Улица Селезневская, студия МВД СССР.

За окном — минус сорок, падает легкий снег. В этом году, суровая зима. Природа говорит: «Ты, Селезнев, что хочешь делай с историей, а погоду, не поменяешь». Сидим вдвоем с Клаймичем в переговорной, ждем американцев. Пока я был у Брежневой, ГригорийДавыдович выставил на продажу те инструменты и аппаратуру, которые мы покупали до официального старта студии. Пятьдесят тысяч, надо вернуть, пусть и с дисконтом. Предупреждаю Клаймича об осторожности. Нас пасет КГБ и ждет, когда мы оступимся.

В дверь постучали. Молоденький сержант сообщил, что у входа пытаются запарковаться иностранные машины, с посольскими номерами. Именно, что пытаются — сугробы за выходные, так никто и не почистил.

Спускаемся вниз. В студии, непривычно пусто и тихо. Я подкидываю несколько полешек в огонь камина. И тут отряхиваясь от снега, в холл входит несколько человек. Мужчины снимают верхнюю одежду, оглядываются. Знакомимся. Делегацию возглавляет Билл Прауд — атташе посольства США по культуре. Представительный мужчина, лет пятидесяти, с глубоко посаженными глазами и густыми бровями, а-ля Брежнев. Рядом с ним, стоят Майкл Гор из «Атлантик Рекордс» и Эндрю Вэбер из «СиБиЭс Рекордс». Майкл — высокий блондин в шикарном, индивидуального пошива костюме-тройке. Лаковые туфли, яркий красный галстук — дополняют образ агрессивного бизнесмена. Эндрю — полная противоположность. Грузный, лысый, в очках из роговой оправы. Первым протиснулся к камину и, уже, вытирает пот со лба платком.

Жмем руки, предлагаем штатовцам аперитив.

— О! Не ожидал, что в Союзе, меня будут потчевать виски с содовой — смеется Майкл Гор.

— По такой погоде, в России, полагается пить водку и закусывать салом — подхватывает Билл Прауд.

Мы поднимаемся в переговорную. Рассаживаемся.

— Как так случилось, что представители двух самых известных, конкурирующих лейблов прилетели вместе в Москву? — я начинаю нашу партию первым.

Гор и Вэбер переглядываются.

— Музыкальный клип, что вы сняли — Майкл допивает свой виски и сожалением отставляет стакан в сторону — Свежая струя, в нашей индустрии. Мы думали, что успех клипа группы «Queen» на песню «Bohemian Rhapsody» — разовое событие. Не принимали все всерьез. Но, теперь ясно, что за этим будущее. Владельцы наших лейблов, начали переговоры о создании первого в мире музыкального телеканала, на котором будут показывать клипы нон-стоп.

— По нашим прогнозам — вступил в разговор Вэбер — Рынок видеоклипов огромен. Нам бы всем, очень пригодилась популярная группа, которая сделает ставку на новый формат. А, если, это будет группа из экзотической России…

— С красивыми девушками — подхватил я — Хитами, концертами, гастролями….

— Приятно иметь дело, со столь понимающим, молодым человек — Билл Прауд наклоняется ко мне и доверительно произносит — Ваш успех, откроет перед Вами и перед Вашими партнерами — кивок в сторону Клаймича — Все двери в нашей стране. Любая помощь посольства и Госдепартамента. Гринкард сразу и гражданство через пять лет.

Вот так, Штаты и превратились в мировую супердержаву. Высасывая мозги, по всему миру. Сегодня музыкантов, завтра математиков и физиков, послезавтра айтишников. Но, надо признать, деловую хватку и чутье американцев. Не побоялись прилететь через полмира, только ради шанса, заполучить себе самую перспективную группу в восточном полушарии. Хорошо, поднимем ставки.

— Господа! Мы, ценим ваше доверие — я открыл деку магнитофона и вставил демо-кассету — Поэтому, готовы оправдать его, прямо, сейчас. Представляем вашему вниманию, проект «Мы — мир». Это песня, которая может стать локомотивом индустрии видеоклипов, символом нового канала. Особенно, если ее споют хором, ведущие американские и европейские певцы.

Я включил воспроизведение. Переговорную, заполнила пронзительная мелодия «We Are the World». Музыканты отлично постарались. Акцент, практически, незаметен, мужские и женские голоса чередуются, улетая ввысь и переплетаясь. Американцы впечатлены. Американцы заворожены. Толстяк Вэбер, даже, начинает тихонько подпевать.

После окончания песни, некоторое время, сидим молча. Клаймич уходит и возвращается с бутылкой виски и льдом. Штатовцы, не раздумывая, наливают себе и, тут же, выпивают.

— Это лучшее, что я слышал за последние годы — Майкл Гор разводит руками — Как вы могли, такое написать и спеть в заснеженной Москве?

— Это, гениально! — Вэбер, более эмоционален — Если у Вас, есть еще, что-то подобное, то я сегодня же, готов подписать контракт на выпуск диска в США.

— Допустим, есть — ухмыльнулся я — А, на каких условиях?

— Да, Эндрю, на каких? — Гору, тоже, становится интересно.

— Ну — замялся толстяк — Скажем, за тираж в сто тысяч, мы переводим на ваши счета двести тысяч долларов. Разумеется, эксклюзивные права у «СиБиЭс Рекордс».

Я рассмеялся. Предлагать мне такие копейки? Да, одна песня «We Are the World» в 85-м году, собрала для голодающих негров 91 млн. долларов, 54, из которых, были получены с продаж сингла. А потом, еще разок в 2010-м, после землетрясения на Гаити, собрала уже, более миллиарда долларов. Сколько там пошло в помощь пострадавшим — бог знает, но масштаб цифр впечатляет.

— Не думаю, что нас устроят подобные условия — я налил себе воды в стакан — В Москву приехал представитель немецкой, звукозаписывающей компании «Полидор Интернейшнл». Думаю, он предложит нам, более выгодные условия.

Американцы переглянулись. Что? Не получилось, на дурачка?

— А парень-то, не пальцем деланный — хмыкнул атташе — Парни, пора предложить реальные деньги.

— Сначала, нужно послушать остальные песни — нахмурился Вэбер — Потом, мы бы хотели включить в контракт создание видеоклипов. А это, отдельная строка.

— Хочу предупредить. Ноты и слова песен, мы направили заказным письмом, с описью вложения в Бюро по авторским правам США — я скосил глаза на Клаймича. Молодец, держит покер-фейс.

Теперь, хрен слижите музыку и слова. Минимум, поостережетесь.

Штатовцы покивали. Налили себе, еще виски.

— Давайте, так — я зашел с козырей — Мы даем, послушать вам все записи. Если они вас устраивают, то консорциум «СиБиЭс» и «Антлантик Рекордс», выпускают наш первый диск на Западе, тиражом два миллиона. Подписываем два контракта. Один официальный, с МВД СССР, на двести тысяч долларов. Другой, лично с нами, на два миллиона долларов, сразу плюс десять процентов прибыли от продажи дисков, если вы решите увеличить тираж. Плюс, мы открываем благотворительный фонд, помощи голодающим Африки. В нем у вас, будет треть.

— У каждой компании! — встрял Майкл Гор.

— Четверть, у каждого! И, не процентом больше. Взамен, вы займетесь организацией записи и трансляции на весь мир, песни «Мы — мир». Видеоклип, концерты, гастроли — все расходы на вас. Разделение прибыли от них, прописываем отдельно.

Задумались. Наморщили лбы.

— Вы, так уверены в своих песнях? — спросил Вэбер — Стартовый тираж в два миллиона — это беспрецедентно, для начинающей группы.

— Вы же послушаете, прежде чем подписывать контракт — успокаивающе улыбнулся я — Вам надо все обдумать, посовещаться. Давайте, встретимся через месяц. Мы, как раз, вернемся из Сан-Ремо. У вас будет возможность и время, оценить группу на международном фестивале.

— О'кей — кивнул Вэбер.

— Файн — поднял свой бокал Гор.

— Пока же, можете начинать подготовительную кампанию к африканской песне. Статьи о голодающих детях, репортажи на ТВ, переговоры с популярными исполнителями. Особенно, меня интересуют темнокожие певцы и певицы. Майкл Джексон, Тина Тёрнер, Дайана Росс…

В Штатах, негритянское движение на подъеме. Мартин Лютер Кинг, движение за гражданские права… Ну давайте, соображайте быстрее, какой куш, я вам отваливаю.

— Поверить не могу, что мы нашли такой самородок здесь, в коммунистической России — покачал головой атташе — СССР и правда, родина талантов.

Уже на выходе из студии, я тихонько прихватил Вэбера и Гор под локотки, отвел в сторону.

— Большая просьба. Не вести никаких разговоров, о нашей встрече, планах в гостинице и посольстве.

— Кэй Джи Би? — поднял бровь Майкл.

— Оно, самое. И, предупредите атташе.

Американцы уехали, а я начал работать психотерапевтом. Клаймич боялся. Трясся и дрожал, как осиновый лист. Георгия Давыдовича поразила та сумма, которую я запросил с американцев. А, также, тайный договор, секретные счета в банке, предложение атташе посольства «выбрать свободу». «Познакомились», что называется. Директор студии, уже, представлял себя подвешенным за ребро, в подвалах Лубянки. Андропов, лично, водит факелом по спине бедного еврея и кричит сатанинским голосом «Погрейся, предатель!». А, то ли, еще будет, Григорий Давыдович! Я тут, чтобы поджигать леса. Как там, у Блока?

— Не волнуйтесь, Григорий Давыдович — я налил директору виски — Никто, ничего не узнает. Переговорную, я собственноручно проверил на жучки.

Блин, да он, сейчас, в обморок грохнется. Подвигаю стакан с алкоголем поближе. Клаймич берет его дрожащей рукой и опрокидывает в себя.

— А, когда узнают — будет поздно.

— Что, значит, поздно?

— То и значит. Во-первых, мы станем всемирно известными. Таких трогать — себе дороже. Во-вторых, кое-кому, станет резко не до нас.

Успокоив, как мог Клаймича, я отправился в кабинет. Мне предстояло, еще одно важное дело. Завтра вечером, проводы у Щелоковых. Соответствующее приглашение, передала мне Светлана Владимировна, через маму. Я увижусь с генералом в неформальной обстановке, а, значит, пора приготовить первую «бомбу» для ЦК и Политбюро. Она, конечно, не сразу рванет. Поперекидывают ее друг другу старцы, может быть, даже, посмеются. «Витька-певец» — великий аналитик. Прогнозы строит. «Прополз в советники к Ильичу, задницу драть некому». Ну, ничего, потерплю. Капля она камень точит.

А дело, вот в чем. После года волнений и беспорядков шах, правивший Ираном 38 лет, сбежит из страны. Случится это — 16-го января. Через 9 дней. Правителем он был, не так сказать, чтобы совсем паршивым — модернизировал и вестернизировал страну, давал укорот фанатикам. Реза Пехлеви — единственный из правителей Ближнего Востока, поддерживал Израиль. Удобный, компромиссный лидер и для Штатов с Англией, и для СССР (Подгорный, ездил на юбилеи, Магомаев, пел по приглашению царствующего дома…). Но есть и серьезные проблемы. Западные вампиры-капиталисты, высасывают из страны всю кровь — нефтяные капиталы. Экономика падает. В Иране, лютует жестокая спецслужба САВАК. Наконец, есть харизматичный лидер фанатиков-исламистов — имам Хомейни. Столица и регионы, наводнены его кассетами с подрывными проповедями.

Революция начинается, как водится со студентов. Они выходят на улицы, армия их расстреливает. В Иране, всеобщая забастовка, экономика входит в штопор. Пехлеви, пытается удержаться на троне — казнит главу САВАКа, назначает умеренного оппозиционера главой правительства. Однако, уступки, только, раззадоривают толпу. Студенты идут на приступ общественных учреждений, шах грузит семью в самолет, садится за штурвал и валит из страны (знакомый сценарий, правда?). «Из Парижу», с триумфом возвращается Хомейни. Сходу назначает референдум о политическом устройстве. И, уже 1-го апреля, Иран становится, официально, мусульманской теократией. Единственной в мире. Под лозунгом, изгнать всех иностранцев, шариатский суд, отрубим неверным головы. Этого, никто не ожидает. Кроме? Правильно, Виктора Селезнева. Без него, кремлевские старцы, так бы и считали революцию — антиимпериалистической и еще бы год, другой раскачивались, наблюдая, как Иран сцепится с Ираком (которого, кстати, СССР, поддерживает оружием и советниками).

С одной стороны, война в Персидском заливе — это хорошо. Во-первых, пока арабы грызутся с персами — цены на нефть удвоятся (и это, после утроения в 73-м году). В бюджет Союза, потекут дополнительные нефтедоллары. Во-вторых, Хомейни захватит заложников в американском посольстве, Штаты, неудачно попытаются их освободить и все это, будет стоить Картеру президентства. Штатам будет, некоторое время, не до эскалации «холодной войны». С другой стороны, победа Хомейни, даст огромный толчок возрождению исламского фундаментализма по всему миру (второй пинок этому дикарскому Ренессансу, устроят сами американцы в Афганистане и Пакистане). Потом, это, ой, как аукнется и СССР и России.

Я задумался. Как же отработать, этот повод? А вот, как. Никаких советов, никаких рекомендаций. Просто, набираем очки, в глазах Косыгина, Суслова и Пельше. Голая экспертиза. Анализ ситуации на Ближнем Востоке, позволяет сделать три вывода. Первый. Шаху конец. Совсем скоро, исламисты победят и сцепятся со Штатами/Ираком. С последними, дойдет до войны. Долгой и тяжелой. Слишком велики противоречия — и национальные, и религиозные. Уж, не говоря об экономических (см. «танкерная война»). Второй. Из-за всего этого, взлетят вверх котировки «черного золота». Готовьте мешки. Третье — ренессанс радикального ислама, во всем мире. Стоит ли, писать про Азербайджан, где живут иранские братья-шииты? Пожалуй, не стоит. Там, было все, более-менее, спокойно. Значит, три вывода.

Я заправил в пишущую машинку чистый лист бумаги. Поехали. «В Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза. Сов. Секретно. Аналитическая записка».

* * *

С утра в студии, уже совсем, лихорадочная суета. Все носятся, как наскипидаренные, теряются и находятся вещи, инструменты, ноты, документы… Периодически, возникают ссоры, которые мне приходится улаживать. Без раскачки, проводим нашу тайную операцию, по поиску стукача. Сливаем 4-м музыкантам, места встреч. В Альдоне, явно пропадает театральный талант. Ругается со мной — любо-дорого послушать. Особую пикантность мизансценам, придает тот факт, что во время нашей театральной постановки, я беззастенчиво ласкаю девушку. Моя рука обхватывает ее грудь, поглаживает возбужденные соски. Голос Альдоны становится хриплым, она плывет, но продолжает выполнять свой долг. За подобные издевательства, получает от меня сережки. Маска «Снежной королевы» спадает, меня хватают за уши и целуют взасос. Эх! Запереться бы, на полчасика в переговорной. Но нет, дела.

Прогоняем с Завадским еще раз «Феличиту». Пою я и Вера. Все выглядит и звучит идеально. Потом, две итальянские песни «про запас» — «Soli» Адриано Челентано и «Sara Perche Ti Amo» Рики и Повери. Первая поется, как бы, под гитару. Я выхожу на сцену с шестиструнной, играю на пяти аккордах. На заднем фоне — музыканты подыгрывают мне. Разумеется, все это под фонограмму, нормально владеть гитарой я, так, до сих пор, не научился. «Sara Perche Ti Amo», поется опять в дуэте. С Ладой. Девочка очень старается, ее произношение прогрессирует с каждым днем. Татьяна Геннадьевна, тем не менее, каждый раз слышит, как мы лажаем, и заставляет повторять снова и снова. У нас выпадает Альдона, но я надеюсь, что удастся исполнить, несколько советских песен — ту же «Мы желаем счастья вам».

После репетиции — финальная примерка костюмов. Для каждой песни, у нас есть свой наряд. На «Феличиту» и «Sara Perche» — длинные, разноцветные платья в пол. Голые плечи, глубокое декольте. Для закрытых помещений — пиджаки «на голое тело». Бедные, итальянские мужчины… Бедные, советские цензоры…. Глядя, как девчонки сами красятся и завиваются, я понимаю, что нам в штат нужен, еще и свой парикмахер с визажистом. Голова, идет кругом.

* * *

— Как, провел переговоры?! — Щелоков, в гневе страшен — Кто разрешил?!

Лицо покраснело, кулаки сжаты. Глядя на министра, я остро понимаю, как мне не хватает папы. Строгого, требовательного. Готов видеть отца, даже в Щелокове, чей гнев, кстати, надо срочно гасить.

— Да, не переговоры это, вовсе — я начинаю юлить — А, так… знакомство.

— Знакомство, на 200 тысяч долларов?

Блин, вот, не стоило ему говорить о деньгах. А с другой стороны, когда? После нашего возвращения, он, как раз, остынет, все обдумает, подготовит…

— А, ты знаешь, что МВД, не имеет права вести внешнеэкономическую деятельность и подписывать договоры с иностранцами? А, что на переговорах, обязаны присутствовать представители Министерства культуры, люди из ЦК? И, потом…

Ситуацию, надо было, срочно исправлять. На помощь мне, пришла Светлана Владимировна. Она аккуратно втиснулась, между нами с подносом и стала снимать с него чашки, чайник. Пока разливали чай, пока размешивали сахар, Щелоков немного поостыл.

— Коля — вмешалась в разговор Светлана Владимировна — Ты же сам жаловался, когда закупали «мерседесы», что МВД не имеет права вести внешнеэкономическую деятельность. Что внешторговцы, всю кровь выпили. А тут, такой повод. Ты же знаешь, как нужна стране валюта. А, если все правильно преподнести в ЦК… Еще и благодарность вынесут. Леонид Ильич, будет доволен.

— Кстати, а почему Леонид Ильич, не разрешил Галине Леонидовне поехать с нами? — я решил увести разговор, еще дальше — Она, очень помогает студии и ансамблю.

— Это, не он — Светлана Владимировна посмотрел на меня с грустью — Это, Андропов.

— Боится повторить, судьбу Семичастного — буркнул, уже остывший Щелоков — В 66-м году, дочку Сталина, Аллилуеву, отпустили в Индию. В Дели, она обратилась в американское посольство и попросила политического убежища. Бросила в Москве сына, дочь. Тварь! Индийцы разрешили ей уехать в Штаты. Ну, а там… Она, такую книгу опубликовала… Нам, дали почитать выдержки. Пасквиль на всю советскую жизнь. Грязное белье Сталина, Политбюро… Говорят, что писала под диктовку ЦРУ.

Хм… а, я что-то читал, об этой истории. Жизнь Аллилуевой в США, не сложится (ЦРУ поматросило и бросило) и она, попросится обратно в СССР. И ей… разрешат вернуться! В 84-м году, кажется. Восстановят гражданство, дадут квартиру с машиной. Это к вопросу о злобной, советской власти. Но родственники, ее обратно не примут (что же ты за мать-кукушка, что бросаешь детей?), Аллилуева, уедет в Грузию. Но и там, все будет плохо и, уже в 86-м году, она во второй раз захочет в Америку. И, ее… отпустят! По личному распоряжению Горби. Видимо, ему захотелось, еще пикантных книжек про Сталина от ЦРУ. Умрет, как и Брежнева одна, в каком-то заштатном доме престарелых.

— В ЦК, был большой скандал — тем временем продолжал Щелоков — Выезд подписывали Семичастный от КГБ и Косыгин от правительства. Алексей Николаевич, соскочил, а вот Семичастного сняли. На его место, поставили Андропова. Юрка плакался, не хотел идти на КГБ. Как же, понижение… Из секретарей ЦК, в председатели комитета. А, сейчас, вон, как взлетел. Ну, ничего, мы ему крылышки-то подрежем.

— Ну, допустим, сталинская дочка, это только повод — жена генерала принесла нам торт «Прагу» — Сняли Семичастного, из-за того, что он поддерживал Шелепина против Брежнева.

— Да… не на ту лошадку поставил Володя — кивнул генерал, разрезая торт — Ты Витька, вот что. Обо всем, о чем мы тут говорим — молчок! Катушечки-то крутятся, пишут все. У меня квартиру и машину ребята проверяют. А в других местах…

— Могила, Николай Анисимович! — я «застегнул» себе рот — Понимаю, в какой команде играю. И, против кого.

— Молодец! В Завидово, по рукам Юрке, здорово дали. Теперь, притихнет.

Ага, притихнет. Такие, только на кладбище «затихают». Да и то, с осиновым колом в груди.

— В Италии, ведите себя аккуратно. От КГБ, любой подляны ожидать можно — продолжал инструктировать меня Щелоков — Особенно, внимательно с валютой. И, не дай бог, музыканты, чего лишнего повезут обратно! Я, лично приеду, вас встречать в Шереметьево.

Толку от тебя, в Шарике — подумал я. Погранцы-то, все гэбэшные…

— Николай Анисимович — я вынул из школьного портфеля аналитическую записку — Посмотрите. Я тут составил, для Леонида Ильича и Алексея Николаевича бумагу. Об Иране.

Щелоков надел очки и внимательно посмотрел на меня. Взял записку, углубился в чтение. Светлана Владимировна, встала за плечом мужа и, тоже принялась читать. Все-таки, умная женщина. Пожалуй, даже, самая главная, в их тандеме. Стратег. И, очень волевая. Покончить с собой, как кончали самурайские жены, когда гибли их мужья — я думал, такое, только в Японии возможно.

— Откуда ты, такое можешь знать? — голос Щелокова тих и грозен — Это, уровень, даже не начальника отдела Ближнего Востока в МИДе.

Светлана Владимировна, тоже, смотрит на меня удивленно.

— На Песню года, приезжал Магомаев — я пожал плечами — Разговорились с ним в гримерке. Он, оказывается, выступал у шаха, на юбилее. Много, чего, интересного рассказал. Кроме того — тут, я демонстративно замялся.

— Давай, не тяни кота за яйца — поторопил меня генерал. И тут же получил тычок от жены — Коля! Следи за языком.

— Когда гостил у Галины Леонидовны и Юрия Михайловича — я опять осекся — В общем, у них, очень хороший радиоприемник…

— Голоса слушал! — вынес вердикт Щелоков — Ты посмотри, Свет, какие комсомольцы у нас… Передовой отряд советской молодежи!

Помолчали.

— И, что теперь? Опять головой, будешь ручаться?

— Не буду — я пригладил шевелюру — Это время прошло. Леонид Ильич и Алексей Николаевич, внимательно слушали мои выкладки в Завидово. Согласились с песней «Мы — мир» и движением помощи африканским народам. Мы обсуждали, что у меня будет право доклада.

— Вить — это же не всерьез было! — развел руками Щелоков — Ну, какие аналитические записки? Тебе в школу ходить надо, учиться… Получишь аттестат — дверь любого института открыта. Хочешь по мидовской линии? Я позвоню в МИМО, без конкурса пройдешь.

Ага, очень нужно мне, в этот гадюшник — рассадник «золотой молодежи», которая будет сносить к хренам СССР с карты мира.

— Николай Анисимович — жена генерала, пристально посмотрела на меня — Вызывай фельдъегеря. Я, головой ручаюсь.

Вот это, чуйка у Светланы Владимировны! Просчитала меня, ситуацию… Снимаю шляпу. Как, все-таки, много зависит от женщин в политике. Их не видно, но это невидимость подводной части айсберга.

— Да, вы сговорились?!? — Щелоков ошарашено развел руками — Света, какой фельдъегерь — на дворе — ночь!

— И в рассылку, по отделам ЦК — припечатала генеральша — Только, поправь оформление, от руки.

* * *

Я забыл про советскую действительность, но она не забыла про меня. Ранее утро вторника, 9-го января. Сборы закончены, чемоданы упакованы, да так упакованы заботливой мамой, чтобы я мог удовлетворить любую свою потребность, не тратя дефицитную валюту — банки с тушенкой, икрой, батон сервелата, кипятильник с чаем, несколько комплектов матрешек в подарок итальянцам… Дед, активно принимает участие в подготовке внука к зарубежному визиту. Морально. «Не посрами, честь Родины», «Задайте там жару, итальянцам…». Волнуется. В программе передач ЦТ, уже фигурирует трансляция 13-го и 14-го января, фестиваля в Сан-Ремо. И вот, пора ехать в Шереметьево. Поднимаю трубку телефона. Пытаюсь дозвониться до такси. Глухо, как в танке. Ну, что мне мешало вчера вызвать «волгу» из гаража МВД, к которому мы прикреплены? Звонок в гараж. Длинные гудки. Шансы поймать на улице частника, в это время — минимальны. Хватаем чемоданы, бежим поскальзываясь, к метро. Оно, уже открыто. Доезжаем до Речного вокзала. От него, ходит автобус к Шереметьево, но… его, тоже, нет. Полчаса стоим, час. Вот так, рушатся наполеоновские планы. Рим, Нью-Йорк, «держи ты под пятой — удел конечен твой».

Спасение приходит в виде огромного крана, на базе КРАЗа, который останавливается в ответ на мою поднятую руку.

— Куда? — из окна выглядывает водитель.

— Шереметьево.

— Десятка.

Червонец, так черовнец, выбирать не приходится. Я неловко обнимаю деда, целую плачущую мать, закидываю чемодан и сам, с трудом втискиваюсь в кабину. Машу рукой. Мама уткнулась в полушубок деда. Сердце щемит.

По пути выясняется, что КРАЗ едет на стройку, к терминалу Шереметьево 2, который, должен быть сдан через год, к Олимпиаде. Водитель ругает начальство, план, повсеместное воровство стройматериалов… Проезжая окружную, машет рукой гаишнику.

— Знакомый?

— Вчера, документы проверял. Облава за облавой. Говорят, грузины бузят в Москве, какого-то министра убили. А гоняют нас. Был я, в этой Грузии, работал на строительстве Энгурской гидроэлектростанции. Слышал?

Я мотаю головой.

— И чего им не живется спокойно? Все, для них. Академия наук? Пожалуйста. Промышленность? Застроили всю республику. Кино? На. А, как не придешь на рынок — одни грузины с азерами. Мандарины по 5 рублей кило, апельсины — шесть, цветы бабе купить — десятку, за букет роз готовь. И куда, только, ОБХСС смотрит?

На этой оптимистичной ноте, водила высаживает меня у Шереметьево и, не прощаясь, уезжает. Когда перекладывая чемодан, из руки в руку, я появляюсь у табло вылета, ко мне кидается вся группа. Вижу встревоженные лица Клаймича, Веры, Лады, Татьяны Геннадьевны. Меня окружают ребята-охранники и музыканты. Пытаюсь сосчитать, все ли на месте, но меня в сторону отводят Леха с Альдоной.

— Чего опаздываешь? — прибалтка смотрит на меня замораживающим взглядом.

— Мне приятно, что ты за меня переживаешь — я снимаю плащ и перекидываю его через руку. Как же я в нем намерзся, пока ждали автобуса, но не ехать же в Италию, в советском пальто или шубе! Красота от Шпильмана — требует жертв.

— Это, Борис — Леха мрачен и угрюм. Глаза красные, не выспавшиеся. Всю ночь, дежурили по пустырям — Авиамоторная, у гаражей.

Ищу взглядом Бориса. Чернявый, подвижный парень, с модной длинной прической. Стоит, шутит с другими музыкантами. Вокруг кофры с инструментами, чемоданы. Внутри, сжимается спираль ярости.

— Григорий Давыдович — на мой рык все оборачиваются, вижу округлившиеся глаза Веры.

— Да, Виктор — подскакивает ко мне Клаймич.

— Паспорта, пожалуйста.

Директор суетливо передает пачку документов. Нас, постепенно окружает вся группа. Тревожное молчание, разбавляется объявлениями о начале регистрации, посадки на тот или иной рейс. Отыскиваю паспорт Бориса. Оказывается, он Либерман. 1951-го года рождения.

— Ты, уволен — протягиваю побледневшему Борису красную книжечку, с серпом и молотом.

Он автоматически берет ее, начинает крутить в руках. Все смотрят на него. Никто, ничего не понимает.

— Кому стучал? Кузнецову? — я отыскиваю в пачке билет Либермана и рву его — За тридцать серебряников?

— Что здесь происходит?! — на ловца и зверь бежит. Сквозь толпу, протискивается подполковник. Темный костюм, синий галстук, белоснежная рубашка — Кузнецов выглядит, очень стильно.

— Это все ты, гад! — Либерман бросает в гэбэшника свой паспорт и пытается дотянуться до мужчины. Леха, успевает схватить парня за шкирку, а Кузнецов ловко заламывает тому руку.

— Ублюдок! Палач — брызгая слюной, продолжает кричать на весь аэропорт музыкант — Ты обещал! Клялся, что никто не узнает!

Народ раздается назад, Либермана валят на пол. Наши охранники не знают, что делать. То ли помогать Кузнецову, то ли спасать музыканта.

Объявляют регистрацию, на наш рейс. Я отдаю документы Клаймичу и машу всем рукой — Идем на таможенный досмотр! Леха, не отставай! Григорий Давыдович, раздайте группе документы.

Ко мне подходит Вера. В глазах — ужас, пополам с обожанием. Протягивает лист бумаги.

— Я заполнила на тебя декларацию. Распишись.

Иду к круглому столу, похожему на тех, что стоят в барах и пивных. Беру ручку, читаю. Фамилия, имя, отчество, гражданство, в какую страну следуете — все заполнено красивым, ровным почерком Веры. Аккуратные крестики, напротив вопросов про оружие и боеприпасы, наркотики и приспособления, для их употребления, предметы старины и искусства, золото-бриллианты и зарубежную валюту. Все правильно. Валюту на всю группу везет Клаймич. У него, специальное разрешение Министерства финансов СССР. Расписываюсь.

Вялый таможенник в форме, похожей на железнодорожную, смотри сквозь нас:

— Откуда?

— Спецгруппа — Клаймич подает разрешение.

Таможенник, равнодушно штампует декларации и вот, после быстрой регистрации билетов, я, уже на паспортном контроле. Сержант в прозрачной будке, разглядывает мой синий паспорт. Впервые в СССР, по личной команде Щелокова, подростку выдали служебный «загран». Умом понимаю, что если решили бы не выпустить, а уж, тем более, арестовать — приняли бы в зале вылета. Но, сердечко бьется.

— В какую страну следуете? — спрашивает сержант.

— В Италию.

— Цель поездки?

— Участие в международном фестивале.

— Проходите! — сержант просунул паспорт в щель, между краем стекла и полированной полочкой, нажал кнопку. Раздался щелчок, и, толкнув маленький никелированный шлагбаум, я оказался за границей. Вытираю пот со лба, перевожу дух. Меня встречают яркие витрины магазина «Березка». В «стерильной» зоне пусто и торжественно. Немногие вылетающие, одетые в импортный дефицит, с дорогими, кожаными дипломатами, вежливо раскланиваются друг с другом. Оно и ясно — особая «каста» выезжающих. Состоят в дружеских, а зачастую и в родственных отношениях. Именно тут, особо остро чувствуешь, насколько элита оторвалась от простого народа и живет в своей, параллельной реальности. Которая, уже через 12 лет, вдребезги разлетится на куски. Вместе со страной.

Вижу, по-овечьи сбившуюся вокруг ручной клади, нашу группу. Сотрудники студии встревожены, шушукаются, обсуждая инцидент с Либерманом. Надо срочно, их отвлечь.

— Так! Кого, уже замучила ностальгия? Поднимите руки — робкие смешки. Особенно, радует улыбка Веры и… Лады. Да, что со мной не так? «Если б я, был султан и имел трех жен?»

Внезапно, кто-то, пытается меня сзади схватить за плечо. Я мгновенно приседаю и бью с разворота левым крюком, в область печени. Блок локтем, «двойка» в голову, уход, ответный удар, нырок, клинч. У меня в «объятиях» — Кузнецов! Он, физически сильнее, пытается провести боковую подножку. Почти, получается. Спасают охранники. Ребята бросаются к нам, растаскивают в стороны.

— Кем, ты себя вообразил?! — рычит подполковник, обрывая надорванный рукав — Я, сейчас, задержу вылет рейса. Мальчишка!

Нас отпускают и я спокойно подхожу к гэбэшнику. Наклоняюсь к его уху.

— Задержишь рейс — позвоню Брежневу.

Понты, конечно, но может сработать. Смотрим друг другу в глаза. Чистая биология. Альфа-самец + альфа-самец. Тот, кто первым опустит взгляд — проиграл. Увы, победитель не выявлен. Между нами, влезает «Мамонт». Обнимает меня, уводит прочь. Идем в «Берёзку». Магазины Duty Free в СССР, появятся, только через несколько лет, так что выбор не велик — все те же матрешки, платки, расписные самовары. Никакого алкоголя. А я бы, сейчас, выпил. Чисто, в медицинских целях. Организм 15-ти летнего подростка, не предназначен к таким нагрузкам. Алкоголь, конечно, тоже не полезен, но тут, приходится выбирать. Либо психика, либо печень.

Объявляют посадку на рейс. А я стою, прислонившись к витрине. 11 месяцев пробивания лбом стен. Голова гудит, на лбу «шишки». Только за сегодня, две драки, одна из которых, с моим участием. И, слишком много, «действующих лиц». Реакцию, все труднее просчитывать, велик шанс ошибиться. Возможно, стоило оставить в штате стукача. Сделать из него «двойного агента», сливать дезу… Контролировать Кузнецова, а через него Цвигуна. А если бы, он сбежал? Так, ведь и другие могут. Что делать, не ясно. Остается, только одно. Делай, что должно и пусть будет, что будет. Марк Аврелий.

— Вить, нам пора! — Леха кладет мне руку на плечо и тихонько выдавливает из «Березки».

Еще в «той» жизни, я любил сидеть у окошка. Смотреть, как самолет выруливает на взлетно-посадочную полосу, отрывается от земли и взмывает вверх. Внизу мелькают заснеженные деревья, нитки дорог, маленькие коробочки частных домов. Рядом со мной, сидит Вера, а еще ближе к проходу — Леха. Впереди — Клаймич, Альдона и Лада. Хмурый Кузнецов, расположился позади. Он умудрился, где-то переодеться и уже, что-то пишет на откидном столике. Наверное, рапорт. Моя папочка в КГБ станет, еще толще. Плевать. Закрываю глаза. Надо поспать.

Кто-то гладит меня по щеке, я улыбаюсь.

— Витя! — это Вера, так меня чудесно будит. Просыпаюсь. Стюардессы начинают разносить напитки. На выбор минералка, лимонад и вино. Все, кроме меня берут вино. Потом, в проходе появляется большой, железный ящик на колесах, в котором, как противни в духовке, сидят подносы с едой. Кормят в Аэрофлоте, очень хорошо. Салат, жаркое с рисом, порция черной икры с долькой лимона. На сладкое — шоколадный кекс. Напряжение, наконец, отпускает группу. Музыканты смеются, Коля Завадский в соседнем ряду, даже, мурлыкает, какую-то застольную песенку. Роберт, пытается ему подпевать. Альдона обсуждает с Клаймичем, что купить в Риме. Итальянская обувь — вне конкуренции. Особенно женская.

Многие мужчины, не понимают зацикленности дам на туфлях. Приходишь домой после работы. Уставший. А твоя вторая половина купила энную пару туфель. Да, еще за такие деньги, что нужно месяц вкалывать дополнительно. Но в этом, есть большой, скрытый от мужчин смысл. Правильно подобранные туфли на каблуке — меняют профиль женщины. Ягодицы поджимаются, бедра визуально, кажутся больше. При, той же талии. У окружающих самцов, сильнее текут слюни. Что, собственно, и требовалось. Отличная манипуляция мужскими инстинктами.

Самолет делает крен. Загораются лампочки «пристегните ремни». Мы заходим на посадку.

Рим нас встречает низкой облачностью и дождем со снегом. Иллюминатор, покрыт каплями воды — ничего не видно. Когда самолет толкнулся колесами об землю, иностранцы, летевшие с нами, зааплодировали.

— Любят итальянцы, жизнь — прокомментировал впереди Клаймич.

— А, мы? — наморщила лобик Вера.

— Мы любим, борьбу за жизнь! — пошутил я. Окружающие засмеялись. Спиной чувствую, как Кузнецов делает отметку в моем личном деле — «вел разговоры с „душком“». Ну и черт с ним.

Аэропорт Рима, производит сильное впечатление. Никелированные урны, движущиеся дорожки, итальянские полицейские, в модных беретах, с автоматами. Много ярко одетых детишек, которым родители позволяют абсолютно все. Быстро проходим паспортный контроль. Наш багаж, уже крутится на транспортной ленте. Кофры с музыкальными инструментами, аккуратные итальянцы привезли на специальных тележках. Разбираем чемоданы, выходим в зал прилета. Меня ослепляют вспышки фотоаппаратов. К нам бросаются десятки журналистов, я вижу несколько съемочных групп. Вот это, прием! Все громко кричат и никого не слышно. Оглядываюсь.

Девушки, выполняя мою задумку, выстраиваются в линию, позади меня. В своих брючных костюмах «на голое тело», они выглядят сногсшибающе. На мне — темные джинсы, черная водолазка, под стильным, клубным пиджаком. Верхнюю одежду с багажом, несут охранники. Непорядок, конечно, но выбирать не приходится.

Журналисты, продолжают галдеть и совать микрофоны в лицо. Лехе, даже, приходится отодвинуть самых ретивых. Постепенно, начинаю понимать быструю, разговорную речь итальянцев. Тщательно выговаривая слова, делаю короткое заявление. Мы, очень рады быть на гостеприимной, итальянской земле. Приложим все силы, чтобы достойно выступить на концерте иностранных исполнителей в Сан-Ремо. Итальянская публика, будет довольна. Совсем скоро, советская музыка, покорит сердца миллионов европейцев.

Протискиваемся ко входу. Там, нас встречает атташе по культуре советского посольства — Дмитрий Иванович Гришунин. Породистое лицо, короткая стрижка, двубортный костюм, а-ля Громыко. Классический дипломат, которых, сейчас, массово штампует МИМО. То самое МИМО, с ударением на первый слог (обычный абитуриент в пролете), куда мне предлагал поступать Щёлоков.

— Добро пожаловать — жмем руки — У нас тут, все кувырком, настоящий бедлам.

Я, артистично заламываю бровь. Надо сразу, поставить Гришунина на место. Эти мимошники — просто внешнеполитическая обслуга, не более.

— На выходе — толпа, кричат что-то — атташе вытирает платком вспотевшие руки — И, еще вот что… Вы выступаете, не только в заключительном воскресном концерте иностранных исполнителей, но так же, как приглашенный гость 12-го и 13-го января.

Дипломат смотрит на меня, выжидающе. Как я, отреагирую на эту подставу. Ведь, предполагалось, всего одно наше выступление. Все уже согласовано на самом верху, в Министерстве культуры, в ЦК.

Но я то, как раз ждал этого! Перед отлетом, внимательно изучил всю доступную информацию по фестивалю в Сан-Ремо. Мероприятие длится четыре дня. Три дня — конкурс исполнителей, в ходе которого сложно устроенное жюри (представители радио, телевидения) выбирают победителя. В конкурсе, могут участвовать, только итальянцы с национальными песнями. Допускаются гости фестиваля, которые не участвуют в голосовании, но «оживляют» мероприятие. Похоже, чья-то толстая, волосатая рука, ранее носившая мой «Ролекс», пропихнула нас на пятницу и субботу.

Еще один вечер, выделен под иностранных певцов, которые просто вишенка на торте. В воскресенье, нам придется конкурировать за симпатии зрителей с «Бони М», Демисом Руссосом, Кейт Буш, Тиной Тёрнер и еще полудюжиной малоизвестных групп. Хэдлайнером концерта станет Тина, которая пробьет натуральное дно, да так, что сами итальянцы серьезно задумаются, приглашать ли певицу, еще раз (больше не пригласят). Вульгарное платье, ужасная песня, кривлянье на сцене. И тем сильнее будет ее последующий триумф. В 1984 году, Тёрнер совершила то, что позже станет называться «изумительным возвращением в истории рок-музыки». Выйдет ее сингл «What's Love Got to Do With It?» в США, для поддержки будущего альбома. Но только одиннадцать радиостанций, включат сингл в свои плей-листы. Новые менеджеры Тёрнер надавят на лейбл (взять на заметку) и, уже, две недели спустя, после релиза, песня, оказалась более, чем на ста радиостанциях. В конечном счёте, сингл стал всемирным хитом, достигнув в сентябре первой позиции в Billboard Hot 100 и став, тем самым, официально первым и, на сегодняшний день, единственным американским хитом номер один Тины Тёрнер. Песня, помимо этого, также, попала в первые десятки чартов разных европейских стран.

Пример Тины Тёрнер, учит двум вещам. Первое правило — банальное. Никогда, не сдавайся, цепляйся за любую возможность. И дополнительные два дня выступлений в Сан-Ремо — это отличный способ увеличить популярность — мою и ансамбля. Второе правило. Попал в ротацию — попал в рай. Канала MTV еще нет, рулят радиостанции и музыкальные магазины. Тебя ставят в эфир и твои пластинки, выложены на лучших местах, на прилавках? Ты звезда.

— Справимся — я равнодушно пожимаю плечами и выхожу через раздвижные двери под моросящий дождь. Успеваю накинуть плащ, подмигнуть Вере, как на нас накатывает итальянское цунами. Карабинеры, тщетно пытаются сдержать две толпы. Одна — представлена фанатами «Красных звезд». Красные флаги, приветственные выкрики на ломаном русском. И, даже, большая фотография меня любимого, в руках красивой, визжащей девчонки. Качество, так себе. Переснято с телевизора? Вторая толпа — агрессивные мужчины лет тридцати-сорока, во всем черном. Они, тоже, что-то кричат, размахивают стягами с серпом и молотом, выкинутым в помойное ведро, перечеркнутыми лицами Ленина. Ясно, итальянские фашисты. Муссолини мертв, но дело его живо.

Полицейские выстраиваются в живой коридор и мы идем по нему к арендованному автобусу. Слева и справа усиливаются крики. Из «черной» толпы, сначала летят банки с бутылками (я вижу как Клаймич зажимает рассеченный лоб), а затем фашисты прорывают оцепление и бросаются к нам. И тут, в дело вступают наши «тяжи». Они бросают чемоданы и врубаются в агрессивную толпу, раскидывая субтильных итальяшек направо и налево. Рев, мат, крики. Впереди охранников… Альдона! Ее ноги мелькают, как лопасти пропеллера. Вжих, хрясь, уноси готовенького.

— Аля! Назад! — я с ужасом представляю, как какой-нибудь фашик, насаживает ее на нож или заточку.

Девушка слушается и уходит под защиту охранников. На ее место, выходит Кузнецов. Есть, все-таки, польза от гэбэшника. Полиция подтягивает новые силы и несколькими клиньями разбивает агрессивную толпу. Фашисты, под трели свистков, начинают разбегаться. Подобрав багаж, мы переступая через скрюченные тела, уже спокойно подходим к автобусу. Девчонок — Ладу и Веру — трясет. Бледные лица, слезы в глазах. Альдона же, счастлива! Искренняя, просто солнечная улыбка. Первый раз, такую вижу. Дорвалась! Роберт с Завадским, пытаются перевязать Клаймича. Вокруг суетятся Татьяна Геннадиевна и Львова. Блин, а я ей так расписывал прелести загранки… Если бы бутылка, прилетела не директору и не в лоб, а ей и в висок…. двое маленьких детей… Меня, тоже, начинает потряхивать. Судьбы мира менять собрался? В глаза сиротам сначала, научись смотреть.

Даю команду музыкантам грузиться в автобус. Подходит аэропортовский врач, осматривает лоб Клаймича. Бутылка прошла вскользь, просто рассечение. Кровавит не сильно и бинт с перекисью спасают ситуацию. Григорий Давыдович, становится похож на муллу в чалме. Наконец, парковка окончательно очищена — похватали и фашистов с фанатами «Звезд» — мы отправляемся в Рим.

Гришунин едет с нами — я даже не заметил, как он проскочил драку и залез в автобус. Выступает гидом. Рим — центр античной цивилизации. Колизей, Пантеон, Пьяцца дель Пополо, Фонтан Треви… Стоим в нескольких пробках. Экспрессивные итальянцы гудят, переругиваются, высунувшись из своих малолитражных автомобилей. В Риме, всего много — людей, машин, витрин, памятников, деревьев…

— Ой, Собор Святого Петра — Вера вытягивает руку и показывает в сторону огромного храма. Проезжаем мимо Ватикана.

— Нет, это его макет, в натуральную величину — совершенно серьезно отвечаю я — Сам Собор, храниться в Национальном музее Рима.

Вера смотрит на меня непонимающе, потом прыскает от смеха, толкает рукой в бок. Музыканты вокруг, тоже, смеются. Напряжение спадает, улыбается, даже, травмированный Клаймич. Мы приезжаем к отелю. Это сетевой «Хилтон». Сложив инструменты и вещи в общую кучу, мы стоим посредине гостиничного холла. Пожилой портье, статью напоминающий своим видом члена Политбюро, записывает номера наших паспортов. Нам выдают несколько ключей с брелоками, в форме больших деревянных шаров.

Клаймич извлекает из кейса утвержденный, еще в Москве список и, объявляет, кто с кем поселяется. Расклад такой:

— Альдона и Лада.

— Львова и Татьяна Геннадиевна.

— Завадский с Робертом.

— Я с Лехой.

У Клаймича с Верой, отдельные номера. На этом, настоял я. Похоже, что и у Кузнецова, тоже, сингл. Григорий Давыдович, быстро распределяет охранников и музыкантов, после чего, мы идем к лифту.

Нам с «Мамонтом», досталась миленькая комнатка, с видом во внутренний дворик, замечательной ванной, телевизором и двумя кроватями. Развешиваем одежду, умываемся. Леха, первый раз в жизни видит биде — шутит, «как бы не перепутать его с унитазом».

Приходим в номер к Клаймичу, на планерку. Там, уже сотрудники, получают командировочные и расписываются в ведомости. Всего, советское государство, расщедрилось по триста долларов на нос — это, около двухсот пятидесяти тысяч лир. С учетом того, что государство оплачивает отель и питание — вполне нормально. Интересуюсь состоянием здоровья директора. Сотрясения нет, выглядит бодро. Мы начинаем обсуждать детали выступления на фестивале, как у Клаймича звонит телефон. Он поднимает трубку и передает ее мне.

— Сеньор Селезнев? — раздается голос портье — Сеньор Кальви, прислал за вами лимузин. Он ожидает у входа.

Вот это, сюрприз. Что же делать? Вопрос ехать или не ехать, не стоит… Надо ехать. А вот сообщать Кузнецову, я ничего не буду. Перебьется. Я захожу в номер, переодеваюсь. Всем своим видом, каждую минуту, я должен слать итальянцам яркие сигналы. Жители Апеннин, вообще любят все яркое. И, у меня есть, чем их поразить.

На выходе стоит шикарный, белый Stutz Royale. Роскошный лимузин, на базе Cadillac DeVille. Насколько я помнил, их было сделано, всего несколько штук и все они, разошлись по королевским семьям Европы. Хорошо живет Кальви. Я читал в айфоне, что мафиози находится под следствием, за незаконный вывод огромных сумм из страны. Но, похоже, что роскошной жизни это совсем не мешает. Услужливый водитель открывает дверь, сажусь.

Колесим по городу, около получаса. Я быстро теряю ориентировку, потом понимаю, что мы, уже, где-то в предместьях. Вокруг апельсиновые деревья, голые виноградники. По-прежнему, моросит мелкий дождь. Температура, около, пяти градусов. Через витые ворота, въезжаем на территорию богатого поместья. Лимузин останавливается у входа, перед большим домом с колоннами. На крыльце под крышей, стоят охранники. За плечами у них висят автоматы, один держит на поводке овчарку в наморднике.

Специальный дворецкий (в ливрее!) проводит со всем почтением меня в дом. Мрамор, картины, огромные люстры. В центре холла стоят двое. Коренастый лысоватый дядька «под шестьдесят», со щеточкой ухоженных усов — мой благодетель-фашист. И девушка лет двадцати пяти с роскошной гривой черных волос, тонкими чертами лица, голубыми глазами. Образ дополняет точеная фигурка, потрясающие ноги, открытые миру красной мини-юбкой. Кальви гостеприимно улыбается, пожимает руку. Представляет девушку. Это его дочь Анна. С ней, мы целуемся в щеку. Хм… какой приятный запах. У меня, кружится голова… Кальви, тем временим, рассказывает про своего сына, который живёт в Канаде. Пропускаю мимо ушей. Мой взгляд, ласкает фигуру Анны.

Мы проходим в гостиную, рассаживаемся вокруг камина. Аккуратно перевожу разговор на дочку. Работает филологом, в Английском университете. Не замужем. Помогает отцу с культурными проектами, в том числе с фестивалем в Сан-Ремо, где Кальви — крупный спонсор. Нам подают прохладительные напитки, небольшие канапе на подносе. Эй! А, где знаменитая итальянская кухня, с пиццами и ризоттами? Я же, голоден!

Первая новость. Кальви настоял на изменениях правил конкурса в Сан-Ремо. Теперь, в основные дни, допускаются участники не итальянцы, но с песнями на национальном языке. Сам фестиваль, переехал из казино в кинотеатр «Аристон», организаторы опасаются падения популярности, поэтому моему «фашисту», легко пошли навстречу. Мы участвуем в конкурсе! Шикарный подарок. Вторая новость — мы едем на телевидение! Прямо, сейчас. Телеканал РАИ приглашает меня и сеньора Кальви в передачу «Вечерний гость». Анна, посматривает на меня с интересом. Итальянский язык у меня чистый (спасибо переводчице-синхронистке из МИДа), но как я поведу себя во время прямого эфира?

Я, поведу себя шокирующе! Итальянцы, а еще лучше, европейцы, должны меня хорошенько запомнить. Пока, нас гримируют, ничего не предвещает скандала. Но, как только помощники режиссера, выводят меня и Кальви в студию, я снимаю свой пиджак. Под ним майка с принтом. Красный Ленин, крупно на белом фоне. Спереди и сзади. Узнаваемый образ — борода клинышком, усы, кепка, дополнены протянутой рукой с опущенным, большим пальцем. Древнеримский «дизлайк», приказ добить гладиатора. Так как, никакой технологии нанесения принтов в Союзе нет, Львова, просто, вышила Владимира Ильича красными нитками. Ведущий, молодой стройный мужчина — Фабио Фацио — открывает рот, пытается что-то сказать, но не может. Рядом, раздается стон режиссерши. Уже идет обратный отсчет эфира, что-либо, поменять нельзя. Кальви откровенно потешается. Показывает мне большой палец. Поднятый вверх. Смеемся.

— Бонжорно сеньоры и сеньориты — берет себя в руки Фабио — Сегодня, у нас в студии известный филантроп, банкир Роберто Кальви. И, новая звезда на небосклоне итальянской эстрады, советский певец — Виктор Селезнев. Добро пожаловать!

Мы киваем, благодарим за приглашение. В эфир, дают врезку фрагмента песни «Феличита», после чего, ведущий спрашивает Кальви, не ему ли обязаны итальянцы новым хитом — ведь, именно он нашел Селезнева в Союзе. Банкир, с усмешкой пересказывает историю нашего знакомства. Когда дело доходит до драки с преступниками, Фацио оживляется, достает газету «Нью-Йорк Таймс». На ней, моя фотография из «Арагви». И заголовок: «Певец-хулиган. Музыка из Советского Союза, завоевывает мир». На фото, я крушу челюсти грузинам. Саттер, сука!

— Виктор — ведущий тыкает в газету — Вы, певец или боксер?

— Я, чемпион СССР по боксу среди юниоров — пожимаю плечами — Родился в семье военного, привык защищать свою жизнь и жизнь близких мне людей.

— Кулаками?

— Кулаками, зубами, автоматом Калашникова.

Ведущий задумчиво смотрит на принт с Лениным. Да, ты все правильно понял. Именно про вас Хрущев кричал с трибуны ООН: «Мы вас похороним». Готовьтесь, гробовщик уже приехал на обмер. Понять объем работы. А теперь, усилим.

— Вы знаете, что наша страна выстояла в двух мировых войнах. Фашисты дошли до Москвы, убили двадцать миллионов советских граждан. Капиталисты во всем мире спят и видят, как бы уничтожить, первое в мире, государство коммунистов. Растоптать и смешать с грязью нашу мечту. С Гитлером и Муссолини не получилось, но попытки продолжаются.

Ага, получили? Забыли, чем дуче у вас тут занимался? Так я, напомню, мне не трудно.

— И какую же мечту, хотят втоптать в грязь капиталисты? — усмехается ведущий — Вот, рядом с вами, сидит банкир. Миллионер. Скажите ему в лицо.

Я поворачиваюсь к Кальви. Он напряжен.

— Мечту о справедливости! Она есть у всех, даже у Вас, Роберто. Сеньор Кальви, я знаю, что вы, сейчас, находитесь под следствием. Заморские хозяева, руками местных итальянских прислужников, уничтожают ваш банк «Ambrosiano», хотят покончить и с вами, лично. Под угрозой, Ваша семья. И на все, Ваши огромные капиталы, Вы не можете купить справедливости и безопасности.

Проняло. Ведущий побледнел, смотрит на режиссершу — не пора ли останавливать эфир? Банкир, наоборот, покраснел, набычился. Дурачок, я тебе такой подарок делаю, миллионы итальянцев нас смотрят, подхватывай тему. Ты, хоть и фашист, но жить то хочешь. Соображай быстрее, иначе твое тело, через три года найдут повешенным, под Мостом доминиканцев в Лондоне. Гипнотизирую его взглядом. Публичность — твоя единственная защита, от могущественных врагов. Вроде, сообразил.

— Да, Виктор, все так. Наш банк и я лично, отказались проводить тайные финансовые операции ЦРУ. Теперь, моя жизнь под угрозой.

— Какие операции? — я усилил нажим.

— Финансирование антикоммунистического восстания в Польше.

Вот это, бомба! Ведущий пучит глаза, режиссерша, машет кому-то, руками. Сейчас, нас выкинут из эфира и пустят «Лебединое озеро».

До появления польской «Солидарности», еще год, но система под нее выстраивается, уже сейчас. Штатовские боссы, итальянские банкиры, католические священники, которые столь популярны, среди простых поляков. Простая и эффективная цепочка. Фитиль в Польше, уже подожжен и Варшавский блок, не может позволить себе еще одно «Пражское восстание». Даже, если его подавить (а так и произойдет) — вред будет огромен. СССР, уже прошляпил появление на святом престоле Ватикана поляка и антикоммуниста Войтылу. Запустили ситуацию с польской экономикой (рост цен, крупные западные кредиты, которые нечем отдавать). Еще год и в Гданьске начнутся забастовки, столкновения с милицией. Протест, перекинется на всю Польшу.

Теперь, мне приходится исправлять косяки Политбюро. Что-то поправить, невозможно (экономику), но запалить цепочку ЦРУ-Италия-Ватикан-Польша — еще не поздно.

Нас, наконец, выкидывают из эфира. Гаснут юпитеры, осветители держат под руки рыдающую режиссершу. Ее и Фацио карьера закончилась. Ведущий сидит, закрыв лицо руками. Кальви пожимает плечами, встает, но тут же цепляет ногой провод от микрофона. Тот падает со стола. Никто из телеперсонала не решается подойти и помочь. Это, приходится сделать мне.

Мы выходим из здания телекомпании и садимся в лимузин. Я прошу высадить меня возле отеля. Кальви молча кивает водителю. Дождь закончился и ночной Рим прекрасен. Красиво подсвеченные исторические здания, величественные памятники истории… Я очень хочу понять, почему Кальви — главный ватиканский банкир — так подставился и отказал ЦРУ/Войтыле. Он же не дурак, понимает последствия. Решаю промолчать. Сегодня и так, много сказано было.

Меня высаживают у Хилтона. Мы крепко жмем руки с Кальви, «фашист» меня, даже, приобнимает на прощание. В примыкающем к холлу баре, сидят Леха и Клаймич. На столе, полураспитая бутылка красного вина. И, чего они такие грустные? По кому поминки?

— Руссо туристо! — кричу я, подобравшись сзади — Облике морале!

Клаймич подскакивает, Леха спокоен, как танк. Меня повторно обнимают, расспрашивают. Все уже знают о выступлении на телевидении, но без подробностей. Прибегал разгневанный Кузнецов, клялся эвакуировать группу обратно в Союз. Умчался в посольство, связываться с начальством. Даже интересно, какие инструкции ему дадут. «Сходи в магазин и купи для Селезнева смирительную рубашку. Не сможет в ней, играть на гитаре? Но рот то, свободный». Обломится. Советское руководство — медленное. И, в данном случае, — это плюс. Пока старички закажут пленку эфира, пока соберутся, кряхтя, обсудят… Мы, уже будем в Сан-Ремо. А там, до Брежнева и Ко дойдет, какой подарок я им сделал. Глядишь, высадят десант в Польшу — исправлять ситуацию. Не тот десант, что на парашютах — пошлют специалистов, партийных лидеров…

Я подхожу к барной стойке, прошу дать мне телефонный аппарат. Заказываю звонок в Москву. Нет, не Брежневу. Ха-ха-ха. Маме. Через пять минут, нас соединяют и я, еще четверть часа отвечаю на ее ахи и охи. Долетели нормально, кормили хорошо, отель, так и вовсе отличный. Нет, Колизей с Ватиканом, еще не видел («меня туда — швейцарские гвардейцы теперь не пустят»), обязательно попробую пиццу и спагетти. Мама не знает, что макароны и лепешка с сыром — это еда, для бедных. Как же у нас, любят идеализировать Запад и все западное. Дед, уже вышел на новую работу, собственно, этим все московские новости и ограничиваются.

Хм… Брежневу позвонить не получится — он поди уже закинулся таблеточками. Да и не соединит меня с ним никто. А вот, как насчет Брежневой?

— Галина Леонидовна, добрый вечер! Это Витя Селезнев. Не поздно? Долетели отлично, спасибо. Уже слышали? Да, какие-то фашисты. Разбили лоб Григорию Давыдовичу. Нет, все в порядке, доктор смотрел, просто рассечение. Да, если будет тошнить — я вижу как Клаймич лихо разливает вино по бокалам — Повезем в больницу. Да, завтра в Сан-Ремо. Мы участвуем в фестивале не только в воскресенье, но и в пятницу с субботой. В основном конкурсе. Да, Кальви договорился. Как выступим, обязательно позвоню. Передавайте привет, Юрию Михайловичу. Спокойной ночи!

Фуу… В Москве, еще пока, ничего не знают, скандал начнется завтра. Зато, показали нашу драку в программе «Время». Лапин рулит.

Я прощаюсь с Лехой и Клаймичем, и отправляюсь в… номер Веры. Дверь не заперта, но моя Зая, уже спит. Что делать? Тихонько вхожу, раздеваюсь. Пристраиваюсь рядом, на кровати. Мои руки отправляются в путешествие по телу девушки. Приподнимаю пеньюар, глажу упругую грудь. Соски напряглись, дыхание учащается, Вера начинает просыпаться. Правая рука ласкает попку. Ее, девушка уже сама, подвигает ко мне. Я вхожу в мою красавицу сзади и слышу первый, самый сладостный стон.

После секса, лежим обнявшись. Вера пересказывает мне свой вечер. Группа поужинала в отеле, сходила на прогулку по окрестностям. Зашли в несколько магазинов. Изобилие товаров, всех поразило. Мужчины, застряли в секциях электроники. Женщины, разумеется, потерялись в отделах готовой одежды и белья. Вера начинает мне описывать, какое-то платье, но потом внезапно перескакивает на разговор с мамой. Татьяна Геннадиевна, что-то подозревает. Ее удивил отдельный номер для дочери и она долго ее пытала, за что та получила такие преференции. Подозрения вызывает Клаймич, я только на втором месте. Что тут посоветовать, я не знаю, поэтому просто закрываю рот Веры глубоким поцелуем…