могу — покачал головой «мамонт» — Это же… ну ни в какие ворота.
— Чистеньким хочешь остаться?! — скрипнул зубами я — Ты мне сам вчера кричал, что нельзя спускать им. Вот тебе ответка. Да такая, что мало не покажется.
— А ты точно уверен, что сработает?
Я тяжело вздохнул, закрыл глаза. 1965 год. Восстание в Уоттсе, пригороде Лос-Анджелеса. Причина — арест белым офицером дорожной службы двадцатиоднолетнего чернокожего водителя. Тридцать человек погибло, больше тысячи получили ранения. 1967 год. Бунт в Детройте. Началом для беспорядков послужил полицейский рейд в «черные районы». Сорок человек погибло, более пятисот пострадало. Наконец, новейшая история. Лос-анджелесский бунт 92-го года. Четверо полицейских избили чернокожего Родни Кинга. Их оправдал суд и понеслось… 53 человека погибло, причинен ущерб на сумму в 1 миллиард долларов. Я все эти цифры наизусть выучил, пока искал в Айфоне способ осадить американцев. Не думал, правда, что так быстро придется им воспользоваться.
— Уверен, Леш. Еще как уверен!
* * *
Наше тайное мероприятие — чуть не сорвалось. В тот же день, на запись песни в Нью-Йорк приехала семья Картеров. И поселились они… прямо в нашем отеле. Случайность? Не думаю. Монику и Пончо сопровождала целая толпа репортеров, которые пытались выжать из этой истории все, что только можно. Наша встреча в холле отеля превратилась в импровизированную пресс-конференцию.
— Мистер Селезнев — первым выкрикнул худощавый журналист с диктофоном — В СССР идут массовые чистки, в Грузии расстреливают оппозиционеров. Не будет ли опасно Монике приезжать в вашу страну?
— Очень печально, господа, что вы попали под влияние антисоветской пропаганды — отпарировал я, четко понимая, что эти «журналисты» сами и являются частью западной пропаганды — Я вчера звонил родственникам в Москву. Рассказал, что у вас тут показывают по телевизору. Мама только посмеялась. Никаких чисток в СССР нет. Что касается Грузии, то ТАСС очень понятно объяснил в чем, собственно дело. Были отдельные выступления антиправительственных сил. Никакой поддержки в грузинском обществе они не имеют. Зачинщики арестованы, будет открытый суд.
— Мы знаем ваши суды — хмыкнул кто-то из-за толпы — Академик Сахаров сидит под домашним арестом безо всякого суда. Вы знаете, что он объявил голодовку?
— Вы какое издание представляете? — привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть человека.
— Еженедельный журнал Шпигель — из толпы выдвинулся бородатый толстяк с фотокамерой в руках.
— Немец?
— Яволь. Карл Дитрих.
— Карл, а ваш журнал писал о студенте-антифашисте Майнсе Хольгере, который пять лет назад умер после голодовки в тюрьме Вейтерштадте?
— Ну вы сравнили! Хольгер был террористом, а Сахаров — всемирно известный академик, ученый.
— Не придумывайте. Майнс не совершал никаких террористических актов.
— Он конструировал гранаты!
— А Сахаров — атомную бомбу! И поверьте. Его якобы голодовка — это тоже бомба. Только заложенная под устои государства.
Окружающие зашептались, посыпались вспышки фотоаппаратов. Хм… а не раскрыл ли я секрет Полишинеля? На Западе, конечно, знают, почему Сахарова не высылают вслед за Солженицыным — он все еще носитель государственных секретов. Но получить вот такое прямое подтверждение…
— И уж совсем начистоту, Карл — решил дожать немца я — Нация, которая изобрела Циклон Б, Дахау и Освенцим не имеет права указывать окружающим, как им жить и как им бороться с внутренними врагами. Наша борьба уж точно не предполагает газовых камер — лишь домашний арест. Гуманно, не находите?
Дитрих налился кровью, открыл рот, чтобы ответить, поперхнулся, закашлял. Достал платок, начал вытирать вспотевшую лысину. Эх… Чарльза Хайдера на вас нет. Врезал бы вам его голодовкой у Белого дома. Но до нее еще 7 лет.
На помощь немцу пришел все тот же худощавый журналист.
— Ну, а наша нация — ухмыльнулся мужчина — Имеет право вам указывать?
— Вы американец?
— Да.
— Коренной американец?
— Нет, конечно — засмеялся журналист — Англосакс.
— А чего вы смеетесь? Вам такие названия как Беотуки, Куэва, Таино, Тимука что-то говорят?
— Кажется, это названия племен — наморщил лоб мужчина.
— Которые…
— Что которые?
— Исчезли с лица земли благодаря европейской колонизации. В основном усилиями англосаксов, принадлежностью к которым вы так гордитесь. Сколько коренных индейцев погибло и продолжает гибнуть, чтобы вы могли вести респектабельный образ жизни? Десять миллионов, пятьдесят? Да ваши немецкие друзья — я кивнул в сторону корреспондента Шпигеля — Со всеми этими Дахау, просто дети перед вами.
— Да как вы смеете! — взорвался журналист — Я не имею никакого отношения к геноциду индейцев, точно также как и господин Дитрих к истреблению евреев.
Заставь оправдываться. Вот главный прием пропагандистов.
— Так и я не имею никакого отношения к голодовке Сахарова — милая улыбка адресована всем вокруг — Теперь вы поняли, чем плоха концепция коллективной ответственности?
— Билл, а ловко он тебя — засмеялся сосед худого журналиста.
— Более того. Как вы знаете, в четверг состоится запись песни Мы — мир — я решил перевести все в практическое русло — В Нью-Йорке собираются самые популярные мировые музыканты. Приезжает группа Красные звезды. Эта песня может стать тем первым шагом, который вернет мир в наши напряженные отношения. По крайней мере, я приложу максимум сил для этого. А ты Моника?
Я повернулся к девочке, которая стояла рядом с отцом. Чем хороша детская непосредственность — так это мгновенной реакцией.
— Картеры — за мир! — эта фраза прозвучала так двусмысленно, что все засмеялись. Атмосфера в холле мгновенно разрядилась.
* * *
— Что, Лех, в морской пехоте такому не учили?
Мы с мамонтом прячемся позади мусорных контейнеров. Наблюдаем за входом в клуб. К ночи температура в Нью-Йорке упала, началась небольшая метель. Приплясываем, пытаясь согреться. Единственный плюс от снега — он завалил помойку и теперь не так воняет. Вход в клуб ярко освещен фонарями и мерцающей вывеской. Судя по справочнику «Желтые страницы», что я изучил в отеле — Smalls Paradise работает до трех ночи. Нью-йоркское метро же функционирует круглосуточно, так что мы особо не торопились. Отвязавшись от репортеров, плотно поужинали, упаковали камеру, фуражки и к часу ночи двинулись в путь. Доехали в заплеванном поезде до станции 135 Street Station, потом короткими перебежками, старательно огибая банды, гревшиеся у костров в железных бочках, дошли до клуба. И стали ждать закрытия.
— Не учили — простучал зубами Леха — Зато по телевизору часто показывали. Ужасы капитализма. Безработица, уличные банды, крысы в метро, нищета и роскошь…
— Негритянские гетто — подхватил я.
— Ага. Жалко этих черных — вздохнул «мамонт» — Живут бедно, перспектив никаких. Тут еще мы с этой провокацией.
— Не, Лех. Они еще неплохо живут. Совсем недавно им тут отменили сегрегацию, перестали вешать на деревьях судом Линча, да и к тому же вэлфэр стали платить.
— Что за вэлфэр?
— Пособие по безработице. Долларов 200. Жить можно.
— Даже колоться можно — «мамонт» кивнул на шприцы, валяющиеся вокруг мусорных контейнеров.
— Вашингтонские тузы посчитали, что дешевле откупаться от нищих, чем терять деньги во время бунтов. Наркотики тут недорогие, из Мексики. Сухой закон давно отменили… Утилизируют часть населения мирными методами. И чем дальше, тем больше.
— Это почему?
— Роботы — я подул на замерзающие руки — Мир будущего — мир роботов. Автоматизированные фабрики и все такое. Столько людей просто не нужно. Сейчас американцы пытаются договориться с Китаем — там народ за плошку риса готов работать. Это уменьшит издержки корпораций, прибыли еще больше вырастут. Но и Китай с их миллиардом человек тоже будет не нужен. Пройдет пару десятков лет, научатся делать таких роботов, что полностью заменят людей. И что тогда делать с ними? — я ткнул пальцем в сторону горланящих, шатающихся негров, что шли из клуба.
— Что?
— Утилизировать. Пусть спиваются, умирают от наркотиков, стреляют друг друга, а корпорации будут продолжать зарабатывать свои миллиарды.
— Только коммунизм! — тихонько стукнул «мамонт» кулаком по мусорке — Общество равных возможностей, чтобы каждый нашел свое место в жизни. Роботы? Отлично! Больше времени на творчество, покорение космоса…
— Это ты Леха Стругацких начитался. И Ефремова.
— Ты не веришь в коммунизм??
— Я не верю в то, что люди хотят равенства. Есть, конечно, в обществе альтруисты. Но их, во-первых, не так много. Во-вторых, что делать с эгоистами? Что делать с женщинами, которым альтруизм по природе не свойственен?
— Это почему же?
— Инстинкты. У женщин есть врожденные модели поведения, которые заставляют их выбирать самого доминантного, перспективного и богатого партнера. Чтобы получить для своих детей самые лучшие гены. А значит, мужчины должны быть организованы в иерархию. Кто-то лучше, кто-то хуже. Кто-то на «чайках» разъезжает, в зеркальном зале Праги обедает. И оставляет много детей. А кто-то нищим в гетто живет и умирает молодым. Его потомство, даже если и появится, само поумирает и сторчится. Улавливаешь? Дарвин. Естественный отбор.
— Улавливаю — мрачно кивнул «мамонт» — Нам уже не пора?
Я посмотрел на вход. Основной поток посетителей схлынул. Две драки, десяток блюющих, один вдупель пьяный на крыльце, которого унесли дружки — пожалуй, пора. Рывок и мы у двери. Дергаю ее на себя, заходим в длинный коридор. В нем пусто, из соседнего зала звучит громкая музыка. Черт, как же здесь накурено! Навстречу нам выходит чернокожий амбал с висящими дрэдами. Вышибала? Официант? Времени на раздумья нет — я подскакиваю к нему и бью правый в челюсть. Раздает хруст. Амбал взмахивает руками, закатывает глаза и валится на пол. Леха, перекинув сумки через плечо, ловит мужика. Оттаскивает его в туалет. Заталкиваем тело в загаженную кабинку, по стенке которой ползет здоровенный таракан. Из-за пояса вываливается пистолет. Хватаю, сую за ремень.
Тихонько просачиваемся в общий зал. Тут тоже почти пусто. Одна компания сидит за столиком в углу, обнявшись и горланя какую-то песню. В центре зала, окруженный столиками, танцпол. На нем под Бони М извивается пара фигур неопределенного пола. Прически — взрыв на макаронный фабрике, в блестящих штанах в обтяжку… Ну, и мода.
Выгружаем аппаратуру на столик, включаем видеомагнитофон с заряженной кассетой, камеру направляем на танцпол.
— Держи — я протягиваю Лехе солнцезащитные очки, что купил утром — Помни, ты постоянно должен быть спиной к камере. Сначала поговори, поразмахивай руками. Они тебя не поймут, но будут слушать. Только потом толкай и бей. Или делай вид, что бьешь.
Леха снимает пальто, под ним — форма полицейского. На поясе наручники, дубинка. Надевает фуражку. Я нажимаю кнопку «REC» и «мамонт» заходит в кадр. Идет к танцполу, подходит к ближайшему чернокожему. Тот его не замечает, продолжает дергаться под песню Распутин. Динамики орут:
Леха хватает негра за руку, начинает ему что-то втолковывать, показывая рукой. Тот вырывает руку, пытается продолжить танцевать. Обкуренный что ли? Нельзя так с «нью-йорской полицией»! Негр закономерно получает боковой в голову. Падает. «Мамонт» выхватывает поролоновую дубинку и начинает делать вид, что избивает лежачего. В зале раздает визг, краем глаза вижу, как подскакивает на ноги компания в углу. В руках у людей появляются ножи и пистолеты. Это Гарлем детка. Тут все при стволах. Черт… Все идет не по сценарию. Выхватываю трофейный Кольт, стреляю в сторону компании, целясь выше. И одновременно делаю зум-наезд на разошедшегося Леху. Черт, тяжело одновременно палить и снимать. Компания падает на пол. Будут ли стрелять в ответ? Все-таки в зале темно, меня видно плохо — освещен только танцпол. Похоже, хватит уже. Жму «стоп», смахиваю аппаратуру в сумки. Леха заметив, что я сворачиваюсь, пинает напоследок танцора, спокойно идет в сторону выхода. Ну и нервы у парня!
* * *
Мы сидим в ночном баре отеля, пьем виски. Даже Леха не стал сопротивляться моему детскому алкоголизму после похода в Гарлем. Молча, взял два стакана у бармена — с виски и колой, набулькал только виски. Все прошло гладко, если не считать разбитой камеры. Ударил сумку об угол стола, когда бежал к выходу. Впрочем, кассета, и это главное, цела, а камеру можно и починить. Или новую купить. Благо совсем скоро я буду официально долларовым миллионером.
— Вить, надо завязывать с этой партизанщиной! — Леха после выпитого стакана стал категоричен.
— Думаешь, я паршиво себя не чувствую? Но иногда, чтобы сделать что-то хорошее, приходится сделать что-то плохое.
— Я не про драку. Мы же засветились везде. Продавец магазина может нас опознать. Те негры в клубе… Фотографии наши у американцев есть — на визу сдавали. Описание внешности тоже легко получить. Кроме того, у того танцора из карманов пакетики с белым порошком высыпались. Похоже на наркотики. Полиция теперь землю рыть будет.
— Ты прав — я тяжело вздохнул, глотнул виски — Впрочем, опознать то нас может быть, опознают, а что толку? Мы уже в Союзе будем. Да и не до нас им сейчас будет. Что касается наркотиков… Может быть это и хорошо.
Насколько американцам не до нас стало ясно уже утром. Проснулся я от воя полицейских сирен. Спросонья вскочил рывком, бросился к окну. Думал, что полиция приехала за нами. От всех улик, включая форму и пистолет, мы избавились еще вчера ночью, но кассета!
Нет, кавалькада полицейских мчалась в сторону северного Манхеттена. Оттуда, из-за домов поднимались столбы черного дыма.
Быстро умылся, оделся. Включил телевизор. По каналу CBS, тому самому, что должен был снимать «Мы — мир», шло прямое включение из Гарлема. На фоне беснующейся толпы и горящих машин, явно испуганный корреспондент рассказывал о перестрелке, что случилась между полицией и афроамериканцами этой ночью. Далее шли кадры бесчинств, вялый комментарий представителя полиции («мы ничего не знаем, но все выясним», «Гарлем — рассадник наркоторговли») и что важно — кусок пресс-конференции конгрессмена Магнуса, который буквально позавчера пророчески вещал о бедственном положении негритянского населения. Очень, очень в тему! Похоже мой должник набрал немало очков в американском истеблишменте.
После новостей идут репортаж с биржи. Она открылась резким падением, индекс Доу-Джонса летит вниз. А золото вверх! С начала торгов оно прибавило уже 5 %! Мои унции подорожали на тридцать тысяч долларов! А то ли еще будет.
В номер заходит заспанный Леха. Пока я считаю прибыли, смотрит телевизор, щелкая пультом. Канал сменяется каналом, но картинка везде одинаковая. Негры переворачивают автомобили, жгут покрышки, полиция остужает самых ретивых гранатами со слезоточивым газом и резиновыми пулями.
— И что теперь делать? — я вижу, что Леха растерян — Мы будем…
— Поздний час, половина первого — громко начал петь песню Сюткина я.
Надо было видеть лицо Лехи. Наверное, он подумал, что я окончательно рехнулся. Показываю пальцем в потолок, делаю вращательное движение. Вчера после возвращения с экскурсии по Гарлему, я заметил, что волосок, который был приклеен мной к двери номера — порван. Не сразу, но «мамонт» сообразил — нас тут слушают. Выходим в коридор, встаем на лестничном пролете.
— Думаешь нас…
— Уверен.
— Кассету не подкидываем?
— Разумеется, подкидываем. Завтра на счет придет по договору первый миллион. Аванс. Заодно и биржа успеет успокоиться, котировки отскочат вверх. Вот тут мы их и приголубим в короткую.
— Что значит в короткую?
— Сыграем на понижение. Продадим индексы и акции. С плечом. И тут же подкинем кассету. Новая волна погромов, биржевая паника… Вполне полмиллиона можно сработать.
— Вить, а зачем нам столько денег?
— Как зачем? На президентскую кампанию Магнуса нужно? Нужно. Миллионов тридцать на это клади. Потом я хочу начать скупать акции компаний, которые занимаются компьютерами, связью и программным обеспечением. Чую за ними — большое будущее.
Эх… Как мне не хватает собственного дилинга. Сейчас бы сел, почитал аналитику, прикинул, во что лучше вложиться, чтобы СССР получил максимальную отдачу. Понятно, что микропроцессоры, производители компьютеров с любой периферией (привет IBM и японцам с корейцами), телекоммуникации, и наше все — Майкрософт с Эплом. Два монстра, на которых, собственно, и будет стоять вся софтверная индустрия мира. Но проблема с подобными инвестициями одна. А не отберут ли их? Понятно, что на Западе частная собственность священна. Но даже с этой святыней умелые джентльмены могут сделать массу каверз. Например, размыть акционерную долю. Или принять законы, ограничивающие права иностранных собственников. Сейчас американцы, кстати, таким образом борются с японцами. Последние набрали большую силу и скупают в США все подряд.
— На раз ты чуешь… — протянул Леха — Давай подкинем кассету. Только как?
Действительно, как? Рисковать лично уже не хочется. Курьером? Тоже может сдать. Или через частного детектива? Если есть договор, то он обязан соблюдать конфиденциальность клиента. Черт! Проще «избить» негра поролоновой дубинкой, чем дать знать миру об этом.
— Надо обдумать — мы вернулись в номер и начал одеваться — Нам пора на репетицию, собирайся.