Из истории татарского романа

Будучи для татарской литературы судьбоносно значимым, и, взяв на себя миссию духовного вождя нации, Гаяз Исхаки закономерно стал одним из первых основателей татарского романа нового времени. Для того чтобы глубоко понять значение такого начинания, следует ознакомиться с классическим периодом бытования жанра романа в татарской литературе. Исходя из этого мы сочли необходимым дать краткий обзор прозаической литературы этого периода.

Следует признать, что в последние годы татарское литературоведение стало интересоваться этой проблемой. В первую очередь обращает внимание на истоки этого жанра в татарской литературе. Считается, что как в восточных, в особенности тюркских литературах, в татарской литературе жанр романа сначала возникает в Средневековье в стихотворной форме. По мнению Ф. Мусина, одним из первых обратившегося к этой проблеме, начало сформированного в средние века жанра романа, сориентированного на «личную судьбу, внутренние переживания, в целом, частную жизнь героя, который начал отделяться от этнического коллектива или уже отделившегося и ставшего самостоятельным», положила эпическая поэма Кул Гали «Кыйссаи Йосыф» («Сказание о Йусуфе», 1233) [110. С. 219]. Такого же мнения придерживается и Н. Хисамов [157. С. 50].

Данное произведение позволяет говорить, что его автор, будучи хорошо осведомленным в области идейно-эстетических требований своего времени, создает творение на уровне жемчужин мировой средневековой литературы. Несмотря на то что оно традиционно создавалось на основе религиозно-мифологического материала, Кул Гали старается приблизить его к реальной жизни, несколько «приземлить». Исходя из этой цели он в своем произведении отражает явления повседневной жизни, обычаи и традиции, события и деяния своего времени, скупыми, но яркими описаниями характеризует представителей различных слоев общества. Стремление к реалистичности повествования, характерного для эпической литературы, еще более усиливается при описании героев. К примеру, центральный герой Йусуф свободен от наджизненных качеств, характерных для мифологии, он достаточно приземлен. Ш. Абилова считает: «У Кул Гали он – земной человек, обладающий силой разума, тонко чувствующий радость и печаль, способный на переживания преданной любви, стоящий на страже добра, отвечающий добром на зло, озабоченный судьбой страны и народа, действующий в этом направлении» [3. С. 131]. Даже описывая Йусуфа как идеального государственного правителя, Кул Гали ничуть не преуменьшает внимание к его личности, нравственной сущности. Изображая его в частном плане, он делает акцент на его личные отношения с другими людьми. Уделяется большое внимание описанию отношений Йусуфа с отцом Йакубом, с братьями. Ф. Баширов считает, что «Сердцевину произведения «Сказание о Йусуфе» составляет, характерное для жанра романа, отношение личности и его окружения» [20. С. 54]. И в первую очередь это находит отражение в отношениях между Йусуфом и его родственниками. Справедливый, прозорливый Йусуф, которого ждет удивительное будущее, противопоставляется патриархальной семье Йакуба. В результате данного конфликта Йусуф обрекается на тяжелейшие испытания. Но, будучи гуманистом по натуре, он никогда себе не изменяет. Деяния и поступки других героев оцениваются в свете образа Йусуфа: одобряются, осуждаются или отрицаются читателем. Через справедливого правителя Йусуфа, а в еще большей степени через его человеческую сущность, можно определить мечты и устремления, взгляды на жизнь самого автора.

В произведении Кул Гали особенно важное место занимает характерное для современного романа качество – раскрытие героев в любовных отношениях. В аспекте любви образ Зулейхи воплощается более впечатляюще, поскольку она по сравнению с Йусуфом обладает более глубокими и противоречивыми переживаниями. Более того, прекрасная героиня переживает и трагедию любви. Сначала Зулейха страдает от глубокой, сильной, но безответной любви к Йусуфу, преждевременно стареет и слепнет. Она заявляет Йусуфу, что, сгорая от любви на протяжении сорока лет, дошла до такого состояния. Одним словом, внутренний мир Зулейхи по сравнению с возлюбленным раскрывается более глубоко. Все это в полном смысле этого слова делает Зулейху героиней средневекового романа. Достоин внимания и образ отца Йакуба, в котором мифологическая фигура становится героем романа. Если наиболее в древнем сюжете Йакуб описывается как вождь рода, а позднее в исламе предстает в образе пророка, то в произведении Кул Гали он – глава семейства, прекрасный отец, любящий своих детей, т. е. автор, как это характерно для романа, акцентирует внимание на раскрытии его личностных качеств. Используя религиозно-мифологический материал в светских целях, т. е. исходя из требований времени, «приземляя» легендарые образы и отражая в них реальные чувства и переживания, стремления и мечты людей своего времени, Кул Гали своим произведением дает интереснейший образец жанра средневекового романа.

Еще одним образцом, отвечающим классическим требованиям романа той эпохи, является произведение «Хөсрәү вә Ширин» («Хосров и Ширин», 1339) Кутба. Являющееся вольным переводом одноименного поэтического романа Низами (XIII в.), это произведение в истории татарской литературы занимает важное место. Посвятив его хану Ак Орды (входящей в состав Золотой Орды) Танибеку и его жене Малике, Кутб существенно меняет жизненные реалии оригинала, события, изображенные у Низами, переносит из древнего Ирана в близкую и знакомую ему Золотую Орду, использует традиции устного народного творчества местных тюрков. В результате повествование становится более понятным, доступным, усиливаются его жизненность и современное звучание. Все это дает возможность рассматривать «Хосров и Ширин» Кутба как значительное достижение в области жанра романа в средневековой татарской литературе. Социальные, политические, нравственные и другие проблемы описываются в произведении через жизнь героев, любовные приключения и трагические события. «Когда нравственные поиски в личной жизни вступают в отношения с окружением, обстоятельствами, в которых оказывается герой, создается ситуация характерная для романа» [20. С. 54]. Через трагическое завершение отношений Хосрова и Ширин в ходе столкновения с внешними силами проводится идея достижения личного счастья и восхождения на высоту общественного идеала. Все это определяет основной пафос произведения. Упрямый, эгоистичный монарх Хосров, сгорая от любви к Ширин, превращается в справедливого, разумного правителя. В конце романа Хосрова убивают. Но перед смертью он не решается разбудить Ширин, которая уснула от усталости, ухаживая за Хосровом. Это доказывает, что Хосров созрел как высокоморальная личность, в которой гармонично уживаются общественные и личные идеалы. После смерти Хосрова Ширин налагает на себя руки. Таким образом, трагическая судьба двух молодых сердец подводится к идее «любовь сильнее смерти», характерной для средневековых романов. Средневековый жанр татарского романа, переходя из века в век, в конце XIX в. превращается в один из важных литературных источников в формировании татарского романа нового времени.

Кроме того, в становлении в татарской литературе жанра романа ученые подчеркивают важную роль устного народного творчества [155. С. 288; 110. С. 256; 152. С. 351; 20. С. 143]. Обращается внимание на активное участие в зарождении жанра романа дастана – эпической формы, распространенной у тюркских народов и имеющей большие традиции. Примечательно, что в основе дастанов часто лежит прозаическое повествование. Это хорошо согласуется с общими тенденциями в татарской литературе: ведь начиная с XVII в. прозаическое повествование еще более активизируется. Это объясняется разными причинами. В частности, происходит активизация в эти годы у татар дипломатической переписки, канцелярского делопроизводства, появляются многочисленные исторические книги, различные летописи, васиятнаме (жанр-завещание), саяхатнаме (путевые заметки), родословные (шаджере), что привело к усилению роли прозаического повествования в литературе [110. С. 222].

Поэтому, видимо, поэт Сайяди (XII в.) создает на основе древнего поэтического сюжета о Тахире и Зухре поэтическое произведение «Дастаны Бабахан» («Дастан Бабахан»), а поэт Курмаши (XIX в.) пишет кыссу «Таһир илә Зөһрә» («Тахир и Зухра»), состоящую из поэтического и прозаического повествования. То, что древние поэтические сюжеты так трансформируются, дает возможность проглядеть за развитием в татарской литературе жанровых форм. Описание в кыссе «Тахир и Зухра» того, как юноша и девушка вместе росли, затем влюбились, одним словом, описание в произведении временных изменений почти целиком возлагается на прозу. В стихотворной же форме находят отражение личные мысли и переживания героев, их любовные отношения.

Активизации в XIX в. прозаического повествования, сформировавшего в татарской литературе основы художественной прозы и ее отдельных жанров, способствовало начало татарского книгоиздательского дела. Оно было начато в 1800 г. и печатная книга в скором времени становится среди татар чрезвычайно популярной [87. С. 224]. Распространение такой книги возрастает в разы в сравнении с рукописной, т. е. она становится доступной широкому кругу читателей. Известно, что печатная книга в мировой литературе оказала большое влияние на развитие жанра романа. Заявление известного английского литературоведа Р. Фокса: «…но роман как самостоятельное искусство, со своими собственными правилами, получившие всеобщее признание и одобрение, является созданием нашей собственной цивилизации, созданием, прежде всего, печатного станка» [145. С. 36], видимо, не случайно, поскольку в мировой литературе первыми печатными книгами были романы. Они увидели свет в середине XVI в. в Испании. В татарской литературе первой печатной книгой стала повесть «Сәйфелмөлек» («Сайфульмулюк», 1807).

Печатная книга, некогда способствовавшая популяризации романа в европейских литературах, сыграла аналогичную роль в татарском мире: она вела к росту потребности в романе среди татарского читателя. Учитывая это, писатели-просветители начинают обращаться в своем творчестве к этому жанру. Первый шаг в этом направлении делает К. Насыри. Скорее, больше следуя моде, он начинает писать в жанре, как он его сам называет, «романа» произведение «Афсәнаи Гөлрох вә Камәрҗан» («Повесть о Гульрух и Камарджан»), которое осталось незаконченным.

В дальнейшем проблема романа выступает в тесной взаимосвязи с усиливающимся в татарском мире и татарской литературе обновленческим движением.

С последней четверти XIX в. становится все более понятно, что борьбу, начатую за пробуждение национального самосознания народа, освобождение татар от духовного застоя, приближение его к мировой цивилизации, как и весь комплекс проблем и социальных противоречий, национальной жизни невозможно в полном объеме осветить известными доселе способами и жанрами. Литература, начиная постепенно обращаться к действительности, реальным событиям, делает поворот от традиционно романтических форм к реалистическим. Конец XIX в., будучи эпохой просветительского реализма, закладывает основы очень важного этапа татарской прозы. Этот этап в первую очередь характеризуется тем, что на передний план в прозе выходит жанр романа. Описывая жизненные ситуации и героев, роман нового времени начинает играть большую роль не только в литературном движении, но и в общественно-духовной жизни народа, в деле возрождения его национального самосознания. Первыми ласточками такого рода романа Г. Саади считает произведения «Хисаметдин менла» М. Акъегета, «Гөнаһе кәбаир» («Великие грехи») и «Өлүф, яки Гүзәл кыз Хәдичә» («Тысячи, или Красавица Хадича») З. Бигиева, видит в них наряду с преобладанием рационализма и дидактизма зачатки реализма в прозе [130. С. 112]. Вернее, в их взаимодействии и единстве складывается новое литературное направление и его метод – просветительский реализм. Г. Ибрагимов также называет З. Бигиева «первым татарским романистом» [68. С. 79].

По мнению литературоведа Р. Ганиевой, просветительская литература конца XIX в. «первоначально была склонна к описательности, к положительной или отрицательной оценке мыслей и деяний героев. Диалоги, монологи, описания, публицистические обращения и отступления, присутствующие в ткани произведения, служили преподанию уроков нравственности» [45. С. 160]. Такие особенности в немалой степени были характерны и для романа «Хисаметдин менла» М. Акъегета. Автор одним из первых обращается к реальной жизни своего времени. Поэтому Ф. Мусин пишет: «…произведение и по форме, и по содержанию было для татарской литературы этого времени новым, новаторским явлением» [110. С. 224]. В нем наряду с основательным использованием многовекового устного народного творчества и национальных письменных традиций автор обогащает эти традиции опытом европейского романа. На этой основе возникает литературный синтез Востока и Запада. Это было необходимо для решения новых идейно-эстетических задач, выдвинутых перед литературой временем. Р. Ганиева наличие подобного синтеза отмечает среди тюркских литератур лишь в татарской, когда «…одинаковое восприятие традиций Востока и Запада, стремление к обновлению в художественном мышлении среди тюркских литератур начала ХХ в. характерно только для татарской литературы» [45. С. 172]. Таким путем М. Акъегет одним из первых в татарской литературе пытается познать важнейшие проблемы татарского общества периода обновления, выполняет эту задачу через раскрытие личных взаимоотношений, чувств и переживаний героев.

Одна из центральных проблем, поднятых в «Хисаметдин менла» и характерных для романа, – проблема свободы личности. Пропагандируя идею «счастье и будущее человека в его собственных руках», центральный герой романа выступает против устаревших принципов жизни, не отвечающих требованиям времени. В борьбе за обновление жизни на помощь Хисаметдину приходят передовые люди нового времени – гимназист Абузяр Давлетгильдиев, мастеровой Гайса Зурколаков, предприниматель Мухтар.

Изображая своего героя совершенным человеком, М. Акъегет наряду с тем, что рисует его человеком с чистой душой, отмечает его деловитость, трудолюбие. Хисаметдин менла, продолжая работать на земле, обучает детей, ходит по деревням распространяя книги. В целом, Хисаметдин менла и его единомышленники занимаются плодотворной деятельностью: характеризуются героями, способными своими идеями, пламенными проповедями увлечь за собой других. К примеру, попрошайка Мухтар по совету Хисаметдина начинает заниматься своим делом. В скором времени становится предпринимателем, открывает на свои деньги медресе и приглашает менлу туда учительствовать. В результате еще более расширяется поле деятельности Хисаметдина. В романе «Хисаметдин менла» поставлена еще одна важная проблема, связанная с особенностями жанра, – личное счастье женщины, которая решается через образ Ханифы. Выход на арену жизни такого типа женщины говорит о начале важных качественных перемен в татарской литературе. Ханифа-туташ, как и Хисаметдин менла, предстает совершенной личностью. Красивая и стройная Ханифа – помимо того, что образованная, трудолюбивая, она еще озабочена своим будущим, своей судьбой. Вернее, хочет самостоятельно принимать важные жизненные решения.

Автор придерживается традиционного взгляда, что свободной личностью в первую очередь может быть лишь высоконравственный человек. Поэтому его герои считают самым главным в человеке нравственность. По их мнению, знать человека – значит знать его нравственную сущность. На письмо Хисаметдина с любовным признанием девушка сначала отвечает отказом, поскольку думает, что юноша влюблен лишь в ее красоту: «Не оставит ли нас сильная любовь, когда проявятся наша нравственность и природа?» [7. С. 61]. На что Хисаметдин менла отвечает: «Дорогая Ханифа, я влюбился не в твою внешность, а в твою прекрасную сущность». А Ханифа, успевшая влюбиться и во внешность, и в высокую нравственность, дела и мысли Хисаметдина, поверив в чистоту его слов и мыслей, становится поистине борцом за свое счастье. И когда родители начали сватать за сына Гали-бая Сибгатуллу, она убегает из дома и до возвращения Хисаметдина (из поездки по дальним деревням) прячется у знакомых.

Роман заканчивается встречей двух влюбленных, а отрицательные герои становятся объектом осмеяния. Проблему героя, важную для зарождающейся реалистической литературы, определяющей ее облик и дальнейшее развитие, М. Акъегет освещает исходя из просветительских взглядов. В связи с этим автор отмечает еще одно важное качество главного героя – предприимчивость. Внимание писателя к этому качеству объясняется и влиянием новых тенденций, проникающих в ту пору в татарский мир. В данном случае автор мыслит исходя из реалий жизни. Хисаметдин менла предстает деятельным героем своего времени. Занимаясь по новой методике, он обучает детей читать и писать за два года. Дети же, обучающиеся у Бикбулата, за это время еле-еле постигают только буквы. Причину этого он видит в невежественности и несостоятельности Бикбулата. Помимо того, что Хисаметдин менла хороший учитель и воспитатель, он охотно занимается земледелием и предпринимательством. М. Акъегет отмечает, что и другие положительные герои трудолюбивы и предприимчивы. Ханифа любит ткать и шить, друг менлы – жадный до знаний Гайса Зурколаков – занимается медным ремеслом. Автор считает, что быть образованным и владеть ремеслом, быть деловым и трудолюбивым должно быть свойственно не только отдельным людям, но это необходимо нации в целом. Таким образом, М. Акъегет задумывается о еще более важной для писателей-просветителей проблеме – о судьбе нации. Об этом он говорит, непосредственно обращаясь к читателю, переходя на публицистический стиль. Гимназист Абузяр – носитель идей автора, обращаясь к людям, с недоверием относящимся к духовным возможностям татарской нации, говорит: «Задумайтесь, братья! Задумайтесь, не становитесь посмешищем за свои глупые доводы!» [7. C. 70].

В связи с проблемой судьбы татарского народа в романе поднимается идея просветительского патриотизма. Очень близкая самому автору, эта идея сближает меж собой представителей разных сословий – сына состоятельного бека Абузяра, Хисаметдина менлу и попрошайку Мухтара. Освещая идею патриотизма, М. Акъегет отражает одну из базовых идей писателей-просветителей. Она обретает еще более яркое и сильное звучание, ибо разговор идет о татарском народе. Не только родном для автора, но и поставленном царизмом в условия постоянной борьбы за выживание. В целом в «Хисаметдине менле» нашли отражение немало важных черт идеологии и философии просветительства. В то же время в данном произведении воплощены важные свойства романа, превратившегося в ведущий жанр просветительской литературы. Прежде всего роман М. Акъегета выстроен на любовном, авантюрном сюжете. На эту жанровую особенность произведения обратил внимание и первый его рецензент профессор В. Д. Смирнов [138. С. 97]. Автор на этот сюжет нанизывает эпизоды, отражающие вопросы интересные для просветителей той эпохи, выражает свое отношение к ним. Свои взгляды писатель либо выражает непосредственно, либо вкладывает в уста героев. В обоих случаях доминирует публицистический стиль.

Активная роль автора в «Хисаметдине менле» не сводится лишь к непосредственному и пафосному выражению своих мыслей. Он продолжает оставаться активным в повествовании по мере развития сюжета. Это заметно при переходе от одного события к другому и в том, как автор доводит смысл произведения до читателя. В некоторых случаях автор с целью привлечения внимания читателя, непосредственно участвует в повествовании. Истоки этого явления, характерного для писателя-просветителя, по мнению Ф. Мусина восходят к народному творчеству – сказкам: «…и в сказке, и в произведении писателя-просветителя герой в достаточной степени свободен от социально-классовой конкретики, в целом, он выступает положительной или отрицательной личностью. Это связано с тем, что герой является носителем одной общей идеи – либо справедливости, либо злодейства. В обоих случаях целью является иллюстрация торжества добра, как результат победы в борьбе справедливости со злодейством. Поэтому и в сказке, и в произведении писателя-просветителя повествование, как правило, завершается «идеально», «счастливо» [108. С. 67]. Как известно, роман «Хисаметдин менла» завершается по-сказочному счастливо. Таким образом, ученый выясняет, что татарский роман своими корнями через дастан в значительной мере связан со сказкой.

Роман «Хисаметдин менла», в силу емкого воплощения в себе просветительских идей в дальнейшем сыграл в татарской литературе своего рода программную роль. На эту особенность романа обратил внимание и Г. Ибрагимов: «Хисаметдин менла» вобрал в себя почти все основные вопросы литературы джадидизма» [70. С. 43]. К нему обращались молодые авторы, развивая те или иные мотивы, продолжая традиции М. Акъегета, а впоследствии – преодолевая их. Стремление всестороннего освещения этих вопросов, их разная интерпретация, привнесение новых идей ведет к появлению в татарской литературе романов разной формы.

Например, З. Бигиев был ориентирован на создание романа приключенческого типа. Воспитанный на русских и французских романах, З. Бигиев с целью приближения родной литературы к народу, создания произведений для широкого круга читателей, избирает популярный тогда в Европе жанр детектива. Так появляется роман «Өлүф, яки Гүзәл кыз Хәдичә» («Тысячи, или Красавица Хадича», 1887). Как принято в детективном романе, произведение начинается с оповещения о факте преступления – в гостинице убивают женщину. За раскрытие этого преступления берется известный сыщик Шубин. Затем описываются его поиски, которые излагаются в соответствии с требованиями приключенского жанра. Разумеется, автору было довольно сложно осваивать форму нового жанра. Поэтому, как пишет Ф. Мусин, «…процесс поиска убийцы автором в достаточной степени усложняется, порой принимая форму головоломки» [108. С. 70]. Это можно объяснить влиянием других литератур. В свое время на это обратил внимание и Ф. Амирхан: «Произведения З. Бигиева из русских типов сделали татар» [14. С. 272]. Несмотря на детективный сюжет романа, автор остается приверженцем просветительского реализма: как просветитель он ставит во главу угла здоровую нравственность, воспитание высокой морали.

Как отмечает Ф. Баширов, в основу романа заложена идея о том, что «человек должен жить в рамках высоких нравственных норм» [19. С. 53]. Вместе с тем в романе «Тысячи, или Красавица Хадича» в связи со спецификой жанра в отличие от романа «Хисаметдин менла» повествование почти полностью основано на событийности, мнение автора по поводу сказанного глубоко запрятано.

Продолжая развивать свое творчество в приключенческом жанре, З. Бигиев пишет второй роман «Гөнаһе кәбаир» («Великие грехи», 1890). И в этом случае автор берется средствами приключенского жанра освещать просветительские идеи. Главными в романе являются серьезно волновавшие просветителей вопросы воспитания, проводится идея: каковы родители – таковы и дети. Центральные герои романа Габдельгафур и Махруй предстают плодами семейного воспитания. Безнравственный и бесчеловечный Нэкес-мулла не может дать сыну должного по мысли автора нравственного воспитания. Поэтому по мере развития романа, Габдельгафур попадает под влияние занимающегося темными делишками Мэмэта и со временем, совершив убийство, становится преступником. Махруй, воспитанная человечными и просвещенными родителями, несмотря на то, что под влиянием порочных людей становится не на ту дорогу, через какое-то время понимает свою ошибку и возвращается на путь истины. В произведении З. Бигиева наблюдается некоторая эволюция жанра романа. Автор начинает, хотя и робко, использовать психологический анализ, раскрывает душевный мир, тяжелые переживания Махруй с помощью выигрышных психологизированных деталей. С этой целью он мастерски использует внутренние монологи Махруй. Стремление проникнуть в человеческую душу наблюдается и при создании образа Габдельгафура. В результате образ этого героя по сравнению с другими персонажами произведения получился более сложным и противоречивым. Романы З. Бигиева заметно отличаются своими финалами. Концовка романа «Тысячи, или Красавица Хадича» схожа с романом «Хисаметдин менла». Во втором произведении автор уходит от традиционного завершения по форме, но не по сути. Оба произведения в итоге заканчиваются торжеством справедливости, воплощением в жизнь авторского замысла.

Словно продолжая начатое З. Бигиевым, Р. Фахретдинов пишет свое приключенческое произведение «Әсма, яки Гамәл вә җәза» («Эсма, или Деяния и кара», 1903), определяет его жанр как «роман». Несмотря на то что произведение не полностью соответствует требованиям, предъявляемым сегодня к роману, мы решили подойти к этому вопросу с исторической точки зрения, т. е. понимая, что он является одним из первых шагов на пути освоения этого жанра татарской прозой нового времени, и учитывая благие намерения автора. Как и в романах З. Бигиева, здесь сюжет построен на эффекте неожиданности, характерной для детективной литературы. Автор в романе, продолжая традиции писателей-просвететителей той эпохи, раскрывает идею «награда за добро – счастье, кара за злодеяния – позор». Конфликт произведения основан на столкновении старого и нового, зла и добра. К сторонникам старого, отжившего писатель относит Хикметахаджи, Бикбулата-муллу, мюрида ишана Мусу и других преступных типов, оценивает всех их как противников всего нового, прогрессивного. В романе нашли отражение явления распутства и попрошайничества, приводящие к исчезновению нации. О бесчеловечном отношении к девочкам-сиротам женщин-преступниц типа старухи Хамиды и Зайнуш-«абыстай» автор повествует с особой болью.

В развитии сюжета основное место занимает сложная и трудная судьба главной героини Эсмы. Рожденная в одной из башкирских деревень, Эсма сиротеет в раннем детстве. Из-за таких как Хамида, Зайнуш она переносит много страданий. И только встреча с меценатом Салих-баем спасают Эсму от трагедии.

Одним из первых Р. Фахретдинов в жанре романа изображает женщин не только высоконравственными, но и образованными, стремящимися к знаниям, т. е. создает образ идеальной женщины-учительницы, способной обучать по-новому и давать должное воспитание. Эсма знает и родной, и русский язык, читает книги на арабском языке и фарси. Р. Фахретдинов отмечает в деле воспитания особую роль литературы.

Еще одно качество, отраженное в романе, пользуется в простом народе глубоким уважением. Поэтому положительные герои автора по большей частью выходцы из народа. Один из таких Салимбабай – само воплощение народа: много видел, многое пережил. У писателя он – знаток народных пословиц, музыки, хорошо разбирается в истории. И спасительница Эсмы от трагедии – также представительница народа, простая деревенская женщина. Из таких же и Ахмет. В разговоре этого внимательного, передового деревенского старика слышится дыхание времени, голос пробуждающегося народа: «Если не мы сами, о нас никто другой не позаботится. Каждый норовит только взять у нас, но никто ничего не дает. Мы работаем от темна до темна, даже летом мы целый день работаем, зарабатываем в поте лица. Что же говорить, нам не положено даже учиться! Эти слова – слова стариков, собравшихся здесь» [141. С. 340].

Свою точку зрения писатель выражает и с помощью публицистического пафоса. С возвышенным пафосом, к примеру, он призывает писателей быть стойкими в борьбе против кадимистов (приверженцев всего устаревшего. – Ф.Г.): «Если будем бояться обвинений и сплетен, будем всегда петь песни тех, в чью телегу сядем». Также писатель переживает за то, что «в руках плохих учителей и невежественных хальфов золотая молодежь превращается в ничто». В произведении довольно много публицистических отступлений. В них писатель для защиты и утверждения просветительских взглядов использует народные выражения, пословицы, часто добавляет пояснения от себя. Просвещение народа он ждет не от мулл, а от писателей с острым пером, у которых «глаза раскрыты», которые «знают положение дел».

А первое произведение писателя «Сәлимә, яки Гыйффәт» («Салима, или Целомудрие», 1899; автор его также называет романом) правильнее будет рассматривать как жанр повести. Однако жанр этого произведения в науке определяется по-разному. Если Г. Саади называет его рассказом [130. С. 45], то М. Гайнуллин считает правильнее его называть романом [139. С. 413], Ф. Мусин [110. С. 239] и Ф. Баширов [19. С. 41] склонны полагать, что это повесть. Главная причина разнообразия мнений, разумеется, непосредственно связана с вышеперечисленными причинами. В то же время следует сказать, что со стороны проблематики, сюжета и композиции произведение стоит довольно близко к первым просветительским романам.

В ней описываются отношения дочери иранского бая Салимы с татарским шакирдом во время путешествия по Волге, их объяснения, дружба. События завершаются по изначальному замыслу писателя-просветителя.

Будучи идеалом автора, Салима окончила Египетский университет, арабский, французский и английский языки знает как родной язык. Она так хорошо знает историю, что материалы, касающиеся татарского языка и истории знает лучше нашего шакирда. Через этот образ утверждается мнение, что женщины не хуже мужчин, что при условии получения ими должного воспитания и обучения в хороших школах, они могут обладать знаниями, восторгающим мужчин.

По мнению Г. Саади, «подняв в конце XIX в. значительные проблемы времени и представив их вниманию общества» [130. С. 108], Р. Фахретдинов в этом произведении в то же время набирается опыта по освоению жанра романа. «Эсма, или Деяния и Кара» по художественному исполнению, своеобразной композиции внесло определенный вклад в развитие жанра романа.

Анализ классического периода истории жанра романа в татарской литературе позволяет сделать следующие выводы:

* Этот жанр в татарской литературе выполняет задачу наиболее полного отражения проблем, выдвинутых новым временем.

* Развитие жанра романа происходит в процессе эволюции творческих проблем от их традиционно романтического решения к реалистическому.

* С последней четверти XIX в. в связи с переменами, начавшимися в то время в татарском мире, роман стремительно обновляется в плане содержания и формы, и на этой почве формируется татарский роман нового времени.

* Обращение писателей-просветителей к этому жанру в значительной степени определяется пониманием того, что роман открывает большие возможности в художественном освещении проблем, выдвинутых новым временем. Это связано и с тем, что национальный опыт создания произведений в жанре романа дает возможность тесно связать его с творческим опытом других литератур.

 

Проблематика романа «Нищенка»

В начале ХХ в. интерес творческих авторов к жанру романа, для которого характерны оговоренные выше особенности, еще более возрастает. Это объясняется надеждой на возможность того, что по примеру многоопытной европейской литературы с помощью романа можно будет успешно выполнить важные задачи, выдвинутые перед татарской литературой новым временем. Это было связано еще и с тем, что эта форма для читаталей, и писателей, сориентированных на Запад, в определенной степени стала модным явлением.

В таких противоречивых и сложных условиях общественной и культурной жизни, в которых оказалась татарская культура начала ХХ в., основные задачи и пути развития жанра романа в значительной степени своим творчеством определяет Гаяз Исхаки. Несмотря на то что в разрешении национальных судьбоносных задач, стоящих перед литературой нового времени, первое место он отдает роману, а творчество свое в основном начинает с этого жанра, молодой автор еще не может до конца понять все тонкости романа. Поэтому первое произведение, названное им романом, – «Бай угълы» («Байский сын», 1899) – по сюжету и композиции больше напоминает повесть. Проблематика произведения, судьба центрального героя Карима сначала освещаются в рамках повести. В то же время намечаются некоторые особенности, характерные для романа. В первую очередь автор в соответствии с требованиями классического романа на центральное место выдвигает личную жизнь отдельного человека, его судьбу, и хочет через образ Карима отразить «какой-то важный случай, ставший большим событием» для его соотечественников [73. С. 113]. Стремление автора к большому количеству героев также говорит в пользу романа. Но это стремление пока еще остается лишь желанием, и художественно не поддержано.

В результате, как пишет Дж. Валиди, в произведении «нет типов, портреты почти прозрачны, заключенная в них проповедь видна невооруженным глазом» [29. С. 72]. В смысловом отношении даже в этом произведении Г. Исхаки можно обнаружить созвучие с романом, поскольку автор «показывает истинную болезнь нации, демонстрирует ее глубокие раны» [29. С. 72], т. е. освещает существенные глобальные проблемы, характерные для романа.

Скорое формирование Г. Исхаки как личности и писателя связано с его оперативным освоением жанра романа. Особенно наглядно это видно в романе «Нищенка». В этом произведении, которое он начал писать в 1901 г., через два года после завершения «Байского сына», видно, как автор преуспел в освоении самого крупного эпического жанра.

В этом произведении писатель обращается к многозначной теме, идущей от просветителей XIX в., чрезвычайно актуальной для татарского мира. В центре романа судьба татарской женщины того времени, непосредственно связанной с судьбой своей нации, беспощадно и всесторонне угнетавшейся, в то же время – на протяжении долгих веков беспрестанно стремящейся к освобождению.

Эту важную для нации тему Г. Исхаки раскрывает еще в одном из своих первых произведений «Кәләпүшче кыз» («Девушка-тюбетейщица», 1900). В ней тема судьбы татарской женщины раскрывается в волновавшем тогда писателя аспекте: когда татарская женщина вставала на путь проституции. Особой интерес Г. Исхаки к этой теме был связан с тем, что писатель считал проституцию одним из факторов, ведущих нацию к исчезновению. Следует сказать, что подобная иллюстрация трагической судьбы татарской женщины, была свойственна и просветительской прозе. В качестве примера можно привести повесть З. Хади «Бәхетсез кыз» («Несчастная девушка», 1905). З. Хади и Г. Исхаки уже по поставленным в произведениях целям близки друг к другу. В связи с этим Г. Исхаки пишет: «Читатель мой! Цель написания этого рассказа – предостережение, чем чреват исход таких, как Камэр, стремление спасти девушек нации от несчастий, показать как тяжела жизнь таких, как Камэр, как важно сохранять себя» [78. С. 51]. З. Хади в таком же духе обозначает цель своего произведения: «Скверные дела не скроешь, они всегда на виду, мы надеемся, что читатели: юноши и девушки – извлекут урок, будут остерегаться дурных дел, будут стремиться к добру, любви, станут благонравными» [78. С. 99.].

Поэтому писатель и в посвященном судьбе нации романе «Ике йөз елдан соң инкыйраз» («Исчезновение через двести лет», 1904) обращает внимание на то, что данный порок губителен не только для отдельного человека, а играет чрезвычайно отрицательную роль в судьбе всей нации. Следует отметить, Г. Исхаки подробно описывая жизнь женщин, вступивших на путь разврата, их падение в своих произведениях объясняет по-разному. В романе «Девушка-тюбетейщица», показывая к какой трагедии приводит проституция, он объясняет этот неизбежный финал тем, что Камэр с самого детства не получила правильное воспитание. В «Нищенке» же в соответствии с изменившимися обстоятельствами объяснение причины занятия проституцией в судьбе центральной героини Сагадат сводится к одному роковому неприятному воспоминанию. Автор пытается женский вопрос рассмотреть на более широкой идейно-эстетической почве и это, естественно, повлияло на форму произведения. В соответствии с поставленной целью, Г. Исхаки в этом случае выбирает форму социально-психологического романа.

В результате в романе судьба личности освещается в неразрывной связи с драматичными проблемами в жизни татарского общества. Подчеркивая эту особенность произведения, в свое время Дж. Валиди в статье «Гаяз-эфенди» писал: «Гаяз-эфенди в “Нищенке” о болезнях нации пишет еще более смелым пером. Он описывает все ужасы разврата, показывает, что у нас богатство и капитал содействуют проституции и попрошайничеству, что под покровом милостыни и предприимчивости спрятана игра с чистотой совестью, что религия и мораль ничего против этого не могут сделать» [29. С. 71].

Дж. Валиди отмечает влияние русской литературы на жанровую природу произведений Г. Исхаки: «В «Исчезновении…» и «Нищенке» чувствуется влияние на Гаяза-эфенди Толстого и Достоевского. Гаяз-эфенди считает, что искусство для искусства, для каждого его произведения свойственна нравственная и общественная идея. Поэтому «Толстому-писателю он предпочитает Толстого-философа» [29. С. 71].

В романе «Нищенка» созвучие с творчеством Л. Толстого особенно видно в утверждении того, что человек должен быть ответственным за свои дела и поступки, получать наказание за свои грехи. Как известно, в творчестве Л. Толстого эта проблема особенно остро ставилась в романе «Воскресение». Сравнив «Нищенку» Г. Исхаки с «Воскресением» Л. Толстого, Г. Саади писал: «…в этом романе Гаяз – носитель “нравственных мук совести”, “благонравный”, к тому же его можно считать писателем, впитавшим нравственность Толстого» [130. С. 28].

Исследователи истории татарской литературы начала XX в.: – И. Нуруллин [115. С. 8], М. Хасанов [156. С. 18], О. Кадыров [85. С. 42], А. Сахапов [132. С. 364], Ф. Мусин [103. С. 191] и Р. Яруллина [163. С. 22] – указывают на созвучие романов «Нищенка» Г. Исхаки и «Воскресение» Л. Толстого. Ведь русский классик в своем романе путем самоусовершенствования человека надеется изменить русское общество. У автора эгоист Нехлюдов испытывает нравственное очищение. Л. Толстой его как бы «заново рождает». Помимо моральных мотивов на Г. Исхаки оказала сильное воздействие пронизанность произведений Л. Толстого мощным психологизмом.

«Нищенка» состоит из трех частей. Первая часть была начата в 1901 г., опубликована в 1907 г., вторая – в 1909 г., третья – в 1914 г. в Казани. За время написания романа писатель в общественно-политическом самоопределении прошел довольно сложный путь: после обучения в Казанской татарской учительской школе, начав писать в 1905–1907 гг., принял участие в эсеровском революционном движении. Чуть позднее отошел от эсеровских взглядов, а в 1910-е годы вновь возвратился на эсеровские позиции с национальным уклоном. Все это, разумеется, не могло не оказать влияния на написание «Нищенки».

В основе сюжета романа лежит судьба татарской девушки Сагадат. В связи с этим в композиции произведения судьба героини делится на несколько этапов: детские годы Сагадат, Сагадат на дне жизни и превращение девушки в идеал писателя. В этой главе исследования роман «Нищенка» будет проанализирован в связи с замыслом автора, где поэтапно предстоит раскрытие образа центральной героини и ее судьбы в хронологической последовательности и сложной эволюции.

Экспозиция произведения охватывает детские годы героини. Описывая этот период, автор использует приемы и изобразительные средства, широко распространенные в литературе. Жизнь маленькой девочки автор описывает в определенной последовательности, хронологическом порядке и по большей части в лирико-романтическом духе. Этот дух присутствует и при сравнении Сагадат, позднего ребенка, родившегося в семье бедняка Шарипа и Хусниджамал, с другой девочкой – дочерью сельского хазрета, у которой такое же имя. Как разительно отличаются образ жизни, одежда двух девочек! К примеру, если на голове дочери муллы красовался вышитый блестками калфак, то у дочери Шарип-бабая и ситцевый платок только недавно появился. По мере подрастания Шарип-бабай своей единственной дочери плел красивые лапти. «Трудно было описать радость Сагадат, когда на связанные матерью носки она надевала эти лапти» [73. С. 5], – с сочувствием пишет автор. И подчеркнем особо, с некоторой приподнятостью и восхищением.

Этот лирико-романтический пафос, связанный с превознесением традиционной упорядоченной патриархальной жизни вчерашней деревни над смутной городской жизнью того времени, отражается на освещении личных качеств юной героини. Например, в летние дни, играя в разные игры со своими подружками, Сагадат не успевает добежать до дома в ожидании грозы. Однако «наблюдение за шумным дождем, спрятавшись в клетях у моста, доставляло ей удовольствие. Утро после такого вечера показалось Сагадат особенной красивым. Ярко светило солнце, на полях колосились хлеба. Ноги Сагадат были по-гусиному желтые. В такие дни Сагадат чувствовала себя так легко, словно сбросила с себя тяжелую одежду» (С. 7). Увлеченно описывает писатель прилежание и трудолюбие девочки. Вот она с лукошком, сделанным отцом, идет по ягоды «и почти всегда приносит полный кузов ягод». Участвует она и в заготовке сена. «Она степенно вышагивает с отцом или с кем-нибудь из соседей, подняв на плечо, сделанные отцом, грабли. Во время жатвы он приносит туесок с водой» (С. 7). Так изображает писатель Сагадат в летнюю пору.

Описывая внешность героини, Г. Исхаки акцентирует внимание прежде всего на ее детских годах. Но внутренний мир юной Сагадат привлекателен. Она талантливая девочка.

Отличающаяся хорошей памятью еще со времени обучения у абыстай (учительница – жена муллы. – Ф.Г.), Сагадат, подружившись с дочерью муллы и начав читать книги из их библиотеки, обнаружила еще одно прекрасное качество: «Что-то очень сильное было в ее голосе. Когда она читала, все словно завораживались. Послушав раз, ее хотелось слушать еще и еще. Когда она останавливалась, всем казалось, что они чего-то лишились. Она читала так вдохновенно, что каждая часть ее тела приходила в движение» (С. 9). Когда не было посторонних, они с дочерью муллы учились писать. Когда абыстай уходила в гости, Сагадат и на кубызе играла.

Наряду с этим в произведении изображается и то, как героиня растет в родной деревне, будучи дитем природы. Она умеет получать удовольствие от игры, вырастает чистой, искренней девушкой.

При создании образа центральной героини Г. Исхаки проявил себя мастером портрета. Писатель, не придававший в предыдущих произведениях особого внимания описанию женской внешности, здесь усиливает внимание к этой проблеме. Сагадат предстает взору читателя с присущими татарской девушке прекрасными чертами: «С одной стороны, ее не назовешь очень красивой, с другой стороны, кажется красивой. Это была булгарская девушка. Круглолицая, черноглазая. Красивые брови озаряли все ее лицо, словно народившуюся молодую луну. Нос средний, даже можно сказать небольшой. Черные волосы, хоть и не доходили до колен, были заплетены в две хорошие косы. Зубы, непокрытые чернотой, в отличие от остальных деревенских девушек, сверкали как жемчужины. Роста была среднего. Походка, хотя и не отличалась от других девушек, была ровная и без изъянов» (С. 13).

Издревле известные эпитеты «как жемчужины», «словно луна», используемые в татарской литературе в создании портрета, характер описания косы героини, красоты ее зубов – все это помогает автору ярко воплотить национальное своеобразие образа.

В развернутой экспозиции произведения есть особый смысл. Автор предваряет основные события подробным описанием жизни Сагадат в деревне, ее мыслей и желаний. Дело в том, что детские и подростковые годы для Сагадат не только красивые воспоминания, а, скорее, время физического и духовного созревания для будущей жизни. Душевная чистота этих лет, с одной стороны, помогает показать более сгущенно темноту ее пребывания на дне жизни, с другой стороны, отразить то, что даже в невероятно тяжелых условиях она сохраняет чистоту души, не тонет в жизненном болоте. Наряду с лирико-романтическим описанием жизни в деревне девочки Сагадат, автор намекает на то, какие трудности ожидают ее в будущем: «Иногда они вместе с дочерью муллы начинали громко распевать песню “Тафтиляу”. А в конце пели песню “Волжские камыши”. В конце песни она особенно чувственно повторяла строки “Любимый, не плачь! Не плачь, любимый! Это судьба!”. Казалось, в этих песнях уже было заложено ее безмерное, неописуемое горе. С другой стороны, у Сагадат, выросшей в окружении прекрасной природы, было счастливое, безоблачное детство. Старики говорят: “Человек, у которого впереди страдания, поет голосом, полным печали”. Может это и верно? Но как бы то ни было, печаль в голосе Сагадат была не от былых страданий, скорее, она была предвестником будущих» (С. 9).

Тем самым писатель как бы готовит и Сагадат, и читателя к будущим невеселым событиям, которые произойдут с героиней. При этом Г. Исхаки расширяет жизненный контекст, дает вариант возможного благополучного будущего для Сагадат: «Если бы ничего не случилось, они бы вскоре выдали девушку замуж, и она, как обычная женщина, хлопотала бы по хозяйству, рожала бы и растила детей, так бы и жила себе потихоньку» (С. 12).

Но вскоре события в судьбе героини принимают неблагоприятный неожиданный оборот. И причиной тому становится отец Сагадат Шарип-бабай. Автор убедительно создает этот запоминающийся образ. Он предстает с характером, свойственным сельскому человеку. Писатель пишет: «Это был очень грубый старик». Тем не менее он искренно любил свою старушку и дочь, рожденную в годы не первой молодости. Самым большим событием в жизни Шарип-бабая была служба в царской армии: «Как каждому человеку свойственно рассказывать о своих самых “больших” делах и свершениях, так и он то и дело вспоминал о своей службе. Особенно перед молодежью, он, стуча кулаком себя в грудь, любил приговаривать: “Я – николаевский солдат, двадцать пять лет прослужил!”» (С. 100). Многолетняя солдатская служба плохо отразилась на его характере, психологии: «Поскольку с солдатской службы вернулся совсем другим, он сильно отличался от деревенского люда. Уже, будучи стариком, он курил трубку. Учуяв на всей улице запах его махорки, деревенские мальчишки, припав к окнам у очага, кричали: “Шарип-бабай закурил трубку”. И всегда могли увидеть сидящего перед печкой Шарип-бабая с трубкой во рту» (С. 11). Наряду с трудолюбием, совестливостью, автор показывает и отрицательные черты героя, такие как упрямство, упертость: “Самой удивительной чертой Шарип-бабая было его упрямство. Он был настолько упрям: что бы не задумывал, обязательно исполнял. И неважно, благое это дело или бесполезное, он всегда держал свое слово”» (С. 11).

Упрямство отца передалось и дочери. Писатель пишет о ней: «Эта черта перешла к Сагадат и по наследству, и по воспитанию. Удержать ее от задуманного или, наоборот, заставить делать то, что она не хочет, было равноценно взятию крепости» (С. 11). Маму Сагадат Хусниджамал-аби писатель изображает полной противоположностью Шарип-бабая: «Хусниджамал-аби была совсем не похожа на Шарип-бабая, она всегда мягко разговаривала с людьми. К молодым обращалась “мое крылышко” (“канатым”), к пожилым женщинам “абыстай”. Хусниджамал-аби все соседи называли “карт аби» (“старенькая бабушка”). Уходя надолго на работу, вся улица доверяла дойку своих коз и коров только ей» (С. 12). В красивых тонах описывает писатель ее душевный мир. Никогда не сболтнет лишнего, больше работает, чем говорит. За все это и любит ее деревенский люд, уважает. Когда у кого-нибудь рождался ребенок, для того, чтобы он вырос похожим на нее, ее приглашали на обряд «авызландыру» (дать новорожденному меду с маслом). Она никогда не жаловалась на жизнь. Автор показывает Сагадат плодом именно такого воспитания. Героиня романа выросла в уважении к родителям. Писатель указывает и на ее некоторую наивность, излишнюю доверчивость. Есть у нее еще одна черта – девушка боится оскорбления и осмеяния, «она совершенно не выносила этого». Повзрослев, Сагадат хорошо понимала, как важно блюсти девичью честь.

После описания формирования героини как личности, автор меняет место действия в романе, сам характер сюжетного повествования. В емком произведении Г. Исхаки нашли отражение события голодного 1897 г. на Волге, который не обошел и деревню, в которой жила Сагадат. В этом месте завершается экспозиция произведения.

Завязка романа начинается с того момента, когда Шарип-бабай собирается покинуть родную деревню и перебраться в Казань. Уход в город человека, которому уже за пятьдесят, который всю свою жизнь прожил в деревне, – событие, случающееся нечасто. Как бы Хусниджамал-аби и Сагадат не пытались его отговорить, Шарип-бабай был неумолим. И на этот раз победило его упрямство.

«Распродав по мелочи, что было, выручив за это 17–18 рублей», Шарип-бабай с семьей перебирается в Казань и снимает простенькое жилье. Автор показывает, как после этого разворачивается судьба к своим героям. В городе они не находят работу, а вырученных денег хватает лишь на месяц. Вдобавок, еще и «Шарип-бабай почему-то расхворался». После этого со всей ее сложностью начинает разворачиваться центральная проблема произведения – противоречивая общественно-нравственная эволюция главной героини, поскольку «проклятая судьба» берет Сагадат в свои руки.

Существенно меняется и повествовательный пафос произведения. Былой лирико-романтический пафос вытесняется суровой прозой и драматизмом жизни. Дело в том, что после того, как кончились деньги и все остальное было распродано, семья Шарипбабая переселяется в казарму для бездомных. Описывая жизнь в казарме, автор замечает, что здесь всегда жили лишь татары. В казарме царит нужда и людское горе. Трагедия татарского народа тех лет нашла отражение в литературе этого периода, в частности в творчестве М. Гафури, Г. Тукая, Г. Ибрагимова и др. Поскольку деревенская беднота, опустившаяся на дно жизни, в начале ХХ в. для татарской литературы была новым явлением, многие писатели старались обратиться к этой теме, показать ужасающее положение простого татарского люда. К этой общей тенденции одним из первых примкнул и Г. Исхаки.

Писатель особенно наглядно описывает жизнь казанской бедноты: «Казарма была высокая. По обе стороны как в старых медресе стояли столбы. Между ними люди развешивали занавески и тем самым ограждали себе нечто вроде комнатушек. Всюду светились огоньки лампочек. Во многих местах сидели угрюмые люди, и пили чай. Одни из них пришли с работы, другие вернулись ни с чем после ее поисков. Пар, который клубился над самоваром, напоминал Сагадат дым, поднимавшийся над крышами деревенских домов, когда в морозные дни она бегала к дому абыстай. Вдалеке от Сагадат какая-то женщина варила в казане суп. Но, то ли потому, что привыкла пробовать: посолила суп или нет, – то ли потому, что была голодна, она постоянно ела этот кипящий суп. Над лоханью у двери умывалась с мылом какая-то девушка» (С. 15).

Существование в казарме и дальнейшая городская жизнь превращаются для героини в серьезное испытание. Важным фактором, спасшим Сагадат от превращения в городе в рабу судьбы, по мнению автора, является ее верность национальным обычаям и традициям. Одна из них – это почтительное отношение к родителям, уважение к старшим. Автор так описывает отношение Сагадат к родителям: «Она очень почитала своих родителей. Считала своим долгом служение им, чтоб они были довольны ею» (С. 24). В романе подчеркивается, что лучшей ее чертой является именно отношение к родителям. Несмотря на то что в результате упрямства отца они оказались в казарме для бедных, были обречены на тяжкие испытания, уважение к нему не позволяет выражения недовольства отцом.

Как известно, нравственные нормы татарского народа тесно связаны с исламом. Исхаки с этим абсолютно солидарен: настоящий мусульманин или мусульманка для него – носители высокой морали. В «Нищенке» он отмечает то, как его героиня уважает традиции и обычаи, связанные с религией, остается верной им: «Сагадат никогда не ложилась спать, не совершив молитву, а если и ложилась, то не могла уснуть. Подумав немного, Сагадат решила попросить женщин, которые ютились за той старухой, пойти с ней на двор. Тихонько подошла и сказала: “Абыстай, ты не пойдешь со мной, а то я одна боюсь”. Женщина молча согласилась и пошла с ней. Придя обратно, Сагадат совершила омовение, прочитала молитву, спросила родителей, не надо ли чего-нибудь, а затем легла спать между больными родителями» (С. 27).

Бедный люд казармы, несмотря на нищету, проводили родителей Сагадат в последний путь по всем правилам шариата. Исполнение обряда провода в романе описано особенно подробно. «В каждом углу все стали думать над тем, как проводить в последний путь Шарип-бабая. Юноша, который вчера играл на гармошке, со своим приятелем сходили к хазрету и попросили вырыть могилу. Старик, выращивающий брюкву, и старик – рубильщик дров ушли просить у богатых саван и ломового, денег для покупки кирпича. Женщины для омовения старика огородили занавесками один угол. Некоторые принялись греть воду в казанах, готовить кумганы (сосуд для умывания. – Ф.Г.)» (С. 24). В целом писатель подчеркивает, как поддерживают друг друга обитатели казармы, поскольку для него важны душевная чистота и нравственность в людях.

Жизнь обитателей казармы автор описывает как реалист, без прикрас и идеализации. Наряду с подробными описаниями пьянок, драк, ссор, курения женщин, он показывает, что они человечнее и нравственнее, более верны обычаям и традициям, своей вере, чем «богачи, которые считают себя очень хорошими, благонравными пупами земли». Милосердие обитателей казармы отчетливо видно на примере их отношения к Сагадат. Заболевшую простудой после смерти отца Сагадат выхаживали всей казармой: кто-то поил душицей, кто-то приносил кусок пирога. Старик, выращивающий брюкву, приносил брюкву. Но девушке день ото дня становилось все хуже, она впала в бред, так и пролежала поминки отца и смерть матери. И только на тринадцатый день пришла в себя. Лишь благодаря заботе казарменного люда и своей молодости она остается жива. Но после болезни она очень изменилась. Вот как описывает автор ее внешность: «От ее густых черных волос остался лишь козлиный хвостик. Да и те выпадали. Лицо не так сильно пожелтело, но оно уже было не таким румяным, как два месяца назад. Глаза глубоко провалились» (С. 35).

Далее сюжет разветвляется. В частности, автор переходит к описанию семьи «одних из первых казанских баев» Разии-бике: их образ жизни, в связи с ними и других людей этого круга, различные стороны жизни общества того времени. Постепенно мы знакомимся с Разией-бике, с ее сыном – «потомственным почетным гражданином Габдуллой Амирхановичем», интеллигентным юношей Мансуром, другими новыми героями. Кроме того, своих героев писатель показывает в тесной связи с окружающим миром, освещает их сложные взаимоотношения, что способствует в конечном счете изображению действительности в эпическом плане. Когда Разия-бике своих дочерей Зарифу и Фатиму выдает замуж за «самые богатые фамилии Казани», дома остается лишь сын Габдулла. Далее, в лирическом отступлении повествуется о его детстве, воспитании. Оставшись без отца в грудном возрасте, он воспитывался только матерью. Единственный сын для матери и брат для сестер, Габдулла воспитывался избалованным ребенком. Как и другие байские дети, он с семи лет пошел учиться в медресе.

Будущее нации писатель всегда связывал с образованностью. Эту мысль Г. Исхаки развивал и в «Нищенке». Важнейшую для писателя проблему, главную для повести «Исчезновение…», романа «Жизнь ли это?» и др., в «Нищенке» он начинает разрабатывать на образе Габдуллы. В связи с этим героем в романе описывается система обучения и воспитания в кадимистских медресе, сдерживающая развитие татарской нации и ведущая ее в будущем к исчезновению. «Учась в медресе, начиная с азбуки и до семнадцати лет, он проштудировал “Тухфателмолек”, “Саглук” и “Шархе Габдулла”, “Анмузадж”. Каждое утро, взяв торбу с книгами, он шел в медресе. Проведя время с девяти до двенадцати за учебой и продажей цветов, он возвращался. Затем снова уходил на вечернюю учебу, через два часа вновь возвращался. Частенько, когда учитель не приходил, они устраивали выставки цветов… В медресе Габдулла считался шаловливым мальчиком. Его нельзя было трогать» (С. 34). Учитель, чтобы «не терять 80 копеек, то есть – приходящих по четвергам», Габдулле не делал никаких замечаний. В семнадцать лет Габдулла «выучив то, что считал нужным, и имея свое суждение о жизни, покинул медресе». Как выяснится, у него сложились невежественные взгляды на действительность и соответствующий стиль поведения.

Сделав вывод о состоянии кадимистских медресе, автор заявляет, что «татарская молодежь, увлекаясь пустым, в жизни во многом обделяет себя. Губят свою молодость, поверив в слово “учитель”, мало познав, но даже этим возгордившись, становятся ни к чему не пригодными в жизни. Все это очень досадно». Кроме этого, автор показывает, как на Габдуллу оказывают влияние царящие в доме порядки. Следует отметить, что к этому вопросу тогда было приковано внимание многих писателей. Об этом говорит трагедия Закира из драмы Г. Камала «Бәхетсез егет» («Несчастный юноша», 1907). Его несчастье автор объясняет тем, что «ребенка в жизни губит неправильное воспитание, данное родителями!» [88. С. 97]. Г. Исхаки также развивает в своем романе эту мысль, но пытается сделать это на более глубинном уровне в рамках жанра романа. Он проводит мысль, что неправильное родительское воспитание оборачивается не только трагедией для самого ребенка, но приносит огромный вред всему обществу. Мать Габдуллы Разия-бике, как и Джамиля («Несчастный юноша»), несмотря на жадность, «ни в чем не отказывала Габдулле, и поэтому он всегда был при деньгах». На учебу Габдуллы она не хотела добавлять ни одной лишней копейки к текущим 80 рублям, а на его «развлечения» тратила довольно много.

Невоспитанность Габдуллы проявляется и в его отношении к женщине. Как Вафа из повести «Девушка-тюбетейщица» (1900), он губит беззащитных девушек, толкает их на путь разврата, никогда не мучается по этому поводу угрызениями совести. Писатель описывает, как в первую очередь он домогался домашней прислуги: «Немногим удавалось спастись от Габдуллы-эфенди… А бике, зная это, делала вид, что ничего не происходит, и не видела в этом ничего зазорного. Заметив полнеющую фигуру какой-либо прислуги, она начинала изводить ее так, что та была вынуждена уйти от них» (С. 29).

В этой безнравственности Габдуллы автор винит прежде всего Разию-бике, так как «при такой матери Габдулла-эфенди ни в чем себя не ограничивая, беззаботно прожигал жизнь». Вскоре, уже не довольствуясь прислугой, он с друзьями начинает посещать притоны; девушек, приходящих каждую пятницу за милостыней, «заводил в дворовый дом». Для того чтобы оказать на читателя должное воздействие описанием невоспитанности и безнравственности своего героя, автор мастерски использует образные сравнения: «…это было просто тело, которое от полена отличалось лишь тем, что умело ходить, видеть, слышать и имело аристократическую внешность».

Как было сказано ранее, в романе «Нищенка» за основу высокой морали автором берется религиозная этика, нравственные каноны мусульманской жизни. То, что Габдулла вырос невоспитанным и безнравственным, привело к тому, что он перестал уважать религиозные каноны. Несмотря на то что он молится, в мечети и во время праздников слушает проповеди хазретов, все это он воспринимает машинально, услышанное «в одно ухо влетает, из другого вылетает», изученное и услышанное не оказывают никакого воздействия на его душу. В конце романа автор показывает как он превращается в равнодушное, беспринципное подобие человека: «…вот уже много лет он ни о чем серьезно не переживал, никого не любил, много лет – с той самой поры, когда перестал гонять голубей, – ни к кому не испытывал даже враждебных чувств» (С. 36).

В связи с образом Габдуллы в романе появляется другой образ – Мансура. В исследованиях этот образ сравнивают с личностью самого Г. Исхаки. «Я не могу Мансура отделить от самого Гаяза-эфенди. Он создал свой портрет, но сильно идеализированный», – писал Дж. Валиди [29. С. 72].

Позднее Г. Саади продолжил эту мысль: «Здесь мы видим татарскую жизнь с начала ХХ в. и до 1905 г., различные партии, события, молодого, увлеченного блестящими идеалами, татарского интеллигента, живущего разными надеждами, этакого татарского мелкого буржуа-вождя; для человека, хорошо знакомого с историей творчества писателя, тип Мансура трудно отделить от самого автора этого творчества» [130. С. 24]. М. Хасанов также указывает на это созвучие: «В этом образе воплощены многие черты самого Гаяза Исхаки, факты и детали его биографии» [156. С. 17]. На это обратили внимание также Р. Ганиева, Ф. Мусин, Ф. Галимуллин и др.

Учитывая эту близость, мы можем сразу предположить, что писатель возлагает на этот образ иные задачи. И в самом деле, Г. Исхаки в какой-то мере делает его своим рупором и через него выражает свои мысли и мечты. Видимо, поэтому ученые предполагают, что имя и фамилия героя имеют символическое значение. В связи с этим Ф. Галимуллин пишет: «Его имя и фамилия обладают глубоким смыслом. Мансур – значит победитель, Аллаяр – друг Аллаха. Поэтому данный образ воплощает в себе лишь положительные черты» [35. С. 40]. В этом образе автор стремится создать подобный себе тип, который, отбросив личные интересы, свою жизнь целиком посвящает служению народу. Подтверждением того, что герой именно патриот свой нации, являются точно описанные его бытовые условия: «В комнате, размером с могилу, слева стоит деревянная кровать Мансура-эфенди, у окна – стол топорной работы, на подоконнике узкого окна стоят лампа с синим абажуром, чернильница с ручкой. Справа, там, где жившие здесь ранее русские ставили свои иконы, стояли книги Мансура-эфенди на русском, тюркском, арабском, татарском языках. С потолка комнаты, некогда оклеенного белой блестящей бумагой, растрескавшись от жары, с разных мест провисали куски бумаги. Кроме этого, в комнате еще было два деревянных стула и чемодан под кроватью, заполненный бумагами и одеждой Мансура-эфенди. Точно также, как обстановка этой комнаты не была похожа на комнату татарской семьи, так и хозяин ее – двадцатидвухлетний Мансур-эфенди внешне, одеждой, мыслями сильно отличался от других булгарских юношей» (С. 39).

Эта комната живущего в ней с мыслями о свой нации Мансураэфенди превратилась в национально-культурный центр, словно магнитом притягивающий сюда многих. В свое время об этом Дж. Валиди писал: «…эта комната выше изысканных салонов, схожих с ханскими дворцами казанских баев, поскольку здесь живут страдания, радости, надежды и будущее нации. Здесь высказываются самые новые мысли. Здесь обсуждаются самые важные проблемы. Здесь капают самые чистые слезы» [29. С. 73].

Автор показывает, что этот поднявшийся с низов, получивший благодаря своему трудолюбию образование юноша, как и он сам, хорошо знаком с русской литературой. Особенно близки ему произведения Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. П. Чехова. Разумеется, здесь Г. Исхаки выражает и свое отношение к этим писателям.

При создании образа Мансура писатель продолжает развивать просветительские взгляды и традиции. Он в достаточной степени созвучен с героем романа М. Акъегета «Хисаметдин менла», чтобы заметить между ними принципиальное сходство. Хисаметдин также радеет за нацию, за свой народ. Помогает Мухтару, побирающемуся в городе. Несмотря на то что отец был указным муллой, он избирает для себя иной путь. Получив образование в Турции, он на протяжении нескольких лет обучает детей в своем доме. Дети в скором времени учатся читать-писать, усваивают арифметику и другие предметы.

Желая Мансура показать патриотом, каким является Хисаметдин, Г. Исхаки акцентирует свое внимание на его чувствах национальной гордости и патриотизма: «Все привычки булгар кажутся ему священными, все дела лучше, чем у других. Национальные праздники булгар – сабантуй, джиен, курбан-байрам (праздник жертвоприношения. – Ф.Г.) ему казались лучшими праздниками, по сравнению с другими народами. И булгарская музыка казалось ему божественной, только под звуки этой музыки у него рождались лучшие мысли, казалось, она растекалась по всем его жилам. К булгарскому человеку он был не особенно внимателен. Когда он думал о них, то женщин представлял в калфаках и отороченных сапожках, но никах не мог представить мужчин, одетых в поддевки с шестью фалдами, джилян (летнее пальто. – Ф.Г.) и с большой шапкой» (С. 47).

Г. Исхаки подчеркивает в своем герое главную черту, характерную для Йусуфа, из стоящего у истоков татарской литературы поэтического романа «Сказание о Йусуфе» (Кул Гали), а именно: «Величие, великодушие, справедливость главного героя в том, что он умеет прощать того, кто признает свои ошибки» (С. 82).

Писатель через этот образ проводит идею о том, что юноша, получивший джадитское воспитание, к женщинам относится так, «как относится к мужчинам», т. е. не принижает их. В то же время, Г. Исхаки понимает, что просветители, принимающие равенство женщин, признающие их права, не в состоянии спасти всех женщин-татарок в татарском мире. Эта мысль близка к одной из идей драмы «Яшь гомер» («Молодая жизнь», 1908) Г. Кулахметова, написанной в одно время с «Нищенкой». В ней Вали говорит: «Во всей России разве только Зулейха жалкая девушка? В стотридцатимиллионной России, в которой люди копошатся в грязи, он якобы, желая служить народу, спасает Зулейху» [89. С. 381].

Как это свойственно для социально-психологического романа! Сложные, противоречивые переживания героев, новые отношения, зарождающиеся в общественной жизни, Г. Исхаки пытается раскрыть в некоторой степени в психологическом плане. С этой целью он вновь обращается к Сагадат и внимание читателя больше направляет на внутреннее состояние героини. О социально-психологических произведениях Н. Г. Чернышевский пишет так: «Первая задача истории – воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, – объяснить ее; не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение – только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк становиться мыслителем, и его творение приобретает чрез это научное достоинство»[159. С. 364]. Для Г. Исхаки особенно важен анализ напряженных событий через переживания героини «Нищенки». Это симптоматичная черта его романной прозы.

С этой же целью писатель использует и картины природы. Рождение нового дня, белизну окружающего снежного моря он сравнивает с «луной и звездами, которые своим светом освещают изголовье Сагадат». На таком красивом фоне одиночество Сагадат, ее психологическое состояние еще более высвечивается, словно черное пятно на белом снегу. Под влиянием родившихся в душе тяжелых переживаний героиня обращается к луне: «Возьми и меня, у меня никого нет, а устала от этого мира, нет ни отца, ни матери». Так описывает писатель безвыходное состояние молодой девушки. А луна, видя состояние Сагадат, жалеет ее, одновременно, намекая на ее будущее, словно говорит: «Я тоже была как ты, я сейчас вот какая, вижу каждого человека, и ты тоже будешь как я».

Сиротство вынуждает Сагадат попрошайничать. С другой такой же попрошайкой Зухрой они решают идти к мечети за милостыней. Внешность Сагадат автор описывает в соответствии с ее социальным положением. Одетая в данные кем-то старый бешмет, драные чулки, она «совсем не была похожа на девушек, одетых в калфак, новое красивое платье, окаймленные сапожки, идущих по осени в гости по поводу гусиного праздника», а, скорее, походила на «пугало, которое выставляли на гречишное поле для отпугивания ворон».

Далее писатель, обращаясь к внутреннему миру девушки, показывает, как при виде «одетых в лохмотья людей» в душе девушки, впервые пришедшей за подаянием, «забывшей о своем положении», зарождается чувство жалости к ним. Г. Исхаки довольно подробно описывает одежду крестьян, вынужденных из-за бедности, в поисках счастья срываться с родных мест, городской бедноты, их смирение со злой судьбой. В этом аспекте легко обнаружить сходство романа татарского автора с пьесой М. Горького «На дне» (1902), с картинами его босяцких рассказов. Г. Исхаки в изображении народа, не ограничиваясь лишь выражением сочувствия, показывает действительность трагическую, доведенную до границы крайней бесчеловечности.

Приход за милостыней превращается для Сагадат в большое духовное испытание. Оказавшись в толчее, услышав много бранных слов, побитая Сагадат, хоть и сказала себе: «Это будет в последний раз, если сегодня отсюда вырвусь, лучше умру от голода, только попрошайничать не буду», – но уже опоздала. «Физически здоровый, но бездуховный, превратившийся в высохшее дерево», Габдулла, который ничем не занимался, как только совращал девушек-попрошаек, быстро узрел красоту Сагадат, даже через лохмотья. Дальнейшее происходит по привычному для мерзавца сценарию.

Но в кульминационный момент происходит неожиданное для обоих. Сагадат, воспитанная на деревенских нравственных нормах, от «чувств, которых она никогда ранее не испытывала», «прижав голову Габдуллы, долго целовала, словно хотела съесть его». И этот долгий поцелуй произвел на повидавшего немало девушек Габдуллу, сильное и незнакомое впечатление: «Габдулла не понимал, что делает, он забыл о приготовленных деньгах, этот поцелуй так на него подействовал, что он, как и Сагадат, почувствовал опьянение» (С. 68).

Душевное смятение Сагадат по поводу случившегося писатель передает различными средствами. На улице ей казалось, что луна говорит ей: «Пока ты была там, мне было стыдно показаться людям на глаза, а вот ты вышла, и я выглянула из-за облаков». И девушка Зухра, живущая на луне, словно говорит ей: «Ой, Сагадат! Ой, Сагадат!» Откуда-то будто доносился голос отца: «О Аллах, наставь на путь истины!» Даже лестница у дверей казармы, когда Сагадат ступила на нее, загремела и словно сказала: «Я не могу выдержать таких грешниц, как ты».

Муки совести Сагадат, когда она возвращалась в казарму «к себе подобным», еще более усиливались, она в каждом взгляде ощущала либо презрение, либо сожаление к себе. Они уже не относятся к ней, как к прежней Сагадат, «каждый представляет ее себе по-своему». Дальнейшее моральное падение героини предопределяется тем, что она поняла: Габдулла к ней равнодушен. Это лишает Сагадат последней надежды, она даже теряет веру в Аллаха. Теперь она готова совершить любое зло, ни в чем не видит греха.

Почувствовав безразличие Габдуллы, Сагадат, подслушав разговор девушек из «желтого дома», приходит к жесткому решению. Писатель доводит сюжет до кульминационной точки: Сагадат «напрямую через озеро Кабан направляется в сторону желтого дома». Такая перемена в поведении героини созвучна с состоянием Катюши Масловой в романе Л. Толстого «Воскресение». Катюша тоже с того дня, когда Нехлюдов, не останавливаясь, не зная о ее существовании, прошел мимо нее, превращается в другого человека.

Как видим, вступление на ложный путь героинь этих двух произведений – важнейшие пороговые ситуации, которые объясняются человеческим обманом. В целом, этот мотив часто встречается в татарской прозе начала ХХ в. Можно привести в качестве примера рассказ С. Рамеева «Галәветдин хаҗи корбаны Җаек Хәдичә» («Жертва Галяветдина-хаджи – Хадича Уральская», 1909). И здесь героиня Хадича была обречена разделить судьбы Камэр и Сагадат (Г. Исхаки), Ханифы (З. Хади) и др. В то же время следует заметить, что общую ситуацию С. Рамеев освещает по-своему. Когда-то Хадича славилась на всю округу своей красотой, стройностью, скромностью и нравственностью. Поэтому, восхищаясь и любя, ее называли «Хадича Уральская». Слава девушки была так велика, что путники, даже не знавшие ее лично, подавая милостыню, говорили: «Пусть Аллах тебе даст девушку, как Хадича Уральская!» И это пожелание воспринималось как очень большое и значимое» [122. С. 66].

Пришло время, и потянулись за Хадичой сваты. Наконец, девушку сватают за байского сына Габдулхамита. Перед Хадичой раскрылись врата счастья, и осталось лишь войти в них. Но на ее пути возникает злая сила в лице Галяветдина-хаджи, который насильно лишает ее чести. В одно мгновение все рушится: мечты о счастливой жизни, семье, женском счастье, материнстве, детях. Все обращается в прах! Злая молва быстро распространяется: «Где бы ее не увидели, над Хадичой издевались, дразнили, смеялись» [122. С. 68]. Состояние Хадичи в эти минуты схоже с переживаниями Сагадат. Не выдержав издевательств, Хадича покидает родной город. Скитание по Казани, голод, жестокая судьба приводят ее в публичный дом. После того как долгие годы она обогащала хозяев, ее, постаревшую, «с желтым, как холст, лицом, телом, покрытым черными пятнами, напоминающим лягушачью шкуру и вызывающим отвращение окружающих», заразившуюся дурной болезнью, выгоняют на улицу.

В отличие от «Нищенки» финал рассказа безнадежный: в Курбан-байрам в надежде на подаяние у байских ворот собирается беднота. Среди них есть женщина в лохмотьях, дрожащая на безжалостном декабрьском ветру. Хозяин, думая, что это «русская с Булака», прогоняет ее. Бай же оказывается «тем самым Галяветдином-хаджи, а эта женщина – жертва этого Галяветдина-хаджи – Хадича Уральская» [122. С. 69].

После описания падения Сагадат Г. Исхаки вновь выводит на передний план Габдуллу, повествует о его чувствах и переживаниях после встречи с девушкой. Писатель акцентирует внимание на том, как героиня превращается в фактор нравственного пробуждения и духовного оздоровления Габдуллы. Для изображения кардинальных перемен в сознании и душе героя, их мотивации, автор использует разные средства и приемы. К примеру, безумный поцелуй Сагадат «Потряс Габдуллу с ног до головы как электрический ток, и его умершая совесть от этого тока тоже немного проснулась» (С. 79). Познавший немало женщин, Габдулла после того, как проводил Сагадат, «задумался так, как не думал давно, и если бы не встреча с Сагадат, он еще долгие годы не думал бы об этом». С этой минуты душу Габдуллы начинает терзать доселе незнакомое чувство, и он решает поговорить с Мансуром. После разговора двух людей, бывших душевно далекими друг от друга, их лица переменились: «На лицах обоих появилась какая-то твердость, в глазах – искра огня; сердца их наполнились каким-то мягким ветром, души заполнились добрыми и честными мыслями» (С. 82). После этого Габдулла словно заново родился. Он доходит до понимания того, что не только занимаемое им сегодня место, но и дальнейший путь – скользкая дорога, и какой это был грех – его преступление против Сагадат. И сейчас он со всей силой хочет «рождения из подлого Габдуллы Амирхановича человечного, наделенного новой совестью Габдуллы-эфенди». Его греет мысль, что в будущем он будет настоящим человеком, он чувствует это превращение из Габдуллы сегодняшнего в другого Габдуллу, будущего.

Новые чувства и переживания героя Г. Исхаки передает с сильным романтическим пафосом: «Как узник тюрьмы, погруженный в небытие, представляет себя то в красивых лесах, то в цветущих полях, то в бегущих волнах, он, освободившись из тюрьмы своей совести, чувствовал себя то в цветущих садах своей фантазии, то в лесах своих мечтаний, то в водной ряби своих мыслей. Как узник глубоко вздыхает, чтобы сполна насладиться этими цветами, лесами, водами, так и он всей грудью вдыхал ароматы красивой жизни, скакал по зеленой лужайке этой новой жизни» (С. 83).

Перемены, произошедшие в Габдулле, патриот Мансур, разумеется, объясняет исходя из своей национальной позиции. В его душе был праздник по случаю участия в «пробуждении уснувшей совести, превращении молодого татарина в человека, тогда как он был, казалось бы, безнадежным».

Морально возрождающийся Габдулла, считающий своей целью исправление ошибки, совершенной по отношению к Сагадат, женитьбы на ней, начинает ее искать. Поиск Габдуллой и Мансуром девушки Г. Исхаки использует еще с одной целью. Описывая жизнь в бедных приходах (мәхәллә) и публичных домах, он в романе высвечивает проблемы, угрожающие будущему нации. Автора особенно беспокоит распространение среди татарских женщин проституции.

Алкоголизм мусульманских женщин, их существование за счет «продажи своего тела», усердие в этом плане татарских баев, считающихся «сливками» нации, когда для некоторых из них публичные дома становились источником прибыли, более того, распространение этой «хвори» и превращение ее в болезнь нации, и это в Казани – столице татар, в романе освещается не только с просветительских позиций, но и на основе принципов критического реализма. Молодой писатель, понимающий, что будущее нации неразрывно связано с мудрыми, здоровыми, духовно стойкими женщинами, наблюдая, как молодые девушки скатываются в болото проституции, одним из первых в татарской литературе поднял эту тему как серьезную национальную проблему. Правда, и до него в татарской литературе были произведения, описывающие тяжелую женскую судьбу, семейный произвол, бесправную жизнь. Несмотря на то что в некоторых из них и упоминалась проституция, до Г. Исхаки никто не выписывал так откровенно то, насколько опасна эта «болезнь», к какой трагедии она может привести, вплоть до исчезновения нации.

Несмотря на некоторый натурализм, проявленный при описании жизни публичного дома, в целом, автор в освещении этой среды прочно стоит на реалистических традициях. Г. Исхаки в романе убедителен, а потому добивается широкого общественно-нравственного резонанса.

В этом отношении незаурядное произведение Г. Исхаки в достаточной степени созвучно с романом Л. Толстого «Воскресение». Русский писатель также полагает, что проституция – масштабная проблема и по этому поводу пишет: «С этого дня началось подчинение Маслова Алла и измена и не подчинение человеческим приказам. Такая жизнь принесла горе тысячам женщинам. Они умирали от тяжелой болезни и рано старели» [141. С. 12]. Разница лишь в том, что Г. Исхаки это явление рассматривает более развернуто, даже придает ему национальное звучание, и освещает его с помощью нарочито ярких красок, с предельной правдивостью и наглядностью.

Понимание трагизма существующего положения способствует пробуждению совести Габдуллы. После этого произведения Г. Исхаки как мастер-психолог «прежнего» Габдуллу изображает контрастно с Габдуллой «с пробудившейся совестью». А отражение противоречивого внутреннего мира героя, перемен в его характере требует усиленного внимания к психологическому анализу. При раскрытии психологии Габдуллы авторская речь часто сливается с внутренним монологом героя. Все это дает возможность более полно представить противоречивый характер героя.

Эту особенность стиля писателя подчеркивал и литературовед М. Хасанов: «Автор уделяет особое внимание раскрытию внутреннего мира героев, психологическому анализу их действий. В этом мы видим по-настоящему сформировавшегося реалистического писателя-психолога, мастера пера» [156. С. 27]. Можно только согласиться со словами маститого ученого. И указать, что усилению психологического анализа в произведении способствует сюжетная линия Сагадат-Габдулла, построенная на противоречивых отношениях и переживаниях героев.

В татарской литературе одной из разновидностей традиционных композиционных приемов является то, что повествование начинается с описания судьбоносных мгновений героя, затем идет подробное раскрытие сюжетных узлов. Этот прием мы может наблюдать в произведениях З. Бигиева, Г. Ибрагимова и др. Г. Исхаки же композицию романа выстраивает совсем по-иному. Как видно из анализа романа, у него сюжет развивается в хронологической последовательности. Эта особенность характерна и для других его романов. В решающие мгновения Г. Исхаки течение мысли и переживания любит передавать через столкновения. В голове его героев правильные мысли и решения не рождаются готовыми, а, скорее, являются результатом напряженных коллизий. За короткое время в сознании и душах героев появляются прямо противоположные аргументы. Одни из них поддерживают одну сторону, другие – другую. Затем один вытесняет, выдавливает другой и доминирует. Герой их ставит рядом, взвешивает, выбирает самый приемлемый. Процесс прощения девушкой проступка Габдуллы писатель отражает в многообразном психологическом столкновении между разумом и чувством. «Ей показалось, что, как и тогда под пристальным взглядом Габдуллы она чувствовала себя раздавленной, так и сегодня она теряет свою силу и волю. Один уголок ее души стал бросать ее в объятия Габдуллы, а другой шептать на ухо: “Обманет, обманет, не верь!”» (С. 132).

После повторной встречи с Габдуллой, в вихре чувств и мыслей, бушующих в голове и сердце Сагадат, на первый взгляд не было никакого определенного порядка и последовательности. Но при пристальном внимании можно обнаружить, что эти противоречивые, сложные и хаотичные чувства между собой тесно связаны и текут в определенном направлении. Описание этих, на первый взгляд казавшихся беспорядочными, сочетаний мыслей и чувств Г. Исхаки в своем романе использует довольно широко. К этому приему писатель особенно часто прибегает при описании внешних переживаний, воздействия окружающего мира на разум человека, его характер. Например, в данном важном эпизоде: «Внутри началась борьба, чувства верить или не верить не могли перевесить друг друга. Неожиданно открылась дверь и вошла старуха, при виде которой она всегда страшно пугалась. В одну секунду в голове Сагадат промелькнул рой самых различных мыслей. Она представила себе, что сама могла превратиться в такую старуху. В ней сильнее заговорил тот голос, ею стали овладевать вчерашние мысли. Ею со всей силой овладела любовь к Габдулле. Не успела старуха открыть рот с вопросом: “Ты что делаешь?”, как она бросилась на шею Габдулле, ожидавшему ее решения» (С. 26).

Поступки героя писатель аргументирует не столько внешними факторами, сколько душевным порывом. Вследствие этого мы начинаем искренно верить в возможность и закономерность непривычного поворота сюжета. После того как «прозревший» Габдулла находит Сагадат, он совершает свой первый благородный, собственно человеческий, поступок: он женится на совращенной им девушке и они начинают жить вместе. Таким образом, девушка-попрошайка после пережитых страданий обретает счастье. На этом Г. Исхаки, казалось бы, мог бы и завершить свое произведение, но писатель-реалист не ставит себе задачей сделать Сагадат женой бая, а Габдуллу «искусственным» героем. Он хочет доказать превосходство девушки над юношей, показать ее дальнейший рост, в то же время изобразить возвращение Габдуллы в прежнее состояние, доказывая этим, что с детства неправильно воспитанный герой не может избавиться от своих глубоко укорененных привычек.

Писатель, изображавший до этого процесс нравственного падения своей героини, теперь берется за описание ее «воскресения», превращения в свободную личность, отражающую идеал татарской женщины. Если в романе Л. Толстого сосланная в Сибирь Катя Маслова с помощью революционера Симонсона встает на путь революционной борьбы, то на помощь Сагадат приходит Мансур.

И в третьей части романа события развиваются по большей мере вокруг Сагадат и Габдуллы. А точнее, описывается, как вышедшая из притона девушка входит в семью Габдуллы. Представление девушки домашним, прочтение приглашенным приходским муллой никаха, прогулки с Сагадат по улицам Казани стало «громом среди ясного неба» не только для родственников Габдуллы, но и для всей общественности.

Этот брак особенно тяжело восприняла Разия-бике. Поэтому она, не выходя из своей комнаты, никого не принимая, «проводит жизнь, сгорая изнутри». Вскоре она заболевает и умирает. Это событие превращается для Сагадат в очередное тяжелое испытание. Она, «думая, что стала причиной смерти Разии-бике», начинает испытывать муки совести.

Далее сюжет развивается в имении Габдуллы, куда они переезжают, чтобы как-то успокоиться. Здешняя жизнь становится условием и средством духовного оздоровления Сагадат. Ей начинает казаться, что она вернулась в прежнюю жизнь. В романе переживания героини своеобразно передаются с помощью картин природы. Переезд Сагадат в имение после всего пережитого (уход из публичного дома, городская суета) изображается параллельно с описанием прихода весны и оживления природы. «На второй, третий день после их приезда стояла прекрасная погода – под жаркими лучами солнца снег во дворе превратился в кашицу. В низинах образовались лужи, на возвышенных местах показалась земля. Дороги между деревнями почернели. На Волге надо льдом выступила вода. В садах все усиливающийся запах набухающих почек намекал на приближение лета» (С. 21).

Все это, воздействуя на чистую, чувствительную Сагадат, возвращало ее во времена деревенского детства. В свою очередь, это действовало и на Габдуллу, «и его вытаскивало из скучной, гнетущей жизни», и они оба впервые ощущали себя живыми, здоровыми и радостными: «Они оба на фоне красивого весеннего дня, в прекрасном месте, на пробуждающейся природе радовались молодости и достатку, тому, что избавились от своей прежней жизни» (С. 137).

Если для других произведений писателя, в частности, романа «Жизнь ли это?», было характерно подчинение состояния героя картинам природы, то в «Нищенке» картины природы даны в реалистическом плане, параллельно труду и внутренним переживаниям человека.

Приезд в имение Габдуллы способствует возникновению осмысленных перемен в жизни Мансура и Сагадат. Они под его влиянием начинают читать русские книги, «оба словно новорожденные готовят себя к новой жизни» и, решив в душе, что с осени примутся за «дела», направляются в Казань.

После этого их дом превращается в место проведения национальных встреч-застолий. При описании этого писатель от имени Мансура проводит свои просветительские идеи, говорит об обновлении татарского мира. Для этого, считают автор и его герой, необходимо в первую очередь изменение системы обучения в школах и медресе, издание на татарском языке газет и журналов.

Далее сюжетная линия разворачивается в сторону описания влияния этих разговоров на Сагадат и Габдуллу. Силу этого воздействия на героев автор объясняет, исходя из уровня образования и сознания героев: «Встречи-застолья на Габдуллу не оказывали такого влияния, как на Сагадат. Во-первых, поскольку он и раньше знал о существовании молодежи, которая ругает мулл и еще чем-то занимается, только он не знал чем именно, но кое-какими сведениями о них располагал, во-вторых, знания, полученные в медресе, и мамино воспитание не сформировали твердого мировоззрения, которого хватило бы на споры с новыми веяниями, в-третьих, несмотря на некоторое знакомство с русской литературой, чтение русских газет, не будучи знакомым с приходящими людьми, недопонимая их взгляды, ему, в отличие от Сагадат, было сложно воспринимать в целом крайности во взглядах (противоположные суждения, мнения)» (С. 141).

Поэтому Габдулла, до недавнего времени переживавший муки совести и поэтому менявшийся, застывает в своем развитии. Этот персонаж в дальнейшем используется лишь для того, чтобы на его фоне более зримо показать духовное развитие Сагадат. То есть он отходит на второй план. Сагадат же, напротив, выходит на передний план и показывается в развитии. Общественно-духовный рост героини автор сначала видит в ее стремлении учиться, поскольку, когда по совету Мансура она начинает читать, то понимает, что «невежда и ничего не знает».

Мы видим, как в результате чтения книг, активного участия в общественных делах Сагадат духовно растет, а Габдулла, наоборот, испытывает духовный застой. Образ его становится все более бесцветным. В то время, когда жена стремится к новой жизни, он хочет вернуться в прежнее окружение.

Далее в романе показывается, как патриот Мансур оказывается на волне противоречивых переживаний. Это объясняется его неудовлетворенностью своей жизнью. А связано это с отсутствием возможностей для достижения его национальных целей.

Учитывая, что в образе Мансура воплощена собственная жизнь Гаяза Исхаки, можно предположить, что это было отражением собственного состояния писателя в то время. Как известно, в сентябре 1907 г. Г. Исхаки, обвиненного в противоправительственной деятельности, отправляют на три года в ссылку в Архангельск. Такое резкое изменение жизни, разумеется, обрекает писателя на тягостные раздумья, и эти переживания, видимо, не могли не отразиться и на его творчестве.

Далее в произведении показывается, что отношения Сагадат и Габдуллы приобретают противоречивый характер и указываются причины этого. Писатель напоминает, что в семье женщина должна быть не только духовной опорой, но иногда и наставником мужу, говорит о ее невнимательности по отношению к мужу. Озабоченного житейскими проблемами, ожидающего от жены уважения Габдуллу Сагадат встречает новыми книгами и мыслями. Но, замечая, что они ему не интересны, она начинает кричать, ругаться. Габдулле, разумеется, такие выходки жены не нравятся, он «уходит в другую комнату, схватившись за голову, забивается в угол, для того, чтобы собраться с силами, понимает, что в его доме ему нет желанного покоя, обижается на жену» (С. 160). Сагадат же, наоборот, поведение мужа расценивает как оскорбление, неуважение; обидевшись, она начинает жаловаться, переживать так, что дело доходит до слез.

Такое непонимание приводит героев к тому, что они начинают отдаляться друг от друга. При очередной ссоре Габдулла «в первый раз после женитьбы на Сагадат оттого, что надоели домашние скандалы, чтоб найти покой, которого нет дома, уходит и, разумеется, находит эту “опору” “на стороне”».

«В литературе одна их важнейших традиций, войдя во внутреннюю психологическую глубину человеческих отношений и судеб, обратить внимание и раскрыть драматизм, лежащий в этой глубине» [147. С. 48]. Таким образом, Г. Исхаки первую измену Габдуллы «с пробужденным сознанием», его переживания по этому поводу описывает в драматическом плане: «Габдулла начал приходить в себя, осознавать произошедшее, понимать, что это было унижение и оскорбление по отношению к Сагадат, на что он не имел права, сожалеть о содеянном. Затем вспомнил, что он, будучи виноватым, оставил больную, заплаканную Сагадат одну. Мучимый угрызениями совести, он представил тот дом, тот кабинет. Он вздрогнул, как будто окоченел от холода. Все его тело содрогнулось, словно он был накануне совершения большого преступления» (С. 164).

Чтобы более эмоционально передать тяжелое психологическое состояние героя в эти минуты, автор обычно использует картины природы. С их помощью психологический анализ усиливается. Таким же образом Г. Исхаки раскрывает состояние Габдуллы после произошедшего: «Он, приговаривая, только у тебя прошу помощи, только ты спаси, посмотрел на небо. Полная луна встретила его, сверкая на холодном небе. Она задумчиво смотрела на Габдуллу. Она горевала по поводу того, что в жизнь семьи Габдуллы вошла грязь, которая никак не выходит из головы. Осуждая за это Габдуллу, она, словно приговаривая “не люблю тебя, не люблю тебя”, казалось, прячется за облако. Недалеко от луны, зеленая, словно изумруд, звезда, освещая его, будто молнией, своими лучами, казалось, тоже осуждала его за надругательство над Сагадат. Под этими сердитыми лучами голова Габдуллы опускалась все ниже и ниже, он направлялся к воротам» (С. 165).

Несмотря не временное сближение после измены Габдуллы, автор дальше все более отдаляет супругов друг от друга. В романе посещение Сагадат встречи-застолья с целью обсуждения подарка также служит этой цели.

Следует отметить, что, идущую в гости, собирающуюся в скором времени стать матерью, Сагадат автор любит всем сердцем и даже несколько идеализирует. И потому, создавая образ героини, автор в некоторой степени использует романтические приемы. Примеры тому – гиперболизированная передача внутренней и внешней красоты Сагадат, нагнетание сверх меры ее чувств и переживаний.

Картину появления Сагадат в гостевом зале зал можно сравнить с поведением женщин в поэме Кул Гали «Сказание о Йусуфе» при виде Йусуфа. В обоих произведениях поднята проблема красоты, отношение к которой находит двоякое отражение в зависимости от исторической эпохи. Поскольку в средневековье человеческую красоту было принято считать божественным свойством, в «Сказании о Йусуфе» красота главного героя оказывает на других, в особенности на женщин, невероятно сильное, почти запредельное воздействие. Для этого в сказании использована удачная деталь. Когда по Египту распространилась весть о том, что жена правителя влюблена в своего раба, Зулейха собирает в гости знатных женщин:

Обращаясь к женщинам, которые, околдованные красотой Йусу фа, изрезали себе пальцы, Зулейха так объясняет свое состояние:

В «Нищенке» же красота Сагадат (также в гостевом зале) описывается так: «Гудевший зал, увидев Сагадат, вмиг замолчал, все женщины в зале застыли. И каждая, уставившись на Сагадат, принялась придирчиво разглядывать ее саму, ее одежду, каждая начала выискивать то, над чем можно было посмеяться, поиздеваться» (С. 172). То есть показано, что эти женщины не в состоянии понимать и принимать настоящую красоту. С этими женщинами Сагадат, разумеется, не находит общего языка в общественных вопросах, поскольку те заняты только тем, что выискивают в девушке недостатки. На приглашение Сагадат пойти в театр, женщины отвечают тем, что напоминают ей о ее прошлом. Это обстоятельство «пронзает ее сердце, словно стрела». Уйдя из гостей, запершись в своей комнате, она еще долго не может успокоиться. Ее душевные терзания, естественно, не проходят бесследно, она сильно заболевает. Эта болезнь приводит к тому, что «долгожданный ребенок рождается недоношенным, мертвым».

Эта трагедия показывает, что у Сагадат еще нет той духовной прочности, чтобы заботиться о будущем своей нации. Для служения своему народу надо дальше духовно расти, обретать внутреннюю стойкость, целенаправленность.

С целью показа развития героини как патриота своей нации, Г. Исхаки переносит ее по большей части на общественную арену. Поправившуюся после болезни Сагадат он начинает изображать, исходя из общественных взглядов и интересов. В связи с этим в романе расширяется направление повествования.

Все это, вместе взятое, приводит к отдалению мужа и жены в общественно-духовном плане. В качестве последнего разрушающего фактора уже давно расшатавшейся семьи используется автором следующее событие: Сагадат с Мансуром идут на общественное мероприятие, а Габдулла остается дома. На собрании разгоряченно говорят о свободе, музыканты то и дело играют «Марсельезу». Здесь автор передает общественно-политическую обстановку в Казани в 1905 г. После революционного подъема в Казани, как и во всей России, начинаются репрессии. Несмотря на это, в народе не снижается вера в победу своего дела, продолжаются собрания, призывающие не склонять голову перед врагом, не бросать оружия. В то время Г. Исхаки активно участвует в революционном и национально-освободительном движении, за что преследуется властями: его сажают в тюрьму, отправляют в ссылку.

На основе увиденного и пережитого Г. Исхаки создает в романе картину революционной атмосферы: «…Кто-то прокричал: “Марсельеза”! За ним начал кричать весь зал: “Марсельеза!” Вот одна девушка вышла вперед, остальные встали и взяли в руки скрипки. Кто-то из публики приказал: “Встаньте!” Все, словно на праздничной молитве, встали. Далее прозвучал приказ: “Снимите шапки!”. Все мужчины поснимали шапки. Одновременно заиграла музыка. Весь зал наполнился “Марсельезой”, которая наполняла людей мужеством, пробуждала в каждом человеке гражданское чувство. Эта песня оказывала на людей одинаковое воздействие, все одинаково думали, приходили к одинаковому мнению, испытывали одинаковое горение. Музыка остановилась. Все, словно сумасшедшие, начали хлопать. Вскоре устали. Кто-то крикнул: “Еще, еще!”. И весь зал крикнул: “Еще!”. И снова девушки встали, снова народ, сняв шапки, также встал, снова заиграла музыка. С ними запел весь зал, весь ресторан наполнился мощным, сильным голосом. Собравшиеся люди под этот шум, музыку поклялись про себя умереть за народ, принести себя в жертву» (С. 181).

В то время как Сагадат сидела под впечатлением увиденного и услышанного, в зал вошла полиция и это еще более усилило злобу собравшихся к власти. Когда народ с революционными песнями вышел на улицу, ожидавшие городовые и казаки начали их избивать.

Как видно из отрывка, автор, описывая картины общественного движения, исходя из требований жанра романа, успешно использует приемы многоголосового изображения и отражения через движение. Наряду с изображением осложнения отношений между мужем и женой, писатель заводит Сагадат в различные ситуации этого тревожного времени. Вновь заболев, Сагадат уезжает в имение с целью поправить здоровье деревенским воздухом, и видит, что и там произошли значительные перемены. Суть происходящего впечатляюще раскрывается с помощью картин природы: «Летняя жизнь поместья этого лета не похожа на предыдущие. Не успела после весны природа позеленеть, прошел дождь с градом и побил поля соседних деревень, а также поля Габдуллы. От наступившего похолодания деревенский люд пал духом» (С. 193).

Писатель раскрывает общественные причины этого «падения духа». С началом русско-японской войны в деревню приходит весть о мобилизации. После этого сельчане каждую прибывшую телегу ожидают, как ангела смерти Джабраила, со страхом. О войне говорили разное.

Все это, разумеется, не могло не повлиять на героиню. Теперь взращивание цветов, уход за садом и домашней скотиной стали казаться Сагадат «неважными» делами. Замечая перемены в ее душе, писатель говорит: «Ее душа чего-то желала, чем-то была недовольна, в то время как в истории происходили такие большие события, вокруг было столько перемен, ее душа была не согласна заниматься мелками делами, она хотела большего» (С. 194). Мы чувствуем, как Сагадат начинает по-новому мыслить, но все же героиня еще, «находясь, словно между небом и землей», в растерянности не знает, что делать.

Далее в романе показывается, что общественная ситуация в деревне еще более осложняется и оказывает на героиню большое влияние. Дело в том, что деревенский разъяренный люд от горя, принесенного войной, ходит «по улицам, выискивая врага». Вечером, разбив окна медресе, в котором «все получали знания», они направились к имению Габдуллы. «Толпа народа все приближалась. Шум все нарастал и нарастал. Неожиданно у дома стали раздаваться выкрики: “Громи, ломай!” Поскольку Габдуллы не было дома, а прислуга разбежалась, Сагадат одна встречает “пьяных мужиков, которые словно бешеные собаки, с вытаращенными глазами, не ведали в своем горе, что творили”. Это событие раскрывает новые черты характера героини. Понимая, что злом ничего не сделаешь, она, по-доброму, начинает спрашивать рекрутов, как дела, не нужно ли чего-нибудь, и тогда “стая голодных волков потихоньку превратилась в тихое стадо овец”» (С. 201).

Если писатель, с одной стороны, доказывает, что добрым словом можно выстоять против любого зла, с другой стороны, демонстрирует рост духовного состояния Сагадат как человека и личности, формирование ее нового отношения к жизни, и того факта, что по силе духа и душевного сочувствия она на голову выше сельского люда. По отношению к людям, пришедшим ее грабить, в душе Сагадат рождается чувство жалости, она думает о том, что «одни босые, другие в драных лаптях» «ранят ее душу», более того, она «начинает по-женски переживать за то, как эти бедные уедут». Наполнение души героини, стремящейся к свободе и независимости, свойственным женщине милосердием, мягкостью делают этот образ еще более полнокровным.

Г. Исхаки, продолжая в образе Сагадат формировать женский идеал, раскрывает ее личностные черты всесторонне и полно. Габдуллу же, продолжая превращать в антипода Сагадат, наоборот, «повторно всесторонне чернит и карает» [103. С. 42]. Он опять путается с разными женщинами, и «словно пес, сорвавшийся с цепи», пытаясь вернуть утраченное в прошлом, повсюду продолжает «оставлять следы». А, узнав о помощи Сагадат погорельцам и новобранцам, он приходит в бешенство и в душе готов ее уничтожить. Не успокоившись, он продолжает: «Вот дурная, вот глупая, вот свинья, стала хозяйкой чужого добра?!». После этого Габдулла полностью превращается в «прежнего потомственного почетного гражданина господина Габдуллу Амирхановича», но в отличие от прежнего Габдуллы, теперь еще в более ненасытного и жадного.

Показывая, что империалистическая война приносит простому народу лишь мучения и лишения, писатель отмечает, что, для таких, как Габдулла, она становится источником увеличения прибыли, богатства: «Он удивился прибыли, полученной за эти шесть месяцев.

Тому, что его сестра жадно копила на протяжении двадцати-тридцати лет, он сделал себе за шесть месяцев. Он радовался и бахвалился. Он опять посмотрел на воду, опять засмеялся. Он перебрал в памяти все свои сделки. То, как продал годами гнившее сено, проржавевшую солому, годами плесневевший овес, муку, смешанную с лебедой, да еще как продал. Вспоминая, он все больше радовался. И еще улыбнулся: «Может еще такое удастся, война еще не закончится, даст Аллах» (С. 204).

Автор показывает, как все это еще сильнее меняет отношение Сагадат к мужу. Окончательно остыв душой к Габдулле, она уезжает в Казань.

То, что Сагадат, самостоятельно подготовившись, сдает экзамены на аттестат, писатель считает первым ее самостоятельным шагом на пути к личной свободе. Этот шаг производит впечатление и на саму героиню. «Всю ее голову, все тело охватывает радость». Вот как описывает ее внутреннее состояние писатель: словно у «героя», пришедшего с войны, «ее органы, думая о своих функциях, словно бы возгордились». Для того чтобы полнее раскрыть тонкий внутренний мир героини, ее психологические переживания, автор ее внешность описывает в тесной взаимосвязи с духовным миром, и в этом подходе к творчеству его можно назвать продолжателем тургеневских традиций. Известно, что о деятельности этого известного писателя в этом аспекте А. Н. Толстой писал: «Восхитительно создавая портреты женщин, Тургенев делал великое дело» [142. С. 84] или А. М. Горький говорил: «Книги Тургенева поют женщинам славу» [52. С. 270].

Влияние И. С. Тургенева в этом плане на Г. Исхаки проявляется, в частности в тонко выстроенной «идеализации», относящейся к молодости и красоте, на жизненной, реальной основе, в тесной связи портрета героини с внутренним монологом. Этот прием помогает, в свою очередь, раскрыть внутренний мир Сагадат более полно и глубоко: «Сделав шаг, она, словно узрев нежданного близкого человека, увидела в большом зеркале себя и остолбенела. Вспененные черные волосы так свисали по обеим сторонам, что ее белое тело, казалось еще белее. Ее пышные белые груди еще более оттенили ее и без того черные волосы. Ее руки, зажавшие красную рябину, по полноте, белизне и изяществу, показались красивее их. По гладкости, полноте и ровности, ее шея была не хуже, загорев на солнце, она показалась красивее тех же черных волос, тех же белых грудей» (С. 214).

Чтобы увидеть новизну изображения в портрете Сагадат, сравним ее с портретом Ханифы из романа «Хисаметдин менла»: «Девушка среднего роста, на голове хороший казанский калфак, на ногах сапожки, вышитые тамбуром, волосы, глаза и брови блестящие, черные, лицо лучистое, розовое, носик маленький и красивый» [7. С. 67]. Из этого повествования, из слов-понятий, характеризующих портрет девушки, мы постигаем мысль, которую хотел выразить автор: Ханифа – красивая девушка. Портрет Сагадат тоже дается в авторской речи. Но это не только авторская речь, это еще и видение девушкой самой себя, любование собой, гордость за свою красоту. Портрет героини писатель передает через ее ощущения, и именно этот прием, изменяя прямую авторскую речь, оживляет портрет, и читатель начинает ее представлять. И в других отрывках, в которых описывается красота Сагадат, авторская речь становится мыслью иного персонажа, либо для этого используется описание красоты картин природы. Например, «Габдулла принялся одевать Сагадат. Поскольку на теле были выпуклости, которые следовало скрыть, он надел на нее капот из белого шелка. Чтобы капот не топорщился, он наискосок справа налево опоясал ее красным турецким пояском, поверх тонких белых чулок надел аккуратные белые башмаки… Прежде, чем надеть на голову черный калфак, он поправил ее черные волосы. Налитые словно яблоки щеки еще более порозовели, оживились, ресницы удлинились, она словно стала выше ростом, стала казаться еще стройнее» (С. 168). Основной повествователь – сам автор, но его непосредственно не видно, это видение Сагадат Габдуллой, но в то же время мы чувствуем и присутствие автора. Видение Габдуллы совпадает с авторским. Поэтому писатель эти строки передает предложениями, состоящими из благозвучных слов. От использования в описании портрета красивых эпитетов, подробного описания башмаков, цвета платья, черноты волос, красоты лица веет любовью и обаянием.

Красота героини, ее духовные переживания, чувства, стремления и желания передаются через картины природы, поскольку Сагадат умеет видеть в окружающем божественную красоту: «Солнечный луч, проникший сквозь тюль, кажется, разделяет восторг этой молодой, здоровой женщины, он словно радостно поздравляет ее со вчерашней победой. Голова и тело Сагадат радовались… Сагадат снова рассмеялась, и от этой радости комната показалась ей маленькой, узкой, и воздуха в ней было мало. Смеясь, она подпрыгнула и дернула за оконный шнур. Солнечный свет заполнил всю комнату, комната засияла, она заполнилась свежим, как молодые люди, воздухом, и словно молодые девушки, стала улыбаться солнцу» (С. 213).

Автор влюблен в свою героиню, он восторгается ею, восторгает и читателя. Сагадат знает, как она хороша собой. Портрет героини является высшей точкой, знаком кульминации в ее жизни, в то же время – и духовных переживаний: «Она вновь покраснела, но уверенность в красоте собственного тела вновь вселилась в ее голову как еще одна радость. Она тихо встала и начала одеваться. Подойдя к зеркалу поправить волосы, она, увидев на полу свое платье, снова покраснела. Почему-то ей захотелось петь. Неожиданно она запела, умылась, оделась, не переставая петь. Красиво распевая, попила чай» (С. 215). Из отрывка видно, что Г. Исхаки отмечает, как Сагадат довольна собой. Но та часть романа, которая обещала героине большое счастье, в этом месте обрывается. Несмотря на стремление уверовавшей в свою красоту Сагадат к счастью, действительность от этого не менялась. Писатель-реалист вновь возвращает Сагадат к реалиям жизни: «Это известие оказалось настолько неожиданным, что она растерялась, не зная, что делать и что думать. Затем начала смеяться, но он больше напоминал плач, нежели смех. Она притихла. В душе она сильно разозлилась, ее женское чувство было уязвлено. От зависти и чувства оскорбленности она была готова лопнуть» (С. 215). В данной части романа внутренние переживания и психологическое состояние Сагадат передается различными средствами выразительности: «готовая лопнуть от зависти ?» – гипербола, «плач, нежели смех» – сравнение и др.

С одной стороны, природная красота, счастье, с другой – неопределенность жизненного положения. Образ Сагадат – главный объект контрастного описания. Поэтому строки, передающие портрет Сагадат, нашли отзвук во всем произведении, и читатель понимает, что отрывок с описанием красоты молодой женщины для писателя не самоцель. Этот портрет по изобразительным средствам и функциям значительно отличается от строк, описывающих в «Хисаметдине менле» красоту Ханифы, и роли в повести портрета героини. Г. Исхаки высказывает более значимую мысль, нежели просто изображает красоту татарской девушки: он напоминает, что эта божественная красота – нечто совершенное бесполезное, поскольку столь великолепные создания, как Сагадат, вынуждены жить униженными такими, как Габдулла-бай, будучи при них «живыми куклами». Для того чтобы в будущем татарские девушки, такие как Сагадат, при их красоте и гордости не были унизительно жалкими, они должны быть готовы к смелым поступкам. По воле автора его героиня совершает нечто непривычное: Сагадат разводится с богатым мужем. Конечно, читатель понимает, что, несмотря на величие целей, сегодняшний день героини связан с полной неопределенностью.

В создании портрета традиции Г. Исхаки продолжает Ф. Амир-хан. В частности, портрет Хаят из одноименной повести (1911) схож с описанием образа Сагадат: «…подошла к зеркалу, расплела косы и, рассыпав на груди длинные, густые волосы, залюбовалась собой; из-за ворота рубашки выглядывала нежная, белая шея, под рубашкой выпукло выделялась небольшая грудь; из-под кружев виднелись точеные плечи и тонкие, но не худые руки красивой формы – все это дополняло красоту отражавшегося в зеркале ее прелестного лица» [14. С. 256]. Хаят как и Сагадат гордится своей красотой, наслаждается ею. Дополняя портрет героини своими ощущениями, Ф. Амирхан его оживляет и тем самым приковывает к нему внимание читателя.

Следовательно, для того, чтобы героиня для читателя была абсолютно убедительна, при описании портрета функция авторской речи должна измениться. Г. Исхаки был одним из тех, кто делал первые шаги в этом направлении.

Идеализация красоты женщины, возлюбленной в татарской литературе начала ХХ в. наблюдается и в творчестве других писателей. Например, в стихотворении Дэрдменда «Рәсем» («Портрет») внешность героини поэт описывает таким же образом, одновременно продолжая оставаться верным вековым традициям:

По мнению Р. Ганиевой, в романе «Нищенка» поднимается проблема красоты, характерной для литературы периода Ренессанса, но преподносится она в соответствии с требованиями нового времени и национальной специфики [45. С. 71]. Красота становится неотъемлемой частью произведения особенно при освещении проблемы женской свободы. Понимание своей внешней и внутренней красоты приводит к тому, что Сагадат начинает этим гордиться. Не простив Габдулле того, что он променял ее на служанок и уличных русских женщин, она уходит от него, и это воспринимается совершенно естественно. В результате, выражаясь словами Мансура, Сагадат превращается в «женщину, желающую идти вперед, рассчитывая лишь на свои силы, только на самою себя». Такие перемены во взглядах на жизнь и образ жизни женщины писатель объясняет стремлением к знаниям, желанием, не растрачивая зря полученные знания, использовать их, посвятить себя борьбе за национальное обновление и свободу женщин. Она начинает считать себя талантливой личностью, способной давать людям духовное богатство. Сагадат, которая источник духовного роста и твердости убеждений начала видеть в знаниях и в активной борьбе за новую жизнь, под влиянием Мансура и его товарищей «заново рождается». То, что в конце романа она с целью получения более основательных знаний для служения в будущем свой нации, переезжает в Петербург, высоко оцениваются Мансуром и его единомышленниками, так как они смотрят на нее, как на женщину, которая взялась воплощать в жизнь давнюю мечту просветителей.

Одним словом, Гаяз Исхаки в романе отражает идеал татарской женщины, которая, получив образование, встает на путь служения народу. Постижение этого идеала и решение воплотить его в жизнь оказывает сильное воздействие и на саму героиню. Если до этого Сагадат видела свое предназначение в услужении мужу, то теперь она начинает чувствовать, что в жизни может быть другом для других. В этой связи заслуживают внимание ее слова, обращенные к Мансуру, перед отъездом в Петербург: «Знаете, Мансур-эфенди, я сейчас ощущаю себя новорожденной, на душе такая легкость, словно сейчас полечу, чувствую в себе невероятную силу. И еще, когда вы к нам раньше приходили, когда здоровались, не воспринимали меня как друга, то ли женщина, то ли нет, не знаю, как вы меня воспринимали, и это меня обижало. А сейчас я чувствую, что вы все смотрите на меня, как на друга, это меня радует» (С. 219).

Слова Сагадат, произнесенные в определяющий момент ее жизни и связанные с общественным служением, пришлись по душе многим единомышленникам писателя, поскольку героиня воплощала в жизни их давний идеал женщины. Как уже говорилось выше, в романе у Мансура, который олицетворяет самого Исхаки, его мысли и стремления, после этих слов на глаза наворачиваются слезы. Важность изменения взглядов героини на мир и образ жизни он и его друзья объясняют следующим образом: «Сагадат, мы тоже рады видеть тебя нашим другом, мы гордимся тем, что являемся друзьями первой татарской женщины, которая первая поняла смысл служения и старается достойно пережить трудные годы» (С. 219).

Слова Мансура: «Ну, с Богом! Без страха, без устали, вперед, Сагадат! Навстречу солнцу!» – произнесенные на вокзале на проводах Сагадат, звучат как общее пожелание всем женщинам, стремящимся, вырвавшись из семейной клетки, служить народу, нации. А слова Вали «Навстречу жизни, Сагадат!» следует понимать, как призыв Г. Исхаки к женщинам превратиться в свободную личность, способную быть в жизни на одном уровне с мужчинами.

Анализ данного произведения позволил, в итоге, сделать следующие выводы:

• Обратившись к роману с целью широко осветить актуальные проблемы времени, Г. Исхаки в освоении этого «генерального жанра» пережил своего рода эволюцию. Названная им романом повесть «Байский сын» (1899) для писателя на этом пути лишь первым шагом. А в начатом спустя два года романе «Нищенка» Г. Исхаки показал, что начал понимать специфику этой эпической формы.

• В центр произведения писатель ставит характерную для жанра романа проблему личности и общества. Эту актуальную для татарского мира общую проблему Г. Исхаки решает путем описания судьбы женщины. В романе впервые в татарской литературе судьба женщины столь художественно убедительно рассматривается в связи с судьбой нации. Идейный смысл своего произведения писатель четко высвечивает благодаря возможностям социально-психологического романа, каковым является «Нищенка».

• В романе проводятся просветительские идеи, а именно: обновление татарского мира, изменение с этой целью в первую очередь системы обучения в мектебах и медресе, издание на татарском языке газет и журналов.

• Г. Исхаки называет проституцию, которая начала распространяться в татарском мире, одним из факторов, ведущих нацию к исчезновению.

• В образе Сагадат писатель воплощает свой идеал женщины, что следует понимать, как призыв Г. Исхаки к женщинам становиться в жизни свободной личностью, равноправной с мужчинами.

 

Особенности языка и стиля романа

Роман Г. Исхаки «Нищенка» был написан в течение первого десятилетия ХХ в., когда и татарское общество, и отдельная личность в нем переживали ускоренный путь идейного и духовного развития. Это знаковое произведение интересно не только по содержанию, но и в плане поисков языка и стиля, исследования эволюции художественной системы писателя. Особенно привлекают внимание проблемы творческого метода, жанра и стиля, тесно связанные между собой.

Что касается первой проблемы, то очевидно, что реализм и романтизм в романе тесно переплетены. В то же время видно, что творческий метод в произведении не является чем-то застывшим, а, наоборот, довольно переменчивым явлением. Роман «Нищенка», состоящий из трех частей, писался в различные годы этой переменчивой эпохи. В отдельных частях в зависимости от изменений общественно-политических взглядов самого автора творческий метод реализуется по-разному. Например, в первой части романа, когда писатель твердо стоял на просветительских позициях, детские годы Сагадат он изображает чаще в плане иллюстрации повседневной жизни.

В этом случае в творчестве писателя ощущается созвучие с «натуральной школой» в русской литературе. Г. Исхаки повседневную жизнь своих героев стремится описывать как можно натуральнее, исходя из реальной действительности.

Во второй части романа, в связи с изменением мировоззрения писателя в результате первой русской революции, налицо активное сочетание реалистическо-критического начала с романтизмом. С одной стороны, тяжелую жизнь осиротевшей Сагадат, и, наоборот, привилегированные условия жизни сына бая Габдуллы автор описывает, исходя из классовых позиций, показывает героев представителями антагонистических социальных групп. С другой стороны, создание Сагадат и Габдуллой семьи описывается больше в романтическом духе.

В третьей же части, в связи с возвращением Г. Исхаки на освещение национальной жизни и переходом Сагадат от служения только мужу к служению народу, нации, действительность отражается с романтико-фантастическим пафосом, ибо автор берется показать идеал женщины – патриота своей нации. В то же время Гаяз Исхаки стремится не отрываться от реальной почвы, логики общественных изменений в ней.

Такой переменчивый творческий метод писателя оказывает влияние и на природу жанра произведения. Каждая часть «Нищенки» напоминает отдельную разновидность жанра романа. Первая часть стоит близко к бытовому роману. Во второй части доминирует социально-психологическое свойство романа. В третьей части усиливаются общественно-социальные черты романа. В целом, если рассматривать произведение как единое целое, есть основание оценивать «Нищенку» как социально-психологический роман. По мнению одного из исследователей жанра романа Х. Хайри, в такого типа романах «доминируют принципы описательного изображения, психологический анализ, принцип раскрытия общих свойств через индивидуальные детали. В этом случае герой своей судьбой, отношением к окружающему, развитием характера продвигает сюжет. Мысли и раздумья автора начинают переходить к герою. В психологическом романе в центре сюжета всегда находится личность, активными организаторами сюжета и композиции является главный герой или главные герои. В этих романах можно и не говорить о тесной близости изображения природы, своеобразного ритма повествования, приемов лирической прозы (внутренние монологи и др.)» [154. С. 140].

Психологический анализ известного своей общественной активностью Г. Исхаки в этом произведении не ограничивается лишь частной жизнью отдельной личности. Бойцовские качества писателя в деле сохранения своей нации приводят к раскрытию отношений личности и общества в романе в их тесной взаимосвязи. Вернее, духовно-нравственное развитие главной героини соотносится с дальнейшим укреплением этой взаимосвязи.

Известно, что через своих героев Г. Исхаки, как правило, освещает важные проблемы жизни нации. Особенно его интересуют «нездоровые» явления этой жизни, вызывающее у него большое беспокойство. Считая, что одним из таких явлений, причиняющих вред развитию нации, является проституция, писатель в повести «Девушка-тюбетейщица» показывает это с публицистической остротой, как «болезнь», приводящую героиню к трагедии. А вот в «Нищенке» же он уже с помощью психологического анализа показывает, как героиня, освободившись от этой «болезни», встает на путь служения нации. Следует отметить, что такой анализ в произведении усиливает силу воздействия на читателя, которому открываются картины описанной «болезни». В связи с этим, роман «Нищенка» и сегодня не утратил своей актуальности и художественной ценности.

Что касается проблемы стиля романа, то в первую очередь приковывает к себе внимание язык произведения. Соответствующие идее и цели произведения авторская речь, речь персонажа, авторское видение окружающего мира, размышления, развитие построения сюжета и композиции, выражение отношения к событиям – все это оказывает своеобразное влияние и на язык. Г. Исхаки считает литературный язык важным фактором в своей общественно-политической деятельности. Изначально видя в литературе важное средство в деле сохранения своей нации, писатель-борец в своих произведениях наряду с постановкой актуальных проблем национальной жизни переживает о том, будут ли они доступны широким кругам читателей. Исходя из этих целей он начинает писать произведения на понятном народу языке, и тем самым приближает татарский литературный язык к простым людям. Следует отметить, что реформаторская роль писателя в деле развития национального литературного языка была высоко оценена его современниками. По этому поводу Дж. Валиди, например, писал так: «Гаяз Исхаки не только основатель татарской литературы, наряду с этим, он еще и отец современного татарского литературного языка, его язык свободен от внешнего влияния, он спас татарский язык от жаргонства» [76. С. 145].

Так, избавившись от «внешнего влияния» и повествуя на народном языке, Г. Исхаки продолжает традиции просветительского романа. Это видно и из принципов построения автором предложений: когда речь идет о чем-то, произошедшем до момента повествования, сказуемое большинства предложений имеет форму категорически прошедшего времени – «ды» или «иде». В отрывках, повествующих от третьего лица, со своей неспешной эпической интонацией, подробным пересказом, национальным колоритом бросается в глаза картина той жизни – та эпоха, та среда, та жизнь. Это рождается на основе сложного, но легко читаемого повествования, богатого на однородные члены предложения, схожие предложения: «…Ворошить сено, собирать сено – от этих работ Сагадат никогда не оставалась в стороне. В этот день она надевала фартук, на голову – шляпу» (С. 7).

Здесь отличие от написанных ранее произведений, автор для выражения своего отношения к персонажу больше акцентирует свое внимание на построении предложения и интонации: «Мансур ел, пока не наелся досыта. Он напоминал муллу, который, наевшись, поет песню. Но, совершая трапезу, он вспоминал уличную голодную бедноту» (С. 52).

В романе встречается еще один эффективный прием, когда авторская речь плавно перетекает в речь персонажа и персонаж говорит как бы сам с собою: «Она еще больше расплакалась, и сквозь слезы можно было понять: “Я знаю, что со мной, но куда мне сейчас идти? Может податься в служанки к женщинам, которые осмеяли меня в прошлый раз? Но возьмут ли они меня, а что я могу еще сделать?” (С. 190). Некоторые предложения можно воспринимать и как слова автора, и как речь персонажей. Немало случаев использования в романе, в авторской речи и речи персонажей, элементов турецкого языка и слов мишарского диалекта: «Вы спрашиваете, радовался ли этому в Сагадат Шарип-бабай, или нет?» (С. 10); «Хусниджамал-аби была совсем не похожа на Шарип-бабая, она всегда мягко разговаривала с людьми. К молодым обращалась “мое крылышко” (в мишарском диалекте используется при ласковом обращении. – Ф.Г.), к пожилым женщинам “абыстай”» (вместо апа – тетя. – Ф.Г.) (С. 11).

В авторском повествовании встречаются характерные для прозы нового времени синтаксические фигуры. Автор естественным образом вводит в повествование синонимы, повторы: «Зал заполнился каким-то грустным, печальным, злобным, трагическим звуком» (С. 186); «Она начала причитать: “Уходи, уходи, уходи, уходи, ты пьяным пришел, ты ведь пьян!”» (С. 166). Как известно, Г. Исхаки любит писать предложениями с однородными членами. В этом случае могут быть использованы и отличающиеся смысловыми оттенками идеографические языковые синонимы, а также разговорные синонимы, имеющие в определенном контексте общий смысл. У исследователей соотношения между языковыми и разговорными синонимами, одна их особенность в языке Г. Исхаки вызывает особый интерес. Обратив внимание на эту особенность, И. Баширова показывает, как на протяжении всего творчества Г. Исхаки слово «моң» использует в различных смыслах. Называя Г. Исхаки «печальным певцом татарской жизни», сплошь состоящей из этого «моң», она использование этого слова довольно основательно подразделяет на две группы. По ее мнению, если в одном случае, «моң», передает «понятия горя, плача, тягостной тишины, жалости и сожаления, несчастья», в другом случае, выражает «закат солнца, пение птиц, колокольный звон, чтение Корана, голос скрипки, кипящего самовара, веяние ветра» [49. С. 267].

В «Нищенке» слово «моң» чаще встречается в значениях, относящихся к первой группе: «Сагадат уснула в тягостной тишине» (С. 26); «В лучах печально струящегося света виднелась чаша, покрытая старенькой салфеткой» (С. 19); Тихая жизнь мулл, сопровождаемая обильными чаепитиями, сплетнями, обывательскими трапезами, по сравнению с жизнью, происходящей на театральной сцене, показалась некрасивой, унылой, неинтересной» (С. 151); «Деревенский люд ныне от холода впал в уныние» (С. 193). Как видно из приведенных примеров, слово «моң» стоит в одном ряду с понятиями горе, гнетущая тишина, сожаление, несчастье.

Освещая в романе революцию 1905–1907 гг. и участие в нем татар, автор для описания этих сложных событий использует различные приемы и средства. В связи с этим в авторском стиле совершенно естественно воспринимаются элементы общественной публицистики, революционной риторики:

«Весь зал стал кричать: “Конец полиции!”, – собрание закрылось еще сильней звучащей “Марсельезой” и другими революционными песнями» (С. 183); «Вот опять пошли сильные, страстные выступления, были сказаны решительные слова, приняты резолюции. Вновь на всю округу раздалась мощная “Марсельеза”. Голосовые связки все более распалялись. Когда всех охватила радость, кто-то крикнул: “Полиция!”. Голос прозвучал как гром, из-за понимание того, что власть, которая, казалось бы, “только что кончилась, навсегда кончилась”, никуда не делась, в одних пробудила страх, в других злобу» (С. 183).

Создавая главные образы произведения, Г. Исхаки часто использует прием, когда герои сами раскрывают свои характеры. Умело используется их разговорная речь. Этот прием мы встречаем и в ранее написанных романах М. Акъегета, З. Бигиева. Речевая характеристика чаще используется при создании образов всегда чем-нибудь занятых центральных персонажей Сагадат и Габдуллы. И редко встречается при раскрытии характера Мансура, отдающего предпочтение внутренней духовной жизни.

Велика роль внутреннего монолога – монолога души – при описании личностного мира героев, их психологических переживаний. Этот прием чаще всего используется в романе при создании образа Сагадат. И это естественно, поскольку она – деревенская девушка, человек тонкой души, богатая на душевные переживания. К тому же она – центральный образ, воплощающий идейно-эстетический замысел романа. Через ее мысли и чувства автор часто выражает свои собственные.

Способы передачи писателем своего отношения к описываемым событиям, идущее еще из творчества М. Акъегета и З. Бигиева, Г. Исхаки несколько осложняет: описывая события, он выражает по отношению к ним свои чувства и переживания. Поэтому в романе отражаются особенности повествования, характерные только для него. И еще, даже если писатель в произведении описывает события в соответствии с требованиями жанра, то меняется характер повествования: основная мысль произведения начинает выражаться не напрямую, а преимущественно с помощью системы образов и знаков (портрет, пейзаж, поэтические средства). Язык произведения, наряду с реализацией его в изложении события, разъяснении его, Г. Исхаки превращает в средство описания сути этого события, в слова-образы.

Одним из средств, используемых для раскрытия в романе характера героя, его внутреннего мира, является мотив сна, восходящий еще к древней литературе. Г. Исхаки использует его для более глубокого описания определенного психологического состояния героя. Кроме того, сон часто помогает раскрыть внутренние переживания, предшествующие испытаниям героя или решающим событиям, и превращается в средство предсказания его будущего. Сны Сагадат в романе выполняют именно такие функции.

Наконец, в раскрытии внутреннего мира героя велика роль пейзажа. Простота, мастерство в передаче красоты природы, умение искренно удивляться, передача разнообразия и многосторонности жизни природы, умение точно связывать перемены в природе с характерами героев, их поступками и происходящими событиями, и наряду с этим психологические контрасты, противопоставления, сравнения, подтверждение радости жизни, неотделимой от природы и деятельности, описание через пейзаж отношений между людьми, иллюстрация самых тонких нюансов человеческой психологии – все это характерные особенности произведений Г. Исхаки. Для того чтобы донести до читателя те моменты человеческого духа, которые напрямую ни словом, ни пером сделать невозможно, писатель обращается к лунному свету, сверканиям звезд, свисту ветра, скрипу снега, пенью птиц и др. Картины природы соответствуют жизни героев, их радостям и горестям, и этим оказывают на читателя сильное воздействие: «…желая немного остановить слезы, она прислонилась к забору, снова посмотрела ввысь, снова та же луна произнесла те же слова, снова она увидела звезды, вот холодный ветер, размазав по всему лицу ее слезы, охладил щеки, свистящий ветер пронизывал все тело Сагадат» (С. 69). То, что в произведениях Г. Исхаки пейзаж прост и открыт, изображается последовательно в связи с их содержанием, объясняется глубоким пониманием автором роли природы в жизни человека. Вообще, писатель считает, что без природы жизни нет.

Усиление внимания к психологизму в произведениях литературы начала ХХ в. приводит к возрастанию внимания к поэтике пейзажа. Расширяется его смысл, обогащается содержание. Просветительская проза в описании окружающего мира и природы – это чаще всего их статическое проявление. В таких произведениях пейзаж используется как вступление к повествованию, скорее в качестве украшения. Обращение к пейзажу в просветительской прозе вернее будет считать как одну из деталей окружающего мира героя. В начале века наблюдается стремление писателей более глубоко прочувствовать природу. Поэтика пейзажа сложная и изобретательная начинает играть все большую роль в ткани литературных произведений, и в психологии героев пейзаж превращается с эстетическую потребность, необходимость. А это способствовало обогащению ее психологической окраски.

В творчестве писателей Ш. Камала, Г. Ибрагимова, Ф. Амирхана, М. Гафури поэтика пейзажа превращается в активный психологический источник, разбудивший, волнующий и даже изменивший эмоциональный мир героев. В этом случае на передний план выдвигается романтическая тенденция, которая делает акцент на восприятие трагических картин природы с эмоциональной напряженностью. Усиление подобной тенденции в пейзажной поэтике литературоведы объясняют влиянием революции 1905–1907 гг. Нельзя не учитывать также влияния многочисленных переводов из других литератур, в особенности русской. В литературе этой эпохи пейзаж активно используется в описании природы мест проживания татарского народа и ее писателей. Если Ф. Амирхан, Г. Исхаки описывали природу окрестностей Казани, Поволжья, то Г. Ибрагимов и М. Гафури отличаются описанием реки Белой и природы Башкортостана. В произведениях Ш. Камала занимают значительное место картины солнечного юга России, горные и морские пейзажи, картины угольных шахт, и такой пейзаж дается не только как элемент украшения, а встает перед нашим взором как неотделимая среда простых людей, мыкающихся в этих местах в поисках счастья, как реальные условия жизни литературных героев. Созвучность между «Нищенкой» Г. Исхаки и «Хаят» Ф. Амирхана в плане художественного описания оттенков связи между картинами природы с внешним и внутренним миром героя достаточна ощутимая. Исследователи в связи с переживаниями Хаят обращают внимание на появление образа «весна-молодость». Ю. Нигматуллина пишет: «Ф. Амирхан с удивительной психологической глубиной показал переживание Хаят, борьбу различных чувств в ее душе. И на этот раз внутренний конфликт находит свое отражение в контрастных образах молодости-весны и старого мира» [112. С. 43]. Внутренние переживания Хаят, как и у Сагадат, даются в связи с окружающими ее картинами природы, различными предметами: «Ветер за окном то пронзительно свистел, то оглушительно ревел, потом начинал выть волком, вопить как нечистая сила; и снова свистел, и выл, и ревел… Над головой, грозя сорваться, скрежетала железная кровля. Трещали оголенные деревья и еще что-то стонало, билось, с силой падало оземь. Звенели стекла окон, скрипели двери, точно в них ломились люди, пришедшие в дом с дурными вестями.

Хаят сидела, боясь шелохнуться, охваченная каким-то неопределенным, но тяжелым чувством. Это была не то тоска, не то страх» [14. С. 195].

И в творчестве Г. Ибрагимова наблюдается изображение взаимодействия картин природы и переживаний литературного героя посредством приемов контраста или параллелизма. Например, психологическое состояние Марьям из романа «Яшь йөрәкләр» («Молодые сердца») автор передает следующим образом: «Иногда, не выдерживая даже маленьких вопросов, глаза наполняются слезами, в горле образуется комок, и для того, чтобы себя не выдать, она берет кумган и выходит во двор. Короткий осенний день проходит, снова приходит ночь. И опять устанавливается такая же тишина, или откуда-то начинает дуть рвущий душу ветер, раздается чей-то жалобный, и страшный вой. И старые деревья в саду начинают шуметь в ночи каким-то тревожным звуком. Душа боится, нутро чего-то остерегается» [69. С. 32.].

Как видно из примеров, традиция эстетического использования пейзажа Г. Исхаки получила дальнейшее развитие в творчестве таких писателей, как Ф. Амирхан, Г. Ибрагимов, Ш. Камал.

Писатель образы природы, ее картины воплощает в тесной связи с духовной жизнью, спецификой мировоззрения, вкусами, идеалами и требованиями героев. Такое явление, разумеется, было характерно не только для творчества Г. Исхаки. И. Нуруллин подчеркивает: «…писатели, пришедшие в литературу в эту эпоху, стали обращать доселе невиданное внимание на художественные детали, мелочи окружающей человека жизни, обстановку, пейзаж и портрет. Если писатели XIX в. ограничивались больше лишь описанием дел и поступков героев, в произведениях, появившихся в первые годы нового века, изображение начинает занимать все большее место» [119. С. 16]. В «Нищенке» Гаяз Исхаки дает прекрасные описания картин природы. Пейзаж в романе является не только фоном описываемых событий, он с ними созвучен. Картины природы служат созданию различных мгновений настроения героя. В этом крупном и сложном произведении пейзаж изображается либо в унисон с его внутренними переживаниями, либо прямо противоположно. В обоих случаях он помогает глубже раскрыть внутренний мир героя. Описания природы в романе используются и как средство выражения нравственной оценки, которую осуществляет писатель судьбе героя, его поступкам, событиям, описанным в произведении.

Благодаря этому роману Г. Исхаки в татарской литературе стали полноправными многие средства психологического анализа (монолог души, сновидения, психологический портрет, лирический пейзаж и др.).

Обобщая вышеизложенное можно сказать, что в романе «Нищенка» композиционное строение, связь сюжетных нитей, каждый литературный прием, выбор слова в основе своей направлены на одно – показ духовного развития Сагадат, как общественной содержательной личности. В этом процессе совершенствование мира разума и души героини, изменение ее внешности, отношения к окружающему миру – все это дается в развитии и движении. Поэтому каждый литературный прием, каждое средство изобразительности, использованные в романе, служат раскрытию идеи произведения.

Изучение особенностей языка и стиля романа позволяют делать следующие выводы:

• В романе наблюдается сочетание реалистических и романтических описаний. Мы видим, как в отдельных частях созданного в период глубоких перемен романа по-разному отражается мысль автора, связанная с его изменяющимися общественно-политическими взглядами. В первой части романа, находясь еще на просветительских позициях, автор детские годы Сагадат иллюстрирует преимущественно в плане описания повседневной жизни. Во второй части романа в связи с переменами во взглядах автора на мир в результате первой русской революции наблюдается активное сочетание реалистически-критического начала и романтизма. В третьей же части в связи с возвращением Г. Исхаки на патриотические позиции и защиту национальных интересов, начало перехода Сагадат к делу служения нации на первоначальном этапе отражается с романтико-фантастическим пафосом. При этом реальная действительность не исчезает из поля зрения писателя.

• Использование различных творческих методов влияет на природу и типологическое своеобразие жанра романа. Если первая часть стоит близко к бытовому роману, то во второй части доминируют черты социально-пси хологического романа. В третьей части усиливаются особенности общественно-социального романа. Если брать произведение в целом, то его можно отнести к социально-психологическому роману.

• Роман «Нищенка» отличается последовательно литературной речью, художественным разнообразием изобразительных средств и эмоциональной подачей. В произведении уделяется внимание описаниям бытовой жизни татарского народа, его национальным обычаям. Писатель, описывая проблемы реальной жизни и любви, обращается к языку и стилю, ярко отражающему внутренние переживания человека.

• Несмотря на некоторое присутствие диалектологического своеобразия, оно не осложняет повествование и не отталкивает читателя. В отдельных случаях такое описание придает произведению какую-то внутреннюю красоту и музыкальное звучание.

• В романе уделяется особое внимание описанию лица, фигуры и одежды персонажа. В описании портрета находят яркое отражение и языковые особенности, характерные для той эпохи, и индивидуальная манера письма писателя. Таким образом, Г. Исхаки своим романом «Нищенка» обогатил язык татарской прозы начала ХХ в. портретами, направленными на эпическое изображение.

• Г. Исхаки, описывая в произведении действительность и события, не ограничивается только проблемами бытия и семьи, как это было свойственно просветителям, он обращает внимание на перемены, принесенные ХХ в., показывает стремление народа к знаниям, свободе и национальному освобождению. В будущее он смотрит с надеждой. Это ясно просматривается в содержании, диалогах и речи персонажей романа. Общественно-политические проблемы, поднятые в романе, описываются чаще в публицистическом стиле. Исполненные переживаниями, призывные и вопросительные предложения, различные способы повествования и описания историко-общественных явлений – все это в ткани произведения органично сочетается с публицистическим стилем.

В целом роман «Нищенка», будучи пропитанным просветительскими идеями, показывает начало пути писателя к классическому реализму. Острое перо писателя-патриота своего народа, показывает, как, проникая в суть национальной жизни, оно вскрывает серьезные проблемы татарского общества, показывает пути и средства избавления от них.