***

Езда в карете без рессор – нелегкое испытание. Но только не для дамы, не для французской аристократки начала восемнадцатого века! Ухабистая дорога не нарушала спокойного здорового сна графини де Пейрак. Рядом с нею крепко спала блондинка приятной внешности, камеристка Северина Берн, да ведь и caма графиня, знаменитая Анжелика, некогда одна из самых ярких звезд блистательного двора Людовика XIV, все еще виделась прекрасной. Графине минуло уже более сорока лет, она перенесла шесть беременностей, одна из которых закончилась выкидышем, а последняя – рождением близнецов; жизнь Анжелики, дочери обнищавшего барона, супруги знатнейшего графа Тулузы, восточной пленницы, храброй защитницы угнетенных, великолепной любовницы, нежной матери, напоминала своими хитросплетениями и головокружительными изгибами полусказочные романные писания ее современницы, женщины-литератора Мадлен де Скюдери! Гладкое, несколько полноватое лицо обрамляли пышные волосы, чуть рыжеватые, выбившиеся из-под чепчика; веки и ресницы закрытых глаз привлекали нежностью и тонкостью. Анжелика привыкла тщательно следить за своей внешностью; к этому приучил ее граф Жоффрей де Пейрак, слывший во Франции, да и за пределами королевства Людовика XIV, магом, чародеем, колдуном, которого одни полагали вредоносным, другие – благодетельным. А на самом деле граф де Пейрак являлся всего лишь одним из самых образованных людей своего времени; сегодня мы назвали бы его химиком-практиком! Уже после рождения первенца, Флоримона, граф начал учить молодую супругу, открывая ей свойства целебных трав и секреты приготовления чудодейственных мазей и настоек. Он повторял, что не следует пренебрегать улучшением своей внешности. И Анжелика ревностно следовала советам своего мужа-наставника. Поэтому и теперь, когда пора молодости давно миновала, красавица оставалась по-прежнему красавицей. Но если прежде в прелести графини де Пейрак доминировала юная порывистость, то теперь ее зрелую красоту отличала величественность и естественная горделивость.

Но и во сне руки Анжелики в широких рукавах дорожного платья придерживали, оберегали с материнской нежностью и заботой юное существо, склонившееся на ее колени. Онорина, ее шестнадцатилетняя дочь, также сморенная дорожным сном, доверчиво откинулась на колени матери. Лица девушки не было видно, как не было видно и ее фигуры, укутанной в широкую шерстяную мериносовую накидку.

Внезапно карету тряхнуло особенно сильно. Графиня открыла глаза. Руки ее невольно погладили голову дочери, словно успокаивая, убаюкивая спящую девушку. Но Онорина не проснулась. В карете царил полумрак, окошки были завешены. Анжелика осторожно приподняла руки, помассировала виски. Дорога уже сделалась более ровной. Карета въезжала в Париж.

Анжелика, рассчитывая свои движения, чтобы не разбудить спящую дочь, потянулась к окошку кареты, высунула голову. Жадно вдыхала запахи города, большого европейского города, Парижа, ее города, с которым столько было связано воспоминаний! Пахло конским навозом, содержимым вылитых прямо на улицу ночных горшков, из подвалов несло гнилью. Но графиня де Пейрак расширяла красивые ноздри, дыша с жадностью, впитывая дикую смесь запахов любимого города. Она улыбалась, не понимая, как могла она так долго жить без Парижа, дышать холодным ветровитым воздухом американского севера! Уже завиднелась почтовая станция. Растрепанные дети в рваных рубашонках насторожились, готовые броситься к подъезжающей карете с назойливыми просьбами к знатным пассажирам – бросить монетку, другую. Хозяин небольшого трактира выбежал и, приложив ладонь к глазам, вглядывался, пытаясь определить заранее, насколько знатны и в особенности – насколько состоятельны – подъезжающие. Он слишком хорошо знал, что иной знатный дворянин охоч выпить и полакомиться на даровщинку! Карета приближалась, копыта коней окружены были пыльными облачками. Хозяин с недовольством покосился на юношу, на вид, лет восемнадцати, который пристроился непринужденно на пороге ледника и, наклонив голову, что-то вырезал карманным ножичком, поворачивая ловкими пальцами то так, то этак деревянный чурбачок. Светло-каштановые прямые прядки спадали на склоненное лицо, скрывая его черты. Солнце уже пригревало. Молодой человек одет был в простую рубаху и потертый камзол, штаны протерлись на коленках, но видно было, что он высокого роста и хорошего сложения, хотя и несколько худощав. Видно было также, что хозяин трактира побаивается этого юношу, как возможно побаиваться опасных чужаков.

Внезапно кучер вскрикнул. Анжелика ощутила мгновенной укол внезапного страха. Она совсем высунулась из окошка. Северина Берн испуганно привскочила, мгновенно проснувшись. Анжелика успела с материнской бережностью уложить спящую дочь на сиденье. Девушка что-то пролепетала, но продолжала крепко спать. А между тем всем сидящим в карете угрожала опасность. Карету стремительно догонял, явно стремясь обогнать, щегольской одноместный экипаж.

– Стойте!.. Стойте!.. Мы погибнем!.. – завизжала Северина.

– Замолчите, дура! – одернула камеристку Анжелика. Графиня могла быть резкой и даже грубой. Громким голосом Анжелика обратилась к растерянному кучеру: – Осади лошадей! Пропусти этого идиота! ЕЗ мое время… – Она вдруг поняла, что именно она хотела произнести, и невольно расхохоталась. Хвалить время своей молодости – ведь это неотъемлемое свойство… старух!.. «Неужели я состарилась? Так скоро!..» Она снова расхохоталась. Кучер пытался принудить лошадей двинуться в сторону. Нахальный одноместный экипаж отнюдь не намеревался отказаться от своего намерения обогнать неуклюжую карету. Впряженные в карету лошади тревожно заржали, вскидываясь на дыбы. Анжелика ясно поняла, что карета вполне может опрокинуться. Онорина внезапно проснулась и почти неосознанно метнулась к дверце каретной. Она уже распахнула дверцу порывисто. Анжелика решительно схватила дочь в объятия, удерживая от опасного прыжка. Маленькие нищие в страхе сгрудились у стены. Юноша, сидевший на пороге ледника, поднял голову. Он увидел юное существо исключительной красоты, огненно-рыжие волосы разметались покрывалом по плечам. О, эти плечи! Утренняя небрежность одежды открыла их нежную белизну, оттененную легкой смуглостью слоновой кости. Приоткрытые, прекрасного рисунка губы, огромные глаза… Сидевший на пороге вскочил и бросился наперерез нахальному экипажу. Теперь на дыбы взвилась пара холеных коней, впряженных в экипаж. Кучер резко остановил их. Карета Анжелики промчалась с грохотом и стала, очутившись вне опасности столкновения. Но кони, впряженные в щегольской экипаж, рванулись вновь. Юноша упал на бок, непроизвольно прикрывая, защищая ладонями лицо. Северина отчаянно визжала. Онорина оттолкнула материнские руки и бежала к упавшему. Звонкий наглый голос раздался из экипажа:

– Люсьен! – Седок обращался к своему кучеру. – Трогай!..

– Дорогу графу де Пейраку! – закричал ободрившийся кучер, потому что дорога была уже совершенно свободна.

Юная красавица подняла голову, склоненная над упавшим юношей, и громким, но нежным голосом звала:

– Помогите же!.. Кто-нибудь!..

Пышноволосая растрепанная дама выскочила из остановившейся кареты и в ярости преградила дорогу щегольскому экипажу.

– Граф де Пейрак! – воскликнула она. – Граф де Пейрак! Вот как! Дорогу графине де Пейрак, молодой наглец!..

Дверца экипажа отворилась и перед рассерженной графиней очутился прекрасно одетый субъект в нарядном костюме, изобличавшем знатного придворного. Мужчина уже миновал первую пору юности; ему было, должно быть, более двадцати пяти лет. Его красивое самоуверенное лицо улыбалось. Он поклонился даме с преувеличенной и чуть комической учтивостью:

– Здравствуйте, матушка! Если я кого-то и не думал встретить здесь, так это вас!

– Ты мог убить человека, Флоримон! – сурово произнесла Анжелика.

– Человека?! – Молодой граф повернул голову в прекрасном пудреном парике. Округлое лицо графа очень красил яркий румянец. – Кто эта юная красотка? – спросил Флоримон. – Неужели моя младшая сестрица?

– Да, это Онорина, – отвечала графиня-мать с некоторой сухостью в голосе.

Между тем, юноша, сбитый лошадью наземь, очнулся и попытался приподняться на локтях.

– Онорина! – позвала Анжелика. – Подойди ко мне, я представлю тебя твоему старшему брату! – И видя, что девушка медлит, графиня поторопила ее: – Оставь этого беднягу. Судя по его виду, он не получил серьезных повреждений!

Онорина неохотно поднялась с колен и слегка отряхнула платье, махнув ладонью по голубому шелку.

– Северина! Подними накидку! – приказала Анжелика, указывая камеристке на валявшуюся на земле мериносовую накидку Онорины. – Камеристка посмешила исполнить приказание.

Онорина быстро оглянулась на юношу, уже сидевшего. Лицо его морщилось от боли. Флоримон поклонился младшей сестре. Онорина смущенно ответила легким приседанием. Анжелика приблизилась к сидевшему юноше. Он обхватил голову руками.

– Крови нет, – сказала графиня. – Ты, я вижу, не ранен, всего лишь ушибся. Возьми! – Она отцепила от узкого, но прочного пояска платья небольшой парчовый кошелек. Но юноша сделал рукою нетерпеливый жест, сердито отвергая подаяние. Оборванные ребятишки тотчас подбежали к знатной даме. Она бросила им несколько монет. Оглянулась на брата и сестру. Онорина, стояла, опустив прелестную головку, Флоримон что-то оживленно говорил ей. К Анжелике подошел трактирщик:

– Благородная госпожа! Будет лучше, если вы отдадите эти деньги мне! Мошенник задолжал мне уже бог весть сколько!

– Он не похож на мошенника, – произнесла Анжелика с легкой насмешкой. – Однако все же возьми деньги. Я надеюсь, эта сумма покроет долг и еще останется на то, чтобы ты предоставил ему комнату и кормил по меньшей мере неделю! Слышишь?!

Трактирщик радостно закивал, принимая кошелек. Золота в кошельке хватило бы на целый месяц пребывания в трактире не одного, а трех гостей!.. Трактирщик быстро кликнул слугу и велел ему помочь юноше, который все еще сидел на земле, обхватив голову руками и морщась от боли. Слуга проворно помог ему подняться и поддерживая, повел в трактир. Юноша попытался было слабо противиться, но падение все же обессилило его порядком. Анжелика вернулась к детям. Северина накинула мериносовую накидку на плечи растерянной Онорины.

– Мы не станем здесь задерживаться, – сказала Анжелика, оправляя округлым жестом пышные волосы.

– Разумеется! – уверенно подтвердил Флоримон. – Я спешу! А где вы намереваетесь остановиться, дражайшая матушка?

– В гостинице «У золотого льва», если она все еще существует.

О, существует, и даже сделалась гораздо лучше, нежели была! Но не хотите ли вы воспользоваться моим гостеприимством? Я буду счастлив принять у себя милую матушку и красавицу-сестру!

– Мы не стесним тебя? Для молодого человека, привыкшего к холостой жизни… – начала Анжелика.

– К холостой жизни?! Матушка, вы, я вижу, совершенно не осведомлены о парижских новостях. Я женат. Уже три месяца. И угадайте, на ком? – Румяное лицо Флоримона осветилось улыбкой довольства.

– На ком? – с детским любопытством спросила Онорина, опередив графиню-мать.

– Моя супруга – урожденная мадемуазель Мари-Сесиль де Кагор! – В голосе молодого аристократа слышалась гордость.

Онорина смотрела с наивностью, громкое имя, произнесенное братом, ничего ей не сказало. Но Анжелика взглянула на сына с невольным почтением. Она уже гордилась этим здоровым, крепким и явно преуспевающим человеком, своим первенцем…

– Моя супруга будет счастлива познакомиться со своей свекровью и очаровательной золовкой!.. – Распахнув полы кафтана, Флоримон вынул из жилетного кармана миниатюрную записную книжку, вырвал листок и черкнул несколько строк золотым карандашиком. Затем передал записку матери: – Вот, передайте это моей жене. – Отдав записку матери в протянутую ладонь, Флоримон кликнул одного из трактирных слуг: Поезжай, любезный, на площадь Конкорд и передай весточку графине… – Флоримон вырвал еще один листок из своей записной книжечки… Слуга, уже получивший предварительное вознаграждение, побежал седлать лошадь… Граф же снова обернулся к матери: – Этот малый опередит вас, поезжайте не спеша. К вашему приезду Мари-Сесиль распорядится обо всем…

– А куда спешите вы, братец? – наивно спросила Онорина.

Брат одарил ее улыбкой, широкой и белозубой:

– Сегодня в салоне мадам де Ментенон господин Расин читает новую пьесу. Я приглашен, это честь. И не дай Господь опоздать! Его Величество не простит!.. – Флоримон простился с матерью и сестрой. Вскоре щегольской экипаж скрылся из вида.

– Поедем и мы, – приказала своим спутникам Анжелика. Северина Берн поторопилась взойти в карету. Онорина послушно последовала за ней. Но сама Анжелика задержалась и вошла в трактир. Онорина прильнула к окошку кареты. Графиня вскоре возвратилась и села подле дочери, обронив:

– Этот бедняга, который, в сущности, спас всех нас, он не пострадал серьезно… – И она приказала кучеру ехать.

Спустя недолгое время колеса уже стучали по мостовой.

– Матушка, я боюсь! – призналась Онорина. – Мне кажется, супруга братца – весьма знатная особа…

– Ты не обманываешься. Новая графиня де Пейрак – незаконная дочь Его Величества! Де Кагор! Ты и представить себе не можешь, какое приданое досталось Флоримону!

– Матушка! – Онорина коснулась рукава платья матери. – Лучше остановимся в гостинице!..

– Глупости! – Анжелика тряхнула пышноволосой головой и пригладила волосы. – Быть законным сыном графа де Пейрака не менее почетно, чем явиться на свет незаконной дочерью Людовика де Бурбона!..

Онорина понурилась.

– Простите меня, графиня, за это вмешательство, но… не напрасно ли вы говорите девочке…

– Нет, не напрасно! – отвечала Анжелика с резкостью. – Мы не в пуританской Новой Англии, мы в Париже! Я предпочитаю, чтобы моя дочь узнавала щекотливые подробности от меня, а не от придворных злонамеренных сплетниц!..

Онорина вдруг вскинула голову. Щеки ее раскраснелись почти горячечно.

– Я знаю, – сказала она, отчетливо произнося каждое слово. – Я знаю, что у меня никогда не было отца! Я не графиня де Пейрак! Я знаю о своем происхождении все! Я – дитя насилия. Изнасиловавшие мою мать мародеры… один из них – мой отец! В моих жилах его кровь, в моем лице, в моей натуре – его черты!..

Северина печально покачивала головой в темном чепце, отороченном узким кружевом.

– Дочь моя! Для кого и для чего этот монолог? Кого вы желали поразить? Меня? Северину? Вам недостает воспитания, и это, увы, моя вина! В хорошем обществе не любят несдержанных людей, а несдержанная девица может не рассчитывать на замужество!..

– Я и не рассчитываю, – тихо проговорила Онорина.

– Помолчите! Возьмите хоть немного власти над собой! – В тоне самой Анжелики прозвучали такие властность и строгость, что девушка не могла не замолкнуть…

Три путницы, усталые и недовольные собой, уже видели из окошек кареты наново отделанный дом Флоримона. Впрочем, этому жилищу более подошло бы название дворца… Анжелика досадовала на самое себя. Как же она отстала от жизни столичного света! Кто такая эта мадам де Ментенон? Впрочем, догадаться не так трудно! Фаворитка Его Величества!.. Расин… Когда-то Анжелика видела на сцене его пьесу, прекрасную, возвышенную драму о судьбе старинного испанского дворянина, для которого честь – превыше всего! Пьеса называлась «Сид»…

А покамест карета Анжелики приближалась к прекрасному жилищу графа де Пейрака, в трактире на почтовой станции раздался из комнаты наверху, куда вход был по деревянной лесенке, досадливый и несколько ослабевший молодой голос, звавший трактирщика. На физиономии этого последнего, отдававшего распоряжения на кухне, также отразилась досада, но все же он поторопился подняться по ступенькам. Молодой постоялец лежал на постели, подложив под голову руки, согнутые в локтях. Черты его лица, несколько изнуренного, отличались правильностью, карие глаза, несколько запавшие, были красивы, равно как и пряди прямых каштановых волос. Но в самом выражении этого лица явственно замечалось нечто необычайное, некая странная смесь вызова и напряженной работы мысли. Чуть вдающиеся скулы придавали этому молодому лицу слегка словно бы загадочное восточное выражение. Но это не было лицо араба или грека. И ничего итальянского или же польского не было в этом лице. Возможно было теряться в догадках, откуда родом странный незнакомец. В движениях и жестах его возможно было увидеть странную свободу. И эта свобода вызывалась не аристократическим происхождением, и уж тем более не деньгами, которых у молодого человека не было. Эта свобода вызывалась непонятной самоуглубленностью.

Трактирщик остановился в дверях.

– Деньги, которые тебе дали… – Юноша говорил брезгливо, равнодушно и как-то странно пугающе, хотя в голосе его не слышалось угрозы… – Возьмешь себе, что я должен, и за неделю вперед. Остальное тащи сюда…

Трактирщик забормотал было, что денег дано мало, совсем мало. Но юноша махнул рукой, будто отмахивался от мелкого назойливого насекомого, и повторил:

– Тащи, тащи…

Этот молодой голос производил, совершенно непонятно, почему, пугающее впечатление. Почему? Возможно, вследствие легких ноток бесшабашности… Трактирщик чертыхнулся за дверью, но деньги принес покорно. Юноша сел на постели и пересчитал принесенные деньги. Удивительно, но эта внезапная расчетливость не входила нимало в противоречие с его легкой бесшабашной небрежностью…

– Вот на то, что ты себе присвоил, пригласи лекаря, – произнес юноша. – Болит нога. Нет ли перелома, не знаю… – Он отвернулся к стене и замолчал, как будто ни в грош не ставил собеседника. А он его и не ставил ни в грош!..

Спустя час явился лекарь, осмотрел болящего, нашел ушиб затылка и вывих левой ноги. Прописал мазь и примочки. Трактирщик велел служанке приложить примочку к затылку постояльца. Похоже было на то, как будто все постоянные обитатели трактира побаивались смирного, в сущности, и явно бедного человека. Они тихими голосами переговаривались и переглядывалась меж собою, мечтая поскорее избавиться от него. Он же, несмотря на болезнь, поужинал и спокойно заснул. Впрочем, спустя неделю он был уже совсем здоров.

Урожденная мадемуазель Мари-Сесиль де Кагор приняла свою свекровь и золовку, проявив много такта и прекрасной учтивости. Онорина, проведшая детство в поселках Нового Света, среди людей незнатных и воспитанных совершенно попросту, дичилась и молчала. Анжелика поддерживала светскую беседу, затрачивая немало усилий и досадуя на свой старомодный наряд. Но Мари-Сесиль оставалась безупречной. После трапезы гостьям предложено было отдохнуть. Чистые, изящно убранные комнаты ждали их. Оставшись наедине со своей Севериной, Анжелика переговорила с ней, приказала узнать, кто теперь в Париже считается лучшей портнихой… Графиня де Пейрак желала снова одеваться по самой последней моде. К ужину возвратился молодой граф. За столом тактичная Мари-Сесиль обдуманно направляла беседу таким образом, чтобы незаметно осведомить свекровь о парижских новостях и нравах. Анжелика узнала, что мадам де Ментенон чрезвычайно умна, отличается удивительной тонкостью чувств и за эти качества чрезвычайно ценима Его Величеством! Анжелика поняла, что обстановка при дворе изменилась. Молодой Людовик, укреплявший абсолютную королевскую власть, недавний король-музыкант, король, обожавший музыку Люлли, исчез. Теперь Францией правил пожилой мужчина, подумывающий о душе и даже и о загробной жизни, почитывающий сочинения теологов, ученых богословов, обожающий мадам де Ментенон, интеллектуалку и любительницу чтения, серьезного чтения. За столом в доме юных супругов де Пейрак беседовали изящно, намекали тонко на различные обстоятельства, на которые и не следует указывать прямо. Поэтому, когда Флоримон внезапно заметил, что испанский император болен и эта болезнь, вероятно, приведет к большой европейской войне, Мари-Сесиль бросила на него взгляд, излучающий легкую укоризну. Флоримон пожал плечами, округлыми плечами цветущего молодого господина:

– Император не имеет наследников. Вероятнее всего, трон перейдет к нашему принцу Филиппу де Бурбону, внуку Его Величества. Вот тогда-то и начнется война! Против французов и испанцев непременно выступят и англичане, и голландцы, и австрийцы!..

– Ты говоришь о возможной войне с таким воодушевлением, – мягко, но осуждающе проговорила Мари-Сесиль.

– Мужчина должен быть воином! – Флоримон расправил плечи и с некоторой лихостью смотрел на женщин. Онорине он показался смешным. Она прыснула. Мари-Сесиль деликатно делала вид, будто не замечает невоспитанности юной золовки.

После ужина сын отправился в комнату матери. Начался доверительный разговор. Анжелика устроилась в глубоком штофном кресле. Флоримон сидел на софе.

– Эта мадам де Ментенон, должно быть, весьма продувная бестия? – произнесла Анжелика, поглядывая на сына с нескрываемой гордостью. – А ты хорош! Я горжусь тобой! Быть матерью взрослого сына, красивого и преуспевающего, – как это славно!

– Ты – мать троих сыновей и двух дочерей… – улыбнулся Флоримон.

– Твой младший брат, Кантор, находится сейчас в Мадриде, я знаю.

– Да, поручение Его Величества…

– Это, конечно же, связано с болезнью последнего императора, последнего Габсбурга?

– Кантор – дипломат…

– А ты?

– Я? Я просто-напросто люблю жизнь, люблю хороший стол, отличное вино… Жену!..

– Я опасалась, что ты скажешь: «… женщин…»! Мари-Сесиль так мила и умна!

– В свете называют наш союз браком по расчету, но это – брак по любви!

– А что же Кантор? Не думает о супружеском счастье?

– Он скрытен.

– Что ж! Скрытность – не такое дурное качество! Вероятно, мадам де МентеНон – скрытная особа.

– Она тебя очень занимает!

– Не стану скрывать, я могла бы быть на ее месте!

– Хочешь попытаться?

– Я – добродетельная супруга твоего отца!

Они помолчали. Флоримону хотелось о многом расспросить мать, но он чувствовал, что время для некоторых откровенных вопросов еще не пришло.

– Мне кажется, – осторожно начал Флоримон, что Франсуаза де Ментенон в чем-то похожа на тебя…

– Неужели? – Анжелика иронизировала машинально.

– Да, да! Родилась в бедности. И вот… возвысилась…

– У нее есть дети?

– Нет. Она была замужем за неким господином Скарроном, человеком болезненным и много старше ее. Кстати, он был замечательным писателем, его «Комический роман»…

– Помню, помню… Я читала… Прекрасно!..

– Он был снисходителен к ее скромным любовным похождениям…

– Как мило ты выразился: «скромные любовные похождения»!

– О мадам де Ментенон иначе не скажешь! Она всегда ухитрялась соединять в своей натуре страстность и строгость, почти ханжескую…

– Ты симпатизируешь ей? – спросила Анжелика серьезно.

– Буду откровенен, матушка! Нельзя не симпатизировать ей!

– Как ты полагаешь, она согласилась бы познакомиться со мной?

– Вряд ли она найдет в Париже другую такую собеседницу, как ты, дорогая матушка! Разве что госпожа Мадлен де Скюдрие!..

– Читала ее «Клелию». Конечно же, я не мыслю столь занимательно и изящно…

– Я не хочу обидеть тебя, дорогая матушка, но Мадлен де Скюдери и вправду талантлива, она писательница. Говорить с ней – значит ощущать ее превосходство, вольное или невольное. А ты, дорогая матушка – женщина, истинная женщина, такая же, как мадам де Ментенон! И в обществе она, в сущности, занимает положение более высокое, чем ты…

– Ее супругу пожалован титул?

– Она вдова.

– Ну да, королевская фаворитка для общества важнее законной супруги графа Тулузского, твоего отца!

– Что с тобой, матушка? Еще немного, и ты начнешь беспощадно бранить наш развращенный век! – Флоримон рассмеялся.

Анжелика ответила сыну также взрывом веселого смеха.

Но вот лицо его посерьезнело, и он обратился к ней с почтением:

– Простите, матушка, я счастлив принимать вас в своем доме, но все же, каковы причины вашего приезда? Почему мой отец, ваш супруг не сопровождает вас? Я давно не получал от него писем! Впрочем, я понимаю, что получать письма из Нового Света затруднительно…

– Затруднительно их отсылать! – вставила Анжелика.

– И получать! – заметил Флоримон многозначительно.

– Переписка с Новым Светом так строго контролируется? – спросила Анжелика прямо.

– Его Величество сомневается в верности своих заморских подданных, – заметил Флоримон с некоторой уклончивостью.

– И он прав, – подхватила Анжелика задумчиво. – Заморские подданные рано или поздно захотят независимости…

– Отца занимают подобные мысли?

– Пока нет, насколько мне известно! Но ты ведь знаешь, каков твой отец. Независимость – его стихия! А графов тулузских он полагает равными французским королям!

– В таком случае сыновья пошли не в батюшку! Мы оба, и я, и Кантор, верны династии Бурбонов и в особенности – Его Величеству!

– Меня это скорее радует, нежели печалит! У вашего отца остаются близнецы – Глорианда и Раймон-Роже. Они еще малы, но он уже посвящает им много времени, он воспитывает их по-своему…

– Тебя это огорчает? Ты любишь их меньше, чем любила нас, когда мы были детьми? – порывисто спрашивал Флоримон.

Я отдала им много сил, – неспешно, словно продолжая размышлять над своими словами, говорила Анжелика. – Я растила и выхаживала их. Я хотела их! Я надеялась, что их появление укрепит супружеский союз. Я желала, в сущности, вернуть то, что мы с твоим отцом пережили в первые годы нашего брака. Я ошиблась! Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Нельзя во второй раз пережить то, что уже пережито! Глорианда и Раймон-Роже – дети своего отца! Он связывает с их взрослением надежды на будущее. Он внушает им свои принципы… У него наконец-то появились дети! Ведь он не растил вас! А я?! Он полагает, что я должна быть довольна своей жизнью, довольна и счастлива! Он полюбил эти заснеженные пространства, эти безбрежные снега. Его почитают. Он, по сути, более чем король! Он всегда хотел быть чем-то, кем-то большим, нежели король!.. – Она осеклась.

– Кем-то наподобие Бога! – высказал ее затаенную мысль Флоримон.

– Да! – коротко бросила она. И подалась к сыну, опираясь на подлокотники. – Пойми, Флоримон! Когда я сделалась женой твоего отца, я была чуть старше Онорины. Он стал мне и супругом, и отцом, и братом! Ему доставляло наслаждение, да, наслаждение, учить меня, воспитывать меня, внушать мне свои принципы. Мне тоже нравилось быть хорошей ученицей. Потом он был арестован по приказанию короля. Наконец-то граф Тулузский перестал быть соперником Людовика де Бурбона!..

– Я думаю, Его Величество был по-своему прав! – перебил мать Флоримон. – Отец вел себя дерзко, подобно сюзеренам прежних времен, тех времен, когда короля именовали всего лишь «первым среди равных»! Если бы отец признал безусловное главенство Его величества… Скольких несчастий избежала бы наша семья!..

– Если бы твой отец признал чье бы то ни было главенство над собой, это не был бы твой отец! – иронически бросила Анжелика. – Ты понимаешь…

– Да.

– Мы встретились после многих лет разлуки. У меня были другие мужчины, я была замужем, я пережила насилие… О! Разумеется, он простил меня, он все мне простил! Он проявил мудрость! Он всегда проявлял мудрость в своих отношениях со мной! Мудрость старшего, мудрость учителя. Но я уже давно не та девочка, которая радостно и любовно подчинялась ему. Я – зрелая женщина. Я вовсе не намереваюсь соревноваться с ним в образованности и тонкости ума, но я – это я, совершенно отдельный от его личности человек! Я не хочу, чтобы меня подавляли. Я тоже хочу быть независимой. Я наконец-то дала ему детей, которых он имеет право сделать своими преданными учениками, воспитать на свой лад!..

– Ты уехала без его дозволения? – спросил Флоримон серьезно.

Как бы я могла! – воскликнула Анжелика с горечью. – Как бы я могла уехать без его дозволения! Ведь там, откуда я приехала, все подчинено ему. Он правит, он царит, он творит благодеяния и судит справедливо!.. В первый раз я увидела его несдержанным, озлобленным! В первый раз. И причиной явилось мое желание жить собственной жизнью, уехать, покинуть его. Если бы ты слышал! Он осыпал меня упреками, бранил, называл дурной матерью. Он объявил мне свое решение, сказал, что никогда не отпустит меня. Он клялся мне в любви. Я осталась тверда. Я отвечала ему, что если он лишит меня свободы, на какую имеет право человеческое существо, это вовсе не приведет его к обретению послушной жены! Если он сделает меня своей пленницей, я буду вести себя, как пленница, но как строптивая пленница! Я замкнусь в себе, я буду молчать. И я никогда не буду его женой!..

– Что же отец?

– Отец?!.. О! Он, как всегда, проявил себя мудрым. Он отпустил меня… – Анжелика замолчала.

– И это все? – Флоримон смотрел на мать пытливо.

– Разумеется, нет! Не все! Я хотела вернуться в Париж, во Францию, на родину. В Европу! Но ты прав, и это еще не все! Ты, должно быть, много раз слышал ханжеское утверждение, будто матери любят одинаково всех своих детей. Так вот, послушай теперь слова правдивой женщины, своей матери. Это ложь. Мать не может любить своих детей всех в равной мере. Я любила тебя больше, чем Кантора. А близнецов – увы! – я люблю меньше, чем вас обоих. Но так уж случилось, что более всех своих детей я люблю Онорину! Возможно, потому что она более вас всех нуждается во мне. Всегда нуждалась…

– И ты хочешь, чтобы продолжала нуждаться? – спросил сын с некоторой вкрадчивостью.

– Не смейся надо мной! Я отнюдь не такова, как твой отец! Я хочу, чтобы Онорина была свободна. Однако покамест она не кажется мне созревшей для свободы. Разумеется, твой отец был внимателен к ней. Он так подчеркивал, что считает бедную девочку своей дочерью! Меня тошнило от этой его внимательности к Онорине, от этой снисходительности, от этого желания прощать и прощать нас обеих, меня и ее! Ведь на самом деле он полагал ее виновной, виновной в том, что она родилась от мерзавца и насильника! И твой отец прощал ее! Твой отец посмел прощать ее, мою дочь!.. Он не думал о ее будущем. А что ждало ее?

Брак с каким-нибудь незнатным англичанином-пуританином? Скучная жизнь на краю света? Участь матери дюжины детишек? Судьба хозяйки маленькой усадьбы, женщины, которая загрубелыми руками сама крахмалит белье?.. Но я не хочу, не хочу для моей дочери такого удела!..

– Ты не хочешь. А она?

– Она давно уже мечтает о Европе. Она умоляла меня ехать…

– Она очень красива. Но даже если она будет одета соответственно, в обществе будут смотреть на нее с изумлением. Она – совершенная дикарка!..

– Я давно думаю об этом. Я хочу дать ей надлежащее воспитание. Хороший монастырский пансион…

– Матушка! У меня на примете лучший вариант…

– Не представляю себе!..

– Ты хочешь встретиться с мадам де Ментенон? – спросил молодой человек решительно.

– Если это возможно и не унизительно для меня, – заметила Анжелика настороженно.

– Конечно же, возможно! И я занимаю в обществе не такое положение, чтобы мою мать кто-либо посмел унизить, даже сама мадам де Ментенон! Супруга короля!..

– Неужели?!

– Да. Это тайный брак, известный, однако же, всем. Но если ты сумеешь поладить с Франсуазой де Ментенон, это изменит к лучшему судьбу моей красавицы – сестрицы.

– Нет, нет, Флоримон! Если мадам де Ментенон подбирает для Его Величества юных фавориток, оставаясь при этом первой и единственной, то скажу тебе откровенно: я вовсе не хочу для моей дочери судьбы Луизы де Лавальер или Анны де Монтазье!..

– Не гневайтесь, матушка! Речь идет совсем о другом. В замке Сен-Сир мадам де Ментенон создала прекрасную школу-пансион для девочек, дочерей французских дворян. Их обучают наукам, искусствам, рукоделию. Это отнюдь не питомник, где выращивают будущих фавориток! Девочки получают строгое религиозное воспитание. Они читают пьесы Расина и даже знакомятся с основами юриспруденции…

– Ты предлагаешь отдать нашу Онорину в Сен-Сир?

– Не сердитесь, матушка, но житье на краю света заставляет вас мыслить намного медленнее, нежели это возможно при вашем остром уме! Речь вовсе не идет о том, чтобы отдать сестрицу в Сен-Сир! Попытайтесь поладить с мадам де Ментенон, попросите ее, подчеркиваю, попросите, принять Онорину пансионеркой в Сен-Сир! Надеюсь, свойственная вам гордость все же позволяет вам иногда просить…

– К чему этот задиристый тон, сын мой? Я все поняла и совершенно с тобой согласна… – Анжелика хотела было добавить несколько саркастически, что Флоримон может начать добиваться аудиенции, но мгновенно опомнилась и твердо решила не раздражать сына. На лице ее появилась невольная рассеянная улыбка.

– Мне не так трудно будет теперь добиться аудиенции… – произнес Флоримон, словно отвечая на невысказанные мысли матери.

Оба замолчали. Вдруг Анжелике захотелось сказать непринужденным тоном что-нибудь наподобие фразы: «Флори, ты заметил, какое странное лицо было у того парня, которого сшибли лошади?» Но Анжелика отчего-то сдержалась и не произнесла ни слова. Перед ее внутренним взором вновь и вновь возникала картина: странное молодое мужское лицо, обрамленное растрепанными каштановыми прядками…

В отведенной ей комнате Онорина сидела за туалетным столиком. Огнистые волосы девушки были распущены по плечам. Она сидела в одной сорочке. Северина только что расчесала ее густые волосы. Теперь Онорина осталась одна и с каким-то наивным любопытством вглядывалась в зеркало, будто глядевшая на нее из отражающего стекла красавица была ей не знакома. Но вот девушка опустила глаза, повернула голову, оглянулась на притворенную дверь. Затем быстрым движением выдвинула крышку ящичка и вынула какой-то небольшой предмет. Повертела в пальцах, улыбнулась. Это была незавершенная фигурка забавного медведя, вставшего на задние лапы. Фигурку выронил тот самый юноша, сбитый лошадьми. Выронил, но, впрочем, успел ножичек подобрать с земли, а о фигурке, должно быть, просто-напросто позабыл. Онорина поднесла фигурку к глазам, задумчиво провела маленьким кусочком дерева по губам. Вдруг в коридоре раздались быстрые шаги, девушка знала: так быстро, энерически, уверенно могла ступать только графиня Анжелика де Пейрак, ее мать!

Анжелика постучала в дверь комнаты дочери костяшками пальцев. Онорина мгновенно спрятала резную фигурку снова в ящичек. Девушка легко вздохнула, почувствовала мгновенный наплыв нежности к матери. Как деликатна мать, как внимательна к дочери! Конечно, порою бывает резка, но ведь и Онорина не всегда бывает ангелом!..

– Войдите, мама! – громко произнесла Онорина.

Анжелика быстро вошла и приблизившись к туалетному столику, порывисто обняла дочь за плечи.

– Ты разве не устала? – спросила мать. – Ты должна хорошенько выспаться, нам предстоит трудный день. Вскоре тебе придется встретиться с людьми весьма значительными. Завтра мы отравимся к самому знаменитому куафюру Парижа. Месье Дювернуа решит, какая из модных ныне причесок пойдет тебе больше…

– Он и есть весьма значительный человек? – Онорина произнесла свой вопрос нежным голоском притворно послушной девочки.

– Онорина! – проговорила мать сквозь смех. – В столице Франции парикмахеры и портнихи вполне могут считаться людьми не менее значительными, нежели маркизы и принцы! Но угадай, о чем я беседовала с твоим братом?

Онорина пожала красивыми плечиками:

– Наверное, он спросил, есть ли у тебя деньги? А ты, наверное, сказала, что граф де Пейрак снабдил тебя достаточными средствами!..

Анжелика отстранилась от дочери, наклонилась к ее лицу.

Пышные волосы матери и дочери смешались. Казалось, огонь волос Онорины вот-вот подожжет волосы матери.

– Ты наивное дитя, – сказала Анжелика мягко. – Но ты самолюбива. И меня тревожит твое стремление казаться» опытной и знающей жизнь…

– Но разве ты не об этом беседовала с Флоримоном? Не о деньгах? – Заупрямилась Онорина.

– И о деньгах тоже. Но ты не думай об этом. Такой юной девушке, как ты, не следует пытаться выглядеть практичной. В ближайшую неделю мы оденем и украсим тебя. Мари-Сесиль поможет мне.

– Мне вовсе не нравится Мари-Сесиль! – Ясные глаза Онорины сердито вспыхнули.

– Почему? – Анжелика пытливо вгляделась в лицо дочери.

– Я… – Онорина осеклась, но взяла себя в руки и заговорила решительно. – Она мне неприятна. Да, она красива, она умна. Но всем своим видом она, пусть невольно, напоминает мне о моей печальной участи. Она – незаконная дочь короля, незаконная дочь, но короля! И вот она живет в богатстве, в почете. Граф Флоримон де Пейрак счастлив иметь ее своей супругой! А я… Я не могу забыть о своем происхождении! Я – дочь насильника, мародера, человека подлого, низкого!..

– Замолчи! – Анжелика почти крикнула, почти прикрикнула на дочь. – Мне надоело твое нытье. Чем более ты будешь убеждать себя в своих несчастьях, тем более несчастной ты будешь! Забудь о своем происхождении. Думай о своей красоте, о силе своего характера, о своей целеустремленности. Скажи себе: я счастлива, я красива, я молода! Повтори это много раз, как заклинание. И я уверена, что некто или нечто, Природа или Бог, услышит тебя, поверит тебе и приведет твои мечты, твои заветные мечты в соответствие с действительностью…

Онорина внимательно слушала мать. Анжелика поцеловала дочь в щеку и вышла из комнаты. Лицо графини де Пейрак выражало озабоченность. В своей комнате она отдала распоряжения верной Северине относительно завтрашнего дня. Северина, недавно расчесавшая волосы дочери, теперь погрузилась частым гребнем в пышность волос матери. Внезапно Анжелика спросила:

– Тебе не кажется, Северина, что моя дочь что-то скрывает?

Северина поняла смысл вопроса госпожи.

– Нет, нет, девочка не влюблена. Ведь единственное, что волнует ее, это мучительное осознание незаконного происхождения!.. Простите, графиня!..

– Можешь не просить прощения! Ты высказала, в сущности, мои мысли!..

Сидя в одиночестве на постели, Анжелика играла лентами ночного чепца. Нужно было спокойно предаться ночному отдыху, ни о чем не думать. Но раздумья никак не желали прерываться…

«Я ничего не сказала ей о Сен-Сире! Скажу завтра. Но я почти уверена, что она тотчас начнет упрямиться и противоречить мне. Отвратительная девчонка! Но как много в ее натуре моих черт!..» Анжелика вдруг ощутила внезапный резкий холодок, ощутила почти физически! Она давно уже вытеснила из памяти страшные минуты зачатия, когда ее насиловали грубые мужские руки, когда от семени неведомого подлеца зародилась в ее теле новая жизнь… Онорина!.. Но нет! Зачем обманывать себя? И перед глазами Анжелики появилось, как живое, лицо того самого человека, отца Онорины! Его рыжая шевелюра, его черты, жестокое выражение этих черт… Анжелика решительно улеглась и закрыла глаза. Надо уснуть, надо уснуть! И она заставила себя погрузиться в сон.

В трактире близ почтовой станции шла настоящая баталия.

– Целая неделя самого тщательного ухода! – вопил трактирщик. – Ежедневно куриный бульон! А постель?! А чистое белье?! А ты, Жослен, – трактирщик обернулся к одному из слуг. – Ты два раза бегал в аптеку за этой мазью…

– Четыре раза, – уточнил Жослен.

Трактирщик оглянулся на четырех слуг, вооруженных дубинками. Конечно же, их присутствие придавало ему уверенности.

– Нет! – ты отсюда не уйдешь, покамест не отдашь мне все деньги! Ты мне должен. И попробуй только не заплатить. Будешь сидеть в подвале, в леднике, сдохнешь там!..

Тот, которому эти угрозы адресовали, уже знакомый нам молодой незнакомец, стоял, чуть расставив ноги, прижавшись спиной к стене у самой двери. Лицо его могло показаться бесшабашным, глаза то сужались, то раскрывались широко. Он выставил немного вперед обе руки, согнутые в локтях. В одной руке, то есть в правой, поблескивал ножичек…

– Что это ты мне показываешь?! – крикнул трактирщик, хорохорясь. – Что это у тебя? Пилка для ногтей? Только попробуй пустить ее в ход! Видишь вон те дубинки? Стоит им опуститься на твою дурную башку и мозги твои быстро размажутся по стенке!.. И никто не обвинит меня. Никакого суда не будет. Потому что ты бродяга, ты безродный бродяга, никому не нужный бродяга!.. Ты…

Трактирщик не успел завершить свою зажигательную речь. Юноша пригнулся и бросился вперед в хищном прыжке. Мгновенно взметнулась сильная рука в закатанном до локтя рукаве белой рубахи. Лезвие маленького ножа сверкнуло коротким страшным бликом. Вскинулось. Опустилось. Трактирщик отчаянно вскрикнул, схватился за живот и осел тяжело на пол. Из-под пальцев проступила кровь. Один из слуг кинулся к хозяину, не выпуская из рук дубинки. Трое других взмахнули дубинками. Но преследуемый сделал несколько мощных быстрых бросков ногами. Носки грубых башмаков били по рукам, угодили кому-то в пах. Но юноша уже не слышал воплей и стонов. С ревом, обнажив белые зубы, он ринулся в атаку на дверь, вышиб ее сильнейшим натиском плеча и понесся по дороге. Кучер подъехавшей кареты покачал головой. Должно быть, хотел что-то сказать, но не посмел. И уже через мгновение тому же кучеру, равно как и тем, кто помещался в карете, сделалось не до разговоров! Юноша действовал уверенно и чрезвычайно быстро. И ножичком своим он действовал с удивительной ловкостью. Несколько взмахов, и вот уже одна из лошадей, впряженных в карету, высвобождена. И вот уже всадник с гиканьем уносится в сторону леса. И копыта поднимают облако пыли.

В трактире меж тем поднялась суматоха. Решительные действия юноши наделали немало бед. Через час бедолага трактирщик был уже мертв! Слуги также пострадали достаточно серьезно. Когда наконец сообразили снарядить погоню за убийцей, это действие уже не имело почти никакого смысла. Помощник лекаря оказал помощь пострадавшим. Вдова рыдала. Вытирая платком, мгновенно промокшим от бурного слезотечения, глаза, она распорядилась угостить медикуса стаканчиком красного вина. Помощник лекаря и кучер вскоре разместились за столом. На шершавую, не прикрытую скатертью столешницу, водружена была бутыль. На небольшом блюде горкой возвышались орехи. Рядом, на тарелке, остро благоухал нарезанный сыр. После второго стакана кучер полюбопытствовал:

– Отчего же никто не знал его имени? Чудно! Человек живет в доме не один день, и никто не знает, как его зовут! И не доводит жадность до добра! Ведь покойный знал, с каким разбойником имеет дело! Стоило связываться с парнем, которому нипочем угрозы и дубинки! Нет, жаль мужика, но ведь он получил по заслугам! Нельзя все же предаваться с такой силой двум этим страстям, то есть глупости и жадности! Нельзя предаваться! И если уж ты пустил человека в свой дом, спроси, как его зовут!..

Помощник лекаря сделал пару глотков из толстого стеклянного стакана:

– Глупости! Я немного знал этого паренька! Во-первых, он ведь не был разбойником. Во-вторых, у него было имя. Его звали Андре Рубо. И в-третьих, мы с ним случалось захаживали в дом мамаши Безюке…

– Платили за услуги девиц вы, то есть лично вы?! – Кучер состроил насмешливую гримасу.

– Никто не платил! – помощник лекаря сунул в рот ломтик сыра. – С этим славным пареньком возможно было ходить повсюду. Он, бывало, взглянет этак, скосив глазок, и тотчас принесут, приведут, притащат все, что душе угодно! Вино, девок, жратву!..

– За какие это заслуги?

– Боялись его. Он был, по сути, мальчик тихий, но боялись его, как видите, отнюдь не даром! Он был из тех, кого не стоит задевать. А девки, девки так и липли к нему! Он улыбался так славно… Будем надеяться, его не поймают. Тут его недавно сшибла лошадь. Мой учитель его пользовал, хорошо вылечил…

– Выходит, вы хорошо знали этого Андре Рубо. Откуда же он взялся? Кто такой?

– А черт его знает! Если прислушаться, как он говорил, так вот, выговор слышался чудноватый. Наверное, испанец. Или голландец. Или немец. А, может, и поляк. Или… черт его знает!..

Собутыльники порядком захмелели.

Неведомого происхождения человек, носивший, возможно, имя «Андре Рубо», меж тем спокойно ехал на неоседланной лошади короткой дорогой через лес.

Похоже было на то, что он знает цель своего интересного путешествия. Выехав на опушку, он спешился и позволил лошади попастись. А сам уселся на траву, сорвал желтый маленький цветочек и покусывал тонкий стебелек. Затем вновь взобрался на лошадь и отправился дальше. Как оказалось, путь его лежал в деревню, расположившуюся за лесом. Прибыв туда, юноша продал лошадь. Покупщик, впрочем, догадался тотчас, что лошадь краденая, и потому заплатил половину настоящей цены. Продавец не спорил. В деревенском трактире он мирно перекусил, затем наведался к деревенскому портному и вышел от него одетый, как зажиточный крестьянский парень, перекинув через руку добротный коричневый плащ. Здесь же, в деревне, он купил большой нож в старинных ножнах и прицепил к поясу, широкому, кожаному. Солнце поднялось уже высоко. Но пешим ходом, и не очень торопясь, возможно было добраться до Парижа кружным путем ближе к ночи. Некоторое время таинственный Андре Рубо шагал лесом, затем решился выйти на большую дорогу. Он спокойно шел, ровным шагом, держась у обочины. Несколько карет обогнало его. Андре Рубо приостановился. Ясно было, что он обдумывает, как ему действовать дальше. Похоже было на то, что глупости, именуемые традиционно «угрызениями совести», нисколько не волнуют его. О трактирщике, убитом им, он, похоже, нисколько не сожалел. Да ведь он и не был так уж виновен! В конце-то концов трактирщик угрожал ему, оскорблял его… Показалась еще одна карета, достаточно поместительная. Наверное, вследствие своей значительной величины она двигалась медленно. Андре пропустил эту карету, затем побежал следом и ловко вскочил на запятки. По крайней мере часть дороги в Париж он намеревался провести с некоторыми удобствами!

В столицу Франции Андре Рубо прибыл, когда солнце еще не зашло. Кажется, город был ему знаком. Сначала он направился прямиком к собору Парижской Богоматери. Несколько раз обошел мощное строение и явно любовался прекрасными архитектурными формами. В то же время он не предавался страстному созерцанию всем своим существом, потому что явно был осведомлен о многочисленных парижских воришках и ворах. Побродив еще немного по улицам и площадям, Андре Рубо обратился к нескольким прохожим с вопросом и вскоре получил верный ответ. Юноша направился быстрыми шагами к одной из площадей и провел там короткое время, разглядывая одно весьма красивое и пышное строение. Затем, надвинув шляпу на глаза, устремился на одну из тех улиц, где стояли дома купцов, торговавших тканями. На фасаде одного из домов нарисован был красками, уже немного поблекшими, огромный гривастый лев, изящно поднявшийся на задние лапы. Лев улыбался и удерживал в правой передней лапе, высоко вскинутой, ракетку для игры в мяч. Юноша подошел к парадной двери и постучал дверным молоточком. Отворил слуга и юноша спросил учтиво, где возможно снять комнату. На что слуга отвечал, что если у спрашивающего имеются деньги, то комнату возможно снять даже и в этом доме, у вдовы суконщика Бурдело.

– Моя хозяйка уже год, как овдовела. Торговлей занялся зять, муж старшей дочери, а младшая просватана и свадьба назначена ближе к Рождеству.

– Что же так долго? – полюбопытствовал юноша, непринужденно опираясь ладонью о дверной косяк. – Будь я женихом, я не хотел бы так долго ждать!

Будь ты женихом! Ты, парень, должно быть, из деревни! Это у вас там венчаются под кустом! А у нас, в Париже, порядочный господин не возьмет в жены девицу без приданого.

– Стало быть, дочь твоей хозяйки – бесприданница?

– Стало быть, покойный хозяин был глуп, когда заверял у нотариуса завещание, согласно которому распоряжаться приданым его младшей дочери должен муж старшей! А господину Жану не по душе жених свояченицы…

– Понятно, – Андре Рубо улыбнулся белозубо. – Зато ему по душе деньги, предназначенные в приданое. И, должно быть, он с удовольствием отправил бы молодую свояченицу в монастырь – замаливать грехи семьи!..

– Ты слишком догадлив, – начал отворивший дверь слуга. Но его прервал громкий женский голос. Хозяйка спрашивала, кто там, у двери.

Слуга ввел юношу в дом. Здесь было достаточно чисто. Хозяйка, дама весьма пожилая, осмотрела пришельца, смерив его с головы до ног цепким взглядом небольших глаз. Он учтиво представился, назвался сыном крестьянина…

– Отец умер, хозяйство пришло в упадок, я все оставил сестре и ее мужу, а сам отправился в столицу. Хотел бы пойти в солдаты, но это если не повезет. А если повезет, поступлю в университет и выучусь на нотариуса. Буду жить в столице, выгодно женюсь…

Хозяйка хохотнула и согласилась сдать молодому крестьянину мансарду. Столоваться он мог с ней и ее дочерью.

Андре тотчас поднялся в отведенное ему помещение, запер дверь на задвижку, разделся, лег на постель и проспал до ужина. За ужином хозяйка представила ему Дениз, свою дочь, весьма заурядную девицу. Ночью кто-то тихо поскребся в дверь мансарды. Андре нащупал трутницу, зажег свечу и подойдя босыми ногами вплотную к двери, тихо спросил, кто там.

– Я… – коротко и тихо отвечал женский голос. Он узнал голос хозяйки и отпер дверь.

– Мадам… – произнес молодой человек. Но ему не суждено было говорить далее. Без лишних слов дама, облаченная в легкое дезабилье, кинулась ему на шею…

Анжелика всю неделю была необычайно занята. Она разъезжала с Онориной, усердно посещая ювелиров, куафюров, модных портних. В обширной гардеробной Мари-Сесиль проводились длительные совещания, обсуждались модные прически, модные туалеты, модные украшения. Анжелика не докучала сыну, не напоминала ему о необходимости встречи с мадам де Ментенон. «Флоримон, конечно же, сделает все возможное. Полагаю, что ни ему, ни Мари-Сесиль не нужно длительное пребывание мое и Онорины в их прекрасном жилище!» И Анжелика снова и снова погружалась в разбор ворохов дорогих тканей, поясов, тонкого белья. Она думала не только об Онорине, но и о себе. Да, она мать взрослой дочери, но при этом она отнюдь не стара! Она может себе позволить быть нарядной и красивой!

Онорина беспокоила графиню де Пейрак. Девушка безучастно позволяла вертеть себя, словно большую куклу, одевать, переодевать и всячески украшать. Но с каждым днем Онорина выглядела все более мрачной и рассеянной. Известие о возможном поступлении в Сен-Сир строптивая девчонка приняла с явной досадой, закричала, что ни за что не станет ничему учиться, затопала ногами. Анжелика не выдержала и дала ей пощечину. Тогда Онорина бурно разрыдалась, жалуясь на свою несчастную судьбу. Анжелика тотчас пожалела о пощечине, горячо обняла дочь и заговорила поспешно:

– Что с тобой? Чего ты хочешь? Скажи мне!..

– Моя жизнь кончена! – прорыдала Онорина. Раздраженная Анжелика топнула ногой в свою очередь:

– Маленькая дрянь! Ты будешь делать то, что я тебе велю! И если я еще хоть раз увижу твои мокрые глаза, услышу твое хныканье, берегись! Ты меня еще не знаешь!..

Онорина, казалось, была испугана. Девушка послушно закивала головой. Теперь она сделалась тиха, меланхолична. Видно было, что она полагает свою участь истинно трагической и наслаждается искренне этим трагизмом.

Андре вдруг обнаружил себя совершенно раздетым и лежащим на постели рядом с пожилой любовницей. Чувство юмора со страшной силой охватывало его. Он засмеялся и отвечал долгим поцелуем на поцелуй увядших губ.

– Мадам! Вы – замечательная шлюха. Но неужели я вам так нравлюсь? Это любовь с первого взгляда?

Купеческая вдова села на постели, несколько развороченной, оправила растрепанные волосы и заговорила:

– Послушай, Андре! Ты еще очень молод и не знаешь, что такое солдатская служба. И вряд ли тебе удастся поступить в университет и выучиться на нотариуса. Ты сирота, а у нотариусов, ныне действующих, довольно сыновей. И каждый нотариус заинтересован в том, чтобы его сын, в свою очередь, сделался нотариусом! А я хочу предложить тебе иное направление жизненного пути!

– Какое же?

– Ты женишься на моей младшей дочери! Ты парень, как я вижу, славный. Ты сумеешь заставить моего зятя вернуть приданое…

– Но, мадам!.. Тогда почему здесь, в постели, вы, а не ваша прелестная дочь? – Ситуация явно забавляла молодого Андре Рубо.

– Моя дочь? Она дура. И, пожалуйста, не называй ее «прелестной». Дениз – просто-напросто уродливая дура.

– Вы, стало быть, хотите женить меня на уродливой дуре?

– Умоляю тебя, не притворяйся и ты глупцом! Я предлагаю тебе отличную жизнь. Полное довольство…

– Уродливая супруга… – продолжил Андре, улыбаясь.

– Ты сможешь иметь любовниц…

– Нет, милая старушка! Меня ваши планы не прельщают. Я, пожалуй, сейчас оденусь и уйду из вашего гостеприимного жилища!

Он приподнялся, но она опередила его и кошкой кинулась к двери. Юноша легко догадался, что любезная хозяйка намеревается запереть его. Самоуверенность пожилой дамы даже удивила месье Рубо. Силы-то были явно не равны. Он быстро встал с постели, быстро приблизился к двери и схватил женщину.

– Я позову на помощь! – шипела она. – Все узнают, что ты изнасиловал меня… – И она стремилась дотянуться ногтями до его щек…

Андре почувствовал раздражение. Слишком уж ему досталось за неполные сутки! Он не сумел рассчитать свои силы. А женщина так и не успела закричать. С силой он поднял ее кверху и с размаху бросил на пол. Он был охвачен досадой, гневом, и не думал о последствиях своих действий. К несчастью, близко к двери был поставлен сундук, окованный медью. Вдова купца ударилась головой об угол этого сундука. Андре увидел, как хлынула рекою красная кровь. Волосы тотчас намокли, слиплись и побурели. Удар был чрезвычайно силен. Был проломлен череп. Андре, человек отнюдь не злой, сознавал, что несчастной, невольной жертве его гнева уже ничем не поможешь. Он невольно порадовался тому обстоятельству, что кровь не запачкала ого одежду, ведь он был голый! Надо было спешить, так, на всякий случай. Не глядя на труп, он оделся и спустился вниз. Входная дверь была заперта. Андре уже знал, где спит слуга и вознамерился разбудить его. Но тут заскрипели ступеньки. Он повернулся. По лестнице спускалась Дениз.

– Куда вы? – спросила она чуть настороженно, но в достаточной мере мягко и доброжелательно.

Он пожал плечами:

– Я люблю прогуливаться по ночам!

– Простите меня… – Девушка волновалась. – Я знаю… Моя мать… Она… Она, должно быть, предложит вам… предложит жениться на… на мне!..

– Она ничего подобного мне не предлагала, – быстро отвечал юноша.

Девушка смутилась еще более:

– Но… она предложит… я уверена!.. Я не хочу выходить замуж! Я уйду в монастырь!.. Я… хотела бы поговорить с вами!.. Поднимемся ко мне… в мою комнату…

– Сударыня! – Андре поклонился. – Я вовсе не намерен вам препятствовать. Быть монахиней – прекрасная участь для девицы добродетельной. Таково мое мнение. В вашей комнате оно не изменится ни на йоту! Поэтому отворите, пожалуйста, входную дверь!

– Как вы жестоки! – Пальцы ее рук явственно задрожали.

– У вас есть ключ? Или ваша матушка хранит ключ у себя? – Он скрывал свою тревогу, как мог.

– Я боюсь вас, – проговорила она почти шепотом.

– Дайте ключ!..

– Ключ в матушкиной комнате, висит над кроватью.

– Ступайте и принесите!

Дениз круто повернулась и, не оглядываясь, пошла вверх по лестнице. Андре не знал, что же произойдет дальше. Он заметался вдоль двери, затем в нетерпении налег ладонями, коленями… К его удивлению, дверь отворилась. Он выбежал и помчался сломя голову по ночной улице.

Дениз спустилась с большим ключом в руке. Она увидела, что дверь открыта, а в прихожей никого нет.

– Андре! – позвала она негромко. – Андре!.. – Нет ответа. Что-то увлажнило ее обнаженную шею. Увлажнило густо и липко. Дениз подняла голову. Сверху крупными каплями лилась кровь!.. Слуга и служанка проснулись и выбежали из своих комнат на страшный крик девушки.

Андре Рубо несся рысью, круто сворачивая в извилистые переулки… Он думал прерывисто, что два убийства за одни неполные сутки – для него одного многовато! Прежде ему не доводилось убивать. Ну, проломил в драках пару-другую буйных голов, но не насмерть, не насмерть! А теперь мало того, что убил мужика, так еще и бабу укокошил! Это, конечно, было ужасно, эти два убийства; но во-первых, и трактирщик, и купеческая вдова, оба были, в сущности, сами виноваты, а во-вторых, в быстроте, с которой эти убийства последовали одно за другим, заключалось нечто комическое!

Но куда податься? Ночью его могли схватить! В каком-нибудь притоне могли заколоть его кинжалом! Он услышал звонкий лай. Огляделся, увидел себя на пустыре. Несколько бродячих собак сердито кидались на него и лаяли. Он нисколько не испугался и заорал на них. Поджали хвосты, отбежали. Теперь тявкали тихо, будто ворчливо. А молодой человек вдруг опустился на землю и глухо заплакал.

В платье коричневых тонов, в простой прическе высоко подобранных волос графиня де Пейрак ехала во дворец. Сначала ей предстояла аудиенция в малой приемной Его Величества. Она волновалась. То и дело подносила к глазам правую руку. Запястье, тонкое, изящное, охватывал золотой браслет. Сейчас ей казалось, что это запястье, сжатое змейкой браслета, самое очаровательное, что есть в ее нынешнем облике. Северина, сидя против госпожи, молчала, также взволнованная. Спустя недолгое время Анжелика уже быстро шла дворцовым коридором, обильно украшенным лепниной и позолотой. Она шла, горделиво вскинув голову, ощущая себя не просто красивой, но даже необычайно красивой зрелой женщиной.

Она увидела Его Величество Людовика XIV после многих лет разлуки. Король-Солнце показался ей постаревшим и усталым. Она присела в низком придворном поклоне. Они находились одни в небольшой комнате, где стены отделаны были зеленоватым шелком.

– Встаньте, милая! – Голос его показался ей надтреснутым. – Сядьте сюда, в это кресло. – Она покорно села. Он улыбнулся старческой улыбкой. – Я вижу, вы уже не так строптивы!.. Когда-то вы поразили меня своей юной прелестью! Как поживает граф де Пейрак?

– Мы расстались. – Глаза ее приняли мягкое выражение с оттенком некоторой беспомощности, могущей лишь украсить прелестную женщину… – Ваше Величество! Вы напомнили мне о быстротечности времени. Разумеется, я уже не та, что была прежде!..

– Отчего же!.. Отчего же!.. – Он привстал со своего кресла, будто хотел приблизиться к ней, но не приблизился. – Когда-то вы сопротивлялись мне, как тигрица! – Он старчески хохотнул.

– Вы мало изменились, Ваше Величество! – Она старалась, чтобы ее голос звучал естественно.

Он замахал обеими руками, затрепетали белые манжеты:

– Вы – маленькая лгунья! Ха-ха! Прежде вы были маленькой колдуньей, а теперь – маленькая лгунья! Ха-ха!..

– Пожалуй, я была глуповата…

Вы, должно быть, полагаете меня виновным в несчастьях, постигших вас и вашего супруга! Но представьте себя на моем месте! – Он снова хохотнул. – Не мог же я, король, позволить, чтобы во Франции было два короля, Людовик XIV и Жоффрей де Пейрак! И не думайте. – Он снова взмахнул обеими руками, встопорщив кружево манжет, – не думайте, будто я властолюбив, эгоистичен, будто я – самовлюбленный тиран! Нет, нет, нет! Поймите, это нужно, это просто-напросто насущно необходимо для Франции, то есть необходима неограниченная, абсолютная власть монарха! Я не знаю, что именно будет необходимо через сто или двести лет, но сейчас необходима абсолютная власть монарха! Без этой власти Франция никогда не станет тем, чем она может стать; никогда не станет той цитаделью, тем оплотом всевозможных искусств и наук… Да, искусства и науки… – Он старчески пожевал губами, чуть отвисшими. – Искусства и науки! Но и благочестие, просвещенное благочестие! Я понял! Я понял это, потому что рядом со мной оказалась… Нет, не женщина, идеал женщины!.. Вы оставили вашего супруга, графиня! Не одобряю, не одобряю!..

– Я о многом сожалею в своей жизни, Ваше Величество! И… в частности… Я сожалею о моей прежней строптивости!..

– Нет, милая Анжелика, – голос короля сделался серьезным, – Я должен быть благодарен вам за вашу прежнюю строптивость. Возможно, именно благодаря вашей милой строптивости мое сердце оставалось длительное время свободным и наконец я встретил идеал!..

Анжелика почувствовала, как стремительно покидает ее способность рассчитывать свои действия, способность мыслить тщательно и логически…

– …Целомудрие… – повторял король. – … Целомудрие…

Анжелика порывисто поднялась и скорыми шагами приблизилась к Его Величеству. Полные белоснежные ее руки лебедино поднялись, откинулись рукава… Его Величество очутился в нежнейшем кольце ласковейших женских рук. Нежные сочные губы впились в его рот. Тонкий гибкий язычок прелестной женщины упирался в его нёбо. Ее пальцы скользнули вниз, он почувствовал, как Анжелика высвобождает, выпускает на волю жезл его жизни…

– Но я не могу… я давно уже… – смущенно бормотал Людовик.

И тотчас замолк и тяжело задышал. Произошло то, что не происходило уже давно. Совершенно внезапно старческий жезл жизни поднялся, наполнился живою кровью, смело вошел в мягкое влажное женское лоно, искусно направленный ловкими пальцами прекрасной дамы…

Его Величество полулежал в кресле. Анжелика спокойно оправляла платье.

– Ох!.. Чаровница! – прошептал Людовик. – Не опускайте же юбку! Прошу вас! Сядьте в кресло. Вот так! Вам липко, не так ли? Повернитесь… слегка… Дайте мне увидеть очаровательную ягодицу… Эта голая попка – совершенство! Нет, нет, я не случайно столь долго домогался вашей близости!..

– Вы позабыли меня. Вы встретили свой идеал…

Словно околдованный, Людовик приблизился к ней, пальцы его шарили по ее телу… Она улыбалась. Затем он с глубоким вздохом возвратился на свое кресло…

– Анжелика! Дьявольский ангел! Мы должны видеться!..

– Я не понимаю, почему я противилась так долго!..

– …Но тем слаще победа!

– А что же ваш идеал?

Король опустил голову. Крупные локоны темно-коричневого алонжевого парика елозили по плечам:

– Анжелика! Я не могу оставить Франсуазу! Разве вы разлюбили Жоффрея де Пейрака? Вспомните, как вы обожали его!..

– Да, кажется, я разлюбила его, – отвечала она решительно.

– Ах, Анжелика! Ах, ужасная маленькая лгунья! Не смейте говорить, будто вы полюбили меня!

– Я этого не утверждаю! Я только сказала, что, вероятнее всего, разлюбила графа де Пейрака. И говорю, что мне внезапно захотелось отдаться вам, что и было мною исполнено!

– Вы должны познакомиться с Франсуазой!

– Мадам де Ментенон ждет меня завтра после полудня. Она не ревнива?

– Не шутите, Анжелика! Я не могу расстаться с этой женщиной!

– С этим идеалом!

– Ее беседы со мной…

– Но вы не спите вместе…

– Она не заменит мне вас, вы не замените ее!.. Она не должна подозревать…

– Она так наивна?

– Да, при всей своей образованности, начитанности эта дорогая моему сердцу женщина наивна. Да, наивна!

Анжелика задумалась и опустила юбку:

– Такое случается, Ваше Величество, когда человек изощренно судит о книгах, об изящных искусствах, но ничего не смыслит в простых житейских делах. Однако прежде мне казалось, что подобные личности невозможны в придворном кругу!

Я понимаю, что вы хотите сказать! Нет, Франсуаза – отнюдь не интриганка. Она не похожа ни на Луизу де Лавальер, ни на мадам де Монтеспан, ни на несчастную Анну де Монтазье, которая предпочла мне Вателя, кондитера принца Конде, а после смерти этого простолюдина предпочла жизни при дворе монастырь! Франсуаза не похожа на них. Она так добpa, ее ум так изощрен, когда речь заходит о книгах, о театре… Что вы скажете, если я подарю вам поместье де Монбаррей, а вместе с ним и титул герцогини де Монбаррей?

– А что скажут при дворе? Что скажет обожаемая вами Франсуаза, ваш идеал? Как это будет выглядеть со стороны? В Париж возвращается супруга опального графа, а король вдруг осыпает ее милостями!..

– Как это будет выглядеть со стороны? В Париж возвращается супруга опального графа Тулузского. Она решилась порвать со своим мужем и сделаться верной подданной короля. Она – не такое уж незначительное лицо! Король решает наградить ее, потому что ее поступок – пример для подражания. Французская знать должна быть верна своему королю! Вот как это будет выглядеть со стороны!..

– Вы мудры, Ваше Величество! – тихо проговорила Анжелика.

– Но чего вы хотите от Франсуазы?

Анжелика рассказала королю о своем желании дать Онорине хорошее образование, именно такое, какое положено иметь благородным девицам. Будущая герцогиня де Монбаррей еще не успела даже произнести слово «Сен-Сир», а король уже сам заговорил об этом учебном заведении. Он почему-то был уверен в том, что Анжелика отлично поладит с мадам де Ментенон.

Следующие дни пролетели, промчались, пронеслись в каком-то радостном, радужном тумане. Новоиспеченная герцогиня де Монбаррей переехала во дворец, принадлежавший некогда господину Фуке, давнему министру финансов, который плохо кончил еще в самом начале правления Людовика XIV. Король приказал заключить Фуке пожизненно в тюрьму, конфисковав предварительно все имущество незадачливого министра, весьма значительное. Анжелику и верную Северину одолели новые хлопоты. Надо было заботиться о новейшем, самом модном убранстве. В резиденцию новейшей герцогини устремились многие лица, занимавшие важные должности при дворе. Флоримон и Мари-Сесиль теперь обращались с Анжеликой необыкновенно почтительно и даже как будто чуточку побаивались ее. Флоримон в супружеской спальне, оставшись наедине с молодой женой, восхищался матерью и повторял, что никому и никогда еще не удавалось делать столь блестящую карьеру при дворе. Про себя Флоримон полагал, что его мать вполне способна сместить в сердце короля мадам де Ментенон. Но об этом опытный граф не хотел говорить даже со своей женой, то есть с самым близким ему человеком. Действительно ли мадам де Ментенон была такой непрактичной, такой увлеченной чтением и благочестием? Или за этим ее обликом скрывался другой, представляющий собой обыкновенную хищницу?

Анжелика вовсе не намеревалась бросать вызов некоронованной королеве Франции. Флоримон думал, что его мать решительна и практична, но для самой Анжелики то, что она так внезапно отдалась Людовику, явилось занятной и странной неожиданностью. Она ничего подобного от себя не ожидала. Внезапный взлет поселил в ее душе некоторую жалость к мадам де Ментенон. Герцогиня де Монбаррей волновалась, готовясь посетить мадам де Ментенон. В сущности, Анжелика вовсе не желала сделаться при короле единственной властительницей его сердца. Ведь это означало бы целиком и полностью зависеть от Его Величества. А на самом деле она не хотела ни от кого зависеть! Она ехала к мадам де Ментенон, не строя никаких планов.

Она сама не понимала, почему чувствует расположение к этой даме, которую до сих пор не знала. Мадам де Ментенон тактично принимала гостью в своей собственной, а не в королевской резиденции. Дом некоронованной королевы представлял собой очаровательный небольшой белый дворец. Стражники распахнули ажурные металлические ворота и парадная карета герцогини де Монбаррей покатилась по ровно мощеной дороге.

Франсуаза де Ментенон одета была в дорогое, но темных тонов платье, туалет ее обретался отчасти в беспорядке, шейная кружевная косынка сбилась, открыв нежную смугловатую, чуть увядшую кожу; темные волосы, чрезвычайно тонкие, ореолом окружали печальное лицо с грустными глазами. Казалось, трудно себе представить двух женщин, более не похожих друг на друга, нежели герцогиня де Монбаррей и некоронованная королева Франции, мадам де Ментенон! Многие предположили бы, что Анжелика покажется Франсуазе кокетливой выскочкой, а Франсуаза – Анжелике – ханжой, не желающей следить за своей внешностью. Но случилось так, что эти две женщины, много пережившие и, в сущности, одинокие, сразу почувствовали дружеское расположение одна к другой. Мадам де Ментенон оказалась настолько мила и внимательна, что Анжелике всерьез захотелось поведать этой милой печальной женщине о своих отношениях с Людовиком. Но все же Анжелика сдержалась. Знала ли мадам де Ментенон, подозревала ли?.. Лицо супруги короля постоянно оставалось печальным. Разговор тотчас зашел о девичьей школе в замке Сен-Сир.

– Это мое детище, – грустно и чуть склонив голову к правому плечу, повторяла Франсуаза. – Мое прекрасное детище. Там воспитываются будущие матери Французской нации…

Анжелика искренне говорила о характере любимой дочери:

– Мне порою бывает трудно с Онориной. Она странная и немного нервная девочка… – Под пристальным взглядом темных печальных глаз мадам де Ментенон Анжелика внезапно замолчала.

Франсуаза порывисто протянула руки и обняла гостью. Затем мягко отстранила от себя красавицу-герцогиню и проговорила почти шепотом:

– Простите меня, Анжелика, но я невольно догадываюсь о происхождении вашей дочери. Ведь Онорина – не дочь графа де Пейрака?

Прежде чем ответить, Анжелика помедлила одно мгновение, но все же проговорила с решимостью в голосе:

– Вы правы, Франсуаза! Онорина действительно не является дочерью графа де Пейрака. Более того, – Анжелика едва приметно вздохнула, – более того, отец Онорины отнюдь не являлся моим любовником; это милое мне дитя – не плод страсти. Ее отец – мародер, овладевший мною насильно! Я не обижусь на вас, если это невеселое, – Анжелика улыбнулась, – если это невеселое обстоятельство послужит препятствием к поступлению Онорины в Сен-Сир! Но… Как вы догадались?

Я не была уверена в своей догадке, но ваша явственная и даже несколько болезненная привязанность к дочери… Я распоряжусь о том, чтобы ее приняли. Но я буду откровенна с вами, Анжелика! В жилах этой девушки течет бурная кровь. За поведением воспитанниц Сен-Сира, за их добродетелью строго следят, я так приказала! Если будет замечена хотя бы тень дурного поведения, придется исключить Онорину из числа воспитанниц… И… задумайтесь хорошенько о ее дальнейшей судьбе. Действительно ли она должна быть счастлива в роли светской дамы, в роли супруги какого-нибудь маркиза или графа? Попытайтесь понять ее склонности!..

Анжелика слушала задумчиво, затем отвечала:

– Вы проницательны, Франсуаза. Мне кажется, что ваша мудрая проницательность передалась и Его Величеству. Да, Онорина тревожит меня. Я не понимаю ее устремлений, не понимаю, чего она желает в этой жизни!..

Франсуаза де Ментенон и Анжелика де Монбаррей расстались совершенными подругами, уговорившись о поступлении Онорины в Сен-Сир.

Дома Анжелику ждала встреча с дочерью, мрачной, углубленной в какие-то свои мысли. Известие об отъезде в Сен-Сир Онорина приняла сердито и молчаливо. В глубине души Анжелика радовалась этому молчанию дочери. Мать поцеловала Онорину в щеку. В просторной бельевой верная Северина отдавала многочисленные распоряжения. Служанки в белых передниках, повязанных поверх простых платьев, забегали по коридорам с охапками белья. Анжелика то и дело входила в комнату дочери и говорила ей о Сен-Сире. Онорина слушала, не противясь. Анжелика начала надеяться на хорошее устроение судьбы Онорины. «Главное: – я не должна думать о ее отце, не должна думать о том, чья кровь течет в ее жилах», – внушала себе Анжелика.

В Париже разыскивали Андре Рубо, убийцу трактирщика на почтовой станции. Пожалуй, были все основания подозревать означенного Андре Рубо в убийстве купеческой вдовы, совершенном в доме, который издавна назывался: «Дом льва, играющего в мяч». Кто он был, этот Андре Рубо? Человек неведомого происхождения, непонятно откуда явившийся. Невозможно было проследить его жизненный путь, покамест еще в достаточной степени краткий. Впрочем, Париж кишел всевозможными мошенниками, злачными местами, жуткими трущобами. Возможно ли было в этаком лабиринте отыскать какого-то Андре Рубо, укокошившего какого-то трактирщика и какую-то бабу!.. По улицам столицы Французского королевства гуляли и не такие душегубы! Возможно, неведомого Андре Рубо и не стали бы разыскивать вовсе, но из тайной королевской канцелярии пришел тайный приказ… Почему-то следовало отыскать ничем не примечательного и, вернее всего, случайного убийцу!..

Меж тем юноша и не думал скрываться в глубинах воровских притонов и трущоб. Он ведь обладал не такой уж примечательной внешностью. Таких, как он, молодых людей, явившихся, зачастую пешком, из провинции, в Париже также находилось множество. И вот он шатался отчего-то в окрестностях замка герцогини де Монбаррей, еще недавно считавшегося замком опального министра Фуке. Не так далеко от замка имелась деревня, поставлявшая в замок молоко, овощи, баранину и говядину, дрова. В этой деревне Андре Рубо нанялся к зажиточному крестьянину батраком. Старательно трудился, ездил в лес за дровами, привозил дрова для каминов на замковый двор. Он был не очень умелым, но, кажется, в меру честным и даже и трудолюбивым. Одежда на нем поистерлась. Выглядел он простоватым. Кто бы заподозрил этого простоватого малого в двух убийствах?!..

Онорина безучастно относилась к отъезду в Сен-Сир. Думая о чем-то своем, она сидела перед матерью, смотрела на ее лицо и ухитрялась не вслушиваться в ее слова. Онорина заметила этого парня, выглянув из окна. Это, конечно же, был он! Нет, она не могла ошибиться! Но как он очутился здесь? В конце концов, он бедный человек, он просто-напросто явился наниматься на работу. Что же в этом удивительного?!.. Но почему он не поднимает голову? Неужели он здесь не ради нее? Она, дочь герцогини, не имела возможности выбежать на задний двор, где крестьяне сгружали со своих повозок дрова и провизию. Оставшись одна в комнате, Онорина подлетала к окну и смотрела вниз. Девушка не знала о том, что юноша и сам пытается увидеть ее. Он знал, что она здесь, в этом замке. Саму новоиспеченную герцогиню он видел несколько раз, но покамест ему не удалось даже разузнать, где же окно комнаты Онорины. Впрочем, узнать о том, что графиня де Пейрак, едва прибыв в Париж, сделалась герцогиней де Монбаррей, оказалось совсем не трудно! Об этом судачил весь Париж!

Онорина размышляла. Должно быть, он живет где-то неподалеку. До ее отъезда в Сен-Сир оставалось несколько дней. Она уже всерьез подумывала о побеге. Бежать! Открыться ему! Что дальше? О дальнейшей своей судьбе Онорина не задумывалась. Сердце ее билось часто и сильно. Она мало что знала о близости мужчины и женщины. Ей представлялось, как он целует ее в губы, заключает в объятия… А дальше… Она не знала, что же возможно дальше!.. Она металась в своей комнате, как молодая тигрица!.. Почему, почему он не может хоть что-нибудь придумать для того, чтобы увидеться с ней?!..

Наконец настал день отъезда. Ее вывели, как узницу. Ее усадили в карету. Мать села рядом, с другой стороны поместилась верная Северина Берн. Онорина ярко вспомнила, как они въезжали в Париж. Мать ждал головокружительный успех, а ее, Онорину… Ах, жизнь ее черна, она гибнет… Девушка прижала к лицу кружевной платок и отчаянно разрыдалась. Так, горько плача, она проделала весь путь до Сен-Сира. Анжелика решила не досаждать дочери.

Сен-Сир, то есть сам замок с пристройками, помещался в болотистой местности, дорожная карета герцогини де Монбаррей подъехала к замку вечером. Над обросшей деревьями дорогой клубился легкий туман. К встрече герцогини и ее спутниц уже подготовились. Анжелике предложили осмотреть школу. Здесь воспитывалось и училось более ста девушек, преимущественно дочерей небогатых дворян. Но в последнее время в Сен-Сир устремились и отпрыски женского пола из семейств состоятельных и знатных. Дортуары и классные комнаты были вместительными, пища – здоровой и вкусной. За платьем и бельем девиц внимательно надзирали. Анжелику пригласили присутствовать на одном из уроков. Она была удивлена, увидев, как две юные девушки изображали, и с большим знанием дела! – одна – адвоката, другая – судебного обвинителя! Но вот пришло время уезжать. Впервые Анжелика покидала любимую дочь. Впервые Онорина оставалась без матери. Прощаясь с Онориной, Анжелика невольно заплакала. Онорина была безучастна. Эта безучастность девушки насторожила мать. Ведь она знала, что Онорина отнюдь не бесчувственна. Что же крылось за этой видимой безучастностью? Анжелика никак не могла догадаться. Но на всякий случай она попросила печься о ее дочери с особой тщательностью:

– Моя дочь некогда еще не оставалась без матери. Ей необходимы внимание и поддержка!..

Но на самом деле Анжелика опасалась каких-либо сумасбродств, на которые Онорина вполне могла решиться!

После отъезда матери и Северины девушка вдруг осознала свое одиночество. Внезапно она поняла, что должна подчиняться жизни по определенным правилам, царившей в Сен-Сире. Она сама не знала, почему, но она решила быть такой же, как все, решила старательно учиться. Она спрашивала себя, лежа ночью без сна в дортуаре, прислушиваясь к тихому дыханию своих соучениц; спрашивала, как же это произошло, что сердцем ее завладел этот странный незнакомец! Она с головой ушла в учение. Взыграло самолюбие. Онорине захотелось быть не хуже, а лучше, чем нынешние ее товарки. С некоторыми из них она охотно беседовала. А с Анной де Ноай сблизилась почти дружески. С самого утра, одетые в серые шерстяные платья, девушки принимались за учебу. Онорина отнюдь не была глупа, но все же более прочих занятий ей нравились занятия музыкальные, она не уставала сидеть за клавесином, пела сольфеджио и с легкостью танцевала гавоты и менуэты. Она заметила, что музыка и танцы более отвлекают ее от навязчивых мыслей о странном незнакомце, нежели математические упражнения и чтение Буало и Фенелона. Но она не могла, не в силах была забыть его!

Незаметно пролетели два месяца. В Сен-Сире жизнь текла медленно, новости из столицы не доходили сюда. Несколько раз приезжала сама мадам де Ментенон. Девицы относились к ней с обожанием, постепенно это обожание захватило и Онорину. Она с трепетом кланялась, вскользь брошенный ласковый взгляд мадам Де Ментенон заставлял сердце Онорины учащенно биться. Впрочем, мадам де Ментенон была к ней внимательна не более, нежели к прочим воспитанницам. Онорина не знала, что за ней следят. Также радовали Онорину редкие приезды господина Расина, писавшего замечательные пьесы. Две из них были поставлены силами девиц. На спектаклях присутствовали самые значительные придворные и даже Его Величество собственной персоной. Но затем мадам де Ментенон посчитала, что театральные постановки могут дурно повлиять на нравственность девиц. Она только позволила господину Расину иногда приезжать и читать воспитанницам некоторые пьесы, исполненные добродетели. Анна да Ноай частенько пересказывала Онорине подробности двух состоявшихся спектаклей. Онорина уже ярко воображала сидящих придворных и Его Величество, похожих в своих нарядных кафтанах и пышно-кудрявых алонжевых париках на прекрасную клумбу, засаженную красивыми цветами. В пьесах господина Расина звучали слова любви. Онорине, пылкой по натуре, невольно представлялось, что эти слова, вьющиеся прекрасными стихами, произносит она, обращая их к незнакомцу… Во время поспешного переезда из жилища графа Флоримона де Пейрака во дворец опального Фуке Онорина нечаянно потеряла незаконченную резную фигурку медведя. Теперь она горько сожалела об этой потере и ночами зачастую едва сдерживала слезы.

В очередной приезд господина Расина Онорина и еще несколько девиц спешили закончить работу на обширной кухне. Мадам де Ментенон желала, чтобы ее подопечные разбирались не только в математике и музыке, но и в руководстве домашним хозяйством. Пожилая кухарка показывала девушкам различные сорта капусты. Затем предложила им аккуратно отделить капустные листья. Анна завершила это занятие первой и весело выбежала, торопясь на чтение. Онорина, сердясь на себя, осталась с кочерыжкой в руке, когда уже почти все воспитанницы покинули кухню. Она быстро развязала завязки передника, бросила его на стол, поспешно вымыла руки в большой фарфоровой миске с чистой водой, и весело, вприпрыжку побежала. ..

Чтение господина Расина, почтенного пожилого человека, захватило ее, как бывало всегда. Она невольно повторяла про себя чеканные строки. После чтения последовал обычный обед, затем девицы в сопровождении матроны-наставницы прогуливались по саду. Вечером девушки отправились к мессе в дворцовую церковь. Онорина не очень любила молиться. В церкви она всегда представлялась себе ужасной грешницей, чувствовала себя дурной, и эти чувства были ей неприятны. После легкого ужина девицы разошлись по спальным комнатам. Постель Онорины находилась рядом с постелью Анны де Ноай. Ночами девицы не оставались одни, в дортуаре спала одна из наставниц. Девицы в легких спальных одеждах улеглись. Наставница похрапывала. Анна осторожно протянула руку и прикоснулась к плечу Онорины. Онорина мгновенно раскрыла глаза.

– У меня важная новость! – прошептала Анна.

Онорина быстро склонилась к ней.

Анна рассказала быстрым шепотом, что в церкви одна из служанок пробралась к ней и сунула ей в руку записку. Онорина широко раскрыла глаза. Анна продолжала шептать, почти приближаясь губами к ушку подруги. Записку передал служанке камердинер господина Расина…

– Господин Расин назначает тебе свидание?! – Онорина едва сдержала смешок.

– Его камердинеру передал эту записку незнакомец!

Головы девушек совсем сблизились. Онорина читала записку, слабо трепетавшую на розовой ладони Анны. Изящный слог выдавал образованного человека. Но он и сам заверял, что принадлежит к знатному роду. Знатный незнакомец назначал Анне свидание.

– И ты решишься выйти в сад, ночью?! – Онорина задохнулась.

– Я не знаю, – прошептала Анна. – Но если я все же решусь, я обо всем расскажу тебе!..

Наставница приподнялась. Обе девушки тотчас притворились спящими. Но Онорина, уткнувшись лицом в подушку, готова была зарыдать. Нет, она не завидовала Анне. Но почему, почему же неведомый резчик не нашел Онорину? Почему он не попытался передать ей письмо?.. Онорина глотала слезы.

На следующую ночь Анна выскользнула в сад. Онорина тщательно укрыла одеялом ворох своей одежды. Теперь возможно было подумать, будто Анна мирно спит. Но Онорина, разумеется, не могла заснуть. Удастся ли Анне проскользнуть незамеченной в спальню? – Что происходит там, в саду?! Онорина была уверена, что не заснет до возвращения Анны! И едва не вскрикнула, когда вдруг поняла, что проснулась от прикосновения горячих пальцев Анны. Анна разобрала свою постель и легла, повернувшись лицом к Онорине.

– Что?.. Что?.. – шептала Онорина.

И Анна сбивчиво рассказала, что назначая ночное свидание, незнакомец имел в виду вовсе не ее, но Онорину! Трудно описать охватившие Онорину, резко всколыхнувшиеся чувства. Она внезапно вскрикнула и упала на пол без памяти. Перепуганная Анна тотчас разбудила девиц и спавшую крепко наставницу. Все захлопотали вокруг Онорины. Онорину уложили в постель, натерли вески уксусом. Едва придя в себя, она не сводила глаз с Анны. Когда суматоха унялась, подруги смогли наконец продолжить разговор.

– Он… ушел? – прошептала Онорина. – Он… ждет?..

Анна принялась рассказывать ей тихо о незнакомце, о его учтивости, о том, какой неожиданностью явилось его признание…

– Оказывается, он уже давно влюблен в тебя. Он будет ждать тебя завтра под большим грушевым деревом!..

Онорина не помнила, как прожила следующий день; не помнила, как бежала в сад, придерживая обеими руками юбку у пояса. Она не сомневалась, не могла сомневаться! Она узнала его в полутьме и летела к нему словно на крыльях. И вдруг приостановилась в страхе. Она разглядела стоявшего под грушевым деревом молодого человека. Но он ли это?! Стоявший под деревом поклонился придворным поклоном, сняв шляпу. Светлое перо коснулось земли. Он? Кто он?.. Но нет, она уже почувствовала, что это именно он. Он снова поклонился ей.

– Прошу вас! – тихо проговорил он и легким движением сбросил с плеч на траву плащ.

Теперь этот едва знакомый юноша представлялся ей таким родным…

Они сидели рядом. Он был скромен, даже не обнял ее за талию. Он только сказал:

– Все это время я мечтал быть столь близким к вам, Онорина!

– Я не знаю вашего имени, – пролепетала девушка…

Начался разговор, занявший обоих собеседников. Они долго не могли наговориться.

– Почему ваше послание было передано сначала Анне? – спросила Онорина.

– Разве вы не знаете, что за вами следят?

– Почему? – Она чуть сдвинула изящные брови.

– Вероятно, об этом просила ваша мать.

– Анна убрала мою постель так, что возможно подумать, будто бы я сплю…

Онорина рассказала ему все, что знала о себе, о своем происхождении, о своей матери:

– Порою я обожаю ее! Но вдруг настроение меняется и я начинаю ненавидеть ее!..

– Если бы я мог любить или ненавидеть своих родителей! – грустно заметил молодой человек.

Он назвал ей свое имя – Андре Рубо!

– Вы писали, что вы знатного происхождения, – начала Онорина. – Но что же вы делали тогда, на почтовой станции, одетый в самую простую одежду?

И Андре Рубо, в свою очередь, рассказал ей все, что знал о себе!

 

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ АНДРЕ РУБО

– Большинство людей знают от родителей или иных родичей, где и когда родились. Но я этого не знаю. Я не знаю, где и когда я появился на свет. Раннего своего детства я совершенно не помню. И в этой беспамятности ничего удивительного нет. Ведь и подробности раннего детства человек уясняет себе из рассказов родителей или старших родичей. А у меня никогда не было родителей. У меня нет и родичей. Я начинаю помнить себя мальчиком, уже пятилетним, в тряском экипаже, на ухабистой дороге. Рядом со мной – толстая немолодая женщина. Я отчего-то знаю, что она мне не мать. Она испугана и то и дело смотрит в окошко тряской колымаги. Я ничего не понимаю; не знаю, куда и зачем везут меня, и потому совершенно не боюсь. На сиденье я становлюсь на колени и тоже заглядываю в окошко. Вслед за каретой мчатся какие-то всадники, размахивая оружием и громко крича. Вскоре я сделался свидетелем довольно ужасающего зрелища. Преследователи наскакали, экипаж опрокинулся. Женщина, которая, возможно, была назначена присматривать за мной, лежала окровавленная, пронзенная и разрубленная. Только тут я испугался и заревел в голос. Один из всадников схватил меня и поднял на седло. Далее я помню себя отрывочно, то снова в какой-то карете, то в каких-то жилищах. Наконец я снова помню ужасающее побоище, которое разгорелось из-за меня. Одна из сражающихся сторон победила. Это произошло на улице какого-то города. Затем меня вновь куда-то повезли. Далее началась моя оседлая жизнь. И протекала эта жизнь в голландском городе, называемом Гаага. Я жил в небольшом доме, окна которого смотрели прямо на канал. Летом по воде плыли многочисленные лодки. Зимой вода круто замерзала, появлялись люди на коньках. Я очень завидовал им, но мне кататься не позволяли. В этом доме за мною приглядывали две женщины, подчиненные мужчине, который появлялся всегда одетый в черное. Он был очень строг со мной. В этот дом приезжали учителя, меня обучали математике, латыни, игре на гитаре, танцам. Говорили со мной на немецком языке. Однажды одна из женщин, надевая мне башмаки, сказала, что я весьма знатного происхождения. Это может показаться странным, но меня не занимало то, что, наверное, занимает многих детей-сирот, то есть я не спрашивал, кто я, кто мои родители. Не помню также, велела ли мне моя проболтавшаяся нянька молчать и не выдавать ее. Возможно, что нет. Я тогда был не старше восьми лет. Я дурно перевел с латыни отрывки из сочинения римского полководца и императора Юлия Цезаря, это очень сложное сочинение, рассказывающее о войне в древней Галлии. Мой учитель латыни пожаловался человеку в черном и тот приказал поставить меня в угол, голыми коленками на рассыпанные горошины. Обычно я терпеливо сносил такое наказание, но на этот раз объявил, что поскольку я – знатного происхождения, то не потерплю подобных унизительных наказаний! Черный человек нимало не удивился, только спросил, кто мне это открыл.

– Никто! – отвечал я решительно. Изучение древних сочинений внушило мне чувства чести и достоинства. Я уже понимал, что быть предателем – дурно.

Черный человек посмотрел на меня пристально и велел учителю уйти.

– Я накажу его, – пообещал черный человек, имея в виду, разумеется, не учителя, но меня.

А когда мы с черным человеком остались в классной комнате одни, он усадил меня на жесткий стул с высокой спинкой и заговорил со мной:

– Я догадываюсь, Андреас, откуда в твоей голове появились нелепые мысли о твоем происхождении. Я даже не стану наказывать твою болтливую няньку, ведь она все равно ничего толком не знает! Забудь дурацкие бредни! Никакого отношения к знати ты не имеешь и не можешь иметь. В твоем происхождении не заключается никакой тайны. Отец твой – человек богатый, но отнюдь не знатный. Таких, как он, богатых купцов, много в Германии и в Голландии. Ты – его незаконный сын, но он все же решил позаботиться о тебе…

Я был совсем еще ребенком, но не поверил сказанному черным человеком. Я продолжал пребывать в уверенности, что мое происхождение чрезвычайно таинственно, притворяться я не умел и выражение моего лица совершенно выдавало меня. Но больше никто в доме не заводил со мной разговоров о моем происхождении. Я рос и все более сознавал, что нахожусь как бы в заточении. Меня выпускали гулять только в маленький внутренний двор, окруженный достаточно высокими каменными стенами. Так шло время и вот наконец мне минуло четырнадцать лет. Ежегодно в день моего рождения черный человек приносил мне какой-нибудь подарок, мяч из ярко раскрашенного дерева, большой пестрый волчок, оловянных солдатиков, а когда я подрос, то различные книги. День моего рождения приходился на самый разгар зимы, когда вода в канале замерзала и сотни людей на коньках высыпали на лед. Накануне моего четырнадцатого дня рождения черный человек спросил, что бы я хотел получить в подарок. Я отвечал тотчас, что более всего хотел бы получить коньки!..

– … и чтобы во дворе устроили маленький каток… для меня…

Какова была моя радость, когда желание мое оказалось исполненным! Во дворе устроен был каток и мне вручены были прекрасные коньки! Целую неделю после этого я проводил ежедневно два или три часа во дворе. Никто не учил меня кататься на коньках, я учился конькобежному искусству сам! Сначала, конечно же, я то и дело падал, но очень скоро выучился отлично держаться на льду. Я оставался во дворе один. Кому бы пришло в голову, что я попытаюсь перебраться через стену, да еще зимой, когда стена обледенела! А между тем я именно это и задумал! Скажу честно, пожалуй, сегодня я не рискнул бы на такую авантюру. Но тогда, в четырнадцать лет, я ведь совсем еще не знал жизни. Я, в сущности, не понимал, что легко могу сорваться и расшибиться! Бежать навсегда я вовсе не намеревался. Я просто-напросто хотел, совершенно по-детски, покататься на коньках на большом канале, среди толпы веселых конькобежцев! Судьба хранила меня, я сумел перелезть через стену и побежал кататься. Надел коньки, поправил меховую шапку, перекинул на плечо полу плаща и объявился на льду. Я тотчас заметил, что катаюсь не хуже многих, но многие катались и лучше меня. Я принялся подражать хорошим конькобежцам. Время летело незаметно. Солнце клонилось к закату, когда я решил вернуться домой. Подъехал к берегу, нагнулся и стал снимать коньки. Вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял голову. Передо мной стоял черный человек. Что мне оставалось?! Я был виновен, я нарушил запрет.

– Простите!.. – произнес я растерянно.

Он кивнул и велел мне идти. Он не показался мне сердитым. Он не бранил меня. Впрочем, после того, как я заявил, что не потерплю унизительных наказаний, меня перестали наказывать. И только через неделю черный человек сказал мне, что отныне моя жизнь совершенно изменится! Он сказал, что мой неведомый мне отец желал бы дать мне хорошее образование…

– Я должен был отправить тебя учиться спустя два или даже три года, но я вижу, что это возможно сделать уже теперь. Полагаю, что ты уже способен к самостоятельной жизни. Завтра я провожу тебя на корабль. Ты должен будешь сам добраться до Парижа. Твой отец желал бы знать, что ты сделался студентом Сорбонны, а затем – нотариусом или адвокатом. Каждый месяц ты можешь обращаться в банкирскую контору Годена и получать деньги на прожитие…

Так все и сделалось. Я благополучно добрался до Парижа и сделался студентом. Денег у меня имелось теперь довольно. Я нанимал хорошую квартиру у порядочного домовладельца. Учился я по-прежнему, как в детстве, старательно. Наличие денег доставило мне друзей. Мне казалось, что новые мои приятели искренне привязались к моей особе. Я охотно ссужал их деньгами. Развлекался я редко и скромно. Так прошли три года. И вот, отправившись в очередной раз в контору Годена, я был страшно разочарован. Мне было объявлено, что деньги для меня перестали поступать. Отсутствие денег повлекло за собой исчезновение друзей. Затем я принужден был оставить учение и лишиться жилья. Я растерялся, но голод заставил меня искать способов выжить в одиночестве, в чужом и странном мире, который совсем еще не так давно был теплым и обжитым. Я стал наниматься на поденную работу, рубил дрова, подвизался на рынке Дезинносан в качестве носильщика. Зарабатывал я совсем намного, ночевать приходилось в ночлежках вместе с подонками, которым человек более или менее честный ни за что не подаст руки! Все же мне удалось скопить немного денег. Я чувствовал себя очень усталым и удалился в тот самый трактир, где вы, Онорина, и ваша матушка, увидали меня впервые. Деньги скоро кончились. И тут я вдруг обнаружил, что не все продается и покупается. В мире нашлись иные средства, помимо денег, с помощью которых оказалось возможным заставить в некотором смысле уважать меня. Как я мало знал себя прежде! А теперь вдруг выяснилось, что достаточно мне сжать кулаки, оскалить зубы, пригрозить кому-нибудь словами, не очень вежливыми, и тотчас люди исполняли мои просьбы. Но если бы вы знали, Онорина, что произошло после нашей роковой встречи!..

И Андре рассказал о совершенных им убийствах.

– Вы возненавидите меня, Онорина? – спросил он, глядя на девушку испытующе.

– Нет, – она потупилась. – Я не могу вас ненавидеть.

– Это мы сейчас проверим, – заметил Андре Рубо с улыбкой. – Вы, Онорина, видели меня одетым крайне дурно, а теперь видите меня в наряде, вполне достойном знатного кавалера. Вас интересует, откуда у меня этот наряд?

Онорина задумалась, постукивая нежным пальчиком по медальону, давнему подарку матери, затем произнесла, медленно выговаривая слова:

– Знаете ли, Андре, меня это не очень интересует. Я догадываюсь, что вы решились кого-нибудь ограбить, а, возможно, и убить. Я даже сейчас подумала, что когда-нибудь в будущем, и, возможно, в достаточно далеком будущем, вы решитесь убить меня… – Он сделал протестующий жест, но она отвела его руку и продолжала говорить. – Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто человек убивающий должен для кого бы то ни было делать исключение…

– Вы правы, Онорина, – Андре опустил голову.

– Что это за имя – «Андре Рубо»? – спросила девушка. – Кто вам дал это имя? Черный человек?

Да. Черный человек сказал, что мое имя «Андре Рубо» , когда отправлял меня в Париж. Прежде меня звали «Андреасом», а в самом раннем детстве – еще другим именем, которое не удержалось в моей памяти. Но скажите, Онорина, откуда в сознании столь юного существа столько мудрости?

– Откуда?! – в голосе Онорины зазвучала горечь. – Вы полагаете, Андре, что перед вами – дочь знатной особы, графини, герцогини! Что ж, отчасти это правда. И все же именно я, как никто, способна понять вас! Я не знаю, кто мой отец, то есть я знаю, что он подлец и мародер, овладевший моей матерью насильно! Я полюбила вас с первого взгляда. В наших судьбах так много общего!

Андре заключил Онорину в объятия. Она ощущала, что вся горит и не противилась его жарким поцелуям. Внезапно он резко оторвал ее от себя и толкнул на траву.

– Хватит! – проговорил он, задыхаясь. – Я должен щадить вашу чистоту. Я хочу, чтобы вы стали моей законной женой!..

Онорина лежала на траве, почти лишившись чувств. Андре услышал шаги и поспешно скрылся в темноте.

С фонарем в руке шагал слуга, а за ним – одна из матрон-наставниц. Она вскрикнула, заметив лежавшую Онорину. Но склонившись к девушке, увидела, что та жива. Матрона приложила к ее носу флакончик с нюхательными солями. Девушка застонала и очнулась. Матрона тотчас отправила слугу в замок, откуда не замедлили прислать других слуг с носилками. Онорину унесли в лазарет. Вскоре она оправилась от своего обморока. У нее не обнаружили никакого недуга и потому сочли, что ее пребывание ночью в саду, равно как и потеря сознания, вызваны были свойственным некоторым девушкам лунатизмом. Врач предписал ей укрепляющие снадобья. Анна навестила подругу в лазарете и с жадностью выслушала рассказ Онорины о ночном свидании. Разумеется, Онорина не выдала Андре; и на вопрос Анны, кто же все-таки этот человек, отвечала, что юноша – знатного происхождения и хорошего рода, а также и богат… Анжелику известили письмом о лунатическом припадке, случившемся с ее дочерью, но обстоятельства сложились так, что герцогине де Монбаррей было не до того!

После отъезда Онорины в Сен-Сир жизнь Анжелики закружилась, словно ярмарочная карусель. Порою ей казалось, будто она вновь сделалась совсем юной женщиной. В Париже заметили, что при дворе происходят перемены. Еще совсем недавно здесь первенствовала мадам де Ментенон и царила атмосфера просвещенного благочестия и увлеченности серьезной литературой. Теперь же все чаще устраивались балы, охоты, шумные кавалькады… Времяпрепровождение короля, прежде несколько однообразное, теперь преобразилось в некоторую, своего рода, чересполосицу! Несколько дней он проводил в покоях мадам де Ментенон, слушая чтение вслух писательницы Мадлен де Скюдери, затем – в следующие несколько дней – предавался развлечениям, танцевал на балах, где первенствовала новоиспеченная герцогиня де Монбаррей. Светский Париж с большим интересом следил за развитием событий. Но покамест этот странный и непонятный триумвират – Людовик, мадам де Ментенон и герцогиня де Монбаррей – не подавал поводов для светского злословья. Герцогиня с живым интересом присутствовала на интеллектуальных собраниях в салоне некоронованной королевы, а Франсуаза де Ментенон, случалось, выезжала в покойной карете на шумную охоту. Или в разгар очередного бала стоявший близ парадной двери лакей громко объявлял:

– Мадам де Ментенон!..

И она вступала в залу, одетая в темное, чуть небрежная. И все склонялись в поклоне. А герцогиня де Монбаррей самолично подходила к вошедшей, приседала в низком реверансе и следовала за мадам де Ментенон, словно придворная дама, подчиненная ей, покамест та подходила к своему креслу. Его Величество казался абсолютно счастливым. Обе женщины, казалось, обожали друг дружку. Светский Париж терялся в напряженных догадках, пытаясь угадать, чем же это в конце концов завершится!

Но внезапно, совершенно внезапно герцогиня де Монбаррей принуждена была совершенно отвлечься от светской жизни, полной шумных развлечений и скрытых опасностей. Это случилось однажды на рассвете, когда она только что возвратилась с бала в королевском дворце. Верная Северина помогала ей раздеваться. Анжелика тряхнула волосами, уже распущенными, и оглянулась в зеркало. Оттуда глянула на нее пышная красавица, словно лишенная возраста, словно навсегда застывшая в своей зрелой прелести. Анжелика чувствовала некоторое утомление, но это утомление было приятным. В длинной ночной сорочке Анжелика с наслаждением вытянулась на широкой постели. Глаза ее закрылись, в ушах смутно звучали мелодии бальных танцев. Она погрузилась в дрему. В полусне мерцали перед ее глазами в призрачном хороводе многочисленные лица ее жизни. Вот и лицо Жоффрея, глаза его смотрят на нее печально; во сне ей становится жаль его!.. Но тотчас лицо Жоффрея затеняется другим мужским лицом, молодым, обрамленным прядками каштановых волос… Анжелика во сне никак не может вспомнить, кто же это!..

Анжелику будит тревожный голос верной Северины:

– Проснитесь!.. Проснитесь!..

Этот голос выражает такое волнение, что герцогиня де Монбаррей тотчас садится на постели.

– Скорее! – торопит Северина. – Скорее! Молодой граф… ваш сын… Он только что прискакал верхом!.. Он ждет вас!..

Северина помогает госпоже одеться. И вот уже Анжелика, в легком пеньюаре, с накинутой поверх него розовой шалью, чуть еще полусонно покачивая головой с убранными в сетку волосами, выходит в свой кабинет. Там ждет ее, нетерпеливо расхаживая взад и вперед, Флоримон. Его сапоги – в дорожной пыли, он выглядит усталым и встревоженным.

– Что случилось? – спрашивает Анжелика.

– Только вы можете помочь, матушка! – отвечает Флоримон без проволочек. – Кантор в тюрьме! Война теперь неминуема!

– Но… Как это возможно? Ведь Кантор в Мадриде…

– Он ехал в Париж, сопровождая испанского посла. Неподалеку от Сен-Сира Кантор решил пересесть на коня и проделать некоторую часть пути верхом. Погода стояла отличная. Он решил присоединиться к послу лишь к вечеру. Но вечером, в гостинице, где он должен был дожидаться приезда посла, так никто и не появился! Кантор решил возвратиться назад, узнать, почему запаздывает его спутник. Однако не успел Кантор собраться, как в гостиницу явились стражники. Кантор был арестован и препровожден в Бастилию! Дело в том, что посла и нескольких сопровождающих его лиц нашли зверски убитыми!

– Что же это было? И при чем здесь Кантор?

Судя по всему, это убийство совершено с целью ограбления. Похищены деньги и сундуки с одеждой, а также уведена карета с лошадьми. Преступник не обнаружен. Но король Испании уже потребовал наказания для Кантора.

– Чем виновен Кантор?

– Король Испании предполагает, что преступление было устроено именно Кантором!

– Какая глупость! Я немедленно еду к Его Величеству! Все будет улажено!

– Вся надежда на вас, матушка!

– Разве я могу бросить в беде сына?!..

Через час из ворот замка герцогини де Монбаррей выехала с грохотом карета. Но в королевском дворце Анжелику ждало разочарование. Ей было сказано, что король покамест не может принять ее. Тревожный признак! Анжелика отправилась в покои мадам де Ментенон. Если и Франсуаза не примет ее… Но мадам де Ментенон приняла ее тотчас.

Франсуаза была предупредительна и ласкова, как всегда. Анжелика не успела рассказать об аресте сына и убийстве испанского посла, а Франсуаза уже замахала руками взволнованно и горестно:

– Мне все, все известно! Уже известно! Я тоже хотела бы сделать все, зависящее от меня, но боюсь, в данном случае от нас с вами теперь ничто не зависит!

– Я не могу оставить моего сына в тюрьме! И ведь это обвинение – нелепость! Почему же ничего нельзя предпринять?

– Только не беспокойте по этому поводу Его Величество!

– Но в чем же дело?

– Это дело слишком запутанное…

– Я чувствую, что мой сын сделался жертвой интриги!

– Это так, но лишь отчасти! В сущности, мы все очутились в безвыходной ситуации: Его Величество, я, вы, ваш сын… Испанский король, император, тяжело болен, и он требует скорейшего наказания виновного в гибели посла. Ведь посол – дальний родственник императора! Дело в том, видите ли, что сыщики тайной канцелярии уже вышли на след преступника. Это несомненно некий Андре Рубо. Совсем недавно он совершил еще два убийства. Первым был убит трактирщик близ почтовой станции…

– Трактирщик?..

– Да. Затем погибла вдова купца…

– Трактирщик… близ почтовой станции…

– Вы знали его, Анжелика?

И Анжелика рассказала о том, что произошло близ почтовой станции, когда она въезжала в Париж…

– Я не сомневаюсь, – прибавила она, – я не сомневаюсь, это он, это он – убийца!..

– Думаю, вы правы, Анжелика. Это он!

– Но тогда остается лишь поймать его. Конечно, это нелегко, но все же…

– Он непременно будет пойман, но я опасаюсь, что это не поможет вашему сыну.

– Но почему?!

– Некое лицо чрезвычайной важности требует выдать этого убийцу, когда он будет, разумеется, пойман, именно данному лицу! В то же время король Испании требует наказания посла Франции, то есть графа Кантора де Пейрака.

– Я по-прежнему нечего не понимаю! Кантор не виновен. Убийцу ловят… И кто же это лицо чрезвычайной важности, которое имеет право требовать у нашего короля?..

Сейчас я ничего вам не скажу, милая Анжелика! И умоляю вас, не докучайте Его Величеству. Его Величество смущен, его Величество и сам не знает, каким образом выпутаться из этой диковинной ситуации. Именно поэтому Его Величество не хочет пока видеть вас. Его Величество в смущении, в смятении… Но вы, Анжелика, приезжайте завтра вечером ко мне, но не в мои покои во дворце короля, а именно ко мне, в мою резиденцию. Возможно, нам удастся что-нибудь придумать!..

Анжелика вернулась к себе, встревоженная и опечаленная, дома ее ждало письмо из Сен-Сира. Одна из наставниц писала ей, что у Онорины случился легкий припадок лунатизма… «…впрочем, врач не находит ничего серьезного…» В другое время Анжелику перепугало бы даже легкое недомогание любимой дочери, но теперь все мысли герцогини де Монбаррей были заняты опасностью, которой подвергался сын!

Вечером следующего дня она уже сидела в одной из гостиных дворца мадам де Ментенон. На небольшом столике расставлены были фарфоровые чашки, графины с вином, блюда с печеньями. Мадам де Ментенон заметно волновалась.

– Мы ждем важного гостя, – предупредила она Анжелику.

– Кого? Быть может, должно прибыть то самое значительное лицо, которое имеет право предъявлять требования нашему королю?

– Вы угадали, Анжелика!

– Вероятно, он, этот важный незнакомец, прибудет фактически инкогнито, не сопровождаемый пышной свитой?

– Сегодня вы – настоящая прорицательница!

Однако ждать пришлось еще час. Позолоченные часы на камине пробили девять.

– А если он не приедет? – спросила Анжелика.

– Он обещал мне. Он по-своему честен и склонен держать слово!

Мадам де Ментенон не ошиблась. Лакей доложил значительно и таинственно:

– …Гость!..

– Проси немедленно! – приказала мадам де Ментенон.

Анжелика ощутила напряжение всего тела, как будто ее сильное гибкое тело вот-вот должно было преобразиться в тело большой змеи!.. В комнату вошел мужчина огромного роста. На голове его был нахлобучен парик, вычесанный весьма дурно. В глаза тотчас бросались большие красные кисти незнакомца, он не носил перчаток. Лицо его было круглым, а взгляд черных глаз – суровым. Черные усы весьма, впрочем, украшали это лицо. Он поклонился дамам с некоторой неловкостью.

К удивлению Анжелики мадам де Ментенон присела перед гостем в низком придворном поклоне. Анжелика тотчас поняла, что следует последовать ее примеру, и также отдала реверанс. Дамы сели рядом на канапе. Гость поместился против них на стуле.

– Ваше Величество!.. – начала Франсуаза. Анжелика едва верила своим ушам: мадам де Ментенон называла этого неуклюжего великана «Величеством»!.. Но Франсуаза продолжала: – Ваше Величество! Позвольте представить Вам мою подругу, герцогиню Анжелику де Монбаррей. Ее сын невольно оказался замешанным в это ужасное дело, которое так волнует вас!.. Анжелика! – теперь мадам де Ментенон обратилась к герцогине. – Перед тобой – законный государь, правитель Московитского королевства!

Великан наконец-то заговорил. Голос его оказался чрезвычайно басистым:

– Зовите меня просто «Пьер»! – сказал он, произнося слова по-французски совершенно правильно, но с каким-то странным акцентом.

Со свойственной ей чуткостью Анжелика уловила в натуре этого человека значительную искренность и честность.

– Помогите моему сыну, господин Пьер! – сказала она. – Мой сын ни в чем не повинен! Настоящий убийца непременно будет пойман!

– Он должен быть выдан мне! – пробасил великан.

– Это непременно произойдет, – вмешалась мадам де Ментенон.

– Я не могу допустить, чтобы он оставался в парижской тюрьме, если он будет пойман! – решительно сказал господин Пьер. – Я нахожусь здесь инкогнито. В сущности, я прибыл сюда именно для того, чтобы поймать этого человека, убийцу испанского посла. Я должен во что бы то ни стало привезти его в Московию, в мое государство!

– Но поймите сердце матери, теряющей сына, заклинаю вас! – воскликнула Анжелика. – Ведь и у вас есть, или была мать!..

Черные, немного навыкате глаза великана остановились на побледневшем лице герцогини. Он судорожно моргнул.

– Да, – произнес он. – Совсем еще недавно у меня была мать. Она была отравлена. Я знаю, – в голосе его зазвучали угрожающие ноты, – я знаю, кто виновен в ее гибели. Моя старшая сестра, дочь моего отца от его первого брака!.. Но гибель моей матери будет отмщена и отмщена страшно!.. – Лицо его судорожно задергалось.

– Помогите! – просила Анжелика в отчаянии. – Помогите!

Господин Пьер налил в чашку вина и выпил залпом. Черные усы его увлажнились.

– Прежде всего, – проговорил он глухо, – прежде всего настоящий преступник должен быть пойман! Пойман и выдан мне! – Огромный кулак завис над столешницей. Анжелика подумала со страхом, что сейчас стол опрокинется, но великан разжал пальцы и с размаха опустил руку на колено. – Я обещаю, – продолжал он свою речь, – я обещаю, что как только преступник будет пойман и выдан мне, я найду способ помочь графу де Пейраку!..

– Ваше Величество! – проговорила Анжелика полушепотом.

– Зовите меня Пьером! – Великан поморщился. Мадам де Ментенон осторожно переменила направление разговора.

– Скажите, господин Пьер, – спросила она, – когда же вы намереваетесь раскрыть свое инкогнито?

– Когда он будет в моих руках! – Великан насупился.

– Да, господин Пьер, это так понятно! – мягко сказала мадам де Ментенон.

Она подвинула гостю блюдо с печеньями. Некоторое время все трое ели печенья, запивая сладости вином. Ели и пили в молчании. Затем великан резко поднялся. Должно быть, он чувствовал себя неловко в дамском обществе.

– Позвольте откланяться, – басисто проговорил он.

Мадам де Ментенон и Анжелика простились с ним со всею возможной почтительностью. Гостеприимная хозяйка приказала лакею проводить гостя. Анжелика И Франсуаза сидели, замерев, чутко прислушиваясь.

Наконец до их слуха донеслись смутные звуки отъезжающей кареты. Обе женщины внезапно и разом вздохнули с облегчением.

Анжелика выпила чашку вина.

– Как вы узнали этого странного человека, Франсуаза? – спросила Анжелика.

– Его Величество направил господина Пьера ко мне. Он и сам не знает, чего возможно ждать от этого московитского великана.

– А если Андре Рубо не будет пойман?

– Нет, нет! Его непременно поймают. А покамест я приказала охранять Сен-Сир как возможно строже! Мне представляется, что этот человек не остановится ни перед чем!

– Должно быть, он московит, вот где разгадка! – сказала Анжелика. – Я вспоминаю, что сразу приметила в его лице нечто странное, совершенно непонятное! Возможно, именно он отравил мать господина Пьера, он – наемный убийца по призванию!

– Да или нет, – мадам де Ментенон задумалась. – Ведь убийство трактирщика и смерть купеческой вдовы совершены, кажется, без малейшего смысла, без малейшей корысти. Насколько, впрочем, это мне известно…

– А ты… – Анжелика посмотрела на подругу, – ты решилась бы отдаться этому господину Пьеру?

Нет! – отвечала мадам де Ментенон твердо. – И тебе, милая Анжелика, не советую решаться на подобную авантюру. Стать любовницей этого великана может или простушка, или особа, расчетливая до чрезвычайности. И та и другая, вернее всего, погибнут. Нет, следует избегать короткости с этим субъектом! Женщину, которая вдруг – из любви или из корысти – решится отдать ему свое тело, он будет презирать, будет издеваться над ней! А душа женщины… Я не знаю, какая же простая и чистая женская душа может вызвать в нем чувство доверия. Но в Париже такой женской души не сыщешь!..

Занятая несчастьем сына, Анжелика ничего не сказала мадам де Ментенон о лунатизме Онорины.

Онорина еще несколько раз встречалась с Андре в саду. Анна де Ноай тщательно укладывала на ее постели одежду и прикрывала одеялом. Если к постели подходила одна из наставниц, Анна предупреждающе поднимала палец и шептала:

– Тише, тише! Она спит! Не разбудите ее!..

И наставница отходила. Припадков лунатизма у Онорины более не замечалось.

Она все более влюблялась в Андре Рубо. Этот странный человек, не знающий, кто он, способный на убийство, на преступление, пленил душу Онорины. Ее душа, казалось, всегда ждала его, именно его, такого родного, близкого, страшного! Их взаимные ласки делались все более и более страстными.

– Возьми меня! – молила она. – Сделай меня женщиной! Ты видишь, как я страдаю! Мое тело изнемогает от незавершенности. твоих объятий!..

– Нет, нет! – отказывался он в полузабытье. – Я не могу погубить тебя! Не могу!..

И он снова и снова заключал се в объятия…

– Почему… Почему?.. – бормотала девушка, изнемогая.

– Нет! – Он отталкивал ее. – Я могу погубить тебя, но я этого не сделаю. Я чувствую, я знаю, что меня ищут, выслеживают; меня обложили, словно волка!..

В их последнее свидание он уже был не в силах сдерживаться. Он овладел ею. Она была счастлива испытанной болью. Истечение крови не пугало ее.

– Теперь я принадлежу тебе! – гордо говорила она. – Я – твоя! И никому кроме тебя я никогда не буду принадлежать!..

Они уговорились встретиться следующей ночью.

После ухода Андре Онорина внезапно ощутила слабость. Надо было возвращаться в дортуар, но не было сил. Телом овладевала приятная истома. Онорина говорила себе, что надо подняться и идти, но глаза невольно закрывались. Она задремала. И пробудил ее шум шагов и голосов. Две наставницы в сопровождении слуг с факелами окружили ее.

И на следующую ночь Андре встретила под грушевым деревом Анна. Она сказала ему, что Онорина заперта в лазарете:

– …завтра ее отправят в Париж, к ее матери… А покамест я даже не смогу передать ей записку от тебя!

– Они нашли ее в саду случайно?

– Если бы! Все получилось так глупо! Служанка-поломойка нашла записку, ту самую, давнюю, ту первую записку, которая была передана мне!..

– И вправду: как глупо! – Лицо Андре на миг скривилось.

Затем он дружески простился с Анной и скрылся в ночи.

Онорину доставили в Париж. Одна из матрон-наставниц сопровождала ее. Герцогине де Монбаррей передали письмо, в котором подробно описывалось, как дочь ее была обнаружена в саду под грушевым деревом, утратившая навеки девственность! Анжелика не стала говорить с дочерью, заперла ее в спальне и тотчас поехала к мадам де Ментенон.

«Лучше пусть она узнает от меня, лучше пусть она узнает от меня!..» – повторяла Анжелика про себя, трясясь в карете без рессор. Она полагала, что будет лучше, если мадам де Ментенон узнает о случившемся с Онориной от самой Анжелики, а не от хранительниц девичьей чистоты в Сен-Сире. Сейчас Анжелика не должна была потерять доверия мадам де Ментенон.

Выслушав сбивчивый рассказ подруги, мадам де Ментенон призадумалась, затем сказала:

– Кто же он, любовник твоей дочери, милая Анжелика?

Анжелика пожала плечами:

– Она сказала наставницам в Сен-Сире, что ее изнасиловал незнакомец.

– Ты веришь в это?

Анжелика понимала, что сейчас ей надо говорить правду.

– Нет, не верю. Но она не сознается, я слишком хорошо знаю свою дочь. Конечно же, я буду спрашивать ее, но я знаю: она не скажет!..

Обе женщины замолчали. Молчание длилось. Постепенно Анжелика начала чувствовать в этом молчании нечто странное и даже и опасное. Франсуаза приблизила свое лицо к лицу подруги. Они, как это у них велось, сидели рядом на канапе. В глазах мадам де Ментенон Анжелика прочла какую-то странную, очень странную, почти мучительную проницательность…

– Убийство испанского посла произошло в окрестностях Сен-Сира… – медленно произнесла Франсуаза.

Анжелика уже догадалась о мыслях своей подруги, сердце замерло.

– Ты не думаешь… – Франсуаза не договорила.

– Нет, – произнесла Анжелика, внутренне холодея, – Нет, нет, нет!

Она почти кричала.

Франсуаза сжала ее запястья в своих пальцах, внезапно оказавшихся такими сильными.

– Анжелика! Приди в себя. Взгляни правде в глаза! Человек, которому отдалась Онорина, это Андре Рубо!

– Франсуаза! Ты не оставляешь мне ни капли надежды! Зачем ты так жестока?

– Пойми, Анжелика, моя жестокость – это жестокость хирурга, безжалостно отсекающего больной член ради спасения больного!

– Что же мне делать? – Теперь голос Анжелики прозвучал уныло.

– Не будь сурова с дочерью, не брани ее, не требуй от нее откровенных признаний. Возможно, она сама почувствует потребность поделиться с матерью своими чувствами и намерениями…

– Нет, не верю! – Анжелика была в отчаянии. – Не верю! Онорина способна быть твердой, словно кремень. Она нечего не скажет о своем любовнике.

– Тогда ты должна просто-напросто следить за ней. Не спускай с нее глаз. Андре Рубо может объявиться в твоем доме. Он – отчаянное существо. И помни, судьба твоего сына Кантора зависит от поимки Андре Рубо!..

Анжелика сидела, закрыв лицо ладонями.

Дома она последовала советам Франсуазы. Впрочем, следить за молодой девушкой, запертой в небольшой комнате, было не так уж трудно. Анжелика ни о чем не спрашивала дочь, но прекрасно видела, каким высокомерием дышит лицо Онорины, каким упрямством! Король уклонялся от свиданий с герцогиней де Монбаррей. Возможно было найти этому самую простую причину. Какому мужчине захочется проводить время с женщиной, озабоченной своим горем, с женщиной, которая наверняка готова о чем-то своем просить!.. Анжелика пыталась понять ситуацию. Она заподозрила мадам де Ментенон. Как это случилось? Как случилось такое, что Анжелика отстранена от Его Величества, а Франсуаза по-прежнему с ним? Как это произошло? Это кажется случайным стечением обстоятельств. Эта ужасная связь Онорины с Андре Рубо! Ведь это совершенная случайность: их встреча на почтовой станции!.. Но… Разве можно было предположить, что Онорина выйдет замуж, как выходят замуж добродетельные, и даже и не очень добродетельные парижские девицы, дочери графов и маркизов?! Надо было заранее знать, что с Онориной должно произойти нечто необычайное!.. А мадам де Ментенон? О! Она всего лишь тщательно следила за Анжеликой, изучала ее, внимательно вглядывалась… И… тотчас воспользовалась сложившейся ситуацией! Нет, Анжелика даже не может обвинить Франсуазу! Франсуаза отнюдь не была коварна, Франсуаза оказалась наблюдательна, только и всего! И что же теперь делать, что предпринять Анжелике? Как спасти Кантора? Как устроить судьбу Онорины? Как доказать, показать королю, что Анжелика не намеревается просить его?! Да, Анжелика не намеревается обращаться к нему с просьбами, не намеревается докучать ему… Да, да, да!.. В голове герцогини де Пейрак созрел план!

Она поехала к мадам де Ментенон. Они беседовали, как обычно, то есть очень дружески, очень доверительно.

– Я устала, – произнесла вдруг Анжелика, – я устала от бесплодных размышлений. Ведь от меня нечего не зависит. Мне остается только одно: ждать поимки Андре Рубо. Представь себя на моем месте! Представь себе, каково мне в одном жилище с дочерью, которая настолько далека от меня в своих мыслях и чувствах! Я не знаю, о чем думает Онорина. Может быть, она намеревается убить меня! Ведь у нее нет возможности бежать! Она решит отомстить мне за то, что я заперла ее. Она найдет способ выбраться из запертой комнаты. Но что мне делать?! Я люблю, я обожаю эту девочку! Франсуаза! Помоги мне! Я так хочу отвлечься от всего этого! Скажи, мадемуазель де Скюдери все еще продолжает, читать вслух в твоем салоне свой роман «Клелия»?

– Да, – отвечала Франсуаза легко. Но в звучании ее голоса Анжелика уловила некоторую напряженность.

– Франсуаза! Я так давно не слушала мадемуазель де Скюдери! Это отвлекло бы меня… Надеюсь, ты пригласишь меня…

– Мне так недостает тебя во время этих чтений! Помнишь, как мы сидели рядом, вот как теперь… Но Его Величество!.. Я буду откровенна с тобой. Людовик опасается встречи с тобой. В сущности, он боится…

– Я понимаю, чего именно боится Его Величество! Он боится, что я стану досаждать ему просьбами об освобождении Кантора! Но, Франсуаза, этого не будет. Я целиком полагаюсь на тебя в этом деле…

Теперь Анжелика понимала, что поставила Франсуазу в неловкое положение. Если мадам де Ментенон и далее будет уклоняться, вилять, отнекиваться, тогда… Тогда… В конце концов – мадам де Ментенон должна понимать, что Анжелика может перестать доверять ей!..

– Я жду тебя послезавтра, – сказала Франсуаза с улыбкой. – Кстати, твоя невестка, эта прелестная Мари-Сесиль, тоже приглашена…

Чтение прошло прекрасно. Анжелика беспечно улыбалась Его Величеству. Сначала он отводил взгляд, но затем она почувствовала, что все еще может иметь на него некоторое влияние. В перерыве, когда лакеи внесли на подносах легкое вино, король поднялся и прошел в будуар позади салона. Анжелика деликатно вышла в противоположную дверь и кружным путем, по коридору, прошла в тот же будуар. Час уединения пролетел незаметно. Целуя на прощанье герцогиню де Монбаррей, король участливо пожал ее руку. Затем спросил, снова отводя взгляд:

– Вы, должно быть, огорчены несчастьем вашего сына? – И добавил: – Разумеется, я попытаюсь помочь…

– Оставьте, Ваше Величество! – Смело прервала Анжелика. – Сейчас, когда я с вами, я не могу и не хочу думать ни о чем, кроме вас!..

Его Величество удалился за ширмы, где находились умывальные принадлежности и судно. Анжелика, чувствуя неожиданный прилив озорства, вернулась в салон и опустилась в мягкое штофное кресло. Внизу, под нижней юбкой и пышным платьем было влажно и липко, это возбуждало. Она слегка ерзала в кресле, ощущая мягкий шелк нижней юбки. Она ярко представила себе эту свою юбку, розовый цвет юбки… Сторожко оглянулась по сторонам, украдкой запустила под платье гибкую руку… Сильный указательный палец мягко вошел вовнутрь женского места. Анжелика двигала пальцем – вперед – назад, вперед – назад…

На лице ее играла озорная улыбка полузабытья… Но даже пристальные наблюдательницы и наблюдатели, а такие имелись в комнате, не могли бы определить, что же это делает герцогиня де Монбаррей!..

С этого вечера связь Анжелики с Его Величеством возобновилась. Мадам де Ментенон, казалось, была искренне обрадована. Однажды подруги беседовали наедине, пристроившись на своем любимом канапе. Франсуаза сказала:

– Милая Анжелика! Ты вправе полагать меня коварной, но ты отнюдь не права. Разве ты можешь назвать меня интриганкой?

Анжелика отрицательно повела пышноволосой готовой. Франсуаза продолжала:

– Разве это я устроила так, чтобы Онорина случайно увидела Андре Рубо? Разве это я принудила Андре Рубо совершать убийство за убийством? И поверь, я не внушала Его Величеству стремление уклониться от близости с тобой!..

– Я и не подозреваю тебя, – отвечала Анжелика. – Мне довольно известен характер Его Величества. Король-Солнце опаслив и не склонен прямо выражать неприязнь к кому бы то ни было! Но на его месте человек, который вел бы себя иначе, являлся бы просто-напросто глупцом! Кто управляет моей жизнью? Кто строит козни? Я скажу тебе. Их двое. Он и она. Их имена: Случай и Судьба!.. Но теперь меня волнует нечто весьма важное для моей жизни, а именно: ищут ли Андре Рубо?

Поиски этого молодца волнуют не одну тебя! Господин Пьер, одержимый своим московитским темпераментом, буквально сходит с ума! Его спутники, московитские аристократы, трепещут от страха, потому что он заставляет их молчать целыми днями, мало есть и пить; а если замечает, что кто-то из них опрокинул в глотку лишний стакан вина, бьет виновного треххвостой плетью!..

– Я не наделена столь бурным темпераментом, – заметила Анжелика, – но и я томлюсь в нетерпении. Мой сын в тюрьме. Я не знаю, что теперь будет с моей дочерью!..

– Ты говоришь о темпераменте, – серьезно начала Франсуаза, – а что ты делала на последнем чтении в моем салоне? Я поняла все!..

– Боже!.. – Анжелика смутилась.

– Нет, нет, не красней, милая! Я даже благодарна тебе. Я люблю беседовать с государем, обожаю запах, истинный аромат нежной кожи Его Величества, люблю целовать и обнимать его, но … Мне тяжело переносить собственно соитие, соитие не доставляет мне наслаждения, одну лишь телесную боль. И это очень хорошо, что наши обязанности и стремления в отношении короля настолько различны! Я целую его и беседую с ним, ты – соединяешься с ним плотски…

Подруги схватились за руки, будто маленькие девочки, и весело засмеялись. Затем обнялись и принялись целоваться, тычась губами в щеки. Франсуаза любила подобные забавы. Анжелика знала, что ее подруге неприятны лишь грубые прикосновения, вхождения – будь то пальцем или членом – в нежное женское место…

С Его Величеством Анжелика решительно не желала говорить о заточении своего сына. Король уже несколько раз пытался сам заговорить с ней об этом, но она ласково прерывала его. Но однажды она поняла, что если снова прервет речь Его Величества, Людовик воспримет это как оскорбление! Поэтому она лишь наклонила низко голову и замерла.

– Вам отнюдь не все известно, Анжелика! – говорил Его Величество. – Я назначил награду за поимку этого мерзавца Андре Рубо. Но я обязан предупредить вас: даже когда истинный убийца испанского посла будет пойман, вызволить молодого графа Кантора из заточения будет трудно. И все же я обещаю вам, что ваш сын будет на свободе!

Анжелика смиренно поцеловала руку Его Величества.

На другой день она беседовала с Франсуазой об Онорине. Обе женщины решили, что для девушки лучше всего будет принять постриг, сделаться монахиней.

– Мне тяжело об этом думать, – говорила Анжелика, – я мечтала видеть любимую дочь счастливой супругой и матерью, супругой богатого и знатного, любящего ее мужчины, но теперь я понимаю, что я всего лишь предавалась безудержным иллюзиям. Да, Онорину нужно заключить в монастырь, для ее же блага!..

– Ты не во всем права, Анжелика! Монастырь – отнюдь не тюрьма! Онорина не глупа. Опытные монахини сделают так, что ее разум начнет трудиться. Молитвы, чтение теологических серьезных книг – все это отвлечет ее, смирит ее буйную кровь…

Анжелика соглашалась, затем вынуждена была признаться, что вот уже несколько дней не входила к дочери:

– Франсуаза! Я не могу видеть ее глаза!..

Вернувшись домой, герцогиня де Монбаррей все же приблизилась к запертой комнате, где содержалась Онорина. Анжелика нервно вертела в пальцах ключ, но войти не решилась. Последние ночи Анжелику одолевала бессонница. И в эту ночь она не пошла в спальню, а сидела в одной из гостиных у камина, удерживая на коленях томик сонетов Ронсара. Она подумала, что следовало бы встать и снять золочеными щипцами нагар со свечей. Но вставать не хотелось. Потом уже ей представлялось, что она многое предчувствовала!..

Чуткий слух уловил легкие шаги на мраморных ступеньках лестницы. На второй этаж к Анжелике поднималась, конечно же, Северина! По звуку шагов Анжелика поняла, что верная камеристка спешит. Герцогиня поднялась порывисто. Маленькая книжечка стихов, переплетенная в красный сафьян, упала на ковер. Северина вбежала и кинулась к своей госпоже:

– Письмо!.. Письмо от мадам де Ментенон!..

Анжелика жадно схватила изящный конверт, надорвала… И вот уже глаза, ее красивые глаза побежали по строчкам, написанным легким, летучим почерком Франсуазы…

«Милая Анжелика! – писала мадам де Ментенон, – я не могу терпеть и спешу немедленно известить тебя о случившемся! Я – в покоях Его Величества. Только что мы обсуждали серьезные проблемы насаждения нравственности во Франции. Внезапно камердинер Его Величества доложил о прибытии одного лица, принесшего важные известия. Король тотчас приказал впустить одного из самых известных парижских сыщиков. Ты, должно быть, уже догадалась, что Андре Рубо… Нет, он еще не пойман, но удалось выйти на его след! И только представь себе, где же обнаружился его след! В монастыре Сент Элпис, в этой цитадели женского благочестия! Одна из привратниц заметила странную фигуру, бежавшую через монастырский двор. На первый взгляд могло показаться, что это бежит одна из сестер и покрывало ее развевается от быстрого бега. Но приглядевшись, привратница поняла, что это бежит мужчина! Другая бы на ее месте подняла крик, перебудила бы всех. И… в итоге таинственный незнакомец ускользнул бы непременно! Однако эта разумная женщина проследила путь бежавшего, осторожно следуя за ним в отдалении. Он пронесся по длинному коридору, пустому, темному и холодному, и юркнул в одну из келий! Вот тогда-то привратница решилась разбудить мать-настоятельницу. Разбудили и кое-кого из монахинь, то есть тех, кому мать-настоятельница доверяла. Вызвали стражников, охранявших монастырь. Они клялись, что самым внимательным образом следили за всеми, кто входил и выходил в приемные дни! Мать-настоятельница имела у себя ключи от всех келий. Тихо ступая, она приблизилась к двери. На дворе, под окном кельи, уже стояли стражники. Окно было зарешечено. Мать-настоятельница, не постучавшись (а обычно она стучалась, прежде чем посетить ту или иную келью), повернула ключ в замке и резко распахнула дверь! Тотчас внизу, под окном, раздался отчаянный вопль. Кричал мужчина. В келье решетка на окне оказалась выломана. Царил хаос, свойственный поспешному бегству. Юная сестра Деодата, явно метавшаяся по келье только что, перед самым приходом матери-настоятельницы, теперь замерла, страшно бледная. Вбежало несколько стражников. Тотчас выяснилось, что неизвестный убил одного из них! Картина сделалась вполне ясна. Преступник бежал, выломав решетку. Он решился прыгнуть с достаточной высоты. Он обладал прекрасной ловкостью и не сломал ни руки, ни ноги! При осмотре оказалось, что решетка была подпилена, как и следовало ожидать! Ведь чтобы выломать голыми руками металлическую решетку, надо обладать сумасшедшей силой! Юная сестра Деодата по-прежнему стояла, замерев в отчаянии, будто статуя старинная Екатерины. Не хватало лишь колеса, на которое она могла бы опереться! Ведь обыкновенно святую Екатерину изображают опирающейся на колесо, на котором ее подвергали мучениям! Обыскали келью по приказанию матери-настоятельницы и нашли в сундуке многое из одежды и вещей, принадлежавших испанскому послу и его спутникам! Мать-настоятельница сама допросила сестру Деодату. И что же?! Я бы не могла вообразить такого странного и трагического поворота судьбы! Сестра Деодата оказалась… да, да, никем иным как дочерью той самой купеческой вдовы, убитой роковым Андре Рубо! В миру имя этой девушки было Дениз. После страшной гибели матери она ушла в монастырь. Муж старшей сестры Дениз охотно внес положенный вклад, ведь это было дешевле, чем выдать свояченицу замуж, наделив достойным приданым! Младшие монахини должны были поочередно трудиться в монастырском птичнике. В обязанности Дениз-Деодаты входило ездить вместе с одной пожилой монахиней в Сен-Сир с корзинами свежих яиц. Однажды, покамест ее пожилая спутница беседовала с матронами-наставницами, служившими в девическом училище, сестра Деодата решила прогуляться в саду, ведь это не было запрещено! Вот тут-то и подстерег ее Андре Рубо! И если ты, милая Анжелика, полагаешь, будто девушка не узнала убийцу своей матери, ты жестоко ошибаешься! Она узнала его тотчас! Что же произошло дальше? Она согласилась скрывать и его и все украденное им из кареты испанского посла! Она раздобыла для него рясу и покрывало. А самое, пожалуй, удивительное заключается в том, что этот роковой Андре Рубо даже не был ее любовником! На прямой вопрос матери-настоятельницы, состояла ли сестра Деодата в нечистой связи с преступником, девушка отвечала, что он не прикасался к ее телу! Матушка велела одной пожилой монахине осмотреть Деодату. И что же оказалось? Несчастная была девственна! Ее спрашивали, что же связывало ее с Андре Рубо. Она отвечала, что он – прекрасный человек, что ум его необычайно изощрен, и что связывала их чистая и прекрасная дружба! Ей не преминули напомнить, что она укрывала убийцу своей матери! Плача, она сказала, что Андре Рубо на самом деле не виновен…

– Обстоятельства вынудили его убивать! – повторяла несчастная. – Он не виноват, не виноват! – И прибавила: – На его месте любой, любая из вас поступал, то есть поступала бы точно так же!

Куда бежал Андре Рубо, девушка, разумеется, не знала!

– Душа его чиста! – произнесла она и более не проговорила ни слова.

Мать-настоятельница простила ее, но сестра Деодата заключена в келью под строгий надзор. Она не лжет. И вправду, откуда ей может быть известно, куда бежал Андре Рубо! Во всяком случае, наконец-то о нем хоть что-то сделалось известно! Будем надеяться, что он вскоре будет пойман и это во многом изменит нашу жизнь! Его Величество шлет тебе, милая Анжелика, нежнейший привет. Я подумала, что должна как возможно скорее сообщить тебе о происшедшем и тотчас написала это письмо. Нежно целую тебя в щеку.

Твоя Франсуаза».

– Посланный мадам де Ментенон ждет, – заговорила Онорина, увидев, что госпожа опустила листок на столешницу небольшого, украшенного мозаикой стола. – Будете ли вы писать ответ?

– Да, – коротко ответила Анжелика. Она поспешно присела за столик, на котором были расставлены письменные принадлежности, и быстро написала:

«Милая Франсуаза!

Я несказанно благодарна тебе за твое послание. Будем надеяться, что преступнику не удастся ускользнуть далеко. Я осмеливаюсь передать самый искренний привет его Величеству, а также, в свою очередь, целую в щеку тебя.

Твоя Анжелика».

Герцогиня де Монбаррей запечатала конверт и передала Северине для посланного мадам де Ментенон. Оставшись снова в одиночестве, Анжелика сидела у камина, уронив руки на колени. Она казалась спокойной и задумчивой. Но на самом деле ее томило и терзало нетерпение. Перед глазами, чуть прищуренными, метались яркие языки пламени… Она пыталась вспомнить черты лица Андре Рубо, но черты эти вставали со дна ее памяти такими смутными, что Анжелика вынуждена была признаться себе: нет, она бы не узнала молодого преступника, если бы он вдруг предстал перед ней. Мысли Анжелики обратились к сестре Деодате, к злосчастной Дениз. Каким же обаянием должен обладать этот убийца, если дочь убитой им женщины столь самоотверженно прятала его, причем совершенно бескорыстно, не получая взамен даже любовных ласк, какие были бы вполне естественны в подобной ситуации!.. Анжелика невольно подумала о том, любит ли Андре Рубо Онорину! Нет, об этом нельзя думать! Даже тень такой мысли кощунственна!

Онорина не выйдет из комнаты, пока преступник не будет пойман. Только тогда возможно будет отправить Онорину в какой-нибудь отдаленный монастырь. Анжелика вовсе не желает, чтобы ее дочь постигла участь злосчастной Деодаты! Вдруг Анжелика поняла, что подумала о Жоффрее. А как бы он отнесся к этой перспективе пострижения Онорины?.. Сама не зная, почему, Анжелика коротко усмехнулась. Она тотчас позабыла Жоффрея и снова сосредоточилась на своем нетерпении. Скорее бы поймали Андре Рубо! Ах, если бы сама Анжелика могла действовать, выслеживать этого человека, найти его, связать ему руки, запястья… Герцогиня, неприметно для себя самой задремала в кресле.

Наутро она вместе с дюжей служанкой, приносившей еду Онорине, решилась войти к дочери. Онорина, похудевшая, большеглазая и замкнутая, сидела на ровно застланной постели. Она не встала навстречу матери. Служанка поставила поднос с тарелками на стол и остановилась у дверей, сложив на груди сильные мускулистые ручищи.

– Ты здорова? – спросила Анжелика, пытливо глядя на дочь. Анжелика чувствовала, как неловко ей говорить с любимой дочерью.

Онорина метнула на мать взгляд быстрый и почти злобный.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты хочешь знать, не чувствую ли я признаков беременности? Нет, я не беременна, месячные пришли вовремя! Ты можешь быть довольна!

– Онорина! – произнесла Анжелика упавшим голосом. – За что ты ненавидишь меня? Что я тебе сделала дурного?

– Если еще не сделала, так, значит, сделаешь! – Онорина сурово нахмурилась.

Анжелика поняла, что дальнейший разговор не имеет смысла и вышла из комнаты. Служанка дождалась, покамест Онорина закончит трапезу и унесла поднос с посудой. Анжелика заперла дверь. Онорина крикнула ей вдогонку:

– Не забудь приказать своей шлюхе-прислуге, чтобы выносила вовремя мой ночной горшок! Мне надоело дышать вонью!..

Стоя у двери комнаты, в которой она же сама заперла свою дочь, Анжелика прижала ладони к вискам.

Прошло еще несколько дней. Никаких вестей о поимке Андре Рубо или о его передвижениях не было. Мадам де Ментенон рассказала Анжелике о новом визите господина Пьера:

– Он в бешенстве. Он грозится, что начнет сам искать преступника, разошлет по стране своих агентов…

Анжелика призадумаюсь.

«Неужели дело в том, что Андре Рубо – всего лишь наемный убийца? Неужели московитским государем движет одно лишь чувство мести? Нет, должна быть еще какая-то причина!.. Но какая же?..»

Спустя еще два-три дня Анжелика позвонила утром в колокольчик, как обычно, вызывая Северину, которая обязана была, как обычно причесать ее и помочь одеться. Но вместо Северины явилась другая служанка.

– Что случилось? – спросила Анжелика. – Где Северина? Здорова ли она?

Оказалось, что Северина захворала. Анжелика поспешила навестить верную камеристку. Симптомы недомогания Северины наводили на мысль о сильной простуде. Ее трепала лихорадка, мучил сильный жар, вызвавший приступы тошноты и рвоты. Анжелика приказала послать за врачом, который не совсем понял болезнь Северины:

– Необходимо наблюдение. Я не могу определить, что это за болезнь…

Врач уехал, однако ночью Анжелика вновь послала за ним. Северине стало хуже. Приехавший врач применил растирания и холодные обертывания. Анжелика не отходила от постели верной камеристки. Спустя несколько часов Северина потеряла сознание и скончалась. Врач попросил позволения произвести вскрытие. Анжелика велела приготовить для этого специальную комнату. После вскрытия врач объявил, что причиной смерти Северины Берн явилось отравление ртутью.

– Но каким же образом она могла отравиться? – встревоженно спросила Анжелика.

– Отравиться? – переспросил врач, поправив очки. – Я полагаю, что ее отравили!

Анжелика сжала губы, удерживаясь от излишних вопросов. Итак, Северину отравили. Кто? Зачем?

После похорон Северины Анжелика тотчас поняла, как ей нехватает Северининой верности, Северининого бескорыстия. Она сделала своей камеристкой другую служанку, прежде помогавшую Северине, следившую за бельем и платьем Анжелики в гардеробной. Соответственно, еще одну служанку пришлось назначить в гардеробную. Таким образом, в итоге выяснилось, что в иерархии женской прислуги образовалось свободное место. И это было место кухонной помощницы, в обязанности которой входило мытье полов в обширных помещениях замковой кухни и прочая черная работа. Сама герцогиня время от времени спускалась в полуподвальные залы и комнаты и надзирала за уборкой и приготовлением кушаний. Она тотчас заметила среди знакомых лиц новую девушку, худую и несколько неуклюжую. Новая служанка была одета в платье широкое и дурно сшитое. На голове ее помещался большой чепец, отороченный дешевым кружевом. Из-под платья выглядывали большие башмаки. Лицо показалось Анжелике очень некрасивым и даже глуповатым. Впрочем, кто сказал, что для мытья полов необходимо обладать утонченным умом! И все же герцогиня побранила мажордома:

– Почему вы не поставили меня в известность, почему не доложили о том, что наняли новую служанку?

Мажордом оправдывался в некотором смущении:

– Но ведь это всего лишь поломойка! Я не хотел беспокоить почтенную герцогиню… Ваша особа…

– Я приказала докладывать мне обо всем, что происходит в доме! Вы наняли служанку и не доложили. В дальнейшем я не потерплю ничего подобного! Позовите ее.

Мажордом поклонился почтительно. Анжелика сидела в небольшой кухонной комнате. Здесь обычно завтракала покойная Северина. Анжелика нахмурилась. Сейчас она не хотела предаваться горестным воспоминаниям. Вошла новая служанка-поломойка и остановилась на пороге, неуклюже бросив длинные руки вдоль тела.

– Как тебя зовут? – спросила герцогиня строго.

– Агата.

– Откуда ты? Кто твои родители?

– Не знаю. Я подкидыш, выросла в приюте.

– Давно ты работаешь наемной прислугой?

С двенадцати лет, ваша милость. Сначала работала у начальницы приюта. Потом – у ее племянницы. Я не очень-то ловка, ваша милость. Племянница скоро выгнала меня. Я переходила от одной хозяйки к другой. Когда я была еще младенцем, кормилица нечаянно ударила меня головою об пол. С тех пор я порою мучаюсь головными болями и забываю, что и где положено и что мне следует делать. У последней моей хозяйки был взрослый слабоумный сын. Хозяйка отвела мне каморку, дверь которой не запиралась. В этой каморке я и спала на охапке соломы. Однажды слабоумный сын хозяйки ночью вошел в каморку и набросился на меня. Я было раскрыла рот для крика, но он пригрозил мне ножом и лишил меня девственности. На это у него ума хватило! Я боялась, что он убьет меня и потому ничего не говорила хозяйке и еженощно покорно отдавалась ему. Это и привело к ужасным для меня последствиям! Заметив признаки моей несомненной беременности, хозяйка не замедлила прогнать меня. Я отправилась на одну маленькую площадь, которая помещается близ одного трактира, не помню, как все это называется, но там обыкновенно собираются служанки, ищущие места. И как раз там нанимают их горожанки попроще, должно быть, служанки, стоящие дороже, собираются в других местах. Девушки, увидев мою беременность, стали смеяться. А я совершенно не понимала, что со мной произошло и что же мне делать! Наконец насмешницы сжалились надо мной и одна из них проводила меня в родильный приют, где монахини принимали таких несчастных, как я. Мой несчастный ребенок родился мертвым и мне даже не показали его, но я даже и не очень об этом сожалела, а только была довольна, что снова могу наняться и работать. Но монахини объяснили мне, что потеря дитяти – большое горе, и тогда я заплакала и плакала долго!..

– Кажется, мне знакомо твое лицо, – задумчиво проговорила герцогиня.

– Что ж тут удивительного! – Девушка глуповато засмеялась. – Я ведь уже целую неделю брожу по окрестностям. Мне сказали, что служба в вашем доме – это лучшее из того, что может произойти с нашей сестрой! А тут у вас померла камеристка! Я и подумала, что какое-нибудь местечко и для меня сыщется. Я так обрадовалась!..

– Ладно! Ладно! – Анжелика нетерпеливо махнула рукой. – Иди. И запомнили, что если снова сделаешься беременной, я прогоню тебя немедленно и без всякой жалости!

Агата неуклюже поклонилась, так, что ее длинные руки почти коснулись пола кончиками пальцев, и, чуть покачиваясь на ходу, пошла к двери. Анжелика сейчас же позабыла о ней.

Миновала еще неделя, но об Андре Рубо не поступало никаких известий. Король радостно сообщил Анжелике, что ей позволено прислать в тюрьму, где содержался Кантор, белье и съестные припасы:

– Я был бы счастлив отпустить вашего сына на свободу, но вы ведь понимаете, что это грозило бы международным скандалом! А ведь и без того ясно, что большая война в Европе неизбежна!

– Я благодарна вам, Ваше Величество! – отвечала Анжелика, придавая своему голосу всю теплоту, на какую только была способна.

Несколько раз она навещала Онорину и всякий раз испытывала мучительное чувство раздражения. Онорина становилась все более строптивой и грубой. Флоримон и Мари-Сесиль навещали герцогиню. Однажды Флоримон, сидя за столом, пожаловался матери на дурное качество поданного вина:

– Что это, кагор или аптекарская водичка, слабительное, подслащенное сахаром?! – И с этими словами молодой граф поднялся из-за стола и решительным шагом направился на кухню, чтобы выбранить повара, или помощников повара, или кого-нибудь, кто подвернется под горячую руку.

Анжелика и Мари-Сесиль в один голос пытались удержать вспыльчивого Флоримона, но он не пожелал слушать их увещевания.

Мари-Сесиль покачала головой, улыбаясь чуть насмешливо.

– Пусть выпустит пар! – Анжелика потянулась через стол к невестке и пожала ее нежную руку.

Они ждали, что Флоримон вот-вот вернется в столовую, но вместо этого дождались громких криков и шума многих бегущих ног.

– Хватай мерзавца! – раздавался громкий голос молодого графа.

– Держи!..

– Держи его!..

– Заходи слева!..

– Справа заходи, болван!..

Слуги под явным руководством Флоримона гнались за кем-то.

– Боже мой! – воскликнула Мари-Сесиль. – Наверняка он кого-то уличил в краже! Он полагает, милая матушка, что вы слишком вольно обращаетесь с прислугой!..

Растрепанный Флоримон вбежал в столовую, отчаянно крича:

– Берегитесь! Прячьтесь! Спасайтесь!..

Но, как это частенько и происходит в таких случаях, Анжелика и Мари-Сесиль не только не бросились бежать, но просто-напросто застыли в изумлении.

В приоткрытую дверь видно было, как улюлюкающая толпа слуг пронеслась по коридору, гонясь за кем-то. Флоримон выскочил из столовой и присоединился к преследователям, которые с азартом уже догоняли кого-то. Анжелика опомнилась и быстро приказала Мари-Сесиль:

– Оставайтесь здесь! – И пригрозив невестке указательным пальцем, герцогиня де Монбаррей выбежала из столовой.

– Флоримон! – крикнула она на бегу. – Что это? Что случилось? Неужели нападение?..

Никто не отвечал ей. В дверях столовой показалась нерешительная Мари-Сесиль, не послушавшаяся приказа свекрови.

– Окружай его, окружай! – раздался звонкий голос Флоримона.

Анжелика и Мари-Сесиль побежали на его крик. Беспорядочные вопли огласили коридор. Отчетливо затрещало разбитое стекло.

– Хватайте его! – кричал Флоримон. – Скорее! Он прыгнет!

Анжелика рванулась и удержала разгоряченного сына, крепко сжав в пальцах плотное сукно его кафтана. Кто-то растрепанный, в длиннополой, как показалось Анжелике, одежде, стрелой пронесся, сшиб нескольких слуг на пол…

– Он прыгнул, прыгнул! Бежим вниз, во двор! – призывал Флоримон.

– Он разбился, – произнесла неожиданно спокойно Мари-Сесиль. – Ведь здесь так высоко…

Толпа слуг и служанок побежала по лестницам. Флоримон, Анжелика и Мари-Сесиль несколько отстали.

– Что же все-таки произошло? – спросила Мари-Сесиль. – Кто крал вино?

– Вино? – Флоримон саркастически расхохотался. – В вашем доме, – он повернул голову к Анжелике, – в вашем доме, матушка, происходит кое-что похуже воровства!

Анжелика встревожилась по-настоящему, но опять же промолчала. Теперь уже глупо было бы спрашивать!

Гурьбой выбежали во двор. Под окном лежал тот самый человек, которого только что столь яростно преследовали. Толпа расступилась перед Анжеликой. Герцогиня приблизилась к лежащему и не могла не вскрикнуть в изумлении. Перед ней простерлась бесчувственная Агата. Было ясно, что девушка, ударившись о твердую, утоптанную землю, потеряла сознание и, должно быть, сломала руку или ногу. Большой неуклюжий чепец съехал ей на лицо.

– Ну! – Анжелика рассердилась. – Я не нахожу слов. Что всем вам сделала эта несчастная? Почему вы погнались за ней? Даже если она что-то украла…

– Украла?! – Флоримон нервически захохотал. – Не знаю, что она украла или намеревалась украсть, но кое-что она, похоже, принесла с собой! Вот это! – И молодой граф показал матери бритву, которую держал в руке.

– Не понимаю… – пробормотала Мари-Сесиль.

– Сейчас вы поймете!.. – Флоримон подбежал к лежащей Агате, наклонился и рывком сорвал чепец.

Глазам присутствовавших предстало молодое мужское, то есть несомненно мужское лицо. Одна щека была гладко выбрита, другая – намылена. Глаза были закрыты в беспамятстве. Анжелика при виде этого зрелища не смогла удержаться от смеха, хотя по натуре своей отличалась наклонностью к милосердию.

– Вот так служанка! – Мари-Сесиль также улыбнулась. Но тотчас сказала: – Этому бедняге необходима лекарская помощь…

– Мы найдем, чем и как помочь ему! – произнес Флоримон угрожающе. Затем снова обратился к Анжелике: – Матушка! Вы не узнаете его? Вы забыли его?

Анжелика не отвечала, напрягая память.

– Да ведь это тот самый Андре Рубо! – торжествуя, проговорил Флоримон. – Вспомните, матушка! Вспомните день вашего приезда в Париж! Вы имели возможность хорошенько разглядеть его!..

Но Анжелика не припоминала.

– Ты уверен? – тихо проговорила она.

– Уверен ли я?! Эй! Несите этого мерзавца куда-нибудь, где его возможно будет запереть! И пошлите за врачом. Я вовсе не хочу, чтобы он издох прежде положенного ему времени! Сейчас мы приведем его в чувство и допросим как полагается! Да, это он, матушка! Он и никто другой! Я его хорошо запомнил. Странно, что вы его забыли. Ведь это вам первой его лицо показалось странным!..

Мнимую Агату подняли и понесли в одно из помещений близ кухни, поскольку именно в этом помещении имелся надежный засов. Андре Рубо, должно быть, сильно расшибся, он не приходил в себя и не стонал.

Анжелику охватила радость. Наконец-то преступник пойман. Теперь ее сын будет на свободе. Но Онорина!.. Не так трудно догадаться, что Андре Рубо здесь ради нее!.. И тут Анжелика расслышала душераздирающий, тонкий женский крик и бросилась к лестнице. Это, конечно же, кричала Онорина! Мать подбежала к двери комнаты дочери. Дверь по-прежнему была заперта.

– Выпустите меня! – выкрикивала девушка. – Если вы не выпустите меня, я сейчас же выброшусь в окно!..

Однако она явно находилась не возле окна, но возле двери. Явственно слышались глухие удары, Ясно было, что Онорина колотит в запертую дверь то ладонями, то носками башмаков.

– Выпустите меня! Выпустите…

Сердце матери болезненно забилось.

– Я сейчас выпущу тебя, – произнесла Анжелика, пытаясь сохранять хладнокровие.

Она повернула ключ в замочной скважине. Онорина с другой стороны рванула дверь. Анжелика едва узнала дочь. Волосы Онорины, сверкающие рыжим пламенем, были страшно растрепанны, губы запеклись, и видно было, что Онорина рвала на себе одежду…

Мать невольно отпрянула от дочери.

– Он жив!.. – почти прокричала Онорина. – Он жив! Он бежал!..

– Ради Бога, замолчи! – К Анжелике вернулись мужество и хладнокровие. – Замолчи! Здесь Флоримон и Мари-Сесиль! Ты ведь не хочешь, чтобы они обо всем узнали?! – Анжелика толкала дочь в глубину комнаты. Затем прикрыла дверь.

Дыхание Анжелики участилось. Она с неожиданной силой толкнула дочь на постель:

– Молчи! Молчи! Да, он жив, он бежал! – Анжелика знала, что сейчас нужно лгать…

– Он не ранен? – тихо спросила девушка.

– Нет, нет, не ранен! Но ты должна рассказать мне все, слышишь, все!

Онорина невольно облизала кончиком воспаленного языка пересохшие запекшиеся губы.

– Говори! – приказала герцогиня. – Говори! Если ты сейчас же не заговоришь, я немедленно прикажу послать за ним погоню. Ты слышишь?! Слышишь?!.. – Она схватила дочь за плечи, нагнувшись над постелью, и сильно тряхнула.

– Я… я не могу жить без него!.. – прошептала Онорина.

– Это я уже поняла. Как он очутился здесь? Что вы задумали?

– Это не он! – Онорина помотала головой. Растрепанные волосы огнисто взвились. – Это не он придумал, это придумала я!

– Что, что ты придумала? Бежать?

– Нет… то есть да!.. Но сначала…

– Как он очутился здесь?!..

По лицу девушки змейкой скользнула странноватая усмешка.

– Вам ли не знать, матушка, как он очутился здесь! Ведь слабоумная девица Агата служила поломойкой с вашего позволения!

– Как он решился, зная, что его ищут повсюду!..

– Кто бы стал искать его здесь?

– Но каким образом он пробрался в твою комнату? Говори!

– Самым простым способом, матушка! Через вот это окно!

– Но ведь окно зарешечено!

– Подойди и посмотри…

Анжелика приблизилась к окну. Решетка была подпилена и потому легко поднималась и опускалась.

– Но ведь здесь высоко! – Анжелика глянула вниз. – Он так легко мог сорваться!

– Я сказала ему то же самое, когда он впервые спрыгнул ко мне с подоконника, но он ответил, что не может жить без меня! – В голосе Онорины зазвучала гордость. Еще бы! Ее любили! Она была так сильно любима!..

– Куда вы хотели бежать?

– В Голландию. Андре там вырос.

– Кто он? Кто его родители?

– Он не знает. И, возможно, что и никто не знает. Но он – человек непростой, думаю, и ты это понимаешь!

– Я понимаю, что ты губишь себя!

– Он не виноват. Все это придумала я, я одна!

– Ты пугаешь меня. Говори.

Теперь Онорина отстранилась от матери, но все же заговорила:

– Когда он влез в окно, это было так неожиданно. Ведь он так страшно рисковал своей жизнью, когда, удерживаясь на карнизе, подпиливал решетку! Я едва не закричала от неожиданности, но если бы вы знали, матушка, что это такое – очутиться внезапно, после мучительной разлуки, в объятиях человека, столь любимого!

– Не отвлекайся! – строго приказала Анжелика. – Продолжай!

– Он… он предложил мне бежать тотчас!.. Но я… я испугалась!.. Я сказала ему, что легко могу сорваться вниз, разбиться насмерть!.. И видя его отчаяние, я тотчас предложила ему свой план действий. Ведь я тоже не хотела разлучаться с ним. Но теперь я не знаю, как признаться тебе!..

– Что же ты предложила ему? Неужели убить меня?

– О! Нет, нет! Я решила убить Северину…

– Зачем? Ты чудовище! Что сделала тебе несчастная Северина? Она всегда была так добра и внимательна к тебе!..

– Я вовсе не желала ее смерти. Просто-напросто я не смогла придумать ничего лучше… Я даже не сказала Андре! Ведь он добрый человек, ему дорога любая человеческая жизнь. Он не виноват, что люди принуждали его к убийствам! Ему ведь не оставляли иного выхода!..

– Именно ему! Все прочие как-то обходятся без убийств на каждом шагу!..

– Я… я ничего не сказала ему, не открылась, не призналась. Я только попросила его раздобыть ртуть…

– Ртуть!.. – Анжелика побледнела.

– Да, ртуть! Ведь надо было отравить Северину для того, чтобы в замке, среди прислуги, в конце концов освободилось место поломойки!

– Но как ты могла отравить Северину? Как ты выбралась из комнаты?

– Я не выбиралась. То есть я бы выбралась, но Андре никак не мог открыть дверь, а если бы он сломал замок, ты бы сразу догадалась… Поэтому, когда он принес ртуть, я все-таки сказала ему, что он должен прибавлять ртуть в посуду, из которой она ела…

– И этот добрый человек, разумеется, согласился!

– Не смей говорить о чем с такой издевкой! Не смей!.. Он согласился далеко не сразу! Он долго убеждал меня, говорил, что довольно убийств, довольно смертей! Но я… я доказала ему, что иначе нельзя! И тогда он согласился!..

– Но как же он…

– Да, пробираться в кухню было очень трудно, очень рискованно. И все же он пробирался и постепенно отравлял Северину. А после ее смерти, когда его взяли в услужение, ему стало гораздо легче видеться со мной, хотя все-таки по-прежнему приходилось взбираться к окну по стене…

– А кто выдумал эту нелепую историю слабоумной Агаты? Неужели ты?

– Нет, он.

– С таким талантом выдумщика он мог бы писать книги, длинные романы, не хуже покойного господина Скаррона!

– Но он жив? Он бежал? Я сразу поняла, что за ним гонятся!

– А я не поняла, зачем он брился днем, а не ночью. Флоримон разоблачил его совершенно случайно.

– Что же теперь будет?

– С кем? С тобой? Я полагаю, что тебе лучше всего уйти в монастырь.

– Это придумала мадам де Ментенон? Гнусная ханжа!

– Считай, что это придумала я. Потому что я не решусь выдать тебя замуж за благородного человека, даже если бы за тебя сватались!

– Я не знаю другого такого благородного человека, как Андре! Я ни за что не пойду в монастырь. Я найду его. Нет, он сам найдет меня. Он ни за что не оставит меня! Мы будем вместе…

– Если бы ты знала…

– Матушка! Что я должна знать о поступках Андре? Что такого страшного вы намереваетесь мне открыть? Что вы сделаете? Состроите гримасу ужаса и снова скажете таким тоном, как будто доверяете мне страшную тайну, что Андре снова кого-то убил?! Во всяком случае, не вас, в этом убеждены мои глаза! Не вас, не Флоримона, не графа Жоффрея… Кого же?.. Его Величество, насколько мне известно, жив!

– Твоя наглость переходит все границы! Твой Андре убил испанского посла. И в этом убийстве обвинен твой брат Кантор, Кантор в тюрьме. Счастье твое, что твой Андре успел сбежать!..

Онорина вдруг подскочила к матери:

– Лжете! Вы лжете, матушка! Он ранен, он в плену! Пустите меня!

Анжелика ухватила дочь за руки. Онорина вырывалась, пытаясь вывернуться из крепких материнских рук, но Анжелика держала ее крепко.

– Не смей кричать! – проговорила Анжелика сквозь зубы. – Если ты издашь хоть звук своим поганым ртом, ты никогда больше не увидишь своего Андре!

Крепко прижимая дочь одной рукой к полу, Анжелика другой рукой схватила с пола крепкий крученый шнурок, которым прикреплялся полог на кровати. Полог рухнул. Онорина барахталась, накрытая скомканным пологом. Анжелика быстрыми движениями одновременно высвобождала дочь и связывала ей шнуром руки.

– Молчи, глупая! Ты должна молчать, глупая девчонка! Если Флоримон узнает, он примется допрашивать тебя и ничего хорошего из этого не выйдет!..

Тяжело переводя дыхание, Анжелика остановилась перед Онориной, лежащей на полу, протянула руки, помогла дочери подняться и усадила ее на всклокоченную постель.

– Сиди и молчи! Я что-нибудь придумаю! – С этими словами Анжелика вышла из комнаты и заперла дверь на ключ.

Она побежала в помещение, куда должны были отнести Андре. В самом помещении и в коридоре все еще теснились слуги и служанки, толкая друг друга. Они даже не сразу увидели госпожу, но услыхав ее властный голос, пропустили ее тотчас. Раненый лежал на полу. Лицо его было мокрым, его обливали холодной водой, чтобы вывести из беспамятства. Глаза молодого человека были открыты, он морщился и стонал. Флоримон стоял над лежащим, сложив руки на груди и глядя презрительно. Над лежащим также наклонился врач и щупал пульс. Двое помощников врача возились с ногой юноши, закрепляя кости таким образом, чтобы они не смещались. Голова юноши была перевязана.

Анжелика подошла к сыну и тихо сказала:

– Я сейчас пошлю кое-куда. Скоро за этим мерзавцем приедут. Ты допрашивал его?

– Он молчит, – бросил сквозь зубы Флоримон.

Анжелика резко повернулась на каблуках и вышла, слуги расступились. И прошло совсем немного времени, и к воротам резиденции мадам де Ментенон уже подъезжал всадник – посланный герцогини де Монбаррей. А когда уже совсем стемнело, к замку герцогини, бывшему жилищу опального министра Фуке, подъехала карета. Человек необычайно высокого роста побежал, перешагивая через две ступеньки зараз.

Затем в помещении, где лежал раненый, уже переодетый в мужское платье, заимствованное у одного из слуг герцогини, раздались крики, поднялась возня. Великан топал ногами, черные усы его топорщились от гнева, он рвался к раненому и изрыгал какие-то грубо звучавшие слова; это были, по всей вероятности, проклятия, произносимые на непонятном присутствующим языке. Андре Рубо упорствовал в своем молчании. Великана едва удавалось сдерживать. Анжелика остановилась поодаль, затем сказала, обращаясь к великану:

– Успокойтесь, господин Пьер. Этот человек теперь – ваша собственность, вы увезете его с собой и сделаете с ним все, что только пожелаете.

Господин Пьер подвинул с грохотом стул и уселся.

– Будешь ты говорить? – спросил Флоримон, глядя сверху вниз на пленника.

Наконец-то Андре Рубо соизволил открыть рот.

– Я не знаю, кто этот крикун, – тихо сказал он. – Я не понимаю его языка…

Выражение крайнего гнева вновь исказило крупные черты господина Пьера.

– Ты меня не знаешь? – Господин Пьер выговаривал французские слова медленно, и в этой медлительности чувствовалась жуть. – Ты меня не знаешь?! Мерзавец! Зато я слишком хорошо знаю, кто ты такой!

Анжелика почувствовала невольную жалость к бедняге Андре Рубо.

– А вы, господин Пьер, уверены, что именно этого молодого человека вы ищете?

– Его, его я ищу, госпожа! Андре Рубо! Но при рождении он получил несколько иное имя! – Великан заскрежетал зубами. Зубы у него были очень большие и производили устрашающее впечатление.

Раненого уложили на носилки и отнесли в карету. Анжелика задумчиво слушала грохот колес. Без сомнения судьба Андре Рубо была решена, и решена не самым лучшим для него образом! Анжелика невольно представила себе какие-то мрачные застенки, жаровни с раскаленными углями, орудия пытки… Вероятнее всего, господин Пьер желал узнать от Андре Рубо нечто важное о заговорщиках, умышляющих на жизнь государя Московии. Но странно, ей показалось, что Андре Рубо говорил искренне, когда уверял, что не знает господина Пьера! Впрочем, сейчас Анжелику более всего занимала дальнейшая участь Кантора. Она надеялась на обещания господина Пьера и короля. Но исполнят ли они свои обещания? Завтра Анжелика узнает новости от мадам де Ментенон.

Герцогиня снова поднялась наверх. Приказала принести поднос с едой и сама отнесла Онорине поесть. Девушка молчала и казалась очень измученной. Мать развязала дочери руки. Онорина поела, не глядя на мать.

– Я что-нибудь придумаю… – пообещала Анжелика неопределенно.

Онорина по-прежнему молчала.

Анжелика попрощалась с сыном и невесткой. Теперь они все надеялись на скорое освобождение Кантора. Об Онорине Флоримон не спрашивал. Анжелика ушла в спальню. Новая камеристка переодела ее, расчесала волосы герцогини. Оставшись в одиночестве, Анжелика накинула шаль и присела у туалетного столика. Мысли ее невольно обратились к Онорине.

«Бедная девочка! В сущности, она права. Я искренне желала устроить ее судьбу, но ведь я так мало заботилась о ее устремлениях. Да, я люблю ее, но моя любовь требовательна и даже и сурова. А по-настоящему, истинно… да, истинно любит Онорину один лишь этот странный юноша… Андре Рубо!.. Что же мне делать? Их брак совершенно не возможен. Выдать Онорину замуж за кого-то… За кого же? Этот союз может быть только несчастным. Держать ее дома, взаперти, как пленницу? Нет, нет! Остается лишь один выход: монастырь! Спустя год или два она смирится, вечной любви не существует. Ведь она не примет пострига, она будет лишь послушницей, да, это единственный выход…»

Анжелику клонило в сон. Шаль соскользнула на паркет. Анжелика, чуть пошатываясь, подошла к широкой постели и прилегла. Она запомнила, что успела все же затушить свечи. И немедленно погрузилась в тяжелый, без сновидений, сон.

Глаза ее открылись внезапно. Еще никого не видя подле себя, она уже почувствовала, что в комнате кто-то есть! Ощущение неясной угрозы принудило ее поспешно сесть на кровати. В серебряном подсвечнике на столе горела свеча. У постели матери стояла Онорина, угрожающе занесшая над головой герцогини де Монбаррей другой серебряный подсвечник. Анжелика сама не понимала, почему это зрелище не испугало ее. Она окинула девушку внимательным материнским взглядом. Платье Онорины было испачкано и разорвано, руки изранены.

– Опусти подсвечник, дурочка, – бесстрашно проговорила мать. – Опусти на стол, а не на мою голову. Как ты выбралась из комнаты? Неужели я забыла запереть дверь?

– Нет, не забыла, – Онорина поставила подсвечник на стол. – Но ты забыла, что Андре подпилил решетку!..

– Боже мой! – Анжелика наконец поняла, в чем дело. – Ты спустилась по стене и потом пробралась в замок?! Почему ты совсем не ценишь свою жизнь? Ведь ты так легко могла сорваться и разбиться насмерть!.. Почему ты не думаешь совершенно обо мне? Тебе и в голову не приходит, что я люблю тебя! Ты что же, хотела убить меня вот этим подсвечником?

– Простите, матушка! – Онорина упала на колени. – Простите, но я не могу жить без него. И я не верю вам! Я чувствую: с ним случилось несчастье!..

– И поэтому ты хотела убить меня?

– Матушка! Я всего лишь боялась, что если я не буду угрожать тебе, ты не скажешь мне, где Андре!

– А если будешь угрожать, тоже не скажу! Потому что я не знаю, где он!

– Неправда! Ты знаешь!

– Не знаю!

Нет, нет! Ты хоть что-то знаешь! Ты должна знать! – Онорина, не подымаясь с колен, припала грудью к изножью кровати. – Матушка! – Лицо Онорины приняло умоляющее выражение. – Ведь ты любишь меня. Ты всегда любила меня. Ты и Андре! Только вы двое любите меня! Неужели ты позволишь человеку, который любит меня, погибнуть?! Я не верю, не верю! Нет, нет!.. Я знаю, что ты поможешь мне! Вспомни, какою ты была в юности, сколько приключений ты пережила! Вспомни, как ты бросалась очертя голову в пучину самых немыслимых авантюр! Вспомни, как ты любила Жоффрея де Пейрака и Колена Патюреля! Я знаю о тебе…

– Не хватало еще, чтобы ты заявила, будто знаешь обо мне все! Встань с колен и приди в себя. Для начала оденься сама. Вернее, переоденься. Между прочим, в той самой пучине авантюр, куда ты столь неосмотрительно намереваешься кинуться, приходится в достаточной степени часто все делать самой! Ступай в мою туалетную комнату, умойся и переоденься. И не забудь причесаться! И не торопи меня! Дай мне возможность хоть немного подумать!

Онорина вскочила и побежала приводить себя в относительный порядок. Анжелика встала с постели и прошлась по комнате. Странное чувство охватило ее. Умом она понимала, что должна, обязана вести себя, как ведут себя обычно взрослые женщины, светские дамы знатного происхождения. Но ведь она никогда не вела себя, как все! И теперь она все более ясно сознавала, что если сейчас примется обдумывать ситуацию, это приведет лишь к новым сомнениям и колебаниям. Надо было решаться! Но ведь ей не впервой круто менять свою жизнь, бросать привычное ради нового, неизведанного, опасного! Сколько раз она решалась на это ради себя, ради своих желаний и стремлений! Неужели же она не решится сейчас, ради несчастной, запутавшейся девочки? Ведь, в сущности, эта девочка – самое близкое ей существо!..

Анжелика решительно вошла в гардеробную. Тотчас начала распоряжаться, помогать дочери. Онорина смотрела на мать восторженными глазами. Анжелика выбрала для себя и для дочери темные платья и теплые прочные плащи и головные накидки. Две женские фигуры проворно побежали по лестнице. Анжелика побежала в конюшню, сама растолкала кучера.

– Куда мы поедем ночью? – тихо спрашивала Онорина, прижимаясь к матери.

– К мадам де Ментенон, – коротко отвечала Анжелика.

Через час они сидели в спальне Франсуазы. Некоронованная королева Франции куталась в пеньюар и, позевывая мелкими зевками, оправляла тонкие, с легкой проседью, волосы. Анжелика объясняла:

– …Это очень серьезно! Мы беседуем, а его уже, быть может, нет в живых!..

Онорина судорожно сжала руки.

– Молчи! – кинула Анжелика, обернувшись к дочери, хотя Онорина и без того не произносила ни слова.

Мадам де Ментенон вдруг звонко расхохоталась и тряхнула волосами:

– Вы обе – необыкновенные смешные существа! Явиться в Париже внезапно, словно комета на ночном небосклоне, мгновенно сделать придворную карьеру, обрести титул герцогини! И решиться бросить все, что только возможно бросить!..

– Но погоди, Франсуаза! – Анжелика взмахнула рукой. – Я еще нечего не бросила! Я только поняла, что должна полагаться на себя и только на себя!

– Это прекрасно! Однако… Если Кантор совершит побег из тюрьмы, Его Величество никак не может нести ответственность за подобные действия заключенных! Но… подумай, куда же денется твой сын после побега? При дворе ему больше нечего будет делать!..

К Анжелике вернулась беззаботность юности.

– Кантор может уехать в Америку или в Канаду. Он молод, полон сил…

– Ладно! Я, разумеется, назову вам гостиницу, в которой остановился господин Пьер. Но на вашем месте я бы не рискнула связываться с таким человеком!..

– Ах! Это все совершенно не имеет значения! Ты только назови гостиницу!

Спустя час карета Анжелики и Онорины подъезжала к захолустной гостинице, на одной из окраин Парижа. Хозяин сначала утверждал, что никакого господина Пьера в гостинице нет.

– Что ж! – Анжелика проявляла терпение. – Скажи господину Пьеру, которого в этой гостинице нет, что его спрашивают посланные от герцогини де Монбаррей! И если и после этого окажется, что господина Пьера здесь нет, мы уедем! Но скажи ему о нас непременно! Если не скажешь, пожалеешь!..

Анжелика вернулась в карету.

Онорина, прижавшись к матери, шептала горячо:

– А если он не захочет видеть нас? А если хозяин не передаст ему?!..

Анжелика чувствовала себя уверенной, сильной, энергичной. Анжелика крепко обняла дочь. Ее забавляло превращение, происшедшее с Онориной почти мгновенно. Из упрямой и грубой девчонки Онорина вдруг преобразилась в беспомощную, не знающую жизни девочку, какою она и была прежде.

Совсем скоро хозяин выбежал во двор. За ним следовал слуга с факелом. Хозяин самолично помог Анжелике и Онорине выбраться из кареты. Внезапно, словно по вдохновению, Анжелика обернулась к своему кучеру:

– Возвращайся! Или нет!.. Поезжай в дом молодого графа де Пейрака, Флоримона де Пейрака! Передай ему, что герцогиня де Монбаррей уехала, да, уехала, вследствие важных дел, которые возникли!.. Подожди!.. – При свете факела Анжелика написала сыну короткое послание…

Анжелика и Онорина вошли в гостиницу. Услышав скрежет ключа, поворачиваемого в замке, Анжелика обернулась. Хозяин закрывал входную дверь на ключ. Анжелика сочла это дурным признаком. В просторной прихожей никого не оказалось. Анжелика и Онорина приостановились.

– Куда же нам идти? – спросила Анжелика. Хозяин поспешно поклонился и указал на маленькую низкую дверцу.

– Веди! – Анжелика шагнула вперед, держа дочь за руку.

Хозяин толкнул дверцу, за ней открылась узкая лесенка, ведшая вниз. Хозяин приказал слуге с факелом остаться. Анжелика и Онорина следовали за хозяином, цепляясь за перильца. Забрезжил свет. Снова показалась дверь. Хозяин постучал. Дверь отворилась. Анжелика и Онорина вошли в небольшую комнатку, просто убранную. У стола, на котором поставлены были свечи в подсвечниках, сидел господин Пьер. Стол и стул были для него явно низковаты. Он вытянул длинные ноги, обутые в простые сапоги для верховой езды. Сначала Анжелика приняла его черные кудрявые волосы за парик. Господин Пьер выглядел растрепанным и сердитым. Тем не менее он резко поднялся и поклонился дамам. В поклоне его не было почтительности, но чувствовалась досада.

– Я выполню свое обещание! – заговорил господин Пьер. Он даже не предложил дамам сесть. – Ваш сын, герцогиня, уже, наверное, свободен. Я отправил посланного к вашему королю. Возможно, ваш сын скоро будет здесь. Он должен приехать сюда. Я устрою его судьбу. Он поедет со мной. Я слыхал, что он умен и порядочно образован. Мне нужны такие люди. Здесь, во Франции он остаться не может!.. Вы, герцогиня, конечно же, беспокоитесь, как обязана беспокоиться мать. Но будьте покойны. Я хочу превратить Московию в богатое и процветающее государство! Я прикажу выстроить новую столицу, которая будет прекрасна более, нежели Париж! Люди, которые пойдут ко мне на службу, сделаются счастливы!..

Анжелика внимательно слушала. Разлука с сыном не пугала ее. Она давно уже привыкла разлучаться со своими детьми. Она знала, что ее сыновья сильны и независимы. И сейчас она рада была вскоре увидеть Кантора, ведь она не видела его так давно! И все же она не боялась новой разлуки с ним!..

Между тем господин Пьер продолжал:

– …Все, кто против меня, на самом деле против славного будущего Московии! Поэтому у меня есть право уничтожать их беспощадно!.. – Он ударил кулаком по столешнице и повторил: – Беспощадно!..

Анжелика и Онорина стояли перед ним.

– Сядьте! – наконец предложил он. Повертел головой и нашел взглядом небольшой диван. – Сядьте и ждите! А я занят и потому должен покинуть вас! – И с этими словами он быстро вышел.

– Матушка! – прошептала Онорина, приблизив нежный рот к уху матери. – Ты не спросила его об Андре!..

– Пойми! – отвечала Анжелика тихо. – Ты видела, в каком он настроении. Нельзя было спрашивать его сейчас…

Онорина скорыми шажками прошлась по комнате, прижала ладони к вискам. Внезапно девушка бросилась вперед. Она разглядела еще одну лестницу, еще более узкую, ведущую еще глубже вниз… Сначала Анжелика даже не поняла, куда исчезла мгновенно ее дочь. Но поняв, бросилась следом, не раздумывая.

Спотыкаясь и едва не падая в полутьме, мать и дочь вбежали в просторный подвал. Помещение казалось ярко освещенным. Но на самом деле к стенам было прикреплено всего лишь несколько не очень больших свечей, прикрепленных к специальным железным крюкам. Свечи эти давали свет рассеянный и сумрачный. Яркий же свет исходил от жаровни. Человек в темной кожаной одежде калил на огне какие-то инструменты. На первый взгляд могло показаться, что это кузнечные инструменты, а человек, соответственно, кузнец! Но это не было так! Анжелика и Онорина с ужасом увидели еще людей, суетившихся вокруг чего-то. Онорина потянула мать за руку вперед. И Анжелика невольно вскрикнула. С потолка, низкого и сводчатого, свисали большие крюки. И к этим крюкам подвешен был за руки истязуемый. Впрочем, он не издавал ни звука, потому что был без памяти. Несчастный, весь залитый кровью, он уже почти не походил на человеческое существо! И тем не менее Онорина узнала его.

– Андре! – закричала она, бросаясь к нему.

Тотчас жесткие и необычайно сильные руки стиснули ее, словно клещи, больно прижав ее локти к телу. Анжелика, в свою очередь, бросилась освобождать дочь. Но жесткая рука, резко вскинувшись, швырнула ее к стене.

– Молчать! – взревел господин Пьер. – Молчать, суки!..

Анжелика и Онорина припали друг к другу, сжавшись у стены.

– О-о отпустите его! – Заикаясь, проговорила Онорина сквозь слезы.

Господин Пьер обернулся к своим людям и махнул рукой. Впрочем, теперь нельзя было называть его «господином Пьером», перед испуганными женщинами высился грозный молодой царь неведомой Московии! Повинуясь его безмолвному приказу, несчастного сняли с крюков, положили на пол и облили холодной водой. Несчастный слабо застонал. Онорина рванулась к нему. Царь резко махнул головой, и люди его покорно расступились. Онорина упала на колени перед лежащим и целовала его израненное лицо. Он открыл глаза, узнал ее и не удивился ее присутствию…

– … я… – заговорил он едва слышным голосом… – я… должен понести наказание… Я убивал людей… Не жалей меня…

Онорина рыдала.

Царь Московии Петр остановился грозно перед Анжеликой, припавшей к стене.

– За что вы мучаете его? – тихо спросила она.

Петр басовито хохотнул:

– За что?! Разве он ни в чем не виноват? Разве не на его совести смерть других людей?

– Но ведь вы мучаете его вовсе не за это!

– Да, не за это! Но судебные власти, которые обязаны были приговорить его к смертной казни, просто-напросто не поймали его!..

– Он причастен к смерти вашей матери? Он наемный убийца?

– Нет, госпожа! Он для меня хуже, чем наемный убийца! Он с самого своего рождения виновен передо мной! Но началом всех бед, постигавших меня и мою мать, явилась, конечно же, дурная подлая женщина! О! Если бы я мог, если бы я имел право задушить, казнить ее!..

– Я не понимаю… – проронила Анжелика. Петр подскочил к лежавшему, топнул ногой, крикнул:

– Говори! Ты виделся с ней? Говори! Ты знаешь ее? Ты знаешь, о ком я говорю?! Мерзавец!..

– Я… убийца!.. Я достоин наказания… – стонал лежавший, – Убейте меня!.. Но я не знаю, не могу понять, о чем вы меня спрашиваете!.. Я рассказал вам о своей жизни… Я не знаю, кто я, не знаю, кем являлись люди, которые заботились обо мне в детстве…

Петр немного остыл и махнул рукой. Раздались поспешные шаги. В подвал вошел хозяин гостиницы. Не обращая внимания на Анжелику и Онорину, он подбежал к царю и что-то негромко сказал ему. Царь повернулся к Анжелике:

– Ваш сын здесь, герцогиня!..

Анжелика посмотрела на Онорину. Та была поглощена несчастным Андре. Анжелика не решилась оставить дочь рядом с этими мастерами пыточных дел. Но Анжелику удивило, что царь понял ее чувства.

– Попросите графа спуститься, – сказал он хозяину гостиницы.

Уже совсем скоро Анжелика обнимала незнакомого молодого человека, вглядывалась в его лицо, искала в чертах этого лица милые черточки давнего детского личика маленького Кантора… Они говорили разом, перебивая друг друга. Анжелика убеждала сына, говорила ему настойчиво, что в далекой Московии он сделает еще более замечательную карьеру, нежели в Париже! Кантор смеялся и говорил матери, что ничего не боится, что готов к дальнему пути и к испытаниям, которым может подвергнуть его судьба!..

– Это твоя сестра… – Анжелика указала Кантору на Онорину, которая рукавом отирала кровь с разбитого лица Андре.

– А кто этот несчастный? – спросил Кантор. Анжелика пожала плечами:

– В сущности, он и сам не знает, кто он!..

– Объясни мне… – Лицо Кантора выразило искреннее любопытство.

Петр решительно вмешался в разговор. Анжелика поняла, что ничего не стоит скрывать от царя Московии! Кантор, узнав подробности жизни Андре Рубо и романа Онорины, насмешливо покачивал головой.

– Мне жаль, герцогиня! – Петр сурово сдвинул брови. – Но я не могу отпустить Андре Рубо. И я не стану рассказывать вам, почему я не могу отпустить его!..

Анжелика невольно побледнела и подалась к царю Московии:

– Вы… вы убьете его?.. Здесь?..

– Это вас не касается, герцогиня! Ваш сын свободен. Я полагаю, скоро начнется война. Я уже достаточно долго не был на родине. Я нужен моей Московии. А вы и ваша дочь должны покинуть это место и вернуться к обязанностям своей жизни. И запомните, что если вы захотите найти меня, вы не найдете меня! Потому что в этой гостинице меня не будет уже очень скоро. Ступайте! Хозяин проводит вас!..

Анжелика поняла, что снова очутилась в тупике, она увидела, как Онорину отрывают от несчастного Андре, девушка отчаянно сопротивлялась. Наконец она лишилась сознания. Бесчувственные юноша и девушка простерлись перед Анжеликой и Кантором.

– Я отпустила карету… – машинально произнесла Анжелика.

– Не беспокойтесь об этом, – заметил царь Петр. – Вас доставят домой!..

– Матушка! – Кантор обнял и поцеловал мать. – К сожалению, я лишен возможности проводить вас и сестру. Но никто не знает, как повернется жизнь! Надеюсь, мы еще встретимся!..

Незнакомая карета увозила Анжелику и бесчувственную Онорину назад, в замок. Девушка очнулась и горько плакала.

– Ведь ты больше не будешь запирать меня? – спросила она тонким голоском.

– Нет, нет!.. – Анжелика обхватила дочь за плечи.

Очутившись вновь в замке, Анжелика послала за Флоримоном. Ее первенец был счастлив узнать, что младший брат спасен. Онорина, побледневшая и похудевшая, присутствовала при их беседе.

– Все же, я полагаю, мы должны позаботиться о судьбе Онорины! – сказал Флоримон.

– Я не хочу действовать насилием! – решительно произнесла Анжелика.

– Ладно! Спросим ее самое? Как ты мыслишь свою дальнейшую жизнь, Онорина?

– Я… я не знаю… – Девушка нервно переплела пальцы.

– Онорина, – начала мать, – мне кажется, что тебе лучше было бы побыть некоторое время в каком-нибудь женском монастыре…

Анжелика не была уверена в том, что дочь поддержит се намерение. Скорее наоборот, Анжелика полагала, что Онорина примется противиться, возражать… Но Онорина внезапно и печально согласилась.

На этот раз Анжелика не стала советоваться с мадам де Ментенон. Довольно! Ведь она уже обманула доверие этой почтенной женщины! Сколько хлопот доставила Онорина матронам из Сен-Сира! Но на этот раз все будет иначе! Анжелика поспешно съездила в один из женских монастырей под Парижем и легко договорилась о том, чтобы Онорину приняли послушницей. Мать не стала медлить и отвезла дочь в монастырь. Кстати, Анжелика внесла в кассу монастыря значительную сумму денег. Она простилась с дочерью и просила ее быть благоразумной.

Анжелика встретилась с Его Величеством и на всякий случай поблагодарила короля за спасение ее сына. Мадам де Ментенон также охотно возобновила посиделки с легким вином и печеньями, когда она и Анжелика весело болтали и обсуждали новости…

– Ты удивляешь меня, милая Анжелика! – говорила Франсуаза. – Не знаю, почему, но я полагала, что ты начнешь новую жизнь! Я думала, что с тобой произойдет нечто невероятное!

– К примеру?

– К примеру, ты отправилась бы в Московию…

– Ха-ха!.. И Его Величество завел бы себе новую любовницу, и тебе пришлось бы ладить уже с ней! Но разумеется, для разумных бесед с королем ты, милая Франсуаза, незаменима!..

Они ели печенья, пили легкое вино и смеялись.

Спустя неделю Анжелика навестила дочь в монастыре. Онорина была спокойна. Мать-настоятельница не жаловалась на нее. Онорина спокойно говорила с матерью, вышивала и шила, охотно подчинялась монастырскому уставу. Анжелика уже надеялась на то, что Онорина забудет несчастного Андре Рубо и тогда возможно будет поразмыслить об устройстве ее дальнейшей судьбы!.. Вернувшись из монастыря, Анжелика повела ту жизнь, которую привыкла вести в последнее время. Посещение салона мадам де Ментенон, балы, веселые и откровенные беседы с мадам де Ментенон, близость с королем… Все это занимало время и развлекало герцогиню де Монбаррей. Однажды она подумала о Жоффрее де Пейраке, но он не подавал о себе вестей. Зато пришла весть от Кантора. Он писал, что голландский корабль, на котором царь Петр должен вернуться в Московию, отплывает из Гавра. Кантор, который отправлялся вместе с царем Петром, желал проститься с матерью. Анжелика решила ехать в Гавр. Но перед отъездом она снова посетила монастырь и говорила с дочерью.

– Кантор, твой брат, уезжает с царем Петром. Я еду в Гавр, проводить его.

Онорина вопрошающе смотрела на мать. Анжелика поняла смысл ее взгляда:

– Нет, девочка моя! Я не хотела тебе говорить, но я знаю, он убит. Царь не хотел оставить его в живых!

Онорина не встревожилась, что даже и удивило Анжелику. Онорина смотрела на мать спокойно и задумчиво:

– Матушка! Я не думаю, чтобы Петр, царь Московии, решился убить Андре! Андре нужен ему! Андре с кем-то связан в Московии. Возможно, то есть вернее всего, Андре сам не знает, с кем его связала общая судьба! Но царь не убьет Андре, нет!..

Анжелика боролась с собой. Она не знала, стоит ли ей быть настолько снисходительной. Но все же она сказала мягко: – Ты хочешь увидеть Андре? Последовала пауза, после которой Онорина проговорила:

– Нет. Это уже не нужно ни мне, ни ему! Наверное, я решусь остаться в монастыре навсегда. Ты только дай мне время, матушка, дай мне время обдумать мою судьбу. Но я уже чувствую, что мне хочется остаться здесь. Так было бы лучше для всех. И для тебя, и для меня, и для братьев…

– Я не тороплю тебя, – сказала Анжелика. – Что бы ты не решила, я соглашусь с тобой. Лишь бы ты чувствовала себя спокойной!..

– Благодарю, матушка! Если бы вы пожелали мне счастья, это было бы неестественно. Мне возможно пожелать в дальнейшей моей жизни лишь покоя…

Анжелика вернулась в Париж и поспешила в Гавр. Уже в пути догнал герцогиню посланный Флоримона, привезший письмо. Анжелика поспешила вскрыть послание. Что ж! Она, пожалуй, представляла себе, что произойдет нечто подобное! Флоримон писал, что Онорина бежала из монастыря. Куда бежала дочь, об этом Анжелика догадалась с легкостью. Куда? Разумеется, в Гавр! Поэтому Анжелика продолжила путь.

В Гавре герцогиня де Монбаррей отыскала в порту корабль, на котором отплывал ее сын. Мать и сын простились. Анжелика рассказала Кантору о побеге Онорины.

– Но я не видел ее!..

– Вот это-то и скверно! Не случилось ли с ней беды?..

– Я буду внимателен… – И в подтверждение своих слов Кантор оглянулся.

Но вокруг не замечалось ничего интересного. Сновали грузчики и моряки. Ни царя Петра, ни его спутников не было видно…

– Разумеется, он не желает, чтобы на него глазели, – Кантор ответил на невысказанный вопрос матери. – Он первоначально хотел остаться в Париже, уже как официальное лицо, но все же передумал.

– Потому что Андре Рубо в его руках?

– Да!

Значит, Онорина была права. Она говорила мне, что государь Московии не решится убить Андре. Андре для чего-то нужен ему, Андре с кем-то связан, хотя сам не знает об этом…

– Капризы Онорины мне неприятны! – Кантор перевел разговор на другую тему, сейчас более важную для него. – Она доставляет нам излишние хлопоты.

– Я думаю, Андре Рубо здесь, на корабле?

– Да, государь приказал вылечить его, насколько это было возможно. Теперь бедняга сильно прихрамывает на правую ногу, но ведь это все же лучше, чем умереть!..

Вскоре корабль должен был отплыть. Анжелика в последний раз поцеловала сына в щеку. Внезапно перед ними явился незнакомец и обратился к ним, не совсем хорошо выговаривая слова по-французски:

– Господин Пьер желает видеть вас перед отплытием!

Им ничего не оставалось делать, как пройти вслед за этим человеком. Кантор хмурился. Анжелика полагала, что это внезапное приглашение может быть связано с бегством Онорины.

Их проводили в одну из кают. Они вошли. Здесь глазам их предстало не очень веселое зрелище. Растрепанный Петр сидел, вытянув длинные ноги, и курил голландскую трубку. Перед ним на полу брошен был связанный по рукам и ногам подросток. Едва Анжелика и Кантор вошли, как царь Московии сверкнул на них огненным взглядом черных глаз:

– Вы! – Петр вскинул длинную руку. – Заговор? Заговор, да?!..

Анжелика бросила взгляд на связанного подростка и вскрикнула от неожиданности. На полу, связанная по рукам и ногам, лежала Онорина в мужском костюме; она была одета, как обычно одеваются юнги с больших кораблей.

– Заговор! – повторил царь Петр. – Вы все – заговорщики! Вы не выйдете отсюда. Я раздавлю голову змеи!.. – Он мгновенно вскочил и выбежал вон. Анжелика побежала было за ним, но стоявшие начеку у двери слуги царя поспешили оттолкнуть ее. Спустя несколько мгновений Анжелика, Кантор и Онорина уже были заперты в каюте. Анжелика, не теряя присутствия духа, нагнулась над Онориной и развязала дочери руки и ноги. Все трое ощутили качку.

– Корабль отплывает, – произнес Кантор.

Только теперь Анжелика осознала, что же именно с ней произошло. Мадам де Ментенон оказалась права, предчувствуя радикальные перемены в жизни своей подруги. И вот теперь герцогиня де Монбаррей в плену, без необходимой одежды, без косметических принадлежностей, без камеристки… Онорина, сидя на полу, растирала запястья.

– Ты пыталась освободить Андре? – Анжелика спрашивала, не ожидая ответа. – Было бы лучше, если бы ты поделилась своими замыслами с матерью! Вот, посмотри, чего ты в итоге добилась!

Я украла у матери-настоятельницы деньги, – сказала Онорина. – Ведь это все равно были те самые деньги, которые внесла ты! Я купила лошадь и мужской костюм. До Гавра ехала верхом, а в порту купила костюм юнги и пробралась на корабль. Я пыталась узнать, где Андре, но случайно попалась на глаза царю Петру. Он наделен каким-то сверхъестественным чутьем! Представь себе, он узнал меня. Меня связали. Он принялся кричать, что я – одна из заговорщиков, что все мы злоумышляем против него! А я ведь сказала ему правду. Я сказала, что всего лишь хотела освободить Андре и бежать вместе с ним. Но царь все твердил о каком-то заговоре. Может быть, нам еще удастся освободить Андре и бежать? У меня есть деньги…

Анжелика и Кантор нервно хохотали.

– Царю Петру явно есть чего опасаться! – заметила Анжелика. – Мы замешались в его трудную жизнь и теперь можем погибнуть. Это не шутки. А кто виноват? Несчастный Андре Рубо!..

– Нам остается только ждать! – сказал Кантор.

Им принесли воду в кувшине. Но еды им не давали. Петр пришел лишь к вечеру, теперь он казался более спокойным. Он приказал им говорить правду.

– Правду вы знаете, – сказала Анжелика мужественно. – Всему виной горестная страсть моей дочери к Андре Рубо! Мы не заговорщики и мы ничего не знаем о московитских делах.

– Теперь я не могу отпустить вас, – сказал Петр.

– Обо мне будут тревожиться при дворе, – осторожно заметила Анжелика.

Царь бросил на нее острый проницательный взгляд:

– Я полагаю, при дворе решат, что вы, герцогиня, исчезли столь же внезапно, как и появились! Всем известен ваш прихотливый нрав! При дворе вполне могут предположить, будто вы решили возвратиться к вашему супругу!..

На эти слова нечего было возразить!

Для Анжелики, Онорины и Кантора потянулись нелегкие дни заточения в тесной каюте. Два раза в день им приносили еду и воду. Для Онорины бросили женское платье, какие обыкновенно носили в Париже дочери мелких торговцев с рынка Дезиноссан. Девушка переоделась. В одном из голландских портов корабль простоял на якоре несколько дней. Бежать было невозможно. В каюту, где были заперты несчастные узники, доносились звуки музыки и веселые приветственные крики. В Голландии любили молодого московского царя. Здесь он не скрывался под чужим именем и его принимали весьма хорошо. В самой ранней своей юности он уже бывал здесь в составе посольства, направленного его отцом. Живой, сильный, энергичный и обладавший многими талантами, Петр полюбился голландцам. Он мечтал о создании московитского флота и не стеснялся самолично работать вместе с голландскими корабелами на верфи, умело размахивая топором. Но веселый шум за пределами их темницы еще более заставлял узников тосковать. Петр не являлся к ним. Но они были далеки от мысли о том, что он мог позабыть их.

– Он не убил Андре, не убьет и нас! – твердо сказала Онорина.

– Молчи, глупая девчонка! – рассердился Кантор. – Если бы не твои прихоти, у нас было бы втрое меньше хлопот и горестей!

Но молчание Анжелики сделало свое дело. Ее дети поняли, что ссориться именно теперь – совершенно не имеет смысла!

Затем в каюте становилось все холоднее и холоднее.

– Вероятно, мы приближаемся к Московии, – предположил Кантор. – Я слыхал от приближенных царя Петра, что там очень холодно и на улицах городов порою являются медведи!..

Затем корабль снова стал на якорь. В каюту вошли слуги царя и связали несчастных узников по рукам и ногам. Кантор, Онорина, да и сама Анжелика понимали, что противоречить бесполезно! Им завязали глаза черной материей. Затем их понесли и уложили в какой-то экипаж. Кони тронулись. Ясно ощущалось, что кони бегут по ровной, благодаря снегу, дороге.

– Когда же все это кончится?! – с досадой проговорил Кантор, понимая, вероятно, что не дождется ответа.

Онорина мужественно молчала, поглощенная мыслями о своем Андре. Анжелика размышляла, пытаясь понять, как же им действовать дальше. Все трое мерзли в легкой одежде. Спустя какое-то время кони встали. Узников вынули наружу, поставили, развязали им руки и ноги, сняли повязки с глаз. Освобожденные, они принялись с жадностью смотреть по сторонам. Вдали виднелось темное и холодное северное море. Впереди и позади расстилалась холодная заснеженная равнина. Несколько унылых лачуг являлись, должно быть, постоялым двором или жилищем какого-то сельского жителя. Анжелика, Онорина и Кантор дрожали от холода. Они даже не заметили, как приблизился к ним широкими шагами сам царь Петр. Поверх его черных растрепанных кудрей нахлобучена была треуголка. Он жевал табак и, подойдя к своим пленникам, смачно сплюнул на снег.

– Ну! – заговорил он. – Теперь вы видите, что я, в сущности, доверяю вам. Ступайте за мной.

Дрожащие от холода узники, пригибаясь под порывами холодного ветра, поспешили за ним. Он также сильно пригнулся, потому что иначе мог бы удариться о притолоку; он был слишком высок.

Анжелика за свою жизнь испытала немало горестей и немало видела. Но теперь ее глазам предстала необычайная бедность, ужасная грязная нищета. Дым ел глаза, лавки были грязны и ничем не покрыты. Несло какой-то гнилью. Петр с размаха уселся на грязную лавку. Анжелика, Онорина и Кантор, стояли перед ним, натужно кашляя.

– Ну! – начал он, опираясь огромными руками о колени. – Еще раз прошу вас: говорите правду!

Но мы уже сказали правду! – смело отвечала Анжелика. – Никакой иной правды мы не знаем! Во всем виновна моя дочь, воспылавшая несчастной страстью к Андре Рубо!

– Это правда? – Петр повернулся к девушке. Она кивнула и присела в придворном поклоне.

– Да, – задумчиво сказал Петр, – вы, европейцы, придаете этой самой любви чрезвычайно большое значение! А я не знаю, что это такое! Когда мне исполнилось шестнадцать лет, матушка женила меня на дочери одного из подданных. После свадьбы старший брат моей молодой жены, которой не было еще и пятнадцати лет, поспешно рассказал мне, что именно я должен делать ночью. Я добросовестно исполнил все, как мне было сказано. И в дальнейшем честно являлся к жене для исполнения супружеского долга. Но вскоре она забеременела и я, согласно нашим обычаям, уже не должен был разделять с ней ложе. Она родила мне сына. И таким образом мы оба исполнили наш долг перед царским семейством. Но далее мне совершение не хотелось сближаться с ней. Я был еще очень молод и решился познакомиться с иною жизнью. Я стал часто посещать квартал, где проживали иностранцы. Постепенно в уме моем созрели мысли о совершенном переустройстве Московии… – Петр поколебался и продолжил свой рассказ. – По обычаям Московии, мужчины и женщины должны собираться отдельно друг от друга, совместные сборища почитаются постыдными. Но в иностранном квартале я увидел, как мужчины и дамы и девицы собираются вместе, танцуют, поют, беседуют. Среди молодых красавиц я приметил одну, звали ее Анной, и она была дочерью часового мастера. Я все хотел признаться ей, что она мне приглянулась, но никак не решался! А потом мне пришлось ехать в чужие края. Иногда я вспоминаю об Анне и думаю о ней. Возможно, это и есть любовь!..

– Да, это, конечно же, любовь! – Анжелика рассмеялась. – И вы сами можете понимать, Ваше Величество, что это всего лишь любовь! И в случае Онорины и несчастного Андре Рубо это тоже всего лишь любовь и ничего более. Всего лишь любовь, а вовсе не заговор против Вас!..

Петр нахмурился:

– Вы ничего не знаете о моей жизни! Я имею право быть подозрительным!

Освобожденные узники деликатно не стали расспрашивать и уточнять, какие же именно опасности грозят молодому царю.

– Я не знаю, как мне быть! – сказал он. – Вы кажетесь мне славными, в сущности, людьми. Я даже полагаю, что вы можете быть полезны мне в моих дальнейших действиях, направленных на изменение моей родины к лучшему. Но поймите, у меня нет выхода. Я должен уничтожить Андре Рубо!..

– Но вы хотели уничтожить его еще в Париже, – решилась возразить Анжелика, – и все-таки не уничтожили. Быть может, он ни в чем не виноват!..

– Он виноват уже тем, что появился на свет! – сурово произнес царь.

– Короче говоря, ситуация безвыходная! – подытожил Кантор. И тут Анжелика наконец-то нашла выход из этой ситуации, которая и вправду представлялась почти безвыходной.

– Ваше Величество! – обратилась к царю Анжелика. – Прошу вас, прикажите отвести нам какое-нибудь помещение, где мы могли бы умыться, поесть и выспаться после тяжелой дороги, а затем просто-напросто расскажите нам, в чем виновен бедняга Андре Рубо!..

– И где же он? – воскликнула Онорина.

– Его везут в мою столицу, в Москву! Его везут под строгой охраной, под караулом, как у нас говорят! ..

Царь Петр позвал каких-то странных людей, мужчин и женщин, одетых в серое тряпье. Эти люди и являлись хозяевами небольшого хутора. Женщины кое-как прибрали две комнаты. Анжелика, Кантор и Онорина ждали, сидя на грязной лавке. Затем царь самолично повел Кантора мыться и мылся вместе с ним, оказав ему тем самым большую честь. Что это было за мытье, Анжелика и Онорина совсем скоро узнали. Оборванная женщина привела их в деревянный домишко, внутри которого нагрета была большая печь. Женщина помогла гостьям раздеться и принялась бить их древесными ветками. Помещение заполнилось паром, Анжелика и Онорина задыхались. На какое-то мгновение им пришла мысль, что их желают подвергнуть страшной и мучительной казни. Но женщина, приведшая их в это парное логово, также разделась и знаками просила их бить ее по спине и груди ветками. Затем она распахнула дверь и голая кинулась с порога в огромный сугроб. Анжелике и Онорине ничего не оставалось, как броситься вслед за ней. К их великому удивлению, они даже не ощутили холода. Вымывшись таким необычным для них способом, Анжелика и Онорина вновь оделись. В комнате, кое-как прибранной, уже был накрыт стол. На деревянной столешнице поставлена была деревянная посуда с кушаньями. Царь Петр сидел во главе стола. Женщина, та самая, которая мылась вместе с Анжеликой и Онориной, поставила перед царем и его гостями миски с каким-то варевом. Царь приказал ей удалиться. На этот раз никто, кроме его парижских гостей, не разделял с ним трапезу. Анжелика увидела на середине столешницы большое деревянное блюдо с ломтями черного хлеба. На вкус этот хлеб оказался очень кислым. Варево приготовлено было из капусты и свиного мяса, плохо проваренного. Набрав жижи в деревянную ложку и попробовав, Анжелика была несколько удивлена:

– Ваше Величество! – обратилась она к царю Петру. – В Московии принято есть несоленую пищу?

– Нет, – отвечал он, – у нас иной обычай! Видите рядом с хлебным блюдом солонку? У нас каждый сам берет соль, сколько ему захочется, и солит уже сваренную пищу!

Анжелика, Онорина и Кантор послушно принялись есть на московитский лад. Тем не менее они так проголодались, что ели незнакомую и невкусную пищу почти что с удовольствием. После трапезы они отдохнули и выспались в отведенных им комнатах, а затем снова были призваны к царю.

– Вы хотели узнать, почему я преследую этого беднягу Андре Рубо? – начал разговор царь. – Я расскажу вам. Но это не такая короткая история…

Анжелика, Онорина и кантор изъявили полное согласие слушать. Теперь у них было много времени. И этим временем, по сути, распоряжался царь Петр. И вот что он рассказал им.

 

ИСТОРИЯ МОСКОВИТСКОГО ЦАРЯ ПЕТРА

– Мой отец был много лет царем Московии. Государство это покамест не очень велико, но я уверен, что мне удастся расширить его границы! Согласно московским обычаям, мой отец был женат и имел большое число детей, первую его супругу звали Марией. Она ежегодно производила на свет царевичей и царевен и наконец число их достигло шестнадцати. И родив последнюю дочь, Мария скончалась. А вскоре сыновья царя также начали умирать один за другим. И первым умер Алексис, подававший большие надежды. В живых остались только два сына Марии и моего отца, имя которого также было Алексис. Этих сыновей звали Теодором и Иваном. К несчастью, оба отличались чрезвычайной болезненностью. Таким образом судьба династии оказалась под угрозой. Отец мой, хотя и был уже в годах, но отличался еще завидной телесной силой, частенько езжал на охоту, но отличался также и завидным благочестием, соблюдал все обряды, положенные нашей церковью. Помимо двух болезненных сыновей супруга одарила его и шестью дочерьми. В отличие от его мужского потомства, его дочери отличались прекрасным здоровьем, острым умом и красотой. Особенно выделялась среди них красавица и умница София. В Московии не было закона, который бы запрещал принцессам наследовать престол после смерти царя, но все же царь понимал, что его подданные не пожелают иметь над собою царицу после его смерти. И тогда он решил вступить в новый брак. Сначала он полагал, что делает это лишь для того, чтобы дать династии новых наследников-сыновей. Как это полагается в Московии, привезли во дворец множество девиц, дочерей из бедных и богатых семейств. Царь вошел в залу, где эти девицы были поставлены вдоль стен. Он внимательно смотрел на них, выбирая самую дородную, такую, которая могла бы дать ему и государству здорового и сильного наследника. И вдруг с ним случилось то, что вы в Париже называете «любовью»! Взгляд прекрасных черных глаз ожег его. И он тотчас отдал свое сердце дивной красавице Наталии, моей будущей матери. Отец стремился исполнить любое ее желание. Он приказывал изящно подстригать свою бороду и душить ее дорогими заморскими снадобьями. Когда Наталия пожелала проехать по столице в карете с открытыми окошками, он позволил ей это, хотя по обычаю царицы не должны были показываться народу. Она попросила его взять ее на соколиную охоту; и вот уже он ехал верхом подле ее экипажа, направляясь в степь, где лучшие охотники пускали соколов на бегущих зайцев и лисиц. Я явился первенцем моей матери, затем родились две сестры, Наталия и рано умершая Теодора. Мое рождение отмечено было большими празднествами, фейерверками и чеканкой памятных медалей. С самого раннего детства я чувствовал себя общим баловнем, будущим наследником престола. Меня окружали родичи моей матери, лелеявшие и баловавшие меня всячески. Отец видел во мне будущего полководца и дарил мне для игры немецких оловянных солдатиков. Меня даже одевали в одежду наподобие мундиров прусских полковников. Но когда мне минуло четыре года, отец мой внезапно скончался, совершенно скоропостижно. Моя мать и ее родичи настолько привыкли полагать себя защищенными и настолько были уверены в своем счастье, что даже и не сразу осознали, что прежней счастливой жизни пришел конец. Они не приняли вовремя меры для захвата власти и власть ускользнула из их рук. Моя сестра София, прежде жившая вместе со своими младшими сестрами в уединенной башне, как это положено в Московии, где царевнам запрещено выходить замуж, теперь решилась действовать. Родичи ее покойной матери давно уже были удалены от двора, но теперь она поспешно собрала их и явилась во дворец. А надо вам сказать, что никаких правил престолонаследования в Московии не существует. И все же народ полагал, что царю должен наследовать его старший сын. Однако если бы мои родичи успели провозгласить царем меня, подданные охотно смирились бы с этим. Но поскольку мои родичи пребывали в совершенной растерянности, София устроила так, что царем был провозглашен ее единоутробный брат Теодор. Возможно сказать, что она просто-напросто стащила его, почти умирающего, с постели и потащила на трон. Вскоре она устроила и его брак. Я остался в полном пренебрежении. Но это было лишь начало моих несчастий. Брат Теодор продолжал часто недомогать и постепенно все привыкли к тому, что в тронном зале его заменяет старшая сестра. Распоряжения ее отнюдь не были глупы, тем более, что помогал ей весьма мудрый дворянин, много учившийся и знавший математику и заморские языки; имя этого человека было Василий Голицын. Близость его к царевне, разумеется, не исчерпывалась добрыми советами! Меж тем молодая супруга царя Теодора ожидала первенца. Казалось, династию может ожидать новый расцвет. Но после рождения наследника царица внезапно тяжело занемогла и скончалась. А спустя несколько дней скончался и новорожденный царевич. А совсем скоро не стало и царя! В городе с ужасом шептались об этих смертях, последовавших столь внезапно одна за другой! Были в Москве люди, знавшие причину этих страшных смертей, но только не я, ребенок, и не моя мать, растерянная, печальная вдова! После смерти Теодора и его семейства постигли меня и мою мать страшные несчастья. Царевна София обвинила родичей моей матери в том, что они якобы желали смерти ее брата, несовершеннолетнего Ивана. Верные Софии войска бросились во дворец, где собрались вокруг моей матери ее родичи. Разразилась ужасающая бойня! Я видел, как убивали братьев моей матери, как убили ее престарелого отца и мою бабку! Мать отдала меня верной няньке и та спрятала меня в подвале. Убийцы не нашли меня, и, в сущности, к счастью для них, потому что московиты также всполошились и бросились во дворец. Горожане убивали солдат Софии, именуемых стрельцами, а эти самые стрельцы убивали горожан. Наконец, для остановления битвы, призван был глава церкви. Я помню, как меня, маленького мальчика, вывел, держа за руку глава нашей церкви, другою рукой он удерживал тонкую руку моего единокровного брата Ивана, младшего сына Марии, первой супруги моего отца. Громким голосом маститый старец возглашал, что оба царевича живы! Ему удалось убедить сражавшихся остановиться. Моя мать рыдала. И тут неожиданно, поправ девичий стыд, столь ценимый у московитов, явилась София. За ней следовали ее приспешники, возглавляемые Голицыным. Этот бесстыдный человек объявил, что поскольку оба царевича, то есть Иван и я, еще малы, то народ изъявил желание видеть на московском престоле их старшую сестру Софию, первородную дочь своего отца, царя Алексиса! Родичи моей матери были уничтожены, родичи Марии поддерживали Софию. Таким образом она сделалась правительницей. Впрочем, пока считалось, что она будет править лишь до совершеннолетия старшего из оставшихся в живых царевичей, то есть Ивана! Обо мне не было и речи! Но все уже прекрасно понимали, что именно я явлюсь соперником Софии! Покамест же она не решалась распорядиться о моем убийстве. Но она нарочно не назначала мне учителей, несмотря на усиленные просьбы моей матери. София желала видеть меня грубым и невежественным, надеясь, что это поможет ей отстранить меня от престола. Брат Иван отличался чрезвычайной болезненностью и едва ли мог прожить долго. Моя мать понимала, что и моя жизнь висит на волоске. Еще при жизни моего отца было направлено в заморские страны огромное посольство, названное великим. И вот моя мать обратилась к правительнице Софии с нижайшей просьбой, умоляя ее позволить мне присоединиться к этому посольству, как и положено принцу. София долго не давала позволения, однако в конце концов ее фаворит Голицын, который отнюдь не был глуп, заметил ей, что не позволяя мне исполнять обязанности принца, она настраивает против себя народ, и без того раздраженный женским правлением. Итак, я отправился в заморские страны, где многому научился. Я понял, что Московия должна быть благоустроена, согласно лучшим образцам благоустройства заморских стран. Я возвратился домой, исполненный планов и надежд. Но дома ждала меня скучная жизнь в затхлом деревянном дворце. Мне пришлось вступить в брак. Но когда моя мать объявила мне, что я должен в столь молодых годах сделаться супругом, я решительно отказался. Тем более, что мой брат Иван уже сделался супругом, и жена постоянно обманывала его. Моя мать говорила мне, что дети Ивана, родившего трех дочерей, могут быть в будущем соперниками для моих детей…

– …Ведь дочери Ивана уже старше твоих детей, мой милый Петр, которые еще только долженствуют родиться!..

– Оставьте, матушка, эти мелочные расчеты! Я буду править Московией, потому что я силен, разумен и смел!..

Мать посмотрела на меня с грустью и сказала, что я совершенно прав и достоин царского венца, но… она желает открыть мне некую тайну!

Переодевшись в одежду простолюдинов, мы вдвоем отправились на окраину Москвы. Стоял лютый мороз, мы кутали лица в меховые воротники и никто не мог бы разглядеть нас и узнать! Мы долго брели, увязая в снегу. Наконец очутились возле одного уединенного жилища. Моя мать сказала мне, что это дом и двор богатого купца Рябушкина. За домом устроена была катальная гора. У нас в Московии зимой так много снега, что устраиваются снежные горы, с которых дети и юноши и девушки скатываются на маленьких санках. Вот такая гора устроена была за домом купца Рябушкина. Вокруг нее стоял ужасный шум и гам. Дети шумели и кричали. Мы подошли поближе. Моя мать пристально вглядывалась в лица играющих детей. Я не понимал, зачем она это делает. Она указала мне на маленького мальчика и сказала:

– Вот он, твой соперник!

Я решительно подошел к играющим детям и стал спрашивать их имена. Я желал понять, почему один из этих детей является моим соперником, но не желал, чтобы другие заметили мой интерес именно к этому мальчику! Дети охотно называли мне свои имена. Но мальчик, который занимал меня, оказался робким и не приближался ко мне. Я спросил одного из его приятелей, кто же этот робкий мальчик.

– Это Андрей Рябушкин, сын хозяина вон того дома! – отвечал спрошенный мною.

При мне были мелкие деньги, которыми я и оделил детей. Я, собственно, ничего не понял. Почему сын купца может явиться соперником царевича?! Моя мать выглядела усталой, блуждания по городу утомили ее. Поэтому я не стал расспрашивать ее, то есть я решил расспросить ее обо всем, когда мы вернемся во дворец и она отдохнет. Но по возвращении во дворец моя бедная мать захворала. У нее не было сил на длительные беседы, она только просила меня как возможно скорее вступить в брак. Мне пришлось исполнить ее просьбу. Здоровье ее ухудшалось день ото дня. Между тем, я, как и подобает принцу, желал иметь собственных телохранителей. Я начал набирать солдат в собственное войско. София и ее фаворит Василий Голицын были раздражены против меня, но не смели действовать против меня открыто, потому что я уже пользовался симпатиями московитов. Целые дни я проводил со своими солдатами, упражняясь в воинских искусствах. Однажды, когда я командовал учениями, внезапно прискакал посланный от моей сестры Наталии, горячо мною любимой. Я поспешно прочел ее послание. Она умоляла меня немедленно явиться во дворец, потому что наша мать была при смерти! Я тотчас вскочил на коня и помчался. Вдвоем с сестрой мы припали к смертному ложу матери. Она уже почти не имела сил для прощания с нами, но все же перекрестила нас поочередно, как это полагается по московитскому обычаю, затем прошептала:

– …Прощайте!.. Будьте счастливы!.. Это… она!.. Сын!.. – голос ее прервался, дыхание прекратилось, жизнь покинула ее.

Сестра Наталия стояла, распрямившись, рядом со мной. Глаза ее, казалось, метали молнии.

– Нет, – сказала она, – это нельзя назвать естественной смертью!..

Но тут прибежали приближенные женщины моей матери. Явилась София в окружении своих придворных женщин. Начались хлопоты, сопутствующие обыкновенно похоронам особы из царского дома. Прошло целых десять дней, прежде чем я смог остаться наедине с Наталией. Я рассказал ей о том, как побывал вместе с матерью близ дома купца Рябшукина:

– Теперь мне кажется, что мать уже тогда чувствовала себя дурно!..

– Не удивительно! – прервала меня Наталия. – Не удивительно, что мать чувствовала себя дурно, ведь в ее пищу добавляли небольшими порциями отраву!..

– Почему ты знаешь? – Я оторопел.

– Почему?! Однажды, когда мать мылась в бане, я пришла в комнату, где ставили кушанье для нее. Среди знакомых служанок я заметила одну из доверенных девушек Софии!.. При виде меня она тотчас захотела скрыться, уйти из комнаты! Я ухватила ее за рукав и задержала. Я приказала стеречь ее и обыскать. При обыске у нее нашли на теле маленькую серебряную коробочку, наполненную черным песком.

– Ты хотела отравить царицу?! – крикнула я и ударила ее по лицу кулаком.

Кровь хлынула у нее из носа. Но ведь дворец наводнен шпионами и шпионками Софии! Пойманную девку еще не успели запереть, а правительница София уже оказала мне честь, явившись самолично в мои покои. Она заявила, что я не имею права задерживать у себя ее слуг. Несколько мгновений мы стояли друг против друга. Я готова была ударить и ее, но сознавала, что подобное мое поведение может дурно отразиться на твоем положении при дворе. Я приказала тотчас привести задержанную девку. Я показала Софии коробочку с черным песком:

– Надо исследовать, что же это! – сказала я.

– Что это? – обратилась София к своей прислужнице.

И та, отирая кровь с лица, пробормотала с плачем:

– Это песок, обыкновенный песок, но одна колдунья полила его соком, выжатым из рыбьей икры, колдунья сказала мне, что если я буду носить этот песок постоянно при себе, мой любовник женится на мне! Колдунья говорила над этим песком свои заклинания!..

София обернулась ко мне и спросила, удовлетворяет ли меня такое объяснение. Затем правительница добавила, что непременно накажет свою служанку за то, что та имеет любовника. Мне хотелось кричать и топать ногами, но я принуждена была покорно терпеть издевательства! И все же я решилась спросить:

– Зачем же эта девка явилась в покои моей матери?

И, разумеется, объяснение последовало незамедлительно!

– Я хотела повидаться с товарками, – отвечала как ни в чем ни бывало наглая девка. – Мне сказали, что одна из царицыных девушек имеет у себя новые узоры для вышивания!..

София смерила меня взглядом и произнесла горделиво:

– Надеюсь, теперь все прояснилось?

И что же оставалось мне? Пришлось отпустить подлую девку! Она, она виновна в безвременной смерти нашей матери!..

– Так вот почему мать прошептала: «… она…»! – воскликнул я.

– Нет! – Наталия нахмурилась. – Я полагаю, мать имела в виду именно Софию!..

– Она взывала к мести! Она обращалась ко мне: «… сын…»

– Но зачем же она показала тебе сына купца Рябушкина? Уж не его ли она имела в виду?..

С помощью верных людей мы установили слежку за домом и двором Рябушкина. И слежка эта принесла вскоре свои плоды. Оказалось, что время от времени в это окраинное жилище приезжает из дворца та самая девка, которая отравила нашу мать. Несколько раз она приезжала в сопровождении еще одной женщины, тщательно укутанной в монашеское одеяние. Мы твердо решили разгадать эту тайну. Я решился на крайние меры и приказал тайно похитить девку, что и было исполнено. Мы заточили ее в подвале одной загородной усадьбы, принадлежавшей нашей покойной матери. Сначала девка вела себя нагло и не сомневалась, что ее вскоре выручат из заточения. И действительно, София спрашивала Наталию, не знает ли та об исчезновении девицы; на что Наталия спокойно и с достоинством отвечала, что никаких сведений об этой девице не имеет. Я приказал пытать девку, жечь огнем ее голые руки и ноги. Это подействовало. Девка сделала нам удивительные признания! Она созналась, что Андрей Рябушкин не кто иной, как сын царицы Софии и Василия Голицына! Он тотчас после своего рождения был отдан на воспитание в дом купца Рябушкина. А женщина в монашеском одеянии, время от времени сопровождавшая девку при визитах в дом Рябушкина, являлась самой царицей!.. Итак, вот кого моя мать полагала моим соперником, сына Софии!..

– Но ведь незаконнорожденный никак не может быть соперником законного наследника! – сказал я сестре.

Тогда Наталия захотела сама допросить заточенную девку. Та не желала отвечать, но Наталия выцарапала ей один глаз и девка, обливаясь кровью, призналась, что София и Василий Голицын тайно обвенчаны и бумага об этом венчании хранится в покоях Софии! Следовательно, брак был законным и мальчик Андрей и вправду являлся моим соперником! И не было никакой возможности похитить бумагу! Но покамест мы с сестрой должны были решить, что же делать с искалеченной девкой! Мы знали, что царица София уже прекратила поиски своей доверенной служанки.

– Надо убить эту наглую тварь! – предложил я. Но сестра Наталия отличалась более изощренным в интригах умом.

– Сначала надо узнать, каким образом царица София желает устроить судьбу своего сына! София чрезвычайно опасна. Ты помнишь смерть нашего единокровного брата Теодора, его жены и их младенца? Теперь я понимаю, что эти смерти не были случайными! Теодора, его жену и новорожденного сына отравили по приказу Софии! И я понимаю, почему! Потому что как раз тогда родился Андрей, сын Софии и Василия Голицына! Она решится на все, чтобы расчистить своему сыну дорогу к власти!..

– Но московиты никогда не признают своим царем человека, рожденного в тайном браке, да к тому же не от царевича или царя, но от царевны!..

– Не полагайся на это, – сказала моя прозорливая сестра. – Московиты не ведают, не имеют никаких правил престолонаследования! Они могут соблазниться чем угодно! К примеру, София может обещать крестьянам освобождение от власти помещиков!..

Мы решили во что бы то ни стало добиться от наглой девки сведений о том, как намеревается София распорядиться дальнейшей судьбой своего сына. Девка противилась достаточно долго. Она своим упрямством довела мою сестру до предельной степени ярости! Наталия ногтями выцарапала ей и второй глаз и разорвала ноздри. Я сказал, что отрублю мерзавке руки и ноги. Лишь тогда она сдалась и открыла нам, что София и Голицын решили отправить сына в Голландию, где Голицын прежде бывал и имел надежное знакомство. После этого признания я заколол подлую девку кинжалом. Затем собрал надежных людей и устроил засаду. В одном экипаже ехали Андрей и его нянька, в другом находилась охрана. Нам удалось убить няньку и часть охранников. Теперь мальчик был в наших руках. Но несколько охранников бежали. И вскоре нас настигла погоня. Завязался настоящий бой! Мальчика отбили и увезли в неизвестном направлении. Надо было действовать решительно. Мои люди явились во дворец, арестовали Софию и убили Голицина, который отчаянно защищался. Глашатаи объявили в городе, что женскому правлению пришел конец! Я приказал пытать всех женщин, приближенных Софии, потому что хотел знать, где находится Андрей! Но женщины ничего не знали! Пытать Софию я, все же не решился, хотя сестра Наталия и уговаривала меня! Я заточил Софию в монастырь и несколько дней подряд навещал ее и просил открыть мне, где находится Андрей! Ведь этот мальчик– и вправду оставался моим фактически единственным соперником! Брат Иван умер после тяжелой болезни, оставив после себя трех дочерей. Но именно Андрей являлся законным мужским потомком моего отца, царя Алексиса, да к тому же и от первородной дочери! Я всячески увещевал Софию. Я говорил ей, что не убью ее сына! Конечно же, она не верила мне. Я угрожал ей. Я говорил, что стану пытать ее! Она не могла в это поверить. Я сказал, что она никогда не выйдет из монастырской кельи, если не скажет мне, где находится ее сын! София отвечала вполне разумно, что на моем месте она не отпускала бы на свободу своих врагов! Я не решался пытать ее, но кто мог запретить мне лишить ее пищи! Ей давали только воду, она сделалась страшно слаба! Я пришел к ней и снова спросил ее о сыне. Слабым голосом она отвечала, что и сама ничего не знает о судьбе своего сына…

– Василий отправил Андрея в Голландию. Больше я ничего не знаю…

Я разрешил приносить ей пищу. Но теперь при ней оставались только женщины, верные моей сестре. Я должен был отправиться на поиски Андрея, но не имел такой возможности. Моя страна нуждалась во мне. Тем не менее я отправил в Голландию нескольких надежных людей в качестве шпионов. Но я понимал, что должен сам заниматься этими поисками! Наконец мне показалось, что власть моя в Московии достаточно укрепилась, и тогда я решился ехать в Европу инкогнито на поиски Андрея Рябушкина…

– И вы нашли его! – произнесла серьезно Анжелика.

Онорина рыдала.

– Его не спасти, его не спасти!.. – повторяла девушка.

Анжелика велела ей замолчать.

– Вы предположили, что я и мой сын участвуем в заговоре против вас? – обратилась Анжелика к царю.

– Я не настолько глуп! – отвечал Петр, хмуря брови. – Теперь я понял, что вы вмещались в мою жизнь только вследствие любви вот этой девицы к Андре Рубо, он же – Андрей Рябушкин!..

– Мы готовы верно служить вам, Ваше Величество! – сказал Кантор.

– Но нет ли возможности не убивать Андре Рубо? – робко спросила Онорина.

– Нет, такой возможности нет! – сурово отвечал царь, не взглянув на девушку.

– Но если Андре никогда не узнает правды о своем происхождении? – осторожно заметила Анжелика.

– Да, да! – поддержал мать Кантор. – Ведь приближенные Софии и Голицына уже уничтожены?

– Да, – сказал царь. – Многие уничтожены, в том числе и купец Рябушкин. Но ведь жива сама царица Московии, бывшая правительница София!..

– Однако хорошая порция яда… – предложил деликатно Кантор, но не решился договорить, опасаясь рассердить царя Петра.

Но Петр не рассердился и ответил дружелюбно:

– Нет, нельзя мне отравить старшую сестру! Я обещался народу править справедливо. Она еще не так стара. Ее внезапная смерть выглядела бы подозрительно…

Следовало еще очень многое обсудить, но тут вдруг раздался громкий топот ног. В помещение вошла молодая красивая дама в традиционном костюме московитки, в мехах, в ковровом платке и в хороших кожаных сапогах. Лицо ее пылало гневом, глаза, черные, как ночь, метали молнии! Она тотчас обратилась к царю на языке, который не был понятен французам. Не так трудно было догадаться, что это московитский язык! Услышав ее слова, Петр вскочил, едва не ударившись макушкой о притолоку. Он принялся браниться на московитском же языке. Затем обратился к молодой даме по-французски:

– Наталия! Это мои друзья из Парижа!.. – Затем он схватился за голову в гневе и растерянности.

Анжелика, Кантор и Онорина догадались, что перед ними принцесса Московии, сестра царя, прекрасная Наталия! Они тотчас поклонились ей…

Наталия перешла на французский язык, и гости оценили ее деликатность.

– Где Андрей? – закричала Наталия.

– Я отправил возок вперед… – признался Петр.

– Боже! Как это глупо! – воскликнула Наталия.

– Кто бы мог предвидеть! – взревел царь.

– Что произошло? Какое несчастье случилось? – спросила Анжелика.

– Бунт! – бросил Петр. – София вырвалась из заточения и ухитрилась захватить власть в столице. – Она бросила в тюрьму тех моих сподвижников, которые не успели бежать! А возок, в котором везут Андрея, направляется к столице!..

– Надо что-то делать! – крикнула Наталия. – Надо собирать войска!..

– Надо догнать возок! – твердо сказал Кантор.

– Давайте продумаем четко, что именно должен делать каждый из нас! – решила Анжелика. – Пусть царь и царевна собирают верных людей, а мы трое, я, мой сын и моя дочь, сейчас переоденемся в московитские мужские костюмы и поедем в погоню за возком, в котором везут Андре Рубо! Дайте только нам в подмогу одного человека, говорящего и по-французски и по-московитски!..

Анжелика еще не успела договорить, а принцесса Наталия уже перебила ее:

– Я поеду с вами! Я не могу отпустить вас одних!.. – Затем она вновь обратилась к брату: – Петр! Собирай верные нам войска!..

Спустя совсем недолгое время по заснеженной дороге уже мчались четверо верховых, одетых в обычные мужские московитские костюмы, обильно обшитые мехом. Кто же были эти всадники? Догадаться легко! Это были Анжелика, царевна Наталия, Кантор и Онорина! Кони летели, то и дело попадая копытами в небольшие сугробы и вздымая снежные облачка.

– Послушайте, матушка! – закричала Онорина, разрумянившись от быстрой езды и нагоняя мать, – Послушайте, матушка! Ведь это совершенно замечательно – скакать среди снега в незнакомой местности! Это как раз то, о чем я мечтала всю жизнь! – И Онорина понеслась вперед, обогнав своих спутников.

«Авантюрная дурная кровь отца бунтует в этой девочке!» – подумала Анжелика, устремляясь следом за дочерью.

– Я опасаюсь, что мы не найдем возок, – сказал Кантор, подъезжая к Наталии.

– Да, ваши опасения верны, – произнесла она спокойно, как будто они находились в одном из парижских салонов, а не среди московитских снегов. – Я не вижу следов! Снегопад недавно минул, и все следы засыпаны снегом!

– Но ведь вы знаете путь на Москву? – спросила Онорина, резко осаживая гнедого коня.

– Не говори глупости, сестра! – сердито воскликнул Кантор. Как может принцесса Московии не знать дорогу в свою столицу!

Наталия звонко расхохоталась. Веселье, охватившее этих молодых людей, заставило Анжелику взглянуть на них со стороны. Румяные, сильные, крепкие, они казались ей прелестными. Она подумала, что рядом с ними выглядит, пожалуй, слишком старой, или нет, слишком зрелой!..

Наталия, Кантор и Онорина, весело пересмеиваясь, скакали вперед. Анжелика вернулась немного назад и, склонившись с седла, вглядывалась в снег. Под свежевыпавшим слоем снега герцогиня де Монбаррей разглядела едва заметные колеи, несомненно проложенные полозьями возка! Впрочем, она не могла бы перевести на французский язык московитское слово «возок», и потому называла возок по-французски «каретой». Разглядев колеи, Анжелика громко окликнула своих спутников. Они тотчас поскакали к ней.

– Смотрите, смотрите! – кричала Анжелика, московитская меховая шапка свалилась на снег с ее пышных кудрей.

Кантор соскочил с седла, поднял шапку, отряхнул снег и вернул шапку матери. Анжелика весело замахала шапкой:

– Смотрите! Смотрите!.. Вот они, следы, которые мы ищем! Вот они!..

Теперь все видели заметные даже и под снегом колеи. Преследователи возка устремились в погоню!

Они ехали уже достаточно долго, но возок все еще не появлялся впереди.

– Меня тревожит то, что мы не видим возок! – сказала Наталия.

– Быть может, возок сбился с пути? – предположил Кантор.

Четверо преследователей молчали о самом страшном, а именно о том, что возок мог умчаться настолько далеко!.. Мороз крепчал. Тучи затянули низкое небо.

– Я боюсь, что снова пойдет снег, – опасалась Наталия. Анжелика всмотрелась в лицо дочери. К удивлению матери Онорина совсем не была испугана.

– Здесь, на дороге, возможно отыскать какой-нибудь постоялый двор? – обратился Кантор к Наталии.

– Нам не до постоялых дворов! – отвечала московитская принцесса, смерив француза презрительным взглядом.

Смущенный Кантор поехал рядом с матерью. Анжелика тревожилась. Она уже поняла, что Наталия взбалмошна и наклонна к решительным и авантюрным поступкам. Но возможно было только следовать за московитской принцессой!..

Наша четверка следовала по заснеженной дороге уже достаточно долго. Вдруг Наталия закричала своим спутникам:

– За нами погоня! Съезжаем с дороги!..

Но попробуйте съехать с дороги, окруженной с обеих сторон высокими сугробами! Лошади тотчас увязли по брюхо.

– В чем дело? – спрашивал Кантор.

– Что случилось? – спрашивала Онорина. Анжелика молчала, удерживаясь на лошади.

– Я слышу топот коней! – сказала Наталия. – Но мы еще можем успеть скрыться!.. Всадники далеко!..

– Настолько далеко? – удивился Кантор.

– Да, – отвечала Наталия, – у меня от природы очень острый слух. Московитские женщины часто бывают наделены от природы чрезвычайно острым слухом и зрением…

Путникам надо было перебраться через сугробы, а это было очень трудно совершить! Почему? Да потому что фактически лошади должны были грудью вспахать сугробы…

«Это невозможно!» – думала Анжелика, борясь со снегом.

– Это возможно! – проговорила сквозь зубы Наталия, будто читая мысли Анжелики. – Это возможно, потому что снег выпал совсем недавно и еще мягок…

Онорина отчаянно вскрикнула и тотчас звонко заржала ее лошадь. Анжелика закричала. Кантор бросился со своего коня в мягкий снег. Онорину уже нельзя было увидеть, она ушла в рыхлый снег с головой. Через несколько мгновений уже барахтались в снегу все четверо. Им удалось вытащить Онорину. Теперь они наперебой отряхивали с ее одежды снег. Анжелика вытирала лицо дочери полой своего кафтана. Они снова взобрались на лошадей и продолжили свою борьбу с мягкими сугробами. Наконец им удалось выбраться на узкую тропу. Проехать по этой тропе возможно было только гуськом.

– Но мы ушли от погони! – решила Наталия.

– Кто мог гнаться за нами? – несколько удивился Кантор.

Это Московия! – отвечала царевна. – Здесь возможно решительно все! Вы не знаете, кто такая София, моя старшая сестра! А я знаю ее даже слишком хорошо! Наш отец был еще жив, когда однажды мы праздновали Рождество. Я не помню, что тогда произошло, мне было только лишь два года, а брату Петру минуло три. Нашей младшей сестре Теодоре едва исполнился год. Наша мать рассказала мне, что в тот вечер отец был весел, а сестра София была чрезвычайно ласкова с нашей матерью. Все сидели за одним столом, кроме малых детей. Сестра София торжественно поднесла нашей матери подарки для нас. Мне и сестре Теодоре предназначались большие немецкие куклы, сделанные в городе Нюрнберге, известном своими игрушечных дел мастерами. А для Петра София приготовила прекрасные рукавички, богато расшитые жемчужинами. Нашей матери оставалось только принять подарки. Она не могла отказаться. А наш отец очень любил Софию, свою первородную дочь, и никак не желал верить в ее злые умыслы. Вернувшись в свои покои, матушка тотчас приказала изрубить кукол в куски! Затем она хотела разорвать и рукавички, но они внезапно исчезли. Мать обычно сама одевала Петра и строго следила за его одеждой и кушаньем. За нами, царевнами, она следила не так строго, полагая, что у Софии нет оснований уничтожать нас. Вся злоба Софии должна была направляться на мальчика-царевича! А спустя несколько дней во время гулянья с нами во внутреннем дворе мать вдруг заметила, что на руках Теодоры надеты те самые рукавички! Малютка играла весело в снегу и рукавички совершенно промокли. Мать тотчас приказала нянькам вести нас в покои! Рукавички были брошены на свалку, но наша сестра Теодора заболела и скончалась на следующую ночь! Захворала и долго болела и ее нянька. Разумеется, рукавички были отравлены! Вот что такое София! И теперь власть в ее руках, но это долго не продлится!..

Наконец-то узкая тропа перешла в большую и сравнительно ровную дорогу.

– Куда ведет эта дорога? – спросил Кантор. Наталия пожала укутанными в меха плечами:

– В Московии все дороги ведут только в Москву!..

– Но мы не можем ехать в Москву! – воскликнула Анжелика. – Ведь там резиденция царицы Софии!.. И мы еще не нашли Андре!..

Московитская принцесса грозным взглядом посмотрела на француженку:

– …резиденция царицы Софии!.. – мрачно повторила Наталия. – Кто смеет называть беззаконную захватчицу трона «царицей»?! Если я еще раз услышу такое, я убью того, кто произнесет подобные слова!..

Все поняли, что она отнюдь не шутит, и замолчали. Наталия далеко обогнала своих спутников. Кантор подъехал совсем близко к матери.

– Ничего страшного! – успокаивала его Анжелика. – Мы ведь не ссорились с Софией! Мы всегда можем перейти на ее сторону. Мы всегда можем сказать, что мы – защитники ее сына!..

– Нет, матушка! – тихо, но решительно возразил сын. – Нет! Я обещался верно служить царю Петру! Я – французский дворянин, титулованный дворянин, граф! Я дал слово и я не откажусь от своего слова!

– Я горжусь тобой, Кантор! – сказала Анжелика. – Но я признаюсь тебе честно, что я готова изменить своему слову ради спасения жизней моих детей!..

Кантор промолчал.

Наталия упорно продвигалась вперед.

Впереди появилась густая заросль кустарников, сплетение голых веток, покрытых снегом. Анжелика смутно встревожилась. И, как оказалось, не даром! Из-за кустов выехала группа всадников, одетых в красные, отороченные медвежьим мехом кафтаны. На головах их высились красные шапки. Всадники были вооружены топориками, насаженными на длинные древка.

– Стрельцы Софии! – воскликнула Наталия.

И тотчас – мгновенным броском – к ней подскакал один из стрельцов и ударил ее лошадь своим топориком. Лошадь с подрубленной ногой рухнула в снег на дороге, увлекая за собой всадницу. Несколько стрельцов уже спешились и бросились на упавшую царевну. Анжелика, Онорина, Кантор и Наталия вооружены были только поясными ножами. Тем не менее Кантор спрыгнул с коня и попытался отбить Наталию. Анжелика и Онорина увидели, что и их окружают стрельцы.

– Кантор! – кричала Анжелика. – Кантор! Сопротивление бесполезно. Их слишком много! Кантор!..

К счастью, ни Кантор, ни принцесса даже не были ранены! Ловкие стрельцы скрутили их веревками. Такая же участь постигла Анжелику и Онорину. Стрельцы сбили шапки с голов женщин и переговаривались на московитском языке, явно о чем-то непристойном. Анжелика с ужасом подумала, что ей и Онорине может грозить насилие! Но тут заговорил командир стрельцов. Анжелика, Онорина, Наталия и Кантор лежали на снегу, связанные.

– Что он говорит? – прошептала Анжелика Наталии.

– Он говорит своим людям, что мы – не простые пленники и потому надо доставить нас царице в целости и сохранности!

– Слава Богу! – не удержалась Анжелика. Наталия смерила ее грозным взором черных огненных очей.

Некоторое время пленники лежали на снегу, не понимая, чего ожидают стрельцы. Затем подъехал возок. Усталым измученным пленникам даже на ум не пришло, что это тот самый экипаж, в котором везли Андре Рубо! Командир стрельцов принялся распоряжаться. Пленников положили в темную тесноту возка. Там лежали еще связанные люди, испуганные и молчаливые. Дышать было тяжело. Но чувствовалось, что лошади, впряженные в возок, бегут быстро.

– Я задыхаюсь! – простонала наконец Онорина.

И тотчас, словно бы в ответ на ее слабый голос, раздалось из глубины возка:

– Онорина! Ты ли это?!..

– Андре! – воскликнула Онорина радостно, насколько возможно было обрадоваться, будучи связанной по рукам и ногам!

Остальные пленники молчали, никак не отвлекаясь на встречу юных влюбленных. Анжелика улыбнулась и подумала: «Должно быть, Андре и Онорина и в самом деле созданы друг для друга! Несмотря на все препоны на их пути, судьба сводит их вновь и вновь!..»

– Ты ли это, Онорина?! – сдавленно восклицал Андре Рубо, он же – Андрей Рябушкин. – Как ты очутилась здесь?..

– У меня нет сил говорить! – произнесла девушка. – Да и не так уж важно, зачем и почему я здесь. Важно то, что мы снова вместе!..

Пленники были совершенно изнурены и вскоре заснули, или вернее было бы сказать, впали в некое подобие забыться. Глаза Анжелики также невольно закрылись. Движение по снегу укачивало. Поэтому, как только возок резко остановился, она вздрогнула и проснулась. Пленников грубо выволокли из возка. Теперь они снова лежали на снегу, уставив глаза в темное низкое московитское небо. Анжелика разглядела высокий забор. На металлические прутья насажены были зачем-то капустные кочаны. Анжелика прищурилась и поняла с ужасом, что это вовсе не капустные кочаны, но головы людей; несомненно это были отрубленные головы сподвижников царя Петра, казненных царицей Софией! Группы стрельцов хватали каждого пленника за ноги и поволокли их в разные стороны.

– Андре! Андре! – отчаянно кричала Онорина.

– Онорина! – кричал Андре Рубо.

– Кантор! Онорина! – невольно закричала и Анжелика, поддаваясь панике.

Но, разумеется, стрельцы не обращали на эти отчаянные крики пленников ни малейшего внимания!

Анжелику притащили по снегу к небольшой низкой дверце, которая, вероятно, вела в подвал. Один из стрельцов отворил дверцу. Анжелика со страхом увидела покатый спуск в темноту. Спустя несколько мгновений она уже катилась по доскам, к счастью оказавшимся в достаточной степени гладким. По-прежнему связанная, она очутилась на сырой земле. Кругом царила непроглядная тьма. Несчастной пленнице хотелось есть и пить. Некоторое время она терпела, затем принялась жадно лизать высунутым языком сырую землю, на которую была так жестоко и беспощадно брошена.

«Едва ли они обрекут меня на смерть! – размышляла Анжелика. – Должны же они хотя бы допросить меня! Но ведь это Московия! Здесь вполне могут поступать вопреки французской логике. Здесь могут пожелать сначала убить, а потом уже допросить! И не докажешь им, что подобное ведь совершенно невероятно!..»

Крайняя усталость вновь овладела всем ее существом. Герцогиня де Монбаррей задремала. Очнувшись после тяжелой дремоты, она попыталась понять, сколько времени она находится в узилище. Но ее окружала сплошная тьма, непроницаемая тьма, густая и удушающая. Анжелика предположила даже и самое страшное. «Возможно, я ослепла!» – подумала она. Ах, если бы в этот момент вдруг забрезжил свет. Но нет, темнота не рассеивалась. Тело сделалось неповоротливым, болезненно тяжелым. Жесткая сырая земля причиняла тупую боль всем членам. Веревки врезались в суставы. И ничего нельзя было предпринять. Надо было терпеливо ждать. Но чего ждать?..

Усилием воли Анжелика заставила себя пошевелиться. «Насколько низок потолок в этом помещении? – размышляла она. – А если попытаться подняться…» Она стонала, пытаясь подняться, но все попытки заканчивались неудачей. Наконец ей все же удалось присесть. Свалившиеся волосы падали ей на лицо, она с силой тряхнула головой, отбрасывая их на спину. Теперь надо было с мучительным напряжением уставиться в темноту. Ей удалось разглядеть свои связанные руки и ноги. Теперь надо было вновь собраться с силами! Потолок в этой тюрьме оказался не такой уж низкий. Анжелика заставила себя согнуться. Руки были связаны за запястья, вперед кистями. Сильно пригнув голову, Анжелика впилась зубами в веревку. Время, заполненное теперь тяжкими усилиями и напряжением всего ее существа, вновь обрело свое движение. Анжелика что есть силы кусала зубами веревку. Уставала, отдыхала, и вновь впивалась зубами. Ощутила тошноту. Нагнула голову совсем вниз. Блевотина замочила мужской московитский кафтан. Анжелика лишилась чувств, но за время ее обморока ничего не произошло. Она очнулась и поняла, что по-прежнему находится в подвальной тюрьме. И снова и снова впивалась зубами в веревки. Наконец ей все же удалось освободить руки! Она едва не закричала от радости! Размяла, растерла запястья. Теперь возможно было освободить и ноги. Вглядываясь в темноту, она сумела разглядеть доски, по которым ее спустили, вернее скатили сюда. Теперь надо было взобраться к дверце. Она нашла в себе силы и для этого. Уперлась ладонями в дверцу. Она думала, что дверца заперта, но дверца оказалась не только незапертой, но и сколоченной из совершенно прогнивших досок! Анжелика уперлась сильнее. Яркий свет на мгновение ослепил ее. Она решилась шагнуть и очутилась на широком заснеженном дворе. Обрубленные головы, насаженные на металлические прутья, снова бросились ей в глаза. Но она даже не зажмурилась. Во дворе было совершенно пусто. Если совсем еще недавно темнота терзала глаза Анжелики, то теперь яркая белизна вызывала ощущение, подобное слепоте. Анжелика нагнулась и, набрав полные горсти снега, с наслаждением погрузила в ладони свое лицо. Затем осмотрела одежду. Это могло показаться странным, но кафтан даже не был сильно разорван. Плохо было то, что пропала меховая шапка. «Теперь нет возможности скрыть, что я женщина!» – подумала герцогиня де Монбаррей. Но не унывая, собрала пышные кудри в большой пучок и засунула за широкий меховой воротник. Снова огляделась по сторонам. Нет, двор не охранялся, вокруг никого не было, ни души! Анжелика потопала московитскими сапогами о снег, возвращая ногам силу…

И вот уже она решительно шагает вдоль забора. Она даже не смотрела на отрубленные головы, ей было не до того! Надо было попытаться бежать! Но как возможно было бежать отсюда? Она все же невольно подняла глаза вверх. Прямо ей в лицо глянули оловянные очи отрубленной головы, насаженной на металлический прут. Прямые светлые волосы казненого слабо шевелились на легком ветерке. «Быть может, и меня ждет впереди такая же участь», – подумала на этот раз Анжелика, но не испытала страха. В конце концов ей не впервой попадать в переделки! Она выберется! Она спасет своих детей!..

Но каким образом возможно выбраться из этого проклятого двора?! Анжелика спокойно шла вдоль забора. Сколько же еще будет тянуться эта деревянная ограда?! Должны же быть ворота! И вдруг, будто в ответ на ее досаду, в заборе возникла узкая раскрытая калитка. Анжелика не верила своим глазам.

Было все равно, куда ведет эта внезапно возникшая калитка. В любом случае она могла привести жизнь герцогини де Монбаррей, графини де Пейрак, Маркизы ангелов к новым переменам. Анжелика смело шагнула вперед, в раскрытую калитку. Но, словно в сказке, довольно-таки страшной, за калиткой ничего нового не оказалось. Вновь перед глазами Анжелики раскрылось заснеженное ровное пространство. Вновь никого не было видно. Вновь тишина, жутковатая белоснежная тишина. «Я не удивлюсь, если, пройдя и по новому двору, снова увижу калитку. А затем – снова калитку, а затем – снова калитку. И так далее…» И Анжелика улыбнулась. Не в первый раз в своей жизни, богатой приключениями, она словно бы попадала в тупик, в настоящий тупик, откуда словно бы не было выхода. А затем… А затем оказывалось вдруг, что выход есть!.. И теперь она шагала по снегу. Не так уж трудно было заметить, что снег утоптан многими обутыми ногами. И это могло означать только одно: где-то здесь поблизости – люди! Впрочем, внезапная встреча с этими людьми вполне могла ввергнуть Анжелику в новую беду! Но ничего иного нельзя было придумать! Только одно: искать встречи с людьми. Анжелика подумала, что эту «встречу», вероятно, лучше будет назвать «столкновением»!

Слух, сделавшийся чутким от белизны и тишины, уловил вдали скрежещущие звуки. Анжелика шла вперед. Снег делался все более и более утоптанным. Скрежещущие звуки явно производились человеком. Анжелика снова прислушалась. В звуках не слышалось никакой враждебности. Анжелика увидела странную женщину. Прежде она таких не видала никогда! Женщина была примерно ей ровесница, необычайного, очень высокого роста, в удивительном для Анжелики наряде, сотворенном из дорогих пестрых тканей и ярких мехов. На голове женщины высился убор, напоминающий перевернутый конический сосуд, убор этот был также богато разубран парчой, жемчужинами, яркими красными сверкающими драгоценными камнями. Женщина была дородна и производила впечатление настоящей великанши. Немного наклонившись, она тыкала палкой в пушистый снег. Вот откуда происходили скрежещущие звуки. И, разумеется, женщина отличалась необычайно острым московитским слухом. Поэтому она подняла голову и посмотрела прямо на Анжелику. Лицо и глаза женщины также были для французской гостьи весьма примечательны. Огромное круглое лицо было набелено, словно покрыто яркой белой штукатуркой, на щеках красовались яркие ровные круги, произведенные румянами. Огромные – вразлет – брови – были ярко начернены, ресницы громадных – сильно навыкате – глаз, ярко-ярко черных, также были начернены столь сильно, что каждая ресничка виделась толстым черным и жестковатым волосом. Зрелище показалось Анжелике настолько экзотическим, что она невольно отпрянула. Между тем огромная женщина посмотрела на нее зорко и странно горестно и произнесла какие-то слова на московитском языке. Анжелика развела руками и улыбнулась, показывая, что не понимает, женщина разглядывала ее, как будто что-то обдумывая, затем заговорила медленно на ломаном французском.

– Я полю снег, – сказала женщина. – У нас, у московитов, существует такой зимний обычай – полоть снег… – И она снова ткнула палкой в снег… Казалось, она нисколько не удивлена появлением Анжелики.

Смущенная Анжелика не знала, что же ответить на эти странные слова, но ответить нужно было! И она проговорила, в свою очередь, совершенно растерявшись:

– Да, это весьма милый и достойный обычай… – И тотчас она будто услышала свой голос со стороны и подумала, что несомненно сказала учтивую нелепость. Но что же надо было сказать? И кто эта женщина? Вероятно, она знатного происхождения. Быть может, придворная дама царицы Софии? Мелькнула мысль, что это может быть и сама царица. Но Анжелика тотчас отбросила эту мысль, сама не зная, почему. Пожалуй, потому что еще не чувствовала себя готовой к встрече или к столкновению с царицей Московии.

Огромная женщина кинула палку на снег, распрямилась и высилась перед Анжеликой, словно экзотическая живая башня. Яркие, черные, навыкате глаза рассматривали Анжелику. Анжелика подумала, как странно должна выглядеть в запачканном и попорченном мужском московитском костюме…

– Что ж, ступайте за мной! – произнесла женщина медленно и величественно.

Анжелика не сразу понимала ее ломаный французский язык. Но послушно последовала за ней. Женщина-башня шагала горделиво, ступая большими ногами, обутыми в пестрые сапоги. Она не оглядывалась, уверенная в том, что Анжелика идет за ней. Анжелика едва не расхохоталась, потому что вслед за женщиной-башней приблизилась… да, да, вы угадали, приблизилась к еще одной распахнутой калитке! Они вошли. Теперь перед глазами Анжелики возвысилось причудливое строение. Строение это было деревянным, и было украшено множеством разнообразных башенок и резных выступов. Навстречу великанше тотчас кинулась целая толпа пестро одетых женщин. Все они наперебой что-то кричали по-московитски. Великанша решительно вскинула огромную руку в мохнатой рукавице. Прислужницы смолкли и замерли. Теперь уже не могло быть сомнений: Анжелика встретилась именно с царицей Московии, к встрече с которой совершенно не была готова!

Царица величественно обернулась к Анжелике:

– Ступай же, ступай за мной!..

Анжелика не могла понять, как же все-таки положено в Московии обращаться друг к другу – на «вы» или на «ты»? Она подумала, что московиты склонны легко сближаться с гостями и друг с другом. Царица вошла в большую резную дверь, услужливо распахнутую слугой, также пестро разодетым. Анжелика поднималась за ней по лестнице, устланной ковром. Они очутились в узком коридоре, впереди их ожидала новая лестница, затем еще один коридор, затем еще одна лестница, и снова коридор, и снова лестница. Молодые, пестро одетые слуги кланялись и распахивали створки дверей.

Наконец великанша-царица и Анжелика очутились в коридоре, где на скамьях без спинок сидели пестрые женщины, тотчас вскочившие с поклонами. Царица вступила в небольшую комнату, Анжелика последовала за ней. Потолок комнаты был низким, стены были раскрашены разноцветными узорами. Посредине стоял стол, покрытый белой скатертью. К столу придвинуты были стулья, деревянные, с мягкими сиденьями. Царица подняла правую руку и принялась креститься, пристально глядя на стену. Анжелика проследила направление ее взгляда. У противоположной стены стоял деревянный шкафчик, полки которого уставлены были деревянными досками с изображениями святых. Изображения эти показались Анжелике весьма оригинально сделанными и совсем не похожими на фрески европейских церквей. Когда царица, неуклюже повернувшись, посмотрела на француженку, Анжелика также перекрестилась, глядя прямо на деревянные разрисованные доски. Взгляд царицы выразил легкую насмешку, насколько было возможно какое бы то ни было выражение при столь нарумяненном и набеленном лице. Царица указала Анжелике на один из стульев. Анжелика послушно села. Царица посмотрела на нее, затем вынула из складок своей одежды маленькую пеструю свистульку и свистнула. Тотчас отворились в стене двери и вышли две служанки. Царица взмахом руки приказала Анжелике следовать за ними. По узкой лестнице Анжелика спустилась вместе со своими провожатыми в еще одно помещение с низким потолком. Вероятно, это была гардеробная царицы. Служанки молча принялись помогать Анжелике мыться и переодеваться. Она была страшно удивлена, когда ее облачили в изящный домашний наряд парижской дамы. Чисто вымытые волосы расчесали и обсушили большим мягким полотенцем. Принесли зеркало. Анжелика посмотрела. В зеркале отразилась моложавая женщина с распущенными по плечам пышными светлыми волосами. Служанки проводили Анжелику назад, в ту самую комнату, куда ее прежде привела царица.

Анжелика снова присела у стола. На белой скатерти уже поставлена была фарфоровая посуда, вино, печенья, яблоки… Анжелика предчувствовала нечто необыкновенное и ожидала этого необыкновенного с детским любопытством. Но то, что произошло, исторгло у нее возглас изумления.

Комната начала заполняться дамами, одетыми на диво изящно, причесанными на парижский манер, хотя и несколько старомодно. Анжелика была настолько потрясена, что даже не имела силы для недоумения. Вступившие в комнату женщины могли бы поразить Париж. Они были красивы совершенно потрясающей красотой, высокие, наделенные очаровательными чертами лица, богатыми черными волосами, дивной статью. Впрочем, несколько портили их глаза, которые при всей своей красоте были навыкате. Самая старшая из вошедших дам была и самой высокой. Анжелика опомнилась, пригляделась и узнала великаншу, женщину-башню! Дамы с царицей во главе, казалось, искренне забавлялись удивлением гостьи.

– Вы не узнали меня? – проговорила царица.

– Признаюсь, да! – отвечала француженка.

– Наверное, вы не ожидали увидеть такое в варварской Московии?

– Не ожидала! – Анжелика улыбнулась. – Но я вовсе не считаю вашу родину варварской! – Анжелика понимала, что распространяться о своем знакомстве с Петром и Наталией вовсе не следует.

Дамы рассаживались на стульях; Анжелике на мгновение почудилось, будто она находится в парижском салоне мадам де Ментенон. Дивные красавицы окружали французскую гостью, сияя улыбками.

– Я знаю, кто вы! – заговорила женщина-башня. – Мне уже успели наплести о вас разных сплетен. Но вы не похожи на заговорщицу. Кто такие ваши спутники? Я уверена, что подлец Петр и мерзавка Натали обманом вовлекли вас в заговор против меня, против царицы Софии, законной государыни Московии! Отвечайте!..

Анжелика лихорадочно обдумывала свой ответ. Времени для обдумывания, впрочем, было совсем мало!..

– Я – французская дворянка, мое имя – Анжелика де Пейрак де Монбаррей. Я случайно очутилась на корабле, увозившем вашего брата Петра в Голландию из моего отечества, то есть из Франции… – Анжелика почти с ужасом осознавала, что должна говорить правду! Но как же это было возможно: говорить правду и в то же время таиться?!.. – Со мной мой сын Кантор, граф де Пейрак. Обстоятельства принудили его бежать из Франции. Также со мной и моя дочь Онорина…

– Ладно! – царица кивнула благосклонно. – Я еще допрошу твоих спутников, герцогиня!..

Анжелика, ободренная благосклонностью царицы, осмелилась почти перебить ее речь:

– Ваше Величество! Простите меня за то, что я осмеливаюсь перебить вас! Прошу вас! Облегчите участь моих детей! Право же, они ни в чем не виновны перед вами!

Царица нахмурилась:

– Я не люблю, когда меня просят о чем бы то ни было! Вы, герцогиня, полагаете, что мне следует напоминать о моих обязанностях облегчать участь пленных? К вашему сведению, я уже распорядилась об облегчении участи вашей дочери. Что же касается вашего сына, то он должен подвергнуться серьезному допросу. И не смейте поучать меня! И почему это любой европеец, даже последний слуга, воображает, будто имеет право наставлять и поучать знатных московитов!..

Анжелика распрямилась на стуле:

– Еще раз простите меня, Ваше Величество! Вы совершенно правы! Но все же даже вам, государыне этой страны, не следует равнять французскую герцогиню с неким «последним слугой», как вы изволили выразиться!..

Царица посмотрела на гостью-пленницу:

– Хвалю! Хвалю! При всем почтении к государям своим и чужим дворяне должны сохранять чувство собственного достоинства! Хвалю!

Красавицы-дамы захлопали в ладоши.

– Вы, разумеется, знаете, кто я! – произнесла царица, садясь против Анжелики.

– Да, конечно! Вы – Ее Величество София, царица Московии! – Анжелика поднялась и присела в придворном поклоне, затем снова опустилась на сиденье стула.

– Я представлю вам моих сестер! – сказала София. – У нас в Московии они зовутся царевнами, а в Европе звались бы принцессами. Итак! Принцесса Эвдоксия, принцесса Марта, принцесса Мария, принцесса Катрин, принцесса Теодозия!..

Царевны благосклонно кивали Анжелике.

– Все мы, – продолжала София, – дочери царя Алексиса от его первого брака, то есть от его наиболее законного брака, потому что законным, то есть наиболее законным почитается в Московии именно первый брак! Наша мать Мария отличалась кротким и добродетельным нравом. Но после ее смерти отец, к великому сожалению, взял в супруги девицу весьма вольного поведения, которая родила ему подлое потомство, гадких Петра и Наталию. Родичи новой царицы распоряжались во дворце, как у себя дома! Мы, дети от первого царского брака, оставались в совершенном пренебрежении!.. Но, впрочем, у нас еще будет время для бесед. Власть снова в моих руках, в руках законной государыни. В моих руках и мерзавка Наталия! Осталось только захватить гнусного Петра!

И еще одно дело… еще одна мука томит меня… – Царица на мгновение потупилась, но тотчас вновь подняла голову. – После, после!.. Еще будет время для бесед…

– Сестрица! – обратилась к Софии самая младшая из принцесс, – Сестрица! Позвольте нашей гостье рассказать нам о парижском житье-бытье, о том, какие платья носят сейчас, какие в моде прически и украшения, часто ли она бывала в парижских театрах и самое важное – что это такое: королевские балы?!..

Лицо Софии, когда она смотрела на свою самую младшую сестру, выражало искреннюю доброту и нежность.

– Ах, Теодозия! – сказала София. – Ты совсем еще дитя! Что ж, я оставляю вас с нашей гостьей. Пусть она расскажет вам все о светской жизни Парижа! А меня ждут государственные дела! – Царица величественно поднялась и улыбнувшись напоследок Анжелике, ушла.

Царевны окружили герцогиню де Монбаррей, наперебой задавали ей вопросы и ей снова казалось, будто она в салоне королевских покоев…

– Ведь это правда, ведь это же правда, что в королевском дворце на балах возможно танцевать дамам и мужчинам? Ведь это же правда? – взволнованно выспрашивала Теодозия, которая выглядела живой девушкой-ребенком, хотя ей было уже более двадцати лет.

Анжелика принялась подробно повествовать о королевских балах. Царевны слушали, ахая и широко раскрывая глаза от удивления. Затем пришел черед расспросов о парижских модах, головных уборах, о новейших фасонах платьев… Царевна Мария жадно расспрашивала о театре. И Анжелика рассказывала о спектаклях, поставленных по замечательным пьесам Корнеля, Расина и Мольера…

– Я читала многие из этих пьес! – воскликнула Мария. – София, наша старшая сестра, даже перевела одну из пьес Мольера. Эта пьеса называется «Мнимый больной»!..

Время летело незаметно. Анжелика пила вино, рассказывала все, что могла рассказать, отламывала кусочки печенья… Внезапно она ощутила сильное головокружение и побледнела…

– Нашей гостье дурно!..

– Нашей гостье дурно!.. – засуетились царевны… Вскоре Анжелика уже полулежала на коленях принцессы Эвдоксии, принцесса Марта распустила на корсаже гостьи шнуровку, принцесса Катрин растирала Анжелике виски уксусом…

– Вам легче?.. Вам легче?.. – взволнованно спрашивала принцесса Теодозия.

Анжелика приподнялась и попыталась улыбнуться:

– Да… да… мне лучше… В сущности, я не больна, я всего лишь… да, я всего лишь голодна!..

Она закрыла глаза. Принцессы вновь засуетились. Две служанки тотчас принялись накрывать на стол. Анжелику спешили накормить наваристой похлебкой, приготовленной на курином бульоне, жареным гусем, начиненным яблоками; мягким хлебом. Но несмотря на европейские одеяния царицы Софии и ее сестер, за столом у них также не принято было варить пищу с солью. Анжелике пришлось пользоваться большой деревянной солонкой, украшенной нарядной резьбой.

После вкусной трапезы Анжелика почувствовала себя усталой, глаза невольно закрывались. Принцессы гурьбой проводили ее в спальный покой. Служанка помогла ей раздеться. Постель представляла собой широкую деревянную скамью, покрытую несколькими пуховыми перинами. Усталая Анжелика тотчас заснула.

Когда Анжелика вновь открыла глаза после долгого, бодрящего сна, в комнате, поставленные на небольшом столике, горели две сальные свечи в серебряных подсвечниках. «Ночь…» – подумала Анжелика и сладко потянулась… Постель была в меру мягкой. Анжелика чувствовала себя окрепшей и отдохнувшей. Надо было обдумать свои дальнейшие действия. Она уже давно поняла, что Петр и София – смертные враги, но теперь ей сделалось ясно, что Петр и Наталия отнюдь не правы, рисуя портрет своей старшей сестры одною лишь черной краской. Несомненно София отличается умом и силой духа… Кто же из них может быть лучшим государем для Московии? Быть может, именно София, ведь она старше Петра и лучше знает жизнь… Затем Анжелика подумала, что, конечно же, София может лучше знать жизнь, нежели Петр, но ведь сама-то Анжелика покамест еще ничего не знает о московитской жизни!.. Впрочем, здесь, в этой московитской жизни, Анжелика имеет свои задачи. Она должна освободить сына и дочь!.. Анжелике предстоит нелегкая борьба! Надо будет принять сторону одного из претендентов на московитский престол. Но кого же выбрать?.. Петра или Софию?!.. Анжелика понимала, что пока еще не знает всего и, соответственно, не имеет возможности выбирать. И, стало быть, все ее размышления и предположения почти что совершенно бесплодны!..

Вошедшая служанка объявила Анжелике, что царица ждет свою гостью. Вновь последовали умывание, одевание, убор волос… На этот раз служанка проводила Анжелику в небольшой покой, где царица София сидела на пуховой постели. Волосы Софии, прекрасные, длинные и черные, были распущены по плечам, босые ступни прятались в ковровых туфельках. Царица Московии была одета в длинную рубаху, сшитую из самого тонкого полотна, поверх рубахи накинута была распашная одежда из мягкой шерсти, вышитая парчовыми нитями. При смутном свете свечей огромные черные глаза царицы казались еще больше. Она взмахом руки указала Анжелике на больше немецкое кресло, обитое красным бархатом и поставленное против постели. Анжелика тотчас опустилась в кресло и положила руки на подлокотники. Служанка подвинула столик с чашками и кувшином вина, поставлено на столике было также и деревянное блюдо с прекрасными спелыми зимними яблоками. Новый нетерпеливый взмах царицыной руки отослал служанку. Когда царица и герцогиня остались наедине, царица не спешила начать беседу. Большой белой рукой, на которой рукав соскользнул к самой подмышке, царица взяла с блюда красное яблоко и медленно ела. В покое, озаренном слабым светом свечей, явственно раздавался громкий хруст. Анжелика сидела, опустив голову.

– Что же вы, – нарушила молчание София, – берите яблоко…

Анжелика оценила деликатность своей венценосной собеседницы. Хрустя сочным яблоком, Анжелика почувствовала себя гораздо свободнее. Она поглядывала искоса на царицу, решив доесть яблоко одновременно с ней. И вскоре два огрызка были брошены на блюдо. Царица отерла руки белым платком, затем милостиво протянула платок Анжелике, которая не преминула им воспользоваться. Анжелика заметила, что царица встревожена и нервна. «Кажется, она хочет спросить меня о чем-то важном для нее, но отчего-то не решается!» – подумалось Анжелике. Царица и вправду колебалась, явно не решаясь заговорить о чем-то весьма серьезном… Тогда решилась Анжелика!..

– Ваше Величество! – начала она смело. – Ваше Величество! Вы любите память о вашей покойной матери, поймите и мои материнские чувства! Я не спрашиваю о моем сыне, он мужчина и сам должен быть кузнецом своей судьбы! Но я хотела бы спросить вас о моей дочери, она еще так молода!..

– Ваша дочь здорова и условия ее содержания вполне хороши! – Голос царицы звучал мрачно.

– Нельзя ли мне повидать ее? Материнские чувства… – Проговорила робко Анжелика.

– Замолчите! И ни слова о ваших материнских чувствах! – София говорила сухо и сурово.

Анжелика покорно опустила голову. Мысли суетливо метались в ее мозгу: «… Как я глупа!.. Как я могла забыть о ее сыне!.. Зачем я пристаю к ней с просьбами?!..»

– Вы мало знаете обо мне! – раздался над головой герцогини де Монбаррей голос царицы Московии. – Петр и Наталия наговорили вам обо мне всевозможных мерзостей! Но я сама желаю рассказать вам подробности моей жизни! Зачем я хочу говорить с вами? Нет, речь не идет о бескорыстии! Я должна говорить с вами о предмете, чрезвычайно серьезном для меня! Но прежде узнайте о моей жизни, узнайте от меня, а не от моих противников!..

 

РАССКАЗ ЦАРЕВНЫ СОФИИ

– Вы знаете о моем рождении, Анжелика, но вы ничего не знаете о моем воспитании. Мерзавец Петр, вероятно, выставил себя перед вами реформатором, желающим преобразовать Московию! На самом деле он всего лишь гнусный лжец! Преобразовывать наше отечество начал уже наш отец, царь Алексис. Он решил дать своим дочерям хорошее образование. Как видите, Анжелика, я и мои сестры владеем французским языком и умеем одеваться вполне по-европейски. Я читаю на четырех языках, на московитском, на польском, на французском и на немецком. Я и мои младшие сестры обучены игре на клавесине. Мы прочли множество книг. Я также всю свою жизнь мечтаю о преобразованиях! Но я понимаю, что необходима постепенность! Я не хочу, чтобы московиты лишились своих старинных обычаев! Я хочу, чтобы сохранив свою самобытность, мои соотечественники сделались бы, усвоив все самое лучшее, что существует в европейской жизни, гораздо лучше немцев и французов!.. Но вам, Анжелика, должно быть, безразлично то, что я говорю о судьбе моей страны…

– О нет! Ваше Величество! Ведь я нахожусь в этой стране! Но все же в ваших суждениях я чувствую некий идеализм. Вы при вашей образованности, конечно же, знаете, что это такое?!..

Анжелика была взволнована собственной смелостью.

– Да, – отвечала София, – я знаю, что такое «идеализм»! Я понимаю, что мои мечтания возможно почесть несбыточными! Возможно, у Петра, который привык по-мужски ломать всех через колено, найдется более сторонников, нежели у меня с моей идеей постепенного просвещения моего отечества!.. Но слушай же меня, гостья из Франции, слушай!..

И царица продолжила свой рассказ.

– Итак, я и мои сестры были хорошо образованны и отнюдь не глупы. Но мы принуждены были жить взаперти в наших покоях. Мы читали, писали, переводили с разных языков, играли на клавесине, пели и танцевали лишь для себя. Нас не могли вполне понять даже наши приближенные женщины, девицы и дамы из самых знатных московитских семейств! Мы тосковали мучительно, мы страдали. Наша кровь кипела. Нас окружала безысходность. Я убеждала сестер, что если я приду к власти, наша жизнь начнет постепенно меняться. Я обещала сестрам, что они получат возможность выйти замуж, их это волновало. Но время шло. Наш отец уже был болен. Нас известили о его кончине. Но не было и речи о том, чтобы власть перешла ко мне, к первоочередной дочери царя! Я также понимала, что московиты пока не смогут принять женщину-царицу. Тогда я решила содействовать тому, чтобы царем стал мой брат Теодор. Я огляделась по сторонам. Кто был вокруг меня? Мои сестры, неопытные, ничего не знающие о действительной жизни девушки. А родичи царицы Наталии, второй жены моего отца, рвались к престолу. Жадные и бессовестные, они готовы были на все! И в это тяжелое для меня время появился в моей жизни человек, совершенно изменивший мою жизнь! Я понимала, что рядом со мной должен быть мужчина. Я не знала, что же мне делать, на какие действия я могу решиться! И вот нашелся человек, который угадал мои мысли! Его уже нет в живых и я до сих пор страшно тоскую о нем! Он пришел ко мне первым. После смерти отца обычный порядок охраны женских покоев нарушился. Я сидела в своей спальне, когда вошел он, молодой и сильный, умный и готовый помочь мне! Его имя было – Василий Голицын, один из молодых приближенных моего отца, любившего окружать себя умными людьми. Василий встал рядом со мной, но в то же время он отнюдь не желал сделаться царем Московии. В сущности, он любил меня бескорыстно! Он поддерживал меня в моих начинаниях. Я силком втащила моего брата Теодора на трон! Я заставила его вступить в брак, чтобы династическая линия, идущая от моей матери, обрела наследников. Но… я была воспитана в строгой религиозности. Я с детства привыкла посещать церковные службы и горячо молиться. Поэтому меня мучила мысль о том, что я, по сути, нахожусь в беззаконном сожительстве с мужчиной. И Василий вновь разгадал мои мысли. Он сам предложил мне тайно обвенчаться. Мы освятили наш брак церковным обрядом. Бумага соответствующая хранится в тайнике, который Петр не отыщет никогда! И в том же тайнике сохраняется другая бумага, вероятно, еще более важная для Петра!.. Но я продолжаю свой рассказ. Наш брачный союз не остался бесплодным и увенчался рождением сына. Едва увидев его, я полюбила моего мальчика нежнейшей материнской любовью. И кто бы мог не полюбить его? Это был чудесный младенец, здоровый и живой, глазки его сияли острым умом. И как могла в моей душе, в душе его матери не зародиться мысль о его будущем?! Он, он должен был сделаться наследником московитского престола! При крещении ему дано было имя «Андрей»; это имя носил основатель нашей династии, династии Романовых! Мне казалось, что я надеюсь не напрасно. Потому что брат Теодор отличался чрезвычайной болезненностью. Все понимали, что он не проживет долго! Я знаю, какие сплетни распустили обо мне Петр, его сестра, их мать Наталия и прочие родичи! Но поверь мне, французская гостья, я не убивала Теодора! И я нимало не способствовала смерти его молодой жены и новорожденного сына! Но кто бы мог убедить в моей невиновности московитов?! Я страдала. Я отнюдь не желала смертоубийств и кровопролитий, но… я понимала, что они неизбежны! Я неминуемо должна была вступить с Наталией, вдовой моего отца, и ее родичами в борьбу не на жизнь, а на смерть! Василий мужественно поддерживал меня. Он говорил мне, что победив в этой борьбе, я смогу объявить нашего сына наследником престола!..

– Ты объявишь наш брак, ведь этот союз освящен церковью! И где написано, где сказано, что царевны не имеют права вступать в законный, освященный церковью брачный союз?! Я уверен, что народ будет радостно приветствовать нашего сына как наследника престола! Не сердись на меня, София, но народ станет, я полагаю, гораздо лучше относиться к тебе, когда узнает, что твое женское правление в конце концов сменится законным и привычным мужским! Я же навсегда останусь всего лишь твоим супругом, нимало не претендующим на трон!..

И я решилась! Я разметала, словно кучу сухих осенних листьев, родичей вдовствующей царицы Наталии. Но какое горе суждено было мне испытать! Мой сын воспитывался в доме одного состоятельного торговца. Я понимала, что во дворце ему угрожала бы страшная опасность. Моя доверенная женщина постоянно навещала маленького Андрея. Я также была чрезвычайно нежной матерью. Я едва выдерживала разлуку с сыном. Я то и дело приезжала в дом торговца, переодевшись в одеяние монахини, и ласкала мое дитя. Ему говорили, что я прихожусь дальней родственницей его приемной матери. Он был еще очень мал, но уже умел говорить и спрашивал своих приемных родителей, кто он. Они отвечали, что он – сын родного брата его приемного отца. Андрею также сказали, что родители его умерли. Мой сын рос, но и Петр, сын моей мачехи, вырос и сделался взрослым юношей. Я советовалась с моим супругом о дальнейшей судьбе Андрея. В конце концов мы поняли, что еще рано обнародовать наш брак. Тайный брак мог вызвать раздражение толпы. Толпа могла не принять и нашего сына, рожденного в тайном браке. А Петр уже слишком часто показывался народу. Все видели этого рослого сильного молодца. Простолюдины уже видели его своим царем! Тогда мы с Василием решили, что будем действовать совсем иначе, не так, как хотели прежде! Василий решил отправить нашего сына в заморские страны, где он мог бы получить воспитание и образование, которые позволили бы ему сделаться прекрасным правителем. Дальнейшие наши действия должны были быть жестокими, да, жестокими! Но у нас не было иного выхода! Мы должны были уничтожить Петра, его мать и сестру! Но когда его мать уже была мертва, мы поняли, что уничтожить Петра и Наталию будет не так-то просто! А между тем они уже узнали о существовании Андрея! Они пытались похитить его. Верным, преданным нам людям едва удалось отбить мальчика. Его московитское имя было – Андрей Рябушкин. Разумеется, в заморских странах он должен был получить другое имя. Но я не знаю и до сих пор, какое! Петру удалось захватить власть и убить Василия. Я находилась в заточении. Мой супруг был убит, я не знала, где мой сын. Меня предали и унизили. Петр спрашивал меня, где живет мой сын, но я ведь и сама не знала. И я ни за что не открою ему, где спрятаны бумаги, трактующие о нашем с Василием венчании и о крещении Андрея! Я знала, что Петр решился отправиться на поиски моего сына. Боже мой! Какие чувства обуревали меня! Как я хотела увидеть моего обожаемого мальчика! Но в то же время я должна была думать о том, чтобы никогда не увидеть его! Потому что я увижу его только в том случае, если Петр найдет его и привезет в Москву! Так я думала. Я сделалась слаба и беспомощна. И все же, как видишь, с помощью моих сестер я сумела вернуть себе власть и трон! О! Если бы сейчас рядом со мной был бы мой сын! Тогда бы я знала, что прожила жизнь не напрасно!..

Внезапно царица резко подалась вперед и схватила Анжелику за руки.

– Послушай! – горячо заговорила София. – Послушай меня! Ты!.. Ты должна сказать мне!.. – Она вдруг замолчала…

Анжелика с ужасом ждала вопроса. Что делать? Как ответить? Она понимала как никто материнскую боль царицы Московии! Ведь обе они – женщины! Разве женщины не должны поддерживать друг друга?.. Нет, глупо!.. Но как же сдержаться, как не открыть несчастной матери, что ее сын находится так близко от нее! А если царице откроется, что Анжелика знает о ее сыне?!.. Анжелика лихорадочно размышляла. Нет, она не может, не может открыть сейчас, именно сейчас, всю правду царице!.. Анжелика ведь тоже мать и тоже хочет спасти своих детей, особенно дочь! А если она все же сейчас откроет царице правду и потом победит Петр, что будет тогда? Анжелика погибнет, погибнет Онорина, погибнет Кантор… Что же делать?.. И внезапно Анжелику осенило!..

– Что сталось с моими спутниками? – вдруг спросила она, как бы машинально, будто позабыв о том, что царице не по нраву подобные вопросы.

София смотрела тяжелым взглядом.

«Ответит?.. Не ответит?..» – гадала Анжелика.

Царица ответила.

– Ты досаждаешь мне! – София вздохнула. – Но я могу понять тебя, как мать понимает мать! Мне страшно, потому что мои гонители, Петр и Наталия, еще молоды и вследствие своей молодости очень жестоки! Они убьют моего сына, если он попадет к ним в руки! Но я скажу тебе о твоих спутниках. Твои дети живы и содержатся в хороших условиях. Не знаю, полагаешь ли ты своей спутницей и мерзавку Наталию, но ей не будет от меня добра!..

Анжелика ждала в напряжении всего своего существа. Ей казалось, что царица медлит, хотя на самом деле это не было так…

– Я, быть может, не должна была бы говорить тебе об этом, но ты не думай, будто мои сторожа настолько глупы и небрежны! Да, слуге твоего сына удалось бежать, но…

– …но мой сын так не поступит, – быстро подхватила фразу Анжелика.

– Ты снова перебиваешь меня! – Глаза царицы сверкнули. – Неужели в Париже принято столь вольно беседовать с коронованными особами?

Анжелика едва сдерживала дрожь всего тела. Она поняла тотчас, что бежавший пленник был Андре Рубо! Ведь у ее сына не было слуги!..

– Да, – сказала Анжелика, – Французский король, Его Величество Людовик, беседует со своими приближенными в достаточной степени свободно и позволяет им столь же свободно беседовать и с ним!..

Царица, казалось, не слышала ее слов, крепко держала Анжелику за руки и почти шептала:

– …Послушай! Послушай меня! Ты должна сказать мне… – Она резко отпустила руки Анжелики, своей пленницы-гостьи и заговорила почти спокойно: – Ты не должна полагать меня глупой и невежественной. Я знаю, как много стран в Европе, знаю, как велика Франция… Я понимаю, что в такой большой стране трудно отыскать человека. Но я, подобно утопающему, хватаюсь за соломинку. Василий отправил с верными людьми деньги для нашего сына. Я не знаю, где были помещены эти деньги, но наш сын должен был расти и воспитываться в достатке. Он должен был получить образование. Это не может быть простой человек! Но, быть может, он в нужде, ведь я не могла помочь ему, я не знала, куда возможно отправить еще денежные средства… Но я думаю, что мой Андрей – человек необычный!.. Андрей!.. Быть может, он совершенно позабыл свое раннее детство, меня в монашеской одежде, ту, которая так нежно ласкала его! Он, должно быть, не помнит, как его звали в раннем детстве. Если бы я знала его теперешнее имя!.. Послушай!.. Не встречала ли ты его случайно? Его русское, московитское имя было «Андрей Рябушкин», я ведь говорила тебе…

Анжелика сидела бледная как полотно. Она, мать, видела перед собой муки другой матери! Как можно это выносить? И… если Андре Рубо сумел бежать, значит, мать не объявит его наследником престола!.. Но… если его поймают… Кто поймает? Петр? София? Теперь оба станут охотиться за ним!.. Но нет, Анжелика не может вынести тоскливого взгляда матери, потерявшей сына!..

Анжелика поднялась с кресла.

– Ваше Величество! Из вашего рассказа я многое узнала и поняла. Поэтому я могу сказать вам то, что мне известно. Человек, которому удалось бежать, не является слугой моего сына…

Царица, казалось, уже поняла, какие слова сейчас услышит! Она вдруг порывисто встала с постели и тотчас вновь тяжело опустилась на перину.

– Да… – Анжелика почувствовала, с каким трудом дается ей это признание. – Да… этот человек не является слугой моего сына… Этот человек… Этот человек… – Глаза Анжелики встретились с мучительным взглядом черных, огромных, широко раскрытых глаз Софии… – Этот человек – ваш сын! – твердо произнесла Анжелика.

– Андрюша! – вскрикнула царица и рухнула навзничь на постель всем своим мощным телом, исполненным женской силы…

Мысли, странные, смелые, решительные, вихрем пронеслись в мозгу герцогини де Монбаррей. Она бросила быстрый взгляд на лежащую поперек постели царицу. Глаза Софии были закрыты, губы сжаты, большое полное лицо – бледно. Анжелика решилась склониться над бесчувственной Софией. Царица дышала ровно. И тут произошло неожиданное. Поступок, который совершила Анжелика, явился совершенно необдуманным и мог даже показаться едва ли не самоубийственным. Анжелика быстро оглянулась по сторонам, приметила широкую и длинную шаль, плотную, ковровую, расшитую парчовыми узорами, брошенную небрежно на стул. Анжелика схватила эту шаль и закуталась в нее, накинув на голову, шаль покрыла ее с головы до пят. Смутно мелькнула мысль о какой-нибудь теплой обуви… Но раздумывать было некогда. Анжелика уже бежала к двери. Бегом – в коридор, затем – вниз – по темной лестнице. Она едва не столкнулась лицом к лицу с несколькими женщинами. Мимо прошел слуга. Анжелика, охваченная энергическим порывом, двигалась уверенно и легко. Она шла, ни о чем не думая, сворачивая то в один коридор, то в другой, переставляя ноги со ступеньки на ступеньку… Несколько охранников с топориками на длинных древках не обратили на нее внимания. Сейчас она ни о чем не думала, все ее существо было охвачено лихорадочным стремлением к движению, к бегству!.. Но уже очень скоро она пришла в себя и подумала о том, что царица, вероятно, скоро очнется и тогда немедленно пошлет людей в погоню за Анжеликой! Странно, но на этой мысли сознание Анжелики не задержалось. Разум ее точила совсем другая мысль, совсем простая, мысль о том, где бы раздобыть обувь, пригодную для зимней московитской погоды. Но никакие варианты не приходили в голову!.. Она почти инстинктивно сознавала, что ускорять шаг нельзя, женщина, бегущая по дворцовым коридорам, деревянным лестницам и переходам, могла показаться подозрительной… Так, еще один поворот… и еще… и еще… Три или четыре стражника… Нет, все-таки три… Нет, четверо!.. Прошла мимо, думая только о том, что так и не раздобыла сапоги! Ноги ее обуты в домашние туфли – хорошая работа башмачника, даже, возможно, что и парижского. Но что же с ней будет, когда она очутится на улице. На улице? Как бы не так! Она ведь очутится на большом заснеженном дворе, и если выйти в калитку, то она увидит еще один двор… О, этот московитский лабиринт!..

Дальше все развернулось мгновенно и непредсказуемо. Этот стражник стоял спиной к ней. Как мало предусмотрительности у московитов! Петр жив и на свободе, а дворец Софии так плохо охраняется! Этак все разбегутся. Андре Рубо уже сбежал. А если сбежит Наталия, от Софии ускользнет возможность очень серьезного шантажа. Ведь теперь царица может потребовать от единокровного младшего брата лояльности, может пригрозить, потому что Наталия, любимая единственная сестра Петра, в ее руках. А если Наталия сбежит… Мысли, быстрые, лихорадочные, прервались. Анжелика, не раздумывая, бросилась на стражника. Это, конечно же, было нелепо и необычайно рискованно: бросаться с голыми руками на вооруженного мужчину. Но она ведь не думала, не рассчитывала. Она просто действовала! И, наверное, потому и победила! Маленькая, но победа!.. Она толкнула его что есть силы. На ее стороне было то, что он вовсе не ожидал нападения. И… он упал! Упал именно от неожиданности. Речь шла о ее жизни, о том, останется ли она в живых! В глубине памяти смутно шевельнулось воспоминание об Андре Рубо. В свое время она осуждала его. Теперь она понимала его очень хорошо! Она поняла, как совершаются неожиданные, нежданные убийства! У нее не было никакого иного выхода. Покамест стражник еще не опомнился, она резко выхватила из его ослабевшей от внезапного падения руки древко с насаженным топориком. Но этого было мало, мало! Упавший мог опомниться в любой миг! Она занесла над ним топорик. Она крепко сжала пальцами древко. Она ударила. Что есть силы. В шею. Его шея была закрыта воротом из какой-то плотноватой серой ткани. Она смутно испугалась, что не разрубит эту ткань топориком. Но ударила сильно, с размаха. И разрубила! Хлынула кровь. Клокотнуло в горле умирающего. Но ей некогда было об этом думать. Ей, женщине, склонной, в сущности, к милосердию, даже некогда было пожалеть убитого ею человека! Она жалела сейчас только об одном, о том, что одежда, верхняя одежда убитого, залита кровью. Одной рукой удерживала древко с топориком, другой поспешно стаскивала с убитого грубый кафтан. Надела на себя, натянула большой кафтан поверх шали. На голову надела шапку. Заметила, что убитый был русоволос. Пошла вперед. Но перед тем, как сделать первый шаг, ей пришлось оттолкнуть труп. Но не было времени раздумывать об этом! Анжелика шагала вперед. Тяжелая, мужская одежда, сделала ее шаг тяжелым. Теперь она особенно отчетливо понимала что идти надо медленно, торопиться не надо, не надо… Теперь она одета… Стоп!.. Кинулась назад. Тяжело нагнулась, стащила сапоги с ног мертвеца, размотала обмотки с мертвых ног… Нет, спешить все-таки надо! Быстро обулась, тяжелая одежда мешала. Снова двинулась вперед. Вот сейчас будет дверь, за дверью – заснеженный двор, нет, еще одна лестница… А! Вот и лестница! Анжелика спустилась. Темный узкий коридорчик. Она приостановилась, распахнула кафтан, плотно приладила шаль под кафтаном. Зашагала. Прислушивалась. Нет, не слышно звуков погони! Но почему? Быть может, обморок царицы более серьезен и опасен, чем показалось Анжелике? Но не возвращаться же! Скорее всего беспамятство Софии перешло в сон, такое бывает, Анжелика видала такое. Ах, как было бы хорошо, если бы София сейчас спала! Как было бы хорошо! Но, возможно, царица вот-вот придет в себя! Анжелика привычно протянула вперед руку, толкнула дверь. Дверь отворилась…

Она не могла поверить своим глазам! Что это? Она ожидала увидеть заснеженный двор, а перед ней возникла улочка, окруженная глухими стенами. Вероятно, Анжелика нечаянно свернула в коридор, который вел к потайному выходу. Неужели она на свободе? После теплых, душных покоев дворца Софии московитская зима показалась Анжелике особенно холодной. Она почувствовала, как ее пальцы коченеют. Боже! У нее ведь нет ни муфты, ни рукавиц! Было очень трудно удерживать древко с топориком. Анжелика пыталась прятать руки в рукава. Ночь выдалась черная, но звездная. Вокруг было хорошо видно. Немного удивляясь этому свету, Анжелика подняла голову. На черном, словно бархат, небе, ярко сверкали крупные звезды и сияла белым блюдом луна. Улочка уходила вперед, к сугробам, к теснившимся темным деревянным домам и покосившимся деревянным же оградам. Ни души не видно было. Анжелика призадумалась, затем приостановилась, приладила шаль поверх кафтана, чтобы не было видно крови на кафтане. Теперь надо было куда-то идти. Но куда идти в незнакомом городе? Кого и о чем спрашивать? Ведь она не знает московитского языка! Она, в сущности, не знает и о нравах и обычаях Московии! Ночь. Большой ли город этот – Москва? Кажется, он вовсе не так велик, как Париж! Возможно ли глухою ночью отыскать трактир или гостиницу? И вдруг она вспомнила! Петр что-то говорил о квартале, где живут в Москве иностранцы! Как бы отыскать этот квартал! Как? Надо всего лишь идти и идти. Наверняка, в этом квартале иностранцев и дома такие же, как в Европе. Анжелика сразу узнает эти дома! Она сделала несколько шагов. Скользко, потом провалилась в сугробик, выкарабкалась, удерживала древко с топориком. Не видать ли в каком-нибудь жилище огня? Анжелика шагала вперед и вперед, то и дело оступаясь, ухая в сугробы, поскальзываясь и падая. Ей казалось, что она ушла уже достаточно далеко от дворца. Внезапно она услышала позади шум и топот. Погоня! Неуклюже завертела головой, готовая нырнуть с головой в один из сугробов. Голоса и шум шагов приближались. Анжелика удивилась, поняв, что слышит мужское пение! Нет, это не погоня. И все же она не хотела, чтобы ее сейчас увидели. Решать надо было как можно скорее! В глаза ей бросилась черная дыра в ближайшем заборе, образовавшаяся вследствие того, что несколько досок были выломаны. Размышлять снова было некогда. Голоса и шум приближались. Анжелика тяжело нагнулась в тяжелой одежде и полезла в черную дыру. Села на снег. Представила себе, как вот сейчас набросится на нее дворовая собака. И словно бы в ответ, раздалось глухое взлаиванье, но сонное, ленивое. Голоса громко пели, ноги топали совсем близко. В глубине двора смутно раскорячилось деревянное жилище. Топот и пение слышались уже подальше. Прошли мимо! Анжелика поднялась на ноги. И вдруг, то есть снова вдруг, смутная тщедушная фигурка кинулась к ней. Мелькнули и упали в снег доски, тоненькая фигурка выронила доски из рук. Фигурка бросилась перед Анжеликой на колени, что-то бормоча. При лунном и звездном свете Анжелика поняла, разглядела, что перед ней девочка, почти ребенок! Сердце замерло в груди Анжелики. Что она наделала! Она бежала из покоев царицы! А если София теперь прикажет мучить Онорину и Кантора?!.. Анжелика почувствовала головокружение. Но падать в обморок нельзя было. Худенькая девочка испуганно смотрела на Анжелику. Ну, конечно же, эта девочка только что выломала доски из ограды! И как это у нее хватило силенок! Но, должно быть, плохо держались эти доски!.. А девочка что-то лопотала, лопотала. Голова ее повязана была тонким платком, она вся дрожала в рваной одежонке. Бедное дитя! Должно быть, девочка боялась, что суровый стражник побьет ее или донесет на нее как на воровку. Ведь она воровала доски из ограды. Анжелике было ясно, зачем! Должно быть, в доме этой девочки было холодно. Бедняжка, разумеется, хотела затопить печь. Анжелика невольно проговорила, по-французски, разумеется:

– Встань, не бойся!..

В душе Анжелики пробудились материнские чувства. Она протянула руку и провела ладонью по холодной щеке ребенка. Девочка тотчас же смолкла. Посинелое от мороза личико выразило изумление. И Анжелика поняла, почему изумилась девочка! Малютка поняла, что перед ней женщина! Анжелика нашла в себе силы кивнуть и улыбнуться. Девочка поднялась с колен, отряхнула снег со своей ветхой одежонки. И снова не раздумывая, Анжелика подобрала доску и остановилась перед малюткой, сунув древко с топориком под мышку и протягивая девочке доску. Девочка схватила доску, почти машинально. Личико ее озарилось широкой улыбкой. Она залепетала какие-то московитские слова. Анжелика ясно разобрала то и дело повторяющееся:

– …Петр… Наталия… Петр… Наталия…

Личико девочки сияло. Анжелика догадалась, что встретила юную сторонницу Петра и его сестры!..

– …Петр!.. – Повторила Анжелика. – …Наталия… Петр…

Спустя мгновение она и девочка уже вылезали из черной дыры, волоча за собой доски. Девочка тотчас разглядела протоптанную тропку и бодро затопотала ножонками, обутыми в толстые сапожки, войлочные, должно быть. Анжелика следовала за ней, держа по-прежнему древко с топориком. Девочка тащила доски.

Анжелика, шагая за своей юной провожатой, успела поразмыслить о случайностях. А если бы перед ней возникла не эта детская фигурка, а, к примеру, какой-нибудь мужик-московит? Что тогда? Пришлось бы убить его! Анжелика невольно усмехнулась. Девочка, бойко топоча, приблизилась к почти поваленной ограде, перекинула с усилием доски, затем перелезла и сама. Анжелика перевалилась вслед за ней. Двор был мал и тесен. Строение, напоминавшее груду тряпья, занимало почти все пространство этого двора. Анжелика удивилась, увидев свет в окошке. Она явственно расслышала и шум. Но отступать не имело смысла. Девочка подошла к двери. Анжелика, подойдя следом, едва не упала, поскользнувшись на льду. Девочка всем своим худеньким тельцем и досками, которые крепко держала, налегла на дверь. Дверь отворилась. Краснолицая женщина в длинном красном платье из грубой ткани протянула к девочке грубые руки, набрякшие, от тяжелой работы должно быть. Голова женщины повязана была платком. Доски с громким стуком упали на деревянные половицы. Девочка кинулась к женщине, что-то лопоча, оборачиваясь к Анжелике и показывая на Анжелику пальцем. Имена «Петр» и «Наталия» вновь то и дело повторялись. Женщина поклонилась Анжелике, затем выкрикнула какое-то мужское имя, в достаточной степени неразборчиво. Подбежал оборванный мальчик и подобрал с половиц доски. На вид он был постарше девочки. Если ей было лет двенадцать, то ему – уже лет пятнадцать. Мальчик принялся топить большую закопченую печь. Анжелика разглядела длинный, сколоченный из неровных досок стол, посреди которого прилеплена была к металлическому блюдцу толстая сальная свеча. Женщина и девочка о чем-то переговаривались. Затем девочка подошла к Анжелике близко и потянула за руку. Анжелика надеялась, что ее накормят, но этого не произошло. Девочка тянула ее за руку, и Анжелика вновь пошла за ней. Малютка обошла печь и тянула Анжелику. Отойдя в сторону, девочка что-то говорила и говорила, указывая тонкой ручкой вперед. Анжелике пришлось войти в крохотную клетушку, в которой и повернуться-то было трудно. Девочка прикрыла дверцу. Анжелика осталась в темноте, задыхаясь от духоты и вони. С трудом поворачиваясь, она ухитрилась скинуть тяжелый кафтан, шаль и шапку. Теперь ей стало немного легче дышать. Она сохраняла присутствие духа. Можно было надеяться, что эти бедные люди не обидят ее. Но что же будет дальше? Анжелика понимала, что ее хотят спрятать. Но от кого?.. Очень скоро она поняла. Топот и шум поющих голосов раздались совсем близко. В комнату явно ввалились мужчины. Они пели, похохатывали, топали ногами. Анжелика чутко прислушивалась. Она уловила плеск. Должно быть, хозяйка, которая, наверное, была матерью и девочки и мальчика, угощала мужчин вином. Едва ли это могли быть члены семьи! Скорее всего пришли гости. Но какие гости могли прийти поздно ночью?! Анжелика вся превратилась в слух. Но что же она могла понять?! Увы, нечего! Мужские голоса шумно беседовали, перебивая друг друга. Но о чем они говорили? Анжелика не могла узнать. Затем голоса запели громко и стройно. Слова песни слышны были четко. Анжелика не понимала этих слов, но уже пыталась запомнить их. Мужчины пели:

– Эх! зять ли про тещу да пиво варил,

Кум про куму брагу ставленую,

Выпили бражку на Радуницу,

Ломало же с похмелья до Иванова дня…

Затем один мужской голос прервал пение и заспорил с другим мужским голосом. Слышно было, как они стучали по столешнице донцами кружек. И тут снова затопали обутые ноги, раздались голоса женщины и ее детей. Загремел новый мужской голос. Еще один гость. Топали ноги, плескалось вино, выливаясь из кувшина в кружки. Голоса вновь запели:

– Не стучит, не гремит,

Ни копытом говорит,

Каленой стрелой летит

Молодой олень!

У оленя-то копыта

Серебряные.

У оленя-то рога

Красна золота.

Ты, олень ли мой, олень.

Ты, олешенька!

Ты куда-куда бежишь,

Куда путь держишь?

Я бегу ли, побегу

Ко студеной ко воде,

Мне копытцем ступить,

Ключеву воду студить!

Ты, Дунай ли, мой Дунай!

Дон Иванович Дунай!

Молодой олень!..

Анжелика напряженно вслушивалась. Пели стройно и звонко. Внезапно сердце Анжелики радостно забилось. Она услышала, что один из голосов поет с несколько странным выговором, совсем не похожим на то, как выпевали слова песни остальные певцы. Анжелика поняла, что один из поющих – не московит! Не московит! Конечно же, европеец! Должно быть, из того самого квартала Москвы, где живут иностранцы! Кто он? Итальянец? Немец? О, если бы француз!.. Но не обманулась ли она? Анжелика вновь принялась вслушиваться до боли в ушах! Нет, она не обманулась, не ошиблась! Один из поющих голосов явно выпевал слова песни с иным, нежели у московитов, выговором!

Анжелика вдруг поняла, что с ней нет топорика, насаженного на древко. Она безоружна! Но когда же она выронила оружие? Неужели ее все же заманили в ловушку? Она осторожно принялась водить руками в душной темноте. Нет, вот оно, древко, а вот и топорик. Она водила руками очень осторожно, чтобы не порезаться нечаянно. Итак, ее оружие было с ней. Она отложила оружие и, насколько это было возможно, привела в относительный порядок свои волосы и одежду. Как хорошо, что на ней европейское платье! И снова надо было решаться! Но, может быть, все же не спешить? Один из поющих голосов – явно голос иностранца, но остальные голоса – ведь это голоса московитов! И если Анжелика сейчас выберется из своего убежища, кто знает, не набросятся ли на нее эти московиты; кто знает, сможет ли защитить ее неведомый ей иностранец! А вдруг он – сторонник царицы Софии? Но нет, это маловероятно! Маленькая девочка с таким восторгом произносила имена Петра и Наталии… Нет, Анжелика не станет спешить показывать себя!..

Голоса шумели еще долго. Или Анжелике казалось, что это происходит слишком уж долго. Пелись песни, с плеском лилось вино, стучали о столешницу донца кружек… Но как долго ей еще ждать? Анжелика почувствовала, что ее глаза слипаются. Сказывалась усталость. Она столько испытала за эти дни!.. Анжелика сама не заметила, как заснула. Глубокий сон сморил ее.

Анжелика спала долго. Разбудило ее прикосновение к ее руке влажной детской ручки. Анжелика вздрогнула, но спала она все же чутко и тотчас очнулась от сна. Тоненький голосок девочки что-то говорил ей потихоньку. Девочка тянула ее за рукав. В открытую дверцу просачивался слабый свет из комнаты. Странная после грома пьяных песен тишина парадоксально оглушила герцогиню де Монбаррей. Нимало не колеблясь, Анжелика снова последовала за своей юной провожатой.

Очутившись снова в комнате, Анжелика зажмурила глаза, отвыкшие от света за недолгое время сидения в темной каморке. По-прежнему оплывала посреди стола сальная свеча. Столешница была усеяна кружками, многие из которых опрокинуты в лужицы вина. Но буйных певцов уже не было в комнате. Анжелика остановилась, удерживая в руках, то есть обеими руками, древко с топориком. Она невольно прикусила верхнюю губу, чтобы не рассмеяться. Должно быть, она выглядела в достаточной степени комично, в дамском наряде, но с грубым мужским оружием в руках. Мальчик и девочка что-то говорили тихими голосками, женщина, их мать, говорила громче. Все трое обращались к сидящему за столом одинокому человеку.

Анжелика посмотрела на него. Все ее существо тотчас охватили разочарование и тревога. Незнакомец был одет в московитский костюм. Значат, он не иностранец?! Что ждет ее? Боже! Ведь она не может говорить с этими людьми! Но как это мучительно: вдруг оказаться немой!..

Сидящий за столом поднял голову. Анжелика вздохнула. Она не настолько хорошо различала московитские лица. Глядя на этого человека, она никак не могла понять, кто же это, иностранец или коренной местный житель?..

Он смотрел на Анжелику. При свете сальной свечи она угадывала пытливость его взгляда. Она уже хотела было заговорить, но он опередил ее. И при первых же звуках его голоса она едва не расплакалась от облегчения!..

– Мадам?.. – произнес он с вопросительной интонацией.

– Боже!.. – воскликнула она. – Вы француз?..

– Нет, – отвечал он.

Тут Анжелика заметила, что он выговаривает слова иначе, нежели французы…

– Я не француз, мадам! – продолжил говорить он. – Позвольте представиться вам! И пусть вас не смущает мой московитский костюм. Я вынужден носить его, пока молодой царь Петр не одержит победу над своей сестрой Софией! Нет, я не француз. Я – швейцарец, родом из Женевы. Мое имя – Франц Лефорт! Я – старший друг молодого царя. Он доверяет мне. Теперь я принужден скрываться от царицы Софии, но я уверен, что ее правление не продлится долго! Я знаю, что Петр вернулся в Москву. Сейчас он также скрывается в надежном убежище. Я виделся с ним. Он рассказал мне о вас. Ведь вы – Анжелика, графиня де Пейрак, герцогиня де Монбаррей!.. – Тут он внезапно встал из-за стола и поклонился Анжелике придворным поклоном…

Анжелика заулыбалась. Придворный поклон показался ей очень забавным в сочетании с московитским кафтаном! Она в ответ присела в изящном реверансе. Женщина и дети смотрели с любопытством и жались к стенке подле стола.

– Вернитесь за стол, господин Лефорт, – спокойно сказала Анжелика. – Нам нужно о многом поговорить. – И с этими словами она обошла стол, но не увидела стульев. К столу были придвинуты две длинные скамьи без спинок, посреди одной из них вновь поместился Лефорт. Анжелика села на другую скамью, против него.

– Говорите все, что вам известно! – сказала Анжелика любезно, но твердо.

Лефорт улыбнулся. И глядя на его улыбающееся лицо, Анжелика поняла, что перед ней – европеец!

– Я поражен вашим появлением здесь! – проговорил Лефорт. – Царь Петр сказал мне, что вы – в плену у царицы Софии. Он известил меня также и о том, что вместе с вами в плен попали ваши сын и дочь, и – что несомненно чрезвычайно важно для него! – его младшая сестра Наталия! Царь также сказал мне, что в плену вместе со всеми вами находится некий человек по имени Андре Рубо, которого следует непременно задержать!..

Анжелика тотчас поняла, что Петр не доверил Лефорту тайну происхождения Андре Рубо! Да, Андре Рубо чрезвычайно важен для Петра как основной его соперник, законный соперник! Бедная Онорина! Петр должен уничтожить Андре Рубо! Анжелика это понимает.

– Мне удалось бежать, – начала Анжелика. Она рассказала Лефорту короткую историю своего побега… – Вы принуждены носить московитский костюм, но ведь царица София и ее сестры и сами охотно облачаются в европейские платья! Поймите меня правильно, я – на стороне Петра! Но насколько разнятся его замыслы преобразования Московии от замыслов Софии?

Лефорт посмотрел на свою собеседницу и отвечал ей так:

– Вы не знаете Московии, мадам! А я живу здесь уже достаточно давно. Сейчас женское правление принесет Московии только гибель! Да, София и ее сестры могут одеться в парижские платья, но ведь они ничего не смыслят в военном деле, в торговле и ремеслах, в постройке кораблей и в сочинении законов! Московии нужен именно царь, молодой и сильный правитель!..

Слушая речь Лефорта, Анжелика находила в его словах некоторые противоречия. Да, конечно, София наверняка не искушена в искусстве кораблестроения, но ведь при ней все же находился ее тайный супруг Василий Голицын! И наконец: у Софии есть сын, Андрей! Быть может, Андре Рубо и есть тот самый, столь необходимый Московии, молодой царь! Но Андре Рубо ничего о своем происхождении не знает. А если узнает? Борьба двух полноценных претендентов на московский престол… О, это совсем не то, что борьба молодого, полного сил царя с пожилой царицей! Конечно, в конце концов московиты примут сторону Петра! И быть может, так будет лучше для Московии! Но ведь у Анжелики своя задача: она должна спасти своих детей, спасти Онорину!..

– Андре Рубо удалось бежать, – сказала Анжелика.

Лефорт взмахнул руками огорченно:

– Это очень и очень скверно! Царь будет недоволен!..

– Я полагаю, что отыскать в Москве человека, не знающего ни слова по-московитски, будет не так трудно, – заметила Анжелика.

– Не знаю, не знаю, – Лефорт покачал головой. – Найти, оно, может, и не трудно, а только кто же его найдет первым: царица София или царевич Петр!..

– Но его ищут? – осторожно спросила Анжелика.

– Люди Петра обшаривают окрестности вокруг царицыного дворца, – отвечал суховато Лефорт. – Но и люди Софии не дремлют. Они, то есть люди Софии, ищут и вас, мадам! Но мы, как видите, нашли вас прежде!..

– Слава Богу! – проговорила Анжелика. – Но чей же это дом и кто его хозяева?

Это жилище принадлежит Марье Кузьминой, бедной вдове писца. Девочка, приведшая вас сюда, ее дочь по имени Анна, а мальчик – сын Митрий. В Московии пока нет обычая платить пенсию вдовам государственных служащих, поэтому Марья не получает ни полушки! Она живет тем, что принимает у себя, в своем бедном доме, местных пьяниц, которые платят ей за вино и за возможность выпить это вино под крышей, а не под холодным зимним ветром! Но это не единственный источник дохода для Марьи. Царь Петр платит ей за то, что вместе со своими детьми она занимается шпионажем в нашу пользу! Анна искала вас и как только нашла, тотчас – через верных людей – об этом донесли мне! Да и люди, собравшиеся сегодня у Марьи, – это люди царя Петра!..

– В таком случае, вы с легкостью обнаружите и Андре Рубо!

– Если его еще не обнаружили люди Софии!..

Анжелика не могла сдержаться и закрыла руками лицо. Она чувствовала, что вот-вот зарыдает, но собралась с силами и сдержалась.

– Что с вами? – спросил Лефорт заботливо. И тотчас окликнул на московитском наречии: – Марья! Анна! Воды для боярыни заморской!..

Женщина и девочка заметались по комнате. Откуда-то явилась в тонкой руке Анны кружка с водой.

– Выпейте, мадам! – предложил Франц Лефорт.

Анжелика отняла ладони от лица, взяла из руки девочки холодную кружку и отпила. От ледяной воды заломило зубы. Анжелика слабо охнула и поставила кружку на стол. Затем окунула в кружку пальцы правой руки и смочила лоб и виски.

– Вам лучше? – спросил Лефорт.

Анжелика кивнула, затем заговорила:

– Вы спрашиваете, что со мной? Я не знаю, есть ли у вас дети…

– Нет!..

– Но я надеюсь, вы все равно поймете меня! Мои сын и дочь… Они в плену… я бежала… Что с ними может сделать София?..

– Для того, чтобы это узнать… для того, чтобы это узнать… – Лефорт постучал по столешнице костяшками пальцев… – Для того, чтобы узнать, что сталось с вашими детьми и уберечь их, вам необходимо вернуться к Софии!..

– Но это безумие! Она убьет меня. Она не простит мне моего бегства!

– Находясь снова у нее, вы, мадам, сможете контролировать ситуацию!

– Да, смогу! – резко возразила Анжелика. – Смогу, когда София прикажет отрубить мне голову или бросит меня в холодный подвал!

– Сделайте все возможное, чтобы избежать этого! Пустите в ход все свое обаяние, свой ум!..

– Софии ни к чему мой ум и тем более мое обаяние!..

Анжелика нахмурилась. Ведь она едва не добавила к своим резким словам сакраментальную фразу: «Софии не нужно мое обаяние, не нужен мой ум; Софии нужен ее сын, ее наследник!»…

– Вы не согласны? – спросил Лефорт.

Боже мой! Если бы у нее оказалась возможность подумать! Но подобной возможности ей давно уже не предоставляла судьба!..

– Я хотела бы поговорить с царем!..

– Это не так просто!

– Мне необходимо видеть его! Я должна, я обязана кое-что важное сообщить правителю Московии!..

Лефорт молчал, наклонив голову.

– Так что же? – не вытерпела Анжелика. – Я не понимаю, почему вы медлите!

Лефорт поднялся из-за стола.

– Едем!..

– Погодите! – остановила его Анжелика. – Я хотела бы вознаградить маленькую Анну, ее мать и брата!..

– Не тревожьтесь об этом. Они получат свое вознаграждение.

– Тогда переведите им мои слова!

Анжелика подошла к маленькой Анне, обхватила ладонями ее чумазые щеки и поцеловала в нос, чуть приплюснутый.

– Прощай, маленькая Анна! – сказала Анжелика. – Я не забуду тебя! Мы еще встретимся, когда мои обстоятельства улучшатся!..

Франц Лефорт перевел слова Анжелики на московитское наречие. Анна поцеловала руку заморской боярыни. Мать и брат маленькой спасительницы герцогини де Монбаррей кланялись.

Лефорт и Анжелика поспешно оделись и вышли во двор. Брат Анны нес перед ними фонарь. Они вышли на улицу. Там ждали их сани, то есть повозка на полозьях. Звезды и луна уже потускнели. Фигура возчика виделась совершенно черной. Лефорт помог Анжелике усесться, затем сел сам. Брат Анны накинул на ноги сидящих в санях медвежью шкуру, которая была прикреплена к саням спереди. Возчик дернул вожжи. Сани тронулись с места и легко покатились по снегу. Слабый свет фонаря уплыл в домишко Марьи Кузьминой.

Возчик, разумеется, хорошо знал дорогу. Вскоре сани очутились на широком пространстве и помчались стремглав.

– Дышите носом, мадам! – посоветовал Лефорт. – Зима суровая, воздух очень холодный. Возможно легко простудиться…

Анжелика послушно задышала носом, не открывая рта. Мороз щипал щеки.

– Далеко ли нам ехать? – спросила Анжелика.

– Лучше молчите, мадам! Берегитесь холодного воздуха! А ехать нам далеко, достаточно далеко!..

Анжелика замолчала. Сани выехали на равнину. Она пыталась понять, где они едут. Не та ли местность, где они проезжали верхом? Нет, кажется, не та!..

«Скоро утро, – думала Анжелика, – скоро утро!..»

Она уже совершенно успокоилась. Скоро она увидит Петра. Он должен быть извещен о том, что царица София уже знает: ее сын вернулся! Должен быть извещен? Или все же нет? Как лучше поступить?..

Странные протяжные и дикие звуки прервали размышления герцогини де Монбаррей. Звуки эти повергали в ужас и тоску. Анжелика почти догадалась, что же это, но все же спросила:

Что это? – обращаясь к своему спутнику.

– Волки! – коротко бросил он в ответ.

Анжелика тотчас сообразила, что дело нешуточное!

Невольно она схватилась за древко с топориком. Она не забывала о своем оружии, об оружии, которое было добыто ею ценой убийства!

Лефорт кричал возчику по-московитски, понуждая того ехать еще быстрее.

– Скорей! Скорей! Пошел! – кричал женевец.

Возчик гнал лошадей.

Седоки цеплялись друг за друга, поворачиваясь так, чтобы видеть мчавшихся за санями серых разбойников. Анжелика уже различала оскаленные пасти, горящие глаза, клиновидные серые морды.

– У вас есть оружие? – спросила Анжелика, крепко хватаясь обеими руками за рукав шубы Франца Лефорта.

– Нет! – крикнул он.

Волки приближались.

«Как глупо!» – подумала Анжелика.

Это ведь и вправду было глупо: прожить буйную жизнь, спастись от многих опасностей и… погибнуть в далекой холодной стране от клыков диких зверей! Но нет! Она так просто не отдаст свою жизнь!

Матерый волк вырвался вперед и седоки уже могли расслышать щелканье огромных зубов… Анжелика решительно схватилась за древко своего топорика. Она проклинала тяжелый кафтан стражника, сковывающий ее движения. Но все-таки она ухитрилась размашисто метнуть свое оружие! Матерый волк отчаянно завизжал и покатился по снегу. Его сотоварищи резко рванулись бежать назад, прочь от саней с опасными седоками! Лошади вдруг стали как вкопанные. Сани внезапно повернулись и все трое – Лефорт, Анжелика, возчик – очутились в снегу. Помогая друг другу, они поднялись на ноги.

– Я должна вернуть мое оружие, – сказала Анжелика.

– Вы сошли с ума! Теперь уже вы сошли с ума! – простонал швейцарец и вдруг повалился снова на снег. Он лишился чувств. Анжелика набрала полные горсти снега и принялась тереть лицо друга Петра. Франц Лефорт скоро опомнился. Анжелика неуклюже побежала к агонизирующему волку. Умирающий зверь обливался кровью. Он был смертельно ранен. Анжелика нагнулась и ее оружие вновь очутилось в ее руках. Она посмотрела на умирающего зверя. Франц Лефорт подошел к ней.

– Матерая волчица, – произнес он задумчиво.

– Волчица?! Я думала, вожаком стаи бывает волк!

– Редко! – Лефорт смотрел на издыхающую волчицу. – Чаще всего стаей руководит волчица!..

Оба замолчали. Анжелика не спрашивала, кого напомнила ее спутнику волчица! Конечно же, царицу Софию!..

Дальнейший путь протекал без трагических случайностей. Звезды и луна уже совершенно побледнели, когда сани подъехали к деревушке, состоявшей из пары десятков домов, деревянных сельских московитских домов. С первого взгляда возможно было подумать, что деревушка совершенно заброшена, но на самом деле это было не так! Откуда ни возьмись, бросились к подъезжающим саням вооруженные люди, но приостановились, узнав друга царя. Анжелика поняла, что молодого царя хорошо охраняют. Петр явно уже собрал своих сторонников и, должно быть, готовился к решающему столкновению со своей сестрой. Лефорта и Анжелику проводили в один из домов. Там, в бедно убранной комнате, сидел за деревянным столом Петр. Он показался Анжелике сумрачным и задумчивым.

– Снимите верхнюю одежду, – сказал он, никак более не приветствуя вошедших.

Лефорт и Анжелика освободились от неуклюжих верхних одежд. Лефорт помог своей спутнице стащить с плеч кафтан-шубу стражника. Анжелика положила на пол древко с топориком. Надо было сесть, но они ожидали позволения.

– Сядьте! – приказал царь.

Они сели на обычную для убранства московитских домов скамью без спинки.

Петр обратился к своему старшему другу:

– Франц, ты готовишься к возможным стычкам в городе? Собраны ли наши летучие отряды?

– Подготовка идет, – отвечал Лефорт с воодушевлением.

– Быстрее, быстрее! – Петр ударил кулаком по столешнице. – Как возможно быстрее! – повторил он.

– Да, да, не тревожься! – Лефорт помахал рукой.

Разговор шел на французском языке.

– А теперь ступай! – Петр по-прежнему обращался к Лефорту. – Я должен поговорить с герцогиней де Монбаррей наедине!

Лефорт поднялся и тотчас пошел к двери. Мужчины не подмигивали друг другу, как можно было бы ожидать, а оставались серьезны.

Едва дверь за Лефортом затворилась, как Петр начал разговор. Он сразу же заговорил просто, без церемоний.

– Кое-что мне уже известно, – сказал царь. – Но я хочу знать подробности вашего разговора с моей сестрой, а также подробности бегства Андре Рубо!

Анжелика подробно рассказала о своей беседе с царицей Софией. Петр кивал и глаза его то и дело вспыхивали грозными искрами.

– Что же касается бегства Андре Рубо, то этих подробностей я не знаю, – откровенно отвечала Анжелика.

Петр кивнул, затем произнес задумчиво:

– Так, стало быть, моя сестра потеряла сознание… Теперь она знает, что ее сын в Москве… – Он замолчал.

– Простите, Ваше Величество, – Анжелика пыталась говорить, не теряя чувства собственного достоинства. – Я не должна была говорить… но глаза матери, потерявшей сына!.. Она смотрела на меня такими печальными глазами…

Петр выкрикнул по-московитски какие-то слова. Это, должно быть, он произнес московитские ругательства. Анжелика сидела, опустив голову. Наконец она решилась говорить:

– Я сама – мать. Мои дети в опасности!

– Нет, это вы, герцогиня, подвергли меня страшной опасности! Вы такая же, как все женщины, такая же сука, готовая на любое предательство, на любое преступление ради спасения своей жизни, или жизни своих щенят, или жизни своего кобеля!..

Анжелика вскочила, не стерпев оскорбления:

– Замолчите! То, что вы – царь, отнюдь не дает вам права оскорблять даму, титулованную особу, подданную короля, с которым вы желаете поддерживать дружественные отношения!

– Оставьте! Вы в моих руках. София давно уже пришла в себя. Она ищет своего сына, ее люди рыскают по Москве. Но пусть только попробуют сунуться сюда!..

Анжелика обрадовалась:

– Неужели вы нашли Андре Рубо? – Но радость тотчас погасла. Анжелика понимала, что нет, Андре Рубо еще не найден!

– Если бы я нашел его! Я тотчас же отдал бы приказ уничтожить его!

– Но ведь он не знает о своем происхождении!

– Он узнает!

– Я сомневаюсь. София не решится сказать кому бы то ни было о своем сыне…

– Но это всего лишь ваши предположения, герцогиня! Вы уже натворили дел!

– Что мне делать?! Я готова понести наказание. И ваш друг Лефорт уже придумал для меня наказание. Он предлагает мне вернуться к Софии!

– Я предлагаю вам то же самое!

– Вы не боитесь, что я приму ее сторону? – рискнула спросить Анжелика.

Петр громко, басовито расхохотался:

– Зачем же вы так поступите? – спросил он сквозь смех.

– Хотя бы ради спасения своих детей! – сказала Анжелика с вызовом.

Новый взрыв хохота заставил молодого царя пригнуть буйные черные кудри к столешнице.

– Вы, разумеется, шутите! – заговорил он, одолев смех. – Я не думаю, чтобы вы были настолько глупы.

– Что глупого заключалось бы в подобном шаге? Мои дети находятся в руках царицы, так же, как я сейчас нахожусь в ваших руках…

Петр пристально посмотрел на герцогиню де Монбаррей. Анжелику поразила проницательность, беспощадная проницательность его взгляда.

– Не стоит со мной шутить, герцогиня! – проговорил молодой царь. И в глазах его вновь вспыхнул зловещий огонек. – Вы должны знать, я, именно я, выйду победителем из этой борьбы двух претендентов на московский престол, из борьбы царя Петра и царицы Софии! И горе тем, кто пойдет против меня! Я ничего не могу обещать вам, герцогиня! Я не обещаю вам спасти ваших детей! Я даже не обещаю сохранить вам жизнь! Но вы будете делать то, что я прикажу вам!..

Анжелика сама не понимала, почему она подчиняется этому высокорослому молодому человеку. Впрочем, почти все, чьи пути скрещивались с его путем, готовы были подчиняться ему!

– Да, – покорно отвечала Анжелика, – я вернусь к царице. Но… скажите мне, как это возможно?..

– Предоставьте организацию вашего возвращения мне, – сказал спокойно Петр.

Анжелика покорно отдала себя в руки сумрачных женщин в бесформенных платьях. Ей связали руки, затем завязали глаза черной тряпкой. Теперь она ничего не могла видеть. Но в который раз в своей жизни! Ее вели, направляли. Какое-то время она ощущала на своем лице покалывание морозного воздуха. Потом поняла, что ее внесли в закрытый экипаж. Глаза по-прежнему оставались завязанными непроницаемой черной материей. Жилистые женские руки держали ее. Началась дальняя дорога. В экипаже было в достаточной степени тепло. Невольно клонило в сон. Анжелика задремала. Она знала, что должна будет делать. Впрочем, ничего особенного ей и не предлагалось делать… Когда она согласилась возвратиться к Софии, ей вдруг пришло на мысль сделать Петру одно предложение.

– Ваше Величество! – рискнула предложить она. – Если уж я все равно возвращаюсь к Софии, то не покончить ли мне с ней разом?

– То есть?.. – Петр то ли действительно не понимал, что именно предлагает ему герцогиня де Монбаррей, то ли притворялся, будто не понимает, хотя обычно притворство не было ему свойственно.

– Если вы прикажете мне, я сумею добавить в кушанье или в питье Софии некоторые вещества, благодаря которым ее жизнь прекратится ранее, нежели это произошло бы без употребления подобных веществ! – Анжелика чувствовала сильное сердцебиение.

Царь Петр усмехнулся.

– Не прикажу! – сказал он жестко. – Не ждите, герцогиня, подобного приказа от меня! И самовольно не смейте действовать! Я желаю быть храбрым, но хранить благородство! Запомните это твердо!..

Итак, Анжелика должна была исполнить во дворце Софии опасную должность шпионки, действующей по приказанию молодого Петра.

– Если моя сестра все же отыщет своего сына, то вы, герцогиня, обязаны каким угодно способом устранить его! Отрубите ему голову, заколите кинжалом, отравите. Хороши все средства! Но Андре Рубо должен быть умерщвлен. Я никогда не стану отравлять мою единокровную сестру. Если она и умрет насильственной смертью, то только по приговору суда, справедливого суда! Но для того, чтобы уничтожить этого ее щенка, хороши все средства! Да, я вновь и вновь повторю это!..

Экипаж остановился. Анжелика проснулась от резкого толчка. Жесткие и жилистые женские руки грубовато вытащили ее наружу. Она была в домашнем платье и тотчас ощутила страшный холод. Ей развязали глаза. Но в первое мгновение ей показалось, будто глаза ее по-прежнему завязаны. Было темно вокруг. Анжелика поняла, что давно уже наступила ночь. Она была в совершенном одиночестве. Слух ее уловил шум отъезжающего по снегу экипажа. Это, должно быть, отъезжал возок, поставленный на полозья. Мороз немилосердно рвал и щипал руки, ноги и открытую шею Анжелики. Она понимала, что если тотчас не примется действовать, то может и замерзнуть! К ее удивлению, несмотря на царившую темноту ночи, она узнала ограду, окружавшую дворец Софии. Ноги Анжелики, обутые в легкие туфли, увязали в снегу. Она пробралась к забору, била в доски коченеющими кулаками, громко кричала на московитском языке, как научил ее Петр:

– Помогите! Спасите! Помогите!..

Она кричала безостановочно, все сильнее и сильнее. Она ощущала, как мороз убивает ее. И чтобы спастись, она должна была вновь и вновь звать на помощь!

Ее крики наконец-то были услышаны. Не замеченные ею ранее, распахнулись деревянные ворота. О, как она теперь жалела о своем недавнем оружии, о своем топорике, насаженном на древко!

Вооруженные стражники окружили ее. Ей сделалось страшно. Помня уроки Петра, Анжелика кричала на московитском языке:

– Царица София! Царица София! Отведите меня к царице Софии! Я должна сказать ей важное!..

Анжелика кричала, охваченная ужасом. Возможно, жизнь ее висела на волоске. Стражники заговорили наперебой. Звучание грубых голосов усиливало ужас Анжелики. Они размахивали оружием. Она поняла, что они велят ей идти в ворота. Думая лишь о возможном избавлении от холода, Анжелика вошла, проваливаясь по колени в рыхлый снег. Снова длинный заснеженный двор, калитка. Затем еще один двор, еще одна калитка. Большая холодная прихожая. Но все равно здесь было теплее, чем снаружи. Анжелика заплакала, потому что ее ноги в легких чулках и легких туфлях окоченели и она уже почти не ощущала свои руки, так они замерзли. Вооруженные стражники передали ее женщинам. И снова ее вели по коридорам, галереям и переходам. Но она не думала ни о царице, ни о своих детях. Ее сейчас беспокоило лишь онемение рук и ног. Неужели она сделается калекой? О, ужас! Неужели таким будет трагический финал ее жизни? Нет, если это случится, она покончит с собой!..

Наконец-то она очутилась в жарко натопленной комнате. И снова перед ней, словно башня, возвысилась огромная великанша-царица. Облаченная в бесформенное московитское платье кроваво-красного цвета, с распущенными по плечам волосами, царица казалась особенно страшна!

– Где он? Где он?! – выкрикнула София, едва завидев Анжелику.

Терзаясь онемением рук и ног, Анжелика смотрела на царицу, не понимая ее слов.

– Где он? Где мой Андрей? – повторила царица по-французски.

– Спасите меня! – быстро проговорила Анжелина. – Мои ноги и руки замерзли. Я не хочу остаться калекой. Если я погибну или буду искалечена, вы ничего не узнаете о нем!..

Анжелика не знала, что ответит на ее слова царица, но ведь Анжелике было совершенно все равно сейчас! Важно было только сохранить здоровыми руки и ноги!.. И царица все поняла. Она быстро отдала несколько приказов. Анжелику подхватили и повлекли. Совсем скоро она очутилась в помещении, где полы были свинцовые и устланы были еловыми ветвями. В рот Анжелике влили какой-то кисловатый напиток. Несколько глоточков взбодрили ее. Ловкие руки царицыных прислужниц раздели ее и растирали ее руки и ноги. Затем Анжелике распустили волосы. Усталая, она невольно закрывала глаза. Ее вновь и вновь поили кисловатым напитком, напомнившем ей некоторые сорта пива. Ее на руках внесли в чрезвычайно жарко натопленное помещение. Глотая жаркий воздух, она поняла, что снова очутилась в московитской бане. Женские руки мыли ее, терли душистым мылом и какими-то жесткими тряпицами. Ее окатывали всю то горячей, то холодной водой. Она ощутила всей кожей, всем телом, как бьют ее прутьями. Тело ее, все ее существо словно бы исчезало, растворялось в горячем пару. Она едва не лишалась чувств. Она стонала, полумертвая, и внезапно – о, счастье! – она смогла вдохнуть прохладный воздух вместо горячего пара. Ее вернули в помещение со свинцовым полом, устланным еловыми ветками. Ее уложили на перину. Она стонала, но уже понимала всем своим существом, что она спасена, что ее руки будут двигаться, что ее ноги будут двигаться и нести ее тело. Одна из женщин ловко расчесывала ее волосы. Анжелику вновь поили бодрящим кисловатым напитком. Затем на подносе принесли еду. Ощущая ужасный голод, Анжелика впилась зубами в кисловатый хлеб, заедая его кусками необыкновенно вкусной рыбы, которая, впрочем, была чрезвычайно соленой на вкус. Светлые волосы Анжелики заплели в две косы. На нее надели московитское платье, очень широкое. Ноги ее обули в туфли без задников. Анжелика ощущала себя вновь бодрой и сильной. Окруженная прислужницами Софии она снова и снова шла по лестницам и переходам. Царица уже нетерпеливо ждала ее в своей спальне. София взмахом руки выслала из комнаты служанок. Анжелика стояла у двери.

– Сядь же, сядь! – Великанша кинулась к Анжелике и та невольно отпрянула, затем собралась с духом и села в уже знакомое кресло. Царица, словно ожившая башня, взволнованно ходила по комнате, заполняя небольшой спальный покой своим огромным колышущимся телом.

– Где он? Где он? Где он? – несколько раз повторила София. Анжелика поняла, что эта растерянная женщина зависит, в сущности, от нее.

– Живы ли мои дети? – спокойно спросила Анжелика – И хорошо ли их содержат? Я имею право на эти вопросы.

Царица уставилась на ее лицо своими огромными черными глазищами:

– Твои дети живы и здоровы. Я не приказывала терзать их за твой побег. А ведь я могла бы!.. Разве у меня не было такого права?!

– Нет, – отвечала Анжелика, – вы не имеете такого права. Потому что… потому что никакого бегства не было!

– Что значат ваши слова? Не было бегства? Разве вы, герцогиня, не бежали вероломно, воспользовавшись моим обмороком? Разве не вы убили стражника?

– Вы слишком хорошо думаете обо мне, Ваше Величество! По-вашему, я могла одолеть мужчину-воина и отнять у него оружие? И с такою легкостью, не так ли?

Царица задумалась.

– Предположим, это сделали не вы, но тогда кто же? Кто помог вам бежать?

– Лучше бы вы спросили, Ваше Величество, почему я возвратилась!

– Я спрашиваю и об этом!

– Если бы я могла ответить вам!

– А ты не можешь ответить?

Да, представьте себе, я не могу ответить! Я только могу сказать вам, что люди вашего брата Петра проникли и сюда, среди ваших слуг безусловно есть изменники! Но я расскажу вам, Ваше Величество, все по порядку! Едва вы упали на постель без чувств, как я бросилась к двери, чтобы позвать на помощь! Я не знаю московитских слов и потому кричала по-французски. Внезапный удар по голове оглушил меня. Я очнулась в комнате бедного дома. Голова очень сильно болела. Отворилась дверь и вошел ваш, Ваше Величество, брат Петр. Он принялся спрашивать меня о своей сестре Наталии и о ваших, Ваше Величество, планах и намерениях. Я отказывалась отвечать. Вы легко можете понять, что я не лгу, ведь в ваших руках оставались мои дети. Но я надеюсь, что теперь вы понимаете, кто убил стражника. Ваш брат Петр бил меня по щекам, но я не произнесла ни слова. Меня били мешками с песком, чтобы не осталось следов. Ведь все же Петр не хочет портить отношения с французским королем! Меня бросили в темный подвал, где стены были влажны от сырости. Я погибла бы в этом подвале, а Петр объявил бы французскому королю, что я погибла от болезни! Но один из воинов Петра помог мне бежать…

– Почему? – строго спросила София.

Анжелика передернула плечами:

– Я еще могу нравиться мужчинам, Ваше Величество!

К своему изумлению, Анжелика увидела, как зарделось лицо Софии, круглое и уже немного одутловатое.

– Простите, Ваше Величество! Я оскорбила Вас!..

– Нет, – краска стыдливого румянца медленно сходила с лица Софии.

– Этот человек дал мне верхнюю одежду, – продолжала Анжелика. – Он вывел меня на улицу и отпустил. Была ночь. Я отправилась к вашему дворцу.

– Ты хочешь мне сказать, что Петр и его люди скрываются здесь, в Москве?

– Да, да, именно так! И согласитесь, это вполне разумно. Вы ведь не станете искать его в Москве!

– Да, я полагала, он скрывается далеко от Москвы…

– Он хитер…

– Ты должна показать, где же скрывается Петр.

– Я охотно сделаю это. Но я не уверена, что отличу один московский дом от другого…

– Ладно. Я освобожу тебя от этого испытания. Мои люди обыщут все бедные дома моей столицы!

– Едва ли они найдут Петра! Как только начнутся обыски, он тотчас скроется!

– Обыски неминуемы. Я должна найти моего сына!

Анжелика уже догадалась, что София все еще не нашла Андре Рубо. Да и как царица могла найти его, она ведь, в сущности, ничего о нем не знает!..

– Но вы ведь ничего не знаете об Андрее, – сказала Анжелика.

– Да, на его теле даже нет родимых пятен или каких-либо других примет. Кожа его чиста. Но одно я все же знаю о нем: он не говорит на московитском наречии! Значит, в своем бегстве он должен стремиться в тот квартал Москвы, где живут иноземцы. Я уже направила туда моих людей. Идут обыски. Но пока никого похожего не нашли. Кажется, в этом квартале давно не появлялись новые лица.

Анжелика сидела спокойно, стараясь скрыть облегчение, которое испытывала. Андре Рубо не найден. Он все еще не знает о своем происхождении!

– Я хотела бы повидать мою дочь, – сказала Анжелика.

– Нет, – отвечала София. – Могу тебе сказать, что она жива и здорова, ее содержат хорошо. Но я вовсе не хочу, чтобы ты устроила ее побег! Ты слишком хитра!..

Анжелика подумала, что царица в определенном смысле предусмотрительна.

– Теперь и тебя будут хорошо стеречь, – продолжала София, – Но ты должна рассказать мне о моем сыне. Скажи мне, как выглядит Андрей, какое у него лицо!..

Анжелика добросовестно принялась припоминать черты лица Андре Рубо, особенности его походки и некоторые, известные ей черты его характера…

– Он кажется мне храбрым человеком, – говорила Анжелика. Его нельзя назвать изворотливым, но все же он остается в живых даже при самых тяжелых испытаниях. Его характер и внешность не имеют, в сущности, особых примет, но тем не менее он кажется весьма своеобразным существом. Я не так хорошо знала его…

– Но Петр знал его!

– Да, Петр сумел найти его и вез его в Московию.

– Зачем? Ведь он мог убить моего сына еще во Франции!

– Я полагаю, Петр намеревался шантажировать тебя. Он может обещать тебе, что пощадят твоего сына, если ты добровольно отречешься от престола!

– Кто же поверит такому обещанию!

– Кто? Мать, безумно любящая сына, то есть… ты!

– Он ищет Андрея?

– Конечно!

– Я найду моего сына первой!

– Надеюсь.

– Я умею мыслить логически. Я повторяю тебе, что моего сына следует искать среди московских иноземцев!

«Да, она мыслит вполне логично, – думала Анжелика. – и вправду, на месте Андре любой стал бы искать людей, говорящих по-немецки или по-французски. Любой? Но не Андре Рубо. Я нимало не удивлюсь, если он скрывается где-нибудь в совершенно непредвиденном нами месте…»

– Почему ты молчишь? – спросила царица.

– Я думаю, права ли ты, – спокойно ответила Анжелика.

Она почувствовала, что снова впадает в дремоту. Есть покамест не хотелось. Но, быть может, ее все-таки когда-нибудь накормят!..

Каждая из многочисленных церквей Москвы посвящалась какому-либо святому. Маленькая окраинная церквушка, притаившаяся в грязном переулке, посвящена была святому Николаю, чудотворцу из греческого старинного города Ликийские Мирры. Этот святой весьма почитаем московитами. В Москве существует несколько храмов, посвященных этому святому. Московиты, как правило, приходят в храм к утренней службе или же к вечерней. Раздается звон колоколов и в полутьме зимнего утра к церквам спешат или идут медленно мужчины и женщины. Женщины, случается, приходят в церковь и днем, когда обычно в церкви никого нет, кроме служителей. Так было и в этот день. Немолодая, или казавшаяся немолодой, усталая простолюдинка-московитка вошла в церковь. Она тотчас принялась креститься набожно, кланяясь изображениям святых, украшавшим стены. Затем она купила свечу, разломила ее надвое и одну половину поставила у деревянной доски с изображением Николая-чудотворца, а другую – у такой же доски с изображением Мадонны с младенцем. Женщина то и дело кланялась и крестилась, шепча слова молитвы. К ней приблизилась старуха, которая обычно готовила кушанье для священнослужителей.

– Марья! – сердито заговорила старуха. – Опять ты жадничаешь! Почему ты купила только одну свечку? Денег жалеешь? Жаль тебе поставить лишнюю свечку перед иконой?!..

А надо сказать, что доски, на которых написаны изображения святых, московиты называют «иконами»…

Бедная Марья смиренно поклонилась сердитой старухе:

– Простите меня, матушка! Я грешна. Но я ведь и бедна. Я – вдова, у меня двое детей. Я с таким трудом ращу их. Иногда нам нечего есть, нет дров, нельзя затопить печь! Пусть только Господь пошлет мне хоть немного денег, я не медля куплю несколько хороших больших свечей и буду долго молиться и благодарить Господа нашего и святых!..

– Не прибедняйся, Марья, не прибедняйся! – ворчала старуха. – Все знают, что по ночам ты собираешь у себя самых отпетых пьяниц!

– Матушка! – воскликнула Марья. – Какие деньги у отпетых?! Мы перебиваемся с хлеба на квас!..

А квасом московиты зовут тот самый, весьма кисловатый и напоминающий пиво напиток, которым потчевали и Анжелику…

Старуха зоркими глазами глянула на Марью:

– А ходят слухи, Марья, будто ты не одних лишь пьяниц привечаешь!..

– Матушка! – с досадой перебила свою собеседницу Марья. – Да кто же это наговаривает на бедную вдову?! Кто же это хочет погубить меня? Кто хочет лишить малых детей родной матери?!

– Люди говорят, – уклончиво отвечала старуха. – А народ, он ведь не скажет зря!

– Врут, матушка, врут мои враги! – защищалась Марья.

– Да что ты! – старуха махнула рукой. – Не бойся. Мы все ждем – не дождемся, когда же вступит на престол наш законный государь, Петр, прекрасный, как молодой месяц! Всех истомила проклятая София! Где же это видано, чтобы женщина правила государством?! Бесстыдница она!..

Марья кивала, но молчала.

Раздались шаги. В церковь вошла еще одна женщина и тоже принялась кланяться и креститься. Затем поставила перед иконами две свечи и принялась молиться. Старуха и Марья также прекратили беседу и молились. Но вот женщина приблизилась к Марье и старуха потянулась за ней. Разом поклонившись в последний раз, истово перекрестившись, три женщины вышли из церкви. В маленькой прихожей они, однако, задержались, не торопясь наружу. В прихожей было холодно, но все же не так, как на улице. Женщины снова принялись переговариваться.

Теперь они говорили о случившемся ночью преступлении. Возле одного из полуразрушенных деревянных заборов ночью нашли убитую старуху. Хозяин дома, бедный ткач, тотчас же вызвал стражников. Осмотрели труп. Оказалось, что женщина погибла, в сущности случайно. Кто-то ударил ее, кулаком, должно быть, в лицо, и разбил ей губы и нос. Тогда несчастная не удержалась, должно быть, на ногах, упала, ударилась о мерзлую землю, и этот удар оказался смертельным. Ночью шел снег и потому никаких следов подле трупа не осталось. Но самое страшное было то, что убийца раздел женщину! Никто не мог понять, зачем же он это сделал! Стражники решили, что он надругался над ней. Но кое-какие опытные в делах такого рода люди уверяли, что преступник о таком и не думал!.. Да и убитая вовсе не была привлекательна, старая нищенка, вечно просившая милостыню у церкви святого Николая. Она была так грязна, неопрятна и дурна собой, что даже и трудно было вообразить себе человека, который решился бы овладеть ею насильно! Кто же и зачем убил ее? На подобные вопросы нельзя было найти ответы! Труп захоронили в общей могиле, где хоронили нищих и бродяг. Было записано, что раскрыть это преступление нет никакой возможности!..

И теперь три женщины многословно обсуждали это непонятное и потому страшное убийство.

– Нет, нет, – говорила старуха-церковница, – убийца хотел изнасиловать несчастную, но кто-то помешал ему!

– Да кто бы на нее польстился! – воскликнула другая женщина.

– А ты, Марья, что думаешь? Ты умна, скажи нам!.. – пристала церковница к Марье.

– Не знаю, что и думать! – осторожно начала Марья. – Не знаю, что и думать! А только я вам скажу, что такое убийство, оно не к добру! Вот что я вам скажу!..

Женщины еще немного поговорили, затем решили разойтись. Дома их ждали дела, надо было готовить пищу, приглядывать за детьми, стирать одежду… Когда они прощались, церковница спросила Марью:

– Марья! Придешь ли ты к вечерней службе?

– Да, да! – поспешно отвечала Марья. – Я непременно приду и приведу детей!..

Женщины разошлись.

Вечер опускался на Москву. Это был тяжелый холодный зимний вечер. Зазвонили колокола. Люди снова потянулись в храмы. К утренней и вечерней службе обычно собиралось много людей. Зная об этом, множество нищих сходилось к церквам. Они протягивали ладони за подаянием и выставляли напоказ свои язвы, болезни и старость, столь убогую, что на нее было противно смотреть!

Марья шла в церковь, ведя за руки своих двоих детей, бойкую Анну и подростка Митрия. Все люди кругом были ей знакомы, то и дело обгоняли ее, спрашивали о здоровье. Она охотно отвечала, кланялась тем, кто побогаче. В широкий пояс своей бесформенной зимней одежды Марья спрятала несколько мелких монет, для раздачи нищим.

Приблизившись к церкви, Марья отдала монеты сыну и дочери.

– Дети! Раздайте деньги бедным. Молитва нищего – самая теплая и верная молитва! Пусть нищие молятся за вас!..

Анна и Митрий, приняв деньги из руки матери, принялись оделять нищих. Эти несчастные лица были хорошо знакомы и самой Марье и ее детям, эти нищие не первый день, и даже и не первый год собирались у церкви святого Николая.

Среди московских нищих существовали свои договоренности. Нельзя было переходить от одного храма к другому. Нищие жили своими сообществами, платя в определенные окраинные жилища за еду и ночлег. Все нищие знали друг друга. Поэтому появление чужака встречали сердито, полагая, что и без того мало подают! После внезапного убийства одной из нищенок остальные были очень встревожены, строили предположения и всячески опасались за свою жизнь.

Анна и Митрий уже отдали все мелкие монеты и снова подошли к матери. Пора было войти в храм. Люди теснились у входа.

В это самое время к нищим робко приблизилась неуклюжая, сгорбленная женщина, закутанная в тряпье. Бедняга дрожала от холода. Она хотела встать рядом с остальными и протянуть ладонь за подаянием, но на нее зашипели. Один старик, по уши заросший густой спутанной бородой, толкнул несчастную.

Она едва не упала, но все же удержалась на ногах и прижалась к стене.

– Пошла прочь, попрошайка! – крикнула нищая старуха.

Несколько мужчин расхохотались на эти слова.

– Попрошайка попрошайку попрекает! – хмыкнул один.

Несчастная сгорбленная женщина отошла в сторону и дула на ладони. Должно быть, холод донимал ее. Она не произносила ни слова. Анна и Митрий уже вошли в церковь. Марья собиралась войти следом за ними, но тут раздался страшный вопль. Заросший по уши, бородатый старик громко кричал, простирая вперед заскорузлые ладони:

– Посмотрите на платок, посмотрите на платок!..

Еще не вошедшие в церковь и Марья в их числе поспешно обернулись. Нищие придвигались к несчастной одиночке. Нищенки загомонили:

– Это платок Василисы! Это платок Василисы!..

Одинокая нищенка еще сильнее сгорбилась. Дивясь на ее скрюченность, люди не заметили, как она, волоча ноги, обутые в какие-то рваные сапоги, прижалась к углу церковного строения и, в сущности, изготовилась к бегству. Осуществить бегство оказалось довольно легко, потому что нападение явилось отнюдь не неожиданным.

– Хватай ее! – закричал старик. И тотчас все наперебой завопили:

– Бей ее!..

– Хватай ее!..

Все бросились ловить нищенку. Но она проворно помчалась вперед и сворачивала то в один переулок, то в другой, проявляя завидную ловкость. Суматошные преследователи в конце концов потеряли ее из виду.

Растрепанная толпа невольно увлекла Марью вслед за собой. Она поспевала вместе со всеми и вместе же со всеми остановилась. Только теперь многие принялись спрашивать нищих, зачем они кинулись догонять беглянку.

– Украла что ли какую вещь?

– Обокрала кого-то?

Нищие шумно объясняли, что же все-таки произошло.

– Убийца она, убийца! – говорил старик.

– Василисин платок на ней!..

Выяснилось, что нищие опознали на незнакомке головной платок своей убитой товарки.

Но несколько солидных мужчин, оказавшихся среди преследователей, скептически и даже и презрительно отнеслись к подобному обвинению и отмахнувшись, пошли назад к храму. За ними последовали многие. Марья тоже зашагала с ними. Переговариваясь, решили, что женщина, увидев на трупе почти не рваный платок, сняла его и надела на себя.

– Вот и вся разгадка!..

Нищие также толпой повалили к церкви. Но они вовсе не были уверены в невиновности сбежавшей одиночки.

За Анжеликой пришли доверенные женщины Софии. Царица ожидала ее. София в отчаянии бросилась к Анжелике:

– Я не могу найти его!..

Анжелика понимала, что речь идет об Андре Рубо. Но ведь Анжелика вовсе не была заинтересована в том, чтобы София нашла сына.

– В конце концов вы найдете его, – осторожно заметила герцогиня де Монбаррей.

– А если люди Петра найдут его прежде меня?

Анжелика задумалась. Она думала о том, что сосредоточенность Софии на поисках сына несомненно на руку Петру, потому что лихорадочные поиски, затеянные царицей отвлекают ее от укрепления обороноспособности Москвы.

– Что ты можешь мне посоветовать? – в нетерпении спрашивала София. – Андрея не могут отыскать в квартале иностранцев…

– Значит, его там нет, – подытожила Анжелика.

– А если его прячут?

– Мне трудно делать какие бы то ни было предположения, ведь я не знаю московской жизни!

– Но ты имеешь представления о характере моего сына!

– Не могу представить себе, как он поступит, очутившись в незнакомом городе…

София уронила крупное лицо в ладони и зарыдала, приговаривая:

– Я не могу без него! Я хочу видеть его! Я хочу увидеть его немедленно!..

Анжелика сидела против нее, опустив голову. Ей было не по себе. Она не лгала царице и тем не менее герцогиню де Монбаррей почему-то мучила совесть.

– Сегодня ты будешь ночевать вместе со мной! – решила царица. – Я хочу говорить с тобой о моем сыне…

Анжелика тяжело вздохнула. Ей предстояла неприятная ночь. Она должна была не то чтобы лгать, но умалчивать о многом и вновь и вновь пересказывать то немногое, что она могла пересказать.

Петр потребовал отчета от своих людей о поисках Андре Рубо. Они отвечали, что человек, которого Петр приказал отыскать, не найден. Царь нахмурился. Глаза сверкнули огненно. Он подумал мгновение, затем приказал прекратить поиски и готовиться к штурму укреплений, воздвигнутых по приказу Софии. Лефорт заметил, что эти укрепления плохо охраняются.

– Тем лучше! – Глаза Петра сверкнули еще ярче.

Но среди советников Софии также нашлись люди, мыслившие более или менее трезво. Она отдала приказ привести укрепления в порядок. Анжелика, теперь запертая в спальном покое царицы, могла видеть из окна, как вдали люди в красных кафтанах возили в тачках землю, быстро бегая по деревянным мосткам. Эта картина развлекала и тревожила Анжелику. Ее зоркие глаза хорошо различали даже черты лиц. Внезапно она чуть не вскрикнула от изумления…

Нищенка медленно брела по зимней московской улице. Мороз щипал лицо. Желудок судорожно сжимался от голода. Да, Москва мало напоминала теплые края Европы. Здесь на улицах не выставляли лотки с товарами, здесь не росли на деревьях сладкие плоды. Даже на базаре опасно было пытаться стянуть что-нибудь из лавки. Московиты отличались суровостью, и поймав вора, могли и убить его! Нищенка давно уже бродила по городу. Она сильно горбилась, кутала щеки в платок и прятала руки в тряпье. Приметив нескольких женщин, тепло одетых, с корзинами в руках, нищенка робко приблизилась к ним и протянула ладонь. Одна из женщин бросила в эту ладонь мелкую монету. Нищенка кланялась заискивающе. Женщина что-то произнесла на московитском наречии. Нищенка поклонилась еще ниже.

Теперь у нее была мелкая монета, на которую возможно было хоть что-нибудь купить, хоть как-то утолить лютый голод. Да, купить, но где? Вечерело. Пошел мелкий снег. Нищенка ежилась, еще более сгибаясь. Внезапно ее внимание привлекли небольшие группки мужчин, которые все двигались в одном направлении. Странно было, что женщина охотно последовала за ними, ведь по ее виду никак нельзя было принять ее за продажную!

Плетясь за мужчинами, нищенка вышла к небольшому строению, из трубы которого валил дым. Это была баня. И судя по всему в этот вечер в бане должны были мыться одни лишь субъекты мужского пола! Тем не менее близ бани сегодня оказалось немало и особ женского пола. Они рядами и нисколько не таясь, выстроились у бревенчатых стен. Глядя на -»тих женщин, возможно было тотчас определить род их занятий. Московитские женщины и девицы, все без исключения, белились и румянились, но лица этих женщин напоминали слишком уж хорошо оштукатуренные и выкрашенные красной краской стены. На головных платках нашиты были клочки разноцветной парчи и такие же клочки нашиты были на рукава. Женщины хлопали в ладоши и притоптывали ногами, обутыми в неуклюжие валяные сапоги. Когда мужчины подходили поближе, эти женщины на разные голоса принимались выкрикивать непристойности. Некоторые, наиболее смелые продажные женщины распахивали на себе одежду и показывали на несколько мгновений, насколько позволял холод, свои обнаженные груди, у большинства – отвисшие и в достаточной степени сморщенные. Нищенка встала в отдалении. Она по своему обыкновению робко протягивала ладонь за подаянием. Но мужчины, шедшие в баню, не обращали на нее внимания, а женщины уже начали коситься на нее. Конечно же, она вспомнила, что произошло у церкви, и отошла подальше. Иные мужчины звали женщин и те шли уже рядом с ними. Можно было не сомневаться в том, что помимо мытья, в бане занимаются еще кое-чем! Женщины наперебой предлагали себя, мужчины выбирали; те женщины, которых не выбрали, бранились грубо и непристойно. Казалось, все мужчины, желавшие в этот вечер помыться и совокупиться с продажной женщиной, прошли в баню. Отвергнутые женщины начали расходиться. Нищенка стояла в отдалении, ей некуда было идти. Подаяния ей никто не дал. Оставшись в одиночестве, она вдруг вспомнила о мелкой монете, составлявшей всю ее наличность. Она решительными шагами приблизилась к бане и, поколебавшись, все же вошла в небольшую холодную прихожую. Оборванный человек, в обязанности которого входило присматривать за входом и выходом и никого не впускать без должной платы, увидев женщину, тотчас принялся гнать ее:

– Пошла вон, бесстыжая тварь!..

Кутаясь в платок, она жалобно замычала, показывая ему монетку. Она, конечно же, была глухонемая! Оборванец поглядел на нее с некоторым любопытством. Она то протягивала ему монетку, то показывала на свои губы, чуть приоткрывая рот.

– А-а! – понял он. – Ты хочешь есть! – Он сдвинул шапчонку на лоб и почесал затылок. – Ну, ступай за мной! – Он поманил нищенку пальцем.

Она охотно пошла за ним. Они свернули в небольшой коридор и вскоре очутились в каморке, обстановка которой вполне соответствовала их рваной одежде.

Здесь не было ни стола, ни обычных для москояитских домов скамей без спинок. На пол у стены брошена была засаленная перина. Оборванец полез на верх большой печи, совершенно черной от сажи, и взял оттуда большой ломоть черного ржаного хлеба и деревянную солонку, наполненную солью. Затем он сунулся за печь и вытащил бутыль, наполненную коричневым напитком.

– Хлеб с солью да соль с хлебом! А кваском запивай! – сказал он.

Нищенка села на перину. Оборванец поставил перед ней еду. Она протянула ему монетку. Он засмеялся и отодвинул протянутую ладонь. Когда он вышел из комнаты, нищенка с жадностью принялась за еду. Насытившись, она задремала. Ее не разбудил даже шум завязавшейся в бане драки. Она только что-то пробормотала во сне. Была ли она действительно глухонемой? Кажется, это нимало не беспокоило возвратившегося оборванца. Он громко хлопнул дверью и его гостья пробудилась. Он громко жаловался на то, что его побили в драке, а также и на то, что ему чрезвычайно мало платят за его работу сторожа. Он говорил, что ему приходится еще и воду носить и дрова колоть, женщина слушала, глядела на его лицо и кивала. Он увидел, что его гостья оставила ему половину ломтя хлеба и заулыбался. Затем уселся рядом с ней и также принялся за еду. Женщина молчала и казалась задумчивой. Гостеприимный хозяин отряхнул крошки со своего рваного кафтана. Он поднял глаза и женщина, последовав за ним взглядом, увидела прикрепленную на стене в углу каморки деревянную доску с изображением какого-то святого. Хозяин каморки перекрестился. Женщина поспешно сделала то же самое.

– Ну, – произнес оборванец на своем московитском наречии, – с Божьей помощью!..

И с этими словами он внезапно и ловко навалился на свою гостью. Она, в свою очередь, принялась отчаянно отбиваться. Ноги и руки борющихся переплелись, оба кряхтели и мычали. Хозяин каморки бранился сквозь зубы, женщина вертко вывернулась из-под него, двинула его коленом в живот. Он охнул и руки его бессильно упали на перину. Женщина тотчас прижала его, лежащего навзничь, притиснула к половицам своими длинными руками.

– … здоровенная!.. – хрипел он. И вдруг вскрикнул!..

Платок соскользнул с головы женщины. Теперь ее поверженный противник мог совершенно ясно видеть, что перед ним… такой же мужчина, как и он сам!..

– Ловко! – хозяин каморки хмыкнул.

Мужчина, его неожиданный гость, уселся на него верхом.

– Отпусти меня! – просил оборванец.

Гость молчал. И тогда хозяин снова обратился к нему:

– Ты что, и вправду глухой и немой? – Оборванец выразительно гримасничал.

Гость закивал и встал на ноги. Хозяин сел, ощупывая бока. И тут произошло кое-что неожиданное. Хозяин принялся знаками показывать гостю, что отнюдь не прочь иметь с ним дело, хотя гость и не является особой женского пола.

– Поиграем, поиграем… – предлагал хозяин.

Гость, казалось, сомневался, но все же решился и снова уселся на засаленную перину…

Тот, кто заглянул бы в каморку спустя самое короткое время, увидел бы интересное зрелище. Гостеприимный хозяин стоял на четвереньках, открыв своему гостю смуглый зад. Гость же засовывал в этот, охотно подставленный, зад свой хорошего размера член. Оба явно получали удовольствие. Маленькая сальная свечка озаряла эту картинку.

Мнимая нищенка, оказавшаяся мужчиной, прожила в каморке оборванца, сторожившего баню, более недели. Все это время друзья доставляли себе удовольствие определенным способом. Хозяин каморки сожалел лишь о том, что друг его не может говорить и даже, кажется, не слышит! Впрочем, молчание одного из них нисколько не мешало их общению. Гость был доволен, получая пищу и кров! Хозяин частенько произносил целые монологи, размахивая руками, но гость не понимал его слов. Хозяин привык в его присутствии бранить царицу и мечтать о свержении Софии. Гость кивал, но явно не понимал ни слова!

Однажды ночью, когда хозяин и гость старательно доставляли себе удовольствие, в каморку ворвались люди в красных кафтанах. При виде совокупляющихся друзей они завопили сердитыми голосами. Один из них подскочил к друзьям, едва сумевшим отлепиться друг от друга, и взмахнул топориком, насаженным на древко. Гостеприимный хозяин отчаянно вскрикнул и пал мертвым, обливаясь кровью. Гость отскочил к стене, кутаясь в тряпье, выставляя вперед руки и мыча исступленно.

– Прикончи его! – сказал один из людей царицы другому.

– Нет! – решил их набольший. – Вы и этого-то напрасно прикончили! На работах нехватка людей! Вяжите мерзавца и тащите!..

Краснокафтанники накинулись на глухонемого, связали его и потащили!

.Анжелика заметила, что среди людей в красных кафтанах снуют люди в оборванной серой одежде. Эти оборванцы исполняли самые тяжелые работы. Один из них показался Анжелике странно знакомым. Она прищурилась. Ей удалось сдержать крик изумления. Теперь она ясно видела, что этот человек и вправду хорошо знаком ей. Ведь это был Андре Рубо!..

Теперь она пристально вглядывалась. Андре Рубо трудился ловко и старательно. Вместе с еще несколькими оборванцами он таскал бревна, проявляя недюжинную силу.

Анжелика, пожалуй, была рада. Теперь София не найдет сына! Да и как найти его в такой толпе! Анжелика подумала, каким же образом Андре справляется со своим незнанием московитского языка, и подумав, пришла к мысли, что он, должно быть, притворился глухонемым!..

В комнату вошла царица София.

– Ты смотришь в окно? – Спросила София.

– Да, – Анжелика отошла от окна и поклонилась учтиво.

– Ты видишь, – заговорила София, – ты видишь, что я не забыла о войне! Петру не так-то просто будет взять мои укрепления!

– Да, – отвечала Анжелика.

– Тебя что-то тревожит?..

Да, София была наделена истинным материнским чутьем, хотя и не видела своего сына много лет!

– Меня тревожит то, что тревожит и вас, Ваше Величество!

– Куда он мог исчезнуть? – София обхватила голову руками.

Анжелика понимала, что речь идет о сыне царицы!

– Простите, Ваше Величество, но, спрашивали ли вы о совершенных в последнее время убийствах? Мне тяжело говорить об этом, но…

– Но об этом нужно говорить! – жестко произнесла царица. – Я приказала подготовить мне отчеты. Более того, я сама, сама смотрела трупы. Нет, никого похожего!.. Если бы хоть кто-то, хоть отдаленно похожий!.. Я тотчас же призвала бы тебя, чтобы окончательно убедиться… но нет!.. Нет!..

– Я помню вашего сына человеком, в сущности, ловким и решительным! Он мог бежать из Москвы и даже из Московии! Он мог ускользнуть и от ваших людей и от людей Петра!..

– Боже! Зачем он появился на свет, мой бедный Андрей! Лучше бы он родился мертвым! – выкликала София, словно простая московитянка, оплакивающая умершего сына или мужа. – Лучше бы я умерла прежде, чем произвела его на белый свет! Где скитается мое несчастное дитя?! Неужели я больше никогда не увижу его?.. Боже! Боже! Неужели Господь не смилуется надо мной?!..

Анжелика внезапно зарыдала почти с таким же отчаянием, как и царица, и бросившись к ней, крепко обняла ее. Две матери плакали в объятиях друг друга. Обрывки смутных мыслей проносились в сознании Анжелики… Нет, нет, ее сердце сейчас разорвется от этой муки, нет, не лжи, но умалчивания, мучительного умалчивания! Кто еще испытывал подобную муку? Будучи матерью, видеть необычайные страдания другой матери, видеть, как она рыдает в отчаянии безысходном и страшном!.. И знать, что возможно утишить, уничтожить эти страдания! Ведь это же так просто! Взять Софию за руку и подвести к окну и указать на одного из оборванцев и произнести торжественно: «Вот он, твой сын!» … И далее… Что же будет? Радость матери, царица объявляет по городу и по всей стране о наследнике! Народ понимает, что женское правление скоро кончится!.. Но Анжелика понимала, что она ничего не скажет, не откроет Софии, ни за что не откроет!.. Но почему? Разве Анжелике не все равно, .-го из них победит: Петр или София? В любом случае победившая сторона будет благосклонна и к Анжелике и к ее детям! Почему же Анжелика молчит? Почему не указывает Софии на сына? Почему не способствует материнскому счастью?.. Анжелика не могла бы дать прямые и ясные ответы на эти вопросы. Почему? Она не знала. Но какое-то странное чувство подсказывало ей, что не следует оказывать помощь Софии! Это чувство окрепло, сделалось чрезвычайно сильным, охватило все существо Анжелики. Да, не следует оказывать помощь Софии. Почему? Потому что не следует оказывать помощь тем, кто непременно потерпит поражение! Вот она, правда! И ведь никакие понятия долга или чести не связывают герцогиню де Монбаррей с царицей Московии! Анжелика не обязывалась служить ей. И, стало быть, Анжелика имеет право выбора. Она может выбрать: кого ей поддерживать, Софию или Петра! И она выбирает Петра, потому что чутье подсказывает ей, что именно Петр будет победителем в этой борьбе за власть над Московией!..

София рыдала в объятиях Анжелики. Анжелика и сама продолжала плакать. Слезы Анжелики были совершенно искренними. Но наконец руки обеих женщин разомкнулись. Они отстранились друг от друга.

И, словно бы глядясь друг в друга, одновременно отерли слезы пальцами.

– Полно! – произнесла София мягко, – Полно плакать! Сейчас я должна отстоять свой город, столицу своего царства! Моя власть упрочится, непременно упрочится! И я найду моего Андрея! Он снова будет здесь! И ты, ты поможешь мне! Потому что когда я одержу окончательную победу над Петром, я пошлю тебя в Европу на поиски. Андрей, конечно же, бежал назад, в Европу, ведь он полагает, должно быть, что именно в Европе – его родина. Ты найдешь его, ты обязательно найдешь его!..

Анжелика понимала, что на эту пылкую речь необходимо хоть что-то сказать. Она собралась с силами и проговорила:

– Да!..Да!..

Вполне возможно было подумать, будто Анжелика взволнованно поддерживает свою собеседницу.

Внезапно Анжелика предположила, что именно теперь она может попросить царицу о милости.

– Ваше Величество! – проговорила Анжелика с пылкостью, – позвольте мне увидеть моих детей! Нет, нет, я не прошу о дозволении говорить с ними. Я хотела бы увидеть лишь издали…

Лицо Софии, все еще заплаканное, обернулось к Анжелике.

– Издали? – произнесла царица. – Что ж! Издали – не издали, а я позволю тебе увидеть каждого из твоих детей, и сына, и дочь! Оба они уже были допрошены в моем присутствии. Твоя дочь лишь горько плакала и умоляла пощадить мать, то есть тебя! Мы от нее никакого толка не добились! Ее бы и отпустить можно! А вот с сыном твоим дело хуже. Он заявил, что обещался служить верно Петру! Только вследствие моей благосклонности к тебе он оставлен в живых! Я позволяю тебе увидеться с твоими детьми. Я сама поеду с тобой!..

Вскоре Анжелика очутилась в одном экипаже с Софией и вновь проделала ухабистый путь по улицам Москвы. Царицу и ее спутницу беспрепятственно пропустили в помещение тюрьмы. Громко топая, София пошла по коридорам, Анжелика – за ней. Впереди, гремя ключами, шагал тюремщик. По приказанию царицы он отворил одну из камер. Сердце сильно забилось в груди Анжелики. Неужели она сейчас увидит своего сына?! Как и многие матери, Анжелика полагала себя виновной во всех несчастьях, постигших ее сына. Но когда дверь отворилась. Анжелика увидела всего лишь прихожую. Глаза невольно упирались в небольшую дверь. Царица величественно указала Анжелике на замочную скважину. Совершенно не думая об унижении, Анжелика опустилась на колени и припала глазом к указанной замочной скважине. Сначала она видела лишь сырую темную и, видимо, деревянную поверхность. Должно быть, это была стена. Затем что-то задвигалось. Анжелика поняла, что в камере ходит человек. Она внимательно вглядывалась одним глазом. Человек сел на скамью. Анжелика смутно различила его лицо. Да, это был ее сын Кантор! Она различила его худобу. Она смотрела, не отрываясь. За ее спиной раздался повелительный голос царицы:

– Встань!..

Анжелика поднялась с колен.

– Благодарю вас, Ваше Величество! – решительно произнесла она.

– Теперь идем к твоей дочери! – произнесла София.

И снова Анжелика быстро шла вслед за своей благодетельницей. На этот раз тюремщик довел их до одного из переходов и передал с рук на руки, что называется, другому тюремщику. Оба тюремных служителя истово кланялись царице.

– Ваше Величество, – тихо спросила Анжелика, глядя на широкую спину московитки, – разве заключенных женщин охраняют мужчины?

– Да, – отвечала царица, не оглядываясь, – таков наш обычай!

– Но ведь… – заметила Анжелика робко, – но ведь сторожа-мужчины могут обидеть женщину!..

Анжелика не видела царицу, но догадалась, что та усмехается.

– Мы, московиты, понимаем, – отвечала царица София, – мы понимаем, что женщина доброго поведения никогда не попадет в тюрьму!..

Анжелика более ни о чем не стала спрашивать, но подумала, что, в сущности, София права! К примеру, нельзя же назвать Онорину или саму Анжелику женщинами доброго поведения! Да и Наталия, и София – отнюдь не женщины доброго поведения!.. И Анжелика нисколько не будет удивлена, когда София, в свою очередь, окажется в тюрьме!..

Они вошли в другую прихожую. Царица велела отпереть дверь. Но за дверью некого не оказалось!

– Где же девка? – сурово спросила София.

– Да ведь приказали отпустить! – испуганно воскликнул тюремщик.

– Кто приказал? – царица грозно сдвинула брови.

– От вас… вы… – забормотал тюремщик и вдруг с громким криком бросился ничком перед царицей.

София приказала ему встать и призвать еще служителей, что и было исполнено. Царица тотчас учинила толковый допрос и судьба Онорины несколько прояснилась…

Это произошло, когда один из тюремщиков неверно понял слова царицы о том, что молодую иноземку возможно было бы отпустить. Он решил, что царица приказала отпустить ее. Девушка знала всего несколько слов на московитском наречии. Тюремщик отвел ее в свое жилище. Он дал ей верхнюю одежду, какую обычно носили зимой московитянки. Онорина выглядела растерянной. За время пребывания в заточении тюремщики не обижали ее. Идти ей было некуда, поэтому она покорно пошла с тюремщиком, державшим ее крепко за руку. Его жилище было даже и хорошим, то есть по московитским понятиям, но Онорине это жилище показалось необычайно грязным и душным. Светловолосые детишки кинулись было к отцу, но увидев незнакомую девицу, замерли в смущении и недоумении, жена тюремщика, женщина, одетая в московитское красное платье и весьма неприветливая на вид, оглядела пришедшую. Онорина показалась ей слишком привлекательной для совместного житья в одном доме с тюремщиком.

– Куда мне эту девку? – заворчала достойная супруга. – По-нашему ни словечка не говорит! Да и тебя, Иван, я хорошо знаю! Ты охоч до женщин!..

– Ну и дура! – любезно отвечал тюремщик жене. – Да она ведь была в полной моей власти! Да если бы я только захотел!..

– Откуда мне знать, чего ты хочешь, когда о бабах речь заходит! А только служба службой, а родной дом – родным домом! – мудро рассудила жена.

– Куда же мне ее? – отозвался покладистый муж. Но супруга уже накидывала на голову теплый ковровый платок.

– А не твоя эта забота, не твоя! – быстро говорила женщина. – А я сведу ее к Марье Кузьминой!

– Куда? – тюремщик хмыкнул. – Да у Марьи пьяницы собираются чуть не каждый вечер!..

– Вот ей даровая работница и сгодится! – решила жена и схватив Онорину за руку, потащила ее вон.

И уже совсем скоро Онорина очутилась в другом московитском жилище, куда беднее, нежели первое. На деревянных стенах девушка заметила тараканов и клопов, разделявших кров с хозяевами. Да и хозяйка одета была очень бедно, и дети ее, сын и дочь, востроглазая девочка, выглядели едва ли не оборванцами! При виде нежданной гостьи Марья развела руками и велела тотчас Анне подать квасу. Гостья сняла верхнюю одежду и опустилась на скамью, приготовившись к обычной женской болтовне. Онорина стояла рядом, потупившись. Жена тюремщика бойко рассказывала о своем муже, который притащил в дом девку из тюрьмы! Марья заметила, что Онорина еще молода и хороша собой. И тотчас Марья принялась горячо хвалить свою собеседницу за то, что не оставила в своем доме такую девку!..

Жена тюремщика говорила, что от этой девки возможна Марье польза. Марья понимала, что соседка, в сущности, предлагает ей пустить беззащитную девушку в оборот, то есть просто-напросто торговать красотой бывшей заточенницы. Но Марья старательно делала вид, будто никак не может понять, на что намекает соседка. Обе женщины не сказали ни слова о возможных причинах заточения этой девушки. Не говорил об этом с женой и тюремщик. Отнюдь не все в Москве решались рассуждать на подобные темы.

Когда жена тюремщика наконец ушла, Марья знаками велела Онорине снять верхнюю одежду. Онорина осталась в широком московитском платье, которое дали ей в тюрьме. Девочка Анна поманила ее к столу. Онорина послушно подошла. Перед началом скудного обеда хозяйка и ее дети перекрестились. Онорина сделала то же самое, старательно подражая их жестам. Подан был суп, сваренный из капустных листьев, чрезвычайно невкусный, как показалось Онорине. Но она чувствовала себя такою голодною, что готова была есть что угодно! А черный ржаной хлеб она ела даже и с удовольствием. После обеда Анна принялась мыть посуду в большой лоханке. Митрий, поговорив с матерью, пошел из дома. Хозяйка села на скамью у печи и стала шить. Онорина, на которую никто как будто не обращал внимания, предпочла действовать решительно. Она подошла к Марье и стала знаками указывать на иглу, нитки и полотно. Марья шила сорочку для Анны. Поняв знаки девушки, Марья отдала ей шитье, Онорина села рядом с ней на скамью. Анна, отерев мокрые руки о платье, подошла с любопытством поближе. Онорина спокойно положила полотно на колени, вдела новую нитку в толстую иглу и взялась шить столь искусно, что на лицах хозяйки и девочки выразилось необычайное восхищение. Онорина шила так, как ее научили в Сен-Сире. Искоса поглядывая на хозяйку, она поняла, что это отнюдь не злая женщина. И теперь Онорина была уверена, что заслужит ее полную благосклонность.

Так оно и вышло. В несколько дней семейство Марьи Кузьминой полюбило гостью. Марья взяла у нескольких соседок швейную работу, и теперь Онорина проводила целые часы за шитьем. Девушка заметила, что сидя за работой и этом бедном жилище, она чувствует себя совсем спокойною. Сосредоточившись на шитье, Онорина не думала ни о матери, ни даже об Андре. Вечерами, если к Марье являлись пьяницы или заговорщики, Онорина пряталась в запечную комнатку, но она привыкла скоро и к этому и вовсе этим не тяготилась.

Царица узнала от тюремщиков, что Онорина находится у Марьи Кузьминой. София приказала отвезти Анжелику туда.

– И если ты увидишь, что твоя дочь содержится дурно, скажи мне, я прикажу поместить ее в место получше!

Анжелика тотчас узнала дом Марьи и саму Марью и ее детей. Онорина удивилась приезду матери, но не знала, можно ли открыто проявить свои радость и удивление. Марья, в свою очередь, узнала Анжелику, но также не показывала вида. Вместе с Анжеликой приехала одна из женщин Софии, послужившая Анжелике переводчицей.

– Я вижу, – сказала Анжелика, – что Марья – порядочная женщина. Пусть эта девица остается покамест у нее. Нельзя ли, если царица позволит, дать этой женщине денег?

Деньги были тотчас даны в матерчатом кошеле. Марья радостно кланялась. Анна смотрела блестящими глазами. Анжелика спокойно подошла к дочери и обняла ее. Онорина также держалась спокойно.

– Онорина! – обратилась к ней Анжелика, – не тревожься обо мне. Я в полной безопасности.

– Я также, – отвечала Онорина. – Но я хотела бы видеть тебя время от времени!..

Анжелика, естественно, не могла не подметить, что дочь называет ее на «ты» и относится к ней значительно теплее, нежели относилась прежде.

– Да, – отвечала Анжелика, – я надеюсь, что мы будем видеться. Ее Величество, я надеюсь, позволит…

Мать и дочь простились так же спокойно, как и встретились.

Анжелика вернулась в покои царицы и продолжала оставаться ее, по сути, наперсницей. Почти каждую ночь София предавалась разговорам о сыне. Она вспоминала его рождение, вспоминала, как навещала его в доме Рябушкина, вспоминала его детские словечки. Материнские воспоминания то и дело прерывались отчаянными слезами. Постепенно Анжелика привыкла к подобному времяпрепровождению. Более того, глядя на царицу сочувственным взглядом, она не слушала ее, а думала о своем, о своей жизни, о своих детях. Теперь Анжелика понимала, что и взаимопонимание матерей не безгранично. Однажды, когда София, предавшись в очередной раз воспоминаниям, совершенно обессилела и сидела на постели, прямо глядя перед собой, Анжелика, притворяясь, будто хочет развлечь ее, спросила о Наталии.

Лицо Софии приобрело суровое выражение. Перед Анжеликой сидела уже не страдающая мать, но царица!

– Наталия? – переспросила София. – О! Это упорная девка! Я приказала пытать ее, поднимая на дыбу, но она ничего не сказала о намерениях и планах Петра! Пусть посидит теперь в сыром подвале!..

Анжелика подумала, что царица поступает опрометчиво. Петр никогда не простит ту, которая приказала пытать его любимую сестру! Но София, казалось, вновь и вновь угадывала некоторые мысли Анжелики, и хорошо, что отнюдь не все!..

– Я никогда не примирюсь с Петром, – сказала София. – Наша вражда – насмерть! А Наталию я не казню только потому что ее жизнь чрезвычайно дорога Петру. Жаль, что по его приказу увезли из Москвы его жену и маленького сына! Жаль, что я не знаю, где они теперь! Я намерена держаться до последнего! Я буду угрожать Петру!..

Анжелика в задумчивости смотрела на Софию. Она понимала, что ожесточение царицы отчасти вызвано потерей сына! И снова и снова Анжелика говорила себе, что надо взять себя в руки, надо терпеть! Но каково это было: терпеть! Несколько раз она подходила к окну и, будто нарочно, вновь и вновь видела среди прочих оборванцев, таскающих бревна, проворного Андре Рубо! Никогда еще в жизни Анжелики не было такого, никогда еще от нее не зависело столько! Но она твердо сказала себе: нет, нет, нет!..

София не являлась к Анжелике уже два дня. Работы вдали за окном были почти кончены. Однажды утром Анжелику разбудили громкие звуки боевых труб, она кинулась к окну. Солдаты Петра, одетые в немецкие военные платья, дружно наступали на укрепления Софии. Однако ее люди в красных кафтанах также дрались всерьез! Сначала Анжелика была уверена в победе Петра, но к ее удивлению люди Софии, лихо выставляя перед собой сабли, несколько оттеснили молодцов молодого царя. Бой разгорелся нешуточный! Вот солдат в немецком кафтане с размаха ударяет саблей воина в красном кафтане, тот падает в крови, разрубленный надвое. А рядом несколько человек в красном окружили молодца в немецком платье и вскидывая сабли, рубят его, словно капусту! Люди катятся вниз по земляному валу. А вот, распахнув полы красного кафтана, летит стремглав молодой русоволосый усач. И тотчас попадает на вскинутые копья. Все сражающиеся кричали так громко, что эти крики долетали даже до окошка, в которое смотрела Анжелика. Она увидела, как люди пошли друг на друга, держась плечом к плечу. Трудно было определить, кто же все-таки победит. Анжелика не отходила от окна. Никто не входил в комнату, никто не интересовался ею. Она увидела, что красные кафтаны явно теснят солдат Петра. Неужели она ошиблась, неужели чутье подвело ее? Неужели царица София победит? Впрочем, Анжелика ведь всегда может переменить свои убеждения. Но Кантор… он понимает долг чести как истинный французский дворянин, он не изменит Петру… Что же будет, что произойдет? Анжелика не верила своим глазам! Теперь уже казалось совершенно ясным, что люди царицы Софии победят! Анжелика пыталась лихорадочно обдумать план действий, то есть своих действий. Но в голове не возникало связных мыслей. А надо было, надо было что-то придумать…

И вдруг Анжелика снова – уже в который раз! – не поверила своим глазам! Высокий человек в красном кафтане вскочил на земляной вал и громко что-то выкрикивал, воодушевляя своих сотоварищей. Анжелика щурилась в изумлении. Она узнавала стать и жесты Андре Рубо!.. Но нет! Неужели это он?! Сын сражается, защищая мать, но сам не знает о том, что сражается, защищая ее!.. Какая судьба, какая судьба!..

Анжелика, пораженная и увлеченная открывшимся ей зрелищем, не расслышала за своей спиной шаги. Поэтому она вздрогнула, когда чьи-то пальцы коснулись ее плеча.

Анжелика мгновенно обернулась, готовая к отпору, но увидела перед собой Софию.

Царица выглядела озабоченной. И это могло показаться странным, ведь она явно одерживала победу над своим братом.

София молча приблизилась к окну, большая и величественная, и встала, словно башня. Анжелика также повернулась к окну, некоторое время женщины внимательно следили за ходом боя и казались совершенно захваченными кровавым зрелищем. Анжелика размышляла. В конце концов ей удастся уговорить Кантора ехать в Америку или в Канаду! Жоффрею не откажешь в определенном благородстве, он поможет сыну найти свое место в жизни, сделать карьеру… А что же будет с Анжеликой? Вернуться во Францию? Или, быть может, остаться в Московии?.. София следила за битвой, Анжелика старалась не упускать из вида Андре Рубо. Молодой человек храбро сражался. Кажется, он наконец-то нашел для себя достойное поприще, где его нервическая склонность к внезапным убийствам оказалась совершенно уместной…

Теперь уже было совершенно ясно, чем завершится бой. Вопреки многим прогнозам явно побеждала София! Анжелика сказала себе, что должна решиться, должна действовать! Внезапно она резко схватила царицу за плечо, обхватив это толстое под плотной тканью платья женское плечо своими сильными пальцами. София обратила на нее свои глаза, черные и суровые.

– Ваше Величество! – воскликнула Анжелика. – Я вижу его! Вон тот высокий человек!.. Смотрите! Его волосы развеваются на ветру! Смотрите! Это ваш сын!..

София издала страшный крик, словно раненная орлица. Анжелика уже опасалась, что царица лишится чувств. Но царица твердо держалась на ногах. Одно мгновение она впитывала взором зрелище боя, глядя на своего сына. Затем она бросилась прочь из комнаты. Анжелика пыталась заставить себя отойти от окна. Она уже чувствовала себя усталой. Она едва держалась на ногах. Но заставить себя отойти от окна оказалось еще труднее, нежели принудить себя оставаться у окна… Дверь комнаты не была заперта. Анжелика имела возможность в любой момент покинуть покои царицы, а, возможно, и сам дворец. Но… зачем? В ее жизни было уже столько побегов, удачных и неудачных. Нет, она не намеревается сейчас бежать, она устала предпринимать все новые и новые попытки к бегству!..

Анжелика слышала, как за полуприкрытой дверью шумят громкие голоса и топают бегущие ноги, обутые в сапоги, подбитые железом. Возможно было предположить, что царица София приказала своим людям броситься в самую гущу битвы и привести к ней сына!..

Анжелика прильнула к окну. Она увидела, как смешались ряды сражающихся. Странная картина развернулась перед ее глазами, она видела, что люди Софии, посланные, чтобы привести к ней Андрея, пытались вмешаться в сражение. Но как раз в это самое время несколько солдат Петра схватили высокого человека в красном кафтане, сбили его с ног и поволокли прочь! Анжелика слышала, как наполняют дворец отчаянные вопли Софии! Затем события начали происходить стремительно.

София появилась на стене, окружающей Кремль, главную крепость Москвы. Рядом с царицей стояли ее люди. Они держали за руки женщину в обычном красном московитском платье. Анжелика узнала Наталию.

– Петр! – вопила София. – Я убью Наталию, я сама перегрызу ей горло, если ты не отпустишь пленных!..

Явилась среди сражающихся мощная фигура царя Петра. Ряды бойцов смешались. И вдруг поле битвы застлал туман. Туман? Нет, это не был туман! Это Петр приказал палить из пушек. Анжелика слышала гром пушечных выстрелов. Она увидела, как удалая сестра царя, отважная Наталия резко вырвалась из рук людей Софии, удерживающих ее, и бросилась вниз. В первый момент могло показаться, будто она хочет покончить с собой. Но нет, храбрая московитка пролетела, словно большая птица, покатилась вниз по откосу и вскочила на ноги! К ней уже бежали солдаты в немецком платье. Они окружили ее и повели. Анжелика уже не могла разглядеть Андре Рубо. Где он был? Возможно, его убили…

В пороховом дыму показалась огромная фигура царицы Софии. Анжелика снова изумилась. Когда же София успела спуститься со стены и прибежать в самую гущу боя?! София что-то кричала. Вероятно, звала сына, искала его… Она казалась совершенно одинокой в толпе сражающихся. Пороховой дым застилал поле. Анжелика видела явный перелом в ходе битвы. Люди в красных кафтанах отступали! Солдаты Петра уверенно командовали и побеждали! Анжелика увидела, как солдаты в немецком платье окружили Софию.

Огромная женщина пыталась сопротивляться, но ее окружало уже множество солдат Петра. София вскинула руки. В правой руке она держала саблю. Солдаты Петра отскочили. София размахивала саблей. Казалось, она может пробиться вперед. Но вот прямо перед ней вдруг встала фигура Петра. София взмахнула саблей. Казалось, борьба брата и сестры вот-вот завершится, но будто язык пламени метнулась Наталия и ударила Софию кулаком в спину. Царица выронила саблю и упала ничком.

Бой завершался. Анжелике показалось, что царица убита. Ее люди поднимали руки кверху, показывая людям Петра, что сдаются.

Царь Петр победил. Анжелика почувствовала, как ее губы складываются в ироническую усмешку. Ведь, в сущности, Петр победил, потому что Анжелика указала Софии на Андре Рубо! Именно это обстоятельство смешало ряды бойцов!..

Анжелика подумала, надо ли сейчас куда-то идти, или же надо стоять на месте, у этого окна, и ждать, пока придут к ней? Она выбрала второе и продолжала смотреть в окно. Поле битвы стремительно пустело. Бойцы расходились в разные стороны. Пороховой дым рассеивался. Ни Софии, ни Андре Рубо не было видно.

Во дворце Софии царила суматоха. Анжелика была безоружна и это волновало ее. Она с нетерпением ожидала, когда же вспомнят о ней. Но вот в комнату стремительно вошел сам царь, глаза его пылали мощной энергией, полы короткого немецкого кафтана развевались. В своей мощи он был прекрасен.

– Вы видели?! – спросил он басовито и рассмеялся громко.

– Да, – тихо отвечала Анжелика. И добавила: – это было страшно и прекрасно!..

– Мы свободны! – восклицал Петр. – Вы свободны! Мы все свободны! Моя Наталия свободна!..

Он вдруг подскочил, совершенно по-мальчишески, к парижанке в звонко чмокнул ее в нос. Анжелика невольно засмеялась. Петр схватил ее за локти и закружил по комнате, громко напевая мелодию какого-то немецкого танца.

– Да оставьте же меня! – смеялась герцогиня де Монбаррей.

– Я увижу Анну, я увижу Анну! – повторял Петр, остановившись.

Анжелика не сразу поняла, о какой Анне он говорит, затем вспомнила, что, конечно же, речь идет о девушке из иноземного квартала, которая приглянулась молодому царю.

– Ваш сын уже свободен! – закричал Петр. – Я приказал дать ему мундир полковника. Так я оценил его верность!..

Анжелика глубоко и радостно вздохнула, затем спросила тихим голосом:

– А София? Андре Рубо? Они погибли? – Анжелика уже думала о том, как скажет Онорине о гибели Андре Рубо. Впрочем, девочка так переменилась и, кажется, поняла, что такое истинное смирение…

Они оба живы, – Петр нахмурился. – Но… София и ее сестры заключены в монастырскую подземную тюрьму, они выйдут оттуда лишь мертвыми, то есть оттуда вынесут их тела, мертвые тела! Но казнить своих единокровных сестер я не решаюсь, хотя ведь это риск, я страшно рискую! Но я проявлю милосердие. Они не будут казнены, они умрут естественной смертью!.. Что же касается Андре Рубо, то он еще жив, хотя и ранен, но я должен его уничтожить! Иного выхода у меня нет!..

Анжелика задумчиво посмотрела на царя.

– Мне кажется, – медленно заговорила она, – что я нашла выход! Я расскажу вам, что именно пришло мне на мысль. Вы, Ваше Величество, решите, какой выход наилучший. И я не скрываю от вас, что желая сохранить жизнь Андре Рубо, я думаю, разумеется, о моей дочери!..

– Я ценю вашу искренность, герцогиня! – Петр внезапно поклонился ей церемонным парижским поклоном.

– Могу ли я проститься с Софией? – решилась спросить Анжелика. – Она – ваша противница, но она проявила много мужества. И ведь она глубоко несчастна, как только может быть несчастна мать, потерявшая сына!

Петр хмурился и кусал кончики усов. Анжелика подумала было, что рассердила царя своими просьбами и предложениями. Но он сказал неожиданно:

– Я понимаю вас, герцогиня! Я позволяю вам проститься с Софией. Я доверяю вам, но все же это прощание должно произойти в моем присутствии!..

– Разумеется! – воскликнула Анжелика.

Петр сверкнул глазами и продолжил:

– А после того, как вы проститесь с Софией, я выслушаю ваше мнение относительно судьбы Андре Рубо!..

Сани подъехали к величественным башням Новодевичьего монастыря. Стражники почтительно проводили царя и его спутницу вниз, в глубокие подвалы, где теперь содержались старшие сестры Петра, дочери его отца, покойного царя Алексиса, от его первого брака. По городу Петр теперь ездил или верхом или в открытых санях. Народ приветствовал царя!..

Тюремщик повернул ключ в замочной скважине. Дверь одной из камер отворилась. Здесь было темно. Анжелика поежилась. Она представила себе заточение в этом холодном сумраке, где невозможно отличить день от ночи!.. Другой тюремщик внес фонарь. Еще двое держали Софию за локти. Анжелика увидела, как морщится большое круглое лицо свергнутой царицы. Одна ее рука, левая, была перевязана выше локтя.

– Ступайте! – приказал Петр тюремщикам. – Когда будет нужно, я позову вас!

Петр взял фонарь и осветил лицо Софии.

– Мы одни теперь здесь, – сказал он. – Я, ты и женщина, которая знает твою тайну. Она просила позволения проститься с тобой. Оцени ее благородство! ..

– Да, – отвечала София слабым голосом, – да, я ценю ее благородство и твое милосердие! Ты оставил меня в живых. Меня и моих сестер. Позволь мне… – Она запнулась, – позволь мне увидеть его!.. Если я увижу его хотя бы один раз, я буду благославлять тебя и все твое потомство!.. – София тяжело опустилась на колени.

Петр покусывал кончики усов.

– Ведь ты не убьешь его? – молящим голосом спрашивала София. – Ведь ты оставить его в живых?..

– Ты увидишь его! – решительно отвечал Петр. Анжелика с ужасом увидела, как София, простершись у ног брата, целует его сапоги!..

Петр вынул из кармана металлический свисток и громко свистнул Стражники тотчас явились.

– Прощайте! – обратилась Анжелика к царице, все еще стоявшей на коленях.

– Прощай, – тихо проговорила София.

Петр пропустил Анжелику вперед, затем и сам покинул камеру.

Царя и его спутницу проводили наверх, в монастырскую столовую. Там им подали скромное кушанье, тертую редьку, суп из капусты, черный хлеб. Петр отдал приказ своим людям привезти Андре Рубо, которого называл «иноземцем Андрюшкой». В ожидании, пока привезут пленника, Анжелика поведала царю свой план относительно Андре Рубо…

– …пусть меня отвезут в дом этой женщины. Она безусловно верна вам, она будет счастлива оказать вам услугу. Она в свое время спасла меня, я хочу устроить ее судьбу и судьбу ее детей!

Привезли Андре Рубо. Голова его была перевязана. Он выглядел бледным и измученным. Он увидел Анжелику рядом с Петром и посмотрел на нее вопросительно. Она молчала. Петр велел юноше сесть на скамью в столовой комнате.

– Почему ты сражался против меня? – спросил Петр.

– Так вышло, – тихо отвечал Андре. – Я бежал из тюрьмы, убил нищую женщину, надел ее платье… Затем получилось так, что меня вместе с другими оборванцами и бродягами схватили и погнали работать на земляных укреплениях. Я притворялся глухонемым. Однажды я поссорился с одним из людей царицы, который дразнил меня. Я бросился на него и убил, задушив голыми руками. Тогда один из командиров решил, что я гожусь в солдаты, и меня одели тоже в красный кафтан. Затем меня увлекла горячка боя…

Петр сделал знак Андре и Анжелике следовать за ним. Все трое перешли через коридор в небольшое помещение. Снова явился тюремщик с фонарем. Анжелика заметила, что замочная скважина в запертой двери, выходившей в это помещение, достаточно широка. Анжелика догадалась, что София за дверью смотрит в эту замочную скважину на своего сына…

– В этих подвалах много тюремных камер, – сказал Петр, обращаясь к Андре Рубо. – Я мог бы сгноить тебя в одной из них… – Царь не договорил. За дверью раздался стон и звук падения тяжелого тела. София лишилась чувств!.. Анжелика поняла намерение Петра. Царь хотел держать свергнутую сестру в убеждении, что ее сын мертв! И, в сущности, это было верное решение. Если бы София знала, что ее Андрей жив, это придавало бы ей силы, и кто знает, не нашла ли бы она новые пути и возможности взбунтоваться!..

– Поверь мне, здесь, в подвалах, жить не так уж легко! – Петр по-прежнему обращался к Андре Рубо и усмехался.

Вслед за царем Анжелика и Петр возвратились в столовую.

– Сядьте! – приказал царь.

Анжелика и Андрей послушно сели на скамью.

– Послушай! – Петр грозно смотрел на юношу. – Ты должен принять нашу веру, православную веру. Ты поклянешься, ты будешь верен мне, законному царю! Согласен ли ты?

– Да! – Андре Рубо вскочил, поклонился царю и снова сел, повинуясь взмаху царской руки.

– Что ж! – Петр улыбнулся широко, показав яркие белые зубы. Если так, то я открою тебе сейчас тайну твоего рождения!..

Анжелика не ожидала столь быстрого решения!

– Ты – природный московит, – заговорил царь. – Твоим отцом был боярин Василий Голицын! – Анжелика вздрогнула, она теперь не понимала намерений Петра! Но царь продолжал: – Моя сестра София, незаконно захватившая престол, желала иметь Голицына при себе. Но он втайне любил одну простолюдинку по имени Марья Кузьмина! После твоего рождения он скрывал тебя от гнева Софии, которая пыталась убить тебя! Он отправил тебя в заморские страны, а Марью выдал замуж. Твоя мать жива. Ты можешь увидеть ее!..

– О! – воскликнул Андре. – Я счастлив. Я наконец-то узнал, кто я! Позвольте мне обнять мою мать…

– От своего законного супруга она имеет двоих детей, твоих брата и сестру. Их имена – Митрий и Анна!..

– Я обретаю семью! – воскликнул Андре Рубо!..

Быстрые сани примчали Анжелику, закутанную в дорогие меха, к бедному жилищу Марьи Кузьминой. Вскоре хозяйка и знатная гостья уединились в запечной каморке для тайной беседы…

Анжелика вынула из маленькой сумочки листки с московитскими словами. Тускло светила сальная свеча…

– …да, да, клянусь!.. – шептала Марья Кузьмина. – …я все сделаю, как прикажете! И никто не догадается, никто! Я так и скажу, что в девках сына прижила! А я ведь была красивая девица!.. Мог полюбить меня и боярин!..

Анжелика, шумя платьем, вышла из каморки. Она приласкала маленькую Анну и сказала, что берет ее в свои покои и воспитает как настоящую знатную девицу! Онорина тихо шила, сидя на скамье у печи.

– Дочь моя! – обратилась Анжелика к ней, перейдя на французский язык. – Вы в самом скором времени увидите человека, которого любите!..

Онорина, растерянная, смотрела широко раскрытыми глазами. Теперь Анжелика увела ее в запечную каморку, где на этот раз произошла прерывистая беседа матери и дочери…

– …Неужели это правда? – спрашивала Онорина.

– Да, – твердым голосом отвечала Анжелика. – Царь Петр приказал своим людям узнать тайну рождения Андре Рубо и эта тайна была узнана! Он – незаконнорожденный сын Василия Голицына и бедной Марьи Кузьминой!..

– Он – незаконнорожденный, как и я! – радостно произнесла Онорина.

– Да, в этом вы равны! Но Петр приказал Андре переменить католическую веру на московитскую православную. Ведь Андре – природный московит!..

– Я также переменю веру! – энтузиастически проговорила Онорина. – Если Андре остается здесь, на своей родине, то и я стану московиткой!.. – Девушка вдруг припала к матери. – А вы, матушка? Ведь вы и Кантор, вы останетесь с нами, со мной и с Андре?..

– Да, – отвечала Анжелика. – Наш Кантор получил чин полковника. И… я открою тебе тайну! Царевна Наталия весьма благосклонна к твоему брату!..

– Но может ли она, московитская царевна, вступить в брак с французским аристократом?! – взволнованно спросила Онорина.

Даже если и не сможет, ее благосклонность будет полезна для Кантора, – осторожно заметила Анжелика. И добавила: – Но молчи об этом, держи язык за зубами. В Московии не следует много болтать!..

Спустя несколько часов, Марья Кузьмина уже обнимала своего сына Андрея, вновь обретенного. Он был трогательно нежен со своей матерью, ласково пожимал руки Митрия и Анны. Семья Марьи должна была в скором времени перебраться в новый дом, отобранный Петром у одного из сподвижников Софии, бежавшего из Московии.

Вскоре состоялось торжественное крещение Андре и Онорины в русской церкви. Вслед за ними православную веру решился принять и Кантор. Царь Петр и царевна Наталия беседовали с герцогиней де Монбаррей наедине.

– Если вы примите православную веру, – говорила Наталия, – московиты будет вас почитать, вы станете в Московии совершенно своей!..

Петр также уговаривал Анжелику. И она все же решилась! Наталия была ее крестной матерью.

Прошел месяц. И в самой большой церкви Москвы, в прекрасном соборе, посвященном святому Василию и увенчанном красивыми пестрыми куполами, состоялось парадное венчание. Священник в парадном облачении провозглашал:

– Венчается раб божий Андрей рабе божией Ольге! Венчается раба божия Ольга рабу божию Андрею!..

Андре и Онорина, теперь Андрей и Ольга, склоняли головы, покрытые венцами наподобие корон.

Свадебный пир продлился неделю. За одним столом с царем Петром и его сестрой, царевной Наталией, сидели и мать молодого супруга, боярыня Марья Кузьмина, и ее младшие дети: Анна и Митрий, которым царь пожаловал титулы графа и баронессы. И всеобщим почетом были окружены мать молодой супруги, красавица Аделаида, в прошлом Анжелика, и брат Константин, в прошлом Кантор!

Аделаида, в прошлом Анжелика де Пейрак де Монбаррей, а ныне княгиня Романовская, ближняя советница Петра и Наталии, сидя в своем новом доме, в кабинете, за столом, покрытым зеленой бархатной скатертью, писала письмо в Париж. Она приглашала своего старшего сына и его жену приехать в Московию! «Здесь, – писала она, – жизнь бьет ключом, и всех нас ожидают великие дела и свершения!» …Анжелика закончила послание и запечатала собственной печатью. Победоносная улыбка играла на ее лице. Теперь она доказала себе и всему миру, что она может быть свободной и независимой! А теперь… Теперь она хотела, чтобы об этом узнал еще один человек! Но кто же? О, разумеется, Жоффрей! Пусть он увидит новую Анжелику, свободную и независимую от его прихотей и планов!..

И Аделаида-Анжелика принялась за новое письмо!