В лагере его называли «Вампиром». Он снисходительно усмехался, обнажая два ряда острых зубов. Вид крови действительно возбуждал его, приводил в неистовство. Он знал за собой эту особенность и гордился ею. «Вампира» побаивались, с ним предпочитали не связываться. А потом он исчез.
Из ворот Туркменского рынка вышел молодой человек, помедлил, выбирая в какую сторону идти, и свернул влево. На нем была рубашка с короткими рукавами, серые летние брюки и коричневые кожаные сандалеты. Пиджак перекинут через левую руку.
Встречная женщина невольно оглянулась: симпатичный блондин, волевое лицо, стройная фигура, легкая уверенная походка…
Блондин дошел до перекрестка, остановился возле хлебного магазина. На противоположной стороне улицы возле дома с темно-бордовой вывеской стоял «виллис» с откинутым ветровым стеклом. Из дома вышел человек в милицейской форме, скользнул взглядом по стоявшему напротив, сел за баранку «Виллиса» и укатил в сторону Шелковичной улицы. Блондин прищурился, стараясь разглядеть, что написано на вывеске, прочел: «14-е отделение милиции города Ташкента», усмехнулся и повернул обратно.
Поезд пришел на станцию в третьем часу ночи. Запомнился подсвеченный циферблат станционных часов: 2 часа 35 минут. Пустынный перрон, промозглая слякоть, огни отражаются в лужах на асфальте…
В здание вокзала заходить нельзя, прямо в город надо. Город? Да. Вот она надпись: «Канск-Енисейский». Захолустье, небось. Ладно. Выбирать не приходится. Где-то должен быть выход прямо с перрона. Вот он. Теперь подальше от вокзала, от чужих глаз… Там будет видно, что делать дальше. Сейчас главное — смыться…
Ему повезло. В сквере под навесом детской площадки смачно похрапывал пьяный. Судя по одежде — не забулдыга. Для верности он слегка потормошил его: не проснется ли. Пьяный не шелохнулся.
Так… Бумажник. Паспорт, деньги. Какие-то квитанции. Кажется, повезло. Деньги и паспорт пригодятся. Бумажник обратно в карман.
Спи, лапоть. До утра не просыпайся, родимый! А может!.. Нет, мокрить нельзя. Пока нельзя. Так что повезло тебе, фраер. Спи.
Дом он узнал издали — пятый от хлебного магазина по улице Кафанова. Все совпадало с описанием, крыльцо с навесом на резных деревянных опорах, три окошка на улицу, железные ставни с прорезями в виде сережек. Потускневшая медная табличка возле двери «Венеролог Кравчук-Калияновская А.М.» Здесь. Все правильно. Он поднялся по ступеням и протянул руку к звонку. Звонок был старомодный, без кнопки, с рычажком, которым надо вращать. В ответ на еле слышное звяканье за дверью зашлепали чьи-то шаги и старческий голос спросил:
— Кто там?
— Тысячу извинений, доктор. Я по срочному делу. Дверь отворилась. «Божий одуванчик, — подумал он. — Тебе давно внуков нянчить пора, а ты…»
На старушке было простенькое домашнее платье. Седые волосы аккуратно причесаны и закреплены на затылке гребнем. Серые глаза смотрели доброжелательно, доверчиво, без страха.
— Входите, пожалуйста. Чем могу быть полезна?
В неверном свете уличного фонаря «Вампир» разглядел паспорт: Лукиных Егор Петрович. Двадцать восемь лет. Годится. И фотография подходящая. Районная продукция. Поди, разберись — шатен или блондин. Молодцы, промкомбинатовцы!
Стало быть, Лукиных… Ну что ж, привет вам, Егор Петрович. С днем рождения!
Деньжат не густо, но на шмотки хватит. Дождусь, когда магазины откроются и…
Надо спешить. Тот фраер проспится — и с ходу в милицию дунет. Нельзя судьбу искушать. Пофартило разок — и баста. Линяю.
— Проходите, что же вы?
— Если позволите, я сниму сандалеты.
— Ради бога!.. Проходите так.
— Неудобно, я все же сниму.
— Ну, тогда нате вам шлепанцы.
Через темный коридорчик старушка провела гостя в просторную, светлую комнату. На двух выходящих во дворик окнах висели тюлевые занавески. Золотисто отсвечивала полировка шифоньера, книжного шкафа, письменного стола. Убранство комнаты дополняли торшер с оранжевым шелковым абажуром, два полумягких кресла, ковер над тахтой и репродукция с картины Айвазовского в золоченой раме. В приоткрытую дверь соседней комнаты виднелся буфет, заставленный хрусталем.
Блондин окинул комнату оценивающим взглядом и прислушался. В доме стояла тишина.
— Итак на что жалуетесь молодой человек? — взгляд серых глаз хозяйки оставался по-прежнему спокойным и доброжелательным. — Я угадала не правда ли?
— Угадали, — Блондин вздохнул. Понимаете, доктор… Три недели назад случайно познакомился с женщиной… Дело было в дороге. Ну и — вагон — ресторан, отдельное купе…
Он мысленно усмехнулся: так оно, в общем, и было — ночь, купе, красивая молодая женщина…
Обзавестись костюмом, сорочкой, парой кожаных штиблет не составило большого труда. В столовой, куда он зашел перекусить, угрюмо коротал время за бутылкой вина явно чему то расстроенный красномордый субъект.
Чутье не подвело «Вампира»: уже после второй бутылки они были на ты, и красномордый снабженец по фамилии Крамер, перегнувшись через стол и обдавая винным перегаром, изливал ему свои горести:
— А ты не осуждай, что спозаранку пью. Тут кто угодно запьет! Завтра вагоны отправлять, а сопровождающий — тю-тю! Понимаешь? В больницу загудел. Гнойный аппендицит. Другого, говоришь? Да где его тут найти, в Канске? Разве что ханыгу какого-нибудь. А мне человек нужен. Во как нужен! А может, ты согласишься, а? Два пульмана в Ташкент. Бабки хорошие. Обратно — самолетом. Подумай, а? Аванс с ходу выплачу, окончательный расчет, когда вернешься.
— Ох уж мне эти случайные связи! — старушка вздохнула. — Нет, я не осуждаю. Вы человек молодой, представительный. Женщины от вас без ума. Но ведь и о здоровье нельзя забывать. Уж кто-кто, а я знаю, сколько на этой почве трагедий разыгрывается. Кстати, почему бы вам не обратиться в кожвендиспансер? Здесь недалеко, на этой же улице, возле Госпитального рынка.
— Давайте не будем, доктор, — блондин умоляюще вскинул перед собой руки. — Вы же все понимаете. Там начнутся всяческие формальности, потребуют документы.
— А я кто, по-вашему? Подпольный лекарь? У меня патент. Я тоже обязана делать записи в книге. — Старушка хитровато прищурилась. — Правда, паспорта я при этом не требую. Верю пациенту на слово. Ну что ж, раздевайтесь, я пойду руки помою. Старушка удалилась на кухню. Блондин небрежно бросил пиджак на спинку кресла и снова прислушался. В доме ни звука. С улицы доносились приглушенные городские шумы.
Аванс пришелся как нельзя более кстати. Два часа ушло на оформление документов. Повеселевший Крамер отправился в гостиницу, где они договорились встретиться вечером. «Вампир» услужливо захлопнул за ним дверцу такси. Проводил взглядом, пока оно не скрылось из виду, и только тогда остановил проезжавшую мимо «Победу»…
Под вечер ему удалось остаться в хоздворе, а затем добраться до вокзала станции Тайшет.
Старушка вошла, натягивая на ходу резиновые перчатки.
— Ну, что у вас тут, показывайте. Так-так. К свету повернитесь. Здесь не больно?
— Нет, доктор. — «В доме, похоже, никого нет. Как бы это поточнее узнать?»
— А здесь?
— Нет.
— Прекрасно. Можете одеваться.
Она отвернулась, чтобы не видеть, как он натягивает брюки.
— Ну что я вам могу сказать? Внешне как будто все в порядке. На глаз, конечно, определить трудно. Нужно сделать анализ на РВ. Реакция Вассермана. Слышали?
— Помилуйте, доктор! Вас послушать, — только и знаю, что по венерологам бегать.
— Вы правы, — улыбнулась старушка. — Извините за бестактность. Но без анализа все же не обойтись. Я бы могла его сделать, но надо брать кровь из вены. А кто мне поможет?
— Я помогу.
— Нет уж, увольте. Научена горьким опытом. Был тут до вас один пациент. С виду прямо Самсон, а как увидел кровь в шприце, — в обморок хлопнулся.
«Я не хлопнусь, — мысленно усмехнулся блондин. — Чем-чем, а кровью меня не испугаешь».
— Хорошо еще иглу вовремя успела выдернуть, — продолжала старушка. — А если бы игла сломалась? Или, не дай бог, вену порвала? Нет, родимый, приходите завтра. В это же время. Супруг дома будет, поможет. А сегодня он по делам ушел, не скоро вернется.
«Значит, она одна дома», — отметил про себя гость.
— Может, кого-нибудь из соседей позовете?
— Да что вы! — махнула рукой старушка. — Их сейчас никого нет, на работе все.
В Тайшете поезд «Владивосток-Москва» стоит считанные минуты. «Вампир» заранее рассчитал, где остановится головной вагон, и как только состав затормозил, направился вдоль вагонов прогуливающейся походкой пассажира, который вышел на перрон размять ноги и подышать свежим воздухом.
В тамбурах и у подножек вагонов маячили проводники. Станционные огни отражались в темных окнах вагонов. Не мудрено: второй час ночи. Пассажиры уже спят.
Ага, вот, наконец, то, что ему нужно: открытая дверь, в тамбуре и у вагона — ни души. Спокойно, не спешить. Он прошел еще несколько шагов и незаметно огляделся. Перрон пуст. Проводники соседних вагонов заняты своими делами. Пора!
И тут состав тронулся. «Вампир», не спеша, поравнялся с открытой дверью и на ходу вскочил на подножку.
— Жаль. — Блондин вздохнул и взял с кресла пиджак. Вынул из кармана десятку, положил на стол. Боковым зрением отметил алчный огонек в глазах хозяйки дома. — Спасибо за консультацию, доктор. Я, пожалуй, пойду. До свидания.
Он прошел коридорчик, остановился у выходной двери, прислушался: все тихо. Достал из кармана пиджака пару нитяных перчаток. Натянул на руки. Задвинул засов и вернулся в комнату.
Старушка стояла возле стола, держа в руках десятирублевку. При виде гостя удивленно вскинула брови.
— Вы что-то забыли?
— Нет, доктор.
Он достал из кармана нож, надавил на кнопку. С легким щелчком выскочил и зафиксировался стальной клинок.
— Господи, да что же это?!
— Спокойно, мадам. К делу. Деньги, золото, драгоценности — на стол. Живо! И не вздумайте валять дурака — пришью как миленькую. Пикнуть не успеете.
Несколько секунд старушка глядела на него, вытаращив глаза и беззвучно шевеля губами. «Окочурится: еще чего доброго!» — Блондин шагнул к ней и потряс за плечи.
— Спокойнее, мадам. Спокойнее. Не принимайте близко к сердцу. Велика беда — деньги. Живы будете, еще наживете. Да и на что вам они, если разобраться? Так что пошевеливайтесь. Времени у меня в обрез. Ну же, где тут у вас кубышка спрятана?
Острие ножа коснулось старушечьего подбородка, заставило запрокинуть голову. В глазах метался ужас.
— Там… — Она подняла руку и тут же бессильно уронила ее. — Там, в ящике стола… Сберкнижки… Моя и мужа.
— Да вы что, сдурели, мадам?! На черта мне ваши сберкнижки? Мне наличность нужна! Понятно? Наличность!
— Там же… — сдавленный голос хозяйки дома упал до шепота, — в ящике… Рублей пятьдесят…
У нее подогнулись колени. Блондин подхватил безвольно обвисшее тело, оттащил в кресло.
— Черт бы тебя побрал, карга старая!
Старуха лежала в кресле, не двигаясь и закатив глаза.
Вагон был международный. «Вампир» понял это, как только вошел в коридор. Мысленно выругался и торопливо зашагал по мягкой ковровой дорожке. Дверь третьего от тамбура купе была приоткрыта. Заглянуть? Он поколебался секунду и легонько толкнул дверь. Дохнуло теплом, ароматом дорогих духов. И — как гром с ясного неба — ироничное:
— Добрый вечер!
«Вампир» вздрогнул, застыл на пороге.
— Входите, что же вы!
Голос был женский, с едва заметной хрипотцой, приветливый. Щелкнул выключатель. На столике у окна засветилась лампа под зеленым абажуром. Женщина полулежала на мягком диване. Обращенное к нему лицо обрамляли волнистые тонкие локоны.
Под цветастым покрывалом угадывались очертания стройных полноватых ног. Второй диван пустовал. «Вампир» вошел и прикрыл за собой дверь.
— Ошиблись купе?
Он отрицательно качнул головой.
— Вагоном!
— Откровенно! — Уголки ярко накрашенных губ изогнулись в усмешке. — Но это вам чести не делает. Могли бы и соврать, будто искали именно меня. Хотите коньяку?
Только теперь он понял, что женщина пьяна, и пригляделся к ней более внимательно. Не первой молодости, но сохранилась неплохо. Пожалуй, даже совсем неплохо. И явно жаждет приключений.
— Так хотите или нет, рыцарь печального образа?
— Это я-то? — Он решил играть простачка.
— Вы-то, мы-то. — Женщина села, опустив ноги с дивана, и потянулась. — Хоть какое-то развлечение. Представляете? От самого Владивостока одна еду.
— Понятное дело, — поддакнул он. — Женщине одной никак нельзя.
— Сократ! — хохотнула женщина и, нагнувшись, достала из дорожной сумки початую бутылку коньяка и плитку шоколада. Кивком указала на стаканы из-под чая. Пойдут, рыцарь? Можете сполоснуть коньяком.
Старуха не лгала: он обшарил всю квартиру, но денег не обнаружил. Пробежал глазами сберкнижки. На одной значилось тридцать тысяч рублей, на другой — восемнадцать тысяч. Он скрежетнул зубами и швырнул их обратно в ящик стола. Выволок из-под кровати в спальне два чемодана, вывалил содержимое прямо на пол и принялся набивать в них наиболее ценные на его взгляд вещи: каракулевую шубу, меховую мужскую шапку, шкурку чернобурой лисицы, горжетку из песца, полдюжины серебряных подстаканников, перстень с алмазом, изящную диадему, украшенную бриллиантами, пару отрезов, дамские золотые часики-медальон. С трудом запер чемоданы, выпрямился, поднял руку, чтобы вытереть выступивший на лбу пот, и замер, почувствовав на себе чей-то взгляд. Медленно опустил правую руку в карман, нащупал нож и стремительно обернулся, готовый отразить нападение…
То была всего лишь старуха-хозяйка. По-прежнему неподвижно сидя в кресле она смотрела на него, и глаза ее были полны ужаса, мольбы и недоумения.
— Маманя, — слово сорвалось с языка непроизвольно, и он вдруг с удивлением ощутил, как шевельнулись в душе давно позабытые чувства: жалость вперемешку с презрительным состраданием. — Я ухожу, маманя. А чтобы вы тут без меня глупостей не натворили, придется вас связать. Где бельевая веревка?
— За дверью, в передней, — прошептала хозяйка.
Он отрезал от веревки два куска нужной длины, связал ей руки и ноги. Пошел в спальню, взял из разворошенной груды белья салфетку, вытер лицо. Со второй салфеткой: в руке вернулся к хозяйке.
— Откройте рот.
— Зачем? — еле слышно прошелестела старуха.
— Придется вам некоторое время посидеть с заткнутым ртом, маманя. — Проклятое слово словно приклеилось к языку. — Вдруг звать на помощь надумаете?
— Не надо, прошу вас. — Старуха умоляюще смотрела на него снизу вверх. — Я буду молчать. Обещаю вам. У меня гайморит, понимаете? И больное сердце. Пожалуйста, не надо…
Он вдруг понял, что не станет запихивать ей кляп в рот. Не сможет себя пересилить. Такое с ним происходило впервые. И, кляня себя последними словами, он, издеваясь то ли над ней, то ли над самим собой, предложил:
— Может, сердечного накапать прикажете?
— Если не трудно, — выдохнула хозяйка. — Кордиамин на кухне в аптечке. Двадцать капель.
Блондин чуть не взвыл от досады и ярости, но послушно сходил на кухню за лекарством. Поднес к побелевшим от страха трясущимся губам стакан, придержал голову, снова испытывая, казалось бы, ушедшие навсегда ощущения жалости и сочувствия.
«Какого дьявола я с ней чикаюсь? — колотилось в сознании. — Уходить надо, а я…»
С непривычки коньяк быстро ударил в голову. «Вампир» почувствовал, что хмелеет: настороженность отступала куда-то на задворки сознания, уступая место раскованности и благодушию. Кромешная тьма за окном, мерный перестук колес. Убаюкивающий приглушенный абажуром свет настольной лампы, ощущение идущего изнутри тепла от выпитого коньяка, красивая женщина рядом, влекущая и доступная… Есть от чего потерять голову!
— Знаешь. Лида, — он как бы со стороны слышал свой голос, — завяжу я к чертям собачьим. Слово тебе даю. Заживем, как люди. Ты — доцент, а я к тебе студентом пойду. Примешь?
— Приму! — как-то театрально рассмеялась попутчица. — Конечно, приму. Такого мужика разве что круглая дура не примет!
Она обняла его за шею, прижалась губами к его губам, откинулась, увлекая за собой на диван…
Он надел пиджак, взялся за ручки чемоданов. Стараясь не смотреть в сторону хозяйки, дошел до двери. Не выдержал, оглянулся. Старуха глядела ему вслед, и выражение ее глаз было все то же: недоумение, испуг, укор.
— Я пошел. — Он потоптался, не зная, что сказать еще, и сознавая весь идиотизм своего поведения. Круто повернулся и шагнул в коридор. «Хоть бы заголосила, что ли! — подумал он со злобной надеждой. — Тогда все просто: вернусь, пришью и — ноги в руки!» Остановился у входной двери, прислушался. Старуха молчала. Блондин поставил чемоданы на пол, обул сандалеты, снял и запихнул в карман пиджака перчатки. Потом отодвинул щеколду и приоткрыл дверь. Убедившись, что поблизости никого нет, взял чемоданы и вышел из дому.
Что это было? Самозабвенное забытье? Экстаз вперемешку с яростью? Нежность и ненависть рядом, бок о бок? Падение и взлет?
Он очнулся от ощущения холода на щеках. Слезы? Чьи? Его или ее? Не может быть, чтобы он плакал. Не может быть. Он даже не помнит, когда в последний раз плакал. Значит, она — Лида. Неужели он ее обидел чем-то? Хотя… Женщины плачут не только от обиды и боли. Плачут от счастья. Значит… В купе темно. Кто и когда погасил свет? Наверное, Лида. Вот она, рядом. Теплая, своя, родная…
Что он ей говорил? Не вспомнишь. А ведь говорил.
Женщина рядом заворочалась, просыпаясь. Сонно забормотала что-то. Он прислушался.
— Выдумщик… Наговорил бог знает что… Вор… Убийца… Бежал из лагеря… Ради меня бросит все, начнет новую жизнь…
— Ты о чем? — не выдержал он, чувствуя, как зарождается в груди знакомый леденящий холодок.
— Не спишь? А я сама не пойму, сплю или наяву грежу. Мысли вслух.
— Продолжай, вместе посмеемся.
— Глупый! — В темноте она мягко провела ладонью по его щеке. — Думаешь, я хоть одному твоему мужскому слову поверила? Лгунишка… Хотел меня разжалобить, да? Зачем? Или напугать решил? Тоже глупо. Разойдемся, как встретились. Дорожный адюльтер и все. Сладкое воспоминание. Так ведь?
— Да, так. — Он свесил руку и пошарил в проходе между диванами. Одежда валялась на полу. На ощупь отыскал пиджак, достал нож. — Говори, говори.
— Я потому только и отдалась тебе без оглядки, что сразу поняла: как пришел, так и уйдет. Вид у тебя такой… Ненадежный, что ли?..
Холодная ярость заполнила все его существо.
— …Не ты, так кто-то другой вошел бы. Какая разница? Лишь бы потом слюни не распускал. Взял свое и иди. Согласен?
— Согласен. — Он повернулся к ней лицом. Просунул ладонь под шелковистый затылок. — Ты права. Каждый должен брать свое и уходить.
— Правда?
— Правда.
Он отыскал в темноте ее губы. Не выталкивая лезвия, стиснул в рукаве нож, прижал чуть ниже левой груди. Подумал: «только бы не в ребро!», надавил на кнопку и по тому, как легко скользнуло в плоть разящее жало, понял — не промахнулся.
Только пройдя несколько десятков шагов, он сообразил, что идет в сторону отделения милиции, и поспешно свернул в первый попавшийся переулок. На Жуковской перехватил такси, уложил чемоданы в багажник и, усаживаясь рядом с шофером, коротко бросил:
— В Келес.
— Думаешь, гастролер?
— Почти уверен, Борис Ильич. Последний раз аналогичный случай имел место пять лет назад. Тоже среди бела дня, в центре Ташкента. — Начальник уголовного розыска города Юрков снял фуражку, промокнул лоб клетчатым носовым платком. Вентилятор не охлаждал, лишь перемешивал душный воздух кабинета. — И тоже никаких следов. Тогда кража так и осталась нераскрытой.
— Чем располагаете? — Булатов ослабил узелок галстука, расстегнул верхнюю пуговицу.
— Словесный портрет. Вот в основном и все.
— В основном? А что еще?
— Так, некоторые детали.
— Например?
— Например то, как вел себя преступник по отношению к пострадавшей. Кравчук-Калиновская чуть ли не молиться на него готова. Корректен, видите ли, обходителен. Гуманен даже.
— Понять старушку можно: с кляпом во рту она бы наверняка не дождалась прихода супруга.
— А вы что по этому поводу думаете?
— Не вижу ничего особенного. Квартирные воры, как правило, на убийство не идут. Рыцарей из себя, правда, тоже не корчат.
— Вот-вот, — кивнул Булатов. — Здесь-то, по-видимому, и зарыта собака. Либо это не профессионал, либо… Это самое «либо» нам и предстоит выяснить.
— Первое отпадает, Борис Ильич. Вор действовал профессионально.
— Значит, остается второе. Что сделано?
— Ориентированы все восемнадцать городских отделений милиции, все райотделы Ташкентской области, областные управления, органы железнодорожной милиции. Проинструктированы участковые инспекторы. Сообщены приметы преступника.
— Хорошо. Обратите особое внимание на железную дорогу. Если ваша версия верна, то следы преступника надо искать именно здесь. Постоянно держите меня в курсе дела. Выделить вам в помощь работников республиканского аппарата?
— Надеюсь обойтись своими силами, Борис Ильич.
— Ну-ну. С богом, как говорится.
На следующее утро Булатов, как обычно, начал день с просмотра срочных материалов. Первой в стопке документов лежала сводка о происшествиях по республике. Убийств и грабежей нет. Это уже хорошо, отметил про себя Булатов. Несколько квартирных краж. Две драки с применением холодного оружия. Задержание подозрительных личностей… Стоп!..
Булатов оторвался от сводки и несколько секунд сосредоточенно смотрел в окно. Потом еще раз внимательно перечитал сообщение. Лукиных Егор Петрович… Задержан на железнодорожной станции Келес… Два чемодана с ценными вещами. Драгоценности, столовое серебро, шуба, отрезы… Убедительного объяснения по поводу находившихся при нем чемоданов дать не может…
Булатов снял трубку телефона.
— Соедините меня с Юрковым. Что? На вокзал уехал? Ясно. Тогда давайте Келесский райотдел. Повреждена линия? Жаль.
Он опустил трубку и машинально попал ею по ладони. Решился. Поднес трубку к губам:
— Машину к подъезду!
Проходя через приемную, бросил секретарю:
— Я — в Келес, к Ходжаеву.
Миновав широкие центральные улицы, машина запетляла по переулкам старого города. «Задержали позавчера, — размышлял Булатов. — Обвинений, естественно, предъявить не смогли. Ориентировка и приметы преступника в лучшем случае поступили вчера. И то вряд ли: телефонной связи-то с Келесом нет. Значит, могли отпустить на все четыре стороны. Да еще извинились. А ч-черт, нескладно все получается!»
Никаких аргументов в пользу того, что задержанный в Келесе Лукиных и преступник, совершивший кражу на квартире Кравчук-Калиновской — одно и то же лицо, у Булатова не было. Действовал он скорее интуитивно, да еще, помнится, в докладе Юркова фигурировали два чемодана.
— Побыстрее можно, Набиев?
Водитель покосился, не поворачивая головы, едва заметно кивнул.
— Сейчас за город выберемся, товарищ полковник. Тогда и нажмем.
«Победа» ворвалась в поселок на такой скорости, что идущий по тротуару мужчина в милицейской форме оглянулся и предостерегающе поднял руку.
— Тормозни, — приказал Булатов.
Набиев сбросил газ, и, поравнявшись с милиционером, остановил машину. Булатов распахнул дверцу.
— Приветствую вас, товарищ Ходжаев! Садитесь, подвезем.
— А, Борис Ильич! Здравствуйте. А я-то думаю, что за автолихачи у нас объявились. К нам?
— К вам, товарищ майор.
— Хорошо.
— Как у вас дела?
— Работаем. Я, правда, неделю дома провалялся. Ногу вывихнул. Сегодня наконец выбрался. В райисполкоме был, вот иду на работу.
— Происшествий нет?
— Особых нет.
— А не особых?
Майор пожал плечами.
— Задержали тут без меня одного.
«Сейчас скажет, что выпустили», — с досадой подумал Булатов.
— По станции с чемоданами слонялся. По виду нездешний. Если уезжать собрался, почему не из Ташкента? Ну и забрали.
— Так-так?..
— И вот уже третьи сутки держат в КПЗ.
У Булатова отлегло от сердца.
— Вы уверены?
— Уверен. — Майор сокрушенно вздохнул. — Только что с дежурным по телефону разговаривал. Приедем, разгон устрою.
— Здравия желаю, товарищ полковник! В райотделе происшествий нет. Дежурный старшина Худайкулов! — четко отрапортовал дежурный.
— Слышали? — недобро усмехнулся Ходжаев. — Третьи сутки незаконно держат человека под арестом, а происшествий нет. Худайкулов!
— Слушаю, товарищ майор!
— Приведите задержанного в мой кабинет.
— Слушаюсь!
— Отставить, — остановил его Булатов. — Пусть еще посидит немного.
— Правильно, товарищ полковник! — обрадовался старшина. — Не нравится мне этот тип. Морда у него какая-то недоверчивая.
— «Недове-э-эрчивая!» А тебя кто спрашивает? — рассердился Ходжаев. — Умник нашелся. Идемте, товарищ полковник.
Ознакомившись с обстоятельствами задержания, Булатов попытался связаться по телефону с городским уголовным розыском. Линия все еще не была исправлена, и он послал Набиева за Юрковым.
— Ничего не понимаю! — признался начальник райотдела. — проштрафились мои ребята. Накажу кого следует за нарушение. Юрков-то тут при чем?
— Нарушение, говорите? — переспросил Булатов, едва сдерживая улыбку.
— Ну! Не преступление же? Извинимся.
— Не придется вам извиняться, майор Ходжаев.
— Не понял?
— Сейчас поймете.
Булатов подвинул к начальнику отдела служебный пакет со штампом Министерства внутренних дел, лежавший поверх свежей почты. Пакет, по-видимому, доставили только сегодня утром, и он еще не был распечатан.
— Вскрывайте.
Ходжаев неохотно подчинился.
— И что там?
Ходжаев пробежал глазами машинописный текст.
— Ориентировка.
— А еще?
— Приметы преступника.
— Прочли?
— Прочел.
— Тогда прикажите привести задержанного.
Сомнения не давали Булатову покоя до той самой минуты, пока задержанный не переступил порог ходжаевского кабинета. Булатов пристально вгляделся в вошедшего и — сомнений как не бывало.
Задержанный держался уверенно, даже нагловато. «Морда у него какая-то недоверчивая», — вспомнил Булатов слова дежурного милиционера и мысленно усмехнулся.
— Я решительно протестую, гражданин полковник, — задержанный говорил спокойно. Пожалуй, даже слишком спокойно.
«Переигрывает, — подумал про себя Булатов. — Любой на его месте учинил бы скандал, да такой, что только держись!»
— Меня незаконно арестовали, незаконно содержат под стражей…
— Разберемся, — прервал Булатов. — Ваша фамилия?
— Я уже объяснял вашим товарищам: Лукиных Егор Петрович. Еду, вернее, должен был ехать с сестрой в Оренбург. Она там живет. Разминулись на перроне. Она отправилась с ребенком в медпункт. А тут поезд подошел. Толчея, суматоха. Билеты у нее. Я не знаю, какой у нас вагон. Побежал вдоль состава, думал, встречу ее. И вот, — задержанный развел руками, — поезд ушел, а я с чемоданами остался на перроне. Хорошо еще, что при ней есть деньги. Но все равно, представляете, каково ей?
«Сплошное вранье, — подумал Булатов. — Но складно. Было время продумать все как следует».
— Я бы очень просил вас, извините, не знаю вашего имени-отчества?..
— Булатов Борис Ильич. Начальник уголовного розыска республики.
Ни один мускул не дрогнул на лице задержанного.
— Адрес вашей сестры, пожалуйста.
— Зачем?
— Дадим ей телеграмму, чтобы не беспокоилась.
— Стоит ли? Надеюсь, вы меня наконец выпустите сегодня?
— Напрасно надеетесь, Егор Петрович.
— Да?
— Да. И давайте не будем терять время. Кто вас навел на квартиру Кравчук-Калиновской?
Лукиных все отрицал. Отказался давать показания. Даже когда пострадавшая Кравчук-Калиновская опознала его и принялась журить с чуть ли не материнской заботливостью, Лукиных, не моргнув глазом, заявил, что видит ее впервые.
— Как же так? — сокрушалась старушка. — Такой заботливый, предупредительный. Кордиамина даже накапал…
— Да отстаньте вы со своим протоколом! Не стану я ничего подписывать!..
Между тем следствие шло своим чередом, «досье» Лукиных пополнялось все новыми и новыми материалами. С помощью дактилоскопической карты была установлена личность «Лукиных». Как выяснилось, он четырежды отбывал наказание за грабежи, имеет за спиной три побега, последний из которых совершен в конце мая 1952 года. Семь раз менял фамилии.
Вызывая псевдо-Лукиных на очередной допрос, следователь, капитан милиции Махмудов, не только знал, с кем имеет дело, но и располагал неопровержимыми доказательствами виновности подследственного в целом ряде преступлений.
— У вас есть, что сказать следствию?
— Нет.
— Ну что ж, — следователь достал из пачки «Примы» сигарету, закурил. — В таком случае говорить буду я. Вы надеетесь на отсутствие улик, так ведь? В квартире Кравчук-Калиновской вы и в самом деле действовали очень осмотрительно. Но улики все же есть. Вот снимок отпечатков большого и указательного пальцев правой руки, оставленных вами на внутренней задвижке двери в доме Кравчук-Калиновской. А это — заключение дактилоскопической экспертизы о том, что отпечатки пальцев принадлежат именно вам. Говорить дальше?
Преступник молчал.
— Продолжаю. Вот документ из лагеря, где вы отбывали срок наказания и откуда вам удалось бежать 29 мая нынешнего года. Хотите взглянуть?
Лже-Лукиных отрицательно качнул головой.
— Ну что ж, идем дальше. Вот копия заявления гражданина Лукиных Егора Петровича о похищении у него паспорта и энной суммы денег. А здесь копии с объяснения некоего Крамера Якова Михайловича и с трудового соглашения, где красуется ваша собственноручная подпись. Растяпа-снабженец не удосужился даже сличить подписи в паспорте и на трудовом соглашении. Довольно или еще?
Махмудов сделал выжидающую паузу.
— Тогда продолжаем. В начале этого месяца в международном вагоне поезда «Владивосток-Москва» было совершено убийство с целью ограбления. Убита женщина. Проводник мельком видел мужчину, который сошел из соседнего вагона на одной из станций. Происходило это ночью, и разглядеть мужчину как следует проводник не смог, хотя тот и показался ему подозрительным.
На рассвете близ станции Филимонова машинист применил экстренное торможение, заметив впереди на рельсах упавший телеграфный столб. Тогда-то, проверяя, не пострадал ли кто из пассажиров, проводник международного вагона и обнаружил убитую вами женщину…
Впервые за все время преступник поднял голову и взглянул следователю в лицо.
— Да, убитую вами, — повторил Махмудов. — Вот фотографии отпечатков ваших пальцев на стакане и бутылке из-под коньяка, которые были обнаружены в купе убитой. А это отпечатки ваших пальцев на дверной ручке купе. Как видите, они сохранились лучше. Знаете, почему? Потому что руки у вас были выпачканы в крови. В крови убитой вами женщины. Махмудов затянулся в последний раз и загасил окурок о пепельницу. Так обстоят ваши дела, «Вампир». Да, и еще один штрих, имеющий отношение к ограблению Кравчук-Калиновской. Вас в этот день видели на улице Кафанова. И знаете, кто видел? Я. Я вышел из четырнадцатого отделения милиции и сел в машину. А вы стояли на противоположной стороне улицы. Будете отрицать?
— Нет, — хрипло выдавил из себя преступник.
— Ну, вот и отлично. А теперь выкладывайте, к кому вы поехали в Келес.