Петров сотрудничал с многотиражной газетой. Однажды Галина Ивановна попросила написать о передовике труда, и Коля остановил выбор на товарище по работе, семидесятитрехлетнем плотнике Антоныче. В выходной, взяв бутылку, пришел к нему.

Распив огненную, выслушал рассказ Антоныча.

Вскоре зарисовка об участнике трех войн, деревянных дел мастере была опубликована под названием «Наш Антоныч уходит на пенсию».

Антоныч более десяти лет был на пенсии, но на отдых не собирался. А раз о нем появилась в газете зарисовка под таким названием, уволился. Мужики в бригаде смеялись над Колей: кондового труженика выгнал с работы.

Домой с учебы приезжал поздно. А если на электричку опаздывал — вообще за полночь.

Как-то с занятий их отпустили раньше, и электричка только что ушла. Он стоял на перроне, покуривая. По второму пути медленно проходил ростовский поезд. Подумал: «Если остановится, поеду до Сарепты. А от нее на автобусе». И пошел в конец останавливающегося поезда. Из темноты вынырнул мужчина.

— Ростовский через Сарепту?

— Через Сарепту, — ответил Коля. — Едем, если туда.

Нашли открытую дверь.

— Пошли в ресторан, — предложил мужчина, — может, еще работает. А то проводница ссадит. У тебя на пиво есть?

— Есть.

Ресторан открыт. Несколько пассажиров потягивали вино.

— У тебя на бутылку хватит? — спросил мужчина.

— Хватит.

— Тогда садимся.

До Сарепты они потягивали портвейн. Оказывается, Володя только что освободился с пятнадцати суток. Перед Сарептой он взял со стола пепельницу.

— Зачем она тебе? Это ж не хрусталь.

— Пойдет и такая, открой портфель, — он незаметно опустил пепельницу в портфель.

Володе еще хотелось вмазать, но у Петрова не было денег, и они на автобусе поехали домой. На выходной он пригласил Колю в гости.

Так у Петрова началась дружба с Черным, около десяти лет отсидевшего в зонах за воровство. Он жил с женой, не последнее время нигде не работал. После нескольких встреч предложил прошвырнуться на поезде. Взять с собой водки, напоить пассажиров и обворовать их. Коля понял Черный, хоть и больше отсидел, недалекий умом, и с таким кентом можно с ходу влететь. План Черного он отверг.

— Мы только израсходуем деньги, напоим пассажиров, а обворовать не сможем. Да и что толку, если прихватим кой-какие мало-мальски ценные вещи. Водку оправдаем, билеты, и только.

Тогда Черный предложил обворовать пассажиров по-другому.

— У меня есть снотворный порошок. Подмешаем в водку, и все в ажуре.

Не хотелось идти на такое дело, но Черный уговорил.

В субботу, вечером, встретились на станции Сарепта. Черный вытащил из-за пазухи бутылку и потряс. Бутылка попала в свет фонаря, и Коля заметил на дне мутный осадок. Он и раньше догадывался: нет у Черного снотворного, он лишь стремится сесть в поезд, надеясь обворовать пассажиров, даже если они не напьются и не уснут. «Намешал, наверное, мелу», — подумал он и сказал:

— Хорошо, возьмем сейчас билеты, сядем в поезд, напоим кого-нибудь, и они уснут. Но вагон общий или плацкартный, и кругом люди. Но Бог с ними, пусть все уснут, и мы уснувших обчистим. Утром проснутся и заявят в милицию. Опишут нас, особенно меня, а я приметный, скажут: сели в Сарепте. И наши менты по описанию меня сходу найдут.

Черный согласился, но сказал:

— У меня на примете есть хата. Я разузнаю все, и мы обчистим ее. Золота у них полно.

В субботу Коля пришел к Черному. Тот его ждал. Протянул в наколках руку.

— Не раздевайся. Щас катим к кенту. Мы с ним вместе сидели. Насчет хаты все в порядке. Сегодня хозяев нет дома. Кроме золота у них несколько ковров. Для этого нужна машина. И с машиной все на мази. Вот, — он потряс связкой ключей, — есть и от «Волги» ключ.

Добравшись до квартиры, Черный три раза коротко позвонил. Дверь открыли, и они вошли в тесный, заваленный хламом коридор.

— Ты один? — спросил Черный хозяина.

— Один, — ответил парень лет на пять старше Коли.

Он невысокого роста и тоже чернявый.

— Знакомьтесь, — сказал Черный. — Никола, я тебе про него говорил.

— Юра, — парень протянул руку.

Разделись и прошли в темную от копоти кухню. Черный поставил на кухонный стол бутылку водки.

— Закусь есть?

— Есть. — Юра взял с подоконника селедку, с плиты снял кастрюлю с холодной картошкой и подсел к ребятам.

Выпив по стопке, а затем по другой и чуть закусив, Черный вкратце рассказал о хате. Юра закурил и, ничего не ответив, достал из стола противотанковую вермута.

— Вот, давай еще вмажем, но на хату я не пойду. Не люблю ПО ЧУЖИМ НАКОЛКАМ ХОДИТЬ. Ты надыбал, ты и делай. У меня есть СВОЯ на примете, и я вертану один. Мне не нужны подельники. Смотри, делай свою как хочешь, я — пас. Я, наверно, отосплюсь и двину сегодня. У меня надежней.

Он поставил ближе стаканы и налил вермута.

— За вашу и за мою удачу, поехали.

Забалдев, парни стали вспоминать зону.

— Да, магазины закрыты, еще б вмазать, — сказал Черный.

Юра нагнулся, и достал из стола три бутылки пива.

Парни, покуривая, не спеша потягивали пиво.

— Хорэ, надо валить, — Черный поднялся.

На улице тихо. Снег еле припорошил замерзшую землю.

— Идем брать хату, — сказал Черный.

— Ты в своем уме? Мы же пьяные, а на машине надо рулить, — возразил Коля.

— Херня, какой я пьяный, одним ударом любого вырублю.

Навстречу коренастый прохожий.

— Смотри, как щас его.

Петров приотстал, а Черный, поравнявшись с коренастым, попросил закурить. Тот оказался некурящий, и хотел пройти, но Черный задержал его за плечо и размахнулся правой. Мужчина не растерялся и с силой толкнул его. Черный стоял на припорошенной снегом ледяной дорожке и так с занесенной для удара рукой шмякнулся на лед. Коренастый нагнулся, поднял небольшую палку и стал обхаживать Черного по ногам. Он корчился от боли, но встать под ударами не мог. Коля рванул на помощь, но мужчина замахнулся палкой.

— А, сука, ну тогда тебя ножом, — Петров запустил руку в карман.

Ножа у него не было, напугать хотел.

Черный вскочил и кинулся на коренастого. Но тот оказался не из трусливых и, схватив Черного за рукав, продолжал молотить палкой. Коля заметил идущего навстречу прохожего и нападать на мужчину не стал. Прохожий приблизился, и он громко:

— Прекрати, прекрати, ишь, хулиган…

Здоровяк-прохожий нес под мышкой стекла.

— Кончайте! А то стеклом порежу! — рявкнул он.

Коренастый бить Черного прекратил, а Коля поглядел на дорогу: к ним подъезжала патрульная милицейская машина, и он рванул. Менты выскочили из обеих дверок и пустились за ним. Обогнув дом, повернул налево. Наперерез несся милиционер — он обежал дом с другой стороны. Догнав, пнул по ноге, но Коля не упал, лишь пошатнулся. Мент догнал и пнул еще. Ноги отбиты, но он, развернувшись, побежал в другую сторону, но оттуда ломился второй милиционер. Петров заметался по обледенелой земле. Он прижат к высокому сетчатому забору спортивной площадки. И рванул между ментами. Один из них хватил наперерез и толкнул в спину…

— У него есть нож, — сказал потерпевший.

Его обыскали, но ножа не нашли, и стали осматривать притоптанный снег.

— О каком ноже говоришь? — возразил Коля. — Ты бил его палкой, а я разнимал. Пусть мужчина скажет.

Свидетель поддержал:

— Когда я подходил к ним, этот парень говорил, чтоб тот бить перестал. Ножа я не видел.

— Тогда зачем побежал? — спросил потерпевший.

— Не хотел попадать в свидетели.

— В машину их, а я поищу нож, — и сержант пошел по следам Коли.

Скоро вернулся.

— Он куда-то зашвырнул нож.

В милиции их закрыли в переполненную камеру, и они тихо заговорили. Здесь Петров не чувствовал господствующего положения Черного. На свободе он имел над ним вес — свободу Черный знал лучше. А в камере Коля стал диктовать ему условия, почувствовав себя в знакомой обстановке. За год с лишним так и не привык к свободе, а в камере обрел себя.

Вначале Черный предлагал идиотский план, как выкрутиться. Но Петров отмел его и стал с ним груб, даже не предлагал, а приказывал, что надо говорить.

— Будешь базарить: ты попросил прикурить у мужчины, а он заместо спичек ударил тебя, ты поскользнулся и упал, а он схватил палку и дал тебе «прикурить». Тут шел парень, и попытался его остановить. Следом мужчина со стеклом, и он тоже вступился. Подъехала милиция и парень рванул от нее. Меня спросят, почему ломанулся, буду говорить также: не хотел попадать в свидетели. А прохожий будет за нас. Все. Теперь ты — потерпевший.

Прислушались к разговору сокамерников. Все жаловались: с похмелья трещат бошки и курить хочется. Попросили у дежурного воды. Напились. У парней оказалось курево, почадили и, кто на лавочке, кто на полу, продремали ночь.

Утром всем хотелось жрать, но в КПЗ еды не дают, и Петров, чтоб развеселить камеру, стал читать лагерные стихи и поэмы. Дежурный у дверей, открыв кормушку, слушал. Коля под хохот читал поэму «Лука Мудищев», и дежурный улыбался. Ему такой артист нравился. Дочитав поэму, спросил:

— Товарищ сержант, дайте закурить?

— Поэту надо дать, — дежурный сунул в кормушку сигарету.

Всей камере хватило на несколько затяжек.

— А я пятерку пронес, — сказал щербатый парень.

— Давай, — и Петров попросил дежурного достать жратвы и курева.

Вскоре дежурный подал несколько буханок хлеба, колбасы и три пачки «Беломора».

Пришел заместитель начальника милиции. Он решил, кого оштрафовать, кого отправить на суд, чтоб влепили пятнадцать суток, а кого выпустить.

Вызвали Черного. Он не вернулся. Следом Петрова. Он объяснил, за что забрали. Вошли потерпевший и свидетель.

Все вышло так, как и предполагал Коля. Свидетель дал показания в их пользу. Тогда заместитель спросил:

— Когда освободился?

— Полтора года назад.

— По какой статье?

— По сто сорок шестой.

— Грабитель, разбойник! Прикидываешься невинной овцой. В камеру!

Утром задержанных повезли на «воронке» в суд. Сопровождал милиционер, знакомый Коле.

— За что тебя? — спросил старшина, держа дела.

— За хулиганство. А я ни при чем. Дадут теперь пятнадцать суток. — Он стал говорить тише, вплотную подойдя к старшине. — Помогите, сделайте, чтоб не пятнадцать суток дали, а штрафу.

Милиционер нашел протокол и сделал пометку.

Петров переступил порог кабинета. За столом молодой судья Шмелев. О нем весь район говорил. Он от жены гулял, а как-то ее положили в больницу, и к нему зачастила любовница. Жена пришла домой искупаться и застала их в постели. И отравилась.

По утрам Коля часто встречал Шмелева у суда, с неподдельной скорбью он шел на работу. Преображался, когда людей судил. В эти мгновения становился жизнерадостным.

Шмелев прочитал мораль: негоже молодому человеку, комсомольцу, наверное, вечерами хулиганить. В протоколе записали: Петров вечером в нетрезвом состоянии приставал к гражданину Анисину и ругал нецензурной бранью.

И жизнерадостный Шмелев оштрафовал Петрова на пятьдесят рублей.

К Черному Коля ходить перестал.

В техникуме его перевели из кандидатов в студенты.