– Большинство людей знают от родителей или иных родичей, где и когда родились. Но я этого не знаю. Я не знаю, где и когда я появился на свет. Раннего своего детства я совершенно не помню. И в этой беспамятности ничего удивительного нет. Ведь и подробности раннего детства человек уясняет себе из рассказов родителей или старших родичей. А у меня никогда не было родителей. У меня нет и родичей. Я начинаю помнить себя мальчиком, уже пятилетним, в тряском экипаже, на ухабистой дороге. Рядом со мной – толстая немолодая женщина. Я отчего-то знаю, что она мне не мать. Она испугана и то и дело смотрит в окошко тряской колымаги. Я ничего не понимаю; не знаю, куда и зачем везут меня, и потому совершенно не боюсь. На сиденье я становлюсь на колени и тоже заглядываю в окошко. Вслед за каретой мчатся какие-то всадники, размахивая оружием и громко крича. Вскоре я сделался свидетелем довольно ужасающего зрелища. Преследователи наскакали, экипаж опрокинулся. Женщина, которая, возможно, была назначена присматривать за мной, лежала окровавленная, пронзенная и разрубленная. Только тут я испугался и заревел в голос. Один из всадников схватил меня и поднял на седло. Далее я помню себя отрывочно, то снова в какой-то карете, то в каких-то жилищах. Наконец я снова помню ужасающее побоище, которое разгорелось из-за меня. Одна из сражающихся сторон победила. Это произошло на улице какого-то города. Затем меня вновь куда-то повезли. Далее началась моя оседлая жизнь. И протекала эта жизнь в голландском городе, называемом Гаага. Я жил в небольшом доме, окна которого смотрели прямо на канал. Летом по воде плыли многочисленные лодки. Зимой вода круто замерзала, появлялись люди на коньках. Я очень завидовал им, но мне кататься не позволяли. В этом доме за мною приглядывали две женщины, подчиненные мужчине, который появлялся всегда одетый в черное. Он был очень строг со мной. В этот дом приезжали учителя, меня обучали математике, латыни, игре на гитаре, танцам. Говорили со мной на немецком языке. Однажды одна из женщин, надевая мне башмаки, сказала, что я весьма знатного происхождения. Это может показаться странным, но меня не занимало то, что, наверное, занимает многих детей-сирот, то есть я не спрашивал, кто я, кто мои родители. Не помню также, велела ли мне моя проболтавшаяся нянька молчать и не выдавать ее. Возможно, что нет. Я тогда был не старше восьми лет. Я дурно перевел с латыни отрывки из сочинения римского полководца и императора Юлия Цезаря, это очень сложное сочинение, рассказывающее о войне в древней Галлии. Мой учитель латыни пожаловался человеку в черном и тот приказал поставить меня в угол, голыми коленками на рассыпанные горошины. Обычно я терпеливо сносил такое наказание, но на этот раз объявил, что поскольку я – знатного происхождения, то не потерплю подобных унизительных наказаний! Черный человек нимало не удивился, только спросил, кто мне это открыл.

– Никто! – отвечал я решительно. Изучение древних сочинений внушило мне чувства чести и достоинства. Я уже понимал, что быть предателем – дурно.

Черный человек посмотрел на меня пристально и велел учителю уйти.

– Я накажу его, – пообещал черный человек, имея в виду, разумеется, не учителя, но меня.

А когда мы с черным человеком остались в классной комнате одни, он усадил меня на жесткий стул с высокой спинкой и заговорил со мной:

– Я догадываюсь, Андреас, откуда в твоей голове появились нелепые мысли о твоем происхождении. Я даже не стану наказывать твою болтливую няньку, ведь она все равно ничего толком не знает! Забудь дурацкие бредни! Никакого отношения к знати ты не имеешь и не можешь иметь. В твоем происхождении не заключается никакой тайны. Отец твой – человек богатый, но отнюдь не знатный. Таких, как он, богатых купцов, много в Германии и в Голландии. Ты – его незаконный сын, но он все же решил позаботиться о тебе…

Я был совсем еще ребенком, но не поверил сказанному черным человеком. Я продолжал пребывать в уверенности, что мое происхождение чрезвычайно таинственно, притворяться я не умел и выражение моего лица совершенно выдавало меня. Но больше никто в доме не заводил со мной разговоров о моем происхождении. Я рос и все более сознавал, что нахожусь как бы в заточении. Меня выпускали гулять только в маленький внутренний двор, окруженный достаточно высокими каменными стенами. Так шло время и вот наконец мне минуло четырнадцать лет. Ежегодно в день моего рождения черный человек приносил мне какой-нибудь подарок, мяч из ярко раскрашенного дерева, большой пестрый волчок, оловянных солдатиков, а когда я подрос, то различные книги. День моего рождения приходился на самый разгар зимы, когда вода в канале замерзала и сотни людей на коньках высыпали на лед. Накануне моего четырнадцатого дня рождения черный человек спросил, что бы я хотел получить в подарок. Я отвечал тотчас, что более всего хотел бы получить коньки!..

– … и чтобы во дворе устроили маленький каток… для меня…

Какова была моя радость, когда желание мое оказалось исполненным! Во дворе устроен был каток и мне вручены были прекрасные коньки! Целую неделю после этого я проводил ежедневно два или три часа во дворе. Никто не учил меня кататься на коньках, я учился конькобежному искусству сам! Сначала, конечно же, я то и дело падал, но очень скоро выучился отлично держаться на льду. Я оставался во дворе один. Кому бы пришло в голову, что я попытаюсь перебраться через стену, да еще зимой, когда стена обледенела! А между тем я именно это и задумал! Скажу честно, пожалуй, сегодня я не рискнул бы на такую авантюру. Но тогда, в четырнадцать лет, я ведь совсем еще не знал жизни. Я, в сущности, не понимал, что легко могу сорваться и расшибиться! Бежать навсегда я вовсе не намеревался. Я просто-напросто хотел, совершенно по-детски, покататься на коньках на большом канале, среди толпы веселых конькобежцев! Судьба хранила меня, я сумел перелезть через стену и побежал кататься. Надел коньки, поправил меховую шапку, перекинул на плечо полу плаща и объявился на льду. Я тотчас заметил, что катаюсь не хуже многих, но многие катались и лучше меня. Я принялся подражать хорошим конькобежцам. Время летело незаметно. Солнце клонилось к закату, когда я решил вернуться домой. Подъехал к берегу, нагнулся и стал снимать коньки. Вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял голову. Передо мной стоял черный человек. Что мне оставалось?! Я был виновен, я нарушил запрет.

– Простите!.. – произнес я растерянно.

Он кивнул и велел мне идти. Он не показался мне сердитым. Он не бранил меня. Впрочем, после того, как я заявил, что не потерплю унизительных наказаний, меня перестали наказывать. И только через неделю черный человек сказал мне, что отныне моя жизнь совершенно изменится! Он сказал, что мой неведомый мне отец желал бы дать мне хорошее образование…

– Я должен был отправить тебя учиться спустя два или даже три года, но я вижу, что это возможно сделать уже теперь. Полагаю, что ты уже способен к самостоятельной жизни. Завтра я провожу тебя на корабль. Ты должен будешь сам добраться до Парижа. Твой отец желал бы знать, что ты сделался студентом Сорбонны, а затем – нотариусом или адвокатом. Каждый месяц ты можешь обращаться в банкирскую контору Годена и получать деньги на прожитие…

Так все и сделалось. Я благополучно добрался до Парижа и сделался студентом. Денег у меня имелось теперь довольно. Я нанимал хорошую квартиру у порядочного домовладельца. Учился я по-прежнему, как в детстве, старательно. Наличие денег доставило мне друзей. Мне казалось, что новые мои приятели искренне привязались к моей особе. Я охотно ссужал их деньгами. Развлекался я редко и скромно. Так прошли три года. И вот, отправившись в очередной раз в контору Годена, я был страшно разочарован. Мне было объявлено, что деньги для меня перестали поступать. Отсутствие денег повлекло за собой исчезновение друзей. Затем я принужден был оставить учение и лишиться жилья. Я растерялся, но голод заставил меня искать способов выжить в одиночестве, в чужом и странном мире, который совсем еще не так давно был теплым и обжитым. Я стал наниматься на поденную работу, рубил дрова, подвизался на рынке Дезинносан в качестве носильщика. Зарабатывал я совсем намного, ночевать приходилось в ночлежках вместе с подонками, которым человек более или менее честный ни за что не подаст руки! Все же мне удалось скопить немного денег. Я чувствовал себя очень усталым и удалился в тот самый трактир, где вы, Онорина, и ваша матушка, увидали меня впервые. Деньги скоро кончились. И тут я вдруг обнаружил, что не все продается и покупается. В мире нашлись иные средства, помимо денег, с помощью которых оказалось возможным заставить в некотором смысле уважать меня. Как я мало знал себя прежде! А теперь вдруг выяснилось, что достаточно мне сжать кулаки, оскалить зубы, пригрозить кому-нибудь словами, не очень вежливыми, и тотчас люди исполняли мои просьбы. Но если бы вы знали, Онорина, что произошло после нашей роковой встречи!..

И Андре рассказал о совершенных им убийствах.

– Вы возненавидите меня, Онорина? – спросил он, глядя на девушку испытующе.

– Нет, – она потупилась. – Я не могу вас ненавидеть.

– Это мы сейчас проверим, – заметил Андре Рубо с улыбкой. – Вы, Онорина, видели меня одетым крайне дурно, а теперь видите меня в наряде, вполне достойном знатного кавалера. Вас интересует, откуда у меня этот наряд?

Онорина задумалась, постукивая нежным пальчиком по медальону, давнему подарку матери, затем произнесла, медленно выговаривая слова:

– Знаете ли, Андре, меня это не очень интересует. Я догадываюсь, что вы решились кого-нибудь ограбить, а, возможно, и убить. Я даже сейчас подумала, что когда-нибудь в будущем, и, возможно, в достаточно далеком будущем, вы решитесь убить меня… – Он сделал протестующий жест, но она отвела его руку и продолжала говорить. – Я не настолько глупа, чтобы полагать, будто человек убивающий должен для кого бы то ни было делать исключение…

– Вы правы, Онорина, – Андре опустил голову.

– Что это за имя – «Андре Рубо»? – спросила девушка. – Кто вам дал это имя? Черный человек?

Да. Черный человек сказал, что мое имя «Андре Рубо» , когда отправлял меня в Париж. Прежде меня звали «Андреасом», а в самом раннем детстве – еще другим именем, которое не удержалось в моей памяти. Но скажите, Онорина, откуда в сознании столь юного существа столько мудрости?

– Откуда?! – в голосе Онорины зазвучала горечь. – Вы полагаете, Андре, что перед вами – дочь знатной особы, графини, герцогини! Что ж, отчасти это правда. И все же именно я, как никто, способна понять вас! Я не знаю, кто мой отец, то есть я знаю, что он подлец и мародер, овладевший моей матерью насильно! Я полюбила вас с первого взгляда. В наших судьбах так много общего!

Андре заключил Онорину в объятия. Она ощущала, что вся горит и не противилась его жарким поцелуям. Внезапно он резко оторвал ее от себя и толкнул на траву.

– Хватит! – проговорил он, задыхаясь. – Я должен щадить вашу чистоту. Я хочу, чтобы вы стали моей законной женой!..

Онорина лежала на траве, почти лишившись чувств. Андре услышал шаги и поспешно скрылся в темноте.

С фонарем в руке шагал слуга, а за ним – одна из матрон-наставниц. Она вскрикнула, заметив лежавшую Онорину. Но склонившись к девушке, увидела, что та жива. Матрона приложила к ее носу флакончик с нюхательными солями. Девушка застонала и очнулась. Матрона тотчас отправила слугу в замок, откуда не замедлили прислать других слуг с носилками. Онорину унесли в лазарет. Вскоре она оправилась от своего обморока. У нее не обнаружили никакого недуга и потому сочли, что ее пребывание ночью в саду, равно как и потеря сознания, вызваны были свойственным некоторым девушкам лунатизмом. Врач предписал ей укрепляющие снадобья. Анна навестила подругу в лазарете и с жадностью выслушала рассказ Онорины о ночном свидании. Разумеется, Онорина не выдала Андре; и на вопрос Анны, кто же все-таки этот человек, отвечала, что юноша – знатного происхождения и хорошего рода, а также и богат… Анжелику известили письмом о лунатическом припадке, случившемся с ее дочерью, но обстоятельства сложились так, что герцогине де Монбаррей было не до того!

После отъезда Онорины в Сен-Сир жизнь Анжелики закружилась, словно ярмарочная карусель. Порою ей казалось, будто она вновь сделалась совсем юной женщиной. В Париже заметили, что при дворе происходят перемены. Еще совсем недавно здесь первенствовала мадам де Ментенон и царила атмосфера просвещенного благочестия и увлеченности серьезной литературой. Теперь же все чаще устраивались балы, охоты, шумные кавалькады… Времяпрепровождение короля, прежде несколько однообразное, теперь преобразилось в некоторую, своего рода, чересполосицу! Несколько дней он проводил в покоях мадам де Ментенон, слушая чтение вслух писательницы Мадлен де Скюдери, затем – в следующие несколько дней – предавался развлечениям, танцевал на балах, где первенствовала новоиспеченная герцогиня де Монбаррей. Светский Париж с большим интересом следил за развитием событий. Но покамест этот странный и непонятный триумвират – Людовик, мадам де Ментенон и герцогиня де Монбаррей – не подавал поводов для светского злословья. Герцогиня с живым интересом присутствовала на интеллектуальных собраниях в салоне некоронованной королевы, а Франсуаза де Ментенон, случалось, выезжала в покойной карете на шумную охоту. Или в разгар очередного бала стоявший близ парадной двери лакей громко объявлял:

– Мадам де Ментенон!..

И она вступала в залу, одетая в темное, чуть небрежная. И все склонялись в поклоне. А герцогиня де Монбаррей самолично подходила к вошедшей, приседала в низком реверансе и следовала за мадам де Ментенон, словно придворная дама, подчиненная ей, покамест та подходила к своему креслу. Его Величество казался абсолютно счастливым. Обе женщины, казалось, обожали друг дружку. Светский Париж терялся в напряженных догадках, пытаясь угадать, чем же это в конце концов завершится!

Но внезапно, совершенно внезапно герцогиня де Монбаррей принуждена была совершенно отвлечься от светской жизни, полной шумных развлечений и скрытых опасностей. Это случилось однажды на рассвете, когда она только что возвратилась с бала в королевском дворце. Верная Северина помогала ей раздеваться. Анжелика тряхнула волосами, уже распущенными, и оглянулась в зеркало. Оттуда глянула на нее пышная красавица, словно лишенная возраста, словно навсегда застывшая в своей зрелой прелести. Анжелика чувствовала некоторое утомление, но это утомление было приятным. В длинной ночной сорочке Анжелика с наслаждением вытянулась на широкой постели. Глаза ее закрылись, в ушах смутно звучали мелодии бальных танцев. Она погрузилась в дрему. В полусне мерцали перед ее глазами в призрачном хороводе многочисленные лица ее жизни. Вот и лицо Жоффрея, глаза его смотрят на нее печально; во сне ей становится жаль его!.. Но тотчас лицо Жоффрея затеняется другим мужским лицом, молодым, обрамленным прядками каштановых волос… Анжелика во сне никак не может вспомнить, кто же это!..

Анжелику будит тревожный голос верной Северины:

– Проснитесь!.. Проснитесь!..

Этот голос выражает такое волнение, что герцогиня де Монбаррей тотчас садится на постели.

– Скорее! – торопит Северина. – Скорее! Молодой граф… ваш сын… Он только что прискакал верхом!.. Он ждет вас!..

Северина помогает госпоже одеться. И вот уже Анжелика, в легком пеньюаре, с накинутой поверх него розовой шалью, чуть еще полусонно покачивая головой с убранными в сетку волосами, выходит в свой кабинет. Там ждет ее, нетерпеливо расхаживая взад и вперед, Флоримон. Его сапоги – в дорожной пыли, он выглядит усталым и встревоженным.

– Что случилось? – спрашивает Анжелика.

– Только вы можете помочь, матушка! – отвечает Флоримон без проволочек. – Кантор в тюрьме! Война теперь неминуема!

– Но… Как это возможно? Ведь Кантор в Мадриде…

– Он ехал в Париж, сопровождая испанского посла. Неподалеку от Сен-Сира Кантор решил пересесть на коня и проделать некоторую часть пути верхом. Погода стояла отличная. Он решил присоединиться к послу лишь к вечеру. Но вечером, в гостинице, где он должен был дожидаться приезда посла, так никто и не появился! Кантор решил возвратиться назад, узнать, почему запаздывает его спутник. Однако не успел Кантор собраться, как в гостиницу явились стражники. Кантор был арестован и препровожден в Бастилию! Дело в том, что посла и нескольких сопровождающих его лиц нашли зверски убитыми!

– Что же это было? И при чем здесь Кантор?

Судя по всему, это убийство совершено с целью ограбления. Похищены деньги и сундуки с одеждой, а также уведена карета с лошадьми. Преступник не обнаружен. Но король Испании уже потребовал наказания для Кантора.

– Чем виновен Кантор?

– Король Испании предполагает, что преступление было устроено именно Кантором!

– Какая глупость! Я немедленно еду к Его Величеству! Все будет улажено!

– Вся надежда на вас, матушка!

– Разве я могу бросить в беде сына?!..

Через час из ворот замка герцогини де Монбаррей выехала с грохотом карета. Но в королевском дворце Анжелику ждало разочарование. Ей было сказано, что король покамест не может принять ее. Тревожный признак! Анжелика отправилась в покои мадам де Ментенон. Если и Франсуаза не примет ее… Но мадам де Ментенон приняла ее тотчас.

Франсуаза была предупредительна и ласкова, как всегда. Анжелика не успела рассказать об аресте сына и убийстве испанского посла, а Франсуаза уже замахала руками взволнованно и горестно:

– Мне все, все известно! Уже известно! Я тоже хотела бы сделать все, зависящее от меня, но боюсь, в данном случае от нас с вами теперь ничто не зависит!

– Я не могу оставить моего сына в тюрьме! И ведь это обвинение – нелепость! Почему же ничего нельзя предпринять?

– Только не беспокойте по этому поводу Его Величество!

– Но в чем же дело?

– Это дело слишком запутанное…

– Я чувствую, что мой сын сделался жертвой интриги!

– Это так, но лишь отчасти! В сущности, мы все очутились в безвыходной ситуации: Его Величество, я, вы, ваш сын… Испанский король, император, тяжело болен, и он требует скорейшего наказания виновного в гибели посла. Ведь посол – дальний родственник императора! Дело в том, видите ли, что сыщики тайной канцелярии уже вышли на след преступника. Это несомненно некий Андре Рубо. Совсем недавно он совершил еще два убийства. Первым был убит трактирщик близ почтовой станции…

– Трактирщик?..

– Да. Затем погибла вдова купца…

– Трактирщик… близ почтовой станции…

– Вы знали его, Анжелика?

И Анжелика рассказала о том, что произошло близ почтовой станции, когда она въезжала в Париж…

– Я не сомневаюсь, – прибавила она, – я не сомневаюсь, это он, это он – убийца!..

– Думаю, вы правы, Анжелика. Это он!

– Но тогда остается лишь поймать его. Конечно, это нелегко, но все же…

– Он непременно будет пойман, но я опасаюсь, что это не поможет вашему сыну.

– Но почему?!

– Некое лицо чрезвычайной важности требует выдать этого убийцу, когда он будет, разумеется, пойман, именно данному лицу! В то же время король Испании требует наказания посла Франции, то есть графа Кантора де Пейрака.

– Я по-прежнему нечего не понимаю! Кантор не виновен. Убийцу ловят… И кто же это лицо чрезвычайной важности, которое имеет право требовать у нашего короля?..

Сейчас я ничего вам не скажу, милая Анжелика! И умоляю вас, не докучайте Его Величеству. Его Величество смущен, его Величество и сам не знает, каким образом выпутаться из этой диковинной ситуации. Именно поэтому Его Величество не хочет пока видеть вас. Его Величество в смущении, в смятении… Но вы, Анжелика, приезжайте завтра вечером ко мне, но не в мои покои во дворце короля, а именно ко мне, в мою резиденцию. Возможно, нам удастся что-нибудь придумать!..

Анжелика вернулась к себе, встревоженная и опечаленная, дома ее ждало письмо из Сен-Сира. Одна из наставниц писала ей, что у Онорины случился легкий припадок лунатизма… «…впрочем, врач не находит ничего серьезного…» В другое время Анжелику перепугало бы даже легкое недомогание любимой дочери, но теперь все мысли герцогини де Монбаррей были заняты опасностью, которой подвергался сын!

Вечером следующего дня она уже сидела в одной из гостиных дворца мадам де Ментенон. На небольшом столике расставлены были фарфоровые чашки, графины с вином, блюда с печеньями. Мадам де Ментенон заметно волновалась.

– Мы ждем важного гостя, – предупредила она Анжелику.

– Кого? Быть может, должно прибыть то самое значительное лицо, которое имеет право предъявлять требования нашему королю?

– Вы угадали, Анжелика!

– Вероятно, он, этот важный незнакомец, прибудет фактически инкогнито, не сопровождаемый пышной свитой?

– Сегодня вы – настоящая прорицательница!

Однако ждать пришлось еще час. Позолоченные часы на камине пробили девять.

– А если он не приедет? – спросила Анжелика.

– Он обещал мне. Он по-своему честен и склонен держать слово!

Мадам де Ментенон не ошиблась. Лакей доложил значительно и таинственно:

– …Гость!..

– Проси немедленно! – приказала мадам де Ментенон.

Анжелика ощутила напряжение всего тела, как будто ее сильное гибкое тело вот-вот должно было преобразиться в тело большой змеи!.. В комнату вошел мужчина огромного роста. На голове его был нахлобучен парик, вычесанный весьма дурно. В глаза тотчас бросались большие красные кисти незнакомца, он не носил перчаток. Лицо его было круглым, а взгляд черных глаз – суровым. Черные усы весьма, впрочем, украшали это лицо. Он поклонился дамам с некоторой неловкостью.

К удивлению Анжелики мадам де Ментенон присела перед гостем в низком придворном поклоне. Анжелика тотчас поняла, что следует последовать ее примеру, и также отдала реверанс. Дамы сели рядом на канапе. Гость поместился против них на стуле.

– Ваше Величество!.. – начала Франсуаза. Анжелика едва верила своим ушам: мадам де Ментенон называла этого неуклюжего великана «Величеством»!.. Но Франсуаза продолжала: – Ваше Величество! Позвольте представить Вам мою подругу, герцогиню Анжелику де Монбаррей. Ее сын невольно оказался замешанным в это ужасное дело, которое так волнует вас!.. Анжелика! – теперь мадам де Ментенон обратилась к герцогине. – Перед тобой – законный государь, правитель Московитского королевства!

Великан наконец-то заговорил. Голос его оказался чрезвычайно басистым:

– Зовите меня просто «Пьер»! – сказал он, произнося слова по-французски совершенно правильно, но с каким-то странным акцентом.

Со свойственной ей чуткостью Анжелика уловила в натуре этого человека значительную искренность и честность.

– Помогите моему сыну, господин Пьер! – сказала она. – Мой сын ни в чем не повинен! Настоящий убийца непременно будет пойман!

– Он должен быть выдан мне! – пробасил великан.

– Это непременно произойдет, – вмешалась мадам де Ментенон.

– Я не могу допустить, чтобы он оставался в парижской тюрьме, если он будет пойман! – решительно сказал господин Пьер. – Я нахожусь здесь инкогнито. В сущности, я прибыл сюда именно для того, чтобы поймать этого человека, убийцу испанского посла. Я должен во что бы то ни стало привезти его в Московию, в мое государство!

– Но поймите сердце матери, теряющей сына, заклинаю вас! – воскликнула Анжелика. – Ведь и у вас есть, или была мать!..

Черные, немного навыкате глаза великана остановились на побледневшем лице герцогини. Он судорожно моргнул.

– Да, – произнес он. – Совсем еще недавно у меня была мать. Она была отравлена. Я знаю, – в голосе его зазвучали угрожающие ноты, – я знаю, кто виновен в ее гибели. Моя старшая сестра, дочь моего отца от его первого брака!.. Но гибель моей матери будет отмщена и отмщена страшно!.. – Лицо его судорожно задергалось.

– Помогите! – просила Анжелика в отчаянии. – Помогите!

Господин Пьер налил в чашку вина и выпил залпом. Черные усы его увлажнились.

– Прежде всего, – проговорил он глухо, – прежде всего настоящий преступник должен быть пойман! Пойман и выдан мне! – Огромный кулак завис над столешницей. Анжелика подумала со страхом, что сейчас стол опрокинется, но великан разжал пальцы и с размаха опустил руку на колено. – Я обещаю, – продолжал он свою речь, – я обещаю, что как только преступник будет пойман и выдан мне, я найду способ помочь графу де Пейраку!..

– Ваше Величество! – проговорила Анжелика полушепотом.

– Зовите меня Пьером! – Великан поморщился. Мадам де Ментенон осторожно переменила направление разговора.

– Скажите, господин Пьер, – спросила она, – когда же вы намереваетесь раскрыть свое инкогнито?

– Когда он будет в моих руках! – Великан насупился.

– Да, господин Пьер, это так понятно! – мягко сказала мадам де Ментенон.

Она подвинула гостю блюдо с печеньями. Некоторое время все трое ели печенья, запивая сладости вином. Ели и пили в молчании. Затем великан резко поднялся. Должно быть, он чувствовал себя неловко в дамском обществе.

– Позвольте откланяться, – басисто проговорил он.

Мадам де Ментенон и Анжелика простились с ним со всею возможной почтительностью. Гостеприимная хозяйка приказала лакею проводить гостя. Анжелика И Франсуаза сидели, замерев, чутко прислушиваясь.

Наконец до их слуха донеслись смутные звуки отъезжающей кареты. Обе женщины внезапно и разом вздохнули с облегчением.

Анжелика выпила чашку вина.

– Как вы узнали этого странного человека, Франсуаза? – спросила Анжелика.

– Его Величество направил господина Пьера ко мне. Он и сам не знает, чего возможно ждать от этого московитского великана.

– А если Андре Рубо не будет пойман?

– Нет, нет! Его непременно поймают. А покамест я приказала охранять Сен-Сир как возможно строже! Мне представляется, что этот человек не остановится ни перед чем!

– Должно быть, он московит, вот где разгадка! – сказала Анжелика. – Я вспоминаю, что сразу приметила в его лице нечто странное, совершенно непонятное! Возможно, именно он отравил мать господина Пьера, он – наемный убийца по призванию!

– Да или нет, – мадам де Ментенон задумалась. – Ведь убийство трактирщика и смерть купеческой вдовы совершены, кажется, без малейшего смысла, без малейшей корысти. Насколько, впрочем, это мне известно…

– А ты… – Анжелика посмотрела на подругу, – ты решилась бы отдаться этому господину Пьеру?

Нет! – отвечала мадам де Ментенон твердо. – И тебе, милая Анжелика, не советую решаться на подобную авантюру. Стать любовницей этого великана может или простушка, или особа, расчетливая до чрезвычайности. И та и другая, вернее всего, погибнут. Нет, следует избегать короткости с этим субъектом! Женщину, которая вдруг – из любви или из корысти – решится отдать ему свое тело, он будет презирать, будет издеваться над ней! А душа женщины… Я не знаю, какая же простая и чистая женская душа может вызвать в нем чувство доверия. Но в Париже такой женской души не сыщешь!..

Занятая несчастьем сына, Анжелика ничего не сказала мадам де Ментенон о лунатизме Онорины.

Онорина еще несколько раз встречалась с Андре в саду. Анна де Ноай тщательно укладывала на ее постели одежду и прикрывала одеялом. Если к постели подходила одна из наставниц, Анна предупреждающе поднимала палец и шептала:

– Тише, тише! Она спит! Не разбудите ее!..

И наставница отходила. Припадков лунатизма у Онорины более не замечалось.

Она все более влюблялась в Андре Рубо. Этот странный человек, не знающий, кто он, способный на убийство, на преступление, пленил душу Онорины. Ее душа, казалось, всегда ждала его, именно его, такого родного, близкого, страшного! Их взаимные ласки делались все более и более страстными.

– Возьми меня! – молила она. – Сделай меня женщиной! Ты видишь, как я страдаю! Мое тело изнемогает от незавершенности. твоих объятий!..

– Нет, нет! – отказывался он в полузабытье. – Я не могу погубить тебя! Не могу!..

И он снова и снова заключал се в объятия…

– Почему… Почему?.. – бормотала девушка, изнемогая.

– Нет! – Он отталкивал ее. – Я могу погубить тебя, но я этого не сделаю. Я чувствую, я знаю, что меня ищут, выслеживают; меня обложили, словно волка!..

В их последнее свидание он уже был не в силах сдерживаться. Он овладел ею. Она была счастлива испытанной болью. Истечение крови не пугало ее.

– Теперь я принадлежу тебе! – гордо говорила она. – Я – твоя! И никому кроме тебя я никогда не буду принадлежать!..

Они уговорились встретиться следующей ночью.

После ухода Андре Онорина внезапно ощутила слабость. Надо было возвращаться в дортуар, но не было сил. Телом овладевала приятная истома. Онорина говорила себе, что надо подняться и идти, но глаза невольно закрывались. Она задремала. И пробудил ее шум шагов и голосов. Две наставницы в сопровождении слуг с факелами окружили ее.

И на следующую ночь Андре встретила под грушевым деревом Анна. Она сказала ему, что Онорина заперта в лазарете:

– …завтра ее отправят в Париж, к ее матери… А покамест я даже не смогу передать ей записку от тебя!

– Они нашли ее в саду случайно?

– Если бы! Все получилось так глупо! Служанка-поломойка нашла записку, ту самую, давнюю, ту первую записку, которая была передана мне!..

– И вправду: как глупо! – Лицо Андре на миг скривилось.

Затем он дружески простился с Анной и скрылся в ночи.

Онорину доставили в Париж. Одна из матрон-наставниц сопровождала ее. Герцогине де Монбаррей передали письмо, в котором подробно описывалось, как дочь ее была обнаружена в саду под грушевым деревом, утратившая навеки девственность! Анжелика не стала говорить с дочерью, заперла ее в спальне и тотчас поехала к мадам де Ментенон.

«Лучше пусть она узнает от меня, лучше пусть она узнает от меня!..» – повторяла Анжелика про себя, трясясь в карете без рессор. Она полагала, что будет лучше, если мадам де Ментенон узнает о случившемся с Онориной от самой Анжелики, а не от хранительниц девичьей чистоты в Сен-Сире. Сейчас Анжелика не должна была потерять доверия мадам де Ментенон.

Выслушав сбивчивый рассказ подруги, мадам де Ментенон призадумалась, затем сказала:

– Кто же он, любовник твоей дочери, милая Анжелика?

Анжелика пожала плечами:

– Она сказала наставницам в Сен-Сире, что ее изнасиловал незнакомец.

– Ты веришь в это?

Анжелика понимала, что сейчас ей надо говорить правду.

– Нет, не верю. Но она не сознается, я слишком хорошо знаю свою дочь. Конечно же, я буду спрашивать ее, но я знаю: она не скажет!..

Обе женщины замолчали. Молчание длилось. Постепенно Анжелика начала чувствовать в этом молчании нечто странное и даже и опасное. Франсуаза приблизила свое лицо к лицу подруги. Они, как это у них велось, сидели рядом на канапе. В глазах мадам де Ментенон Анжелика прочла какую-то странную, очень странную, почти мучительную проницательность…

– Убийство испанского посла произошло в окрестностях Сен-Сира… – медленно произнесла Франсуаза.

Анжелика уже догадалась о мыслях своей подруги, сердце замерло.

– Ты не думаешь… – Франсуаза не договорила.

– Нет, – произнесла Анжелика, внутренне холодея, – Нет, нет, нет!

Она почти кричала.

Франсуаза сжала ее запястья в своих пальцах, внезапно оказавшихся такими сильными.

– Анжелика! Приди в себя. Взгляни правде в глаза! Человек, которому отдалась Онорина, это Андре Рубо!

– Франсуаза! Ты не оставляешь мне ни капли надежды! Зачем ты так жестока?

– Пойми, Анжелика, моя жестокость – это жестокость хирурга, безжалостно отсекающего больной член ради спасения больного!

– Что же мне делать? – Теперь голос Анжелики прозвучал уныло.

– Не будь сурова с дочерью, не брани ее, не требуй от нее откровенных признаний. Возможно, она сама почувствует потребность поделиться с матерью своими чувствами и намерениями…

– Нет, не верю! – Анжелика была в отчаянии. – Не верю! Онорина способна быть твердой, словно кремень. Она нечего не скажет о своем любовнике.

– Тогда ты должна просто-напросто следить за ней. Не спускай с нее глаз. Андре Рубо может объявиться в твоем доме. Он – отчаянное существо. И помни, судьба твоего сына Кантора зависит от поимки Андре Рубо!..

Анжелика сидела, закрыв лицо ладонями.

Дома она последовала советам Франсуазы. Впрочем, следить за молодой девушкой, запертой в небольшой комнате, было не так уж трудно. Анжелика ни о чем не спрашивала дочь, но прекрасно видела, каким высокомерием дышит лицо Онорины, каким упрямством! Король уклонялся от свиданий с герцогиней де Монбаррей. Возможно было найти этому самую простую причину. Какому мужчине захочется проводить время с женщиной, озабоченной своим горем, с женщиной, которая наверняка готова о чем-то своем просить!.. Анжелика пыталась понять ситуацию. Она заподозрила мадам де Ментенон. Как это случилось? Как случилось такое, что Анжелика отстранена от Его Величества, а Франсуаза по-прежнему с ним? Как это произошло? Это кажется случайным стечением обстоятельств. Эта ужасная связь Онорины с Андре Рубо! Ведь это совершенная случайность: их встреча на почтовой станции!.. Но… Разве можно было предположить, что Онорина выйдет замуж, как выходят замуж добродетельные, и даже и не очень добродетельные парижские девицы, дочери графов и маркизов?! Надо было заранее знать, что с Онориной должно произойти нечто необычайное!.. А мадам де Ментенон? О! Она всего лишь тщательно следила за Анжеликой, изучала ее, внимательно вглядывалась… И… тотчас воспользовалась сложившейся ситуацией! Нет, Анжелика даже не может обвинить Франсуазу! Франсуаза отнюдь не была коварна, Франсуаза оказалась наблюдательна, только и всего! И что же теперь делать, что предпринять Анжелике? Как спасти Кантора? Как устроить судьбу Онорины? Как доказать, показать королю, что Анжелика не намеревается просить его?! Да, Анжелика не намеревается обращаться к нему с просьбами, не намеревается докучать ему… Да, да, да!.. В голове герцогини де Пейрак созрел план!

Она поехала к мадам де Ментенон. Они беседовали, как обычно, то есть очень дружески, очень доверительно.

– Я устала, – произнесла вдруг Анжелика, – я устала от бесплодных размышлений. Ведь от меня нечего не зависит. Мне остается только одно: ждать поимки Андре Рубо. Представь себя на моем месте! Представь себе, каково мне в одном жилище с дочерью, которая настолько далека от меня в своих мыслях и чувствах! Я не знаю, о чем думает Онорина. Может быть, она намеревается убить меня! Ведь у нее нет возможности бежать! Она решит отомстить мне за то, что я заперла ее. Она найдет способ выбраться из запертой комнаты. Но что мне делать?! Я люблю, я обожаю эту девочку! Франсуаза! Помоги мне! Я так хочу отвлечься от всего этого! Скажи, мадемуазель де Скюдери все еще продолжает, читать вслух в твоем салоне свой роман «Клелия»?

– Да, – отвечала Франсуаза легко. Но в звучании ее голоса Анжелика уловила некоторую напряженность.

– Франсуаза! Я так давно не слушала мадемуазель де Скюдери! Это отвлекло бы меня… Надеюсь, ты пригласишь меня…

– Мне так недостает тебя во время этих чтений! Помнишь, как мы сидели рядом, вот как теперь… Но Его Величество!.. Я буду откровенна с тобой. Людовик опасается встречи с тобой. В сущности, он боится…

– Я понимаю, чего именно боится Его Величество! Он боится, что я стану досаждать ему просьбами об освобождении Кантора! Но, Франсуаза, этого не будет. Я целиком полагаюсь на тебя в этом деле…

Теперь Анжелика понимала, что поставила Франсуазу в неловкое положение. Если мадам де Ментенон и далее будет уклоняться, вилять, отнекиваться, тогда… Тогда… В конце концов – мадам де Ментенон должна понимать, что Анжелика может перестать доверять ей!..

– Я жду тебя послезавтра, – сказала Франсуаза с улыбкой. – Кстати, твоя невестка, эта прелестная Мари-Сесиль, тоже приглашена…

Чтение прошло прекрасно. Анжелика беспечно улыбалась Его Величеству. Сначала он отводил взгляд, но затем она почувствовала, что все еще может иметь на него некоторое влияние. В перерыве, когда лакеи внесли на подносах легкое вино, король поднялся и прошел в будуар позади салона. Анжелика деликатно вышла в противоположную дверь и кружным путем, по коридору, прошла в тот же будуар. Час уединения пролетел незаметно. Целуя на прощанье герцогиню де Монбаррей, король участливо пожал ее руку. Затем спросил, снова отводя взгляд:

– Вы, должно быть, огорчены несчастьем вашего сына? – И добавил: – Разумеется, я попытаюсь помочь…

– Оставьте, Ваше Величество! – Смело прервала Анжелика. – Сейчас, когда я с вами, я не могу и не хочу думать ни о чем, кроме вас!..

Его Величество удалился за ширмы, где находились умывальные принадлежности и судно. Анжелика, чувствуя неожиданный прилив озорства, вернулась в салон и опустилась в мягкое штофное кресло. Внизу, под нижней юбкой и пышным платьем было влажно и липко, это возбуждало. Она слегка ерзала в кресле, ощущая мягкий шелк нижней юбки. Она ярко представила себе эту свою юбку, розовый цвет юбки… Сторожко оглянулась по сторонам, украдкой запустила под платье гибкую руку… Сильный указательный палец мягко вошел вовнутрь женского места. Анжелика двигала пальцем – вперед – назад, вперед – назад…

На лице ее играла озорная улыбка полузабытья… Но даже пристальные наблюдательницы и наблюдатели, а такие имелись в комнате, не могли бы определить, что же это делает герцогиня де Монбаррей!..

С этого вечера связь Анжелики с Его Величеством возобновилась. Мадам де Ментенон, казалось, была искренне обрадована. Однажды подруги беседовали наедине, пристроившись на своем любимом канапе. Франсуаза сказала:

– Милая Анжелика! Ты вправе полагать меня коварной, но ты отнюдь не права. Разве ты можешь назвать меня интриганкой?

Анжелика отрицательно повела пышноволосой готовой. Франсуаза продолжала:

– Разве это я устроила так, чтобы Онорина случайно увидела Андре Рубо? Разве это я принудила Андре Рубо совершать убийство за убийством? И поверь, я не внушала Его Величеству стремление уклониться от близости с тобой!..

– Я и не подозреваю тебя, – отвечала Анжелика. – Мне довольно известен характер Его Величества. Король-Солнце опаслив и не склонен прямо выражать неприязнь к кому бы то ни было! Но на его месте человек, который вел бы себя иначе, являлся бы просто-напросто глупцом! Кто управляет моей жизнью? Кто строит козни? Я скажу тебе. Их двое. Он и она. Их имена: Случай и Судьба!.. Но теперь меня волнует нечто весьма важное для моей жизни, а именно: ищут ли Андре Рубо?

Поиски этого молодца волнуют не одну тебя! Господин Пьер, одержимый своим московитским темпераментом, буквально сходит с ума! Его спутники, московитские аристократы, трепещут от страха, потому что он заставляет их молчать целыми днями, мало есть и пить; а если замечает, что кто-то из них опрокинул в глотку лишний стакан вина, бьет виновного треххвостой плетью!..

– Я не наделена столь бурным темпераментом, – заметила Анжелика, – но и я томлюсь в нетерпении. Мой сын в тюрьме. Я не знаю, что теперь будет с моей дочерью!..

– Ты говоришь о темпераменте, – серьезно начала Франсуаза, – а что ты делала на последнем чтении в моем салоне? Я поняла все!..

– Боже!.. – Анжелика смутилась.

– Нет, нет, не красней, милая! Я даже благодарна тебе. Я люблю беседовать с государем, обожаю запах, истинный аромат нежной кожи Его Величества, люблю целовать и обнимать его, но … Мне тяжело переносить собственно соитие, соитие не доставляет мне наслаждения, одну лишь телесную боль. И это очень хорошо, что наши обязанности и стремления в отношении короля настолько различны! Я целую его и беседую с ним, ты – соединяешься с ним плотски…

Подруги схватились за руки, будто маленькие девочки, и весело засмеялись. Затем обнялись и принялись целоваться, тычась губами в щеки. Франсуаза любила подобные забавы. Анжелика знала, что ее подруге неприятны лишь грубые прикосновения, вхождения – будь то пальцем или членом – в нежное женское место…

С Его Величеством Анжелика решительно не желала говорить о заточении своего сына. Король уже несколько раз пытался сам заговорить с ней об этом, но она ласково прерывала его. Но однажды она поняла, что если снова прервет речь Его Величества, Людовик воспримет это как оскорбление! Поэтому она лишь наклонила низко голову и замерла.

– Вам отнюдь не все известно, Анжелика! – говорил Его Величество. – Я назначил награду за поимку этого мерзавца Андре Рубо. Но я обязан предупредить вас: даже когда истинный убийца испанского посла будет пойман, вызволить молодого графа Кантора из заточения будет трудно. И все же я обещаю вам, что ваш сын будет на свободе!

Анжелика смиренно поцеловала руку Его Величества.

На другой день она беседовала с Франсуазой об Онорине. Обе женщины решили, что для девушки лучше всего будет принять постриг, сделаться монахиней.

– Мне тяжело об этом думать, – говорила Анжелика, – я мечтала видеть любимую дочь счастливой супругой и матерью, супругой богатого и знатного, любящего ее мужчины, но теперь я понимаю, что я всего лишь предавалась безудержным иллюзиям. Да, Онорину нужно заключить в монастырь, для ее же блага!..

– Ты не во всем права, Анжелика! Монастырь – отнюдь не тюрьма! Онорина не глупа. Опытные монахини сделают так, что ее разум начнет трудиться. Молитвы, чтение теологических серьезных книг – все это отвлечет ее, смирит ее буйную кровь…

Анжелика соглашалась, затем вынуждена была признаться, что вот уже несколько дней не входила к дочери:

– Франсуаза! Я не могу видеть ее глаза!..

Вернувшись домой, герцогиня де Монбаррей все же приблизилась к запертой комнате, где содержалась Онорина. Анжелика нервно вертела в пальцах ключ, но войти не решилась. Последние ночи Анжелику одолевала бессонница. И в эту ночь она не пошла в спальню, а сидела в одной из гостиных у камина, удерживая на коленях томик сонетов Ронсара. Она подумала, что следовало бы встать и снять золочеными щипцами нагар со свечей. Но вставать не хотелось. Потом уже ей представлялось, что она многое предчувствовала!..

Чуткий слух уловил легкие шаги на мраморных ступеньках лестницы. На второй этаж к Анжелике поднималась, конечно же, Северина! По звуку шагов Анжелика поняла, что верная камеристка спешит. Герцогиня поднялась порывисто. Маленькая книжечка стихов, переплетенная в красный сафьян, упала на ковер. Северина вбежала и кинулась к своей госпоже:

– Письмо!.. Письмо от мадам де Ментенон!..

Анжелика жадно схватила изящный конверт, надорвала… И вот уже глаза, ее красивые глаза побежали по строчкам, написанным легким, летучим почерком Франсуазы…

«Милая Анжелика! – писала мадам де Ментенон, – я не могу терпеть и спешу немедленно известить тебя о случившемся! Я – в покоях Его Величества. Только что мы обсуждали серьезные проблемы насаждения нравственности во Франции. Внезапно камердинер Его Величества доложил о прибытии одного лица, принесшего важные известия. Король тотчас приказал впустить одного из самых известных парижских сыщиков. Ты, должно быть, уже догадалась, что Андре Рубо… Нет, он еще не пойман, но удалось выйти на его след! И только представь себе, где же обнаружился его след! В монастыре Сент Элпис, в этой цитадели женского благочестия! Одна из привратниц заметила странную фигуру, бежавшую через монастырский двор. На первый взгляд могло показаться, что это бежит одна из сестер и покрывало ее развевается от быстрого бега. Но приглядевшись, привратница поняла, что это бежит мужчина! Другая бы на ее месте подняла крик, перебудила бы всех. И… в итоге таинственный незнакомец ускользнул бы непременно! Однако эта разумная женщина проследила путь бежавшего, осторожно следуя за ним в отдалении. Он пронесся по длинному коридору, пустому, темному и холодному, и юркнул в одну из келий! Вот тогда-то привратница решилась разбудить мать-настоятельницу. Разбудили и кое-кого из монахинь, то есть тех, кому мать-настоятельница доверяла. Вызвали стражников, охранявших монастырь. Они клялись, что самым внимательным образом следили за всеми, кто входил и выходил в приемные дни! Мать-настоятельница имела у себя ключи от всех келий. Тихо ступая, она приблизилась к двери. На дворе, под окном кельи, уже стояли стражники. Окно было зарешечено. Мать-настоятельница, не постучавшись (а обычно она стучалась, прежде чем посетить ту или иную келью), повернула ключ в замке и резко распахнула дверь! Тотчас внизу, под окном, раздался отчаянный вопль. Кричал мужчина. В келье решетка на окне оказалась выломана. Царил хаос, свойственный поспешному бегству. Юная сестра Деодата, явно метавшаяся по келье только что, перед самым приходом матери-настоятельницы, теперь замерла, страшно бледная. Вбежало несколько стражников. Тотчас выяснилось, что неизвестный убил одного из них! Картина сделалась вполне ясна. Преступник бежал, выломав решетку. Он решился прыгнуть с достаточной высоты. Он обладал прекрасной ловкостью и не сломал ни руки, ни ноги! При осмотре оказалось, что решетка была подпилена, как и следовало ожидать! Ведь чтобы выломать голыми руками металлическую решетку, надо обладать сумасшедшей силой! Юная сестра Деодата по-прежнему стояла, замерев в отчаянии, будто статуя старинная Екатерины. Не хватало лишь колеса, на которое она могла бы опереться! Ведь обыкновенно святую Екатерину изображают опирающейся на колесо, на котором ее подвергали мучениям! Обыскали келью по приказанию матери-настоятельницы и нашли в сундуке многое из одежды и вещей, принадлежавших испанскому послу и его спутникам! Мать-настоятельница сама допросила сестру Деодату. И что же?! Я бы не могла вообразить такого странного и трагического поворота судьбы! Сестра Деодата оказалась… да, да, никем иным как дочерью той самой купеческой вдовы, убитой роковым Андре Рубо! В миру имя этой девушки было Дениз. После страшной гибели матери она ушла в монастырь. Муж старшей сестры Дениз охотно внес положенный вклад, ведь это было дешевле, чем выдать свояченицу замуж, наделив достойным приданым! Младшие монахини должны были поочередно трудиться в монастырском птичнике. В обязанности Дениз-Деодаты входило ездить вместе с одной пожилой монахиней в Сен-Сир с корзинами свежих яиц. Однажды, покамест ее пожилая спутница беседовала с матронами-наставницами, служившими в девическом училище, сестра Деодата решила прогуляться в саду, ведь это не было запрещено! Вот тут-то и подстерег ее Андре Рубо! И если ты, милая Анжелика, полагаешь, будто девушка не узнала убийцу своей матери, ты жестоко ошибаешься! Она узнала его тотчас! Что же произошло дальше? Она согласилась скрывать и его и все украденное им из кареты испанского посла! Она раздобыла для него рясу и покрывало. А самое, пожалуй, удивительное заключается в том, что этот роковой Андре Рубо даже не был ее любовником! На прямой вопрос матери-настоятельницы, состояла ли сестра Деодата в нечистой связи с преступником, девушка отвечала, что он не прикасался к ее телу! Матушка велела одной пожилой монахине осмотреть Деодату. И что же оказалось? Несчастная была девственна! Ее спрашивали, что же связывало ее с Андре Рубо. Она отвечала, что он – прекрасный человек, что ум его необычайно изощрен, и что связывала их чистая и прекрасная дружба! Ей не преминули напомнить, что она укрывала убийцу своей матери! Плача, она сказала, что Андре Рубо на самом деле не виновен…

– Обстоятельства вынудили его убивать! – повторяла несчастная. – Он не виноват, не виноват! – И прибавила: – На его месте любой, любая из вас поступал, то есть поступала бы точно так же!

Куда бежал Андре Рубо, девушка, разумеется, не знала!

– Душа его чиста! – произнесла она и более не проговорила ни слова.

Мать-настоятельница простила ее, но сестра Деодата заключена в келью под строгий надзор. Она не лжет. И вправду, откуда ей может быть известно, куда бежал Андре Рубо! Во всяком случае, наконец-то о нем хоть что-то сделалось известно! Будем надеяться, что он вскоре будет пойман и это во многом изменит нашу жизнь! Его Величество шлет тебе, милая Анжелика, нежнейший привет. Я подумала, что должна как возможно скорее сообщить тебе о происшедшем и тотчас написала это письмо. Нежно целую тебя в щеку.

Твоя Франсуаза».

– Посланный мадам де Ментенон ждет, – заговорила Онорина, увидев, что госпожа опустила листок на столешницу небольшого, украшенного мозаикой стола. – Будете ли вы писать ответ?

– Да, – коротко ответила Анжелика. Она поспешно присела за столик, на котором были расставлены письменные принадлежности, и быстро написала:

«Милая Франсуаза!

Я несказанно благодарна тебе за твое послание. Будем надеяться, что преступнику не удастся ускользнуть далеко. Я осмеливаюсь передать самый искренний привет его Величеству, а также, в свою очередь, целую в щеку тебя.

Твоя Анжелика».

Герцогиня де Монбаррей запечатала конверт и передала Северине для посланного мадам де Ментенон. Оставшись снова в одиночестве, Анжелика сидела у камина, уронив руки на колени. Она казалась спокойной и задумчивой. Но на самом деле ее томило и терзало нетерпение. Перед глазами, чуть прищуренными, метались яркие языки пламени… Она пыталась вспомнить черты лица Андре Рубо, но черты эти вставали со дна ее памяти такими смутными, что Анжелика вынуждена была признаться себе: нет, она бы не узнала молодого преступника, если бы он вдруг предстал перед ней. Мысли Анжелики обратились к сестре Деодате, к злосчастной Дениз. Каким же обаянием должен обладать этот убийца, если дочь убитой им женщины столь самоотверженно прятала его, причем совершенно бескорыстно, не получая взамен даже любовных ласк, какие были бы вполне естественны в подобной ситуации!.. Анжелика невольно подумала о том, любит ли Андре Рубо Онорину! Нет, об этом нельзя думать! Даже тень такой мысли кощунственна!

Онорина не выйдет из комнаты, пока преступник не будет пойман. Только тогда возможно будет отправить Онорину в какой-нибудь отдаленный монастырь. Анжелика вовсе не желает, чтобы ее дочь постигла участь злосчастной Деодаты! Вдруг Анжелика поняла, что подумала о Жоффрее. А как бы он отнесся к этой перспективе пострижения Онорины?.. Сама не зная, почему, Анжелика коротко усмехнулась. Она тотчас позабыла Жоффрея и снова сосредоточилась на своем нетерпении. Скорее бы поймали Андре Рубо! Ах, если бы сама Анжелика могла действовать, выслеживать этого человека, найти его, связать ему руки, запястья… Герцогиня, неприметно для себя самой задремала в кресле.

Наутро она вместе с дюжей служанкой, приносившей еду Онорине, решилась войти к дочери. Онорина, похудевшая, большеглазая и замкнутая, сидела на ровно застланной постели. Она не встала навстречу матери. Служанка поставила поднос с тарелками на стол и остановилась у дверей, сложив на груди сильные мускулистые ручищи.

– Ты здорова? – спросила Анжелика, пытливо глядя на дочь. Анжелика чувствовала, как неловко ей говорить с любимой дочерью.

Онорина метнула на мать взгляд быстрый и почти злобный.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты хочешь знать, не чувствую ли я признаков беременности? Нет, я не беременна, месячные пришли вовремя! Ты можешь быть довольна!

– Онорина! – произнесла Анжелика упавшим голосом. – За что ты ненавидишь меня? Что я тебе сделала дурного?

– Если еще не сделала, так, значит, сделаешь! – Онорина сурово нахмурилась.

Анжелика поняла, что дальнейший разговор не имеет смысла и вышла из комнаты. Служанка дождалась, покамест Онорина закончит трапезу и унесла поднос с посудой. Анжелика заперла дверь. Онорина крикнула ей вдогонку:

– Не забудь приказать своей шлюхе-прислуге, чтобы выносила вовремя мой ночной горшок! Мне надоело дышать вонью!..

Стоя у двери комнаты, в которой она же сама заперла свою дочь, Анжелика прижала ладони к вискам.

Прошло еще несколько дней. Никаких вестей о поимке Андре Рубо или о его передвижениях не было. Мадам де Ментенон рассказала Анжелике о новом визите господина Пьера:

– Он в бешенстве. Он грозится, что начнет сам искать преступника, разошлет по стране своих агентов…

Анжелика призадумаюсь.

«Неужели дело в том, что Андре Рубо – всего лишь наемный убийца? Неужели московитским государем движет одно лишь чувство мести? Нет, должна быть еще какая-то причина!.. Но какая же?..»

Спустя еще два-три дня Анжелика позвонила утром в колокольчик, как обычно, вызывая Северину, которая обязана была, как обычно причесать ее и помочь одеться. Но вместо Северины явилась другая служанка.

– Что случилось? – спросила Анжелика. – Где Северина? Здорова ли она?

Оказалось, что Северина захворала. Анжелика поспешила навестить верную камеристку. Симптомы недомогания Северины наводили на мысль о сильной простуде. Ее трепала лихорадка, мучил сильный жар, вызвавший приступы тошноты и рвоты. Анжелика приказала послать за врачом, который не совсем понял болезнь Северины:

– Необходимо наблюдение. Я не могу определить, что это за болезнь…

Врач уехал, однако ночью Анжелика вновь послала за ним. Северине стало хуже. Приехавший врач применил растирания и холодные обертывания. Анжелика не отходила от постели верной камеристки. Спустя несколько часов Северина потеряла сознание и скончалась. Врач попросил позволения произвести вскрытие. Анжелика велела приготовить для этого специальную комнату. После вскрытия врач объявил, что причиной смерти Северины Берн явилось отравление ртутью.

– Но каким же образом она могла отравиться? – встревоженно спросила Анжелика.

– Отравиться? – переспросил врач, поправив очки. – Я полагаю, что ее отравили!

Анжелика сжала губы, удерживаясь от излишних вопросов. Итак, Северину отравили. Кто? Зачем?

После похорон Северины Анжелика тотчас поняла, как ей нехватает Северининой верности, Северининого бескорыстия. Она сделала своей камеристкой другую служанку, прежде помогавшую Северине, следившую за бельем и платьем Анжелики в гардеробной. Соответственно, еще одну служанку пришлось назначить в гардеробную. Таким образом, в итоге выяснилось, что в иерархии женской прислуги образовалось свободное место. И это было место кухонной помощницы, в обязанности которой входило мытье полов в обширных помещениях замковой кухни и прочая черная работа. Сама герцогиня время от времени спускалась в полуподвальные залы и комнаты и надзирала за уборкой и приготовлением кушаний. Она тотчас заметила среди знакомых лиц новую девушку, худую и несколько неуклюжую. Новая служанка была одета в платье широкое и дурно сшитое. На голове ее помещался большой чепец, отороченный дешевым кружевом. Из-под платья выглядывали большие башмаки. Лицо показалось Анжелике очень некрасивым и даже глуповатым. Впрочем, кто сказал, что для мытья полов необходимо обладать утонченным умом! И все же герцогиня побранила мажордома:

– Почему вы не поставили меня в известность, почему не доложили о том, что наняли новую служанку?

Мажордом оправдывался в некотором смущении:

– Но ведь это всего лишь поломойка! Я не хотел беспокоить почтенную герцогиню… Ваша особа…

– Я приказала докладывать мне обо всем, что происходит в доме! Вы наняли служанку и не доложили. В дальнейшем я не потерплю ничего подобного! Позовите ее.

Мажордом поклонился почтительно. Анжелика сидела в небольшой кухонной комнате. Здесь обычно завтракала покойная Северина. Анжелика нахмурилась. Сейчас она не хотела предаваться горестным воспоминаниям. Вошла новая служанка-поломойка и остановилась на пороге, неуклюже бросив длинные руки вдоль тела.

– Как тебя зовут? – спросила герцогиня строго.

– Агата.

– Откуда ты? Кто твои родители?

– Не знаю. Я подкидыш, выросла в приюте.

– Давно ты работаешь наемной прислугой?

С двенадцати лет, ваша милость. Сначала работала у начальницы приюта. Потом – у ее племянницы. Я не очень-то ловка, ваша милость. Племянница скоро выгнала меня. Я переходила от одной хозяйки к другой. Когда я была еще младенцем, кормилица нечаянно ударила меня головою об пол. С тех пор я порою мучаюсь головными болями и забываю, что и где положено и что мне следует делать. У последней моей хозяйки был взрослый слабоумный сын. Хозяйка отвела мне каморку, дверь которой не запиралась. В этой каморке я и спала на охапке соломы. Однажды слабоумный сын хозяйки ночью вошел в каморку и набросился на меня. Я было раскрыла рот для крика, но он пригрозил мне ножом и лишил меня девственности. На это у него ума хватило! Я боялась, что он убьет меня и потому ничего не говорила хозяйке и еженощно покорно отдавалась ему. Это и привело к ужасным для меня последствиям! Заметив признаки моей несомненной беременности, хозяйка не замедлила прогнать меня. Я отправилась на одну маленькую площадь, которая помещается близ одного трактира, не помню, как все это называется, но там обыкновенно собираются служанки, ищущие места. И как раз там нанимают их горожанки попроще, должно быть, служанки, стоящие дороже, собираются в других местах. Девушки, увидев мою беременность, стали смеяться. А я совершенно не понимала, что со мной произошло и что же мне делать! Наконец насмешницы сжалились надо мной и одна из них проводила меня в родильный приют, где монахини принимали таких несчастных, как я. Мой несчастный ребенок родился мертвым и мне даже не показали его, но я даже и не очень об этом сожалела, а только была довольна, что снова могу наняться и работать. Но монахини объяснили мне, что потеря дитяти – большое горе, и тогда я заплакала и плакала долго!..

– Кажется, мне знакомо твое лицо, – задумчиво проговорила герцогиня.

– Что ж тут удивительного! – Девушка глуповато засмеялась. – Я ведь уже целую неделю брожу по окрестностям. Мне сказали, что служба в вашем доме – это лучшее из того, что может произойти с нашей сестрой! А тут у вас померла камеристка! Я и подумала, что какое-нибудь местечко и для меня сыщется. Я так обрадовалась!..

– Ладно! Ладно! – Анжелика нетерпеливо махнула рукой. – Иди. И запомнили, что если снова сделаешься беременной, я прогоню тебя немедленно и без всякой жалости!

Агата неуклюже поклонилась, так, что ее длинные руки почти коснулись пола кончиками пальцев, и, чуть покачиваясь на ходу, пошла к двери. Анжелика сейчас же позабыла о ней.

Миновала еще неделя, но об Андре Рубо не поступало никаких известий. Король радостно сообщил Анжелике, что ей позволено прислать в тюрьму, где содержался Кантор, белье и съестные припасы:

– Я был бы счастлив отпустить вашего сына на свободу, но вы ведь понимаете, что это грозило бы международным скандалом! А ведь и без того ясно, что большая война в Европе неизбежна!

– Я благодарна вам, Ваше Величество! – отвечала Анжелика, придавая своему голосу всю теплоту, на какую только была способна.

Несколько раз она навещала Онорину и всякий раз испытывала мучительное чувство раздражения. Онорина становилась все более строптивой и грубой. Флоримон и Мари-Сесиль навещали герцогиню. Однажды Флоримон, сидя за столом, пожаловался матери на дурное качество поданного вина:

– Что это, кагор или аптекарская водичка, слабительное, подслащенное сахаром?! – И с этими словами молодой граф поднялся из-за стола и решительным шагом направился на кухню, чтобы выбранить повара, или помощников повара, или кого-нибудь, кто подвернется под горячую руку.

Анжелика и Мари-Сесиль в один голос пытались удержать вспыльчивого Флоримона, но он не пожелал слушать их увещевания.

Мари-Сесиль покачала головой, улыбаясь чуть насмешливо.

– Пусть выпустит пар! – Анжелика потянулась через стол к невестке и пожала ее нежную руку.

Они ждали, что Флоримон вот-вот вернется в столовую, но вместо этого дождались громких криков и шума многих бегущих ног.

– Хватай мерзавца! – раздавался громкий голос молодого графа.

– Держи!..

– Держи его!..

– Заходи слева!..

– Справа заходи, болван!..

Слуги под явным руководством Флоримона гнались за кем-то.

– Боже мой! – воскликнула Мари-Сесиль. – Наверняка он кого-то уличил в краже! Он полагает, милая матушка, что вы слишком вольно обращаетесь с прислугой!..

Растрепанный Флоримон вбежал в столовую, отчаянно крича:

– Берегитесь! Прячьтесь! Спасайтесь!..

Но, как это частенько и происходит в таких случаях, Анжелика и Мари-Сесиль не только не бросились бежать, но просто-напросто застыли в изумлении.

В приоткрытую дверь видно было, как улюлюкающая толпа слуг пронеслась по коридору, гонясь за кем-то. Флоримон выскочил из столовой и присоединился к преследователям, которые с азартом уже догоняли кого-то. Анжелика опомнилась и быстро приказала Мари-Сесиль:

– Оставайтесь здесь! – И пригрозив невестке указательным пальцем, герцогиня де Монбаррей выбежала из столовой.

– Флоримон! – крикнула она на бегу. – Что это? Что случилось? Неужели нападение?..

Никто не отвечал ей. В дверях столовой показалась нерешительная Мари-Сесиль, не послушавшаяся приказа свекрови.

– Окружай его, окружай! – раздался звонкий голос Флоримона.

Анжелика и Мари-Сесиль побежали на его крик. Беспорядочные вопли огласили коридор. Отчетливо затрещало разбитое стекло.

– Хватайте его! – кричал Флоримон. – Скорее! Он прыгнет!

Анжелика рванулась и удержала разгоряченного сына, крепко сжав в пальцах плотное сукно его кафтана. Кто-то растрепанный, в длиннополой, как показалось Анжелике, одежде, стрелой пронесся, сшиб нескольких слуг на пол…

– Он прыгнул, прыгнул! Бежим вниз, во двор! – призывал Флоримон.

– Он разбился, – произнесла неожиданно спокойно Мари-Сесиль. – Ведь здесь так высоко…

Толпа слуг и служанок побежала по лестницам. Флоримон, Анжелика и Мари-Сесиль несколько отстали.

– Что же все-таки произошло? – спросила Мари-Сесиль. – Кто крал вино?

– Вино? – Флоримон саркастически расхохотался. – В вашем доме, – он повернул голову к Анжелике, – в вашем доме, матушка, происходит кое-что похуже воровства!

Анжелика встревожилась по-настоящему, но опять же промолчала. Теперь уже глупо было бы спрашивать!

Гурьбой выбежали во двор. Под окном лежал тот самый человек, которого только что столь яростно преследовали. Толпа расступилась перед Анжеликой. Герцогиня приблизилась к лежащему и не могла не вскрикнуть в изумлении. Перед ней простерлась бесчувственная Агата. Было ясно, что девушка, ударившись о твердую, утоптанную землю, потеряла сознание и, должно быть, сломала руку или ногу. Большой неуклюжий чепец съехал ей на лицо.

– Ну! – Анжелика рассердилась. – Я не нахожу слов. Что всем вам сделала эта несчастная? Почему вы погнались за ней? Даже если она что-то украла…

– Украла?! – Флоримон нервически захохотал. – Не знаю, что она украла или намеревалась украсть, но кое-что она, похоже, принесла с собой! Вот это! – И молодой граф показал матери бритву, которую держал в руке.

– Не понимаю… – пробормотала Мари-Сесиль.

– Сейчас вы поймете!.. – Флоримон подбежал к лежащей Агате, наклонился и рывком сорвал чепец.

Глазам присутствовавших предстало молодое мужское, то есть несомненно мужское лицо. Одна щека была гладко выбрита, другая – намылена. Глаза были закрыты в беспамятстве. Анжелика при виде этого зрелища не смогла удержаться от смеха, хотя по натуре своей отличалась наклонностью к милосердию.

– Вот так служанка! – Мари-Сесиль также улыбнулась. Но тотчас сказала: – Этому бедняге необходима лекарская помощь…

– Мы найдем, чем и как помочь ему! – произнес Флоримон угрожающе. Затем снова обратился к Анжелике: – Матушка! Вы не узнаете его? Вы забыли его?

Анжелика не отвечала, напрягая память.

– Да ведь это тот самый Андре Рубо! – торжествуя, проговорил Флоримон. – Вспомните, матушка! Вспомните день вашего приезда в Париж! Вы имели возможность хорошенько разглядеть его!..

Но Анжелика не припоминала.

– Ты уверен? – тихо проговорила она.

– Уверен ли я?! Эй! Несите этого мерзавца куда-нибудь, где его возможно будет запереть! И пошлите за врачом. Я вовсе не хочу, чтобы он издох прежде положенного ему времени! Сейчас мы приведем его в чувство и допросим как полагается! Да, это он, матушка! Он и никто другой! Я его хорошо запомнил. Странно, что вы его забыли. Ведь это вам первой его лицо показалось странным!..

Мнимую Агату подняли и понесли в одно из помещений близ кухни, поскольку именно в этом помещении имелся надежный засов. Андре Рубо, должно быть, сильно расшибся, он не приходил в себя и не стонал.

Анжелику охватила радость. Наконец-то преступник пойман. Теперь ее сын будет на свободе. Но Онорина!.. Не так трудно догадаться, что Андре Рубо здесь ради нее!.. И тут Анжелика расслышала душераздирающий, тонкий женский крик и бросилась к лестнице. Это, конечно же, кричала Онорина! Мать подбежала к двери комнаты дочери. Дверь по-прежнему была заперта.

– Выпустите меня! – выкрикивала девушка. – Если вы не выпустите меня, я сейчас же выброшусь в окно!..

Однако она явно находилась не возле окна, но возле двери. Явственно слышались глухие удары, Ясно было, что Онорина колотит в запертую дверь то ладонями, то носками башмаков.

– Выпустите меня! Выпустите…

Сердце матери болезненно забилось.

– Я сейчас выпущу тебя, – произнесла Анжелика, пытаясь сохранять хладнокровие.

Она повернула ключ в замочной скважине. Онорина с другой стороны рванула дверь. Анжелика едва узнала дочь. Волосы Онорины, сверкающие рыжим пламенем, были страшно растрепанны, губы запеклись, и видно было, что Онорина рвала на себе одежду…

Мать невольно отпрянула от дочери.

– Он жив!.. – почти прокричала Онорина. – Он жив! Он бежал!..

– Ради Бога, замолчи! – К Анжелике вернулись мужество и хладнокровие. – Замолчи! Здесь Флоримон и Мари-Сесиль! Ты ведь не хочешь, чтобы они обо всем узнали?! – Анжелика толкала дочь в глубину комнаты. Затем прикрыла дверь.

Дыхание Анжелики участилось. Она с неожиданной силой толкнула дочь на постель:

– Молчи! Молчи! Да, он жив, он бежал! – Анжелика знала, что сейчас нужно лгать…

– Он не ранен? – тихо спросила девушка.

– Нет, нет, не ранен! Но ты должна рассказать мне все, слышишь, все!

Онорина невольно облизала кончиком воспаленного языка пересохшие запекшиеся губы.

– Говори! – приказала герцогиня. – Говори! Если ты сейчас же не заговоришь, я немедленно прикажу послать за ним погоню. Ты слышишь?! Слышишь?!.. – Она схватила дочь за плечи, нагнувшись над постелью, и сильно тряхнула.

– Я… я не могу жить без него!.. – прошептала Онорина.

– Это я уже поняла. Как он очутился здесь? Что вы задумали?

– Это не он! – Онорина помотала головой. Растрепанные волосы огнисто взвились. – Это не он придумал, это придумала я!

– Что, что ты придумала? Бежать?

– Нет… то есть да!.. Но сначала…

– Как он очутился здесь?!..

По лицу девушки змейкой скользнула странноватая усмешка.

– Вам ли не знать, матушка, как он очутился здесь! Ведь слабоумная девица Агата служила поломойкой с вашего позволения!

– Как он решился, зная, что его ищут повсюду!..

– Кто бы стал искать его здесь?

– Но каким образом он пробрался в твою комнату? Говори!

– Самым простым способом, матушка! Через вот это окно!

– Но ведь окно зарешечено!

– Подойди и посмотри…

Анжелика приблизилась к окну. Решетка была подпилена и потому легко поднималась и опускалась.

– Но ведь здесь высоко! – Анжелика глянула вниз. – Он так легко мог сорваться!

– Я сказала ему то же самое, когда он впервые спрыгнул ко мне с подоконника, но он ответил, что не может жить без меня! – В голосе Онорины зазвучала гордость. Еще бы! Ее любили! Она была так сильно любима!..

– Куда вы хотели бежать?

– В Голландию. Андре там вырос.

– Кто он? Кто его родители?

– Он не знает. И, возможно, что и никто не знает. Но он – человек непростой, думаю, и ты это понимаешь!

– Я понимаю, что ты губишь себя!

– Он не виноват. Все это придумала я, я одна!

– Ты пугаешь меня. Говори.

Теперь Онорина отстранилась от матери, но все же заговорила:

– Когда он влез в окно, это было так неожиданно. Ведь он так страшно рисковал своей жизнью, когда, удерживаясь на карнизе, подпиливал решетку! Я едва не закричала от неожиданности, но если бы вы знали, матушка, что это такое – очутиться внезапно, после мучительной разлуки, в объятиях человека, столь любимого!

– Не отвлекайся! – строго приказала Анжелика. – Продолжай!

– Он… он предложил мне бежать тотчас!.. Но я… я испугалась!.. Я сказала ему, что легко могу сорваться вниз, разбиться насмерть!.. И видя его отчаяние, я тотчас предложила ему свой план действий. Ведь я тоже не хотела разлучаться с ним. Но теперь я не знаю, как признаться тебе!..

– Что же ты предложила ему? Неужели убить меня?

– О! Нет, нет! Я решила убить Северину…

– Зачем? Ты чудовище! Что сделала тебе несчастная Северина? Она всегда была так добра и внимательна к тебе!..

– Я вовсе не желала ее смерти. Просто-напросто я не смогла придумать ничего лучше… Я даже не сказала Андре! Ведь он добрый человек, ему дорога любая человеческая жизнь. Он не виноват, что люди принуждали его к убийствам! Ему ведь не оставляли иного выхода!..

– Именно ему! Все прочие как-то обходятся без убийств на каждом шагу!..

– Я… я ничего не сказала ему, не открылась, не призналась. Я только попросила его раздобыть ртуть…

– Ртуть!.. – Анжелика побледнела.

– Да, ртуть! Ведь надо было отравить Северину для того, чтобы в замке, среди прислуги, в конце концов освободилось место поломойки!

– Но как ты могла отравить Северину? Как ты выбралась из комнаты?

– Я не выбиралась. То есть я бы выбралась, но Андре никак не мог открыть дверь, а если бы он сломал замок, ты бы сразу догадалась… Поэтому, когда он принес ртуть, я все-таки сказала ему, что он должен прибавлять ртуть в посуду, из которой она ела…

– И этот добрый человек, разумеется, согласился!

– Не смей говорить о чем с такой издевкой! Не смей!.. Он согласился далеко не сразу! Он долго убеждал меня, говорил, что довольно убийств, довольно смертей! Но я… я доказала ему, что иначе нельзя! И тогда он согласился!..

– Но как же он…

– Да, пробираться в кухню было очень трудно, очень рискованно. И все же он пробирался и постепенно отравлял Северину. А после ее смерти, когда его взяли в услужение, ему стало гораздо легче видеться со мной, хотя все-таки по-прежнему приходилось взбираться к окну по стене…

– А кто выдумал эту нелепую историю слабоумной Агаты? Неужели ты?

– Нет, он.

– С таким талантом выдумщика он мог бы писать книги, длинные романы, не хуже покойного господина Скаррона!

– Но он жив? Он бежал? Я сразу поняла, что за ним гонятся!

– А я не поняла, зачем он брился днем, а не ночью. Флоримон разоблачил его совершенно случайно.

– Что же теперь будет?

– С кем? С тобой? Я полагаю, что тебе лучше всего уйти в монастырь.

– Это придумала мадам де Ментенон? Гнусная ханжа!

– Считай, что это придумала я. Потому что я не решусь выдать тебя замуж за благородного человека, даже если бы за тебя сватались!

– Я не знаю другого такого благородного человека, как Андре! Я ни за что не пойду в монастырь. Я найду его. Нет, он сам найдет меня. Он ни за что не оставит меня! Мы будем вместе…

– Если бы ты знала…

– Матушка! Что я должна знать о поступках Андре? Что такого страшного вы намереваетесь мне открыть? Что вы сделаете? Состроите гримасу ужаса и снова скажете таким тоном, как будто доверяете мне страшную тайну, что Андре снова кого-то убил?! Во всяком случае, не вас, в этом убеждены мои глаза! Не вас, не Флоримона, не графа Жоффрея… Кого же?.. Его Величество, насколько мне известно, жив!

– Твоя наглость переходит все границы! Твой Андре убил испанского посла. И в этом убийстве обвинен твой брат Кантор, Кантор в тюрьме. Счастье твое, что твой Андре успел сбежать!..

Онорина вдруг подскочила к матери:

– Лжете! Вы лжете, матушка! Он ранен, он в плену! Пустите меня!

Анжелика ухватила дочь за руки. Онорина вырывалась, пытаясь вывернуться из крепких материнских рук, но Анжелика держала ее крепко.

– Не смей кричать! – проговорила Анжелика сквозь зубы. – Если ты издашь хоть звук своим поганым ртом, ты никогда больше не увидишь своего Андре!

Крепко прижимая дочь одной рукой к полу, Анжелика другой рукой схватила с пола крепкий крученый шнурок, которым прикреплялся полог на кровати. Полог рухнул. Онорина барахталась, накрытая скомканным пологом. Анжелика быстрыми движениями одновременно высвобождала дочь и связывала ей шнуром руки.

– Молчи, глупая! Ты должна молчать, глупая девчонка! Если Флоримон узнает, он примется допрашивать тебя и ничего хорошего из этого не выйдет!..

Тяжело переводя дыхание, Анжелика остановилась перед Онориной, лежащей на полу, протянула руки, помогла дочери подняться и усадила ее на всклокоченную постель.

– Сиди и молчи! Я что-нибудь придумаю! – С этими словами Анжелика вышла из комнаты и заперла дверь на ключ.

Она побежала в помещение, куда должны были отнести Андре. В самом помещении и в коридоре все еще теснились слуги и служанки, толкая друг друга. Они даже не сразу увидели госпожу, но услыхав ее властный голос, пропустили ее тотчас. Раненый лежал на полу. Лицо его было мокрым, его обливали холодной водой, чтобы вывести из беспамятства. Глаза молодого человека были открыты, он морщился и стонал. Флоримон стоял над лежащим, сложив руки на груди и глядя презрительно. Над лежащим также наклонился врач и щупал пульс. Двое помощников врача возились с ногой юноши, закрепляя кости таким образом, чтобы они не смещались. Голова юноши была перевязана.

Анжелика подошла к сыну и тихо сказала:

– Я сейчас пошлю кое-куда. Скоро за этим мерзавцем приедут. Ты допрашивал его?

– Он молчит, – бросил сквозь зубы Флоримон.

Анжелика резко повернулась на каблуках и вышла, слуги расступились. И прошло совсем немного времени, и к воротам резиденции мадам де Ментенон уже подъезжал всадник – посланный герцогини де Монбаррей. А когда уже совсем стемнело, к замку герцогини, бывшему жилищу опального министра Фуке, подъехала карета. Человек необычайно высокого роста побежал, перешагивая через две ступеньки зараз.

Затем в помещении, где лежал раненый, уже переодетый в мужское платье, заимствованное у одного из слуг герцогини, раздались крики, поднялась возня. Великан топал ногами, черные усы его топорщились от гнева, он рвался к раненому и изрыгал какие-то грубо звучавшие слова; это были, по всей вероятности, проклятия, произносимые на непонятном присутствующим языке. Андре Рубо упорствовал в своем молчании. Великана едва удавалось сдерживать. Анжелика остановилась поодаль, затем сказала, обращаясь к великану:

– Успокойтесь, господин Пьер. Этот человек теперь – ваша собственность, вы увезете его с собой и сделаете с ним все, что только пожелаете.

Господин Пьер подвинул с грохотом стул и уселся.

– Будешь ты говорить? – спросил Флоримон, глядя сверху вниз на пленника.

Наконец-то Андре Рубо соизволил открыть рот.

– Я не знаю, кто этот крикун, – тихо сказал он. – Я не понимаю его языка…

Выражение крайнего гнева вновь исказило крупные черты господина Пьера.

– Ты меня не знаешь? – Господин Пьер выговаривал французские слова медленно, и в этой медлительности чувствовалась жуть. – Ты меня не знаешь?! Мерзавец! Зато я слишком хорошо знаю, кто ты такой!

Анжелика почувствовала невольную жалость к бедняге Андре Рубо.

– А вы, господин Пьер, уверены, что именно этого молодого человека вы ищете?

– Его, его я ищу, госпожа! Андре Рубо! Но при рождении он получил несколько иное имя! – Великан заскрежетал зубами. Зубы у него были очень большие и производили устрашающее впечатление.

Раненого уложили на носилки и отнесли в карету. Анжелика задумчиво слушала грохот колес. Без сомнения судьба Андре Рубо была решена, и решена не самым лучшим для него образом! Анжелика невольно представила себе какие-то мрачные застенки, жаровни с раскаленными углями, орудия пытки… Вероятнее всего, господин Пьер желал узнать от Андре Рубо нечто важное о заговорщиках, умышляющих на жизнь государя Московии. Но странно, ей показалось, что Андре Рубо говорил искренне, когда уверял, что не знает господина Пьера! Впрочем, сейчас Анжелику более всего занимала дальнейшая участь Кантора. Она надеялась на обещания господина Пьера и короля. Но исполнят ли они свои обещания? Завтра Анжелика узнает новости от мадам де Ментенон.

Герцогиня снова поднялась наверх. Приказала принести поднос с едой и сама отнесла Онорине поесть. Девушка молчала и казалась очень измученной. Мать развязала дочери руки. Онорина поела, не глядя на мать.

– Я что-нибудь придумаю… – пообещала Анжелика неопределенно.

Онорина по-прежнему молчала.

Анжелика попрощалась с сыном и невесткой. Теперь они все надеялись на скорое освобождение Кантора. Об Онорине Флоримон не спрашивал. Анжелика ушла в спальню. Новая камеристка переодела ее, расчесала волосы герцогини. Оставшись в одиночестве, Анжелика накинула шаль и присела у туалетного столика. Мысли ее невольно обратились к Онорине.

«Бедная девочка! В сущности, она права. Я искренне желала устроить ее судьбу, но ведь я так мало заботилась о ее устремлениях. Да, я люблю ее, но моя любовь требовательна и даже и сурова. А по-настоящему, истинно… да, истинно любит Онорину один лишь этот странный юноша… Андре Рубо!.. Что же мне делать? Их брак совершенно не возможен. Выдать Онорину замуж за кого-то… За кого же? Этот союз может быть только несчастным. Держать ее дома, взаперти, как пленницу? Нет, нет! Остается лишь один выход: монастырь! Спустя год или два она смирится, вечной любви не существует. Ведь она не примет пострига, она будет лишь послушницей, да, это единственный выход…»

Анжелику клонило в сон. Шаль соскользнула на паркет. Анжелика, чуть пошатываясь, подошла к широкой постели и прилегла. Она запомнила, что успела все же затушить свечи. И немедленно погрузилась в тяжелый, без сновидений, сон.

Глаза ее открылись внезапно. Еще никого не видя подле себя, она уже почувствовала, что в комнате кто-то есть! Ощущение неясной угрозы принудило ее поспешно сесть на кровати. В серебряном подсвечнике на столе горела свеча. У постели матери стояла Онорина, угрожающе занесшая над головой герцогини де Монбаррей другой серебряный подсвечник. Анжелика сама не понимала, почему это зрелище не испугало ее. Она окинула девушку внимательным материнским взглядом. Платье Онорины было испачкано и разорвано, руки изранены.

– Опусти подсвечник, дурочка, – бесстрашно проговорила мать. – Опусти на стол, а не на мою голову. Как ты выбралась из комнаты? Неужели я забыла запереть дверь?

– Нет, не забыла, – Онорина поставила подсвечник на стол. – Но ты забыла, что Андре подпилил решетку!..

– Боже мой! – Анжелика наконец поняла, в чем дело. – Ты спустилась по стене и потом пробралась в замок?! Почему ты совсем не ценишь свою жизнь? Ведь ты так легко могла сорваться и разбиться насмерть!.. Почему ты не думаешь совершенно обо мне? Тебе и в голову не приходит, что я люблю тебя! Ты что же, хотела убить меня вот этим подсвечником?

– Простите, матушка! – Онорина упала на колени. – Простите, но я не могу жить без него. И я не верю вам! Я чувствую: с ним случилось несчастье!..

– И поэтому ты хотела убить меня?

– Матушка! Я всего лишь боялась, что если я не буду угрожать тебе, ты не скажешь мне, где Андре!

– А если будешь угрожать, тоже не скажу! Потому что я не знаю, где он!

– Неправда! Ты знаешь!

– Не знаю!

Нет, нет! Ты хоть что-то знаешь! Ты должна знать! – Онорина, не подымаясь с колен, припала грудью к изножью кровати. – Матушка! – Лицо Онорины приняло умоляющее выражение. – Ведь ты любишь меня. Ты всегда любила меня. Ты и Андре! Только вы двое любите меня! Неужели ты позволишь человеку, который любит меня, погибнуть?! Я не верю, не верю! Нет, нет!.. Я знаю, что ты поможешь мне! Вспомни, какою ты была в юности, сколько приключений ты пережила! Вспомни, как ты бросалась очертя голову в пучину самых немыслимых авантюр! Вспомни, как ты любила Жоффрея де Пейрака и Колена Патюреля! Я знаю о тебе…

– Не хватало еще, чтобы ты заявила, будто знаешь обо мне все! Встань с колен и приди в себя. Для начала оденься сама. Вернее, переоденься. Между прочим, в той самой пучине авантюр, куда ты столь неосмотрительно намереваешься кинуться, приходится в достаточной степени часто все делать самой! Ступай в мою туалетную комнату, умойся и переоденься. И не забудь причесаться! И не торопи меня! Дай мне возможность хоть немного подумать!

Онорина вскочила и побежала приводить себя в относительный порядок. Анжелика встала с постели и прошлась по комнате. Странное чувство охватило ее. Умом она понимала, что должна, обязана вести себя, как ведут себя обычно взрослые женщины, светские дамы знатного происхождения. Но ведь она никогда не вела себя, как все! И теперь она все более ясно сознавала, что если сейчас примется обдумывать ситуацию, это приведет лишь к новым сомнениям и колебаниям. Надо было решаться! Но ведь ей не впервой круто менять свою жизнь, бросать привычное ради нового, неизведанного, опасного! Сколько раз она решалась на это ради себя, ради своих желаний и стремлений! Неужели же она не решится сейчас, ради несчастной, запутавшейся девочки? Ведь, в сущности, эта девочка – самое близкое ей существо!..

Анжелика решительно вошла в гардеробную. Тотчас начала распоряжаться, помогать дочери. Онорина смотрела на мать восторженными глазами. Анжелика выбрала для себя и для дочери темные платья и теплые прочные плащи и головные накидки. Две женские фигуры проворно побежали по лестнице. Анжелика побежала в конюшню, сама растолкала кучера.

– Куда мы поедем ночью? – тихо спрашивала Онорина, прижимаясь к матери.

– К мадам де Ментенон, – коротко отвечала Анжелика.

Через час они сидели в спальне Франсуазы. Некоронованная королева Франции куталась в пеньюар и, позевывая мелкими зевками, оправляла тонкие, с легкой проседью, волосы. Анжелика объясняла:

– …Это очень серьезно! Мы беседуем, а его уже, быть может, нет в живых!..

Онорина судорожно сжала руки.

– Молчи! – кинула Анжелика, обернувшись к дочери, хотя Онорина и без того не произносила ни слова.

Мадам де Ментенон вдруг звонко расхохоталась и тряхнула волосами:

– Вы обе – необыкновенные смешные существа! Явиться в Париже внезапно, словно комета на ночном небосклоне, мгновенно сделать придворную карьеру, обрести титул герцогини! И решиться бросить все, что только возможно бросить!..

– Но погоди, Франсуаза! – Анжелика взмахнула рукой. – Я еще нечего не бросила! Я только поняла, что должна полагаться на себя и только на себя!

– Это прекрасно! Однако… Если Кантор совершит побег из тюрьмы, Его Величество никак не может нести ответственность за подобные действия заключенных! Но… подумай, куда же денется твой сын после побега? При дворе ему больше нечего будет делать!..

К Анжелике вернулась беззаботность юности.

– Кантор может уехать в Америку или в Канаду. Он молод, полон сил…

– Ладно! Я, разумеется, назову вам гостиницу, в которой остановился господин Пьер. Но на вашем месте я бы не рискнула связываться с таким человеком!..

– Ах! Это все совершенно не имеет значения! Ты только назови гостиницу!

Спустя час карета Анжелики и Онорины подъезжала к захолустной гостинице, на одной из окраин Парижа. Хозяин сначала утверждал, что никакого господина Пьера в гостинице нет.

– Что ж! – Анжелика проявляла терпение. – Скажи господину Пьеру, которого в этой гостинице нет, что его спрашивают посланные от герцогини де Монбаррей! И если и после этого окажется, что господина Пьера здесь нет, мы уедем! Но скажи ему о нас непременно! Если не скажешь, пожалеешь!..

Анжелика вернулась в карету.

Онорина, прижавшись к матери, шептала горячо:

– А если он не захочет видеть нас? А если хозяин не передаст ему?!..

Анжелика чувствовала себя уверенной, сильной, энергичной. Анжелика крепко обняла дочь. Ее забавляло превращение, происшедшее с Онориной почти мгновенно. Из упрямой и грубой девчонки Онорина вдруг преобразилась в беспомощную, не знающую жизни девочку, какою она и была прежде.

Совсем скоро хозяин выбежал во двор. За ним следовал слуга с факелом. Хозяин самолично помог Анжелике и Онорине выбраться из кареты. Внезапно, словно по вдохновению, Анжелика обернулась к своему кучеру:

– Возвращайся! Или нет!.. Поезжай в дом молодого графа де Пейрака, Флоримона де Пейрака! Передай ему, что герцогиня де Монбаррей уехала, да, уехала, вследствие важных дел, которые возникли!.. Подожди!.. – При свете факела Анжелика написала сыну короткое послание…

Анжелика и Онорина вошли в гостиницу. Услышав скрежет ключа, поворачиваемого в замке, Анжелика обернулась. Хозяин закрывал входную дверь на ключ. Анжелика сочла это дурным признаком. В просторной прихожей никого не оказалось. Анжелика и Онорина приостановились.

– Куда же нам идти? – спросила Анжелика. Хозяин поспешно поклонился и указал на маленькую низкую дверцу.

– Веди! – Анжелика шагнула вперед, держа дочь за руку.

Хозяин толкнул дверцу, за ней открылась узкая лесенка, ведшая вниз. Хозяин приказал слуге с факелом остаться. Анжелика и Онорина следовали за хозяином, цепляясь за перильца. Забрезжил свет. Снова показалась дверь. Хозяин постучал. Дверь отворилась. Анжелика и Онорина вошли в небольшую комнатку, просто убранную. У стола, на котором поставлены были свечи в подсвечниках, сидел господин Пьер. Стол и стул были для него явно низковаты. Он вытянул длинные ноги, обутые в простые сапоги для верховой езды. Сначала Анжелика приняла его черные кудрявые волосы за парик. Господин Пьер выглядел растрепанным и сердитым. Тем не менее он резко поднялся и поклонился дамам. В поклоне его не было почтительности, но чувствовалась досада.

– Я выполню свое обещание! – заговорил господин Пьер. Он даже не предложил дамам сесть. – Ваш сын, герцогиня, уже, наверное, свободен. Я отправил посланного к вашему королю. Возможно, ваш сын скоро будет здесь. Он должен приехать сюда. Я устрою его судьбу. Он поедет со мной. Я слыхал, что он умен и порядочно образован. Мне нужны такие люди. Здесь, во Франции он остаться не может!.. Вы, герцогиня, конечно же, беспокоитесь, как обязана беспокоиться мать. Но будьте покойны. Я хочу превратить Московию в богатое и процветающее государство! Я прикажу выстроить новую столицу, которая будет прекрасна более, нежели Париж! Люди, которые пойдут ко мне на службу, сделаются счастливы!..

Анжелика внимательно слушала. Разлука с сыном не пугала ее. Она давно уже привыкла разлучаться со своими детьми. Она знала, что ее сыновья сильны и независимы. И сейчас она рада была вскоре увидеть Кантора, ведь она не видела его так давно! И все же она не боялась новой разлуки с ним!..

Между тем господин Пьер продолжал:

– …Все, кто против меня, на самом деле против славного будущего Московии! Поэтому у меня есть право уничтожать их беспощадно!.. – Он ударил кулаком по столешнице и повторил: – Беспощадно!..

Анжелика и Онорина стояли перед ним.

– Сядьте! – наконец предложил он. Повертел головой и нашел взглядом небольшой диван. – Сядьте и ждите! А я занят и потому должен покинуть вас! – И с этими словами он быстро вышел.

– Матушка! – прошептала Онорина, приблизив нежный рот к уху матери. – Ты не спросила его об Андре!..

– Пойми! – отвечала Анжелика тихо. – Ты видела, в каком он настроении. Нельзя было спрашивать его сейчас…

Онорина скорыми шажками прошлась по комнате, прижала ладони к вискам. Внезапно девушка бросилась вперед. Она разглядела еще одну лестницу, еще более узкую, ведущую еще глубже вниз… Сначала Анжелика даже не поняла, куда исчезла мгновенно ее дочь. Но поняв, бросилась следом, не раздумывая.

Спотыкаясь и едва не падая в полутьме, мать и дочь вбежали в просторный подвал. Помещение казалось ярко освещенным. Но на самом деле к стенам было прикреплено всего лишь несколько не очень больших свечей, прикрепленных к специальным железным крюкам. Свечи эти давали свет рассеянный и сумрачный. Яркий же свет исходил от жаровни. Человек в темной кожаной одежде калил на огне какие-то инструменты. На первый взгляд могло показаться, что это кузнечные инструменты, а человек, соответственно, кузнец! Но это не было так! Анжелика и Онорина с ужасом увидели еще людей, суетившихся вокруг чего-то. Онорина потянула мать за руку вперед. И Анжелика невольно вскрикнула. С потолка, низкого и сводчатого, свисали большие крюки. И к этим крюкам подвешен был за руки истязуемый. Впрочем, он не издавал ни звука, потому что был без памяти. Несчастный, весь залитый кровью, он уже почти не походил на человеческое существо! И тем не менее Онорина узнала его.

– Андре! – закричала она, бросаясь к нему.

Тотчас жесткие и необычайно сильные руки стиснули ее, словно клещи, больно прижав ее локти к телу. Анжелика, в свою очередь, бросилась освобождать дочь. Но жесткая рука, резко вскинувшись, швырнула ее к стене.

– Молчать! – взревел господин Пьер. – Молчать, суки!..

Анжелика и Онорина припали друг к другу, сжавшись у стены.

– О-о отпустите его! – Заикаясь, проговорила Онорина сквозь слезы.

Господин Пьер обернулся к своим людям и махнул рукой. Впрочем, теперь нельзя было называть его «господином Пьером», перед испуганными женщинами высился грозный молодой царь неведомой Московии! Повинуясь его безмолвному приказу, несчастного сняли с крюков, положили на пол и облили холодной водой. Несчастный слабо застонал. Онорина рванулась к нему. Царь резко махнул головой, и люди его покорно расступились. Онорина упала на колени перед лежащим и целовала его израненное лицо. Он открыл глаза, узнал ее и не удивился ее присутствию…

– … я… – заговорил он едва слышным голосом… – я… должен понести наказание… Я убивал людей… Не жалей меня…

Онорина рыдала.

Царь Московии Петр остановился грозно перед Анжеликой, припавшей к стене.

– За что вы мучаете его? – тихо спросила она.

Петр басовито хохотнул:

– За что?! Разве он ни в чем не виноват? Разве не на его совести смерть других людей?

– Но ведь вы мучаете его вовсе не за это!

– Да, не за это! Но судебные власти, которые обязаны были приговорить его к смертной казни, просто-напросто не поймали его!..

– Он причастен к смерти вашей матери? Он наемный убийца?

– Нет, госпожа! Он для меня хуже, чем наемный убийца! Он с самого своего рождения виновен передо мной! Но началом всех бед, постигавших меня и мою мать, явилась, конечно же, дурная подлая женщина! О! Если бы я мог, если бы я имел право задушить, казнить ее!..

– Я не понимаю… – проронила Анжелика. Петр подскочил к лежавшему, топнул ногой, крикнул:

– Говори! Ты виделся с ней? Говори! Ты знаешь ее? Ты знаешь, о ком я говорю?! Мерзавец!..

– Я… убийца!.. Я достоин наказания… – стонал лежавший, – Убейте меня!.. Но я не знаю, не могу понять, о чем вы меня спрашиваете!.. Я рассказал вам о своей жизни… Я не знаю, кто я, не знаю, кем являлись люди, которые заботились обо мне в детстве…

Петр немного остыл и махнул рукой. Раздались поспешные шаги. В подвал вошел хозяин гостиницы. Не обращая внимания на Анжелику и Онорину, он подбежал к царю и что-то негромко сказал ему. Царь повернулся к Анжелике:

– Ваш сын здесь, герцогиня!..

Анжелика посмотрела на Онорину. Та была поглощена несчастным Андре. Анжелика не решилась оставить дочь рядом с этими мастерами пыточных дел. Но Анжелику удивило, что царь понял ее чувства.

– Попросите графа спуститься, – сказал он хозяину гостиницы.

Уже совсем скоро Анжелика обнимала незнакомого молодого человека, вглядывалась в его лицо, искала в чертах этого лица милые черточки давнего детского личика маленького Кантора… Они говорили разом, перебивая друг друга. Анжелика убеждала сына, говорила ему настойчиво, что в далекой Московии он сделает еще более замечательную карьеру, нежели в Париже! Кантор смеялся и говорил матери, что ничего не боится, что готов к дальнему пути и к испытаниям, которым может подвергнуть его судьба!..

– Это твоя сестра… – Анжелика указала Кантору на Онорину, которая рукавом отирала кровь с разбитого лица Андре.

– А кто этот несчастный? – спросил Кантор. Анжелика пожала плечами:

– В сущности, он и сам не знает, кто он!..

– Объясни мне… – Лицо Кантора выразило искреннее любопытство.

Петр решительно вмешался в разговор. Анжелика поняла, что ничего не стоит скрывать от царя Московии! Кантор, узнав подробности жизни Андре Рубо и романа Онорины, насмешливо покачивал головой.

– Мне жаль, герцогиня! – Петр сурово сдвинул брови. – Но я не могу отпустить Андре Рубо. И я не стану рассказывать вам, почему я не могу отпустить его!..

Анжелика невольно побледнела и подалась к царю Московии:

– Вы… вы убьете его?.. Здесь?..

– Это вас не касается, герцогиня! Ваш сын свободен. Я полагаю, скоро начнется война. Я уже достаточно долго не был на родине. Я нужен моей Московии. А вы и ваша дочь должны покинуть это место и вернуться к обязанностям своей жизни. И запомните, что если вы захотите найти меня, вы не найдете меня! Потому что в этой гостинице меня не будет уже очень скоро. Ступайте! Хозяин проводит вас!..

Анжелика поняла, что снова очутилась в тупике, она увидела, как Онорину отрывают от несчастного Андре, девушка отчаянно сопротивлялась. Наконец она лишилась сознания. Бесчувственные юноша и девушка простерлись перед Анжеликой и Кантором.

– Я отпустила карету… – машинально произнесла Анжелика.

– Не беспокойтесь об этом, – заметил царь Петр. – Вас доставят домой!..

– Матушка! – Кантор обнял и поцеловал мать. – К сожалению, я лишен возможности проводить вас и сестру. Но никто не знает, как повернется жизнь! Надеюсь, мы еще встретимся!..

Незнакомая карета увозила Анжелику и бесчувственную Онорину назад, в замок. Девушка очнулась и горько плакала.

– Ведь ты больше не будешь запирать меня? – спросила она тонким голоском.

– Нет, нет!.. – Анжелика обхватила дочь за плечи.

Очутившись вновь в замке, Анжелика послала за Флоримоном. Ее первенец был счастлив узнать, что младший брат спасен. Онорина, побледневшая и похудевшая, присутствовала при их беседе.

– Все же, я полагаю, мы должны позаботиться о судьбе Онорины! – сказал Флоримон.

– Я не хочу действовать насилием! – решительно произнесла Анжелика.

– Ладно! Спросим ее самое? Как ты мыслишь свою дальнейшую жизнь, Онорина?

– Я… я не знаю… – Девушка нервно переплела пальцы.

– Онорина, – начала мать, – мне кажется, что тебе лучше было бы побыть некоторое время в каком-нибудь женском монастыре…

Анжелика не была уверена в том, что дочь поддержит се намерение. Скорее наоборот, Анжелика полагала, что Онорина примется противиться, возражать… Но Онорина внезапно и печально согласилась.

На этот раз Анжелика не стала советоваться с мадам де Ментенон. Довольно! Ведь она уже обманула доверие этой почтенной женщины! Сколько хлопот доставила Онорина матронам из Сен-Сира! Но на этот раз все будет иначе! Анжелика поспешно съездила в один из женских монастырей под Парижем и легко договорилась о том, чтобы Онорину приняли послушницей. Мать не стала медлить и отвезла дочь в монастырь. Кстати, Анжелика внесла в кассу монастыря значительную сумму денег. Она простилась с дочерью и просила ее быть благоразумной.

Анжелика встретилась с Его Величеством и на всякий случай поблагодарила короля за спасение ее сына. Мадам де Ментенон также охотно возобновила посиделки с легким вином и печеньями, когда она и Анжелика весело болтали и обсуждали новости…

– Ты удивляешь меня, милая Анжелика! – говорила Франсуаза. – Не знаю, почему, но я полагала, что ты начнешь новую жизнь! Я думала, что с тобой произойдет нечто невероятное!

– К примеру?

– К примеру, ты отправилась бы в Московию…

– Ха-ха!.. И Его Величество завел бы себе новую любовницу, и тебе пришлось бы ладить уже с ней! Но разумеется, для разумных бесед с королем ты, милая Франсуаза, незаменима!..

Они ели печенья, пили легкое вино и смеялись.

Спустя неделю Анжелика навестила дочь в монастыре. Онорина была спокойна. Мать-настоятельница не жаловалась на нее. Онорина спокойно говорила с матерью, вышивала и шила, охотно подчинялась монастырскому уставу. Анжелика уже надеялась на то, что Онорина забудет несчастного Андре Рубо и тогда возможно будет поразмыслить об устройстве ее дальнейшей судьбы!.. Вернувшись из монастыря, Анжелика повела ту жизнь, которую привыкла вести в последнее время. Посещение салона мадам де Ментенон, балы, веселые и откровенные беседы с мадам де Ментенон, близость с королем… Все это занимало время и развлекало герцогиню де Монбаррей. Однажды она подумала о Жоффрее де Пейраке, но он не подавал о себе вестей. Зато пришла весть от Кантора. Он писал, что голландский корабль, на котором царь Петр должен вернуться в Московию, отплывает из Гавра. Кантор, который отправлялся вместе с царем Петром, желал проститься с матерью. Анжелика решила ехать в Гавр. Но перед отъездом она снова посетила монастырь и говорила с дочерью.

– Кантор, твой брат, уезжает с царем Петром. Я еду в Гавр, проводить его.

Онорина вопрошающе смотрела на мать. Анжелика поняла смысл ее взгляда:

– Нет, девочка моя! Я не хотела тебе говорить, но я знаю, он убит. Царь не хотел оставить его в живых!

Онорина не встревожилась, что даже и удивило Анжелику. Онорина смотрела на мать спокойно и задумчиво:

– Матушка! Я не думаю, чтобы Петр, царь Московии, решился убить Андре! Андре нужен ему! Андре с кем-то связан в Московии. Возможно, то есть вернее всего, Андре сам не знает, с кем его связала общая судьба! Но царь не убьет Андре, нет!..

Анжелика боролась с собой. Она не знала, стоит ли ей быть настолько снисходительной. Но все же она сказала мягко: – Ты хочешь увидеть Андре? Последовала пауза, после которой Онорина проговорила:

– Нет. Это уже не нужно ни мне, ни ему! Наверное, я решусь остаться в монастыре навсегда. Ты только дай мне время, матушка, дай мне время обдумать мою судьбу. Но я уже чувствую, что мне хочется остаться здесь. Так было бы лучше для всех. И для тебя, и для меня, и для братьев…

– Я не тороплю тебя, – сказала Анжелика. – Что бы ты не решила, я соглашусь с тобой. Лишь бы ты чувствовала себя спокойной!..

– Благодарю, матушка! Если бы вы пожелали мне счастья, это было бы неестественно. Мне возможно пожелать в дальнейшей моей жизни лишь покоя…

Анжелика вернулась в Париж и поспешила в Гавр. Уже в пути догнал герцогиню посланный Флоримона, привезший письмо. Анжелика поспешила вскрыть послание. Что ж! Она, пожалуй, представляла себе, что произойдет нечто подобное! Флоримон писал, что Онорина бежала из монастыря. Куда бежала дочь, об этом Анжелика догадалась с легкостью. Куда? Разумеется, в Гавр! Поэтому Анжелика продолжила путь.

В Гавре герцогиня де Монбаррей отыскала в порту корабль, на котором отплывал ее сын. Мать и сын простились. Анжелика рассказала Кантору о побеге Онорины.

– Но я не видел ее!..

– Вот это-то и скверно! Не случилось ли с ней беды?..

– Я буду внимателен… – И в подтверждение своих слов Кантор оглянулся.

Но вокруг не замечалось ничего интересного. Сновали грузчики и моряки. Ни царя Петра, ни его спутников не было видно…

– Разумеется, он не желает, чтобы на него глазели, – Кантор ответил на невысказанный вопрос матери. – Он первоначально хотел остаться в Париже, уже как официальное лицо, но все же передумал.

– Потому что Андре Рубо в его руках?

– Да!

Значит, Онорина была права. Она говорила мне, что государь Московии не решится убить Андре. Андре для чего-то нужен ему, Андре с кем-то связан, хотя сам не знает об этом…

– Капризы Онорины мне неприятны! – Кантор перевел разговор на другую тему, сейчас более важную для него. – Она доставляет нам излишние хлопоты.

– Я думаю, Андре Рубо здесь, на корабле?

– Да, государь приказал вылечить его, насколько это было возможно. Теперь бедняга сильно прихрамывает на правую ногу, но ведь это все же лучше, чем умереть!..

Вскоре корабль должен был отплыть. Анжелика в последний раз поцеловала сына в щеку. Внезапно перед ними явился незнакомец и обратился к ним, не совсем хорошо выговаривая слова по-французски:

– Господин Пьер желает видеть вас перед отплытием!

Им ничего не оставалось делать, как пройти вслед за этим человеком. Кантор хмурился. Анжелика полагала, что это внезапное приглашение может быть связано с бегством Онорины.

Их проводили в одну из кают. Они вошли. Здесь глазам их предстало не очень веселое зрелище. Растрепанный Петр сидел, вытянув длинные ноги, и курил голландскую трубку. Перед ним на полу брошен был связанный по рукам и ногам подросток. Едва Анжелика и Кантор вошли, как царь Московии сверкнул на них огненным взглядом черных глаз:

– Вы! – Петр вскинул длинную руку. – Заговор? Заговор, да?!..

Анжелика бросила взгляд на связанного подростка и вскрикнула от неожиданности. На полу, связанная по рукам и ногам, лежала Онорина в мужском костюме; она была одета, как обычно одеваются юнги с больших кораблей.

– Заговор! – повторил царь Петр. – Вы все – заговорщики! Вы не выйдете отсюда. Я раздавлю голову змеи!.. – Он мгновенно вскочил и выбежал вон. Анжелика побежала было за ним, но стоявшие начеку у двери слуги царя поспешили оттолкнуть ее. Спустя несколько мгновений Анжелика, Кантор и Онорина уже были заперты в каюте. Анжелика, не теряя присутствия духа, нагнулась над Онориной и развязала дочери руки и ноги. Все трое ощутили качку.

– Корабль отплывает, – произнес Кантор.

Только теперь Анжелика осознала, что же именно с ней произошло. Мадам де Ментенон оказалась права, предчувствуя радикальные перемены в жизни своей подруги. И вот теперь герцогиня де Монбаррей в плену, без необходимой одежды, без косметических принадлежностей, без камеристки… Онорина, сидя на полу, растирала запястья.

– Ты пыталась освободить Андре? – Анжелика спрашивала, не ожидая ответа. – Было бы лучше, если бы ты поделилась своими замыслами с матерью! Вот, посмотри, чего ты в итоге добилась!

Я украла у матери-настоятельницы деньги, – сказала Онорина. – Ведь это все равно были те самые деньги, которые внесла ты! Я купила лошадь и мужской костюм. До Гавра ехала верхом, а в порту купила костюм юнги и пробралась на корабль. Я пыталась узнать, где Андре, но случайно попалась на глаза царю Петру. Он наделен каким-то сверхъестественным чутьем! Представь себе, он узнал меня. Меня связали. Он принялся кричать, что я – одна из заговорщиков, что все мы злоумышляем против него! А я ведь сказала ему правду. Я сказала, что всего лишь хотела освободить Андре и бежать вместе с ним. Но царь все твердил о каком-то заговоре. Может быть, нам еще удастся освободить Андре и бежать? У меня есть деньги…

Анжелика и Кантор нервно хохотали.

– Царю Петру явно есть чего опасаться! – заметила Анжелика. – Мы замешались в его трудную жизнь и теперь можем погибнуть. Это не шутки. А кто виноват? Несчастный Андре Рубо!..

– Нам остается только ждать! – сказал Кантор.

Им принесли воду в кувшине. Но еды им не давали. Петр пришел лишь к вечеру, теперь он казался более спокойным. Он приказал им говорить правду.

– Правду вы знаете, – сказала Анжелика мужественно. – Всему виной горестная страсть моей дочери к Андре Рубо! Мы не заговорщики и мы ничего не знаем о московитских делах.

– Теперь я не могу отпустить вас, – сказал Петр.

– Обо мне будут тревожиться при дворе, – осторожно заметила Анжелика.

Царь бросил на нее острый проницательный взгляд:

– Я полагаю, при дворе решат, что вы, герцогиня, исчезли столь же внезапно, как и появились! Всем известен ваш прихотливый нрав! При дворе вполне могут предположить, будто вы решили возвратиться к вашему супругу!..

На эти слова нечего было возразить!

Для Анжелики, Онорины и Кантора потянулись нелегкие дни заточения в тесной каюте. Два раза в день им приносили еду и воду. Для Онорины бросили женское платье, какие обыкновенно носили в Париже дочери мелких торговцев с рынка Дезиноссан. Девушка переоделась. В одном из голландских портов корабль простоял на якоре несколько дней. Бежать было невозможно. В каюту, где были заперты несчастные узники, доносились звуки музыки и веселые приветственные крики. В Голландии любили молодого московского царя. Здесь он не скрывался под чужим именем и его принимали весьма хорошо. В самой ранней своей юности он уже бывал здесь в составе посольства, направленного его отцом. Живой, сильный, энергичный и обладавший многими талантами, Петр полюбился голландцам. Он мечтал о создании московитского флота и не стеснялся самолично работать вместе с голландскими корабелами на верфи, умело размахивая топором. Но веселый шум за пределами их темницы еще более заставлял узников тосковать. Петр не являлся к ним. Но они были далеки от мысли о том, что он мог позабыть их.

– Он не убил Андре, не убьет и нас! – твердо сказала Онорина.

– Молчи, глупая девчонка! – рассердился Кантор. – Если бы не твои прихоти, у нас было бы втрое меньше хлопот и горестей!

Но молчание Анжелики сделало свое дело. Ее дети поняли, что ссориться именно теперь – совершенно не имеет смысла!

Затем в каюте становилось все холоднее и холоднее.

– Вероятно, мы приближаемся к Московии, – предположил Кантор. – Я слыхал от приближенных царя Петра, что там очень холодно и на улицах городов порою являются медведи!..

Затем корабль снова стал на якорь. В каюту вошли слуги царя и связали несчастных узников по рукам и ногам. Кантор, Онорина, да и сама Анжелика понимали, что противоречить бесполезно! Им завязали глаза черной материей. Затем их понесли и уложили в какой-то экипаж. Кони тронулись. Ясно ощущалось, что кони бегут по ровной, благодаря снегу, дороге.

– Когда же все это кончится?! – с досадой проговорил Кантор, понимая, вероятно, что не дождется ответа.

Онорина мужественно молчала, поглощенная мыслями о своем Андре. Анжелика размышляла, пытаясь понять, как же им действовать дальше. Все трое мерзли в легкой одежде. Спустя какое-то время кони встали. Узников вынули наружу, поставили, развязали им руки и ноги, сняли повязки с глаз. Освобожденные, они принялись с жадностью смотреть по сторонам. Вдали виднелось темное и холодное северное море. Впереди и позади расстилалась холодная заснеженная равнина. Несколько унылых лачуг являлись, должно быть, постоялым двором или жилищем какого-то сельского жителя. Анжелика, Онорина и Кантор дрожали от холода. Они даже не заметили, как приблизился к ним широкими шагами сам царь Петр. Поверх его черных растрепанных кудрей нахлобучена была треуголка. Он жевал табак и, подойдя к своим пленникам, смачно сплюнул на снег.

– Ну! – заговорил он. – Теперь вы видите, что я, в сущности, доверяю вам. Ступайте за мной.

Дрожащие от холода узники, пригибаясь под порывами холодного ветра, поспешили за ним. Он также сильно пригнулся, потому что иначе мог бы удариться о притолоку; он был слишком высок.

Анжелика за свою жизнь испытала немало горестей и немало видела. Но теперь ее глазам предстала необычайная бедность, ужасная грязная нищета. Дым ел глаза, лавки были грязны и ничем не покрыты. Несло какой-то гнилью. Петр с размаха уселся на грязную лавку. Анжелика, Онорина и Кантор, стояли перед ним, натужно кашляя.

– Ну! – начал он, опираясь огромными руками о колени. – Еще раз прошу вас: говорите правду!

Но мы уже сказали правду! – смело отвечала Анжелика. – Никакой иной правды мы не знаем! Во всем виновна моя дочь, воспылавшая несчастной страстью к Андре Рубо!

– Это правда? – Петр повернулся к девушке. Она кивнула и присела в придворном поклоне.

– Да, – задумчиво сказал Петр, – вы, европейцы, придаете этой самой любви чрезвычайно большое значение! А я не знаю, что это такое! Когда мне исполнилось шестнадцать лет, матушка женила меня на дочери одного из подданных. После свадьбы старший брат моей молодой жены, которой не было еще и пятнадцати лет, поспешно рассказал мне, что именно я должен делать ночью. Я добросовестно исполнил все, как мне было сказано. И в дальнейшем честно являлся к жене для исполнения супружеского долга. Но вскоре она забеременела и я, согласно нашим обычаям, уже не должен был разделять с ней ложе. Она родила мне сына. И таким образом мы оба исполнили наш долг перед царским семейством. Но далее мне совершение не хотелось сближаться с ней. Я был еще очень молод и решился познакомиться с иною жизнью. Я стал часто посещать квартал, где проживали иностранцы. Постепенно в уме моем созрели мысли о совершенном переустройстве Московии… – Петр поколебался и продолжил свой рассказ. – По обычаям Московии, мужчины и женщины должны собираться отдельно друг от друга, совместные сборища почитаются постыдными. Но в иностранном квартале я увидел, как мужчины и дамы и девицы собираются вместе, танцуют, поют, беседуют. Среди молодых красавиц я приметил одну, звали ее Анной, и она была дочерью часового мастера. Я все хотел признаться ей, что она мне приглянулась, но никак не решался! А потом мне пришлось ехать в чужие края. Иногда я вспоминаю об Анне и думаю о ней. Возможно, это и есть любовь!..

– Да, это, конечно же, любовь! – Анжелика рассмеялась. – И вы сами можете понимать, Ваше Величество, что это всего лишь любовь! И в случае Онорины и несчастного Андре Рубо это тоже всего лишь любовь и ничего более. Всего лишь любовь, а вовсе не заговор против Вас!..

Петр нахмурился:

– Вы ничего не знаете о моей жизни! Я имею право быть подозрительным!

Освобожденные узники деликатно не стали расспрашивать и уточнять, какие же именно опасности грозят молодому царю.

– Я не знаю, как мне быть! – сказал он. – Вы кажетесь мне славными, в сущности, людьми. Я даже полагаю, что вы можете быть полезны мне в моих дальнейших действиях, направленных на изменение моей родины к лучшему. Но поймите, у меня нет выхода. Я должен уничтожить Андре Рубо!..

– Но вы хотели уничтожить его еще в Париже, – решилась возразить Анжелика, – и все-таки не уничтожили. Быть может, он ни в чем не виноват!..

– Он виноват уже тем, что появился на свет! – сурово произнес царь.

– Короче говоря, ситуация безвыходная! – подытожил Кантор. И тут Анжелика наконец-то нашла выход из этой ситуации, которая и вправду представлялась почти безвыходной.

– Ваше Величество! – обратилась к царю Анжелика. – Прошу вас, прикажите отвести нам какое-нибудь помещение, где мы могли бы умыться, поесть и выспаться после тяжелой дороги, а затем просто-напросто расскажите нам, в чем виновен бедняга Андре Рубо!..

– И где же он? – воскликнула Онорина.

– Его везут в мою столицу, в Москву! Его везут под строгой охраной, под караулом, как у нас говорят! ..

Царь Петр позвал каких-то странных людей, мужчин и женщин, одетых в серое тряпье. Эти люди и являлись хозяевами небольшого хутора. Женщины кое-как прибрали две комнаты. Анжелика, Кантор и Онорина ждали, сидя на грязной лавке. Затем царь самолично повел Кантора мыться и мылся вместе с ним, оказав ему тем самым большую честь. Что это было за мытье, Анжелика и Онорина совсем скоро узнали. Оборванная женщина привела их в деревянный домишко, внутри которого нагрета была большая печь. Женщина помогла гостьям раздеться и принялась бить их древесными ветками. Помещение заполнилось паром, Анжелика и Онорина задыхались. На какое-то мгновение им пришла мысль, что их желают подвергнуть страшной и мучительной казни. Но женщина, приведшая их в это парное логово, также разделась и знаками просила их бить ее по спине и груди ветками. Затем она распахнула дверь и голая кинулась с порога в огромный сугроб. Анжелике и Онорине ничего не оставалось, как броситься вслед за ней. К их великому удивлению, они даже не ощутили холода. Вымывшись таким необычным для них способом, Анжелика и Онорина вновь оделись. В комнате, кое-как прибранной, уже был накрыт стол. На деревянной столешнице поставлена была деревянная посуда с кушаньями. Царь Петр сидел во главе стола. Женщина, та самая, которая мылась вместе с Анжеликой и Онориной, поставила перед царем и его гостями миски с каким-то варевом. Царь приказал ей удалиться. На этот раз никто, кроме его парижских гостей, не разделял с ним трапезу. Анжелика увидела на середине столешницы большое деревянное блюдо с ломтями черного хлеба. На вкус этот хлеб оказался очень кислым. Варево приготовлено было из капусты и свиного мяса, плохо проваренного. Набрав жижи в деревянную ложку и попробовав, Анжелика была несколько удивлена:

– Ваше Величество! – обратилась она к царю Петру. – В Московии принято есть несоленую пищу?

– Нет, – отвечал он, – у нас иной обычай! Видите рядом с хлебным блюдом солонку? У нас каждый сам берет соль, сколько ему захочется, и солит уже сваренную пищу!

Анжелика, Онорина и Кантор послушно принялись есть на московитский лад. Тем не менее они так проголодались, что ели незнакомую и невкусную пищу почти что с удовольствием. После трапезы они отдохнули и выспались в отведенных им комнатах, а затем снова были призваны к царю.

– Вы хотели узнать, почему я преследую этого беднягу Андре Рубо? – начал разговор царь. – Я расскажу вам. Но это не такая короткая история…

Анжелика, Онорина и кантор изъявили полное согласие слушать. Теперь у них было много времени. И этим временем, по сути, распоряжался царь Петр. И вот что он рассказал им.