Эти непонятные корейцы

Габрусенко Татьяна Валерьевна

Глава двадцать третья

Корейское миролюбие

 

 

Несостоявшийся конфликт

Когда в прошлом веке Л. Н. Толстой провозгласил идею «непротивления злу насилием», то вызвал насмешки и осуждение большей части русского общества. Это неудивительно, ибо идея эта в корне противоречит нашему активному национальному характеру. Русский человек без особого напряжения может не воровать, не прелюбодействовать, в состоянии даже возлюбить ближнего своего. Но непротивление, пассивность в конфликте?

Ни за что! Вот «вечный бой, покой нам только снится» — это по нашему. В Корее, однако, принята совершенно другая модель поведения в обществе.

За всю историю эта страна ни разу ни на кого не нападала — только защищалась. Следствие это или фактор формирования корейского характера, судить трудно. Одно неоспоримо — в ежедневной жизни корейцев нет атмосферы агрессивности. Непротивление злу насилием в Корее видишь на каждом шагу. И воспринимаешь его не как признак слабости. Скорее наоборот — как достоинство, уверенность в себе и внутреннюю культуру. В связи с этим хочу рассказать о случае, за который мне стыдно до сих пор.

Случилось это вскоре после моего приезда в Корею. В воскресный день я продиралась сквозь толпу рынка Намдэмун, когда вдруг почувствовала, что очки сползают с носа. Причем не сами по себе, а под воздействием какой-то злой силы. Любой очкарик поймет мои ощущения в тот момент — когда глаза покидают привычное место, с этим хочется как-то бороться. Как человек интеллигентный, я не обругала злую силу матом, а лишь решительно убрала от лица нечто постороннее. Раздался грохот, толпа расступилась… Оказалось, что толкал мои очки краем подноса замотанный в спешке разносчик еды, а я этот злополучный поднос опрокинула. Кроваво-красным соусом оказались залиты его штаны, тряпки торговцев вокруг, перевернутые миски валялись на асфальте… В общем, легким движением руки я, слабая женщина, устроила гибель «Титаника».

Поразительна была реакция молоденького парнишки-разносчика. Совершенно молча он принялся собирать миски. Торговцы так же молча стали приводить в порядок свои прилавки. На меня никто даже не взглянул. Представьте подобную ситуацию на рынке в Коньково. Живой бы мне оттуда уйти не удалось.

Итак, что же произошло? Мне причинили неприятность — я ответила еще большей. И как всегда в конфликтных ситуациях, зло нарастало бы с каждым ответным ударом, пожар разгорелся бы, и никто не вспомнил бы, что началось все со случайного касания лица подносом… если бы у разносчика не хватило мудрости эту порочную цепь прервать. Просто — промолчать. Ничего не ответить.

Вспоминая многочисленные мелкие стычки — в транспорте, на работе, в магазинах, бытовые конфликты, которыми изобилует российская жизнь, я все время думаю — 70% их могло бы и не быть, если бы мы почаще проявляли такое вот непротивление. Или лучше сказать — вежливость? Доброту, терпение? Или просто — здравый смысл?

…В переполненный вагон сеульского метро входит распаренная тетка с корзиной, распространяющей благоухание сырой рыбы. Ставит эту корзину кому-то на ногу… Об этой тетке можно сказать много. И в московском метро, без сомнения, сказали бы. Корейцы же — поцокали языками и отодвинулись. А и правда — чего на нее злиться? Явно из провинции — вон, то и дело вскакивает, беспокойно взглядывает на схему метро…

…Опять метро. Час пик. Затор на эскалаторе. Виновница — деревенская бабушка: боится ступить на диковинную лестницу, охает, причитает и ни с места… Даже сейчас, через 70 лет после Зощенко, в России нет гарантии, что кто-нибудь из толпы не выкрикнет классическое: «Куда прешь, старая!» А в Сеуле бабушка вызвала у задерганных спешкой людей не злобу — добродушный смех. И тут же нашлись два веселых студента, которые подхватили старушку под руки и помогли ей освоить чудо цивилизации.

…Корейский дорожный полицейский выписывает штраф. Нарушитель — нервный дед, сильно напоминающий ветерана войны брежневских времен, — протестует, орет и плюется (!) в стража порядка. Молодой полицейский напрягается, но продолжает свое дело — одной рукой выписывает квитанцию, другой отстраняет плюющегося деда, приговаривая: «Спокойно, дедушка, спокойно…» Хулиган на глазах сдувается, как воздушный шарик.

(Ветераны! Попробуйте ради эксперимента плюнуть в московского гаишника.)

Подобные бытовые случаи — конфликты, погасшие в зародыше, — я наблюдала в Корее ежедневно. И в сотый раз убеждалась, какая это мудрая вещь — непротивление. Злу противостоять необходимо, когда это активное и умышленное зло. Когда на Корею нападала Япония, то в миролюбивых корейцах просыпалась долженствующая воинственность. Но в огромном большинстве ситуаций конфликты вспыхивают не по злой воле, а по причине естественного несовершенства окружающих. Да, наши ближние несовершенны. Порой они потеют, толкаются и наступают нам на ноги. Нервничают и задевают нас подносами. Но зачем мы тратим нервы, голосовые связки, наконец, время, чтобы ответить, «поставить на место»? Куда лучше — просто не заметить чужую оплошность. Наплевать и забыть.

…Четыре года каждый вечер я возвращалась домой по Тэханно. Это студенческая улица в центре Сеула. Сказать, что на ней много народу, — это ничего не сказать. Тэханно — это сборище разнородных толп. Рокеры тут соседствуют с христианскими проповедниками, псалмы проповедников заглушают звуки барабанов, по которым самозабвенно колотят студенты ближайшего университета. Тут же катаются с горки дети, отплясывают брейк-данс какие-то личности в широких штанах, сплетничают подружки-студентки на лавочках… Естественно, что все они друг другу мешают. Но ни разу за все время я не видела на этой улице никаких скандалов и драк. А ведь собирается здесь молодежь — то есть слой общества с заведомо повышенной агрессивностью. Если бы эти студенты реагировали на раздражители с такой же готовностью, как россияне, — вся Тэханно через полчаса была бы усеяна свежими трупами. А эти — ничего, как-то сосуществуют.

…Вот пересекает толпу парочка — девушка в белом платье и высокий парень. Сзади летит баскетбольный мяч — прямо ей по плечу. Девушка охает — больно. Парень успокаивает подружку, помогает ей отряхнуться. Из толпы выныривает незадачливый хозяин мяча — по сравнению со спутником девушки, ниже ростом раза в полтора. Мезансцена подготовлена, да какая выигрышная! Ну все, сейчас начнется: «Ну, ты, мужик. Пойдем выйдем». Но заканчивается дело чисто по-корейски. «Извините», — кланяется баскетболист. «Да ладно, ничего», — машет рукой девушка.

Вот и весь обмен репликами. Еще один конфликт не состоялся.

Как корейцы ссорятся

Итак, к конфликтам корейцы не склонны и всегда, в любом случае предпочтут худой мир доброй ссоре. Но все-таки даже им время от времени приходится конфликтовать, как и всем живым людям. Как известно, ссориться, выяснять отношения, разводиться и т. д. можно по-разному, и эта разница определяется не только нашими индивидуальными различиями в темпераменте или образовании, но и национально-культурными стереотипами поведения. Кто-то в таких случаях хватается за кинжал, а кто-то за бутылку, кто-то матерится, а кто-то невозмутимо раскуривает трубку, кто-то зовет наемного убийцу, а кто-то звонит адвокату. У корейцев тоже есть свои национальные стереотипы на этот счет, и иностранцу их полезно знать. На мой взгляд, стереотипы эти в Корее существенно различаются по половому признаку.

 

Часть первая.

О тыквах и скаковых лошадях, или как конфликтуют корейские женщины

Начну с описания прекрасной половины корейского общества.

Как конфликтуют в Корее женщины? В целом — вполне в рамках патриархального общества, и западных мужчин, напуганных ужасами феминизма, я приглашаю в Корею: жениться и вспомнить, что такое женщина патриархальная, то есть зависимая от тебя до последней копейки. Предупреждаю, что ждет их полная и обидная противоположность традиционному представлению о «восточных женщинах», столь приятно ласкающему мужское эго.

Кореянок наши мужчины обычно представляют в виде нежных кротких ланей, которые выражают свое огорчение исключительно жемчужными слезками в уголках хорошеньких глазок. В мирное же время эти изящные красотки с милым щебетаньем подносят тапочки своим всесильным повелителям и неусыпно бдят с вязаньем в руках у постели мужчины, если вдруг он — ах! — заболел насморком.

Скажу прямо и откровенно — черта с два! За неимением в корейских домах тапочек грязные носки с вас она, может быть, и снимет — оберегая мытый пол. А вот вязать не будет, потому что какой же вы тогда мужчина, если не можете купить ей нормальную кофточку? И что вы за мужик, если валяетесь с гриппом вместо того, чтобы идти и зарабатывать деньги…

И далее в том же духе. Это — сценарий предполагаемого конфликта. Формы столь же восхитительно традиционны — скандалы и истерики, о которых я упомянула выше. С подвизгиванием и отказом от выполнения супружеских обязанностей, с угрозами уйти к своей маме и наездами на вашу маму, с криками и публичными оскорблениями. Помню, как в начале 90-х годов московские переводчицы корейских фирм, затаив дыхание, пересказывали друг другу подробности затянувшегося семейного скандала одного из высокопоставленных сотрудников южнокорейского посольства в России, чья супруга имела обыкновение врываться на деловые заседания мужа и громогласно заявлять: «Ты что обещал моему отцу, когда просил моей руки? Что мы уедем в Америку! А куда ты меня увез?! В эту дыру?!!»

Возможно, та посольская жена и была несколько эксцентрична (эксцентричность ее опиралась, думается, на тот простой факт, что развод для ее мужа, дипломатического работника, был, как у нас в советские времена, равносилен служебному самоубийству). Однако действовала она в рамках общей патриархальной традиции — то есть рассматривала мужа как скаковую лошадь, на которую в свое время поставила и с которой не намерена была слезать. Ибо ни на что другое общество ей ставить не дает.

Образование она получает в основном для того, чтобы получить необходимый образовательный ценз — для получения, в свою очередь, мужа с соответствующим образованием. В науке может быть семи пядей во лбу, и тем не менее за профессорское место ей приходится конкурировать с мужчинами, а она женщина — значит, дура по определению. В бизнесе или политике ее тем более никто не воспринимает серьезно. В офисе если сидит, так чтобы перекладывать бумажки или разливать чай… Остается одно поле битвы за финансовый урожай — муж, на выжимание материальных благ из которого и направляется вся ее энергия.

Добавим, что в целом в Корее развод хотя и допустим, но воспринимается опять же как социальная катастрофа, которая рушит биографии не только непосредственных участников, но и всего их рода бог весть до какого колена. Не только дети, но и двоюродные племянники разведенных супругов не могут в дальнейшем рассчитывать на социально благополучного брачного партнера. Значит, брак — ставка на всю жизнь. Отбирают «лошадь» долго,-тщательно осматривая зубы и копыта, то есть финансовое положение, линию родства, состояние здоровья, сверяя данные гороскопа и т. д. И если впоследствии обнаружится, что сие домашнее животное по причине скрытого дефекта или невезения «не смогло», то пусть пеняет на себя. Волна самоубийств, которая прокатилась по Корее в период валютного кризиса, еще раз доказала это. По свидетельству социологов, самоубийства среди уволенных служащих крупных корпораций часто объяснялись страхом мужчин признаться в своем банкротстве женам, чтобы не услышать в ответ грозного: «А что ты обещал моим родителям?» Многие шли на этот шаг для того, чтобы семья после смерти могла получить страховку и, таким образом, «обещание родителям» было хотя бы частично выполнено.

Конечно, не все мужья в Корее реагируют на супружеские сцены столь драматично и благородно. Иные действуют с женами по старинке, без всяких страховок — синяк под глаз и… Но наивно думать, что синяком можно остановить корейскую жену.

Во-первых, она от этого не замолчит. А во-вторых, синяк превосходно может поставить вам сама. В 1999 году этой теме была посвящена одна из передач SBS, которая так и называлась: «Мужья, которых бьют жены». По свидетельству авторов этой передачи, супружеских пар, где жена занимается рукоприкладством, в Корее не так уж мало. В передаче приводился список предметов домашнего обихода, которые используются корейским слабым полом для воздействия на своих повелителей. Туда входили скалки, утюги, медные тазы, палочки для еды — в общем, оружие впечатляющее. Но не оно является самым грозным в корейской семье. Есть и другое, куда более длительного и убойного действия. Это «пагачжи», то есть черпак из тыквы-горлянки. Дело в том, что для обозначения женского нытья, пиления, зуда, проедания плеши, промывания мужниных мозгов и проч. в Корее существует специальное словосочетание: «пагачжирыль кыккта» — «выскребать тыкву-горлянку». В традиционной Корее из тыквыгорлянки путем кропотливого и тщательного выдалбливания и выскребания делался специальный черпак для хозяйственных целей. Такая же кропотливая тактика испокон веку применяется кореянками для обрабатывания мужа. В результате лошадь скачет резво, насколько может, добиваясь желаемого материального состояния всеми, в том числе и противозаконными средствами.

Так, в подавляющем большинстве финансовых скандалов и злоупотреблений среди высших должностных лиц Кореи в последние годы следствием были без труда прослежены следы нежных женских ручек, усердно и тщательно «выскребавших тыквы-горлянки», то есть головы своих несчастных мужей, внедряя в них идеи о настоятельной необходимости приобретения скромных норковых шубок, симпатичных бриллиантовых колье и проч. И шубки с колье исправно доставались — вплоть до самого ареста.

Да поймет меня читатель правильно: я ни в коем случае не хочу сказать, что в Корее нет ласковых, понимающих жен и счастливых семей. Гармоничные союзы есть везде, как есть они, к примеру, в мусульманских странах. Но никому на этом основании не придет в голову отрицать очевидные факты дискриминации женщин в арабском мире. Точно так же реальна и та тенденция, которую я описываю, для института корейской семьи.

Причины проблем лежат, конечно, не в какой-то природной испорченности корейских женщин. Зри в корень, как говаривал Козьма Прутков, то есть смотри в детство. Чего по сей день южнокорейское общество требует от девочки? По сути дела, одного-единственного качества — товарного вида (даже умение вести хозяйство и квасить кимчхи не ценятся так высоко). Ее учат быть милой, нарядной, хорошенькой (не дай бог поцарапать нос — мигом налетят мамки-няньки с мазями и притираниями!). В семьях победнее — завивают, красят волосики, навешивают разноцветные ленточки и бусинки. В семьях побогаче в добавление к этому учат немного болтать по-английски, немного бренькать на пианино, грациозно задирать ножки в любительском балете…

И все. Капризы и кокетливые кривлянья считаются неотъемлемой частью имиджа «милой девочки» и активно поощряются (не верите — посмотрите пару корейских передач и реклам с участием детей).

Зачем это делается? «Воспитывай дочь как принцессу — и получишь в зятья принца», — гласит популярное корейское высказывание. Уже с 4—5-летнего возраста малышка постоянно слышит от родных пока еще полушутливые разговоры о «богатом женихе» — высшей награде, которую получает девочка, если будет достаточно «йеппыда», то есть хорошенькая. Заметьте — речь идет не о добром, не об умном и сильном, не о любящем и порядочном человеке, а именно о богатом. Семена будущих проблем уже брошены в почву. Присмотритесь, во что играют, что рисуют корейские девчушки детсадовского возраста, и вы увидите, что образ «богатого жениха» занимает в их сознании весьма значительное место. Идею о том, что муж должен быть прежде всего богатым, а жена — прежде всего нарядной и хорошенькой, эти девочки усвоят на всю жизнь. И всю свою семейную жизнь будут разъяснять эту ролевую ситуацию непонятливым супругам — всеми доступными методами.

Однако в последние годы мощная традиция Эллочки-людоедки в Корее дает трещину. Разрушается она изнутри. Дело в том, что для реализации мечты о богатом женихе сейчас, как я уже сказала выше, требуется образование. И хотя задумывается оно в основном как образовательный ценз по схеме «получить диплом и положить в сундук», усилия лет, проведенных над книжками, для многих женщин даром не проходят. Образование раскрывает перед ними окно в большой и увлекательный мир. Все больше кореянок проникаются западными идеями женской независимости и начинают работать после окончания университета—и работать по-настоящему. Таким образом, они получают возможность зарабатывать себе на шубки и колечки не манипулированием собственным мужем, не домашними истериками и не «выскребанием тыквы», а чем-то более интересным и достойным. Конфликтуют женщины нового поколения реже — им и без этого есть чем заняться — и гораздо более цивилизованно. Их методы выяснения отношений ближе к мужским (я не имею в виду мордобой, конечно) и мне лично кажутся более привлекательными.

 

Часть вторая.

О сохранении лица, или как конфликтуют корейские мужчины

На первый взгляд, ссориться с корейскими мужчинами легко и даже где-то приятно — если это слово употребимо в отношении конфликта, то есть ситуации заведомо неприятной. Легко потому, что есть в корейской культуре пресловутый принцип «спасения лица» противника. Это означает стремление проводить над человеком даже самые неприятные манипуляции в максимально приятной и достойной форме. Так, расставаться с ненадежным деловым партнером здесь будут почти под лирические звуки скрипок. Ему будут улыбаться и нежно жать руки, ему выплатят все причитающиеся деньги и даже сверх того, его сводят в ресторан и напоят пивом — и забудут.

Эта форма поведения часто вводит в заблуждение жуликоватых российских предпринимателей (с этими малоприятными субъектами мне как переводчице приходилось довольно часто сталкиваться). Было смешно наблюдать, как напряженно входил в кабинет корейского директора какой-нибудь очередной «новый русский», нагло подставивший своего партнера и теперь ожидавший, видимо, найти в здании уважаемой корпорации нечто вроде братков с горячим утюгом. И как он тут же расслаблялся, увидев, что бить его не собираются, а вместо этого заводят приятные беседы о семье и погоде и приглашают в ресторан. Приняв такое отношение за слабость и глупость корейцев, мой малосимпатичный соотечественник тут же пытался сесть обманутым партнерам на шею, требуя у них новых отсрочек и уступок.

Ответом были обещания подумать, новые порции сиятельных улыбок и новые бутылки пива. После этого российский партнер сбрасывался с корабля современности. Все его новые телодвижения, попытки встретиться и объясниться были уже бесполезны.

Однако, чтобы с человеком обошлись таким образом, ему надо было очень сильно насолить корейцам. Ссориться, конфликтовать по-настоящему корейские мужчины не любят и делают это с большой неохотой. Они дают человеку все новый и новый шанс, прощают один проступок за другим — за то, что «человек хороший» и разрывать с ним отношения как-то жалко. Помню, как на студию KBS посадили у пульта записи нового сотрудника лет 50, единственной задачей которого было нажимать по очереди два рычажка — вперед и назад — и не перепутать. Сотрудник, тем не менее, умудрялся путать, затягивая таким образом время записи до бесконечности, — при этом обаятельно всем улыбаясь.

Мы с Евгением Штефаном, вынужденные, как попугаи, повторять один и тот же кусок программы по нескольку раз, кипели и ругались неприличными словами, умоляя сменить растяпу, но все было бесполезно — новичка держали на месте, каждый раз показывая и объясняя все сначала. Начальник отделения мягко говорил нам: «Да, я все понимаю. Но он очень добрый человек».

Такая политика — держаться за человека до последнего — для Кореи очень характерна. Конечно, держаться не за любого, а за того, кто доказал, что он «свой», лояльный или хотя бы безобидный. Делается это еще и потому, что корейская профессиональная сфера организована по схеме традиционной семьи и сотрудники считаются как бы сыновьями хозяина или директора. В небольших корейских фирмах начальник-«папа» может распекать и даже побить провинившегося сотрудника, но не выгонит его.

Правда, очень часто по этой же причине любому корейскому сотруднику в случае финансовых трудностей могут не доплатить или задержать зарплату, рассчитывая на то, что он «войдет в положение» и, как хороший сын, не будет возражать.

Однако традиция «сохранения лица» имеет и еще одну, не столь приятную сторону. Если вы в чем-то провинились, то в Корее никто ничего не скажет вам прямо. Берегут ваше лицо, берегут свое лицо… И санкции нагрянут неожиданно, как гром средь ясного неба. О вашем, к примеру, увольнении вы узнаете не от своего непосредственного начальника (он будет как ни в чем не бывало улыбаться), а от какой-нибудь второстепенной девочки секретарши из соседнего отдела. Помню, как наш учитель-американец в интернациональной школе в Сеуле (большинство детей в этой школе были корейцами) начинал родительские собрания с одной и той же отчаянной мольбы: «Пожалуйста, говорите мне прямо, если вы чем-то недовольны. Я вас знаю, я четыре года в Японии работал!» Он не раз, по его словам, сталкивался с ситуацией, когда неизменно улыбающийся при личных встречах корейский или японский родитель неожиданно писал на него докладную директору школы — причем по поводу того самого аспекта преподавания, за который хвалил в глаза!

Точно так же неожиданно вы можете узнать, что чем-то обидели корейца. Пожалуй, этот вариант еще более распространен.

Потому что здесь просто личного обаяния или чуткости недостаточно — важно хорошо знать местную культуру и традиции.

Самый поразивший меня случай непредвиденного конфликта (к счастью, благополучно разрешившегося) произошел со мной в самом начале пребывания в стране.

Увольняясь с одной мелкой торговой фирмы, я довольно долго не могла получить от начальника причитающиеся мне деньги, хотя ходила в контору почти каждый день. «Я заплачу тебе завтра, — обещал мне предприниматель. — Скорее небо упадет на землю, чем я тебе не заплачу». Дни шли, небо было на месте, но денег я так и не получала. И вдруг после очередного неудачного визита мне позвонила переводчица из соседней фирмы: «Приходи в свой офис немедленно! — кричала она. — Там у вас такое творится!»

Когда я пришла в офис, там была совершенно похоронная атмосфера. Начальник с женой были пьяны вдрызг и плакали.

Вечно орущий телевизор не работал. Все молчали и ждали меня.

«Зачем ты так нас оскорбила? — запричитал мистер Ли. — Зачем ты опозорила нас перед людьми?! Ты была для нас членом семьи и так подло нас предала! Возьми, возьми эти проклятые деньги! Я бы заплатил тебе их все равно!» Я ничего не понимала.

Мне объяснили, что накануне кто-то рассыпал у входа в общее здание пачку визиток с данными нашей фирмы и именем ее владельца и основательно походил по ней ногами. Хозяин подозревал, что сделала это я — из мести за невыплаченные деньги.

Я все еще не понимала. «По моему имени ходили ногами! Фирма это мое лицо. Мое лицо пачкали, топтали. О горе, о позор мне! Как мы теперь будем смотреть людям в глаза?» Я, как могла, успокоила начальника: «Не волнуйтесь, мистер Ли. Скорей всего, ваши визитки кто-то случайно выронил. Русские мстят по другому. Если бы я хотела вам отомстить, я бы просто подожгла вашу лавочку к чертовой матери. Мне бы не пришло в голову топтать визитку — я бы скорей потоптала вам пальто».

Обидеть корейца можно тысячью самых неожиданных способов и об этом не подозревать. Например, вы можете оскорбить его излишне пристальным взглядом. Смотреть прямо в глаза в Корее считается немалым хамством. Если мы с вами, отчитывая ребенка, порой говорим ему: «Что глаза отводишь? Стыдно?

Смотри мне в глаза!» — то корейская мама заявляет своему шалуну прямо противоположное: «Ты что мне в глаза смотришь, нахаленок?! Не смей на мать таращиться!» Для обозначения такого взгляда имеется специальный глагол: «пурарида», т. е. «свирепо вращать глазами». Наши европейские глаза вообще часто кажутся корейцам свирепыми (как нам их глаза — хитрыми). И если вы вдруг, задумавшись в метро, рассеянно на кого-то уставитесь, не удивляйтесь, если из забытья вас выведет обиженный возглас: «Почему вы на меня смотрите?»

Это еще очень хорошо, если скажут. Гораздо чаще бывает по другому. Корейский сослуживец за соседним столом в офисе будет ежиться и молча терпеть ваши рассеянные прямые взгляды, а потом вы неожиданно столкнетесь с тем, что у вас на фирме, оказывается, стойкая репутация наглеца.

Одна из самых опасных в этом отношении сфер — национальная гордость корейцев, которую задеть можно легко, как больной палец. И не заметить этого. Преподаватель русского языка, в чьи обязанности входит ознакомление корейских студентов с культурой России, часто попадает по этой причине в сложное положение. Его могут спросить, например, действительно ли Эрмитаж лучше Кёнбоккуна, королевского дворца в Сеуле.

Первая реакция россиянина — фыркнуть, ибо скромненький деревянный Кёнбоккун, пышно именуемый «дворцовым комплексом», напоминает ему скорей хозяйственные постройки при доме купца второй гильдии где-нибудь во Владимирской губернии, только вместо крашеных петухов на крышах — обезьяны. И русский преподаватель часто, увы, фыркает. Студенты весело смеются в ответ. Потом преподаватель начинает петь осанну великой русской культуре. Корейцы внимательно и увлеченно слушают, задают все новые вопросы… А потом, за месяц до начала нового семестра, преподаватель с удивлением узнает, что контракт ему не продлили.

Узнать такое не особенно приятно. Ведь старался же, просвещал их, приобщал к настоящей культуре, сколько фильмов со слайдами перетаскал! И главное — ведь как снег на голову, ведь тебе улыбались в глаза, а потом… Какое коварство, какая скрытность! Примерно так рассуждают все обиженные партнеры корейцев. Обида, конечно, плохой советчик, и человеку трудно понять, что корейцы не коварны — у них просто не принято действовать прямо. Они не будут тайком вам гадить, не будут подкладывать мыло в суп, но и откровенности от них не жди.

Прямота для корейцев равнозначна глупости, открытость в конфликте — плохому воспитанию. Так что единственное, что можно предпринять иностранцу во избежание конфликта в Корее, — это держать нос по ветру.

Возможно, многим россиянам такая тактика придется не по вкусу. Что тут можно сказать… Только опять вспомнить про чужой монастырь. Замечу, однако, что в корейском способе конфликтовать есть свои несомненные плюсы. Например, корейцы значительно реже нас с вами прибегают к силовым разборкам в бытовых конфликтах. В принципе, мордобой, конечно, случается. Но мне за четыре с половиной года видеть такие сцены приходилось, может быть, от силы пару раз, причем драчунов, к их явному облегчению, тут же растаскивали окружающие. Гораздо чаще приходилось видеть сцены подготовки к драке, наблюдение за которыми мне всегда доставляло немалое эстетическое удовольствие.

Представьте себе: вечерняя улица, выход из ресторана, два подвыпивших мужика о чем-то повздорили и угрожающе стоят друг напротив друга. Стоят и... шипят. Вполне натурально, как гуси. (Этот темпераментный шип («Ай-щщ!») этимологически происходит от начала одного корейского ругательства — вроде бы человек начал его, но не закончил. Поэтому когда Маша, научившись шипеть от кого-то из приятелей в детском саду, выражала таким образом досаду или недовольство я ее останавливала. Хотя, конечно, слушать это было смешно.) 

Так вот, корейские мужчины шипят, развернувшись к противнику то одним, то другим плечом. Потом несильно толкаются и продолжают шипеть еще сильнее, глядя при этом друг другу в глаза. Шипят, пыхтят, надуваются, таращат глаза, в толпе нарастает напряжение, охают женщины и... внезапно все успокаиваются и расходятся. Оба лица благоразумно сохранены. 

Нет, корейцы — народ не агрессивный и не коварный. Просто не склонен к прямым откровенным разбирательствам. Не любит некрасивых сцен. Надеется, что умный и так поймет, а дураку и объяснять нечего. Культура такая, и ничего здесь не поделаешь. В крайнем случае можете, правда, отомстить — потоптаться на чьей-нибудь визитке.