Когда они вернулись на виллу «Леда», их встретил Томазо.
– Папа, – Сказал он, Океаносу. – Папа!
Мужчина быстро подошел к мальчику, и обнял его, прижал к себе.
– Здравствуй, моё крыло!
Крыло… Мэй это понравилось. Ее поразила сила любви и нежности связывающая отца и сына! Ей стало больно, но эта боль… она из-за себя! Она вновь почувствовала, что не стала Человеком, Женщиной…
– Meu amor, – Сказал Океанос, обратившись к ней. – Не стой там одна, подойди к нам!
Мэй удивилась, и не удивилась, подошла, смущенная и счастливая.
Океанос обнял ее, как родную, а Томазо посмотрел на нее как на близкую.
Она вспомнила «У меня есть возлюбленная»… У нее тоже – две Души, с ними она как Анна сидящая в лодке с Отцом!
– Сын, я люблю эту женщину и хочу, чтобы ты знал об этом!
Океанос обнял их обоих.
– Мэй, если бы знала… Я нашел то, что искал! Я нашел тебя, Мэй! Я нашел!
– Suffering Astrid, – Сказал ей Океанос. – Ambient, Shoegaze, Drone…
Музыка звучащая рядом с ними…
Мэй удивилась.
– Чьи это стихи?
– Морио Таскэ.
Он курил и она.
Ὠκεανός заглянул ей в глаза.
– Когда она стала монахиней, мне показалось, что она умерла.
Усмешка.
– seigi no teki ha betu no seigi da!
Мэй стало больно… От чего? От его жестокости – к себе. Она подумала, я тоже так жестока к себе? Я тоже не прощаю себя? Но за что? За что?!
Альбер Камю сказал «В конечном счете любить одного человека – значит убивать всех остальных»…
Да, – Подумала Мэй. – И себя.
Зазвучал Джаз.
– Знаешь о чем я попросил бы Бога, если бы мог?
Она удивилась.
– Не усложнять.
Океанос взял свой бокал с шампанским, отпил.
– Она сказала мне, что я не понимаю…
Улыбка, немного горькая.
– Как та девчонка, о которой ты говорила мне «Все же я не верю»…
Его желтые глаза вспыхнули.
– И все же я не понимаю!
Мэй тоже пила шампанское.
– Что ты не понимаешь, Океан?
– Как она могла… Как она может… отдать богу все!
Она выдохнула дым сигареты.
– Так же как другие отдают все смерти. Или жизни.
Он смутился, красивый мужчина сидящий за столом напротив нее.
Они выбрали «белую» обеденную – мебель цвета слоновой кости, хрусталь, свечи.
– Истина поставила меня на колени – мне больше никогда не будет легко!
– Ты ошибаешься, это пройдет.
– Этому есть имя, Мэй?!
– Есть. Тоска.
– Она мне не нужна! Я не люблю ее!
Мэй нежно улыбнулась ему.
– Ты как я – ты отпустил, но не понял!
– Что я не понял?
– Что все вечно! Она в твоей жизни, а ты в ее… Разве это может закончиться? Нет, дорогой, это не должно закончиться!
Она вспомнила «Наверное, из твоего окна открывается вид на океан?
– Иногда»…
Да, – Подумала Мэй. – Когда приходит ясность…
– Сколько бы мы не изгоняли их из своей души, жизни, они не уходят, и не уйдут!
– Perché?
– Потому, что, Океан, мы не перестаем любить их!
Странно он посмотрел на нее.
– Ты тоже не перестаешь?
– С годами моя любовь стала сильнее, но я понимаю… Во мне нет непонимания, Океанос!
Ὠκεανός удивился.
– Что же ты понимаешь, Мэй?
– Что, возможно, жизнь разлучила бы нас – если не смерть, то жизнь!
Он понял ее – Мэй увидела это в его глазах.
– Ты права – тебя и твоего любимого разлучила смерть, а меня и Дафну жизнь!
Она вспомнила, как Боно поет «Однажды началось
То, что никогда не закончится»…
Судьба. – Подумала Мэй.
Она подумала, как начинается Судьба?
Decoder в ее памяти… «Dreamwalker», «Transcendence»… Человек и Бездна. Люди и Тьма. Одиночество. Человек держит в руке фонарик и высматривает кого-то. Он знает кого он ищет?
Эрих Фромм сказал «Самозабвенное помешательство друг на друге – не доказательство силы любви, а лишь свидетельство безмерности предшествовавшего ей одиночества».
Это правда. Любовь одиноких самая преданная. И она была так верна Астону…
– Suffering Astrid… – Вновь сказал ей Океан. – «Lunar Dream Star Glitter»… – Эта музыка как осенний лес – в ней хочется остаться.
– Не оставайся, – Сказала ему Мэй. – Живи! Я бы хотела, чтобы ты жил!
Он посмотрел на нее с осенью в глазах.
– Я вдруг испугался смерти, Мэй!
Как странно это прозвучало для нее.
Ей показалось, что Океанос сказал ей «я люблю тебя!».
Она вспомнила «Сыновья матери моей разгневались на меня, поставили стеречь виноградники – моего собственного виноградника я не стерегла».
Suffering Astrid…
– Я ни с кем так не боялся смерти, как боюсь с тобой! – Сказал ей Океан. – Я боюсь умереть – ты сказала мне «я его недолюбила», а я боюсь умереть не начав любить!
Поняла ли она его? Да, поняла! Она умерла недолюбив!
Мэй посмотрела на блюдо, которое приготовила Палома (им обоим) – «осетрина, жареная на решетке»… Пахло рыбой, солью, сладким красным перцем – жизнью!
Она вдруг начала чувствовать жизнь!
Мэй вспомнила, как Океанос и Томазо обнимали ее… Сколько в них было жизни! Да, они боятся умереть! А она не боялась, умирала… Мэй подумала, чего я не поняла? Что человек должен жить? Ни смотря на все свои трагедии, он должен жить!
Ей захотелось спросить Океаноса:
– Ты сказал мне, что убил двух человек. Как это случилось?
Странно он посмотрел на нее.
– Однажды двое монахов Дзен шли по грязной, размытой дождем дороге…
На берегу реки они увидели девушку: она не могла перейти бушующую реку.
Один из монахов взял ее на руки, и перенес через реку. А другой монах не разговаривал с ним до вечера, и вдруг возмущенно высказался: «Мы – монахи, нам не стоит подходить к женщинам, и прикасаться к ним!». Первый монах улыбнулся, и сказал ему: «Друг, я оставил девушку там, на другом берегу реки, а ты все еще несешь ее»…
Мэй удивилась и задумалась, ей понравилась эта история.
Океанос курил, смотрел на нее, слушал Suffering Astrid.
– Я был… не один, скажем так. Со мной были два человека, которых я считал друзьями, и которые позже отказали мне … в хорошем отношении. Мы праздновали, они пили шампанское, я был трезв – я был за рулем. Было темно, когда мы въехали на мост…
Он выдохнул дым сигареты.
– Как они оказались на мосту в три часа ночи???
Мужчина недоуменно пожал плечами.
– Молодожены, Мэй, это были молодожены. Она в белом и он в черном.
Он заглянул ей в глаза.
– Помню удар. Никогда не забуду этот удар! Мягкий и тяжелый!
Мэй поняла, почему Океан рассказал ей притчу о монахах дзен – он тоже носит с собой свое прошлое…
Она вспомнила, как спросила его «Everytime We Fall In Love»… о чем эта песня?
– О звездах что гаснут как солнца, и тебе кажется, что больше никогда не рассветет!
– Ты говоришь о своих женщинах?
Он улыбнулся, бог Океан, который живет один в своем дворце под водой словно в беспамятстве…
– Аль-Мухира ибн Ша‘бан рассказывал: «Никто не обманывал меня, кроме юноши из Сынов аль-Харита. Я упомянул женщину принадлежащую им на которой должен (был) жениться. Он сказал: «О Лидер! Нет для тебя ничего хорошего в ней». Я сказал: «Почему?». Юноша ответил: «Я видел как ее целовал мужчина». Так я отвернулся от нее. Затем этот юноша женился на этой женщине. Я упрекнул его и сказал: «Разве ты мне не сообщил, что видел мужчину, который целовал ее?!». Он ответил: «Да, я видел как ее отец целует ее»…
Он нежно сжал ее руку.
– Никогда, Мэй, никогда не верь тому, что ты не почувствовала сама!
В его голосе прозвучала нежность.
Мэй вспомнила, как Хулио Иглесиас пел «Te Voy A Contar Mi Vida»… Ее поразила благодарность звучавшая в его голосе.
Она вспомнила «Mal acostumada» эта песня… Жизни – я познал настоящую любовь только с тобой/ и я благодарю тебя/ за безумие нашей любви!
Это поразило ее «и я благодарю тебя/ за безумие нашей любви»…
– Тебе могут сказать, что … я влюблялся, – Сказал ей Океанос. – И это правда. Я как тот Дьявол что наклонился поднять с земли белое перышко – я тянулся к нему, тянулся!
В его голосе звучала нежность – нежность, к заживающей ране.
– Если бы я не любил, Мэй, я бы тебя не понял. Я бы не понял, что ты потеряла!
Он с сожалением усмехнулся.
Пауза.
– Самое страшное, Мэй, это ждать того, кто больше не придет! Мы можем ждать их, но это ничего не изменит!