§ 4. Современная Всемирная история: обзор исследований
Современная историческая наука, как мы уже отметили, переживает серьезнейший кризис. Делать вид, что его не существует и все образуется само собой, очень опасная иллюзия, как для самих профессиональных историков, так и для самого исторического знания. Критическая масса может достичь такой точки, когда и историки, и история будут отнесены к разделу политической пропаганды и не более того. Путь выхода из кризиса в построении методологии истории по образу методологии любого научного знания и ясного представления структуры исторической науки, где в центре расположено ядро методологии, которая со временем обеспечивает освоение «исторического», полученного на уровне теорий среднего уровня. Как бы не было тяжело сообществу историков, но они смогут преодолеть кризис при условии признания того, что значительная часть исторического знания — ненаучна. Она в лучшем случае относится к гуманистике, а то и просто к пропаганде. У философии истории расклад несколько иной. Два обстоятельства делают ее перспективы оптимистичными. Одно определяется ее природой, то есть невозможностью исчерпать философское знание как поиск ответов на реальные и возможные вызовы. Другое — связано с процессом глобализации, который по современному поставил вопрос о возможности и необходимости Всемирной истории. Эти два обстоятельства, по сути, являются главными условиями преодоления кризиса. Дело осталось за малым — предложить адекватную концепцию.
Две мировые войны заставили задуматься исследователей о судьбе человеческой цивилизации, а годы «холодной войны» и потенциальной ядерной угрозы уничтожения человечества только обострили этот интерес. Как нельзя кстати, оказался и объективный взрывной рост научного знания и его технологическая доступность. В это же время, где-то с середины пятидесятых годов прошлого столетия делается значительный рывок в достижениях социально-гуманитарных наук: археологии, палеонтологии, этнографии, лингвистики и др.
Рационалистический подход, который открыл новые перспективы в западной исследовательской традиции связан с именами корифеев системно-функционального подхода, увеченных достижениями кибернетики и самим духом 50-70-х годов: И. Пригожина, И. Валлерстайна, А.Г. Франка, Ч. Тилли, Р. Коллинза, Дж. Модельского, К. Чейз-Данна, Т. Холла, Д. Уилкинсона, Д. Широ, М. Манна, С. Сандерсона, Г. Снукса. В отечественной традиции можно отметить имена Н. Моисеева и С. Никанорова, историка И. Дьяконова, культуролога С. Аверинцева, А. Жолковского, В. Михайлова, С. Лурье, философов В. Степина, В. Лекторского, П. Гайденко, Ю. Давыдова и др. Методологические принципы их работ могут стать основой ядра исторической науки. А главный принцип их философии истории заключается в том, что она может быть только философией Всемирной истории, составными частями которой выступают частные истории разных цивилизаций и стран.
Новый взгляд на Всемирную историю начал складываться на экуменистической основе, и он проявился не только у самих историков, но и у социологов, философов. Значительно ранее он сложился у археологов, этнографов и лингвистов, чему способствовало становление этих областей знания в самостоятельные науки. Глобализация не только ускоряет этот процесс, но и требует достойных ответов. Современная Всемирная история пытается их дать и имеет возможность научно их обосновать в границах ноосферной концепции.
Воспользуемся замечательным обзором Джери Бентли научных исследований образов современной мировой истории. (Jerry H. Bentley. Образы мировой истории в научных исследованиях двадцатого столетия). Ему удалось свести в единый реестр значительное количество самых важных исследований в этой области, систематизировать и классифицировать их. Интерес философии истории стал фокусироваться на повторяющихся процессах, которые в ретроспективе и перспективе начали проявлять некоторые повторяющиеся закономерности, претендуя на статус законов. Процесс глобализации сделал такие исследования вполне научными, так как дает возможности верификации теорий. Исторические процессы ускорились, сравнительный метод открыл новые возможности построения квазиэкспериментальных условий и проверяемых квазиэкспериментов. Если дополнить эти процессы институциональными усилиями самих историков по созданию Мировой исторической Ассоциации, то станет ясно, что идет активный процесс поиска путей преодоления кризиса исторической науки.
Результаты второй мировой войны были настолько серьезными, что не могли оставить набиравшие мощь США безучастными к мировым процессам. В академических исследованиях это отразилось в том, что американскими социологами была создана концепция модернизации. С одной стороны, надо было осмыслить протекавшие в мире процессы, а с другой — найти модель развития для мира, исключавшую мировые войны. «Развитие» и «модернизация» становятся ключевыми понятиями в социальных теориях американских исследователей 50–60 гг. Дополненные сравнительным методом исследования, они пытаются осмыслить реалии мировой цивилизации. Начало модернизационному анализу положил В.В. Ростов в своей статье «Этапы экономического роста: Некоммунистический манифест» (1960 г.). Несмотря на то, что предметом исследования этой статьи, как и другой его работы «Как все начиналось: Происхождение современной экономики» была экономика, она содержала эвристический потенциал исследования для исторической науки. Последователи расширили предметную область исследования, включив в нее исторический анализ политических, социальных, культурных связей. Ключевая роль в этих исследованиях принадлежит Сирилу Э. Блэку. В своем труде «Динамика модернизации: Изучение в сравнительной истории» он показал процесс перехода традиционных обществ в современное состояние. Эти общества претерпевают различные виды трансформации: политическую, экономическую, интеллектуальную, психологическую. Сравнительные исследования различных стран, находящихся в процессе модернизации, или уже прошедшие его, позволяли отслеживать важную историческую составляющую. В частности, с. Э. Блэк дает краткое описание семи исторических образцов модернизационного процесса. Это направление было дополнено множеством работ по процессу модернизации в конкретных странах, таких как Россия, Япония, Турция и др. Модернизационный анализ, активно использующий исторический подход, имеет место в работах Райнхарда Бэндикса. В серии своих исследований «Национальное строительство и гражданство» и «Короли или люди: Сила и право управлять» — Р. Бэндикс осуществил сравнительный анализ модернизационных процессов на Западе и в Азии. В центре его внимания такие страны как Россия, Германия, Япония, Индия. Он исследует модернизацию как процесс политической национальной интеграции различных социальных общностей того или иного государства. В своем очерке «Пересмотренные традиция и современность» (1987 г.), оказавшим существенное влияние на научное сообщество, Р. Бэндикс показывает возможность различных путей модернизации и не обязательно по одной западной модели. Переход от традиции к современности вариативен.
Важность отмеченных работ в том, что в них осуществляется попытка осмыслить динамику современной мировой истории. В этих работах на первый план исследования выступают такие проблемы как индустриализация, урбанизация, взрывное развитие науки, технологии, коммуникации, массовый характер образования и др. То, как эти исследования осуществляются, не исчерпало своей актуальности и сегодня. Государственное бюджетирование и частное финансирование промышленности, науки, новых технологических направлений, системы коммуникаций, массового образования становится предметом исследования, отвечающим всем стандартам современного понимания научности. Эти исследования позволяют эффективно применять сравнительный метод и приходить к важным обобщениям относительно глобальных исторических процессов. Область теоретических спекуляций сужается, уступая место научному подходу. Перспективы и оптимизм этой школы претерпел некоторую трансформацию, которую мы не хотим называть кризисом, только потому, что реалии развития третьего мира, всплеск этноцентризма обнаружил слабые стороны теории, которая в значительной мере строилась на основе западной модели развития как образца, к которому должны были стремиться традиционные общества.
В работах E.L. Jones: «Европейское чудо: окружение, экономика и геополитика в истории Европы и Азии» и «Рост повторяется: Экономические изменения в мировой истории», рассматриваются новые возможности, которые таит в себе модернизационный подход.
Колонии и анализы мировых систем.
В 70-х и 80-х годах XX века теория модернизации продемонстрировала свою неадекватность реальным процессам, протекавшим в странах Третьего мира, в частности, в Латинской Америке, где модернизация по западной модели (политика Соединенных Штатов и ООН) только ухудшила ситуацию. Наиболее настойчивые из критиков этой теории принадлежали к колониальной школе и школе анализов мировых систем. Они открыли новый ракурс видения современной Всемирной истории. К этим исследователям, прежде всего, следует отнести группу латиноамериканских экономистов, среди которых выделяются исследования А.Г. Франка (Andre Gunder Frank). В таких работах как «Мировое накопление, 1492–1789» и «Колониальное накопление и развивающиеся станы» он доказывал, что не модернизация, а исследование политики империализма и колониализма дает возможность понять динамику современной мировой истории. С XVI века западные государства устанавливали свою гегемонию в мире по объективным законам экономики капиталистического мира. По сути, это была концепция зависимости, концепция отношения метрополий и сателлитов, которая объясняла это развитие и как, следствие, ход мировой истории. Модернизация была следствием колонизации, а не внутренней политики развития. Она была необходима, чтобы метрополии могли более эффективно эксплуатировать третий мир. Вместе с тем с развитием капитализма метрополий развивались страны сателлиты, но очевидно в строго ограниченных эффективностью эксплуатации пределах.
В 70-х годах работы А.Г. Франка подвигнули многих исследователей иначе взглянуть на механизм и динамику Всемирной истории. Наиболее значимой и всеобъемлющей оказалась многотомная работа Иммануила Валлерстайна «Современная мировая система». В практику научного исследования вошло понятие мир-системный анализ. Именно он продолжил тот подход, который описывал и объяснял динамику мирового развития в понятиях объективно развивающегося западного империализма и колониальной политики, как следствие развития природы современного капитализма.
Необходимо более подробно остановиться на исследованиях И. Валлерстайна. Во-первых, потому что они открыли новый горизонт исследований и вовлекли в них широкий спектр специалистов: экономистов, политологов, социологов, историков, этнографов и других.
Во-вторых, они обозначили некоторые важные методологические принципы этих исследований.
И. Валлерстайн отмечает три принципиальные поворотные точки истории, которые определили современную мировую систему: 1) шестнадцатый век стал ключевым, в течение которого наша современная мир-система возникла как капиталистическая мир-экономика; 2) французская революция 1789 года стала мировым событием, которое стало доминантой геокультуры на последующие два века для этой мир-системы с ведущей идеей либерализма; 3) мировая революция 1968 года, предсказала длительный период современной мир-системы, в котором мы сами сейчас находимся; нынешняя ситуация демонстрирует кризис геокультуры, которая еще вчера придавала целостность мир-системе.
Эти сингулярные точки истории в свою очередь имели особую эпистемологическую значимость для социальных наук. По Валлерстайну — происходит трансформация социальных наук (Social Science Disciplines), их сближение и историческими науками (Historical Social Sciences). На долгом историческом пути развития науки и гуманистики, методология истории и социальные науки претерпели существенные изменения в постижении (освоении) таких базовых понятий как наука, истина, законы. И. Валлерстайн прослеживает как эти изменения ведут к расширению предметных областей исследования и появлению в девятнадцатом веке новых дисциплин: экономики, политической науки и социологии. Позднее появляется антропология и востоковедение (Oriental studies). После второй мировой войны возникает потребность в полевых исследованиях (area studies).
Но здесь возникли новые проблемы. Изучаемые социальные феномены были очень сложными и требовали иного исследовательского подхода. Однако экспансия университетского образования и строгое деление факультетов и дисциплин не соответствовало новым исследовательским задачам и препятствовало их решению. Не спасала и предложенная междисциплинарность исследований. И. Валлерстайн показывает, что наряду с идеологией и различными движениями (antisystemic movements) ряд феноменов социальной жизни пополнил они являлись ареной мировой политической борьбы, результатом которой было формирование геокультуры. (Не отрицая всего разнообразия мира, тем не менее, И. Валлерстайн обращает внимание на то, что в области культуры есть нечто общее, что он называет геокультурой. Общее обнаруживает себя и в мировой экономике, для которой геокультура является составной частью, ее интеллектуальной компонентой.)
Методологических изменения в исследовательских программах были чрезвычайно существенными. Известный историк Фернанд Бродель предложил изучать не события, а социальные структуры в контексте истории, и определил единицу такого анализа — мир-экономику (world-economy, economie-monde). Наряду с мир-империей (world-empire) И. Валлерстайн рассматирвает эти понятия как два типа мир-систем.
За этим интеллектуальным прорывом, подготовленным плеядой выдающихся немецких и французских историков, последовал культурный шок революции 1968 г. Связанный непосредственно с университетами он поставил на повестку дня многие вопросы, касающиеся места и роли университета в общественной и научной жизни. Именно в это время в исследовательское поле были включены вопросы об игнорируемых ранее социальных группах: женщинах, меньшинствах, коренных народах. В это время, в начале 70-х, актуальность приобрели вопросы о мир-системном анализе как об исследовательской перспективе. Были внесены конструктивные предложения в современную социальную науку. Единицей анализа стала мировая экономика. Социальное время было интерпретировано как structural time, а вместо междисциплинарности была предложена унидисциплинарность. Это позволило аналитикам изучать социальные феномены безотносительно к тому, признаны или нет научным сообществом соответствующие комбинированные дисциплины, которые начали появляться как из рога изобилия.
Мир-системный анализ покусился на целое «стадо священных коров» поэтому попал под тотальную критику. Главное возражение состояло, в том, что мир-системный анализ представляет собой метанарратив (grand narrative). Кроме того, он, он не выделяет главного актора истории. Собственно мир-системный анализ и не отрицает, что он представляет собой меганарратив, то есть некое глобальное описание мировой истории. Но он утверждает, что нарративны все без исключения формы знания. Однако некоторые нарративы более глубоко рефлексируют действительность, чем другие. В частности, своей унидисциплинарностью мир-системный анализ преодолевает деление на экономический базис и культурную надстройку. Он не выделяет главного актора истории как это делают его критики, предлагая в качестве субъекта истории человека рационального (homo rationalis), промышленного пролетариата, политического человека или отдельного взятого человека той или иной культуры. Мир-системный анализ предлагает обратить внимание на длинный список структур, которые возникают в историческом процессе, но не как первоначальные элементы (primordial atomic elements), а взаимосвязанные части, чья социальная свобода взаимоограничена. При этом надо помнить, что Пространство-Время (Time-Space). Является исторически изменчивой реальностью. Кроме того, эта реальность не внешняя по отношению к социальным феноменам. Они существуют в этой реальности. Исторические системы не перестают быть историческими. Ежеминутно они меняются. В этом нет загадки. Это вызов исторической социальной науке, считает И. Валлерстайн.
Капиталистическая мир-экономика (Capitalist World-Economy) — это совокупность, состоящая из элементов: рынок, а точнее рынки; фирмы, конкурирующие на рынках; множество государств, включенных международную систему; домохозяйства; классы и статусные группы. Взаимосвязанный мировой рынок при всей его виртуальности существует реально, так как влияет на принимаемые решения. Но он никогда не существовал как абсолютно свободный. Полностью свободный рынок — это скорее миф. Капиталисты нуждаются не в свободном рынке, а в частично свободном рынке. Только такой рынок обеспечивает концентрацию капитала, что является движущей силой капитализма. По этой же причине фундаментальной потребностью мировой системы является одновременное существование универсализма и антиуниверсализма как основы для разделения труда и все той же концентрации капитала. По сути, это и есть механизм истории. Структура этого механизма состоит из ядра (метрополии), периферии (сателлиты) и полупериферии. Валлерстайн фактически вводит новый элемент структуры — полупериферию, которая позволяет исследовать страны, которые то активно модернизируются и развиваются, то по той или иной причине замедляют развитие, а то и регрессируют. Меганарратив И. Валлерстайна позволяет обратить внимание и выявить долгосрочные экономические циклы, которые коррелируют с ритмами мировой истории.
Но он видит и проблемы описанного механизма — кризис капитализма. По мере своего развития капитализм нуждается в новых рынках, так как старые не только насыщаются товарами, но общества, в которых они функционируют, становятся более развитыми, т. е. с более высокими требованиями не только к товару, но и к социальным условиям жизни. Если раньше можно было сокращать издержки производства за счет загрязнения экологии или низкой заработной платы, то со временем от этого приходится отказываться. Политические изменения, переход к демократии и как следствие рост политической активности и отстаивание социальных интересов приводит к росту издержек производства и уменьшению возможности аккумуляции капитала. Это в свою очередь стимулирует поиск новых более дешевых рынков труда и ресурсов. Так мир глобализируется усилиями капитализма.
Но то, что произошло в развитых странах начинает повторяться на международном уровне. И. Валлерстайн объясняет, почему в истории современной мировой системы была возможна мировая гегемония, но не мировая империя. Корни этого все в том же асимптотическом приближении к максимизации концентрации капитала, которая одновременно приближает к кризису саму систему, так как содержит в себе свое отрицание. Мировая гегемония неизбывное — стремление сильных государств обеспечить своим максимальную аккумуляцию капитала. Поэтому сильные государства нуждаются в государствах периферии. Эту мысль И. Валлерстайн иллюстрирует на примере эволюции, становлении и развитии суверенных государств-наций, колоний и межгосударственной системы.
Но все повторяется уже на новом уровне. Страны, менее развитые, добиваются все больше политических гарантий и начинают защищать свои рынки, чтобы поднять уровень жизни своих граждан. Капитализм не может далее концентрировать капитал. Ему нет путей для экспансии. Система вся становится мировой капиталистической экономикой. В этом видит И. Валлерстайн ее кризис. Сейчас трудно сказать, как будет развиваться система в будущем, но то, что это будет другая система, отличная от ныне функционирующей уже очевидно. Она будет меняться по мере выравнивания издержек производства между рынками и странами.
Трудно не согласиться с И. Валлерстайном, когда он пишет: «Мы должны постараться в первую очередь понять, что происходит. Далее мы должны сделать наш выбор относительно направления, в котором мы хотели, чтобы мир развивался. И мы должны окончательно определиться, как мы должны действовать, чтобы мы шли в выбранном направлении. Мы можем думать об этих трех задачах как интеллектуальном, моральном и политическом заданиях. Они различны, но тесно взаимосвязаны. Никто из нас не может игнорировать ни одну из этих задач. Если мы думаем, что можем, то это значит, что мы сделали неявный выбор. Задачи перед нами исключительно сложные. Но они предлагают нам индивидуально или коллективно возможность созидать или, по крайней мере, внести вклад, который дополнит наши коллективные усилия» (I. Wallerstein: World-Systems Analysis. An Introduction, 2004, р. 90).
Концепция мир-системного анализа оказалась эвристичной. Вот как описывает это Джери Бентли: «Миро-системные исследования глубоко повлияли на пути понимания историками, антропологами и учеными других дисциплин динамики современной мировой истории». Среди историков, например, Fernand Braudel, L.S. Stavrianos, Thomas J. МcCormick, John Obert Vall — все вдохновлены — с немногими различиями — миро-системными исследованиями. Бродель в работе «Время мира» (третий том его трилогии «Цивилизация и Капитализм») исследует появление и развитие мировой экономики в Новое время. В «Глобальном разрыве: третий мир приходит в возраст» Ставрианос представляет историю третьего мира с миро-системной точки зрения. Маккормик интерпретировал историю американской внешней политики в свете миро-системного изучения в работе «Американский полуцентр: политика Соединенных Штатов в холодной войне». В статье, озаглавленной «Ислам как особая миросистема», Волл наводит на мысль, что между 1000 и 1800 г. н. э. исламский мир стал культурным сообществом, основанным на проповеди Ислама. Тем временем, в «Европе и людях без истории», антрополог Эрик Волф анализировал влияние Западного присутствия во всех частях современного мира, показывающее, что достижение капиталистических методов экономической эксплуатации и организации вызвало радикальные изменения в политическом, социальном, и экономическом положении Азии, Африки, и Америки. Не говоря уже о влиянии на понимание историками современного мира, мировой системный анализ навел на мысль о новых перспективах во взглядах на новую историю. В работе «До европейской гегемонии: мировая система, 1250–1350 гг. н. э.», Janet L. Abu-Lughod убедительно расширила основную предпосылку мир-системного анализа применив его к далекому прошлому к миру периода империи Моголов.
В ряде статей и совместно написанной книге, озаглавленной «Мировая система: пять сотен лет или пять тысяч?» Andre Gunder Frank и Barry K. Gills постулируют, что мировая система существовала в далеком прошлом, с 3000 г. до н. э. Но кроме этой эвристичности мир-системный анализ показал мировую систему как комплекс взаимосвязанных структур, требующих для своего изучения значительно более продвинутые теории чем модернизационные. Он не только сделал единицей анализа ту или иную социальную, экономическую или политическую структуру, но обеспечил возможность изучения региональной составляющей в контексте мир-системных изменений. В этом аспекте интересны, например, работы Walter Rodney «Как Европа способствовала развитию Африки» и Alvin Y.So и Stephen W., K. Chiu представили работу «Восточная Азия и мировая экономика».
Однако не стоит думать, что концепция мир-системного анализа не имеет слабых сторон.
Во-первых, она действительно нарративна настолько, что скорее стремится к философии истории, хотя основная изначальная ее претензия все же быть научной теорией.
Во-вторых, она как бы фиксирует настоящее состояние структуры. Она не прогностична. Неясно, что будет дальше с этой структурой, как она будет трасформироваться и в каком направлении.
В-третьих, некоторые последователи такого подхода распространяют его на период даже докапиталистический. Насколько обосновано такое ретроспективное применение теории, разработанной на основе эмпирических данных более поздней эпохи?
В-четвертых, хотя предложенная единица анализа дает хорошие результаты в конкретном исследовании, но наряду с ней может быть введена иная единица анализа более близкая к традициям исторической науки — мировое событие. Это такое событие, которое влияет на выбор в точке бифуркации социальной системы. Очевидно, к таким событиям можно отнести, например, 11 сентября 2001 г. — атака на Америку, или любое другое событие, влияющее на изменение котировок на мировых финансовых рынках. Даже виртуальное событие как спекулятивная игра на финансовых рынках событие мирового уровня четко определяемо и измеряемо.
В-пятых, мир-системный анализ в основном сконцентрировался на исследованиях экономики и политики. Исследование культуры сводится, в лучшем случае, к изучению идеологии. Хотя обращение, прежде всего, к экономике симптоматично, так как именно она сегодня дает такому историческому анализу возможность быть научным. Есть объективная статистка и соответствующие данные, анализ которых позволяет выявлять интересные тенденции, зависимости, закономерности. Уровень научного исследования культуры и ее феноменов находится значительно ниже и чаще всего подменяется гуманистикой. Здесь мы находимся на рубеже прорыва. Он возможно наступит значительно раньше чем мы ожидаем и, скорее всего, в форме, которую нам сегодня трудно представить.
В-шестых, мир-системный анализ совершенно очевидно отталкивается от модели мировой истории, в центре которой находится западная цивилизация. Ей трудно будет объяснить новые реалии XXI века, когда в экономический (и не только) прорыв выйдут Китай, Индия, то есть не западные цивилизации. У них есть все предпосылки для этого, а главное они обладают значительным историко-культурным потенциалом, к использованию которого капитализм только приступает.
Как видим мир-системному анализу, чтобы заложить основание научной концепции Всемирной истории требуется решительный шаг в преодолении своей нарративности в сторону формализации своих результатов, более четкого обозначения принципов своей методологии как необходимое условие трансформации концепции в научную теорию.
Рассмотренные подходы исследовательской практики содержат в себе и, социологию, и философию истории, и экономику, и политологию. И хотя они давали и дают серьезные импульсы для развития исторической науки, эти концепции развивались не профессиональными историками. До 60-х годов XX века не наблюдалось серьезных подвижек исторической науки в направлении осмысления Всемирной истории. Только настойчиво звучащие вопросы со стороны философов, социологов, политологов, заставляют историков искать ответы на поставленные вопросы в условиях глобализации мира. Но уже с 80-х годов прошлого века интерес к всемирной истории возрос. Создается Ассоциация мировой истории (1982 г.). Происходит институционализация этого направления исследований. В 90-х годах Ассоциация и издательство Гавайского университета совместно начинают издавать «Журнал Мировой истории». Начинает складываться традиция глобального исторического анализа. Исторический анализ глобальных процессов заявил о себе целым рядом оригинальных направлений, среди которых следует отметить:
• исследование феномена межкультурного взаимодействия и распространения, в особенности, технологии и влияние его на периферийные общества;
• исследование широкоформатных аспектов экономической и социальной истории (мировая торговля и экономическая интеграция крупных регионов);
• исследование глобальных экологических проблем.
Не удивительно, что историками выбраны именно эти направления. В глобальном плане это те проблемы, которые наиболее актуальны сегодня.
А. Изучение межкультурного взаимодействия и распространения технологий и их влияние на «периферийные общества».
Центральной фигурой изучения межкультурного взаимодействия выступает Уильям Макнейл (William H. McNeill). Будучи учеником А. Тойнби, он перенял от своего учителя способность смотреть на историю человечества как на Всемирную историю. Но он пошел значительно дальше своего учителя, отказавшись от философских или религиозных предпочтений с целью найти обобщающий взгляд на Всемирную историю. Он сосредоточил свои усилия на вполне объективном процессе межкультурного взаимодействия стран и народов, на процессе распространения тех или иных феноменов в мире. Главным его трудом стала книга «Подъем Запада: история человеческого сообщества».
Основным тезисом его исследования стало положение о том, что контакты между народами являются важным фактором изменений в человеческой истории. В последующих своих работах У. Макнейл сосредоточил свой анализ межкультурного распространения на специфических процессах, которые проявили себя в особо крупных масштабах. В работе «Чума и Народы» он рассматривает последствия эндемических и эпидемических заболеваний в мировой истории. Серьезным образом менялась демография, нарушались экономические связи (перестал функционировать шелковый путь), разрушился социальный и политический порядок, приходили в упадок и гибли целые империи (Римская, Ханьская). Эндемические и эпидемические заболевания демонстрировали распространение и освоение разумным веществом географических пространств, где действует фактор живого вещества как здорового, так и больного.
В работе «Преследование власти: технология, вооруженная сила и общество с 1000 г. н. э.», У. Макнейл исследует другие феномены, в значительной степени определившие развитие человеческой цивилизации, а именно те, которые он вынес в название своей книги. Создание или приобретение, а также освоение военных и индустриальных технологий играли и играют важное значение в организации и поддержании политической власти. У. Макнейл отмечает такие из них, как создание и распространение бронзовой и железной металлургии, колесниц, развитие искусства наездников; изобретение черного пороха и огнестрельного оружия; освоение перспективных моделей военной организации и коммерциализации военного производства. Новые аспекты анализа «исторического», предложение У Макнейлом, хорошо себя зарекомендовали и стали широко использоваться историками. Этот факт отмечает уже известный нам Дж. Бентли. В своей книге «Средневековая технология и социальные изменения» он отмечает усилия в этом направлении целого ряда профессиональных историков. Так, Lynn White, Jr. полагает, что азиатские технологии дали толчок далеко идущим политическим и социальным изменениям, когда попали в Западную Европу. Linda Shaffer's в статье «Southernization» утверждает, что технологии, появившиеся около пятого столетия до н. э. в Индии и на юго-востоке Азии, распространились и повлияли на общества в Китае, юго-западе Азии, и средиземноморском бассейне… Daniel Headrick в работах «Инструменты империи: технология и европейский империализм в девятнадцатом столетии»; «Щупальце прогресса: технология переноса в эпоху империализма, 1850–1940»; и «Невидимое оружие: телекоммуникации и международная политика, 1851–1945» исследует технологические измерения европейского империализма… Книга Давида Ралстона (David B. Ra1ston) «Импортирование европейской армии: введение европейских военных методов и институтов в экстраевропейский мир, 1600–1914» анализирует политические, социальные и культурные последствия достижений в России, Оттоманской империи, Египте, Китае и Японии по реорганизации вооруженных сил на модели европейских армий. Ричард Баллиет (Richard W. Bulliet) в очаровательном издании «Верблюд и Колесо» исследует транспортирование, а также военные технологии и демонстрирует, что технологическое развитие и распространение играли существенную роль в течение целого ряда периодов истории задолго до эпохи нового империализма.
Б. Исследования широкоформатных аспектов экономической и социальной истории.
Экономические отношения, связывающие различные регионы давно находились в центре внимания историков. Особенность второго направления, сконцентрированного на анализе подобного рода отношений и на социальной истории, заключается в том, что исследователи стали изучать эти отношения в более широком, глобальном масштабе, где сам «океан» становится условием коммуникации. В этих исследованиях можно наблюдать, как география входит в историю, и вносит в нее те стандарты научности, которые сама уже смогла приобрести. В частности, в работах К.Н. Чаудхари (K.N. Chaudhuri) — «Торговля и цивилизация в Индийском Океане: экономическая история от возвышения Ислама до 1750» и «Азия до Европы: Экономика и цивилизация Индийского Океана от возвышения Ислама до 1750» разворачивается исследование торговли в Индийском океане и ее интегративная роль. Автор фактически руководствовался методикой и методологией Ф. Броделя, который описал средиземноморскую торговлю, объединившую страны и общества Европы, Севера Африки и юго-западной Азии. Начиная с семнадцатого века Индийский океан стал активно развиваться как экономическая зона и коммуникационная среда с множеством торговых центров, перевалочных пунктов, оптовых рынков, с доступными ресурсными базами и все это было связано торговыми маршрутами.
Очевидно, что такого же анализа ждал и Атлантический океан. Филип Куртин (Philip D. Curtin) в своей работе «Атлантическая работорговля: перепись» предпринимает демографический анализ торговли рабами в Африке. Конечно, такая миграция населения, безусловно, играла существенную интеграционную роль в Атлантическом мире. Не вдаваясь в этическую составляющую изучаемой проблемы, Ф. Куртин в другой своей работе «Возвышение и падение плантационного комплекса: опыт в атлантической истории» исследует этот процесс наряду с торговлей сахаром и другими товарами. Его, как исследователя, интересует развитие транспортировочных технологий и капитализма в целом, как фактора оказавшего колоссальное влияние на развитие атлантического мира 1500–1800 гг. А уже в работе «Межкультурная торговля в мировой истории» он предпринимает анализ торговой диаспоры — общин торговцев, агентов, маклеров и других, кто пересек культурные границы в интересах дальней торговли. Как в работе К.Н. Чаудхари, Ф. Куртин привлекает центрально-локальную теорию для объяснения специфики экономики всемирных крупных центров торговли.
Ф. Куртин со своими студентами: Michael P. Adas, Ross E. Dunn, Richard M. Eaton, Franklin W.Knight, Craig А. Lockard, Patrick A.Manning, Joseph E. Miller, Colin A. Palmer и David W. Sweet заложил основания Висконсинской школы глобальных историков, с ориентиром на исследование широкоформатных процессов, проходящих по реестру мировой истории.
Следует отметить усилия и других исследователей. В «Предъевропейской Гегемонии: Мировая Система 1250–1350 н. э.»… Janet L. Abu-Lughod выделяет коммерческую сеть, состоящую из соединения кругооборотов торговли, которая охватила наибольшую часть западного полушария. John Thornton в работе «Африка и африканцы в создании атлантического мира, 1400–1680» исследует роль африканских народов и африканских традиций в интегрировании бассейна Атлантического океана в раннее современное время. В книге «Азиатская революция торговли семнадцатого столетия: Компании Восточной Индии и снижение караванной торговли», Niels Steensgaard изучал влияние морской торговли через Индийский Океан на сухопутную торговлю через центральную Азию. Его работа помогает понять, как европейцы стали доминировать в глобальной торговле в Новое время. Два тома, изданные James D.Tracy — «Возвышение Торговых Империй: дальняя торговля в Новое время, 1350–1750» и «Политическая экономия торговых империй: государственная власть и мировая торговля, 1360–1750» — представляют эссе проблем торговли в Новое время. Рассматривая несколько более поздний период, Peter N. Stearns предложил проницательное эссе о глобальном значении индустриализации в работе «Индустриальная революция в мировой истории». Stearns не только обсуждал распространение индустриализации во всем мире, но также исследовал влияние этого феномена на развитие глобального перемещения и всемирной естественной экологии. Хотя Тихоокеанский бассейн приблизился к экономической интеграции позднее, чем Индийский и Атлантический бассейны, внимание ученых стало сосредоточиваться на крупномасштабных образцах экономической и социальной истории и в Тихоокеанском контексте. В работе «Преходящий полный цикл: экономическая история тихоокеанских берегов», Eric Jones, Lionel Frost и Colin White отважились на интерпретацию тихоокеанского побережья с точки зрения длительно доминирующей особой политической власти и экономического веса Китая, тогда подчиненного, хотя возможно только временно, влиянию европейского и американского обществ.
В. Исследования глобальных экологических проблем.
Впечатляет и анализ экологических проблем, составляющих третье направление глобального исторического анализа. Миграция людей сопровождалась всегда распространением новых видов растений, животных, микроорганизмов, что так или иначе влияло на экологию регионов переселения. Эти трансрегиональные, трансконтинентальные и, в конечном счете, глобальные воздействия становятся предметом экологической истории. Как экономисты, задолго до историков, начали изучать мировую экономику как целостное и особое явление, так и биологи значительно продвинулись в изучение процессов миграции различных популяций. Историки сравнительно недавно обратились к изучению роли стран и народов в соответствующих процессах. Сложилась школа эколого-исторического анализа, которая по факту предмета исследования становится важной частью глобальной мировой истории.
Работа Alfred W.Crosby лучшим образом иллюстрирует значение этой линии анализа для целей мировой истории. В «Колумбовом обмене: биологические и культурные следствия 1492» А. Кросби изучал глобальные результаты неконтролируемых биологических изменений, которые имели место вслед за Кристофором Колумбом и его последователями. Американская кукуруза, картофель, какао и табак нашли пути ко всем частям света, в то время как европейская пшеница, вина, рогатый скот, мелкий скот обрели новые дома в западном полушарии. Но этот позитив имеет и свой негатив. Экзотические болезни безжалостно атаковали популяции, прежде не подвергавшиеся летальным патогенам. Американский сифилис распространился по Европе с удивительной скоростью, в то время как европейская оспа и другие болезни разорили коренное население Америки, а позже население островов Тихого океана.
А. Кросби углубляет начатый анализ в другой своей работе «Экологический империализм: биологическая экспансия Европы, 900-1900». К эколого-историческим исследованиям можно также отнести упомянутую ранее работу Вильяма Х. Макнейла «Чума и народы», а также работы Эндрю Ватсона (Andrew M.Watson) «Агрикультурные инновации в раннем исламском мире: диффузия зерновых культур и сельскохозяйственные методы, 700-1100», William Cronon, «Изменения на земле: индейцы, колонисты и экология Новой Англии», Philip D.Curtin «Смерть через миграции: столкновение с тропическим миром в девятнадцатом столетии», статью John R.McNeil «Крысы и люди: Обзорная история окружающей среды тихоокеанских островов». А в «Зеленой истории мира» Clive Ponting дал краткий, но широкий обзор истории природной среды всего мира со времени появления Homo sapiens.
Очевидно, что эвристичность и крупномасштабность экологической истории далеко не исчерпана, так как сам процесс глобализации, с одной стороны обнаруживает новые экологические проблемы, и тем самым, с другой стороны открывает перспективы для новых исследований.
Г. Новые направления и новые исследования.
В своем обзоре работ по мировой истории Джери Бентли не только выделил три базовых направления исследовательской практики, но и постарался обратить внимание на работы, которые могут стать началом новых многообещающих исследований. Возможно, они покажутся частными и региональными, но потенциал их расширения до уровня исследования мировой истории впечатляет. Первая группа таких работ относится к межкультурному взаимодействию, основанному на антропологических и этно-исторических исследованиях. Эти работы интересны тем, что вскрывают механизмы межкультурной коммуникации и взаимодействий. К ним можно отнести работы: «Острова и берега: рассуждение о безмолвной земле: Маркизские острова, 1774–1880» Грега Деннинга (Greg Denning); «Первое время: историческое видение афро-американских людей» и «Мир алаби» Ричарда Прайса (Richard Price); «Каменный алтарь: история острова Pohnpei до 1890 г.» Давида Ханлона (David Hanlon); «Общество майя под колониальным управлением: коллективная инициатива выжить» Нэнси Фариса (Nancy M.Farriss); «Противоречивые завоевания: майя и испанцы на Юкатане, 1517–1570» Инги Клендинен (Inga Clendinnen); «Европейцы и индейцы: очерки этно-истории колониальной Северной Америки», «После Колумба: очерки этно-истории колониальной Северной Америки», «Вторжение: противостояние культур в колониальной Северной Америке» и «После 1492: столкновения в колониальной Северной Америке» Джеймса Акстелла (James Axtell); «Срединные земли: индейцы, империи и республики в области Великих Озер, 1650–1815» Ричарда Уайта (Richard White); «Между мирами: переводчики, гиды и выжившие» Фрэнсиса Карттунене (Frances Karttunen); «Пророки восстания: милленаристское движение протеста против европейского колониального порядка» и «Машины как мера людей: наука, технология и идеология западного господства» Мишеля Адаса (Michael P.Adas); «Имперский взгляд: путевые заметки и транскультурация» Мэри Л. Ратт (Mary Louise Pratt); «Моряки Улисса: этнографическая Одиссея знания, власти и географического расстояния» Мэри Хелмс (Mary W.Helms); «Столкновения Старого Света: межкультурные контакты и изменения в предсовременном мире» Джерри Бентли (Jerry H.Bentley). Одно перечисление названий работ уже говорит о многом. В частности, они могут стать предметом вторичного исследования механизмов и закономерностей межкультурного взаимодействия и распространения их в глобальном контексте мировой истории.
Другая группа работ опирается на возрождающемся интересе к сравнительной макросоциологии. Здесь следует отметить работы: «Социальное происхождение диктатуры и демократии: господин и крестьянин в создании современного мира» Barrington Moore; «Государства и социальные революции» Theda Skocpol и «Революции и восстания в раннесовременном мире» Jack Goldstone. В них в той или иной мере можно наблюдать влияние как М. Вебера, так и К. Маркса. Главное в этих работах, что предпринимается попытка выявить базовые причины, определяющие динамику современной истории. Эти работы открывают интересные перспективы для глобального исторического анализа.
Описание новых исследований было бы неполным без упоминания и третьей группы работ по гендерному анализу. Это творческие усилия А. Lerner «Создание патриархата» и «Создание феминистского (само)сознания: от средних веков до 1870», или двухтомный труд Bonnie S.Anderson и Judith P. Zinsser «Их собственная история: женщины в европейской истории от предыстории до настоящего», Margaret Strobel «Европейские женщины и вторая британская империя»; а также фундаментальная статья «Западные женщины и империализм: соучастие и сопротивление» Нупур Чаудхари и Маргарет Стробел. Несмотря на то, что эти исследования сосредоточены на Европе, тем не менее возможности расширения этого подхода до глобального уровня ясно просматриваются.
Несколько иной подход к обзору литературы, посвященной проблемам мировой истории применил Н.С. Розов. В центре его внимания глобальные проблемы современности. По анализу исторической динамики он отсылает к обзорам литературы в книгах Sanderson, 1990, 1995a, 1995b; Snooks, 1996; (См.: Краткий список основных направлений и работ — Розов, 1995). Как отмечает Розов, многие из них неплохо интерпретируют прошлое, очень немногие действительно объясняют (в логике дедуктивного вывода следствий Modelski, Thompson, 1994) и лишь единичные — предсказывают исторические изменения (Collins and Waller, 1992; Collins, 1995). Выявлены и достаточно хорошо описаны разные типы обществ; исторических систем (мир-империи, мир-экономики и т. д.); цивилизаций; ойкумен (Дьяконов, 1994; Chirot, Mann, 1986; Wallerstein, 1974, 1980; Eisenstadt, 1980; Melko and Scott, 1987). Уже появились работы по взаимной увязке этих ранее изолированных подходов и концепций (Wilkinson, 1987; Hall and Sanderson, 1995).
В последние десятилетия появились также эмпирические и обобщающие работы по таким проблемам теоретической истории как:
• безопасность, агрессия, насилие, войны, имперство и сепаратизм (Taagepera, 1968; Galtung et al., 1980; McNeill, 1982; Elias, 1982; Olson, 1982; Modelski, 1987; Mann, 1987, 1993; Carneiro, 1970, 1988; Chase-Dunn and O'Reilly, 1989; O'Connell, 1989; Dudley, 1991; Eckhard, 1992; Chirot, 1994; Collins and Waller, 1992; Rich and Shipley, 1995; etc.);
• бедность, перенаселенность, отсталость, эпидемии и голод (Angel, 1975; Harris, 1977; Durand, 1977; Cohen, 1977, 1989; McNeill, 1979; Boserup, 1981; Rotberg and Rabb, 1985; Gallowey, 1986; Allen, 1992; Livi-Bacci, 1992; Green, 1993; Lee, 1993; Sanderson, 1995b);
• история взаимодействия общества с окружающей средой, история экологичесих кризисов (McNeill, 1980; Lamb, 1982; Lenski and Nolan, 1984; Bailes, 1985; Crosby, 1986; Richards, 1986; Simmons, 1989, 1993; Ponting, 1991);
• история техники, технологий и техногенных кризисов (White, 1962; Daumas, 1969; Laudan, 1977; Temple, 1989; Pacey, 1990);
• политические и социально-экономические кризисы и развитие, классовые волнения и конфликты (MacMullen, 1976; Skocpol, 1979, 1996; Tilly, 1978, 1990; White, 1988; Yoffee, 1988; Tainter, 1988; Goldstone, 1991; Witt, 1992; Rueschemeyer etr al., 1992; Collins, 1995; Hodkinson, 1995);
• развитие образования, систем социальной информации, прочих институтов антропного воспроизводства (Савицкий, 1992; Bourdieu and Passeron, 1977; Boli J., et al., 1985; Benavot and Phyllis, 1988; MacDonald 1988) (Н.С.Розов РФИ).
В приведенном обзоре бесспорным является то, что историки в своих исследованиях все активнее начинают применять методы других наук экономики, социологии, географии. Количественные методы наряду с качественными становятся частью программы исторического исследования. Это значит, что формализация входит в историческую теорию, и она приобретает качественные характеристики научности. Школа Аналов положила начало этому пути, но сегодня стоит задача пойти дальше в преодолении кризиса исторической науки. Изучение прошлого, особенно, в глобальном аспекте может дать интереснейшие открытия, важные не только для понимания прошлого, но и для руководства в принятии решений в настоящем, для проектирования и прогнозирования будущего. Знание закономерностей развития всемирной истории, характеристик точек бифуркаций, параметров, важных для оптимального выбора в решении глобальных вызовов обеспечивает перспективу востребованности истории как научного знания, преодолевшего свои идеологические, пропагандистские и мифологические составляющие.
Приведенный обзор исследований по глобальной истории обнаруживает ряд обстоятельств.
Во-первых, всемирная история развивается как направление актуального исследования. При этом не имеет значение это многотомный труд одного автора, целой школы, коллектива или работы отдельных историков, посвященных вполне конкретной, но глобально исторической теме. Важно то, что как никогда ранее определилась предметная область исследования. Если наложить на глобус сеть дорог, авиасообщений, водных маршрутов, всех видов связи (почта, Интернет, телефон, телевидение), все каналы коммуникации с узлами в городах и поселках и начать исследовать закономерности развития этих сетей, то утверждение, что в этом развитии нет закономерности и что это ничего не дает для понимания всемирной истории, окажутся необоснованными. Это не голословное заявление. Это заключение основанное на достижениях экономической географии, теории коммуникаций, экономики, то есть на достижениях наук, в истинности и научности которых сегодня никто не сомневается.
Во-вторых, всемирная история обнаруживает тенденцию превращаться в научную дисциплину. Не только по факту объективности ее предмета исследования, но и методологии, все активнее использующей современные научные методы смежных наук и общепринятые принципы научности.
В-третьих, эти исследования не были продуцированы ноосферной концепцией как таковой, но тем важнее то обстоятельство, что они хорошо «укладываются» в ее матрицу, потому что эти исследования фактически изучают становление на планете ноосферной реальности. Аналогии с взаимодействием косной, живой и разумной материи настолько очевидны, что не стоит повторяться. В.И.Вернадский не был профессиональным историком и пришел к ноосферной концепции из геологии. Однако современная всемирная история, исследуя новые факты и открывая закономерности, подтверждает и процесс глобального движения всех видов вещества в планетарном масштабе, и глобальные последствия такого движения — возникновение ноосферы и ноосферной реальности.
Общие выводы.
I. В современной исторической науке понятие человеческой сущности еще не превратилось в объяснительное средство истории, как не стали в ней и ключевыми категории сущности и смысла истории. Такое положение обедняет историческую науку, снижает ее эвристический потенциал.
Сущность и смысл — в принципе совпадающие понятия. Но если сущность отождествляется с трудно определяемым содержанием явлений мира, ибо оно сопряжено с метафизикой, то смысл отождествляется со значением, которое несет на себе печать оценочного от ношения. Только ориентация на человеческую сущность исторического процесса позволяет уяснить логику общественной жизни, ее смысл и перспективы. В противном случае история перестает быть Учителем жизни.
II. Через сферы материального и духовного производства, воспроизводства общественных от ношений и производства определенного типа личности, общество демонстрирует свой способ бытия общества. В свою очередь этот способ бытия проявляется через социо-культурное пространство и осуществляется в границах социального времени. Так складывается история человечества, заявляя о своей сущности через деятельность людей, в процессе которой люди творят себя и свое бытие, которого ранее не было. Стало быть, они творят свою историю как условие становления и развития Всемирной истории человечества, что и подтверждает фундаментальные обзоры исследовательских практик Дж. Бентли и Н.С. Розова.
Контрольные вопросы и задания.
1. В чем Вы видите сущность и смысл бытия человека?
2. Что является способом существования человека?
3. Что составляет форму проявления человеческого бытия?
4. Что выступает в качестве формы осуществления бытия?
5. Определите сущность истории человечества через призму решения вопросов: взаимосвязи природы и общества; движущих сил развития истории и исторического процесса.
6. Как рассматривает смысл и назначение истории Н.А. Бердяев?
7. Как рассматривает смысл истории А. Тойнби?
8. Как решает проблему смысла истории К. Ясперс?
9. Что понимает под смыслом истории К. Поппер?
10. Какие «направления» обеспечивает исторический анализ глобальных процессов?
11. Какие перспективные направления складываются в процессе современных исследований всемирной истории?
12. Можно ли рассматривать эти направления исследовательской практики как ответ на вызов становления и развития ноосферной концепции всемирной истории?
