В обед Глаз еду съел. Дежурный похвалил и дал папиросу. Глаз покурил, у него закружилась голова, и он лег на нары.
После ужина пришел Кум.
– Что, Коля, поднимешься в отделение?
– Поднимусь.
Кум отвел Глаза на корпус.
К нему сразу подошел Денис, и они пошли курить.
– А ты правильно сделал, что в дизо ушел, — сказал Денис. — На работе в тот день весь актив на тебя глотку драл. Смолин из себя выходил. Они и в этом месяце хотели занять первое место. А ты им дизо принес. Павлуха о Смолине все узнал. Кто-то рассказал. Знаешь ящик, в котором Славка держал нагеля?
– Знаю.
– Так у него в этом ящике курок был. Он там деньги прятал. Кто-то рассказал Павлухе и об этом. Денег, правда, в ящике не было. Видишь, Смолина даже в дизо не посадили. Просто перевели в другое отделение, и все. Надо бы Павлухе дать ему десять суток.
– Из КВП нагнали?
– Нагнали. Ему в июне на взросляк.
Вечером на этаж пришел Павлуха и зашел в кабинет заместителя начальника колонии по учебно-воспитательной части. Он принимал ребят в этом кабинете, потому что в воспитательской с глазу на глаз с парнями не поговорить. В нее часто заходили воспитанники.
Поговорив с активистами, Павлуха вызвал Глаза. Он вошел и поздоровался.
– Я, Петров, — сразу начал Павлуха, — отправил твою жалобу и письмо. Жди ответы. Как настроение?
– Нормально.
– Как в отделении?
– Лучше, — нехотя ответил Глаз.
– Знаешь, за что убрали Смолина?
– Знаю.
– Подлец. Порядок наводил, а сам, — Павлуха махнул рукой, дав понять, что незачем о Смолине вспоминать. — Как думаешь жить?
– Как? Нормально. Порядок я не нарушаю. До взрослого немного остается. Доживу и поеду. А куда меня, Павел Иванович, отправят? В Тюмень или в Волгоград? Попался в Тюмени, родители там жили. А теперь мать переехала в Волгоград. Меня могут отправить в Волгоград? Матери ближе на свиданку ездить.
– Можно и в Волгоград. Раз там мать живет. — Павлуха помолчал. — Ладно, я с тобой еще поговорю, а сейчас позови со второго Васина.
Глаз, выйдя в коридор, крикнул:
– Васин, к начальнику режима.
Дня через два Павлуха вызвал Глаза.
– Как настроение, Николай?
– Хорошее, Павел Иванович.
– Ну как, отлегло?
– Не совсем.
– Что ты тогда на всех разобиделся? Есть еще в нашем обществе недостатки. Никто этого не скрывает. Стреляли в тебя, остались безнаказанными конвойные, но ведь не конвой один, не милиция, которая отказалась вести следствие об ограблении твоей сестры, не олицетворяют нашего общества. Негодяи они. Слов нет. Но в нашей стране больше хороших людей, и на них надо равняться. Бюрократы везде есть. Зажимщики. С ними борются. Возьми нашу колонию. Был Макаров, Шевченко. Хотели их досрочно освободить, но подрались они. Мало того, два отделения в драку втянули. Разве можно таких освобождать досрочно? Нельзя. Здесь они не сдержались, а если из-за пустяка не сдержатся на свободе? По новой срок. Смолин был. Тоже делал вид, что за порядок, а душонка гнилой оказалась. По шеям и на другой этаж. Взять одлянскую колонию. Вот скажи — отличается Грязовец от Одляна?
– Отличается.
– Я знаю, какой порядок в Одляне, знаю начальника Челидзе. Я бывал там. А у нас кулака нет. Мы тоже можем просмотреть какого-нибудь воспитанника. Вступит в актив, с виду парень как парень. А потом покажет свое нутро. Ведь нет такого барометра, которым можно определить, истинно парень взялся за ум или так, маску надел, вступив в актив. Как его можно проверить, ну, скажи мне?
– Да никак.
– Вот и беда, что мы порой узнаем в последнюю очередь. Иной активист загнил, а мы продолжаем ему верить, а он воспитателя и нас водит за нос. Чужая душа — потемки. А мы должны знать многое. Здесь со всех колоний страны сидят ребята. У половины по две-три судимости. Прошли огонь, воду и медные трубы. А нам их надо удержать до взрослого. Не можем всех воспитать. Сил не хватает. Вот ваше отделение взять. Был один воспитатель, потом другой, а сейчас Николай Алексеевич замещает. Нет постоянного воспитателя, нет и порядка. Не надо падать духом. Надо жить. Верить. Без веры нет жизни. Если где-то тебя обидели, не надо отчаиваться. Все общество не виновато. А исправительную систему — дак ее всю надо менять. Как родилась в сталинские времена, так и существует. И первое, что надо изменить, это — чтоб вы не общались в КПЗ, на этапах и в тюрьмах с рецидивистами, да и вообще со взрослыми.
Сейчас ребят, вставших на путь исправления, разрешили держать до двадцати лет. Не до двадцати надо, а до тех пор, пока не освободим досрочно. Чтоб не нарушать воспитательный процесс. Неплохо бы вообще на взрослый не отправлять. Что, кроме преступного опыта, вы можете там приобрести?
И колонии надо сделать в каждой области. И обязательно маленькие. Одлянскую взять: в ней около полутора тысяч — ну какое там индивидуальное воспитание? И родители через всю страну с сумками таскаются. Если парень задурил, родителей вызовем — они рядом. И все земляки. Как у тебя дела на работе?
– Нормально.
– А в школе?
– Тоже ничего.
– От вас и требуем немного: хорошо работайте и учитесь. И порядок не нарушайте. Давай иди, еще раз повторяю: не падай духом. Я тебя вызову.
Последнее время у Глаза сильно болел желудок, и он часто загибался, от пронизывающей боли садясь на корточки.
Он ходил в санчасть, там давали порошки и таблетки, но боль они не снимали.
Недели две Павлуха Глаза не вызывал. Нарушений он не приносил. Обстановка в отделении улучшилась. В члены КВП приняли несколько человек, а белобрысого Панкова нагнали из актива и посадили в дизо. Он красным знаменем чистил ботинки. Павлуха приказал купить красное знамя новое. Явного лидера среди активистов шестого отделения не было. Воспитанники продолжали жить группами.
Как-то вечером Павлуха пришел на корпус и вызвал Глаза.
– Как настроение? — спросил он, прикуривая.
– Плохое.
– Что такое?
– Чертовски болит желудок, а в санчасти только порошками да таблетками кормят.
– Давно болит?
– Второй год. А сейчас невыносимо.
– Может, обследовать тебя?
– Не знаю. От обследования лучше не станет.
– Лучше-то не станет, но хоть будет ясно, из-за чего болит. Тогда и лечить можно. — Павлуха помолчал. — Вот, — и он протянул почтовую открытку, — тебе ответ из Прокуратуры СССР.
Глаз прочитал: его жалоба из Прокуратуры СССР направляется в Прокуратуру РСФСР.
– Теперь жди ответ оттуда. Справедливость восторжествует. Надо только надеяться. — Павлуха затянулся. выпустил дым и закончил: — Я дам указание взять у тебя желудочный сок. Все. Иди.
У Глаза взяли желудочный сок. Кислотность сильно повышенная, и его сводили в городскую поликлинику на рентген.
Вечером вызвал Павлуха.
– Язва у тебя. Надо делать операцию. Отправим в областную больницу. Конечно, питание хорошее нужно. После операции особенно. В больнице лучше кормят, но ведь не все время будешь в больнице. А летом на взрослый, там-то питание хуже. Да-а. — Павлуха вздохнул. — В общем так, готовься в больницу. Все.
Глаз пошел в туалет, закурил. «Язва, язва, — думал он, — будь она проклята. Но ведь я ее сам заработал. В Одляне клею выпил, в тюрьме и здесь таблетки глотал. А теперь резать будут. Да-а, хреново. А на взросляке жратва паршивее. Как бы не загнуться за эти шесть лет. Если буду в кандей попадать и дойду до бура — подохну на нарах. Нет, в карцер теперь попадать нельзя.
Два дня Глаз только и думал о язве, глотая таблетки и проклиная Одлян, тюрьму и себя. На третий день он написал прошение о помиловании в Президиум Верховного Совета РСФСР и отнес Павлухе.
Павлуха, прочитав, пристально посмотрел на Глаза. Глаз смотрел на него. У Павлухи лицо пронизывали капилляры и вблизи были заметны.
– Так, — сказал майор, — ты знаешь, что по помилованию редко освобождают или снижают срок?
– Знаю.
– И все же надеешься?
– Вы сами говорили, что надо надеяться. Я надеюсь, но не очень. Если б не было язвы, я не стал бы писать. Я хочу вас попросить, чтоб меня в больницу не отправляли. Хочу дождаться ответ. Язву вырезать можно и на взрослом.
– Ладно, — сказал Павлуха, — мы напишем тебе положительную характеристику. Последнее время ты хорошо себя ведешь. Приложим выписку из истории болезни и пошлем вместе с помилованием. Да, — Павлуха поморщился, — я понимаю твое состояние.
В столовой Глазу стали давать кружку молока, и он с нетерпением ждал вызова Павлухи. И вот наконец он вызвал.
– Отправили твое помилование. — начал Павлуха, едва Глаз переступил порог, — написали на тебя положительную характеристику, вложили выписку из истории болезни, указали, что твой отец работал начальником милиции, и, главное, написали ходатайство о помиловании, упомянув еще, что у тебя нет глаза. Теперь жди. Как желудок?
– Все так же.
– Крепись.
Павлуха около десяти лет работал в грязовецкой колонии. На фронте служил в контрразведке. После войны поселился в Шексне и пошел работать в колонию для несовершеннолетних в оперативную часть. Через год актив стали вводить, и воры подняли анархию. Воспитанники выгнали из зоны обслуживающий персонал и сказали, чтоб в зону носа не совали, а то на пики посадят. Продукты принимали через вахту.
Несколько дней в зону никто не заходил. Потом решили с ворами вести переговоры. Спросили, кого в зону пропустят. Воры в один голос закричали:
– Беспалова! Беспалова!
Беспалов вошел в зону. Зона в первый же день анархии была окружена батальоном войск МВД. Малолетки сновали по зоне с пиками. У многих воров за пояс были заткнуты длинные ножи.
Воры завели Беспалова в свой штаб, и вор зоны, Биба, сказал: «Садись», и показал рукой на кровать. Он сел. Расселись и воры.
– Так, — сказал Биба, — говори.
Беспалов, прежде чем войти в зону, посоветовался с начальством, какие требования выдвинуть ворам. И он, поглядев на Бибу, сказал:
– Массовые беспорядки надо прекращать.
– И это все, что вы хотите? — спросил Биба.
– Да, к вам только одно требование: прекратить массовые беспорядки и выйти на работу.
– А актив? Что же вы про актив ничего не говорите? В зоне актив будет?
– В зоне должен быть актив.
– А зона не хотит актива. Как быть?
– Так, Биба, наши требования таковы: кончайте анархию и приступайте к работе. Что требуете вы?
– Анархию кончим, но выполните наши требования: активу в зоне не бывать, срок за анархию не добавлять и воров по другим зонам не раскидывать. Согласны на это?
– Я вам сказал свои требования, вы — свои. Теперь надо посоветоваться.
– Хорошо, советуйтесь.
– Когда мне в зону можно зайти?
– Вы можете заходить в зону в любое время, вас не тронут, — сказал Биба и встал.
Переговоры велись, и из управления приехал полковник. С ворами он решил поговорить сам. С Беспаловым вошел в зону.
Воры, видя, что к ним пожаловал большой начальник, привели его в свой штаб. Полковник сел на кровать, рядом с ним Беспалов.
– Ну, — смоля папиросу, спросил Биба полковника, — что скажете?
– Ребята, я хочу с вами по-хорошему поговорить. Давайте кончайте массовые беспорядки. Пошумели и хватит, — сказал полковник.
– Вы с нами по-хорошему хотите поговорить, — сказал Биба, — а что, и по-плохому умеете? Хотел бы я послушать гражданина полковника, как он по-плохому начнет разговаривать.
Биба — здоровый парень, на вид лет двадцать. Его черные глаза зло загорелись. Он потянулся и положил в наколках руки на колени.
– Ну что, начинайте по-плохому разговаривать.
Пока Биба говорил это, Беспалов шепнул полковнику:
– Надо уходить.
Но полковник — самоуверен и уходить не хотел.
– Я повторяю, ребята, кончайте массовые беспорядки.
– А если не кончим, что будет?
Полковник промолчал, а Биба сказал:
– Все ждут, когда вы по-плохому начнете говорить.
Биба встал, и в этот момент в полковника кинули шлюмку. Она попала в спину.
– Пошли, — негромко сказал Беспалов и тронул на выход. Полковник за ним.
Воры до самой вахты провожали их, звеня пиками, нагоняя на полковника страх. Когда он открыл дверь, из толпы крикнули:
– Скажи спасибо лейтенанту, что с ним в зону заходил.
Поскольку воры на уговоры не поддаются, полковник, собрав администрацию, предложил силами батальона войск МВД захватить колонию. Но встал вопрос: как это сделать? Оружие применять нельзя: малолетки. Тогда Беспалов сказал:
– Колонию захватить можно. И обойдемся без жертв. Я несколько раз заходил ночью и утром. Они всю ночь не спят, а засыпают под утро. Когда уснут, можно захватить врасплох. Вот только они рядом с кроватями ставят пики.
Посоветовавшись, колонию решили захватить. В лесу вырубили длинные березовые палки, и, едва забрезжил рассвет, триста солдат тихо прошли по зоне и растеклись по отрядам. Парни мертвецки спали.
Организаторам массовых беспорядков добавили срока и разбросали по зонам, а в колонии ввели актив.
Вскоре шекснинскую малолетку расформировали и привезли взросляков.