Длинная, узкая, с низким потолком и множеством дверей под номерами, словно коридор меблированных комнат, со стоящими вдоль стен грубыми дубовыми скамьями, почерневшими от частого использования, – такова была галерея, где работали следователи.

Днем, заполненная своими обычными гостями – подозреваемыми, свидетелями, жандармами, – она выглядела удручающе тоскливой. Но при наступлении ночи галерея приобретала вид зловещий в тусклом свете коптящего светильника, стоящего на столе привратника, который ждал какого-нибудь припозднившегося следователя.

Лекок не был впечатлительным человеком, однако его сердце сжималось, когда он шел по этому бесконечному коридору. Он спешил поскорее добраться до лестницы, чтобы не слышать эха своих шагов, такого мрачного в этой тишине. Этажом ниже одно из окон было открыто, и он выглянул наружу, чтобы узнать, какая погода.

Немного потеплело. Снег прекратился, мостовые почти высохли. Легкий туман, освещенный красным светом газовых фонарей, колыхался над Парижем, словно пурпуровый зонт.

Оживление на улице достигло своего апогея. Экипажи ехали быстрее, тротуары стали слишком узкими для шумной толпы, искавшей развлечений после окончания рабочего дня. При виде этого зрелища молодой полицейский вздохнул.

– И в этом огромном городе, – прошептал он, – среди такого количества народа я собираюсь найти следы незнакомца!.. Разве это возможно?..

Но слабость длилась недолго.

«Да, это возможно, – кричал внутренний голос Лекока. – К тому же это необходимо, это будущее! Хотеть – значит мочь».

Через десять секунд Лекок был уже на улице, горя, как никогда прежде, отвагой и надеждой. К сожалению, безграничные желания человека обеспечивают органы, возможности которых имеют свои пределы. Не сделав и двадцати шагов, молодой полицейский почувствовал, что физические силы предают его волю. Ноги Лекока подгибались, голова кружилась. Природа заявляла о своих правах. Вот уже два дня и две ночи как Лекок не отдыхал ни минуты. К тому же днем он ничего не ел.

– Неужели я заболеваю? – подумал он, садясь на скамью.

Лекок сокрушался, думая о том, что ему предстояло сделать этим вечером. Разве он не должен был, не говоря уже о более неотложных делах, узнать о результатах «охоты» папаши Абсента, установить, была ли одна из жертв опознана в морге, проверить в гостиницах, расположенных в окрестностях Северного вокзала, показания подозреваемого, наконец, узнать адрес жены Полита Шюпена, чтобы вручить ей повестку?

Понимая, насколько все это важно, Лекок сумел преодолеть слабость. Он выпрямился и прошептал:

– Я все же зайду в префектуру и в морг, а там посмотрим.

Но в префектуре полиции Лекок не нашел папашу Абсента. Никто ничего не мог сказать ему. Славный старик не появлялся. Точно так же никто не мог сообщить, даже приблизительно, где живет невестка вдовы Шюпен. Зато Лекок встретил многих своих коллег, которые откровенно издевались над ним:

– Ну ты и молодец!.. – говорили молодому полицейскому все, кто попадался ему на пути. – Похоже, ты сделал потрясающее открытие!.. Говорят, тебя представят к награде!..

Чувствовалось влияние Жевроля. Завистливый инспектор действительно рассказывал всем, кто хотел его слушать, что этот чертов Лекок, обезумев от своих амбиций, упорно принимает обыкновенного уголовника за переодетую важную особу.

Но нет!.. Эти шуточки не задевали молодого полицейского. «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», – шептал он.

Идя по набережной Орфевр, Лекок выглядел озабоченным только потому, что был не в состоянии объяснить столь продолжительное отсутствие папаши Абсента. Еще он спрашивал себя, не способен ли Жевроль в припадке зависти попытаться спутать все ниточки, которые находились в руках у следствия.

В морге Лекоку тоже не повезло. Ему пришлось звонить три или четыре раза. Наконец дверь открылась, и привратник сообщил, что трупы остались неопознанными, а старого полицейского никто не видел с утра.

«Право же, – думал молодой полицейский, – начало весьма плачевное… Ладно, надо поужинать, может, это одолеет неудачу. К тому же я заслужил бутылочку доброго вина, которым хочу себя угостить».

Это была хорошая мысль. Такова уж наша доля!.. Суп и два стакана бордо придали Лекоку небывалую отвагу и новую энергию. Когда молодой полицейский вышел из ресторана с сигарой в зубах, он еще чувствовал усталость, но она была терпимой.

В этот момент Лекок с сожалением подумал об экипаже и славной лошади папаши Папийона!.. Но тут, к счастью, мимо проезжал фиакр, и он его нанял. Пробило восемь часов, когда Лекок вышел из экипажа на площади перед Северным вокзалом. Немного постояв, он начал поиски.

Разумеется, обходя гостиницы, Лекок не представлялся полицейским. В противном случае он ничего не узнал бы. Зачесав волосы назад, подняв пристяжной воротничок, он придал себе необычный вид. К тому же он расспрашивал об иностранном рабочем с ярко выраженным английским акцентом. Но напрасно Лекок демонстрировал свое умение задавать вопросы. Везде ему отвечали одно и то же:

– Не знаем, не видели!..

Другие ответы удивили бы Лекока, уверенного в том, что убийца выдумал историю о чемодане, оставленном в гостинице, чтобы придать своему рассказу больше правдоподобия.

Однако Лекок упорно продолжал свои поиски, записывая в блокнот названия обойденных гостиниц. Он хотел быть уверенным, что подозреваемый разочаруется, когда ему предоставят неопровержимые доказательства его лжи.

Выйдя на улицу Сен-Кантен, Лекок начал свой обход с гостиницы «Мариенбург». С виду это был скромный дом, но чистый и в хорошем состоянии. Молодой полицейский толкнул решетчатую дверцу со звонком, ведшую в вестибюль, и вошел в бюро гостиницы, уютную комнату, освещенную газовым рожком с абажуром из матового стекла. В бюро находилась женщина.

Женщина сидела на высоком стуле, припав лицом к клетке, покрытой большим куском черного люстрина, и настойчиво повторяла три-четыре немецких слова. Она так увлеклась этим занятием, что Лекоку пришлось кашлянуть и постучать, чтобы привлечь к себе ее внимание. Наконец женщина обернулась.

– О!.. Добрый вечер, сударыня, – сказал молодой полицейский. – Как я вижу, вы учите своего попугая говорить.

– В клетке не попугай, сударь, – ответила женщина, не меняя позы. – Там скворец. Я хочу, чтобы он умел произносить по-немецки: «Ты обедал?»

– Надо же!.. Разве скворцы умеют говорить?

– Да, сударь, как люди, – сказала женщина, вставая.

И в самом деле, словно поняв, что говорят о ней, птица принялась довольно разборчиво кричать:

– Камиль!.. Где Камиль?..

Но Лекок был слишком занят своими заботами, чтобы обращать внимание на скворца и на имя, которое он произносил.

– Сударыня, – начал Лекок, – я хотел бы поговорить с хозяйкой гостиницы…

– Это я, сударь.

– О!.. Очень хорошо, так вот. Я назначил встречу в Париже одному рабочему из Лейпцига, и я очень удивлен, что он до сих пор не приехал. Я пришел узнать, не остановился ли он у вас. Его зовут Май.

– Май, – повторила хозяйка гостиницы, словно что-то припоминая. – Май!..

– Он должен был приехать вечером в воскресенье. Это жалкий тип.

Лицо женщины просветлело.

– Подождите! – воскликнула она. – Ваш рабочий, это случайно не человек среднего возраста, среднего роста, очень темный, с бородой и горящими глазами?

Лекок вздрогнул. Это было описание убийцы.

– Да, – пробормотал он, – это портрет человека, которого я ищу.

– Так вот!.. Сударь, он остановился у меня во второй половине последнего воскресенья перед постом. Он попросил дешевую комнату, и я ему показала такую на шестом этаже. В этот момент рассыльного не было, и он сам отнес чемодан. Я предложила ему перекусить, но он отказался, сказав, что очень торопится. Заплатив мне десять франков, он ушел.

– И где же он? – живо спросил молодой полицейский.

– Бог ты мой!.. Сударь, – ответила женщина, – вы пугаете меня!.. Этот человек не возвращался, и я немного волнуюсь. Париж очень опасен для иностранцев! Правда, он говорит по-французски, как мы с вами. Но это не имеет значения!.. Вчера вечером я велела поставить в известность комиссара полиции.

– Вчера!.. Комиссара!..

– Да… Только я не могу вам сказать, исполнили ли мое поручение… Я забыла спросить! Позвольте, я вызову рассыльного, и мы узнаем у него…

Ведро ледяной воды, вылившейся с десятиметровой высоты на голову молодого полицейского, не так бы оглушило его, как заявление хозяйки гостиницы «Мариенбург».

Значит, убийца сказал правду?.. Вполне возможно!.. В таком случае Жевроль и директор тюрьмы предварительного заключения правы!.. В таком случае господин Семюлле и он, Лекок, всего лишь неразумные глупцы, гоняющиеся за химерами!

Замысловатая паутина, сотканная из дедуктивных выводов, была разорвана!.. Прекрасная конструкция, построенная следствием, рухнула под напором банальной реальности!.. Все это молнией пронеслось в голове молодого полицейского.

Но у него не было времени для размышлений. Появился рассыльный, простодушный, толстощекий, упитанный паренек.

– Фриц, – спросила хозяйка гостиницы, – вы ходили к комиссару?

– Да, сударыня.

– Что он вам сказал?

– Я не застал комиссара, но я разговаривал с его секретарем, господином Казимиром. Он мне сказал, что не стоит волноваться, что постоялец вернется.

– Он не вернулся.

Паренек развел руками, одновременно пожав плечами. Это был самый красноречивый перевод на язык жестов ответа: «А от меня чего вы хотите?»

– Вот видите, сударь… – сказала хозяйка гостиницы, явно полагавшая, что сейчас надоедливый посетитель уйдет.

Однако намерения Лекока были совершенно иными. Тем не менее ему понадобилось призвать на помощь все свое хладнокровие, чтобы сохранить, несмотря на обуревавшие его эмоции, свой английский акцент.

– Это очень прискорбно, – произнес он. – О!.. Очень прискорбно! Я пребываю в еще большей нерешительности, чем час назад, поскольку у меня есть все основания полагать, что это тот человек, которого я ищу, тем не менее я в этом совсем не уверен.

– Черт возьми!.. Сударь, но что я могу вам сказать?

Лекок сосредоточился, нахмурил брови, поджал губы, словно искал способ избавиться от сомнений. Правда заключалась в том, что он старался придумать, как бы половчее заставить эту женщину показать ему регистрационную книгу, куда хозяева гостиниц обязаны записывать имена, фамилии, род занятий и место постоянного жительства всех своих постояльцев. Он боялся вызвать у нее подозрения.

– Как так получилось, сударыня, – настаивал Лекок, – что вы совершенно не помните фамилии этого человека?.. Послушайте, он Май?.. Напрягите память, вспомните… Май, Май!..

– О!.. Мне приходится держать в голове столько вещей…

– Вероятно, – тихо сказал молодой полицейский, делая вид, что собирается уходить, – здесь должны записывать фамилии путешественников, как в Англии…

– Конечно, мы их записываем, – заартачилась женщина, – изо дня в день, в специальный журнал, отпечатанный в типографии, с колонками для каждой пометки… Впрочем, думаю, я могу сделать вам одолжение и показать свою регистрационную книгу… Она здесь, в ящике моего секретера… Так, что это такое? Теперь я не могу найти ключ…

В то время как хозяйка гостиницы, у которой мозгов было, вероятно, не больше, чем у говорящих птиц, искала ключ по всему бюро, Лекок наблюдал за ней.

Это была женщина лет сорока, белокурая, хорошо сохранившаяся, как все блондинки, то есть свежая, белая, пухленькая, пышущая здоровьем, аппетитная, как те спелые фрукты, вкусный сок которых течет по губам, стоит их лишь надкусить. Ее взгляд был прямым и честным, голос – мелодичным, манеры – простыми и совершенно естественными.

– А! – торжествующе воскликнула она. – Я нашла этот проклятый ключ.

Хозяйка гостиницы тут же открыла секретер. Вытащив регистрационную книгу, она положила ее на стол и принялась листать. Делала это она столь неловко, что молодой полицейский, у которого были глаза рыси, сумел убедиться, что книга в полном порядке. Наконец хозяйка гостиницы добралась до нужной страницы.

– Воскресенье, 20 февраля, – сказала она. – Посмотрите, сударь, вот здесь, на седьмой строчке: «МАЙ, без имени, ярмарочный артист, приехавший из Лейпцига, без документов…»

Пока Лекок с оторопевшим видом изучал эту запись, женщина еще кое-что вспомнила.

– Я могу объяснить, – воскликнула она, – почему у меня в памяти не отложились ни эта фамилия, Май, ни эта странная профессия: ярмарочный артист. Дело в том, что не я это записывала…

– А кто же?

– Тот самый тип, сударь, пока я искала десять франков, чтобы дать ему сдачи с луидора. Вы сами видите, что это не тот почерк, которым сделаны все остальные записи, как сверху, так и снизу…

Да, Лекок видел. И это было бесспорным аргументом, точным и ужасным, как палочный удар.

– Но вы, по крайней мере, уверены, – настаивал Лекок, – что эту запись сделал сам посетитель?.. Вы можете в этом поклясться?..

Лекок был настольно сильно ошарашен, что забыл о своем иностранном акценте. Женщина сразу это заметила, поскольку она отпрянула назад, подозрительно глядя на мнимого иностранца. Затем, когда она поняла, что ее одурачили, недоверие сменилось гневом.

– Я знаю, что я говорю! – сухо заявила она. – И с меня довольно, не так ли?

Осознав, что он себя выдал, устыдившись потери хладнокровия, Лекок отказался от английского акцента.

– Прошу прощения, – сказал он. – Еще один вопрос. У вас до сих пор хранится чемодан этого человека?

– Разумеется.

– Ах!.. Вы окажете мне огромную услугу, если покажете его.

– Показать его вам! – возмущенно воскликнула белокурая хозяйка гостиницы. – Да за кого вы меня принимаете?.. Чего вы добиваетесь?.. Кто вы такой?..

– Через полчаса вы все узнаете, – ответил молодой полицейский, понимая, что настаивать бесполезно.

Лекок стремительно вышел, быстро добежал до площади Рубэ, сел в фиакр и назвал адрес комиссара квартала, пообещав кучеру сто су чаевых, если тот мигом домчит его до места. Услышав эту цену, кучер огрел своих тощих кляч так, что они буквально полетели.

Лекоку повезло, комиссар был у себя. Лекок представился, и его тут же провели к магистрату.

– Ах, сударь!.. – воскликнул он. – Помогите мне!

И на одном дыхании Лекок поведал ровно столько, сколько необходимо, чтобы история стала понятной. Как только он замолчал, комиссар воскликнул:

– Это правда! Ко мне приходили по поводу этого исчезнувшего человека. Мне об этом сегодня утром сказал Казимир.

– К вам приходили… чтобы вас… пре-ду-пре-дить… – пробормотал Лекок.

– Вчера… Да… Но я был так занят… Ну, мой мальчик, чем же я могу вам помочь?

– Вы должны пойти со мной, сударь, и потребовать, чтобы нам показали чемодан, затем вызвать слесаря, чтобы его открыть. Вот мои полномочия, вот ордер на обыск, который следователь дал мне, чтобы я мог действовать по своему усмотрению. Нельзя терять ни минуты, экипаж ждет нас у дверей.

– Поехали! – просто откликнулся комиссар.

Они сели в фиакр. Кучер пустил лошадей галопом.

– Теперь, господин комиссар, – сказал молодой полицейский, – позвольте мне вас спросить, хорошо ли вы знаете женщину, которая держит гостиницу «Мариенбург»?

– Очень хорошо!.. Когда шесть лет назад меня назначили в этот округ, я еще не был женат и довольно долго питался за общим столом в гостинице этой дамы… Казимир, мой секретарь, до сих пор столуется у нее…

– А что она за женщина?..

– Но, право же!.. Мой юный друг, госпожа Мильнер – так ее зовут – почтенная вдова, которую любят и уважают в квартале. Ее дело процветает. А остается она вдовой только потому, что это ей нравится, ведь она еще очень хорошенькая и весьма аппетитная…

– Значит, вы не считаете, что она способна за хорошую плату… как бы это сказать?.. помочь некому очень богатому подозреваемому…

– Да вы сошли с ума!.. – прервал Лекока комиссар. – Чтобы госпожа Мильнер согласилась дать ложные показания за деньги!.. Разве я вам только что не сказал, что она порядочная женщина и что у нее есть состояние?.. К тому же вчера она послала человека, чтобы поставить меня в известность…

Лекок замолчал. Они приехали. Увидев за спиной комиссара назойливого посетителя, госпожа Мильнер, казалось, все поняла.

– Господи Иисусе!.. – воскликнула она. – Полицейский! Я должна была догадаться. Совершено преступление. Ох, у моей гостиницы испорчена репутация!

Понадобилось время, чтобы успокоить и утешить женщину, все то время, пока они ждали слесаря, за которым сразу же послали.

Наконец они поднялись в комнату исчезнувшего постояльца, и Лекок бросился к чемодану. Увы!.. Ему нечего было сказать: чемодан прибыл из Лейпцига, что подтверждали маленькие бумажные квадраты, наклеенные различными администрациями железных дорог.

Чемодан открыли. Там находились те самые вещи, о которых говорил подозреваемый. Лекок был потрясен. Остолбенев, он смотрел, как комиссар складывает вещи в шкаф, ключ от которого взял с собой. Лекок вышел, держась за стену, опустив голову. Было слышно, как он спотыкается, словно пьяница, спускаясь по лестнице.