Утром Мэй проснулась и вспомнила «Молодожены, Мэй… Это были молодожены. Она в белом, и он в черном»…
Океан с ужасом добавил:
– А потом она была вся в красном!
Музыка рядом с ними… Monte La Rue – «Vealo».
– Возможно, я проклят, Мэй, ты должна это понимать.
Она видела как шевелятся его губы, его мрачный взгляд.
Музыка была как корабль, она уносила вдаль!
MONTE LA RUE «WEALO»…
– Я бы хотел забыть их, – сказал ей он. – Но я не могу. Наверное, это мое наказание!
– Я не могу забыть человека, которого любила, а ты людей, которых убил…
Мэй заглянула ему в глаза.
– Мы оба наказаны, да? Я за любовь, а ты за смерть…
Океан посмотрел на нее словно застыв.
– Мэй… meu amor, ты слишком нежная…
– Я могу дать тебе пощечину, но она будет как поцелуй…
– Никогда такого не испытывал…
– Я тоже, и мне страшно…
– Почему?
– В этом есть что-то невозвратное…
– Невозвратное, Мэй, любимая?
– После поцелуя невозможно остаться друзьями…
– И после пощечины тоже!? – Понял ее он.
– После пощечины можно, как это ни странно…
Усмешка на его червонных губах…
Да, Monte La Rue – «Vealo»!
Мэй вошла в гостиную, в которой звучала музыка.
Он был один, Минотавр.
Μῑνώταυρος был одет в черное.
Он не слышал как она вошла (музыка звучала слишком громко, тягучая как наркотик) и не видел, ушедший в себя.
Пахло кофе, дымом сигареты. У ног Океаноса лежал Шоколад.
Мэй вспомнила «Тот Дьявол, удачливый ублюдок… Дьявол хочет умереть, но боится греха… Дьявол хочет покончить с собой, но руками другого человека»…
Минотаврос сказал ей «Дьявол – это усталость…
Мэй захотелось погладить его лицо… Да, «Ganz Leise Kommt Die Nacht». Оно пришло тихо – смертельное желание жить!
– Мэй?!
– Океанос…
Как ей нравится это имя… Она вспомнила «Ставрос? Красивое имя…
– Это имя значит «крест» (распятие) – σταυρός«…
Мэй подумала, крест это море, а море это крест… Все эти кресты что стали нам церковью… мы не забудем их никогда! Мы покинем их, не уходя, идя по дороге судьбы, мы несем их с собой.
Музыка рядом с ними… женский голос, немецкий язык.
Шоколад поднял голову, посмотрел на нее.
Она вспомнила, как спросила Океаноса «Почему «Шоколад»?
– Потому, что он мой сахар! Друзья как дети, они остаются с нами, даже если уходят.
Мэй улыбнулась, Сахар…
– Здравствуй, meu amor!
Океанос подошел к ней, взял ее лицо в свои руки, и поцеловал в губы.
– Discúlpame!
Она почувствовала себя живой и счастливой.
Она вспомнила «Человек без прошлого»… «Безработный и безымянный мужчина, обитатель финской провинции, едет в Хельсинки с единственной надеждой – найти работу. Но не успеет он сойти с поезда на вокзале, как тут же будет жестоко избит местными хулиганами, избит буквально до смерти. Его доставят в больницу, где он умрет. Умрет, чтобы тут же воскреснуть и, полностью потеряв память, обнаружить себя в совсем другом, нежном Хельсинки. Чтобы забыть прошлое, отказаться от него и получить от судьбы новый шанс. Этот шанс – встреча с Ирмой, женщиной в форме офицера Армии спасения». Это поразило ее «в другом, нежном Хельсинки»… Она тоже обнаружила себя в другой, нежной жизни!
Мэй слушала HTRK – музыку, которую Океанос слушал утром. Она курила, ей было хорошо.
Мэй читала Ван Гога «Письма к брату Тео»… «Я думаю, что делаю успехи в работе. Вчера вечером со мной случилось кое-что, о чем я расскажу тебе так подробно, как только могу. Ты знаешь, что у нас дома, в глубине сада, стоят три дуба со срезанными верхушками. Так вот, я корпел над ними уже в четвертый раз. Я просидел перед ними три дня с холстом, примерно того же размера, как, скажем, хижина и крестьянское кладбище, которые находятся у тебя. Вся трудность заключалась в табачной листве – как моделировать ее, какую придать ей форму, цвет, тон. Вчера вечером я снес полотно к одному своему эйндховенскому знакомому, у которого довольно стильная гостиная (серые обои, мебель черная с золотом), где мы и повесили мои дубы.
Я еще никогда не имел случая с такой очевидностью убедиться, что я смогу делать вещи, которые хорошо выглядят, и что я научусь так умело рассчитывать краски, что создать нужный эффект будет в моей власти. Этюд написан табачным, мягким зеленым и белым (серым), даже чисто-белым, прямо из тюбика (как видишь, я хоть и рассуждаю о черном, но не питаю никакого предубеждения против другой крайности, даже доведенной до предела).
У этого человека есть деньги, и картина ему понравилась, но, когда я увидел, что она хороша, что сочетанием своих красок она создает в гостиной атмосферу тихой, грустной умиротворенности, я почувствовал прилив такой уверенности в себе, что не смог продать эту работу. Но так как она пришлась моему знакомому по душе, я ее подарил ему, и он принял подарок именно так, как мне хотелось, – без лишних слов, сказав только: «Эта штука чертовски хороша»…
Ей понравилась эта книга… «Я все больше прихожу к убеждению, что о Боге нельзя судить по созданному им миру: это лишь неудачный этюд.
Согласись: любя художника, не станешь очень критиковать его неудачные вещи, а просто промолчишь. Но зато имеешь право ожидать от него чего-то лучшего.
Нам следовало бы посмотреть и другие произведения Творца, поскольку наш мир, совершенно очевидно, был сотворен им на скорую руку и в неудачную минуту, когда он сам не понимал, что делает, или просто потерял голову.
Правда, легенда утверждает, что этот этюд мира стоил Господу Богу бесконечного труда.
Склонен думать, что легенда не лжет, но этюд, тем не менее, плох во многих отношениях. Разумеется, такие ошибки совершают лишь мастера – и это, пожалуй, самое лучшее утешение, так как оно дает основание надеяться, что Творец еще сумеет взять реванш. Следовательно, нужно принимать нашу земную, столь сильно и столь заслуженно критикуемую жизнь такой, как она есть, и утешаться надеждой на то, что мы увидим нечто лучшее в ином мире»…
HTRK… «Ice Eyes Els», «Slo Glo».
Океанос сказал ей «Сходи на пляж, сегодня хорошая погода, не слишком жарко».
Мэй улыбнулась.
– Не слишком жарко? Это сколько градусов по Цельсию?
– +30 и северный ветер…
Он тоже улыбнулся.
– Это значит, прохладно?
– Это значит, что сегодня хороший день!
– Ты так говоришь…
– Как?
– Словно…
Она почувствовала смущение.
– Мэй?
Нежность в его голосе.
– Словно ты тосковал.
– Да! По людям, которые живы, но мертвы – которые, ушли и не вернутся.
– Ты говоришь о Дафне?
– Она моя первая любовь, а первая любовь как болезнь, жизнь успешно лечит ее!
– Это нечестно!
– Честно, но очень грустно, наверное, правда самая грустная вещь на свете.
Мэй пошла на пляж, Шоколад пошел за ней. Она думала об Океаносе, и о… Сильвии. Она то думала о ней, то не думала. Шоколаду стало жарко, он высунул язык и тяжело шел за ней.
Мэй вспомнила «Ибн Абу «Имран рассказывал: «Однажды я пришел к Абу Зарру и нашел его в мечети в одиночестве. Я спросил его: «Почему ты один?» На что он ответил: «Одиночество лучше, чем плохая компания, однако хорошая компания лучше, чем одиночество!»…
Океанос сказал ей «Я хочу принять Ислам. Я уже давно этого хочу. Я хочу «исправить то, что между мной и Аллахом». – Почему? – Спросила его она.
– Я хочу понести наказание!
Золотая зажигалка в его руках… Сигара culebra.
– Разве ты уже…
Мэй не договорила, не смогла.
– Не достаточно, meu amor, не достаточно…
– А когда будет достаточно?!
– Когда я почувствую, что прощен.
Она подумала, если бы ты знал, как ты ранишь меня!
– Ты смотрел Les revenants?
Tao рядом с ними… 2043/Fallen – саундтрек к фильму, которого никогда не существовало.
– Что если бы они вернулись? Молодожены…
В золотых глазах Океаноса отразилась печаль.
– Их уже отпустили, понимаешь?! Тех, кого отпустили… их нет – нигде! Они не живы и не мертвы, они призраки!
Эта музыка, Tao… напомнила ей саундтрек к Les Revenants.
– Ты постоянно вызываешь призраков, Океанос!
Мэй долго купалась, море было прекрасно, день был прекрасен! Возможно, ей еще никогда не было так хорошо… Она никогда не ездила отдыхать в друге страны, никуда не стремилась. Почему? Возможно, потому, что у нее был Астон. Его не было, но он был.
Томазо позвал ее обедать. Мэй сказала ему, что сходит в душ, и придет. Она отдохнула, накрасилась – ей вдруг этого захотелось… Ее сотовый зазвонил. Океанос.
– Привет!
– Привет!
Мэй заулыбалась – Океан…
– Come stai?
Он был так взволнован… И она – до безумия!
– Что ты делаешь, Мэй?
– Жду. Тебя.
Мэй вспомнила «Медея»… Мария Каллас (Медея) … Медея, женщина пожравшая своих детей как Сатурн Гойи, но из любви к мужчине.
Она не понимала ее неистовство.
– Я любил, – Сказал ей Ὠκεανός. – Но я не понимал, что любовь это еще не Судьба!
Мэй подумала… о чем? Аресибо. Mooncake – «Message From Arecibo»…
1. числа от одного до десяти в двоичной системе;
2. атомные числа (число протонов в ядре атома) элементов водород, углерод, азот, кислород и фосфор;
3. формулы сахарозы и основания нуклеотидов в дезоксирибонуклеиновой кислоте;
4. количество нуклеотидов ДНК и другую информацию по ДНК;
5. человек;
6. солнечная система;
7. радиотелескоп в Аресибо и размеры передающей антенны.
Вопрос в 25 000 лет, и ответ 25 000 лет – 50 000 лет, чтобы услышать друг друга…
Сгорающий монах…
Тхить Куанг Дык сжег сам себя в знак протеста против гонений на Веру.
Он хотел, чтобы его услышали, и его услышали.
«Любовь это еще не Судьба»… Она тоже услышала!
Les revenants в ее памяти… Мэй подумала, хочу ли я, чтобы ты вернулся? Нет. Она вспомнила «Я заглянул вглубь скалы через колодец и понял, что мне нужно подняться наверх, чтобы найти путь вниз»… Да, только поднимаясь вверх, постигаешь бездну!
Мэй вспомнила «Когда я и Алина поженились, и у нас появился Рик, я не знал, что он свяжет нас навсегда!
Лино смотрел на спящего Джулио, смотрел.
– Меня и тебя связала Судьба, а меня и Алину жизнь.
– Жизнь?! – Смутилась Элизабет.
– Да.
Как больно ему далось это слово.
– Если бы не сожаление… Не судьба это сожаление!
– А Судьба, Лино, счастье мое, что такое Судьба?!
– Ты моя, а я твой… ты всегда будешь моей, а я всегда буду твоим.
Он вдруг улыбнулся, загадочно и нежно. Хулио пел рядом с ними «Sono io».
– Вы мой очаровательный друг – мужчина может бросить женщину, но не друга…»
Мэй обедала с Томазо.
– Я хочу, чтобы мой папа был счастлив. – Сказал ей мальчик. – Я никогда… Вам не будет неудобно… Вы даже не заметите, что я существую!
Мэй… заплакала. Она не ожидала. Чего? Такой искренности. Такой убийственной искренности!
Тони Беннет пел рядом с ними «Maybe This Time». Он пел:
Мэй почувствовала, что должна сказать Томазо:
– Мне очень нравится твой папа, очень!
Если ты любишь кого-то… ты любишь его со всем! Со всем что он (или она) имеет, или не имеет. Ты понимаешь?
Мальчик смотрел на нее так внимательно.
– Вы можете полюбить меня, Мэй?
– Я уже… Не смогу забыть тебя.
Она подумала, я не знаю, что будет дальше, но я знаю, что если… не судьба, я не забуду вас обоих!
– Я не хочу, чтобы ты… боялся – помешать!
Тони пел:
Мэй это поразило… «Она хочет защитить меня
От меня самого»… Она подумала, а это возможно? Не дать Икару упасть! Что для этого нужно? Сделать…
Мэй вспомнила Suffering Astrid – «Lunar Dream Star Glitter»… Лицо Океаноса, его руки…
Улыбка на червонных губах Минотавра…
– Или:
Он посмотрел на нее лукаво и весело.
– У этого человека было все, но не было… умения (или таланта?) чувствовать.
– Чувства?! – Смутилась Мэй. – Когда Астон умер, я сошла с ума!
Океанос улыбнулся. Он улыбнулся так ласково.
– И ты жалеешь, Мэй? О своем безумии…
– Ты плакала? – Спросил ее Океанос вечером.
– Да.
Он нежно обнял ее, «мистер Умиротворение/ мистер Счастье».
– Почему ты плакала, Мэй? Тебя кто-то расстроил?!
– Твой сын!
– Томазо??! – Изумленно спросил Океан.
Он отстранился, и посмотрел на нее.
– Что случилось?!
– Ты сказал мне «Он мой, Мэй, жизнь ему дали Атрида и Андрей, но он мой»…
Мэй заглянула Океаносу в глаза.
– Я поняла, что я твоя – он твой, и я твоя!
Океанос поцеловал сына. Он обнял его, прижал к себе, так крепко, что малыш пискнул, они оба засмеялись, счастливые.
Мэй тоже была счастлива – от мысли: я способна любить, я способна быть любимой! Она думала, что не способна… Как часто мы, люди, способны любить, и не способны быть любимыми! Большинство людей этого не понимают. Они любят, но им некомфортно… в любви, в отношениях. Они могут любить, но не могут быть любимыми – принять чью-то любовь, стать зависимым от нее. Сложно? Да, наверное…
Мэй подумала, наблюдая за Океаносом и Томазо, они никогда не будут несчастливы, потому, что любят друг друга, потому, что открываются друг другу. Несчастлив тот, кто ничем не делится – своим сердцем, своей душой.
Он улыбнулся ей «мистер Умиротворение/ мистер Счастье».
– Мэй? Ну, иди же к нам, Мэй, meu amor!
Он посмотрел на нее очень ласково, с искрой.
И Мэй подошла – легче, чем в прошлый раз, проще. Она подумала, возможно, я… ни с кем не расслаблялась? Не могла, не хотела, боялась – удара!
Мэй услышала музыку – Джаз… о нем только так, с большой буквы, потому, что Джаз, это мистер Джаз!
Джон Колтрейн «Naima».
Она вспомнила, как Океанос сказал ей «Ты не знаешь, что такое любовь»… Никто не знает!
Он заглянул ей в глаза…
– Иногда она значит, отпустить, а иногда, не отпускать!
Пауза.
– Каждый раз, когда мне казалось, что я узнал, что такое любовь, я был счастлив!
Усмешка.
– Я ошибался, но я был счастлив!
Как странно это прозвучало для нее.
– Почему ты думаешь, что ошибался?
– Потому, что я разочаровывался, Мэй!
– В них?
Мэй заглянула ему в глаза.
– В себе.
– В себе?!
– Да. Ничто не удерживало их рядом со мной, ничто!
Она поняла его.
– Это не ты. Это Не судьба!
– Не Судьба?
– Ты читал Книгу Екклесиаста? «И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все – суета и томление духа»…
Мэй затянулась дымом сигареты.
– Один человек сказал мне «Я перепутал любовь и страсть со страстью, в которой не было любви».
Океаноса это заинтересовало.
– Любовь и страсть и страсть, в которой не было любви?
– Я часто думаю об этих словах, – Согласилась с ним она. – Почти непостижимо, но только почти!
HTRK рядом с ними.
– Я поклонник Shoegaze, – Вдруг сказал ей он. – New Wave, darkwave, experimental…
Океанос задумался.
– В Книге притчей Соломоновых звучат такие слова: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице»…
Они заглянули друг другу в глаза.
– Ты права – у Судьбы пути, а у Не судьбы испытания!
Позже Океанос сказал ей «Выходи за меня замуж, Мэй!». Он не договорил, улыбнулся, этой своей улыбкой похожей на усмешку.
– Я хотел продлить твою визу. Хотел, чтобы ты осталась. А потом я понял: я встретил прекрасную женщину, я встретил мою половинку!
Океанос нежно заглянул ей в глаза.
– Ты знаешь мое прошлое, ты знаешь мое настоящее… Если ты скажешь мне «нет», я не сдамся, я стану лучше!
– Лучше? – Смутилась Мэй.
Она испытала такую же боль от слов Океаноса, как и от слов Томазо. Они оба поразили ее – они оба готовы жертвовать, меняться.
Мэй подумала, а я была не готова, Астон умер и я отчаялась, я прогневалась…
Она вспомнила, как Тони Беннетт пел «Who Can I Turn To».
– Да. – Сказала Мэй, Океаносу. – Да!
«Когда Смерть встречает кого-то кто может постоять за себя, начинается дуэль»… «Алфавит Смерти» Ганса Гольбейна. P – Солдат (The Soldier)
Солдат только что вынул меч. Его левая рука все еще держит ножны. Смерть, щеголяющая пышными усами, блокирует выпад Солдата и готовится нанести решающий удар. Другой мертвый солдат лежит на земле… Этот рисунок демонстрирует как именно Гольбейн отходит от традиций старых Плясок Смерти. Раньше Смерть была только вестником, знаменующим завершение жизни. В Пляске Смерти родного для Гольбейна Базеля Смерть в доспехах появляется перед Рыцарем, но нет ни намека на бой между ними. Смерть одевает доспехи для того чтобы подразнить и позлословить над Рыцарем. У Гольбейна Смерть агрессивна: она хватает и тащит людей. Вполне логично что, когда Смерть встречает кого-то кто может постоять за себя, начинается дуэль…
– Спасибо, Мэй! – Сказал ей Океанос. – За причину жить!
Мэй удивилась, смутилась.
Он заглянул ей в глаза, Ὠκεανός.
– Когда я увидел тебя в аэропорту, я подумал, какая красивая женщина…
Нежность в его глазах.
Он вдруг заулыбался.
– Все было… не так, как я хотел. И внезапно… Ты!
Ты. Подумала Мэй. Какое сложное слово.
– Внезапно? – Спросила она Океаноса.
– Да. Как Лето! Ты не замечала, что лето всегда начинается внезапно?! Было холодно, и вдруг… пришло тепло.
Мэй поняла – ей тоже было холодно и внезапно стало тепло!
Он поразил ее, Океан… Он прав – лето всегда наступает внезапно!
– У меня есть секрет, – Вдруг сказал ей Океанос. – Я дизайнер одежды. Я специализируюсь на дизайне… женского нижнего белья!
Улыбка.
– Я надеюсь, что ты отнесешься к этому нормально, потому, что…
– Ты очень любишь женщин. – Поняла его Мэй.
– Обожаю! Маленьких, высоких, брюнеток, рыженьких… Красавиц, вечно неуверенных в себе, не… красавиц, с самомнением с Париж…
Мэй засмеялась – от счастья… Голос Хулио Иглесиаса рядом с ними. Он тоже пел о счастье – она это чувствовала!
– О чем он поет, Океан?
– Un adiós a media voz… Прощание… шепотом.
– Шепотом?
– Да, любимая. Чтобы попрощаться, нужно сказать: я никогда тебя не забуду!
Он поразил ее.
Мэй поняла, что Океан прав – если забыли, значит, не попрощались.
Он показал ей свою студию. Белые стены, пол из светлого дерева. Два стола, большой и маленький, швейная машинка, ткани, манекен…
– Чтобы создать высококачественный предмет одежды, нужно знать Анатомию человека, – Сказал ей Океанос. – Пластическая анатомия человека как краеугольный камень призвания (профессии?) дизайнера одежды…
Он посмотрел на нее, высокий, изящный, прекрасный.
Мэй подумала, я никогда тебя не забуду, Астон! «Я буду тебя любить»…
«Я буду тебя любить… буду любить тебя до самой смерти,
буду любить до конца света.
Люди будут любить друг друга, забывать и любить,
и все равно я буду любить тебя до самой смерти»…
– Абу Хурайра сказал: Я хотел, чтобы моя мать стала мусульманкой, но она отказывалась. Я говорил с ней об этом, но она отказывалась, – Вдруг сказал ей он.
Я пошел к Пророку, и попросил: «Помолись за нее Аллаху», и он помолился. Я пошел к матери, а она ждала меня. Она сказала мне: «Абу Хурайра, я стала мусульманкой». Я вновь пошел к Пророку, и попросил его: «Помолись Аллаху обо мне и моей матери». Он сказал: «О Аллах, сделай так, чтобы люди любили твоего раба Абу Хурайру и его мать»…
Пауза.
– Будь счастлива!
Он подошел к ней, бог Ὠκεανός… тот бог, что никогда не участвовал в делах богов, и не вмешивался в судьбы людей.
– Я люблю тебя, Мэй! Я так долго искал тебя… Все сводится к поиску, любимая, вся человеческая жизнь – я ищу тебя, а ты меня! В тех кого мы любили, мы искали друг друга! И если мы расстанемся, мы все равно будем искать друг друга!
Продолжение следует