Говоря мисс Фэнси о женитьбе, граф де Треморель не лгал, верней, лгал лишь наполовину. На этот счет действительно шли разговоры, и хотя дело продвинулось не так далеко, как утверждал граф, некоторые предварительные шаги позволяли надеяться на скорое и успешное его завершение.

Идея исходила от Соврези, сейчас особенно старавшегося достойно завершить свои труды по спасению друга. Как-то вечером с месяц назад он увел Тремореля после ужина к себе в кабинет.

— Удели мне четверть часа, — сказал он, — а главное, не давай скоропалительного ответа. Предложение, которое я собираюсь тебе сделать, заслуживает, чтобы подумать над ним самым серьезным образом.

— Если надо, я умею быть и серьезным.

— Начнем с ликвидации твоего имущества. Она еще не закончена, но уже достаточно продвинулась, чтобы можно было предвидеть результаты. Сейчас я могу смело утверждать, что у тебя останется триста — четыреста тысяч франков.

Никогда, даже в самых лучезарных мечтах, Эктор не смел надеяться на такой успех.

— Но я же буду богач! — радостно воскликнул он.

— Ну, не богач, но, во всяком случае, не нищий. А сейчас, как мне кажется, у тебя имеется возможность восстановить утраченное положение.

— Возможность? Господи, какая?

Соврези ответил не сразу. Он пытался поймать взгляд друга, чтобы увидеть, какое впечатление произведут его слова.

— Тебе надо жениться.

— Жениться? Это совет из тех, какие легко давать, но трудно исполнить.

— Извини, но ты должен бы знать, что я никогда не бросаю слов на ветер. Что бы ты сказал о девушке из хорошей семьи, юной, прелестной, получившей прекрасное воспитание, очаровательной настолько, что я могу сравнить ее лишь с моей женой, и к тому же с приданым в миллион?

— Друг мой! Я скажу, что обожаю ее. И ты знаком с этим ангелом?

— Ты тоже знаком. Этот ангел — мадемуазель Лоранс Куртуа.

Едва прозвучало имя, лицо Эктора помрачнело, он безнадежно махнул рукой.

— Нет, господин Куртуа, этот бывший негоциант, суxoй, как цифра, наживший деньги своим трудом, ни за что не отдаст дочь безумцу, промотавшему состояние.

— Ты поистине человек, имеющий глаза, да не видящий, — пожав плечами, ответил Соврези. — Знай же, этот Куртуа, которого ты считаешь сухарем, страшно романтичен и честолюбив. Выдать дочку за графа Эктора де Тремореля, кузена герцога де Самблемеза, родича Коммареп-д'Арланжей, — да он счел бы это наивыгоднейшей сделкой, даже если бы у тебя не было ни гроша! Он пойдет на все, лишь бы получить сладостную возможность как бы невзначай бросить: «Мой зять граф» или «Моя дочь графиня де Треморель». А ты ведь не нищий, у тебя есть, верней, будет, рента в двадцать тысяч. Вместе с твоими дворянскими грамотами это стоит миллиона.

Эктор молчал. Он считал, что жизнь его кончена, и вдруг перед ним открылась блистательная перспектива. Наконец-то он сможет выйти из-под унизительной опеки друга. Будет свободен, богат, у него будет жена, во всех отношениях превосходящая (и это было его твердое мнение) Берту, будет свой дом, который затмит дом Соврези.

В тот же миг перед ним возник образ Берты, и он подумал, что женитьба даст ему повод развязаться с любовницей, пусть красивой и пылкой, но до того властной и требовательной, что ее притязания и стремление главенствовать над ним стали просто невыносимы.

— Должен тебе признаться, — крайне серьезно ответил Эктор другу, — я всегда считал господина Куртуа прекрасным человеком, достойным всяческого уважения, а мадемуазель Лоранс — одна из тех идеальных девушек, жениться на которой счастье, даже если бы она была бесприданница.

— Тем лучше, дорогой Эктор, тем лучше, хотя имеется одно условие, но, впрочем, думаю, его нетрудно будет исполнить. Прежде всего необходимо понравиться Лоранс. Отец боготворит ее и выдаст только за того, кого она сама выберет.

— Будь покоен, — приосанившись, отвечал Эктор, — она влюбится в меня.

И действительно, назавтра он постарался встретиться с г-ном Куртуа; тот повел графа смотреть только что приобретенных им жеребят, а завершилось все приглашением отужинать.

Ну а перед Лоранс Эктор развернул весь свой арсенал обольщений, притворных и, правду говоря, не самой высокой пробы, но действовал он с таким блеском, так умело, что буквально покорил, ослепил и очаровал юную девушку.

Вскоре в доме орсивальского мэра только и разговоров было, что о милейшем графе де Тремореле.

Еще ничего не было официально решено, не было сделано ни предложения, ни каких-либо предварительных шагов, ни даже малейшего намека, однако г-н Куртуа весьма рассчитывал, что в ближайшие дни граф попросит у него руки дочери и заранее рад был сказать «да», поскольку был уверен, что Лоранс не ответит «нет».

Берта же ничего не подозревала.

Над тем, что она именовала «своим счастьем», нависла грозная опасность, а она все беспокоилась из-за мисс Дженни Фэнси.

И лишь как-то после вечера у г-на Куртуа, во время которого осмотрительный Эктор не вставал из-за карточного стола, Соврези решился рассказать жене про этот брак, надеясь сделать ей приятный сюрприз. При первых же словах Берта смертельно побледнела. Она так взволновалась, что, боясь выдать себя, бросилась в свою туалетную комнату. А Соврези, удобно рассевшись в одном из стоящих в спальне кресел и несколько повысив голос, чтобы жена в соседней комнате могла слышать, продолжал излагать всевозможные преимущества этого брака.

— Представь себе, у нашего друга будет шестьдесят тысяч франков ренты! Мы подыщем ему именьице поблизости, и таким образом будем ежедневно видеться с ним и с его женой. В осенние вечера о лучшем обществе и мечтать не приходится. Эктор, в сущности, славный и достойный человек, а Лоранс, ты сама столько раз это говорила, просто прелесть.

Берта не отвечала. Неожиданный удар был так чудовищен, что мысли у нее смешались.

— Почему ты молчишь? — удивился Соврези. — Тебе не правится мой план? А я думал, ты будешь в восторге.

Берта поняла, что, если она и дальше будет молчать, муж войдет, увидит, как она бессильно сидит на стуле, и обо всем догадается. Она сделала над собой усилие и, просто чтобы что-то ответить, выдавила:

— Да, да! Превосходная идея.

— Ты как-то с сомнением это говоришь, — заметил Соврези. — У тебя есть какие-нибудь возражения?

А она и вправду искала возражения, но ни одно хоть сколько-нибудь разумное не приходило в голову.

— Я немножко побаиваюсь за будущее Лоранс, — нашлась наконец она.

— С чего бы это?

— Ты же сам мне рассказывал, что господин де Треморель был распутник, игрок, мот…

— Тем больше оснований доверять ему. Прошлые безумства — гарантия будущей мудрости. Он получил урок, который никогда не забудет. К тому же он будет любить жену.

— Почему ты так уверен?

— Да он уже любит ее!

— Кто тебе сказал?

— Он сам. — И Соврези принялся подшучивать над нежной и, как он говорил, буколической страстью Эктора. — Представляешь, он уже считает нашего славного Куртуа занятным и остроумным. Да, влюбленные смотрят на мир сквозь розовые очки. Эктор каждый день часа два-три проводит с ним в мэрии. Слушай, а чего ты там сидишь в этой комнате? Ты слышишь меня?

Невероятным усилием Берте удалось побороть чудовищное смятение, даже удалось изобразить нечто вроде улыбки. Она ходила взад-вперед по спальне, внешне спокойная, но сердце ее разрывалось от страшнейшей тоски, какую только может вынести женщина. И нет никакой возможности побежать к Эктору, услышать из его уст, правда ли это?

Нет, Соврези, наверно, лжет, обманывает ее. Зачем? Непонятно. Да и какое это имеет значение? Она чувствовала, как ее неприязнь к Соврези превращается в ненависть. Любовника она извиняла, прощала и винила во всем одного только мужа. Кому пришла в голову мысль об этом браке? Ему. Кто вселил надежды в Эктора и поддерживал их? Он, он один.

Ах, если бы он не вмешивался, куда не надо, она бы даже смогла простить ему то, что он женился на ней, принудила бы себя относиться к нему терпимо, покорилась бы необходимости изображать любовь, которой нет в ее сердце. Но теперь он вредит ей. Так неужто она позволит, чтобы из-за его дурацкой прихоти порвалась связь, ставшая для нее смыслом жизни? Неужто она допустит, чтобы он, бывший для нее тем же, чем ядро для каторжника, разрушил ее счастье?

Берта не сомкнула глаз. Для нее это была одна из тех ужасных ночей, в какие задумываются преступления.

Только после завтрака удалось ей оказаться в бильярдной наедине с Эктором.

— Это правда? — спросила Берта.

У нее было такое страшное лицо, что он испугался.

— Что правда? — пробормотал он.

— То, что вы женитесь.

Эктор ответил не сразу. Он раздумывал, пойти ли на объяснение или попытаться избегнуть его. И все-таки, задетый властным тоном Берты, ответил:

— Да! -

Ответ сразил ее. До сих пор у нее была тень надежды. Она-то думала, что в любом случае он попробует разубедить ее, примется врать. Бывают обстоятельства, когда ложь оказывается вернейшим доказательством любви. Но он признался. И это её раздавило; ей не хватало слов, чтобы выразить все, что она чувствует.

Де Треморель незамедлительно стал приводить оправдания своему поведению. Не может же он вечно жить в «Тенистом доле»! Что значат при его вкусах и привычках пятнадцать тысяч ренты? Тридцать лет — самое время подумать о будущем. Куртуа дает за дочерью миллион, а после его смерти они получат сумму куда значительней. Неужели он упустит этот единственный в своем роде случай! Само собой, Лоранс его совершенно не интересует, главное — приданое. Самым гнусным и низким образом он возводил напраслину на себя, клялся, что для него этот брак — всего лишь сделка: он продает за деньги свое имя и титул.

Берта остановила его взглядом, исполненным невыразимого презрения.

— Перестаньте трусить и лгать, вы же любите Лоранс.

Де Треморель возмутился, попытался протестовать.

— Хватит, — прервала его Берта. — Другая женщина стала бы упрекать вас, я же открыто заявляю: этот брак не состоится, я против него. Советую: откажитесь от своего намерения, не вынуждайте меня идти на крайности.

Яростно хлопнув дверью, она вышла. Взбешенный Треморель не мог прийти в себя.

«Как она со мной разговаривала! Точно она королева, а я мужлан, которого она возвысила до себя. Она, видите ли, не желает, чтобы я женился!»

Однако, несколько поостынув, граф забеспокоился. Если он станет упорствовать, не приведет ли Берта свои угрозы в исполнение? Да, тут можно не сомневаться. Эктор чувствовал: она из тех женщин, которые никогда не отступают; ни страх, ни обычная осмотрительность не способны ее остановить.

Он догадывался, а вернее, даже знал, что она сделает. Однажды во время грандиозного скандала из-за мисс Фэнси Берта заявила: «Я признаюсь во всем Соврези, и бесчестье свяжет нас сильней, чем церковный обряд и запись в мэрии».

Вот оно, средство, которое она собирается использовать, чтобы воспрепятствовать столь ненавистному для нее браку!

При мысли, что друг обо всем узнает, де Треморель содрогнулся.

«Что сделает Соврези, если Берта все расскажет ему? — думал граф. — Попытается меня убить. На его месте я действовал бы точно так же. Нам придется драться на дуэли. Предположим, он промахнется. Тогда я, если застрелю его, буду вынужден бежать из Франции. Но в любом случае мой брак расстроится, и я навсегда останусь в объятиях Берты».

Сколько ни ломал он голову, но выхода из этой чудовищной западни не видел. И тогда Эктор решил выждать.

Он выжидал и тайком ходил к г-ну Куртуа, потому что действительно влюбился в Лоранс. Выжидал, снедаемый тревогой, разрываясь между настояниями Соврези и угрозами Берты.

Как он ненавидел эту женщину, подавившую его, женщину, чья воля заставляла его гнуться, как лозу! Ничто не могло поколебать ее безжалостную решимость. Для нее существовала только ее навязчивая идея. Эктор думал, что ее обрадует разрыв с Дженни. Но когда на другой день после разрыва с нею он сказал: «Берта, я больше никогда в жизни не увижусь с мисс Фэнси», она насмешливо бросила: «Мадемуазель Куртуа будет вам искренне признательна».

В тот же вечер Соврези. проходя но двору, увидел у калитки посыльного, который делал ему таинственные знаки. Соврези подошел и поинтересовался:

— Что вам угодно, милейший?

Посыльный осмотрелся, проверяя, не следит ли кто за ними.

— Сударь, мне велено передать вам записку, — поспешно и чуть ли не шепотом отвечал он. — И еще мне велели отдать ее только вам в собственные руки и попросить, чтобы вы прочли ее без свидетелей.

С этими словами посыльный сунул Соврези запечатанный конверт и, подмигнув, добавил:

— Это от дамы, так что сами понимаете.

Повернувшись спиной к дому, Соврези вскрыл конверт и прочитал:

«Милостивый государь!

Вы окажете безмерную услугу несчастной девушке, если соблаговолите прийти завтра в Корбейль в гостиницу «Бель имаж», где Вас будут ждать в любое время дня.

Ваша покорная слуга

Дженни Фэнси».

У записки был постскриптум:

«Умоляю, заклинаю вас: только не проговоритесь господину графу де Треморелю».

«Ну, ну, — подумал Соврези. — Похоже, наш дорогой Эктор рассорился с любовницей. Значит, у этого брака неплохая перспектива».

— Сударь, — прервал его мысли посыльный, — мне велели принести от вас ответ.

— Передайте, — бросив ему монету в сорок су, ответил Соврези, — я приду.