Тема эта интересовала меня больше остальных — ведь в Корее помимо работы и учебы мне приходилось заниматься и воспитанием своего ребенка. В отличие от большинства иностранцев, я во время пребывания в этой стране столкнулась практически со всеми детскими учреждениями, за исключением, пожалуй, роддома. Однако, поскольку значительную часть моих знакомых составляли корейские мамы Машиных друзей, недостающий опыт в значительной мере компенсировали их рассказы.

Начало

Беременность в Корее не обставляется таким количеством обрядов и суеверий, как в России. Если у нас не принято говорить о своем будущем ребенке с посторонними людьми, не принято заранее покупать вещи для младенца, не принято обстригать волосы во время беременности и проч., то в Корее ко всему этому относятся намного проще. О том, не беременна ли жена («нет ли новостей?»), молодых супругов спрашивают все кому не лень. О наступившей беременности объявляют открыто и тоже всем подряд. Сослуживцы и знакомые заранее поздравляют супругов с будущим ребенком (могут даже прислать открыточку). Младенцу загодя покупают вещи.

Правда, последнее сделать в Корее не так просто, ибо кто родится — девочка или мальчик, — супруги знать не должны. Врачам законодательно запрещено сообщать родителям пол будущего ребенка. Этот запрет придуман для того, чтобы предотвратить аборты плода женского пола, до недавнего времени весьма распространенные в Корее. Многие женщины переживали по 1015 абортов — до тех пор, пока не понесут желанного сына. Часто зачать сына так и не получалось, и муж разводился с женой по этой причине — это считалось вполне разумным и достаточным основанием для расторжения брака еще в 80-е годы XX века. Здесь налицо — старая патриархальная традиция. Мальчик необходим корейской семье не только для того, чтобы продолжить род, но и чтобы справлять обряды поминовения родителей — девочке это делать «не по чину» (об этой проблеме я расскажу ниже). Если раньше люди рожали лотерейно, то теперь появилась возможность выбора. И старые предрассудки, вооруженные новейшими достижениями медицины, привели к удручающим результатам. Уже сейчас в стране наблюдается серьезный дисбаланс — девочек рождается значительно меньше. По прогнозам, в 2020 году диспропорция будет составлять 100 женщин на 120 мужчин. И это не предел.

Во избежание новых абортов корейские врачи обязаны держать в тайне результаты ультразвуковых исследований роженицы.

Однако корейцы говорят, что на практике этот запрет легко обойти. Одна моя знакомая супружеская пара после исследования УЗИ задала врачу простой вопрос: «А у нас тут от старшей дочери вещи остались. Их выбрасывать или сохранить?» Получив утвердительный ответ, они, конечно, поняли, к чему им надо готовиться, но, к их чести, родили вторую дочку.

Роды

Точно так же, как и везде, это мероприятие в Корее болезненно, и в огромном количестве случаев, чтобы избежать боли, кореянки настаивают на кесаревом сечении — даже когда со здоровьем у роженицы и ребенка все в порядке. И если в российской больнице звуки, доносящиеся из родовой палаты, вполне способны свалить в обморок здорового мужчину, то корейская родовая палата часто — тихая обитель. По сути дела, просто операционная.

Ситуация противоположна российской. У нас роженица боится кесарева сечения как огня, начитанная обо всех возможных осложнениях для здоровья ребенка в таком случае, и даже при риске для собственного здоровья противится операции до последнего. Кореянки же на операции идут легко и массово. При всей своей озабоченности красотой они не боятся даже безобразного шрама на животе. В отличие от России, где шрам при таких операциях делается маленький и продольный, в самом низу живота, в Корее женщинам полосуют живот поперек, длинным разрезом. Рожавшую женщину в бане можно сразу узнать — ее живот выглядит так, как будто она делала себе харакири. Почему в Корее так распространены кесаревы сечения? Во-первых, насколько я могла убедиться, о возможных осложнениях для плода в случае операции корейские женщины просто не знают. Нигде в популярной медицинской литературе, которую я в Корее читала регулярно, мне не встречались статьи, пропагандирующие естественные роды. По моим ощущениям, кесарево сечение большинством современных кореянок воспринимается как вполне нормальный современный способ воспроизвести на свет ребенка. «Современно» — то есть безболезненно.

Вторая причина массового распространения операций, увы, материальная. Как объясняли мне знакомые кореянки, корейский врач получает гораздо больше за проведение операции, чем за нормальные роды. Естественные роды ему просто невыгодны. Вот почему при малейших сложностях (а порой, думается, и без оных) врачи говорят женщинам, что операция необходима. А в Корее врачей принято слушаться и не задавать им лишних вопросов. Точно так же «современно» кореянки относятся и к грудному вскармливанию.

Статьи о пользе вскармливания младенца материнским молоком в корейских медицинских изданиях хотя и встречаются, но все же их гораздо меньше, чем статей, скажем, о пользе кимчхи. Вот почему кореянки с самого начала предпочитают переходить на удобные бутылочки со смесью. В их-то рекламе в Корее недостатка нет…

«Мы юные кавалеристы…»

Читателю может показаться, что цивилизация не оставила в корейском подходе к младенцам ничего «посконного и домотканого». Но это не так. Сохранилось многое. Например, корейский способ убаюкивать ребенка, который меня всегда впечатлял. Мать сильно, с глухим стуком бьет его рукой по спине, приговаривая:

«Чачжан, чачжан…». Западный младенец наверняка зашелся бы в крике от такого решительного обращения. Корейский же начинает мирно посапывать. Но «чачжан-чачжан» — это еще не самая характерная деталь. Куда более интересна другая распространенная традиция — носить ребенка на спине.

Некоторым россиянам она кажется, скажем так, не очень современной. Неудобно, тяжело, да и «ноги становятся как у кавалериста» (это основной аргумент противников). Так ли это?

Традиция носить детей на спине существует во всех странах Дальнего Востока. Она идет от простого и практичного соображения: матери необходимо освободить руки для повседневной работы по дому, на огороде, в поле, а ребенок при этом должен находиться рядом и не реветь. И старая традиция превосходно справлялась с этой задачей. Непонятно, как такая простая идея не приходила в голову западным женщинам. Вспомним, как маялись наши крестьянки, которым приходилось во время работы на пашне оставлять детей под кустом, где малыш мог стать добычей пробегающего волка.

Хотя сегодня корейская промышленность выпускает множество разнообразных колясок, традиция носить детей на спине сохранилась. В стране с высокой плотностью населения с коляской трудно развернуться на улице, в метро, в то время как женщина с живым рюкзаком на спине куда более мобильна. Но дело не только в этом. Постоянное нахождение ребенка при матери (а спит корейский младенец тоже рядом с ней или бабушкой) имеет дополнительные достоинства, которые оценивают уже и на Западе.

В 70—80-е годы в советской педагогике были известны имена супругов Никитиных. Они, сами педагоги по образованию, воспитали семерых детей, причем делали это по-своему, во многом нарушая предписания тогдашней науки. Не со всеми предложениями Никитиных можно согласиться, но многое они меняли разумно, и сейчас немало того, что казалось эксцентричными выходками оригиналов, взяли на вооружение официальная медицина и педагогика. Одной из таких идей был отказ от предписания держать младенца в кроватке в часы его бодрствования.

Лена Никитина, как многие западные матери, мучилась проблемой: сын, оставленный в кровати, неугомонно орал, будучи и сухим, и сытым, — желал пообщаться. Бабушка советовала по старинке брать его на руки и качать. Районная тетя в белом халате — не подходить ни в коем случае («вырастите эгоиста»).

Лена сделала так, как поступают женщины в восточных странах, — привязала младенца к себе. Сын не только успокоился, но и даже стал опережать сверстников в развитии.

Многочисленные западные исследования подтверждают, что это не случайно. «Кроватный» ребенок, который видит перед собой одну и ту же надоевшую погремушку, действительно развивается не так быстро. Ведь максимум информации в этом возрасте берется из простого созерцания мира. Поэтому тот малыш, которого мать везде берет с собой, получает больше возможностей для развития. Сравнительный анализ интеллекта младенцев западных, находящихся постоянно в кроватке или манеже, и их восточных сверстников, доказал, что последние, которых мамы носят при себе, развиты намного лучше. Кроме того, ощущая материнское присутствие каждую минуту, они более уравновешенны.

Эти научный данные пришлись на период «бэби-бума» на Западе. Тамошние родители ужаснулись тому, что мощный ресурс развития интеллекта остается неиспользованным, и с чисто американским энтузиазмом ринулись вытаскивать малышей из кроваток. Детей стали носить на руках, в специальных сумках «кенгуру». С младенцами стали кататься на скейт-бордах и велосипедах. Для молодого американского папы в драных джинсах особым фаном стало появляться на молодежных тусовках с едва родившимся ребенком, небрежно засунутым чуть ли не в карман. Сегодня в среде западных деловых леди вполне естественным считается прийти на вечерний прием или научную конференцию с месячным младенцем, и во время обсуждения какого-то серьезного вопроса прилюдно достать грудь и покормить будущего интеллектуала. Та «мужская шовинистическая свинья», которая вздумает возражать против такой боттичеллевской картины, будет подвергнута безжалостному осмеянию феминисток (а того, кто будет смотреть слишком умиленно, могут засудить за сексуальные домогательства). Но так или иначе, девиз нынешней западной педагогики — младенец должен быть постоянно рядом с мамой.

То, что для Запада — бэби-буря, для Кореи — старая проверенная практика. Многие привычки взрослых корейцев объясняются тем, что в детстве их носили на спине. Так, удивительная способность корейцев засыпать в метро стоя, как лошади, наверняка объясняется тем, что в такой позе, столбиком, они спали в детстве. Любимых девушек корейские ромео носят не на руках, а на спине (удобно, между прочим, — меньше риск уронить). На спине же, в знак уважения и преданности, повзрослевшие корейские дети часто носят и старых родителей, и есть в этой традиции трогательная печаль: когда-то мать носила сына на спине, а теперь он ее носит. От традиции носить детей на себе корейцы, похоже, не думают отказываться и впредь. Правда, все чаще молодые мамы носят детей впереди, в западной сумке «кенгуру» — так фигура женщины смотрится эстетичней, ей не приходится горбиться.

Интересно, что в отличие от Юга, в Северной Корее стесняются традиции ношения ребенка на спине. Вот что пишет об этом А. Н. Ланьков в книге «Северная Корея: вчера и сегодня», изданной в Москве изд-вом «Восточная литература» в 1995 году:

«Как ни странно, но то, что кореянки носят детей на спине, почему-то возведено в КНДР в ранг самой настоящей государственной тайны. Женщину в ребенком на спине, равно как и с грузом на голове, нельзя увидеть ни в одном северокорейском фильме, ни в одной книге или газете. То есть когда речь идет о темном колониальном прошлом или об ужасах южнокорейской действительности, то в фильмах показывают женщин с детьми на спине, но вот если фильм посвящен КНДР и современности, то об этом не может быть и речи: малышей на экране возят в колясках (хотя за все время пребывания в Северной Корее я видел только одну коляску) или носят на руках. У одной студентки из ГДР при мне сопровождающие нас корейцы даже засветили пленку именно потому, что она сняла малыша, уютно устроившегося на спине у мамы. В чем причина таких строгостей — непонятно, ведь детей на спине носят даже японки и — ничего, не стесняются» (стр. 206).

Не будем судить Северную Корею — над ней, как известно, грешно смеяться. На Юге старой традиции никто не стесняется.

Но остается один животрепещущий вопрос: а как же насчет ног?

Неужели корейцев не заботит внешний вид подрастающего поколения?

Ножки кореянок действительно не отличаются особой стройностью. Но почему мы так уверены, что дело здесь именно в ношении детей на спине, а не в традиционном питании, практически лишенном кальция? Ведь у тех же арабов, которых матери тоже носят на спине, которые тоже сидят, скрестив ноги, но при этом едят много мяса и молока, ноги в большинстве случаев длинные, стройные и прямые. И у молодых корейцев, перешедших на западный мясомолочный рацион, ноги заметно красивее, чем у поколения их родителей.

…Современный, шумный, залитый огнями Сеул невозможно представить без женщин, согнувшихся под тяжестью своей драгоценной ноши — маленьких кавалеристов. Моя дочка тоже по достоинству оценила этот способ передвижения. И даже в 5—6 лет, когда Маша уже выросла для того, чтобы проситься на ручки, она частенько использовала другой вариант: «Понеси меня покорейски».

Как корейцы воспитывают детей

Воспитание детей в Корее характеризуется противоположными и на первый взгляд взаимоисключающими тенденциями.

Однако, собранные воедино, они, как разные, но хорошо слаженные инструменты в оркестре, дают очень неплохой результат — законопослушные, лояльные граждане, опора и главный капитал Страны утренней свежести. Как же их такими делают?

Маленькие башибузуки

Маленький корейский ребенок выглядит как елочный ангелочек. Он красиво подстрижен, часто завит в парикмахерской и подкрашен. Одет с иголочки и окружен множеством новеньких игрушек. Однако после пятиминутного общения с этим ангелочком вам наверняка захочется назвать его как-то иначе: башибузук, вождь краснокожих…

…Час пик в сеульском автобусе. Давка, теснота, усталые лица вокруг. Мне достается свободное место с жутким горбом на полу.

Устраиваюсь, принимая позу зародыша, закрываю глаза и… ПИИ-И! ВИУ! ВИУ! – раздается над ухом резкий отвратительный звук.

Рядом со мной стоит мальчик 5—6 лет и играет на дудочке. В час пик. В городском автобусе. Рядом с мальчиком стоит папа и индиферентно читает газету.

Спрогнозируйте реакцию окружающих, уважаемые читатели.

Дудочку сломали, папу спустили с задней площадки, мальчику открутили уши? Ничего похожего — это вам не Москва. Ребенок продолжал дудеть, папа — читать, а окружающие — ехать. Мне оставалось только метать в сторону музыкального мальчика злобные взгляды. Выразить свои чувства словами очень хотелось, но я не решилась. Меня бы не поняли: это же ребенок!

Да, это ребенок, а значит, ему позволено все. Воспитание в  Корее начинается с полнейшей вседозволенности. Маленьких детей безудержно балуют, закармливают и заласкивают. Запретов, ограничений — практически никаких. Попробуйте сделать самое справедливое замечание своему ребенку, в самой мягкой форме на глазах корейцев. Вся ваша логика, вся ваша правота разобьются о непоколебимое: «Это же ребенок!» Дети пользуются этим в полной мере.

«Это же ребенок», — объясняет мне подруга, когда я пытаюсь как-то вразумить незнакомого мальчика в метро, висящего передо мной на поручнях и извозившего мне весь подол грязными ботинками. Во взглядах окружающих читается — какая ты зануда! Ну, развлекается малыш, скучно ему. Подол-то и отряхнуть можно.

Призывать детей к чистоте в Корее не принято. А выглядят они при этом как картинки. Можно только догадываться, каких усилий и денег стоит их ангельский вид родителям. Как-то раз я увидела в магазинчике платье на девочку лет двух-трех. Оно сверкало и переливалось, как фейерверк. Цена впечатляла не меньше. Полюбовавшись платьицем, я с наивным практицизмом подумала:

«Ну и кто его купит?» Буквально на следующий день увидела девочку, разряженную в это произведение искусства, в тончайших белых колготках, в лаковых туфельках — не хватало только серебристых крылышек за плечами. В таком виде она… ползала по полу в метро, издавая победоносные вопли. Куда более скромно одетая мама терпеливо ждала, когда дитя навозюкается всласть.

Ну да ладно, чистота — дело поправимое. При корейских-то порошках и стиральных автоматах. А вот когда дело касается еды… Тут запретов не существует никаких в принципе. Соображения о диатезах, диетах и прочей западной глупости просто не проходят. «Он у меня ужасный сластена, — жалуется знакомая кореянка, у пятилетнего сынишки которой все зубы испорчены кариесом. — А что делать? Любит сладкое». Мысль о том, что сладкого ребенку можно просто не дать, ей не приходит в голову. Я останавливаю свою дочь, пытающуюся съесть пятый подряд шоколадный пряник, и знакомый кореец, смущенно посмеиваясь, говорит: «Какая вы строгая мать!» Читай — какая жмотка, для ребенка пряничка пожалела!

В ресторанах, парках, в любых общественных местах царит в Корее неписаная диктатура ребенка. Запретительные таблички типа: «Не шуметь», «Не сорить», по всей видимости, относятся к непослушным взрослым. По крайней мере, дети их на свой счет никак не принимают. Поэтому упаси вас Господь оказаться в музее одновременно с группой младших школьников. Ор будет стоять такой, что из всего содержания экскурсии вы запомните только его. Правда, орут они беззлобно, просто чтобы выпустить пар — почти целый день сидят в душных классах, в библиотеках. Ни агрессии, ни стремления к актам вандализма (вспороть кожаное сиденье, нацарапать бранное слово на стене) не проявляют. Просто гикают и носятся, переполненные радостью жизни. Если невзначай толкнут — с поклоном извинятся. Но голова от криков этих милых деток все-таки пухнет. И никто не делает им замечаний.

Впрочем, одну вещь малышей делать все же заставляют: здороваться.

«Это тетя-иностранка. Скажи ей «Хай», — убеждает свою полуторагодовалую дочку незнакомая кореянка в метро. — Ну, скажи: «Хай! Хай!"». При этом она пригибает головку ребенка в мою сторону, имитируя поклон. Кроха, которая, вероятно, не совсем еще освоила «хай» на родном языке, рассеянно отворачивается в сторону. Но мама настойчиво гнет маленькую головку и в конце концов добивается невнятного писка, долженствующего обозначить американское приветствие. Все, добилась. И девочку спускают с рук — пусть теперь делает что хочет: ползает по полу, потом этими же руками берет из чужих рук шоколадки.

На первый взгляд кажется очевидным, что при таком воспитании ничего путного вырасти из ребенка не может — избалованный обалдуй получится, и больше ничего. Ан нет. Потому что в партии участвует еще одна педагогическая скрипка.

Спартанство и пофигизм

Зимой 1999 года все СМИ Кореи обошла информация об агитационном детском походе «на север» — из Пусана до Имчингака. Целью этого благородного мероприятия было силами детей привлечь внимание общественности к тем детям Кореи, чьи родители не могут платить за школьные завтраки. Участники похода прошли пешком за 12 дней расстояние примерно 330 км, остальную часть пути ехали на автобусах. Ночевали где придется — в школах, на обочинах дорог в спальных мешках… Слава Богу, дошли. Растрогали сердца богатых и знаменитых. Сама первая леди, по слухам, выложила 10 млн. из своего кармана на школьные завтраки. Рукоплескания и общий бал.

Я же никак не могла впасть в экстаз со всеми вместе. Утренние телерепортажи с места событий портили мне настроение на целый день. То и дело вспоминались потом маленькие простуженные, сопливые «герои» (возраст от 5 (!) до 13 лет), которые в ответ на бодренькие вопросы репортеров: «Ну, как? Держимся?» — молча шмыгали носами, а кто помладше — честно ревели перед камерами: «Хочу домой, к маме!» Реветь у них были все основания. Умники-организаторы устроили поход в самые холода, одев детей при этом как беглых французов в 12-м году — в какие-то куцые курточки, напяленные одна на другую, убогие шарфики.

Не подготовлена была нормальная обувь — телекамера фиксировала маленькие ножки, превратившиеся в сплошную мозоль.

На так называемый обед ребятишкам выдавался рис и какой-то одинокий овощь в красной перченой водице… В общем, душераздирающее зрелище, как сказал бы ослик Иа-Иа. Адреналин закипал в крови, и в экран хотелось запустить чем-нибудь тяжелым.

Корейские же репортеры всех этих вопиющих, по моим понятиям, безобразий как будто не замечали. Они пели в микрофоны о том, как полезно преодолевать трудности, как поучителен для детей будет этот поход, сколько красот они увидят за время своего путешествия, сколько денег соберут в пользу нуждающихся… И прочие лирические эстетизмы, приятные уху. То, что интервьюируемый ребенок дрожит от холода и весь в соплях, их совершенно не волновало. Уверяю вас, однако, что комментаторы вовсе не были бесчувственными чудовищами. Их отношение к детям в данном случае было типично корейским. Этаким спартанско-пофигистским.

То, что к сюсюканьям вокруг здоровья своих драгоценных чад корейцы не склонны, здесь понимаешь сразу. Прогулка мимо корейской школы в зимний холодный день — занятие не для слабонервных иностранцев. Дети без шапок и перчаток, подбегающие к дверям школы с бормотанием: «Чхуво-о-о!» («Холодно!»). Дети в кедах и летних туфельках, надетых на белые носки.

И, как естественное следствие, дети, надсадно кашляющие и перманентно сопливые. Дети больные, температурящие… и все же идущие в школу. Никому не приходит в голову подержать их дома.

Такие мелочи, как температура 38,5, — это не повод отлынивать от урока. Примерно так отчитала однажды мою русскую знакомую корейская учительница — за то, что та не пустила свою гриппующую дочку в школу. Действительно, в чем проблема-то?

«Все нормально, зима, простуды, без этого ребенок не растет», — как «утешил» меня однажды корейский педиатр, к которому я прибежала в панике — у моего ребенка была температура 39.

Этот пофигизм полностью разделяют и корейские родители.

Помню, как в нашем интернациональном детском садике появилась бойкая американская кореяночка Сейван, которую занятые родители подкинули на воспитание корейской бабушке. Бабушка была весьма продвинутой, преподавала английский в престижном университете, однако в отношении к внучке исповедовала традиционную пофигистскую доктрину. Как-то во время рождественского концерта в садике я обратила внимание на непривычно тихое поведение Сейван. «Да, она так перенервничала перед этим концертом», — посетовала бабушка. — Второй день держится температура 38. Все от нервов». Как и следовало ожидать, «занервничала» на следующий день половина нашей детсадовской группы. Объяснять что-то образованной бабушке было бессмысленно.

С подобным же равнодушием относятся корейцы и к такой святой для нас категории, как детский сон. Что такое режим дня, здесь просто не знают. Малого ребенка таскают с собой на вечерние концерты, в театры, пивные; в час-два ночи не редкость увидеть на улице кроху, который устало ковыляет за подвыпившими родителями. Знакомые корейцы, встречи с которыми по вечерам мне приходилось откладывать по той причине, что дочке надо спать, не понимали причин отказа: «Ну, пусть ляжет поздно, подумаешь!» Если кореец вошел в комнату, где спит ребенок, он и не подумает понизить голос: «Ну, и пусть проснется, потом заснет опять».

Что тут можно сказать? «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». Если бы я была только мамой, я бы, наверное, давно сделала что-нибудь нехорошее всем этим сэйванским бабушкам. К счастью, я еще и востоковед. Поэтому старалась на проблему смотреть более широко. Прежде всего — понять. Почему они такие? Заглянем в древность.

В старой Корее не было педагогических трактатов. Но своя система воспитания детей существовала. Насколько можно сейчас судить по сказкам, старой литературе, эта система предусматривала прежде всего воспитание в человеке упорства, силы воли, трудолюбия, умения идти вперед, несмотря на трудности.

Почему именно это — понятно: страна бедная, маленькая, выживает только за счет упорных и трудолюбивых. Эти качества требуют должной жесткости к себе. Пока человек растет, жесток, требователен к нему воспитатель. Никаких сюсюканий, никакой жалости. Никаких скидок на усталость, болезнь или голод. Будь добр выполнять то, что надо.

Одна из самых популярных сказок в Корее — про мать-вдову, которая послала ребенка учиться. Через три года сын пришел домой, усталый и голодный с дороги. Мать, не обняв, не накормив его, потребовала написать иероглифы, которые он должен был за это время выучить. Когда сын не смог этого сделать должным образом, она, не дав ему отдохнуть, отправила обратно. Через несколько лет сын пришел домой опять. Требование повторилось. Иероглифы были написаны чуть лучше, однако не столь совершенно, как хотелось бы. Опять без еды и сна мать отправила его в дорогу. И только в третий раз, когда сын через несколько лет вернулся в отчий дом и смог написать иероглифы идеально, мать наконец обняла его и накормила. Такова идеальная материнская любовь в представлении корейцев. Не разнеживающая, ласкающая, а требовательная прежде всего.

Эта идея пронизывает всю корейскую систему воспитания.

Ужасающее русских родителей спартанское отношение к физическим нуждам детей в Корее — прямое следствие этой идеи.

Начинается спартанство с самого раннего возраста, с того самого золотого детства, полного в Корее абсолютной и ничем не ограниченной свободы ребенка. Заботливая по-своему корейская мать будет разряжать малыша в пух и прах, пичкать его самыми дорогими сладостями, покупать лучшие игрушки. Но если этот маленький принц набьет на лбу шишку, она вряд ли повернет голову в его сторону. Дорогой синтетический костюмчик из «Лотте» корейская мама и не подумает дополнить хоть какими-нибудь перчатками в холодный день, и ребенок из богатого дома будет прятать руки в рукава, как продрогший бродяжка.

Лето, шумный парк отдыха — Соул-ленд. Сколько денег просаживается каждое воскресенье в нем корейскими семьями, жутко вообразить. И все для них, для малышей. Детей катают на каруселях, им покупается мороженое и кепочки с эмблемами парка, игрушки, флажки, значки… Но что это? В парке организовано соревнование — кто из детей дольше простоит голыми ногами на глыбе льда. И любящие родители снимают с детишек обувь и ставят голыми ножками на лед. И еще подбадривают, чтобы те терпели, не сходили раньше времени…

Судить, какое отношение к детям более правильное — наше или корейское, — вряд ли можно объективно. В любом случае решение определяет здесь не логика, а наши эмоции, а также те традиции, в которых мы воспитаны. Но один логический довод в пользу спартанского отношения мне хочется привести. Это то, что благодаря такому воспитанию корейцы в массе своей вырастают волевыми людьми, которым не свойственна размягчающая жалость к себе. Это, на мой взгляд, корейская национальная черта, она касается и мужчин, и женщин. И даже сопливых малышей из агитационного похода. Они могут заставить себя делать то, что НАДО. А это, согласитесь, немаловажное качество для жизни.

Интересный получается коктейль, не правда ли? Баловство — и жесткое спартанство. Но это еще не все его составляющие. После начальной школы в педагогическом оркестре зазвучит еще один инструмент — палка, то есть физические наказания.

Палка-палка, бей — не жалко

То, что в корейских школах (средней и старшей) существуют физические наказания, является для западных иностранцев, пожалуй, одной из самых неприятных неожиданностей. Так не вяжется с корейской вежливостью и улыбчивостью, мягкостью и баловством по отношению к маленьким детям… Но факт остается фактом — детей, начиная лет с восьми-десяти, в Корее физически наказывают. Бьют не ремнем по классическому мягкому месту, а розгами по обнаженным лодыжкам или палками по ладоням. Распространен еще один, весьма экзотический вид наказания. Ребенка ставят на колени и заставляют поднять руки со сжатыми кулаками вверх. Как объяснила мне знакомая преподавательница Сеульского университета, мать двоих детей: «Это очень удобное наказание. С одной стороны, руки быстро устают и затекают, а с другой — ощущается унижение». В том, что унижением воспитывать можно и должно, преподавательница нисколько не сомневалась.

Эта концепция, ужаснувшая бы демократичного западного воспитателя, в Корее была популярна всегда. Как в любом патриархальном обществе, традиционная система воспитания в Корее расценивает ребенка не как личность, а как полуфабрикат, болванку, из которой только предстоит вытесать человека. Вытесать порой самыми решительными способами. Что тут удивительного? В самых развитых странах наука лишь последние лет пятьдесят начала держать ребенка за человека и относиться к детству как к самоценному этапу развития, а не как к прихожей жизни. А на большей части земного шара детей лупят по сей день.

Осудить за это весь земной шар у меня не хватит духу. В обществах бедных и многодетных у родителей еле-еле хватает сил на то, чтобы накормить все голодные рты. На такую роскошь, как задушевные разговоры, вникание в нравственные сложности взросления, воздействие на тонкие струны детской души и проч., ни сил, ни времени не хватает. Воспитатели поэтому очерчивают лишь самые простые рамки, внутри которых должен находиться растущий человек, а как он там, в этих рамках, существует, им вникать недосуг. Главное — не выходить за пределы. Шаг влево, шаг вправо — получи по шее.

Так было веками и в Корее. И так продолжается сейчас, хотя страна уже достаточно богатая, благополучная и, что немаловажно, с малодетными семьями. Казалось бы, есть все возможности уделять пристальное и персональное внимание воспитанию отдельно взятой личности. А Корея, тем не менее, воспитывает детей по старинке. Почему — причин несколько.

Во-первых, вышли корейцы из старой действительности слишком быстро, не успели сориентироваться. Не успели обдумать ситуацию и создать своих собственных Макаренко. Педагогические труды в Корее в основном, как я могла заметить, переводные. Свои же, корейские детские психологи обычно только перепевают постулаты американской педагогики. И с нулевым успехом. Воспитание ребенка — дело слишком интимно-национальное, чужой опыт в нем обычно оказывается бесполезным. Сколько трудов импортных детских психотерапевтов ни переводилось в

России — от арабов до американцев — все оказались нерелевантными. Даже классический Спок — и тот принимается с оговорками. А вот «Нестандартный ребенок» Владимира Леви переиздается и перечитывается русскими родителями до дыр…

Во-вторых, битье ребенка как средство воспитания объясняется конфуцианскими традициями Кореи. Возраст и ролевая ситуация (отец—сын, мать—дочь, учитель—ученик) кладут непреодолимую преграду между воспитателем и воспитуемым в конфуцианском обществе. Ни о какой душевной близости, дружбе и взаимопонимании между ними речи быть не может — только отношения руководства и подчинения. Методы воздействия соответствующие — никаких искренних бесед и задушевных разговоров не предусматривается. Ребенок должен беспрекословно слушаться старших. А иначе получит палкой.

Глобализация, правда, берет свое, и традиционные методы воспитания все чаще осуждаются в прессе. Однако эти осуждения носят половинчатый характер. То есть разговоров об отмене физических наказаний в школах никто не заводит — говорят лишь о том, что бить бы надо поменьше. За «излишне сильное» битье родители избитого ученика, например, теперь могут пожаловаться директору школы. Но даже эти робкие сдвиги вызывают в корейском обществе протесты, лейтмотивом которых является соображение: «Если не бить, то как же их призвать к порядку?».

Довольно частый телесюжет последнего времени (например, в теледраме «Любовь и разлука») — бедный учитель, которому сели на шею обнаглевшие дети, а он ничем не может их остановить.

Надо сказать, что эта тревога имеет под собой основание. По моим наблюдениям, корейские дети действительно привыкли к битью как средству воспитания и ничего унизительного для себя в этом не видят. Без палки они зачастую просто сходят с рельсов.

Моя подруга-иностранка, преподававшая на детских языковых курсах в Сеуле, долгое время не знала, что делать с диким сбродом, в который превращалась Hfa ее уроках группа милых корейских подростков. Она то усложняла, то упрощала программу, то рисовала яркие картиночки и диаграммки, то развлекала их фильмами — все было бесполезно. Учительница-кореянка, которая преподавала в соседнем классе, часто не могла вести урок из-за шума, доносившегося из класса моей подруги. Кореянка сочувственно смотрела на наивную иностранку и предлагала взять указку потяжелей и врезать самому нахальному. Подруга, воспитанная в либеральных традициях, от ее совета возмущенно отказывалась. Иногда кореянка не выдерживала и врезала сама.

Тишина устанавливалась, но только до выхода корейской преподавательницы из класса. Потом все начиналось сначала. Но однажды дети распустились вконец — один мальчишка под хохот других задрал моей подруге юбку. Тогда она взяла, наконец, указку и показала, на что способна оскорбленная в своих чувствах феминистка, причем спортивная и хорошо откормленная.

После этого поколоченный мальчишка стал тише воды ниже травы, а с ним и вся группа.

Бить или не бить?

Так что ж, значит, дети в Корее «генетически» любят палку?

Мне кажется, дело не в генетике, а в привычке. Битье в корейском обществе воспринимается как единственное орудие воспитания тинейджера — вот и все. Вот почему без палки или угрозы ее применения корейский подросток не может вести себя нормально. Точно такого же эффекта, по моим наблюдениям, добиваются и те русские родители, которые практикуют битье ребенка за любую провинность. Ребенок привыкает к ремню — и только к ремню. С каждым разом требуется все больше и больше ударов, чтобы привести воспитуемого в чувство. Приучается ребенок, приучается воспитатель… А кое-кто из последних даже находит в этом удовольствие. Или не рассчитывает силу удара и калечит ученика — такое в Корее случается.

Так бить или не бить? Буквально все мои знакомые корейцы отвечают на этот вопрос положительно. Исключение составляют, пожалуй, те, кто учился за границей. (Хотя, возможно, эти люди просто знакомы с западным отношением к вопросу и не хотят выглядеть несовременными.) Корейская литература полна сентиментальных воспоминаний о детстве, в котором любящая мама наказывала героя розгами по лодыжкам, выражая таким образом свою любовь. Ничего подобного произведениям

Горького или Чехова, которые об испытанных в детстве порках писали с возмущением и отвращением, в корейской литературе я не встречала. В корейских фильмах о школе, в том числе и в прославленном хите «Наш искаженный герой», справедливое возмездие отрицательному герою приходит исключительно в виде учительской палки.

Сегодня некоторые корейские воспитатели начинают критиковать физические наказания с другой стороны. Палка, конечно, гарантирует послушание, говорят они. Но не забивается ли при этом творческая личность, потенциальный нобелевский лауреат, художник, артист, мыслитель? Может, он уроки потому и не сделал, что скрытый гений и вечный двигатель изобретал. А мы его сразу — палкой… Что ж, цинично парируют их оппоненты, может, и забивается. Но сколько их, тех гениев и творцов — единицы? Зато основная масса подростков у нас в школах учится, а не в туалетах ширяется. И по улицам можно спокойно ходить по вечерам, не опасаясь малолетних хулиганов. И 16-летняя корейская девочка не будет, как в Австралии, на маму в суд подавать за «насилие над личностью» — то есть за то, что та ей до 4 утра по улицам шляться не дает и с бой-френдом спать не разрешает. И старшеклассников у входа в школу не надо обыскивать, как в Америке, с металлоискателями — на тот случай, если одной творческой и раскрепощенной личности вздумается немного пострелять в другую.

Не знаю, как решит этот вопрос корейское общество. Ему жить, как говорится. Я выросла в другой культурной среде и по педагогическим вопросам имею свое мнение, отличное от корейского. Вот почему, несмотря на мое искреннее желание поместить

Машу в корейскую языковую среду, в корейскую школу я ее не отдала. Выбор у меня был только один — из всех дорогих американских школ Сеула выбрать менее дорогую.

Но это, конечно, мое личное мнение и мой личный выбор. Я знаю немало россиян (в особенности родителей мальчиков), которым корейская школа с ее жесткой дисциплиной и культом учительского авторитета пришлась по душе. Что ж, каждому свое.