Вечером последнего дня у нас "отходная". Завтра утром мы с Альдоной уезжаем в Ялту и Дуров разрешил проставиться. На съемках вообще-то царит сухой закон, но для нас сделано исключение. Единственное его условие — ничего крепче местного вина. Ребята — каскадеры нашли подходящее укромное место на берегу, где нас никто доставать не станет, женщины закупили на рынке все необходимое для вечернего пикника. Народ вымотан после напряженных съемок, но счастлив. Еду разложили по смешным картонным тарелкам, расставили их на большом плоском камне. Из санатория притащили разборный мангал каких-то исполинских размеров — парни собираются жарить шашлык. Я в этом безобразии не участвую, да от меня никто этого и не требует. Кто-то достал гитару, вот мы с Цоем и сидим неподалеку, настраиваем ее.

Когда все съедено, выпито, и все тосты произнесены, начинается импровизированный концерт. Для поднятия настроения сначала исполняю народу «Когда муж пошел за пивом», потом по многочисленным просьбам «Мадам Брошкину». Я в ударе и Пугачева в моем исполнении получается на пять балов. Хохот после этого стоит такой, что, наверное, на турецком берегу слышно.

— Да ты у нас на все руки мастер… — небрежно улыбаясь, цедит Еременко — может, и про каратэ чего-нибудь споешь?

— Легко. Но сначала анекдот. «В школе на выпускном подрались физрук и трудовик. Победил трудовик, потому что каратэ — это каратэ, а молоток — это молоток».

Все ржут, а громче всех — Касьянов. Так, закрепляем успех…!

— А вот еще один. Василий Иванович и Петька идут по улице, видят объявление: Школа каратэ. — «Ну что, Петя, зайдем?» «Нет, Василий Иванович, там я уже был, бьют очень больно». Василий Иванович пошел один. Слышны крики, стоны, вопли. Через 15 минут Чапаев выходит и вытирает пот со лба: «Каратэ, каратэ…! Да там только один шустрый попался, еле шашкой его достал…».

Снова взрыв смеха, и теперь даже Еременко хохочет наравне со всеми.

— Виктор, что-то у тебя никакого пиетета к каратэ! — усмехается в усы Говорухин.

— Неправда ваша, Станислав Сергеевич! Каратэ я уважаю. В домашнем хозяйстве это очень даже нужная вещь! «Жена с чёрным поясом — это крепкая семья, идеально воспитанные дети, крайне вежливая свекровь и верный, любящий муж».

Нет, турецким пограничникам сегодня точно плохо спится, ну нельзя же так ржать! Словно в ответ на мои мысли, из темноты появляется наряд наших погранцов. Но не успевают они и рта открыть, как Вячеслав быстренько отводит их в сторону. Показывает ксиву и через минуту пограничники снова растворяются в темноте, как ночные призраки.

— Анекдоты хорошо, а что все-таки с песней?

Кажется чье-то самолюбие крепко задето. Ну, еще бы! Мало того, что поклонницы переметнулись в чужой лагерь, так еще и среди коллег по съемочной группе наш герой-любовник перестал быть центром вселенной. Или это кто-то блондинистый ему от ворот поворот дал?!

— Извини, Коль, за пять минут всю песню не придумаю. Если только первый куплет осилю.

Я кладу гитару на колени и отстукиваю на ее деке ритм, как на барабане:

— То, что люди говорят, нам не безразлично,

Не ходить на каратэ стало неприлично.

Все вокруг твердят одно — джинсы уж не в моде,

Нынче ходят в кимоно при любой погоде.

Раньше мы про каратэ

Не слыхали,

Только в этом уж теперь

Мы признаемся едва ли.

Шутливо раскланиваюсь, срывая аплодисменты за еще одну песню «Землян». Точно знаю, что эта песня из 80-х, так что риска нет никого. Только вот вспомнил я из нее один первый куплет, уж больно он привязчивый.

Кто-то из парней, давая мне передохнуть, перехватывает у меня гитару и исполняет пару известных шуточных песен — «Поспели вишни…» и окуджавского Ваньку Морозова. Последняя несколько снижает градус всеобщего веселья своей печальностью, и мы плавно переходим на репертуар посерьезнее. И вот тут я вручаю гитару Цою.

— Друзья, думаю, вам странно было слушать, как я восторгаюсь Витиным талантом, но сейчас вы сами его оцените. Сразу скажу, что песня серьезная. Посвящена чернокожим американцам, которые борются за свои права в Соединенных Штатах. Все, наверное, помнят кадры по телевизору с пылающими домами Нью-Йорка?

Народ кивает.

— Вот она об этом.

Раздаются первые аккорды, а потом звучит «Мы ждем перемен» в Цоевском исполнении. Это еще не то, фирменное звучание "Кино", но очень похоже. Очень! И голос его звучит вполне узнаваемо, и уже есть цоевский рваный ритм. Даже сейчас его талант понятен по той легкости и уверенности, с которой он исполняет песню. Все слушают его, затаив дыхание. Я не исключение. Они настолько безошибочно подходят друг другу — эта песня и Виктор Цой, что… Я буду не я, если не подгоню ему «Звезду по имени Солнце» и «Группу крови».

— Слушай, а он и правда талант! — удивленно шепчет мне Альдона, когда народ взрывается аплодисментами.

— Еще какой! Ему бы только опыта поднабраться, но какие его годы.

Девушка задумчиво хмыкает и с каким-то уважительным интересом следит за тем, как смущенный Цой отбивается от просьб парней исполнить что-то свое.

— Нет, там все пока …сыро. Давайте, я лучше вам Витину «Траву у дома» спою.

Вот пытался я поменять название песни на «Космическую» — бесполезно. Так ее все в народе «Травой…» и называют. Даже на радио это название прижилось, и хоть ты лоб расшиби. И кстати, в исполнении Цоя она звучит очень оригинально. Его голос вибрирует в унисон струнам, когда он затягивает припев и все дружно бросаются подпевать.

Уже в санатории, прощаясь, вся съемочная группа наперебой приглашает нас посетить Крым еще раз:

— Приезжайте еще к нам через месяц! Лето, фрукты…

— Через месяц не сможем — нам еще надо мир спасать!

— Нет, ну каков наглец! — качая головой, произносит Говорухин, и звучит это почти с восхищением…

В номере я жестко прижимаю Альку к стенке:

— Колись, почему Еременко так зло на нас смотрит?

— Вить, я не хотела тебе говорить, но он мне опять проходу не давал. Пришлось защемить нерв на локте.

Я засмеялся. Моя подруга в своем репертуаре.

— Достал просто!

— Доста-ал…? — я резко задраю подол ее сарафана и подхватываю под упругую попку — Насколько доста-ал?

— Он и в Москве… — ее дыхание сбивается, когда я вхожу в нее и замираю — …предлагал мне встретиться.

Коля, молодца! Время зря не теряет. Прямо под боком у жены и ребенка!

Несколько жадных движений под громкие стоны и только тогда меня немного отпускает. Альдона только моя. И я убью любого, кто посмеет в этом усомниться! Продолжаю вколачиваться и я шиплю ей в ухо:

— Перебью за тебя всю эту актерскую братию, а «Жульен» недоделанный будет первым.

— Перебе-ей…! — стонет она в ответ.

---

Ялта нас встречает ярким солнцем и умытой набережной. Но на ней на удивление мало народа. Зато глаза сразу натыкаются на военный патруль. Моряки, строго посмотрев на нас, идут дальше. И пока мы доезжаем до гостиницы, патрули нам встречаются еще дважды, один — молодые дружинники с красными повязками на рукавах. В довершении картины вдалеке тревожно звучит милицейская сирена. В городе стоит какая-то подозрительная тишина — словно на набережной все разом выключили свои магнитофоны и транзисторные приемники. Пока я обдумываю увиденное, мы успеваем войти в гостиницу и подняться в лифте на свой этаж. За столом дежурного администратора Анна Сергеевна деловито отмечает что-то в журнале.

— Здравствуйте, прекрасная Анна Сергеевна! А не подскажете, что это в Ялте у вас сегодня так тихо?

— Доброе утро, Виктор! В Ялте третий день объявлено милицейское усиление.

И снова невозмутимо утыкается в свой журнал. Вот гвозди бы делать из этих непробиваемых теток!

— Усиление? — я растерянно оглядываюсь на Вячеслава. — А в честь чего?

Но, еще не договорив, уже начинаю догадываться, что это логичное продолжение истории с цыганским бароном. Ох, ни хрена ж себе Сергей Сергеевич здесь бучу устроил! И практически на пустом месте. Хотя …даже маленький камушек может вызвать обвал или оползень, и это тот самый случай. Старый цыган — лишь песчинка, с которой скоро начнется обвал на всем Черноморском побережье. И нам с Альдоной точно пора отсюда сматываться, пока еще какие-нибудь «песчинки» на горизонте не появились.

— Вячеслав, когда наш самолет?

— Завтра утром в десять.

— А что так? Почему не сегодня вечером?

— Распоряжение Сергея Сергеевича.

На все вопросы один ответ: "Я должен посоветоваться с шефом!" Пока Вячеслав лично проверяет наши номера на наличие иностранных диверсантов-подводников в ванне, цыганских баронов в шкафу и прочих ниньзь на балконе, моя красавица недовольно бурчит:

— Вить, мы так и уедем из Ялты, ничего не увидев? А кто мне дворцы обещал показать?

— Альдона, какие дворцы? — хмурится наш долговязый бодигард — У меня распоряжение — не выпускать вас даже в город.

— Съездили, называется в Крым! Кроме драки в ресторане и съемок толком ничего здесь и не увидели. Одна работа!

— Так вы на съемки и прилетали, разве нет?

Альдоне крыть нечем. Она недовольно фыркает и, надув губы, гордо удаляется в ванную, хлопнув напоследок дверью. Мы переглядываемся с Вячеславом и дружно хмыкаем — «сверхновая звезда советского экрана» гневаться изволит! Но в чем-то она права — дворцы я ей обещал, просто обстоятельства изменились.

— Вячеслав… а почему бы нам и правда не посмотреть парочку дворцов? Они же на закрытой территории. Один — госдача № 3, второй — санаторий ЦК. Ну, что там может случиться? А Альдоне после таких напряженных съемок и, правда, нужно немного развеяться, вы ведь сами видели, какие там нагрузки были.

Безопасник на минуту задумывается, потом нерешительно говорит:

— Хорошо, я сейчас позвоню Сергею Сергеевичу.

— Звоните. Нас интересуют Дюльбер и Масандровский дворец.

К тому моменту, как Алька выходит из душа, разрешение свыше получено. Но только на один дворец, и тот, что поближе.

— Ну, что — едем смотреть Дюльбер?

— Ура! Ты — лучший! — блондинка повисает на моей шее.

Полковник может и не рад нашей активности, но против небольшой экскурсии не возражал, тем более до Мисхора — один полет стрелы. Территория закрытая, охраняемая, так что одного из охранников Вячеслав оставляет в гостинице, и мы вчетвером прекрасно умещаемся в одной машине. Через полчаса наша Волга уже тормозит у проходной санатория, которая имеет вид небольшого белоснежного минарета с куполом.

— Ух, ты! Прямо Бухара какая-то…

— Нет, Аля. Это скорее арабский Магриб. Но самое интересное внутри. Пойдем.

Вячеслав отмахивается от пожилого вахтера ксивой, коротко бросив: «Это со мной», и мы проникаем на закрытую территорию. Ну, что сказать? Красота…! Парк просто роскошный. Великокняжеский дендрарий сам по себе сокровище Крыма, и великолепный дворец просто утопает в зелени. Одно из высоких деревьев укрывает цветущее облако, которое вблизи оказывается старой плетистой розой с мелкими лимонными цветками, накрывшей его крону как лиана. Толщина стволов у этой розы с руку толщиной и можно только догадываться, сколько ей лет. Ну, и целая роща цветущих пальм, которые так нравятся Альдоне. Дворец в мавританском стиле предстает перед нашими глазами во всем величии и великолепии, аж дух захватывает. Белоснежные стены, голубая арабская мозаика, серебристые купола. Резные фигурные арки, ниши в стенах с каменными скамьями и фонтанчиками. В центре внутреннего двора небольшой бассейн с кувшинками.

В виде бесплатного приложения — свой пляж, теннисные корты, и даже амфитеатр под открытым небом в греческом стиле. В новом современном корпусе большой открытый бассейн. И вся эта потрясающая красота к услугам лишь небольшой кучки отдыхающих. Хорошо устроились здесь партийцы, ничего не скажешь. С большим комфортом. Хорошо хоть от Чаира их отделяет горная речка и скалы, а то бы еще и знаменитый парк себе захапали, не постеснялись бы. Кровожадные планы по раскулачиванию партийной элиты вспыхивают во мне с новой силой и не оставляют до возвращения в «Ореанду».

— Жаль, что Масандровский дворец посмотреть уже не получится — расстроено вздыхает Альдона за обедом. — Он такой же красивый?

— Красивый, но совсем другой. И какие наши годы, мы же не в последний раз в Крым приехали? Есть у меня подозрение, что Дуров тебя до конца лета еще раз сюда выдернет.

— Думаешь?

— У этих режиссеров аппетит приходит во время еды. Сейчас он просмотрит отснятый материал, подумает, и окажется, что жизненно необходимо снять еще пару сцен с твоим участием.

— Ви-ить …а как ты думаешь, из меня бы получилась актриса?

— Альдон, камера тебя любит, и в кадре ты, конечно, смотришься классно. Но вот актриса… Эмоций в тебе маловато и притворяться ты совсем не умеешь. Нет в тебе таланта к лицедейству. Да, и надо оно тебе? Ты же сама теперь увидела, какой это адский труд. И это еще летний Крым. А если по сценарию зимняя Сибирь? Или казахская степь в июле? Или горы слякотной осенью…

— Не продолжай, я поняла. Красиво все только потом на экране.

— Вот именно. Зритель видит конечный результат, а что там за кадром осталось…

— Ну, и ладно! Буду и дальше петь в «Красных Звездах», у нас хоть притворяться не нужно.

Это да. Но, в отличие от Альдоны, я уже заранее представляю себе славу, которая обрушится на нее после выхода на экраны «Пиратов». И большинство режиссеров не остановит отсутствие у нее актерского таланта. Им же ее фактура важнее. Сейчас ведь как только начинают снимать фильм про заграницу, так сразу бегут за актерами на Рижскую киностудию, наши русские простушки плохо вписываются в образ утонченных западных красавиц. А здесь такое свежее, совсем не советское лицо. Предложениями просто закидают, к бабке не ходи, так что придется мне взять это под свой строгий контроль. Если уж и отпускать сниматься Альдону, то только заграницу. Например, в бондиану. Но «Шпион, который меня любил» уже снят, так что следующий агент КГБ в юбке там будет теперь только через несколько лет. А в советских фильмах, которые снимут в ближайшие годы, ничего подходящего для Альдоны нет. Или есть?

— О чем задумался?

— О том, что бедовые ткачихи и гарные румяные колхозницы — не твое амплуа. Как и скромные учительницы в очёчках. Да и в исторических интерьерах я тебя не представляю.

— Не очень-то и хотелось!

— Хотя… в каком-нибудь фантастическом фильме в роли инопланетянки ты будешь выглядеть бесподобно.

— Побритая наголо?!

Мы начинаем хохотать, и на этом тема кино исчерпана. Ерунда все это. Не место Альдоне в кино. Но если Лукас попросит ее сняться в эпизодах в Крепком орешке — с удовольствием отпущу, от такого подарка судьбы отказываться нельзя.

---

Субботняя Москва ненастна и дождлива. После летнего Крыма такое ощущение, что мы вернулись снова в весну. Да, собственно, так оно и есть. Май. В аэропорту Симферополя к нам неожиданно присоединился Сергей Сергеевич. Весь какой-то вымотанный, уставший, неразговорчивый. По-моему он успел заснуть еще даже до того, как взлетел наш самолет. Но окончательно меня добило то, что перед этим он расстегнул наручник, которым к его руке был, оказывается, пристегнут черный дипломат, и передал его Вячеславу. Видимо все в Крыму очень серьезно, если пошла такая пьянка. Вот тебе и всесоюзная здравница! Мы с Альдоной как-то сразу притихли и весь полет помалкивали. Я уже даже не удивился, когда на летном поле в Москве увидел встречавшие нас целых три Волги и микроавтобус с парнями характерной наружности, знакомых мне еще по эвакуации из Лондона. Это что же они там такого ужасного в Крыму раскопали?

— Виктор, с тобой пока поработает Вячеслав. — Сергей Сергеевич устало потер глаза, давая мне последние наставления, перед тем, как расстаться — Прости, но ближайшую неделю мне будет не до вас. Прошу, прояви сочувствие — не трепи ему нервы. Не до твоих выкрутасов всем нам сейчас, понимаешь?

— Обещаю

— Вот и хорошо. Помни о своем обещании. И постарайся свести все контакты с посторонними к минимуму. В студии должны быть только свои. Это ненадолго, но так нужно. О подписке даже напоминать не буду, ты уже не маленький. В общем, готовьтесь к Вене и делайте все, чем вы обычно заняты в студии. Но из Москвы ни шагу. Дом — работа, работа — дом.

— Что — и на дачу на рыбалку с дедом нельзя?

Внутри меня поднялась волна гнева. Тебя охранять поставили? Вот и охраняй.

— Вить, что непонятного я сейчас сказал? Дом — работа, работа — дом. Из Москвы ни шагу. Ясно?

Стиснув зубы, я киваю. Понятно. Что ничего не понятно. Каким боком я-то ко всем этим разборкам в верхах? Перестраховываются что ли? Но похоже, война кланов наверху в самом разгаре, и стороны ничем не гнушаются в этой борьбе.

…Завидев въезжающую во двор машину, из дома выскакивают мама с Лехой. Мама-то хоть под зонтиком и в коротких резиновых сапожках, а Мамонт несется к машине прямо с непокрытой головой и шлепает по лужам домашними вьетнамками. Стоит мне выбраться из машины, как он стискивает меня так, что кости трещат.

— Да, тихо ты мамонтяра!

— Молчи предатель, бросил здесь меня одного!

— Скажи еще, что соскучился по мне!

Получаю тычок в бок, и меня передают в уютные руки мамы. Она целует меня в щеку, потом, отстранив, бегло окидывает меня взглядом, и лишь убедившись, что в этот раз я без видимых травм, заключает в свои теплые объятья.

— С возвращением, Витюш! Хорошо отдохнули?

— Я-то отлично, почти целую неделю бездельничал — только ел да купался. А вот Альдона вкалывала, как каторжная.

— Ох, бедная девочка… Ну, пойдем в дом скорее, за обедом все нам расскажешь.

Леха пытается вырвать сумку из моих рук, но я киваю ему на багажник:

— Помоги лучше ребятам с коробками. Подарки

Раскрыв на кухне принесенные коробки, мама обнаруживает в одной из них раннюю черешню, в другой клубнику. Всплескивает руками:

— Витька, да куда нам столько?!

— А кто у нас варит самое вкусное варенье в мире? Так что часть ягод на стол, часть в переработку. Хочешь компоты крути на зиму, хочешь варенье вари. Но только у меня к тебе будет одно важное условие.

— Какое? — мама отрывается от созерцания даров крымской природы и удивленно оглядывается на меня

— Все пенки с варенья — мои!

Мама весело смеется и меня потихоньку отпускает. Дом, милый дом… Словно и не уезжал никуда. На плите что-то булькает, из духовки доносятся умопомрачительные запахи. Странно, но я успел привыкнуть к этому дому, хоть и прожил в нем всего ничего. Мама уже навела здесь уют, расставила свои баночки-скляночки, цветочки, пора теперь и мне свою лепту внести, нечего откладывать. Завтра же займусь промерами и накидаю планы будущей перепланировки. Если и делать ремонт, то только летом.

— А что это дедули не видно — снова на рыбалке?

— К ужину обещал вернуться. Прямо как маленький… — мама качает головой — Но такой довольный с дачи приезжает, что я уже махнула рукой на его причуды. Зато посвежел на свежем воздухе, даже лицо немного загорело.

— Ну, и пусть рыбачит. А то сидел бы в четырех стенах.

— Что ты! Мы теперь каждый вечер с ним гуляем перед сном. А то и просто на скамейке в саду сидим. Воздух — то здесь какой, как в настоящем лесу!

За обедом обмениваемся новостями. Я рассказываю про Крым и съемки, они мне по домашние дела и про студию. На работе все тихо, народ немного расслабился, но репетиции идут каждый день — у Клаймича с этим строго. А у мамы наконец-то появилась помощница по хозяйству, на которую она не нарадуется. Веверс расстарался. Пока договорились, что эта милейшая Екатерина Васильевна будет приходить сюда два раза в неделю, и убирать дом днем, когда мы все на работе. Готовку мама оставила за собой, сказала, что ей только в радость своих мужчин кормить.

— А кто тебя возит на работу и с работы?

— Да… когда как.

Что-то меня это смущенное выражение ее лица наводит на определенные мысли. Перевожу взгляд на Леху, тот едва заметно кивает. Вот так я и знал! Похоже, этот орел ясеневский здесь уже гнездо собрался свить. Не зря он такое живое участие в покупке дома принимал. Но глядя на счастливую маму, злиться на него по-настоящему у меня не получается. Она просто светится от счастья и порхает как мотылек, заряжая всех своим хорошим настроением. Ладно… пусть живут здесь вместе, если ей так хочется. Потерплю ради нее. Но если он меня воспитывать вздумает, быстро его на место поставлю.

— Ма-ам, а Имант Янович сегодня вечером в гостях будет? — невинно интересуюсь я. Тайком перемигиваемся с Лехой.

— Будет… — задумчиво произносит мама.

Ага… Может мне к Альдоне смотаться? Квартира Веверсов в нашем полном распоряжении. Рокировочка, блин! И пусть Веверс только попробует слово мне сказать. Так что в любой ситуации есть свои минусы, но есть и плюсы.

К ужину собираются все. И дедуля с дачи вернулся, и Веверс с работы приехал. Просто семейная идиллия. Только Альдоны за столом не хватает, да Мамонт — предатель как-то быстро поел и слинял. Обещал появиться утром в понедельник. Дед, и, правда посвежел, выглядит отлично. Чего не скажешь о Веверсе. Видно тяжко ему в последние дни — подкинули мы ему работенки. Я с воодушевлением рассказываю, как мы катались на Комете по морю, какая Альдона молодец, и как она выкладывалась на съемках «Пиратов». Конечно, немного переигрываю, но это только Веверс замечает, мама с дедом мой юношеский восторг за чистую монету принимают.

— А еще представляете, мы назад в Симферополь на настоящем вертолете из Ялты летели! Три рубля с носа, 35 минут полета — и вот мы уже в аэропорту. Красота…! Только шумно очень.

Мама с дедом ахают, а я, если честно, и сам не ожидал, что в Крыму такие транспортные услуги есть. Причем для всех желающих. Куда только потом все это делось…

В девять, перед чаем, мы включаем телевизор. Программа Время. Все страна смотрит. Хоть узнать, что в мире делается, а то совсем от жизни отстал. Сначала идет всякий официоз, а потом…

— Вчера, в американском городе Чикаго произошла крупнейшая в истории США авиакатастрофа, в результате которой по предварительным данным погибло около двухсот семидесяти человек. При разгоне авиалайнер компании American Airlines выполнявший регулярный рейс по маршруту Чикаго — Лос-Анджелес…

Дальше я уже не слушаю. Только зло сжав зубы, смотрю на Веверса. Тот недовольно морщится, еле заметно кивает мне на дверь. И пока мама с дедом ахают и всматриваются в жуткие кадры на экране, мы выходим на крыльцо.

— Ну, неужели нельзя было их предупредить?! — взрываюсь я — Двести семьдесят погибших, ни в чем не виноватых людей!

— А как ты себе это представляешь? — равнодушно пожимает плечами генерал.

— Что, нельзя было анонимный звонок организовать?!

— Тогда никто бы не признал, что это простая техническая неисправность. Раздули бы шумиху, что это хорошо организованная диверсия. И скорее всего диверсия КГБ. На нас всегда всех собак вешают. ФБР начало бы рыть и искать позвонившего. Слишком велика была вероятность провала перед американскими спецслужбами.

Я возмущенно пыхчу, но, к сожалению, правоту его слов не признать не могу. Блин… Но двести семьдесят погибших! Дети!

— Ты, Витя, и твой айфон — теперь главный секрет нашей страны, и главный ее козырь. Это стоит даже тысячи жизней, хоть американцев, хоть европейцев. И тебе, как патриоту, нужно сейчас не о чужих гражданах переживать, а о судьбах своих соотечественников думать.

— А я что, не думаю? Какой подарок я вам в Крыму сделал! Три года выиграли. Про дело Океана читали в айфоне?

— Читал. И это в высшей степени непрофессионально вот так, в режиме аврала и кампанейщины работать по коррупционерам. Там же целые кланы. Вросли в госуправление, словно метастазы опухоли. Кого прикажешь на их место ставить? Ты представляешь, что значит парализовать юг страны в преддверии летнего отдыха? 400 курортов, две с половиной тысячи санаториев, шесть тысяч домов отдыха и пансионатов!

Вот же шпарит! По памяти! Я уважительно посмотрел на Веверса.

— Вот теперь скажи мне. Стоило ли подождать до окончания санаторно-курортного сезона? И спокойно, без кампанейщины почистить основных "медуновых"?

Мнда… Все очень сложно.

— Не получилось бы — я качаю головой — Во-первых, люди бы спрятали все концы в воду. Хрен бы вы что-то нашли на обысках. Во-вторых, Олимпиада. Кто вам даст чистить сразу несколько областей перед Олимпиадой?

— А сейчас думаешь лучше? Ты знаешь, как кричал вчера Романов на Политбюро? Ему в Вену ехать, на сложные переговоры, а западные газеты выходят с карикатурами — Генеральный с трубкой и в сталинских усах пересчитывает заключенных во внутреннем дворе Лубянки. И это только начало.

— Быстро сработали — я в задумчивости чешу затылок

— В крымские дела даже не смей свой нос совать! Ты просто не представляешь, какая каша заварилась

28 мая 1979 г, понедельник

Москва, ул. Селезневская, студия МВД СССР

Первым кого я вижу с утра в студии — наш барабанщик Роберт. Худощавый парень, с трехдневной щетиной, в джинсах и безрукавке бросается ко мне. С жаром жмет руку.

— Что случилось то?

— «Don`t worry, be happy» попал на первое место американских чартов! Ночью слушал Голос Америки

— Вот это да! — мы переглядываемся с Лехой

— А на втором месте по-прежнему «Мы мир» — хвастает своими знаниями Роберт — Уже второй месяц входит в пятерку лучших песен. Ведущий утверждает, что «Мы мир» точно получит премию Грэмми.

— Этот ведущий случайно не Сева Новгородцев? — ехидно спрашиваю я

— Не, Сева на BBC, а я Голоса слушал

— Поменьше болтай об этом в студии — Леха качает головой — Щелоков конечно, нас прикрывает, но…

— Все, могила — барабанщик «застегивает рот» на замок — Вить, а насчет жилья что-нибудь слышно?

Я чертыхаюсь про себя. Хотел же поговорить с министром о квартирах для наших питерских музыкантов. Но закрутился с этой поездкой в Ялту и забыл.

— Вопрос решается — уклончиво отвечаю я — Мы все едем с Романовым в Вену — я его еще потереблю.

— В Вену?! — Роберт потирает руки — Шницель, опера, захер?

— Что еще за захер? — смеется «мамонт»

— Торт такой, шоколадный. Типа нашей Праги — барабанщик закатывает глаза — Сам не ел, но один сынок дипломата рассказывал, что объедение. Очень хочу попробовать

Спич Роберта прерывает Полина Матвеевна.

— Виктор, Америка на проводе.

Ага, а вот и Гор нарисовался. Небось, торопится меня поздравить.

— Эх, не валяй дурака… Америка!… Я начал подниматься по лестнице.

— ….Вот те валенки, мерзнешь небось.

Мой голос набрал силу.

Что Сибирь, что Аляска — два берега,

Баня, водка, гармонь и лосось.

Из репетиционной, пошивочной и других комнат начали выглядывать удивленные сотрудники. Ах, да я же спел Любэ только чете Щелоковых-Чурбановых. В качестве шутейной, застольной песни. Не пора ли песню двинуть в массы?

Гор был счастлив. Гор был доволен. Начал меня многословно поздравлять с очередным триумфом. А заодно напоминать через слово о гастролях. Список городов, которые готовы принять Красные Звезды, пополнился еще десятью столицами штатов. Всего двадцать четыре заявки.

— Готов организовать тур хоть завтра. Любые деньги, любые условия. В райдер можете вписать хоть свежие устрицы каждое утро, хоть фуагра с малиновым соусом.

— И шампанское Кристалл — я смеюсь, попутно размышляя.

Это уже получался не тур, а натуральный чес по городам и весям Америки. Все это надо было обдумать и согласовать «наверху». К такому чесу нужно тщательно готовиться. Обычно в такой тур едет целый караван машин — автобусы для музыкантов и персонала, трейлеры с оборудованием… И это, разумеется, большая политика.

— А как движется подготовка к Японии? — я решаю взять паузу

— Токио и Киото согласованы. По два концерта — бодро отвечает Гор — Мои люди уже на месте, готовят площадки, подписывают договоры… Хорошо бы господина Клаймича к ним присоединить. Он мне показался очень деловым человеком.

— Так и есть — соглашаюсь я — Переговорю с Григорием Давыдовичем

— Виктор, вот еще какой вопрос хотел обсудить. Мне звонил конгрессмен Магнус.

Ого! Вот это поворот.

— Уорен просит разрешение использовать Don`t worry, be happy в своей избирательной кампании.

— Э… — я впадаю в легкий ступор — В каком так сказать качестве?

— Дело в том, что наш президент Картер недавно не очень удачно пошутил насчет резкого роста цен на бензин. Мол, не волнуйтесь. А журналисты тут же пошутили в ответ — Будьте счастливы. Уорен хочет сделать клип с кадрами выступающего Картера, ценами на бензоколонках и закадровой музыкой из песни. И дальше крутить его каждый день по телевидению. Разумеется, после того как утихнет эта шумиха с авиакатастрофой

— Да, разумеется — я задумался

А что… Это может сработать. Бензиновый кризис набирает обороты, усиливается кризис вокруг захвата заложников в иранском посольстве. А Магнус на всем этом зарабатывает у избирателей очки.

— Хорошо, я не возражаю. Пусть использует нашу песню. За деньги

— Конечно! — голос Гора полон энтузиазма — Подпишем официальный контракт

Попутно я размышляю над тем, нужно ли мне согласовывать эту акцию с ПГУ и Веверсом. Прихожу к мысли, что нужно. Разговор все-равно пишется, так что в Ясенево узнают. А значит, мне надо сообщить Иманту Яновичу обо всем первым. А тот уже доведет до Пельше.

Дальше работа входит в привычное русло. Совещания с сотрудниками, репетиции, улаживание мелких бытовых конфликтов. Роза Афанасьевна опять поцапалась со Львовой, Татьяна Геннадиевна на распевке поругалась с Альдоной. Самая большая головная боль — Вера. Девушка смотрит на меня грустными глазами и молчит. «Страдания юной Жизели». Часть вторая. Сначала были скандалы, теперь вот это. Даже не знаю, что лучше. Тем более настроение Веры сказывается и на работе. Поет она так себе, входит в нужный ритм только после многочисленных окриков мамы. Атмосфера в коллективе совсем не рабочая. Лишь Лада радует меня своим неиссякаемым задором и смехом.

После репетиций в кабинет заходит Клаймич.

— Виктор, разговор есть.

Ну, раз разговор… По громкой связи прошу Полину Матвеевну сварить нам кофе, а пока достаю коньяк и наливаю директору рюмку. Григорий Давыдович довольно щурится:

— Вчера говорил с одним старым знакомым, узнал печальную новость. На прошлой неделе трагически погиб Володя Ивасюк.

Клаймич многозначительно замолкает, но мне это имя ничего не говорит. Пожимаю плечами.

— Витя, это главный автор песен Сони Ротару. Так что жди теперь в гости Евдокименко.

— А это кто?

Мой директор иронично закатывает глаза к небу. Но поскольку входит Полина Матвеевна с кофе, при ней он блюдет субординацию и не спешит обвинить меня в дремучести и незнании главных персонажей нашего советского шоу бизнеса.

— Толя Евдокименко — это директор, а по совместительству и муж Сони. У них в последнее время и так-то с репертуаром неважно, ярких новых песен у Сони давно не было. Кроме дуэта с Карелом Готтом даже вспомнить нечего. Теперь и вовсе плохо будет. А учитывая ваши напряженные отношения с Пугачевой, Толя обязательно к нам обратится, он ее сам терпеть не может.

— А что он вообще за человек?

— Мужик хваткий, но жадноват.

Я начинаю в голове прикидывать перспективы нашего сотрудничества. «Лаванда», «Меланхолия» и «Луна, луна» — это как минимум. А там и еще чего-нибудь — «Хуторянка» та же, или «Белые лебеди». Да и из пугачевского репертуара можно щедрой рукой каких-нибудь хитов Соне отсыпать, для такой дюже гарной дивчины ничего не жалко. А что у нее муж-директор жмот, так мы и не с такими справлялись. Поднимаю глаза на Клаймича, который ждет моего решения:

— Будем с Соней работать. Обязательно. Пусть готовят деньги. А вы готовьтесь лететь в Японию. Звонил Гор — нужно ваше присутствие при подготовке концертов в Токио и Киото.

Постепенно понедельник подходит к своему концу. Сотрудники разъезжаются по домам, студия пустеет. Я вожусь с документами в кабинете, Леха, махнув на меня рукой, один отправляется пить чай в столовую. Наконец, с бумажками покончено, и я, потягиваясь, тоже направляюсь вниз. Проходя мимо раздевалки, слышу оттуда какой-то сдавленный смех. Тихонько открываю дверь и вижу… стройное женское тело в белых трусиках и лифчике. Головы почти не видно — она скрыта платьем. Но каштановую шевелюру не узнать невозможно. Александра — «этот город наш с тобою»! Сашка пытается через голову снять платье и запуталась в нем. Ее руки нащупывают застежку молнии и не могут найти. Ах, как неосторожно!

Я тихонько подхожу ближе, обхватываю девушку за талию. Она ойкает и замирает.

— Кто здесь?!

— Спокойно, Маша, я Дубровский!

Аккуратно дергаю язычок молнии, Сашкина голова, наконец, освобождается от платья. Девушка испугано начинает поправлять растрепанные волосы. Зрачки расширены, грудь вздымается от учащенного дыхания. Да-а …пикантная ситуация! Сам не понимая, что делаю, я наклоняюсь вперед и целую Сашу в горячие губы. Платье падает из ее рук, наш поцелуй становится все жарче.

— Подожди, подожди! — шепчет Александра — Сейчас кто-нибудь зайдет… Остановись…

Но кто же в такой момент добровольно останавливается? Педали тормоза в салоне этого мчащегося автомобиля нет — я уже не могу остановиться. Мои руки путешествуют по этому божественному женскому телу и живут отдельной жизнью от моих мозгов. Те кажется, уже совсем отказали, потому что в какой-то момент я вдруг обнаруживаю себя склонившимся над Сашкой и жадно целующим ее грудь.

— Витька, ты куда пропал? — орет на весь коридор Мамонт, и этот вопль действует на нас как ушат холодной воды.

Сашка отскакивает от меня и сдавленно шипит:

— С ума сошел? Уходи немедленно!

Я растерянно киваю и пячусь к двери, но глаз от ее тела все равно оторвать не могу. Безумие какое-то, прямо как пацан малолетний! Хотя почему как?! Эта мысль окончательно приводит меня в чувство, и я спешу навстречу Лехе, чтобы увести его подальше от раздевалки. Вот бы сейчас вляпался! И Сашку опозорил, и себя последним козлом выставил бы. Хорошо, что Мамонт у меня такой громогласный! Господи, дай мне сил справиться с этим наваждением, я кажется и впрямь сошел с ума…

---

Прямо с утра во вторник дома раздался телефонный звонок. В трубке бодрый женский голос.

— Виктор Селезнев?

— Да.

— Вам из Свердловского райкома комсомола звонят. Еле разыскала вас.

— А в чем, собственно, дело? — я посмотрел на часы. Девять утра.

— Наш адрес знаете? Улица Чехова, дом 7. Будьте к часу дня. И без опозданий.

— Так по какому вопросу?

— По организационному.

В трубке раздаются гудки. Ну, очень вежливая дама…! Ни «здрасьте» тебе, ни «до свидания». Я пожимаю плечами и еще раз смотрю на часы. Вроде успеваю. Сначала на тренировку по боксу, потом по дороге в студию заскочу на Чехова. Наверное, с комсомольскими взносами напортачили. Но почему тогда меня вызывают, а не Веру, которая у нас комсорг студии?

Потягиваясь, я иду на кухню, приветствую «мамонта» и мы с Лехой плотно завтракаем. День предстоит насыщенный — требуется много сил.

Сил и правда уходит много. Сначала кровушки вволю пьет Киселев. Тренировка силовая, заканчивается ОФП и отжиманиями на кулаках. Потом приходится помогать Лехе с колесом. У Мерса незаметно спустила покрышка и мы в четыре руки ставим запаску. Пока корячимся, вокруг автомобиля собирается целая толпа. Кто-то реагирует на незнакомую иномарку, кто-то на мое очень даже знакомое лицо. Охрана встает в круг, но помочь — не предлагает. У них своя работа. Быстро кидаем инструменты, домкрат в багажник и мчимся на улицу Чехова. Я уже прилично вымотан и голоден. А ведь после райкома и студии надо еще вечером заехать в Кремль. Романов вернулся из поездки по стране и требует меня «на ковер».

Здание райкома — монументальный серый дом с табличкой и массивной дверью. Внутри полно народу. Молодые парни и девушки снуют по коридорам, у многих в руках папки и документы. Вид у всех деловой, некоторые парни в костюмах и галстуках. Словно в министерство попал. Вот она — новая поросль советской партократии.

— Селезнев? — рядом со мной останавливается высокая девица в строгом, синем платье, на тощей груди комсомольский значок. Конопатое лицо буквально усеяно веснушками, особенно досталось носу — настоящая картошка — Почему опаздываешь? Тебя уже ждут в актовом зале.

— Опаздываю? — я смотрю на свой Ролекс и тут же перехватываю презрительную гримаску на лице активистки — На моих еще без пяти час. А где этот ваш актовый зал??

— Третий этаж, направо.

Побродив по зданию, я подхожу к двери актового зала над которой висит надпись — Бюро райкома. На доске объявления рядом приколот слегка вспухший посередине лист ватмана. На нем черным чертежным шрифтом написано: «13.00 Персональное дело комсомольца Селезнева В. С.». Моя нижняя челюсть начинает жить собственной жизнью. Я протираю глаза, удивленно оглядываюсь на Леху. Тот тоже видит ватман, недоуменно пожимает плечами. Не успевает он дотронуться до ручки двери, как та распахивается, и нам навстречу выходят двое. Один толстый, с ранними залысинами мужчина в строгом аппаратном костюме. Второй — молодой очкастый парень, в белой рубашке с закатанными рукавами.

— Ага. На ловца и зверь бежит — толстяк разглядывает меня с ленинским прищуром — Что же вы товарищ Селезнев опаздываете на собственное персональное дело?

— А вы собственно, кто будете? — я кошусь на своих охранников и вижу, что один из парней уже отошел к окну и крутит диск местного телефона, прикрепленного в простенке. Правильная мысль, нужно срочно звонить Веверсу.

— Я — первый секретарь Свердловского райкома комсомола, Константинов Андрей Вячеславович — толстяк окидывает меня взглядом. Задержавшись на джинсах и кроссовках, хмыкает. — А это второй секретарь, Геннадий Перепелкин.

— Ты Селезнев, заходи — Перепелкин подталкивает меня к двери — График не резиновый, у нас еще несколько вопросов в повестке дня.

Вячеслав вежливо отстраняет его и заходит первым. Я иду следом. Небольшой зал заставлен рядами стульев и полон народа, в конце подиум больше похожий на сцену. На нем стол, покрытый красной скатертью. Обязательный бюст Ленина, какие-то лозунги над сценой. С боку у стола сидит молодая девушка-секретарь, перед ней стопка чистых листов. Все, молча, пялятся на меня, я на них.

Перепелкин указывает мне на единственное свободное место с краю в первом ряду. Сажусь. Вячеслав решительно сгоняет какого-то парня и усаживается рядом. Ребята-охранники остаются у дверей зала.

— Итак, товарищи, начинаем собрание — Константинов с замом уже поднялись на сцену и уселись на стулья в президиуме — Докладчиком по первому вопросу у нас выступит Геннадий Перепелкин. Есть возражения? Возражений нет.

Перепелкин встает, откашливается. Смотрит на исписанный лист, лежащий перед ним.

— Первым пунктом в повестке дня нашего сегодняшнего собрания рассмотрение персонального дела комсомольца Селезнева. Кто за то что бы начать обсуждение прошу голосовать. "За"… "Против"… "Воздержались"…

Вокруг меня поднимается лес рук.

— "За" единогласно. Предлагаю следующий регламент. Десять минут на доклад, по пять минут на обсуждения. Возражения есть?

Возражений, естественно, нет. Внезапно двери открываются, и в зал заходит пожилой мужчина в сером невзрачном костюме. На ногах старомодные черные ботинки в…калошах! Поднимаю взгляд и узнаю главного идеолога страны — Суслова.

— Товарищи! — Константинов подобострастно подскакивает на ноги и с придыханием произносит — Наше собрание посетил член Политбюро ЦК КПСС, товарищ Михаил Андреевич Суслов.

Народ вскакивает, оглядывается на дверь, раздаются аплодисменты. Узкое, аскетичное лицо Суслова озаряется скромной улыбкой.

— Товарищ Суслов, пожалуйста, проходите в президиум — первый секретарь пытается уступить ему свое место. Делает знак рукой, чтобы на сцену принесли еще один стул

— Нет, нет! Продолжайте, пожалуйста, я просто в зале посижу. Не обращайте на меня внимание.

Суслов скромно отмахивается от приглашения в президиум и садится с краю во второй ряд, прямо за моей спиной. Я просто лопатками чувствую его колючий взгляд. Оборачиваюсь и вежливо здороваюсь

— Здравствуйте, Михаил Андреевич!

— Здравствуй, Виктор — так же вежливо отвечают мне.

Перепелкин еще раз откашливается, наливает себе из графина в стакан воду. Быстро пьет.

— Итак, возвращаемся к рассмотрению персонального дела комсомольца Селезнева. Как многие из вас знают, на Селезнева в наш райком комсомола уже неоднократно поступали сигналы. Зазнался, ставит себя выше коллектива — школьного и студийного, общественной работы не ведет, пренебрегает комсомольскими мероприятиями. Но самое главное — оратор тяжело вздохнул, словно ему самому больно об этом говорить — человек, который представляет нашу страну за рубежом, полностью морально разложился.

— А в чем вы усматриваете его моральное разложение? — раздался скрипучий голос Суслова

Я сжал кулаки в карманах куртки. Вот сволочь, ведь сам же все и срежиссировал!

— Пятнадцатилетний подросток ездит на иномарке, сочиняет и исполняет песни сомнительного содержания, часто посещает рестораны, причем в компании взрослых женщин. Мало того, он еще там и постоянно безобразные драки устраивает. А вы посмотрите, во что он одет! В каком виде он пришел на собрание в райком! Заграничные тряпки, потертые джинсы, золотые часы Ролекс на руке — это же полное неуважение к своим товарищам. А его низкопоклонство перед Западом?! Как он кривляется перед западным зрителем на сцене, позоря звание советского человека и комсомольца! Стыдно смотреть, товарищи!

Вокруг меня поднимается шум. Я слышу выкрики с мест:

— Выгнать его из комсомола!

— Пусть едет БАМ строить!

— Да на нем даже комсомольского значка нет!

Я скриплю зубами. Значка и правда нет.

— Тише товарищи, тише! — Константинов звенит в колокольчик на длинной ручке. — Давайте будем соблюдать регламент! Кто за то, чтобы предоставить слово Селезневу? Кто «против»? Большинство голосов «за». Селезнев, давай поднимайся к нам на сцену, посмотри в глаза своим товарищам.

Я поднимаюсь на подиум, поворачиваюсь к залу. Народ притих, рассматривают меня с жадным любопытством, словно экзотическое животное. На некоторых лицах мелькает сочувствие, но много и злорадства в глазах. Зависть — страшное чувство.

— Решили устроить судилище? — Я усмехаюсь и качаю головой. — На основе доносов и анонимок? Как в 37-м, да Михаил Андреевич?

Суслов хмурится и застывает мраморным изваянием. Перепелкин, как по команде скрывается на крик:

— Анонимки?! Как бы, не так! Многие из писем подписаны гражданами, которые искренне возмущены поведением Селезнева. Вот, полюбуйтесь! — он потрясает в воздухе каким-то мятым письмом, с прикрепленным к нему сверху почтовым конвертом — Последний сигнал поступил на днях из Ялты. Селезнев устроил там пьяную драку в ресторане интуристовской гостиницы Ореанда. В драке были выбиты стекла в дверях ресторана, перебита посуда, повреждена мебель, пострадали люди. Что ты на это скажешь Селезнев?

Вот же твари! Но как быстро сработано, я прямо в восхищении. И поди теперь докажи, что не верблюд. Хорошо еще, что охрана со мной была. Да только Сергея Сергеевича здесь нет, некому будет подтвердить мои слова заткнуть рот этим сусловским марионеткам.

— Прежде, чем я подробно расскажу товарищам о своем моральном разложении — поворачиваюсь к Перепелкину и Константинову — Ставлю на голосование вопрос о нарушении принципов демократического централизма. Причем грубого нарушения. Сначала, собрание по моему персональному делу должно было пройти в первичной комсомольской организации, а уж только затем в райкоме!

Ну как вам такой мой ход?! Суслов в раздражении качает головой, в зале опять начинается шум и выкрики.

— Правильно, а где решение первички по Селезневу?

— Да какая первичка?! Они там у себя на студии все «вась-вась»! Остальные так же разложились, как и их Селезнев, вы этих девиц расфуфыренных видели?

— Чем тебе девчонки-то не угодили? Себя в зеркале видела?

— Да, было там бы на что смотреть! Любую так наряди — звездой будет выглядеть.

Константинов опять звенит в колокольчик, но шум и перепалка в зале ставятся только сильнее.

— Давайте проголосуем по этому вопросу.

Дверь опять открывается и в зал заходит мой спаситель — Арвид Янович Пельше. Лицо серое, уставшее. Руки дрожат. Старик явно болен. Но идет прямо, смотрит с вызовом.

— Товарищи, наше собрание посетил еще один член Политбюро, товарищ Арвид Янович Пельше!

Константинов так растерян, что даже про свой колокольчик забывает. Но в зале и без него устанавливается тишина. Пельше останавливается рядом с Сусловым, смотрит на меня, качая головой.

— Я так понимаю, товарищи, возникло затруднение с процедурными вопросами? — Дождавшись кивка первого секретаря, Пельше продолжает — Предлагаю президиуму посовещаться, а пока объявить перерыв. Кто «за»?

Сразу видно руку мастера. Только зашел в зал, и тут же начал всем рулить. Константинов растерян и вопросительно смотрит на Суслова. Все явно пошло не по их сценарию, но партайгеноссе молчит. В зале робко начинают подниматься первые руки, и вскоре их целый лес.

— Кто «против»? Кто воздержался?

— Единогласно. Объявляю перерыв полчаса. Потом продолжим. — Константинов тяжело вздыхает и спускается со сцены.

Пельше манит меня пальцем и кивает в сторону выхода. Мы, молча, под любопытными взглядами идем по проходу. Выходим в коридор и тут же сворачиваем в соседний кабинет. Он пуст, если не считать… генерала Веверса, сидящего за приставным столиком. Я буквально падаю на стул рядом с ним. Пельше плотно прикрывает дверь, проходит к окну. Достает портсигар, закуривает. Дым извилистыми струйками поднимается к приоткрытой форточке.

— Охранник успел сообщить? — я перевожу дыхание.

— Мои люди следили за Сусловым. Еще вчера началась какая-то непонятная суета с этим райкомом. Потом звонок тебе домой… Но хорошо, подготовились, даже анонимок целый ворох насобирали. Мы еле успели — Веверс протягивает мне большой плотный белый конверт — Вот, передали тебе через посольство.

Мне кажется, или на его лице промелькнуло сочувствие? С чего бы это? Я отрываю уже вскрытый конверт. Внутри вырезка статьи на итальянском и кольцо. То самое, что я подарил Анне на помолвку. Из генеральского клада. Я тяжело вздыхаю. Все понятно. Помолвка расторгнута. Становится понятно и долгое молчание Анны. С заминкой на переговорах Гора с Рицолли тоже все встает на свое место — просто ушлый итальянец держит нос по ветру, что-то узнал и теперь тянет время, чтобы не попасть впросак. Достаю вырезку статьи из итальянской газеты «Карьера дела Сера», вчитываюсь в короткий текст, к которому скрепкой прикреплен рукописный перевод. Сама статья — перепечатка из американской газеты "Вашингтон Таймс". Волосы на голове становятся дыбом.

«…Из достоверных источников в Москве нам стало известно, что солист всемирно известной советской группы «Red Stars» Виктор Селезнев на днях сочетался законным браком со своей коллегой Альдоной Веверс. Таким образом, давно циркулировавшее слухи о том, что певец является агентом КГБ, косвенно подтвердились. Ведь его тестем стал не кто иной, как сам глава ПГУ КГБ СССР генерал Веверс. Свадебное торжество прошло тихо, в узком кругу родственников и коллег, в новом загородном доме, который генерал Веверс подарил молодоженам на свадьбу. Сейчас у молодой пары медовый месяц, который они проводят в Крыму, на одном из самых известных советских курортов…» В конце статьи фотография, на которой мы с Альдоной, улыбаясь, выходим из дверей ялтинской Ореанды. Автор фейка — небезызвестный Дэвид Саттер. Кто бы сомневался… Крындец. Я закрываю глаза. Состояние как у боксера после нокаута.

Это полный крах в моих отношениях с Италией, на которые мною возлагалось столько надежд. Западная пресса теперь втопчет меня в грязь. Ух, папарацци и спляшут на костях Красных Звезд! Нужно как-то оправдаться перед семьей Кальви, но как? Как им теперь доказать, что я не имел никого отношения к изгнанию итало-американской экспедиции из Индии? Как объяснить, что эта статья — грязные происки американцев, направленные на охлаждение наших отношений с семьей Кальви? Обвинения в том, что я агент КГБ могут поставить под вопрос даже контракты с Гором. Да и японцы вполне могут дать задний ход с гастролями. А здесь меня разорвут на британский флаг Суслов с комсомольцами. Исключение из ВЛКСМ — это только цветочки. На ягодки мне светит трудовое воспитание на социалистических стройках.

— Ну что будем делать Виктор Станиславович? — Пельше докуривает сигарету, вминает окурок в пепельницу — Поиграли в бога? Может, хватит уже?

Конец 4-й книги.

— Эй, автор! А когда будет 5-я книга?

— Не знаю, даже не спрашивайте. В ближайшее время, после некоторого отдыха, планирую заняться 2-м романом в серии Война князей, а также 21-й редакцией Энциклопедии попаданцев в прошлое. Кстати, помочь в ее создании вы можете прямо сейчас!

Paypal: [email protected]

Webmoney: R210063511880/Z374592974519

Яндекс-деньги: 410016732850322

Карта Сбербанка: 2202 2006 0546 5184

Спасибо всем, кто уже помог!