Рим, вилла Кальви.

Как же хорошо ничего не делать! Просто валяться на кровати, смотреть телик, попивая пина коладу.

Последний день в Италии, я провожу на вилле Роберто Кальви. Победа в фестивале, божественное выступление с «Феличитой» на гала-концерте иностранных исполнителей, окончательно открыло мне двери в высшее общество. По возвращению в Рим, банкир устроил в мою честь шикарный прием, с гостями в смокингах и вечерних платьях. Шампанское льется рекой, играет джазовый оркестр, каждый час — салют. Я, в майке с Лениным — особая просьба Анны — принимаю поздравления гостей. Специальный мажордом выстраивает их в очередь. Пока ждут — разглядывают приз. Золотую статуэтку пальмы, на которую опирается лев. Или точит когти? Я, так и не понял, а спросить у организаторов — постеснялся.

В майке чувствую себя попугаем, но статус поп-звезды — обязывает выделяться. Ну, надел бы я смокинг? Стал бы как все. А мне нельзя быть как все. У всех в голове нет часов, которые отсчитывают срок жизни моей Родины. Бом, бом — уже звучит похоронный колокол. Уже идет гражданская война в Афганистане. Совсем скоро, Амин прикажет задушить Тараки — премьер-министра и друга Брежнева. После этого, политическое решение о вводе войск, будет носить личный характер. Времени осталось совсем мало.

Кальви очень просил привезти «Звездочек». Но тут, я пошел на принцип. Девчонки и так хлебнули сполна «дольче виты». К ним начнут клеиться итальянские миллионеры, которых полно на приеме. Не уверен, что та же Лада сможет устоять. Пусть, лучше потратят день на шопинг, перед отлетом в Союз. Заодно и для меня подарки купят — Вера уже проинструктирована и получила деньги.

Если девушек мне удалось спасти от назойливых поклонников, то себя самого — нет. Весь вечер, вокруг ходит директор итальянской, звукозаписывающей компании RFI. Всего за несколько часов с трехсот тысяч долларов, он дошел до миллиона, за первый диск. Права на Италию и континентальную Европу. Директор готов, даже, включить в диск заведомо нехитовые советские песни, лишь бы добить объем и быстро первым выпустить пластинку «Красных звезд». Но мне, уже нет смысла, размениваться на середнячков, когда светит глобальный контракт с американскими мейджерами.

От назойливого директора меня избавляет Анна. Девушка одета в маленькое черное платье, которое выгодно открывает ее длинные ноги и загорелые плечи. Мы танцуем, пьем коктейли. Анна восторгается моим выступлением в Сан-Ремо, часто поправляет волосы. Ее «летящая» прическа безупречна — это значит, что она на меня запала. Шлет невербальные сигналы. И мой организм их очень хорошо воспринимает. Особенно, его нижняя часть. Огромным усилием воли останавливаю себя. Кальви — большой семьянин. Совращение дочери в стенах дома… Лучше, самому застрелиться. Пытаюсь дозвониться в Москву, но в телефонной трубке — ни гудка. Это странно. Начинаю щелкать пультом, прыгая по каналам. На одном идут новости. Показывают фотографию иранского шаха, закадровый голос рассказывает о бегстве Мохаммеда Пехлеви из страны. Радостно потираю руки. Мои котировки в Политбюро сегодня прилично выросли.

Щелкаю пультом дальше. На другом канале идет какое-то эротическое шоу. Ведущий викторины задает вопросы трем девушкам. Если они отвечают — зарабатывают деньги. Если нет — снимают с себя часть туалета. Первая девица, а финальный приз — «мерседес»! — очень скоро остается в одних ажурных трусиках и, не ответив на последний вопрос, уже тянет их книзу. Но тут ведущий машет руками и кричит, что нельзя. Иначе программу закроют за безнравственность. А ведь точно! Италия — католическая страна. Даже странно, что тут показывают по ТВ такие викторины. Вторая девушка практически доходит до «мерседеса» (мдяя… а я за победу в финале получил статуэтку, да огромный торт, что ели всей группой в поезде), но в итоге тоже остается в одних трогательных панталончиках. Разглядывая ее грудь, я вспоминаю Анну. Что если она сама, придет ко мне?

Вдруг, слышу в правой части дома, хлопки. Шампанское, что ли открывают? Да, вроде, все, уже разошлись. Хлопки усиливаются, становятся чаще. И тут, я понимаю, что стреляют из автоматов. Ударом локтя разбиваю зеркало в ванной, аккуратно хватаю осколок. Приоткрываю дверь, выставляю его в проем. Видно плохо. Чьи-то спины, вспышки выстрелов. Грохотать уже начинает совсем громко. Группа охранников Кальви отстреливается из-за угла коридора. Темп боя нарастает, снаружи по фасаду хлещут пулеметные очереди. Да это настоящий штурм!

Вдруг раздается сильный взрыв, мужчин разбрасывает в сторону. Нападающие кинули гранату. Коридор заволакивает дымом. Я понимаю, что это мой последний шанс, рывком открываю дверь и бросаюсь в противоположную сторону. Бегу так быстро, как только могу. Коридор опоясывает здание по периметру. Должен быть же быть черный выход! По пути луплю по кнопке пожарной тревоги. Нападающие могли отключить виллу от телефонной связи, но у сигнализации может быть свои каналы связи с пожарными.

Загораются тревожные лампы, раздает звук сирены. Дверь черного хода заперта. Я разбегаюсь и бью со всего маха ногой в район замка. Все, как учила Альдона. Вкладывая вес всего тела в удар. Дверь срывает с петель, передо мной лестница. Второй этаж. Можно бежать вниз, но там стреляют. Можно вверх. Там я не был, планировки не знаю. Мгновение колеблюсь, но выбираю все-таки второй вариант. На третьем этаже — несколько комнат. Бильярдная, курительная с коллекцией кальянов, и бинго, кабинет, где размещены охотничьи трофеи Кальви. По стенам висят рога оленей, стоят чучела птиц и медведя. Еще один удар ногой и дверца шкафа разлетается на куски. За ней стоят охотничьи ружья. Если бы тут был сейф… Но мне везет. Хватаю первую горизонталку неизвестной марки, патронташ. Переламываю, вставляю патроны. Лампы перестают мигать, звук сирены замолкает. Похоже, что нападающие сумели выключить сигнализацию. Выстрелы прекращаются, дом заполняет тишина. Я судорожно оглядываюсь, пытаясь понять, где мне встречать «гостей». Кресла, шкаф, чучела… Я в западне. Ружье против автоматов, которые легко прошьют любую баррикаду, не играет. Вылезти в окно? Там пулеметчик. Похоже это конец. Я с ужасом представляю, как маме сообщают, что ее сын погиб от рук каких-то итальянских мафиози. Нет, я не могу этого допустить! Еще раз осматриваю кабинет. Над дверью висит чучело головы тура. А если…?

Закидываю ружье за спину, подпрыгиваю, хватаюсь за рога. Лишь бы чучело не сорвалось. Нет, прибито крепко. Подтягиваюсь, забрасываю левую ногу. Теперь нужно аккуратно сесть, как будто в седло. Получается. Беру ружье в руки, снимаю с предохранителя, готовлюсь. Если бы верил в бога — перекрестился бы. Но вся моя «прежняя» жизнь прошла под знаком если и не атеизма, то уже точно не молитв в церкви.

Шаги. Удар, дверь распахивается. Двое в черном. На лицах маски, в руках короткие автоматы. Заходят очень грамотно, приседая и тут же беря под контроль углы комнаты. Переговариваются знаками. Это не мафиози, это кто-то с очень специальными навыками. Видя, что в кабинете никого нет, «гости» слегка расслабляются. Один показывает другому на сломанную дверцу шкафа. Медленно, очень медленно навожу ружье на левого. У меня только один шанс, я не могу его упустить. Тяну первый курок. Выстрел. Картечь идет кучно и сбивает с ног штурмовика. Правый резко поворачивается, вскидывает автомат, но не успевает. Еще один выстрел, голова разлетается на куски. Брызгает кровь, серые куски мозга повисают на сломанной дверце шкафа. Чувствую, что меня сейчас вывернет. С усилием сдерживаю рвотные порывы, спрыгиваю на пол. Первым делом хватаю автомат «левого». Это какая-то разновидность укороченной Беретты SC-70. Маркировка выбита на ствольной коробке. Отстегиваю магазин. Полна коробочка! Вставляю обратно, на всякий случай передергиваю затвор. Надо сделать контрольный выстрел, но у меня не поднимается рука. Тело левого лежит навзничь, раскинув руки. Я осторожно подхожу, держа на прицеле, сдергиваю маску. Фуу… Типичное лицо жителя южной Европы. Крупные черты лица, очень широкое лицо, черные волосы, трехдневная щетина. На русского совсем не похож. Пульса нет, человек мертв.

Собираю оружие, запасные магазины, ребристые гранаты. У правого внезапно шипит коробочка рации, пристегнутая на груди. Я слышу гортанный голос. Мужчина что-то спрашивает на незнакомом языке. А теперь ходу! Выскакиваю обратно на лестницу, спускаюсь на первый этаж. Достаю осколок зеркала из кармана, повторяю тот же трюк с осмотром холла, где проходила вечеринка в честь меня. Тут уже все закончено, люди в черном таскают трупы телохранителей Кальви и выкладывают их в шеренгу. Разбитые окна, пулевые отметки на стенах. Сам Кальви сидит на полу под охраной двух человек. Анна стоя на коленях, перевязывает его плечо. Банкир бледен, периодически пытается завалиться на бок. Дочка его ловит и, вытирая слезы, продолжает бинтовать.

Рядом со столиком, где все еще стоит мой приз, находятся трое. Судя по жестам и командам — руководство. Один постоянно дает указания по рации, двое других тихо переговариваются. Я считаю нападавших. Ровно десять. С теми, что на третьем этаже — дюжина. Пока считаю, тональность разговора командиров нарастает, один из них машет рукой наверх и пятеро «черных» бросают трупы и бегут в сторону главной лестницы. Понятно. Пошли искать пропавших. Сейчас или никогда!

Кладу гранату с чекой на пол, поднимаю автомат. Медленно, чтобы не привлечь внимания резким движением, выхожу из-за угла. Одновременно толкаю ногой снаряд в сторону столика и тут же стреляю в охранников Кальви. Только бы не задеть Анну! Слышу крик «Гранатэ», краем глаза вижу прыжок командиров. Длинная очередь прошивает двух «черных» рядом с банкиром, они валятся на девушку. Переношу огонь на командиров. Они пытаются лежа выдернуть пистолеты из кобуры, достать автоматы из-за спины, но время ушло. Крики, запах пороха… Моя Беретта грохочет, выплевывая гильзы. С непривычки ствол уводит вправо вверх. Пытаюсь отсекать очереди по три патрона. Вижу, как разлетается на куски приз фестиваля, пули рвут тела командиров.

Рывок к Анне. Скидываю тела, подхватываю Кальви под здоровую руку, ставлю на ноги. Тяжелый! Справа отца обнимает орущая от страха Анна. Она скидывает свои туфли и мы тащим банкира… а куда кстати?

— В гараж! — кричит девушка.

Сзади слышится топот, левой рукой даю неприцельную очередь в сторону главной лестницы. Ответные выстрелы тоже «в небо». Забегаем в черный ход, поворачиваем направо. Коридор обрывает возле небольшой, приоткрытой двери. Протискиваемся. Анна шарит в карманах отца, достает ключи. Запирает дверь. Мы спускаемся по небольшой лесенке к нескольким автомобилям. Ролс-ройс, два БМВ, и вот то, что нужно — английский Land Rover. Затаскиваем Кальви на заднее сидение. В этот момент раздаются выстрелы, дверь гаража вздрагивает. Помещение заполняет визг пуль. Я прыгаю на водительское место, рядом приземляется Анна.

— Ключи! — ору от страха, глядя как у соседних автомобилей появляются маленькие аккуратные дырочки.

Девушка дергает козырек от солнца, оттуда вываливают ключи с брелком. Вставляю в замок, завожу машину. Новые автоматные очереди, разлетается на осколки заднее стекло. Мелкое крошево засыпает стонущего банкира. Я врубаю первую скорость и бью по газам. Машина с ревом прыгает вперед и с хрустом вышибает гаражные ворота. Переднее стекло также лопается и теперь уже нас с Анной засыпает осколками. Джип с визгом тащит за собой остатки конструкции, я резко кручу руль сначала влево, потом вправо. Ворота остаются на дороге, а мы выкатываемся во двор. Какие-то люди сбегают с главного крыльца, стреляя по нам. Лишь бы не было пулеметчика, что лупил в начале штурма по дому! Я выкручиваю руль и мы тараним зеленые насаждения. Кусты, цветник, альпийская горка… Нас подбрасывает вверх, джип пытается перевернуться, но все-таки встает на четыре колеса. Скорость есть, включаю вторую передачу. Педаль газа вжата в пол, мы набираем ход. Вокруг темнота еле подсвеченная фонарями.

— Туда! — тычет вперед пальцем Анна — У тебя кровь!

Чувствую, как по щеке льется что-то теплое. Англичане, гады! Плохо ветровое стекло прокалили. Короткий взгляд направо. Лицо девушки тоже слегка посечено осколками. Анна кричит, еле успеваю обогнуть дерево. Где же тут включаются фары? Жму на все кнопки и рычажки подряд. Дворники, поворотники, свет, наконец, зажигается и я вижу перед нами декоративную изгородь.

— Держись! — упираюсь в руль, прикрываю глаза.

Еще один удар, скрежет, мы вылетаем на какое-то поле. По нему вдалеке в сторону виллы бегут люди с факелами и ружьями.

— Осторожнее! — кричит Анна — Это местные крестьяне, папины арендаторы.

Какие к чертям крестьяне?! Полиция где?? Беру влево, врубаю третью скорость. Внутри зарождается настоящий экстаз. С красивой девушкой в ревущем джипе, бандиты, по лицу течет кровь, луна над нами. Хочется орать и вопить! Понимаю, что у меня адреналиновый шторм в крови, прикусываю до боли губу.

Неужели выбрались? С заносом вылетаем на грунтовку.

— В какую сторону Рим?

Анна машет рукой вправо и перебирается на заднее сидение к отцу. Смахивает осколки, укладывает его поудобнее. Я газую и мчусь в направлении Вечного города. Выбираюсь на трассу. Тут уже все по указателям понятно. Опять втопил. Нам навстречу летит кавалькада мигающих и завывающих полицейских машин. Проснулись! Где вы раньше то были? Съезжаю на второстепенную дорогу, гашу фары и пережидаю, пока полиция промчится мимо. Мне совсем не улыбается объясняться с карабинерами насчет разбитой машины, трупов и раненого банкира на заднем сидении. Завтра с утра — рейс в Москву. А тут одних только допросов на неделю будет. Пока жду, стираю с оружия отпечатки пальцев, выкидываю без патронов в кусты. Магазины выкину дальше.

Выруливаю обратно на дорогу, держу скорость под сто. Въезжаем в пригород. Тут уже Анна отвлекается от отца и начинает давать рекомендации.

— Здесь налево и прямо.

— А кто это был? — я резко выворачиваю руль и нас опять слегка заносит.

— Албанцы — слышу слабый голос Кальви. Раз говорит, значит жив.

— В охране был предатель — добавляет девушка — Расстрелял со спины наших четверых самых опытных телохранителей. Тут направо.

— Наемники? — я следую команде Анны и с визгом подрезаю замешкавшуюся машину. Водитель высовывается и что-то кричит мне вслед. Я оборачиваюсь. Кальви без сознания, дочка хлопает его по щекам. Надеюсь, довезем.

Еще несколько команд и мы влетаем на пандус международной больницы Сальватора Мунди. Что означает Спаситель Мира. Чтобы не перепутать к больнице прилагается небольшой храм с крестом и статуей этого самого Спасителя. Уже на пандусе я начинаю отчаянно сигналить и мигать фарами. Из приемного покоя выбегает несколько врачей. Торможу, помогаю выгрузить на каталку Кальви. Его узнают, меня что-то спрашивают. Вокруг быстрая итальянская речь, махание рук, а я еле на ногах стою.

— Две минуты, сеньоры. Дайте прийти в себя — мне дают кусок ватки прижать к порезу на лице.

Адреналиновый экстаз проходит, наваливается страшная усталость. Анна убегает вместе с отцом, а я делаю вид, что хочу сигарету. Меня отводят к курилке и оставляют в покое. Но это ненадолго. Сейчас вызовут полицию. Вон какая толпа уже собралась у побитой машины — считают дырки от пуль. Бочком, бочком, шажочек в сторону и я в спасительной темноте. Возвращаюсь обратно к трассе. Голосую поднятым большим пальцем. Останавливается желтое такси. Экспрессивный водитель тычет пальцем в окровавленную майку, спрашивает не надо ли мне в больницу. Говорю, что носом кровь пошла. Показываю красную ватку. Водитель не замечает пореза и отвозит мне к Хилтону. Леха уже спит, иду к Вере. Она в том же номере, что и прошлый раз, ключ у меня тоже есть.

Два часа ночи. Зая спит, но я ее бесцеремонно бужу, зажигая свет. А в ее комнате на диване… Альдона! Черт! Сам же забыл, как менял списки дабы соблюсти социалистическую справедливость. Вера, увидев меня в крови, вскрикивает и прижимает одеяло к груди. Альдона — машина. Мгновение и она уже в стойке. Еще мгновение, я раздет (частично), осмотрен, заклеен пластырем. Прибалтка, одетая в милую пижаму с рисунком из бамбуковых побегов, уже наливает мне какую-то лимонную настойку желтого цвета и тут приходит в себя Вера. Бросается ко мне, покрывает всего поцелуями. Я замечаю ревнивый взгляд Альдоны. Отстраняю Веру, выпиваю махом алкоголь и, не отвечая на вопросы, иду в душ. Врубаю горячую воду с максимальным напором. Ванная быстро заполняется паром, меня бьет дрожь.

Такого со мной не было со времен Чечни. Всего одна командировка — зато очень похожие впечатления. Убивать не приходилось, зато был под обстрелом, быстро бегал, даже пострелял в сторону «зеленки». Вряд ли в кого-то попал, зато потом заслуженно гордился боевым эпизодом в биографии. Но сегодня… Сегодня я поставил новые рекорды. Скольких я убил? Двоих наверху — точно. Албанцев, охранявших Кальви — скорее всего. А вот командиры могли и выжить. А если они выжили… Даже раненые могут отдать приказ об ответке. Найти нас в Риме — не проблема.

— Альдона! Буди Леху, его ребят и Кузнецова — я вышел из душа в чем мать родила и уже застал девушек одетыми — В доме Кальви была перестрелка. Напали какие-то албанцы. Сам банкир ранен, я его отвез в госпиталь.

— Полиция? — деловито интересуется девушка, натягивая замшевые сапожки. Успели девчонки прибарахлиться.

— Бесполезна и скорее всего продажна. Пусть двое караулят главный холл и черный ход. Остальные должны быть готовы к эвакуации в любой момент.

— Нам нужно оружие! — вступает в разговор Вера.

— Советский образ жизни — наше оружие.

Я без сил падаю в постель Веры и мгновенно отрубаюсь. Сквозь сон слышу какие-то разговоры, бас Лехи, меня пытается будить Кузнецов- но все бестолку. Организм находится в режиме «завершение работы».

* * *

В аэропорту, несмотря на ранее утро, было все так же, как в день прилета — пестро, шумно, интернационально. Тележки, груженые разноцветными чемоданами, стайки галдящих детей, стройные и плавные стюардессы в пилотках (почему то остро кольнуло воспоминание о Жанне), объявления о начале и конце регистрации — я уже начал скучать по Италии. И персонально по Анне, которая примчалась нас провожать. Кальви сделали операцию, его жизнь вне опасности. Полицейские уже успели допросить дочку и она… не раскололась. Да, была вечеринка, после нее все (!) разъехались. Затем началась перестрелка, «я так испугалась, что ничего не запомнила». Как удалось сбежать? Нападавшие начали ругаться, отвлеклись, «я отволокла отца в гараж, а там машины»… Версия шита белыми нитками (думаю, врачи, запомнили, кто был за рулем), но судя по тому, что на моих запястьях пока нет наручников…

Я посмотрел на хмурого Кузнецова, пересчитывающего группу. Вот кто бы с удовольствием одел на меня браслеты. Как же он орал утром! Стекла в отеле дрожали. Перенервничал мужик. Всю ночь дежурил, глаз не смыкал. В отличие от Лехи и «тяжей» — он очень хорошо представляет, чем грозит мафиозная Италия оступившемуся иностранцу. А также кто такие наемники-албанцы и что светит в СССР куратору группы за «потерю бойца». Пока он орал, я натянул на себя «маску Альдоны», и позевывая у зеркала, обрабатывал порезы. Подполковнику ОЧЕНЬ хотелось применить ко мне меры физического воздействия. Но слева стоял Леха, сжав кулаки, справа прибалтка со сложенными на груди руками. Так что все ограничилось громким криком и квадратными глазами группы, что столпилась в дверях.

Как же хочется спать! Я бы сейчас откинул кресло в самолете и все четыре часа… но до посадки еще сорок минут и мне нельзя расслабляться. Осталось еще одно, но очень важное дело. Киваю Лехе, я как был, со спортивной сумкой через плечо иду в туалет. Запираюсь в кабинке. Достаю большой белый конверт, подготовленный в гостинице Сан-Ремо. Руки начинают дрожать. Вот он. Еще один кирпичик в спасение СССР. Дуплет. Одним выстрелом сразу… нет, не буду загадывать. Как бы не сглазить. Выхожу из туалета с конвертом в руках. Жду пока наобнимаются девчонки с Анной. Нашу регистрацию уже объявили. Пора сдавать багаж. Его много. От наших вещей, сваленных посреди зала вылета, веет чем-то таборно-эвакуационным. Каждый из музыкантов купил что-то из электроники. Я вижу коробки кассетников, видеомагнитофонов, и даже телевизора (Клаймич везет в Союз большой Панасоник). Дамы закупились одеждой. Распухшие сумки, чемоданы у женской части группы говорят мне, что теперь итальянская мода будет хорошо представлена в Москве. Наконец, девчонки закончили обниматься и я киваю Альдоне. Отходим в сторону.

— Вот — протягиваю ей вскрытый конверт — Кто-то просунул в кабинку, пока я был в туалете.

— Наверное, надо сказать Кузнецову — неуверенно произносит девушка, доставая из конверта лист бумаги.

— Я его боюсь — пожимаю плечами я — Потом там ТАКОЕ написано!

Девушка быстро читает, сразу переводя на русский.

«…Пишет Вам, искренний друг Советского Союза… Довожу до вашего сведения… Генерал-майор КГБ Олег Калугин, Управление „К“ Первого главного управления — предатель. Завербован ЦРУ в 1958 году… В декабре 1975 году Калугин в ходе спецоперации преднамеренно убил перебежчика Артамонова, которого КГБ планировало выкрасть из Вены… Большая доза хлороформа… Доказательства предательства…Тайники в мебели… шифр-блокнот можно найти… Писать по адресу, центральный почтамт, Берн, для Майкла Кинга…»

У Альдоны задрожали губы. В глазах показались слезы. Я впервые видел ее такой шокированной и уязвимой. Нет, никакая она не «Снежная королева». Просто, девчонка, попавшая в жернова большой политики. Большой и грязной. Прости, меня, Аля! Я вынужден использовать тебя «втемную».

— Я… я не верю — мотает головой девушка — Это какая-то провокация. Надо сказать Кузнецову. Я… мы с отцом хорошо знаем Калугина. Дружили семьями… Не может быть, я не верю. Кто? Кто это тебе дал?? Где этот Кинг?! В туалете?

— Аля — я приобнимаю девушку и краем глаза вижу ревнивый взгляд Веры — Нельзя такое Кузнецову отдавать. Он же тоже из ПГУ.

— Тогда отцу! — Альдона приходит в себя и сжимает побелевшие губы.

Бинго! То, что я и хотел. Куда пойдет Веверс с письмом? Правильно, к Пельше! И такое уже не замять. Кто подписывал назначение Калугина? Андропов. Прощайте, Юрий Владимирович! СССР будет намного лучше без вас. И без, Калугина, конечно, тоже. Следующему приготовиться генералу ГРУ Полякову. Просто Поляков, спасибо книге «Анатомия предательства» Соколова в моем Айфоне, сейчас законсервировал свои контакты с ЦРУ и наиболее опасный крот в недрах советских спецслужб — Калугин. Ну, может еще Гордиевский.

И даже если мое письмо попадет на проверку в КГБ — выудить оттуда что-то компрометирующее меня невозможно. Текст я заранее прогнал через гугл-переводчик. В нем одни канцеляриты. Отпечатки пальцев — залегендированы. А искать пишущую машинку… Нет, бурильщики не настолько всемогущи.

Альдона не выдерживает и срывается в сторону мужского туалета. Под обалдевшими взглядами окружающих, врывается вовнутрь. Вытирая слезы, проверяет все кабинки. К нам подходит Кузнецов.

— Что происходит?! — нервы у подполковника уже ни к черту — Что за цирк??

Глядя на конверт, он пытается схватить девушку за руку.

— Не ваше дело! — Альдона резко отталкивает Кузнецова и идет к стойке регистрации. Вслед за ней начинают выдвигаться и все остальные.

— Виктор, что случилось? — а вот нашему директору удается поймать меня за руку — Почему Альдона плачет?

Клаймич озабочен и встревожен. Действительно, поездка выходит скандальной. Драки с итальянцами, эфир на телеканале РАИ, перестрелка на вилле Кальви… Даже приз и тот утерян. Что показывать советским чиновникам от культуры? Съеденный в поезде торт с надписью глазурью Felicitа?

— Григорий Давыдович — я сочувственно гляжу на директора — Альдона просто перенервничала. Устала и вот… По приезду, всех в отпуск. Немедленно!

— Покой нам только сниться — тяжело вздыхает Клаймич.

Наш багаж уезжает по ленте в нутро аэропорта, а я, расцеловавшись с Анной, вытерев ее слезы и пообещав писать, звонить (ага, как бы мне не стать невыездным по прилету), иду на паспортный контроль.

И вот, наконец, я в самолете. Откинул кресло, собрался спать. Самолет — полупустой, можно расположиться сразу на нескольких местах. Сейчас, не очень принято спать лежа и, пока я раздумываю, рядом устраивается Вера. Как говорил Горбатый из «Места встречи изменить нельзя»: «бабу не проведешь — она сердцем видит». Начинает Зая издалека. Рассказывает, какие подарки купила. Маме — отличные бархатные шторы с золотой вышивкой. Деду — инкрустированную разборную трость с фляжкой и двумя рюмками. Брежневой — кухонный комбайн. Он только появился в продаже, в западных магазинах. Должен произвести впечатление. Совсем не зря я брал наличные в банке. Командировочных на всю эту роскошь, явно бы не хватило.

Утреннее солнце, бьет прямо в иллюминатор — я закрываю шторку. Благодарю девушку, незаметно кладу руку на коленку. Бесполезно. Мою руку убирают и задают сакраментальный вопрос:

— Витя! — Вера сильно нервничает, кусает губы — Что у тебя с Альдоной? Только не ври мне!

Я закрываю глаза. В таких ситуациях, надо все отрицать. Даже, если тебя поймали в позиции «парень сверху» — утверждай, что шел и случайно упал. И так несколько раз. Ведь признание не облегчает вину, а просто добавляет срок.

— Хорошо что ты сама завела этот разговор — устало произношу я, массируя глаза. — Твоей интуиции можно позавидовать.

— У вас… вы… — Вера, сейчас расплачется.

— Да, у нас беда — я беру девушку за руку — Близкий друг Веверсов, генерал из КГБ — предатель.

Вера ошарашена. Слезы моментально высыхают, она хочет что-то спросить, но никак не может определиться.

— И мы теперь не знаем, что делать — я смотрю в пол, разглядывая краем глаза мимику девушки. Она огорошена. Предательство в СССР — это очень серьезное и шокирующее событие.

— А как ты… вы… узнали — наконец, приходит в себя Вера.

— Об этом, я не могу тебе сказать, извини. Можешь спросить Альдону. У нее… в общем, у нее есть доказательства, которые… я прошу это хранить все в секрете, она передаст отцу. А тот уже решит, как поступать.

— А почему не Кузнецову? Нас инструктировали, что…

— Веруня, это уже Альдоне решать, так ведь? Я, просто, постарался разделить с ней эту боль.

Вера согласно кивает и берет меня за руку. Фу… Я миновал огромный подводный риф, который легко мог потопить мой корабль. Интересно, теперь мне дадут поспать? Ага, жди… Веру сменяет… Лада! Девушка, тоже нервничает, но по другому поводу. Пока она ходила по магазинам, ее пытался обаять красивый, богатый итальянец. Предлагал прокатиться на спортивном автомобиле, поужинать в лучшем ресторане Рима. Спасло Ладу, слабое знание иностранных языков. Хоть, нас и натаскивали на итальянский в Союзе — быструю речь, она понимала плохо. Когда ухажер перешел на английский — Лада испугалась и ушла в отель.

— Я же распорядился брать с собой кого-то из ребят Лехи, когда выходишь из отеля — внутри росло раздражение — А если бы это был преступник?

— Я же просто в магазин вышла — растерялась Лада — И что теперь делать с браслетом?

На руке девушки красовалось золотое украшение. Подарок от любвеобильного итальянца. В обмен, на который Лада выдала тому свой московский номер телефона. Если это был црушник, то ее продолжат разрабатывать уже в Союзе. Эх, жаль, что еще не снят фильм «Конец операции „Резидент“». В нем, очень хорошо показано, как пытаются завербовать дочку «военного» академика на дефицитных шмотках и подарках.

— Браслет — снять и спрятать. Никому не показывать. О контакте с итальянцем рассказать Кузнецову.

Я, наконец, закрываю глаза, пытаюсь заснуть. И тут стюардессы начинают раздавать еду. После кофе, ни о каком сне речь уже не идет. Сначала делаю вид, что сочиняю песню. Корябаю бумагу, высунув язык. Болтовня вокруг стихает, музыканты и девчонки уважительно поглядывают на меня. Потом мой творческий порыв заканчивается и остается, просто смотреть в иллюминатор. Внизу расстилается облачная равнина, похожая на снежное поле. Кажется, вот-вот появится цепочка лыжников. Спустя несколько часов, мы пробиваем это поле сверху-вниз и заходим на посадку в Шереметьево.

Уже на рулежке, я понимаю, что все плохо. Возле терминала, на взлетном поле, стоит две группы черных автомобилей. Три «волги» с одной стороны, министерская «чайка» и две «волги» с другой.

Группа людей в дубленках и пальто, стоящая друг напротив друга. И конечно, наш Ту подрулил именно к этому месту. Ну что ж… Хорошая новость заключается в том, что замерзнуть в своем фирменном плаще я не успею. Спокойно спускаюсь по трапу первым.

Как и ожидалось, меня встречает лично Щелоков с порученцами. Рядом с ним стоит напряженная мама. Я не вижу радости на ее лице. Позади топает Кузнецов. Ох какой морозец в Москве. Минус тридцать минимум.

Слева от трапа семеро мужчин в черных зимних пальто и шапках. Стоило мне спуститься с последней ступеньки, как они разом качнулись в мою сторону.

— Полковник Семенов, комитет государственной безопасности — красномордый мужик махнул корочкой перед моим лицом — Проедемте с нами.

Сзади уже подталкивает в спину Кузнецов. Сговорились суки. Слышу мамин голос — Пропустите!

— Дорогу! — это уже Щелоков. Попытка гэбистов окружить меня не удается и в наш кружок пробивается министр с мамой. Я тут же обнимаю ее, прижимаясь к груди.

— Вы мешаете проведению спецоперации — красномордый начинает оттеснять Щелокова.

— Ты с министром разговариваешь. Представься!

— Витя — несовершеннолетний! — это уже мама — Вы не имеете права…

— Имеем — сзади напирает Кузнецов. А по трапу уже топают «тяжи» Лехи. Ох, сейчас начнется… Конторские наверняка с оружием. Да и у порученцев Щелкова есть пистолеты.

Слышу визг тормозов. Хлопает дверь.

— И что тут происходит?

Неужели?? Голос Галины Леонидовны. Мужчины как по команде расступаются и к нам подходит, одетая в белую шубу, Брежнева. Физиономии гэбэшников вытягиваются. Кузнецов так и вовсе на похоронах.

— Господи, Витенька, что у тебя с лицом? — Галина Леонидова трогает мои порезы.

— Людмила Ивановна, Николай Анисимович — это уже маме и министру — Витю надо срочно врачам показать.

И тоном, не терпящим возражений, — Так, Витя! Давай, в мою машину, едем в больницу!

Я только успеваю шепнуть Клаймичу, что завтра утром — общее собрание, как меня уводят.

«Волга» стартует резко, с пробуксовой. Моментально долетает по взлетному полю до ворот, которые уже открыты. Сзади пристраивается кортеж министра. Сидим молча, слушаем радио Маяк. Пропаганда вещает про удои, стройки, новые рекорды. Под руководством мудрой коммунистической партии страна уверенно идет от победы к победе. Чего же тогда СССР уже через 12 лет развалится на куски? Может быть потому, что власть замкнулась в своем мирке и слушает только себя? 20 октября 1986 года командир самолета Ту-134А Александр Клюев поспорил с экипажем, что сможет посадить самолёт вслепую, по одним только показаниям приборов. Он закрыл обзорные окна кабины шторками и повёл самолёт на посадку. В его расчёты вкралась ошибка, и к полосе самолёт подошёл со слишком большими вертикальной и горизонтальной скоростями. От сильнейшего удара при касании шасси подломились, Ту-134А перевернулся и загорелся. Из 94 пассажиров и членов экипажа выжило только 24 человека. Разве Союз — это не такой же Ту с закрытыми шторками? Цензура, неэффективное централизованное планирование, командно-административная система — сильнейший удар падения цен на нефть и вот уже СССР полыхает в огне национальных конфликтов. Допустим, будет на престоле не престарелый Брежнев, а бодрый и активный Романов. Или Машеров, которому жить осталось около года. Что поменяется? СССР проигрывает Западу экономическую гонку. Опаздывает с внедрением достижений научно-технического прогресса. Закостенел в идеологии. С этим как быть?

— Чего молчишь? — Брежнева закуривает сигарету — Рассказывай, как съездил.

— С приключениями — я тяжело вздыхаю — А куда едем?

— В Завидово, к отцу. Давай, Витя, не телись, рассказывай.

Коротко, не зацикливаясь на деталях, живописую наши итальянские приключения. Брежнева только ахает. Даже водитель впереди не удерживается, издает удивленные звуки. Вечером поди будет писать рапорты «кому надо».

— Драки, перестрелка, трупы, Кальви в больнице, приз потерял — я ничего не забыла? — подытожила мой рассказ Брежнева.

— Ничего — я повесил голову. Это еще Галина Леонидовна не знает про мою подляну с письмом ее отцу. Но узнает. Такое скрыть невозможно. Но вот стукачу-водителю пока об этом знать не надо.

— Может мелочи какие. О! Я вам кухонный комбайн купил — я попробовал перевести разговор на другую тему — Он сам режет, шинкует, кофе мелет, сок выжимает.

— Хитрый ты Витька — смеется Брежнева — Ладно, на фестивале победил, иностранцы министерство культуры приглашениями завалили. Не боись. Тетя Галя тебя в обиду не даст.

По дороге Брежнева рассказывает о впечатлениях советской публики от Сан-Ремо. Лапин дал в эфир все три наших выступления, но в записи и с купюрами. Ожидаемо вырезали Тину Тернер, часть итальянских певцов. Особенно тех, кто много дергался на сцене. Теперь Останкино завалено телеграммами трудящихся с просьбой повторить запись концертов. В ресторанах, на дискотеках повсеместно играют мелодии Красных звезд (и откуда только ноты с музыкой взяли?). Нас ждут на Мелодии записывать первую пластинку. Все согласовано и решено. Без меня меня женили. Молодцы.

И вот привычные зеленые ворота, КПП, высокий забор. Такая же тщательная проверка. Пока стоим ждем — рассматриваю окрестные сугробы. Они выше моего роста. Какая же суровая в этом году зима! Наконец, нас запускают и мы паркуемся у гостевого домика. За нами встают машины министра. Выходим, разминаем ноги. Меня начинает пощипывать мороз и мы с мамой заходим в дом.

— Витя, как же ты оброс! — меня треплют по волосам, трогают порезы — Откуда у тебя это?? Ты мне про это ничего не говорил!

— Поскользнулся, упал, очнулся…

— Сейчас, поросенок, точно будет гипс! Мы с дедом сходим с ума, а тебе трудно лишний раз позвонить.

— Мам, мы же сначала в Сан-Ремо поехали, потом обратно, а там сеньор Кальви на виллу к себе позвал. Давай, я тебе все потом расскажу. Вон Юрий Михайлович мне машет.

Чурбанов, действительно, подзывает меня к себе. Подходим, обнимаемся. Генерал прикладывается к ручке мамы. Та краснеет. И этому есть объяснение. Юрий Михайлович полураздет (банный халат, шлепанцы) и слегка подшофе.

— Понятно — хмыкает Брежнева — У мужчин — банный день. Николай Анисимович ты с ними?

Щелоков уже стягивает с себя китель.

— Люда, пошли я тебя чаем с чабрецом угощу — Галина Леонидовна уводит маму, а мы с генералами идем в баню.

Мне выдают халат, плавки, шлепки и шапочку а-ля буденовка. Проходим мимо приснопамятного бассейна, заходим в раздевалку. Снимаем одежду, вешаем на крючки. Генералы молчат, но видно, как любопытство в них накапливается. Первым не выдерживает Чурбанов.

— Ну как съездили? Мы тут наслышаны о твоих приключениях.

Я коротко пересказываю свои приключения на вилле Кальви. Генералы ошарашено мотают головой. В их глазах я читаю сакраментальные слова Филатова из сказки про Стрельца «Вот и шли вас, обормотов, в заграничные турне».

— Но это еще не все — я поглубже натягиваю шапочку — Уже на вылете в аэропорту мне кто-то в туалете письмо сунул.

— Что значит сунул? — интересуется Чурбанов.

— То и значит. Под дверью кабинки пропихнули. А там такое…

— Давай, не томи — Щелоков уже разделся и я вижу изрядный животик, седые волосы на груди.

— Конверт был открыт — я тяжело вздыхаю и бросаюсь с головой в прорубь — Пишут, что какой-то генерал Калугин из КГБ предатель. Работает на ЦРУ. С доказательствами. Тайники, шифроблокноты…

— Кто пишет?! — Чурбанов трезвеет на глазах.

— Где письмо?! — жестко спрашивает Щелоков.

— Письмо я отдал Альдоне. Боялся, что в Шереметьево… Ну вы все видели, что я вам рассказываю. Альдона отдаст письмо отцу, а тот Пельше. Кто писал, не знаю — пожимаю плечами я — Какой-то искренний друг Советского Союза.

— Инициативник? А почему тебе отдал? — Щелоков смотрит мне прямо в глаза. Только не отводить взгляд.

— Может быть из-за эфира на итальянском телевидении? Разоблачение ЦРУ, все такое…

Генералы задумчиво переглядываются.

— Это может быть очень кстати — осторожно начинает Чурбанов — Если правильно подготовить Леонида Ильича… Калугина двигал Андропов. Один из самых молодых генералов КГБ. Звезда! Контролирует разведку. Это такой провал, Николай Анисимович, который не спишешь на секретарей ЦК, курирующих КГБ. Кстати, теперь Пельше все сделает, чтобы утопить Андропова — Калугина партийный контроль ведь тоже подписывал.

— А если еще учесть историю с Ираном — кивает Щелоков — В Политбюро у нас будет большинство. Ты, кстати, Витька, молодец. Угадал с этим докладом. Везунчик.

— Антипартийный заговор! — еще больше воодушевляется Чурбанов — Если правильно подать….

— Ты погоди, погоди — осаживает зама министр — Сначала надо найти эти тайники Калугина. Задокументировать. Веверс — отличная кандидатура. У него такой огромный зуб на Юрку… Землю рыть будет. Главное, чтобы расследование не отдали Цвигуну или Циневу. Там рука руку моет.

Генералы задумались.

— Ты вот что, Вить — чешет грудь Щелоков — Иди попарься. Мы тут без тебя посельсоветуемся. Про письмо молчок!

Я пожимаю плечами и выхожу из раздевалки. Иду вдоль бортика бассейна к двери, на которой нарисован ковшик. Тут стоит несколько телохранителей из «девятки», но меня беспрепятственно пропускают. Кое-кто даже улыбается, мне приветливо кивают. Оставил я о себе тут память в прошлый визит. Незабываемую. Вхожу в предбанник. Большой стол, уставленный едой и напитками, купальня с холодной водой, кресла с брошенными полотенцами и халатами. Из парной слышно уханье и шлепки. Открываю дверь, меня окутывает горячее облако.

— Закрывай дверь! — кричит из-за клубов пара… Романов. Глава Ленинграда машет вениками над Брежневым. Я протискиваюсь внутрь, забираюсь на верхнюю полку. Ох, как раскочегарили баню. Кроме Брежнева и Романова, в парной сидят еще двое. Гришин и Устинов. Обоих я мельком видел на охоте, но знаю мало. Гришин берет ковшик и закидывает воду в печку. Вот это пытка! Я чувствую, что «плыву» и под насмешливые комментарии мужчин, ракетой выскакиваю из парной. Прыгаю в купальню. Остудившись, вылезаю. На столе куча открытых бутылок пива. В основном датский Туборг. Пока никого нет, хватаю ближайшую бутылку и выпиваю половину. Закусываю копченой рыбкой. После чего наливаю себе в стакан морса. Вот так жить можно.

Из парной выходит Романов, поддерживая Брежнева. За ними идут Гришин с Устиновым. Мужчины раскраснелись, тяжело дышат. Генеральный идет к купальне и осторожно забирается в нее. Погружается несколько раз с головой. Рядом стоит Романов и все контролирует. Тем временем первый секретарь Московского горкома и министр обороны обстоятельно общаются со мной. Спрашивают про фестиваль, впечатления от Сан-Ремо. Устинов хвалит марш «Мы — Армия Страны». Его записал хор Александрова и уже даже исполнили по радио на всю страну.

Я внутренне настраиваюсь на серьезный разговор, готовлю аргументы про Иран, но никакого разговора сразу не происходит. Мужчины напарены, расслаблены, слегка пьяны. Брежнев оживлен, шутит. «После бани портки продай, а пива выпей». «Самые горячие женщины водятся в банях»… Присоединяюсь к беседе и рассказываю анекдот.

«Если голый мужчина случайно попадает в женскую баню — женщины верещат и плескают в него кипятком… А если обнаженная девушка в мужскую — все мужчины очень рады, приветливы и гостеприимны! Это еще раз доказывает доброту мужского сердца!»

Смеются. Устинов треплет меня по голове. «А не рановато ли тебе такие анекдоты рассказывать?»

— Да он вон ЦРУ разоблачает в прямом эфире — защищает меня Романов.

— Кстати, о ЦРУ — хмурит свои знаменитые брови Брежнев — Тут Юрий Владимирович опять про тебя рассказывал гхм… истории… Просил санкцию опросить тебя. Я сказал, что если мать не против… Что вообще там случилось в Италии?

Две репетиции было. Пора давать премьеру. Мой голос звенит, губы дрожат, кулаки сжаты. Я тыкаю себя в порезы на лице, кусаю губы. Мужчины впечатлены. Расспрашивают, перебивают. Показываю, как включал передачи на Land Rover, рисую пальцем на столе название Беретты. Брежнев качает головой, Романов наливает мне еще морса.

— Ты прямо как наш спецназ — Устинов надевает очки и внимательно на меня смотрит — Я вот участвовал в войне, но так никого и не убил. А ты семь врагов застрелил! И как только смог??

— Итальянцы крик поднимут — вздохнул Брежнев — Хоть и албанцы, а убиты советским… гхм гражданином… подростком. Понятно, что самооборона, но…. Эх… только-только наладили отношения с Андреотти…

— Скандал на весь мир — поддакнул Гришин.

— Замнут — уверенно заявил Романов — Им тоже не выгодно выносить все грязное белье на публику. Потом Кальви может стать премьер-министром. Его популярность в Италии сейчас очень высока. Тогда мы вообще в плюсе.

— Ты то откуда знаешь?? — обернулся к Романову Брежнев.

— Прессу читаю. Иностранную — пожимает плечами Григорий Васильевич.

Ага, прессу. За такой срок никакую газету не успели бы привезти в Ленинград. Голоса он слушает. Он или Сенчина. Которая ему потом на ушко пересказывает. Может быть даже нежно прижавшись. Что-то меня не в ту степь несет. Я извиняюсь, выхожу из предбанника и забираю из раздевалки свою сумку, с которой летел в салоне самолета. Тут кое-какие деликатесы, которые наши лидеры возможно захотят попробовать. Вспоминаю про группу. Надо позвонить, узнать как у них дела, прошли ли таможню… Надеюсь, Леха сможет получить мои чемоданы в аэропорту. Иначе родственники могут остаться без подарков.

В раздевалке генералов уже нет — они прогуливаются вдоль бассейна. Увидев меня с сумкой, заинтересованно идут за мной в баню. Показав телохранителям содержимое, вхожу внутрь и выкладываю на стол пармскую ветчину, сыры, оливки, свежие итальянские багеты, пару бутылок Chianti, наконец, миндальное печенье и шоколад. Гастрономический экскурс имеет успех. Чурбанов с Романовым моментально открывают штопором вино, разливают его по бокалам. Мужчины ломают хлеб руками, засовывают внутрь сыр и ветчину. Несколько минут слышится только хруст и довольное хмыканье. Да, они все были за рубежом. Пробовали кухню разных стран. Но свежие итальянские продукты — вне конкуренции. Спасибо Риму и… Ладе, которая все это для меня купила.

— Угодил, Витька — откидывается в кресле довольный Брежнев — О чем мы там говорили? Комитет? Скажу Юре, чтоб не беспокоили тебя. А то опять приходил, Цинева присылал… Бу-бу-бу… Гхм… Селезнев то, Селезнев сё… А ты страну на фестивале представил достойно. Победил. Видел тебя и девочек по телевизору, хорошо пели. Может и сейчас нам чего споешь? Новенькое, а?

Это был бы провал, если бы… если бы я не был на войне. Не тогда, на вилле Кальви, а именно сейчас, в этой бане я защищаю страну. И я готов. Во всеоружии. Кто сидит вокруг меня? Потомки крестьян и рабочих. Им противен рок, омерзительна попса. Они воспитаны на тягучих, заунывных русских песнях. Тех песнях, под которые их матери пряли, отцы мастерили… И я стреляю. Прямо в сердце.

Мой голос тих, едва слышен. Мужчины замолкают, подвигаются ближе к столу.

Повторяю припев два раза. Брежнев одобрительно качает головой. Точно также пою второй куплет. Тихо и нежно. И как только все привыкают к темпу, мой голос обретает силу и мощь:

Гришин аж отшатывается. У Чурбанова и Щелокова — квадратные глаза. Не ожидали такого. Брежнев мечтательно улыбается, прикрыв веки. Я вижу знаменитые ямочки на щеках, которые так убийственно действуют на женщин.

Последний куплет исполняю с опаской. Ну как они проглотят Россию?

Отлично проглотили. Гришин с Чурбановым аплодируют. Щелоков от чувств встал и обнял меня. Эх! Эту песню Любэ надо с хором исполнять. Тогда эффект вообще потрясающий. Впрочем, и так пойдет.

— Ну Витька, стервец, угодил — трясет головой Брежнев — Какая хорошая песня! Запишешь слова? Споем с товарищами еще раз.

— Конечно, Леонид Ильич — киваю я — Там простые слова, прямо сейчас и запишу. Летел домой из Италии и в самолете накатило что-то… Сочинил песню за час.

На меня уважительно смотрят, подливают еще морса. В приоткрытую дверь просовывается телохранитель из «девятки», протягивает блокнот с ручкой. Одобрительное подмигивает. Тоже слушали песню. Пел то я громко, особенно третий и четвертый куплеты. Быстро записываю простые слова в шести экземплярах. Раздаю бумажки. Мужчины шевелят губами, читают. После того, как все ознакомились, запеваю. Прелесть «Коня» в том, что его можно исполнять без музыки. К моему удивлению, никто не фальшивит, не дает «петуха». Все поют сдержанно, следуют заданной мной тональности. Где надо прибавляют голос, где не надо убавляют. Получается замечательно, все довольны. Обсуждают, какую хорошую, прочувственную песню сочинил Витя. Пойдет в народ. Прямо вот сейчас пойдет. Еле удается отговорить Брежнева от звонка Лапину, а Устинова от звонка Александрову. Мне совсем не улыбается уже сегодня, без репетиций ехать в Останкино и с хором записывать песню. Отговариваюсь усталостью.

— Ну, что товарищи? — улыбается довольный Брежнев — Отпустим молодежь отдыхать или еще попарим?

Я меняюсь в лице. Видел уже как они парят. Филиал ада в бане устроили. И как только выдерживают? Особенно пожилой Брежнев.

— Ладно — машет рукой Леонид Ильич, заметив мое замешательство — Езжай спокойно домой. Коля, ты заночуешь у меня? Тогда отдай свою Чайку Вите, пусть отвезут его с мамой.

Пока едем домой, рассказываю маме тщательно отредактированную версию поездки в Италию. Вижу, как она переживает, но сдерживает себя. Сам же я после полбутылки пива на голодный желудок чувствую себя, если и не захмелевшим, то весьма расслабленным. Стараюсь только дышать в сторону от мамы. Она как чувствует, живописует мне обед, который нас ждет дома. Украинский борщ со сметаной, отбивная из свинины с картошкой и салатом. Дед обещал пораньше закончить и прийти. Я потираю руки — очень соскучился по семейным посиделкам.

Мы уже въезжаем в Москву, когда я окончательно обнаглев, поднимаю трубку Алтая. Оператор дает мне выход в городскую сеть и я первым делом звоню Клаймичу. Тот уже дома, явно слегка принял на радостях. Долго рассказывает мне впечатления группы о несостоявшемся аресте в Шереметьево, о переживаниях девушек. Приходится убеждать его, что речь об аресте не шла — просто комитетчики хотели со мной поговорить. Выясняется, что не только со мной. Встреча на Лубянке назначена всем без исключения сотрудникам студии. Кузнецов чуть ли не повестки выписал на взлетно-посадочной полосе. Успокаиваю Григория Давыдовича, говорю, что после сегодняшней беседы с Брежневым (Клаймич ОЧЕНЬ хочет узнать подробности, но сдерживает себя) все вопросы будут сняты.

Похожий разговор, только более эмоциональный складывается у меня с Верой. Опять успокаиваю, забалтываю, делюсь слухами… Узнаю, что границу все прошли «влет». После того, как меня увезла Брежнева, комитетчики моментально уехали, а таможенники не проявили к группе никакого интереса. Есть новость и не относящаяся к группе. Веру вызывают на допрос по делу убийства «мидовского» сынка. Ей пришла повестка и звонил следователь. Впрочем, следак был любезен, Вера не испытывает особого волнения. Ну и правильно, чего ей дергаться? Алиби железное, про меня никто не знает.

Последняя на очереди — Альдона. Не знаю, прослушивают ли Алтай, но ее напряженный голос мне совсем не нравится. Иносказательно выясняю, что письмо дошло до Веверса и тот в ярости. В первую очередь из-за моего непрофессионализма. Меня срочно хотят видеть. Так срочно, что отец Альдоны сам сегодня приедет в гости. Вешаю трубку. Надо обрадовать маму, что у нас нежданный гость. Который, как известно, хуже татарина. Мама тем не менее, воспринимает все очень позитивно. На ее лице появляется довольная улыбка. Ну как же не блеснуть кулинарными талантами перед импозантным, подтянутым полковником. Ну и вообще, хоть гэбисты бывшими не бывают, особенно такие, но нельзя отрицать, что Веверс сам по себе очень «фактурный» мужчина..

Еще полчаса и вот мы уже дома. Я пока все никак не привыкну к новой планировке, тем более моя комната просто завалена мешками с письмами. Мама объясняет, что оставила наш новый адрес на ленинградской почте и теперь вся корреспонденция идет в Москву. Закрываю глаза, сжимаю зубы. Очень хочется выругаться. И что мне теперь делать с этими мешками?!? Обогревать квартиру? Так у нас центральное отопление. Впору заводить секретариат.

В дверь звонят. Это Леха пришел с моим чемоданом. Пока «мамонт» пьет чай, коротко рассказываю ему «краткое содержание предыдущих серий». Квартира уже может быть на прослушке, поэтому встречу с генералами опускаю, зато баню с Брежневым описываю в подробностях. Даже напеваю Коня. Леха только обалдело мотает головой. Приглашаю остаться его на обед, который уже приближается по времени к ужину. Но у «мамонта» свидание с Зоей. Зато он забирает из квартиры два самых больших мешка с письмами. Будем пока их складировать в гараже. Леха уходит, сталкиваясь в дверях с дедом. Новые объятия, разговоры. Наконец, «Старший Брат» окончательно уходит, а дед с мамой начинают накрывать на стол.

А я тем временем запираюсь в ванной и включаю приемник под шум текущей воды. Он у меня настроен на радио Свободу. В трещаще-пищащем эфире женский голос с неуловимым антисоветским акцентом рассказывает об очередном расстреле немцев, которые пытались бежать в Западный Берлин. Закончив со смакованием «зверства Хонеккера», Свобода переключается на Красные Звезды и певца Виктора Селезнева, чья популярность бьет в Европе и Штатах все рекорды. Фанаты с нетерпением ожидают выхода первой пластинки, но как «стало известно редакции, композитор может быть арестован КГБ сразу после возвращения в Союз». Что, разумеется, свидетельствует об обострившейся борьбе кремлевских кланов, победу в которой одерживает крыло консерваторов во главе с Юрием Андроповым. На чью сторону станет престарелый генсек Брежнев? И, конечно, Запад должен сплотиться в борьбе с красной угрозой и советским тоталитаризмом.

Дослушать «свободное вранье» мне не дает еще один звонок в дверь. Иду открывать. На пороге Веверс. Сухо здороваемся. Пока Имант Янович отряхивается от снега, смотрю на часы. Ролекс банкира показывает шесть тридцать. Чувствую — насыщенный будет вечер. В руках Веверса букет красных роз. Который он тут же дарит маме. Та, конечно польщена и довольна. Бежит в ванную обрезать цветы и наливать воду в вазу. Для деда у Альдониного отца припасена бутылка Арарата. В экспортном исполнении. Со звездами, медалями и всем чем положено. Все счастливы, садимся за стол. Теперь моя очередь дарить подарки. Дед, приговаривая «Ну Витюша, молоток» вертит в руках трость. Тут же разбирает ее на запчасти в виде фляжки и рюмок. Пытается налить в них сразу коньяк, но мама упирается. Сначала рюмки надо вымыть. Для моего самого дорогого человека у меня припасены итальянские шторы и комплект из кожаной юбки с голубой блузкой. Вера сильно рисковала, покупая одежду на глазок, но переодевшись, мама выглядит чудесно. Я замечаю пристальный взгляд Веверса, который скользит по всем изгибам женской фигуры. Которые к тому же выгодно подчеркнуты итальянским дефицитом. Вот этого мне еще не хватало!

— Имант Янович — отвлекаю я альдониного отца от мамы — Вам что положить? Попробуйте вот этого твердого пармезана — покупали в лучшем сырном магазине Рима. Или вот пармская ветчина. На языке тает. Может быть оливки? Кстати, для вас тоже есть подарок.

Вручаю затейливый штопор с изображением символа Рима — волчицы, вскармливающей молоком двоих младенцев — Ромула и Рема.

Веверс сухо благодарит, его взгляд все также прикован к моей маме. Та раскраснелась от рюмки коньяка, выглядит довольной и счастливой.

Отдав должное кулинарным талантам мамы и выставленным деликатесам, перемещаемся в гостиную, где дед сразу включает телевизор. Программа Время — наше все. Итоги дня для всей страны. Ну, а мне Веверс предлагает прогуляться и поговорить. Одеваемся, выходим на улицу. Уже стемнело, идет легкий, пушистый снежок. Я понимаю, что меня ждет тяжелый разговор. Но даже не представляю насколько тяжелый.

— Альдона больше не будет петь в твоем ансамбле — сходу огорошивает меня латыш — Я не могу рисковать единственной дочкой.

— Э… как же так?? — я даже не знаю что сказать. Пока раздумываю, пытаюсь слепить снежок. Получается плохо, он постоянно разваливается.

— Рядом с тобой становится слишком опасно — отвечает на мой вопрос отец Альдоны — Я навел справки… Почему ты не отдал письмо Кузнецову?

— У нас… э… не сложились отношения — нервно пожимаю плечами я — Имант Янович! Давайте начистоту. Я все понимаю. Риск, действительно, велик. Но он есть и без ансамбля. Пока жив и здоров ваш покровитель, Альдоне ничего не грозит. Но стоит только Пельше уйти просто на пенсию… Вы думаете Андропов про вас забыл? Удар по вам — сразу отразится и на ней. Единственный вариант…

— Ударить первым? — усмехается латыш — Я прочитал письмо. Обвинения против Калугина выглядят обоснованными, писал явно знающий человек. Скорее всего, какой-то предатель из ЦРУ. Но ты понимаешь, что санкционировать негласный обыск у генерала КГБ через голову Андропова может только Брежнев?

— Вы готовы такой обыск провести? Если вам придадут специалистов из МВД?

— Ничего сложного я тут не вижу. Но это начало войны. И мы с дочкой на передовой! Против нас кинут весь Комитет. Постараются уничтожить физически. Автомобильная авария, что угодно… Я сам такими вещами занимался и хорошо представляю, как это делается.

— Война и так идет — я пожимаю плечами — Брежнев быстро стареет, скоро развернется схватка за пост Генсека. Как вы думаете, чья группировка победит? И что будет с вами после этого?

Веверс напряженно думает. На лбу собрались морщины, зрачки глаз быстро двигаются вверх-вниз. Да… тяжелая у тебя задача. Вот так взять и все поставить на кон — карьеру в МИДе, судьбу дочери… Зато и выигрыш огромен. Любопытно, что Веверс совсем не переживает за своего друга Калугина. Просто робот какой-то. Уже списал его со счетов? Все взвесил, оценил… Страшный человек.

— Если бы ты принес письмо мне, когда я работал в КГБ, то первое, чтобы я сделал — отправил тебя на детектор лжи. А по его результатам скорее всего в 6-ю спецлабораторию. Там тебя бы расспросили под скополамином. Это препарат, подавляющий волю — любезно пояснил латыш — Хотя за то время, что я не работаю в Комитете, могли изобрести уже что-нибудь новенькое и более эффективное.

— Подростка? Вот так без санкции прокурора? — удивился я — И чтобы я там мог рассказать?

— Подростка, без санкции прокурора — кивнул Веверс — Ставки слишком высоки. Генерал КГБ — это фигура союзного масштаба. Его предательство — удар по всей стране. А рассказал бы ты все. От и до. Как выглядела рука, что просовывала письмо, кого еще ты мельком видел в туалете, когда входил внутрь, были ли спланированы твое интервью, что ты делал на вилле у Кальви…

Я внутренне содрогнулся. Под скополамином я бы точно раскололся и уже никогда не вышел из недр КГБ.

— Ну, хорошо — Веверс хрустнул пальцами — Меня завтра вызвали на Огарёва. Заеду, послушаю, что предложит Щелоков. А предложить он может многое. Его на днях утвердили членом Политбюро…

Я прикрыл глаза и станцевал внутри лезгинку. Зажав кинжал в зубах. Асса! История пошла по другому пути. Первое наглядное подтверждение. Ведь в моей истории Щелоков не входил ни в какое Политбюро. Что кстати, облегчило его падение после смерти Брежнева.

— А что с Альдоной? — спрашиваю я, вволю натанцевавшись.

Латыш раздумывает, разглядывая меня.

— Пусть решает сама — Веверс тяжело вздыхает — Она уже взрослая.

Мы заканчиваем нашу прогулку по вечерней Москве, поднимаемся в квартиру. Мама приготовила чай с эклерами, что очень кстати. Морозы продолжают бить рекорды — надо согреться. Еще полчаса, и Веверс прощается со всеми, целует ручку маме, уходит домой. А я для разнообразия, запершись в туалете, читаю айфон.

6-я спецлаборатория, больше известная под символом Икс. Похищение под наркотиками лидера Русского общевоинского союза генерала Кутепова, убийство архиепископа украинской церкви Теодора Ромжа (укол ядом кураре). Совсем недавно, год назад, отравлен в Лондоне болгарский писатель и диссидент Георгий Марков (крошечные гранулы с рицином). Скандал вышел куда громче, чем с Литвиненко и полонием. Ух ты… да тут и афганский след есть. В декабре 79-го года сотруднику КГБ Талыбову (кодовое имя Сабир) удалось проникнуть в президентский дворец Амина в качестве шеф-повара. Однако Амин поменял еду, как будто ожидая, что его могут отравить. Приготовленные блюда съел зять, в результате чего серьёзно заболел, и по иронии судьбы… был доставлен в больницу в Москве.

А если бы операция удалась? Группе Альфа не пришлось бы штурмовать дворец, а Союзу вводить войска? Очень, очень любопытно! До убийства Тараки еще 9 месяцев. Если отравить Амина раньше, то страну возглавит лояльный Союзу премьер-министр. Это конечно, не убережет Афганистан от новых переворотов и потрясений — уж больно там пестрый политический ландшафт — но точно даст время для обновления союзных элит. Неужели, Веверс, сам того не понимая дал мне зацепку, как решить проблему Афгана?

Ладно, что там дальше? Хм… А вот с Гордиевским вышел прокол. В КГБ подозревали его в предательстве, отозвали в Москву, допрашивали под препаратами, но он в своих мемуарах утверждает, что ни в чем не признался. Скополамин не панацея? Но сильно насторожился, дал знать английскому резиденту в Москве и тот организовал его побег.

Потихоньку у меня начала складывать пусть и бледная, но картина будущего. С ней я и отправляюсь спать.