Глава 1. Открытие

За окном трещал мороз, на градуснике было за сорок, а в большом здании геологического управлении, на крутой крыше которого красовалась надпись «Богатство недр — народу», суровая зима совсем не ощущалась. Здание было битком забито разными службами, подчиненными мощному министерству, руководившему всей геологической отраслью страны. Здесь же базировалась геологоразведочная экспедиция, в которой работал Фёдор Закатов, молодой геолог, приехавший покорять Север.

Фёдор был среднего роста с пышной шевелюрой русых волос, зачёсанных набок. Пробор, проведённый, словно под линейку, разделял волосы на две части, лишая голову симметрии. Узкие бакенбарды спускались ниже уха.

Накануне принесли анализы проб из лаборатории, и то, что он увидел, превзошло все ожидания, и надолго вывело его из себя. Эти пробы передали из геологического отдела. В сопроводительных бумагах значилось, что они поступили из Якутского краеведческого музея, а проанализированы в лаборатории Сибирского института геологии алмазов и благородных металлов. Однако результатов анализов не оказалось, и более месяца назад их отправили на повторное исследование в Центральную лабораторию Геологоуправления, с которой Закатов сотрудничал долгое время.

И вот теперь рядом с сопроводительными документами и полученными результатами на его столе лежали пять небольших пакетов, свёрнутых из плотной обёрточной бумаги. На каждом выделялся выцветший штамп музея, поставленный фиолетовыми чернилами, а ниже, простым карандашом, был написан номер.

К его удивлению, номер был довольно громоздким, так как состоял из двух четырёхзначных цифр, разделённых косой дробной чертой. В числителе цифры увеличивались на единицу, а в знаменателе на всех пакетах было написано 1927. После этих цифр через тире стояли порядковые номера от одного до пяти, дописанные, по-видимому, позднее. Внизу каждого пакета был указан вес пробы. Судя по проставленным аналитиками данным, золота в пакетах стало меньше, чем было первоначально.

Четырёхзначная цифра в числителе обозначала инвентарный номер, под которым пакет с золотом числился в краеведческом музее. Цифры 1927 — были годом поступления, а первая пятёрка — порядковыми номерами, которые пробам присвоили в Центральной лаборатории. Внутри каждого пакета лежал ещё один пакетик размером намного меньше, свернутый из полупрозрачной кальки. На нём стояли те же номера.

Фёдор осторожно открыл пакет из кальки. Тускло заблестел золотой песок, притягивающий к себе, словно магнитом. Золото оказалось таким мелким, что его можно было принять за речной песок и если бы не холодный металлический блеск и повышенный вес, неизвестно как бы отнеслись к нему современники, не проводившие лабораторных определений.

Несколько золотых песчинок геолог насыпал на предметное стекло и включил микроскоп. Под направленным светом золотинки заблестели, у каждой появилась своя форма, и даже проявился рельеф на поверхности.

«Золото практически не окатанное, — первое, что бросилось в глаза Закатову, — размером меньше одного миллиметра. А ещё, в основном, однородное и более-менее изометричное».

В пробе не было уплощённых «лепёшек» причудливой формы, какие часто встречаются в россыпях. Не было и «зализанных» круглых или неправильных комочков. По слегка красноватому золотисто-жёлтому цвету было видно, что золото высокопробное. Внешне оно ничем не отличалось от просмотренного раньше. Но это было только первое впечатление, сохранявшееся до того, пока золотой песок не оказывался под микроскопом.

«С морфологией всё понятно: золото вынесено из коренных пород, — разглядывая жёлтые песчинки, размышлял Закатов, — и практически не перемещалось. По-видимому, пробу отобрали из рудного тела или из коры выветривания, образованной над ним. Значит, надо думать, что это реальный объект, имеющий место в земной коре, а если быть точнее, — на поверхности Земли».

Фёдор машинально застегнул пиджак и усмехнулся. Очередная витиеватая, ни о чём не говорящая, наукообразная фраза крутилась в голове, готовая выплеснуться наружу, но когда он ввёл результаты анализов в компьютер, мысли побежали в другом направлении. По химическому составу золото из двух проб оказалось не похожим ни на одно российское месторождение. В то же время было почти идентично золоту из известного африканского гиганта.

«К бабке не ходи: похоже, прямо один в один. Отличается только содержанием урана и вот этими показателями. — Он снова расстегнул пиджак, полосатый галстук выскочил наружу и, раскачиваясь в такт его движениям, опустился за стол. — Но откуда здесь такое золото? В то время даже не каждый слышал про Африку, а чтобы у кого-то было золото, привезённое с чёрного континента, это вообще предел фантазии. — Пожав плечами, Фёдор посмотрел на значения отношений ряда химических элементов, служивших в качестве диагностических признаков. -

Нет, золото явно местное, но вот откуда — большой вопрос!»

Закатов задумался и на время потерял нить своих мыслей. Потом его пригласили к телефону, и Анна Ивановна, геолог, сидевшая в этом же кабинете, позвала пить чай. Запахло стряпанным, забившим даже аромат крепкого чёрного кофе, которому сотрудница его партии отдавала предпочтение. При виде рыбного пирога и сдобных булочек у Фёдора побежали слюнки, он невольно облизал свои пухлые губы и, бросив все дела, потянулся к столу.

«Так что же получается? — откусывая от большого толстого куска, думал молодой человек, — получается, что это золото из месторождения, так называемого типа древних золотоносных конгломератов. Эти месторождения локализованы в породах, возраст которых где-то порядка двух-трех миллиардов лет».

— Ну, как пирог? — перебила его размышления Анна Ивановна, высокая статная женщина лет сорока пяти с накрашенными губами, и пышной причёской. — Это из муксуна, чира я не нашла в магазинах.

Фёдор промычал набитым ртом вроде того, что очень вкусно и снова замкнулся. Полученные анализы не выходили из головы.

«Таких месторождений у нас нет. Интересно получается: месторождений нет, а золото, судя по этим анализам, есть. Значит, что-то здесь не так, кто-то не прав…»

Об этой проблеме можно было размышлять бесконечно. Изучением золота занимались десятилетиями. Ещё до Закатова во всех концах страны геологи провели самые разные исследования, было написано сотни монографий и диссертаций, в которых приводились какие угодно данные, но сообщений о таком золоте, как у него, не было.

Древнее золото усиленно искали, но пока никто его не видел. Заключения во всех отчетах и публикациях на эту тему были примерно одинаковыми:

«По возрасту золото является молодым. По условиям образования связано с кварцем или метасоматитами, углистыми сланцами или с другими породами».

Древнее золото задело Фёдора за живое. Вопросы роились в голове, и, не найдя на них ответа, он снова возвращался к неожиданно возникшей проблеме.

«Так кто же прав, предшественники, занимавшиеся этой проблемой многие годы, или я, сделавший многообещающее заключение? Хотя, если толком разобраться, моё заключение основано на результатах анализов каких-то случайных проб, непонятно как оказавшихся в музее. Правда, результаты получены профессионалами и выполнены с помощью современной аппаратуры. Один только Сан Саныч чего стоит!

А Ирина Викторовна! Это же специалисты высшего класса, проанализировавшие тысячи самых разных проб. Итак, каково же резюме? — подталкивал он себя к принятию решения, которое могло изменить сложившееся представление о золотоносности страны. — А резюме таково:

„Если пробы золота, действительно, с нашей территории и в анализах ничего не напутали, то у нас тоже есть такой же тип золотого оруденения, как в Африке. — Фёдор дёрнулся вперёд, горячий чай выплеснулся на рукав нового костюма, недавно купленного в ЦУМе, и облил руку, но он даже не заметил. — Правда, где этот объект — большой вопрос. Короче, надо срочно выяснять, откуда эти пробы…“»

— Федя, поставь, пожалуйста, чашку. Ты, наверно, обжёгся? — участливо спросила Анна Ивановна, вернув его в действительность. — На, возьми салфетку.

Он ответил что-то односложное и, промокнув чай, снова погрузился в размышления.

— Федя, что с тобой? На тебе лица нет. С кем-то поругался или, может, Леночка отказала? Не переживай, всё пройдёт. Если хочешь, я поговорю с ней …

— Да причём тут Леночка? — неожиданно вспылил парень. — Что вы кто мне пристали? Вечно вы что-то придумываете.

Анна Ивановна, как будто только этого ждала, и сразу перешла в наступление.

— Федя, ну ты, оказывается, наглец! Я к тебе пристала, я всё придумала! Товарищи, вы только посмотрите на него, вы представляете, какой он нахал! — неизвестно к кому обращаясь, выпалила женщина. — Вы все, мужики, одинаковые: вначале в любви объясняетесь, голову девкам морочите, а потом бегаете к другим бабам.

Молодец Леночка, правильно сделала, что тебе хвост показала. С таким букой, как ты, ни одна женщина долго не выдержит.

До Фёдора, наконец, дошло, в чём его обвиняют, захотелось возмутиться, но в последний момент он сдержался и спокойно сказал, что с Леной у него всё замечательно и только вчера он ходил с ней на концерт.

— С кем я работаю?! — не дослушав, обиделась Анна Ивановна. — Я его пирогами угощаю, а он…

«Ну, всё, её теперь не остановишь. Надо шефу рассказать о своём открытии этого золота. Я думаю, ему будет интересно».

 

Глава 1.2. Открытие

На крупном лице Шурковского заходили желваки, глаза сощурились. Сквозь толстые стёкла очков Фёдор увидел, как в них блеснули сердитые огоньки, пунцовая краска выступила на щеках.

— У меня отчёт горит, а ты пристаёшь со всякой ерундой, — подняв голову от стола, резко сказал шеф. На высоком лбу обозначились едва заметные залысины. –

Сейчас это совершенно не актуально, есть дела поважней. — Машинально он погладил лоб и продолжил уже более спокойно. — Фёдор, давай отложим этот разговор до лучших времен, я думаю, твои пробы никуда не денутся.

Несолоно хлебавши, Закатов закрыл за собой дверь.

«У него, видишь ли, отчёт горит, а ты тут кувыркайся, как хочешь. Проблема моя, значит, и решать самому».

Своим открытием Фёдор поделился с Владимиром Николаевичем Ачагыровым. Поджарому, болезненному с виду Ачагырову, можно было дать лет тридцать пять.

Был он доброжелательным улыбчивым человеком среднего роста и худощавого телосложения. Редкие волосы Владимир Николаевич зачёсывал назад, от чего его лицо казалось более вытянутым, чем было на самом деле, но это нисколько не портило его внешность. Взгляд выразительных тёмных глаз приковывал к себе внимание, придавая ту самую привлекательность, какой многим так не хватало. Во внешности Ачагырова угадывались якутские черты, которые можно было принять за азиатские корни разных народов, доставшиеся ему от каких-то далёких предков.

Владимир Николаевич вёл свою научную тему и ещё работал на шефа. Как он справлялся с таким объёмом материала, можно было только догадываться. Любой другой давно бы взбрыкнул, но только не Ачагыров, отличавшийся невероятной выдержкой.

— Понимаешь, у меня такая проблема, — взволнованно начал Фёдор. — Мне принесли пробы золота из музея, и в нашей лаборатории сделали анализы на основные микроэлементы. Получились классные результаты. Я до сих пор не могу успокоиться, а Шурковскому всё по фигу.

— Ну и что? — спокойно ответил геолог. — Я тоже получил свои пробы, и у меня неплохие анализы. И из-за этого шефа надо отрывать от отчёта? Да у него сейчас без нас забот хватает. Привыкай решать такие вопросы самостоятельно.

Ачагыров улыбнулся. До того как попасть в эту экспедицию, старший геолог

Ачагыров прошёл все ступени роста. Был горным мастером на Индигирке, где документировал канавы и шурфы, работал в геолого-поисковой партии на Колыме, занимался геологической съёмкой в Верхоянье и, наконец, стал ответственным исполнителем работы по россыпям касситерита. Поэтому после того, что он испытал, проблемы Закатова казались ему детскими забавами. Только молодой специалист мог так болезненно относиться к безучастному отношению начальника.

— Понимаешь, это золото похоже на африканское из Витватерсранда, — ухмыльнувшись в ответ, продолжал Фёдор. — Это необычное золото. Такого здесь никто не находил. И не только здесь. Его вообще никто не видел в глаза.

— А ты откуда знаешь?

— По составу определил. В моей базе данных есть всё, что хочешь. Надо только ввести показатели и ты получишь ответ. — Во взгляде его открытых тёмных глаз угадывался волевой характер и упорство.

Сообщением Фёдора Ачагыров заинтересовался, и задумчиво посмотрел на парня. А тот, увидев в нём благодарного слушателя, рассказал о полученных результатах.

— Напомни мне, пожалуйста, про этот Витватерсранд, — будто невзначай, попросил его Владимир Иванович. — В своё время я что-то слышал о нём. Кажется, это одно из богатейших месторождений. Если не ошибаюсь, таких у нас нет.

— Я тебе об этом и говорю, — подскочил Фёдор. — Витватерсранд считается самым крупным месторождением золота в мире. Можно сказать — это крупнейшая древняя россыпь. Точнее, это группа месторождений, залегающих в структуре Ранд, — сбиваясь, быстро заговорил он, — а Рандом в Африке называют рифт или хребет.

Так что, судя по названию, это целый золотоносный хребет, сложенный пластами преобразованных кварцитов1, песчаников2 и золотоносных конгломератов3.

Ачагыров молча закивал головой, и Закатов стал уверенно продолжать.

— Месторождение относится к типу древних конгломератов. Золотоносная порода представлена галькой кварца, гнейсов и других образований, которые когда-то были разрушены, а потом вторично сцементированы. — Его понесло, как необъезженную лошадь, и, вспоминая всё, что знал, Закатов сыпал налево и направо. — Среднее содержание золота колеблется от шести до десяти грамм на тонну. Но это только среднее, на самом деле золота намного больше, а в отдельных местах доходит до пятидесяти грамм…

— Хорошее содержание, ничего не скажешь, — не выдержал Ачагыров.

— Но это ещё не всё. Если учесть, что длина Ранда около ста километров, и он прослежен на глубину более четырёх километров, то это настоящий монстр, какой нам даже не снился.

— Когда его открыли?

Фёдор машинально почесал нос с едва заметной горбинкой и подошёл к окну. Сквозь висевшее моросящее облако было видно, что по улице нескончаемым потоком идут машины, на автобусной остановке толпится народ. Какая-то женщина в рыжем плаще остановила такси.

— По-моему, где-то во второй половине девятнадцатого века, — сказал он, поворачиваясь, — точной даты я не знаю. — Но, как всегда, и там не обошлось без курьёзов. Золото в конгломератах открыл один человек, а основной пласт золотосодержащих конгломератов, находящийся в центре Ранда и ставший тем самым Витватерсрандом, о котором мы теперь знаем, нашёл другой. Это был австралийский золотоискатель Джордж Харрисон.

Геолог Штрубен обратил внимание на гряды конгломератов, развитых среди пород Главного рифа. При дальнейшей разведке выяснилось, что эти конгломераты залегают на всём протяжении Главного рифа. Выветрелые на поверхности, на глубине они оказались очёнь прочными, поэтому для их разработки требовалась дорогая техника, какой не было у единоличных искателей фарта.

— Конечно, там одиночкам не потянуть — нужны буровзрывные работы и обогатительная фабрика с разными дробилки, — словно разговаривая с самим собой, сказал Ачагыров. — Короче, без соответствующей технологии разработки, много золото из них не добудешь.

— Вот поэтому на Витватерсранде вскоре появились горнодобывающие компании, которые смогли внедрить такие технологии. Но самое интересное, что и им эти породы оказались не по зубам. Проблема заключалась в том, что руды обогащены сульфидами, а они мешают извлечению металла. Золотодобытчики уже подумывали о закрытии рудников, как произошло одно событие, изменившее представление о добыче этого драгоценного металла.

Ачагыров больше не перебивал, а когда Фёдор заговорил о новой технологии, не выдержал:

— Ты, наверно, имеешь в виду промывку водой? Так ещё при царе Горохе знали, как «посадить» тяжёлые минералы и золото в том числе. Дроблёную породу…

— Да, нет, я имею в виду метод извлечения золота с помощью цианидного выщелачивания, — не дал ему договорить Фёдор. — Цианиды имеют свойство разрушать любые горные породы и минералы, высвобождая драгоценный металл. В качестве реагента используются соли циановой кислоты — цианиды натрия или калия. Этот метод в конце девятнадцатого века запатентовали шотландцы Джон Макартур и братья Форест.

— А при чём тут Витватерсранд!? — с удивлением в голосе сказал Ачагыров. — Это же так называемый метод кучного выщелачивания. Насколько я знаю, его стали применять относительно недавно, и самое неприятное — из-за высокой токсичности цианистых солей «куча» оказывает отрицательное воздействие на окружающую среду.

Закатов усмехнулся.

— Чтобы не загрязнять окружающую среду, следует выдерживать технологию: надо соблюдать меры безопасности, и, в частности, обезвреживать стоки. Так вот, этот метод изобрели именно для получения золота из конгломератов. Потом его стали применять для извлечения золота из других пород. А теперь без него никто даже не представляет процесс добычи тонкого и рассеянного золота.

Установилась тишина. Каждый думал о своём, возможно, перебирал в памяти более безопасные способы получения драгоценного металла.

— Кстати, на Ранде сейчас самая глубокая шахта, — прервал молчание Закатов. — Она пройдена по рудному телу до отметки более четырёх тысяч метров. За время разработки месторождения там добыли почти половину всего золота, извлечённого из земли. Это, и, правда, настоящий монстр, какого ещё не знали геологи.

— А ты видел золото оттуда?

Фёдор утвердительно закивал головой. Подержать в руках самое древнее золото Земли он мечтал давно, но как это сделать не мог даже представить. Утешало только то, что его видели немногие соотечественники. А потом случилось чудо: главный геолог управления привёз пару образцов золотосодержащей породы из служебной командировки в ЮАР, и передал их в музей.

— Как я понимаю, Федя, Витватерсранд — это древняя россыпь. Обрати внимание — россыпь. Значит, золото там должно быть окатанным. А твоё золото совсем не проработанное, у него практически нет признаков, свидетельствовавших о перемещении. Значит, делай выводы.

То, что сказал Ачагыров, Фёдор знал не хуже его, но по разработанным им параметрам музейное золото подходило именно к этому типу.

— Может, это не конкретно Витватерсранд, — сказал он, будто оправдываясь, — но то, что золото из древних образований — это факт.

Ачагыров развёл руками. В этом жесте можно было увидеть и нескрываемый интерес, и полное разочарование.

— Ну что я тебе скажу, Федя, проблема крайне интересная и, по-моему, очень перспективная. Есть смысл ею заняться, только в нашей партии ты её не решишь — мы золотом не занимаемся. Выход у тебя один: надо заинтересовать шефа, убедить в её важности. Он человек неглупый и прагматичный, я думаю, поймёт. Но для этого шеф должен увидеть, что это перспективное направление и у тебя уже есть какие-то наработки, которые позволят получить положительные результаты. То есть, можно будет открыть месторождение нового типа, — уточнил он. — Ты должен как пописанному изложить суть дела и при этом вызвать его интерес. Улавливаешь, о чём я говорю?

Фёдор кивнул, хорошо понимая, о чём говорит коллега.

— Если у тебя получится, шеф поможет выбить самостоятельную научную тему. Вот тогда, считай, тебе дали зелёную улицу в науку. Запомни, у Шурковского огромные связи. Потягаться с ним может только Федотов.

 

Глава 1.3. Открытие

За основу базы данных Закатов взял образцы самородного золота из коллекции геологического музея. По правилам, заведённым когда-то в стенах геологического управления, со всех открытых и разрабатываемых месторождений в музей присылали образцы руд, редких минералов и самородного золота. Сотни таких проб, собранных за многие годы, нашли постоянное пристанище в его витринах и на стеллажах хранилища.

В пакетиках из кальки и крафтовской бумаги, в пробирках и колбочках, а то и просто в тряпочных мешочках пробы золота пылились в огромном сейфе, стоявшем в кабинете начальника геологического музея. Десятки килограммов драгоценного металла насчитывала эта бесценная коллекция. Такого представительного собрания самородного золота не было нигде, и Владимир Иванович Волченко в душе им очень гордился, но, как человек, повидавший на своём веку немало, старался не афишировать свою коллекцию.

Примеров того, когда известные или разрекламированные экспонаты «уходили» даже из самых лучших музеев, он знал немало. А что говорить про его ведомственное подразделение, входившее в структуру геологического управления? При желании верхнего руководства можно было забрать любой экспонат или даже закрыть весь музей.

Об этой коллекции Фёдор узнал совершенно случайно. Получая карабин, хранившийся наряду с другим оружием в металлическом шкафу Волченко, заведовавшим также экспедиционным арсеналом, он увидел, как сотрудники музея разбирают небольшие пакеты из плотной бумаги и раскладывают их по кучкам.

— А что это за пробы? — не удержавшись, спросил Фёдор.

Волченко как-то хитро на него взглянул и нехотя сказал, что это новые образцы, которые им прислали с Индигирки на временное хранение. Индигирская геологоразведочная экспедиция занималась поисками и разведкой золотоносных россыпей, поэтому у Фёдора не возникло ни малейших сомнений о содержимом пакетов. Тем не менее, не зная зачем, он высказал предположение, что там, наверное, золото. Начальник музея заморгал своим единственным глазом и, набычившись, произнёс:

— Ну, золото. А тебе-то что до этого?

Молодой человек не растерялся и ответил, что не первый день в геологии, а природного золота ещё не видел. На лице Волченко появилась лукавая усмешка. Грузное тело обмякло, будто после тяжёлого похмелья, руки, как-то сами по себе затряслись.

— Ну и хорошо, что ты его не видел. Держись от золота подальше. Ничего кроме головной боли оно тебе не даст. Поверь мне.

Его толстое лицо покраснело, на носу неожиданно выступили капельки пота.

«Ничего себе, Билибонс разошёлся. Похоже, я наступил на больную мозоль».

О том, что Волченко предприимчивый человек, знал каждый сотрудник экспедиции. То, что многим было недоступно, он легко претворял в жизнь. В то время, когда рядовые сотрудники экспедиции добирались на работу на общественном транспорте, а то и просто на своих двоих, Владимир Иванович подъезжал на своей зеленой «Волге» с оленем на капоте.

— Паша, покажи ему золото, — подмигнул он молодому парню. — Пусть посмотрит, раз так хочет, — более доброжелательно сказал Волченко. — Только не забудь расписаться за полученное оружие и разрешение. После полевого сезона придёшь, отчитаешься. Пять патронов я даю на пристрелку, они не в счёт. — Он протянул две амбарные книги, в которых была вписана фамилия Фёдора. — Считай, тебе повезло: даю почти новый карабин — 1942 года выпуска, который только пришёл, а мог бы получить довоенный револьвер системы «Наган».

Оставив свой автограф, Закатов подошёл к столу с пробами, и на его глазах произошло чудо. Содержимое коричневого пакета из крафтовской бумаги заблестело. Золотые песчинки, «лепешки» и мелкие камушки излучали волшебную силу, приковавшую его взгляд.

— Ух, ты! Сколько золота! Какие вы счастливые, что видите такую красоту.

— Да что тут красивого! — удивился Павел. — Песок, да и только, разве что тяжёлый. У нас его не меряно. — Пальцем он показал на несгораемый сейф, огромный глыбой возвышавшийся в углу. — Есть действительно стоящие экспонаты, а это так себе, мелочь. Ты бы посмотрел на наши самородки!

Паша хотел сказать ещё что-то, но Волченко остановил.

— Всё, занимайся своим делом. А ты забирай карабин и до осени свободен. И ещё. Забыл тебя предупредить: о твоём нездоровом интересе к металлу я должен сообщить нашему куратору. Такие у нас правила. Если тебя вызовут в спецчасть, не обижайся.

Совершенно неожиданно Закатов заболел золотой болезнью: жёлтый металл стоял перед его глазами и даже снился. Он видел золотые чешуйки, а представлял себе изящные золотые фигурки и увесистые слитки. Они жили своей жизнью, о которой он раньше даже не подозревал, жили независимо от него. Этот драгоценный металл двигал экономику целых стран, и даже способствовал развитию человечества.

Случайно Фёдору пришла в голову мысль, что не мешало бы составить сводку самородного золота, содержавшую полную характеристику, включая химический состав и другую информацию. Но за эту работу можно было браться только при наличии материала из разных месторождений. И такой материал, собранный отовсюду, был в геологическом музее Волченко. Не воспользоваться им было бы непростительной глупостью. Только к этой коллекции надо было как-то добраться. Но как?

И Закатов, как настоящий разведчик, стал прорабатывать различные варианты. Разговаривать на эту тему с Волченко было бесполезно: к музею он не подпускал никого, не говоря о коллекции золота. Повышенный интерес молодого геолога он мог расценить как покушение на свой музей и принять соответствующие меры.

Выходить на начальство, ничего не зная о коллекции — заведомо загубить хорошую идею. Единственным человеком, кто мог бы о ней рассказать, был Павел Безруков.

Паша работал геологом в отряде Волченко и отличался железной хозяйственной хваткой: то, что однажды к нему попадало, он уже не выпускал. А ещё он был заядлым охотником и рыбаком.

Так же, как начальник, работой в музее, он убивал двух зайцев сразу: занимался геологией и своим хобби. Имея в загашнике хороший образец, за него можно было выменять что-нибудь для души или просто продать. Простенькие поделки из самоцветов, которые он делал в музейной камнерезной мастерской, также находили своего потребителя.

К удивлению Фёдора, Безруков постоянно уходил от разговоров о коллекции золота. Можно было подумать, что это закрытая тема, которой запрещено даже касаться. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы не случай. В экспедиции Фёдор слыл неплохим фотографом, снимавшим на цветную пленку. Неожиданно его вызвал начальник экспедиции и попросил сфотографировать минералы, которые собирались отправлять на Международную минералогическую выставку в Мюнхен.

Среди будущих экспонатов Закатов увидел крупные самородки золота и уникальные кристаллы алмаза. Были тут и бесформенные золотые комки с включениями кварца, смотревшие дымчатыми или белоснежными глазами, и замысловатые фигурки зверей, и даже разные геометрические фигуры. Из многообразия самородков выделялся равносторонний треугольник с большим круглым отверстием в середине. Можно было подумать, что оно кем-то просверлено, чтобы золотую фигурку повесить на цепочку или даже вставить в неё ювелирный камень.

А самым красивым Фёдор признал образец, напоминавший ветвистое дерево. Его золотистые ветки и листочки выступали из сахаровидного кварца и нависали над ним. Образец был размером со спичечный коробок, причём основную массу составлял кварц, поэтому, по сравнению с увесистыми бесформенными самородками, золота в нём было немного, но дерево смотрелось настолько эффектно, что буквально завораживало. Воображение рисовало различные фантастические картины. На ум приходили мысли о творце, создавшем это уникальные произведения искусства, которое не сможет повторить ни один мастер.

В резной деревянной шкатулке цвета морёного дуба лежали алмазы. Даже по внешнему виду дорогого ларца, можно было предположить, что в нём что-то очень ценное. Сколько могли стоить эти алмазы, Закатов никогда не задумывался, но по тому, как трясся над ними Волченко, подумал, что — намного дороже кучки самородков, лежавших в фарфоровом тигле. Когда Владимир Иванович снял печать и открыл крышку шкатулки, Фёдор ахнул от восхищения. Шесть прозрачных кристаллов лежали на чёрном бархате, играя всеми цветами радуги. Вес каждого правильного октаэдра превышал десять карат.

В первый день фотосессии Волченко и Безруков не оставляли Фёдора ни на секунду. Кто-нибудь всё время находился рядом с ним и смотрел в оба. Чаще это был Паша. Вместе с Фёдором он передвигал образцы, выбирая лучший ракурс для съёмки, и ставил освещение, а когда тот фотографировал, садился возле витрины с минералами и от скуки клевал носом. Через день Волченко унёс шкатулку с алмазами, и обстановка сразу разрядилась. Паша ненадолго стал его покидать, а начальник музея больше не показывался, переложив ответственность за фотосессию на плечи помощника. В это время с самородками можно было даже поиграть.

Ссылаясь на выбор лучшей «натуры», Закатов выпросил опись коллекции. В ней оказались образцы золота со всех месторождений Якутии и даже из других регионов страны. Этого материала было достаточно для создания представительной базы данных самородного золота, которая могла бы послужить для открытия новых месторождений и стать гордостью экспедиции.

 

Глава 2. Геолог Закатов

Закончив «отчётные» дела, Фёдор решил разобраться с музейными пробами. После непростого разговора с директором краеведческого музея он встретился с главным хранителем Александрой Гаврильевной Беловой. Это была невысокая женщина с черными, как смоль, волосами и тёмными глазами. В её пытливом взгляде Фёдор не увидел удивления. По-видимому, к ней часто обращались с разными вопросами по экспозиции музея и истории края. Говорила она по-якутски и по-русски одинаково хорошо. Присмотревшись, Закатов определил в её внешности якутские черты.

«Теперь даже многие коренные якуты забыли свой родной язык, а она шпарит, как по-писаному».

Александра Гаврильевна оказалась кладезем информации. Многое из интересовавшего Фёдора она знала на память. Вспомнила она и про эти пробы золота, ради которых он пришёл.

— Ну как же, конечно, я о них знаю! — сказала она улыбаясь. — Это золото хранится в музейном фонде с 1927 года. Его однажды у нас уже брали для проведения научных исследований, и вот теперь вы его изучаете повторно.

В подтверждение своих слов хранительница музея принесла потрепанную амбарную книгу.

— В журнале учёта пробы золота оприходованы и на них есть акты выдачи и списания металла, ушедшего на исследования. — Она открыла толстую тетрадь и, полистав, быстро нашла. — Смотрите, вот запись. Я прочту.

«Порядковый номер 5948, инвентарный номер 4021. „Золотой песок жёлтого цвета в пакете из плотной бумаги коричневого цвета. Масса 112 грамм. Дата поступления 10 октября 1927 года. Поступил из Комитета по земельным отношениям.

Оприходован Е.К. Чуриковым. Председатель С.А. Егоров. Ключ Незаметный“.

Примечание: Был передан охотником Егором Охлопковым, проживающим в деревне Учур Алданского района Якутской АССР».

Далее. «Порядковый номер 5949, инвентарный номер 4022. Золотой песок жёлтого цвета в пакете…»

Она остановилась и, посмотрев на Закатова, сказала:

— Тут та же информация, только указан другой вес. Кстати, в этом пакете сто двадцать грамм. И в других пакетах примерно столько же. Итого более пятисот грамм золотого песка. Представляете, какая ценность!

— А что ещё там написано?

— Всё, больше ничего.

От досады глаза Фёдора погасли. Он рассчитывал узнать новую информацию, а, оказалось, её нет.

— К сожалению, я вам больше ничем не помогу. Мы не проводим исследований по каждому экспонату своих фондов. Для этого есть историки, краеведы. Пообщайтесь с ними, может, они что-нибудь подскажут.

Сознание отказывалось верить, что это тупик, из которого нет выхода, и неожиданно для себя Фёдор спросил:

— Александра Гаврильевна, а почему это золото поступило в ваш музей?

Этот вопрос застал хранительницу музея врасплох, но быстро справившись с собой, она сказала, что затрудняется что-либо ответить.

— Комитет передал на хранение. Вероятно, некуда было его деть. Сами понимаете, драгоценные металлы требуют определенного учёта и хранения. Да-а, скорей всего, что так и было. — Посмотрев на Фёдора, она на мгновенье замолчала, а потом, будто схватившись за спасительную соломинку, быстро выпалила. — Понимаете, золотой песок поступил к нам с Алдана, а в то время там открыли золотые россыпи.

— Ну и что?

— Как, что? Неужели вы не понимаете, это было важнейшее историческое событие в жизни страны. Для индустриализации не хватало валюты, а тут нашли крупнейшее месторождение. Золото — это же валюта! Вот комитетчики, видно, в подтверждение этого знаменательного исторического события отправили золотой песок в музей. В качестве новых экспонатов, так сказать. Правда, этот Егор Охлопков, который передал золотой песок, жил в далёкой таёжной деревне, расположенной в устье Учура. Это намного восточней Алдана, — она показала рукой на окно. — Где-то в тех местах в то время тоже добывали золото. Так что этот золотой песок, может быть, и не из самого ключа Незаметного, на котором впоследствии вырос город, однако этот район всё равно считается Алданом.

— А почему именно Охлопков числится сдатчиком золотого песка, а не какое-то предприятие? Ну, например, артель «Амга», «Тимптон» и тому подобное.

— Потому что он его принёс, — быстро ответила хранительница. — Вообще-то я об этом никогда не задумывалась. Может, у него не было сопроводительных документов. Сами понимаете, без бумажки ты — букашка.

Теперь Фёдор точно знал, что это золото не виртуальное, не понятно как оказавшееся в краеведческом музеё, а самое что ни на есть реальное. Оно было добыто где-то на Алдане, значит, в природе существовало и то место, где работали старатели и жил охотник Охлопков, передавший его в земельный комитет. Золото из этого месторождения по химическому составу было близко к известному африканскому гиганту, залегающему среди древнейших пород Земли — таких, какие были известны на Алдане.

После встречи с Беловой, будто бес, вселился в Закатова: он в очередной раз заболел «звёздной болезнью», если так её можно было назвать. Фёдор решил докопаться до истины и узнать, где были отобраны охлопковские пробы. Это могло оказать реальную помощь в открытии месторождения золота нового типа.

После отличной защиты отчёта, шефа несколько дней никто не видел. Появился он только к концу недели и был каким-то мятым и подавленным. Можно было подумать, что отмечал он не успешное завершение работы, а поминал любимую тёщу. Минутный разговор с Фёдором Шурковский не забыл и сразу вызвал его к себе.

— Ну, давай докладывай, что там у тебя стряслось, какие проблемы? — начал он, поглаживая свой высокий лоб.

Сейчас был удобный случай: голова начальника очистилась от вороха старых проблем, а новые ещё не появились. И Фёдор решил воспользоваться представившейся возможностью. А шеф, лениво откинувшись на спинку кресла, думал, что после отчёта будет запрягать его снова.

Лет десять назад Шурковский пришёл в эту экспедицию рядовым геологом, потом стал ответственным исполнителем темы и, наконец, начальником партии. Пришёл не по своей воле: понизили в должности за пьянку. Казалось, карьера Шурковского навсегда закончена — могли бы просто уволить или лишить допуска к секретным материалам, но вспомнили про его светлую голову и дали последний шанс.

Шурковский это понял и с какой-то звериной хваткой набросился на работу: можно было подумать, что этого момента он ждал всю жизнь. Идеи сыпались, как из рога изобилия, а вслед за ними пошли сильные научные отчёты, дававшие прогноз на открытие новых месторождений олова, ртути, золота. Вскоре он защитил докторскую диссертацию, стал советником начальника геологического управления.

— Есть перспективы открыть новый тип золотых руд, — рассказывая о полученных результатах, стал форсировать события Фёдор. — Сходимость анализов просто изумительная, совпадение по всем параметрам.

— Неплохо, неплохо, — рисуя на клочке бумаги, тихо произнёс Шурковский. — Но это всё теория, а мне нужны практические результаты. Пока я не вижу главного — реальной пользы от твоей работы. Ну, похоже музейное золото на африканское, ну и что из этого? Да, там есть самое крупное месторождение. Никто этого не отрицает, но это там у них, а не у нас. А мы-то что имеем?

Работая главным геологом самой крупной экспедиции геологического управления, Шурковский привык иметь дело с конкретными делами, приводящими к положительным результатам. От него требовали составления новых карт и открытия месторождений, этого же он требовал от своих подчинённых. Теоретические выкладки своих сотрудников он направлял в практическую плоскость. Свою рациональность Шурковский принёс и в эту экспедицию.

— Мы имеем результаты анализов золота, которое, судя по ним, похоже на золото известного Витватерсранда, — сказал Фёдор.

— Что ты поднимаешь бурю в стакане воды? Да какие это результаты? — ручка в руке начальника задёргалась, на бумаге остались резкие линии. — Две случайные пробы, которые похожи по химизму. И всё! Больше у тебя ничего нет. — Голос его окреп и эхом прокатился по пустому кабинету. Шурковский всегда считал, что он прав. В этом его убеждал богатый жизненный опыт, которого не хватало многим сотрудникам. — Фёдор, пойми меня правильно, это пустая трата времени. У тебя нет ни одной привязки и даже ни одной зацепки. Только твои личные домыслы, поэтому мы не сможем ничего даже прогнозировать на будущее.

— А охотник Охлопков из Учура? Разве это не зацепка?

— Да какая это зацепка?! Этого охотника уже сто лет, как нет в живых. Вот тебе и зацепка.

— Ну, у него, наверное, остались родственники? — не сдавался Фёдор. — Они могут что-то рассказать.

Шурковский поднял на него серые глаза и подумал, что дал ему много свободы.

«С такими наполеоновскими замашками, как у этого парня, дела не будет».

А Фёдор увидел непонимание и недовольство: мол, пристаёт он ко мне с пустыми вопросами, да ещё пытается давить.

— Может, и остались, да что толку! — Шурковский бросил ручку. — Что эти родственники могут знать о своём предке? Ну, в лучшем случае, как его звали. А возможно, даже и этого не скажут. Ты забыл, в какое время мы живём: сейчас каждый думает только о себе. Что им эти далёкие предки? Если бы они оставили богатое наследство или хотя бы чем-то прославились, тогда можно было бы погреться в лучах их славы. А так что? Ну был такой дед или прадед, пожил на этой Земле, наплодил наследников и, ничего не оставив, ушёл в мир иной.

Он развёл руками. Этот жест начальника Фёдор истолковал, как полный аут. Надо было что-то срочно предпринимать, и Закатов решил пойти ва-банк.

— Виктор Ильич, мне нужна командировка в Учур. Хочу, так сказать, разобраться на месте. Я ненадолго: одна нога здесь, другая там.

Наступила секундная пауза. Шурковский почувствовал, как его охватывает раздражение. Волнами оно опускается вниз, захватывая всё тело.

— Скажи, что ты будешь делать в той деревне? — взорвался он следом. — Искать мифического охотника Охлопкова или расспрашивать про то золото, которое он когда-то сдал в музей? Пойми, это же глупо! Кто тебе про него расскажет? С тех пор прошло больше шестидесяти лет.

Фёдор решил стоять на своем, понимая, что другого случая не будет. После радости, которую он испытал, не хотелось падать вниз, сознавая, что это конец.

— Я буду искать родственников Охлопкова, — сказал он твёрдо. — И уверен, найду.

— Ты в своём уме? Да как ты их найдёшь, скажи мне на милость. Там, небось, все охотники и среди них полдеревни Охлопковых и наверняка все они родственники.

В кабинет кто-то заглянул. Переведя взгляд на дверь, Шурковский замолчал. Как только дверь закрылась, он попросил позвать Ачагырова и, когда тот пришёл, начальник сказал:

— Владимир Николаевич, ты хоть скажи, где этот Учур?

Шурковскому нравился Ачагыров. Было в нём то, чего не хватало ему самому. Несмотря на своё, явно небогатырское, сложение был он сильным геологом, проводившим в экспедициях не один месяц и привозившим такие материалы, о каких многие только мечтали. В основе его успехов, как считал Шурковский, было какое-то невероятное везение и природное чутье, доставшееся ему от далёких якутских предков, всю жизнь промышлявших в тайге.

— На Алдане. Километрах в трёхстах от города, — сразу нашёлся Ачагыров. — По-моему, туда летает самолет из Алдана и из Чульмана.

— Я не об этом, — перебил его начальник. — Скажи, можно там найти кого-то или это пустая затея?

— Ну а почему нет? Там живут такие же люди, как мы с вами. В основном, конечно, охотники. Может, в последние годы они стали заниматься земледелием, а до этого их кормила тайга. По-моему, надо очень захотеть и всё получится, только я не совсем понимаю, кого вы хотите искать?

Ачагыров давно сообразил, что всё дело в Закатове, но хорошо зная шефа, решил прикинуться последним «валенком». Пусть, мол, скажет сам.

— Да мы всё о том же: о тех пробах золота, про которые тебе Фёдор рассказывал. Видишь ли, он тут собрался открыть новый Витватерсранд, а для этого нужно найти какого-то мифического охотника Охлопкова, который в начале века добыл то золото и сдал в музей. Фёдор говорит, у него всё получится — карты хорошо легли.

На опухшем лице шефа появилась усмешка. Раздражение прошло, но пришло новое чувство, которое он испытывал всегда, когда кто-то его обходил. Пусть это был сиюминутный успех соперника, пусть он только дышал ему в спину, но он уже представлял для него угрозу. Сейчас он чувствовал, что этот молодой может вырваться вперёд и оставить его позади. Этого Шурковский позволить не мог.

— Да пусть он себе едет, может, и, правда, найдет кого-нибудь. Дайте ему командировку.

— Что значит дайте? — снова взорвался шеф. — Как я его пошлю в какой-то Учур, где мы никогда не работали и работать не будем. Насколько я знаю, в том районе никто не находил золота и по геологическим признакам его там даже быть не может. Вот на Тимптоне и Гонаме разрабатывали промышленные россыпи, а в районе этой глухой деревни полнейшая пустота.

— Может, ближе к весне получится? — не теряя надежды, спросил Фёдор. — Я пока поработаю со старыми отчётами, вдруг найдётся какая-нибудь зацепка.

Шурковский замахал рукой. Это означало, что результат будет отрицательный.

— Нет! — сказал он властно. — Сейчас ты начнёшь работать по моей новой теме, и тебе уже будет не до поездок. Проблемы докембрийской золотоносности — это не наша епархия. Твоя затея с этим золотом, по меньшей мере, просто несерьёзна. Чтобы браться за такую работу, нужно быть без царя в голове.

Закатов понял, что терять уже нечего. До этого он ещё строил иллюзии на получение своей научной работы, которой мог бы самостоятельно заниматься, а теперь вопрос был решён.

— В нашей жизни много несерьёзного, и, тем не менее, энтузиасты берутся за решение разных проблем. И у них получается, — сказал он вставая.

Удача от него отвернулась — он упустил свой шанс. Ничего не говоря, парень выскочил из кабинета. Сердце громко стучало, а вдогонку неслись слова Шурковского:

— Мы никогда не будем заниматься этой бредовой работой. Она бесперспективна…

Не видя ничего вокруг, Фёдор пошёл к выходу и столкнулся с Анной Ивановной, разговаривавшей с Леночкой.

— Вот ненормальный, — услышал он вслед.

 

Глава 3. Империя

Выбор будущей специальности Иван Брукс сделал вполне осознанно. Родившись в семье геолога, он должен был стать только геологом. Образцы минералов и горных пород, полевые дневники, геологические карты — всё это окружало его с детства, а в памяти крепко сидели воспоминания о полевых работах, проведённых вместе с отцом в предгорьях Урала, в Саянах и на Алтае.

И вот, окончив школу и успешно сдав вступительные экзамены, Иван нашёл свою фамилию в спис¬ке студентов, зачисленных на первый курс Ленинградского горного института — вуза, славившегося своей более чем вековой школой, из стен которого вышла целая армия геологов и горняков. Среди них было немало тех, кто своими открытиями прославил страну, стал известен за её пределами.

На первую производственную практику Брукс попал в Восточную Сибирь. Было это в первые послевоенные годы. В Иркутске, куда он добрался только в середине июня, его направили в экспедицию, занимавшуюся поисками золота. Его партии на месте не оказалось: по словам кадровика, больше недели назад геологи уехали к месту полевых работ. Пришлось догонять. Почти сутки добирался на поезде, а оттуда, где пешком, где на попутке — до деревни, в которой стояли поисковая партия.

Целая ватага мальчишек привела «дяденьку геолога» с огромным рюкзаком на спине к большому деревянному дому, смотревшему окнами на лес.

— Вот подарок! — увидев студента, сказал вышедший на крыльцо здоровяк. — Что же не предупредил? Я бы встретил. Ну, заходи, чего стоишь?

Долго студента уговаривать не пришлось. После семикилометрового перехода по полю и лесу с непривычки ныла спина, болели ноги.

— Ты очень кстати, народа у нас не хватает, а площадь немереная, — начал здоровяк. — Партию не укомплектовали, а теперь вот упираемся, из маршрутов не вылезаем. Сам понимаешь, геологическое задание надо выполнить любой ценой.

Иван подумал, что ему здорово повезло — все бумаги надо передать начальнику партии лично в руки.

— Товарищ Белкин, я вам привёз письмо из экспедиции и пакет с документами. Вот, пожалуйста, возьмите.

Тот как-то неожиданно смутился.

— Главная здесь Валентина Ивановна Сорокина, — словно переведя дух, сказал он скороговоркой. — Это наш минералог и заведующая лабораторией, а я, так сказать, заместитель начальника. Встречаю застрявшее в дороге снаряжение, а оно, вон видишь, приходит в час по чайной ложке. Зовут меня Николаем Петровичем.

Оказалось, что в деревне стоит только база партии, а все геологи работают в тайге.

— Твоё счастье, что ты застал меня на месте, — продолжал заместитель, — а то пришлось бы поворачивать оглобли. Да, малость ты, парень, припозднился, чуток не поспел. Но ничего страшного, сейчас перекусишь, и я позову Валентину Ивановну. Мы решим, что нам с тобою делать.

Валентина Ивановна оказалась молодой грудастой женщиной с короткими льняными волосами и живыми игривыми глазами. Все её тело дышало здоровьем и излучало заряды бодрости. От вида её стати и неземной красоты у Ивана даже перехватило дыхание. Не мигая, он уставился на вырез лёгкого пёстрого халата, не скрывавшего красивой фигуры. Не обращая внимания, Валентина Ивановна стала «вершить» его судьбу. Вскоре выяснилось, что «заместитель начальника» всего-навсего снабженец, в задачу которого входит также содержание лошадей. Главная проблема с отправкой Ивана заключалась в том, что проводить до базы геологов его мог только Николай Петрович, хорошо знавший дорогу. Но у него была своя работа, из-за которой он остался на базе. Иван понял, что застрял надолго.

— А мне-то что делать? — спросил он после окончания затянувшейся «планёрки».

— Ждать Николая, — резко ответила Валентина Ивановна. — Как только он управится со своими делами, так вместе и пойдёте. Думаю, через недельку-полторы Николай Петрович освободится. — На лице Ивана она прочла полное разочарование, какое бывает, если чего-то не получается. — Ты не переживай — бить баклуши я тебе не дам. Пока присмотришь за нашими лошадьми, а там видно будет. Лошади пасутся в колхозном табуне, но днями его перегонят на дальнее пастбище, километров за пятьдесят-шестьдесят отсюда, поэтому их лучше забрать. Скоро они понадобятся снова.

Ждать Иван не захотел и стал настаивать, чтобы его отпустили одного. Порядившись и дав кучу наставлений, Валентина Ивановна, пошла ему навстречу.

Шлиховой отряд, куда определили Ивана, стоял где-то в верховье реки Аргун, километрах в пятидесяти-пятидесяти пяти от деревни. Топокарт на базе не было, поэтому пришлось идти, ориентируясь на местности и по указанным Николаем Петровичем приметам. Переночевав в какой-то заброшенной деревне староверов, он встал на заросшую тропу и по ней вышел к большой горной реке. Здесь сразу возникли сомнения куда идти: вверх по течению или вниз.

«Поди знай, где стоит этот поисковый отряд? — ходил по берегу Иван. — Хоть бы оставили какую-нибудь зарубку или колышек воткнули. Тоже мне, геологи. И завхоз хорош — мог бы сказать. Небось, подумал, что я сам разберусь».

Прошедшие дожди смыли все следы, и, просчитав возможные варианты, Иван пошёл вверх по течению. Поздно вечером он предстал перед глазами опешившего от удивления начальника партии, накануне пришедшего из маршрута.

— Ты кто такой? — глядя на Ивана, хлопал он глазами. — Откуда взялся?

Белкин не верил своим глазам. Такого в его бытность ещё не случалось. Не предупредив, к нему отправили студента, и тот сам нашёл их в тайге.

«Какая-то фантастика! Уж не беглый ли?» — мелькнула у него шальная мысль.

Документы Ивана оказались в полном порядке. Судя по паспорту и привезённым бумагам, перед ним действительно стоял студент Ленинградского горного Брукс Иван Петрович, направленный приказом начальника экспедиции в его партию для прохождения производственной практики в должности геолога.

— А почему один, где Петрович? — стал выяснять начальник. — Что с ним?

Узнав, что тот жив, здоров и через неделю-полторы получит последнее снаряжение, у Белкина сразу отлегло от сердца. Теперь его партия была более-менее укомплектована ИТР. А потом откуда-то из глубины души подошло недовольство на своих подчинённых.

— Ну, Петрович, ну разгильдяй, даже не проводил! А Валентина, тоже мне хороша! Да как они посмели тебя отпустить одного? Вот, елки, палки, что за народ такой! Задницу им, видишь ли, трудно было оторвать от стула. А этот, тоже мне, хорош, пригрелся возле бабы…

Вокруг них собрался весь лагерь. Кто в чём выскочил из палаток, и теперь с любопытством рассматривал студента, неожиданно оказавшегося в их отряде, когда никого уже не ждали.

— Григорий Тимофеевич, да вы не расстраивайтесь, ведь он же дошёл, — сказала молодая женщина в синей телогрейке. — А Николай Петрович всегда был таким: думает только о себе.

Пришлось Ивану всю вину брать на себя.

— Да за такое геройство я бы тебя выпорол, как сидрову козу, — немного успокоившись, с новой силой разошёлся Белкин. — А вдруг бы ты заблудился или на тебя напал медведь? Неужели ты не понимаешь, что одному ходить опасно? Это же тайга! Ну, подождите же вы у меня, скоро я до вас доберусь, — помахал он рукой в ту сторону, откуда пришёл студент. — Валентине я всё-таки объявлю выговор. Будет знать, как командовать. Тоже мне, не могла Петровича отпустить от себя …

Через несколько минут страсти улеглись, и начальник повёл Ивана в свою палатку.

 

Глава 3.1. Империя

Видно, в те дни у Брукса укрепилось желание, во что бы то ни стало попасть на Алдан. Но судьба распорядилась иначе: после окончания института вместе с красным дипломом ему вручили направление на работу в Магадан. На угловой печати он увидел надпись: «ГРУ треста „Дальстрой“ Министерства цветной металлургии МВД СССР». В то время Магадан ассоциировался с Колымой. Это был край света, куда ссылали заключённых. А ещё это был край жутких морозов и вечной мерзлоты — гиблое место, чуждое всему живому.

Теплоход «Ильич», совершавший рейс по маршруту Находка — Магадан, считался довольно комфортабельным судном, доставшимся по репатриации от поверженной Германии. Как положено морскому судну, тут было несколько палуб, каюты разных классов и кают-компании. Ивана разместили в каюте второго класса с крепким топчаном и круглым иллюминатором посередине. Когда заработали двигатели, он вышел на палубу и с грустью посмотрел на берег.

Матросы отдали носовые и кормовые концы, и, медленно отвалив от причальной стенки, теплоход набрал скорость. Слабый ветерок приятно обдувал лицо, навевая радужные мысли. Когда вышли в открытое море, подул сильный ветер, палуба стала уходить из-под ног.

— Держитесь, братва, на море шторм, — сказал проходивший матрос. — Сейчас лучше залечь в каюте и ждать, пока не стихнет.

Иван последовал его совету, а с утра снова был на палубе. Серое небо висело прямо над головой, не предвещая улучшения погоды. Волны захлестывали палубу и, превратившись в фонтан брызг, скатывались вниз.

Бухта Нагаева служила морскими воротами Магадана — столицы Колымы. В неё заходили все суда, пришедшие в этот суровый край. В начале 1932 года в бухту пришвартовался пароход «Сахалин», которым прибыл на Колыму директор нового треста Эдуард Петрович Берзин со своим руководством. Этим же рейсом доставили первых заключённых. Начался новый этап в освоении огромного региона под названием «Колыма».

Под руководством Берзина «Дальстрой» превратился в мощное горнодобывающее предприятие, однако либеральное отношение к заключенным стоило ему жизни. Берзина обвинили в организации и руководстве «Колымской антисоветской, шпионской, повстанческо-террористической, вредительской организации». Расстрел всех 139 членов этой организации утвердили Сталин и Молотов. В короткий срок высший и средний состав дальстроевских руководителей был полностью обновлен, а «Дальстрой» переподчинен НКВД СССР. Так с 1938 года начался гулаговский период.

Ивана встретили у трапа теплохода как большого начальника, приехавшего с «материка» с какой-то проверкой, и на грузовике отвезли в очередную «транзитку», расположенную на четвёртом километре Колымской трассы. Из-за этого она так и называлась «Четвёртая».

Эта гостиница «Дальстроя», как две капли воды походила на находкинскую, только была построена не из кирпичей, а из добротного круглого леса. Здесь чувствовалась такая же основательность, внушавшая уважение и покорность. От капитального здания веяло гнетущей мрачностью, давившей на психику. В просторном полупустом бараке посередине стоял длинный стол, а рядом с ним примостились две печки-буржуйки, вдоль стен размещались деревянные нары. В империи под названием «Дальстрой» всё напоминало о том, что каждый может оказаться в бараке за колючей проволокой.

 

Глава 4. Зеленокаменный пояс

Главный геолог экспедиции Илья Моисеевич Федотов принял Закатова только в конце следующего дня. В его просторном кабинете торцом к окну стоял большой письменный стол, сбоку примостились мягкие стулья.

— Да, серьёзные у вас дела, Фёдор Степанович, — услышав, с чем тот пришёл, официальным тоном начал Федотов. — Но радует то, что вы Лазаря не поёте, не плачетесь, как некоторые. А что мы будем делать с вашей базой данных? Проделана такая серьёзная работа, и что же теперь её забросить?

— Как забросить, зачем? — встрепенулся Закатов. — Я буду её поддерживать. Там столько ценной информации, что не сегодня, так завтра она обязательно понадобится. За такими сводками будущее.

— Ну, слава богу, успокоил, а то я уже не знал, что и думать. Твоя база данных у меня вот здесь уже сидит, — он почесал затылок и усмехнулся. — Откровенно говоря, устал отбиваться от Волченко и разных контролёров. Владимир Иванович на весь свет растрезвонил, что ты расходуешь государственное золото на проведение никому не нужных анализов. Завалил всех докладными. Дошло и до нашего генерала, а тот, как ты знаешь, всё спустил на тормозах. Сказал, чтобы тебя не трогали.

Слух о закатовской базе данных дошёл даже до министерства, и чиновники воспылали желанием получить её во временное пользование. Якобы для тестирования, чтобы в дальнейшем внедрить в производство. О каком производстве шла речь в письме, подписанным заместителем министра, ничего не говорилось, но было совершенно очевидно, что базу хотят прибрать к своим рукам. И, чтобы её не потерять, потребовалось вмешательство начальника экспедиции, написавшего вескую отписку в министерство.

— В общем, Фёдор Степанович, твоя проблема решаемая. — Как-то незаметно Федотов перешёл на «ты». — Ты посмотри, на какой огромной территории мы работаем, здесь без малого пятая часть России. — Он с гордостью показывал на разноцветную карту Якутии, занимавшую почти всю стену позади его стола. — Представляешь, какой размах! И практически везде есть наши интересы. А если учесть, что на всей этой территории разное геологическое строение и свои особенности, то это настоящая вольница для науки.

Эту красочную карту Закатов знал хорошо. Точно такая же висела в его кабинете и во многих других. И не мудрено, родилась она в стенах их экспедиции. На схеме картосоставительских работ, где был показан вклад каждого исполнителя, материалы Федотова занимали львиную долю.

— В нашей экспедиции работы хватит на всех, — продолжал главный геолог. — Вот только куда тебя определить, я что-то сразу не соображу. Конечно, идея у тебя неплохая, это очевидно, как день, но она должна вылежаться. С этим надо хорошо разобраться и только потом можно бить челом перед начальством.

Слова, произнесённые с отеческой заботой, заставили Закатова по-новому взглянуть на своё теперешнее положение. У Шурковского он больше работать не хочет, а новой работы ещё нет, поэтому его дальнейшая судьба теперь полностью зависит от Федотова.

«Для него это ЧП районного масштаба, а для меня — полный облом. Явился тут, видишь ли, блудный сын со своими проблемами и чего-то просит».

— Ты как-то очень резко решил поменять свою специализацию, — глядя на Закатова, сказал Илья Моисеевич с упрёком. — Так вообще-то не делают, надо было хотя бы меня предупредить, а то подвёл под монастырь. Мог бы зайти посоветоваться, может, что-нибудь придумали. Ну, да ладно, ничего теперь не поделаешь — поезд ушёл! — махнул он рукой. — Конечно, жаль потерянного времени, всё-таки ты ни один год занимался проблемами Виктора Ильича. Слышал, даже собрал материал на диссертацию, осталось только написать и защитить, — с иронией в голосе поддел он Фёдора. — А сейчас, дорогой товарищ, тебе придётся начинать всё заново. Всё сначала, — добавил он, покачав головой. — Откровенно говоря, ты меня серьёзно озадачил.

На его гладко выбритом холёном лице заходили желваки, на лбу обозначились морщины. Закатова надо было куда-то определять. В экспедиции велись работы по геохимии, минералогии, методике разведки полезных ископаемых и даже по применению космических фотоснимков в народном хозяйстве, а вот морфологией кристаллов — в чём Закатов был специалистом, никто не занимался. Слишком это было узкоспециализированным направлением, не попадавшим ни в одну программу.

— Может, ты займешься алмазами, — доброжелательно сказал Федотов. — Для тебя эта тематика ближе всех. Алмаз — это тот же кристалл, изучай его себе хоть до второго пришествия. Только специфика там другая и, соответственно, методика поисков.

Он снял массивные роговые очки и стал медленно протирать их бархатной тряпочкой, которую вытащил из бокового ящика письменного стола. Под серыми глазами Закатов увидел две розовые полоски, отпечатавшиеся от очков.

— Если хочешь, переключайся на железо. Небось, слышал, на Сутаме Гавриков открыл новую магнитную аномалию, отражающую целый железорудный район. Поначалу многие считали, что это разрозненные участки, а теперь мы доказали, что это единая структура с промышленными объектами. Их тоже надо изучать кому-то. Давай берись, очень перспективное направление, можно ещё одну диссертацию написать.

Закатов заёрзал на стуле и молча замотал головой. Разговор про диссертацию навёл его на грустные размышления. Ещё в университете он мечтал о научной карьере и, придя в экспедицию, даже сдал кандидатские экзамены, но, погрузившись в рутину, со временем к ней охладел.

— Я со студенчества не питаю любви к чёрным металлам. Мне бы что-нибудь по душе, ближе к той тематике, про которую я вам рассказал. Словом, поближе к поискам золота.

— По душе, говоришь, — сморщив лоб, опустил голову Федотов, и в глаза Фёдору бросилась горбинка на его большом носу. — Все хотят заниматься только тем, что им нравится, а кто же будет, прости меня за прозу, дерьмо разгребать. Если все будут делать только то, что им нравится, мы с голоду умрём.

Крыть было нечем — Закатов молча кивнул, но заниматься работой, к которой не лежит душа, ему не хотелось. Поглаживая лысину, Федотов оценивающе смотрел на парня. Толстые губы вытянулись трубочкой.

— Ну, что молчишь? Вижу, тебя не устраивает моё предложение, не хочешь посвящать себя железу. А зря! Очень перспективное направление.

От того, каким тоном это было сказано, у Фёдора ёкнуло в груди. Мурашки пробежали по коже.

«Вдруг сейчас пошлёт куда-нибудь подальше. Второй раз я к нему не пойду, придётся собирать свои вещички».

— Ну, раз так, тогда у нас с тобой пойдет другой разговор, — вдруг сказал Федотов, — предложу я тебе заняться одной, не совсем обычной проблемой, которая связана с твоим виртуальным открытием.

«Интересно, что за проблема? — подумал Закатов. — Скорее всего, продолжение работы по базе данных. Работа, конечно, интересная, но на сегодняшний день я подчистил все хвосты. Разве что у Федотова есть выход на новые объекты. А может…»

Перед глазами мелькнула золотая гора, блестевшая в лучах восходящего солнца. Сверху сыпался золотой песок, и гора быстро росла вверх и вширь. В следующее мгновение гора исчезла, а перед ним сидел Федотов. Он улыбнулся, и первый раз за время их разговора Закатов увидел его раскованным — не похожим на того, каким знал прежде.

Подзадорив Фёдора, Илья Моисеевич вёл беседу на общие, ни к чему не обязывающие темы. Возможно, он посчитал, что поспешил с предложением и хотел уйти от него или по каким-то другим, одному ему известным причинам, тянул резину. По тону его воркующего голоса Фёдор ничего не определил. Наконец Федотов произнес:

— Ладно, давай вернёмся к нашим делам, а то битый час мы говорим обо всём и толком ни к чему не пришли. Несколько лет я подбираюсь к одной очень интересной проблеме, но всё не могу решиться поставить её в качестве самостоятельной научной темы. Это связано с разными причинами, обо всех я говорить не буду, а одна из главных — ответственный исполнитель. Для решения этой проблемы нужен сильный и толковый геолог, который смог бы раскрутить и довести её до конца. И непросто довести, а получить положительные результаты. Понимаешь, мне нужны результаты. Если их не будет, то грош — цена этой работе. Подготовка у тебя, я знаю, неплохая, есть и крепкий характер. По моим прикидкам, ты подойдешь.

Главный геолог забарабанил пальцами по столу, что-то наговаривая себе под нос. В его глазах мелькнули живые огоньки.

— А что за проблема? — не выдержал Закатов. — Какого плана?

— Поиски золота в зеленокаменных поясах. Та древняя россыпь, о которой ты говорил, как раз относится к таким поясам или, как их у нас называют, докембрийским трогам. Только Витватерсранд — единственный в мире и, возможно, неповторим, а у нас есть свои пояса. В них тоже должны быть золоторудные месторождения.

О зеленокаменных поясах Закатов знал немного, но суть разговора была ясна: ему предлагают заняться новой проблемой, напрямую связанной с его базой данных, вернее, с двумя музейными пробами золота из неизвестного объекта.

«Оказывается, ларчик просто открывался, а я тут ломаю голову, как решить свою проблему. Есть ещё люди, которые болеют за науку».

— Зеленокаменные пояса — это узкие линейные структуры, сложенные вулканогенными и осадочными породами, которые залегают среди древних сланцев и гнейсов, — стал рассказывать Федотов. — Их длина достигает сотен километров, а ширина не превышает десятков. В таких поясах находятся месторождения многих полезных ископаемых, в том числе золота. Зеленокаменные пояса известны практически на всех щитах мира. Есть они в Америке, Африке, Австралии, есть и у нас. Но, к величайшему сожалению, в нашей стране не открыто ни одного месторождения золота. В то время, как за рубежом из месторождений этого типа извлекают более 35 процентов драгоценного металла, мы не получаем ни грамма. Улавливаешь, где настоящий Эльдорадо?

Из толстой папки Федотов вытащил листок бумаги в клеточку с вычерченными на нём диаграммами. Закатов успел прочитать на папке надпись «Полезные ископаемые».

— Вот, посмотри, здесь показана годовая добыча золота в разных странах. Без учёта нашей страны, конечно. Столбики жёлтого цвета — это золото из зеленокаменных поясов.

Возле самых длинных Фёдор увидел подписи: «ЮАР», «Канада», «Индия»…

— Видишь, везде добывают золото, а у нас в похожих структурах его почему-то нет, — повторился главный геолог. — Просто чудеса в решете. Но также не должно быть — в природе всё повторяется: раз известно в одном месте, то должно быть где-нибудь в другом. А почему нет, никто толком не знает. Одни говорят, что наши пояса отличаются от зарубежных разрезом пород, другие считают, что плохо искали. По мнению третьих, такого золота вообще нет в природе. На мой взгляд, главная причина связана с поисковыми работами. Нутром чувствую, что-то мы делаем не так, как нужно, поэтому такие результаты.

Поисками полезных ископаемых главный геолог занимался только в молодости. Сейчас круг его интересов касался картосоставления и теоретических аспектов образования древних пород, тем не менее, он был хорошо осведомлён об основных проблемах геологии и всегда держал нос по ветру. Это относилось и к месторождениям древнего золота, над поисками которых безуспешно бились не один год.

— В этом надо разбираться, — вырвалось у Фёдора. — Думаю, что это вопрос времени.

— Я об этом и говорю. Золотоносность наших докембрийских зеленокаменных поясов — это актуальнейшая проблема, которая ждет скорейшего решения. Надо, наконец, ответить на вопрос: есть ли золото в наших троговых структурах или нет. Ну, как мы с тобой решаем? — обратился он к Фёдору. — Берёшься за эту проблему? Можешь подумать до завтрашнего дня.

Такого предложения Закатов ждал всю жизнь. Оно было сродни счастливому лотерейному билету. Можно хоть сколько раз тянуть жребий, но если ты не родился под счастливой звездой и не отмечен самим Господом Богом, ничего не получится. Ему предлагали заняться новым направлением, о котором многие только мечтали; ему давали возможность реализовать себя и доказать, что он чего-то стоит. Это была заслуженная удача, и Фёдор отнёсся к ней, как к подарку судьбы.

— Не будем ждать до завтра, я берусь, — на одном дыхании выпалил геолог. — Постараюсь разобраться и получить положительные результаты.

— Ну, вот и хорошо. Значит, ударили по рукам! — с заметным облегчением выпустил пар Федотов. Поздравляю с новым назначением!

Он встал и протянул ему руку. В этом крепком мужском рукопожатии тот увидел не просто факт свершившейся сделки, а оказанное доверие и надежды на предстоящие успехи, каких от него теперь ждали.

— Сейчас я тебя представлю Фишкину, начальнику Южной партии, где ты будешь вести эту тему, и можешь приступать к работе. Учти, Вадим Викторович — человек довольно сложный, иногда противоречивый, но то, что толковый, бесспорно.

Голова, каких поискать. Для него работа — это образ жизни. Так что, пожалуйста, постарайся найти с ним общий язык. Если он увидит, что к работе ты относишься серьёзно, всегда поможет. Вообще, скажу тебе по секрету, этой проблемой он сам хотел заниматься. Только когда у него дойдут руки до этого золота одному богу известно. Завяз он в своей карте и, наверно, надолго.

 

Глава 4.1. Зеленокаменный пояс

Отложив свои дела, Фишкин взял Закатова в оборот. Вначале проверил его знания по геологии, устроив настоящий экзамен с вопросами «на засыпку», а потом стал просвещать по теме предстоящей работы.

— До тебя похожей проблемой занимались геологи соседней экспедиции, — при первом же разговоре поведал он Фёдору, немало того удивив и приведя в душевное замешательство. Закатов думал, что это нехоженое поле — белое пятно в исследованиях по золотоносности региона, но услышав, что это не так. Заострять внимания он не стал, решив, что вначале нужно разобраться во всём самому. — И вот, когда у них уже был собран приличный фактический материал, — продолжал Фишкин, увидев недоумение в глазах Фёдора, — один из авторов отчёта, который они в то время писали, составил графики сходимости результатов анализов золота, полученных двумя основных методами.

— Наверное, спетрозолотометрическим и атомно-абсорбционным, — быстро придя в себя, вставил Закатов. Но из головы не выходила его встреча с Леной.

— Выйди на лестничную площадку, я хочу тебе что-то сказать, — позвонила девушка. — О твоём переходе уже знает вся экспедиция, — прямо с порога резанула она. — Как я и говорила, все считают, что у тебя не все дома. Тебе не повезло: Фишкин тебя никуда не пропустит — ты ему переходишь дорогу. Он сам хотел заниматься этой проблемой.

— Ну и что? Он этого не скрывает, — бросил Фёдор холодно, недовольный тем, что его отрывают от дела. Глаза парня блеснули.

— Это ещё не всё, — с вызовом ответила девушка. — В твоей новой партии есть некто Бородин, который просто рвётся наверх. Учти, Женя пойдет на всё, чтобы как-нибудь тебя подставить. Я о нём такого наслушалась, что мне жутко стало. Здесь он оказался благодаря ловкой интриге, которую провернул в университете при распределении, а потом было его стремительное продвижение по профсоюзной линии. За этим тоже стоит тонкий расчёт.

Этот Женя два года морочил голову Светке Лебедевой, обещал на ней жениться, а потом переметнулся к Нинке Ситниковой. Сейчас он встречается с какой-то молодой врачихой. У той дамочки папа большая шишка. Раз тебе не интересно, не буду больше загружать, — увидев безразличие парня, вздохнула Лена. — Бородин пока тебе не страшен, а вот с Фишкиным держи ухо востро. Кроме своей работы он ничего не видит.

— Естественно, других дешёвых массовых методов определения золота мы пока не придумали, — перехватив рассеянный взгляд Фёдора, запнулся Фишкин и, быстро закончил: — Так вот, за бугром они есть, а до нас пока не дошли. Ими как раз и были проанализированы все пробы, отобранные за три года работы. Набралось где-то порядка пятидесяти тысяч.

— Ничего себе! — невольно вырвалось у Фёдора. — Пятьдесят тысяч проб?!

Зная объёмы опробования, проводимого Шурковским, Закатов был поражён. Столько не анализировали даже в специализированных подразделениях экспедиции. Закатов хорошо понимал, что стоит за каждой пробой: её надо было отобрать, подготовить к анализам, а получив результаты, обработать.

— А что тут удивительного? Они же не в кошки — мышки играли, а золото искали, поэтому работали на совесть, — сидя за своим письменным столом, с достоинством сказал Фишкин. — Объём, действительно, довольно приличный. Ничего не скажешь, попахали от души ребята. Так вот, по полученным данным, Рудольф — это ответственный исполнитель той работы, о которой я рассказываю, построил график оценки достоверности анализов. Можно сказать, сходимости результатов, — уточнил Фишкин.

— Я как сейчас помню этот график: на листе миллиметровки были нарисованы две взаимно пересекающиеся кривые. В точке со значением одна десятая грамма золота на тонну породы кривые расходились. Это значило, что пробы, проанализированные разными методами, не сбиваются. Предел чувствительности анализов оказался равным одной десятой, хотя теоретически должен быть на два порядка ниже. То есть, одна тысячная, — снова уточнил геолог. — Красной ручкой он быстро нарисовал похожий график, на котором под кривыми стоял знак вопроса.

— При анализе разными методами они получили разные результаты. Я правильно понял? — рассматривая график, спросил Закатов. Из рассказа Фишкина стало ясно, что исполнители потерпели фиаско.

Сидевшая за длинным светостолом пожилая чертёжница, зашуршала калькой, прижимая её тяжёлыми железными цилиндриками к разноцветной карте. Простым карандашом она обводила контуры карты, подписывала условные обозначения.

— Не совсем правильно, — посмотрел на него Фишкин. — Разные результаты получились до значения воспроизводимости анализов, то есть — до одной десятой грамма золота на тонну породы. Причём не было никакой закономерности, поправку на ошибку невозможно было взять. Зато, начиная со значения в одну десятую, оба анализа работали, более-менее нормально.

Закатов что-то отметил в своём блокноте и сказал:

— Это значит, результаты анализов понимай, как хочешь. Может, есть там золото, а, может, нет?

Утвердительно кивнув головой, Фишкин неожиданно насупился и заёрзал на стуле. Было видно, он чем-то недоволен. Фёдор принял было это на свой счёт, но вскоре понял, что к мгновенно испортившемуся настроению Фишкина он не имеет никакого отношения.

— Я вот самого главного тебе не сказал, — постучал тот пальцами по столу, — а ты на это даже не обратил внимание. Сопоставление результатов они провели по одним и тем же контрольным образцам, которые отбирали из каждой анализируемой партии проб. При одновременном использовании обеих методов получилась полная неопределённость. Спектрозолотометрический анализ показывает одно значение, атомно-абсорбционный — другое. Но общий вывод был таков: эти методы практически не ловят низкие значения золота в породе. Короче, получилась такая путаница, что концов не найдёшь.

Он развёл руками, словно показывая, что это был конец света. Занимаясь анализами, Фёдор, как исполнитель, понимал, что именно так можно было отнестись к полученным результатам.

— Мы тебя, между прочим, взяли для выполнения этой работы, — дошли до него слова Фишкина. — Так что ты теперь ответственный исполнитель, и тебе, как говорится, расхлёбывать это дело. Ждём от тебя результатов. Мой совет, начни с геологических фондов: поработай со старыми отчётами.

 

Глава 5. На Колыме

Сквозь свинцово-серые тучи просвечивали робкие лучи осеннего солнца. С моря дул пронизывающий северный ветер, неся с холодом лёгкий туман. Погода словно напоминала, что зима уже не за горами.

Поёживаясь от холода, Иван шёл по широкой улице Магадана. Новостройки перемежались с домами ранней застройки. Среди новых каменных зданий повсюду стояли деревянные дома, выделявшиеся из хаотичного архитектурного ансамбля.

Преобладали длинные одноэтажные бараки. Они были такими же безликими, какие он видел в разных концах страны. Их можно было отнести к временам индустриализации страны, временам её подъёма, когда не хватало жилья, строительных материалов и других ресурсов, но было много рабочей силы, которую надо было где-то разместить. И её размещали в таких безразмерных бараках.

С чувством собственного достоинства Иван остановился у входа в помпезное здание Главного геологоразведочного управления «Дальстроя» и подумал, что наконец-то добрался до конечного пункта назначения. Почти месяц он ждал этого мгновения, и вот оно свершилось. Он проехал через всю страну, переплыл Охотское море, повстречался с разными людьми и, конечно, испытал себя на прочность. Испытал и победил.

«Теперь я буду работать здесь», — открывая тяжёлую дверь, думал Брукс.

Трудно было поверить, что на Колыме вырос новый город с широкими улицами и площадями. Город, о каком можно было только мечтать. Секретарь провела его к главному геологу управления. В просторном кабинете за большим письменным столом, покрытым зелёным сукном, сидел немолодой человек в военном кителе с генеральскими погонами. На отделанных деревом панелях Иван увидел резные узоры. За его спиной над головой висел портрет вождя, ниже слева и справа — геологические карты и графики.

— Борис Николаевич, к вам выпускник Ленинградского горного, — нарушив тишину кабинета, сказала секретарь.

Оторвавшись от бумаг, тот ответил на приветствие и, внимательно посмотрев на Ивана, пригласил к столу. Главный геолог составлял очередной отчёт об открытых за прошедший полевой сезон месторождениях. Не позднее завтрашнего дня его надо было отправить в Москву.

— Как добрались, как настроение? — спросил генерал.

Он хотел ещё что-то сказать, но с языка Брукса сорвалось:

— Отлично. Мне всё понравилось, здесь очень интересно.

Тот всё понял и улыбнулся: не каждый день бывшему студенту приходилось встречаться с начальником такого высокого ранга, каким он был.

— Ну, с божьей помощью вы почти доехали. По сравнению с тем, что преодолели, осталось совсем немного. Сейчас я вас определю в геологоразведочное управление, в котором вы будете трудиться, и можете собираться в дорогу.

Сердце Ивана дрогнуло. По своей наивности он полагал, что прибыл на место, а, оказывается, ещё надо куда-то ехать. На ум пришло воспоминание о доме, о своём детстве, о родителях. Про себя он грустно улыбнулся.

«Колыма — огромная страна и совсем чужая, как неизвестная планета. Куда же он меня пошлёт?»

Напоив чаем, Борис Николаевич расспросил об учёбе, родителях, и после этого рассказал о геологическом строении Северо-Востока страны, как он назвал Колыму.

— Вы, наверное, знаете, какие месторождения полезных ископаемых открыты в нашем крае? — спросил он, как бы, между прочим.

Он так и сказал в «крае», сделав на этом слове ударение. Как догадался Иван, ему не хотелось называть его Колымой. Ведь Колымой пугали даже детей. Перед отъездом Иван полистал конспекты лекций и даже познакомился с основательной монографией по геологическому строению региона.

— Основное место занимают месторождения золота, олова, вольфрама и кобальта. Ещё есть сурьма, ртуть, свинец, цинк, медь, молибден, уран. Но в структуре минерально-сырьевой базы они занимают меньшее значение. За исключением, пожалуй, урана, о котором я практически ничего не знаю. Думаю, что это важное стратегическое сырье, за которым будущее энергетики.

Главный геолог одобрительно закивал головой, и Иван понял, что попал в точку.

— Вы, я вижу, хорошо подкованы в вопросах геологии нашего края. Значит, вам и карты в руки — будете заниматься их поисками. Регион у нас очень перспективный: что-то уже изучено, открыты многочисленные россыпи золота и олова, рудные месторождения, а вот в некоторых местах ещё даже не ступала нога геолога.

— Да, работы для геологов здесь много, — невольно поддакнул Иван. Это было не простое желание угодить начальнику, от которого зависела его дальнейшая судьба, а вполне осознанный крик души.

— Я почему-то абсолютно уверен, что вы сделаете много новых открытий для нашей родной страны, — сказал генерал. — Ваше место по праву в Дальстрое. Поедете на Яну, — неожиданно произнёс он строго и тут же уточнил, — в Верхоянское РайГру. Кабинетная работа не для молодого специалиста, тем более выпускника моего родного института, закончившего его с красным дипломом.

Иван смутно представлял, где находится база этого Верхоянского РайГру, куда его направил главный геолог, но спрашивать не стал. А Борис Николаевич быстро написал короткую записку на узком листе с шапкой «Главный геолог» и вызвал секретаря.

— Сейчас Нина Александровна проводит вас в отдел кадров. Там вам дадут направление и всё расскажут. — Пожелав удачи на новом месте, генерал пожал ему руку.

В отделе кадров Иван узнал, что Верхоянское районное геологоразведочное управление находится в районе известного полюса холода. Добраться туда можно только этапом с заключёнными по реке Яне или по зимнику. От услышанного даже перехватило дыхание. Непроизвольно молодой человек расстегнул воротник рубашки.

«Вот влип! Постарался земляк: загнал, куда Макар не гонял телят. „Ваше место по праву в Дальстрое“, — вспомнились слова главного геолога. — Хочешь — не хочешь, а теперь придётся ехать».

Он уже успел пожалеть, что попал на Колыму, но в следующий момент всё неожиданно изменилось.

— Вам очень повезло, — оторвав голову от стола, сказал кадровик, — видно, вы чем-то понравились Никитину. Просит посодействовать в быстрейшей отправке на место работы. Ну, что же, я пойду на встречу, помогу вам. Завтра будет наш самолёт в Якутск, — услышал он слова кадровика. — Оттуда он пойдёт в Верхоянск. Вот им и полетите. А так пришлось бы снова добираться на пароходе по морю, потом перегружаться на баржу…

От упоминания о море у Ивана голова пошла кругом. Ни с того ни с сего перед глазами пронеслись огромные волны и терпящий бедствие корабль. Он увидел, как люди пытаются залезть в шлюпки, но их накрывает вал воды и они идут ко дну. Четверым всё-таки удаётся удержаться за борт…

— Вместе с направлением мы дадим проездные документы и выпишем аванс. Вам также насчитают командировочные и проездные. Деньги сейчас выдадут в кассе, по приезду на место надо будет отчитаться за командировку в своей бухгалтерии.

Получив немыслимые по студенческим временам деньги, Иван побрёл по Колым-скому проспекту. С любопытством он смотрел по сторонам и ловил на себе удивлённые взгляды редких прохожих, признававших в нём приезжего.

 

Глава 5.1. На Колыме

Прикинув свои возможности, Иван пошёл в ресторан «Колыма», который приметил накануне. В просторном помещении с колоннами посередине стояли добротные столики, покрытые белоснежными кружевными скатертями. Пахло жареным мясом и картошкой. То ли было ещё рано, то ли по причине безденежья посетителей, ресторан был пуст. Иван несмело потоптался в дверях, и хотел было уже уйти, но вкусный запах переборол неожиданно возникшее желание, и он примостился за столиком в конце зала. Официантка сразу принесла меню и, поправив салфетки, молча удалилась.

Лучи заходящего солнца, проникая сквозь неплотно закрытую штору, падали на стол. Белая скатерть из-за этого казалась полосатой, будто выкрашенной разноцветной краской. С достоинством, свойственным королевским особам, Иван полистал книжку в коричневом кожаном переплете с золотым тиснением. От увиденного глаза полезли из орбит — сознание отказывалось верить тому, что там было написано. И было от чего!

В ресторане, находящимся где-то на краю света, предлагали такие экзотические блюда, каких не было ни в одном другом ресторане страны. Ещё раз внимательно просмотрев меню, Иван стал выбирать. Больше всего его воображение поразили жареные рябчики с маринованными грибами и ягодами и бифштекс из оленины. Была в меню также малосольная нельма, строганина из чира и омуля, блинчики с красной икрой. Он заказал рыбу, запечённую под грибным соусом, сибирские пельмени в бульоне и отбивную из сохатины с тушеными овощами.

Официантка подала холодную закуску и графин с брусничным морсом, а когда принесла пельмени, на столе уже стояли пустые тарелки. Иван ел-ел и всё не мог насытиться. После морской болезни он потерял контроль над собой и теперь думал только о том, как бы быстрее пополнить свои силы. Он попросил ещё жареную оленину с картошкой фри и шницель из изюбрятины. Теперь весь стол был заставлен тарелками. Всё это принесли ему одному.

Можно было ещё долго есть, но неожиданно пришло полное насыщение и вместе с ним осознание того, что это уже лишнее — его желудок всего не переварит. Развалившись по-барски на стуле, Иван тупо смотрел по сторонам. Появились первые посетители, ресторан стал наполняться их голосами. Забегали официанты с меню и полными подносами холодных закусок и горячих блюд, показались музыканты. А к нему подсел высокий поджарый мужчина в короткой чёрной куртке, больше похожей на морской бушлат. Из-под куртки виднелась полосатая рубашка.

— Свободно? — спросил он, будто между делом, наперёд зная ответ.

Иван кивнул головой, посмотрев украдкой на пришедшего. На вид ему можно было дать лет сорок. Зачёсанные назад волосы, узкое скуластое лицо с глубоко посаженными голубыми глазами и редкими, словно выщипанными, рыжими бровями.

«Мест, что ли, мало? — недовольно подумал он о соседе по столу. — Обязательно надо сюда. Ведь видит же: на столе негде яблоку упасть».

— Жека, — быстро освоившись, представился тот. — Раньше звали Евгением, а ещё называют Помором. Но ты можешь звать, как хочешь, я не обижусь, ко всему привыкший.

Усилием воли Иван запихнул в рот кусок мяса и протянул руку.

— Что празднуем? — подвинулся поближе Жека. Ивана он заметил, как только вошёл и подумал, что ему слишком много еды.

— Да так ничего, просто ужинаю, — туманно ответил парень.

Помор ухмыльнулся. Во рту блеснула золотая фикса. Люди, повидавшие жизнь, по такой золотой коронке могли предположить о принадлежности её владельца к криминальному миру, однако Иван об этом даже не подумал.

— За таким красивым столом и один! — воскликнул Жека. — И я бы не прочь так поужинать, да грехи не пускают. Живут же люди, и откуда только деньги берут?

Поймав на себе его холодный взгляд, Иван поспешил проглотить застрявший в горле кусок мяса. Как назло он не проходил, от напряжения лицо покраснело, на глазах выступили слёзы.

— Ну да, за красивым столом, а что тут такого? — запив морсом, выдавил он из себя. Мясо прокатилось по горлу, сразу полегчало.

— Да нет, ничего. Красиво жить не запретишь. Если можешь, живи. А почему один? Что друзей нет?

Иван ответил что-то невразумительное, но Жека всё понял. В одиночку в ресторан ходили только командированные или отшельники, которым хотелось острых ощущений. Но в том и другом случае это были люди, у которых деньги оттягивали карман.

— Жируешь ты, я вижу, — сказал он, показывая на стол.

Вместе с облегчением к Фёдору откуда-то из глубины пришло раздражение.

— Я же говорю, пришёл поужинать. Дали аванс на дорогу, вот решил попробовать экзотическую северную кухню.

— Понятно. Я хотел бы жить и умереть в Париже, да бодливой корове Бог рогов не дал, — с тоской в голосе сказал Жека. — Я только что из командировки, поэтому не при параде. Поиздержался там малость, — добавил он скромно. — А у тебя, значит, деньги завелись, и ты аванс проедаешь?

Иван вырос в семье со средним достатком, в которой все честно трудились и умели считать заработанные деньги. Он даже не мог припомнить, когда последний раз был в ресторане, поэтому слова Жеки задели за живое, но он сдержался.

— Завтра самолётом я лечу в Якутск, а оттуда на Яну.

Глаза у Жеки полезли на лоб, лицо вытянулось

— Самолётом? — с удивлением произнёс он. — Да ты, парень, видать, большой начальник. Отсюда на запад все едут на перекладных, а он, видите ли, полетит на самолёте. Я самолёт видел только в небе.

— Да вот начальник посодействовал. Оказывается, земляк. Я вообще-то, хотел тут остаться, но, к сожалению, не получилось.

Сосед как-то весь скривился и скатерть вместе с посудой поползла вниз.

— Да ты что, рехнулся! Отсюда бежать надо, — резко откинувшись назад, с раздражением в голосе сказал он. — Колыма — не самое лучшее место для нормальной жизни на Земле. Запомни, добровольцев здесь почти нет. Это край зэков и их охранников.

От его слов на душе у Ивана стало тоскливо. Это же ему говорили дома, да что толку: на роль добровольца судьба выбрала его.

— Правда, и на Яне не лучше, — добавил Помор. — Там ещё холодней и вдобавок ко всему — это тюрьма без замков — оттуда никуда не сбежишь. Тут хоть есть море и дорог навалом, а там и этого нет. Да, далеко тебя, парень, заслали!

— Почему заслали? Меня направили на работу как молодого специалиста. Никто меня не засылал. Неожиданно Иван поймал себя на мысли, что Жека стал его раздражать, а тот, как ни в чем, ни бывало, продолжал:

— Ну, нет, ты не прав, Ваня. Такое направление нужно расценивать как ссылку. По моим понятиям, молодых специалистов должны посылать куда-нибудь южнее, где немного теплее, чем на Колыме. Что же ты так дешёво продался, поторговаться что ли не мог? Ты же вольный, как я понимаю.

— Вольный, конечно. А что?

— А то, что не похож ты на вольного. Несёшь тут мне ахинею. Ты, наверно, едешь конвоиром в зону или мусором в райотдел милиции. Тоже мне, нашёлся молодой специалист! Бог весть, откуда он тут взялся и сразу готовый инженер.

От негодования у Ивана зачесались кулаки. Он подумал, что с величайшим удовольствием влепил бы этому хаму по морде. Врезал бы так, чтобы тот больше никогда не приставал со своими дурацкими обвинениями. Но он снова сдержал себя и сказал как можно спокойней:

— Да ты что, смеёшься! Я ещё зэков в глаза не видел. А вообще мне без разницы, где работать. Хоть на северном полюсе, лишь бы была интересная работа.

Жека хмыкнул. Теперь он всё понял: так мог говорить только человек, ещё не испытавший трудностей и смотревший на мир через розовые очки.

— Да, парень, я вижу, ты, действительно, не хлебал ещё казённых щей, а то бы пел другие песни. Ладно, хрен с тобой, поделись жратвой. Тебе, я вижу, слишком много одному. Я больше не могу смотреть, как ты добро переводишь.

Иван заказал закуску и графин водки. Сосед от нетерпения или от того, что чем-то был озабочен, играл своими длинными пальцами. Он, то соединял обе ладони вместе, то пальцами стучал по столу, выбивая барабанную дробь. Но как только официантка поставила закуску перед ним, сразу набросился на еду, не забывая при этом наполнять свою рюмку. Пока он ел, слышалось только чавканье, а как наелся, потянуло на разговоры. Неожиданно он вскочил и побежал к выходу.

 

Глава 6. В свободном поиске

Подходило к концу изучение фондовой литературы. Закатов перелопатил десятки отчётов, составленных разными авторами в разные годы и его «секретный» чемодан, хранившийся в геологических фондах, разбух от собранных материалов. Кроме отчётов, в нём лежали топографические карты, аэрофотоснимки и общие тетради с выписками из секретных отчётов.

Выписки из разных отчётов по результатам исследований, проведенных геологами за долгие годы, мелким убористым почерком заполнили толстую амбарную книгу.

Перед ними Фёдор написал полное название отчёта, а на разлинованных полях указал его инвентарный номер и автора. Выписки отражали характер геологического строения района и сведения по полезным ископаемым. Почти третья часть этого необычного конспекта была посвящена золотоносности района. Сюда же были собраны материалы со всех просмотренных отчётов. Именно эти, уже потёртые страницы чаще всего перечитывал Фёдор. Многие из них он знал наизусть.

«Единичные знаки золота обнаружены в девяти шлиховых пробах, — тихо читал Закатов, играя остро заточенным карандашом. — Из них по три пробы найдены по рекам Соркотук и Талакан. Две — в долине реки Чара и одна — в русловых отложениях реки Ланка. Золото представлено жёлтыми и золотисто-жёлтыми полуокатанными и окатанными пластинками размером от одной десятой до двух десятых миллиметра».

Эти реки протекали в разных районах огромной территории, поэтому никакой связи между единичными находками золота, сделанными геологами, он не находил. Настораживало лишь то, что эти очень мелкие золотины геологи нашли в разные годы. Такую мелочь можно было смыть с лотка при промывке или даже пропустить при анализе, но, несмотря на это, они как-то остались и теперь стали главным поисковым критерием, которым руководствовались другие. Так как шлихи были проанализированы в разных лабораториях страны, где минералоги обнаружили и описали эти золотинки, говорить об их ошибках не приходилось.

Размышлять на эту тему Закатов мог часами, но главный вывод, который он сделал для себя, был таков: раз такие мелкие золотинки остались в шлихе, то их, по всей вероятности, было много. Значит, золото там всё-таки есть.

Первые сведения о золотоносности всего региона относились к началу 20-го столетия, когда геолог Ивановский провёл поисковые работы в районе озер Орочон и Ничак, а Иван Бочков — в бассейне реки Кодар. Основной упор в работах тех лет геологи делали на поиски россыпного золота. Однако, кроме знаковой золотоносности нескольких водотоков, они ничего не установили. Эти реки находились на другой территории и к предполагаемой площади Закатова также не имели отношения.

В другом отчёте, написанном на несколько лет позднее, говорилось: «Золото на площади работ, проведенных Тулурской партией, обнаружено в четырех шлиховых пробах и только в единичных знаках. Пробы отобраны из русла рек Хоту, Мокит, Муллур, Атастах, Нутчак. Золотины имеют форму тонких угловатых пластинок размером от одного до полутора миллиметров. Не окатаны, золотисто-жёлтого цвета. Коренные источники не установлены».

На последней фразе Фёдор каждый раз останавливался. Невольно он отрывался от записей и про себя отмечал — золотины не окатаны. А это значило, что где-то недалеко должен находиться коренной источник золота.

«В чём причина? Плохо искали или может, золото какое-то необычное, — думал он, листая тетрадь. — А может, и правда, ничего там нет? Рудные тела полностью разрушены, а всё вынесло в реку. Но в этом случае в русловых отложениях окатанного золота должно быть больше, а его практически нет. Условия для накопления вполне благоприятные: долины рек немолодые, есть впадины и по всей вероятности мощность отложений приличная. Вообще там не помешало бы пройти шурфы, и кто знает, может, нашли бы промышленную россыпь».

К сожалению, о методах поисков, проведённых той экспедицией, в отчёте не было ни слова, поэтому приходилось только догадываться, как искали золото его предшественники.

«Скорее всего, они провели геологические маршруты, прошлиховали близлежащие склоны и водоразделы, — с зажатым в руке карандашом, размышлял Фёдор. — Кроме того, отобрали штуфные пробы и проанализировали пробирным анализом. Золото у них не пошло, следовательно, не стали бить канавы. В каких породах может содержаться это золото, одному только Богу известно».

Дальше шли выписки из очень старого отчёта, написанного в довоенные годы в Ленинграде. Автор — Дмитрий Алексеевич Миронов, давно ставший доктором наук, профессором, здесь начинал свою карьеру. Теперь по его книгам учились студенты многих вузов страны. На прозрачной кальке, приложенной к отчёту, он составил первую геологическую карту значительной территории, захватывающей и его, Закатова, площадь.

Миронов впервые выделил новые для этого района породы, изучил их взаимоотношения с другими образованиями и дал свою трактовку геологического строения района. По его данным, никаких зеленокаменных поясов, с которыми Федотов и Фишкин связывали надежды на открытие золота, там не было даже в помине. Ничего удивительного, о таких структурах в то время ничего не знали.

«Гранитогнейсы, кристаллические сланцы, амфиболиты, граниты, — и всё в таком же духе, — смотрел на его карту Закатов. — И больше ничего. А может, других пород он вообще не видел? — вдруг осенило Фёдора. — Миронов, как баран, упёрся в эти гранитогнейсы и пробежал всю площадь на одном дыхании. Хотя нет, такого быть не должно. Возможно, он их видел, но таких пород было мало, и, чтобы не морочить себе голову, он их просто не отмечал или затолкал в какую-то толщу и там они затерялись. Нет, это не ответ, надо будет разбираться в поле».

В главе «Полезные ископаемые» геолог Миронов, так же, как авторы других отчётов, приводил сведения, говорившие о полной бесперспективности изученной площади.

«Район нижней части реки Тангир, охваченный шлиховым опробованием, оказался совершенно пустым с точки зрения золотоносности, — писал он в отчёте о проведённых поисках. — Все без исключения шлиховые пробы, взятые в течение полевого сезона, не дали ни одного знака золота».

В заключение автор сделал предположение, что на площади работ были неблагоприятные условия для накопления драгоценного металла в коренных породах, вследствие чего не могли образоваться промышленные россыпи.

«Вот это уже что-то, — подумал Фёдор. — Чувствуется академический склад ума, но нам от этого не холодно и не жарко. Где конкретные факты? А их пока нет, значит, это только гипотеза».

 

Глава 7. Катастрофа

Прорезав толщу плотных облаков, Ли-2 повис над белоснежной пустыней. Временами казалось, что самолёт застыл на месте и только шум моторов говорил о его движении. С высоты 3500 метров в разрывах между облаками внизу виднелось море и реки, петляющие по залесённым долинам. Сверху реки казались узкими извилистыми ручейками, каких было немало в горах и на равнинах.

Протекали они и на побережье Охотского моря. Иван оторвался от окна.

Все места в самолёте были заняты. Мягкие кресла покрывали белые чехлы, в проходе — красная ковровая дорожка, прямоугольные иллюминаторы походили на окошки сказочного замка. В отличие от Ивана, все пассажиры были не простыми смертными. Двух военных к самолёту доставили на легковой машине, крупного пожилого мужчину с женщиной провожала целая делегация солидных людей. Летел ещё лётчик, по-видимому, какой-то большой начальник, остальные, по мнению Ивана, были руководящими работниками «Дальстроя». На некоторых он увидел чёрную горняцкую форму и фуражку с красным пятиугольником. Белыми буквами на нём было написано ДС, что обозначало «Дальстрой». Не успел он оглянуться, самолёт пошёл на посадку.

«Чудеса, да и только! — думал Иван, глядя в иллюминатор. — Я столько натерпелся в море, а тут полтора часа по воздуху и мы в Охотске. 500 километров позади. Правда, это только третья часть пути, но для такого самолёта разве это расстояние! Да, для освоения огромных территорий Севера нам надо много самолётов».

Аэродром, на который они приземлились, больше напоминал колхозное поле. О том, что тут лётное поле, можно было догадаться только по двум ПО-2, стоявшим в стороне от взлетно-посадочной полосы, да полосатой тряпке, болтавшейся на высоком шесте. По ней пилоты определяли направление ветра. Взлётно-посадочная полоса была выстлана металлической сеткой, положенной прямо на грунт. В войну на неё приземлялись американские военные самолёты, которые перегоняли с Аляски в Сибирь, а теперь полоса служила для приёма гражданских бортов. Их Ли-2 заправили, погрузили какие-то ящики, и они снова взлетели.

Неожиданно погода стала ухудшаться. С севера подул холодный ветер. Небо затянуло тёмными тучами, солнце исчезло. Самолёт то летел в облаках, то над ними, и тогда было видно небо, а один раз они оказались между несущимися тучами. Иван прильнул к окну. Ничего подобного он ещё не видел, ватные облака хотелось потрогать руками и, как комок снега, подбросить вверх. На какой-то момент небо полностью очистилось, в разрыве облаков показались горы и долина петляющей горной реки. Словно огромные великаны, впереди неприступной стеной стояли горы с закрытыми снегом вершинами. Своим величием и неповторимой красотой горы притягивали к себе.

«Начинаются отроги Верхоянского хребта, — всматривался вдаль Иван. — Там уже лежит снег. Мы пролетели Юдомский хребет, а это, по-видимому, Сетте-Дабан».

Так же неожиданно, как показались, горы скрылись за облаками. Самолёт стал набирать высоту, прямо на глазах окна покрылись инеем. Ивану стало холодно, теперь он пожалел, что не купил себе тёплую одежду. По сравнению со всеми пассажирами он был одет совсем легко.

«Ладно, как-нибудь переживём, лишь бы только долететь».

Теперь парень с нетерпение ждал Тёплый Ключ, где была очередная посадка. За окном повалил снег, и всё сразу исчезло из виду. Началось обледенение самолёта. Ивану послышалось, что двигатели стали работать натужено, будто на износ. Временами казалось, что самолёт напрягается от непомерной нагрузки и вот-вот моторы не выдержат.

«С самолётом, что-то не в порядке, надо принимать какие-то меры».

Но вот звук моторов выровнялся, в салоне стало теплей.

«Ну, слава Богу, кажется, пронесло, теперь мы спасены, — подумал Иван, и в ту же секунду, откуда-то из глубины подсознания, возникла другая мысль. — Внизу же горы, а мы снизились. Это очень опасно, ведь впереди ничего не видно».

Сколько Иван ни всматривался вдаль, вокруг лежало снежное марево, заполнившее всё пространство. Подумалось, что из-за жутких холодов, какие бывают в горах, внизу нет никакой жизни. Потом он представил себе снежных баранов и бурых медведей, о которых читал накануне. Вдруг из непроглядной мглы вынырнуло что-то чёрное. Он даже не успел осмыслить, что это, как последовал страшный удар. Самолёт замер и, словно скакун, подстреленный на ходу, пролетев по инерции, рухнул вниз.

Иван очнулся в снегу. Нестерпимо ныло всё тело, голова раскалывалась на части. Выбравшись из сугроба, он осмотрелся по сторонам. Бушевала метель. Впереди угадывались высокие горы, позади — стояла каменная гряда с причудливыми останцами, которые, по-видимому, протаранил их самолёт. Повсюду были разбросаны искорёженные обломки металла, какие-то вещи и человеческие тела. Одно крыло самолёта отбросило вниз по склону, остатки сплюснутой пилотской кабины и фюзеляж лежали вверху. Сбоку от него сугроб снега пришёл в движение, послышались человеческие стоны. Иван дотронулся до руки, боль парализовала сознание. Собрав все силы, он помог какому-то пассажиру выбраться из снега. Это оказался военный. Резко дёрнувшись, тот снова застонал и тут же упал. Кое-как Иван привёл его в чувство и побрёл к самолёту. Возле кабины он помог пилоту, придавленному крупными обломками. Как только тот пришёл в себя, потащил Ивана за собой.

— Я второй пилот Сенькин Николай Петрович, — услышал он его хриплый голос. — Ты поступаешь в моё распоряжение. Надо спасать людей…

Иван споткнулся и улетел в снег. Тысячи колючих иголок вонзились в лицо, тело прошило ознобом. Пилот подал руку.

— Давай быстрей, там экипаж. За мной! — крикнул он на ходу.

Вдвоём они залезли в фюзеляж. Их взорам предстала страшная картина. Впереди лежала мертвая женщина, которую провожала делегация и двое окровавленных пассажиров. В одном из них он узнал военного, которого привезли на машине. Под искорёженным металлом слышались стоны. Стоны доносились и из-под обломков пилотской кабины. С трудом они вытащили обмякшие тела командира и бортмеханика, живым оказался только бортрадист. Лицо и вся одежда у него была в крови.

— Вася, потерпи чуток, я сейчас, — сказал Сенькин. — Там пассажиры…

Он дал ему чего-то выпить и, когда увидел, что больше ничем не поможет, уложил на сломанные сидения, предусмотрительно укрыв какой-то серой тряпкой. Расчистив проход, Иван добрался до хвостовой части самолёта. Здесь было также всё переломано и обломки бесформенными грудами валялось на полу вперемежку с телами пассажиров. Устояла только какая-то бочка, прижатая раскрытым чемоданом из которого вывались разноцветные тряпки и тёмно-синяя кастрюля.

Из-под груды обломков доносились чьи-то крики. У одного пассажира была разбита голова, второй тоже был в крови, но, к его удивлению, быстро пришёл в себя и встал на ноги. На нём была собачья шапка-ушанка и длинная кухлянка из собачьего меха, а на ногах торбаса. Из-за такого основательного северного облачения он показался Ивану колобком, которому никто не страшен. Возможно, эта одежда спасла ему жизнь.

Шёл густой мокрый снег, дул пронизывающий ветер, завывавший в разбросанных обломках самолёта. Когда закончили спасательную операцию, на улице уже смеркалось. Собрались в развороченном фюзеляже.

— Товарищи пассажиры, прошу внимания, — сказал второй пилот. — Ввиду произошедшего чрезвычайного происшествия, как член экипажа самолёта, командование я беру на себя. Прошу безоговорочно выполнять мои команды. От этого будет зависеть наша жизнь.

Никто не проронил ни слова. В эту минуту каждый подумал, как ему выжить и вернуться домой. По сравнению с другими им повезло, но в том положении, в каком они оказались, не было малейших гарантий, что они не пополнят список погибших.

— Товарищи, докладываю обстановку, — продолжал пилот. — Из-за неблагоприятных погодных условий наш самолёт потерпел катастрофу и полностью разрушен. Первый удар пришёлся на левую плоскость, отломившуюся вместе с мотором. От второго удара развалилась пилотская кабина. В живых осталось восемь человек. Из них четверо тяжело ранены. Мы с вами, слава богу, пострадали меньше их, а кое-кто может даже нормально передвигаться, — он показал на Ивана, прижимавшего руку к груди. — Наши действия следующие: в первую очередь мы занимаемся своим жизнеобеспечением. Для этого нужно разжечь костёр. Вокруг нас, как вы видите, нет ни одного дерева, поэтому собирайте всё, что может гореть. Надо продержаться до утра, а там что-нибудь придумаем, — поёжился он от холода. –

А сейчас мы с Иваном приступаем к поиску энзэ — бортового пайка. Он должен быть где-то здесь, но для того, чтобы его найти, нужно будет перевернуть груду обломков. В энзэ есть также лекарства, которые необходимы раненым.

Только он закончил, послышались стоны. Раненые терпели, из последних сил, но, при упоминании о лекарствах, не выдержали. Надо было срочно оказывать им медицинскую помощь.

— А вы и вы, — Сенькин показал на мужчину в кухлянке и военного, которого Иван вытащил из сугроба, — поищите что-нибудь съедобное в вещах пассажиров. И тёплую одежду, — добавил он, посмотрев на Ивана. — Кстати, я должен знать списочный состав экипажа.

Видно, по привычке второй пилот назвал их членами экипажа. Знакомство со своей командой он начал с Ивана. Узнав, что тот молодой специалист-геолог, он подал ему руку и сказал, что сам когда-то хотел стать геологом.

А вы кто? — отойдя от Ивана, спросил он военного.

— Майор Синицын, начальник штаба воинской части, — представился военный. Майор назвал даже номер части, в которой служил. По тому, как он докладывал, было видно, что это военный до мозга костей. Майор ещё говорил, но Сенькин уже не слушал — он разговаривал с мужчиной в кухлянке.

— Подполковник Свиридов, старший оперуполномоченный Якутского управления Министерства госбезопасности, — чуть не шёпотом прохрипел чекист. Если бы Иван стоял дальше, он бы даже не услышал. — Я выполняю ответственное задание, поэтому прошу оказывать мне помощь.

— Какую помощь? Сейчас надо спасать раненых! — вспылил было Сенькин, но спохватившись, быстро перевёл разговор в мирное русло. — Товарищ подполковник, простите, вначале мы занимаемся решением жизненно необходимых задач, которые я назвал, а потом всем остальным. В том числе, и решением ваших проблем. Мы поговорим с вами позднее.

Всю ночь Иван не сомкнул глаз. Нужно было поддерживать огонь, дежурить возле раненых. Почти все они бредили во сне, а бортрадист громко кричал. В бреду он звал какую-то медсестру Раю, которую умолял, чтобы она его вынесла с поля боя. Иногда он приходил в себя и просил воды. На этот случай у Ивана стояло ведро кипятка на костре. Эту же воду он пил сам, утоляя жажду и согреваясь от холода. Ночью снег прекратился, резко похолодало. По словам Сенькина, было около 30 градусов мороза.

Утром пилот снова провёл собрание. По его сообщению о случившейся катастрофе должны были знать даже в Москве, поэтому их будут искать и непременно найдут. Только для этого надо находиться на месте катастрофы. Весь вопрос заключался во времени: продуктов при самой строгой экономии могло хватить всего на пять дней, топливо для костра могло закончиться уже на следующий день. По решению собрания, стали ждать помощь. В их положении трудно было принять какое-либо другое решение: за ранеными требовался постоянный уход. Но Ивана не покидала мысль о том, что надо спускаться вниз.

— Там теплее и, в конце концов, есть дрова, — говорил он пилоту, — а главное, — где-то должна быть река, по которой можно сплавиться вниз по течению. Там должны быть люди…

Он попросил у Сенькина карту, но тот отказал.

— Не могу, она секретная.

— Ну и что? — с вызовом ответил Иван. — Я только посмотрю, где мы находимся.

Будто извиняясь, пилот тихо произнёс:

— Пойми меня правильно, я дал подписку о неразглашении государственной тайны. Если узнают, меня лишат допуска к секретным материалам, а без допуска я никто — придётся уходить с работы.

— Да кто узнает? Здесь же все свои.

— Ты ошибаешься, первым меня заложит чекист. Сдаст с потрохами за милую душу — такая у него работа. Для этого он сюда и приставлен.

С трудом Иван его уговорил. На штурманской карте он увидел гриф «Секретно», подтверждавший слова пилота. В месте падения их самолёта, которое показал Сенькин, стояла абсолютная отметка 1997. Такова была высота горы, на склоне которой они находились. Вокруг стояли горы пониже, и только на севере и северо-западе вершины некоторых гор превышали две тысячи метров над уровнем моря. Внизу, примерно в восемнадцати километрах от них, как подсчитал Иван, петляла горная река со странным названием Бурхала, по которой можно было сплавиться. Но чтобы до неё дойти, надо было подняться на перевал и переправиться через небольшую речку. А до ближайшего населенного пункта напрямую было больше ста километров, по реке получалось в два раза больше. Преодолеть такой сложный путь могли только здоровые люди. Таковых среди них не было.

Вечером умер бортрадист. Весь день он стонал, но на помощь никого уже не звал. Да никто помочь ему и не мог. На следующее утро не стало пассажира Романова, потерявшего много крови. Теперь их осталось шесть человек, и двое из них не могли передвигаться. Судя по небу, затянутому плотными низко висящими облаками, улучшения погоды не предвиделось. Срочно надо было принимать какое-то решение. Увидев, что наступил критический момент, Иван предложил свой план.

Собрав все продукты и необходимое снаряжение, вышли, как только рассвело. Раненых погрузили на волокуши, которые смастерили из обшивки самолёта. Снега было почти по пояс, поэтому пришлось по очереди торить тропу. Потом по ней шли остальные и тащили тяжелые волокуши.

Было сырое утро, временам сыпал снег, закрывая ближайшие горы. Из-под снега кое-где торчали лохматые зелёные ветки, потом пошли редкие кусты кедрового стланика, а вскоре начались сплошные стланиковые заросли. Все пространство, насколько хватало взгляда, заросло высокими зелёными кустами. Первым остановился Сенькин, шедший впереди. Пробираться сквозь заросли стало невозможно, пришлось браться за топор и по очереди прорубать тропу.

Оказалось, что рубить могут только Свиридов и Иван. Майор и Сенькин от усталости и полученных ран еле держались на ногах. На каждом привале майор лежал пластом, и о том, чтобы он рубил ветки, не могло быть и речи. Зато Сенькин крепился, как мог, стараясь не показывать вида, как ему тяжело. При каждом взмахе топора пилот думал, что он последний.

Спуск забирал последние силы. Путники падали и подолгу лежали на снегу, но потом вставали и шли опять. Чем ниже спускались к долине реки, тем меньше становилось снега. Вскоре стланик сменили чахлые лиственницы, кое-где попадались ели. Неожиданно снег кончился, под ногами застучали камни, началась мокрая каменная осыпь. Камни сползали вниз, увлекая за собой людей. Только они приспособились, начались курумы с громадными валунами. Кое-где по ним пришлось ползти, пока не попали на очередную осыпь.

Из жердей Иван и Сенькин смастерили носилки, на них переложили раненых. У Лемковича были сломаны ребра и, по-видимому, пострадал позвоночник. Временами он терял сознание и постоянно бредил. Васильеву тряска тоже была противопоказана. Кроме перелома обеих ног и руки, он получил серьёзное сотрясение мозга. Не легче было и тем, кто их нёс. Больше всех досталось Ивану. Поначалу казалось немыслимым, чтобы нести носилки со сломанной рукой, но деваться было некуда, и он влез в упряжку. Правой рукой Иван держал одну ручку носилок, вторую — привязывал к висевшему на шее ремню. При каждом резком движении пронизывало всё тело, от нестерпимой боли бросало в жар. Через каждые 50 шагов все, как по команде, останавливались и, поставив носилки, от изнёможения падали на камни.

Вечерело, на горы опускалась ночь. Снизу потянуло холодом.

— Ещё чуть-чуть, и мы останавливаемся на ночёвку, — подбадривал всех пилот. — Потерпите, — говорил он обессиленным раненым.

В первый день прошли немного, зато спустились в крутой распадок, по которому протекал горный ручей. Измотанные, еле державшиеся на ногах все, как по команде, упали возле ключа и стали жадно пить. Вода казалась такой вкусной, какой они не пили никогда. Никакая ключевая или даже минеральная не шла в сравнение с этой, утолившей нестерпимую жажду. От холода у Ивана заныли зубы, но он всё набирал полные горсти и пил, а Свиридов окунул голову в ручей и, когда не хватало воздуха, с шумом выныривал. После «водопоя» сразу захотелось есть.

Первый раз за последние дни разожгли большой костёр. Пламя устремилось ввысь, освещая стоянку и притихших людей. Как только согрелись, Сенькин повесил над огнём котелок. В ожидании ужина стали сушить одежду, время от времени отодвигая её от лизавшего пламени. В просветах туч сияли звёзды, бесконечное множество ярких светящихся точек было разбросано по всему небосводу, создавая сказочную картину, глядя на которую мечталось о вечном.

Главной надеждой на спасение от голода были макароны, оказавшиеся в чьём-то багаже. Но они, как весенний снег, таяли прямо на глазах. Наломав лапника, легли под открытым небом. Ночью ветер сменил направление, пошёл моросящий дождь. Иван встал, раскочегарил костёр и до рассвета просидел возле огня.

На третий день пути подошли к крутому хребту. Впереди стояли горы, через которые предстояло перевалить. К перевалу вела звериная тропа, петлявшая вдоль шумного ручья, который скатывался сверху, куда они шли. Снизу было видно, что ручей раздваивается на два рукава. Иван повёл по перемычке, где был более пологий склон. С каждым шагом носилки с ранеными казались намного тяжелее, чем были вначале, а временами даже неподъёмными. У Лемковича поднялся жар, от боли он стонал и всё время бредил. Васильев, как мог, крепился, но чувствовалось, его покидают последние силы и вот-вот он потеряет сознание и провалится в бездну.

Шли тяжело и очень медленно. Теперь путники останавливались и отдыхали через каждые пятнадцать шагов. Внизу бежал ручей, вдали синели горы, а впереди стояла неприступная стена. Набегавший ветерок охлаждал разгорячённые тела, приносил терпкий запах багульника, зеленевшего в узких ложбинках. Вскоре лес стал редеть, впереди показалась вершина горы, между которой лежала перевальная седловина. Остановились передохнуть, и тут майор отказался вставать.

— Всё, я дальше не пойду, — запротестовал Синицын. — Сил моих больше нет.

Казалось, никто не заставит его подняться, но отлежавшись, он поборол себя и, встав на четвереньки, с трудом оторвался от земли. Шаг за шагом они продолжили подъём. Где ползком, где на корточках взяли крутой перевал, и оказались на седловине, заросшей кустами ерника и редкими лиственницы. Будто по чьей-то команде, погасло солнце, опустились тревожные сумерки. Сразу стало холодно. Из-за гор выплыл серебряный месяц, зажглись на небе звёзды.

На следующий день спустились в долину какого-то безымянного ручья, впадавшего в Бурхалу. Погода выправилась, на небе появились просветы, сквозь тёмные тучи выглянуло солнце. Впереди стоял могучий лес. Пожелтевшие лиственницы уже не казались такими мрачными и безликими, а лохматые ели, обвитые длинными космами, выглядели, как сказочные красавицы. Повсюду блестели разноцветные капли воды. Вместе с появлением солнца на душе полегчало.

— Товарищи, сегодня лётная погода, — сказал Сенькин. — Это значит, должен вылететь спасательный борт, и нас будут искать.

Слушая его, Иван думал, каким же образом их могут спасти.

«Самолёт приземлиться не сможет, парашютистов не сбросит. А если даже и получится, то какой от них толк. Значит, нам ничем не помогут. Хотя нет, — вдруг дошло до его сознания, — лётчики могут сбросить продукты и лекарства. Вот если бы был геликоптер, тогда бы нас точно спасли. Говорят, в Америке уже есть такие аппараты».

Несколько раз шум ручья и порывы ветра Иван принимал за гул самолёта, а когда тот показался, не поверил своим глазам и ушам. Самолёт летел в стороне от их маршрута и, не доходя высокой горы, развернулся и полетел в обратном направлении. Потом он снова прошёл в стороне от них. Долетев до места катастрофы, Ли-2 сделал два круга и, качнув крыльями, повернул назад.

— Ну, всё, товарищи, они нашли наш разбившийся самолёт и, по-видимому, посчитали, что все погибли, — расстроившись, сказал Сенькин. — С воздуха увидели только обломки, наши следы, конечно, занесло снегом. Обидно, что так получилось! — На его глазах выступили слёзы. — Могли бы ещё полетать, они же не прошли точку возврата: заправки хватило бы ещё, как минимум, на полчаса. Что же они так! Мы сами виноваты: надо было разжечь костёр.

— И что, нас больше не будут искать? — убитым голосом спросил майор. — Как же так! Даже во время войны спасали пилотов, оказавшихся на вражеской территории, а сейчас мирное время, есть возможности. Ну почему же они не сделали пару параллельных пролётов? Ну, хотя бы полетали для приличия, ведь горючее, говоришь, у них ещё оставалось. Ну, как же так — были рядом, а нас не заметили?

На нём не было лица. Уверенность Сенькина в благополучном исходе поисков сыграла с ним дурную шутку. Так бывает, когда, рассчитывая на помощь, надежды людей не оправдываются.

— Товарищ майор, не падайте духом, — подбодрил его пилот, — ещё не всё потеряно: есть надежда, что поиски продолжат. Место катастрофы наверняка засняли на фотоплёнку — такой порядок. Сейчас её проявят и после дешифрирования аэрофотоснимков наверняка увидят наш флаг.

Из-за потерянной надежды на спасение не хотелось даже двигаться. Все молча, сидели и тупо смотрел куда-то вдаль, будто ожидая там увидеть спасительный самолёт. Первым молчание нарушил Иван:

— Ну что, так и будем сидеть!? Надо идти дальше. Теперь если он прилетит, разожжём костёр. Ну, давайте, соберитесь, — подошёл он к майору, лежавшему ничком без признаков жизни. — Товарищ майор, поднимайтесь, так можно простудиться, поберегите себя. Нам надо идти.

— Да пошёл ты … пацан! — заругался тот в ответ. — Я никуда не пойду. С меня хватит! Я больше не хочу мучиться.

Он вытащил пистолет и снял с предохранителя. Через мгновение мог раздаться выстрел.

— Да ты что…! — бросился к нему Свиридов. — Ты что надумал? Сдай оружие, немедленно. Я приказываю, — протянул руку гэбист.

Майор молча отдал пистолет. На его лице Иван не увидел никаких эмоций. Можно было подумать, его поступками руководят неведомые силы.

— Вот так-то оно лучше. Нечего перед нами бряцать оружием. Мне надо было сразу всех разоружить, а то, видишь ли, нашёлся тут один герой. Пострелять он, видите ли, захотел. На фронте надо было проявлять свой героизм.

День догорал, но солнце ещё не спряталось. Где-то рядом шумела река, о которой они мечтали весь переход и стремились достичь её берегов. С ней были связаны надежду на спасение.

— Осталось совсем немного, потерпите, родные, — поддержал Сенькин бредивших раненых. Было видно, он сам идёт из последних сил, и эти слова относятся больше к нему самому.

Вокруг стояла тишина, иногда были слышны глухие всплески на реке, казалось, будто какой-то невидимка кидает камни в воду. Река открылась сразу за лесом. Она тихо текла одним мощным руслом по широкой долине. Русло прижималось к левому берегу, на котором они стояли. Кое-где виднелись косы, выложенные валунами и галькой, а впереди ревел перекат. За дальними сопками, идущими вдоль берега, стояла заснеженная вершина высокой горы, которую они увидели, когда спускались к реке.

— Это Бурхала, — сказал Иван на берегу. — Наконец мы дошли. По ней сплавимся до судоходного Алдана. Там есть люди.

Его радости никто не разделил. От усталости все повалились с ног. Последние силы покинули и Ивана.

 

Глава 8. Неизвестный Брукс

Первый раз за последнее время на душе у Фёдора было спокойно. Приятно было сознавать, что он познакомился с девушкой, разделяющей его взгляды. В лице Ани появился серьёзный оппонент, проверяющий его внутренний мир на прочность.

Через неделю Закатов пригласил Фишкина посмотреть свои материалы. Зная, как тот дорожит каждой минутой рабочего времени, Фёдор с места в карьер заговорил о проблемах, возникших с площадью работ.

— Вадим Викторович, уже нужно заканчивать проект, а я до сих пор не могу определиться со своим районом. По данным предшественников наметить перспективную площадь практически невозможно.

— Почему же это невозможно? — улыбнулся Фишкин — Я тебе её показал и, насколько помню, ты её вынес на свою топооснову, а потом перенёс на ватман.

Для того чтобы выделить эту площадь, Фишкину потребовался не один день. В редкие минуты он признавался себе сам, что это итог его огромного практического опыта и научного предвидения, без которого невозможно сделать открытие. В своё время он горел этой проблемой, мечтая открыть новое месторождение, но у руля оказались другие, не принимавшие его, тогда ещё молодого специалиста, всерьёз. И кто знает, как завершилась бы та работа и сложилась бы его судьба, если бы он стал ответственным исполнителем темы. С того времени при одном только упоминании о древнем золоте у него начинался внутренний зуд.

— Тогда давай ещё раз посмотрим. Афанасий, подай, пожалуйста, ту карту. — Он ткнул на подоконник. — Да вот она, перед твоими глазами, рядом с бланковкой.

На длинном листе ватмана была вычерчена геологическая карта с коричневыми горизонталями и голубой гидросетью, а на ней проведены жирные линии, ограничивающие площадь района работ с вынесенными аномальными пробами предшественников. Чтобы точно привязать пробы, сначала их выносили на детальную топографическую карту, а потом переносили на другую карту или копировали на кальку. Участок Фишкина был довольно протяжённым, поэтому его перенесли с двух среднемасштабных карт-километровок на один лист.

— Вот твоя площадь. — Вадим Викторович карандашом обвёл вытянутый в длину прямоугольник и посмотрел на Закатова.

— Вы меня не поняли, — заёрзал тот на стуле, — я имел в виду совсем другое. По целому ряду признаков эта площадь не подходит для наших работ. Если учесть, что эта работа в некотором роде опытно-методическая, то её надо выполнять методически грамотно.

— Во, даёшь! А мы что, делаем её безграмотно? Нам захотелось поиграть в геологов, и мы изображаем их из себя. Так сказать, в бирюльки играем.

Фишкин всегда всё делал основательно, и прежде чем на что-то решиться, многократно просчитывал различные варианты. Только после этого он приступал к претворению замысла в жизнь. Так же Фишкин писал геологические отчёты. Иногда процесс осмысления информации длился протяженное время, и тогда, не находя себе места, он разгуливал по длинному коридору экспедиции или пропадал в курилке. Зато, как только приходил к единственно верному решению, садился за письменный стол и работал безвылазно.

— На той площади, которую вы предлагаете, провели чуть ли ни детальную разведку, а золота никто в глаза ещё не видел. Его не установили ни в одной пробе, и авторы всех отчётов дали отрицательные заключения на предмет её золотоносности, а мы собираемся туда выходить.

— Ну, кто, например? — спросил Фишкин. — Назови хоть одного.

— Миронов.

— Ух, скажешь тоже, Миронов! Да его работа такая древняя, что о ней можно даже не вспоминать. Тоже мне, нашёл авторитет! Миронов, видишь ли, поставил на ней крест. Что же он там, интересно, сделал? Шлиховал, наверное?

— И не только. Несколько проб проанализировал пробирным анализом на золото и серебро, и, кстати, по всем методам поисков получил отрицательные результаты. Разве этого мало? Я думаю, вы зря утрируете — Миронов сделал всё, что мог: он исследовал район, провёл поисковые работы. Не его беда, что он не получил положительных результатов. Просто там пусто, и теперь после его отрицательного заключения выходить на ту площадь с поисками золота, по меньшей мере, несерьёзно.

— Серьёзней не придумаешь.

Решающим доводом для выделения Фишкиным этой площади послужили литературные материалы по геологическому строению Африканского и Канадского щитов, на которых были открыты крупные месторождения золота. Сопоставив свой разрез пород, с разрезами известных месторождений, он пришёл к выводу, что они очень похожи, и, следовательно, являются потенциально золотоносными.

— Для этого должны быть какие-то веские аргументы, — давил на Фишкина Закатов. — Вот попробуйте сейчас объяснить членам научно-технического совета, почему именно там нужно искать золото, а не где-нибудь в другом месте! Меня же никто не поймёт. В лучшем случае посоветуют ещё поработать с фондовыми материалами, а могут и вообще завернуть проект.

Вадим Викторович помахал указательным пальцем, и Фёдор замолчал в ожидании его обоснованных доводов. Именно их ему часто не хватало, чтобы принять какое-то решение, но в этот раз он был полностью уверен в своей правоте.

— Не торопись, аргументы у нас есть. Главный — это наличие разреза пород, относимых к зеленокаменным поясам, сопоставимого с зарубежными. Они детально нами описаны. В одном производственном отчёте приведены все фактические материалы и там же даны их разрезы. Кроме того, есть две статьи, опубликованные в приличных научных изданиях, в которых указаны те же доводы. Я тебе их давал.

— У меня есть эти статьи, — подтвердил Фёдор. — Я их давно проработал. Но кроме фактуры по составу разрезов, там ничего нет. Этих материалов недостаточно, чтобы рекомендовать вашу площадь для поисков золота. Такой, как Федорчук, только посмеётся и скажет: «Молодой человек, вам надо почитать учебники. Вы всё забыли, чему вас учили в школе. Где ваши критерии поисков? Я их здесь не вижу».

Берестов прыснул со смеху, стул под ним закачался. По лицу Фишкина пробежала едва заметная усмешка. Николай Романович Федорчук слыл принципиальным и часто необоснованно жёстким специалистом, способным перевернуть всё с ног на голову. Поэтому его побаивались и старались обходить стороной.

— Что-то в этом, несомненно, есть, — почесал бороду Фишкин, — не спорю. Но это, Фёдор, ещё не всё: в шлихе на водоразделе рек Догдо и Тумул установлен один знак золота. Вот тебе и прямой признак золотоносности, о котором ты говоришь. Теперь никакой Федорчук тебе не возразит.

— Я знаю об этой пробе, но она же за пределами нашей площади и неизвестно что там за породы. Вот посмотрите на карту.

Жёлтый кружок, о котором говорил Фишкин, обозначал шлиховую пробу и стоял среди розового поля гнейсов, намного южней жирной линии, оконтуривающей выделенную площадь.

— Это, Федя, продолжение той же структуры, которая прослеживается на сотни километров. Вот, видишь, она здесь пошла на юго-восток.

— Структуры, сложенной другими породами? Это же гранитогнейсы.

На геологической карте было видно, что на севере строение пород отличалось от того, что было южней. Вадим Викторович молча кивнул, поглаживая седеющую бородку. От этого она стала заострённой в подбородке, похожей на клин.

— Ну, если ты так хочешь, мы ненамного увеличим площадь твоих работ. Протянем её до этого водораздела, и тогда эта проба окажется в твоём контуре. Ну что, так будет лучше?

Прямо на глазах Закатова площадь выросла в длину, и жёлтый кружок оказался в замкнутом контуре. Это был хитрый ход Фишкина, исчерпавшего все аргументы. Но неожиданно для него Закатов предложил поставить работы на севере этой структуры в бассейне реки Курунг, там, где были прямые признаки золотоносности.

 

Глава 8.1. Неизвестный Брукс

Главной зацепкой, из-за которой Закатов хотел ставить работы в бассейне реки Курунг, послужил отчёт неведомого ему Брукса. В начале 1950-х годов его партия проводила изучение огромного района, протянувшегося на десятки километров в междуречье Чары и Олёкмы. Как и многим другим, с золотом геологам не повезло: на первый взгляд, ни промышленных россыпей, ни рудных месторождений, даже малейших перспектив на открытие золота они не установили.

Не найдя ничего интересного в тексте отчёта, Закатов хотел его сдать в геологические фонды, но в последний момент ещё раз посмотрел геологическую карту. На ней были вынесены результаты проведённых поисковых работ. Разноцветные кружочки разбегались почти по всем речкам и мелким ручейкам.

Кое-где они забирались к вершинам гор, а за водоразделами скатывались в широкие долины рек или в заболоченные впадины. Было видно, что геологи добротно опоисковали свою площадь, а шлиховые пробы отбирали даже там, где не было воды для их промывки. Это значило, что двадцать килограммов рыхлого материала, необходимого для промывки шлиха, они несли до первого ручья. И таких проб Закатов насчитал несколько десятков.

Тут его внимание привлекли три шлиховые пробы, стоявшие друг за другом по долине какой-то совсем не приметной речушки, протекавшей северней его района. В них геологи установили золото. Кружки, обозначавшие эти пробы, были покрашены не привычным жёлтым цветом, каким обычно показывали золото на картах, а красным, поэтому сразу не бросались в глаза, и Фёдор не обратил на них внимания. Может при чертежница перепутали краски, а может, так задумал сам автор. Этого теперь никто не знал. Внимательно перечитав отчёт, Закатов нашёл пропущенное описание.

«В трёх шлихах, отобранных в русловых отложениях реки Курунг, кроме золота, был обнаружен шеелит (трехокись вольфрама), не встреченный ранее нигде. При определении в лабораторных условиях он люминесцирует голубым цветом, разлагается в соляной кислоте. Источник этого минерала не найден».

Далее шло краткое описание золота, найденного в этих же шлиховых пробах. Так было принято: на каждый рудный минерал минералоги давали полную характеристику, потому что после них его мог уже никто никогда не увидеть. Результаты минералогических анализов предназначались исполнителям, которые сами решали как ими распорядиться. Часто в отчётах приводились сухие данные, но нередко попадались обстоятельные заключения, составленные на их основании.

«Всего было найдено четыре золотины, — писал Брукс. — В шлихах номер 122 и 123 — по одной, в шлихе номер 124 — две. Золото мелкое, размером менее одного миллиметра, золотистого цвета. Все золотины практически не окатаны, форма неправильная, преимущественно вытянутая. На гранях одной золотины копьевидной формы видна штриховка. Её наличие может свидетельствовать о том, что она совсем недавно вынесена из материнской породы. Что это была за порода, сказать пока не представляется возможным. К сожалению, золотины были обнаружены в лабораторных условиях, поэтому в связи с завершением геологоразведочных работ площадь возможного сноса, дренируемая рекой, в ходе полевых работ не заверена».

Закатов поднял глаза. Будто, чего-то испугавшись, тревожно заколотилось сердце, кровь прилила к лицу. Спрятав в чемодан отчёт, он вышел на улицу. Во дворе из бортового УАЗа выгружали корзины с бутылями кислоты для лаборатории, из котельной слышались крики рабочих, затеявших ремонт.

«Надо же, чуть не пропустил такой отчёт! Впредь надо быть внимательней. В трёх шлихах четыре золотины. Неплохо! И описание приличное, но лучше бы этот Брукс привёл химический состав золота. От того, какая у него морфология, конечно, не считая степени окатанности, мне ни холодно и не жарко. Хотя, чего удивляться, в то время не было такой аналитической базы, какая сейчас, так что надо радоваться тому, что имеем».

О перспективности опоискованной площади Брукс отзывался не самым лучшим образом. Текст его заключения Закатов переписал слово в слово, как было в отчёте, и теперь время от времени перечитывал:

«На основании проведённых нами работ считаем, что на данном этапе исследований площадь бесперспективна на золото».

Такое категорическое заключение предшественников часто ставило крест на проведении последующих поисков, поэтому многие исполнители старались не давать в своих отчётах подобных выводов. Нередко в заключении можно было увидеть безобидное определение «малоперспективный», или более расплывчатое «возможно», «вероятно». Иногда такая формулировка служила последней соломинкой, за которую можно было зацепиться, чтобы продолжать работы.

«Вот тебе на! Нашли не окатанное золото, а площадь бесперспективна. Почему же так сурово! Ну, хотя бы написали что-нибудь вроде того, что площадь проведённых работ требует доизучения или что-то в этом духе. Видать, этот Брукс был прямым мужиком, считал, что против фактов не попрёшь».

От прочитанного на душе у Закатова стало тоскливо: захотелось захлопнуть тетрадь и больше к ней не возвращаться. Однако такое состояние продолжалось недолго.

— Это мы ещё посмотрим: перспективна эта площадь или нет! Рано ставить крест. А находки Брукса — это очень серьёзная заявка на открытие! Несколько проб с золотом подряд на коротком отрезке долины реки! Это как раз то, что я ищу. Ничего подобного по всей территории ни у кого не было.

— Вот там и надо ставить поисковые работы, — в очередном разговоре с Фишкиным сказал Фёдор. В какой-то момент он хотел поведать о своих переживаниях по поводу проб Брукса, но подумал, что его личные мысли и предчувствия не имеют отношения к делу. — Этот участок попадает в северную часть структуры. Правда, с породами пока также непонятно.

— Ну что ж, работай, — махнул тот рукой. — Только надо побыстрей заканчивать проект. Время поджимает, Федотов уже дважды справлялся, сказал, чтобы ты поторопился.

Все сроки, отпущенные на проект, уже давно прошли, и главного геолога стали беспокоить из геологоуправления. Однако понимая всю сложность стоявшей перед Закатовым задачи, Федотов не давил, спуская всё на тормозах.

«Интересно, кто же такой этот Брукс? — в последнее время постоянно думал Фёдор. — Что за самородок такой, откуда взялся? Почему именно он нашёл эти мелкие золотинки, а не кто-то другой. Ведь после него на этой площади прошли среднемасштабные поиски, при которых отобрали и проанализировали проб намного больше него. И ведь никто ничего не определил, в пробах даже нет „следов“ золота. Самое невероятное, что шлихи отбирали в тех же местах. Шеелит нашли, а золота не видели.

Просто заколдованный круг какой-то! Можно подумать, будто нечистая сила так его спрятала, чтобы никогда не открыли. Ну не мог же Брукс, в конце концов, просто так вынести эти пробы на карту. Так сказать, приписать. Нет, это исключено, — твёрдо решил Фёдор. — Раньше такое не пришло бы даже в голову — тогда всё делали на совесть».

 

Глава 9. В тайге

Когда Иван очнулся, день клонился к закату и заметно похолодало.

«Сколько же я пробыл в забытьи? — подумал он, растирая закоченевшие руки. — Может, час, а может, два».

Рядом, будто предупреждая об опасности, тревожно шумела река. Пересилив себя, Иван пошёл за дровами, разжёг костер. Дым поплыл над берегом, опустился к воде. Вырвавшееся пламя обдало жаром, жизнь возвращалась в его тело. Теперь жизнь надо было вдохнуть в тела своих товарищей. Вскипятив чай и попоив раненых, он отправился рыбачить. Когда он набирал воду, увидел стайку хариусов, стоявших на струе, и понял — это спасение. Рыбалка была его страстью, пришедшей из детства. Ещё будучи подростком, он ловил рыбу в небольших горных речушках, потом в могучих сибирских реках и вот теперь оказался на одном из многочисленных притоков Алдана — реке Бурхале, спускавшейся с высоких гор.

Вырезав длинное удилище, Иван привязал к нему леску с крючком. Крючок закрыл клоком курчавых волос, отрезанных ножом из интимного места, и обмотал их яркой ниткой. Спрятавшись за камнем, он сделал заброс. Мушку понесло по течению, запрыгав на струе, она скатилась в тихую заводь. Тотчас последовала атака, и он выдернул извивавшегося хариуса. Крупная рыба упала на гальку. Схватив хариуса, Иван быстро снял с крючка. Тугое сильное тело рыбы забилось в его руках. Развивающийся спинной плавник хариуса был сказочно красив и чуть не доставал хвостового плавника, по всему телу были разбросаны бурые пятнышки. Положив рыбу на гальку, Иван сделал очередной заброс и снова удача. К его удивлению хариус ловился не хуже, чем летом, и был даже жирней. Когда все поднялись, их ждал сюрприз: возле огня томился полный котелок ухи. У костра было тепло, трещали дрова, вверх летели искры.

— Ну, ты молодец! — молодой человек первый раз за всё время услышал похвалу Сенькина. — Теперь мы с голоду не умрём. Можно будет продержаться только на одной рыбе, а тут ещё и брусники полно.

— Значит, хариус никуда не ушёл, здесь и будет зимовать, — со знающим видом сказал подполковник Свиридов. — Обычно до сентября он скатывается вниз по течению и стоит в глубоких ямах. Стало быть, река не мелкая и хватает корма.

После еды настроение поднялось, заговорили о последнем переходе и как-то незаметно вернулись к пролетевшему самолёту.

— Надеяться надо только на себя, — сказал майор. — Больше никто сюда не полетит, да и зачем? Раз лётчики увидели наш разбившийся Ли-2 и никого вокруг — стало быть, всё ясно: все до единого погибли. — После недавнего срыва он пришёл в себя и пытался как-то оправдать своё поведение. Но всё же иногда казался странным. — Сейчас люди у нас не в цене, — продолжал майор. — Вон их сколько на Колыме: все лагеря забиты, а их всё везут и везут. Как будто вся страна — одни политические, бандиты и шпионы. Откуда их столько взялось? Вроде ничего у нас не изменилось, а заключённые только добавляются. Поговоришь с каким-нибудь поселенцем — вроде бы нормальный человек. Спрашиваешь, за что сидел, а он и сказать-то толком ничего не может, получается, ни за что человека посадили. Статью пришили и на Колыму, а тут он бесправный, его используют вместо дармовой рабочей силы. Эх, дела! — Он тяжёло вздохнул. — Это все Берия! Это он народ уничтожает. Вот кто наш главный враг…

— Что ты мелешь? — бросил Свиридов. — Причём тут Берия? На Колыму отправляют врагов народа. Среди них есть шпионы, диверсанты, националисты и прочий контингент — это люди, занимавшиеся антисоветской деятельностью и подрывавшие советский строй. Эх, майор, до чего ты докатился! Несёшь голимую антисоветчину. Лучше придержи язык за зубами. Услышал бы твои бредни кто-нибудь дома, сразу закатили бы пятьдесят восьмую и под фанфары ты загремел бы на нары. И не боишься? — спросил он, с живым интересом посматривая на майора.

— А чего мне бояться? Нас всё равно никто не слышит, кругом тайга. Разве, что медведь подслушает.

— Ошибаешься: у нас везде есть глаза и уши, о каждом всё известно. И о тебе соответствующие органы тоже знают. Если не прекратишь, я сам доложу по инстанции о твоих антисоветских разговорах. Будешь знать, как болтать языком.

— Да ладно тебе, подполковник, спустись на землю, — с иронией в голосе сказал майор. — Мы, может, последние часы доживаем на этой Земле, а ты всё блюдешь честь мундира, беспокоишься о партийных устоях. Оглянись вокруг, ведь на свете есть иная жизнь и люди там живут по-другому, не чета нам, а ты её боишься — эту жизнь, боишься, как чёрт ладана, и других туда не пускаешь. Ведь сам, небось, откуда-нибудь из деревни, где были другие порядки. Тебя же дома не учили так жить, как ты живёшь. А ты что делаешь? Мирных людей убиваешь.

— Но, но, потише! — резко дёрнулся Свиридов. — Я к этому не имею никакого отношения. Такие дела решают без меня.

— Ну да, конечно, ты тут ни при чём, святой мне нашёлся. Все вы такие. Хорошо, будем считать, что ты чистенький, ничем ещё не замазанный, — будто смирившись, сказал майор. — Но согласись, нами, русскими людьми, правит грузинско-жидовская шайка, — произнёс он с новой силой. — Сколько людей они извели! — Он закачался из стороны в сторону, видно, не в силах добавить словами. — А за что, скажи мне? Думаешь, за идею? Нет, ошибаешься — ради наживы. Бесплатная рабочая сила зарабатывает им валюту, строит города и электростанции, добывают металл. Главное, обидно, — вякнуть никто не может — всем рот закрыли, всё засекретили. Куда ни плюнь, одни запреты, ничего русскому человеку теперь не позволено.

Подул ветер, пламя огня метнулось в сторону майора, осветив его лицо. Оно было багровым.

— Давай лучше прекратим этот опасный разговор, — предложил Свиридов. — Мы ничего друг другу не докажем и, тем более, ничего не сможем сделать. За нас другие всё уже решили.

Ивану показалось, будто подполковник с чем-то был согласен, но долг службы не позволял ему в этом сознаться.

— Ну что, на этом закончим? — кивнул тот майору.

— Раз не хочешь больше говорить, то не надо.

— Вот и хорошо, я всё списываю на твою контузию и больную психику.

«Ловко он закончил, — подумал Иван. — Майор болен, поэтому и наговорил тут лишнего. Что взять с такого человека! Теперь никто не держит зла друг на друга. Лишь бы всё обошлось без последствий, а то подполковник возьмёт и проявит свою гражданскую позицию. Тогда Синицыну мало не покажется».

— Да, конечно, в таких условиях, когда ты измотан, можно наговорить чего угодно, — будто услышав его слова, стал защищать майора Сенькин, тоже слышавший весь разговор. — Главное в этой трагедии то, что мы остались живы. Вот, что значит судьба! Видно, у нас на роду было написано, чтобы задержаться на этом свете. Повезло нам, товарищи, не сказано! После того, что случилось за жизнь надо держаться. Я думаю, нас будут искать.

— Конечно, будут, — подтвердил Свиридов. — Только не нас, а золото, которое было на твоём борту. Ведь его там почти целая тонна. Наверху теперь знают, где самолёт упал, и, следовательно, уверены, что золото никто не возьмёт. Значит, больше сюда никто не прилетит, а как снег ляжет, пробьют зимник и заберут золотишко. Ради этого золота не только временный зимник протянут, даже постоянную дорогу отсыплют.

«Ничего себе! Тонна золота, — подумал Иван. — Это, значит, его охраняли те мужики-дальстроевцы, а подполковник был у них главным. Стало быть, всё золото числится на нём. Круто! Конечно, нас будут обязательно искать. В нашей стране людей не бросают в беде. Вон полярников спасли, а самолёт Леваневского! Его до сих пор ищут. А тут на борту было столько металла…»

— Это мне надо думать о своей шкуре, — услышал он голос Свиридова. — За то, что я бросил груз, и ушёл с вами в тайгу, по головке не погладят. Если живым останусь, как бы самому не угодить на нары. Могут и к стенке поставить. Наши органы постоянно чистят, да что толку. — Он тяжело вздохнул и толстой веткой застучал по валявшейся палке. Глухие удары разнеслись по лесу. Вдобавок к этому стало слышно, как он цокает языком, видимо, в душе переживая о произошедшем. — Ох, наделал же я дел! — сказал он с сожалением. — Из-за меня семья пострадает. Не надо было уходить от самолёта, и вас я зря отпустил. Сидели бы сейчас в разбитом фюзеляже и ждали своего конца. Зато после смерти из нас сделали бы героев. Ведь мы металл стерегли. А теперь кто мы? Беглецы, спасающие свою шкуру. А кто нас подбил на этот побег? Иван, геолог дальстроевский. Это он самостил нас уйти с места катастрофы. Вот с него и спросят по всей строгости советского закона.

Подполковник нашёл Ивана глазами и кивнул в его сторону головой.

— Да, да, это ты, сукин сын, втянул нас в эту авантюру. Поэтому, если что-нибудь случится — ты за всё в ответе.

«Ничего себе, — вздрогнул парень. Мурашки пробежали по коже. — Оказывается, теперь я буду крайним во всей этой трагедии. Буду виноват за то, что не захотел погибать возле разбитого самолёта и всех убедил выходить к людям, то есть спасать свою жизнь».

— Ладно, ты не волнуйся, я пошутил, — глядя на, изменившегося прямо на глазах, парня, смягчился Свиридов. — Ты молодец, нашёл правильное решение, иначе нам бы всем пришёл конец. Проблемы с властями могут быть только у меня, а ты чист, как стёклышко. И вообще что сделано, то сделано, назад не повёрнешь. Не будем искать вчерашний день, если что…

Он не договорил, впереди что-то зашумело, затрещали ломающиеся ветки и кусты. Можно было подумать, будто кто-то валит лес. «Наверно, ураган», — промелькнуло в голове у каждого, и все с испугом уставились туда, откуда, только что слышался шум.

Посидев в недоумении, Сенькин сказал:

— Не переживай подполковник, мы не дадим тебя в обиду. Я напишу докладную в твою контору, думаю, все меня поддержат. Переживать надо мне. Из всего экипажа я один остался, значит, мне одному придётся за всё отвечать: и за самолёт, и за погибших товарищей, и за пассажиров, и даже за твоё золото, которое было на борту. Чувствую, тут одной объяснительной не отделаться, сразу дело заведут. Ох, жизнь! — тяжело вздохнул Сенькин. — Чего на свете только не бывает! Но я никогда не думал, что такое может случиться со мной.

«Действительно, вот кому надо думать о нарах в бараке, — подумал Иван. — По большому счёту катастрофа произошла по вине экипажа. Хотя, как говорит Сенькин, экипаж не виновен — самолёт был неисправен. А может его перегрузили, — неожиданно возникла у него догадка».

— Даже если не посадят, то с авиацией придётся распрощаться, — тяжело вздохнул пилот, — дорога на аэродром мне заказана. Хотя я буду бороться до последнего. Вот увидите…

Вдруг рядом с ними затрещали ветки, и кто-то стал ломиться к костру. Этот кто-то, видно, был огромным — высоко над ними в темноте вспыхнули два огонька. Подполковник выхватил пистолет и передёрнул затвор. В следующее мгновение из зарослей показался огромный лось. Увидев людей, он на мгновенье замер. Все сидели не шелохнувшись, даже подполковник забыл о своем пистолете. Секунду постояв, лось, ломая бурелом, кинулся обратно в лес.

Всё произошло так быстро, что никто не успел даже опомниться. Впервые Иван увидел огромного зверя прямо перед собой.

— Сколько мяса убежало! — придя в себя первым, с сожалением произнёс Сенькин. — Хватило бы надолго. Ну что же ты не стрелял? — обратился он к подполковнику. — Надо было пальнуть.

Под колючим взглядом пилота тот быстро нашёлся.

— У меня же не ППШ и не карабин, а всего на всего ТТ. С такого расстояния стрелять в сохатого из пистолета — всё равно, что подписать себе приговор. Не дай Господь, я бы его ранил, он бы нас растоптал — лося даже медведь обходит стороной, а ты захотел, чтобы я завалил его из пистолета.

Между тёмных туч появилась полоска звёздного неба. Выглянула и скрылась луна. Звёзды мерцали в ночном безмолвии, будто вселяя надежду в завтрашнем дне.

— Похоже, что за сохатым кто-то гнался, — помолчав, добавил Свиридов. — Вон, как он ломанулся. Мы же его не пугали. Так ведь?

— Наверно медведь, — сказал Сенькин. — Иначе он бы не вышел к костру. Кстати, я видел свежие медвежьи следы.

 

Глава 10. Спасение

Вечером нагнало тёмные тучи, подул пронизывающий ветер, а ночью пошёл мелкий снег. Он ложился на голые ветки лиственниц, на кусты карликовой берёзки и тальника, падал на землю, закрывая опавшую хвою, жёлтую листву, зелёный брусничник со спелыми бордовыми ягодами. Под утро подморозило, вдоль берега образовалась ледяная корка. Тонкий лёд лежал между валунами и в мелких западинах, сковал мари. Под ногами лёд хрустел, и при каждом шаге Ивану казалось, что он идёт по битому стеклу. Зима шла вдогонку за ними.

Погрузив раненых, отчалили от берега. Быстрое течение подхватило плот и понесло вперёд. Замелькали нависающие скалы, обрывистые берега со склонившимися над водой деревьями. Сенькин со Свиридовым стояли на вёслах, но по началу толкались больше шестами. Местами было так глубоко, что длинные шесты не доставали дна и тогда кто-нибудь из гребцов хватался за весло. Надо было смотреть в оба — пары упущенных секунд было достаточно, чтобы тяжёлый плот, потерявший управление, закрутился волчком. И тогда, как неприкаянный, он мчался по реке от берега к берегу. Один раз Сенькин зазевался, и они на полной скорости врезались в каменистый берег. От резкого удара брёвна плота стали разъезжаться в стороны, Сенькин вместе с шестом едва не полетел в воду. Выручил майор.

— Ты что…, угробить нас хочешь, — матюгнувшись, схватил он пилота, и прижал к мокрым брёвнам. — Если плот развалится, нам хана, никто не спасётся.

Мощным течением плот прибило к уступу, захлестнуло ледяной водой. Шестом майор стал отталкиваться от берега. Ему помогал Свиридов, Сенькин грёб веслом. Общими усилиями плот кое-как вывели на струю. Потом пошли перекаты, и их плот снова крутило и било о камни. Казалось, ещё немного, они не выдержат: бросят грести и сдадутся на милость случая. Так проплыли несколько часов, неожиданно характер течения резко изменился, река успокоилась.

Весь день тучи висели прямо над головой, цеплялись за высокие горы. К вечеру немного прояснилось, вынырнуло солнце и, осветив реку тусклыми предзакатными лучами, снова спряталось за тучи. Прямо на глазах стало темнеть. Быстро причалили к пологому берегу, вытянули плот на мель. И тут из кучи плавника выскочил заяц. Он был белым, как снег, чернел только короткий хвостик. Отбежав на безопасное расстояние, зверёк остановился и, вздрагивая всем телом, уставился на пришельцев. Любопытство стоило косому жизни. Пуля, пущенная Свиридовым, поразила цель. Ещё в ушах стоял грохот от выстрела и над рекой висел сизый дымок, а заяц уже лежал в котелке.

Было промозгло и сыро. Иван быстро развёл костер. После горячего чая немного ожили и с нетерпением стали ждать зайчатины. Про пойманную рыбу сразу забыли, героем дня был Свиридов.

— Ну, ты, подполковник, оказывается, стрелять умеешь, — пошутил Сенькин. — А я уж грешным делом подумал, что пистолет у тебя только для порядка. Так сказать, в придачу к военной форме.

После ужина быстро улеглись спать, а ночью Иван проснулся от выстрелов. Кто стреляет и в кого, спросонья он не понял, только подошедший Свиридов рассказал, что случилось. А произошло следующее. Подполковник долго не мог уснуть, вставал, подкидывал дрова в костёр. Потом усталость взяла верх. Проснулся он от страшного сна: на него натравили медведя, и тот уже готовится к броску. Ещё мгновенье и зверь нападёт. От страха Свиридов резко дернулся, рука ударилась обо что-то мягкое. Неожиданно это мягкое громко рявкнуло и отскочило в сторону. Это был медведь. Выхватив пистолет, Свиридов поднял стрельбу.

Иван подумал, что подполковнику это приснилось и, чтобы как-то оправдаться за ночной переполох, он придумал красивую сказку про пришедшего к ним медведя. Каково же было его удивление, когда утром он увидел медвежьи следы возле костра и на косе. Вместе с убежавшим медведем исчезла вся рыба, которую наловили на предыдущей стоянке.

— Всё, товарищи, теперь каждую ночь будем ставить дневальных, — командным голосом сказал Сенькин, — дежурить будем по очереди. Кроме охраны, в обязанности дневального входит поддержание огня и уход за ранеными. Вы теперь уяснили, что в тайге, как на войне, может случиться что угодно.

Ледяная кромка у берега заметно увеличилась. Теперь это была не тонкая корочка льда, которая легко крошится при лёгком прикосновении, а довольно толстый лёд. Всё говорило о том, что скоро может пойти шуга, когда ледяная крошка заполонит всю реку, создавая сплошные заторы.

— Дело швах, командир, — поёживаясь от холода, сказал Свиридов, — однако скоро река станет. Придётся идти пешком.

На следующий день выпал снег, укрыв землю белым покрывалом. Тайга сразу притихла, будто затаилась. Исчез, лежавший ещё вечером, пёстрый ковер, сотканный из зелёного мха, жёлтого ягеля и бурых листьев. Вокруг стало белым-бело. На реке появились настоящие забереги, грозившие перерасти в сплошной ледяной панцирь. Предсказания Свиридова начинали сбываться. У всех на уме было только одно: «Что делать, если замёрзнет река?»

Освободив плот из ледового плена, двинулись в путь. Валунистые косы постепенно сменились галечными, берега стали обрывистыми. Вскоре распогодилось, из-за туч показалось голубое небо, выглянуло солнце.

— Товарищи, ещё будет праздник на нашей улице, — отталкиваясь от берега, с задором сказал Сенькин. — Снег нас только попугал, вот увидите, мы проскочим до шуги. А сегодня вообще-то лётная погода.

Но радости от его слов никто не испытывал и, тем более, не связывал со спасительным самолётом, о котором все успели забыть. Неожиданно лежавший на носилках Лемкович закричал: «Самолёт, я вижу самолёт. Смотрите, вон там он, над горами».

Там, куда он показал, летел самолёт. Из-за шума реки его гула не было слышно. По-видимому, он прочёсывал тот район, где они недавно прошли. На первый взгляд, это был Ли-2, похожий на прилетавший в прошлый раз.

— А я вам что говорил, — торжествовал Сенькин. — Вернулся, голубчик, вернулся. А как же ему не вернуться, ведь тут свои?

Изо всех сил стали грести к берегу и, причалив, быстро собрали костёр. В ход пошли ветки стланика, добытый из-под снега хворост и даже, невесть откуда взявшиеся, бумажки. Едва живой язычок пламени лизнул хвою, перекинулся на ветки и костёр вспыхнул. Клубы белого дыма взвились ввысь. В душе Иван ликовал. От радости его охватила эйфория. О них не забыли, их ищут и могут найти. Неожиданно самолёт изменил курс и, снижаясь, полетел в их сторону. Затеплилась надежда на спасение.

— Они увидели, летят к нам, — закричал Иван. Привязав свою рубашку к шесту, он стал ею размахивать, будто гонял голубей. Пролетев прямо над ними, самолёт пошёл на второй круг. Словно приветствуя, он покачал крыльями и, казалось, замедлил движение. От самолёта отделился чёрный комок, который скоро перерос в огромный тюк, спускавшийся на парашюте. Сделав ещё круг, самолёт улетел.

В сброшенном тюке оказались продукты, лекарства, палатка и две резиновые лодки. Трудно было сказать, чем руководствовались пилоты, сбрасывая спасательный набор, но они попали почти в десятку. До полного комплекта не хватало только печки и спальных мешков. Винить за это их было нельзя: кто мог знать найдут ли они живых людей, и сколько.

В каждой лодке разместилось по три человека. Иван вместе с раненым Лемковичем попал к Свиридову. Для лучшей устойчивости подполковник привязал к своей «резинке» по бревну с каждого бока. Получилось замысловатое плавучее средство с резиновой лодкой посередине. Спереди и сзади него выступали круглые лесины разной длины. Лодка с привязанными бревнами стала жёсткой конструкцией и в то же время лёгкой, в отличие от непотопляемого плота. Сразу, как только отчалили от берега, она показалась довольно юркой, но всё же, не такой, какой могла стать, если бы её не перегрузили. По сравнению с большим плотом, жизненного пространства было здесь меньше, поэтому пришлось приспосабливаться. Лемковича положили на свернутую палатку, Иван сел впереди, а на корме грёб Свиридов.

Все понимали, что если пойдет шуга, придётся идти пешком. Насколько это трудно, они уже испытали, поэтому спешили, как могли. И спешка подвела. Когда впереди показался очередной порог, какие легко проходили на тяжёлом плоту, первым сплавлялся Свиридов. Не раздумывая, он пошёл по основной струе, прижимавшейся к одному берегу. Неожиданно резинка с привязанными брёвнами и людьми поднырнула под набежавшую волну, её придавила огромная масса воды.

Сзади приостановившуюся лодку подгоняло быстрое течение, и она полностью ушла под воду. В одно мгновение все оказались в ледяной реке во власти волн и водоворота. До берега доплыл только Иван. Подполковника Свиридова и Левковича похоронили в одной могиле на высоком берегу. Кругом, словно в скорби склонив головы, безмолвно стояли заснеженные лиственницы, а на пороге всё так же шумела река.

С боков свиридовской лодки отвязали брёвна, за вёсла сел майор, перешедший от Сенькина. Теперь в каждой лодке осталось по два человека, но замены у гребцов не было. Облегченные «резинки» пошли быстрей. Первым сплавлялся пилот с тяжело раненым Васильевым. Всю дорогу тот стонал и бредил, а приходя в сознание, просил воды, и Сенькину приходилось бросать вёсла и оказывать ему помощь.

Вскоре появились залесённые надпойменные террасы, река стала шире, исчезли перекаты, и вместе с ними заметно уменьшилась скорость течения. Лодки почти остановились. Русло делало замысловатые изгибы, огибая одинокие сопки. От берега до берега реку забило тонким льдом. Редкие льдины медленно плыли по всей ширине реки, натыкались друг на друга, прибивались к берегу и крошились на камнях. Повсюду, насколько хватало взгляда, была ледяная каша.

— Всё, товарищи, кажется, мы приплыли, пошла шуга! — сказал расстроенный Сенькин.

Было обидно сознавать, что до Алдана осталось совсем немного, а они могут застрять в замерзающей реке. Чтобы льдом не порезало резиновые лодки, Сенькин подвёл под них куски шёлка от разрезанного парашюта. После остановки майор с Иваном шёл первым, и, как ледокол, раздвигал и крошил лёд, а пилот, не напрягаясь, двигался по чистой воде, и молил бога, чтобы выдержали лодки. Только в одном месте, где река делала большую петлю, огибая высокую гору с обрывистым прижимом, пришлось пробиваться через сплошной затор льда.

Лодки выдержали и поздно вечером, не доходя устья, они встретили рыбака, заготавливавшего рыбу на зиму.

 

Глава 11. Площадь поисков

Наконец-то Закатов окончательно определился с площадью поисковых работ. Она протянулась с юга на север почти на сто километров, захватывая горы и долины полноводных рек. На юге находился участок, выделенный по предложению Фишкина. Север приходился на территорию, которую выбрал Фёдор. Именно здесь в трёх пробах Брукса было обнаружено четыре знака золота.

После долгих раздумий Закатов всё-таки решил оставить площадь Фишкина, но она попала в объект последней очереди, а сначала он наметил полевые работы в центральной и северной частях. Теперь проблемы были связаны только с методикой. А причина заключалась в том, что он не мог выделить вероятный тип оруденения, на который следовало ориентировать поиски. Не зная, чего ищешь, трудно было рассчитывать на получение положительного результата. Литературы по золотоносности древних пород совсем не было, поэтому приходилось определяться методом «тыка». Так Вадим Викторович называл слепое шараханье из стороны в сторону.

Таким нехитрым методом, анализируя сложившуюся ситуацию, Закатов пришёл к заключению, что, кроме руд жильного типа, золото может быть тонкорассеянным и даже субмикроскопическим, содержащимся в других минералах. Поиски таких золоторудных пород нужно было проводить в несколько этапов с разной сетью опробования, сгущая её на перспективных участках. Этого требовала инструкция по методам поисков, которую он основательно проштудировал. Но в ней ничего не говорилось о том, какими методами нужно искать такое тонкое золото.

Подтверждений своим соображениям, по поводу наиболее вероятного типа оруденения, Фёдор пока нигде не находил и из-за этого не мог выбрать не только сеть опробования, но и определиться с методами поисков. Ясно было только одно, что простым шлиховым методом золото этого типа найти практически невозможно. Тем более, его бесполезно искать вслепую на огромной площади, отбирая случайные пробы из разных пород, которых там было великое множество. Найти таким образом золото можно было только при безумном везении. Если же везение не ставить во главу углу, то нужно было что-то придумывать. Несколько раз он встречался с Фишкиным, поговорил и с Мамедовым, но так ни к чему и не пришёл.

В последнее время почему-то часто вспоминался Ачагыров из партии Шурковского. В своё время тот был первым, кому он рассказал о результатах анализов музейных проб. Владимир Николаевич всегда отстаивал и защищал Фёдора, а ещё он был опытным геологом-поисковиком, открывшим ни одно месторождение. Поэтому, не раздумывая, Закатов решил поделиться с ним своими проблемами.

Увидев кабинет с заваленными бумагами столами, стопками книг и рулонами разных карт, Ачагыров отметил основательность, с которой тот трудился на новом месте.

— Ну, давай рассказывай, чем занимаешься, как приняли в коллективе? — спросил он Фёдора. — А то, может, к нам вернёшься? На твоё место шеф до сих пор не взял никого, и, по-моему, жалеет, что тебя отпустил. Если хочешь, я поговорю с ним.

Грустно было сознавать, что работа в партии Шурковского — это уже прошлое, к которому возврата нет. Сейчас он живёт другой жизнью, и решает проблемы, далёкие от тех, какими занимался раньше. А главное — кроме обязательной работы теперь у него была внутренняя установка — открыть месторождение. Ради этого он готов был пожертвовать многим. Фёдор рассказал о своей научной теме и подошёл к тому, ради чего встретились:

— Владимир Николаевич, вот хочу с тобой посоветоваться, — начал он, как со старшим товарищем. — Скоро начинаем поиски золота, про которое рассказал, а я до сих не знаю чего ожидать, и самое неприятное — никакой ясности впереди. У всех сотрудников партии разные мнения. Что делать, на кого ориентироваться? Не знаю. То ли слушать Фишкина, то ли Мамедова, а может послушать свою интуицию. Чтобы продвинуться дальше, мне нужно на что-то решаться.

Ачагыров в ответ улыбнулся, сказав, что всё просто, как наш мир.

— Понимаешь, Федя, раз ты занимаешься этой проблемой, значит, ты её знаешь лучше всех. Из этого и исходи. Ты же сам представляешь, что для поисков золота нужны одни методы, для россыпей касситерита или железорудных проявлений другие. Короче, должна быть какая-то определённая модель месторождения или, проще говоря, ты должен представлять, что ищешь. Надо просчитать все варианты, где может встречаться такое золото. Так сказать, что может служить коллектором. Прикинь возможные механизмы его накопления и тогда у тебя появится картина того, где надо искать.

Закончив со своими бумагами, к ним подсел Афанасий. В последнее время он тоже занимался с фондовыми отчётами, но его задача была более приземлённой — составление сводной геологической карты на площадь предстоящих полевых работ. Для этого из старых отчётов Берестов отбирал материалы по геологическому строению, и интерпретировал под свою схему, составленную накануне. Из мощных разрезов, в которых были самые разные породы, он выделял определённые разности и прослеживал их по площади. В результате кропотливой работы получалось, что среди толщи гнейсов залегают протяжённые поля базальтов, кварцитов и других пород, не показанных на геологических картах. Именно они слагали тот самый зеленокаменный пояс, в котором им предстояло искать золото.

— Я тоже считаю, что должна быть какая-то отправная точка, от которой нужно плясать, — сказал Афанасий. — Если это месторождение жильного типа, должен быть один подход, если рудная залежь — другой. То есть, поиски надо ориентировать на открытие определённого типа месторождений, а не на все сразу, и, соответственно, выбирать методику. Отсюда появится сеть опробования, которая позволит выделить нужный объект.

Фёдор встал из-за стола и, пройдя по узкому кабинету, остановился возле Берестова.

— Только откуда мы знаем, какой это объект? А вдруг это окажется совсем не то, на что мы рассчитываем, и тогда, руководствуясь своими критериями, его пропустим, как, возможно, пропустили другие. Тут я с тобой не согласен: на данном этапе нужно искать все возможные типы оруденения. А для этого придётся применять самые разные методы. Все сразу заговорили. Ачагыров доказывал своё, Берестов пытался выкрутиться и, в конце концов, принял сторону Закатова, а тот, дождавшись, когда все успокоились, продолжал:

— По-моему, неудачи наших предшественников произошли именно из-за того, что они замахнулись на необъятные объекты. Как правило, все смотрят в небо, пытаясь увидеть там журавля, и не замечают птицу поменьше, сидящую рядом. Вообще, на мой взгляд, подход должен быть такой, как будто ты ищешь иголку в стоге сена.

 

Глава 12. В Верхоянье

Пилота Сенькина и оставшихся в живых пассажиров потерпевшего катастрофу самолёта Ли-2, рыбак привёз на моторке в деревню Охотский Перевоз, стоявшую на берегу Алдана. Фельдшера в деревне не оказалось, и раненых лечили всем миром. Помучиться пришлось с переломанным Васильевым. На его перевязку собрали все имевшиеся бинты и даже марлю, но раненому это не принесло облегчения — нужны были лекарства, которых тут не было. Ивану на руку наложили другой лубок, поверх которого намотали марлю. От этого в месте перелома рука стала круглой, как кочан капусты, что только усложнило ему жизнь.

После оказания медицинской помощи всех спасённых расселили по домам местных жителей. Иван попал к Марфе Тарасовой, жившей с двумя взрослыми дочерьми. Марфа Петровна, как представилась она при встрече, была статной, совсем ещё молодой женщиной, с большими голубыми глазами и каким-то неуловимым обаянием, притягивающим к себе внимание. Её муж не вернулся с войны, и теперь она одна тянула всё хозяйство, однако, судя по задору, жизненные невзгоды обходили её стороной. На вид Марфе можно было дать лет тридцать пять, однако от соседки Иван узнал, что ей намного больше.

Происходила Марфа из рода первых переселенцев, служивших на Охотском тракте. Ещё в начале XVIII века Витус Беринг отправил первый обоз из Якутска к берегам Тихого океана, где создавался плацдарм для освоения Камчатки и Америки, а спустя столетие по его пути решили пробить постоянно действующий тракт. Марфины далёкие предки были выходцами откуда-то из Забайкалья. Занимались охотой и сельским трудом, а сюда подались в надежде разбогатеть. По царскому указу переселенцам причиталась земля, а ещё им давали скот, большие подъёмные и даже в течение трёх первых лет обеспечивали бесплатным пропитанием. Взамен они должны были исправно нести почтовую службу и содержать станцию и свой отрезок тракта. Привольные края так приглянулись переселенцам, что они остались там навсегда.

Марфа Петровна взяла над Иваном персональное шефство. Кормила и поила, как самого дорогого и любимого мужчину. Взамен она не требовала ничего, только любовалась им, как красивой вещью и тяжело вздыхала. Видно дали знать о себе годы, прожитые без мужа. Ивану очень льстило, что такая видная женщина, обратила на него внимание. Где-то глубоко в подсознании возникали шальные мысли, что неплохо бы остаться с ней наедине, но он понимал, что годится ей в сыновья и это его останавливало.

Председатель сельского совета связался с руководством района, и через два дня из шахтерского посёлка Джебарики-Хая в деревню пожаловала целая делегация во главе с начальником рудного района майором Сидоровым. Первым делом тот выяснил обстоятельства произошедшей авиакатастрофы, и только после этого всех потерпевших осмотрел дальстроевский врач Гаврилыч, отбывавший ссылку на Колыме. По сравнению с другими Иван оказался самым здоровым, но всё равно врач поставил ему какие-то уколы, а вместо неудобного лубка наложил на руку гипсовую повязку.

— Фу, наконец-то сняли эту чёртову колоду, — почувствовав заметное облегчение,

произнёс он в сердцах.

Гаврилыч только усмехнулся.

— Если бы не эта колода, возможно, пришлось бы твою руку ломать снова. Так что скажи спасибо тем, кто её привязал.

Это сразу охладило пыл пострадавшего. Вспомнилось, как Сенькин принёс какие-то дощечки и, приложив к месту перелома, стал обматывать бинтом. Было холодно, пальцы пилота не слушались, но лубок он всё-таки приладил.

Раненого Васильева, в отличие от Ивана, загипсовали более основательно. Если бы не голова, где обошлось даже бинтов, его можно было бы принять за мумию. И всё же травмы Васильева поддавались лечению, а вот у майора Синицына обнаружились проблемы с головой. Тот заговаривался и, по словам Гаврилыча, ругал высоких партийных руководителей. Часами он вёл нескончаемый диалог с утонувшим подполковником Свиридовым и другими оппонентами в военных мундирах. Свиридов постоянно одерживал верх, и только однажды майор его победил. После этого он целый день говорил, что давно предсказывал крах великой империи и вот, наконец, он случился.

— Как же мы теперь будем жить без нашего командира? — спрашивал он у всех с пристрастием, но ответа ни у кого не получил. Да и кто мог дать ему ответ на этот, казалось бы, простой вопрос.

Вместе со всеми в деревню приехали два чекиста. Не дожидаясь, пока доктор закончит с ранеными, они начали расследование крушения самолёта. Первым допрашивали Сенькина. О чём они говорили, для всех осталось тайной за семью печатями, но то, что ничего хорошего из этой встречи не вышло, было видно по трясущимся рукам пилота. После допроса он даже отказался от еды, чего за ним не замечали, и впал в депрессию.

С Иваном тоже долго беседовали, расспрашивали о самой катастрофе и о действиях лётчиков во время полёта. В конце допроса его заставили написать подробную объяснительную со своими соображениями о случившейся катастрофе. Никаких соображений у Ивана не было, о чём он так и заявил. Чекисты пытались на него надавить, чтобы он хорошо подумал, но Иван был непреклонен, хорошо понимая, что каждое слово, написанное в объяснительной, может обернуться против пилота Сенькина и него самого. О конфликте со Свиридовым, а тем более о ящике с золотом Иван промолчал, рассуждая так: что может знать пассажир о находившемся на борту спецгрузе?

До особого распоряжения пострадавших оставили в деревне под присмотром чекистов. По-видимому, решающую роль сыграло заключение дальстроевского врача, запретившего транспортировку. Все понимали, что им дали короткую передышку, и по-своему радовались, что их оставили в покое. Сенькин и майор ушли в себя. Один глубоко страдал, постоянно возвращаясь к прерванному полёту, а у другого после разговора с чекистами в голове что-то повернулось и, наконец, дошло, в каком опасном положение он оказался. Зато Иван был на седьмом небе от счастья.

До обеда он валялся в постели или помогал по хозяйству, а вечерами восседал за обеденным столом, всячески пытаясь обратить на себя внимание Насти, старшей дочки хозяйки. А та, будто нарочно, не обращала на него внимания. При ходьбе девушка так покачивала задом, что Иван с замиранием сердца провожал её томным взглядом, тяжело вздыхая:

«Вот это красавица! Мне бы такую!»

Упругой грудью, тонким станом и крутыми бедрами Настя была похожа на мать, а лицом выдалась ещё красивей. Светловолосая, с большими карими глазами и чувственными пухлыми губами, прямым, слегка вздёрнутым носиком, она казалась сошедшей с картинки журнала «Огонек», в котором постоянно писали о передовиках производства, а на обложке часто печатали портрет какой-нибудь красивой стахановки, становившейся после этого известной всей стране. Про таких красавиц, как Настя, говорили — «кровь с молоком». Каждый раз, когда Марфы не было дома, Иван пытался завладеть её сердцем, но девушка всегда уходила от разговора. Однажды он не выдержал и, перекинувшись несколькими фразами, привлёк к себе и поцеловал.

— Отпусти! — вспыхнула девушка. — Тебе мамани мало? Иди к ней, она тебя приголубит, а ко мне не лезь.

Кое-как ему удалось удержать вырывавшуюся девушку.

— Да причём тут твоя маманя? — сказал он, улыбаясь. — Я же не виноват, что она смотрит на меня, как на картинку. Я без тебя жить не могу, ты мне нужна.

— А может, тебе ещё кто-нибудь нужен?

— Только ты и больше никто. — Говоря эти слова, Иван был искренен: с первого взгляда он влюбился в Настю и теперь мучился от неразделённой любви. — Твоей мамане мужик нужен, понимаешь, страдает она от неудовлетворённости.

Освободив руки, девушка рассмеялась.

— А где тут мужика найдёшь? Нормальных мужчин у нас нет. Кто на войну ушёл и не вернулся, как мой отец, а кто какой-нибудь не доделанный или пьяница, вроде соседа или наших охотников. Тут таких полдеревни, да только мамане они даром не нужны. Она же у нас ещё молодая. Катька-соседка говорит, чтобы она меньше думала о своём хозяйстве, а больше собой занималась. Да как это сделать? Маманя — главная кормилица, а мы с Татьяной только на подхвате: помогаем да что-нибудь вяжем или вышиваем.

Марфа, как рабочая лошадка, одна тянула тяжёлый воз. Видно по молодости она столько всего натерпелась, что, как могла, оберегала своих дочерей. Но те видели, чего ей это стоит, и всячески старались помочь. Татьяна приноровилась вышивать, да так ловко у неё получалось, что её работы долго не залёживались. У всех соседей были вышивки с полевыми цветами, спелыми ягодами или с красивыми видами Алдана. Настя больше занималась домом и была первой помощницей матери.

Неожиданно девушка сменила гнев на милость — стала более покладистой. А когда услышала, что она самая красивая и Иван её любит, разрешила один раз поцеловать в щёчку. Парню этого только было и надо: за первым поцелуем последовали другие — более страстные и продолжительные. Девушка расцвела прямо на глазах, её нежность и отзывчивость покорили Ивана.

— Мы теперь всегда будем вместе, — шептал ей парень, — я тебя отсюда заберу. Как только устроюсь на новом месте, приеду за тобой.

В ответ Настя только улыбалась, думая про себя, что такого сокола в клетке не удержишь, если вырвется на волю — только его и видели. И всё же надеялась, что он приедет и увезёт с собой. Она понимала, что влюбилась и будет без него страдать.

Целый вечер они прогуляли по берегу Алдана. Настя показывала окрестности своей деревни, а Иван рассказывал о себе: как учился в горном, как добирался до Магадана, где хотел работать и как оттуда его направили в медвежий угол. Потом, как само собой разумеющееся, поведал о случившейся трагедии. Настя не перебивала, но после его рассказа так разволновалась, что даже прослезилась. Непонятно как, они оказались в каком-то сарае, стоявшем на краю деревни. Никого вокруг не было и, открыв дверь, Иван с Настей залезли на кучу сена, уложенного до самой крыши. Внизу шуршали мыши, холодным ветром трепало дранку над головой, а они ничего не слышали. Их горячие сердца переполняла страстная любовь

Столица Якутии встретила крепким морозом и ясным солнечным днём. Зима вступила в свои права. Больше чем на полгода затаилась северная природа в ожидании первого весеннего тепла. В Якутске пути-дороги Ивана и Сенькина разошлись. Пилота увезли в больницу, а геолога Брукса — в представительстве «Дальстроя», откуда через неделю отправили в Верхоянск.

В геологоразведочное управление Иван добрался только в конце рабочего дня. Встретил комендант — пожилой человек с вставными железными зубами.

— Присаживайся, не стесняйся, — узнав, откуда тот прибыл, пригласил к столу Сан Саныч. — Попьём чаю, а потом всё остальное. Спешить нам не куда, до утра ещё далеко.

Не успел Иван обжиться, как на пороге появился молодой человек в кухлянке с капюшоном и в серых валенках. В руках незнакомец держал такие же вале¬нки только с отворотами.

— Николай, — подал он руку. Познакомились. — На, возьми, — протянул валенки. — А то пока тебе выдадут, ноги отморозишь. Не понадобятся, вернёшь.

В палатке заметно потеплело, гудела разгоревшаяся печка, пахло берёзовым веником и сырым бельём. Иван уже не чувствовал себя всеми забытым и покинутым.

— Я здесь тоже жил, в прошлом году, — закуривая, сказал Николай. — У нас тут был полный комплект: из всех обитателей этой палатки только я один был вольным, остальные оттянули приличные срока. Короче, все бывшие зэки.

Погужевали тут мои мужики, дай Бог каждому — спирт лился рекой. Где только они его брали, я до сих пор не знаю. По пьяни моего соседа по койке, так сказать, замочили. Прямо на глазах сцепились, волчары, и его ножом под ребра. А потом ещё и ещё. Короче, одиннадцать ножевых ран. Ну что я могу сказать, он сам виноват — нечего было лезть на рожон. Видишь ли, стал выяснять отношения, а что там выяснять? Надо было на зоне разбираться по трезвянке, а не здесь за бутылкой. После этого случая нас пошерстили и всех перетасовали, как колоду карт. Освобождённых перевели на разведучасток, а сюда подселили двух молодых, вроде тебя. Сейчас они живут в первой общаге. Хорошие ребята — Сашка Михайлов и Лёха Степанов, один десятник, второй коллектор.

Николай расстегнул кухлянку, пошурудил в печке кочергой. Из топки полетели искры под ноги, струйка дыма потянулась вверх.

— Я что пришёл, — потирая руки, сказал он тихо, — надо обмыть твой приезд. Иначе ты здесь не приживёшься. Ты что так смотришь на меня? Тебе разве комендант ничего не говорил?

Только теперь до Ивана дошло, почему Сан Саныч несколько раз сказал про магазин. Он явно намекал на то, что не мешало бы отметить его приезд.

— А чем обмывать? В вашем магазине хоть шаром покати. Ничего спиртного я не видел.

— И не увидишь — надо было спрашивать. Ну, в общем, это не твоя проблема. Я сейчас организую.

Он быстро исчез и вскоре появился с тёмно-зелёным эмалированным чайником и сеткой-авоськой. Из сетки торчали рыбьи головы и хвосты. По виду чайник был холодным.

— Что там? — спросил Иван, показывая на чайник.

— Брага. Самая обыкновенная брага. Только хорошая, такой ты ещё не пил.

Он налил в кружки серую жидкость. В палатке сразу запахло дрожжами.

— Ну ладно, давай за прибытие на Яну и за знакомство. Теперь, я думаю, ты здесь задержишься.

Николай молча выпил целую кружку, а Иван только пригубил и поставил на стол. Пить совсем не хотелось.

— Что, не нравится? Ты просто к ней не привык. Первую надо до дна, а потом можешь сачковать. Я разрешаю.

Брага оказалась сладковатой и даже приятной на вкус, Иван выпил всю кружку. На кусок чёрного хлеба толстым слоем наложил красную икру и с удовольствием откусил. Приятное тепло разлилось по телу.

— Моя фамилия вообще-то Сазонов, — закусывая таким же бутербродом, сказал Николай. — Я работаю техником-коллектором в Томпонской партии. Если что, обращайся, я тут всех знаю, помогу.

— И рабочих?

— И рабочих тоже. А что тут такого? Поработаешь с моё, и ты всех узнаешь.

Из сетки-авоськи Николай вытащил большую мёрзлую рыбу. В тепле от неё пошёл пар, и из белой, покрытой изморозью, она стала превращаться в серебристую с блестящей чешуёй.

— Сейчас мы будем есть строганину, — словно со сцены продекламировал Николай.

— Если не пробовал, то за это надо будет выпить отдельно. — В предвкушении удовольствия он потирал свои сильные руки. — Это чир, но у меня ещё есть нельма. Сейчас дойдёт и до неё очередь.

— Интересно, — только и произнёс Иван, с удивлением смотревший на мёрзлую рыбу.

Николай снял с неё шкуру с чешуёй и, поставив на попа головой вниз, грудью придавил к столу. Держа нож в обеих руках, стал строгать со спины. Из-под лезвия, закручиваясь спиралью, полезла тонкая полоска, похожая на стружку. Вначале «стружка» была коричневатой, а потом пошла белая, как лист бумага.

— Вон та первая самая жирная, — сказал он, не отрываясь от процесса, — сейчас ты это сам оценишь. Что смотришь? Можешь есть, бери пробуй. — Настрогав алюминиевую миску рыбы, он принёс тарелку с солью и туда же насыпал чёрного перца. — Теперь можно приступать. Под строганинку пропустим ещё по кружке.

За разговорами о жизни на Севере и о работе незаметно пролетело время. Ивану стало жарко, лицо раскраснелось, на носу выступили капельки пота.

— Жить тут в общем можно, но зимой тоскливо, морозы давят, — рассказывал подвыпивший Николай. — Если выдержишь, то останешься, а нет — сам сбежишь. Когда людям не климат, они находят сто причин, чтобы убежать на материк. Как ни странно, таких мне даже жалко. Я думаю, они нигде себя не найдут, потому что везде надо не просто работать, а пахать. Себя нужно проявить, показать специалистом своего дела, которому тебя учили, тогда ты будешь везде на коне.

То же самое Ивану говорили в институте, такие же слова он услышал от Кригера в Магадане и вот теперь об этом же сказал Николай.

«Несомненно, все они правы, но как себя проявить? Тут без меня народу хватает и, наверно, каждый хочет показать себя с лучшей стороны».

Такие мысли возникали давно, он считал своим долгом внести посильный вклад в освоение этого громадного региона, называемого Колымой. Оставив икру, Иван навалился на строганину.

— Весьма недурно! Кто бы мог подумать, что сырая рыба окажется такой вкусной.

Во время выпивки Иван рассказал, как чудом уцелел в авиакатастрофе и выбрался из тайги. Николай слушал, не перебивая, а когда тот закончил, со слезами на глазах пожал ему руку.

— Ну, ты герой! — сказал он с восхищением. — За такой подвиг тебя нужно наградить: отправить на курорт.

— Я только оттуда, — тяжело вздохнув и о чём-то задумавшись, ответил Иван. — Вот, видишь, ещё сало не доел.

После очередной кружки он сильно захме¬лел и впал в прострацию. Сколько пробыл в таком состоянии, совершенно не помнил. Проснулся на следующий день от холода. Голова раскалывалась на части, хотелось пить. В ведре был лёд.

Кое-как растопив печку и приведя себя в порядок, Иван пошёл в контору. Так же, как в Магадане, его пригласили к начальству.

 

Глава 13. В геологическом отдел

Результаты экспертизы на проект долго ждать не пришлось. Через неделю Закатову позвонила секретарь и попросила зайти в геологический отдел к Максиму Маратовичу Архипову.

— Прочитал я ваш проект, — поздоровавшись, сразу начал Архипов. — Занятно, очень занятно. — Он внимательно посмотрел на Фёдора, видно, примеряясь к нему. — Фёдор Степанович, скажите, пожалуйста, а почему вы выбрали именно эту площадь? — Архипов показал на карту, лежавшую перед ним. — Здесь уже проведена геологическая съёмка пятидесятитысячного масштаба. Площадь довольно хорошо опоискована, а вы снова собираетесь выходить туда. У вас нет никаких оснований на постановку работ. Никаких признаков золотоносности. Никаких! Там пусто, как в барабане.

Архипов постучал пальцами по столу, и этот стук тяжелыми ударами дошёл до сознания Закатова.

«Я так и знал, что он придерётся к моей площади», — подумал Фёдор, а вслух сказал:

— Геологическая съёмка, которая там проведена, в основном, выполнила свою задачу и более того — открыт ряд проявлений редкометальных пегматитов, но мне она практически ничего не дала.

— Что вы имеете в виду?

— Работы показали повышенный фон пород района на золото и ряд элементов-индикаторов2. Большего наши предшественники, к сожалению, не добились. Впрочем, ничего удивительного. Они провели весь комплекс работ, регламентированный инструкцией по геологической съёмке, а та инструкция не предусматривает поисков таких объектов, которые мы ищем.

— Я что-то не совсем вас понимаю, — сказал Архипов. — Инструкция рассчитана для всех геолого-съемочных работ и до сих пор ни у кого претензий к ней не было.

После встречи с Федотовым Закатов узнал много нового о зеленокаменных поясах и сейчас чувствовал себя довольно уверенно, поэтому был настроен только на победу.

— К величайшему сожалению, она устарела. С таким шагом опробования, который был задан при съемке, найти оруденение проектируемого мной типа практически невозможно. Это всё равно, что искать иголку в стоге сена — рудные тела несоизмеримо малы по сравнению с разрезами вмещающих пород.

— Молодой человек, ничего нового вы не изобрели: рудные тела везде несоизмеримы с вмещающими толщами. А причём тут инструкция? Я что-то вас не понимаю.

— Простите, я имел в виду, что тела маломощные и вследствие этого не были опробованы и оказались пропущенными. Кроме того, в то время никто даже не мог предположить, что среди гнейсов залегают какие-то зеленокаменные образования, которые могут содержать золотое оруденение. Предшествующими работами эти толщи похоронены среди мощных полей гнейсов. Вы посмотрите, пожалуйста, на эту геологическая карту. Она вся розовая. — Закатов показал на стену, завешанную разными картами и таблицами. Полстены среди них занимала знакомая ему разноцветная геологическая карта Якутии. Западная часть Алданского щита, куда он ткнул указкой, была покрашена красновато-розовой краской. — Это, значит, там нет интересующих нас зеленокаменных пород, — продолжал он уверенно. — Но уже сейчас ясно, что это не так. О перспективах площади можно будет говорить только после того, как мы получим всю имеющуюся информацию. Это довольно приличный объём работы, на который потребуется не один месяц. Надо будет тщательно проанализировать все старые отчёты и полевые дневники исполнителей. По дневникам мы восстановим маршруты геологов и заново построим геологическую карту района с учётом интересующих нас пород.

— Карта на ту площадь и без вас уже построена. Я имею в виду Государственную геологическую карту. Могу напомнить — это лист Петрова. Знаете такого?

Фёдор молча кивнул и продолжил:

— Карта Петрова составлена так же, как все другие, поэтому совершенно не отражает действительной картины: там не показаны породы, слагающие зеленокаменные пояса, а они там есть.

— Откуда вам известно, что они там есть? Вы же там не были.

Любой другой мог растеряться, но Закатов был готов к этому непростому разговору, от которого могла зависеть судьба предстоящей работы. Собрав всю волю в кулак, он уверенно сказал:

— Недавно мы дешифрировали аэрофотоснимки и даже, не используя материалов предшественников, выделили интересующие нас структуры, сложенные зеленокаменными породами.

— Вы хотите сказать, что при составлении геологической карты их пропустили. Съёмщики были настолько глупыми и неподготовленными, что не увидели того, чего, по-вашему мнению, не увидеть невозможно.

— Максим Маратович, я не ставлю вопрос ребром. Несомненно, они их видели, так как в разрезе они отмечены, только не знали, куда их отнести. Воспользовались тем, что тела маломощные, не показали их на карте. Так они и попали в мощную толщу гранитогнейсов докембрия, бесперспективную на золотое оруденение. Этими породами надо специально заниматься, но, когда они составляют незначительный объем среди всех разностей, ими можно пренебречь.

Архипов снова застучал по столу. Было видно, что он осмысливает услышанное. Сообщение молодого геолога заставило его задуматься.

— Интересная у вас логика, Фёдор Степанович. Породы эти есть, их видели, но не вынесли на геологическую карту. Вы всё списываете на предшественников.

— К сожалению, пока я не могу этого доказать, но как только мы вынесем все данные с результатами анализов на свою карту, сразу станет понятно любому, о чём идёт речь. Это прояснится уже до полевых работ.

— Хорошо, я вас понял. Надеюсь, увидеть эту карту. А вы не боитесь, что захлебнетесь в информации? Это же огромный объём работы, который под силу только большой геологоразведочной партии, а вас раз, два и обчёлся. Вообще кидать камни в чужой огород — не благодарное занятие, смотрите, а то геологи намнут вам бока.

На душе у Закатова полегчало: Архипов согласился с тем, что он сказал.

«Пока всё идёт нормально, только бы его куда-нибудь не понесло вразнос».

— Как я понял из вашего проекта, анализы, выполненные разными методами, совершенно не сопоставляются, — продолжил Архипов, — а вы хотите их выносить на карту. Зачем?

— Они не сопоставляются между собой и не работают до одной десятой грамма на тонну породы, а если содержания золота выше, тут нет проблем. Только таких значений, к нашему величайшему сожалению, мало. Ещё следует учесть, что многие анализы были получены уже после сдачи отчёта и потому в него не вошли. Мы их найдём и непременно используем.

Было видно, что Архипов основательно проработал проект Закатова и разобрался с проблемой определения золота. Сделав определённые выводы, он по-своему интерпретировал приведённые данные.

— Фёдор Степанович, чем больше я вас слушаю, тем больше всё это мне напоминает комариные укусы. Ваш проект не выдерживает никакой критики, вы делаете из мухи слона.

«Вот тебе и убедил, — мелькнуло у Фёдора в голове. — Я думал, он со мной во всём согласен, а оказывается, всё только начинается».

— Для такой серьёзной работы, как ваша, нужны эталонные объекты, — продолжал Архипов. — По-хорошему, на них следовало бы отработать методику, и только после этого можно было бы приступать к самой работе, то есть, переходить к площадным поискам. Или, если вам так будет более понятно, нужна определенная стратегия, без которой, как на фронте, никуда не денешься.

Об этом же Фёдору говорили Мамедов и Фишкин, считавшие, что всё упирается в отсутствие таких объектов, по которым можно было бы составить модель месторождения, какое он собирался искать. То же он услышал от Ачагырова.

— Я не против, но где их взять? Они пока не существуют. Вы же сами знаете, у нас нет ни одного подобного месторождения. Поэтому по ходу поисков мы будем нарабатывать методику. Интересующие нас структуры теперь известны, золото этого типа может быть только в них. Вот вам тактика и стратегия.

— Не иронизируйте, пожалуйста, — урезонил его Архипов, усмотревший в словах Фёдора подколку, брошенную в его адрес. — В вашей работе, молодой человек, даже не просматривается положительный результат. Пока, к сожалению, я вижу только распыление государственных средств. Они пригодятся нам для других нужд: нерешенных проблем, требующих внимания, у нас и так достаточно. Ну, скажите мне, пожалуйста, разве может небольшой отряд провести заверку таких больших площадей?

«Вот куда он снова повернул. Теперь, значит, вся проблема заключается в отсутствии кадров».

— Я считаю, что соваться туда пока незачем. Время для поисков этого золота ещё не пришло, вы сейчас наломаете дров, а мы потом будем расхлёбывать. Дополнительные проблемы нам не нужны.

Подсознательно Закатов понял, что скоро может наступить перелом в их разговоре, после которого обратной дороги не будет. Такое он однажды уже испытал, и теперь не хотел повторения. Надо было спасать положение. Решение пришло само собой.

— Конечно, у вас хватает своих проблем, — съязвил Фёдор. — У вас есть свои перспективные объекты, вам нужен прирост запасов — это всё привычно, а новое — зачем вам новое? Спокойней отсидеться до пенсии, а дальше хоть трава не расти. Подождём ещё лет двадцать, авось кто-нибудь за нас всё сделает. Зачем рисковать.

На крупном лице Архипова выступили багровые пятна. Уголки губ задрожали. Фёдор подумал, что задел его за живое, и не ошибся.

— Молодой человек, не утрируйте, пожалуйста, у вас, кроме амбиций, за душой пока ничего нет, а вы… — От возмущения он даже поперхнулся. — Вначале нужно наработать материал, а потом выходить на люди. Это вам не пыль сдувать с пряников. Нашёлся тут, понимаешь ли, великий специалист и начинает меня учить, как надо работать. А сам-то что ты можешь? Ничего ещё не сделал, а уже выступаешь. Мне и без твоих проблем есть над чем голову поломать. Между прочим, ко мне недавно заходил Шурковский. — Он усмехнулся. — Твой бывший начальник говорил, что хотел предложить тебе интересную тему по оловоносности Южноянского района, а ты сбежал.

— Не сбежал, а ушёл, — поправил его Фёдор, ни сколько не удившийся этому сообщению.

— По-моему, это одно и то же. Он, видишь ли, сдрейфил, а теперь чего-то корчит тут из себя, — с презрением сказал Архипов. — Везде надо работать, просто так ничего к тебе не придёт. — Он ещё долго возмущался, не давая вставить ни слова. Эксперта можно было понять — на этом месте он оказался не просто так: первооткрыватель месторождения, лауреат Государственной премии, Заслуженный геолог и прочее и прочее было в его послужном списке. А тут приходит какой-то мальчишка и начинает проталкивать свою проблемную работу, с которой потом хлопот не оберёшься. Когда Архипов замолчал, Фёдор невозмутимо сказал:

— Почему вы говорите, что у меня ничего нет? В проекте нашли отражение все основные моменты, о которых я вам говорил. Разрешите я напомню. — И не дожидаясь ответа, Закатов спокойно начал. — Мы обобщили все имеющиеся геологические материалы и провели типизацию разрезов наших структур с известными месторождениями мира. В результате этого появились перспективные площади, показанные в проекте.

— Видел я ваши площади. Кроме нескольких проб с единичными знаками золота и ваших соображений, ничего там больше нет. Этого мало, молодой человек. Как эту тему утвердил научно-технический совет вашей экспедиции, я диву даюсь. Материал сырой, совсем не проработан. Я поговорю с Ильёй Моисеевичем, пусть ваш проект рассмотрят ещё раз. Не нравится он мне.

В кабинет тихо вошла молодая женщина и села за соседний стол. Закатов с ней постоянно встречался на автобусной остановке. В последнее время они даже стали здороваться, но он не знал, что она работает в одном отделе с Архиповым.

— Вы смотрели отчёт Миронова? — не обращая на неё внимания, спросил Архипов Фёдора.

— Да, конечно, я его хорошо помню, впрочем, как и все остальные. — Он улыбнулся, посмотрев на женщину.

— Так вот, — Архипов вытащил из сейфа потёртую толстую книгу. — В этом отчёте написано, что район бесперспективен. Не нашли геологи там золота. А вы думаете, они глупее вас? Ошибаетесь, Миронов теперь член-корреспондент академии наук, светило мирового масштаба. Дмитрий Алексеевич ездит по Международным конференциям и ещё он консультант Министерства геологии.

— И профессор, — добавил Закатов.

— Совершенно верно, он ещё и профессор. Вот видите, какие люди там работали! И у них ничего не получилось. Обратите внимание, не получилось не потому, что они не умели работать, а потому, что там пусто. А искали в те времена не в пример теперешним. Тогда все шлиховать умели, документацию вели грамотно. Посмотришь полевые дневники — просто загляденье, как произведение искусства. Подробные описания, красивый почерк, рисунки один другого краше! А сейчас что получается: выпускник института лоток в глаза не видал. В дневнике пишет, как курица лапой, сплошные помарки и исправления. Кстати, отчёт Лагунова вы смотрели? — неожиданно спросил он молодого геолога.

— Конечно, как все отчёты по этой площади, которые есть в наших геологических фондах. Ещё не помешало бы съездить в фонды Читинского геологоуправления, но сейчас нет возможности.

— Так вот, у Лагунова написано то же самое, что у Миронова: нет там золота. Вот смотрите.

Архипов вытащил ещё одну толстую книгу в потёртом переплёте и открыл страницу, где лежала закладка. Это место Закатов знал наизусть. Там было сказано, что в двух левых притоках Айана геологи нашли единичные знаки золота. В отчёте приводилась его характеристика и даже рисунок, сделанный при просмотре под микроскопом. Только это золото было найдено на другой территории. О результатах поисков на его площади в тексте даже не упоминалось, что можно было понимать так: поиски провели, но ничего не нашли. Архипов это хорошо знал, поэтому и показал отчёт. Увидев реакцию Закатова, он отодвинул его в сторону.

— Ладно, давайте дальше. Смотрите. — Архипов положил на стол ещё три толстые книги. — У Васина пусто, у Петрова пусто и у Кириченко тоже ничего нет. Получается, ни у кого нет золота. Что же, по-вашему, они тоже шлиховать не умели?

— Я так не думаю.

— И я такого же мнения, — сказал Архипов. — А раз шлиховать они умели, отработали на совесть, пропустить ничего не могли. Значит, всё очень просто: нет там золота.

Он внимательно посмотрел на Закатова и продолжил:

— Обратите внимание, у всех пусто. Вот только один Брукс выбивается из этого ряда: в трёх пробах он установил единичные знаки золота. Но это ещё надо проверить, почему у всех пусто, а у него, видите ли, сверкнул металл? Так не должно быть. И вы, я вижу, сразу ухватились за эти результаты, и теперь морочите мне голову. Привязываете их к мифическому зеленокаменному поясу. Так?

— Я не морочу голову, а говорю, что эта площадь выделена по многим признакам и, в том числе, с учётом результатов, полученных Бруксом. Думаю, он, как никто другой, понимал, что надо искать не самородки, которых там нет и не должно быть, а мелкое золото. Вот поэтому у него всё получилось.

— Да ничего у него не получилось! — махнул рукой Архипов.

Из реплики было непонятно, что он имел в виду: поиски золота или его карьеру. В этот момент Иван думал о спасении своего проекта, поэтому слова ведущего геолога пропустил мимо ушей.

— Максим Маратович, почему вы не хотите признать, что на основании данных признаков эта площадь перспективна на поиски древнего золота? Вы всё время пытаетесь доказать мне обратное, как будто я ваш злейший враг.

Неожиданно Архипов улыбнулся во весь рот, и, посмотрев на сидевшую женщину, сказал:

— Такая у меня работа, молодой человек. — Должен же кто-то быть оппонентом. Если его нет, то грош цена любой затее. Можно было бы ещё вас заслушать на нашем территориальном научно-техническом совете, но теперь я вижу, проблема, которой вы занимаетесь, — не мертво рождённый ребенок. Ваш проект вполне аргументированный, а вы достаточно хорошо владеете материалом. Я не против постановки данной работы, — неожиданно подытожил Архипов. — Желаю удачи!

 

Глава 14. На БАМе

Решением научно-технического совета геологического управления тему Закатова утвердили, и в его жизни начался новый этап. Нужно было готовиться к полевым работам — к тому, ради чего он заварил эту кашу.

— На той площади тебе не обойтись без внутреннего транспорта, — при очередной встрече сказал Фишкин. — На юге Якутии лошадей днём с огнем не сыщешь, да они и не потянут — травы мало, там нужны олени. Так что придётся тебе, дорогой товарищ, ехать в Усть-Нюкжу заключать договор с совхозом на аренду вьючных оленей. Правда, от нас эта Нюкжа всё равно, что на краю света: надо лететь с двумя пересадками.

Попутно Фёдор хотел решить ещё одну проблему: заехать в деревню охотника Охлопкова. Фишкин не возражал.

— Может, к решению истории с Охлопковым подключить краеведов. Чем чёрт не шутит: вот возьмут и что-нибудь накопытят. Сам понимаешь — одна голова хорошо, а всем миром лучше, — перефразировал он известную поговорку.

Фёдору несказанно повезло: в Чульманском аэропорту, откуда он должен был лететь в Тынду, объявили посадку на самолёт, вылетающий спецрейсом в Усть-Нюкжу. Пристроившись к бамовским строителям, через два часа он был на месте.

Вокруг стоял заснеженный лес. По террасе реки Нюкжа в разные стороны разбегались дороги, и по ним взад-вперёд сновали большегрузные красно-оранжевые «Магирусы», отсыпавшие железнодорожную насыпь в сторону посёлка Хани, стоявшего под перевалом через Каларский хребет. Стройка века добралась и до этого некогда глухого таёжного уголка, где ещё совсем недавно, кроме охотников и оленеводов, не было никого.

При виде этой грандиозной стройки у Фёдора возникло впечатление, что он попал из тыла на передовую, где бойцы идут в атаку, а вокруг взрываются снаряды, двигаются колонны военной техники. Щитовыми домами и разнокалиберными вагончиками была забита вся долина Кабактана, впадавшего в Нюкжу. За отсутствием свободного места дома полезли на гору. Стайками и по одиночку они опоясывали крутой склон, образуя ступеньки. Самые хозяйственные строители оградили свои «усадьбы» штакетником, вровень с которым сейчас лежал буровато-серый снег. На крыше одного бамовского вагончика Фёдор увидел теплицу, закрытую прозрачной пленкой. Внутри горел свет, и зеленели какие-то растения.

Чтобы сократить путь, он свернул с накатанной дороги и, пройдя по тропинке, вышёл на замёрзшую Нюкжу. Возле очередной лунки, где недавно рыбачили, тропинка неожиданно оборвалась. Назад Фёдор возвращаться не стал и оказался по пояс в снегу. Вокруг стояла тишина. За рекой среди серых лиственниц кое-где зеленели сосны и ели, из-под снега выглядывали кусты ерника. По глубокому снегу он пересёк безмолвную долину реки и снова попал на наезженную дорогу. Больше Фёдор не срезал, и вскоре с косогора до него долетел запах дыма, а потом показались утонувшие в снегу дома. Над их крышами вился сизый дымок. Глухая таёжная деревня стояла на стрелке, образованной скованными льдом Олёкмой и Нюкжей.

«Красота-то, какая! — невольно вырвалось у парня. — Настоящая таёжная деревня».

Фёдор успел к концу рабочего дня. В конторе совхоза было многолюдно и шумно, но говорили в основном по-эвенкийски. Как он понял, выдавали зарплату, и некоторые уже были навеселе.

— А почему Фишкин не приехал? — узнав, что он из знакомой ему экспедиции, спросил председатель совхоза. — Он каждый год работает с нашими оленеводами. Передавай ему привет, — и добавил:

— Я тебе дам Сашку Тараканова, он недавно пришёл из армии. Хороший парень и совсем не пьет.

В Ан-2 качало, шум работающего двигателя врезался в сознание, напоминая о действительности. Внизу проплывали заснеженные леса и реки, а над ними висели облака. Как Закатов ни старался — три дня пришлось просидеть в Тындинском аэропорту. На единственный рейс, выполнявшийся дважды в неделю, образовалась очередь. С проблемой транспорта, о которой говорил Фишкин, пришлось столкнуться наяву. Фёдор смотрел вниз, а мысли снова возвращались к Охлопкову.

«Что же его заставило совершить такой героический поступок? Иначе это никак не назовёшь. Золото во все времена играло роль денежного эквивалента: его можно было продать или поменять на товар, вложить в него деньги. Словом, на нём можно было хорошо заработать, а тут вдруг старатель, работающий ради этого металла, сдаёт его государству, да притом безвозмездно. Это выглядит просто кощунственно и совершенно нелогично. Человек, живущий постоянно в тайге, должен сам себя прокормить и одеть. А как это сделать, если нет источников дохода? Добыть пушнину, грибы, ягоды, какие-нибудь корешки или травы и продать. Если есть золото, можно, конечно, продать его. Другого способа заработать деньги я не вижу. А что делает Охлопков? Он просто так отдаёт свои деньги, на которые мог бы что-нибудь приобрести…»

Самолёт попал в воздушную яму. Комок подошёл к горлу. Быстрыми движениями Фёдор стал разворачивать гигиенический пакет, но через мгновенье падение прекратилось.

«Ну, слава Богу, а то, чего доброго, не долетишь до этой глухой деревни, — зажав в руке смятую бумагу, подумал парень. — Вот народ будет смеяться, скажут: „Сидел бы на месте, ничего бы не случилось, так нет, куда-то попёрся“. — Про себя он улыбнулся, и мысли снова вернулись к Охлопкову. — Со старателем определенно что-то не так или, может быть, я чего-то не понимаю. Скорее всего, это золото он сдал для того, чтобы привлечь внимание властей к тому району. „Вот, мол, смотрите, товарищи большевики, сколько золота валяется у вас под ногами. Давайте его поднимем“. Если он его сдал в качестве приманки, тогда всё сходится. Но зачем привлекать внимание к тому, что можно поднять самому? Тут нет никакой логики. Что же всё-таки подтолкнуло его на этот подвиг? Может, сбежал с прииска и, чтобы легализоваться, совершил благородный поступок. Конечно, предварительно отсыпав большую часть себе».

Так ни к чему и не придя, Фёдор прилетел в Учур. Деревня Охлопкова вытянулась вдоль скованного льдом Алдана. Хвосты дыма, тянувшиеся вверх по течению реки, указали на расположение строений. С виду это был обычный таёжный поселок, жители которого занимались охотой и земледелием. Рубленые из круглого леса дома, крытые шифером и очень редко оцинкованным железом, стояли среди леса и на открытом месте. Некоторые из них украшали резные наличники и ставни. В центре деревни возвышался памятник вождю пролетарской революции, изменившей жизнь целой страны и провозгласившей лозунги в пользу рабочих и крестьян.

Прямо с самолёта Закатов отправился в поселковый совет. И первый, с кем там встретился, — был председатель Семён Иннокентьевич Охлопков. Оказалось, что он внук того самого Егора Охлопкова, ради которого он сюда прилетел.

«Тут, и правда, как говорил Шурковский, куда не плюнь, одни Охлопковы».

Семён был щуплым на вид, но жилистым мужчиной азиатской внешности. Короткие чёрные волосы ёжиком, на скуластом лице светились чёрные глаза, в которых угадывалась природная хитринка. На нём был нарядный тёмный костюм со светлой рубашкой и ярким полосатым галстуком. Спокойный с виду, Охлопков внутренне был заряжен. На вид председателю было за сорок. Отложив все дела, он занялся с Фёдором. Появление в деревне любого человека из города уже было событием, а если он приехал из-за его родного деда — выходило за пределы понимания.

— Егор один во всём нашем роду был старателем, значит, он вас интересует, — тайком изучая приезжего, сказал председатель. — После революции он мыл золотишко в тайге. Говорят мал-мал, разбогател мой дед.

— Как это?

— Ну, маленько, значит, — уточнил тот. — На заработанные деньги Егор построил добротный дом, в котором мы жили долго. А я его старший внук, правда, своего деда никогда не видел, но кое-что о нём слышал. Родственники рассказывали, что он был отчаянным человеком. Из Алдана пешком ходил в Якутск. Туда на машине за день не доедешь, а он пешедралом. Во, какой у меня был дед!

Охлопков младший поднял голову от стола и с важным видом посмотрел на Фёдора.

«Вот, мол, знай наших, — читалось в его взгляде. — Мы хоть и живём в тайге, но стоим многих городских».

— А зачем? — прервав любование собой, спросил его Фёдор.

— Да кто его знает, так бабушка говорила. Я запомнил её слова. Я же тогда был пацаном, а потом бабушки не стало. Хотел бы спросить, да уже не у кого было.

Позвонили по телефону, и председатель куда-то засобирался.

— Прошу прощения, надо срочно ехать на электростанцию, — сказал он, поднимаясь. — У нас чепэ случилось. По дороге я завезу вас к своей сестре, может, она что вспомнит, а поеду обратно, заберу. Валентина обо всём позаботится.

Сестра Охлопкова работала учительницей в деревенской школе. Узнав, зачем приехал Закатов, она только развела руками.

— Ну что я могу сказать о своём дедушке, если его никогда не видела? Нет, Фёдор, я вам не помощница, разговаривайте с Семёном — он больше меня знает. Столько лет прошло, а вы хотите что-то найти. По-моему, это невозможно

 

Глава 15. Старый старатель

Семён забрал Закатова только вечером и на машине повёз к себе домой. Падал пушистый снег. В лучах света снежинки кружились, словно в хороводе, искрились разноцветными огоньками и, опускаясь на землю, превращались в белое покрывало. Серебристые деревья казались пришедшими из волшебной сказки.

Жил Охлопков с женой и с семьёй дочери Алины в одном доме. Его дом ничем не выделялся среди окружающих строений, разве что стоял повыше других. Добротный пятистенок, рубленный из толстых бревен с застеклённой верандой, покрашенной зелёной краской.

— Мария, принимай гостя, — с порога сказал Семён и, представив его хозяйке, повёл в гостиную.

В доме пахло жареным мясом. Посреди большой комнаты лежал светлый ковер, в углу стоял телевизор, рядом с которым — мягкие кресла, а возле стены примостился диван, застеленный зелёным бархатным покрывалом. На противоположной стене висела медвежья шкура.

«Вот тебе и деревня! Не у каждого в городе такая обстановка в благоустроенной квартире, а о такой большой площади и говорить не приходится».

Мария смотрела за хозяйством, а дочь Алина, так же, как её тетя, учительствовала, только преподавала в младших классах. Муж Алины, как многие в деревне, после Нового года ушёл в тайгу на охоту и с тех пор дома не появлялся. И так было всегда, поэтому молодые дедушка и бабушка тянули и семью дочери.

Не успел Фёдор осмотреться, как его пригласили к столу. На столе было жареное мясо, копчёная рыба, солёные грибы и гора блинов, рядом с которыми стояли сбитые сливки. На краю, по правую руку от хозяина, из-за закусок выглядывала бутылка водки. Выпив и поговорив о жизни, Фёдор перешёл к делу, ради которого приехал. И Семён сразу его огорошил.

— Фёдор, я очень сожалею, но ничем помочь не могу. Нет у нас ничего о дяде Гоше, ты не обижайся.

В это трудно было поверить, и Закатов стал его убеждать, чтобы тот не отказывался и что-нибудь поискал.

— Семён Иннокентьевич, надо только захотеть и тогда, возможно, имя вашего деда впишут в золотую летопись страны. Может, у вас остались какие-нибудь письма или семейные фотографии? По себе знаю, обычно лежат где-нибудь в столе или в сундуке старые вещи, и никому нет до них дела, а потом оказывается, что рядом с тобой находится живая история. Нужно только проявить желание и всё получится.

Семён пожал плечами.

— Понимаешь, когда мы переезжали в этот дом, дочь сделала капитальную чистку: ни с кем ни посоветовшись, выбросила всё старье и разные бумаги. Решили, что в новом доме они не нужны. Да, и вообще, если честно, мне сейчас не до деда. У нас на электростанции движок полетел, надо срочно ремонтировать, а то не ровен час — замёрзнем.

Выручила Мария, вспомнившая, что в деревне живёт один старик, работавший на приисках в то же время, что их родственник.

— Из деда Попова, правда, песок сыплется, но память у него хорошая, — сказала раскрасневшаяся хозяйка, — сходите к нему, может, он вспомнит чего.

С виду дед Попов оказался суровым и, к удивлению Фёдора, славянской внешности. Среди эвенков и якутов встретить русского старика он никак не ожидал. Могучая бусая с проседью борода, густые тёмные брови придавали ему особую колоритность. Между бровями у старика залегли две глубокие складки, врезавшиеся в высокий морщинистый лоб. Деду можно было дать лет восемьдесят пять — девяносто, но когда он заговорил, Фёдор подумал, что он не такой уж старый.

— Меня зовут Фёдором, — словно процеживая слова сквозь редкие пожелтевшие зубы, начал дед, — а в детстве звали Федюшкой. Потом и старатели меня также кликали.

— Я тоже Фёдор, — отозвался Закатов, — значит, мы тёзки.

Дед приятно удивился и в знак признания долго жал ему руку.

— А по батюшке-то как вас величать? — спросил Фёдор старшего тёзку.

— Лексеич я. Фёдор Алексеевич, стало быть. Да кто б меня так звал! Даже на старости лет Федькой остался.

В тёмных глазах старика промелькнула скрытая печаль. Видно, ему всегда хотелось, чтобы звали его по имени отчеству.

— Вот, видишь, тёзка, как я живу, — повёл рукой перед собой дед. — Ты-то ещё совсем молодой, а я уже свой век доживаю. Вот недомогать стал: то радикулит разбивает, то сердце пошаливает. Чувствую, скоро конец мне придёт, я и так на этой земле подзадержался. С двенадцати лет по приискам мотаюсь. Начинал на Зее, потом судьба занесла на Алдан и вот теперь, видишь, к тунгусам прибился.

А вообще, скоко себя помню, я всё время работал, не разгибая спины. Грамоте некогда было учиться, оттого ни читать, ни писать не умею.

— А зачем тебе грамота? — вставил молчавший Охлопков. — Зато, наверно, разбогател на старательстве? Небось, где-нибудь золотишко припрятал?

— Что ты, что ты! — взмолился дед. — Я никогда богатым не был, а в молодости вообще влачил жалкое существование. Пахал, как лошадь, но много денег никогда не видел. Ох, мужики, тяжелое это дело золото мыть, каторжная работа! Но зато, если войдешь во вкус — не остановишь: хочется ещё больше добыть. Однажды, помню, это было ещё до революции, нам с отцом не сказано повезло. На ключе Кумкуй намыли мы хорошо золотишка, нарадоваться не могли, думали, куда денежки потратить, а нас хвать и в кутузку. Оказалось, что тот ключ один богатый золотопромышленник застолбил.

Хотели служивые отобрать добытое золото, а забирать-то нечего — мы его припрятали. Стражники и так и сяк нас катали, да так, не солоно хлебавши, отпустили. Того золота давно уже нет даже в помине, всё проели, а я вот до сих пор помню. Тогда мы хорошо поднялись: новый дом построили, своё хозяйство завели, корову купили. Жить бы на земле спокойно да радоваться, так нет, опять в тайгу потянуло. Это уже как болезнь, от которой не отвяжешься.

Крепкая старушка быстро направила чай. На столе появились домашние булочки, брусника, посыпанная сахаром и халва с конфетами.

— Молодёжь, присаживайтесь поближе — пригласила хозяйка. — Дед сейчас вас заговорит, обо всём забудете. Его хлебом не корми, только дай поболтать.

Попив чаю, Фёдор перевёл разговор на Егора Охлопкова.

— Это который Гошка Охлопков? — уточнил старик. — Твой дед, стало быть.

Семён Иннокентьевич подтвердил.

— Ну, как же не знать? Гошку я хорошо помню, один сезон мы на Тимптоне вместе старались, а потом уже на ключе Незаметном золото мыли. У меня даже сохранилась старая фотография, где мы с ним в посёлке Незаметном снимались. Это он уже позже стал городом, в 1939 году его переименовали в Алдан. Так вот, как сейчас помню: получили мы тогда хорошие деньги и заказали штоф водки в трактире. А потом пошли фотографироваться у Ковальского, да загуляли маленько. Два дня гужевались, пока больше половины денег не спустили. Ой, было дело! А теперь-то что? Остались только воспоминания. Сейчас я найду ту фотографию.

Фёдор подумал, что зря возлагал надежды на эту встречу — старик сейчас начнёт впадать в детство, и толком ничего от него не узнаешь. Между тем тот принёс потрёпанный фотоальбом и, полистав, показал на снимок.

— Смотрите, вот мы с Гошкой. — На пожелтевшей фотографии Фёдор увидел здорового бородатого мужика, стоявшего рядом с худощавым пареньком азиатской внешности с раскосыми глазами и шапкой густых черных волос на голове. — Вот Гошка. — дед ткнул пальцем на худощавого паренька. Был он в расстёгнутом кожаном пальто и в холщовой косоворотке. — Смотри-ка, совсем, как пацан, а ведь Гошка был лет на десять старше меня. Сколько я его знал, он всегда был таким щуплым. Но шустрый был малый, слов нет. Семён, ты похож на своего деда, — кивнул он Охлопкову.

Тот вдруг вспомнил, что бабушка однажды рассказывала, как дядя Егор ходил в экспедицию с какими-то русскими, и сказал об этом старику.

— Я в той экспедиции не был. Ты меня туда не впутывай, — неожиданно заволновался дед Фёдор. — Это было без меня. А про ту экспедицию я узнал только от Гошки. До этого ничего о ней даже не слышал. Ей-Богу, ничего! Так что ты на меня собак не вешай. Я тут ни при чём.

Старик изменился прямо на глазах: из тихого «божьего одуванчика», каким он предстал перед гостями, превратился в крепкого напористого мужика, отстаивающего свою правоту. От волнения у него даже задрожали руки и затряслась голова. Фёдор почувствовал здесь какую-то скрытую тайну.

— А что с той экспедицией случилось? — спросил он старика.

— Пропала она. Вот что случилось.

Старик ответил так сердито, будто его расспрашивали о чём-то запретном, о чём он не хотел говорить.

— Как пропала? — не отступался Фёдор. — Что, совсем пропала?

— А как иначе? Как в тайге люди пропадают: был человек, и нет его. Поди узнай, куды он подевался. То ли медведь задрал, то ли сам утоп в болоте, а может, повстречался с душегубом каким. В тайге, говорят, страшнее человека зверя нет. Одним словом, что я скажу: исчезла та экспедиция и всё тут. Пропала с концами.

Первое волнение прошло, старик немного успокоился, и, если бы не трясущиеся руки и всё еще красное лицо, можно было бы подумать, что это всё показалось.

— Но в экспедиции же был не один человек, — продолжал расспрашивать Фёдор. — И что, все бесследно пропали, и никто не возвратился?

— Ну и что из того, что много их было? В тайге в то время и бандиты хищничали, и китайцы, и недобитые белые, и даже красные промышляли. Скоко людей полегло из-за этого чёртова металла! — Дед закашлялся и, отхлебнув чаю, продолжал: — Вот теперь, поди узнай, на кого они напоролись. Раз из тайги никто не вышел, значит, все погибли, подчистую. Может быть, когда-то их следы ещё проявятся. Ну, чем чёрт не шутит, в жизни всё бывает. — Последние слова он произнёс так, будто оставлял надежду на благополучный исход.

Трудно было даже представить, что пропала целая экспедиция. Двадцать человек с оленями и снаряжением ушли в тайгу, а назад не вернулись.

— Значит моему деду крупно повезло. Это, наверное, сам Всевышний его сберёг, не дал на поругание злодеям. Я думаю, он уцелел благодаря божьей помощи.

С детства Семёну говорили, что Бога нет и быть не может, то же самое он слышал в школе, и, казалось бы, при коммунистической идеологии ребёнок должен был ещё с пеленок впитывать неприязнь к религии, однако получилось наоборот: чем больше ему говорили, что это плохо, тем сильнее он проявлял интерес к запретному. В школе Семён прочитал Библию и с тех пор считал себя христианином. А уже будучи студентом, покрестился в церкви.

— Причём тут Всевышний? — встрепенулся старик. — Геологи дали Гошке какие-то пробы, чтобы он их переправил на Большую Землю. С ними он поехал в город и там в каком-то комитете рассказал о находке геологов. Однако его рассказ, видать, всерьёз не восприняли или просто не поняли. Этого я сказать не могу, не знаю, в чём там была причина. Знаю только, что в том комитете его «потрясли», как последнего злодея. У Гошки нашли ещё золотишко, которое он припрятал на чёрный день.

Думал, раз зашил под подкладку, значит, никто не догадается, а там, видать, тоже ухари нашлись, не в пример ему лапотнику сыромятному. Подчистую обобрали злодеи. Вот с горя, а может из-за простуды или по какой другой причине Гошка слёг. Признали у него что-то вроде чахотки. Долго он провалялся в больнице, а когда вернулся в деревню, про ту экспедицию уже все забыли. Никто ничего о ней не знал, и он, видать, подумал, что люди благополучно вернулись и разъехались по домам. А оно вон как случилось: оказалось, что они потерялись.

— А что это за экспедиция? Чем они занимались? — спросил Фёдор.

— Да шут её знает. Я же тебе говорю, что услышал о той экспедиции только от Гошки. Да и он-то не много чего сказывал. А теперь-то, когда прошло столько лет, что я тебе скажу? За такое время можно было всё запамятовать напрочь, ан нет, видишь, я не всё забыл. Вот ведь как бывает, что надо, забудешь, а чего не нужно бы и помнить, так в голову западёт, что калёным железом не вытравишь.

— Может, вы ещё что-нибудь вспомните? — с надеждой посмотрел на него Фёдор. — Раз, говорите, в душу запало, то, наверно, знаете, где они работали.

Дед ехидно заулыбался. От этого его лицо скривилось, борода, будто приклеенная, поехала набок.

— Ну ты, Фёдор, силён! Берёшь быка за рога. Я только могу добавить, что отправились они куда-то в сторону Олёкмы. Это я хорошо запомнил, потому, что Гошка иногда говорил: «На Чаге я с геологами расстался. Хорошие люди были в экспедиции».

— А что у них делал мой дед? — живо спросил его Семён. — Золото искал?

— Да нет, золото геологи искали. Гошка был вроде проводника, сами знаете, какие раньше были карты. Ну и он ещё каюрил заодно, так сказать, помогал оленеводам. В тайге лишних рук не бывает.

Фёдор посмотрел по сторонам. В комнате горел ровный свет, а за окном по-прежнему падал пушистый снег.

— И что, никто их не хватился, никого не искали? — с надеждой он уставился на старика, ожидая, что тот скажет что-нибудь обнадёживающее или свернёт всё в шутку.

— Искали, конечно. Да что толку! На следующий год, как помню, кто-то даже приезжал из Читы, справлялся о той экспедиции. Жаль, Георгия в то время дома не оказалось, а кроме него никто толком ничего о ней не знал. Так не солоно хлебавши, они воротились назад.

Не раздумывая, Фёдор позвонил в экспедицию и, получив от Фишкина добро, поехал в Читу.

 

Глава 16. В читинских фондах

В Чите было теплей, но так же, как в Учуре, шёл снег и временами мела позёмка. Сквозь серые тучи просвечивало высоко стоявшее солнце. Фёдор сразу поехал в Геологическое управление, где находились фонды с отчётной документацией по геологоразведочным работам. Территория Якутии значительное время относилась к Читинскому геологическому управлению, поэтому все старые материалы о проведённых исследованиях можно было найти только там. На это и рассчитывал Закатов.

Получив разрешение, он сразу занялся картограммами изученности Алданского листа. На них были вынесены данные по всем геологоразведочным работам, проведённым на его территории. Вдоль и поперёк картограммы были разрисованы разноцветными линиями, ограничивающими разные площади. Одни были прямоугольными, другие в виде квадратов с одной ступенчатой стороной или неправильных фигур разного размера. По каждой такой площади в геологических фондах хранился отчёт о выполненных исследованиях. Как быстро подсчитал Закатов, изучение территории этого листа проводилось более восьмидесяти лет.

Он выписал номера отчётов и фамилии ответственных исполнителей работ, вдобавок ко всему просмотрел картотеку. На предполагаемую площадь, куда попали реки Олёкма, Чага и Тунгур нашлось двадцать восемь отчётов, освещавших исследования различной тематики. Среди них — поисково-съемочные, поисковые на золото, слюду-флогопит, горный хрусталь, уголь и даже на апатиты. Но все работы проводились после войны. Более ранними оказались только мелкомасштабные геологические съёмки, проводившиеся на севере листа.

«Вот тебе и Читинские геологические фонды! — листая толстые книги, думал геолог. — По всем данным получается, что в то время никто там не работал. Как же так? — задал он себе вопрос и сам же на него ответил: — Да потому, что нет отчёта. Теперь любому ясно, что все геологоразведочные работы завершаются отчётом. Сделал работу, будь добр отчитайся, покажи, что у тебя получилось и спиши потраченные денежки. Не мы это придумали — так положено. Значит, если нет отчёта, то и работы там не проводились. Но дед Попов утверждает, что были там геологи. Кто прав?»

Можно было строить догадки, высказывать разные предположения, только результат всё равно был отрицательным: в геологических фондах не было интересующего его отчёта. Молодой человек молча развел руками.

«Обидно! Очень обидно. Я знаю, что там работали, а доказать не могу. Ну, допустим, что работали, а где документальное подтверждение? Вот то-то и оно: его нет. Теперь мне понятно, где собака зарыта? А вдруг этот отчёт пропустили?» — неожиданно мелькнула догадка.

Закатов пошёл к начальнику геологических фондов. За стопками рукописных книг, сложенных прямо на столе, он увидел пожилого мужчину в толстых очках.

— Сергей Владимирович Замков, — по-военному представился тот, и, отложив работу, предложил чаю. — Когда-то я сам ходил в поле, писал такие же книги, а теперь вот оформляю их, — показал он на стол. — Своё я уже отходил, но, думаю, не зря, — добавил важно, и в его словах Фёдор почувствовал гордость за свою работу.

Узнав, что его привело, Замков как-то сник и даже сгорбился.

— Ну что я могу сказать?! На нет и суда нет.

— А может, работы проводили геологи из другого ведомства? Тем более, что это было до войны. Поиски закончили, а отчитываться не стали.

— Такого быть не должно — любые геологоразведочные работы согласовываются с комитетом. Значит, в любом случае должны остаться какие-то следы, если, конечно, геологи не прилетели с другой планеты. Инопланетяне могут работать без согласования.

Фёдор грустно усмехнулся. По этой загадочной улыбке было видно, что он серьёзно озадачен.

— В вашем случае самое верное — познакомиться с протоколами Геологического комитета, — посоветовал начальник. — Если такая экспедиция действительно когда-то была и, тем более, пропала, значит должны остаться какие-нибудь документы. Такой факт не мог пройти, потому что экспедицию снаряжали люди, которые несли за неё ответственность. Кроме пропавших геологов, нужно было списать материальные ценности. Вы же знаете, раньше за колосок пшеницы сажали, а за потерю целой экспедиции можно было пришить несколько статей одновременно и посадить целый геологический комитет. Посмотрите ещё в разделе «Документы».

На недоумённый взгляд Фёдора Замков сказал, что картотека с канцелярскими документами находится в другом зале.

— Если ничего не найдете, придётся идти в областной архив, — бросил он при прощании.

День упорного труда не прошёл бесследно. В областном архиве нашлись бумаги, подтверждающие слова старика Попова. В папке с приказами Читинского РайГРУ несколько строчек было посвящено пропавшей экспедиции. Это был приказ о командировке геологов на полевые работы. Алданская экспедиция, как значилось там, направлялась для обследования бассейна верхнего течения реки Кыллах на предмет её золотоносности. В составе экспедиции числилось семнадцать человек, включая трёх коллекторов, прораба, завхоза и двух каюров. Руководил экспедицией горный инженер-геолог А.И. Кравцов.

Ни схемы работ экспедиции, ни, тем более, координат площади проводимых ей поисков и даже имени и отчества начальника там не указывалось. И всё-таки полученными результатами Закатов остался доволен: теперь он точно знал — экспедиция была, и музейное золото как-то с ней связано.

 

Глава 17. Новое назначение

В конце декабря в Верхоянье наступили сильные морозы. Собираясь на работу, Брукс не поверил своим глазам: на градуснике было минус пятьдесят пять. Таких холодов он ещё не видел и со страхом думал, как их пережить. Но оказалось, не всё так страшно, как он представлял. Утепленная войлоком палатка неплохо держала тепло, а на улице стоял полнейший штиль, поэтому выручала тёплая одежда.

Приказом начальника экспедиции Брукса перевели вначале на должность геолога, а потом назначили начальником новой партии. Самой партии ещё не было, но уже был подписан приказ о её создании.

— А вдруг я не справлюсь, — расписываясь документах, сказал он главному геологу.

— Ты мне это брось. Как это не справишься? — ответил тот строго. — Я уверен, у тебя всё получится, а не справишься — накажем. Так что дурные мысли выброси из головы. Не для того тебя учили, чтобы ты прятался за чужими спинами, самому пора торить дорогу.

После того, как партию полностью сформировали, Бруксу дали место в общежитии и выделили отдельный кабинет. Вскоре он провёл собрание.

— Товарищи, приветствую вас в нашей новой партии, — начал он уверенно, как обычно отвечал на занятиях в институте. — Представляться я не буду, вы и так меня знаете, так же, как я знаю каждого из вас. Где-нибудь мы обязательно пересекались, а теперь волею случая оказались в одном коллективе. Я уверен, у нас всё получится, таких мужикам всё под силу.

Вокруг зашумели, все словно ждали от него именно этих слов, которых им сейчас не хватало. До этого каждый из них трудился в каком-то другом коллективе, с которым связывал своё ближайшее будущее, а тут «волею случая», как сказал Брукс, оказался в новой партии, руководимой вчерашним выпускником института, ещё не нюхавшим пороха.

Правда, в экстремальной ситуации тот показал себя с лучшей стороны — сумел выйти из тайги, о чём все хорошо знали. В глазах геологов этот штрих из его биографии заслуживал особой похвалы. И всё-таки каждый подсознательно переживал, думая о том, как ему здесь будет. Когда успокоились, окинув всех взглядом, Брукс сказал:

— Итак, чем же мы будем заниматься? — будто ожидая ответа на свой вопрос, он секунду помолчал и стал продолжать. — Мы будем изучать геологическое строение в бассейне среднего течения Яны, и проводить поиски полезных ископаемых. Судя, по имею¬щимся материалам, район наших исследований представ¬ляет белое пятно.

Поэтому нам предстоит составить геологическую карту. Известно, что развитые там осадочные породы представлены мощной песчано-сланцевой толщей. Местами она прорваны гранитами, в приконтактовых областях развиты роговики1. Естественно в связи с распространением гранитов там могли возникнуть благоприятные условия для локализации олова и вольфрама, а также для накопления россыпей. Таким образом, кроме геологического картирования, наша цель — поиски рудных и россыпных месторождений.

Когда Брукс закончил, посыпались вопросы. Больше всего геологов интересовало предстоящее поле. И немудрено: ведь полевые работы — это самая сложная и наиболее ответственная часть геологических исследований. Именно с ними связаны различные приключения и романтика профессии, привлекающая в геологию.

— В начале апреля мы должны выехать на весновку для подготовки базы. Кто поедет, пока неизвестно. Об этом я доложу ближе к отъезду. Площадь наших работ находится почти в двухстах километрах от трассы автозимника. Значит, туда надо как-то добраться. Пока я прорабатываю два варианта: первый — на лошадях, второй — пробить новый зимник до места нашей будущей базы.

Последний вариант для нас более приемлемый, но для его претворения в жизнь существует много разных проблем. Главная — это техника. Вы сами хорошо знаете, что её катастрофически не хватает, поэтому этот вариант могут не одобрить. Если же он пройдет, то до поворота с трассы зимника на нашу площадь придётся гнать бульдозеры. А это триста километров.

— А не проще ли снаряжение перекинуть на лошадях? — не выдержал Сазонов. Он сам попросился в новую партию, и Иван взял его на должность старшего техника-коллектора. — Техника постоянно ломается и требует соответствующего ухода и заправки, да и зачем из-за одноразового зимника срывать бульдозер с участка?

Геологи загалдели. Северное лето очень короткое, поэтому от того, как и когда они окажутся на площади работ, во многом зависел успех экспедиции.

В конце марта Брукс окончательно сформировал весновочную группу. В неё вошли восемь человек. Приказом по экспедиции старшим назначили Ивана. На месте оставались два Александра — Костырев и техник-оператор Малеев. Они должны были с маршрутными рабочими и шлиховальщиками прийти на базу партии в начале июня, когда можно будет начинать полевые работы. До места встречи геологов планировали завезти катером по Яне.

— Мужики, времени практически не осталось, — сказал Брукс на очередной планёрке. — Сроки с организацией сжаты до предела, поэтому прошу поднапрячься, отдохнёте в дороге. Пятого апреля выезжаем со всем бутером на двух машинах. Едем по зимнику вниз по Яне.

— А если не успеем? — спросил завхоз. — Ещё не получена большая часть снаряжения и продуктов. Не хватает посуды, нет упряжи.

— Никаких «если» быть не может. В случае задержки всем светит пятьдесят восьмая. Это минимум пять лет лагерей. Понятно?

 

Глава 18. Расследование

Перед самым отъездом Ивана вызвали в спецчасть управления. Этот отдел занимался сохранностью информации, которую когда-то засекретили, чтобы она, не дай бог, не попала в руки тех, кому не предназначалась. В ведении спецчасти находились все геологические отчёты с грифом «секретно», топографические карты, аэрофотоснимки и другие материалы, без которых в геологии не обойтись. Если учесть, что практически все отчёты были закрытыми для посторонних, то легко представить, какое место занимало это подразделение в жизни экспедиции.

В спецчасти пахло сургучом и спиртом. Сургуч использовали для опечатывания секретных посланий, поэтому измазанная сургучом банка постоянно стояла в зелёной эмалированной кастрюле с водой, подогреваемой на электроплите.

— Иван Петрович, с вами хочет поговорить наш куратор, — официальным тоном обратился к нему инспектор отдела, по выправке и другим внешним признакам, подмеченным Иваном, — типичный военный. — Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, он вас ждёт.

За столом Иван увидел человека в сером костюме с зачёсанными назад чёрными волосами.

«Судя по живому взгляду — не более сорока, — подумал он, — а если ориентироваться на поседевшие виски, может, даже старше».

Светлая рубашка и галстук в горошек придавали ему изысканность. Так одевалась интеллигенция в родном городе Брукса. Их глаза встретились, и Иван почувствовал колючий оценивающий взгляд. Ему показалось, что незнакомец пронизывает его насквозь. Это длилось мгновенье, но Ивану этого хватило. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, он остановился на пороге.

— Проходите.

Иван подошёл к столу.

— Майор госбезопасности Гайнуллин, — представился тот. — Садитесь. — И показал на стул, стоявший с другой стороны стола.

«Вот тебе и куратор! А почему же чекисты не вызвали меня в свою „контору“? Там они у себя дома, а тут в гостях. Хотя нет, тут тоже их контора».

— Иван Петрович, у меня к вам несколько вопросов, на которые я хотел бы получить исчерпывающие ответы. Вы не возражаете?

— Нет.

— Ну, вот и хорошо.

Иван понимал — раз его пригласили через спецчасть к сотруднику ведомства, которому он также подчинён, то разговор будет непростым. Правда, в экспедиции он работал недавно и, как считал, провиниться ещё не успел.

«Значит, его интересует что-то другое, не связанное с жизнью экспедиции. Что же тогда? Дом, институт, Магадан, авиакатастрофа? Скорее всего — последнее».

И он не ошибся.

— Я хочу поговорить с вами об авиакатастрофе, — начал куратор. — Точнее, о некоторых деталях того происшествия.

В его тоне слышалась подкупающая доброжелательность, располагающая к откровенному разговору, но Иван уже знал, что может за этим скрываться, и сразу выразил свою позицию.

— Так я же написал три объяснительные. В них всё подробно изложено. Ничего нового я, наверное, вам не добавлю.

Эти объяснительные он написал в разные инстанции после того, как их спасли. А самая обстоятельная осталась в Якутском управлении Министерства госбезопасности, куда его вызвали сразу по приезду в Якутск.

— Я с ними знаком, вот поэтому-то у меня и возникли дополнительные вопросы. Скажите, как вам удалось выжить в авиакатастрофе? Поймите меня правильно, — будто извиняясь за нетактичность вопроса и жёсткость, с которой тот прозвучал, продолжал он более мягко. — Ведь погибли почти все, а вы, второй пилот Сенькин, майор Синицын, товарищ Свиридов и ещё четыре человека остались живы. Вдобавок ко всему вы, образно говоря, отделались лёгким испугом. Да, кстати, как ваша рука?

Он пристально посмотрел на его левую руку и, Брукс сразу понял, что этот человек знает всё. Понимая, что его здоровье куратора интересует меньше всего, Иван сразу перешёл к главному.

— Вы хотите узнать, как я остался жив? — На мгновенье он замолчал. — На этот вопрос я затрудняюсь что-либо ответить. Наверное, так было богу угодно, потому что…

— А если серьёзно? — перебил его гэбист. — Расскажите о последних минутах, проведённых в самолёте до катастрофы. Где вы находились, чем занимались? Словом, вспомните всё, даже самые незначительные детали.

«Ничего себе! Он хочет повесить на меня авиакатастрофу».

— Как и все пассажиры, в тот момент я сидел на своём месте. Оно было расположено в середине салона, возле окна. Я видел плоскость крыла, значит — над крылом.

— У вас было тринадцатое место, — уточнил чекист. — Вы понимаете, что это значит? Это значит, чёртова дюжина — число, которое считается несчастливым. А вы взываете к господу богу. Да он, наоборот, с превеликим удовольствием отправил бы вас в преисподнюю. Придумали бы что-нибудь поинтересней. Ладно, продолжайте.

Вытащив из рогового футляра расчёску, майор лёгкими, словно ласкающими, движениями аккуратно поправил причёску. Редкие волосы ровно легли назад, прикрыв обнажившуюся плешь.

«Ему явно за сорок, — мелькнуло у Ивана в голове, — значит, воевал».

— А дальше был страшный удар, — оторвав взгляд от его головы, сказал парень. — После этого я ничего не помню. Когда пришёл в себя, лежал в снегу. Я с трудом поднялся и, помню, опёрся на руку. Страшная боль пронзила всё тело, я снова упал. Вот тогда я понял, что у меня сломана рука. Я всё-таки встал на ноги и увидел жуткую картину: самолёт разбит, в стороне от него валяется отломанное крыло.

— Интересно, очень интересно. Ну, а как вы считаете, что вам всё-таки помогло спастись?

Иван задумался. Этот вопрос он задавался себе не раз и каждый раз у него были разные ответы, но сейчас он уже ни в чём не сомневался и быстро ответил:

— Я думаю, главным фактором явилось то, что я вылетел в пролом, образовавшийся при ударе самолёта о скалу. Вылетел до того, как самолёт рухнул на землю. Останься я в салоне, неизвестно чем бы всё закончилось. Скорее всего, я бы разделил участь экипажа и большинства пассажиров. Это, несомненно, счастливый случай, подаренный мне свыше. Больше никак я не могу этого объяснить.

Будто соглашаясь с ним, гэбист закивал головой.

— Возможно. И каковы были ваши дальнейшие действия?

Брукс подробно рассказал о том, как он помог майору и второму пилоту, как участвовал в спасательной операции.

— Значит, это ваша идея покинуть разбитый самолёт и уйти в тайгу? Очень интересно! А в ваших объяснительных об этом почему-то нет ни слова. Вот видите, я узнал новые обстоятельства трагедии, а вы говорите, что нам и так всё известно.

В его голосе послышались нотки удовлетворённости собой, как бывает, когда человек добивается положительного результата, к которому долго идёт. Сердце у Ивана громко застучало, комок подошёл к горлу.

«Как же я проговорился? — винил себя парень. — Ведь предупреждал же Сенькин, чтобы я ни в коем разе этого не говорил. Надо было промолчать или, в крайнем случае, если бы он стал допытываться, сказать „не знаю“».

— Почему уйти? — вопросом на вопрос ответил Иван. — Все понимали, что оставаясь возле разбитого самолёта, обречены на гибель, поэтому согласились с моим предложением. Я не настаивал и никого не заставлял уходить. Каждый самостоятельно принял это решение, понимая, на что идёт.

— А может, вы сами создали такую обстановку, что у них не оставалось другого выхода, и они согласились идти с вами.

— Не я её создал, она сама собой так сложилась. Мы спасали оставшихся в живых людей и, естественно, спасались сами. Зачем умирать, даже не предприняв попытку спастись? По-моему, это глупо, — произнёс он, убеждённый в своей правоте. — Человек так устроен, что даже из самой сложной ситуации ищет выход. Правда, не у всех и не всегда получается.

— А у вас всегда получается, — заметил гэбист, — вероятно, поэтому вы были уверены, что спасётесь. Ведь там такой медвежий угол, из которого не всякий здоровый человек выберется. — Он пристально посмотрел на Ивана, видимо рассчитывая увидеть реакцию на свои слова.

— Когда мы уходили от самолёта, доля риска, конечно, была. Я бы даже сказал, риск был очень значительный. Ведь в тайге никогда нельзя быть уверенным в своей безопасности: на тебя может напасть хищный зверь, ты можешь утонуть в горной реке или упасть с горы и разбиться. В конце концов — тяжело заболеть. А у нас, как вы знаете, были тяжелораненые, которые нуждались в медицинской помощи. Я думаю, вы сами понимаете, для того, чтобы в тайге выжить, нужны продукты и медикаменты, а их было с гулькин нос.

Первый раз за всю встречу на лице гэбиста промелькнуло что-то вроде жалости. То ли он посочувствовал потерпевшим катастрофу, то ли позлорадствовал, Иван этого не понял.

«Наверное, я опять сказал что-то лишнее, — подумал парень, сейчас он меня выведет на чистую воду. Ну, уж нет, держи карман шире — теперь я тебе не скажу ничего лишнего».

— Ладно, с этим мы, кажется, разобрались, — услышал он майора. — Теперь расскажите, как погиб подполковник Свиридов. Что там случилось?

Почти слово в слово Иван повторил то, что было написано в его объяснительных.

— Так, так, — тот только кивал головой, — значит, по-вашему мнению, его подвела резиновая лодка. Больше никаких причин в его смерти вы не видите. А скажите, кто ему посоветовал привязать к лодке эти, чёртовы брёвна? Мне бы даже в голову не пришла такая мысль. Наверно, это опять ваша идея, я прав, Иван Петрович? — с пронизывающим взглядом он ожидал ответа.

— Да, нет, что вы! До такого я бы тоже не додумался. Резиновая лодка и так неплохо держится на воде. Он сам привязал брёвна парашютными стропами, это полностью его идея. Мне очень жаль, что так случилось. Свиридов был очень ответственным, честным и целеустремленным человеком. Кто бы мог подумать, что с ним такое может случиться. Я просто потрясён его смертью.

Пропустив его слова мимо ушей, майор снова задал провокационный вопрос.

— А почему вы ему не помогли, когда он тонул? Вы же были в одной лодке. Как же, вы выпускник престижного института, комсомолец и бросили товарища в беде?

Ивану пришлось в очередной раз рассказывать, как всё произошло во время сплава по Бурхале, придерживаясь предыдущих сообщений. Убедил он чекиста Гайнуллина или нет, Брукс не понял, но тот больше к этому вопросу не возвращался.

— Ну и, наконец, последний вопрос, на который я хочу получить исчерпывающий ответ, — постучав пальцами по столу, сказал майор. Было видно, что гэбист давно хотел его задать, но какая-то непонятная Бруксу тактика не позволяла сделать этого раньше.

— Куда вы дели ящик с золотом?

Вопросов о золоте Иван боялся больше всего. До сих пор перед глазами стоял подполковник Свиридов с направленным на него пистолетом. В случае потери даже ничтожного количества металла, он грозил его посадить. Подполковника уже не было в живых, и, кроме него, никто о том разговоре не знал, поэтому Брукс решил молчать до последнего.

— Какое золото? — с удивлением в голосе воскликнул Иван. — Я никакого золота не видел.

 

Глава 19. Золотой Алдан

Новость о пропавшей экспедиции горного инженера-геолога Кравцова застала Фишкина врасплох. До самого последнего он думал, что золото Охлопкова — это красивая сказка молодого геолога, захотевшего популярности. Но то, что он узнал, меняло картину и одновременно давало надежду на успех.

— Судя по реакции, дед Попов что-то знает об этой экспедиции, — выслушав Фёдора, задумался Фишкин. — Иначе чего бы он так напугался? Если бы никаким боком не соприкасался с пропавшими геологами, не стал бы так переживать. Давай подумаем, какое отношение может иметь дед к экспедиции Кравцова?

И они стали размышлять.

— Скорее всего, он всё-таки не ходил с геологами, — предположил Фёдор. — Иначе где-нибудь всё равно бы проболтался. Любую тайну сохранять непросто.

— Да кто бы это знал. Ты говоришь, в разговоре он петлял, как заяц при погоне. Хотел запутать следы.

— Ещё как.

— По наводке своего друга Гошки, то есть твоего старателя Охлопкова, он, конечно, мог найти экспедицию Кравцова. Если человек провёл в тайге полжизни, то пройти по следам людей для него не составит большого труда.

В поисках золота старатели подолгу жили в тайге, многие знали разные приметы и хорошо ориентировались на местности.

— То, что он совсем не прост, как кажется — это факт, — вспомнив разговор со стариком, усмехнулся Фёдор. — Правды от него не добьёшься, значит, есть, что скрывать.

— А зачем ему расписываться в истинных мотивах тех или иных поступков? Если он пошёл по следам пропавшей экспедиции, то не для того, чтобы узнать о судьбе потерявшихся людей. Возможно, он хотел чем-нибудь поживиться или добраться до фартового места, которое те нашли. Хотя кто знает, какие у него были намерения. Там, где замешано золото, надо быть предельно острожным в своих суждениях. Об этом чёртовом металле ходит столько легенд, что сразу не поймешь, где правда, а где вымысел. Пока никаких доказательств у нас нет, так что говорить об этом рано.

Фёдор стоял на своем.

— Ну, конечно, он нашёл эту экспедицию. Только при одном упоминании о ней его кинуло в дрожь. И это, несмотря на то, что с тех пор прошло больше полвека. А ведь он мог бы всё рассказать, как было на самом деле, или просто отшутиться. Так сказать, списать на молодость. Дед явно собрался унести свою тайну в могилу.

Золото во все времена не давало никому спокойно жить, каждый мечтал разбогатеть, только не у всех получалось. О том, что на территории России много золота, было известно давно. Приватным образом им промышляли всегда, тем не менее, история золотодобычи в России насчитывает всего около трёхсот лет.

Первое золото стали добывать только в начале XVIII века. Добывали его в Забайкалье, но весьма своеобразным способом: попутно извлекали при плавлении золотосодержащих руд. Как ни странно, золото было второстепенным металлом, получаемым в результате сложного технологического процесса. Потом пришла очередь Алтая. На Колывано-Воскресенском заводе уральского промышленника Демидова золото выплавляли из медных руд по той же технологии.

Главным центром золотодобычи вскоре стал Урал. В середине XVIII столетия недалеко от Екатеринбурга крестьянин Марков открыл крупное месторождение рудного золота. Месторождение назвали Берёзовским. Для его разработки был построен первый в России золотодобывающий рудник, работающий до сих пор. Всё шло хорошо, пока одному горняку не пришла в голову странная, на первый взгляд, мысль — проверить отвалы Берёзовских рудников. К его неописуемой радости в них оказалось много золота, потерянного при обогащении руды. Тем горняком был Лев Иванович Брусницын.

Найденное золото надо было как-то извлекать из отработанной породы, но как? И Брусницын стал экспериментировать. Так в 1814 году он разработал новый способ промывки и получения золота из отвалов породы. Фактически он изобрёл технологию добычи золота из россыпей при промывке песков бутарой. С помощью своего же изобретения Брусницын нашёл золотые россыпи на Березовке, Пышме и других уральских реках, а вскоре россыпное золото обнаружили в бассейне реки Миасс и вдоль всего Уральского хребта.

Брусницынский метод промывки россыпей быстро распространился в Сибири, на Алтае и во многих других регионах России. Этому способствовало решение Российского государства о снятии с 1826 года запрета на добычу драгоценного металла. Тысячи охотников фарта устремились по сибирским рекам в поисках своего счастья. Они продвигались на север и восток, в приморскую тайгу и на Чукотку. Так, благодаря вольным старателям были открыты новые месторождения, и даже целые золотоносные районы. В их числе — Алданская провинция.

— О поисках золота на Алдане написана не одна книга. — Фишкин показал на геологическую карту. Розовым цветом на ней были обозначены древние породы, занимающие значительную территорию на юге Якутии и в Забайкалье. — Это целый пласт в истории освоения России.

— Насколько я знаю, золото на Алдане было известно ещё с конца XIX века. То есть, задолго до официального открытия «Золотого Алдана» в 1923 году. А с 1895 года амурские золотопромышленники добыли на Алданских приисках более тысячи пудов золота. — Фёдор включил калькулятор, засветившийся зелёными огоньками, и быстро посчитал. — Это более шестнадцати тысяч килограмм, — сообщил он радостно. — В год больше полтонны. Ничего себе выдавали амурские старатели нагора! Вот тебе и открытие века, приписываемое Советам.

Фишкин с интересом посмотрел на Закатова, не зная, как отнестись к его сообщению.

— Откуда у тебя эти цифры? — наконец, спросил он его.

— Да всё оттуда же — из читинских геологических фондов. Я там накопытил несколько сводок по истории освоения региона и ещё довольно много чего интересного. Такого не почерпнёшь из нашей печати. Вот смотри!

Закатов показал общую тетрадь в коричневой обложке. Корявым размашистым почерком в ней было исписано десятка два страниц. Фишкин открыл первую попавшуюся:

«Добыча золота на Алдане увеличилась с 4832 кг в 1923/24 г. до 9387 кг в 1936 г. Таким образом, Алдан опередил по годовой добыче Ленские золотые прииски (8560 кг), Дальний Восток (7760 кг) и другие прииски СССР. По суммарному объёму добытого драгоценного металла Якутия занимала первое место в СССР. Её удельный вес в общесоюзной добыче золота составлял 22,6 % в первой пятилетке и 12,9 % — во второй».

— Получается, в Якутии до войны добывали примерно шестую часть золота, — оторвавшись от тетради, задумчиво покачал он головой. — Мне кажется, здесь что-то не так.

— Это, считай, только на одном Алдане. В то время ещё не было ни Индигирки, ни Колымы, ни Кулара, не было и других золоторудных районов. Правда, золотишко мыли ещё на Аллах-Юне, но там, по-видимому, брали крохи.

Фишкин нервно заёрзал на стуле и, отдав тетрадь, почесал затылок. Было видно, что Закатов задел за живое.

— Мягко говоря, ты, Федя, не прав, — сдерживая себя, сказал он, как можно спокойней. — Золото добывали везде. В XIX веке самыми крупными сибирскими месторождениями считались знаменитые Ленские прииски, входившие до 1898 года в состав Якутской области. Кроме того, добыча золота велась на Лебедином прииске, расположенном в Сутамском и Тимптонском золотоносном районах, Тунгирском, Тыркандинском и Кабактанском приисках.

И ещё: до войны уже во всю пошло «дальстроевское» золото с Колымы. Заключённые рабским трудом вносили свой вклад в общее дело. Сколько там добывали я, к сожалению, не скажу — сведения закрытые, а что касается юга Якутии, то, пожалуйста: до 1921 года Ленские прииски дали около тридцати шести тысяч пудов золота, а Лебединский, Тунгирский, Тыркандинский и Кабактанский всего более тысячи. Учитывая примитивные условия разработки россыпей, существовавшие в то время, — это тоже немало. Тогда ещё не было ни бульдозеров, ни гидромониторов — всё заменяли примитивные приспособления для промывки песков: кирки, лопаты, бутара и, конечно, ручной труд. Добыча золота всегда была связана с каторжной работой. Без этого металла не получишь.

— Конечно, пахать надо везде. Зато этот труд очень хорошо вознаграждался. Золотари до сих пор у нас в почёте.

Не обратив внимания на реплику Фёдора, Фишкин увлеченно продолжал:

— Жажда быстрого обогащения постоянно толкала старателей вперёд, не давала подолгу засиживаться на одном месте. Но среди них были такие, кто, встав на тропу поиска фарта, всю оставшуюся жизнь посвящал этому занятию. К таким людям относится горный инженер Подъяконов. В конце XIX века по поручению Правления Российского золотопромышленного общества он провёл поиски золота в верховьях Амги и Алдана. От устья реки Селигдар Подъяконов поднялся до её истоков и дошёл до реки Томмот — правого притока Большого Нимныра. До алданского золота горному инженеру оставалось совсем немного, но открытия не получилось — он прошёл всего в пяти километрах от «Золотой реки» Орто-Салы и на Томмоте повернул назад. Впоследствии там открыли крупное месторождение золота.

— А почему же он не пошёл дальше? — с удивлением спросил Закатов. — Что случилось?

— Да кто его знает. Теперь об этом мы можем только гадать. Может, вмешалось провидение или помешала наступавшая зима, а может, закончились продукты. Или ещё проще — не увидел дальнейших перспектив. Поиски — это же в некоторой степени лотерея: повезёт — не повезёт. Повезёт — хорошо, а нет — что поделаешь: не стреляться же, в конце концов. Надо надеяться, что в следующий раз удача не пройдёт стороной.

С лица Фишкина не сходила улыбка, и, посмотрев на него, Фёдор подумал, что тот, наверное, имеет в виду его.

«Не сильно ты обольщайся предстоящей работой, — как бы говорила его усмешка. Золото искать — это тебе, парень, не голубей гонять».

Но вот улыбка исчезла, и он стал продолжать:

— Несмотря на неудачи, преследовавшие Подъяконова два сезона подряд, он не остановился и на третий год снова снарядил экспедицию. Но теперь двинулся на запад — на Амедичи и Кабакту. Несколько месяцев каторжного труда, и в его лотках наконец заблестел долгожданный металл.

Удача нередко посещала старателей. Чаще всего они находили мелкие россыпи, а крупные месторождения, где можно было добывать много и долго «стараться», во все времена считались большой редкостью. Их открывали либо случайно, либо во время поисков, которые проводили золотопромышленные компании.

В конце XIX века на Амуре быстрыми темпами стал развиваться золотой промысел, отрабатывались известные россыпи с приличными содержаниями металла. Месторождения имели особенность истощаться, поэтому нужны были новые объекты, и старатели пошли на север.

 

Глава 20. Экспедиция на север

Было девять вечера, но солнце только приближалось к гори¬зонту. Наступал полярный день дли¬ной в целые сутки. Иван Брукс сидел посреди огромной кучи снаряжения и смотрел на видневшиеся вдали горы.

«Интересно, как же спать, когда вокруг тебя светло, как днём, и солнце не заходит? Вот тебе Заполярье!»

Схему заброски его партии начальник управления не утвердил, поэтому вместо бульдозера, которым собирались пробивать зимник, пришлось перегонять лошадей.

— Иван Петрович, обед готов, — услышал он Вадима Сергеева, самого молодого сотрудника партии, дежурившего по кухне.

Когда он подошёл, все уже сидели за длинным столом, наскоро сооружён¬ным из ящиков. Ждали только его команды. На многих были темно-синие телогрейки и чёрные шапки-ушанки, из-за чего они больше напоминали заключённых ГУЛАГа, чем геологов дальстроевской экспедиции.

— Ну что, мужики, полдороги мы уже одолели, и слава богу, без приключений, — подвинув к себе миску с дымящейся кашей, сказал Иван. — Пока всё идёт по плану. Нам осталось совсем немного, но это самая сложная часть пути. Тут уже техника ни при чём — теперь всё будет зависеть только от нас самих. — Ненужных проблем Иван старался избегать и, просчитывая разные варианты, останавливался на самом безопасном. В данном случае это был переход по тайге. — Быстрей бы уж пришёл Николай с лошадьми, а то через полмесяца, глядишь, и снег исчезнет, а вместе с ним и этот зимник. Потом реки выйдут из берегов. Только бы не подвели лошади!

— А почему они подведут? — откусывая горбушку хлеба, сказал завхоз Лапшин. — У нас на перегоне опытные мужики. Один только Сазонов чего стоит, а Костя Гаврилов! Я уже не говорю о наших конюхах — те, вообще, только лошадьми занимаются. Для них перегнать два десятка лошадей по зимнику, как два пальца …

Раздались смешки. После тяжёлой дороги никто не унывал — главным было то, что они оторвались от надоевшего за зиму посёлка и накопившихся домашних проблем.

— Не спорю, опыта им не занимать, но чего в жизни не бывает, — помешивал горячую кашу Иван. — Поэтому не станем плакаться в жилетку, а будем надеяться, что всё пройдет нормально. Как дойдём до места, обещаю обмыть нашу заброску. На этот случай я добыл бутылку спирта.

— Скажи, немного поболе, — не выдержал завхоз. — Бутылка спирта на нашу партию — всё равно, что ничего — только причаститься.

Остаток дня геологи занимались организацией своего кочевого быта. На берегу реки поставили две палат¬ки. В каждой установили по боль¬шой печке, какие стояли во всех помещениях экспедиции. На ветки стланика уложили оленьи шкуры, а на них разложили спальные мешки. Первая ночь прошла в разговорах, и только под утро все угомонились.

Через три дня, с задержкой на сутки, пришли перегонщики. Брукс впервые увидел низкорослых лошадок с длинной шерстью. Их арендовали в северном колхозе, который считался подшефным. Как он ни смотрел — не увидел одного конюха и не досчитался трёх лошадей. Заметив недоумённый взгляд начальника, Сазонов поспешил с объяснением.

— Васька Петров вернулся в деревню, ночью сбежали две лошади. Как дунули, только мы их и видели. Дикари! Кусаются не хуже собак, да ещё брыкаются, а работать не хотят. Если Васька не перехватит беглецов по дороге, придётся возвращаться до самого табуна. Тогда он придёт только через неделю-полторы.

Утром стали обучать лошадей. Про якутских лошадок говорили, что они неторопливы и спокойны, поэтому Иван подумал, что проблем с ними не будет. Все лошади, которых пригнали, никогда не ходили под вьюком и боялись даже собственной тени. Их дрессировкой командовал Петя Васильев, невысокий круглолицый якут, числившийся в партии Брукса конюхом. Первым делом он подогнал сбрую, надел сёдла и, загрузив мешки с речным песком, стал приучать их ходить под вьюками. Поначалу все лошадки взбрыкивали, а самые строптивые устраивали настоящее представление. Чтобы сбросить вьюк, подбрасывали зад, цеплялись за деревья и, как подкошенные, падали на землю. В один «заезд» чуть не пострадал завхоз. Едва отскочив в сторону, рядом рухнула макушка сухого дерева.

Перед выходом все лошади были завьючены, но только тронулись, спальные мешки и баулы, как мячики, разлетелись в разные стороны.

— Ну что, так и будем воевать? — обратился к животным Иван. — Давайте заканчивайте это дело. Нам надо выходить. — И, странное дело, будто вняв его словам, лошади успокоились

Снег в тайге был не тронут, и на солнце блестел и искрился. От этого казалось, будто тысячи лучей отражаются от его поверхности. Пришлось надеть солнцезащитные очки. К концу второго дня геологи поднялись в верховье горной реки Силир, входившей в бассейн Яны. В горах русло реки заметно спрямилось, а по берегам из-под снега виднелись громадные валуны. Неожиданно долина расширилась, впереди заблестела вода. Целая река текла прямо по льду, образуя ручьи и промоины. Шедший впереди Сазонов сунулся со связкой лошадей в воду, но, намочив ноги, вернулся назад.

— Наледь. Было бы холодней, наморозили бы валенки, а так одна головная боль.

— Как наморозили? — ухватился за его слова подошедший Иван.

— Да очень просто: снимаешь один валенок и макаешь в воду. Когда образуется корка льда, замачиваешь второй, и так по три раза. Правда, после этого валенки становятся неподъемными, но зато не промокают.

 

Глава 21. Долгожданная удача

Согласно полученному заданию партии Брукса предписывалось изучить геологическое строение района и провести поиски полезных ископаемых. Сначала он решил выполнить рекогносцировочный маршрут, а после этого наметить план дальнейших действий.

Утром Иван встал ни свет, ни заря и, растопив печку, вышел из палатки. Солнце уже стояло так высоко, что можно было подумать — день давно наступил. Снег вокруг почти сошёл, но кое-где, как будто от старости, почернел и основательно просел. И только в затенённых местах и на северных склонах лежал почти нетронутым.

Хорошее настроение, пришедшее вместе с солнечным утром, не покидало Ивана весь день. Он осмотрел несколько разрезов, сложенных однотипными породами и, описав каждую толщу, отобрал пробы для эталонной коллекции, на которую будут ориентироваться другие. Брукс давно усвоил, как важно, чтобы все геологи называли одни и те же породы одинаково. От этого зависела правильная рисовка полевой геологической карты, и даже направление поисков.

Сразу после того, как прошёл ледоход и спала вода, начали полевые работы тремя маршрутными парами. Брукс ходил с Сергеевым в геолого-съёмочные маршруты, а все остальные — в поисковые. Подключили к ним и завхоза, освободившегося от основных проблем по устройству лагеря. Однако к решению начальника Лапшин отнёсся с явным недовольством.

— Я на маршруты не подписывался, я работаю по хозяйственной части, — начал он конючить, — на мне, в конце концов, вся база висит, за которой надо постоянно смотреть.

Пришлось Ивану его убеждать.

— Лёша, пойми меня правильно, мы не отдыхать сюда приехали. Дома можно где-то проволынить, отчего-то отказаться — сделают другие, а здесь мы одни. Ты сам знаешь, народу у нас не хватает, а задание, между прочим, никто не отменял. Поэтому, чем раньше мы начнём маршруты, тем раньше закончим и пойдём дальше. Я тебя ставлю только до прихода Костарева и Малеева, а там снова занимайся базой.

— А почему в паре с Сазоновым? — не унимался Лапшин. — Я бы лучше с Гавриловым, он же поисковик, а что Сазонов? Он всего-навсего коллектор.

Иван сказал, что они будут заниматься одним и тем же: отбирать шлиховые пробы из русловых от¬ложений и Лапшин нехотя согласился, но про себя ещё долго бурчал: «Тоже мне придумал: поставил в паре с Сазоновым, он ещё тот командир. Вот начальник..!»

В последнем маршруте во всех пробах Сазонова оказался касситерит. Понимая важность находки, Брукс отложил маршруты и, собрав всех поисковиков, пошёл разбираться. Первым делом заверили все аномальные точки. Для этого в местах отбора сазоновских проб заново отмыли шлихи. Результаты опробования сомнений не вызывали: касситерит был везде.

— Молодец, хорошо моешь, — сверив выход тяжёлой фракции в своих шлихах со шлихами Сазонова, сказал Иван. — У нас получилось практически тютелька в тютельку.

— Последние две пробы — работа моего ученика, — Сазонов показал на Лапшина. Потирая руки, тот засиял от счастья. — Правда, под моим непосредственным руководством, — добавил он, как бы между делом.

— Судя по рельефу, тут могла образоваться крупная россыпь, — пройдя по всей долине ручья, рассуждал Иван. — Для накопления обломочного материала лучших условий просто не придумаешь. Всё, что было вынесено из рудных тел, также оказалось в русле боковых ручьев и принесено сюда. А наличие пологих холмов в долине может свидетельствовать о значительной эрозии горных хребтов, прорезанных рекой,

Широкая долина со всех сторон была окружена горами с довольно пологими склонами, образуя значительную площадь водосбора.

— Согласен, — подтвердил Сазонов. — При выветривании рудные минералы должны были выноситься из коренных источников, переноситься водными потоками и накапливаться в этой впадине. Если они там были, значит, тут и остались.

Похожую долину я видел на Сырге, когда работал на Севере с Власовым. Только промышленной россыпи там не получилось. Сколько мы ни опробовали — содержания оказались невысокими. Вроде, перспективный район, а результаты отрицательные. Возможно, чего-то мы не доделали, но сами понимаете, план… Может, надо было ещё поработать, разобраться в чём дело, так домой спешили.

Результаты опробования из копушей превзошли все ожидания: во всех шлихах оказались не редкие зёрна, касситерита, какие были в некоторых пробах, отобранных на поверхности, а весовые содержания, свидетельствовавшие о том, что тут может быть приличная промышленная россыпь. Чтобы определить распределение касситерита на глубину, Брукс решил пробить шурф.

— Неясно, какая здесь мощность песков, но надо рассчитывать метров на пять.

Сазонов только покачал головой и заохал.

— Сейчас лето, порода оттаяла, поэтому шурф начнёт оплывать.

Через неделю пришло долгожданное подкрепление. Начальник партии был счастлив — теперь можно было не сомневаться, что задание выполнят. Как предполагал Сазонов, до метровой глубины проблем с походкой шурфа не возникло. Грунт выкидывали лопатой и крепили стенки шурфа брусками, выструганными из лиственницы. Потом пошла мерзлота — пришлось её размораживать и, как зимой, проходить на пожог. Для этого в забое разводили костёр и, когда огонь прогорал, выбирали оттаявший слой породы, больше походивший на жидкую кашу.

Проходчики с головы до ног были в грязи: лица, одежда — всё стало бурым, как глина. Выкидывать породу с глубины вскоре стало неудобно, и Сазонов соорудил ручной ворот, похожий на те, какие он видел на других участках, где работал. Ворот поставили возле шурфа и, породу, как из колодца, стали поднимать бадьей.

Каждую проходку высыпали отдельной кучей. Выкладки породы раскладывали вокруг устья шурфа по часовой стрелке, и Сазонов ставил на них колышки с указанными интервалами, из которых была порода. Проходчики отбирали из них пробы для промывки.

В середине августа начались первые заморозки, замолчали певчие птицы, утки и гуси стали собираться в стаи. А в начале сентября тайга полностью обнажилась, замёрзли мари, кочки стали твёрдыми, как камень, и при ходьбе трещали. Брукс спешил как мог, но, несмотря на все усилия, часть площади оставалась не заснятой. В последнее время он даже отменил камеральный день и подготовку к очередному маршруту. Теперь все «хвосты» накапливались до окончательной обработки материалов, когда надо будет подводить итоги полевых работ и готовить отчёт. Кроме руководства партией, голова начальника была забита всевозможными наблюдениями, которые нужно было разложить по полочкам и обобщить. Но самым главным Иван считал составление геологической карты.

После него придут другие, они будут искать полезные ископаемые, разведывать россыпи, или уточнять границы тех или иных образований, но все будут ориентироваться на его геологическую карту, закрывшую белое пятно в неизученном районе. Составленная его партией карта должна была внести существенный вклад в изучение громадной территории.

На горизонте розовела заря, чёрные тучи длинными языками расползались по голубому небу, заволакивая всё вокруг и угрожая снегопадом. Надвигалась зима.

 

Глава 22. Полевой отчет

После возвращения домой в экспедиции началась приёмка полевых материалов, принятая в геологии. Материалов набралось столько, что почти целый месяц его партия в полном составе доводила их до ума. Подчищали полевые книжки, заполняли журналы отобранных проб, составляли реестры для лабораторий. Но основная работа, как предполагал Иван, была с картой: надо было сбить каждый описанный пласт, каждое выделенное геологическое образование, закартированное разными исполнителями, и сделать так, чтобы они соответствовали общей схеме строения района. Этой работой полностью руководил Брукс.

И всё же, несмотря на то, что он контролировал исполнителей, и была разработана единая легенда, ляпов было больше, чем нужно. Перед самым выездом с поля он потратил несколько дней, чтобы разобраться с тем, что закартировано у Сергеева. Только после этого ему стало понятно — говорят они об одном и том же, но на разных языках.

Рабочий вариант карты был почти готов. Оставалось проверить тектонические нарушения, развитые на поверхности, которые вынесли с новых аэрофотоснимков, недавно полученных в спецчасти, и исправить названия некоторых пород.

Утром, когда дел было невпроворот, Брукса вызвали в спецчасть. Топографические карты и оружие, выдаваемое на полевые работы, он сдал сразу по возвращению, как было положено по инструкции, поэтому никаких грехов за собой не чувствовал и, открыв обитую железом дверь секретного отдела, спокойно спросил, зачем вызывали.

Каково же было его удивление, когда инспектор пригласил в соседний кабинет, где его ждал очередной «куратор». У него было крупное лицо со слегка вздёрнутым носом и тонкими губами. Густая шевелюра русых волос была зачесана назад, в серых глазах угадывалась природная хитринка. Представившись, старший лейтенант Сердюков приступил к своим обязанностям.

— Гражданин Брукс, а мы вас уже потеряли, хотели искать с собаками, — буравя Ивана глазами, начал он официально. — Хорошо, вы сами объявились, а то бы мы подали в розыск. Долго же вы путешествовали, долго. Оказывается, прекрасная жизнь у геологов! Захотел отдохнуть, поехал в тайгу за казённый счёт, а там простор — рыбалка, охота. Ну, словом, не жизнь, а малина. Не в пример некоторым. — Кого он имел в виду, старший лейтенант не уточнил.

— А где майор Гайнуллин? — неожиданно для себя спросил Иван.

На мгновенье наступила тишина, в замешательстве старший лейтенант бросил тяжёлый взгляд на Ивана, и тот понял, что спросил лишнее.

— О-о, гражданин Брукс, с того времени много воды утекло! — сказал он, слегка скривив губы. — А он вам очень нужен?

— Да нет. Я просто так спросил. Раньше с ним беседовал.

— Это хорошо, что вы с ним беседовали, а то мне показалось, что у вас к нему какой-то личный интерес. Теперь будете беседовать со мной.

Сердюков подвинулся ближе к столу и, развалившись на стуле, стал раскачиваться на задних ножках.

«Сейчас начнётся самое главное», — подумал Иван и, не успев придти в себя, услышал берущий за душу воркующий голос старшего лейтенанта.

— Гражданин Брукс, надеюсь, вы хорошо отдохнули и поправили своё драгоценное здоровье.

Иван хотел сказать, что он в поле работал, а не отдыхал, но, не дав вставить слова, Сердюков продолжал:

— Я думаю, летом у вас было достаточно времени, чтобы подумать о смысле жизни и главное, о своей дальнейшей судьбе. Вы случайно не вспомнили, куда делся ящик с золотом с разбившегося самолёта?

К этому вопросу Иван был готов и ответил, как по бумажке с написанным текстом:

— Я уже говорил товарищу майору, это же повторю и вам: ни о каком ящике с золотом ничего не знаю. То же самое я написал в объяснительной, и сейчас…

— Очень плохо, что вы ничего не вспомнили, — перебил его чекист. Было видно, что ответом он недоволен. По-видимому, старший лейтенант рассчитывал услышать что-то другое. — Ну, что же, гражданин Брукс, раз вы не хотите ничего говорить, то в следующий раз мы встретимся с вами в другом месте. Мы поможем вам вспомнить, то, что вы забыли и, наконец, поставим всё на своё место. Не надо ходить вокруг да около. Можете идти отчитываться за потраченные деньги. Вы свободны.

Не успел Иван зайти в свой кабинет, как секретарь главного геолога пригласила его партию на защиту полевых материалов.

— Всё, ребята, комиссия нас ждёт, — положив телефонную трубку, сказал он геологам. — Как заходим, развешиваем геологическую карты и всю графику. Гаврилов ты берёшь образцы, а ты — полевую документацию и информационный отчёт, — кивнул он Сазонову.

В актовом зале, где обычно проходили экспедиционные собрания, все стулья и даже две длинные скамейки, которые принесли из ленинской комнаты, были заняты. Кроме комиссии, пришли геологи из разных партий и из геологического отдела. Брукс не мог понять, чем вызван такой ажиотажный интерес к его защите, но факт был налицо.

— Товарищи, у нас продолжается приёмка полевых материалов, — встав из-за стола, покрытого красной скатертью, начал главный геолог. — Вся комиссия в сборе, — он показал на сидевших рядом членов научно-технического совета, — поэтому мы можем приступать к своим обязанностям. Сегодня состоится защита Среднеянской геолого-поисковой партии. О результатах работ доложит начальник партии Брукс Иван Петрович. Пожалуйста, Иван Петрович, предоставляем вам слово.

Иван быстро поднялся со скамейки и, выйдя на середину кабинета, уверенно начал:

— Среднеянская партия проводила полевые работы с начала апреля, считая, весновку, до пятого октября. В общей сложности это составляет шесть месяцев.

На висевшей карте, он показал площадь работ и рассказал об особенностях геологического строения. Кратко остановился на схеме транспортировки и трудностях, с которыми столкнулась его партия, а потом перешёл к результатам исследований.

— В процессе полевых работ нами составлена геологическая карта. — Он подошёл к стене, на которой висел лист ватмана, раскрашенный разными цветами, обозначавшими те или иные породы, развитые на площади исследований. — При составлении карты мы выделили новые терригенные образования, которые, по находкам фауны, можно отнести к карнийскому ярусу триасового возраста. В частности, нами определены двустворчатые моллюски нескольких видов.

Ориентируясь на нашу карту, уже сейчас, то есть, не проводя геологического картирования, можно предположить, что похожие породы развиты на сопредельных площадях. А именно: северней и северо-восточней. — Брукс показал на белое пятно, красовавшееся на геологической карте Северо-Востока страны. — Аналогичные образования должны быть здесь и здесь.

По кабинету прошёл гул. Сидевший впереди Шевцов похлопал, сзади раздались смешки, и кто-то недовольно пробурчал:

— Это ещё надо доказать. Предполагать и мы умеем.

— Конечно, — поддержал его другой, — мы можем также сказать, что есть жизнь на Марсе. И Луна обитаема. Докажите, тогда будете об этом говорить…

— Товарищи, тише, — постучал по столу главный геолог, — не мешайте. Когда Иван Петрович закончит, вы сможете задать свои вопросы. Будет обсуждение, там и высказывайтесь. Пожалуйста, продолжайте, — обратился он к докладчику.

— Кроме того, как вы видите, нами закартированы неизвестные ранее массивы гранитов. — Указка остановилась на красных пятнах, разбросанных в центре площади. Кое-где они образовали плотные скопления, отличавшиеся разными оттенками. — На основании многочисленных исследований, проведённых многими учёными и геологами-практиками, установлено, что с гранитами связаны вольфрам, олово и другие полезные ископаемые. Поэтому нетрудно предположить, что наши поисковые работы были ориентированы именно на них. Забегая вперёд, скажу — они увенчались успехом.

Брукс подошёл к карте полезных ископаемых, висевшей на стенде.

— В результате поисковых работ, проведённых в областях развития гранитных массивов, нами открыто проявление касситерита и вольфрамита. Пока я не буду называть его месторождением, однако, судя по содержанию названных минералов, подсчитанных в аллювиальных отложениях предполагаемой россыпи, мы имеем дело с месторождением. С большим трудом нами пройдены два поисковых шурфа, — он показал на плане их место расположения, — на основании этого можно констатировать, что мощность песков составляет не менее четырех метров. Но до коренных пород мы, к сожалению, не дошли.

В кабинете наступили тишина. Невольно все подумали, что они присутствует при рождении важного события — не каждый день в экспедиции происходили открытия.

Даже небольшое по размерам проявление полезных ископаемых нужно было найти, поэтому любое открытие считалось большой удачей. Насколько это непросто, знал каждый геолог экспедиции, И вот сейчас перед ними выступал такой счастливчик — человек, отмеченный богом.

— На этом рисунке вы можете познакомиться с разрезом россыпи, — продолжал докладчик. — По предварительным подсчётам среднее содержания касситерита в россыпи ручья Аргылах составляет более десяти килограмм на один кубометр породы. Таким образом, можно подсчитать прогнозные ресурсы касситерита до глубины четырех метров, но мы не стали ускорять события, чтобы никого не вводить в заблуждение. Геогоразведочные работы поставят всё на свои места. Но это ещё не всё. Как я отметил ранее, в данной россыпи содержится вольфрамит, и хотя его концентрация значительно ниже, тем не менее она промышленная.

Немаловажно, что отличает россыпь — это относительно равномерное распределение металла на глубину. Всё это вместе взятое делает вольфрамит-касситеритовую россыпь ручья Аргылах очень перспективной для промышленной разработки. Я повторюсь, конечно, после проведения геологоразведочных работ с подсчётом запасов, которые предстоит выполнить в дальнейшем. У меня всё. Благодарю за внимание.

Посыпались вопросы. Про геологическую карту сразу забыли, всех интересовала открытая россыпь.

— А что вы скажите о рудных источниках? — вскочил с места кто-то из геологов. — Ведь, несомненно, они должны находиться где-то в непосредственной близости от такой громадной россыпи.

— На данном этапе исследований я могу сказать, что они полностью эродированы. По крайней мере, верхи.

— Вы их искали? — спросил главный геолог. — Расскажите, пожалуйста, об этой части вашей работы и о возможных перспективах района. Мы можем ожидать там новые месторождения?

Подойдя к карте, Брукс стал продолжать:

— На этой площади мы провели пять поисковых маршрутов, можно сказать, заходили её вдоль и поперёк. Кроме того, в местах с развитыми вторичными изменениями вмещающих пород, выполнили детальное опробование по сгущённой сети. К сожалению, на данном этапе работ, кроме прямых и косвенных признаков, указывающих на рудную минерализацию, самой руды мы не нашли. Тем не менее, я считаю, что эта площадь довольно перспективная. Мы встретили развалы коренных пород и отдельные выходы маломощных тел касситерит-кварцевого состава, которые свидетельствуют об оруденении штокверкого типа.

— Каков минеральный состав этих рудных тел? — спросил главный геолог.

В зале зашумели. Это был один из любимых вопросов Кустова, занимавшегося рудной минерализацией. При каждом удобном случае он не упускал возможности поговорить на эту тему.

— Кварц, касситерит, турмалин, сульфиды и ряд других минералов. Говорить более подробно о минеральном составе и условиях образования этих руд я пока не готов. После изучения образцов руд, отобранных нами на минералогический и минераграфический1 анализы, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

В знак того, что ответом удовлетворен, главный геолог закивал головой.

— А как вам удалось пройти шурфы летом? — задал вопрос член комиссии Филиппов, высокий худощавый мужчина с крючковатым носом на раскрасневшемся лице.

Филиппов был начальником партии, также занимавшейся геолого-поисковыми работами, но в другом районе.

— О, это целая история, заслуживающая более подробного разговора, и возможно, даже более широкого внедрения в практику геологоразведочных работ экспедиции, — улыбнулся Брукс. — Если в двух словах, нами были пройдены шурфы прямоугольного сечения при помощи забивной крепи.

— И всё-таки я хотел бы выслушать подробный отчёт о проходке шурфов во время летних полевых работ, — стал настаивать Филиппов. — Возможно, опыт Ивана Петровича пригодится всем.

— Товарищи, будем подводить итоги, — прервав дискуссию, встал из-за стола главный геолог. — Было много вопросов, и я не вижу им конца. Это свидетельствует о профессиональном интересе, который вызвала работа Среднеянской партии.

Его не слышали. Окружив Брукса, толпа геологов разглядывала геологическую карту. Шум стоял, как на вокзале.

— Товарищи, пожалуйста, садитесь, и давайте потише, — снова обратился к ним Кустов. — Вы же не в лесу: у нас проходит заседание научно-технического совета. Это очень важное заседание, от которого зависит не только жизнь нашей экспедиции, но и наши с вами судьбы.

Все быстро разошлись по своим местам. Наступила тишина

— Итак, продолжим, — воодушевленный реакцией зала на свои слова, произнёс главный геолог. — Партия Брукса полностью выполнила геологическое задание, закончив работу открытием нового месторождения олова. Это весьма похвально, однако, несмотря на положительные результаты, остались неясные вопросы, которые в дальнейшем нужно будет решать. В первую очередь это касается россыпной и рудной оловоносности района исследований. Второе, Иван Петрович вскользь упомянул об угленосности пород, развитых в районе реки Бор-Юрях. Их изучением также нужно заняться более детально. И, третье, — это геологическая карта. При ближайшем рассмотрении здесь не всё так гладко, как кажется на первый взгляд. Есть довольно много шероховатостей и откровенных неточностей.

После полного петрографического описания всех пород района исследований карту нужно довести до ума. — Кустов сделал секундную паузу и сказал:

— В целом, работа Среднеянской партии выполнена на высоком профессиональном уровне и заслуживает отличной оценки. Это не только моё личное мнение, это мнение всех членов комиссии, детально познакомившихся со всеми материалами и представивших письменные заключения. — Он показал на открытую папку, лежавшую перед ним. — Ну, что ж, товарищи геологи, весьма похвально. Я буду ходатайствовать перед начальником управления о поощрении сотрудников партии и, в первую очередь, нашего молодого коллегу, начальника Среднеянской партии Ивана Петровича Брукса — по сути вчерашнего выпускника вуза. Поздравляю, товарищи!

 

Глава 23. Крах иллюзиям

После ночной «гулянки» болела голова и, отметившись на работе, Иван побрёл на Яну. Навстречу попались две женщины, закутанные тёплыми платками, и мальчик с полотняной сумкой на плече, по дороге проехала экспедиционная полуторка. На берегу было пустынно. Дул холодный северный ветер, мела позёмка. Река открылась сразу. Он увидел большую излучину. Возле берега блестел лед, а вдали чернела не замёрзшая вода.

Стоя возле излучины, он увидел сторожевые вышки и приземистые бараки за колючей проволокой, протянувшиеся вдоль берега. Это был лагерь заключенных, о котором Иван был уже наслышан.

Заключённые исправительно-трудового лагерного пункта № 14 «Верхоянск» построили практически весь посёлок, в том числе, номерную обогатительную фабрику, дизельную электростанцию, нефтебазу и даже здание Верхоянского районного геологоразведочного управления.

Каждое утро бригадами по тридцать-сорок человек их конвоировали к месту работ, а вечером, предварительно обыскав, вновь загоняли за колючую проволоку. И так изо дня в день, на протяжении многих лет. Полный срок выдерживали немногие.

«Ты смотри, там, оказываются, целый городок! — с удивлением рассматривал он зону, где сидели заключённые. — Рядом с бараками стоят какие-то дома и народа, наверно, даже больше, чем в посёлке. А вокруг колючая проволока и вышки по углам».

Поёживаясь от ветра, Иван пошёл назад. В голове роились разные мысли. Перед глазами стояла вчерашняя защита полевых материалов и только что увиденные сторожевые вышки с часовыми. Мысленно он представил лагерь с его обитателями — на душе стало неспокойно.

«Не дай бог там оказаться, — промелькнуло в голове. — Это погибель»

Не успел он об этом подумать, как увидел заключённых. Колонна шла прямо на него. Отступив назад, он остановился. По улице посёлка мимо него проходили угрюмые чёрно-серые фигуры в стеганых телогрейках и чёрных шапках-ушанках, все как будто на одно лицо. По бокам их сопровождали конвоиры в теплых овчинных тулупах с автоматами наперевес. На поводках они вели злобных собак. От увиденного у Ивана защемило сердце.

«На дворе уже зима, а они почти раздетые. За что их так? Это же живые люди. Может, не привезли зимнюю одежду?»

Неожиданно его кто-то окликнул, Иван подумал, что ослышался: кто его может звать из этой колонны?

— Иван, это я, Жека Помор, — услышал он отчётливо, — я здесь, посмотри сюда, — кричал ему кто-то из заключённых.

Не доходя до него, этот кто-то замахал рукой. Сомнений не было, звали его. Какой-то Жека кричал и махал ему рукой.

«Я знаю только одного Жеку — Жеку из Магадана, — мгновенно дошло до сознания. — Но как он тут оказался? Жека свободный человек, только живёт на поселении, без права выезда. Нет, это не он…»

— Иван, моя фамилия Левков, — кричал Жека, — Левков Евгений Федорович, восьмой отряд.

Когда колонна поравнялась с ним, Жека оказался напротив. Иван увидел высокого сгорбленного человека в замусоленном ватнике с надвинутой на глаза шапке-ушанке. На ногах у него были тяжелые ботинки из кирзы. Похожие на те, какие им выдавали в поле. Ивана пронзило, словно электрическим током.

«С ума сойти! Так это же точно Жека из Магадана. Как он тут?..»

— Замолчать! — рявкнул конвоир, но тот продолжал говорить. Из-за шума, поднятого заключёнными, его голос слился в единый рёв. Словно хор, сотканный из нескольких десятков голосов, рёв резал уши, не давая ничего разобрать.

— Прекратить! — заглушил их крик конвоиров. — Прекратить! — орали они во всю глотку.

Невольно Иван пошёл за колонной.

— Принеси что-нибудь пожрать, — услышал, наконец, он Жеку. — Хоть хлеба, или мяса, всё равно чего, принеси, и сигарет не забудь…

Конвоир быстро направился к Жеке.

— Кому говорят, прекратить! Сейчас ты у меня получишь. Рекс!

Рванув вперёд, злобно залаяла собака. Жека заскочил вглубь колонны.

— Гражданин, отойдите назад.

Как парализованный, Иван шёл рядом. Казалось, он находится в прострации, а всё, что тут происходит — всего-навсего сон. Такой нелепый и, по сути, неприятный. Сейчас он проснётся, и всё навсегда исчезнет. Но сон не проходил: колонна заключённых, охраняемая автоматчиками со злыми собаками, была в двух шагах от него.

— Отойди, кому говорят, — будто сквозь пелену, дошло до его сознания.

Он отступил назад и остановился.

Некрашеный пол в коридоре длинной деревянной одноэтажки был затёрт до черноты и местами засален. В помещении, куда Брукса привёл охранник, было холодно и мрачно. Пришлось битый час чего-то дожидаться. Тёмно-синие стены и тусклое освещение приводили в уныние и наталкивали на грустные размышления. Хотелось быстрее отсюда уйти и больше никогда не возвращаться. Как потом выяснилось, в этом здании размещалось караульное помещение и находилось несколько одиночных камер штрафного изолятора.

«Ну и запах! — подумал Иван. — Воняет сыростью и протухшей селёдкой. Значит, их кормят гнилой едой. Хотя, нет, это запах тюрьмы».

Наконец за ним пришли и повели в другое крыло здания. Здесь проверили содержимое передачи и, проинструктировав о порядке свидания, проводили к заключённому Левкову, отбывавшего наказание по пятьдесят восьмой статье.

Жека не скрывал своей радости. Обнявшись, он полез к продуктам и, схватив первое, что попало под руку, стал жадно жевать. Вареная оленина не поддавалась, и Жека рвал её зубами, как собака.

— Шакалы, голодом морят, — сквозь чавканье донёсся его хриплый голос. — Норму не выполняю, вот они меня не кормят, скоты. А жрать охота. Молодец, что ты пришёл. Для меня это настоящий праздник. Спасибо! Если выйду на свободу, в долгу не останусь.

На мгновенье он оторвался от еды и похлопал Ивана по плечу.

— Век не забуду, только бы выйти на волю.

— Ты как сюда загремел? Что случилось?

— Что случилось, что случилось, — передразнил его Жека. — Ни хрена не случилось: взяли и посадили. Давай скорей ещё пожрать, потом расскажу. Поев, Жека немного отошёл, на лице появилась улыбка. — Они меня давно пасли. Последней каплей оказалась та встреча с профессором в ресторане. Помнишь?

— Ну да.

— Так вот, вскорости меня и забрали. И знаешь, что пришили?

Иван замотал головой, не понимая за что можно арестовать невиновного человека.

— Ни за что не догадаешься. Короче, обвинили меня в незаконной добыче золота и его сбыте контрреволюционно настроенным элементам. Кто эти элементы, я до сих пор не знаю. А что касается золота…

Он резко замолчал и, посмотрев по сторонам, стал шептать.

— Здесь везде глаза и уши, говорить надо тихо. Не дай бог что-то прознают, тогда мне конец. Так вот, этот пункт обвинения соответствует истине: так и было на самом деле. Для профессора я отбирал пробы, а себе мыл золотишко, ну и сбывал его потихоньку. Ты не подумай ничего плохого: я не из его проб золото забирал. В тех местах, куда он меня отправлял, был настоящий Клондайк.

Молодец профессор! Откуда он всё знает? Ведь он там никогда не был, а мне говорил конкретно, где надо было искать. Ну, я и искал. И ты знаешь, по его наводке я всегда находил золото. Везде, куда бы он меня ни посылал, были приличные содержания металла. И так бы, может, продолжалось ещё, если бы меня не посадили. Какая-то сука сдала. Наверно, позавидовали, сволочи, что я такой фартовый.

Короче, пришили мне хищение драгметалла и вольное старательство с целью наживы. Это было бы ещё полбеды — по такому обвинению много бы не дали, а мне присобачили воровство в особо крупных размерах, в составе организованной банды и сбыт политическим, замыслившим государственный переворот. Сам понимаешь, там, где замешана политика, мало не дают. Чуть вышку не припаяли, я уж думал — моя песенка спета: подыхать собрался. А вот, видишь, как получилось: каким-то чудом меня пронесло. До сих пор не пойму, чём причина. Видно, кто-то за меня молился и вымолил мне жизнь. В итоге я получил двенадцать лет, но зато, видишь, сослали на край света. Наверно, в расчёте на то, что всё равно подохну здесь. Ну уж нет, они этого не дождутся.

В глазах Жеки сверкнули гневные молнии, он кому-то показал кулак. И Иван понял — воля этого человека не сломлена. Такие, как он, бьются до конца.

— Они меня пытали, всё хотели выведать, с кем и где я старался, но я ничего не сказал, — сжав зубы, продолжал Жека. — Да что толку: профессора всё равно забрали. Только, в отличие от меня, его оставили в Магадане. Так в своём институте он, наверно, и работает. Только теперь его, как настоящего зека, привозят из зоны и увозят обратно. Вот такой он незаменимый кадр.

— А как у тебя? — не выдержав, спросил Иван. — Как ты здесь?

Жека посмотрел на него пристальным взглядом. И была в его глазах печаль, и не скрытая зависть к молодому свободному человеку, у которого всё ещё впереди.

— Это долгая песня, нам времени не хватит. Лучше расскажи, что у тебя.

Иван рассказал о своей работе и несколькими словами обмолвился о том, что к нему приходили чекисты. Жека попросил, чтобы он остановился на этом подробней. Пришлось вернуться к авиакатастрофе, и он почти слово в слово пересказал о беседах с гэбистами в спецчасти экспедиции.

— Да, парень, дела у тебя серьёзные, — предупредил его Жека. — Я тебя не пугаю, но, по-моему, серьёзней не придумаешь. Короче вот, что я тебе скажу: если ты не хочешь, чтобы тебя посадили, как посадили меня, Кригера и тысячи других безвинных людей, надо уезжать. И чем быстрее ты отсюда смотаешься, тем лучше для тебя — тем больше шансов остаться в живых. Запомни, эти ребята не бросают слов на ветер.

— Ну я же не виноват.

— Теперь это уже неважно, виноват ты или нет — ты попал к ним на крючок, значит, ты их кадр. И вообще, я удивляюсь, почему с тобой так долго возятся? В какой-то задрыпаной спецчасти чекисты ведут с тобой странные разговоры. Это совсем не похоже на их методы работы. Что-то они там мирно выясняют и при этом не пытаются на тебя надавить. Странно!

— Как надавить? — не понял Иван.

— Физически, а как ещё, — со злостью ответил Жека. — Ты что, не знаешь, что заключенных пытают? Вот это и есть физическое воздействие. Если будешь молчать, добавят. Некоторые не выдерживают…

Ивану стало не по себе. Трудно было представить, что его, ни в чём не повинного человека, будут избивать, требуя ложного признания.

— Я уверен, тут какая-то ошибка. Думаю, до побоев не дойдёт.

— Не дойдет, если ты в чём-то признаешься. Даже не в чём-то, а именно в том, что им надо. Понятно?

Он замолчал. Стало слышно, как возле камеры ходит часовой. Стукнула дверь соседней камеры, и кто-то крикнул: «Сомов, на выход!» Послышалась какая-то возня, потом снова стукнула дверь.

— Всё, я, кажется, понимаю, в чём дело, — нарушил молчание Жека. — Ящик золота, действительно, пропал. Куда уж он там делся — одному богу известно.

Может, его куда-то отбросило при падении самолета, а может, он просто развалился на части и золото рассыпалось. Не исключено, что до прихода чекистов его кто-то свистнул. Возможно, туда приходили местные оленеводы или самые обыкновенные урки, бежавшие из лагеря. По тайге таких болтается немало. Сам не раз с ними встречался и, если бы ни оружие — кто знает: унёс бы ноги или нет. Вот они, возможно, его и припрятали. Но это только мои домыслы, а вообще с ним могло случиться что угодно. Это же золото, а оно имеет свойство исчезать бесследно. Есть ещё один вариант.

Какой вариант, Жека не сказал. Почесав стриженый затылок, он добавил:

— Но главное не в этом, по-моему, чекисты по какой-то причине не дали широкой огласки этому делу, и теперь пытаются частным образом найти пропавшее золото. Хотят тебя вывести на чистую воду. Возможно, я ошибаюсь, только тебе от этого легче не станет. Если они увидят, что ты отказываешься им помогать или почувствуют, что ты темнишь, ты даже не попадёшь в лагерь. Понял?

У Ивана выступил пот на лице. Всё, оказывается, намного сложней, чем он думал.

Надо что-то делать.

«Но что, что? Куда-нибудь уехать. Но куда?»

На этот вопрос ответа он не нашёл, пока его просто не было.

— Учти, они от тебя не отстанут. Следующего раза может не быть. Тебя или заберут и отправят по этапу, или …

Он не договорил, дверь распахнулась, и на пороге возник часовой.

— Ваше время закончилось, — закричал он с порога. — Заключённый Левков на выход, а ты дуй на проходную, — сказал он Ивану.

— Ну дай ещё пару минут, — взмолился Иван. — Ещё немного.

— Что ещё не нашептались?

Первое, что пришло Ивану на ум — заплатить. Покопавшись в кармане пиджака, он вытащил несколько сторублевок.

— Ладно, хрен с тобой, — забрав деньги, сказал часовой. — Даю десять минут. Время пошло.

Дверь закрылась, они снова остались одни.

— Вот что, Иван, ты собираешь самое необходимое и быстро сматываешься отсюда, — зашептал Жека. — Бежишь, куда глаза глядят.

— А куда они глядят? Куда бежать-то? — растерянно спросил Иван.

— Да хоть в свой Петроград, откуда ты приехал, или куда-нибудь ещё. Да мало ли мест, где можно укрыться и затеряться ото всех на свете, — добавил Жека, плюнув на пол. — Короче, надо быстро рвать когти.

По этому плевку Иван подумал, что Жека начинает выходить из себя.

— Так они найдут меня и там, — сказал он спокойно. — Найдут и снова привезут сюда.

— Там тебя никто искать не будет. Ты им нужен только здесь — тут их вотчина. Это же «Дальстрой». Как ты этого не понимаешь!

При упоминании о «Дальстрое» на Ивана нахлынули светлые мысли. Столько надежд он связывал с этой организаций и вот теперь надо всё бросить и уехать.

— Но о том, что ты убегаешь, не должен знать никто, — шёпотом продолжал Жека. — Даже твои самые близкие друзья. Учти, после твоего побега их всех будут допрашивать и кто-нибудь обязательно расколется. Если же они не будут ничего знать, так им будет легче отбояриться, поэтому делай, как я тебе говорю. Понятно?

— Ну, вроде, да. Только не понятно, как отсюда убежать?

На мгновенье Жека задумался, а потом его будто прорвало, и Иван даже подумал, что он живёт только надеждой о побеге.

— Уехать можно по зимнику, но до него ещё надо дожить. Да и очень опасно — если хватятся, могут по дороге перехватить. Зимник идёт рядом с лагерями, а они тут на каждом шагу. Меня по этому зимнику привезли сюда. Чуть не сдох в дороге. Вот, гады, не могли куда-нибудь поближе к Магадану отправить, а то забросили на самый полюс холода. Ладно, как-нибудь выживем, не привыкать. А тебе лучше самолётом. У тебя уже есть опыт полётов.

Он грустно усмехнулся, на глазах выступили слёзы.

— Ну ладно, я не об этом. Понимаешь, ты же вольный, и, в отличие от беглых зэков, у тебя есть ксива. То есть, с бумагами в порядке, — подумав, что тот его не понял, уточнил Жека.

— У меня есть даже трудовая книжка, — с гордостью сказал Иван. — Только она в отделе кадров.

— О ней забудь. Запомни, тому, кто не оттянул свой срок в «Дальстрое», трудовую не отдают. Даже если ты сам приехал после института. Устроишься на работу, заведут новую. Скажешь, что нигде ещё не работал или потерял. Это не главное.

Иван сразу вспомнил Шевцова, который рассказывал про какого-то уехавшего геофизика, которому не вернули трудовую книжку.

— Короче, я слышал от своих сокамерников, в аэропорту работает какая-то Вера, — снова дошли до него слова Жеки. — Она диспетчер, говорят, мужиков принимает, но постоянного хахаля у неё нет. Закинь удочку, может, за большие деньги поможет. Кому они сейчас не нужны. Только надо очёнь осторожно и без свидетелей. Её тоже могут потом допрашивать. Лишнего не давай, а то я тебя знаю — ты очень щедрый малый, своё отдашь, а тебе ещё долго добираться — деньги самому пригодятся.

— Жека, а ты не хочешь отсюда сбежать? — неожиданно спросил его Иван.

Тот в ответ только оскалился — улыбки у заключённого под стражу Жеки не получилось.

— Об этом мечтает любой зэк. Я только живу одной надеждой вырваться на свободу, но отсюда убежать невозможно — вокруг тайга и помочь некому.

— А если я тебе помогу?

— Это несерьёзно. Тебе самому надо спасаться. Помочь могут только местные.

Якуты и эвенки здесь родились — тайга их дом, в котором они ориентируются лучше любого из нас. Но их так запугали, что они быстрее убьют любого беглеца, чем помогут. За поимку беглого зэка они получают хорошую премию.

За дверью послышался кашель, потом постучали.

— Всё заканчиваем, — вскочил Жека. — Сейчас снова придёт часовой.

— Обожди! Ты скажи, как они докажут, что поймали беглеца. Они же не повезут его не повезут и тем более не понесут.

— Зачем его нести? Им достаточно принести отрубленные кисти рук.

У Ивана мурашки пошли по коже, комок подошёл к горлу. Было страшно даже представить, как какой-то местный абориген вытаскивают из своего вещмешка кисти человеческих рук, и бросает на стол лагерного начальства.

— Ты шутишь?

— Какие тут шутки. Это же Колыма! Здесь нет нормальных человеческих отношений — везде беспредел. Ты же знаешь, что вся ГУЛАГовская система работает на уничтожение людей.

— А как бы ты убежал, если бы представился случай? — придя в себя, спросил он заключённого.

Жека в двух словах рассказал свой план побега, который вынашивал всё время.

— Всё, Ваня, пока! Может, ещё свидимся. Удачи!

 

Глава 24. Полевые будни

Вертолёт летел над безмолвной тайгой, а вдогонку ему бежала тёмная тень. Она скользила по болотам, долинам быстрых рек и шумных ручьев, забиралась на сопки. Только к концу второго часа прямо по курсу замаячили горы — начались отроги Станового хребта.

На площадке аэропорта цвели одуванчики — лето набирало силу, а там, куда летел отряд Закатова, только пришла весна. Островерхие пики были полностью закрыты снежным покрывалом, на сопках пониже уже появились первые проталины, а в долинах рек снег лежал редкими рваными клоками и блестели на солнце голубоватые наледи.

Гул работающего двигателя врывался внутрь вертолёта, резал слух. На скамейках и прямо на грузе примостились геологи. Фёдор с топографической картой в руках сидел рядом с пилотской кабиной, сверяясь с курсом полёта.

«Сейчас должна показаться самая высокая отметка нашего района — гора Мусс-Хая, — в очередной раз посмотрел он на карту. — Садимся за перевалом. Ещё немного, и мы на месте».

Мысленно Фёдор окинул пройденный путь, и на душе стало легко. Он смотрел в иллюминатор, а был ещё там, откуда, только уехал. Получал и паковал снаряжение, бегал по коридорам экспедиции с актом готовности отряда к выезду на полевые работы, собирая подписи членов представительной комиссии. Главный геолог подписал геологическое задание, Василий Семёнович Головачёв проинструктировал по технике безопасности, Пётр Алексеевич Головин проверил обеспеченность отряда снаряжением. В комиссию входил также главный бухгалтер, инспектор спецчасти, начальник отдела кадров, инженер по связи и даже профсоюзный лидер.

В графе «Физико-географическая характеристика района» акта готовности было указано, что рельеф района среднегорный, климат резко континентальный с температурами воздуха от плюс 35; С — летом до минус 51; С — зимой. Срок полевых работ — с 1 июня по 15 октября. В составе отряда числилось девять человек. Согласно этому акту все сотрудники отряда сдали экзамен по технике безопасности и обучены плаванию, приёмам спасения на воде, правилам поведения при стихийных бедствиях, авариях и пожарах, альпинистской технике и оказанию первой медицинской помощи в полевых условиях. Кроме того, они прошли медицинское освидетельствование и им сделаны профилактические прививки.

Накануне отъезда в отряд Закатова добавилось семь человек. Из рудной партии перешёл геолог Чухновский, из лаборатории химик Тихонова. Виктора Ищенко, четверокурсника московского геологоразведочного института, Фёдор принял на должность старшего техника-геолога, четверых других студентов — маршрутными рабочими. В акте готовности было также указано, что отряд обеспечен полевым снаряжением, спецодеждой, обувью, двумя радиостанциями и средствами техники безопасности, под которыми подразумевались полога, накомарники, спасательные жилеты, ракетница, ружьё и карабин.

Для того чтобы получить разрешение на этот карабин Фёдор прошёл освидетельствование нарколога и психиатра, подтвердивших, что он здоров и, следовательно, ему можно доверять нарезное оружие. Потом с ним побеседовали в милиции, и только после этого, взамен более менее приличного кавалерийского карабина 1942 года выпуска, Волченко выдал другой, сказав, что то оружие кто-то забрал. Кто именно, он уточнять не стал, да и ничего бы от этого не изменилось.

— Нарезное оружие выдают не для охоты, а для охраны секретных материалов, — пожав на прощание руку, назидательно сказал Волченко, и они расстались.

В графе «Обеспеченность отряда транспортными средствами» было записано, что экспедицией заключён договор с авиаотрядом на транспортировку вертолётом Ми-8 и самолётом Ан-2, а также договор с совхозом «Ленин-Октон» — на 24 вьючных оленя.

Больше всего Закатов беспокоился об оленеводах, которые должны были их ждать в месте посадки вертолёта. Приход оленеводов с оленями зависел от многих причин, поэтому это было самым слабым звеном в организации его полевых работ. По геологическому заданию отряду предстояло закрыть территорию площадью более 1000 квадратных километров и отобрать порядка двух с половиной тысяч разных проб. Отработать такую громадную площадь без внутреннего транспорта было невозможно.

Перед выездом в поле в экспедиции утвердили его проект. Вопреки возражениям Фишкина, Фёдор поставил целый комплекс исследований, которые, по его мнению, должны были дать положительный результат на предмет золотоносности его площади. Он запланировал геохимические поиски, включавшие наряду с другими гидрохимию и опробование водного мха. Но главные надежды Закатов возлагал на проверенный шлиховой метод. Только в отличие от обычного минералогического анализа, которым всегда анализировали шлихи, их должны были исследовать также атомно-абсорбционным анализом. Это позволяло определять не только свободное золото, но и субмикроскопическое, находящееся в кристаллической решетке других минералов и в межзерновом пространстве мелких обломков золотосодержащей породы.

Значительный объём опробования приходился на каменный материал. Именно в горных породах определенного состава предполагалось искать золотое оруденение. Но это было следующим этапом полевых работ, а сейчас геохимическими методами он собирался исследовать всю площадь и выделить перспективные участки, на которых можно было ставить более детальные работы. Пока такой участок был только один — район с тремя пробами Ивана Брукса.

К середине августа комаров не стало, но вместо них появилась мошка. Её было так много, что она облепляла с ног до головы и, в отличие от комаров, лезла, куда не попадя, особенно любила глаза и уши. Единственной радостью было то, что к вечеру мошка исчезала.

В маршруты Закатов по-прежнему ходил с Павлом. Студент быстро поднаторел и норовил что-нибудь подсказать, хотя часто получалось невпопад. Обычно Фёдор описывал обнажения, а Паша отбирал образцы. Если на точке наблюдения подходило время обеда, Паша разжигал костёр, кипятил чай в котелке и разогревал консервы. Когда обед был готов, Фёдор подсаживался к столу, а иногда, не отрываясь от полевой книжки, просил подождать.

В тот день всё было, как всегда. Фёдор заканчивал описание, когда краем глаза заметил какое-то движение в стороне от себя. Рядом с ним Паша подписывал мешочки и складывал в них образцы.

«Значит, там никого не должно быть, — не задумываясь, отметил он про себя. — А кто же ходит?»

Ответа не последовало, и Фёдор по-прежнему занимался своим делом. Неожиданно его будто ударило электрическим током:

«Медведь! Это же медведь. Он ходит рядом с нами».

Лёгкий ветерок дул на них, поэтому мишка ничего не чуял и, как подобает настоящему хозяину тайги, спокойно себе расхаживал повсюду, пожирая голубику.

«Так мы, оказывается, сидим в его ягоднике. А я даже не взял с собой карабин. Что же делать?»

Решение было только одно: скорее убегать и чем дальше, тем лучше.

«Но как? — Фёдор мысленно прокручивал различные варианты. — Только шелохнешься, он тебя увидит, а если побежишь, погонится. И, конечно, сразу догонит. Это же медведь!»

Проблема решилась неожиданно. Ничего не подозревавший Павел громко чихнул и хлопнул себя по щеке. От неожиданности хозяин тайги подскочил, как ужаленный, и, увидев людей, дал дёру. У Паши перехватило дыхание, заболело внизу живота а когда пришёл в себя, еле выдавил:

— Кто бы мог подумать, что этот увалень может так быстро бегать. Вот бы мы ему дали, если бы он нас напал.

Кончалось короткое лето. Пожелтела тайга, по утрам коркой льда сковывало промоины между кочками и зелёный мох на болоте. Временами сыпал густой колючий снег. Как и предполагал Фёдор, на Курунг пришли в начале сентября. Поднимаясь вверх по течению, он попал в широкую долину. Это была межгорная впадина, в которой накапливался обломочный материал, сносимый с гор. В нижней части река ничем не отличалась от других, зато в верховье была не похожа ни на одну из них.

«Это уже что-то, — в душе ликовал Закатов. — Здесь может образоваться приличная россыпь».

Какая глубина впадины, он мог только предполагать. Но радовался было рано: золота ни в одном шлихе не оказалось. После впадины долина реки снова сузилась, рельеф местности резко изменился. Теперь можно было подумать, что это не горная река, а небольшая речушка, протекающая где-нибудь по Европейской равнине. На реку с быстрым течением и многочисленными перекатами верховья Курунга совсем не походили. С каждым шагом Закатов всё ближе подходил к заветной цели и километра через три вышёл к тому месту, где Иван Брукс установил золото.

После сужения, долина Курунга снова стала шире, русло прижалось к левому борту с крутым уступом в надпойменной террасе. Фёдор нагрёб полный лоток породы, и с нетерпением стал мыть. Избавился от глинистой фракции, сбросил крупные обломки породы, осторожно промыл песок и, наконец, осталась только тяжёлая фракция с рудными минералами. От возбуждения он весь напрягся и, затаив дыхание, наклонился к лотку и стал изучать шлих. Но сколько он ни смотрел — золота не увидел. В пробе было пусто. От досады хотелось забросить лоток куда-нибудь подальше и навсегда забыть о надеждах, возлагавшихся на этот район.

«Вот тебе на! А как же пробы Брукса? Может, золото пойдёт в верховье. Если оно есть, то должно быть и здесь».

Пересилив себя, он промыл ещё один шлих — результат был прежним: золота не было. Третий шлих Закатов отобрал в головке косы и, наконец, увидел долгожданные золотины. В лупу он рассмотрел, что они совершенно не окатаны. У золота была неправильная копьевидная и угловатая форма, на поверхности виднелась штриховка.

 

Глава 25. Чужая судьба

После встречи с Жекой Иван промучился весь день, а вечером не мог заснуть. Он лежал в темноте и размышлял о своей жизни. По стечению обстоятельств он оказался рядом с пропавшим золотом и теперь может разделить участь Жеки и Кригера. Нет, этого допустить нельзя, надо срочно бежать отсюда. Бежать, даже несмотря на то, что на работе у него всё получилось и впереди неплохая карьера. Это возможно только в будущем и то, если никто или ничто не помешает. Но, если смотреть правде в глаза, его судьба может сложиться по-другому. Он повторит путь многих талантливых людей, мечтавших добиться успехов в своём деле, которому хотели посвятить всю жизнь. К сожалению, их мечтам не удалось сбыться. Можно сказать, их просто растоптали.

Теперь они представляют серую безликую массу, похожую на ту, какую он недавно видел. Попав на Колыму, многие из них никогда не вернутся, а если даже останутся живыми, то уже сломленными духом, не способными ни на что.

«Зачем мне разделять их судьбу? Я не хочу пополнить многочисленную армию заключённых. Пока не поздно, надо бежать. Вот парадокс: я сам рвался на Колыму, хотел принести пользу своей стране, мечтал внести свой вклад в изучение Севера, а теперь мне приходится думать о том, как быстрей и незаметно отсюда сбежать. Если я убегу, здесь обойдутся без меня, а если останусь — заберут и пошлют на лесоповал или на разработку какого-нибудь месторождения.

Разве я об этом мечтал, и для этого учился? Конечно, нет, — ответил он себе. — Раз я здесь не нужен, то должен быть там, где мне не будут мешать, где можно будет себя реализовать».

Он долго размышлял о своём месте в этом обществе, о побеге с Колымы, на который его подталкивал Жека, и постепенно мысли вернулись к страшным мгновениям, пережитым во время катастрофы, к золоту, в хищении которого его хотели обвинить.

Встав с кровати, Иван подошёл к полузамёрзшему окну. На уличном столбе ветром раскачивало выключённый фонарь. Мело снег.

«Немного потеплело — вот поэтому давление пошло вниз. Но всё равно за сорок — меньше тут не бывает».

Заскрипела кровать. Во сне из стороны в сторону метался коллектор, недавно приехавший с разведучастка. По-видимому, он видел что-то нехорошее или проживал какую-то другую жизнь. От скрипа его кровати Ивана пробрало до костей, он даже заскрежетал зубами.

«Как по стеклу, — передёрнуло парня. — Как там, интересно, Жека и другие зэки? Вот уж кому не позавидуешь, так это им. И всё-таки, куда же делось золото? Похоже, что пропал тот ящик, который я разбил. Ведь потом я его больше не видел, правда, до последнего времени он меня не интересовал».

В коридоре хлопнула дверь, заскрипели половицы. В окно Иван увидел серую фигуру, проскочившую в уборную, стоявшую на улице. За каждую минуту пребывания в этом заведении на морозе можно было давать молоко, как за вредные условия труда.

«Так, у чекистов теперь есть два реальных подозреваемых — это я и пилот Сенькин, — вернулся к размышлениям Иван. — Майор, я думаю, не в счёт. Хотя кто знает, может, и его раскручивают. Чем он лучше других. Его завихрения в данном случае выступает против него. Только я не пойму логику следователей, а, впрочем, чего тут непонятного: им нужно найти пропавший металл. Вот они его и ищут, и делают это всеми дозволенными и недозволенными способами. Спасибо Жеке, приоткрыл мне глаза. По его словам, следователи могут докопаться даже до телеграфного столба».

— Ты что не спишь? — окликнул его сосед. — Спи, ещё ночь.

Повернувшись на другой бок, он сразу захрапел.

«Скорее всего тот ящик спрятал Свиридов, чтобы до него никто не добрался. Я же его разбил, а потом крышку наживил на старые гвозди. Как сейчас помню, когда её прилаживал на место, несколько гвоздей загнулись. Под пистолетом не только гвозди загнутся, сам загнёшься. До сих пор мурашки бегают по спине».

Иван поёжился. Тело передёрнуло, как от судороги. — «Кстати, того ящика я и, правда, больше не видел. Значит, Свиридов закопал его в снегу. Если бы в снег, его бы нашли. Там, наверно, перекопали всё на сто рядов. Значит, не в снег. А куда тогда?»

Иван лёг и ещё долго не мог заснуть. В полудрёме ему виделись какие-то зловещие чудовища, сновавшие возле разбившегося самолёта. Потом они куда-то исчезли, а вместе с ними пропало золото.

Как сказал Жека, Вера действительно работала в аэропорту. Только была не диспетчером, а дежурной. Не заметить её было невозможно: высокая, статная женщина в чёрном драповом пальто с песцовым воротником и в шерстяной вязаной шали. На ногах у неё были оленьи торбаза, расшитые мелким бисером. Чтобы не привлекать к себе внимание, Иван выбрал время, когда в зале был народ.

— Вера, здравствуйте. Я от ваших приятелей, — подойдя к ней, сразу начал парень. — Мне надо срочно улететь. Я хорошо заплачу.

Женщина вскинула на него большие голубые глаза. Иван увидел секундное замешательство, быстро сменившееся интересом.

— Ты беглый? — спросила она тихо.

— Нет, нет, что вы! Я работаю в Верхоянске. С документами у меня всё в порядке. Просто так сложились обстоятельства, что надо отсюда уехать. И чем раньше, тем лучше, — добавил он заметно волнуясь.

Переступая с ноги на ногу, Вера отряхнула пушистый воротник. Было видно, что она раздумывает над его словами. У Ивана ёкнуло сердце.

«А вдруг она пошлёт меня куда-нибудь подальше?»

— Ты от кого, конкретно? — улыбнулась женщина. — Надо себя беречь, обратитесь к доктору, — неожиданно Вера заговорила совсем о другом, не имевшим отношения к их разговору. — Я уверена, он вам поможет. Утром запишетесь в регистратуре, только учтите, там очередь, поэтому придётся постоять…

Боковым зрением Иван увидел, что мимо них проходят два лётчика, и ему стало всё понятно. Вера не хотела привлекать к себе внимание.

— Ну, слава Богу, ушли. Это начальник аэропорта и диспетчер. А то будут судачить обо мне. Итак, голова болит…

— Вера, ну, так как? Помогите, пожалуйста, век не забуду.

Невольно Иван улыбнулся. Щеки у Веры пылали огнём, тёмная прядка волос выбилась из-под шали. В глазах собеседника женщина прочла восхищение собой.

— Хорошо, я подумаю. — И, будто на что-то решившись, быстро добавила: — Приходи сегодня ко мне домой после работы. Там поговорим.

Она назвала адрес и сказала, как пройти.

— Только, смотри, сильно не светись. Пройди так, чтобы тебя никто не видел, а то на меня и так все смотрят…

Как на неё смотрят, Вера не договорила, и Ивану осталось только догадываться, что она имела в виду.

Вечером, как договорились, он был у Веры. Жила она на окраине посёлка в небольшом частном доме, стоявшем в окружение похожих строений. Посреди ограды Иван увидел собачью конуру, возле которой лежала цепь. Судя по следам и цепи, барбос у Веры был не хилый.

«Если такой цапнет, выдерет ползадницы».

Но всё обошлось. Только в сенях он услышал, как за дверью злобно зарычала собака. Вера встретила в ярком шёлковом халате с белой кружевной шалью на плечах. Её покрывали распущенные волосы, затрепетавшие от холодного воздуха, ворвавшегося в дом вместе с Иваном. Пахло стряпанным и варёным мясом. От знакомого домашнего запаха заурчало в желудке.

— Проходи, — приветливо сказала хозяйка. — Пальто можешь повесить на вешалку, — она показала на шторку возле двери. — Не заблудился? — На лице Веры появилась игривая улыбка.

— Да нет, как видишь, — в тон женщине ответил Иван. — Цветы я тебе не подарю, но кое-чем побалую. — Он передал тяжёлый сверток и маленькую коробочку.

— Что это?

— Там рыба, а это мой подарок.

Вера быстро открыла коробочку и ахнула.

— Ничего себе! Это же золотая цепочка. Откуда…

— Купил специально для тебя.

Она хотела отказаться, но Иван настоял и сам надел ей цепочку на шею. Лицо Веры излучало тепло, глаза светились счастьем. От неё исходил лёгкий запах духов, волновавший его разыгравшееся воображение и возбуждавший плоть. Горячий поцелуй отпечатался на его щеке.

— Ты молодец. Надо же, какой ты внимательный! Мне давно хотелось такую цепочку, ты просто угадал моё желание.

Она ещё долго восхищалась его подарком, расхваливая парня, и Иван подумал, что подарков ей давно никто не дарил.

— А почему ты одна? Где муж, дети, родители? — не удержался Иван. — Ты такая красивая и одна.

— Красивая, как корова сивая, — грустно произнесла женщина. — Не в красоте счастье. Если пойдёт, что-нибудь не так, то хоть в лепёшку расшибись — ничего не получится. Тут тебе и красота не поможет — даже забудешь, как зовут.

— А что случилось?

— Мужа посадили, фронтовика, прошедшего всю войну — вот что случилось, — сказала она дерзко. — Я ждала его домой, а он как в воду канул: полгода никаких известей. Стала разыскивать и вот почти год спустя из политотдела части сообщили, что его забрали в особый отдел. Потом один сослуживец написал мне письмо. Из него я узнала, что моего Гришу прямо из расположения части отправили на Колыму. Обвинили в измене. Я абсолютно уверена — он не виновен. Думаю, с ним просто расправились. Кому-то, видно, было нужно выставить его предателем.

— В армии расправились!? — невольно вырвалось у Ивана. — А за что?

— За то, что Гриша всегда говорил правду в глаза. Он не терпел вранья и несправедливости. Вот за это и посадили моего Гришеньку.

Вера даже всхлипнула, на глазах появились слёзы. Она быстро их вытерла носовым платочком и замолчала.

— А ты как здесь оказалась? На чём приехала?

— О-о, это целая история! — вытирая кончиком пальца под глазом, сказала Вера. — С большим трудом мне удалось узнать, где он сидит. Никто же ничего не говорит или, правда, ничего не знает. Короче, шеф помог. Когда нашла концы, продала всё, что можно было продать, уволилась с работы и из Москвы сюда.

— Ты в жила Москве, а где работала?

— В КБ у Туполева. Инженером-конструктором.

— Это кто такой?

Уголки губ на лице Веры дрогнули, в глазах проскочила едва заметные огоньки, как бы говорившие, что касаться этой темы ей не хочется.

— Тебе его имя ничего не говорит. Но это неважно, скоро обязательно узнаешь. Это авиаконструктор, генерал-лейтенант.

Вера пригласила Ивана к столу, предложила выпить за знакомство. Спирт на брусничном соке показался ему лёгким ликером. Без задней мысли Иван выпил целый стакан, и вскоре почувствовал, что опьянел.

— Ой, как мне у тебя хорошо, — обнял он Веру. — Так бы здесь и остался.

— Да подожди ты, — увернулась от него женщина. — Давай ещё посидим. — И она снова стала рассказывать, как сюда приехала. — Дорога оказалась такой длинной, что в двух словах всего не расскажешь. Чего я там только ни натерпелась! Хорошо, было лето, а то даже не знаю, что бы случилось со мною. Когда сюда приехала, обзавелась этим домом, — она показала на закрытое ставнями окно. –

Но муж долго не протянул, вскоре после моего приезда умер в зоне. Что там произошло, до сих пор не знаю, и думаю, теперь никогда не узнаю. Говорят, будто бы начальник лагеря его приревновал ко мне …

Поняв, что сказала лишнее, Вера замолчала.

— Одним словом, это целая история, — вышла она из положения. — Его уже нет в живых, но жизнь продолжается. Понимаешь, Иван, тут меня мужики просто атаковали, проходу не дают, — улыбнулась она. — Кто сватается, а кто ещё чего-то хочет. Кобели проклятые! Всё бы ничего, да только народ на меня косо поглядывает.

— А что замуж никто не берёт? — деловым тоном спросил Иван, как будто был давно с нею знаком.

— Я же говорю, от женихов отбоя нет. Да таких я сама не хочу. Если пойду, только за хорошего человека. Вроде своего Гриши, — добавила она, посмотрев на Ивана. — А вообще, мне и так неплохо. Я свободна, как птичка: никому ничего не должна и ничем не обязана. Живу, в свое удовольствие, как живётся. Мне нравится.

Перехватив инициативу, Иван рассказал о своей проблеме, и Вера пообещала помочь.

 

Глава 26. Побег с Колымы

Через несколько дней Иван уже трясся в машине, ехавшей по зимнику, но мыслями ещё был в доме Веры.

«Без ведома начальника аэропорта улететь отсюда невозможно. А такого разрешения он ни за что не даст — тут всё под строгим контролем».

Этими словами Вера на корню зарубила его просьбу отправить самолётом.

— И что сделать ничего невозможно?

— Разве что договориться с экипажем и посадить тебя зайцем.

— Давай хоть зайцем, мне без разницы. Лишь бы улететь.

— Тебе-то всё равно, я пониманию, зато мне не всё равно — бесполезно рисковать я не хочу. Прежде чем на что-то решаться, надо всё хорошо просчитать. Есть тут у меня один знакомый командир — мужик что надо.

— Один из тех, кто замуж предлагает? — съязвил Иван.

— Это неважно. Может, и один из тех, главное в другом: в последнее время он куда-то исчез, и я, к своему стыду, даже не знаю, что с ним случилось. Может, летает по другому маршруту, а, может, сняли за что-то. В наше время всё возможно — за год у нас много лётчиков поменялось. После войны, знаешь, добавились военные самолёты и с ними пришли новые экипажи. То есть, в пилотах сейчас нет проблем.

— А если мне улететь с каким-нибудь другим экипажем. На нём же не сошёлся свет клином.

— Сошёлся. Уваров надёжный человек, я за него ручаюсь, а за других поручиться не могу. Вдруг возьмут и заложат, тогда всем нам конец. Я тут останусь навеки, да и ты никуда уже не выедешь. Но ты не огорчайся, ещё не всё потеряно. Завтра я попробую что-нибудь узнать про Уварова, тогда и определимся.

Оказалось, что Вериного знакомого перевели в какой-то центральный аэропорт, поэтому вопрос о полёте самолётом отпал сам собой.

«К счастью, подвернулась ещё эта колонна, — посмотрев в зарешёченное окошко, подумал Иван. — А то хоть пешком беги отсюда, никто тебе не поможет. Молодец Вера, всё-таки пристроила».

Колонна из пяти машин вышла из поселка Тас-Хая, расположенного недалеко от аэропорта. Там заключённые добывали оловянную руду, которую теперь везли на какую-то обогатительную фабрику. Колонной командовал один из Вериных знакомых — капитан Щеглов, подтянутый моложавый военный с громким командным голосом и пронизывающим взглядом. Он сидел рядом с водителем, ехавшего впереди мощного трехосного Студебеккера. За ним по пятам плелись четыре полуторки. В кабине каждой сидели вооруженные охранники.

Предпоследней в этой колонне шла машина с утеплённой будкой, или, как о ней сказал водитель, «тепляк». В него и определили Ивана. Внутри тепляка стояла железная печка, труба от которой выходила в заднюю стенку будки. Прямо на полу были разложены матрасы, лежали дрова, личные вещи военных и стояли коробки с продуктами.

— Какие у тебя отношения с Верой? — на первой же остановке стал выяснять капитан.

От неожиданности у Ивана глаза полезли на лоб, тревожно застучало сердце, но он себя не выдал.

— Никакие. Я просто с ней работаю.

— Я этому не верю, ты врёшь, — зло сверкнул тот глазами. — Если бы надо было тебя срочно отправить, обратились бы к моему начальству, а не просили бы Веру. Ты явно её хахаль. Точно? Давай, пацан, колись, не то хуже будет.

Надо было что-то предпринимать, и в очередной раз Иван выбрал нападение.

— Да ты что, охренел что ли? — дёрнулся он на капитана. — У меня своя баба, не хуже Веры, да ещё совсем молодая. Я вижу, ты на Веру глаз положил и теперь за неё готов перестрелять всех.

Такого напора капитан не ожидал и, переступая с ноги на ногу, сделал шаг назад.

— Но, но, потише, ты. Стрелять я никого не собираюсь, а морду набью каждому, кого с ней увижу. И тебе сейчас бы врезал, чтобы другим было не повадно.

— Да ты что, не в своём уме? За что ты на меня окрысился?

— Я просто задницей чувствую, что ты с Веркой путаешься. — От злости капитан кипел, как самовар, но постепенно пожар стал затухать. — Ладно, на первый раз я тебя прощаю, но если увижу, что ты возле неё крутишься, тебе конец. Вот уж, … подвернулся ты на мою голову, — сгоряча он матюгнулся. — Из-за тебя я нарушил должностную инструкцию, а за это по головке не погладят. Даже не посмотрят, что я капитан, впаяют на полную катушку.

Чтобы снять все вопросы и избежать напрасной ревности, Ивану пришлось сочинить целую историю о красивой любви к молодой врачихе, только закончившей медицинский институт. Что-то он рассказал из своей жизни, что-то приврал. Неожиданно капитан даже проникся к нему расположением, в душе завидуя молодому человеку, едущему на свадьбу со своей невестой.

Как человек военный, привыкший к порядку и постоянно работающий с заключенными, от которых всегда можно было ждать подвоха, он попросил у Ивана паспорт.

— Так, значит, со мной едет Брукс Иван Петрович, — пролистав документ, сказал он деловым тоном. — Паспорт выдан в Ленинграде, там же ты был и прописан на учёбу, а теперь живешь в Верхоянске. Вроде всё совпадает. Закрыв паспорт, он сунул его в полевую сумку. — Пусть пока полежит у меня, так для всех будет спокойней. А, когда доберёмся до Большого Невера, я верну.

«Ну и влип же я! — пронеслось у Ивана в голове. — Теперь, если кинутся меня искать, то сообщат повсюду и снимут в первом же населённом пункте. Жека же предупреждал, чтобы я не ехал на машине, так нет же, не послушал. А на чём тогда? — будто ответил ему кто-то. — Легко сказать: „Лети самолётом“. Ты ещё попади на этот самолёт! Кто бы мог подумать, что может такое случится. С виду вроде такой интеллигентный мужик, а замашки, как у эсесовца. Надо же, забрал мой паспорт! Теперь его надо как-то вернуть и сбежать при первой же возможности».

Зимник оказался наезженным, но машин не было. Только однажды навстречу попались две крытые полуторки, в которых везли заключенных. Они остановились на обочине и пропустили колонну Щеглова, растянувшуюся на прямом отрезке дороги.

Поздно вечером приехали в какой-то посёлок. Это оказался разведучасток экспедиции, о котором Иван слышал давно. Здесь, так же, как на месторождении Тас-Хая и в Верхоянске, стояла зона и работали заключённые. Возле ворот из колючей проволоки машины затормозили. У Ивана душа ушла в пятки.

«Ну всё, мне конец! Сюда уже позвонили, и сейчас он меня сдаст. Уж тут-то он на мне отыграется».

Их встретил дежурный офицер в белом полушубке, перетянутом портупеей. На ремне висела кобура с пистолетом. Отойдя в сторону, капитан о чём-то поговорил с ним. Иван напрягся, однако ни одного слова не услышал. А Щеглов, как ни в чём не бывало, дружелюбным тоном позвал его с собой.

— Водители и охрана будут ночевать в тёплом гараже, а мы пойдём в офицерскую казарму. Там нас покормят.

Казармой оказался такой же одноэтажный барак, как у заключённых. С той лишь разницей, что жили в нём охранники и их было намного меньше. После ужина капитан как-то обмяк и, как показалось Ивану, даже подобрел. Потянуло на разговоры.

— Я ведь не по своей воле попал в эти края, — сказал он, закуривая. — Приказали и вперёд — на Север. Вначале командовал взводом стрелков, а потом вот поднялся до заместителя начальника лагеря. Вся тяжесть освоения Севера лежит на нас. Без стрелков все зэки бы разбежались, а так глядишь, благодаря нашей отлаженной системе, все заключённые при деле. Мы конвоируем их на работу, охраняем лагерь, ловим беглецов. Всего не перечислишь, чем занимается охрана. Вначале я вроде тебя с сочувствием смотрел на зэков: такие они, мол, несчастные, не за что срок получили — и на Колыму. А потом, знаешь, насмотрелся на эти драки, убийства, низость человеческой души, когда из-за куска хлеба или незначительного послабления люди готовы продать родную мать, помотался по тайге из-за этих постоянных побегов и всё во мне, будто перевернулось. Зэки, знаешь, любое распоряжение встречают так, чтобы его не исполнять. Напрягаются из последних сил, лишь бы увильнуть от работы. Хотя, если подумаешь, — это естественное действие раба. У подневольного человека труд вызывает только отвращение. Ведь он работает не для себя, а на благо других. Работает, чтобы ему дали гнилую похлёбку и кусок чёрствого хлеба.

Дым от выкуренной папиросы сизым облаком повис над столом. У Ивана запершило в горле, а капитан, будто не замечая, курил не переставая. — Единственный недостаток — здесь не с кем поговорить. С зэками нельзя, со своими стрелками, знаешь, тоже лучше ни о чём не говорить, потому как, если с ними сживёшься, ты уже не командир.

«Вот поэтому его на сторону и потянуло, — подумал Иван про капитана. — Веру он, видите ли, нашёл! Вот…»

— Сейчас посмотришь, как живут наши люди, может, к нам пойдёшь, — не то серьёзно, не то с подковыркой сказал Щеглов, отодвигая консервную банку с окурками. — Вернёшься из отпуска, я тебя устрою в нашу зону. Нам платят очень неплохо. На материке ты столько не заработаешь. Правда, работа тяжёлая, да и что скрывать — очень опасная. Эти ублюдки идут на всё, лишь бы оказаться на свободе — с ними церемониться нельзя.

— А как надо?

— Я, например, даю им по полной просраться, чтобы запомнили на всю оставшуюся жизнь, как свободу любить. Если они, конечно, выйдут из лагеря, — добавил он, ухмыльнувшись. — Ни для кого не секрет — многие не выдерживают. А за жизнь все цепляются, но некоторые устают от неё, и вот таким надо помочь.

— Как помочь? — не понял парень.

— Очень просто: надо создать подходящие условия. Немного поможешь, и, смотришь, отмаявшись, эти ублюдки один за другим уходят в мир иной. Только тут надо знать меру, а то работать будет некому. Я понимаю, общаться с зэками не каждому по силам, но ради больших денег можно потерпеть этих нелюдей.

У Ивана мороз пробежал по коже.

«Вот, живодёр! Я отсюда бегу, чтобы меня не посадили, а он предлагает зэков охранять. Если я не заберу свой паспорт и не смотаюсь, то скоро меня самого будут также охранять и истязать, как этих несчастных».

— Ты подумай на эту тему, — продолжал капитан. — Зато после службы ты купишь себе домик где-нибудь в тихом месте и заживёшь со своей молодой женой. Не бойся, никто у тебя не спросит, как ты заработал деньги. По бумагам ты будешь таким же военным, как в армии.

Перед сном Щеглов плеснул из своей алюминиевой фляги чего-то в кружку и залпом выпил. По комнате разнесся запах спирта.

«Так он, оказывается, алкаш. Хоть бы предложил для приличия».

Полевую сумку капитан положил рядом с собой, под подушку спрятал пистолет. О том, чтобы вытащить свой паспорт, можно было забыть.

 

Глава 27. Преследование

Ивана хватились на следующий день, когда тот не пришёл на работу. С утра его никто нигде не видел. Подумали, мужик на радостях запил, снимает стресс после отличной защиты полевых материалов. А может, как многие, заболел «звёздной болезнью»: впереди ему маячило повышение по службе. Брукса поискали, где могли, и, не найдя, на следующий день заявили в милицию. Оттуда тотчас сообщили в отдел госбезопасности.

У чекистов на счёт Ивана были свои соображения. Майор Гайнуллин сразу вызвал старшего лейтенанта Сердюкова.

— Упустили геолога, вот скотина этот Брукс, ушёл! — рвал и метал майор. — Сучонок паршивый. Я тебе что говорил: это он золото увёл. А ты ещё сомневался, хотел чего-то проверять, Сенькин тебе зачем-то понадобился. Обошлись бы и без него. Зато теперь, ни геолога, ни пилота. Сенькин сам загнулся, а Брукс сбежал. Не выдержал, гад, нервишки сдали…

Он громко матюгнулся. Привыкший ко всему старший лейтенант даже вздрогнул.

— Как ушёл? — не верил он своим ушам. — Отсюда убежать невозможно — вокруг тайга. Это же тюрьма без решёток.

— Была, — со злостью бросил начальник. — Ты забываешь, в какое время мы живём. После революции эти места действительно можно было считать тюрьмой без решёток, а теперь по зимнику можно податься куда угодно. Вот он на какой-нибудь машине и сбежал. Давай бегом, выясни, кто в последние дни выехал за пределы посёлка и сразу ко мне.

— Есть, — козырнул старший лейтенант.

Через полчаса Сердюков снова был в кабинете майора.

— За последние три дня по зимнику ушло восемь машин. Пять в сторону Магаданской трассы и три на север, в Усть-Янск.

— Усть-Янск можно отбросить. Туда он явно не попрётся — нечего там делать, а южным направлением надо заняться. Что там по нему известно?

— На четырёх машинах из Тас-Хая повезли концентрат в Большой Невер, и одна машина с будкой — техпомощь. Начальник колонны капитан Щеглов. Там всё чисто.

Капитан — проверенный службист, зэков гоняет только шум стоит. За время службы у него ни одного побега. С такими, как Брукс, он даже не стал бы связываться.

— Я его знаю, это заместитель начальника лагеря по режиму. А зачем этот хрен туда попёрся? Что больше некому было колонну сопровождать?

— Сказали, поехал за взрывчаткой и капсюлями-детонаторами для буровзрывных работ. Сержанта одного туда же не пошлёшь.

Наступила минутное замешательство. Майор, по-видимому, понял свою оплошность и теперь обдумывал сложившуюся ситуацию. Выручил старший лейтенант, продолжавший, как ни в чем, ни бывало.

— Эту колонну по дороге встретил старшина Сахно из «двадцатки». Он вёз зэков с Бугдогарского разведучастка. Говорит, навстречу попались пять машин. В Студекеккере сидел капитан Щеглов. Они поприветствовали друг друга на ходу и разъехались. Во всех других машинах, говорит Сахно, полный комплект — по одному сопровождающему в кабине. Охрана. А из теплушки дым валил, как из паровоза. Видать, её хорошо раскочегарили.

— Значит, там кто-то сидел, — сделал заключение майор. — Попутчика они взяли, как пить дать взяли. Ну, Щеглов! Я же тебе говорю, что он козёл.

— Наши попутчиков не берут. Всем строго-настрого наказано. У них есть наша инструкция. Шофера знают, что им светит за допущенное нарушение. Статья там очень серьёзная, так что рисковать никто не станет.

— Наказано не брать, статья серьёзная, — передразнил его майор. — А ему наплевать на наши инструкции, взял и посадил кого-то. Скорее всего — этого Брукса и посадил.

— А может, там никого не было или совсем не он. Мы тут суетимся, бегаем, как заводные, а он возьмёт и завтра где-нибудь объявится.

На лице майора проскочила едва заметная усмешка.

— Старший лейтенант, неужели тебе до сих пор непонятно: раз за три дня он не нашёлся, значит, теперь уже не найдётся. Из-за твоих глупых предположений мы только теряем время. Ты сомневаешься, что он дал дёру?

— Ну да, как-то верится с трудом, — робко возразил старший лейтенант. — Тем более что он едет со Щегловым.

— А ты не сомневайся. Сейчас же свяжись с Бугдогарским разведучастком, узнай про колонну Щеглова. Если Брукс с капитаном, пусть его немедленно задержат.

Связаться с разведучастком удалось только на следующее утро. Дежурный радист сообщил, что колонна из пяти машин уехала из расположения лагеря двое суток назад.

— Уехали в сторону Магаданской трассы, — уточнил он после наводящих вопросов Сердюкова. — С капитаном Щегловым был молодой человек, которого тот называл Иваном.

Все сомнения старшего лейтенанта Сердюкова сразу отпали: Брукс сбежал по зимнику и теперь едет в машине капитана Щеглова.

Следующим пунктом, где можно было его перехватить, был посёлок Талакан, расположенный в ста пятидесяти километрах от трассы, куда направлялась колонна. Туда старший лейтенант позвонил по телефону и, передав приказ о задержании сбежавшего геолога, доложил майору.

— Ну всё, теперь он от нас никуда не денется, — узнав приятную новость, потирал тот руки. — А то, ишь, сучонок, надумал сбежать. Нет, геолог, ты от меня не уйдешь. Дорога тут одна и везде под нашим контролем. Здесь каждый человек на виду.

На дворе придавил мороз, майор выглянул в окна, и, поёживаясь, закурил. В такую погоду не хотелось даже выходить за порог.

Весь следующий день населённых пунктов по зимнику не было. Километрах в ста от разведрайона, по реке Хампа попались только два рубленых дома, за которыми смотрел заправщик и охранник. В одном из них находилась ночлежка для водителей, в другом — что-то вроде конторы. В отдалении от домов стояли в два наката металлические бочки. Это был склад ГСМ и заправка. Прямо из бочек заправщик залил полные баки бензина, и машины двинулись дальше.

«Круглый год вдвоем на трассе. С ума сойти, — подумал Иван. — Это зимой к ним иногда люди заезжают, а полгода — ни души. Но это всё равно лучше, чем в лагере. И я бы так согласился».

К концу дня колонна достигла левобережья реки Ильга, берущей начало высоко в горах Верхоянского хребта. Вдоль берега стояли вековые лиственницы, и кое-где виднелись высокие тополя. По ледовой переправе, расчищенной от снега, машины переехали на другую сторону реки, и пошли на юг.

Следующую ночь спали прямо в машине с работающими двигателями. После ночёвки в лагере тут было некомфортно и тесно. Шестой человек в будке был явно лишним. Охранники — здоровые мужики, откровенно выслуживались перед капитаном, добиваясь его расположения, а тот, как барин, давал указания, и при этом нещадно матюгался и ругал всех по чём зря.

— Эй, сержант Сиромаха, а что мы… сегодня не видим твоего сала? Наверно, сожрал втихаря! Вот … шкура, скотина ненасытная!

— Та вы шо, товарищ капитан! — даже подскочил сержант. — Мы же його щэ в той раз зъйилы. Нэма бильше в мэнэ сала. Ей Богу нэма.

Но капитана он не убедил, и тот продолжал давить:

— Ах ты, хохляцкая морда… Припрятал куда-то подальше, я знаю. А ну давай вытаскивай!

— Товарищ капитан, честно, мы всёо зъилы! Можете меня пошмонать. Досматривать его вещмешок Щеглов не стал, но сержанту пригрозил:

— Смотри мне, если увижу, что ты жрёшь сало, убью. Под горячую руку лучше не попадайся.

Перед сном капитан снова налил себе спирта в кружку и, выпив, быстро захрапел. Заснули и все остальные. Была глубокая ночь, лунный свет проникал в окошко, падал на спящих людей. Иван долго ворочался, но заснуть не мог. Мысли постоянно возвращались к паспорту. Он подумал, что рано или поздно его могут хватиться, поэтому надо быстрее бежать. В этот раз вытащить паспорт из сумки Щеглова было ещё сложней, и Иван отказался от этой навязчивой идеи.

«Придется ждать благоприятного случая. Если я до него доживу. Скоро будет Талакан».

По словам охранников, это был небольшой населённый пункт, в котором жили эвенки — охотники и оленеводы. И, конечно, там тоже стоял лагерь заключенных. Говорили, что он был одним из самых больших по этой дороге, и командовал им какой-то блатной майор, у которого всё схвачено на самом верху.

«Мимо этого лагеря мы явно не проедем. Вот там и наступит час истины. От своей судьбы никуда не убежишь».

На улице кто-то выл. Иван выглянул в окно и увидел метавшихся волков. Они бегали возле машин и, задрав голову, смотрели на окно. Ему показалось, что волки заметили его и от этого забегали ещё быстрей.

«Ужас, какой! Они даже не боятся работающего двигателя машины. Так они могут нас сожрать. Куда тут убежишь! Отсюда лучше не высовываться».

Утром ни свет, ни заря капитан вскочил и без разбора стал пинать всех подряд.

— Подъем … вставайте… — ругался он на починённых. — Вы что, сюда спать приехали?

Наскоро перекусив, поехали дальше.

Колонна в Талакан не пришла, и начальник лагеря майор Павлов, прождав до обеда, стал выяснять, в чём причина. Как оказалось, часовые, стоявшие рано утром на вышке, видели машины, прошедшие мимо.

«Вот зараза, проскочили, — ругался от досады майор. — Теперь оправдывайся перед этим Гайнуллиным. А это такой противный гэбист! Придётся выкручиваться, а то ни за что, ни про что, сделает меня козлом отпущения. Тогда прощай Москва — не видать мне белокаменной, как своих ушей. Ох, как мне надоела эта проклятая дыра! Я бы всех этих сволочей перебил, чтобы быстрей смотаться отсюда. Зачем их охранять?»

Он приказал дежурному старшине, позвонить в ближайший лагерь, расположенный возле трассы.

— Они уже его проехали, — вскоре сообщил старшина. — Я даже позвонил в сотку. Но и там они отметились и уже проскочили семидесятку. Сейчас, как я понимаю, они должны быть на подъезде к сороковнику.

— Ты свободен. Я сам свяжусь с Седовым.

Капитана Седова, начальника лагеря номер сорок, на месте не оказалось. Пока его нашли, прошло не меньше получаса.

— Я вас слушаю, товарищ, майор, — отрапортовал капитан.

Они дружили, если это можно было так назвать, говоря о людях в погонах, которых объединяла непростая служба. Только один был званием выше и лагерь у него был намного больше, а другой, хоть солидней выглядел, — по служебной лестнице продвинулся меньше. Но зато он был удачливым охотником и владельцем трофейного немецкого «Зауэра» двенадцатого калибра — ружья, о котором мечтал майор. Хотя тот мог стрелять из любого оружия, имевшегося в его подразделении, в том числе из автомата ППШ, довоенный стендовый «Зауэр» был его давней мечтой.

Мысленно он уже не раз примерял его к себе, но капитан всё не хотел с ним расставаться. И вот на последней охоте на диких оленей они сошлись на том, что майор по своим высоким связям устраивает ему перевод в Магадан, а капитан, так сказать, в знак благодарности дарит ему своё ружье. Дело было запущено и не сегодня-завтра ждали приказа из Магадана.

— Андрюха, скоро мимо тебя будет проходить колонна из пяти машин, задержи её. Надо снять некоего Брукса. Молодой пацан, гражданский…

Он не договорил.

— Товарищ майор, они только что уехали, — быстро выпалил капитан. — Я их сам проводил за ворота. Кто знал…

Сгоряча майор стукнул по столу. Удар был таким, что его услышал капитан на другом конце провода.

«Ну всё, война. Теперь о Магадане можно позабыть. А Наташка ни за что не хочет ехать сюда, ей подавай только город. Вообще она права, куда с детьми попрёшься?»

Такой прыти от капитана Щеглова майор Павлов не ожидал. Надо было срочно исправлять положение.

— Ладно, хрен с ними, — послышался голос майора Павлова. — Соколов их задержит возле двадцатки. С дороги они никуда не денутся, всё равно будут проезжать мимо его лагеря.

Дорога шла по горам. Кое-где по хребтам или по крутым склонам забиралась на водораздел, чтобы за перевалом покатиться вниз. На последнем перевале остановились размяться. Иван выскочил из будки и буквально, остолбенел. От увиденного захватило дух: далеко внизу ровной линией дорога прорезала крутой склон и обрывалась в узком ущелье. Местами её перемело снегом, завалив полку, пробитую в горе.

— Как же мы тут поедем? — со страхом в голосе спросил он водителя Студебеккера. — Там можно улететь вниз. Костей не соберёшь.

— Можно, если не осторожно, — парировал водитель. — А мы поедем очень осторожно. Так что не переживай, но на всякий случай сходи в сортир.

Застегивая штаны, подошёл Щеглов.

— По утрянке мы проскочили Талакан, не зачем время терять, да ещё смотреть на эту сытую блатную рожу. До Магаданской трассы будет ещё пять лагерей.

Когда миновали очередной перевал, внизу Иван увидел тёмные точки. Они, как муравьи, сновали взад-вперёд. На белом снегу эти тёмные пятна выделялись очень отчетливо, но что это такое, он не мог разобрать. Когда скатились ниже, Иван увидел, людей. Их было много. Одетые в телогрейки и ватные штаны, одни кирками ковыряли мёрзлую породу, другие грузили её на тачки и возили вниз к уступу.

Рядом стояли конвоиры в длинных овчинных тулупах с автоматами наперевес.

«Так это же заключённые, — дошло до Ивана. — Они отсыпают дорогу. Значит, скоро будет первый лагерь».

Он не ошибся: вдоль дороги стояли занесённые снегом приземистые бараки. По периметру они были обнесены забором из колючей проволоки. По четырем углам располагались вышки с часовыми.

«Отсюда не сбежишь. Место просто жуткое, — узкая долина между гор и по ней гуляет ветер зимой и летом. Как они, бедняги, тут выживают?»

Это был один из лагерей ГУЛАГа, отличавшийся высокой смертностью заключенных. Причина была не только в суровых климатических условиях. Каторжная работа, плохое питание, болезни и нечеловеческие условия косили людей наповал.

«До главной трассы осталось ещё четыре лагеря. И в каждом меня могут снять».

Тревожные мысли не покидали ни на минуту. От них пробирало холодом до костей. Иногда наступало безразличие, и тогда не хотелось думать ни о чём, а смириться и ждать развязки. Но воля к жизни побеждала, и он снова и снова просчитывал возможные варианты побега. А колонна медленно, но уверенно приближалась к трассе.

Машины растянулись по горам. Студебеккер и тепляк Ивана оказались впереди.

«Вот сейчас можно было бы смотаться, но куда, да ещё без паспорта?! Бежать за сто километров от трассы равносильно самоубийству».

Случай представился совершенно неожиданно. Перед очередным перевалом в Студебеккере лопнуло переднее колесо. Машину повело в сторону, и она резко остановилась. Из кабины выскочил перепуганный водитель, следом за ним — капитан.

— Что, Леня, хреновое дело? — попинав спущенное колесо, матюгнулся Щеглов. — … я вижу, придётся помудохаться.

— Если бы знал, где упадёшь, соломку подстелил, — парировал водитель. — Я бортировать не буду, переставлю среднее колесо с машины, а где-нибудь в тёплом гараже отремонтируемся. Нам хватит и пяти. Только его надо подкачать немного.

Пока водители и охранник занимались колёсами, Иван стоял со Щегловым, наблюдая за работой. На улице мело снег, позёмка налетела на машину, закрыла ближние горы. На ветру стало холодно.

— На, подержи! Я немного разомнусь.

Капитан отдал Ивану полевую сумку и взялся за насос. Не раздумывая, тот отошёл назад и, открыв сумку, забрал свой паспорт.

«Наконец-то, у меня руки развязаны, лишь бы сразу не хватился».

В сороковнике, как назвал этот лагерь капитан Щеглов, их покормили и на дорогу дали продуктов. Начальник лагеря, высокого роста капитан с лохматыми усами и длинными бакенбардами, не отходил от Щеглова ни на шаг. По разговорам Иван понял, что капитану Седову не хватает достойного собеседника.

Заключённые этого лагеря, как и всех других, мимо которых проезжала колонна, занимались строительством автомобильной дороги. Зимой и летом, в снег и в дождь они вручную отсыпали полотно новой дороги, по которой можно было бы ездить не только зимой.

Когда тронулись дальше, машина, где сидел Брукс, оказалось последней. Так она и пошла. Проезжая очередной лагерь, Иван увидел, как кто-то выбежал из ворот и, замахав рукой, побежал к их колонне. Наверное, видел его и Щеглов, но по каким-то причинам тормозить не стал. Возможно, подумал, что начальник лагеря капитан Соколов хочет подсадить попутчика, а может, что-то нехорошее было связано с этим лагерем. Когда колонна отъехала на приличное расстояние, с крайней вышки стали стрелять, по-видимому, призывая остановиться.

— Пошли они…! — матюгнулся Щеглов. — Я здесь никому ничего не должен. — Кому надо, пусть догоняет. Ишь, ублюдки… Стрелять, видишь ли, они надумали. На обратной дороге я выдам этому Соколову. Будет знать, как оружием бряцать. Распустил личный состав, выстрелами они, видишь ли, машины сопровождает. Салют тут устроили…

Иван стрельбу понял по-своему и, когда лагерь скрылся из вида, выпрыгнул из своего тепляка. Никто его не хватился. Из-за дерева он увидел, как спустя какое-то время вдогонку колонне проскочил лёгкий виллис. До развилки оставалось больше двадцати километров.

 

Глава 28. Непредвиденная встреча

Гора выцветших и потёртых оленьих сум и баулов наглядно говорила о проделанной работе отряда Фёдора Закатова. К концу сезона они были полностью забиты разными пробами, отобранными на всей площади работ. До последнего времени пробы были разбросаны по нескольким точкам, и только недавно семья Таракановых перевезла их к последнему выходному лабазу, где хранились остатки продуктов и снаряжение, которое оставили в начале сезона.

Как говорил старый оленевод, всё было в целости и сохранности, даже, несмотря на то, что возле лабаза успел отметиться медведь. О том, что он пытался залезть наверх, говорили следы его когтей, оставленные на гладких столбах, на высоте более двух метров и, разрытый под лабазом мох.

— Только так и можно сохранить своё добро, — улыбаясь, сказал Иван Иннокентьевич. — Что ни оставь, везде найдет, паразит этакий. Он, как будто следит за тобой. У моего друга прошлым летом погрыз зимние вещи. На неделю оставил на старой стоянке, а вернулся — одни ошмётки. Кухлянкой и торбасами как будто играл в футбол, а потом закопал.

С поля, вместо запланированного сплава по реке, Закатов вылетел вертолётом. Подарок сделал командир завозившего их борта. Из-за своей оплошности, произошедшей при заброске геологов, он хорошо запомнил Фёдора и, зная его планы и маршрут, легко нашёл в тайге. В этот раз командир не спешил — в баках вертолёта было достаточно топлива. Пока собирали лагерь и прощались с оленеводами, вертолётчики успели порыбачить. Своими складными удочками, каких Фёдор до этого никогда не видел, показали настоящий мастер-класс, поймав с десяток крупных ленков и кучу жирных хариусов.

Так совершенно неожиданно Закатов оказался в Алдане, где до этого никогда не был. Золотом покрылись ближайшие сопки, а в городе едва пожелтели берёзы и зелёной листвой шелестели огромные тополя на центральной улице. Началось бабье лето. Знаменитую россыпь на ключе Незаметный практически отработали, и теперь о том, что всего несколько десятилетий назад здесь проходила передовая линия по добыче драгоценного металла, напоминали только перелопаченные долины рек и ручьев, рукотворные водоемы да отвалы пустой породы, горами лежавшие повсюду.

А на подъезде к городу в мутной воде ещё плавала громадная драга, повторно перемывавшая породу. Но Алдан не умер, с открытием рудных месторождений золота пришла его вторая молодость.

Из аэропорта Закатов сразу пошёл в районную экспедицию и, поговорив с геологами, понял, что о древнем золоте они ничего знают. Экспедиция занималась другими типами золотого оруденения, которое было на их территории.

— Да, это довольно интересная проблема, — выслушав Фёдора, сказал начальник геологического отдела Маслов. — Я не исключаю, что мы тоже скоро ею займёмся. Промышленные месторождения золота имеют свойство быстро отрабатываться, а новых пока нет. На моих глазах открыли Лебединое, построили обогатительную фабрику, а производственники уже поговаривают, что её скоро будут закрывать — руды не хватает.

Маслов был прав: геологи не успевали за горняками. Разработка золоторудных месторождений велась круглосуточно. В зимнюю стужу и в летний зной громадные БелАЗы возили золотосодержащую породу на обогатительный комбинат. Стране, как и прежде, было нужно много золота, и его добывали, несмотря ни на какие трудности.

— Так вашей экспедицией разведаны и другие объекты. Раз не хватает руды, надо возить оттуда.

— Месторождений много, только запасы не те, — сразу отозвался Маслов. — Таких монстров, как Куранах и Лебединое, к сожалению, уже нет, поэтому в отработку вовлечены даже мелкие месторождения.

Рассказав о работах, которые велись в его экспедиции, он заговорил о научных достижениях геологов, не забыв сказать и об их публикациях в научных изданиях.

— В Иркутске скоро будет конференция по золоту, мы заявили пять докладов. Среди них — по мезозойскому1 магматизму и связи золотого оруденения с тектоно-магматической активизацией2. Приезжай, послушаешь. Кстати, ты тоже можешь сделать сообщение о своих работах, я думаю, это всем будет интересно. На конференции одновременно будет проходить секция «Аналитика Сибири», соберутся спецы со всей страны. Поговори с ними, может что-нибудь подскажут.

Предложение Маслова выглядело заманчиво, и Фёдор пообещал отправить тезисы доклада и по возможности приехать.

«Правда, докладывать пока нечего — результатов нет, — думая о предстоящей конференции, ругал он себя за обещание, которое дал начальнику геологического отдела. -

Как нечего? — сказал ему кто-то другой, не желавший мириться с такой постановкой вопроса. — А проблема с определением золота недорогими массовыми методами, а сбиваемость результатов анализов? Проблем целый ворох, а ты говоришь, докладывать нечего. Их же надо как-то решать».

С этими мыслями он попрощался с Масловым и вместе с Афанасием пошёл на автобазу договариваться насчёт машины. Начальник автобазы не отказал, и предложил автобус. При этом добавил, что он уже пообещал его китайцам, которым тоже надо в Якутск.

— А что за китайцы? Откуда они тут взялись, — спросил он Ройтмана.

— Торговцы. Я думаю, вы их видели, они продают тряпки на улице.

Фёдор кивнул головой. Идя сюда, он был поражён устроенному на главной улице города рынку, и долго не мог успокоиться, выговаривая Афанасию: «Город превратили в базар. Просто стыдоба».

— Китайцы узнали, что относительно недалеко от нас есть большой город, и теперь хотят туда добраться, — продолжал начальник автобазы. — Говорят, здесь стало тесно, много их брата сюда понаехало. Конкуренция, значит, у них образовалась.

Для такого провинциального городка, каким был Алдан, скученность торговцев привела к застою в торговле, поэтому они стремились в столицу Якутии, где было больше покупателей.

— Я тут впервые увидел китайцев вживую, — улыбнулся Фёдор. — До недавнего времени для нас они были хунвейбинами, сторонниками культурной революции Великого Кормчего. Зато теперь им простили все грехи и, позабыв про Даманский, даже открыли границу. Вези, что хочешь — мы всё возьмём. Вот они и повезли.

Афанасий закивал головой. Он хорошо помнил, как в конце 60-х старшие товарищи отбивали атаки оголтелых людей, двинувшихся на нашу территорию, и сколько военных там полегло.

— Интересно, почему они приехали именно в Алдан, а не в какое-нибудь другое место? — спросил он Ройтмана.

Оказалось, что предки этих торговцев добывали золото в здешних местах и внуки подались по их стопам. От Фишкина Фёдор был наслышан о китайских старателях, хищничавших на Алдане, и накатившая волна недовольства выплеснулась наружу.

— Этим первопроходцам мы обязаны отработанным месторождениям на Тимптоне и Сутаме. Да и отсюда они вывезли не меряно. По-видимому, китайцы думали, что Алдан стал большим богатым городом, но они жестоко ошиблись.

— Вы не переживайте: их это не испугало, — сказал начальник автобазы, — они

закалённые. Теперь самые продвинутые решили осваивать новые рынки сбыта. Если они доберутся до Якутска раньше других, снимут жирные сливки. В отличие от нас, китайцы знают, как надо делать деньги.

— А вы как пересеклись с ними? Что, китайский знаете?

— Да, нет, что вы! У них есть свой переводчик, который решает все вопросы. Зовут его Ким. Так вот, он мне рассказал, что дед одного его подопечного в 20-е годы мыл золото на Чаге. И, по-видимому, не зря пахал там.

От знакомого названия у Фёдора застучало в висках. В предчувствии чего-то значительного даже перехватило дыхание. Как будто кто-то свыше подсказывал ему, что надо очень внимательно отнестись к словам этого человека.

— Может, вы его не правильно поняли, это не Чага, а что-нибудь другое?

— Да нет, я всё правильно понял и даже уточнил — точно Чага. Я ещё раньше слышал про эту горную реку. Наши геологи рассказывали, что там была отменная рыбалка. В свое время оттуда привозили здоровенных тайменей. А у меня к рыбалке слабость, так сказать, мечтаю поймать здоровенную рыбину. Этак килограмм на тридцать. Но пока больше десяти не получалось. Нет здесь такой рыбы — всю выбрали. Да, вы сами можете поговорить с этими китайцами. Они остановились в районной гостинице. А ещё лучше — возьмите их с собой. Дорога длинная, там и поговорите обо всём.

После Октябрьской революции в Тимптонском районе произошёл массовый расстрел старателей.

— Этим закончилась попытка организованных старателей искать и добывать алданское золото со стороны Дальнего Востока, — рассказывал Фишкин. — Но самое главное в истории добычи золота было на Алдане.

«Интересно, откуда он знает такие факты? — подумал Фёдор. — Тут, понимаешь ли, копаешься в этих бумагах, как жук в дерме, и ничего толком не можешь найти, а он…»

— Давай ещё посмотрим твою тетрадь, — попросил его Фишкин.

Вадим Викторович пролистал несколько страниц и, с трудом разбирая корявый почерк Фёдора, прочитал:

«Весной 1923 года вольный разведчик якут Михаил Тарабукин со своими ближайшими родственниками-эвенками открыл богатейшую россыпь по долине ручья Незаметного. Практически одновременно с ним там появилась „Первая Якутская трудовая артель“ под руководством В.П. Бертина и при участии опытного таёжника-золотоискателя и добытчика Н.К. Марьясова. Артель была направлена „на Томмот“ Якутским Наркомпродторгом».

— Здорово у тебя получается: месторождение открыл Тарабукин, а тут вдруг появляется Бертин со своей артелью, будто бы тоже имевщий отношение к этому открытию. Хотя он даже рядом с ним не стоял. Вот у тебя ещё на эту же тему:

«В 1923 году на Алдан была отправлена первая золотопоисковая партия, возглавляемая В. П. Бертиным. Поисковики вели изыскания по Селигдару, но не обнаружили месторождений золота, имеющих промышленного значения. В то же время малочисленные артели золотоискателей мыли золото в верховьях Алдана. Одним из них был М. П. Тарабукин, нашедший богатейшие запасы драгоценного металла на речке Орто-Сала. Летом 1923 г. В. П. Бертин встретился с Тарабукиным и вместе с ним организовал артель по добыче золота. Ключ, на котором они работали, был назван Незаметным».

— Вот это уже точнее, — прокомментировал Фишкин. — А то, так смотришь, благодаря тебе ещё кто-нибудь примажется к первооткрывателю Тарабукину, и ты вконец запутаешь своих современников. Все и так толком не знают об этом открытии, а тут ещё ты со своими лживыми выписками из каких-то «левых» отчётов.

С этим отчётом, наряду с другими, Фёдор познакомился в Чите. Там была приведена экономика золотодобычи и та вводная часть про открытие Золотого Алдана артелью Бертина, которую раскритиковал Фишкин.

«В апреле 1924 г. правительство ЯАССР приняло решение о создании Якутского государственного золотопромышленного треста („Якзолтреста“), — с трудом разбирая почерк Закатова, медленно читал Фишкин, — директором которого стал якут П. А. Харитонов. В ноябре того же года „Якзолтрест“ реорганизовали в трест „Алданзолото“».

— Ты хоть как-то систематизируй свои выписки. Хорошо, я знаю эту проблему, а если твою тетрадь возьмёт кто-нибудь другой, без бутылки ничего не разберёт. Писать надо так, чтобы всем было понятно. Эти материалы могут потребоваться через пять лет, а может, даже через двадцать, и что снова поднимать старые отчёты?

Затронутая тема открытия и освоения Алдана оказалась интересной, и, недолго поворчав, Фишкин полистал его тетрадь и, вернув хозяину, снова стал рассказывать:

— Возможность пополнить бюджет республики за счёт золотодобычи первым увидело якутское правительство, куда территориально относился Алданский округ. Но на лакомый кусок, как всегда бывает, нашлись люди, захотевшие прибрать его к своим рукам. Руководство соседнего Дальневосточного региона стало требовать, чтобы им передали Алдано-Тимптонскую золотоносную зону.

Получив Алдан, Дальневосточники хотели образовать Алдано-Зейский горный округ в составе Амурской губернии. Правительство Якутской республики, увидело в этом ущемление своих экономических и политических интересов, и обратилось в ЦК партии с предложением командировать специальную комиссию, которая разобралась бы с притязаниями соседей. До Центра уже дошли сведения о новом Клондайке, открытом на Алдане, поэтому обращение якутского Правительства оказалось своевременным.

Эту задачу поручили решить чрезвычайному представителю ЦК ВКП(б) Сергею Александровичу Балтину, отправленному в Якутию в качестве третейского судьи. Балтин быстро разобрался с проблемой и даже пошёл дальше, чем от него требовалось. Кроме добычи золота необходимо было определить перспективы Алданского района. Поэтому уже в 1925 году туда была направлена экспедиция геолога Зверева. Обследовав бассейны рек Селигдар, Томмот, Куранах, Зверев обнаружил ряд новых золотоносных районов. Это позволило опровергнуть бытовавшее в то время мнение, что крупных месторождений золота на Алдане не осталось.

В первые годы разработки россыпи ключа Незаметного объёмы добычи были просто фантастическими. Прикинь, — вошёл в раж Фишкин, — на Бодайбинских приисках один рабочий добывал один фунт золота в год, а на Алдане артель из пяти старателей намывала семь — восемь фунтов в день. На Алданских приисках была отработана своя технология учёта и контроля металла. Старательская артель два раза в день сдавала добытое золото смотрителю, который опускал его в металлическую кружку, закрываемую на замок, а вечером, в присутствии всех артельщиков, кружку вскрывали. Из добытого металла двадцать процентов сдавалось государству, а восемьдесят возвращалось золотарям. Ежесуточно старатель зарабатывал в среднем пятьдесят рублей. По тем временам это было несказанно много, и молва о Незаметном мгновенно распространилась повсюду.

Почуяв запах наживы, туда устремились сотни людей со всех концов страны и даже из-за границы. Среди них встречалось немало уголовников. По сообщению одного источника, за два месяца 1925 пятого года на Алданских приисках произошло около ста убийств, ограблений и краж. Но больше всех преуспели китайцы и корейцы, составлявшие более одной трети старателей. Они просачивались в Россию, используя «дырки» в границе.

Основная масса китайских старателей работала честно и лучше русских, но среди них попадались нечистые на руку. По сути, китайцы хищнически грабили наши недра, перекачивая золото за кордон.

Хищение золота существовало во все времена, а в годы становления золотой промышленности страны утечка драгоценного металла стала настоящим бичом. Предполагают, что при ежегодной добыче в пятьсот пудов, потери составляли не менее трехсот, а в отдельные годы за границу утекало до восьмидесяти пяти процентов.

— И что, невозможно было депортировать китайцев на их историческую родину? — спросил Фёдор.

Фишкин грустно усмехнулся.

— Наверно, можно было, но, как часто случалось в нашей истории, решили по-другому. Если верить воспоминаниям одного ветерана, недавно напечатанным в местной газете, несколько сотен китайцев собрали на Алданском стадионе «Труд» и под усиленной охраной продержали несколько дней, а в одно прекрасное утро все они куда-то исчезли. Больше их никто не видел. Тот ветеран в то время был мальчишкой и за хлеб выменивал у них разные безделушки.

 

Глава 29. Дедушка Ван

В Пазике места хватило всем. Сзади, под самый потолок, загрузили оленьи сумы и баулы с пробами и полевым бутором. Туда же затолкали огромные тюки китайских торговцев, которые по сравнению с геологическим снаряжением громоздились необъятными глыбами. Фёдор с Аней сели на переднее сидение возле двери. Рядом с ним расположился весь его отряд, а возле своих тюков скромно примостились китайцы. Как на подбор, все они были невысокого роста, худощавыми и темноволосыми. Самым крепким оказался переводчик Ким — высокий круглолицый молодой человек со слегка раскосыми глазами и густой шапкой чёрных волос. По внешности его можно было принять за представителя тюркской расы, но, как он рассказал Фёдору, в его роду были корейцы. Ещё в детстве у парня проявился интерес к древней культуре Поднебесной, и он самостоятельно выучил китайский язык.

К своему удивлению, среди китайцев Фёдор увидел молодую женщину. Ей можно было дать лет тридцать — тридцать пять. На ней была светлая кофточка и тёмный пиджак из грубого материала и такие же чёрные брюки. В ушах простенькие серебряные серьги, поблескивавшие из-под прикрывающих чёрных, как смоль, волос, заплетённых в косичку.

Тина, как представил её переводчик, оказалась женой Яна, мужчины с взлохмаченной шевелюрой, в мятом, словно пожёванном, тёмно-синем пиджачке. На лице у него проглядывала редкая щетина, придававшая неряшливость. По внешнему виду мужчины можно было сказать, что тот с глубокого похмелья. Тут глаз у Фёдора был намётанным и редко когда он ошибался. Красавицей Тину назвать было нельзя, но в ней угадывалось что-то привлекательное, невольно заставлявшее обращать на неё внимание. Ее живые чёрные глаза будто пронизывали насквозь, и в то же время смотрели очень доброжелательно. Тонкие черты лица делали женщину более утончённой, мало похожей на китайку, какими их представлял себе Фёдор. Говорила Тина быстро: глухим хрипловатым голосом, словно строчила из пулемёта. Не одного её слова Фёдор не понял, но по тому, как она разговаривала со своим мужем, догадался, что они решают семейные проблемы.

«Что же её связывает с этим алкашом? — подумал он, посматривая в окно. — Ведь он на десяток лет старше её, и, в отличие от неё, в нём нет никакой изюминки. Наверное, деньги, — ответил сам себе парень. — Возможно, у них общий бизнес. Хотя вряд ли. Бизнес его, а она при нём. Конечно, он её просто купил».

Водителем оказался мужчина в годах, однако, судя по тому, как он гнал свой повидавший виды автобус, об этом трудно было даже подумать. Из Алдана шла асфальтированная дорога, поэтому Фёдор не успел оглянуться, как проехали Томмот и въехали на объездной участок. Автобус затрясло, как в лихорадке, и высоко подпрыгнув, он будто провалился в глубокую яму. Всех подбросило, а когда приземлились, откуда-то сверху с грохотом свалилась оленья сума.

— Водитель, ты что, дрова везёшь! — послышался недовольный голос Афанасия. — Мы так не доедем.

Видно, понимая, о чём тот говорит, на лицах китайцев мелькнули улыбки. Они словно сочувствовали водителю, на долю которого выпала поездка по такой плохой дороге.

«Интересная компания! — подумал Фёдор. — Совершенно разные люди. — Они почти не разговаривают друг с другом. По-моему, их объединяет только желание заработать побольше денег».

Тина, почувствовав его взгляд, отвела глаза в сторону. За окнами промелькнул груженый КамАЗ, автобус обгонял вихляющий по дороге Уазик.

— Одни отправились в чужую страну с товаром, — словно угадав его мысли, сказала Аня. — Подумать даже страшно, что их может ждать на каждом шагу. Ну, рисковые, люди! Я бы, наверное, ни за что бы не решилась на такое.

— Да кто знает. Всё зависит от обстоятельств: когда нечего есть или хочется побольше заработать, поедешь куда угодно.

На остановке к Фёдору подошёл Ким.

— С тобой хочет поговорить Ян, прошу, выслушай его, пожалуйста. Он не простой человек, не с каждым будет разговаривать. Значит, ты ему понравился.

Когда тронулись, Фёдор сел рядом с переводчиком и Яном.

— Я прошу прощения, что отвлекаю вас от дела, — немного смущаясь, заговорил Ян. — Просто другой возможности может не представиться, а мне хочется поделиться своими сокровенными мыслями. Дело в том, что я внук золотоискателя, добывавшего золото на Алдане.

— Дедушка Ван, мой дед, был очень богатым человеком, владельцем фабрики, на которой трудились десятки людей, — стал рассказывать Ян. — Свое богатство он нажил честным трудом, занимаясь поисками золота.

Фёдор стал внимательно слушать. Как будто само провидение привело к нему этих китайцев и давало шанс узнать о китайских старателях. Предчувствие чего-то значительного, пришедшее при встрече с начальником автобазы, не обмануло.

— Дедушка Ван был великий мастер, чувствовавший этот жёлтый металл и находивший его там, где никто даже не предполагал.

Потом он что-то долго наговаривал Киму, и тот, подбирая нужные слова, перевёл.

— Ему, будто кто-то подсказывал, где надо искать это золото, и зачастую спасал от неминуемой смерти. В этом, по-видимому, ему помогал сам Господь, знающий проблемы каждого человека. Он поддерживает только сильных людей, которые смогли установить с ним связь — людей, обладающим неземной энергетикой и мощной аурой. Именно таким был дедушка Ван.

Ян замолчал. На мгновенье наступила тишина. Стало слышно, как урчит двигатель и похрапывает Линь, сидевший ближе всех.

— Вначале Ван старался в этих местах, — показывая в окно, снова заговорил Ян, — пока сюда не пришли золотопромышленные компании Опарина и Бродовикова. Потом здесь стало очень опасно: могли убить и забрать золото, и он пошёл на запад.

«Ничего себе шпарит, — услышав про известных золотопромышленников, насторожился Фёдор. — Оказывается, этот алкаш совсем не прост, как кажется на первый взгляд. Надо же, он знает историю золотого Алдана! Об этом в наших учебниках ничего не прочитаешь».

— А со временем Ван дошёл почти до самой Олёкмы. Это намного западней Алдана, — пояснил торговец. — Есть там такая река Чага. Вы о ней, возможно, даже не слышали. По сравнению с Алданом, Олёкмой и Тимптоном — это совсем маленькая речушка, которую не каждой карте увидишь. Но я о ней хорошо знаю, потому что с детства слышал про геройство дедушки Вана и, конечно, про эту речку, где он нашёл много золота.

Автобус трясло и временами казалось, что он вот-вот развалится, но когда проехали опасный участок, о плохой дороге напоминала только пыль, сплошной серой завесой висевшая позади. Фёдор не пропускал ни одного слова Яна, и чем больше слушал, тем сильнее сомневался в искренности его сообщения. Но постепенно он стал думать, что то, о чём говорит этот китайский торговец, возможно, имело место в жизни.

— У нас дома сохранились его записки и разные схемы. Есть там даже русская карта из какого-то очень старого журнала. Там эта река подписана. Она так и называется — Чага. — По слогам он чётко произнес название реки. Так что сомневаться в правильности сказанного теперь не приходилось. Фёдор до последней минуты считал рассказ китайца вымыслом, граничившим с реальностью, но теперь ему пришлось серьёзно задуматься об услышанном. Всё, о чем рассказал этот китаец, приобретало оттенок реальности. — Это верхний приток Алдана в его верхнем течении, — быстро заговорил Ян. — Природа там дикая: в реке много рыбы, в тайге есть хищные звери. У нас хранится маленький мешочек золотого песка, который дедушка Ван добыл на Алдане. Он, как семейный талисман, передаётся по наследству. Вот теперь достался мне. Тина его видела, может подтвердить.

Фёдор снова подумал, что эта встреча с китайцами — судьба, предначертанная свыше, благодарность за его труды. Любым путём ему надо получить материалы дедушки Вана и, конечно, хотя бы пару золотых песчинок. Возможно, они прольют свет на золотоносность района, которым он занимается. И вообще ему всегда везло на хороших, увлеченных своим делом людей.

— А ты чем занимаешься? — прервав его размышления, спросил Ян.

— Я научный работник. Изучаю рудные полезные ископаемые, — быстро нашёлся Фёдор. — В том числе и золото. По аналогии с известными месторождениями ищу новые. Можно сказать, продвигаю геологическую науку вперёд.

А про себя подумал: «Громко сказано. Проще говоря, провожу самые обычные поисками — то, чем занимались многие до меня. Но они хоть что-то открывали, а у меня пока никаких результатов. Мне доверили такую важную тему, а я, как последний олух, ковыряюсь в бумагах, выискивая какие-то факты, а сам ничего ещё не сделал. Дай бог, чтобы повезло с Курунгом. Федотов и Фишкин ждут результатов».

— Я тоже мечтал заняться наукой, да вот не пришлось. После окончания университета нужно было поднимать своё хозяйство. А сейчас я начинаю семейный бизнес в России. — Ян показал на тюки в полосатых сумках. — После Благовещенска первый раз едем так далеко. Можно сказать, дедушка Ван нас сюда привёл.

— Ну что ж, это очень хорошо. Будем надеяться, что вам повезёт не меньше дедушки.

— Я вам тоже желаю удачи.

«Удача нам не помешает, — подумал Фёдор. — Будем считать, что эта встреча уже удача».

— Раз твой дедушка разбогател на золоте, значит, очень много добывал. А как, интересно? — спросил он Яна.

— О-о, это целая история, заслуживающая того, чтобы о ней написали настоящий роман. К сожалению, у меня нет такого дара. Я математик по образованию, но занимаюсь вот этим. — Он снова показал на свои тюки. — Работа, в общем, не тяжёлая, а старатели вкалывали в поте лица в заботе о хлебе насущном. В их жизни было мало радости — опасность подстерегала на каждом шагу. Их уделом становилась скудная доля земного бытия. Надо было найти этот драгоценный металл и извлечь его из земли. За него давали деньги, на которые можно приобрести всё, что было нужно.

 

Глава 30. Неожиданная встреча

Весь день Иван брёл по тайге, всё дальше и дальше удаляясь от того места, где выпрыгнул из машины. Он проваливался в глубоком снегу, падал, вставал и снова шёл. Усталость брала своё, хотелось сесть и отдохнуть, но, пересилив себя, он двигался вперёд, хорошо понимая — чтобы не замёрзнуть и дойти до трассы, нужно идти. Неожиданно послышался хруст снега, и прямо перед ним остановилась оленья упряжка. Из нарт выкатился круглый, как медвежонок, человек в лохматой кухлянке с заиндевевшим, съехавшим набок капюшоном. У него в руках Иван увидел карабин, направленный ему в грудь.

— Эй ты, поднимай руки вверх, стреляй буду, — крикнул тот писклявым голосом и в подтверждение своих слов потряс оружием.

Чёрное отверстие смотрела прямо на Ивана. Сомнений не было — при малейшем не повиновении он рискует получить пулю.

— Зивей, зивей, сто здём! — закричал мужичок громче. — Зэк нехоросый. Я сейчас тебе покажу, как бегай из лагеря

Руки невольно оказались над головой.

— Да ты что, мужик! — выдавил он из себя.

— Я не музык, я охотник. Семён Николаев я.

— Семён, ты меня с кем-то спутал. Я геолог. Сейчас покажу свои документы.

— Какой ты геолог, нуча! Я знаю, ты сбежал из лагеря. Часовой убил, документы украл и ушёл тайга. Тебя там ищут, по всей трассе солдаты стоят. Однако кончай тебя надо. Нечего с тобой болтать.

— Ты не шути так, — всполошился Иван. — За меня кончат тебя самого и посадят всех твоих родственников аж до пятого колена. Запомни, от страшного возмездия никто не уйдёт.

В глазах охотника промелькнула тень сомнения и страх. Он сказал:

— Ну, раз ты геолог, тогда скажи, что это за камень. Санька, однако, нашёл. Говорит, там ещё есть много такой.

Иван хотел подойти ближе, но охотник закричал:

— Стой на месте, стреляй буду. Однако пуля сейчас вылетит.

Иван замер. Карабин по-прежнему смотрел прямо на него. Второй раз в жизни он испытал неприятное чувство, когда не по своей воле находишься на волоске от смерти. От направленного на него оружия сразу вспомнились слова Жэки, говорившего, что местные убивают беглых зэков.

— Послушай, Семён, премию за меня ты не получишь. За меня тебе только голову оторвут. Поверь мне. Я тебе честно говорю, что я не зэк. Ты меня с кем-то перепутал.

Иван озадачил охотника, тот совсем растерялся и теперь не знал, что делать с этим непонятным русским. По наводке, которую ему сказал офицер, остановивший его по дороге, это был тот самый зэк, которого они искали. Но на зэка он совсем не был похож. На своем веку Семён на них уже насмотрелся.

«Что же делать с этим нуча? — ломал он голову. — Пустить в него пулю и сказать начальнику, пусть забирает, и даёт мне премию. А вдруг он и, правда, не зэк, которого ищут, а какая-нибудь большая шишка. Тогда меня самого заберут. Достанется и всей родне. — На мгновенье перехватило дыхание. — Ах, нет, зачем убивать безвинного человека? Пусть живёт».

Больше ни одна здоровая мысль не посетила его голову, и он решил, пусть всё идёт, как идёт.

«У меня есть винтовка, а он безоружный, значит, я сильней его. Он хитрый, как лисица, и здоровый, как волк, а я всё равно сильней его. Значит, я медведь. А что медведю волк и лисица — пустое место. Он с ними обоими расправится одной лапой. На то он и медведь — хозяин тайги. Теперь я тут хозяин, а нуча, маленький, маленький евражка. Он даже не волк и не лисица. Те могут огрызаться, а он и этого не может, потому что у меня винтовка. Вот какая сила у меня в руках! Я большой человек, а нуча маленький, маленький!»

— Ну, где твой камень? — вернул его к действительности Иван. — Бросай, я посмотрю. Может, ты золото нашёл — за это премия полагается. Дадут столько, что хватит тебе и твоим детям.

— Э нет, однако, это не золото. Золото я знаю, оно, как железо, только золтое и блестит, а это камень. Белый такой. Длинный, как свечка, и прозрачный, как стекло.

— Ты меньше говори, быстрей бросай, а то я сейчас передумаю. Кроме меня, тебе никто его не определит

«Нет, это точно не зэк. Он даже разговаривает, как наш тойон. Видать, тоже шибко любит покомандовать. Этот нуча, однако, очень умный человек! Вот сейчас я проверю, чего он стоит. Может, обманывает. Когда жить захочешь, наговоришь с три короба. На его месте и я бы тоже что-нибудь придумал. Сказал бы, что я председатель колхоза. Ну, если он меня обманул, тогда ему конец, я даже не посмотрю, что он такой умный».

Охотник вытащил из сумки камень и бросил Сергею. Тот уже издалека понял, с чем имеет дело.

— Ну, друг, тебе крупно повезло. Хороший камень ты нашёл. Если таких там много, тебе точно дадут премию, деньги заплатят. Много денег получишь, на них оленей купишь.

— Так что это за камень? Ты почему не говоришь, видать, сам не знаешь? А говоришь, геолог. Вот я тебя сейчас…

Он снова потряс карабином.

— Но, но, не спеши. Это горный хрусталь — прозрачная разновидность кварца, а если по-научному — двуокись кремния. Сейчас такой камень в большой цене: из него делают пластинки для радиоаппаратуры. Скажи, где нашёл, пошлём туда экспедицию.

— Ты говоришь, паспорт у тебя есть? — как за соломинку схватился за это охотник. — Покажи, однако.

Здравый смысл пересилил страх и, посмотрев паспорт Сергея, охотник опустил карабин.

— Зачем начальник охрана меня обманул? Я вижу, ты Верхоянск живёшь. Я знаю, там экспедиция стоит. В прошлый год Федька Тарабукин в ней работал, с оленями ходил на реку Томмот. Однако попадали его олени, копытка заболел.

— И что их не спасли?

— Как спасёшь? Это же копытка. Федьку чуть тюрьма за это не посадили, сельсовете сказали, нарочно олень загубил. Однако геолог его спас, у него он каюром работал. Письмо передседатель колхоз отправил. Написал, что Федька Тарабукин не виноват, и не судить его надо, а наградить. Медаль ему надо дать за мужество и героизм. И ещё он написал, что оленевод Тарабукин спас геологов. На четырёх оленях он вывез всё снаряжение и продукты из тайги. Много-много раз ходил Федька взад вперед. Я маленько забыл, как звали того геолога. Кажись, Васильев.

О том случае Ивану рассказал Шевцов. Всё было именно так, как сказал охотник. За падёж двадцати оленей каюру Тарабукину грозила пятьдесят восьмая статья, и, если бы не начальник Томмотской партии Редькин, написавший спасительные письма во все инстанции, его бы точно посадили.

— Я знаю про твоего Тарабукина, — совсем успокоившись, сказал Иван. — Редькин его спас. Никита Васильевич Редькин — так зовут того геолога.

Семён закивал головой. Он помнил фамилию геолога, но в силу своей природной хитрости решил ещё раз проверить Ивана. Теперь охотник был уверен, что перед ним настоящий геолог. Наконец его посетила очередная умная мысль, и он сказал:

— А как ты здесь оказался? Зимой один в тайге! Это же тебя ищут охранники, я знаю. Что ты сделал?

Пришлось Ивану всё рассказать. Начал он с того, как после института оказался на Севере, а через год открыл месторождение золота. Он же стал его разведывать. Вырисовывались неплохие перспективы и в личном плане тоже было всё нормально. Весной собирался жениться. Но неожиданно пришла беда, откуда не ждал: пропала проба с золотом. Чекисты сразу взяли его «в оборот».

— Значит, тебя хотят посадить за то, что ты хороший человек, — выслушав его, сделал заключение охотник. — Однако это сапсем нехоросо.

— Получается, что так. Но мне от этого не легче, если попадусь им в руки, мало не дадут.

— Спасать, однако, тебя надо, а то ты пропадёшь: если не замёрзнешь, охранники поймают. Из тайги один ты не выйдешь.

Иван попросил довезти до ближайшего места, откуда можно уехать. На лице охотника появилась грустная улыбка, от этого глаза совсем сузились и стали похожими на узкие щёлочки.

— Э-э, паря, туда нельзя. Тебе заказана дорога во все посёлки, где живут люди. Тебя теперь везде ищут. Однако придётся тебе кочевать со мной до весны, а там, как лёд пройдёт, навигация начнётся, поплывёшь на пароходе. Там искать тебя никто уже не будет — своих беглых хватает. У тебя же есть паспорт, а с ним хоть в Москву поезжай.

— Так что мне делать? — растерянно спросил Иван. — Зимой кочевать по тайге?

Об этом страшно было даже подумать. В тайге не каждый сможет выжить даже летом, а что уж говорить про зиму, когда всё живое попряталось в норы или улетело в тёплые края.

— Как сто делать? Будешь охотиться со мной.

 

Глава 31. Побег

Вечером они расположились в палатке. На низ Семён бросил оленьи шкуры из нарты, посередине поставил охотничью печку, которую выменял у какого-то охранника за трёх соболей. Печка оказалась удобной и лёгкой, но дно и бока почти прогорели, и как он её не ремонтировал, вся светилась. Для ремонта Семён использовал консервные банки из-под американской тушёнки, собранные на помойке разведучастка, где заключённые добывали оловянную руду. Охотничьим ножом он отрезал верх и низ, а оставшуюся боковину разгибал. Получившуюся пластину клепал или прикручивал проволокой. От постоянного ремонта печка стала похожей на кочан капусты, но, несмотря на неприглядный вид, хуже греть не стала.

— Ну сто, Иван, разливай, — Семён поставил две алюминиевые кружки на оленью шкуру. — Как чувствовал, взял запасную. Ох и попируем же сегодня! Давно водка не пил, только брага иногда перепадал. Колхоз сапсем плохо, деньги не платят. Получаю только аванс на продукты, дают, чтобы Семён с голоду не помер. Нет, в тайге жить лучше.

Выпив, он сразу опьянел и разговорился. Из него полезло всё, что накопилось за долгие годы.

— На войну, однако, идти хотел, не взяли: военкомат сказал — ты нужен в тылу. Вот, видишь, я добываю пушнину, колхоз сдаю да зэков в тайге ловлю. Ой, какие хитрые встречаются, однако, настоящие бандиты. Один в меня нож бросил, я успел отскочить, а всё равно в руку попал. Хорошо — мы вдвоем с Василием были, повязали его по рукам и ногам и привезли в лагерь. За зэка обещали давать денег, да начальник обманул. Принёс нам по буханке хлеба, да ещё пригрозил.

Сказал, если будем шуметь или кому-нибудь расскажем об этой тайне, заберёт нас в лагерь. Туда я не хочу, поэтому никому и никогда об этом не говорил. Ты первый, кому я доверил такую большую тайну. Шибко ты мне понравился — ты учёный человек. Не то, что я: два класса закончил.

Он ещё рассказывал, как охотится на соболей, сколько у него капканов и как хитро он их ставит, чтобы провести этого умного зверька, а потом неожиданно заговорил о побеге Жеки. Было видно, что он всё время думал о словах Ивана, но не мог определиться и вот сейчас, наконец, решился.

— Поможем твоему другу бежать из лагеря, — сказал он заплетающимся языком. — Моих оленей никто не догонит, однако.

В тайге стояла сказочная тишина. Скрипел снег под нартами, да иногда доносилось тяжёлое дыхание оленей. В долинах рек, не шелохнувшись, красовались заснеженные лиственницы, на склонах гор виднелся придавленный снегом зелёный стланик.

Ехали через горные перевалы, по замерзшим ручьям и рекам. Семён был опытным каюром, знавшим тайгу и своих оленей. Где можно было, он спрямлял дорогу, и тогда они забирались в горы. Перед подъемом охотник всегда соскакивал с нарт и бежал рядом. Вначале Иван думал, что он разминает одеревеневшие от долгого сидения мышцы, потом сообразил — бережёт своих оленей. Глядя на него, он стал делать так же.

Восемь оленей тянули двое лёгких, связанных друг с другом нарт. В одних они сидели с Семёном, во-вторых, — лежали продукты и нехитрое охотничье снаряжение. Запасные нарты предназначались для мяса сохатого, которого тот рассчитывал завалить на охоте. Сейчас они пришлись как нельзя кстати. Иван предложил разделить оленей и четырёх поставить во вторые нарты, которыми сам хотел управлять, но сославшись на его неопытность, Семён отказался.

Мороз давил. Днём ненадолго выглядывало солнце и, порадовав, быстро пряталось за горизонт. На ночлег останавливались с темнотой и подолгу сидели возле печки. За чаем разговаривали о жизни, о проблемах, которые были у каждого.

До Верхоянска Семён добрался за три дня. Получилось даже быстрее, чем Иван проехал на машине. Остановились недалеко от поселка. У Ивана тревожно заныло сердце. Под горой жили люди, и среди них было немало знакомых геологов, а он, как последний отшельник, расположился в юрте с Семёном. Захотелось хоть одним глазом посмотреть на своё общежитие, поговорить с ребятами, но зная, что его ищут, и хорошо помня слова Жеки, говорившего, что каждого, с кем он общался, будут допрашивать чекисты, желание сразу пропало. Любой увидевший его человек мог проговориться, и тогда прощай свобода и конец несбывшимся мечтам.

Идя утром в колонне невольников, Жека не поверил своим глазам: на дереве болталась тряпка. Метров через пятьдесят он увидел другую, а дальше — в стороне от дороги, по которой они шли, блестела прибитая к лиственнице консервная банка. Это был условный сигнал, обозначавший, что к побегу всё готово. О плане своего побега Жека рассказал только Ивану.

«Ему надо было самому убегать, а он занимается моим спасением. Может, это всё-таки не он, — вдруг засомневался Жека. — Тогда кто же мог повторить то, что я придумал сам? Никому, кроме Ивана, я об этом не говорил. Значит, это Ваня. Он подготовил побег и ждёт в условленном месте».

Чтобы не узнали, Иван надел Семёнову кухлянку и, сгорбившись в три погибели, стал ждать колонну заключённых. За поселком их разбивали по группам и конвоировали по объектам. Бригаду лесорубов, в которой работал Жека, повели на деляну. Там парами или по одиночку они заготавливали лес. Его валили двуручными пилами. Жека обрубал ветки, собирал их в кучи для костров.

Когда всех развели по объектам и выдали инструмент, конвоиры уселись возле костра. Здесь не было достававшего их начальства, а заключённые занимались своим делом, за которое отвечали бригадиры. Сейчас можно было передохнуть и даже помечтать об отпуске, о долгожданной встрече со своими родными и близкими. Время от времени кто-нибудь вставал и больше для того, чтобы размяться, а не ради службы, проходил по набитой тропе. Всей деляны увидеть он не мог, поэтому рассчитывали больше на то, что убежать отсюда было невозможно. Да зимой бежать никто и не пытался, хорошо зная, что побег обречён на неудачу — беглеца ждала верная смерть.

По всему лесу слышался звон пил, шум падающих деревьев, раздавался стук топоров. Увидав Ивана, махнувшего издалека, Жека стал отходить к реке, в которой виднелась незамерзающая полынья. Дойдя до самой воды, он бросил в неё свою шапку-ушанку. Вода покрылась рябью, в разные стороны пошли круги. Шапка, словно поплавок, запрыгала на волнах, но не утонула. Впечатление было такое, будто она наполнена пробками. Жека попятился задом назад, точно наступая в свой след и, дойдя до кучи веток, остановился. Оттуда он вытащил рваные валенки, на которых не было живого места от заплаток, и такую же драную шапку.

Переобувшись, он бросил свои валенки в огонь. Никому до Жеки не было дела — каждый думал о себе: как выполнить норму и получить полную пайку еды. От этого зависела жизнь. По накатанной дороге Жека направился вглубь леса, где его ждал Иван, и в тот момент, когда он был почти на свободе, его окликнул конвоир.

— Стой! Ты куда прёшься? Назад!

От страха сердце ушло в пятки.

«Ну всё, конец! На деляне охранники никого не достают, а тут он ко мне привязался. С чего бы это? Ах, оно же новенький, — дошло до Жекиного сознания и ещё сильнее перехватило дыхание. — Как же я этого не учёл! Надо было идти по целине. Но тогда бы остались мои следы. Их могли увидеть конвоиры и пустить собак. А по следу, оставленному промасленными валенками, собаки не пойдут. Для них он чужой — зэки так не пахнут».

Сделав вид, что он не услышал, Жека пошёл дальше. Конвоир передёрнул затвор автомата и закричал. Заключённый резко остановился и показал, что собирается устроиться по нужде под кустом. В недоумении тот на секунду замешкался. Этого времени Жеке хватило, чтобы расстегнуть ватные штаны и сесть на корточки. Увидев, чем тот занимается, конвоир плюнул и повернул назад.

 

Глава 32. По следам старателей

В почтовом ящике общежития Фёдора ждало необычное письмо. Корявыми заглавными буквами на конверте была выведена его фамилия и адрес. Отсутствовали только сведения об отправителе и почтовые штемпели, по которым можно было определить, откуда оно пришло, и когда было отправлено.

«Какая-то загадка! Кому я понадобился? И зачем? Могли бы пригласить при личной встрече или позвонить по телефону. Странное приглашение — почти, как в бандитских фильмах. Но я вроде не бизнесмен и не мафиози, никому не задолжал, да и взять с меня нечего. Нет, здесь что-то не то».

С этими мыслями в назначенное время Фёдор пришёл в ресторан. У входа его встретил Ким. На китайском переводчике был темно-синий пиджак и светлая рубашка, из-за чего он выглядел по-праздничному. Он проводил Фёдора к столику в центре зала. За ним сидел Ян с Тиной. Ян был в чёрном костюме, на белой рубашке выделялась чёрная бабочка, придавшая ему элегантность. Тина блистала в тёмно-фиолетовом бархатном платье с глубоким вырезом. На шее сверкали бусы из белоснежного жемчуга.

— О, Фёдор, здравствуйте, — встав из-за стола, как по команде, произнесли они враз.

Тина первой подала свою изящную ручку и, улыбаясь во весь рот, не скрывала своей симпатии.

— Я рада тебя видеть, — сказала она на ломаном русском языке. — Ты нас очень выручил, мы тебя любим.

— Ты настоящий друг, — обнял его Ян.

В его поведении угадывались изысканные манеры, каких Фёдор не заметил при их первой встрече. Глядя на китайцев, он поразился переменам, произошедшим с ними за столь короткий срок.

«Они даже стали говорить по-русски! Как же это им удалось?»

— Мой хозяин приглашает вас к столу, — услышал он Кима. — Садитесь, пожалуйста.

На столе стояла батарея разных бутылок и холодные закуски. Возле Фёдора горкой возвышалось нарезанная оленина и салат из свежих огурцов и помидоров.

— Встречу надо отметить. Коньяк или водку? — спросил Ян. — Тина будет шампанское.

Ким быстро налил полные рюмки, и они выпили.

— Мы в прошлый раз хорошо заработали, теперь закупили много нового товара, — стал рассказывать Ян. — Ты же знаешь, что у нас ушло всё, даже мелочь, которую в Алдане уже никто не брал, полностью продали. Вот что значит вовремя приехали. Теперь я хочу тут открыть свой магазин.

Фёдор был поражён деловитостью гостей, решивших не тянуть, как делали многие, а сразу брать быка за рога.

— Я хочу, чтобы ты был моим менеджером, — сказал Ян. — А когда поработаешь, мы можем рассмотреть вопрос о твоём участии в совместном бизнесе. Ты можешь стать равноправным партнёром и учредителем фирмы.

— Как это? — не понял Фёдор.

Такие слова он слышал только по радио и телевизору, а что это, толком не знал.

— Пока Ян предлагает тебе стать директором его магазина, — уточнил Ким. — Ты должен будешь принимать товар, и руководить предприятием. А для того, чтобы участвовать в совместном бизнесе, нужно себя зарекомендовать: так сказать, показать в продажах и в логистике. После этого тебя могут взять учредителем фирмы.

— Ян, ты меня, действительно, удивил. Предложение очень интересное. Я благодарю за доверие, но я никогда не занимался торговлей. Я подумаю. — От удивления Фёдор моргал глазами. Ему, геологу, предлагают стать директором магазина.

— Зачем думать, соглашайся сразу. Я буду платить хорошие деньги. Столько ты не получаешь на своей работе. Ты посмотри, что делается вокруг: весь мир торгует и этим живёт. Торговать выгодней, чем ходить в экспедиции.

Но Фёдор от его предложения отказался.

— Жаль, что ты не с нами, очень нехорошо получилось, — сокрушался Ян. С досады он налил рюмку водки и выпил одним залпом. — Ничего не поделаешь — ты сам выбираешь свой путь, за тебя никто решить не может. Я тебе сделал хорошее предложение, но ты не захотел. Фёдор, ты был бы нашим партнёром.

На лице Тины можно было прочесть сожаление. Она раскраснелась и, глядя на Фёдора, играла своими накрашенными ногтями.

«Как же так получилось, что он не принял предложения? — читалось в её глазах. — Почему отказался?»

— Я тебе привёз обещанное, — переборов себя, сказал Ян. — Вот карты Вана и золотой песок. Возьми, может, пригодится.

Он передал конверт с бумагами и маленький полиэтиленовый пакетик, в котором тускло поблескивало самородное золото.

— От деда осталось. Но откуда этот песок, я, к сожалению, не знаю. Бабушка говорит, что он, может даже, не из последней ходки Вана в Россию. То есть не с Чаги, как я тебе говорил. Откуда он — теперь никто не скажет. Никто этого не знает.

— Как не знает? Ты же сказал, что он с Чаги. Я был уверен…

— Я так думал, а видишь, как получилось. Бабушка вспомнила, что дед привозил золотой песок и в первую свою поездку. Сам понимаешь, давно это было.

«Вот незадача! Что же делать?» — а вслух сказал:

— Большое спасибо. Я очень признателен за этот дорогой подарок. Ты подарил не просто золотой песок, а память о своем дедушке. Я поработаю с ним и о результатах тебе обязательно сообщу.

После того, как они хорошо выпили, Ян расслабился и быстро заговорил.

— Я тебе тогда не всё рассказал про своего дедушку, — будто извиняясь, начал он скороговоркой. — Золото всегда было связано с кровью людей, из-за него грабили и убивали. Не обошло это и дедушку Вана: на его совести тоже есть загубленные человеческие жизни. Но я считаю, он совершенно не виновен — так сложились обстоятельства: если бы он тогда не убил, убили бы его. Такая участь ждала каждого приискателя, и они хорошо понимали, насколько тяжёлую ношу взвалили на свои плечи. А виной всему этот злополучный металл, заставляющий людей терять голову и толкающий на чудовищные злодейства. Он будто заколдованный — это Жёлтый дьявол, пожирающий людей.

Обхватив голову руками, Ян наклонился к столу и опустил глаза. Можно было подумать, он глубоко раскаивается в содеянном дедушкой Ваном — во всех его грехах, к которым сам не имел ни малейшего отношения.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты плохо думал о моём дедушке, — подняв голову, сказал он тихо, — но я решил, что тебе надо всё рассказать. Честно, без утайки, всё как было на самом деле. А что ты будешь думать о дедушке Ване — твоё дело.

Фёдор подвинулся ближе к столу, и Ян стал рассказывать.

 

Глава 33. Китайцы в России

— Ван родился в бедной крестьянской семье, где, кроме него, было ещё одиннадцать детей. Чтобы их прокормить, родители от темна до темна трудились в поле. Со временем Ван понял, что без грамоты ничего не получится, и он начинает учиться. К его счастью, в деревне жил один образованный человек, который согласился обучить китайской грамоте.

А это, скажу я тебе, трудное занятие: на изучение грамоты может уйти ни один год упорной работы. Ван оказался способным и настойчивым учеником. Закончив домашние дела, он бежал к учителю, а потом занимался ночами, иногда лучина горела у него до утра. Через несколько месяцев Ван уже читал и писал.

Фёдор представил себе китайского мальчика, склонившегося над книгой. Едва видимый луч света освещает текст, сотканный из иероглифов, черноволосый паренёк старательно вбирает в себя всё прочитанное и познаёт открывающийся ему мир.

— Где-то Ван услышал, что в России вольным старателям разрешено добывать золото. Тысячи людей отправились в тайгу промышлять золотишком. Все хотели разбогатеть, но не все знали, как добывать этот жёлтый металл и насколько это опасно.

«Наши земляки на этом хорошо зарабатывают, — чудились Вану слова, услышанные на рынке. — Правда, жизнь у вольных старателей каторжная и опасная, как на войне. В любом месте их подстерегают опасности, от которых никто не застрахован, но зато, если повезёт, можно быстро разбогатеть. Кроме силы и смелости, старателю нужна удача, и, если он не родился под счастливой звездой, может потерять свою голову».

Звучало заманчиво и в то же время предостерегающе. Поэтому прежде, чем встать на эту скользкую, полную опасностей тропу, следовало просчитать все возможные последствия. Нужно было определиться самому, насколько ты готов пожертвовать собой ради богатства.

Ван всё рассчитал. Добыть много золота — был единственный шанс разбогатеть. Определившись, надо было найти единомышленников — людей, которые знали этот промысел и взяли бы его с собой. Земля полнится слухами. От знакомого односельчанина он узнал, что один человек из соседней деревни ходит в Россию за женьшенем. В тайге он встречал русских старателей и среди них были земляки. Они будто бы звали его к себе, просили, чтобы тот остался, однако Сун-Сен, как звали того человека, был наслышан об их опасной работе и ради жёлтого металла не стал рисковать своей жизнью. Вот к нему и направился Ван в надежде на то, что тот скажет, где найти вольных старателей.

Ян замолчал и насупился. От этого глаза его совсем сузились, на лице заиграли желваки. Возможно, он примерял к себе сказанное о своём далёком дедушке. Он будто повторял его путь, проделанной с той же целью: заработать много денег. Хотя с того времени минуло уже почти столетие, а опасностей на пути стало не меньше.

— Одним словом, через три года Ван добрался до Зеи. По дороге приходилось добывать себе на пропитание. Ван копал корешки, собирал ягоды и грибы, батрачил у русских крестьян. Зато, пройдя по России, он познакомился с обычаями народа, научился хорошо говорить и писать по-русски, много узнал о поисках и добыче золота. Однако одно дело знать о золоте, а другое — добывать.

Только на золотых приисках можно было хорошо заработать, но как туда попасть китайскому парню? Ван обошёл многих, кто занимался этим промыслом, и все ему отказали. Кто-то говорил, что он ростом не вышёл, кто-то отказывал из-за того, что он ничего не смыслил в этом деле, а некоторые не брали за то, что у него узкие глаза, намекая на то, что он китаец. Нечего тебе тут, значит, делать, иди туда, откуда пришёл — назад в свою Поднебесную. В конце концов, совершенно случайно Ван попал в одну бригаду вольных старателей, собиравшихся мыть золото в Забайкалье. В последний момент отказался какой-то старатель. Когда его брали, наверно, думали, если мальчишка не потянет, выгоним без заработанного пая. Однако Ван оказался незаменимым человеком. Он хорошо знал тайгу и умел ориентироваться на местности, а самое главное — легко находил золото. Будто ясновидящий, видел он сквозь землю. На золото было у него какое-то звериное чутье, не свойственное обычным людям.

За полгода каторжной работы мой дедушка почти ничего не получил, как и многих, его обманули. Зато слухи об удачливом китайце, который видит золото под землёй, разлетелись с быстротой молнии по всей округе. Вана стали звать в разные бригады старателей, приглашали и туда, куда до этого не пускали даже на порог. Но он решил больше не искушать судьбу, бесплатно работая на ушлых людей, а организовать свою бригаду. Русские не раз его обманывали и унижали, поэтому надо было искать своих земляков.

Когда к власти пришли большевики, вольных старателей стали вытеснять из тайги, но дедушка Ван решил сходить за золотом последний раз. Он собрал бригаду и благополучно дошёл до своего прежнего места, где когда-то старался. После последнего посещения никого там не было. Спрятанные секреты были не тронуты, лопаты и кайла лежали, там же, где их оставили.

Словом, всё было, как в прошлый раз, однако что-то его настораживало, Ван чувствовал какое-то необычное напряжение, никогда прежде не испытываемое в тайге. Будто кто-то ему подсказывал: «Если хочешь остаться жив, поберегись, прими меры предосторожности».

Он обошёл окрестности, осмотрелся с вершины ближайшей горы. Вокруг одна тайги — ни зверей, ни людей. Да и откуда им тут взяться — далеко от населённых пунктов и дорог. Здесь даже не кочуют эвенки со стадами своих оленей. Тем не менее, тревога не проходила, и Ван решил начать работу, пожертвовав одним человеком, которого поставил на пост на вершине горы. Прошёл почти месяц, золото пошло такое, о каком он раньше только мечтал. Старатели еле справлялись, не хватало одной пары рук. Напарники уговаривали снять пост, и Ван уже было согласился, но решил ещё повременить.

В один погожий день с горы донеслась трель.

«Керр-акр, керр-акр» — тревожно кричала кедровка.

«По долине Чаги идут люди. Нам ничего не угрожает», — расшифровал Ван.

Можно было успокоиться и продолжать работать, но он решил ещё больше обезопасить себя от любых неожиданностей. Опытные таёжники могли найти их по мутной воде, загрязняющей реку до самого устья. Бросив промывку, старатели соорудили три отстойника. Теперь вода, просачиваясь через песок последнего, выходила чистой, как слеза. Можно было продолжать работу, не боясь неожиданностей, однако, чтобы спокойно работать, надо было выяснить, что за люди появились в безлюдной местности, где кроме них не ступала нога человека.

С молодости Ван придерживался принципа: «В тайге надо быть предельно осторожным, к каждому человеку следует относиться с опаской» и это не раз спасало его от неожиданностей. Оказалось, что в тайгу пришли топографы. Они разбивали просеку для телеграфной связи, а за ними двигались лесорубы. Ван не на шутку всполошился: в непосредственной близости от них чужие люди осваивают его район. Неожиданности можно было ждать в любую минуту. Уходить было некуда, а до конца сезона оставалось почти два месяца. Чтобы их никто не нашёл, пришлось прятать отвалы породы.

Однако это их не спасло. Опасность пришла оттуда, откуда её не ждали. Под вечер, когда работа была в разгаре и Ван, как обычно, сидел на берегу реки и домывал в тазу шлихи, снятые за день с бутары, его словно подтолкнули. Приподняв голову, он увидел крадущегося человека. В руках у него было ружье.

По-видимому, незнакомец зашёл с верховья бокового ключа, поэтому его не увидел дозорный. Подойдя совсем близко, тот спрятался за деревом, и стал следить за старателями. Ван мгновенно оценил ситуацию: человек его не видит, потому что он сидит в стороне от своих. Если чужак их не убьёт, то приведёт людей. Тогда им конец. С быстротой дикого зверя Ван оказался в шалаше и, схватив ружье. В ответ на требование бросить оружие, раздался выстрел. Тяжёлый жакан, просвистев в воздухе, врезался в дерево. Ответный выстрел Вана оказался точнее.

По внешнему виду неизвестный был бывалым таёжником, умевшим скрытно подойти к своей жертве. В его кожаном кисете нашли два небольших самородка, а в потертом мешочке из оленьей замши, зашитым под подкладкой куртки, — золотой песок.

До конца сезона их больше никто не тревожил. Наступил сентябрь, ударили заморозки. Намыв почти шестнадцать фунтов золота, старатели тронулись в обратный путь.

В тот год борьба с вольными старателями вступила в заключительную стадию. Их безжалостно изгоняли и забирали драгоценный металл. Для этого применяли разные способы, вплоть до физического уничтожения. Ван об этом знал, но не думал, что у русских могут быть такие изощрённые методы. Буквально на всех оживлённых тропах, по которым возвращались искатели фарта домой, были выставлены посты, обойти которые могли только опытные, хорошо знающие тайгу люди.

Ван и тут принял все меры предосторожности. После первых неожиданностей он разделил золото поровну. Шли большей частью по ночам, стараясь нигде не оставлять следов. Но дорога была длинной. Несколько раз на тропах встречались самострелы и скрытые ямы, попади в которые — тебе конец. Однажды они налетели на засаду бандитов и только благодаря тому, что все были вооружены, смогли уйти. И всё-таки старатели не убереглись.

Перевалив Становой хребет, Ван расслабился — здесь всегда было спокойно. На дорогу он не выходил, но решил идти днём. И вот в безлюдном месте, где обычно не встретишь человека, оказался скрытый пост. Под предлогом санобработки их задержали и отправили в баню. Предчувствуя беду, Ван сбежал и спрятался неподалеку под вывороченными корягами, а его напарников переодели в новую одежду и закрыли в амбар. Их лохмотья тут же сожгли в железной печке, стоявшей прямо на улице.

Увидев, что сделали с одеждой, Ван зацокал языком: — Там же золото. Но это не беда, потом вытряхнем печку и всё соберем по крупицам.

Только он подумал об этом, как два здоровых мужика вытащили из печки поддон с горячей золой и высыпали в узкое корыто. Промыв золу, со дна собрали золото.

— Хороший улов, — услышал он гундосившего охранника. — Здорово китайцы поработали! Побольше бы таких. — Зови, Мишку, пусть металл оприходует.

Пришёл розовощекий мужик в галифе, и, взвесив золото, запрыгал от радости.

— Ай да урожай! Молодцы мужики, стока ни у кого ещё не было. Да и вообще, мы неплохо поработали: почти четыреста кило с весны собрали. Вот это помощь государству! Товарищ Васильев будет нами доволен, благодарность объявит. А может, даже грамоту каку дадут.

— Скоко нам стоять ещё тут? — спросил один из мужиков.

Старший с ухмылкой потёр руки.

— Завтра поеду на телеграф, буду докладывать командиру. Если дадут добро, начнём сниматься. Зима ужо на носу, скоро белые мухи полетять. Погуляли, хлопцы, на свободе, надо и честь знать: пора снова под ружье. А свой план по золоту мы даже перевыполнили. Да, вот ещё что. Оставшуюся одёжу надо будет загнать по дороге или поменять на харчи. Нам всё сгодится.

— А с этими-то что мы будем делать? — спросил бородатый. — Отпустим?

— Да ты чо, смеёшься! Вначале их надо допросить, а потом ужо решим. Пусть эти китайские собаки скажут, где стоко золота добыли. Может, кого ограбили по дороге или даже убили. Не скажут, тогда пустим в расход. Будут знать, как грабить наши богатства. Жили бы себе в своём задрыпаном Китае, так нет же, к нам полезли. Нечего на наш каравай рот разевать, самим не хватат.

Послышался смех. И Ван даже представил, как эти переодетые красноармейцы насмехаются над ними.

«Вот сволочи! Вас бы заставить так пахать, как мы, а то жируете за казённый счёт, народ грабите. Баньку они, видишь ли, устроили, одежду новую дают взамен старой с золотом. Скольких же вы старателей обобрали?»

— Вот только жалко, один ушёл, — послышался голос гундосившего. — У него тоже, золотишка должно быть немало. Обхитрил нас, скотина!

Командир переменился в лице, вмиг сделавшись сердитым.

— Так что же ты молчишь…!? Давай скачи на Гилюй, передай Зуеву: пусть устраивает дополнительные засады. Он скоро там объявится, другой дороги здесь нет. А ты прочеши в округе и сообщи по всем постам, — приказал он другому.

Красноармеец ответил, что китаец живым отсюда не выйдет. Но Ван ушёл и без приключений добрался домой. Больше он никогда не бывал в России. Мой дедушка многого достиг и мог бы сделать ещё больше, но умер при загадочных обстоятельствах, — закончил Ян.

 

Глава 34. Ценная находка

Трясущегося от волнения Жеку закутали в оленью шкуру и посадили в нарты.

— Ну всё, мужики, я на воле. Наконец-то сбылось, — бормотал он без умолку, ещё не веря в своё спасение. — Надо быстрее уезжать, пока меня не хватились. Промашка вышла, чуть не застукали. Молодой охранник…

Он матюгнулся и стал ругать конвоиров и проклинать лагерь, из которого только что убежал. При этом не забывал поторапливать Семёна. Но тот и без него знал, что надо делать. Едва беглый зэк сел в нарты, олени рванули во весь опор. Будто соревнуясь с северным ветром, они мчались прочь от этого страшного, богом забытого места, где смерть несётся по пятам за каждым. Когда отъехали достаточно далеко, Семён остановил упряжку.

— Мы в безопасности. Тепереча нас даже пуля не догонит. Дай-ка я погляжу на этого беглеца, из-за которого рисковал своей головой. Иван говорит — ты хороший человек, — соскакивая с нарт, подошёл он к Жеке. — Если бы не он, я бы не стал связываться с тобой. Я вообще зэков не люблю, от них только беда. Зачем их сюда столько понагнали?! Стоко лагерей вокруг понастроили и во всех сидят эти зэки. Горы рвут, дороги пробивают, уже и так всех зверей разогнали.

Так, глядишь, скоро всю тайгу загубят и за нас примутся. А как кто сбежит — так жизни нет никому: по тайге военные шныряют, народ гоняют, давай лови им того беглеца. Хоть живого, хоть мёртвого, а найди и привези.

Не обращая внимания на его причитания, Жека твердил о погоне и, не выдержав, заругался:

— Чего…стоим? Кого ждём? Сеня…, кончай базар. Погнали!

Жеку можно было понять: оказавшись на свободе, не хотелось снова возвращаться за колючую проволоку, где ждут унижения, пытки и даже смерть.

— Успокойся, — остановил его Иван. — Сейчас ты в полной безопасности. Если вдруг даже хватятся тебя, охранники в тайгу не полезут. Ты же сам знаешь — не на чем. Да и зачем из-за одного беглого зэка, который сам в тайге замерзнёт, поднимать весь караул в ружье? Сейчас мы едем в зимовьё Семёна.

На Жеку его слова подействовали успокаивающе, и постепенно он пришёл в себя. Расспросив, как удалось организовать побег, он даже стал подшучивать над своими спасителями.

— Ну, Иван ты вырядился! Прямо чучело болотное. Я как тебя увидел, подумал, конвоир поднялся из засады. Уже хотел мочить.

Незаметно зима перевалила на вторую половину. Солнце подолгу задерживалось на небосклоне, дни стали длинней. Как предсказал Семён, охота удалась. Пятьдесят шесть собольих шкурок лежали в его суме, дожидаясь своей очереди.

В душе охотник ликовал. Эти нучи оказались не такими безрукими, как он думал, и к тому же, были удачливыми охотниками, к которым зверь шёл в капканы.

«Такое они зимовье построили, какого нет ни у кого. Теперь в нём можно зимовать не только втроем. А какая баня! Я сроду такого не видел. Правда, топить надо по-чёрному — печки нет, но зато теперь можно помыться. Ай да молодец, нуча! Говорят, соболь им не надо. Значит, все шкурки мои, а они, выходит, на меня бесплатно батрачили. В деревне скажу, что туда, где я охотился, сбежался соболь со всей тайги. Это место никому не покажу».

Проснувшись, Иван долго лежал в своём оленьим спальном мешке и, не высовываясь, разговаривал с Жекой.

— Ну что, как тебе новый кукуль, не замёрз?

Тот спросонья промычал, что в этом спальнике немного лучше, чем на голых нарах в драной робе.

— Вот как мы о тебе заботимся, — вставил Семён. — Я тебе отдал все оленьи шкуры. Теперь на моих нартах сохатина.

Он имел в виду лосиную шкуру, которая намного жестче и тяжелее мягкой и тёплой оленьей.

— Охотники, я вот что думаю: а не рвануть ли нам к разбившемуся самолёту, — ни с того ни с сего сказал Жека. — Там много чего интересного можно найти. И металла ни на одну печку, а самое главное, там должен быть другой металл — жёлтый.

Жека неожиданно замолчал, установилась гнетущая тишина. Каждый переваривал его слова. В их положении более абсурдного предложения даже трудно было услышать. Идти за десятки километров к обломкам разбившегося самолёта. И ради чего? Для того, чтобы собрать какие-то железки. Тут был налаженный быт, вдоволь еды и развлечений в виде охоты, а там неизвестность и неоправданный риск.

— Да ты что, белены объелся? — первым не выдержал Иван. — Скажи, что тебе приснился кошмарный сон. Мне даже страшно об этом подумать. Да и откуда там золото? Его давно забрали.

— Если бы забрали, ты бы спокойно работал в своей долбаной экспедиции, а не бежал за тридевять земель. Значит, не забрали, — добавил он со злостью.

Более убедительного аргумента трудно было придумать, и Иван надолго замолчал.

— А что там ещё есть хорошего? — спросил Семён, заинтересовавшийся Жекиным предложением.

Он не раз слышал о разбившихся военных самолётах, перегоняемых в войну с Аляски, их обломки нередко находили охотники. Иногда они привозили какие-нибудь диковинные вещи вроде американских зажигалок и пистолета, какой нашёл его дальний родственник. Но больше всех повезло Никите Слепцову: он подобрал планшетку пилота с документами и полётной картой. Находку он передал военным, и его за это наградили.

— Там много чего хорошего. Представь себе — был большой самолёт и он не взорвался, как многие другие, а только развалился на части. Раз все обломки остались на месте крушения, значит, там может быть оружие, инструменты и даже элементарные тросики, из которых можно делать петли.

Последнее Семёна очень заинтересовало. Тонкую стальную проволоку для петель на зверей ему приходилось выменивать за собольи шкурки у охранников лагерей. А если бы удалось найти разбившийся самолёт, проволоку можно было получить бесплатно.

Спустя несколько дней Жека снова вернулся к тому разговору. На этот раз оппонентов у него не было.

Гору, где разбился самолёт, Иван увидел издалека. Она выделялась своей раздвоенной вершиной с видневшимися на ней останцами. Именно так она была показана на карте пилота Сенькина. На один из таких останцов и налетел их самолёт. В ясный день трудно было даже представить, что можно не увидеть такую огромную скалу. Снизу гора показалась крутой и неприступной. Семён слез с нарт и повёл свою упряжку серпантином, накручивая виток за витком.

— Эко, куда его занесло! — причитал он, идя рядом с нартами, — угораздило же врезаться в эту гору. Что, неба было мало? Вон его скоко, всем хватит, так нет же, к земле потянуло…

Фюзеляж разбитого самолёта показался неожиданно. Издалека он поражал своей нелепостью: среди скал находится какое-то чуждое природе инородное тело — груда искорёженного металла. Если бы самолёт не лежал на боку, можно было бы подумать, что пилоты ненадолго приземлились и самолёт вот-вот окажется в небе.

Жека сразу полез в фюзеляж и вскоре из пилотской кабины послышался его недовольный голос:

— Ковырялись здесь, гады, все приборы повытаскивали. Наверно, тут стояли часы со светящимся циферблатом. Мне говорили, что они вмонтированы в панель.

Внутри всё было перевернуто, никаких ящиков уже не оказалось. Иван сразу определил, что после них здесь кто-то побывал. Жеку это нисколько не смущало.

— Подумаешь, обнаружили они самолёт. В наше время это не проблема! Но ящик с золотым песочком они же не нашли. Тут надо голову иметь, а что могут эти гнусные чекисты? Их удел только разбираться с зэками, где не требуется большого ума.

Он обошёл вокруг самолёта и снова вернулся в фюзеляж. Там ковырялись Семён и Иван. Охотника занимали земные проблемы: он собирал все, что могло приходиться в хозяйстве. Первым делом он снял тонкий стальной трос и подобрал какие-то железки, для которых уже определил назначение. По его выражению лица было видно, что находками он очень доволен.

— Если предположить, что «чушку» разбили, то её содержимое можно было спрятать, где угодно, — ни к кому не обращаясь, сказал Жека. — Но дальше обломков самолёта, я думаю, золото не понесли. Скорее всего, где-то здесь его и затырили. Как я понимаю, о том ящике знал только подполковник Свиридов, сопровождавший этот груз. Стало быть, только он мог его разбить и спрятать золото. А вот зачем — это вопрос, на который нету у меня ответа.

— Я тоже сказать ничего не могу. — Неожиданно Ивана осенило. С языка сорвались слова, которых он до сих пор не произносил. — Вы знаете, в последнюю ночь перед выходом стало невыносимо холодно — я думал, замёрзну. На какое-то время я даже забылся, не знаю — спал или просто отключился, а когда пришёл в себя, смотрю, горит костер, по телу разливается спасительное тепло. Я ещё подумал, откуда взялись дрова, ведь всё сожгли. А это, оказывается, горел ящик. Ну, Свиридов! За тот ящик он чуть не пришил меня, а потом сам же его и разбил. А вообще-то, он нас спас, — дошло до Ивана. — Если бы не он, я бы замёрз.

— Значит, это подполковник разбил ящик, в котором лежало то золото, — обрадовался Жека. — Вот, видишь, теперь кое-что прояснилось, а ты говорил, ничего не помнишь. Ну, куда же он мог его спрятать? — спросил его Жека, и стал рассуждать. — Закопать в снег? Нет, это отпадает. Его нашли бы сразу спасатели. Ну, тогда унёс в лес. Восемьдесят килограмм нести по глубокому снегу, когда сам еле живой! Этот вариант тоже не проходит — в такие моменты люди думают о спасении собственной жизни, а не о каком-то металле. По себе знаю. Остаётся только одно: он спрятал его в фюзеляже или в каких-нибудь других обломках самолёта.

— Я почему-то об этом никогда не задумывался. Меня данная проблема никогда не интересовала.

Иван был искренен. Его учили искать полезные ископаемые и открывать месторождения. И он искал, не думая о личном обогащении, а Жека стремился заработать побольше денег и разбогатеть. Эта страсть руководила его сознанием, двигала вперёд и порой толкала на необдуманные поступки. В Магадане он искал россыпи золота, руководствуясь идеями профессора Кригера и, найдя, не забывал о себе. Со временем золото затмило всё остальное: поиски золотого песка переросли в безумную страсть к обогащению.

— Он спрятал его в фюзеляже, — уверенно сказал Жека. — Больше некуда. Надо искать.

О таком подарке, какой привалил накануне, бывший зэк даже не мечтал. Он хотел разбогатеть, найти золото, но чтобы его было так много и оно так легко досталось — этого не было даже в самых продвинутых мыслях.

«Я теперь никому его не отдам. Костьми лягу, а золотишко сберегу. Столько золота, с ума сойти! Что же с ним делать? — вдруг задумался он. — Попытаться продать? Но кому? Все скупщики остались в Магадане, а туда дорога мне заказана. Переправить в Турцию. Но как? Граница на замке, да так закрыта, что там даже комар не пролетит. Когда золота много, иметь с ним дело смертельно опасно, — пришла ему в голову здоровая мысль, — можно элементарно залететь. А если меня заметут, вышка обеспечена. Значит, до лучших времён его надо спрятать, а потом забрать, когда представится случай. Лучше, конечно, его оставить возле трассы, или какой-нибудь жилухи. Но там люди, могут найти, — говорил внутренний голос. — Не переживай, если я затырю, никто кроме, меня не найдет, — отвечал ему Жека».

Несколько раз он вставал и садился возле печки. Подкинув дров и согревшись, он выходил из юрты и смотрел на небо. По чистому небу были рассыпаны звёзды, сверкавшие яркими огоньками. Они были рядом и их было так много, как золотых песчинок в двух оленьих сумах.

«Третья часть — моя законная доля. А может, всё-таки половина? Зачем Сеньке золото? Для него это только головная боль. Если кто-нибудь узнает — ему конец, и, возможно, не только ему одному. Сеньку, если прижмут, он выдаст и меня с Иваном. Так что всем будет спокойней, если ему ничего не давать. Он и так рад, что нашёл какие-то железки и бочку, из которой можно будет сделать печку».

 

Глава 35. Пьяная разборка

На обратном пути снова начался снегопад. Несколько дней пришлось пережидать. В этот раз дорога показалась Ивану радостным путешествием. Он ехал и мечтал о скором свидании с любимой. Представлял, как он встречается с Настей, как они бегут по зелёной траве и песчаному пляжу.

Не доходя Охотского Перевоза, поставили юрту, и под вечер Иван пошёл в деревню. Дверь открыла Марфа. Узнав его, обрадовалась, как родному, но тут же пригорюнилась.

— По Настину душу, видать, заявился? Ждёт тебя моя доченька, ждёт, говорит, ты заберешь её в свой Верхоянск.

Выскочив из комнаты, Настя бросилась навстречу.

— Ваня, милый. Я знала, что ты приедешь. Наконец-то…

Иван её обнял и, прижав к себе, стал целовать — такую родную и любимую.

— Я по тебе очень скучал, всё время думал о нашей встрече.

Оторвавшись от любимого, девушка сказала, что уже забыла, когда получала от него последнее письмо.

— Думала, с тобой что-то случилось. Ты почему молчал?

Когда сели за стол, Иван рассказал, как в тайге встретился с охотниками, которые спасли его от смерти, когда он заблудился.

Затоварившись продуктами, и сделав две печки, Семён уехал в своё зимовье, чтобы по снегу вернуться домой, а Иван с Жекой остались дожидаться начала навигации. За полмесяца, которые они просидели без дела, напарник пригорюнился.

— Надо было идти с Семёном, — сказал он однажды Ивану. — Всё бы было больше толку, а так болтаюсь здесь без дела и сунуться никуда не могу. Нет документов.

Чтобы скрасить одиночество, он пошёл к Марфиному соседу, недавно вернувшемуся с охоты. Ради этого случая Жека раздобыл бутыль самогона и кое какой закуски. Не встало дело и за хлебом. Сердобольная Марфа принесла его прямо из пекарни. От хлеба шёл свежий дух, золотистая корочка сама просилась в рот. Жека отломил горбушку.

— Сейчас оттянусь от души. Поговорю с мужиками об охоте. Какой ни какой, я тоже охотник.

— Только много не пей, — предупредил его Иван. — И ничего лишнего не говори.

О предстоящей выпивке Николай Сурков растрезвонил по деревне, и собрались все, кому не лень. На правах хозяина он сам разлил по стаканам мутную жидкость и «толкнул» первый тост. Выпили за охоту и рыбалку, потом ещё по стакану за удачу, и, как бывает в компании, понеслась душа в рай. А там, где пьянка, пошли разборки. Всё началось с двух якутов-охотников, заявившихся раньше других и терпеливо дожидавшихся застолья. Были они невысокого роста с широкоскулыми лицами и чёрными, как угольки, глазами. Охотники изрядно подпили и стали ко всем приставать.

— Музыки, ну что вы знаете о тайге, — я охотник, а вы кто? — сидя в углу, на одной ноте гундосил Мишка Винокуров. Рубаха вылезла у него из синих галифе, подпоясанных широким солдатским ремнём, и болталась сзади, как кусок мятой тряпки.

— Я стреляю белка прямо в глаз, а ты что можешь? — ни с того, ни с сего, пристал он к Жеке. — Ну, скажи, нуча, что ты можешь? Чо молчишь-то? Однако я вижу, ничего ты не можешь. Э-э, не мужик ты, не мужик…

Он напыжился и блуждающим взглядом обвёл комнату. Было в его взгляде что-то вызывающее, такое, чего у трезвого никто не замечал.

— Ни хрена ты не можешь, потому что я охотник, а ты г…о. Понял кто ты?

Этого Жека выдержать не смог, и полез в драку. Приподняв худенького охотника за шкирку, со всей силы опустил. Тот повалился на табуретку, и, не удержавшись, загремел на пол.

— Но, но, потише, — послышался внизу его писклявый голос, — я сейчас встану, покажу тебе…

Проснувшись, стал шуметь его напарник, Василий Попов. Неожиданно в его руках сверкнул тонкий охотничий нож.

— Не трожь его, не трожь, говорю тебе, он всю правду про тебя сказал. Мы охотники, а ты…

Он матерно заругался, и все, словно ждали этого, вскочили с мест. Началась потасовка. Жека врезал Василию, забрал у него нож. Досталось и поднявшемуся Михаилу. За охотников заступился хозяин дома, приревновавший Жеку к Марфе, и считавший его чужаком, прибившимся к их стаду.

— Женя, оставь их в покое и больше никогда не трогай, — сказал он с угрозой в голосе, — они мои друзья. Не тронь, тебе говорю…

В пьяном угаре он разбил ему нос. Жека дал сдачу, Николай улетел на стол. С грохотом на пол посыпались стаканы и посуда, скатилась полупустая бутылка, а следом свалился обидчик.

— Да вы что, мужики, охренели что ли? — пытался успокоить разбушевавшуюся компанию Жека. — Перестаньте, или я всех выкину на улицу.

К таким разборкам ему было не привыкать. Пройдя зону, Жека он мог дать отпор любому. Схватив табуретку, на него бросился поднявшийся с пола охотник. В руке у Жеки оказался нож. Увернувшись от пущенной табуретки, бывший зэк ударил обидчика ножом, и не успел ещё отскочить от падающего тела, как раздался выстрел. Выронив нож, Жека медленно опустился на пол. На глазах выступили слезы.

— Мое золото…

Он дёрнулся вперёд и, словно пытаясь поднять невидимое золото, вытянул руку. Взгляд глаз потух.

 

Глава 36. Научная конференция

На пороге стояла зима. Иногда пролетали редкие снежинки, как бы напоминая о скором похолодании. Замёрзшие лужи, оттаивали только к полудню, а ночью их снова заковывало льдом.

В голове у Закатова крепко засела мысль о золоте, которое Ян привёз из Китая. С ним могло быть связано что угодно, но самое неприятное — не было известно, откуда оно, поэтому так же, как золотой песок Охлопкова, «китайский подарок» завис в его базе данных. Подсознательно Фёдор ожидал от результатов анализов чего-то необычного. Чего именно, он не смог бы сказать никому, но то, что полученные данные должны пролить свет на что-то важное, был абсолютно уверен.

Разобрав привезённые пробы и сдав их в лабораторию, он засел за информационный отчёт, а параллельно готовил доклад к научной конференции в Иркутске. С заявкой и тезисами он безвозвратно опоздал, из-за чего не попал в число участников, но, созвонившись с организаторами, получил добро на выступление без публикации тезисов.

В Иркутске ещё стояло бабье лето, дул лёгкий тёплый ветерок, деревья шелестели жёлтой листвой. Только войдя в институт, Закатов ощутил атмосферу крупного научного форума. Организатором конференции, имевшей статус Международной, выступало Сибирское отделение академии наук. В большом конференц-зале Института земной коры собрались геологи, физики, химики и специалисты других отраслей знаний, занимавшиеся исследованиями минерального вещества. Результаты их работ были направлены на повышение эффективности поисков, прогнозирования и разведки твёрдых и жидких полезных ископаемых.

После пленарного заседания все разошлись по секциям. Фёдора интересовали физические методы определения золота. Именно это направление было самым слабым звеном в поисках золотого оруденения, которым он занимался. Он ждал прорыва и не ошибся. С докладом о применение какого-то незнакомого ему сцинтилляционного анализа выступал старший научный сотрудник Института геохимии Сергей Иванович Прокопович. Он сообщил, что разработал принципиально новый метод, позволяющий фиксировать мельчайшие содержания золота в породе любого состава. Причём, в отличие от других методов, им можно определять количество частичек пяти классов крупности, начиная с одного микрометра. Так же, как при спектральном анализе, тонко измельченную породу сжигали при температуре в несколько тысяч градусов. При этом приборы расшифровывали до десяти химических элементов, включая золото.

Полученные результаты сразу распечатывались на принтере.

Фёдор слушал и не верил своим ушам — это было как раз то, чего ему не хватало в своих исследованиях. Метод можно было считать экспресс-анализом, позволяющим оперативно получать результаты проанализированных проб. К тому же он был намного дешевле всех существующих.

«Интересно, как же он дошёл до этого? — думал он, осмысливая услышанное. — Ведь до него никому не пришло в голову ничего подобное».

В перерыве Фёдор подошёл к разработчику метода. На вид он дал ему лет сорок. Прокопович был среднего роста, по-спортивному подтянутым, с серыми глазами и короткой стрижкой. Этот просто одетый молодой человек сразу показался ему увлеченным своей идеей, на решение которой не жалел ни сил, ни времени.

— Я хотел бы попробовать ваш метод при поисках золота в древних породах, — сказал он, представившись. — Это малоизвестный и, соответственно, слабо изученный тип золотого оруденения. Содержания золота настолько низкие, что другими методами практически не определяются. Попадают за предел чувствительности анализов, — уточнил Фёдор.

Прокопович устремил на него свой взгляд и, улыбнувшись, виновато сказал, что пока это невозможно.

— У меня расписана буквально каждая минута на год вперёд, поэтому при всём моем желании, я вам ничем не помогу.

Фёдор не мог скрыть своего разочарования. Есть новый метод, который может дать положительный результат при поисках золота в породах его района, но, к сожалению, это не про его честь — прибор загружен.

— Неужели вам не хочется проверить, будет ли ваш метод работать на этих породах? — с надеждой в голосе сказал Фёдор. — Если вы настоящий исследователь, то вам должно быть интересно.

— Не буду скрывать, мне действительно очень интересно, но я, правда, не в силах вам помочь.

В последний день конференции слово предоставили Фёдору. О его докладе предварительно сообщил ведущий секции и даже повесили объявление в холле института. Как на защите полевого отчёта Фёдор рассказал о проблеме и, обозначив цели и задачи, перешёл к изложению материала. Он говорил о сложности выделения зеленокаменных поясов, о поисках в них золота, о несовершенной аналитической базе и о принятой им методике исследований. Сказал он и о северном участке площади, который выделили благодаря пробам Брукса с единичными знаками золота, определённым в 1950 — х годах. После выступления посыпались вопросы и комментарии к его докладу. Неожиданно для себя, Фёдор узнал, что с этой проблемой многие знакомы не понаслышке, а кто-то даже знает пути её решения.

— На какой тип оруденения вы нацеливали свои работы при разработке методики поисков? — задал вопрос невысокого роста пожилой человек в сером костюме с полосатым галстуком. Это был Иван Семёнович Семёнов из Новосибирска. Насколько Фёдор запомнил его регалии, — старший научный сотрудник, доктор геолого-минералогических наук.

— Пока чёткой ориентации нет. Золотое оруденение может быть любого типа. Тем более площадь поисков довольно значительная и имеет сложное геологическое строение, на которой можно ожидать чего угодно.

— Это не ответ, — недовольно произнёс ученый. — Приступая к методической разработке, нужно хотя бы иметь модель того оруденения, которое вы собираетесь искать. По крайней мере, можно было бы ориентироваться на два типа месторождений — стратиформный и жильный. Познакомьтесь, пожалуйста, с их характеристикой. Я не сомневаюсь, вам это понадобится.

— Какие процессы могут приводить к образованию повышенных концентраций золота и других элементов во вмещающих породах? — услышал Фёдор очередной вопрос.

— Известные золоторудные месторождения мира, локализованные в зеленокаменных поясах, приурочены к зонам интенсивной метасоматической переработки, — начал он уверенно. — В них отмечаются околорудные изменения в виде рассланцевания пород, окварцевания, альбитизации, карбонатизации и других преобразований. Примером может служить одно из крупнейших золоторудных месторождений Колар 3. Следовательно, выделение таких зон — главная задача поисков рудных месторождений золота этого типа.

— Скажите, пожалуйста, как имя отчество упомянутого вами геолога Брукса? — заметно волнуясь, спросил одетый «с иголочки» представительный мужчина с высоким лбом и зачёсанными назад седыми волосами. — Дело в том, что в Верхоянской экспедиции в конце сороковых — начале пятидесятых годов работал один Брукс. Это был высокообразованный человек и очень толковый геолог. За короткое время он открыл два месторождения, — добавил он с волнением в голосе. — Начинал Брукс в моей партии, а потом как-то непонятно пропал. Что с ним случилось, до сих пор покрыто мраком.

— Брукса, который установил единичные знаки золота на нашей площади, звали Иваном Петровичем, — сказал Закатов. — В то время он был научным сотрудником ленинградского Геологического института. К сожалению, я больше ничего о нём не знаю. В геологических фондах есть его отчёт. — И он назвал название, сообщив и инвентарный номер, словно отпечатавшийся в его голове.

— Просто невероятно! — радостно воскликнул геолог. — Значит, Ваня остался жив. Вот это новость, какое счастье!

Он ещё долго не мог успокоиться и, размахивая руками, что-то рассказывал соседям.

 

Глава 37. Пропавшая экспедиция

На письменном столе Закатова лежало толстое письмо, пришедшее из Учура. Семён Охлопков передавал ему привет от всех своих родных и писал, что ему предложили новую должность, но он пока не решил, как ему поступить. А главное, из-за чего он отправил это письмо — умер старик Попов.

«Перед смертью старый старатель рассказал о пропавшей экспедиции, которой ты интересовался, — писал он красивым убористым почерком. — Дед Фёдор говорил, что вначале Гошка, то есть, мой дед, не хотел о ней даже слышать, всё ходил вокруг да около, а когда хорошенько подпили, он всё у него выведал. Узнав об экспедиции, дед нашёл её следы. Хотел, как мне сказал, поживиться добром, зазря брошенным в тайге.

А погибла та экспедиция из-за того, что на геологов напали недобитые пепеляевцы. По словам моего деда, геологи будто бы сами вышли на базу, где они отсиживались. Случайно живым остался только мой дед. Как он рассказывал Попову, отстал по дороге. Говорил, что из болота вытаскивал подстреленную утку. Так вот, он шёл сзади, когда раздались винтовочные выстрелы, и, поняв, что геологи нарвались на бандитов, со страху дал дёру.

Бросив всех, убежал, куда глаза глядят — только его там и видели. Вот поэтому мой дед никогда не рассказывал про своё участие в той экспедиции. Стыдно было. А потом, видно, духу не хватило, чтобы сообщить в соответствующие органы о случившейся трагедии. И так про ту экспедицию никто бы не узнал, если бы он не проболтался своему другу».

От прочитанного у Фёдора перехватило дыхание. Теперь он понял, что к смерти экспедиции Кравцова китайцы не имеют никакого отношения. Ему стало не по себе, что плохо подумал о Ване.

«Вот тебе подарок! А я тут сгоряча посчитал его душегубом, и всех китайцев „причесал“ под одну гребёнку. Досталось даже внуку. Да, нехорошо получилось, нельзя рубить с плеча…»

Он снова вернулся к письму.

«Фёдор Алексеевич, кстати, просил у тебя прощения за то, что не рассказал, как было всё на самом деле. Говорил, что смолодушничал».

Эту строчку Фёдор перечитал несколько раз, и вначале даже не понял, кто такой Фёдор Алексеевич. Только потом сообразил, что это старик Попов.

«Сильный был дед, ничего не скажешь. Прожил тяжёлую трудовую жизнь».

Слёзы выступили на глазах сами собой. Вытащив носовой платок, он стал читать дальше.

«Старик не смог сказать об экспедиции ещё и потому, что рядом был Гошкин внук, то есть я, — уточнил в письме Семён. — Гошку, говорил, не хотел подводить. На его месте, может быть, и я бы сбежал. Сам знаешь, — у страха глаза велики».

Это Фёдор знал по себе. Однажды заблудившись в маршруте, так напугался, что перестал соображать, и, как загнанный зверь, метался по широкой долине реки. Только, когда успокоился, поднялся на гору и быстро определился, где находится.

«Ну, а Попов с места расправы ничего не принёс. Подобрал только разбросанное снаряжение и кое-какую оленью сбрую. Самое загадочное, — говорил он мне: „Никаких останков убитых я не увидел. Обходил всё окрест и ни следов, ни раскопов. Значит, если геологов убили, то их тела побросали в реку, а, если они остались живы, забрали с собой“».

Фёдор задумался. В истории с пропавшей экспедицией теперь его интересовало место, где она потерялась. Исчезнувшие люди за давностью времени отошли на второй план. Как сказал старик Попов, их судьба так и осталась неизвестной.

«Когда мой дед убегал от пепеляевцев, то наткнулся на старательские разработки, — писал Семён. — Кто-то добывал там золото. Об этом говорили свежие отвалы перемытой породы. Рядом со спрятанным инструментом он нашёл жестяную банку с золотом.

Я от души порадовался за своего деда, подумал, что должно же ему хоть где-то улыбнуться счастье. За муки, которые он испытал, Всевышний сделал ему этот подарок».

«Побольше бы таких подарков, — подумал Фёдор, — а то упираешься, как папа Карло, а тебя никто не замечает. Наверно, считают, что так и надо. А много ли человеку нужно! Иногда хватает только доброго слова».

Счастливчикам всегда везло больше других. Независимо от таланта и способностей их выбрали наверху.

«На следующий день меня снова позвал старик, — продолжал Семён в своем письме. — Он был уже совсем плох, еле ворочал языком. Было видно, его уже ждут на том свете. Видно, поэтому он мне открылся. Говорит: „Я тебе давеча не всё рассказал, давай перескажу Гошкины слова. Я до сих пор ничего не забыл“».

Начальник Алданской экспедиции Алексей Иванович Кравцов услышал в Алдане о пропавших геодезистах, работавших в тех местах, куда направлялся на полевые работы, и невольно заинтересовался.

«Куда же делись три человека? Как ушли из лагеря, никто их больше не видел.

Получается, пропали бесследно. Допустим, с людьми могло случиться что угодно: утонули в болоте или в реке, напал на них медведь. Словом, можно найти любое объяснение исчезновения. А вот куда запропастилась убежавшая с ними собака? По-хорошему, она должна была вернуться назад, но её тоже больше не видели. Какое-то тёмное дело, — подумал Кравцов».

Своими мыслями он поделился с прорабом Уткиным. Среди геологов тот слыл удачливым охотником, ходившим даже на медведя. С кем ещё можно поговорить на такую тему, как не с бывалым таёжником? Прораб посетовал, что в тайге сейчас стало неспокойно. Бандиты нападают на старателей, грабят и убивают.

— А у геодезистов и взять-то вроде было нечего, — скривив лицо, пожал он плечами. — Кроме оружия, как я понимаю, у них ничего не было. Стало быть, и убивать-то их незачем. — На мгновенье прораб задумался и, помолчав, задумчиво произнёс. — Хотя, как знать! В жизни всё бывает. Ну вот, к примеру, при случайной встрече их могли принять за грабителей. А раз так, то сам понимаешь, что могло случиться…

Он снова замолчал и, докурив сигарету, затоптал окурок носком сапога.

— По-моему, это близко к истине, — согласился с ним Кравцов. — Скажи, а для кого они могли представлять угрозу? Кто бы мог на них напасть?

— Да кто угодно! Но в первую очередь те, у кого есть что отнимать.

— Может охотники?

— Да нет, что ты! Зачем они им сдались? Да и те места больно далеко от человеческого жилья — нечего охотникам там делать. Тем более, как я понимаю, был не сезон. Короче охотники тут ни при чём, ищи кого-нибудь другого.

Предполагать можно было что угодно и Кравцов в конце концов остановился на старателях и беглецах.

— Я думаю, и те и другие не очень-то обрадовались бы такой встрече, — усмехнулся прораб. — Хотя для беглых этот случай — шанс выжить, но завалить трёх здоровых мужиков, и если у тебя нет оружия…

Уткин рассказывал, а начальник экспедиции думал, что и сам бы мог вспомнить с десяток разных происшествий, когда в тайге погибали безвинные люди. Правда, в основном, нападали на старателей — там, где было золото, могло произойти что угодно.

— Если они повстречались со старателями и не разошлись миром, значит, те нашли фартовое место, — неожиданно предположил Кравцов. — За фартовое место, сам знаешь, любой голову оторвёт. Поэтому, какой отсюда можно сделать вывод? А вывод таков: надо искать их следы, потому как они могут привести к месторождению.

В Алдане ему подвернулся Егор Охлопков, оказавшийся без работы. Он знал тайгу, постоянно промышлял золотишком и, кроме того, на примете у него были знакомые оленеводы с оленями, которых тот обещал привести. От такого проводника никто бы не отказался и Кравцов его принял. Получив аванс, Гошка пошёл с геологами, думая о сулившей выгоде. В отличие от старателей, где заработок зависел от удачи, проводнику не надо было целыми днями копаться в земле и плескаться в ледяной воде. От него требовалось знание тайги, умение ориентироваться и природная смекалка. Всего этого у Охлопкова было в избытке.

Единственная мысль, которая его мучила: «А не обманут ли геологи?» Гошке не раз не доплачивали старатели и даже откровенно обманывали, поэтому он старался не наступать на те же грабли.

Экспедиция Кравцова сначала шла по нехоженой тайге, потом геологи вышли на просеку, прорубленную под телеграфную линию. Мысли о пропавших геодезистах держали начальника в напряжении, не давая расслабиться. На мелкомасштабной топографической карте были показаны только крупные реки и горы, но этого было достаточно, чтобы не заблудиться.

«Вполне возможно, что тайна их смерти связана с месторождением золота, которое открыли старатели, — очередной раз остановился на этом Кравцов, — а геодезисты на них натолкнулись случайно».

К такому заключению он пришёл давно, просчитав все возможные варианты и теперь, держался за него как за путеводную звезду, освещавшую дорогу к дому.

 

Глава 38. Гошкин фарт

Ручей, где китайские старатели добывали золото, Егор нашёл случайно, но всё произошло не так, как он рассказал своему другу. Как обычно, после перехода каюры отпустили оленей. Ягеля было вдоволь, и те далеко не уходили, но в ту ночь оленей напугал медведь, и все животные со страха разбежались. С утра каюры отправились на поиски. Пошёл с ними и Егор, направившийся в большой боковой ручей, впадавший справа. В устье долина ручья заросла кустами тальника и редкими лиственницами. Под склоном появился стланик. Егор смотрел под ноги, отыскивая оленьи следы, а их нигде не было — животные, как сквозь землю провалились.

Пересекая долину, он натолкнулся на полуразрушенную плотину. Проводник обошёл её по периметру и даже поковырял носком сапога. Сомнений не было — это рукотворное сооружение, служившее для задержания воды.

«Кто же её отсыпал и, главное, зачем?» — поглядывая по сторонам, думал Охлопков.

Забыв об оленях, он пошёл вверх по руслу ручья. Метров через триста увидел ещё одну плотину. Она также была прорвана паводком, но даже прошедшие дожди не смогли смыть толстого слоя глины, лежавшего на берегу. И тут до Егора дошло, что это отстойник для мутной воды, какие нередко строили старатели, чтобы не губить рыбу в реке, нам которой стояли.

«В такой глухомани отстойник! Для чего? Значит, тут мыли золото и хотели, чтобы их никто не нашёл, — осенило Егора».

Теперь он почти бежал. Предчувствие чего-то значительного его не обмануло. Ещё издалека он увидел остатки третьего отстойника и кучи перемытой породы, лежавшей на берегу.

— Ох, ничего себе, сколько они тут наворотили! Тут целый прииск. Значит, нашли хорошее золото и стояли не один день. А где же они жили?

И, как гончая, вставшая на след зверя, он стал искать. Скоро вышел на тропинку, петлявшую между кустами и деревьями, она привела к шалашу. Шалаш был построен из тонких лиственниц, со всех сторон обложен ветками. От времени ветки просели, или их разбросало порывами ветра. Из-за этого жилище светилось насквозь.

«Ё, моё! Целое лето они тут пахали, а жили как последние каторжане. Значит, это беглые. Если были бы приличные старатели, вырыли бы землянку или даже срубили зимовье».

Егор залез внутрь. Под ногами зашуршал сухой лапник, на котором когда-то спали люди. Непроизвольно он стал его пинать. В нос ударил запах прелой хвои, напротив входа быстро выросла куча веток. Неожиданно внизу что-то сверкнуло. Егор наклонился. Это оказалась монета с китайскими иероглифами. Сразу стало понятно, кто тут старался. Походив вокруг шалаша, Охлопков нашёл спрятанные лопаты и тазы. Под тазом стояла покрытая ржавчиной жестяная банка. Это оказалась мерная кружка, которой китайцы взвешивали добытый металл. В ней тускло поблескивал золотой песок.

«Ого! — радостно воскликнул Егор. — Наверно, оставили, чтобы снова вернуться. Есть такой обычай».

Забрав золотой песок, он пошёл назад. Про старательские отвалы и свою дорогую находку проводник никому не сказал, подумав, что, когда-нибудь сюда возвратится.

За время старательства у Егора Охлопкова накопилось несколько килограммов золотого песка. От ушлых скупщиков он слышал, что на якутском рынке за золото дают намного больше, чем в Алдане.

«Зачем терять деньги», — мудро рассудил старатель и отправился в Якутск.

Дорога предстояла неблизкая, но ему повезло: где на перекладных, а где пешком, он быстро добрался до большого города.

На рынке от скупщиков не было отбоя, но то, что они предлагали, оказалось намного меньше, чем Егор ожидал получить. И он всем отказал. Увидев, что из рук уходит лакомый кусок, мошенники навели милицию, обвинив его в воровстве.

Так Охлопков оказался в кутузке. Золото, спрятанное под подкладкой куртки и в вещах, сразу нашли и оприходовали в пользу государства, а старателя взяли в оборот, выбивая, откуда такое богатство. Но сколько Охлопкова ни пытали, толком тот ничего не сказал. Со страху бывший старатель бормотал одно и то же, что добыл его сам. Никто ему не верил, но, за отсутствием другой информации, на том и остановились. Видно, для всех так было удобно.

Только по счастливой случайности Охлопкова не посадили, и без единого гроша горе-коммерсанта вышвырнули на улицу. А золотой песок, пройдя целую цепочку инстанций, оказался в Комитете по земельным отношениям. Как он туда попал, сказать было трудно. Возможно, банк не принял или председатель Земельного комитета оказался более расторопным, чем другие.

Пять замшевых мешочков из оленьей кожи лежали на письменном столе председателя, дожидаясь своей участи. Прикинув их вес, он вызвал заместителя.

— Коля, оприходуй согласно этой сопроводительной и понемногу отсыпь в пакеты. Передадим в краеведческий музей. Пусть народ посмотрит.

От недоумения тот пожал плечами.

— А чего тут смотреть? Песок да песок, только жёлтый. Ничего интересного я в нём не вижу.

Председатель рассмеялся. В его глазах мелькнула хитринка.

— Эх ты, деревня! Надо же такое! — потешался недоучившийся студент и бывший красноармеец Семёнов. — Это же золото с самого ключа Незаметного, а кто теперь о нём не слышал. Только ничего не перепутай, я проверю и подпишу бумагу.

— Вот если бы его переплавить, да продать, тогда бы можно было получить неплохие денежки, а так…

— Но, но, ты мне это брось! — рявкнул начальник.

Чтобы было меньше писанины, заместитель предложил высыпать весь золотой песок в один пакет, но, вспомнив, чему учили в университете, Семёнов решил не смешивать всё в одну кучу. В ту минуту он, возможно, подумал, что это золото, может быть, когда-нибудь послужит для науки. Отсыпав золотой песок в пакеты из плотной бумаги, на них написали простым карандашом: «Комитет по земельным отношениям, оприходовал Н.К. Чуриков. Председатель С.А. Семёнов, а ниже — Ключ Незаметный. Сдал Е.П. Охлопков из д. Учур». После этого золотой песок отправили в музей.

«Посылаю тебе карту, — в конце письма писал Семён. — Скрипя сердцем, её отдал старик, так сказать, вытащил из своих закромов. Попов её берег, пуще самой дорогой вещи, до последнего вздоха не хотел с ней расставаться. Как будто снова собирался идти туда. Я попросил его рассказать про эту карту, но он только прошептал:

— Если захочешь, увидишь всё сам. — И на том его земная жизнь закончилась. Представляешь, вот так жил человек и умер, прямо на моих глазах. Вообще забавный был старик. Вреда он никому не принёс…»

Фёдор взял в руки пожелтевший от времени затёртый лист бумаги. Простым карандашом на нём была нарисована гидросеть какой-то неизвестной местности. Ни одна река не была подписана, но в нескольких местах он увидел какие-то пометки, а возле одного крутого изгиба стояла точка, стрелка от неё указывала на едва различимый ручей.

«Так это же Чага, — узнал её Фёдор, — а точкой показана россыпь Вана».

Эта карта была скопирована из того же журнала, что и карта китайского старателя. Про это дореволюционное издание Закатов слышал от Фишкина. В нём впервые была напечатана карта золотоносности России, куда попали многие якутские реки. Случайно или нет, на той карте оказалась и Чага.

 

Глава 39. Безымянный прииск

Внизу проплывала поблёкшая желтовато-серая тайга. Кое-где на склонах гор виднелся стланик, да иногда мелькали зелёные островки сосен. Всё вокруг будто затаилось в ожидании наступавшей зимы. Через час показалась Чага. В том месте, где река изогнулась широкой дугой, Фёдор увидел устье впадавшего в неё ручья. Выше по его течению стояли горы. Ручей ничем не выделялся среди многих других, но именно в нем Ван нашёл россыпь с древним золотом.

Сделав круг, вертолёт пошёл на посадку, и сел на галечной косе. Вокруг прибрежной поляны стоял лес, под ногами рос ерник, образовав густые заросли. Ничего похожего на стоянку старателей, и тем более на прииск, никто не увидел.

— Ну, слава богу, добрались! — сказала повеселевшая Аня. — Я чуть от холода не окочурилась в этом вертолёте, никакого комфорта для пассажиров. Теперь дело за малым — найти месторождение.

Не доходя леса, Фёдор увидел трухлявые пеньки, видневшиеся среди осыпавшегося ерника. На поляне натолкнулись на сгнившие и обуглившиеся гнилушки. По их развалам и зарослям растительности угадывалось, что когда-то здесь стоял дом. Летом тут буйствовал иван-чай, о чём теперь напоминали пожухлые стебли с наполовину облетевшим белым пухом.

— Здесь был лагерь китайцев, — первое, что пришло на ум подошедшему Афанасию, и он долго разглагольствовал на эту тему, убеждая всех в своей правоте.

Поковыряв резиновым сапогом гнилушки, Фёдор сказал, что на китайцев это не похоже.

— По словам Охлопкова, они жили в шалаше. Все говорит о том, что после них сюда пришли другие люди. Кто-то, видимо, узнал об этой россыпи.

— Или открыл заново, — добавил Чухновский. — Кроме китайцев, это мог сделать кто угодно. Подумаешь, нашли великого золотоискателя Вана. Возможно, до него тут уже работал прииск, а он явился на всё готовенькое. Китайцы — ребята не промах: своего не упустят.

По скудным останкам дома можно было предполагать что угодно, и каждый выдвигал свою гипотезу, считая, что он прав.

— Об этой россыпи Охлопков проболтался Фёдору Попову, — сказал Закатов, — а тот сам сюда не пошёл, но кому-то рассказал. И понеслось. Ни для кого не секрет, что молва о фартовых участках распространялась быстрее несущегося поезда.

Возле леса рельеф стал неровным. Между деревьями возвышались пологие холмы, заросшие густым кустарником. Когда раскопали такой холм, стало ясно, что их образование связано с морозным пучением, широко развитым в областях распространения вечной мерзлоты. Выше по течению Афанасий увидел старые шурфы. На полусгнившей штаге было написано: «Шурф № 1. 1937 г. Читинское РАЙГРУ».

— Ну вот, теперь всё стало на свои места. Оказывается, после китайцев здесь проводили разведку. Значит, это их база сгорела.

Вокруг устья шурфа угадывались заросшие кустами слегка возвышавшиеся бугорки. Это была порода, поднятая с глубины на поверхность. Фёдор несколько раз обошёл вокруг оплывшего шурфа с провалившимися вниз полусгнившими жердями, которыми тот был закрыт и, поковыряв отвалы, радостно воскликнул:

— Посмотрите, выкладки разложены по всем правилам, как нас когда-то учили.

Начиная от устья, они закручиваются улиткой по часовой стрелке.

— Вижу, — отозвалось Аня. — А зачем их так раскладывали?

— Каждый такой холмик соответствует глубине проходки породы в двадцать сантиметров. По этим выкладкам мы можем определить глубину шурфа и объём породы даже сейчас.

Когда промыли породу, золота в лотках не оказалось. Не было его и в других проходках.

— Может, геологи отобрали его при проходке, — разочарованно сказал Афанасий. –

— Не думаю. Обычно всю породу не промывают. Что-нибудь бы осталось. А раз проходка хорошо сохранилась, стало быть, не представляла интереса.

— Да его кто знает, как там было на самом деле. Мы тут охаем, строим иллюзорные планы на перспективу, а они элементарно всё забрали.

Когда промыли породу из других шурфов этой же поисковой линии, результат оказался прежним. То же было и при опробовании не перемещённых отложений.

— Ребята, нет тут золота, — сказал Чухновский. — Если бы оно было, то где-нибудь сверкнуло. Что же твой Ван так нас подставил? — укоризненно посмотрел он на Закатова. — А ты говоришь, здесь месторождение.

— Подожди, ещё не вечер, — заступилась Аня, переживавшая за Фёдора.

Но больше всех страдал он сам, оказавшийся в нелепом положении. На его совести была эта экспедиция, на которую все так рассчитывали. Он поверил запискам Вана и письму внука Охлопкова, а главный геолог доверился ему.

Метров через двести нашли другую поисковую линию, но золота в проходках шурфов там также не оказалось. Разбившись на пары, геологи пошли вверх по течению. Фёдор и Аня стояли на широкой поляне, перед ними темнел лес, рядом возвышалась гора.

Вокруг ничего не напоминало описания Охлопкова. Никакого прииска, отвалов породы, остатков отстойников и даже присутствия человека они больше не видели. Неожиданно Фёдор почувствовал на себе чей-то невидимый взгляд. На него кто-то пристально смотрел. Подняв голову, он увидел незнакомого человека в длиннополом пальто и кожаной кепке клиньями. В руке он держал лопату. Их взгляды встретились: чёрные раскосые глаза незнакомца смотрели прямо в широко открытые глаза Фёдора, слышалось его лёгкое дыхание. От незнакомца исходила необыкновенная энергетика, подчинившая себе молодого человека. Ощутив его силу, Закатов резко остановился, голова пошла кругом.

— Федя, что с тобой?

— Подожди, кажется, я вижу Вана. Он со мной разговаривает.

Девушка опешила. Всего несколько минут назад, всё было нормально, а тут вдруг откуда-то появился Ван. Аня посмотрела по сторонам, прислушалась, шумел только ручей. Никакого Вана она не видела и не слышала.

— Вот тут я нашёл золото, — Ван показал на едва заметную промоину в долине ручья. — Здесь мой прииск. В толще пустой породы скрыты волшебные зерна, которые надо найти и извлечь. Это дано не каждому, но у тебя получится, — добавил он едва слышно и опустил глаза. — После меня здесь всё изменилось.

Отвалы сравнялись с землёй, протоку замыло, да ещё везде прошёл пожар. Теперь ничего не напоминает о том, что тут был богатый прииск, на котором я взял много золота. Только это место я не спутаю ни с чем — видишь, везде обломки сланцев. — Наклонившись, старатель поднял темно-серую плитку. — Здешнее золото мелкое, поэтому легко сносится вниз по течению. Его надо ловить там, где оно садится, лучше всего — на щётках.

Так старатели называли коренные породы, в которых оседало золото. Нередко они были рассланцованы и стояли «на попа», как книга с приоткрытыми страницами. Именно туда и набивался золотой песок.

— В этом месте сланцы перекрыты толщей русловых отложений. Не пугайся, копай до плотика1. Тут не более половины косой сажени2, в других участках долины придётся проходить намного больше. — Ван приподнял брови и посмотрев Фёдору в глаза, улыбнулся. Его жизнь обрела смысл, когда он отправился в Россию добывать золото. С тех пор жёлтый металл завладел его воображением и не отпускал никогда. — В иных щётках сидит до фунта золотого песка, а иногда и более, — уверенно продолжал старый старатель. — Тут недалеко, вверх по ключу Безымянному сланцы залегают на контакте с кварцевыми конгломератами. Вот оттуда, видать, сносился этот золотой песок. Конгломераты надо искать по бортам долины в коренных обнажениях.

Сказав, Ван исчез. Через мгновенье свет померк, и Фёдор увидел серое неба, повисшее над головой. Вдали сквозь тёмные тучи проглядывало тусклое солнце, ветер раскачивал верхушки голых лиственниц. Посмотрев по сторонам, Закатов оглянулся назад — рядом никого, кроме опешившей Ани. Он не знал, как отнестись к произошедшему: Ван только что был рядом с ним и даже сказал, где надо искать золото.

— Федя, что случилось? На тебе лица нет.

— Ван приходил. Я до сих пор считал, что он канул в вечность, а оказывается, он не пропал. Глазам своим не верю.

В то, что Ван поведал, трудно было поверить, но сказать такое мог только тот, кто тут когда-то старался, и хорошо знал этот прииск. Теперь надо было убедиться, что золотая россыпь находится именно в этом месте, где он показал, а потом искать выходы коренных пород, откуда было вынесено золото.

Аня смотрела на Фёдора, не зная, как отнестись к его словам. Встреча с неведомым китайским старателем, давным-давно добывавшим здесь золото, казалась немыслимой. Однако, как только добрались до щёток, перекрытых пустой породой, заблестел золотой песок. Все сомнения сразу отпали — это была та самая золотая россыпь, про которую сказал фартовый старатель. Именно она была целью их экспедиции.

— С коренными породами будет сложней. Что это за ключ Безымянный? — пожав плечами, задумчиво произнёс Фёдор. — На карте такого нет. Я даже не знаю, за что ухватиться.

На этот счёт у Ани было свой взгляд, неизвестно чем подкреплённый и пришедший, сродни видению Фёдора, откуда-то извне — из далёкой и никому неведомой Преисподней, находившейся за пределами человеческого понимания. Объяснить этого Аня не смогла бы никому.

— Раз Ван сказал, что те породы залегают выше по течению, то, по-видимому, он имел в виду этот самый ручей. Ведь у него же нет названия, значит, это и есть ключ Безымянный, а россыпь, на которой китайцы добывали золото — прииск Безымянный.

Сланцы лежали повсюду, выше по склону они образовали протяжённую осыпь. Внизу сланцевая осыпь кончалась, и склон переходил в обрывистый берег ключа. В этом месте русло прижималось к обрыву, подтапливаемого водой. Взгляд Фёдора блуждал по едва различимому рисунку скалы с тонкими прожилками белого кварца.

Но ничего похожего на конгломераты с золотой рудой не было в помине. После осеннего похолодания уровень воды в ключе заметно упал и обрывистый берег обнажился. Федор зашёл в ручей. В основании сланцевой толщи проглядывали едва различимые линзы, сложенные мелкой кварцевой галькой и песком. Это были те самые конгломератами, о которых говорил Ван — конгломераты, содержавшие огромные запасы золота в африканском месторождении.

— Вот тебе и золото! — разочарованно сказал геолог. — Из того, что мы тут видим, второго Витватерсранда не получится. При таких незначительных объёмах породы ожидать больших запасов руды не приходится. Разве что на глубине характер залегания пород изменится, и пойдут конгломераты, имеющие большие мощности. С поверхности мы их не проследим, а для разведки время пока не пришло.

 

Глава 40. Снова на Север

— Начальником Алданской геологоразведочной экспедиции назначен научный сотрудник Иван Петрович Брукс. Поздравляю! — закончил своё выступление директор геологического института доктор Бергер.

Все захлопали в ладоши, а Иван от неожиданности вздрогнул. В этот момент ему почудилось, будто на него охотятся и, как загнанного волка, обложили со всех сторон. Когда кольцо почти замкнулось, он выскользнул, но в отблесках заходящего солнца тотчас увидел сторожевую вышку с часовым и колонну заключённых, заходивших в открытые ворота зоны.

«Надо отказаться, — первое, что пришло ему в голову. — Там же территория „Дальстроя“».

— Ну и что! — говорил кто-то другой. — Ведь ты когда-то мечтал попасть на Алдан, мечтал, что будешь мыть там золото, как мыл его Кузьмич.

«Нет, отказываться нельзя, значит, так предначертано мне самой судьбой, предначертано свыше».

Зная, что таких, как Брукс, можно посчитать по пальцам, директор института остановил свой выбор на нём — опытном геологе, работавшем в суровом северном крае. В качестве напутствия Бергер сказал, что стране нужен второй Алдан, поэтому, кроме Западной Сибири и Алтая, институт будет заниматься изучением западной части Станового хребта и Патомского нагорья.

Так неожиданно для самого себя Брукс оказался на Алдане — далеко от тех мест, с которыми были связаны первые открытия, радостные и тревожные дни его жизни.

С самого начала всё пошло не так, как ему хотелось. Несмотря на то, что подготовку к предстоящему полевому сезону он начал ещё с зимы, проблемы оставались до самого конца. После команды директора института ему дали зелёную улицу. Даже Стрижов, начальник отдела материальных ресурсов, или проще, снабженец, и тот повернулся к нему лицом. Если раньше Сан Саныч говорил, что на его складе ничего для него нет, то теперь предлагал всё подряд. Так совершенно неожиданно Ивану перепали собачьи спальные мешки, кухлянки и даже полрулона цветастой ткани для пошива пробных мешочков.

Площадь Брукса, так же, как на Яне, оставалась белым пятном, поэтому ему предстояло изучить геологическое строение, составить карту и, возможно, даже открыть новые месторождения. Народ в его партии подобрался как-то незаметно, будто сам по себе. Сначала вместе с ним пришли коллектор Семён Иванов и горный мастер Егор Потехин, потом враз объявились техники-геологи Николай Серкин и Пётр Андрушкин. Все геологи, как на подбор — молодые и сильные, с горящими глазами.

Своим заместителем Иван назначил Андрушкина. По возрасту тот был даже старше его, но Пётр окончил геологоразведочный техникум и уже несколько лет проработал на Кольском полуострове. На плечи Андрушкина легла подготовка к экспедиции, он же отвечал за составление геологической карты. Потехин руководил шлиховыми поисками, на которые не без оснований возлагались большие надежды.

Вся зима ушла на сбор материалов и снаряжения. Проблема была с топографическими картами, которых в институте постоянно не хватало. В первое время в наследство от ушедшего Петракова, Бруксу перешла потёртая карта миллионного масштаба. Обзорная «портянка», как назвал её Андрушкин, один сантиметр которой был равен десяти километрам на местности, охватывала почти весь Алданский щит, занимавший десятки тысяч квадратных километров. На этом планшете его площадь работ оказалась почти рядом с базой Алданской экспедиции, хотя по прямой до неё было больше двухсот километров. Южная часть площади попадала в единую горную систему Станового хребта, коричневой полосой протянувшегося с востока на запад. Извилистыми голубыми змейками горную систему прорезали Алдан, Олёкма и Чара. В них впадали более мелкие водные артерии, вбиравшие в себя другие водотоки.

Ближе к весне, наконец, пришла новая карта — трёхсотка. Так геологи называли среднемасштабную карту-трёхкилометровку. При первом взгляде на эту карту в глаза бросалась надпись «Генеральный штаб СССР», напечатанная заглавными буквами над рамкой с координатной сетью. Из-за этой надписи можно было подумать, что карта предназначена для проведения боевых действий или, на худой конец, каких-нибудь штабных учений. На обратной стороне планшета красовались свежие институтские печати и жирные чернильные штампы с инвентарными номерами, пробивавшиеся на саму карту. Один из них говорил о её секретности, требуя к себе особого отношения.

Исследуя новый планшет, Брукс в полной мере оценил площадь предстоящих работ. Все десять тысяч квадратных километров теперь были как на ладони.

«Кругом одни горы и повыше тех, какие были на Севере, — думал он, испытывая необычное волнение, — но в основном среднегорье». Какой-то глубоко засевший страх мешал собраться с мыслями и увидеть то, чего не было на карте.

Реки паутиной растекались по обе стороны хребта. Самая крупная — Уранкит петляла как заяц, и только в центральной части карты река приобретала более-менее прямолинейное очертание. В одном месте река делала кривой изгиб, протягивающийся на десяток километров. На севере почти под прямым углом она меняла направление и, возле относительно невысокой горы, снова резко поворачивала.

«В верховье все реки порожистые, поэтому для сплава нужны надёжные лодки. А где их взять? — Почесав затылок, Иван тяжело вздохнул. Возникшее волнение не проходило и, будто ватой, обволакивало сознание — А какие там берега? — Он посмотрел на карту, и его взгляд остановился на реке Тыкан. — Растёт лиственница, и даже затесалась сосна, значит, будет из чего построить лодки».

— Надо наделать побольше лотков для шлихования и найти сильные лупы, — встав из-за стола, озадачил он Андрушкина. — Смотри, чтобы лотки выстругали по всем правилам и выдержали размеры.

— Может, возьмём бинокуляр, что нам эти лупы? — заартачился было Андрушкин, но сообразив, что для микроскопа надо дополнительное место, замолчал.

Отложив карту, Иван посмотрел в окно. Истопник Никифор, служивший ещё и дворником, и сторожем, убирал снег. Он сгребал его в кучи, загружал в корыто и на санках вывозил за ограду. Свернувшись калачиком, на крыльце лежала серая лайка.

«Как же моя Настя останется без меня? — глядя на собаку, подумал Иван. — Ох, тяжело же ей одной придётся!»

Небо очистилось от серых туч, выглянуло долгожданное солнце. О прошедшем снегопаде теперь напоминали горы снега, лежавшие возле каждого дома. На открытых местах по-весеннему припекало солнце, а в тени мороз пробирал до костей. Решив все проблемы, к полудню караван вышел к Олёкме. Следом, собрав своих оленей, должен был тронуться Иннокентий с сыном и Андрушкин, оставшийся закупать продукты.

Вдалеке виднелась серовато-белая цепоч¬ка гор с окутанными сизой дымкой мрачными вершинами. Через несколько дней пути стали вырисовываться горные хребты, и вскоре отчётливо показались отдель¬ные вершины и долины крупных рек и ручьев. По пятам бежала весна. Снег сходил прямо на глазах, и спустя неделю олени пошли под вьюками.

В четырёх дежурных сумах, как называл их Иван, лежала посуда и продукты, из расчёта на две недели пути, один олень нес палатку. Спальные мешки и одеяла положили сверху на привьюки. В суме с белыми нашивками по бокам было самое ценное: карты и документы с деньгами. Ее потеря грозила провалом всей экспедиции, поэтому Брукс не спускал с неё глаз и наказал другим, чтобы тоже присматривали. С непривычки он с трудом одолел первый день пути, второй и третий — показались настоящим адом. На душе было тоскливо.

«Вот что значит городская жизнь. Совсем отвык от поля, но ничего, дочь подрастёт, буду ходить почаще. Как там они? Насте без меня сейчас несладко».

На пятый день неожиданно полегчало, Брукс повеселел. Он снова стал таким же сильным и выносливым, каким был прежде. Остановились на берегу реки. Оленеводы поправили вьюки, геологи сели перекуривать. Иван молча ходил взад-вперёд, думая о чём-то своём. Передохнув, караван тронулся, а он стоял на крутом берегу и смотрел им вслед. Увиденное его восхитило: длинные связки оленей, как эшелон с гружеными вагонами, вытянулись вдоль реки и медленно удалялись.

За время перехода туго пришлось не только начальнику, похудели и осунулись все, а больше всех досталось оленям. За ночь они не успевали восстанавливаться, тощали прямо на глазах. У трех здоровых животных на спине появились потёртости, один захромал. К концу дневного перехода не выдержал молодой безрогий олень, шедший в середине первой связки Иннокентия. Ноги у него подломились, вьюком придавило к земле. Ношу раскидали по другим вьюкам. Когда подходили к Олёкме, потеряли ещё одного оленя. Тут Иван не на шутку разошёлся:

— Куда вы смотрели? Что, не видели, как они шли? Если ещё упадёт хоть один олень, груз понесёте на себе. Иннокентий, заруби себе на носу.

— А почему я, Андрушка старший, вот с него и спрашивай, олень плохой…

После этого олени больше не падали.

 

Глава 41. Переправа

Олёкма предстала во всей своей красе: мощная и стремительная, зажатая скалистыми обрывистыми берегами с затопленными косами — река совсем не похожая на Яну. Возле крутого скалистого берега караван остановился, Иннокентий замахал рукой.

— Всё, Петрович, пошли прижимы, будем обходить по горам. Опоздали маленько, по льду бы проскочили.

Впереди стояли горы. Каменные развалы спускались до крутого уступа, обрывавшегося прямо в воду. Кое-где нависали карнизы. Над скалами кружились птицы. В поисках переправы геологи прошли вверх по течению, но характер реки не изменился, и трудно было ожидать, что где-то она станет уже.

— Переправляться будем здесь, — Брукс показал вниз. — За прижимом начинаются пороги, поэтому как можно быстрее надо пересечь главную струю и плыть вдоль противоположного берега.

Иван посчитал, что для переправы им потребуется четыре плота. За полдня заготовили сухостой и плавник, застрявший в завалах, а к вечеру плоты были готовы. Погрузив вьюки, сели передохнуть.

— Мужики, смотрите, чтобы олени не запутались и плоты не обгоняли, — сказал оленевод. — Если начнут тонуть, режь веревку. Олени сами доплывут.

— Да не должно бы ничего случиться, всё будет нормально, — бросил окурок в воду Андрушкин.

— Должно не должно, главное не зевай…

Река подхватила плот и понесла вниз. Иван с Серкиным и оба Николаевых гребли стоя, расположившись с обеих сторон. Рулевым стоял коллектор Иванов. Замелькали отвесные скалы и стоявшие на берегу деревья. Иван обернулся назад. Из тёмной воды виднелись оленьи головы с ветвистыми рогами. Вскоре последних стало сносить в сторону, все животные сбились в кучу. Их связывала общая веревка, ставшая для них и спасительным кругом, с помощью которой они были связаны с плотом, плывущим к берегу, и балластом, тянувшим ко дну.

Тяжёлый плот направили к широкому распадку, видневшемуся на противоположной стороне. Там можно было причалить к берегу и по нему подняться на водораздел. Когда шли вдоль подтопленной косы, рулевой помогал длинным шестом, а как только вышли на середину, шест оказался не нужен. В какой-то момент Иванов резко опустил его в воду и, не достав дна, чуть не свалился за борт. Пока гребцы пришли в себя, потеряли дорогое время — плот развернуло поперёк реки. Связку оленей течением прибило к брёвнам, последние, обогнув их, плыли теперь впереди. Животные мешали грести, плот стал крутиться, всё больше закручивая связку.

— Гребите в одну сторону, — сказал Иван. — Резче. Раз, два, взяли! Ещё, ещё…

Прибавили в скорости, но плот не выровнялся. Быстрое течение несло его вместе с запутавшимися оленями вниз. Положение стало критическим — они потеряли управление.

— Иннокентий, стой! — срываясь на крик, матюгнулся Иван. — Суши весла, тебе говорят… Гребём только мы с Серкиным. Семен, забери у них весла, — прохрипел он Иванову.

От каждого взмаха вёсел олени откидывали головы назад, снова и снова натыкаясь на плот. Случилось то, чего боялся Иннокентий: животные запутались в верёвке и даже сцепились рогами. Бросив весло, оленевод лёг на мокрые брёвна и, дотянувшись до связки, перерезал веревку. Почувствовав свободу, два оленя поплыли к берегу. Но проблему он не решил. Связка по-прежнему плыла кучей, мешая друг другу и не давая грести. Плот крутился вместе со сцепившимися оленями и несся вниз по течению, с каждой секундой приближаясь к порогу.

— Иннокентий, режь веревку! Чего ждешь? — закричал Иван. — Ну живей, не жалей ты их…, а то мы все утонем. Давай!

Оленевод колебался. Распутать каждого оленя он не мог, в то же время впереди показался опасный порог, гул от которого доносился всё сильнее.

Подтянув к себе всю связку, он перерезал веревку с четырьмя запутавшими оленями, оказавшимися в хвосте. Какое-то время, словно прощаясь, они плыли рядом с плотом, но потом заметно отстали и, побарахтавшись в воде, все вместе пошли ко дну.

— Ё-моё, загубили столько оленей, — причитал Иннокентий. Ужас застыл в его глазах. Он смотрел на тёмную воду и бормотал, как заведённый: Жалко как. Столько оленей. Даже мяса не поели. О, ё-ё!

Плот сразу выровнялся, три оставшихся оленя клином плыли сзади.

— Нечего ныть, вернёшься домой, возьмешь других. Хватай весла и греби со всеми. Ну, давай, давай! Ещё, ещё… Нас несёт к порогу. Семен, помогай. Ваня не зевай, поддержи отца.

Упираясь из последних сил, преодолели течение и переправились через Олёкму.

Переночевав на берегу реки, на рассвете отправились дальше. Над рекой ещё висел предрассветный туман, мелкие капельки воды светлыми бусинками лежали на камнях, на траве, на листьях деревьев, а они уже были на ногах. Задев дерево, капли скатывались вниз и терялись в камнях. Позади каравана на мокром мху и ягеле оставалась тёмная тропа, вытоптанная десятками ног прошедших оленей и людей.

— Можно сказать, мы отделались лёгким испугом, — поднимаясь на перевал, сказал Брукс, — могло быть и хуже. Хорошо, что на других плотах обошлось без потерь. Ещё не начинали работать, а уже потеряли шесть оленей. Если так пойдёт дальше, снаряжение будем таскать на себе.

Перевалив через хребет, спустились в бассейн среднего течения реки Инар-Юрях.

По сравнению с Олёкмой эта река показалась спокойным ручьем, протекающим среди поросших лесом гор. Воздух был наполнен свежестью пробуждавшейся земли, как бывает только ранней весной, когда со склонов бегут дружные ручьи. После зимней спячки прямо на глазах оживала тайга, набухли почки лиственниц, на листках лишайника появились едва заметные красноватые цветочки, которые на белом снегу казались яркими огоньками. На открытых пригорках из-под мокрого снега показался зелёный мох и светлый ягель.

После устройства лагеря Иван собрался в рекогносцировочный маршрут. Так он начинал на Яне, не изменил этому правилу и здесь. Распаковав оленьи сумы, вытащил полевые книжки, лотки, геологические молотки и лёгкий котелок, сделанный из большой консервной банки. С Потехиным он пошёл вверх по реке Туорях, Серкин и Андрушкин — вниз по течению. Где-то в верховье бокового ручья Шарин присмотрел солонец, возле которого было полно свежих следов сокжоя1. Зверь надо было только покараулить, и, как настоящий охотник, он не мог пропустить такую возможность.

На водоразделе дул лёгкий ветерок, над головой плыли белые облака, а внизу петляла горная река. Под ногами шуршали мелкие камни, выше по хребту они сменились крупными валунами. Прыгая по ним, геологам пришлось изрядно попотеть. Когда прошли этот участок, опять начались развалы мелких камней с рыжим суглинком, из которых торчали валуны.

Молотком на длинной ручке Иван колотил каждый камень. В породе поблёскивали чешуйки светлой слюды, тускло отливал на солнце бесцветный кварц и светло-серый полевой шпат. Будто под линейку разложили в ней тонкими полосками чёрную слюду биотит и роговую обманку. На склоне горы, породы были окварцованы, отчего изменив свой цвет, стали белёсыми. Потехин отобрал очередную пробу, а Иван, спустившись ниже по склону, нагрёб целый лоток бурой глинистой массы и понёс к воде. Когда вся глина ушла, и появились мелкие чистые камушки, он стал промывать шлих, и мыл до тех пор, пока на дне не остался чёрный песочек. Нагнувшись к лотку и затаив дыхание, Иван стал рассматривать шлих через лупу, что-то приговаривая.

— Ну что, есть там что-нибудь хорошее? — не выдержал Потехин. Парень уже давно отобрал вторую пробу и теперь сидел возле костра, наблюдая за хитрыми манипуляциями начальника.

— Кроме магнетита и роговой обманки, я пока ничего не вижу. — Щурясь от яркого света, он оторвался от лотка и посмотрел на парня. — Правда, я ещё не домыл.

Так ничего не увидев, Иван наклонил лоток боком и слил шлих в пустую консервную банку. После чего поставил на угли прогоравшего костра. Когда шлих высох, он пересыпал его в пакет из плотной крафтовской бумаги, на котором стоял номер один. Результаты маршрута были неутешительными: ни в одном шлихе золота не оказались. Такими же пустыми были пробы, взятые по всей долине реки.

После нескольких маршрутов Бруксу стало ясно, что в этом районе залегают только древние гнейсы. Через месяц тяжелых маршрутов геологи засомневались в успехе поисков.

— Зачем зря время тратить? — бубнил Серкин. — Надо уходить, а то просидим на одном месте и ничего не найдем.

Юго-западней Олёкмы пошли другие породы, и в конце полевого сезона в лотке Брукса, наконец, сверкнули первые золотины. Это были те самые пробы, отобранные по реке Курунг, которые, спустя много лет, стали ориентиром для Закатова.

Перевалив очередной хребет, экспедиция оказалась в долине быстрой и полноводной реки Тыкан, зажатой обрывистыми берегами. Отсюда начиналась дорога к дому. По расчётам Брукса, благодаря сплаву они могли выиграть полторы-две недели — именно столько им не хватало, чтобы до снега закончить работу.

Для постройки лодок Брукс организовал две бригады. В одну он вошёл сам и два техника. Вторую — возглавил Потехин. Первая бригада заготавливала лес, пилила доски, а потехинские мужики собирали лодки, придавая им нужную форму.

Когда закончили последнюю лодку, небо затянуло плотными серыми тучами, пошёл мелкий дождь.

 

Глава 42. Древнее золото

Вопрос с Безымянным прииском решился как-то сам собой. После того, как пришли анализы, можно было рапортовать о полученных результатах, и Фёдор уже думал о публикации очередной научной статьи в самом престижном журнале, когда его вызвал Федотов.

— Фёдор Степанович, теперь нужно подтвердить твои выводы у независимых специалистов и только после этого мы сможем заявлять об открытии древнего золота. — В глазах Федотова промелькнул корыстный огонёк. Любое открытие привлекало к себе пристальное внимание специалистов, а такое, как это, могло претендовать на сенсацию. — В Ленинграде есть такая Нинель Захаровна Петрова — это светило нашей отечественной геологии, учёный с мировым именем. Бабка всю жизнь занимается самородным золотом, а недавно издала свой фундаментальный труд, в котором сделала обобщение по минералогии золота. Я попробую с ней договориться, чтобы она тебя приняла. Кстати, ты видел её монографию?

Фёдор покачал головой. Полгода назад единственный экземпляр книги взял Архипов из научной библиотеки геологоуправления и до сих пор не сдал. Так нередко случалось в ведомственных заведениях, где начальству разрешалось всё.

— Жду, пока он вернёт. Уже несколько раз справлялся.

— А чего ждать? Попроси сам у Максима Маратовича, я уверен, он не откажет. Не прочитав книгу, с Петровой лучше не встречаться. Бабка не простит тебе этого.

Фёдор уже знал, как учёные болезненно относятся к безразличному, а порой даже пренебрежительному отношению к своим научным трудам.

— Если будут положительные результаты, можно будет написать совместную научную статью. Скажешь ей об этом.

В Северную столицу Фёдор прилетел рано утром. После якутской зимы здесь было тепло, но промозгло и ветрено. Слякоть и сырость совсем не вязались с сухой морозной погодой, установившейся на большей территории Сибири.

Из аэропорта Закатов сразу поехал на Васильевский остров, где был институт Петровой. Над Невой висела серая завеса, дул пронизывающий северный ветер. Поеживаясь от пробиравшей сырости, он шёл по набережной, восхищаясь закованной в гранит рекой и величием открывшегося видом города. Быстро найдя нужную улицу, на которой находился геологический институт, Фёдор попал во двор. Как он понял из телефонного разговора, Петрова работала не в главном корпусе, а во «флигелёчке», расположенном в ограде. Флигелёчком оказалось обветшалое старое здание с облупившейся штукатуркой.

По его внешнему виду можно было подумать, что здание не ремонтировали лет сто. Окна первого этажа были опоясаны фигурными решётками с загадочными вензелями посередине. Над парадным входом сохранился навес, сотканный из кованых металлических прутьев и украшенный железными цветами. Чугунные ступеньки вели к массивной дубовой двери с бронзовым кольцом, служившим ручкой. По всему было видно, что этот дом когда-то давно принадлежал отнюдь не бедным людям.

Открыв дверь, Фёдор поднялся на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, потерявшей своё былое великолепие.

«Для ведущего специалиста страны помещение явно не того… — От увиденного он даже не смог подобрать нужного слова. — Могли бы дать ей что-нибудь поприличнее».

На втором этаже было чисто и ухожено. Стены коридора побелены светло-голубой краской, паркетный пол покрашен лаком, на подоконниках стояли цветы. На двери

Фёдор увидел табличку с надписью «Минералогическая лаборатория». Постучав, он перешагнул порог и попал в большую узкую комнату с лабораторными столами, стоявшими посередине, и с застеклённым вытяжным шкафом, видневшимся в углу. В нос ударил резкий запах бромоформа и иммерсионных жидкостей, с помощью которых отделяли лёгкую фракцию шлихов и определяли минералы. Его встретила молодая девушка в белом халате, занимавшаяся с пробами, упакованными в знакомые ему пакеты из коричневой обёрточной бумаги. Фёдор на секунду замешкался и остановился на месте. Он думал, что входит в кабинет Петровой, а это оказался всего-навсего предбанник.

— Вы к Нинель Захаровне? — почувствовав его растерянность, пришла на помощь девушка. — Вы, наверное, Закатов?

Фёдор подтвердил, что он и есть тот самый Закатов, которому назначена встреча с Петровой.

— Нинель Захаровна вас ждёт, проходите, пожалуйста, вот сюда, — она показала на дубовую дверь, покрашенную тёмно-коричневым лаком.

Сняв очки, Петрова быстро вышла из-за стола, стоявшего у окна, и подала свою маленькую руку. Фёдор легко пожал её. Нинель Захаровна оказалась довольно стройной женщиной среднего роста с гладко причёсанными слегка посеребрёнными тёмными волосами и открытыми серыми глазами. На вид ей можно было дать и пятьдесят и шестьдесят, но назвать её бабкой, как сказал о ней Федотов, было невозможно.

— Рассказывайте, что вас привело ко мне, — произнесла она улыбнувшись. — Директор института мне сказал, что вы нашли что-то очень интересное. И даже больше того: то, чего я никогда не видела. Он меня просто заинтриговал, поэтому я отказалась даже от командировки в Москву. Но вы не переживайте, откровенно говоря, она мне не интересна. Итак, я вас слушаю.

Он передал ей зеленую папку с бумагами. Глаза Петровой расширились, брови подскочили вверх.

— Интересные анализы. По высокому содержанию золота и примесям радиоактивных элементов можно предположить, что ваше золото действительно древнее. Но это не факт. Эти примеси могут быть связаны с тончайшими минеральными включениями.

Именно из-за них нередко бывает такой состав самородного золота. Хотя может быть и наоборот: тонкое золото часто содержится в сульфидах и оттуда в него попадают примеси. Теперь более-менее мне понятно. Ваши пробы будем анализировать заново. Давайте попьем чай, а то ещё подумаете — вот какая негостеприимная эта Петрова. Кроме науки, ничего вокруг себя не видит.

Она позвала девушку, с которой он встретился на пороге лаборатории, и та быстро накрыла стол, не забыв разложить салфетки, и даже поставила минеральную воду, никак не вязавшуюся с чаепитием.

— Знакомьтесь, это моя аспирантка Наташа Брукс, — представила она её. — Наташа занимается самородным золотом Забайкалья и даже написала диссертацию. Думаю, весной будет защищаться. Ты не против?

Блеснув глазами, девушка покраснела. Было видно, что для неё это неожиданность. Стало слышно, как тикают старинные часы.

— Я хоть сейчас готова, — быстро пришла она в себя. — У меня всё готово. Только графику надо доделать. Совсем немного осталось.

Фёдор насторожился. До сих пор он ни разу не слышал ни про одного Брукса.

«Интересно! Может, она имеет какое-то отношение к Ивану Бруксу? Ведь он написал свой отчёт в Ленинграде. Надо будет поинтересоваться».

Петрова расспросила о природе Якутии о погоде и, узнав, что там уже суровая зима, посочувствовала.

Последовав совету хозяйки кабинета, он даже не заметил, как проглотил все ватрушки, и, когда спохватился, спросил:

— Вы занимаетесь изучением самородного золота, а почему у вас «Минералогическая лаборатория», а не лаборатория самородного золота или драгоценных металлов?

Черты лица Петровой исказились, в глазах он увидел неприкрытый ужас, как будто та чего-то испугалась.

— Что вы, что вы! Я не хочу, чтобы меня затаскали разные чиновники. И так от чекистов нет отбоя. Постоянно контролируют, проверяют, чем я тут занимаюсь. Ужас какой-то, будто я не научный сотрудник, а какой-то враг народа. Словно только тем и занимаюсь, что продаю государственные секреты.

Фёдор был удивлен. За учёной, которую знают во всем мире, следят, как за шпионом. Это совершенно не укладывалось в его представление о науке.

— Одно время они требовали установить решетки на окнах и железные двери с сигнализацией, а ещё хотели посадить ко мне охранника. Вот такие у нас порядки по сохранности секретной информации! Но я их всех перехитрила: поставила несгораемый сейф. И охранник не потребовался — моя коллекция самородного золота хранится в спецчасти института, а тут пробы, с которыми я работаю. Поэтому теперь ко мне претензий нет. А вы говорите — переименовать лабораторию.

Наташа чуть не прыснула от смеха. Она хорошо помнила эпопею с сейфом, когда досталось даже ей.

— Наташенька, подлей, пожалуйста, Фёдору чайку, а то он сидит с пустой кружкой, как в гостях.

Фёдор хотел было отказаться, но увидев, что девушка потянулась к чайнику, промолчал. На стеллаже он заметил узкие ящики с карточками и подумал, что это картотека литературы или результаты анализов самородного золота. Между стопками карточек были вставлены закладки, говорившие о том, что ими пользуются.

— Нинель Захаровна, это ваша золотая картотека? — показывая на стеллаж, спросил Фёдор.

— Только незначительная часть, с которой мы сейчас работаем. Вся картотека в несгораемом шкафу. Это же бесценная информация, собранная по крохам, поэтому с ней надо обращаться очень аккуратно.

— Если не секрет, сколько у вас анализов золота?

— Нет тут никакого секрета, — улыбнулась Петрова. — Немногим более тысячи. В основном это данные по самородному золоту из месторождений Урала, Средней Азии, Забайкалья, Ленского района, Дальнего Востока и Приамурья. Конечно, есть и из Якутии. А из зарубежных — золото Канады, Америки, Африки, Австралии и Европы. Как видите, география — почти весь мир. Анализы выполнены преимущественно химическим и спектральным методами. Но есть тут одно «но».

Более половины характеризуют только содержание серебра в самородном золоте, одна треть — наряду с серебром ещё медь, свинец, железо и мышьяк, и только в двадцати процентах моих проб, кроме перечисленных, определены висмут, сурьма, ртуть и другие элементы.

— То есть, получается, что у вас всего двести полноценных анализов золота, — быстро подсчитав, сказал Фёдор. — Это, прямо скажем, негусто, — невольно вырвалось у парня. — Маловато!

Лицо Петровой вытянулось, брови поднялись дугой. Весь её вид выражал недоумение. Её коллекцию по золоту, которую она собирала всю научную жизнь и не без оснований ею гордилась, поставил под сомнение какой-то молодой человек, о котором она никогда даже не слышала.

— Разве это мало? — сказала она с вызовом. — Такого количества анализов самородного золота в нашей стране нет ни у кого. Слышите, Фёдор, ни у кого.

— Вы ошибаетесь. Есть и намного больше.

Петрова захлопала глазами, на щеках выступил румянец.

— Скажите, у кого? У Барсукова, Моисеева, Фролова? — Она назвала ещё несколько фамилий.

— У меня. Если быть точным, то — две тысячи триста пятьдесят семь анализов — на все элементы. Правда, процентов семьдесят составляют анализы золота из месторождений Якутии и Северо-Востока страны.

Выслушав Фёдора, Петрова вначале подумала, что он всё придумал, и только взвесив каждое, сказанное им, слово, поняла — молодой человек не обманывает.

— Фёдор, если всё обстоит именно так, как вы рассказали, то у вас почти законченная диссертация. Причём очень хорошая. Зачем вам заниматься какими-то бесперспективными поисками, когда рабочее время можно отдавать любимому занятию. Я готова взять вас к себе в лабораторию и одновременно оформить своим соискателем.

«Круто, ничего не скажешь. Я об этом мечтал, но меня не поняли, а теперь вот даже приглашают заниматься…»

— В нашем институте есть все условия: прекрасная лаборатория, научная библиотека, хорошее общежитие для научных сотрудников, база отдыха, кафе, — она потянулась за конфеткой и, развернув, положила её на блюдце. — Через это общежитие, кстати, прошли многие наши научные сотрудники и, в том числе, доктора наук. Какое-то время вы там поживете, а потом будет видно. Пока сдадите кандидатские экзамены, оформите работу и будете защищаться. Я вам помогу.

Предложение Петровой выглядело очень заманчиво. Попасть в ведущий институт страны и сделать научную карьеру мечтали многие. Перед ним открывалась зелёная улица в большую науку с возможностью использования новейшего оборудования, публикациями в ведущих научных журналах и участием в международных конференциях. А возможно… От того, чего можно было достигнуть у него даже захватило дух. Теперь всё зависело от его решения, которое он должен был принять.

Фёдор увидел себя со стороны. На трибуне конференции в Иркутске он говорит о проблемах, связанных поисками золота в зеленокаменных поясах, и даже обозначает методы их решения, которыми хочет достигнуть этой цели. Учёные приняли его сторону и поддержали. И вот теперь после того, как они поверили, что у него всё получится, предать всех ради своего благополучия — это было бы подло. Мысли вихрем пролетели в голове. Он вспомнил, как начинал эту работу, как доказывал, что она необходима, как работал в поле и анализировал свои пробы, как разговаривал с академиком, решившим ему помочь.

— К сожалению, я вам должен отказать, — произнёс он твердо и в то же время будто извиняясь за неоправданную надежду.

От удивления Петрова подалась вперёд и, взяв развернутую конфету, машинально положила в чашку с чаем. Она не сомневалась, что от её многообещающего предложения отказаться невозможно. Такое с ней случилось впервые. От досады она даже чуть не уронила чашку с чаем.

— А почему, скажите мне, пожалуйста? — поставив чашку на блюдце, спросила она строго. — Что за причина, что вам мешает принять моё предложение?

Подбирая слова, Фёдор сказал, что его уже пригласил в аспирантуру академик Таусаев. На мгновенье Петрова замерла, и, пересилив себя, улыбнулась.

— Ах, вот как! Ну что же, против Льва Владимировича я ничего не могу сказать, — произнесла она почти шёпотом. — Он академик, директор института. Желаю удачи!

Фёдор почувствовал, как по спине пробежала холодная дрожь и, будто током, ударило в голову, но он поборол себя. Петрова имеет право быть недовольной им. Понадобится время, чтобы понять кто был прав.

— Давайте ваши пробы, — сказала она сухо. — Сейчас посмотрим ваше золото, а потом Наташа отнесёт пробы в лабораторию. Надеюсь, завтра в конце рабочего дня мы получим результаты.

 

Глава 43. Старый знакомый

Два крепких мужчины почти месяц жили в доме Савелия Никитина, известного во всей округе охотника-медвежатника. В отличие от других он не боялся в одиночку идти на медведя и за свою жизнь добыл несколько десятков опасных хищников. Из-за этого в деревне его прозвали Медвежатником.

В этот дальний угол мужчины приехали не охотиться на медведей и не на рыбалку, как сказали в деревне, а по заданию гэбиста Сердюкова, недавно назначенного в Алдан. Из тайги должна была выйти экспедиция Брукса, которую они с нетерпением ждали. Деревня Талдын находилась на территории, контролируемой всесильным «Дальстроем», поэтому для сотрудников этого ведомства тут была их законная вотчина.

За три года старший лейтенант Сердюков продвинулся по служебной лестнице и, став капитаном, командовал районным подразделением МГБ, сменив уехавшего майора Гайнуллина. В Верхоянске Сердюкову казалось тесно, и он всячески стремился перевестись в Магадан — столицу Колымского края. Оттуда, как он считал, легче было подниматься по служебной лестнице, но попасть туда было непросто — желающих оказалось немало. После очередного обращения к начальству капитану отказали, при этом напомнили о «проколе» в деле с бежавшим Бруксом.

Как пыльный шлейф, тянувшийся за проехавшей машиной, так за ним висел тот провал, в котором он не считал себя виновным. Тем не менее, это ему закрывало дорогу наверх. Грозный окрик начальства поубавил прыти у капитана, однако в душе он не смирился со своим положением. Изменить отношение руководства могло только удачно проведённое дело. Приложив все силы и заставив работать извилины серого вещества, он раскрыл деятельность банды ссыльных, занимавшейся контрреволюционной деятельностью. Двадцать два человека снова оказались за колючей проволокой, только в этот раз без надежды на спасение — работа на урановом руднике не способствовала укреплению пошатнувшегося здоровья. С «серьёзными делами» больше ничего не получалось, и постепенно капитан стал терять надежду на удачу.

Как часто бывает, помог случай: на рыбалке утонул начальник Алданского управления и двое его подчинённых. Районное управление нужно было срочно укомплектовать руководящими кадрами, а учитывая то, что это был один из главных золотоносных районов страны, куда отовсюду стекался разный народ, требовался сотрудник, хорошо знающий специфику такой работы. И тут начальство вспомнило о капитане Сердюкове, одно время стучавшегося во все двери с рапортом о переводе из Полюса холода. Так вместо желанного Магадана он оказался в чужом для него Алдане, о котором никогда не мечтал.

Здесь, так же, как в Верхоянске, базировалось районное геологоразведочное управление. Именно с него Сердюков начал свою работу во вверенном ему подразделении. Первым делом начальник вызвал лейтенанта Баранова, курировавшего геологов, и от него узнал о климате, сложившимся в коллективе геологов. По словам того, народ в геологоразведочном управлении подобрался порядочный, честно исполнявший свои служебные обязанности.

Геологи не позволяли себе политических «выкриков» и демагогии. Власовцев, бендеровцев, шпионов и разных тёмных личностей, уличённых в саботаже и воровстве золота, давно изолировали, а полторы сотни неблагонадежных находились под пристальным вниманием сотрудников надзорного ведомства. Вроде бы ничего не должно было омрачить настроение нового начальника, но не таков был Сердюков.

— Что всё действительно так и обстоит, как вы доложили? — нахмурившись, строго спросил он лейтенанта. — Всех посадили, и вас никто больше не донимает?

— Так точно.

— Да такого быть не может! — неожиданно взорвался майор. — Я никогда не поверю, что в геологии, где собирается всякий сброд, может быть спокойно. Что они там все святые, нет политически неблагонадёжных элементов? Так прикажете это понимать?

— Так точно, — по-солдатски рявкнул бывший фронтовик, пытавшийся спасти положение. — Всех людей мы проверили и опасных элементов изолировали. Так что у нас теперь тут тихо.

— Лейтенант, я повторюсь, этого не может быть. Значит, вы плохо работаете.

— Никак нет. Я в курсе всех дел, происходящих в геологическом управлении. У меня везде свои люди, так сказать, глаза и уши, поэтому я сижу на своем месте спокойно.

— Спокойно сидеть можно только на пенсии или лежать в гробу, — съязвил майор, — а здесь надо искать врагов народа, затаившихся среди честных людей. Сейчас они попрятались в норах, как мыши, и ждут случая, чтобы нам навредить. Наша задача — выковырнуть их оттуда и всех до единого отправить за колючую проволоку.

Сердюков приказал принести дела геологического начальства и немного поостыв, отпустил подчинённого.

Просмотрев папки с делами руководства геологического управления, майор вызвал начальника и после знакомства, с металлом в голосе сказал:

— Товарищ Кулаковский, партия доверила вам ответственную должность. Вы руководите коллективом специалистов, которые занимаются поисками полезных ископаемых в богатом районе, имеющим важное экономическое и политическое значение для всей нашей страны.

Начальник геологического управления закивал головой.

— Я знаю, ваш коллектив успешно справляется со своим заданием, — продолжал майор. — Вы ежегодно открываете по несколько новых месторождений полезных ископаемых и проводите их разведку. Как гражданина и патриота своей великой страны это не может не радовать меня, и не вызывать гордость за ваш труд. Весьма похвально!

Кулаковский засиял от гордости за своё подразделение и за себя лично. Но тотчас подумал, что не для того его вызвали в Комитет госбезопасности, чтобы петь песни, какой он хороший. И не ошибся.

— Но, ни для кого не секрет, — строго посмотрел на него чекист, — что многие приехали не для того, чтобы честно работать, как велит им наша любимая партия и правительство, а для того, чтобы заработать больше денег. Среди них есть случайные люди и даже откровенные враги народа, мешающие строительству нашего общества. Эти люди не думают об укреплении могущества нашей страны и повышении её роли в мировом сообществе — их интересует только личное обогащение. А наиболее враждебные элементы, желают поражения всей социалистической системы. Вы со мной согласны?

От неожиданно заданного вопроса Кулаковский дёрнулся и снова закивал головой.

— Ну, вот и хорошо, что вы согласны. С такими людьми, врагами нашего Отечества мы ведём беспощадную борьбу, — с воодушевлением, достойным партийного оратора, продолжал майор. — Мы ликвидируем эту заразу на корню, выкашиваем её, как сорняки. Но врагов у нас много. Несмотря на то, что мы построили социалистическое общество, победили в тяжёлой войне с фашизмом, до сих пор не снят вопрос о врагах народа. Вы понимаете, о чём я говорю? — спросил Сердюков после весьма пространного вступления.

— Конечно, конечно. Я понимаю вашу озабоченность кадрами геологоразведочного управления. У нас работают разные люди, но их надо тоже понять. Они хотят больше заработать и многие вкалывают в поте лица, не жалея себя.

В его поспешности майор усмотрел неискренность и даже нежелание идти навстречу. Сурово посмотрев на начальника геологического управления, он резко произнес:

— Короче, Иван Данилович, меня интересуют политически неблагонадёжные кадры: контрреволюционеры, саботажники, нарушители трудовой дисциплины, лица, замеченные в промышленном вредительстве и скрывающие своё прошлое, недавно приехавшие. Обо всех мы, конечно, и так знаем, но нам интересно ваше мнение. Может быть, благодаря вам, мы их вычеркнем из наших списков, а может, наоборот, за кем-нибудь понаблюдаем более пристально. Это всем пойдет только на пользу, а вам зачтётся.

— Товарищ майор, вы назвали столько категорий людей, что я боюсь чего-то обещать. В этот список может попасть каждый третий работник нашего геологоразведочного управления. Учитывая специфику профессиональной деятельности, в геологии работает много ссыльных и кадров, отсидевших свой срок. В основном, все они приезжие. Вы же сами знаете, местных тут практически нет.

— Согласен. Тем не менее, нам нужна информация о каждом из них. Понимаете, о каждом.

— О, это огромная работа, и, к сожалению, мы не знаем всех достаточно хорошо, чтобы включать в этот список. Ну вот, например, давайте возьмем последнюю категорию названных вами лиц. Это приезжие.

«Ну и сучонок! Вместо того чтобы взять под козырек и кинуться выполнять мой приказ, он ещё выкручивается. Оправдывается, сволочь. Я тебе сейчас покажу, как надо нам служить. Ты у меня загремишь первым по пятьдесят восьмой. Будешь знать…»

— Так вот к нам прикомандирована целая геологоразведочная партия, приехавшая из Ленинграда. И никого, кроме начальника — Брукса Ивана Петровича, я не знаю и знать не могу, потому как все они ушли в экспедицию. И таких примеров немало.

Услышав знакомую фамилию, Сердюков не поверил своим ушам. До сих пор сбежавший Брукс не давал ему спокойно жить и временами даже снился.

«Брукс, опять Брукс. Фамилия, имя, отчество совпадают. Может ошибка?»

— Как вы сказали, Брукс? — с безразличным видом спросил майор.

— Совершенно верно. Брукс Иван Петрович. Я имел с ним не одну обстоятельную беседу. Это хороший геолог, уже работавший на Севере. К сожалению, он не наш. Нам бы таких своих, да побольше, тогда глядишь, открыли бы ещё не одно месторождение. Но, сами понимаете, сильные специалисты не валяются, а на подготовку требуется время.

Сердюков не выдал своего волнения и подробно расспросил о самом Бруксе и о его геологической партии. Сомнений не было: это был тот самый Брукс, из-за которого он столько натерпелся и до сих пор топчется на месте.

«Просто невероятно! Значит, он не замёрз тогда, как мы думали, а ушёл. Вот сучонок! То-то он, как в воду канул — никто ничего не слышал о нём. Но теперь, ты от меня никуда не денешься, я тебя достану хоть из-под земли».

— Завтра я вас жду со списками неблагонадёжных и полнейшей информацией об экспедиции Брукса. Чем занимаются, где площадь работ, какова схема передвижения и выхода с поля. Где вы будете брать эти данные, меня совершенно не интересует. Учтите, если не предоставите информацию в срок, пойдёте под суд.

 

Глава 44. Тяжёлая миссия

Жара миновала, установилась дождливая погода. В день по нескольку раз поливало, как из ведра, и в горных реках сразу поднялась вода, грозившая выйти из берегов. Это добавило проблем геологам и осложнило жизнь начальнику геологического управления, мобилизовавшего весь свой штаб на оказание им помощи.

Но в данный момент начальника больше всего волновал запрос майора. В душе он был напуган и чувствовал, что над ним сгустились тучи.

Кулаковский в экстренном порядке собрал всех руководителей подразделений и доложил о задаче, которую поставил энкавэдэшник. Надо было срочно определиться, кого включать в список неблагонадёжных.

— Иван Данилович, а что тут думать, у меня готовы такие списки, — по-военному доложил начальник отдела кадров, высокий жилистый мужчина в гимнастёрке. — На всякий случай я их давно подготовил, ждал только вашей команды. В них полная характеристика всех, без исключения, работников нашего управления.

Все молча переглянулись. Каждый подумал о себе и вспомнил, какие у него отношения с начальником отдела кадров.

«Вот служака, етит твою мать! — заругался про себя Кулаковский. — Навязали на мою голову, и отказаться было невозможно. Секретарь райкома всё-таки… Надо как-то от него избавиться, а то он развалит всю экспедицию».

— Ну, что же, очень хорошо, что у вас есть полная информация о каждом сотруднике, — обратился он к нему с подчёркнутым вниманием. — Только ею надо распоряжаться с умом. Следует учесть, что после того, как мы подадим эти списки чекистам, наше управление может не досчитаться многих работников. Вы об этом думали, товарищ Чернов, когда составляли эти материалы?

— Не совсем. Вернее я об этом никогда не задумывался. Есть соответствующая инструкция, я по ней…

— Плохо, очень плохо, что вы видите только инструкцию. Ещё не поздно разобраться.

— Эти списки нужно проверить, — подскочил главбух, — может, и я там есть. С меня хватило трёх проверок. Эту я уже не переживу. Поймите меня правильно, ведь…

Собравшиеся зашумели. Каждый хорошо понимал, что значило оказаться в списке неблагонадежных, поданном в управление госбезопасности.

— Товарищи, нам выпала тяжёлая миссия, но выхода у нас нет, — подняв голову, сказал Кулаковский. — Николай Михайлович, давайте несите ваши списки, и начнём разбираться с каждым персонально. Заодно посмотрим, кто у нас тут отличился. Своих героев, так сказать, надо знать в лицо.

Просидев битый час, к единому мнению не пришли, но всё-таки решили, что в списке кадровика надо оставить только самых отъявленных, о проделках которых наверняка знали чекисты. Сложнее обстояло с экспедицией Брукса. Списка сотрудников своей партии и схемы передвижения он не оставил. Известна была только площадь полевых работ, на которую тот должен был составить геологическую карту и провести поиски золота. Пришлось Кулаковскому звонить директору ленинградского геологического института, командировавшего Брукса.

— У меня нет с ним связи, — ответили на том конце провода. — Контрольный срок выхода на связь установлен в конце сентябре. А что случилось, потерялись?

Услышав, по какому вопросу беспокоят, Бергер был озадачен, хорошо понимая, чем это может закончиться для его подчинённых.

— Ничего сказать я не могу. Ищите их в тайге.

Единственное, что удалось узнать — вылетать они будут из Чары, куда должны выйти после полевых работ, а в Ленинград обязаны прибыть в середине октября.

Кулаковскому принесли топографическую карту района, и по скудным сведениям, собранным отовсюду, он стал прикидывать маршрут экспедиции Брукса. Вспомнил он и про продольные пилы, о которых тот когда-то спрашивал. Примерно через час начальник геологического управления уже имел полное представление о пути передвижения экспедиции Брукса.

«Что же делать? — обхватив голову руками, думал Кулаковский. — Хочется мне или нет, но эти данные придётся отдавать. Если я чего-то напутал или, не дай бог, Брукс пойдёт другой дорогой, поплачусь своей головой. Риск со всех сторон, только в одном случае может быть небольшая отсрочка во времени. Если я не принесу эти материалы, меня заберут сейчас, ошибусь с маршрутом Брукса или дам ложную информацию, на месяц-полтора оттяну, но потом всё равно посадят, да ещё из-за меня пострадает всё геологоразведочное управление»

Встав из-за стола, Кулаковский нервно заходил по кабинету.

 

Глава 45. Медвежатник

Из подслушанного разговора постояльцев Савелий вскоре сообразил, что за охотники поселились в его доме. Хотя это было понятно уже по тому, кто их привёл. А привёл их участковый и какой-то тип, о котором говорили, будто бы он какой-то агент или энкавэдэшник, что в понимании Савелия значило одно и то же.

То есть, — это люди одного поля ягоды, которые могли причинить какой-нибудь вред. Не отличаясь большим умом, Медвежатник никогда не задумывался о смысле жизни и глубоких материях, но дураком он не был. Может, поэтому жилось ему на свете немного легче, чем другим. В свои сорок Медвежатник так и не завёл семью, а после смерти матери жил один, как рак-отшельник.

Около сотни рубленых домов деревни Талдын расположились на просторной лесистой террасе Уранкита. И каждый хозяин норовил поставить свой дом поближе к реке, чтобы из окон можно было любоваться красотами природы. В деревне была только одна улица и несколько переулков, а все другие дома стояли, как на отшибе, в лесу. Между домами остались даже нетронутые сосны и лиственницы.

Из своего окна Савелий видел реку до самого изгиба, обходившего заросшую лесом высокую гору. Другого дома с таким обзором в деревне не было, возможно, поэтому приезжие остановились именно у него. Поселившись в его доме, они потеснили самого хозяина, заставив перейти в чулан. Это Савелию не понравилось.

Не привыкший никому подчиняться и с детства не уважавший силу, он затаил на них обиду. И было отчего. От простых людей, с какими ему приходилось общаться всю жизнь, эти отличались не в меру подчёркнутой независимостью и даже откровенным нахальством. Всё, что было в его доме и, следовательно, являлось его собственностью, как он правильно определился в своём заключении, с приходом этих людей, перешло в их руки. Они пользовались его посудой, ели его продукты и даже надевали его скудную одежонку.

Как понял Савелий, эти люди ждали какую-то геологическую экспедицию, которая должна была приплыть с верховьев реки. Зачем её ждали, он легко догадался. Ещё в памяти был исчезнувший председатель сельсовета, его заместитель и десятка полтора селян, которых забрали и увезли в райцентр. Тогда, так же, как сейчас, в деревню приезжал тот же агент с незнакомыми людьми. После их отъезда во многих домах поселялось горе.

Медвежатник стал ловить каждое, даже невзначай брошенное постояльцами, слово. Болтливостью они не отличались, но, обжившись, потеряли бдительность и время от времени жаловались на свою судьбу друг другу. Разговорчивым был толстенький Виктор, казавшийся Савелию добряком. Другой — Толян, как называл его напарник, говорил меньше. Был он худым и длинным, с резкими чертами лица и глубоко посаженными глазами. Редкие чёрные волосы он аккуратно зачёсывал назад, прикрывая появившуюся лысину. Всегда злой и чем-то недовольный Толян, только от внешнего вида которого Савелию становилось нехорошо, мог запугать кого угодно. Было видно, что его побаивается даже толстяк.

Из их последнего разговора Медвежатник понял, что постояльцы хотят забрать самого главного геолога ожидавшейся экспедиции. Начальник приказал доставить Брукса только живым. Чтобы не усложнять себе жизнь, Виктор предложил его хлопнуть при попытке к бегству. Толян на него накричал и обозвал последним кретином и ублюдком. Савелий бесстрашно шёл на медведя, побеждая зверя в честной схватке, а вот чтобы ни за что убить человека, ему даже не снилось в самом дурном сне. С этого времени жизнь с чекистами под одной крышей превратилась для Медвежатника в каторгу. Каждый день он боролся с одолевавшими его мыслями и думал, как помочь геологам.

Зарядил дождь, вода в реке стала медленно прибывать, приближаясь к критическим отметкам, когда выходила из берегов, затапливая огороды и подворья. По нескольку раз в день Савелий подходил к реке, и с тревожными мыслями смотрел вверх по течению.

«Кипящий порог скоро станет непроходимым. В малую воду он не страшен, а в такую, когда камни закрыты, и волны, как поднятый из берлоги медведь, с рёвом бросаются на скалы и отскакивают назад, туда лучше не соваться. Ох, много народу на том пороге утонуло! Всех теперь не счесть, а последним был Сашка Шапкин, Тонькин муж. Хороший был охотник, однако не послушал меня, спешил домой шибко. Рвался к жене под бок, да к детишкам, а надо было бы ещё денёк-второй постоять. Так нет же, пошёл искать свою смерть: думал, что пройдёт.

А оно, видишь, как получилось! Теперь вот Тонька осталась одна с тремя детьми. Какая польза от такой спешки? Ох, горе-то какое!» — У Савелия защемило в груди, слёзы сами собой выкатились из глаз и с каплями дождя потекли по щекам. Он смахнул их рукавом и медленно побрёл назад.

Намечался перелом в погоде. По проверенным приметам, дождь должен был закончиться к утру. В конце концов, охотник не выдержал. С вечера собрал рюкзак с продуктами, зарядил патроны крупной дробью. Увидев, что тот куда-то собирается, налетел Толян.

— Я тебе говорил, чтобы дальше своей ограды ты не высовывался. Забыл? Так я напомню. Смотри мне, будешь своевольничать, сожжём твой дом.

Несмотря на грозное предостережение, Савелий всё-таки ушёл.

Караван Брукса состоял из четырех новеньких плоскодонок. В большой разместили самый лёгкий груз и пять человек. Эту команду возглавил начальник. Перед отплытием он обошёл опустевшую базу и, попрощавшись с оленеводами, поднял флаг навигации, закрепленный на корме его лодки. Оленеводы оттолкнули их от берега, замахали руками. Мимо поплыл берег с островерхими лиственницами и затесавшимися между ними стройными елями.

В первый день сплава флотилия Брукса проплыла совсем немного, больше приноравливались да таскали плоскодонки по перекатам. Незаметно ширина русла увеличилась, но для загруженных лодок по-прежнему было мелко. На середине реки большую лодку развернуло, и с креном на одну сторону она остановилась. Когда Ивана обходили другие, застрял Андрушкин. Геологи попытались сдвинуться с помощью шестов, но обе лодки сидели, как приклеенные, волны тихо плескались об их борта.

— Ещё ничего не прошли, а уже сидим на мели, — заругался Андрушкин. — Что же будет дальше?

Иван стал раскачивать свою лодку, под настилом послышался скрип. С опаской он посмотрел на плоскодонку, и приказал выгружаться. Пришлось всем прыгать в холодную воду и пустые лодки сталкивать на глубину. Когда обе команды объединились, плоскодонки тихо поползли вперед и, сойдя с камней, сразу ожили.

На следующий день двинулись дальше. Солнечная погода и спокойное течение настраивали на созерцание и размышления. Так проплыли часа два, а потом один за другим пошли перекаты. За первые дни пути потеряли счёт авралам, и к вечеру было не до разговоров. Наскоро ставили палатки, и после ужина засыпали как убитые.

Утром, как предсказывал Савелий, прояснилось, только по-прежнему было промозгло и холодно. Вода всё прибывала. Медвежатник спешил. По его прикидкам, геологи должны были днями подойти к порогу.

«Слышал я про ихнего брата, покойный председатель рассказывал, что геологи — народ отчаянный. Значит, долго ждать не будут: как вода пойдёт на убыль, сразу поплывут. Не случилась бы беда!»

Пришлось идти не напрямую, как он ходил на охоту, а по горам вкруговую, наматывая лишние километры и теряя дорогое время. Зато теперь он видел реку на много километров вперёд — сверху просматривались даже крутые излучины, невидимые с берега. В одном месте хребет пропиливала горная речушка. Тихая и совсем неприметная, сейчас она кипела, угрожая всем, кто войдёт в неё, погибелью. Перейти речку Савелий не смог, пришлось ждать. Он разжёг костёр и до утра просидел возле огня, вспоминая о своей жизни.

Сзади треснула ветка, Савелий от неожиданности и подвинул поближе ружьё. Оглядевшись по сторонам, подкинул сучьев в костёр.

«Надо бы кого-нибудь взять в ученики, так сказать, передать свой опыт, — подумалось ему вдруг. — Охотиться на медведя — дело непростое, без наставника не обойтись. Кроме природной сноровки, зверя надо чувствовать и главное — понимать его повадки. Само собой такое не приходит. Однако возьмусь учить Ваську Шапкина. Он малый сообразительный, немного подрастёт, пойдёт со мной на охоту».

Утром вода заметно упала, и Савелий с минимальным риском для жизни перешёл на другую сторону. Потеряв полдня, он пытался наверстать за счёт быстрой ходьбы и коротких остановок.

«Надо успеть! Успеть, успеть, — тревожно стучало в голове. — Как бы не погибли геологи».

Когда солнце спряталось за гору, быстро стемнело и похолодало. Не чувствуя ног под собой, какое-то время он шёл почти на ощупь, однако тяжёлый переход и бессонная ночь быстро сморили, охотник прилёг у костра.

Ему приснились тонущие геологи и спасающие их медведи. Как воронье, откуда-то налетели вооруженные люди и стали в них стрелять. Пули свистели в воздухе, косили людей и медведей. Вскоре со всеми было покончено. С больной головой Савелий проснулся, и как только стало светать, снова был на ногах. До Кипящего порога оставалось немного.

 

Глава 46. Кипящий порог

Наступило короткое северное лето, а вместе с ним пришли полевые хлопоты. Закатов готовился к очередной экспедиции. Но мысли о древнем золоте постоянно возвращали к Бруксу. Перед отъездом из Ленинграда к нему подошла аспирантка Петровой Наташа.

— Простите, Фёдор, что я вас отвлекаю, — начала она, смущаясь. — Как я поняла из вашего разговора с Нинель Захаровной, вы работали в бассейне среднего течения реки Олёкмы. Если конкретней, то в междуречье Олёкмы и Чары. Правильно? — Она внимательно посмотрела на Фёдора, ожидая ответа.

— Совершенно верно, — улыбнулся Фёдор. — Я там провёл целый полевой сезон. Кстати скоро собираюсь снова. Вас, наверно, интересует зеленокаменный пояс?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, он меня совсем не интересует. Дело в том, что в том районе работал мой папа. Он был геологом. — На лице Наташи появился румянец.

«Неужели она всё-таки дочь Брукса? Петрова же сказала…»

— Простите, что я не представилась, — прервав его размышления, быстро сказала она. — Брукс Наталья Ивановна.

«С ума сойти! Наташа — дочь Брукса. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я встречусь с его дочерью. И, главное, где?»

— Вы дочка Ивана Петровича Брукса? — спросил он с волнением в голосе.

— Да. Вот пошла по стопам папы. Закончила Ленинградский горный, потом аспирантуру, а сейчас вы слышали, буду защищать диссертацию.

В каждом слове девушки чувствовалась гордость за себя. Вот, мол, смотри, чего я добилась, будто говорил взгляд её больших карих глаз.

— Просто невероятно. В это трудно даже поверить, — придя в себя, невольно выпалил Иван.

— В то, что я написала диссертацию, или в то, что мой папа Иван Петрович Брукс?

— Ну, конечно, в последнее.

Наташа оказалась разговорчивой и лёгкой в общении и, если бы Фёдор не перебивал, могла бы говорить и говорить. На любой вопрос она давала исчерпывающие ответы, нередко уходя в сторону от того, что рассказывала. Коснулась она и своей кандидатской диссертации, и учёбы в аспирантуре, и работы в поле. А он рассказал, как узнал о её отце, как помогли его пробы. И как-то невзначай они перешли на «ты» и Фёдор стал расспрашивать про геологический отчёт.

— Об этом тебе надо было бы поговорить с дядей Петей, — ушла она от ответа. — Он лучше меня знает о последней экспедиции отца. Но, к сожалению, дядя Петя сейчас в Африке. И мама с ним уехала, вот только я осталась на хозяйстве.

— А кто этот дядя Петя? — с интересом спросил Фёдор. Невольно он даже подался вперёд, будто боялся прослушать.

— Андрушкин Петр Васильевич. Разве ты его не знаешь?

Фёдор пожал плечами. Никакого Андрушкина он не то что не знал, а даже не слышал о нём.

На пятый день сплава в экспедиции Брукса случилось непредвиденное: словно после отлива, берега обнажились. Лодки лежали между гранитных валунов. Положение экспедиции оказалось критическим. Надо было перетаскиваться вниз по течению или ждать подъёма воды. Посмотрев на надвигающуюся облачность, Иван решил подождать.

Вскоре пошёл дождь, вода в реке стала прибывать. Пройдя до крупного бокового притока, остановились. По реке плыли коряги, ветки и даже целые деревья, смытые и унесенные с берегов. К полудню вода едва не выплёскивалась из глубоко врезанного русла, река гудела, как паровоз на перегоне.

Сплав начали, как только вода пошла на убыль. Течением лодки подхватило и понесло вниз. Быстро замелькали заросшие берега с редкими останцами, потом пошли крутые каменистые склоны, и вскоре река оказалась зажатой между обрывистыми скалами, послышался приглушённый рёв. Началось ущелье с Кипящим порогом.

С горы Медвежатник увидел четыре похожие лодки. Их несло как щепки в разбушевавшемся океане, и, казалось, если даже они захотят остановиться — ничего не получится. Гребцы шустро махали вёслами, ловко уходя от препятствий, но нависшие скалы словно манили их к себе. На прижиме трех гребцов чуть не выбросило на камни. Савелий видел, как они зазевались и, на мгновение, потеряв управление, лодка притёрлась к скале. Оттолкнувшись, её вывели на чистую воду.

«Ты смотри, что они делают! Ведь потонут. Все до единого пойдут ко дну. Ой, геологи, ну зачем же так рисковать!»

Участками река текла спокойно — до большой воды там были плёсы. До Кипящего порога оставалось совсем немного, и охотник помчался вниз по склону. Никогда в жизни он не бегал так быстро — не было в этом нужды, да и не любил он никуда спешить. Даже тогда, когда Савелий был помоложе, и то не торопился на свидания.

Возможно, поэтому так и остался он один. Чахлые лиственницы да кусты стланика замелькали по сторонам, из-под ног полетели камни. Зацепившись за ветку, он упал, на колене выступила кровь. Боли он не почувствовал и, вскочив, помчался дальше, не теряя из вида геологов.

Оторвавшись от всех, впереди неслась лодка с тремя гребцами. Шла она прямо на камни. Савелий напряг последние силы, и выбежав на берег. Стремительная горная река несла свои мутные воды по широкому руслу, и, пройдя совсем немного, будто взбесившись, поднималась на дыбы. Буруны яростно накатывались на берега. Лодка почти вошла в порог, но положение ещё можно было исправить. Охотник изо всех сил замахал кепкой, показывая, чтобы причалили к берегу.

На подходе к порогу волны стали увеличиваться. Лодка Андрушкина, шедшая первой, плавно поднималась на гребень и также плавно скатывалась вниз, пока не появились пенистые буруны. Послышался свирепый гул, волны с рёвом устремились на скалы, в разные стороны полетели брызги, грязную пену понесло назад.

Боковым зрением геолог увидел, как на берег выскочил какой-то мужик с ружьём и, побежав навстречу, стал махать им рукой. В его движениях читался призыв, подчиниться. Он молился за их жизнь, призывая всех святых, чтобы те немедленно пристали к берегу. Это их спасло. Борясь с мощным течением, гребцы стали уходить с основной струи. Набежавшая волна захлестнула лодку, их обдало ледяной водой. В какое-то мгновенье плоскодонка наклонилась и, зачерпнув воду, стала тонуть. Все оказались в бурлящей реке. Казалось, спасти их может только чудо. Первое, что пришло в голову каждого — плыть к берегу.

«Так там, оказывается, страшный порог, — увидев кипящий вал воды, лихорадочно соображал Андрушкин. — Если бы не этот мужик, мы бы утонули. Откуда он тут взялся? Сколько сплавляемся, вокруг ни души».

Оказавшись в безопасности, мысли вернулись к товарищам, шедшим сзади и пребывавшим в его шкуре.

«Надо их предупредить, — трясясь от холода, выскочил он на берег. — Скорей, скорей, — стучало в голове».

Перед глазами замаячила лодка Брукса, и геолог вслед за Савелием побежал навстречу. Их разделял вал несущейся воды, который надо было преодолеть, чтобы оказаться рядом с ними. Не доходя порога, чьи-то вёсла захлопали по воде, и, преодолев сопротивление гребцов, плоскодонку закружило в водовороте. Волны посыпались в борта, в корму, в нос. Лодку понесло кормой вперёд. Её пытались выровнять, но мешало мощное течение и высокая волна. Несмотря на прилагаемые усилия, гребцов несло прямо на камни. От увиденного у Андрушкина перехватило дыхание.

«Ещё мгновение, и им уже не повернуть! Они вошли в порог».

— Ну давай, давай! Иван, ещё, ещё, — закричал он, срывая голос!

Большая лодка не слушалась. Было видно, что гребцы уже не смогут ничего изменить. Плоскодонка пронеслась мимо одинокой скалы, бортом ударилась о выступавшие из воды камни и, будто споткнувшись, нырнула в пустоту. На корму обрушился огромный вал воды. Всех выбросило за борт и понесло по течению. Андрушкин видел, как двое рабочих плыли к берегу, как мощная струя вынесла Ивана и Потехина на середину реки, как их накрыло волной. В следующий момент он увидел, как мелькнула голова Потехина, и тот скрылся под водой. Следом за ним исчез и Брукс.

«Ух…! — невольно вырвалось у геолога. — Вы же потонете. Ну, зачем же так! Мужики, плывите к берегу. Мои дорогие, я прошу вас, поднатужьтесь…»

Словно услышав его призыв, на поверхности показался Брукс с Потехиным. Иван выталкивал его со струи, и, когда тот, придя в себя, поплыл к берегу, Брукс на мгновенье остановился. Накинувшаяся волна накрыла его с головой. Андрушкин бежал по берегу, ожидая, когда Иван вынырнет, но там, где он только что плыл, несло клоки серой пены.

Прошло несколько минут, а Брукс не появился. Не помня себя, Андрушкин зашёл в воду. Из-за поворота приближалась лодка Серкина. Дикий крик Савелия и всех, кто был на берегу, на мгновенье заглушил грохот реки и вернул его к действительности. На лодке дружно заработали вёслами и, изменив курс, плоскодонка пошла к берегу.

Ночью на тайгу опустился густой туман. С восходом он стал подниматься к вершинам гор, оставив на земле белую изморозь. Лёгким инеем покрылись валуны на берегу и побуревшая хвоя, мелкие капельки выступили на жёлтых листьях берёзы, кустах ерника. День обещал быть погожим. Когда туман сошёл, на галечном берегу геологи поставили большой крест, а снизу обложили его валунами.

Вместо таблички Андрушкин прибил к кресту крышку от консервной банки, на которой гвоздём была выбита фамилия и дата жизни Ивана Брукса.

Уровень воды упал, обнажилась коса, выглянули возле берега вылизанные рекой камни, а сам порог обозначился бурунами с косой волной, гасившей мощное течение. Можно было собираться в дорогу, но они всё откладывали, будто надеялись на то, что река вернёт того, кого забрала.

Как и говорил Савелий, в деревне геологов ждали, но встречали не с оркестром, чтобы отметить их возвращение и выразить признательность за нелёгкий труд, а тихо — втайне от всех.

 

Глава 47. Якут

Не найдя Брукса, Сердюков решил выместить накопившуюся злость на Андрушкине, сидевшим за пособничество в побеге особо опасного преступника. Зная, при каких обстоятельствах тот ушёл в прошлый раз, майор нисколько не сомневался, что Брукс бежал и сейчас. Поначалу он сам проводил многочасовые допросы геолога, выколачивая из него нужные показания, так сказать, пытался надавить на психику. Но из этого ничего не вышло, Андрушкин то ли, правда, ничего не знал, то ли ловко притворялся, играя роль невиновного и незаконно арестованного. Только после основательного допроса, проведённого опытным следователем, Сердюков понял, что тот действительно не посвящён в дела Брукса, и интерес к нему сразу пропал.

Не получив ожидаемых результатов, гэбист взялся за начальника геологического управления. Кулаковского арестовали вскоре после того, как выпустили Андрушкина, за которого хлопотали из Северной столицы. И снова у майора Сердюкова появилась контрреволюционная вредительская организация. В этот раз это были не спецпоселенцы, а геологи, умышленно скрывавшие существование месторождений цветных и благородных металлов. Они неверно истолковывали геологические данные, в результате чего пропускали руду, и тем самым наносили вредительство и ущерб социалистическому государству. Вслед за начальником управления под стражу были взяты ещё двадцать четыре человека. В том числе начальник отдела кадров Чернов. В этом деле ему была отведена особая роль.

Кроме шпионажа, подрыва государственной промышленности, антисоветской пропаганды, и участия в деятельности контрреволюционной организации, в чём обвиняли всех, Чернову инкриминировалось недонесение и пособничество злостным преступникам.

После проведения следственных мероприятий, Кулаковский, как главарь контрреволюционной организации был осуждён на 15 лет заключения с конфискацией имущества, а начальнику отдела кадров, вопреки логике, дали 25 лет. Сердце бывшего фронтовика не перенесло пыток, и вскоре после вынесения приговора Чернов скончался, а всех остальных отправили по разным лагерям.

Бывший начальник геологического управления попал на Колыму в Дальстроевский Севвостлаг. Сначала его определили на строительство бараков для очередной партии заключённых. Целыми днями он таскал и ошкуривал лес, пилил брёвна на доски, и в конце дня едва живой добирался до своих нар. Неизвестно сколько бы он ещё протянул на этой тяжёлой работе, если бы не начальник лагеря, увидевший, что строитель из него никакой, зато он разбирается в геологии. И Кулаковского перевели на промывку золота. В штольне заключенные добывали золотую руду. Кайлом проходили мёрзлую породу, лопатами загружали её в тачки и возили к промывочной колоде. Там мощная струя воды несла размытую породу вниз.

Перебуторщики перелопачивали вязкую песчано-глинистую массу, освобождая её от более тяжёлого золота, которое проваливалось сквозь дырки металлических пластин и оставалось на войлочных матах. В конце смены пластины поднимали и с матов снимали драгоценный металл. Золото было величиной от горошины до куриного яйца. Встречались самородки даже размером с кулак. Нашедшему такой самородок причиталось приличное, по лагерным меркам, вознаграждение.

Счастливчику давали махорку, масло, иногда перепадала даже кружка спирта.

Главным в «золотой» бригаде поставили геолога Кулаковского. Бригадир руководил всем процессом добычи драгоценного металла. Следил за тем, чтобы золотоносная порода из забоя не попала в отвал, и, чтобы там же не оказались крупные самородки, не проходившие через пластины. По меркам ГУЛАГа, Кулаковский стал большим начальником, от которого зависела не только добыча драгоценного металла, но и судьба заключённых. Любого подчинённого он мог отправить в забой, где было тяжелее или поставить на промывку, где было полегче. Преимущество своего нового положения бригадир быстро оценил и старался распорядиться им как можно выгодней для себя.

После очередной съёмки металла к нему подошёл Семён, давно прописавшийся в забое и покорно тянувший свою лямку. О Якуте, как звали того в лагере, бригадир знал только то, что тот был охотником, а сейчас тянул свой срок по пятьдесят восьмой статье.

— Какой тут золото крупный! Я думал, что такой не бывает, — сказал тот с наивной иронией. На нём была тёмно-синяя зэковская роба, давно потерявшая свой первоначальный цвет и рваные резиновые чуни. На стриженой под нулевку голове, кое-как держалась мятая чёрная кепка с приподнятой тульей, доставшаяся от умершего соседа по нарам. — В тайге такой золото я не видел, там был только золотой песок. Мелкий, мелкий такой, — он потёр пальцами, будто собираясь растереть его в порошок. — Много-много такой песок я видел. Ох, как много!

Собравшийся было отправить Якута куда-нибудь подальше, Кулаковский на мгновенье остановился. Живой интерес блеснул в его глазах.

— Где же это ты видел много золотого песка? — с подозрением посмотрел он уставшего забойщика.

Закурив, предложенную бригадиром папиросу, Семён рассказал, как спас замерзающего геолога и помог бежать одному заключённому со странным именем Жека, и как потом они забрали золото из разбившегося самолёта. Сказал он и про то, что при дележе ему, кроме пустой бочки, в которой было то золото, ничего досталось. В благодарность за своё спасение Жека забрал весь жёлтый металл и спрятал в тайге.

— Он думал, меня перехитрил, но Семён не дурак, Семён умнее Жеки. Меня не обманешь. Я пошёл по его следам и всё узнал. На моей упряжке Жека поехал посмотреть есть ли там соболь, а что его смотреть: я и так видел, весь соболь выбили. Даже зайцев всех постреляли и белку кончали. Я понял, куда Жека ездил, всё увидел своими глазами.

Якут назвал имя спасённого геолога, и Кулаковский чуть не лишился чувств. Брукс, которого он сдал Сердюкову, нашёл его в лагере. Сразу вспомнилось всё, что было с ним связано, и его рассказ про какого-то друга, которого тот похоронил в тайге.

«Кажется, он называл его Жекой. Или Лёхой? Как же он сказал?»

И Кулаковский стал лихорадочно «прокручивать» дела давно минувших дней. Он представил их последнюю встречу в своём кабинете.

— Иван Данилович, а ведь мы с тобой тёзки, — улыбаясь во весь рот, сказал приезжий геолог. — Вот только живём в разных местах. Но, думаю, для нас с тобой это не помеха — земля круглая. В своё время я уже бывал на Севере, думал, никогда сюда не вернусь, а вот, видишь, как жизнь повернулась. Может, и не поехал бы, да тянет в эти края.

— А что тут хорошего? На материке лучше.

— Товарищ у меня погиб в Охотском Перевозе. Представляешь, в зоне выжил, а вышел на свободу, убили в пьяной драке. Не поладил с местными охотниками. Вот не повезло Жеке! Даже не воспользовался оставленным наследством, и, похоже, теперь оно никому не достанется.

— А что так? У него не было родных?

— Очень далеко спрятал это наследство.

«Точно, Жека. Похоже, это о нём сейчас рассказывает Якут».

— И что ты там увидел? — спросил он его, с нетерпением ожидая продолжения рассказа.

— Всё что надо то и увидел, — махнул тот рукой. — Спрятанное золото — вот что увидел! — Семён снял свою зэковскую кепку и, почесав лысину, добавил. — Целый вьюк, во скоко его там было!

— Хорошо, ты увидел много золото, а что было дальше?

Охотник заморгал глазами, не зная, что сказать. Какое-то время он соображал, не решаясь ответить.

«Сказать, что я его забрал, бригадир не поверит, а если даже и поверит, будет расспрашивать, куда я его дел. Ещё вдруг сообщит начальнику: скажет, что Семён нашёл много золота и где-то спрятал на воле. Тогда мне не сдобровать — начальник вызовет к себе в кабинет, начнёт допрашивать, а Семён его так боится, что лучше с ним не встречаться. Лучше сказать бригадиру, как всё было на самом деле».

— А ничего не было, оставил я то золото. Семён честный человек, чужого не берёт. Вообще-то, надо было забрать, потому, что Жека прихватил даже долю Ивана. Вот, бандит, какой! Хорошо ещё меня не убил, а то мог бы и оленей забрать.

— Ну, ты, Якут, влетел в переделку! Что, он один то золото прятал? — спросил бригадир, пытаясь его разговорить. — Почему с ним никто не пошёл?

— Ну, конечно, один. Это чтоб меня обмануть. Вот, жулик…

— Потом он, наверно, его унёс, — терпеливо выслушав Семёна, сказал Кулаковский участливо. — Стаскал и втихаря, кому-нибудь продал. А, может, с напарником поделился?

— Видать, так он и сделал. Иван остался с ним в деревне, а я поехал домой. Надо было спешить, весна наступала, по земле на нартах не проедешь.

— Да, я тебе не завидую. Быть рядом с таким богатством и ничего не получить. Обидно! — Кулаковский почесал затылок, думая не об обманутом Якуте, а о том, что потом случилось.

— Да я, в общем, на него не в обиде, — продолжал Семён. — И на Ивана зла не держу. Я сам во всём виноват. Зачем много водка пил? Зачем говорил, что нуча мне помогал на охоте? Как принёс соболь в контору, у всех глаза на лоб полезли: никто стоко не добыл, сколько я. Раньше председатель колхоз говорил, что Егор Сидоров — это настоящий охотник, а ты не годишься ему даже в подмётки. Егор, значит, охотник, а я, стало быть, пустое место! Токо после тот сезон всё поменялось: я стал лучший охотник деревня, передовик труда стал. Во, кем я был! В клубе сам председатель вручил мне грамота и хвалил с трибуны.

Сказал, чтобы все равнялись на меня. Во, как было! Семён не простой человек, Семён не бандит, Семён — передовик производства. Стахановец, значит.

— Ну ты, Якут, молодец! Оказывается, ты был охотником, а я даже не знал, — наиграно сказал бригадир. — Ты и, правда, стахановец.

Увидев, что «бугор» не шутит, охотник с достоинством поднял голову, и тяжело вздохнул.

— Был, да вот беда, сам себе маленько жизнь испортил. Сам себя погубил. — Семён постучал себя по голове, приговаривая:

— Дурной башка, водка много пил. Егор поил, а я радовался, что он меня шибко уважает. Раньше Егор был лучший охотник, а теперь я. Меньше тридцать соболь он никогда не добывал, а я сдал в два раза больше. Егор говорит: «Давай, выпьем за тебя. Ты самый удачливый. Тебе нет равных в нашей деревне». Он меня хвалил, и водка подливал, а я ему рассказывал, как охотился. Рассказывал, как всё было и, видать, проболтался, что зэков спас. Сказал, что они со мной в зимовье жили и ещё охотились.

— И что с тобой случилось?

— Как что? — растерянно произнёс Семён. — Чекисты забрали. Приехали ночью и увезли, а на следующий день лагерь посадили. Да ещё хорошенько поколотили. За того зэка били, который я спас. За Ивана значит. Про Жеку я ничего не сказал, а то бы ещё добавили. Спрашивали, как звали? А я сказал, что не знаю. Говорю, встретил в тайге, он стал угрожать и даже хотел меня убить. Охранники токо посмеялись надо мной. Сказали: «Лучше бы он прибил тебя, чтобы ты не мучился. Раз у тебя такой дурной башка, то ничем, кроме пуля, тебе не поможешь». Эх, беда кака! — тяжело вздохнул охотник. — Тепереча Егор заберёт мой зимовьё и баня займёт. Это для меня Иван с Жекой построили. Вот ведь как: я всё заимел, а достанется другому.

Кулаковский понял, какой Якут простофиля и решил, что ему, наконец, улыбнулась удача. Упускать такой счастливый случай он не собирался.

— Кстати, а где это было?

— Да там, — неопределённо махнул тот рукой.

Но Кулаковского такой ответ не устраивал, и он осторожно расспросил подробности. Так слово за слово Семён всё рассказал. По скудным приметам Кулаковский нарисовал схему местности, и решил найти спрятанное золото. Только для этого надо было выйти на свободу.

Как-то ненароком бригадира потянуло к Семёну. Тот никогда не жаловался на свою судьбу, не говорил, что его притесняют блатные и никуда не рвался. Бывший охотник делал то, от чего убегали другие, и работал не жалея себя. Заметив, что Семён стал сдавать, Кулаковский поставил его на промприбор, подвинув блатных, с которыми давно хотел разобраться. Как раз представился подходящий случай: то ли умышленно, то ли случайно Лопоухий, слывший сексотом, пропустил два крупных самородка. Их нашёл контролёр, проводивший опробование отвалов.

Поднялся страшный скандал, за потерю металла промывальщика посадили в штрафной изолятор. Но одним виновником дело не закончилось — вдобавок ко всему наказали всю бригаду. Только благодарю хорошему настроению начальника лагеря, Кулаковского не убрали из бригадиров, как поступали в таких случаях, а оставили на прежнем месте. Зато бывший геолог не простил уголовников: заменил всю смену. Семён говорил, что блатных лучше не трогать, но тот не внял его словам, посчитав своё решение правильным и очень своевременным. И всё-таки бригадир недооценил возможностей блатных, не спускавших никому за обиды. Через неделю Семёна нашли за отвалом породы с перерезанным горлом, а спустя два дня на Кулаковского обрушилась кровля штольни. Еле живого бригадира доставили в санчасть.

— Сотрясение мозга, перелом тазобедренного сустава и ноги, — констатировал фельдшер, принимавший пострадавшего. — Лекарств у меня нет, питание никудышнее, условия отвратительные, если выживет, пусть молится Богу.

Кулаковский выжил. Почти месяц он провёл на больничной койке, грешным делом даже думал, что больше никогда не поднимется, но, видно, по меркам небесной канцелярии, не очень сильно нагрешил на этой Земле — бог смилостивился.

Вышедший из санчасти геолог еле передвигался, тем не менее считал себя самым счастливым человеком на этой Земле. Он радовался робким лучам солнца, зелёной травке, щебетанию птиц, летавших за колючей проволокой. В то же время считал себя обречённым, человеком, которому опять дали отсрочку. Размышляя о своей жизни, Кулаковский постоянно возвращался к теперешнему положению, в котором оказался, и со страхом думал о том, как будет работать на горном участке. От страшной нагрузки, достававшейся заключённым за смену, падали даже физически здоровые люди, а что говорить о нём — человеке с трудом, стоявшем на ногах.

Однако судьба очередной раз преподнесла ему подарок. Взамен освободившегося профессора Кригера требовался толковый геолог, работавший на поисках золота. Профессора найти не удалось, и Дальстроевское руководство остановилось на бывшем начальнике геологического управления, хорошо знавшем технологию разведки и поисков месторождений. Так он оказался в Магадане. А вскоре случилось непредвиденное: умер Сталин и страна вошла в очередной виток своего развития. После смерти вождя всех народов «Дело Алданских геологов» было пересмотрено.

 

Глава 48. Скромный бухгалтер

Проведя в лагерях и на поселении почти десять лет, Кулаковский вышел на свободу. Возвращаться в Алдан он не стал, понимая, что его время безвозвратно ушло, и с немалыми деньгами поехал на юг, где давно ждала жена. После долгих лет разлуки надо бы радоваться счастливой жизни да добра наживать, как говорится в сказках, но супруга вскоре умерла. Сватались к нему и молодухи и женщины постарше, да только ни одна не приглянулась. То ли по его занудности, или по какой-то другой причине, семейной жизни ни с кем не получилось.

«Главное — есть свой угол, — успокаивал себя Кулаковский, — а дом у меня не в пример многим — большой и просторный. Всё остальное приложится».

В тяжёлые минуты тянуло на размышления. Перед глазами проходили десятки людей, с которыми связывала судьба. Родители, школьные друзья и друзья по несчастью, родственники, коллеги по работе. И каждый раз, как только доходило до геологического управления, которым когда-то руководил, озноб пробирал до костей. При воспоминании о репрессированных геологах клокотало в груди, боль сдавливала больное сердце. Он чувствовал вину за разгром своего штаба и гибель Брукса, за всё, что случилось со всеми этими людьми. Со временем надо было бы успокоиться, но, странное дело, чем дальше уходило прошлое, тем больше его терзала совесть. Как будто кто-то преследовал его, пытаясь наказать за то, что он однажды предал и пошёл на поводу у других.

В последнее время Кулаковский всё чаще думал о своём погибшем тезке, которого повстречал на жизненном пути. Перебирая в памяти короткие разговоры с Бруксом, но странное дело: почему-то вспоминалось не о самом геологе, а о том, что было связано с его именем и даже, с его делами. Виной этих воспоминаний был убитый уголовниками Семён, разбередивший ему душу. Столько драгоценного металла, сколько было спрятано в тайге, Кулаковскому не снилось даже в самых радужных снах. А в том, что золото с разбившегося самолёта никто не забрал он был абсолютно уверен. Такую уверенность ему придавал рассказ охотника и слова майора Сердюкова, свалившего на него вину за смерть Брукса.

— Если бы ты сказал про тот порог на горной реке, этот сучонок остался бы жив. Ты нарочно промолчал, скотина. Из-за тебя мы потеряли врага народа, который унёс тайну в могилу. А его надо было судить. Этого я тебе никогда не прощу.

«Какой порог, какую тайну имел в виду майор», — долго ломал голову Кулаковский, перебирая в памяти всё, что когда-то слышал от Брукса. Из этого монолога майора ясно было только одно, что Брукса больше нет на этом свете. Так, ни к чему не придя, он вскоре забыл о словах Сердюкова. И вот после рассказа Семёна, наконец, понял, про какую тайну говорил тогда майор. Он искал пропавшее золото «Дальстроя», в хищении которого обвиняли Брукса.

— За Охотский Перевоз есть такой река, Бурхала называется, — слышались ему слова охотника. — В неё впадает один небольшой горный река, кажись, Улахан-Нурча, или Нуча, говорил Семён. — Точный названия я не знаю. Выше устья той Нуча, есть ещё ключ. Безымянный, значит. Это первый ключ по Нуча, однако, он по леву руку будет. Вот в нём Жека и спрятал то золото. По этому ключу надо идти вверх. Маленько идти — до чёрный скала. На ней стоит большой такой дерево…

«Да, тяжела шапка Мономаха, но не уронить бы её, — думал Кулаковский. — Найти бы золото, тогда можно считать, что жизнь прошла не зря».

Может быть, он давно бы отправился на поиски того Дальстроевского золота, если бы не подорванное здоровье — больные ноги и сердце давали о себе знать и сводили на нет все мечты о баснословном богатстве. Была ещё одна причина, сдерживавшая его необузданный порыв, накатывавший время от времени: золото нужно было не только найти, но и довезти до места назначения.

Однако как это сделать, он не представлял. Ехать через всю страну со смертельно опасным грузом мог только безумец, рассчитывающий на русское авось. Кулаковский не был таким бесшабашным романтиком: он хорошо знал, какая система контроля существует в стране. Поэтому надеяться только на везение не собирался.

Так и осталось бы то далёкое богатство лёгким утешением в жизни скромного бухгалтера, влачившего жалкое существование в небольшом районном центре, если бы не дальний родственник жены. Вспомнив о покойной тётушке, Николай Фролов решил узнать о ней побольше.

Мамину сестру он видел только раз в своей жизни, но по разговорам старших знал, что тетя Вера когда-то давно жила на Севере. С её помощью их семья выжила в трудное послевоенное время. А потом случилась беда: посадили мужа. По совету друзей тетя Вера срочно уехала куда-то на запад, как говорили на Севере о Европейской части страны. Несколько лет она никому не писала, потом дала о себе весточку, и тогда выяснилось, что она живёт в Краснодарском крае. Потом тетя сообщила, что дождалась мужа, они купили дом и, возможно, приедет к ним в отпуск вместе с Иваном Даниловичем. На этом их переписка неожиданно оборвалась. Родственники подумали, что от накатившего счастья Вера забыла обо всей родне. И только спустя какое-то время мама Николая получила письмо от её мужа и узнала о случившейся трагедии.

Поселившись в доме Ивана Даниловича, Николай сразу понял, что здесь намного лучше, чем в его далёком захолустье. Дядя помог с учёбой и с работой, дал денег на одежду, а потом купил мотоцикл, о котором тот давно мечтал. На последнем курсе техникума Николай влюбился в однокурсницу Татьяну и вскоре привёл её в дом. Окончание их учёбы совпало с рождением первенца. В честь Татьяниного отца его назвали Сашей. Через год на свет появился второй ребёнок. И с того времени для хозяина дома кончилась спокойная жизнь. Не найдя с невесткой общего языка, он больно реагировал на всё происходящее вокруг, переживал по мелочам. Видно, так он был устроен, а может просто стали сдавать нервы. В один осенний день, когда похолодало и начались затяжные дожди, его разбил инсульт.

После смерти Ивана Даниловича помогать стало некому, Николай с утра до позднего вечера тянул лямку, работая за себя и свою жену, сидевшую дома с двумя маленькими детьми. Благодаря этому его семья выкарабкалась из ямы, в которую стала скатываться от безденежья, и крепко встала на ноги. Воспитание детей отец семейства переложил на женские плечи, считая, что жена справится с ними сама. Татьяна не возражала, но больше занималась младшим сыном. Игорьку доставалось всё внимания и материнская любовь. Его чаще баловали игрушками и обновками, а Саша оказался обделённым. Не получая материнской ласки, мальчик отвечал взаимностью. Ещё с детства Сашу Фролова знали в милиции, куда он нередко попадал за хулиганство. Кое-как закончив восьмилетку, Сашка решил уехать из дома. Родители не возражали, и он подался в областной центр получать специальность.

Какое-то время отец потосковал по старшему сыну, но узнав, что у него всё в порядке, быстро успокоился, а мать облегчённо вздохнула, будто избавилась от тяжёлого груза. Почувствовав свободу, Сашка запустил учёбу, его отчислили из техникума. Стипендию больше не давали, не присылали денег и из дома. Наступило трудное время. Парень связался с какими-то дружками, стал воровать. Вначале по мелочам, потом пошли «дела» покрупнее. Вскоре он попался. Учитывая молодость, дали три года. В колонии для несовершеннолетних сидели настоящие сорви головы, у которых было чему поучиться, и в конце срока Сашка даже превзошёл своих учителей, но, видно, чего-то не усвоил.

 

Глава 49. Перестройка

В стране начиналась очередная кампания под названием «перестройка». Лавиной покатилась она по стране. На смену плановой социалистической экономике шла другая — более понятная и доступная. Социалистическая система с красивыми лозунгами и несоответствующей им действительностью становилась неприемлемой. Брызги перестройки, разлетаясь во все стороны света, ослепляли открывающимися возможностями, близостью успеха и благополучия. В преломлённом радужном свете меньше всего думалось о работе, многим хотелось чего-то материального — о чём они мечтали и, как считали, давно заслужили.

— Итак, продолжим работу нашей аттестационной комиссии, — поднимаясь из-за стола, сказал Мамедов. — Сегодня мы начинаем аттестацию Алданской партии. Первым рассмотрим начальника отряда Закатова Фёдора Степановича.

После перерыва члены комиссии ещё не пришли в себя и были заметно возбуждены. Только седоволосый мужчина в толстых роговых очках с невозмутимым видом листал бумаги. Делал на полях пометки, подчеркивал целые абзацы.

— Минутку внимания, — продолжал председатель. — Прежде чем начнём работу, я хочу напомнить, что вы представляете целый трудовой коллектив и от его имени оцениваете квалификацию наших специалистов, а потому попрошу подойти к этому вопросу с полной ответственностью и принципиальностью. От вашей оценки зависит судьба человека.

Беглым взглядом он обвёл членов комиссии и остался доволен произведённым впечатлением. В кабинете сразу наступила тишина.

— Евгений Митрофанович, зачитайте, пожалуйста, характеристику на Закатова.

Бородин вскочил, как по команде.

— Закатов Фёдор Степанович в партии работает пятый год. Начальник отряда, ответственный исполнитель темы. Первая работа, за которую он отчитался, — по золотоносности докембрийских пород. Многие члены комиссии присутствовали на защите его отчёта и знают об этой проблеме и полученных результатах, поэтому я повторяться не буду. Настоящая работа является продолжением прошлой.

Пока выдающихся результатов Закатов не получил. Как говорится, материала много, а дела мало. Материал надо свернуть, написать отчёт и, в конце концов, дать рекомендации. Но их, к сожалению, пока нет. Не хватает знаний, организованности и даже элементарной дисциплины. Последний отчёт, о котором я упомянул, мы сдали только благодаря героическому усилию всей партии, и в частности Тофика Мамедовича. — Бородин заискивающе посмотрел на председателя комиссии. — Проблем с той работой было, как ни с одной другой. До сих пор мне снится отчётный аврал, организованный аттестуемым.

И это всё потому, что Закатов завалил работу и хотел перенести сдачу отчёта ещё на один год. В прошлый полевой сезон он нарушил правила техники безопасности, что чуть не привело к гибели людей. Свою вину, как вы, наверное, помните, он не признал. По данному вопросу даже работала конфликтная комиссия.

Этот вопрос не стоил выеденного яйца. Закатов со своим отрядом сплавился на резиновых лодках по горной реке, по которой в своё время побоялся плыть Мамедов. За это начальник экспедиции решил его наказать. Прикрываясь требованиями техники безопасности, объявил выговор.

— За тот поступок коллектив партии его осудил, так сказать, выразил порицание. Все сотрудники отказались с ним работать, и вот сейчас снова назревает скандал, который не сегодня-завтра может выплеснуться наружу. Я, как начальник партии, считаю, что Закатов не соответствует занимаемой должности и предлагаю его не аттестовать.

Он замолчал, выжидающе посмотрел на председателя комиссии и, сказав: «Спасибо за внимание», сел. Наступила гнетущая тишина.

— Давайте высказываться, — подняв голову, нарушил молчание Мамедов. — Ваши мнения, товарищи. — Никто не прореагировал. В кабинете по-прежнему стояла гробовая тишина. — Ну что ж, раз нет желающих, тогда, слушаем вас, София Александровна, — обратился он к немолодой женщине аскетического вида. За толстыми стеклами очков блеснули живые огоньки.

— Да, да, конечно, — начала она визгливым голосом. — Я, как начальник отдела кадров, хочу сказать следующее. Закатов постоянно нарушает трудовую дисциплину. Во время проверки я два раза записывала его за опоздание на работу. Сказала, чтобы написал объяснительную записку, а он мне ответил: «Вы лучше записывайте, когда я ухожу с работы». Словом, категорически отказался объясняться. Ну, разве это серьёзно? И это ответственный исполнитель научной темы, руководитель группы. Поэтому я не вижу ничего удивительного в том, что с ним никто не хочет работать. Я бы тоже отказалась от такого горе-руководителя. А он ещё, оказывается, и со своей работой не справляется. Это уже слишком. Вот не знала…

— Ясно, с дисциплиной Закатов не дружит, — усмехнулся Мамедов. — А дисциплину, товарищи, мы должны соблюдать. Заявляю вам со всех ответственностью: никаких поблажек тут не будет никому. Даже, если Закатов остаётся после работы, это не снимает с него ответственности за опоздания. Надо успевать в рабочее время…

Он, видно, хотел добавить что-то ещё, но, вспомнив, зачем собрались, направил заседание по накатанному пути.

— Так, кто ещё желает высказаться? Не стесняйтесь, товарищи, смелей. Мы должны быть принципиальными, и сказав А, надо говорить Б. Пожалуйста, Валерий Васильевич, — обратился он к плотному мужчине неопределённого возраста.

— Я считаю, что за основу надо брать характеристику начальника партии, — тяжело встал он со стула. — Он лучше нас знает своих подчинённых. Наше мнение может быть субъективным. Ну что мы можем сказать о человеке, которого видим больше в коридоре, да и то мельком.

— Простите, я с вами не согласен, — тяжело подняв голову, как после тяжёлого похмелья, заговорил, сидевший у двери начальник Индигирской партии Волков. — По-вашему получается, раз начальник написал отрицательную характеристику на человека, которого все знают только с положительной стороны, то мы должны закрыть на всё глаза и дружно подписаться. Нет, Валерий Васильевич, так дело не пойдёт, это вам не ракушки из лотка в лоток перекладывать.

Мы собрались для того, чтобы определить квалификацию специалиста, а не разбирать, так сказать, его моральный облик. Мы должны выяснить его знания, умение работать, посмотреть, что он сделал, и в конечном итоге определить, может ли он исполнять свои профессиональные обязанности в дальнейшем. А то, я вижу, у вас получается так, раз человек не пришёлся начальнику, значит, он не специалист.

Это как раз тот самый случай, когда руководитель подразделения хочет разделаться с подчинённым нашими руками. Поэтому надо разобраться, что лежит в основе конфликта: личная неприязнь или производственные отношения. Почему-то Евгений Митрофанович забыл сказать, что Закатов успешно защитил диссертацию, издал монографию, открыл месторождение и доказал существование древнего золота. По-моему, это как раз и есть та самая квалификация специалиста, с которой мы разбираемся.

В кабине неожиданно зашумели. Послышались недовольные голоса.

— Коллеги, успокойтесь, — застучал линейкой по графину Мамедов. — Здесь не место для выяснения отношений. Дайте высказаться другим. Прошу, Виктор Ильич.

Снимая массивные роговые очки, поднялся Шурковский. На нём был коричневый костюме и клетчатая рубашка. У Закатова мурашки пробежали по телу.

«Ну, сейчас вспомнит, что я ушёл от него и польёт…»

— Коллектив осудил поведение Закатова. Так ведь? — начал он уверенно.

— Совершенно верно, — заёрзал на месте Бородин.

— Но что такое небольшой коллектив, которым руководит властолюбивый начальник? Тут обычно действует принцип: если ты не за меня, то против меня и, следовательно, можешь искать работу в другом месте.

Закатов про себя усмехнулся.

«Надо же, говорит, как будто про себя».

— Страшней такого коллектива ничего нет — он может уничтожить любое доброе начинание и так вымазать грязью, что потом долго не отмоешься. Причину случившегося, я вижу в другом: Фёдор Степанович по своей натуре — лидер. — Шурковский на мгновенье замолчал и, покрутив в руках очки, стал продолжать. — Вы знаете, он работал в моей партии, поэтому я его знаю лучше многих из вас.

Скажу честно, хорошо работал, но, видно, ему стало тесно, поэтому ушёл. Но сейчас не это главное. Фёдор занимается разработкой очень актуальной темы, которую не прочь прибрать к своим рукам другие. Когда есть результаты, а работа до конца не доведена, можно заменить руководителя и потом никто не вспомнит, что эту работу начинал Закатов, а не Бородин или кто-то другой. Причина случившегося конфликта ещё и в том, что Закатов всегда отстаивает свою точку зрения, которая не всем по нраву. — Шурковский посмотрел на Фёдора, и грустно усмехнулся.

Последним выступал Федотов.

— Я хочу напоминать, Фёдор Степанович Закатов нашёл древнее золото, до которого, правда, не дошли ещё руки. Но главное в другом: он открыл новый тип золотого оруденения в зеленокаменных поясах. Раньше о нём мы знали только по публикациям в зарубежной печати, а теперь у нас есть свой объект — промышленное месторождение. Об этом как раз сказано в том отчёте, о котором упомянул Евгений Митрофанович.

Я помню, как тяжело шла работа. На всех этапах были серьёзные проблемы, ведь до того времени в стране не было аналогов. То мы выбирали площадь исследований, отрабатывали методику поисков, то не могли определиться с методами диагностики золота. Практически всё приходилось начинать сначала и только благодаря Фёдору Степановичу, который привлёк ведущий академический институт страны, нашли новый метод анализа золота, разработали и внедрили методику поисков. В конечном итоге мы получили положительный результат — было открыто новое месторождение золота. И вот сейчас только из-за характеристики начальника подразделения, с которой я категорически не согласен, обо всём забыто.

Главный геолог потянулся к графину и дрожащей рукой налил воды. Опорожнив стакан, продолжил:

— Мне смешно, когда Евгений Митрофанович говорит, будто отчёт сдали только благодаря героическому усилию всей партии. А как иначе? Естественно, ответственный исполнитель темы не может в одиночку или небольшим коллективом потянуть всю работу. Ну и хорошо, что помогли. Да, он просил продлить эту тему и перенести защиту отчёта на следующий год. И, я думаю, так и надо было сделать, однако, как вы знаете, в связи с перестройкой нам не разрешили.

Пришлось искать другие пути: то, что было наработано, в спешном порядке поместили в тот отчёт. Теперь мы начали новую тему, которая фактически является продолжением старой. Работа не закончена, но уже сейчас я вижу, что будут получены положительные результаты.

 

Глава 50. Бизнесмен Бородин

Закатова аттестовали, и он остался на прежнем месте, а тем временем перестройка вступила в новую фазу — фазу развала производства и перераспределения народной собственности. Закрывались целые геологоразведочные экспедиции. Предприятия, недра, оборудование шли за бесценок. Геологов выкидывали на улицу и многие влачили жалкое существование. На плаву оставались только самые предприимчивые и те, кто сумел приспособиться к новому времени или попал на вершину власти. Некогда востребованная профессия геолога сразу стала не нужной.

Из сплочённой команды Закатова все вынуждены были уйти. Афанасий подался на стройку, и теперь работал рядовым каменщиком, а Чухновский — открыл свою фирму. На китайских тряпках он быстро поднялся, но вскоре стал спиваться и определился к старателям. Волею случая Закатов оказался в геологическом музее — в том самом, в котором впервые увидел много самородного золота. Только ни Волченко, ни Безрукова в музее уже не было, как не было их экспедиции. Каждый раз при встрече с бывшими коллегами он узнавал то об очередном увольнении, то о сокращении ассигнований на геологоразведку или о расформировании какого-то подразделения.

Самым сложным, как оказалось, было сохранить музейную коллекцию — начальству вдруг понадобились лучшие образцы минералов и пород, собиравшихся годами. Но вскоре музей попал «под каблук» предприимчивых людей, пришедших, чтобы распорядиться его судьбой. Главным хранителем музея стал бывший начальник крупной геологоразведочной экспедиции. По команде Миллера бесценная коллекция золота, на основе которой Закатов составил свою базу данных, превратилась в обычный драгоценный металл и пошла на переплавку.

В поиски новых месторождений нужно было вкладывать значительные деньги, поэтому они также стали не нужны. Проще было взять разведанные с гарантированными запасами полезных ископаемых. Получив на них лицензии, сотни недропользователей устремлялись к доставшимся им природным богатствам, ещё недавно принадлежавшим народу. Каждый надеялся на удачу, на русское «авось».

Предчувствуя, полный развал геологии, Бородин пробился в депутаты, но став народным избранником, не отошёл от прежней кормушки, как поступали некоторые недальновидные новоиспечённые политики. Информация о недрах с самыми богатыми месторождениями полезных ископаемых оказалась лакомым куском, на котором можно было разбогатеть. И Бородин не упустил свой шанс. Первым делом он получил лицензию на месторождение «Подгорное». Для его разработки нужна была техника и горное оборудование, стоившие немалых денег.

В конце рабочего дня к заведующему лабораторией геологического института доктору наук Белову пожаловал необычный посетитель.

— Привет, — подал он руку, как будто они были старыми друзьями. — Нас когда-то знакомил Фишкин, — на всякий случай напомнил гость. — Бородин Евгений Митрофанович.

«Что же его ко мне привело? — терялся в догадках завлаб, знавший о посетителе больше по газетам. — Скорее всего, какой-нибудь депутатский запрос».

Депутат не стал ходить вокруг да около, напрягая в догадках хозяина кабинета, и скоро стала понятна цель его визита. Бородина интересовала новая технология обогащения золота, над которой несколько лет работали в институте. С помощью кучного выщелачивания он хотел получать металл из руды «Подгорного». Тонко рассеянное золото, содержавшееся в породе, легко не давалось: чтобы его добыть, надо было поломать голову.

— Алексей Павлович, я не строю воздушные замки, поэтому не хочу слепо брать кредит, — после обстоятельного вступления, сказал Бородин. — Вначале у меня должна быть технология разработки месторождения и обогащения руды, которую можно оперативно запустить и получить металл, а потом всё остальное. Я хочу быстро отбить потраченные деньги.

Белова это не удивило. Занимаясь проблемами разработки месторождений, он лучше других знал, в какое сложное положение попадали старатели, недооценившие даже незначительные мелочи, связанные с добычей металла. А, не имея технологии, за разработку месторождения вообще опасно было браться.

— Для того, чтобы применить технологию извлечения тонкого золота из руды, в тайге придётся построить целый завод со всем комплексом вспомогательных служб, — сказал завлаб. — Это очень сложно и дорого. Не каждая крупная артель, работающая много лет, сможет потянуть такие затраты. Начинать с нуля, не имея опыта работы, на мой взгляд, просто невозможно.

Зная, какие богатства скрыты в недрах «Подгорного», Бородин мог заказывать любую музыку — главное вовремя вернуть первый кредит. Сейчас его интересовали технические детали, необходимые для создания проекта разработки месторождения. Только получив документацию на технологию обогащения, можно было приниматься за проект. Они быстро договорились, но у Бородина оказались более грандиозные планы, чем думал Белов: по разработанной институтом технологии он хотел защитить диссертацию.

— Ты что, думаешь, так просто написать докторскую? — нервно заёрзал на стуле привыкший ко всему завлаб. — Евгений Митрофанович, это тебе не кандидатская, тут нужен оригинальный и совершенно неизбитый материал, а по кучному выщелачиванию уже защитилось не меряно. — Не сдержавшись, Белов нервно засмеялся. — Доктор наук — это очень круто…

Такой реакции завлаба Бородин не ожидал, и, едва пересилив возникшее раздражение, продолжал игру.

— Ну, за материалом дело не станет, у меня есть всё, что хочешь. Ты же знаешь, я открыл это самое «Подгорное», поэтому владею всей информацией.

У Белова глаза полезли на лоб. Такого нахальства он не ожидал и с жёсткостью сказал:

— Насколько я знаю — этой проблемой занимался Закатов, а ты был где-то рядом и то я в этом не уверен. Материал не твой.

Бородина это нисколько не смутило.

— Это неважно. Как в лучшие времена, все материалы, остались у начальника, то есть у меня. Закатову они больше не нужны — теперь ему надо думать, как бы выжить самому. Единственный кто бы мог претендовать на них — это Фишкин. Ну и Федотов, — добавил Бородин с усмешкой. — Но им теперь также не до этих материалов. Федотов переехал в Москву под крыло к бывшему шефу, а Фишкин занят своей работой. Как только Закатов его обошёл, он сразу потерял интерес к этой проблеме. У Вадима Викторовича, видишь ли, прямо из-под носа увели открытие века. Короче, я хочу стать доктором наук и сейчас, а не на пенсии, — сказал он резко.

То, о чём рассказал Бородин, Белову было знакомо. Многие научные сотрудники ушли из института в поисках лучшей жизни и достойной зарплаты, а их наработки остались не завершёнными, дожидаясь своего часа. И вполне возможно, что это время никогда не наступит.

— Понятно, — задумчиво произнёс завлаб. — Всем надо сегодня и всё сразу, но все почему-то забывают или просто не хотят знать, что для того, чтобы получить результат, надо очень много работать. И не просто работать, а пахать. У кого-то для защиты докторской диссертации не хватает даже жизни.

Кроме хорошей оплаты, соискатель ученой степени пообещал помочь в получении целевых денег на выполнение научной работы. Белов задумался. Почти полгода он не получал зарплату, не платили и его жене. Кое-как семья перебивались на материной пенсии, но долго продолжаться так не могло.

— Хорошо, давай я посмотрю твои материалы. Может, из них не слепишь даже слабенькую дипломную работу, не то что докторскую.

«Вот ведь как жизнь поворачивается, — подумал он в эту минуту, — тот, кто вкалывал, не жалея себя, остался за бортом, а кто был где-то рядом, оказался на коне. А материалы у Бородина должны быть классными. Их хватит ни на одну диссертацию».

От мысли о наработках Закатова у завлаба засвербело в груди. Захотелось их полистать прямо сейчас.

— Ну, что по рукам? — И соискатель положил перед Беловым три толстые папки.

 

Глава 51. В Северной столице

Нежданно-негаданно Закатова занесло в Северную столицу. Только теперь её называли не именем вождя пролетарской революции, а Санкт-Петербургом. После Ленинграда это название казалось непривычным, но очень звучным. Веяло от него далёким прошлым, навсегда ушедшим вместе с людьми той эпохи, жившими в этом городе до Октябрьского переворота.

Внешне в облике Питера ничего не изменилось, а вот народ, по наблюдениям Фёдора, стал каким-то суетливым. В лицах людей он не увидел внутреннего спокойствия и той уверенности в завтрашнем дне, отличавшей их от жителей других городов страны. Скорее всего, была в них озабоченность и страх за свою судьбу. На лицах горожан можно было прочесть: «Как же выживать в это сложное время?»

После перестройки многие оказались за воротами привычных заводских цехов, научных лабораторий, студенческих аудиторий и всего того, что связывало с прошлой жизнью, куда уже не было возврата. Волна тихой революции накрыла Питер и, чтобы просто не умереть с голода, нужно было искать новую работу или какие-нибудь источники дохода.

Прямо с вокзала Фёдор направился в Мухинское художественное училище на «Минерал-шоу», как модно называлась эта выставка. Здесь продавались минералы и изделия из самоцветов, ставшие вдруг модными и востребованными. В короткое время различные поделки из цветных камней заполнили прилавки новоявленных продавцов, еще недавно занимавшихся чем угодно и даже не знавших значения слова «шоу». Спрос рождал предложение.

— Фёдор, Федя, — позвала его какая-то женщина в розовой кофточке, продававшая книги и проспекты выставки.

Мгновенье он колебался, думая, что зовут не его, но присмотревшись, все сомнения сразу отпали. Это была Наташа Брукс.

— Какими судьбами? Что интересуешься минералами? — засыпала она его вопросами.

Собираясь в Питер, Фёдор тоже вспоминал о Наташе. Подумал, что было бы неплохо увидеться, но даже в самых смелых мыслях не мог предвидеть этой встречи.

— А ты почему здесь? — ничего не сказав о себе, спросил её Фёдор.

Трудно было представить, что кандидат наук, перспективный молодой учёный продаёт книги на ярмарке, а не занимается наукой.

— Да как тебе сказать, — покраснела Наташа, — осталась, так сказать, за бортом института. Сократили, как большинство сотрудников. Вначале зарплату не платили полгода, потом дали обесценившиеся копейки, а следом выставили на улицу. Теперь вот, видишь, здесь моя работа, — она показала на прилавок, заваленный литературой. — До самоцветов пока не доросла — чтобы закупить товар, нужен начальный капитал. То есть, свободные деньги, — пояснила она. — А их у меня нет.

Наташа принесла стул и Фёдор сел рядом. Подходили какие-то люди, смотрели книги, листали буклеты, но ничего не покупал.

— А что отчим не помог? — освоившись в выставочной суете, спросил он девушку.

— Да его уже нет с нами. Умер дядя Петя. Не смог пережить развала страны. Люди старшего поколения, в отличие от молодёжи, по-другому восприняли перестройку, и всю эту компанию с приватизацией: посчитали, что их обворовали. Эти лжедемократы разорили всю страну и, самое главное, — украли надежду на новую жизнь. Дядя Петя очень близко принимал всё к сердцу. Это, видно, его и добило. Мы до сих пор не можем успокоиться, а сильнее всех страдает мама.

— Ну, что ж теперь поделаешь! Мы все не вечные. Твою маму надо выводить из этого состояния.

— Это не так просто. Дяде Пете мы обязаны всем хорошим, что было в нашей жизни. Знаешь, я как подумаю о нашей семью, он всегда стоит перед глазами. Прекрасный был у меня отчим! — Наташа тяжело вздохнула. — Ты даже не представляешь, как мне было с ним хорошо. А своего родного отца я, к сожалению, совсем не помню. Ты же знаешь, когда он ушёл в поле, мне не было даже трёх лет. Что может запомнить ребёнок в таком возрасте? Пойдём вечером ко мне, и там поговорим, — неожиданно предложила Наташа. — Я тебя познакомлю с мамой. Ты же когда-то хотел с ней поговорить. Или мой папа тебя больше не интересует?

Сбегав в магазин, Фёдор пришёл с двумя полными сумками продуктов и большим букетом роз. Наташа только ахнула.

— Ну, ты даёшь! Таких цветов мне даже муж не дарил, а тут приехал Федя из Якутии и преподнёс подарок. Большое спасибо!

Наташа жила недалеко от художественного училища и через полчаса они заходили в подъезд её дома. На три коротких звонка в прихожую выскочили два мальчика и собака. Одному было лет семь, второму года на два-три — меньше. Их лица светились радостью, было видно, что они ждали свою маму. Увидев Фёдора, мальчишки резко остановились и как-то засмущались.

— Какие красивые цветы! — только воскликнули они.

— Мальчики, это дядя Федя. Он пришёл к нам в гости, — поспешила на помощь Наташа. — Дядя Федя приехал с Севера, где очень холодно.

— И живут белые медведи и северные олени, — добавил старший.

— Ваня, не умничай, пожалуйста. Дядя Федя, познакомься, это наш Ваня, — показала она на старшего, — он у нас уже взрослый, осенью пойдёт в школу. Ваня давно читает и даже пишет. А этого маленького хулигана зовут Петя. — Она наклонилась и, потрепав волосы на его голове, поцеловала.

— Мама, мы давно тебя ждём. Ты где потерялась? — спросил Ваня. — Бабушка уже пять раз о тебе вспоминала, говорит, что ужин готов.

— Как видите, я нигде не потерялась, только закончила работу. Сама по вас соскучилась.

— Есть охота, а без тебя мы не можем сесть за стол, — добавил младший. — Бабушка говорит, что ужинать надо всем вместе. Мама, ты, пожалуйста, больше не опаздывай, а то мы с голоду умрём.

— Хорошо, я больше не буду.

На шум вышел толстый мужчина в спортивном костюме и, поздоровавшись, прошёл по широкому коридору. Следом за ним из другой комнаты появилась интересная женщина в пёстром шёлковом халате.

— Мама, привет, принимай гостя. Это Фёдор из Якутии. Я тебе о нём когда-то говорила.

— Да, да, я помню. Очень приятно. — Она протянула ему руку и представилась. Улыбнувшись, Анастасия Андреевна пригласила пройти в комнату, а сама пошла на кухню, где гремел посудой мужчина.

— Ты не пугайся, у нас тут весело, — сказала Наташа. — Я живу в коммуналке. Соседи разные, но, в общем, народ адекватный.

В доме Наташи всё говорило о том, что хозяева связаны с геологией. На стеллажах и книжных полках лежали минералы и горные породы. Стены украшали геологические карты и фотографии людей в походной одежде. Фёдор увидел даже карту Африки, изданную на английском языке, и сразу вспомнил, что Наташин отчим работал на Чёрном континенте. С фотографий смотрели жизнерадостные молодые люди в нарядной одежде и бородатые мужчины с огромными рюкзаками за плечами и геологическими молотками в руках. На одном снимке был запечатлён молодой мужчина, сидевший за письменным столом. Фёдор почему-то подумал, что это Брукс и не ошибся.

— Это мой папа, — подошла к нему Наташа. — Сфотографировали в институте перед самым отъездом в поле. Его тогда только назначили начальником экспедиции и, так сказать, запечатлели для истории. Говорят, директор дал команду. Бергер, как будто чувствовал, что папа не вернётся. Вот ведь как бывает! С судьбой не поспоришь. Один раз он смерть обманул, а она всё равно догнала.

Наташа ушла на кухню, а на Фёдора сразу налетели мальчики. Они давно хотели к нему подойти, но строгая мама, видно, сказала, чтобы к дяденьке не приставали.

— Это тоже деда Ваня, — показал младший Петя на другой снимок в застеклённой рамке, стоявший на полке. — Он так же, как мама и дедушка был геологом. В экспедицию ходил. Мама говорила, что он работал где-то далеко.

— В Сибири, — по-деловому сказал старший. — Там он и погиб, когда был в экспедиции. Знать надо, деревня! Дядя Федя, пойдём, поиграем с нами, — потянул он Фёдора. — У нас есть шахматы и настольный хоккей.

Фёдор выбрал шахматы и так увлёкся, что не заметил, как пролетело время, а когда его позвали, увидел стол, застеленный белоснежной скатертью, на котором дымилась варёная картошка и стояла бутылка красного вина. Рядом расположились разные закуски, ваза с виноградом и заморским киви, посредине возвышался букет красных роз.

— Федя, вы нам устроили настоящий праздник, мы давно забыли вкус копчёной колбасы и красной икры, — грустно сказала Анастасия Андреевна. — Теперь нам не до жира, лишь бы выжить в это сложное время. Детей надо поставить на ноги, — она показала на мальчишек. Сейчас, конечно, не блокада, в магазинах есть всё, нет только денег, чтобы это купить, поэтому перебиваемся тем, что Бог пошлёт. Я работаю уборщицей, да ещё пенсию получаю, Наташа пристроилась в какую-то частную фирму, книгами торгует. Вот так и живём. Грустно, конечно, но что поделаешь! Это жизнь. Был бы жив Петя, всё было бы полегче, а так…

Анастасия Андреевна вытерла накатившую слезу и опустила голову.

— Мама, давай не будет о грустном. У нас всё будет хорошо, только наберись терпения. Конечно, сейчас нам нелегко, но и другие тоже не очень-то процветают.

Они выпили за встречу и постепенно разговор перешёл в другую плоскость.

— Ты же знаешь, я тебе говорила, Фёдор работал на Алдане, на той самой площади, где наш отец проводил съёмку. На свой район он, так сказать, вышел по его данным.

— Да, конечно, я слышала, об этом. Знаю, что Федя ищет там золото. Если мне не изменяет память — это в междуречье Олёкмы и Чары.

— Точно там, — кивнул Фёдор. — Правда, золота уже давно не ищу. Мы там открыли месторождение.

— Вот это да! Поздравляю! Это огромное событие в жизни любого геолога. Открыть месторождение удаётся не каждому, кроме титанического труда, тут, по-моему, должна сопутствовать удача. Значит, Фёдор, вы очень везучий человек, вам по жизни, наверное, всё удаётся.

— Да нет, что вы! — скромно сказал он. — Просто повезло.

— За месторождение вам, наверно, дали большую премию и вручили диплом первооткрывателя?

Фёдор рассказал о своём открытии и все как-то приуныли. Каждый думал, об услышанном, переваривая его слова на свой лад.

— Рекс, что ты тут разгуливаешь? — нарушив молчание, строго сказала Анастасия Андреевна. — Иди на место. Ишь ты, он почувствовал, что запахло вкусным и теперь не отходит от стола. Вот хитрец!

— Мама, я ему дам колбасы, — гладил собаку Петя, — он её очень любит.

— Ну да, будем Рекса кормить копчёной колбасой! Мы её сами съедим.

— Я только чуть-чуть. Мамочка, видишь, он очень хочет.

Собака стояла рядом с мальчиком, чувствуя в нём родственную душу. Было видно, что он её любит и балует.

— Хорошо. Дай немного.

— Да, вы что, ребята! — покачала головой Анастасия Андреевна. — Разве так можно…

Она не договорила. Чтобы спасти положение, Наташа стала рассказывать про маму. Та только усмехнулась, хорошо понимая, что дочка заговаривает ей зубы.

— Я тебе говорила, мама у меня настоящая сибирячка, кстати, тоже из Якутии. Только не из центра, как ты, а с Алдана. Есть там такой Охотский Перевоз. Слышал, наверно?

Фёдор кивнул головой. Об Охотском Перевозе он ничего не знал, но название было на слуху.

— По-моему, этот населённый пункт как-то был связан с Амуро-Якутским трактом, соединявшим Якутск с Охотским морем. К сожалению, я в тех краях никогда не был. Может, когда-нибудь ещё доведётся.

— Дядя Федя, возьми меня с собой в поле, — подскочил к нему Ваня. — Я тоже хочу быть геологом, как дедушки. Я тоже хочу открыть месторождение.

Мальчик был не по-детски рассудительным и решительным, и Фёдор подумал, что ему передались сильные гены дедушки.

— Ваня, для того, чтобы открывать месторождения, надо много знать и хорошо учиться, — сказал ему Фёдор. — Скоро ты пойдёшь в школу, потом поступишь на геологический в Горный или в университет и, когда окончишь, станешь настоящим геологом, как твой дедушка и мама. А пока потерпи.

На лице мальчика проскочила едва заметная гримаса, быстро сменившаяся новым всплеском эмоций.

— Дядя Федя, вы знаете, мама больше не занимается камнями, она теперь книгами торгует.

От неожиданности у Наташи вилка чуть не выпала из руки.

— Ваня, ну зачем ты пристаёшь к дяде Феде. Он и так всё знает.

— Да, ничего он не знает. Мама, ты почему ничего не говоришь, что соседи хотят нас выселить отсюда и занять нашу квартиру. У нас две комнаты, а у них всего по одной, поэтому они на нас сердиты.

Наступила томительная тишина. Взрослые даже растерялись от такого заявления ребёнка. Первой пришла в себя Наташа.

— Ваня, дяде Феде это совершенно не интересно, это только наши дела. Прошу тебя, займись своими играми.

— Нет, дядя Федя тоже должен знать, как нас унижают эти богачи. Он такой сильный, он со всеми может справиться и с ними тоже.

Отправив сыновей гулять, Наташа рассказала, что соседи создают все условия, чтобы они съехали

— За нашу квартиру они предлагают копеечные деньги, и, небось, считают, что мы бросимся на них без оглядки, и ещё будем умолять их. Вот странные люди!

— Они совсем не странные, как ты считаешь, — не выдержала Анастасия Андреевна, — они просто не порядочные. На мой взгляд, такая наглость — это комплекс современных богатых людей, которые думают, раз у них есть деньги, то они могут купить всё и всех.

Анастасия Андреевна увидела в Фёдоре сильного и надёжного человека, и в её сознании что-то повернулось. Она решила доверить ему свои сокровенные тайны. Сейчас наступило нужное время: мужа не стало, у дочери распалась семья, а они еле сводят концы с концами. Надо было что-то делать, и, как любой любящий и ответственный человек, она решили изменить ход истории, сделать так, чтобы её семье стало легче.

Мысли о спрятанном золоте, давно не давали ей покоя. О нём она никогда не говорила, и даже ни разу не обмолвилась словом ни с мужем, ни с дочкой. Эта тема, как само собой разумевшееся, всегда была под запретом. Может быть, она решилась бы рассказать о нём раньше, но память о пережитом и страх за свою семью не позволили этого сделать. Иногда её мучили сомнения, что золота там может не быть, или она не правильно поняла Ивана и упустила какие-то детали, из-за которых его теперь не найти.

То, что на заре своей молодости она услышала, стало обретать реальность. Где-то далеко в глубине её души отложились слова мужа, сказавшего, что этим золотом можно распорядиться только в крайнем случае. И вот такой случай был налицо. Анастасия Андреевна подумала, что такое огромное богатство пропадает в тайге, а они бедствуют. Подумала она и о том, что больше других имеет на него право. Из-за этого золота погиб её муж и пострадала она сама.

«Так почему же этот металл не поможет нам в тяжёлое время, почему нам не забрать его из тайги?»

— В Охотском Перевозе сейчас живёт моя родная сестра, — начала она издалека. — У неё с мамой похожая судьба: мужа не стало, когда была совсем молодой, и больше она замуж не вышла. Хотя видная собой была, и не было отбою от женихов, а вот новой семейной жизни не получилось. Оказалась однолюбкой. В молодости ещё можно было на что-то решиться, но она жила с мамой. А мама у нас, знаете, очень строгая была, всех будто видела насквозь. Возможно, отсоветовала, а уже, когда она ушла, было поздно: тот человек, который сватался к Татьяне, женился.

Так постепенно она подошла к главному и почти шёпотом поведала тайну, о которой долго молчала.

— За прошедшие годы многое из того, что я вам сейчас рассказала, забылось, какие-то мелочи вылетели из головы, но, я думаю, со временем всё вспомню. Фёдор, если вы не против, предлагаю вам принять участие в поисках этого золота, — неожиданно для него сказала женщина.

Парень покраснел. Это предложение выглядело очень заманчиво. Ему доверяли, на него рассчитывали и, не раздумывая, он сразу согласился.

— В целях безопасности в эту тайну лучше никого не посвящать, — строго сказала Анастасия Андреевна. — Вы взрослые люди, и должны хорошо понимать — может произойти что угодно. Поэтому давайте подстрахуемся, не будем себя зря подставлять. Фёдор, я на вас надеюсь. Думаю, вы справитесь вдвоём с Наташей. Детали она вам расскажет на месте.

Фёдор сразу понял, что это её маленькая хитрость. Когда речь шла о таких ценностях, как золото — это было вполне оправдано

 

Глава 52. Щипач

После освобождения, Сашка Фролов вскоре снова загремел за решётку. Только в этот раз его уже судили как вора-рецидивиста за кражу в ювелирном магазине. Прокурор просил дать десять лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима, но судья, видно, пожалела и, учитывая молодость, приговор смягчили.

Отсидев семь лет, Сашка вдруг обнаружил, что его потянуло домой, чего ещё никогда не случалось. Возможно, достала жизнь в неволе или подошёл возраст, когда люди по-другому оценивают свои прожитые годы и хотят чего-то изменить в своей жизни. А жизнь у Сашки явно не получилась: позади десять лет бездарно потерянной молодости, а впереди — пустота. В какой-то момент захотелось забыть непутёвое прошлое и начать с чистого листа.

Дома была одна мать, затеявшая генеральную уборку. Увидев сына, она обрадовалась, но, вспомнив, откуда тот пришёл, тут же опечалилась. Перед её глазами прошло его детство, она увидела сына маленьким мальчиком в коротких штанишках, купленных свёкром. Вот он потянулся к ней за конфеткой, а она, подразнив его, демонстративно её съела. От обиды Сашка заплакал и убежал на улицу. Позднее, когда мальчик стал старше, она нещадно драла его за каждую двойку, за каждый проступок. Возможно, с того времени у него пошло всё не так, как у других детей.

— Ну что так и будешь по тюрьмам скитаться? — после не очень радостной встречи сказала она строго. — Если не хочешь жить по-человечески, иди, откуда пришёл. Из-за тебя отец отправился на тот свет, теперь хочешь добить и меня. Не получится, даже не пытайся. Отец умер от стыда за своего непутёвого сына.

Дошло до того, что на него стали показывать пальцем, говорили, что он воспитал бандита. Слава богу, у Игорька всё хорошо, а то бы я этого не пережила. Игорь помогает мне помаленьку. Хотя эта зануда Кристина, не в восторге, но он ко мне заходит. Не нашла я общего языка с его женой, больно грамотная она у него. Не захотел Игорь жить с родной матерью под одной крышей, с тёщей, видите ли, ему лучше. Ну, да бог с ним, это его дело.

Сашка клялся и божился, что осознал свои ошибки, говорил, что с прошлым завязал навсегда.

— Мамочка, дорогая моя, назад дороги нет. Завтра же я пойду устраиваться на работу, буду честно зарабатывать деньги. Ты, наверно, не знаешь: я ведь слесарь-инструментальщик, в зоне получил специальность. Самому надоело…

Чего ему надоело, матери он не сказал, но и так было ясно, от прежней жизни он устал. Очередной раз мать ему поверила. Да и как не поверить своей родной кровинушке — с кем не случается.

«Оступился по молодости, а ему никто руки не протянул, не помог подняться, — думала она, в душе оправдывая своего сыночка. — Все его только ругали».

Сашка оказался, как нельзя кстати. В доме нужно было всюду приложить руки, а на её скромную зарплату уборщицы далеко не разбежишься.

Разгребая старые бумаги деда, Сашка нашёл пухлый конверт, в котором что-то лежало. Машинально он сунул его в карман и вспомнил о нём только перед сном. В конверте оказался небольшой кусок плотной обёрточной бумаги и два листа в клеточку, вырванные из обычной ученической тетради. От времени они пожелтели и приобрели вид музейных экспонатов, хранящихся ни одно столетие. На лоскутке коричневой бумаги была нарисована схема какой-то неизвестной местности. На тетрадных листах парень увидел какие-то записи, сделанные простым карандашом.

С трудом разбирая неразборчивый почерк деда, он едва одолел несколько строчек и уже хотел выбросить эти бумажки, как увидел слово «золото». Сразу вспомнилось, что его родственник сидел в Гулаговском лагере на Колыме и там работал на прииске. Сашка стал читать дальше и по мере того, как продвигался вперёд, глаза округлялись. Это был рассказ какого-то Семёна, отбывавшего срок вместе с дедом. В нём шла речь о золотом песке, спрятанном в тайге беглым заключённым по имени Жека.

«Ничего себе, восемьдесят килограммов золота! — ахнул от удивления Сашка. — И оно просто так брошено в тайге — ничьё, значит. Ну, это просто предел моих мечтаний. А, может, дед его забрал, — мелькнуло у него в голове, — а конверт с бумагами за ненадобностью бросил в стол. Смотрите, мол, мои потомки, и завидуйте — сколько золота было у меня. Было, да сплыло. Нет, не похоже, — прикинул про себя парень. — Если бы дед был таким богатым, не жил бы, как вахлак».

Первой мыслью было немедленно броситься на поиски клада. Однако, переборов себя, Сашка немного успокоился, и стал обдумывать, насколько можно верить этой бумаге. Целую ночь он провёл в раздумье, а на следующий день, неожиданно для матери, уехал из дома. На этот раз навсегда.

В городе Сашку встретили до боли знакомые улицы и переулки, на которых прошла шальная молодость. Увидел он и тот ювелирный магазин, из-за которого попал на нары. Побродив по городу, парень понял, что никому он тут не нужен, никто его не ждёт. На Кота — своего старого кореша по воровскому ремеслу, с которым не раз ходил на дело, он возлагал большие надежды, рассчитывая обзавестись оружием. Но первый же встречный, сказал, что тот ещё тянет свой срок.

Надо было на кого-то выходить, но Сашка не собирался просто так подставляться и всячески оттягивал с решением этого непростого вопроса. И тут выручил случай: он встретился с Лёней Зайцевым. Когда-то вместе они сидели в зоне для несовершеннолетних. Хотя с момента их последней встречи прошло более семи лет, парни сразу узнали друг друга. Вспомнив про лагерную жизнь, пошли в кабак.

— Щипач, а ты всё такой же шустрый, — похлопал по плечу его Лёня, — вот только, вижу, наколок у тебя добавилось на руке.

— Если бы только на руке. У меня вся грудь и спина расписаны. И такие там, Косой, картины — закачаешься! Потом как-нибудь покажу. Такого ты ещё не видел.

— Вот удивил, — хмыкнул Лёня, — этого добра и у меня хватает. Лучше расскажи, как оттянул свой срок. Я слышал, ты сидел с Борзым. Он тебя хвалил, говорил, далеко пойдёшь. Если, конечно, никто не остановит, — добавил он с ехидцей.

Рассказав про зону, Сашка перешёл к делу, и приятель пообещал достать оружие.

— Скорее всего, это будет обрез. Ты же сам говоришь тебе без разницы.

Глядя на Лёньку, Сашка подумал, что лучшего напарника ему не найти. Тому нужно было срочно сматываться из города, поэтому предложение Щипача оказалось как нельзя кстати. Смущала только предстоящая разборка с каким-то старателем, задолжавшим приличную сумму.

— Давай сразу договоримся, — сказал Лёнька, — мочить никого не будем. Мне не нужны дополнительные проблемы с ментами. Если попадусь, дадут на полную катушку.

— Так и мне таких проблем не надо, — поспешил успокоить его Сашка. — А оружие — это так, для порядка. Ты же сам знаешь, в тайге на нас могут волки напасть или даже медведь. Короче, без ствола там никуда.

До Тынды добрались без приключений, и Сашка в душе был рад, что всё прошло нормально. На следующий день он рассчитывал уже быть в Якутске. Однако ни завтра, ни послезавтра они туда не попали. На посадке в самолёт всех досматривали милиционеры, и, чтобы не влететь с оружием, пришлось из аэропорта вернуться в город. Как назло автобус ушёл утром, а следующий был только через три дня. От утомительного ожидания и нервотрёпки Лёньку тянуло на «подвиги»: хотелось стащить, что плохо лежало. А украсть тут было что — народ казался очень доверчивым. Однако из-за грозного предупреждения Щипача и ради приличных денег, которые тот обещал, пришлось терпеть.

Со стороны они были похожи на попутчиков, ехавших на Север за длинным рублём, ничем не привлекали внимания к себе. Об истинной цели поездки никто из них не говорил, а если кто-то спрашивал, дружно отвечали, что едут подзаработать деньжат для своих семей. Куда именно держат путь, старались не распространяться. Сашка хорошо знал, что даже нечаянно сказанное слово, запомненное каким-нибудь случайным попутчиком, в голове толкового следователя может сложиться в стройную картину, и погубить любое дело. В Якутске он разузнал, как лучше добраться до Охотского Перевоза и остановился на быстроходной «Ракете», ходившей по Лене и Алдану до Хандыги.

Как себя вести с напарником в случае положительного завершения поездки Сашка до конца не определился. Вначале он хотел поделиться с ним найденным металлом, однако потом решил, что рассчитается деньгами после продажи. Так, на его взгляд, было безопасней. В таком сложном деле могли быть и другие варианты, поэтому этот вопрос он оставил на потом, так сказать, до выяснения всех обстоятельств.

Где-то посередине пути на теплоходе поднялся шум: у пассажира, сидевшего впереди, пропал бумажник. По его словам там было много денег, которые он взял у своего родственника в долг, чтобы купить лес на строительство дома. Заподозрив, что их украл кто-то из попутчиков, потерпевший позвал капитана.

Заниматься поисками тот не стал, зато на следующей пристани «Ракету» ждал милиционер. Невысокого роста, щуплый на вид младший лейтенант быстро допросил потерпевшего и, выяснив все обстоятельства происшествия, сразу приступил к розыскным мероприятиям. В поле зрения сыщика попало шесть человек, с которыми общался потерпевший.

Лёньку вызвали третьим. Младший лейтенант попросил предъявить документы и показать содержимое карманов, а потом стал выяснять, куда и зачем едет подозреваемый. Как себя вести на допросе и что отвечать, учить Лёньку было не надо. Говорил он с вызовом и по-военному чётко. На некоторые вопросы младшего лейтенанта отвечал с едва скрытой издёвкой. Казалось бы, ничего в этом не было зазорного: любой человек, которого незаслуженно подозревают в воровстве, не питает любви к следователю. И всё-таки где-то он переборщил, в разговоре проскочили какие-то слова ненормативной лексики, выдавшие в нём бывшего зэка. Об этом же говорили наколки.

Ничего не найдя, сыщик пришёл к выводу, что украсть бумажник с деньгами мог только гражданин Зайцев, который вместо паспорта предъявил удостоверение научного сотрудника ведомственного научно-исследовательского института. В него была вклеена какая-то расплывчатая фотография. Определить, кто там снят, было непросто и младший лейтенант засомневался в подлинности документа.

 

Глава 53. Нападение

На берегу стояла милицейская машина, а на пристани прохаживались два милиционера. Было видно, что они встречают их «Ракету».

— Это за мной, — шёпотом сказал Лёнька, — мент меня вычислил.

— Вычислил, вычислил. Нечего было лезть к этому колхознику.

— Да я… Кому лишние деньги помешают. Сам понимаешь…

— Не умеешь, не берись, — со злостью в голосе перебил его Сашка. — Теперь из-за тебя влетим по полной программе. Сейчас нас будут шмонать, а в сумке — по стволу. Представляешь, что будет!

— Может, сбросим? Зачем рисковать.

— Ну ты… скажешь тоже! Хочешь, чтобы нас в тайге пришили. Давай я их отвлеку, а ты со стволами прыгнешь через борт на дебаркадер. Встретимся на лодочной станции, мимо которой сейчас проходили.

Как только опустили трап, Сашка пошёл к выходу. С двух сторон стояли милиционеры, всматриваясь в лица сходивших пассажиров. Отвлекать их Сашке не пришлось.

— Они ехали вместе, — услышал он голос младшего лейтенанта, — поэтому его тоже надо задержать.

«Вот, зараза, вычислил, что я с Косым».

— Пройдёмте к машине, — подошёл к нему сержант и хотел взять одну сумку.

— А в чём дело? — увернулся от него парень. — Я никому ничего должен.

— Мы только проверим ваши документы.

— Проверяйте здесь. Я никуда не пойду.

После препирательств, пришлось подчиниться. Как только сержант открыл зарешётчатую дверь милицейского УАЗа, в голове у Сашки, будто что-то повернулось. Запах неволи спровоцировал его дальнейшие действия. Поставив одну сумку в машину, он ударил сержанта кулаком по лицу. Тот пошатнулся, но устояв на ногах, полез за пистолетом. Не раздумывая, Сашка выхватил нож и со всей силы нанёс удар. Сержант засопел и, пошатнувшись, как подрубленное дерево, стал медленно клониться к земле. На какой-то момент он замер, и тут же раздался выстрел. Пуля пролетела рядом. Бросив вторую сумку в машину, Сашка сел за руль. Что было дальше, он помнил, как в тумане.

Сашка гнал машину, не замечая ничего вокруг. На переходе через главную улицу едва отскочила молодая женщина с ребёнком, в частном секторе из-под колёс вылетели три курицы. Выехав за посёлок, он пришёл в себя и понял, что случилось непоправимое. Он не хотел ни на кого нападать, не хотел человеческих жертв, но это произошло помимо его воли.

«Во всём виноваты эти наглые менты, захотевшие меня задержать. А за что? Я же сказал, что ни при делах и никуда не поеду. Могли бы проверить документы и отпустить, так нет же, потащили в ментовку. Неужели не могли разобраться по-мирному! Вот, скоты, теперь из-за них меня могут снова посадить. Посадить, это мягко сказано: даже, если тот мент выживет, закатят не меньше десятки с отбыванием наказания в зоне строгого режима. А, если.… - Об этом даже не хотелось думать, но факты были против него — он ударил сержанта ножом в область сердца. — От такого удара тот может не подняться. Это значит конец. Прощай свобода, прощай надежда на счастливую безбедную старость, прощай жизнь».

От этих мыслей руки затряслись, машина заметалась из стороны в сторону, и он едва не врезался в дерево. Немного успокоившись, Сашка сбавил скорость

«Вот влип! А я ведь ничего ещё не видел в этой жизни. У меня даже не было настоящей бабы. Так всё какие-то профуры, на которых негде ставить пробы».

Произошло то, чего он боялся больше всего, поэтому для себя он решил, что ни при каких обстоятельствах сдаваться не будет. По обеим сторонам стояли деревья и, по этому Сашка понял, что оказался в лесу. Где-то слева от него должен быть Алдан. Об этом он догадался по заходящему солнцу, когда проезжал по полю. В душе он понимал, что его уже ищут и, возможно, по тревоге подняли всех на ноги. Кто-нибудь из местных наверняка видел, как милицейская машина неслась на бешеной скорости по посёлку. Определить, куда он поехал, не составит особого труда — тут было всего две дороги: одна вдоль берега, по которой он ехал, а другая — в аэропорт. Надо было ждать скорого появления милиции.

Машинально Сашка свернул в сторону, и, проехав километра два по бездорожью, направил милицейский УАЗ в сторону посёлка, откуда только что приехал. Когда показалась река, он выжал из машины всё, на что она была способна, и спустил с обрывистого берега. Ударившись всем своим неуклюжим телом о поверхность воды, УАЗ ушёл на дно. Река его приняла. Там, где только что была машина, пошли пузыри.

«Ну, теперь концы воду, — едва переведя дух после прыжка, смотрел на реку Сашка. — Пусть поищут свой УАЗ. И меня тоже», — про себя он ухмыльнулся, с гордостью думая, как ловко обвёл вокруг пальцев глупых милиционеров.

Подобрав свои вещи, он побрёл вдоль берега. Сумки оттягивали руки, мешали идти. Отойдя подальше, беглец раскидал содержимое сумок и, взяв самое необходимое, одну утопил.

Глубокой ночью Сашка добрался до лодочной станции. Вокруг не было ни души, тишину нарушал только всплеск волн, да гул кранов, доносившийся из грузового порта. Он негромко свистнул, тут же из перевёрнутой лодки показался Лёнька.

— Щипач, живой! — радостно потянулся напарник. — Ну, класс, а то я уже подумал, что тебя замели. Ну, ты дал: такого шороху наделал на пристани, что менты просто встали на уши. Ужас, что там творилось! Ты даже не представляешь, сколько туда народа набежало. И как только узнали? А того мента, которого ты пырнул, скорая увезла. Я близко не подходил, со стороны наблюдал, но мне показалось, он готов. Молоток, ты так меня прикрыл, что я ушёл без проблем.

Сашка плюнул под ноги и с шумом поддел носком. В разные стороны разлетелась галька. От злости его лицо перекосилось.

— Сука, ты! Это всё из-за тебя, Косой. Я тебе уже говорил, раз не умеешь — не берись. Тоже мне, нашёл, где бабки снимать. Тебя разве не учили, что нельзя гадить там, где ты живёшь. Едем на одном теплоходе, с которого никуда не сбежишь, а он руки распустил.

— Да я просто не думал, что он подымет такой кипиш из-за каких-то пятисот рублей. Вот, придурок…

Вначале Сашке хотелось заехать Косому под глаз. Он так его подставил и чуть не погубил всё дело, ради которого приехали в эту дыру, но постепенно гнев прошёл, и парень отошёл.

— Надо знать, что такие колхозники, как тот мужик, самые говнистые, — сказал он, скривившись, как от зубной боли. — Просто так им денежки не достаются, поэтому за каждую копейку они перегрызут тебе горло. А тут у мужика стоко бабок увели. Что ж ты думаешь, он будет ныть, как старая бабка… Короче, кончаем базар. Давай мой ствол. Теперь терять мне нечего, хоть будет что вспомнить, если вдруг залечу. Просто так им я не дамся. Путь только кто сунется, всех порешу. — Он потряс обрезом. — Ладно, хрен с ними, надо думать, как отсюда смотаться. Теперь менты будут пасти нас повсюду.

Под утро заметно похолодало. От реки поднимался туман и рваными клоками стелился по берегу. Вокруг стояла тишина, какая бывает, только перед самым рассветом, когда всё замерло в ожидании восхода солнца. Неожиданно тишину заполонил звук работающего двигателя. Звук стал быстро приближаться и вскоре на берегу остановился зелёный мотоцикл с коляской. За рулём сидел здоровый мужчина в тёмно-синей куртке и красной лыжной шапочке.

Приехавшие вытащили из коляски лодочный мотор, два бачка с бензином и какой-то бутар.

— Всё, Санёк, спасибо за помощь. Я в долгу не останусь, за мной мешок картошки. Осенью как накопаю, так сразу…

— Да ладно тебе. Свои люди — сочтёмся. Ну, Лёха, бывай. Удачи! В Охотском передавай привет тетё Тане и Одинцову.

Мотоцикл рванул с места и, развернувшись, покатил обратно, а Лёха стал переносить своё «добро» к причалу. В телогрейке защитного цвета и подвёрнутых вверху болотных сапогах он казался таким же здоровым, как уехавший мотоциклист. На голове у него сидел какой-то стёганный, как телогрейка, чёрный шлем. Не то это был шлем танкиста, не то строительный подшлемник.

— Кажись, мы спасены. Вот на той посудине и поплывём. Он, как будто ждал нас за углом, — кивнул Сашка сторону хозяина лодки.

Они резко встали и подошли к молодому мужчине, загружавшему свою повидавшую виды «Казанку». От неожиданности тот даже вздрогнул. Было видно, что он удивлён: кого-то встретить в столь ранний час, он никак не ожидал.

— Эй, фермер, я слышал, ты в Охотский Перевоз. Нам тоже туда. Возьмешь?

По лицу Лёхи пробежала волна разных чувств. Было видно, что просьбе незнакомцев он не обрадовался.

— Мужики, я на вас, не рассчитывал, — придя в себя, ответил он бойко. — Лодка перегружена. Вон шматья у меня сколько. — Он кивнул на рюкзак и какой-то брезентовый баул. — Идти надо вверх, а из-за перегруза бензина не хватит.

— Что за проблема? Заправим. Кстати мы же не бесплатно, я заплачу. Сколько?

Сашка, было, потянулся за бумажником, но быстро передумал и в упор уставился на хозяина лодки.

— Дело не в деньгах, просто я никогда никого не беру. Люблю один. А почему бы вам не пойти на «Зарю»? — нашёлся вдруг он. — Она скоро пойдёт. Я вас подвезу до пристани.

— На «Заре» ты сам катайся, а нам надо на этой моторке. Не велик барин, стерпишь, — тоном, не терпящим возращений, произнёс Сашка.

Алексей понял, что с этими мужиками лучше не препираться. Отойдя от берега, моторка сразу набрала обороты. Когда проходили мимо пристани, Щипач увидел пришвартованную к дебаркадеру «Зарю» и припаркованный милицейский УАЗ. Он стоял почти на том же месте, что вчера вечером. От неожиданности его прошибло потом, мурашки пробежали по спине.

«Вытащили. Вот, гады! — мелькнула мысль. — Теперь они пасут меня. А вдруг, я что-то там забыл. Ну, нет, всё при мне. Я же не такой дурак, как они. Хотя бы спрятались где-нибудь за углом. Ну, бараны!»

В бок толкнул Косой, головой кивнув на пристать. Почувствовав что-то неладно, Алексей хотел повернуть к берегу, но его остановил злобный окрик Сашки:

— Вперёд! И больше так не шути. Будешь рулить туда, куда я скажу.

Для пущей убедительности он потряс обрезом. «Казанка» резко изменила курс и пошла к противоположному берегу, чтобы выйти на фарватер.

 

Глава 54. Земля предков

В конце июня Фёдору позвонила Наташа Брукс. Расспросив о делах, девушка сказала, что через неделю вылетает, и попросила встретить в якутском аэропорту. Это значило, что «Операция по спасению наследства Ивана Петровича», как назвал её Фёдор, вступила в главную стадию. Нужно было срочно активизировать подготовку к предстоящему выезду в поле.

Наташа прилетела тоже во всеоружии. Об этом говорил её огромный рюкзак и приличный багаж, занимавший доверху забитый брезентовый баул. В нём также лежали подарки для тёти, так она ответила на недоумённый вопрос Фёдора: «Что там?»

В Охотском Перевозе их встречала тётя Таня, как звала её Наташа, и ещё какие-то две женщины. Татьяна Андреевна была на три года младше Наташиной мамы, но по виду казалась значительно старше. Седые волосы и редкие морщины возле глаз сделали своё дело. Овалом лица и разрезом глаз сёстры были очень похожи, и Фёдор безошибочно признал их родство, а вот по стати и манере поведения это были совершенно разные люди. Не было у Татьяны того огонька в глазах и лёгкости движений, какими отличалась её старшая сестра. Жила Татьяна в родительском доме, стоявшем на берегу реки. И по всему было видно, что за много лет в нём не добавилось ничего.

— Тётя Таня, у вас тут целая усадьба! — после обмена подарками и хлебосольного застолья сказала Наташа. — А какой огромный огород! И как вы со всем справляетесь!

— Мои грядки рядом с домом, а это поле я сдаю одному молодому человеку. Он здесь картошку сажает. Только в этом году что-то припозднился, уже давно пора окучивать, а его всё нет. Может, ты его ещё застанешь.

— А куда ему столько картошки? — спросил Фёдор.

— Да, кто его знает? Наверно, продаёт. Сейчас же время такое, что каждый приспосабливается, как может: кто сам что-то выращивает, а кто-то привозит издалека и спекулирует.

Ярко светило солнце, было по-летнему жарко. Сели на крыльце. В тени высокой ели, возвышавшейся возле дома, чувствовалась прохлада. На душе у Наташи было спокойно и радостно. Наконец, она попала на родину своей мамы, куда та до сих пор не могла собраться.

«А зря, здесь так здорово!»

— Твой отец тут дважды был, — будничным тоном сказала Татьяна. — Первый раз, когда после авиакатастрофы их подобрал Пётр Петрович на Бурхале, а второй раз он приезжал за Настей. Было это через полтора года после той первой встречи. Да как-то странно попал он к нам. Я до сих пор иногда об этом думаю. Очень странно…

— Что значит странно? — не поняла Наташа. — Он же за мамой приехал.

— Я не это имею в виду. Послушай. Я как сейчас всё помню. Появился он у нас в доме под ночь. Было это ранней весной, снег ещё лежал на подворье и даже не таял, но, пригревало уже хорошо. Значит, пришёл он к нам в дом, открыла ему мама. Ну все, конечно, обрадовались, а больше всех Настя. Это же он за ней приехал. Не обманул, стало быть, приехал, как обещал. Правда его не было долго, а потом и вовсе писать перестал. Настя думала, что он её позабыл, а оно вон как получилось, приехал. — Татьяна замолчала, видно, что-то вспоминая и, тяжело вздохнув, стала продолжать. — Так вот, зашёл твой отец в дом, а на нём лица нет, весь он какой-то, будто сам не свой.

— Как это? — спросила Наташа.

— Ну, потерянный что ли и сильно уставший. Словом, совсем не похож на того молодого человека, который был у нас раньше. Тогда они скитались по тайге после катастрофы, а он был таким жизнерадостным, как будто приехал с курорта.

А тут ещё в грязной одежде и дымом от него несёт за версту. Чувствуется, человек пришёл издалека. Настя стала его расспрашивать, выяснилось, он приехал не один. По дороге его спасли какие-то охотники, и привезли на нартах. Самое интересное, они остались в юрте возле деревни, а Иван пришёл один. Сказал, что им там привычней, да и оленей нельзя оставлять без присмотра. Тут, конечно, он прав, слов нет — оленей одних не бросишь. Они и разбежаться могут, и собаки могут напасть на них, а то и деревенские мужики постреляют, за дикарей примут.

За столом твой отец рассказал, что пока к нам добирался, с ним приключилась целая история. Началось с того, что сломалась машина, на которой он ехал из Верхоянска. И вот, не дожидаясь, пока её отремонтируют, он пошёл пешком по зимнику до Магаданской трассы. Решив срезать петлю, перед трассой побрёл по целине, да в тайге заблудился. Вот там его и нашли эти охотники. Трое суток он скитался, прежде чем встретился с ними. А на улице зима, мороз под пятьдесят…

— С ума сойти! — невольно воскликнула Наташа. — Это надо же такое. Тут хватит и десяти градусов, чтобы замёрзнуть, а папа один бродил по тайге аж трое суток. Мама об этом почему-то никогда не рассказывала. Интересно…

На лице Татьяны появилась грустная улыбка. Возможно, она представила тот случай, а может, вспомнила, что за ним стоит.

— Один из тех, кто его спас, был настоящим охотником, — не дослушав, племянницу, заговорила она снова, — таких у нас тут своих хватало. Как сейчас помню, Семёном его звали. Кажись, эвенк, а второй, — махнула она рукой, — по-моему, ничего общего с охотой не имел. Это я сразу поняла, — тут у меня глаз намётанный: я с детства этих охотников столько видела, что меня не проведёшь.

Так вот, этот Жека, как его звали, оказался беглым зэком. Об этом я случайно узнала, когда услышала его разговор с Иваном. Тот видать собрался уходить с Семёном, а Иван его отговаривал. Сказал, что они все вместе поедут на материк. Так безопасней, мол, будет для обоих. И вот тогда Жека вгорячах ответил, что лучше бы он сгнил в том лагере, чем так бездарно тут отсиживаться. Незачем, мол, было им из-за него рисковать. То есть, понимаете, значит, Иван с Семёном устроили ему побег из места заключения и так он оказался в их компании. Но про это они ничего не говорили.

— Татьяна Андреевна, может, вы чего-то не дослышали и сами всё нафантазировали? — спросил Фёдор. — Иван Петрович не мог быть причастен к побегу заключённого, раз они его спасли. Вы же только что сами об этом сказали.

Хозяйка дома сразу вспыхнула, в глазах пробежали сердитые огоньки.

— Постой, постой, милок! Ты, как маленький ребёнок, всему веришь. Да Иван всё это придумал. Придумал, чтобы мы о нём ничего дурного не подумали. Мало ли, чего он мог наговорить. Нельзя же всему так бездумно верить …

У Наташи взыграла самолюбие, и, не сдержав себя, она тут же выпалила.

— Тётя Таня, за что же вы так не любила моего папу? Что он сделал вам плохого.

Если бы я знала, ни за что бы не поехала к вам. Вернусь домой, маме…

— Наташенька, милая моя, что ты! Дорогая моя, — запричитала Татьяна. — Я такая счастливая, что ты ко мне приехала, а ты говоришь такое. Я же вас всех люблю и горжусь, что у меня такая родня. И твой отец мне был дорог — он же был мужем моей родной сестры. Как же ты могла так плохо обо мне подумать? Я рассказываю, как всё было на самом деле, ничего не придумываю. А если что-то вдруг, выскочило изо рта, так я не по злобе какой, просто так мне сердце подсказало.

Прости меня, пожалуйста.

— Тётя Таня, мне просто стало обидно за отца. Как-то вы пренебрежительно о нём говорите.

— Что ты, что ты, дорогая моя! Да почему же мне плохо о нём говорить. Твой отец был добрейший человек. Таких теперь на свете не сыщешь, нету их, все давно повымерли. Насте просто повезло, что он её полюбил и увёз с собой, а то бы всю жизнь тут мыкалась как я.

На её глазах выступили слёзы. Всего несколькими словами она сказала то, что накипело за долгие годы тяжёлой жизни в деревне. Тут была и радость за родную сестру, и чёрная зависть за её удавшуюся судьбу, и обида за себя, мешавшая справедливо воспринимать действительность.

— Вы так говорили, как будто, хотели нас поссорить. Я же не для того к вам приехала. И Фёдора привезла показать, чтобы он знал, откуда идут мои корни. Что же он о нас подумает!

— Наташа, ты за меня не переживай, я пойму всё правильно, — посмотрев на неё, спокойно сказал молодой человек. — Татьяна Андреевна говорит от чистого сердца, я это чувствую.

Приободрённая словами Фёдора, женщина вытерла скатившуюся слезу.

— Так вот, милочка, если хочешь, чтобы я рассказывала дальше, слушай и не обижайся.

— Тётя Таня, я больше не буду. Прости, пожалуйста, — примирительно произнесла Наташа.

— Сам Иван, оказывается, тоже был в розыске, — бойко начала та. — Сбежал со своей Яны, как он говорил о Верхоянске. Чекисты хотели его забрать, а он дал дёру. Когда я это узнала, пыталась было убедить Настю, чтобы она не уезжала с ним, а она мне не поверила. Она так же, как ты думала, что я всё придумала, а я это слышала своими ушами, когда они ночью шептались. Жека ещё много чего говорил, но я всего уже не помню. Таким шустрым он был, но славу богу, господь его прибрал.

А твоя мама даже слушать меня не захотела. «Люблю, говорит Ваню, и всё тут. Люблю такого, какой он есть, другой мне не нужен». Вот так и уехала с твоим отцом. Самое интересное, что мама была не против. Ей никто не нравился, а тут она сразу смирилась, как будто лучше Ивана никого не было на всём свете. А он, видать, тоже очень любил Настю, раз не бросил.

— Тётя Таня, а за что отца хотели забрать? Почему он убежал с Колымы?

— Да кто его знает. Раньше ведь не за что сажали. Может, кто-то на него донёс, или проводили какую-нибудь чистку в его конторе, да на него напали, а, может, по каким-то другим соображениям. Ты же сама знаешь, в те годы по всей стране было неспокойно: забирали без разбору. Даже на Колыме и то бросали людей в лагеря. Дальше гнать уже было некуда, а всё равно кого на лесоповал посылали, кого руду добывать, а кого к стенке ставили. Вот так мы и жили.

— Мама иногда рассказывала о папе, но никаких деталей никогда не приводила. Возможно, не хотела вспоминать о плохом. Да они с отцом и прожили-то недолго. Видно, на роду у них так было написано.

— Бог нас миловал, в нашей семье обошлось без арестов, а вокруг, куда ни посмотришь, кого забрали и с концами, кого посадили и он тоже куда-то исчез, а кто сбежал и пропал. Таких тут набёрётся ни один и ни два десятка.

Фёдор подпёр голову руками и качнулся из стороны в сторону. На душе было неспокойно.

— Я знаю, что Иван Петрович исчез, когда работал в Верхоянске. Значит, он уехал сюда. А с этим Жекой, что случилось, как сложилась его судьба? — спросил он Татьяну.

— Похоронили на кладбище — вот, как сложилась его судьба. По пьяни подрался с нашими мужиками, одного ударил ножом, а те его из ружья и сразу наповал. Вот такая история с ним приключилась. Да вот ещё вспомнила, — спохватилась Татьяна, — этот Жека говорил про какую-то там жилу, залегающую в скале.

Порода в ней, мол, такая белая, как молоко. Она будто бы стала разрушаться и в ней образовалась ниша. Вот в эту нишу он чего-то там спрятал и этими же белыми камнями заложил. Чего уж там спрятал, я не поняла — сказал он это очень тихо. Короче, что-то он туда затолкал. Может одежду какую или соболей, этого я точно не знаю. Они же всё-таки охотились, значит, чего-то добыли. Да и кто знает, где та жила. По крайней мере, возле деревни ничего подобного я не видела.

«Ну слава Богу, про золото она ничего не знает, — подумала Наташа. — А то бы его уже там не было. Как же, интересно, она это узнала? Наверно, подслушала. Хорошо, хватило ума, никому не сказала, а то бы всех посадили. Вот тебе и секреты, прямо тайны Мадридского двора!»

Фёдор больше не стал ничего спрашивать, теперь ему стало понятно, что спрятанное золото надо искать в жиле, сложенной породой белого цвета, по-видимому, молочно-белым кварцем. Это было то самое недостающее звено, которое могло свести на нет их поиски.

На улице стемнело, по небу поплыли розоватые облака, с реки повеяло холодом.

— Завтра с утра пойдём на кладбище, поставим цветы на могилку мамы, твоей бабушки, — после молчания, добавила Татьяна тихо. Она посмотрела по сторонам, будто боясь, что её кто-то подслушает. — Не увидела она своей внученьки, а ей очень хотелось, я это знаю. Не раз она говорила об этом и сожалела, что судьба всех разбросала по свету. Надо было тебе, миленькая, раньше сюда приезжать, всего-то два года она не дожила до твоего приезда. Перед смертью мама как-то сдала резко. То её с огорода не выгонишь, а тут слегла и в скорости её не стало.

Опустив голову, Наташа молчала. Только сейчас она осознала, что здесь её корни. Тут родилась её мама, жила бабушка, а теперь осталась тётя. К своему стыду, она ни разу здесь не была, да и своим детям никогда не говорила о бабушкиных родственниках, как не говорила ей мама. Конечно, живут они далеко от этих мест, но всё равно нужно было поддерживать родственные связи. Ведь они же самые близкие ей люди.

Подул лёгкий ветерок, принесло прохладу. Донесся запах речной воды и разнотравья.

— Я обязательно привезу своих детей сюда, покажу им, где жила их бабушка. Пусть знают, что на нашей земле ещё остались такие живописные места. Если они с детства будут видеть этот простор, эту неповторимую красоту, то будут любить свою малую родину. И эту любовь пронесут через всю жизнь.

 

Глава 55. Похищение

Бензина до Охотского Перевоза хватило на пределе. Едва подошли к посёлку, моторка заглохла.

— Всё, мужики, приехали! — сказал Лёха с чувством облегчения. — Это и есть тот самый Охотский, куда вам надо.

Он стал грести к видневшимся впереди лодкам, стоявшим вдоль берега и лежавшим рядом, но Сашка приказал причалить в стороне от них. Когда моторка пропахала носом галечную отмель, Алексей привязал её к камню и хотел разгружаться.

— Ты куда…!? — грозно рявкнул Щипач. — Мы ещё не доплыли до места. Как довезёшь до Бурхалы, тогда будешь свободен, как птичка, а сейчас посиди тут. В деревню я сгоняю сам. И смотри мне: без всяких там штучек. Косой, ты за него в ответе, — переключился он на напарника, — чуть что, стреляй. Короче, мы тебя предупредили…

Лёха давно понял, что стал заложником бандитов, которые в случае неповиновения могут с ним расправиться. Всю дорогу он лихорадочно соображал, как вывернуться из этого непростого положения. Причалив к берегу, можно было сходить по нужде и сбежать. Конечно, была доля риска: можно было получить пулю, пущенную вслед, но Алексей считал себя везучим по жизни, поэтому ничего не боялся.

«Вариант, неплохой, — размышлял он, взвешивая все за и против, — только в этом случае можно потерять свою лодку и всё, что в ней находится».

А это, по его меркам, было немало: один только ТОЗ-34 чего стоил! Это ружьё он приобрёл ещё до перестройки, когда в магазинах невозможно было ничего купить, и дорожил им, не меньше, чем его, приятель мотоциклом. Бесспорно, жизнь была дороже лодки, но всё-таки он не осознавал опасности — не думал, что эти молодые люди способны убить из-за лодки.

«Довезу до места и на этом мы расстанемся. Всё равно мне по дороге».

Вариант с побегом решительно не проходил, и он от него отказался. На случай непредвиденных обстоятельств оставалась надежда на ружьё, которое он брал всегда с собой. Чтобы оно не привлекало внимания посторонних, и главное, не мозолило глаза наблюдательных соседей, «стучавших» на него в милицию за то, что он охотится не по сезону, Алексей завернул его в брезентовый свёрток с удочками и лопатой. Ружьё нужно было только вытащить, и тогда из заложника он стал бы снова законным хозяином моторки, готовым вышвырнуть бандитов за борт.

Сидя в своей лодке прямо возле деревни, его терпению пришёл конец. Для того, чтобы достать ружьё, нужно было развязать свёрток, но это было только полдела, так как ружьё лежало в чехле. Алексей ждал удобного случая и тот вскоре представился.

Ругая всё на свете, Косой выскочил на берег размять затёкшие конечности. Солнце припекало, можно было снять пропахшую бензином Лёхину робу и на время забыть обо всех проблемах. Сев на камень, он подставил своё размалёванное тело ласковым лучам и даже прикемарил. Косого разбудила какая-то возня в лодке и, не сразу сообразив в чём дело, он резко вскочил.

— Ты чо там делаешь? — увидев, что Алексей копается с каким-то брезентовым свёртком, потряс он обрезом, спрятанном в куртке.

Алексей только расчехлил ружью, не хватило всего нескольких секунд, чтобы собрать. Можно было это сделать на глазах Косого, но патронташ с патронами лежал в рюкзаке. Вытащив удочку, он помахал перед глазами своего охранника,

— А-а, рыбачить собрался? Ну, давай, давай, я не против. Чо так бестолку сидеть, может, какую-нибудь рыбёшку поймаешь, уху сварим. Котелок-то есть?

Тот утвердительно кивнул головой. В его лодке было всё, что следовало иметь охотнику, рыбаку и просто запасливому мужику, каким он себя считал, а уж про такую мелочь, как котелок и мангал с шампурами, можно было даже не спрашивать.

Тем временем Алексей нашёл наживку и сделал заброс. Во время поисков червей он увидел в бардачке бумагу с ручкой, и до него дошло, что именно в этом его спасение. На удивление, сразу началась поклёвка. В коротких перерывах между забросами, он написал о своём захвате двумя вооружёнными бандитами. Теперь записку нужно было кому-нибудь передать, и тогда можно было надеяться на спасение. Когда причаливали к берегу, он видел двух мальчишек, рыбачивших метрах в двухстах от их лодки. По всему было видно, что рыба у них не клевала.

— Эй, рыбаки, на что ловите? — окликнул он ребят, когда те подошли ближе. И услышав, рассмеялся. — Ну, что же вы поймаете на хлеб? Иди сюда, я дам червей, — сказал он мальчишке постарше. — Подходи смелей, у меня целая банка.

Ничего не подозревавший Косой пропустил мальчика к моторке. Во время передачи червей Алексей успел шепнуть, что внизу лежит записка, которую нужно срочно передать председателю сельсовета. Когда вернулся Щипач, на берегу никого уже не было. Выгрузив из новенького рюкзака продукты, бандиты устроились на берегу. Косой с жадностью набросился на еду. Почти не пережёвывая, он глотал колбасу, запивая холодной водой.

— Я думал, ты хочешь заморить меня голодом, — мычал он от удовольствия. — Со вчерашнего вечера ничего не жрал. И у этого ханорика ничего нет. Тоже мне, таёжник сраный, — заругался он на Лёху. — Мог бы жратвой запастись. Ну да, конечно, тут тебя должны были накормить. А теперь вот тебе, фигу в зубы, — показал он кулак.

Перед посадкой в моторку Алексей собрал ружье. Осталось только вытащить патроны. Как нарочно его рюкзак оказался внизу, а за каждым движением следили две пары глаз. И, тем не менее, он решил рискнуть. Расстегнув клапан, он уже добрался до дна, где лежал патронташ, как злобно прикрикнул Щипач:

— Эй, фермер, ты что там… ищешь? Может у тебя оружие какое или жратву затырил? Ну, дай я посмотрю.

У Лёхи душа ушла в пятки. Сейчас бандиты его раскусят, и тогда прощай надежда на спасение. Бежать уже поздно и главное — теперь он им не нужен.

«Вот идиот, лодку пожалел. Надо думать о своей жизни, а не об этом дерьме…»

Он приподнял рюкзак, но в последний момент Щипача что-то остановило. Возможно, руки были заняты едой, или вспомнилось о «шмонах», которые постоянно устраивали в зоне, и то с какой ненавистью он смотрел на охранников, забиравших самое дорогое, что удалось утаить. Когда, Алексей ставил рюкзак на прежнее место, удалось вытащить два патрона.

Перекусив, сразу отчалили. Проходя мимо посёлка, Алексей увидел председателя сельсовета, стоявшего на берегу. Приветствуя, тот махнул рукой, Лёха ответил. Никаких мер по задержанию бандитов никто не предпринял.

«Значит, мою записку председатель не получил, — подумал молодой человек, — или посчитал за шутку. Теперь нужно рассчитывать только на себя».

Начальнику районного отдела милиции подполковнику Притыке позвонил председатель Охотского сельсовета Николай Иванович Одинцов и прямо с полуоборота, как хорошо отлаженный движок, заговорил о похищении человека, которое совершили два вооружённых человека.

— Постой, постой, — остановил его подполковник. — Давай по порядку и немного спокойней.

Председатель рассказал о записке, которую ему принесли мальчишки и о том, что видел своими глазами.

— В лодке сидели три человека: двое — незнакомые, а один свой — Алексей Козлов из Хандыги. Это его взяли в заложники. Уверен, у бандитов есть оружие. Лёшка здесь арендует участок у Татьяны Сорокиной, картошку сажает. Сам знаешь, у вас там нет нормальной земли, а здесь после ликвидации колхоза — сколько хочешь, да ещё частные подворья. Сейчас он, видать, приехал её окучивать. Давно пора, сам видел, его поле зарастать стало…

— Может, пацаны всё придумали, а ты шум поднимаешь, — недослушал подполковник. — Они сейчас, знаешь, какие шустрые, а в таком возрасте, сам небось помнишь, на подвиги тянет.

— Да, нет, я узнал его лодку, да и самого Лёху признал. Тут во всей округе ни у кого нет такого шлема, как у Фролова. Только он один танкистом рассекает на моторке. С армии привёз, служил в танковых войсках в Забайкалье. Пацаны говорят, что тот мужик, который сидел рядом с моторкой, был весь в наколках. Спина и грудь разрисована, как картина. Там и церковь с крестами, и длинноволосые красавицы. Таких наколок, говорят мальчишки, ни у кого они не видели.

Даже у дяди Паши, сидевшего в Гулаговских лагерях, не было такой красоты. — Ещё Одинцов сказал начальнику райотдела милиции, что Фролов — мужик серьёзный и просто так — шутки ради, развлекаться не стал бы. — Так что положение очень серьёзное — спасать его надо. И чем быстрей, тем лучше, — добавил он выговорившись. — Кстати на эту самую Бурхалу позавчера отправилась племянница Татьяны Сорокиной Наталья. Приехала она с мужем аж из самого Питера и пошла на резинке под мощным американцем. У нас никто даже не слышал, чтобы на резинку ставили такие моторы. Моща такая, скажу тебе, что прямо с места рвёт. Видать, у Татьяниной племяннице лишних денег не меряно. Могла бы и у меня моторку взять или у кого другого. Чтоб не дали что ли? Сам знаешь, деньги всем нужны.

Каждый одолжил бы за умеренную плату.

— А зачем она туда пошла? — с интересом спросил Притыка.

— Татьяна говорит, по следам своего отца решила пройти. Так сказать, отдать ему дань памяти. Он был в наших местах по делам службы в пятидесятых годах, вот тогда и присмотрел старшую дочку Марфы Тарасовой Настю. Говорят, в молодости она была первой красавицей. Младшая Татьяна и сейчас хороша, а та была ещё краше. Так вот, как Настя уехала в большой город, так больше здесь её никто не видел. За все годы ни разу не заявилась.

— А с кем она пошла на Бурхалу?

— Да, я ж тебе говорю, с мужем. Только, на мой взгляд, он не похож на её мужа. Так, скорей всего, какой-нибудь любовник, или такой же искатель приключений. Ты же сам, знаешь, как молодежь теперь живёт: сегодня с одним, завтра с другим. Ой, как бы беда там не случилась, — резко переключился председатель на главное — из-за чего звонил в райотдел милиции. — И чего им надо на этой Бурхале? Чувствую, здесь что-то не то. Давай, принимай меры.

После телефонного разговора подполковник собрал оперативников. Притыка был из молодых выдвиженцев, как здесь называли тех, кто занимал, любой значимый командный пост. Только недавно он сменил долго сидевшего в этом кресле полковника Стычука, по заслугам слывшим опытным и удачливым опером. Своим стремительным взлётом Притыка был обязан успешно проведённой операцией по задержанию перекупщиков золота. Но ни для кого не было секретом, что главную роль в его выдвижении сыграл бывший начальник, хотевший видеть на своём месте толкового оперативника, а не спущенного сверху «родственника».

Теперь, чтобы быстрее получить очередное звание, Притыке нужно было раскрыть какое-нибудь громкое дело, вызвавшее общественный резонанс. Такое дело уже возникло, но кроме неприятностей пока ничего не принесло. Известие о смерти сержанта мгновенно дошло до райкома партии, и он получил уже очередное указание. Из республиканского министерства тоже пришло безрадостное сообщение. В радиограмме говорилось, что министр взял расследование этого дела под свой личный контроль.

— Похоже, нашёлся след гастролёров, убивших сержанта Савченко и обворовавших пассажира «Ракеты», — докладывал милицейский начальник своим подчинённым. — Кстати похороны Савченко назначены на послезавтра. Ждём судмедэксперта из Якутска. Так вот, эти гастролёры захватили в заложники жителя нашего посёлка Алексея Козлова, и пошли вверх по Алдану на Бурхалу. Понимаете, преступники выскочили из кольца оцепления. Мы ждали их на трассе, а они нас перехитрили. Товарищи, это серьёзная недоработка. Лодочную станцию надо было взять под контроль. Лейтенант Власов, это касается вас. Почему не отправили туда людей?

Лейтенант путано пытался объяснить причину, но подполковник не выдержал.

— Не будем терять время, разбор полётов проведём потом, а сейчас я ставлю новую задачу: задержать преступников, захвативших человека с моторной лодкой.

Это надо сделать, как можно быстрей, чтобы не получить новых проблем. О личности преступников пока ничего неизвестно, мы также не знаем, зачем они пожаловали в наши края. Я связался с аэропортом, все вертолёты на полётах, ни одного борта нет и в Магане. Поэтому действовать будем своими собственными силами. Старшина Кычкин и сержант Мерлич вы пойдёте за преступниками на катере. Учтите, они вооружены. У одного из них есть оружие, поэтому при задержании надо действовать предельно осторожно.

 

Глава 56. Неожиданная развязка

Весь день Алексей вёл моторку. Вначале шли верх по Алдану, потом вошли в устье Бурхалы. Будто, шутя, Щипач сел за руль. Попробовав на разных оборотах, неожиданно заглушил мотор и тут же быстро запустил. Лодка рванула с места и понеслась, поднимая волны. Ничего не говоря, он отдал руль Алексею, а сам пересел на прежнее место. Из немого жеста тот понял, что Щипач проверил, сможет ли сам управлять его моторной лодкой.

«При первом же удобном случае они со мной разделаются».

Ближе к вечеру остановились на песчаной косе. Щипач вытащил рюкзак с продуктами, Косой кинул на песок свою куртку. Алексей мгновенно оценил ситуацию. От лодки до леса было метров сто, такое расстояние быстро не преодолеешь, уйти незаметно тоже было нельзя. А до устья реки Некучан, куда стремился Щипач и Косой, оставалось немного.

«Тянуть больше некуда, пришло время дать бандитам отпор».

Перед тем, как спрыгнуть с лодки, Алексей вытащил заряженное ружьё и направил на Щипача.

— Оружие на землю! Одно движение и я стреляю без предупреждения.

Ничего не подозревавший Щипач даже побледнел от страха. Это был прокол, в котором можно было винить только себя. Скрипя сердцем, он расстался со своим стволом. Алексей поднял обрез и задом попятился к лодке. Когда оттолкнулся от берега и запустил мотор, считая себя в полной безопасности, краем глаза увидел пистолет в руке Косого. Только сейчас до него дошло, почему тот носился со своей курткой, как с писаной торбой. Ничего изменить уже было нельзя. Косой выстрелил.

Пуля попала в грудь, вторая — в плечо. Сознания Алексей не потерял и даже не сразу понял, что произошло то, чего боялся больше всего. В ответ он разрядил ружье. Косой запрыгал на одной ноге и завизжал от боли. Тяжёлая дробь, предназначенная для утиной охоты, задела бедро. Истекая кровью, Лёха погнал моторку назад, вниз по течению.

Для Щипача и Косого это был удар ниже пояса, какого никто из них не ожидал. Такого не могло присниться даже в самом кошмарном сне: одни в дикой тайге, без лодки, продуктов и одежды. Надежды на то, что где-то можно разжиться едой и снаряжением не было. Слабым утешением оставалось только то, что на обратном пути можно будет сплавиться на каком-нибудь плоту, который они сделают из валявшихся по берегу лесин. Но ни топора, ни каких-либо других подручных средств у них не было. По-хорошему, им следовало рассчитывать только на удачу, какая их пока не покидала.

Корчась от боли, Косой выл, как раненый зверь. На штанине алело пятно и нагоняло какой-то дикий страх. Разорвав свою футболку, Щипач забинтовал рану.

— Да что ты орешь, как недорезанный! Перестань, говорю тебе, — не выдержав, прикрикнул он на напарника. — Кость не задета, всё на месте. Тебя зацепило чуть-чуть, да и то вскользь, а ты воешь… Ну попало пару дробинок, так что ж умирать из-за такого пустяка. Радуйся, что отделался лёгким испугом, могло быть и хуже

— Чему радоваться, тому, что меня покалечили? — простонал Косой.

— Тому, что он тебя не припечатал к земле. Думаю, если бы он захотел, то разнёс на куски. С десяти метров промазать невозможно.

Косой понимал, что Щипач прав: Лёха его пожалел. Однако от этого было не легче — с раненой ногой, он не ходок. Страха по этому поводу Лёнька не испытывал, думая, что Щипач его не бросит, однако время от времени закрадывались тревожные мысли. Касались они в основном цели их путешествия, о чём напарник толком ничего не сказал, и он решил вывести того на разговор. Был бы здоров, можно было бы качать свои права, а в том положении, в котором он оказался, оставалось только пресмыкаться, рассчитывая на то, что о тебе не забудут. Но у него был очень веский аргумент, с помощью которого можно было создать равновесие. Пистолет оттягивал карман куртки, подогревая его самолюбие и, давая шанс на спасение. Не хуже его это понимал и Щипач.

— Гляди-ка, как метко ты стреляешь! — подкинул он леща. — А я думал, что пистолетом ты можешь только играться. При таких ранениях, я думаю, эта сука долго не протянет.

Косой промолчал. При других обстоятельствах он обязательно постучал бы кулаком себя в грудь и с гордостью сказал, что когда-то занимался стрельбой. Пусть, мол, Щипач у него учится, пока он жив. А теперь только от одной мысли, что он обезножил и тот может его бросить, на душе стало неспокойно, мурашки пробежали по телу.

«Интересно, зачем он меня сюда потащил? Что ему надо в этой тайге? Сидел бы себе дома, как все нормальные люди, так нет же, ещё меня уговорил, а я, как последний лох, заглотил его приманку».

— Щипач, так всё-таки куда мы двигаем? — не спуская глаз с напарника, сказал он охрипшим голосом. — Давай начистоту, а то ты всё темнишь, да в молчанку играешь. Пока не поздно, может, повернём назад. Выйдем на Алдан и тормознём кого-нибудь.

— Да подожди ты.

— А чего ждать? На хрена мне мучиться с прострелянной ногой. Тяжёлое время я пересидел, бабки у меня есть. Так что, я возвращаюсь нах хаус.

— Да ты что озверел! — сорвался тот на крик. — Я тебе дам домой. Ты подписался идти со мной, значит идём до конца. Я тебя не брошу, не бойся.

Косой слушал, но все слова неслись мимо него. Где-то в глубине души он не верил Щипачу, хорошо понимая, что для него стал обузой. А раз так, то он теперь лишний. Об этом страшно было думать, но это был свершившийся факт, от которого, как бы ему не хотелось, никуда не денешься.

— Ты так ничего мне не сказал, куда мы двигаем и главное зачем? По моим прикидкам в этих местах мог спрятаться только медведь, а не твой должник, у которого надо выколачивать деньги. Ну, чо молчишь? Скажи, что это не так.

Он заранее решил, если Щипач начнёт снова юлить, никуда не пойдёт, а, если будет давить, пригрозит ему пистолетом. Лучше спокойно подохнуть здесь самому, чем умирать, как загнанная лошадь, выполняя его волю.

— Ну, если ты так хочешь знать, куда мы идём, так слушай меня внимательно, — будто с барского плеча, небрежно бросил Щипач и по привычке плюнул себя под ноги. — Идём мы за большими бабками — за такими, какие тебе даже не снились, — сказал он сквозь зубы. Будем клад поднимать.

Наступило секундное замешательство. Косой заморгал глазами.

— Что за клад, откуда он тут взялся? — придя в себя, уставился он на напарника. — И что там может быть?

— Золото. Очень много золота. Теперь тебе ясно, на какое дело ты подписался?

Тот промолчал, но его пыл заметно поубавился и этим сразу воспользовался Щипач.

— А то он, видите ли, назад собрался, — пошёл тот в наступление. — Если всё получится, не боись, я тебя не обижу, ты получишь свою долю сполна. Там должно быть ого-го сколько золотишка, — повторился он и развёл руки в стороны, словно пытался обхватить обещанную гору ценностей.

Косой не поверил ни одному его слову, но сообщением заинтересовался и серьёзно задумался.

«Кто знает, может и, правда, не врёт. Пока своими глазами не увижу и руками не потрогаю, ничего сказать не могу. Надо потерпеть».

— Вот только с ногой у тебя проблема получилась, — зацокал тот языком. — Надо тебя как-то лечить.

Неожиданно Сашка услышал гул, и ему показалось, что он видит летящий вертолёт. Душа ушла в пятки, первой мыслью было вжаться в землю и затаиться. Повернув голову в сторону реки, он понял, что это шумит река. От сердца сразу отлегло, мгновенный испуг прошёл. Косой ничего не увидел, но от этого проблема сама самой не разрешилась — дальше нужно было идти пешком.

— Есть проверенный способ снять боль, — сказал он Косому, — хорошо чифирнуть. У нас на зоне большим мастером в этом деле был Муфлон. Помню, как кружку он вмажет, так балдеет полдня: всё ему ни по чём. Давай я тебе заварю. — И не дожидаясь согласия, высыпал открытую пачку чая в кружку с горячей водой.

Отпив терпкой коричневой жидкости, Косой закрыл глаза. Бешено заколотилось сердце, кровь прилила к лицу. Всё ушло в никуда, боль стихла. Сколько пробыл в состоянии такого полёта, раненый не помнил, но когда пришёл в себя, увидел Щипача, и понял, что им надо идти. Вырезав палку, он медленно побрёл по берегу.

Ниже устья Бурхалы с самоходной баржи заметили плывущую по течению моторную лодку. «Казанка» шла самосплавом с вырубленным мотором, поэтому её несло то бортом, то кормой вперёд. Покачиваясь на волнах, она, как летучий голландец, неслась не повинуясь воле человека и даже вопреки ей. Капитан увидел в бинокль, что склонившийся возле руля человек в чёрном танковом шлеме, сидит неподвижно. Над ним висит туча комаров, а он не подаёт признаков жизни.

«Может спит, — подумал он, рассматривая „танкиста“, — а может всё-таки что-то случилось…»

Моторку развернуло, и капитан увидел тёмное пятно на его груди. Кровь была и на плече. На воду быстро спустили новенький «Крым» и лодку с телом Козлова подвели к барже. Механик отправил радиограмму в речное пароходство о выловленной «Казанке» с трупом, оттуда сообщили в милицию. В речном порту Хандыги баржа подошла к причальной стенке и моторку вместе с телом Фролова сразу подняли на причал, где уже ждала милиция.

— Смерть наступила от пулевого ранения в грудь. Стреляли из нарезного оружия, возможно, из пистолета, — сделал предварительное заключение судмедэксперт.

Материалы оперативно легли на стол начальника районного отдела милиции. Дело приняло серьёзный оборот, в министерстве требовали объяснения. Не медля, подполковник Притыка связался с министром.

— Товарищ генерал, докладываю. Сегодня днём на реке Алдан, на участке между населёнными пунктами Билир и Кумах экипажем самоходной баржи РК-511 выловлена моторная лодка «Казанка» с трупом Козлова Алексея Семёновича, жителя посёлка Хандыга. Установлено, что смерть Козлова наступила в результате пулевого ранения из нарезного оружия.

— Я уже об этом информирован, — остановил его генерал. — Установили, из чего стреляли?

— Так точно. Из пистолета ТТ. Сейчас работают эксперты на предмет связи этого ствола с другими преступлениями. В моторке найден ТОЗ-34 двенадцатого калибра и обрез. Ружье принадлежало Фролову, а обрез, по-видимому, — убийце. Потерял он его или забыл, пока непонятно. Ясно только одно, из обреза не стреляли, хотя он заряжен. Спусти курок и разнесёт голову не хуже, чем из карабина. Опасная игрушка. У нас такими не балуются, у местных мужиков в почёте охотничье ружью, особенно 12 калибра. Любят его дебоширы. Погибший Фролов разрядил своё ружью, но почему-то стрелял из одного ствола. Ещё даже не выветрился запах пороха. Возможно, уложил обидчика, а может просто попугал, чтобы знал наших.

— У вас есть какие-нибудь предположения по поводу преступления?

— По-видимому, это дело рук тех же гастролёров, убивших сержанта Савченко. Они захватили Козлова в заложники из-за моторки, на которой скрылись с места преступления. Об одном подозреваемом нам стало известно. Это некто Зайцев Леонид Сергеевич. Житель Подмосковья. Ранее судимый. Последний срок он отбывал в лагере общего режима за грабёж. Освобождён досрочно за примерное поведение. Ещё года нет, как вышел на свободу.

— Как установили?

— В вещах, найденных в моторке, обнаружили его паспорт. Уже отправили запрос по месту жительства и в колонию, где он отбывал наказание.

— Надо срочно мобилизовать всех сотрудников и бросить на поиски преступников. Проинформируйте местное население.

— Мы уже туда отправили катер, но, к сожалению, с ними нет связи.

— Продолжайте поиски. Завтра будет вертолёт.

 

Глава 57. Таёжными тропами

Стояла полуденная жара, от воды тянуло холодом, да лёгкий ветерок обдувал тела. По берегу Алдана лежали крупные валуны. Между камнями росли кусты тальника и дикого лука, цвели ромашки.

Как предполагал Фёдор, лодку загрузили под завязку. Два больших рюкзака и продукты в брезентовом бауле поставили вниз. Туда же пошёл металлоискатель, бензопила и весь инструмент. На них легли верблюжьи спальные мешки, вложенные в пистоны и обернутые полиэтиленом. Всю гору этого снаряжения сверху закрыли толстым брезентом. На случай мелководья был ещё один брезент, который можно было подвести под лодку. Немало места занимали три двадцатилитровых бачка с бензином. Именно столько по расчётам Фёдора должно было хватить, чтобы подняться вверх по течению и без проблем дойти назад.

Когда резинка была готова к отплытию, Наташа устроилась на носу, Федор сел на корме за руль и веслом оттолкнулся от берега. «Меркурий» завёлся с пол оборота. Резинка быстро набрала скорость и заскользила вверх по течению. На скорости раздувало волосы, охлаждало от жары. От нахлынувшей радости Наташа была на седьмом небе, сердце трепетало от счастья. Было радостно сознавать, что она на родине своей мамы и плывет по такой красивой реке.

Резинка шла, как быстроходный катер, рассекая широкую водную гладь. Как-то незаметно показалось устью Бурхалы. Мимо проносились каменистые косы и заросшие лохматыми лиственницами берега. Скала, долго видневшаяся впереди, мелькнула последний раз и скрылась за поворотом. Река стала петлять, лодка пошла по стремнине, обходя галечные отмели и выступавшие из воды камни. Километров через двадцать показалось устье Некучана — первого притока Бурхалы. Уже издалека стало видно, что это немаленький ручей, а приличная река. В неё впадал тот самый ключ Безымянный, где был тайник с Дальстроевским золотом. Не доходя устья, Фёдор причалил к берегу.

— Давай перекусим, а то потом будет не до того — как подойдём к Безымянному, обо всём забудем.

Наташа не возражала. Она уже давно посматривала на Фёдора в надежде на то, что он её поймёт и сделает остановку. На берегу обдувающего ветра не было, нещадно пекло солнце. Захотелось окунуться.

— Федя, я даже взяла с собой купальник, и как видишь, не ошиблась. — Она зашла в воду, и, постояв, купаться сразу расхотелось. — Лучше окунёмся на месте, — сказала она в своё оправдание.

Вскоре пылал костёр, огонь лизал почерневший от копоти чайник, попавшийся ему под руки.

— Осталось совсем немного. Главное не пропустить свой ручей, а то, если сразу не найдёт — всё пойдёт не так, как надо. По своему опыту знаю.

Пока Наташа «накрывала на стол», Фёдор привязывался по карте, и неожиданно для себя сделал открытие. В том районе, где был их ручей, он рассмотрел изгиб горизонталей, говоривший о том, что там распадок.

— По идее это тоже ручей, просто в масштабе этой карты его не видно. На местности определимся, какой из них первый от устья Некучана, а какой второй. Они оба Безымянные.

Так ни к чему ни прядя, сели за чай. Солнце давно перевалило за вторую половину дня и медленно клонилось к закату.

Щипач шёл впереди, следом ковылял Косой. Он еле передвигал ноги, палкой поддерживая равновесие. Болела рана, временами кружилась голова и немного подташнивало, по лицу катились капли пота. Было видно, что каждый шаг даётся ему с трудом. Впереди показался песчаный берег, намеченный для перекура. На привале можно было расслабиться, и кое-как опустившись на землю, Косой повалился на спину. С непривычки ныло всё тело, сердце готово было выскочить из груди, но как только он лёг, перед глазами всё поплыло. В этом блаженном состоянии он даже забыл о раненой ноге и неосторожно повернулся на бок. Острая боль ударила в голову, мгновенно сковала всё тело.

— Ой-й… — застонал он, сжав зубы и следом разнёсся громогласный мат. Он проклинал всех на свете и в первую очередь того ублюдка, который прострелил ему ногу. Казалось, его проклятьям не будет конца, но боль прошла и он замолчал.

— Смотри, тут кто-то стоял, — услышал он Щипача. — И, по-моему, совсем недавно. Вон, видишь, угли от костра. Их даже ещё не разнесло ветром, и зола сохранилась.

Косому говорить совсем не хотелось и, выдавливая из себя слова, он пробурчал, что это, наверно, какие-нибудь туристы.

— Кто сюда полезет посреди лета? Насколько я соображаю в этом деле, время настоящей рыбалки ещё не пришло, и охотиться рано.

— Угу, — буркнул, думавший о своём Щипач. Забыв про напарника, он обежал по кругу весь берег, чего-то выискивая и, как настоящий сыщик, разгадывал великую тайну. Ухмыляясь он, наконец, подошёл к лежавшему Косому.

— Кажись, тут был мужик с пацаном. По следам вижу. Сюда они приплыли на резиновой лодке, недолго постояли, пожрали и пошли вверх по течению. Слышишь меня: они пошли вверх. Значит, у нас тобой ещё не всё потеряно — когда они будут возвращаться, мы их встретим.

Косой слушал, но все слова неслись мимо него. Рана кровоточила, боль в ноге не проходила, причиняя боль при каждом движении.

— Дай бог бы. Может и, правда, с кем-нибудь встретимся, — сказал он сквозь зубы.

— Потерпи, осталось немного. Сейчас мы выйдем на Нучу.

Хотелось верить в счастливый конец этой истории, но с каждым шагом Лёнькины надежды в благополучном завершении путешествия гасли, как утренняя заря. Зато Сашка, воодушевлённый увиденным, теперь думал только о том, как завладеет резинкой неизвестных туристов. При наличии своей лодки снималось много проблем, неожиданно свалившихся на его голову. Одной из главных был раненый Косой, который сильно задерживал продвижение вперёд, кроме того, он мог навести милицию. После того, как Щипач узнал, что его паспорт остался в лодке сбежавшего Алексея, интерес к нему сразу пропал, и он усиленно думал, как бы от него избавиться. Решение этого непростого вопроса он опять оставил на самый конец.

«Когда разберусь с тем, ради чего заварил эту кашу, тогда будет видно, что с ним делать», — посмотрев на Косого, очередной раз подумал Щипач.

Внизу, откуда они пришли, послышался гул работающего мотора. Вверх поднималась моторная лодка. И только беглецы успели спрятаться в лесу, как она оказалась рядом. Это был небольшой катер, покрашенный голубой краской. Борта, как молнии, рассекали белые полосы, идущие сверху до ватерлинии. На них было написано «Милиция». В катере сидели двое мужчин в камуфляжной одежде. У одного Щипач увидел автомат Калашникова. Катер сбавил обороты и сквозь гул послышался голос сидевшего за рулём:

— Смотри, вон следы на песке, там кто-то ходил. Может, проверим?

Тот, к которому обратился рулевой, секунду колебался, видно, принимая решение, и дёрнувшись вперёд, отчего на груди запрыгал автомат, резко ответил:

— Да мало ли кто там мог ходить. Что мы будем останавливаться возле каждого следа. Наши подались вверх. Там и будем их мочить.

Рулевой добавил обороты, и катер снова рванул.

— Это по наши души, — сплюнул Щипач. — Слышал, мочить они нас собрались. Хрен вам! Вы ещё доберитесь до нас, а потом посмотрим кто кого.

— Лёха навёл. Значит, жив остался, а я думал, он больше не поднимется. Живучий гад оказался. Теперь мучайся тут из-за него… — И он опять разразился страшным матом.

— Песчаные берега обходим стороной, к воде не подходим, — не обращая внимания на грозные тирады раненого, строго сказал Щипач. — Пусть поищут нас вверху. — И он рассмеялся.

Заря потухла. На гребнях гор темнели силуэты вековых лиственниц, на склонах лес слился в одно серое пятно. Потянуло тёмные тучи, ветер гнал холод, пробираясь по глухим распадкам и долинам рек. Кое-как прокоротав ночь у костра, Щипач готовился к очередному броску, и даже не заметил, как резко сменилась погода. С севера дул пронизывающий ветер, низкая облачность затянула вершины гор, спустилась в долину реки. Пошёл мелкий моросящий дождь.

— Ну, вот и всё, Косой, приехали. Теперь придётся помокнуть — этот дождь может зарядить на пару дней. Но ничего, прорвёмся. Непогода нам только в помощь — дождь смоет все следы, а то эти менты вверху никого не найдут и вернутся сюда. Вот, лопухи! И чему их только учат в этой ментовке?

Дождь разошёлся. Моросящее облако плотной завесой закрыло горизонт.

— Давай вставай, надо двигать. Волка ноги кормят!

Косой нехотя поднялся. Идти совсем не хотелось — бессонная ночь и больная нога вывели его из равновесия, и внесли полную сумятицу в чувства. Но оставаться одному у едва тлевшего костра он не хотел, да и неизвестно, как это мог истолковать Щипач. Но главное, что заставляло его преодолевать неожиданно свалившиеся на голову трудности — маячившее впереди золото. Пока в кармане его куртки лежал пистолет, он чувствовал себя более-менее безопасно.

 

Глава 58. В тайге

Километрах в пяти выше устья Некучана мелькнула крыша какого-то строения. Фёдор сразу понял, что это охотничье зимовьё. Стояло оно в глубине леса, поэтому не каждый смог его заметить с реки. Но тут помог набитый глаз человека, ни один полевой сезон проведшего в тайге. Вокруг любого жилья человек невольно оставляет следы, по которым его можно найти. Кому-то такая неожиданно попавшаяся избушка давала крышу над головой, а кого-то спасала от смерти. Однако нередко случалось и так, что, не увидев зимовья, люди гибли почти на пороге.

Из леса к берегу вела набитая тропинка и, проследив, откуда она пришла, можно было определить, где находится человеческое жильё. Судя по крыше, избушка была небольшой, какие обычно строят охотники, живущие в тайге значительную часть времени в одиночку.

— На обратном пути мы туда заглянем, — крикнул он Наташе, — посмотришь, как обитают охотники. Я думаю, тебе будет интересно.

Наташа только кивнула головой. Её мысли опережали их лодку. Она уже представляла себе, как они вытаскивают мешки с золотом и пересыпают жёлтый песок в подготовленные для этого случая бачки для бензина. Эта мысль посетила Фёдора накануне, и девушка сразу за неё ухватилась: по дешевке купила три таких бачка, в которых теперь был залит бензин. Так можно было, не привлекая к себе внимания перевезти золото до самого Якутска.

«А дальше… Что делать дальше?» — Тут она тяжело вздохнула.

Благодаря этому кладу, она улучшит своё материальное положение, как обычно говорили в средствах массовой информации, когда речь шла об уровне жизни граждан страны. А если проще, то первым делом оденется, выкупит часть квартиры у соседей, сделает в ней ремонт, определит детей в престижную школу и откроет свой бизнес.

Мысли на этом терялись. Мало ли чего можно было сделать при наличии значительной суммы денег в твоём кошельке, а ещё лучше — на счете какого-нибудь надёжного отечественного или, ещё лучше, швейцарского банка. О том, как она будет продавать металл, пока у неё не было чётких идей. Работая на выставке минералов, она познакомилась с разными людьми. Были среди них и такие, кто не скрываясь, интересовался драгоценными камнями и жёлтым металлом.

По всему чувствовалось, у них хорошо прикрытый тыл, поэтому бояться им было нечего. Но сейчас она подумала, что от них надо держаться подальше.

«Ни в коем случае нельзя самой светиться, а то можно потерять не только золото, а даже собственную голову и всю семью».

От мысли об опасности, которая может угрожать её детям, маме и всем кто будет связан с этим золотом, ей стало страшно, но посмотрев по сторонам, и увидев убегавшую от них стайку уток, волна приятных воспоминаний снова заполнила её сознание.

Впереди показалось устье первого ручья, как определил его Фёдор по карте. Это был небольшой ключ, вытекавший из леса, стоявшего прямо под склоном горы. Если бы ни карта, на которой он выделялся только по изгибу горизонталей, его трудно было даже назвать ручьём. Тем не менее, Фёдор решил остановиться и обследовать окрестности этого распадка. Как и следовало ожидать, это был не тот ручей, который их интересовал. Об этом говорило многое и в первую очередь то, что он не сквозной: то есть, сразу замыкался и упирался в гору. А из рассказа Анастасии Андреевны следовало, что Жека приехал на оленьей упряжке по руслу ключа и где-то в долине спрятал дальстроевское золото, которое они теперь искали.

Следующий ручей, в устье которого Фёдор причалил «резинку» к берегу, по всем признакам подходил под описание. Долина ключа была довольно широкой, далеко впереди виднелись горы, где, по-видимому, был перевал в другую речную систему, откуда могли придти охотники. Зимой по руслу можно было свободно проехать на нартах от самых истоков до устья.

«Возможно, где-то там и спрятано золото, — подумал Фёдор. — Хотя, если руководствоваться Жекиной логикой лёгкой доступности к кладу, его надо искать ближе к устью Бурхалы. А какая же тут доступность, если до этого ручья на моторке за день не доберёшься? — спросил он себя и сам же ответил. — Если идти по тайге, то этот ручей совсем рядом с деревней, а по реке получается громадная петля».

После рассказа Татьяны Андреевны Фёдор был уверен, что Жека оставил золото в кварцевой жиле, залегающей в правом борту долины ручья. По своему опыту он хорошо знал — такую жилу можно увидеть в обрывистом берегу, или даже в пологом, но не задернованном, то есть, не перекрытом почвенно-растительным слоем. Теоретически это должны были быть скальные выходы каких-то горных пород, в которых по ослабленной зоне или по трещине образовалась такая жила. В данном случае она должна была залегать в песчано-сланцевой толще, развитой во всём районе.

О том, что склон должен быть обрывистым Фёдор был совершенно уверен. В то время, когда прятали клад, по календарю была весна, но ещё лежал снег. А для того, чтобы увидеть жилу на закрытом снегом пологом склоне, нужно было обладать какими-нибудь сверхчеловеческими способностями, чего наверняка не было у бывшего заключённого ГУЛАГа.

Спрятав лодку, двинулись вверх по ключу. Наташа привычно собрала свой рюкзак. Положила туда тёплые вещи и легкий спальный мешок. Фёдору досталась всё остальное. Кроме палатки и продуктов, в его рюкзаке оказался металлоискатель, топор и ножовка. Рюкзак получился тяжёлым и пузатым, как узел цыганки.

Вдоль склона пошла осыпь из тёмно-серых сланцев и песчаников. Под ними пищали полёвки и толстые рыжие лемминги. Среди обломков пород встречались куски молочно-белого кварца. В одном месте кварцем было выстлано подножье склона, но самой жилы не оказалось. Фёдор стал обследовать с помощью металлоискателя. Обойдя вдоль склона, он поднялся выше. Кварца здесь не было, молчал и прибор. Местами отмечались редкие отклонения стрелки, свидетельствовавшие о слабой сульфидной минерализации вмещающих пород. Это был пирит.

— Значит, не та кварцевая жила, — закончив поиски, сказал он Наташе. — Будем искать другую. Пойдём вверх по ручью.

Вокруг них стояла дикая тайга с непролазными зарослями кустарника. Местами приходилось пробираться как в джунглях. Выше по ключу стал донимать стланик, разросшийся повсюду. За весь переход они не встретили никаких признаков, говоривших о присутствии здесь Жеки. Но люди здесь были. Об этом свидетельствовали зарубки на деревьях и стреляные гильзы. Кое-где попадались старые ловушки на соболя или на ветках висели оставленные охотниками капканы. Почему-то их не забрали, и теперь они дожидались очередного охотничьего сезона, чтобы сослужить свою службу.

Шедший впереди Фёдор петлял по долине ручья, переходил вброд боковые притоки, поднимался на пологие склоны. К вечеру идти стало невмоготу. Наташа еле передвигала ноги, и в душе ругала тот день, когда согласилась идти на поиски этого клада. Багровое солнце сползло за горизонт, сизая дымка опустилась на тайгу. На небе погасла заря, забродили чёрные тучи. По долине поползли серые семерки.

— Похоже, погода портится, погнало холодный ветер, — сбросив рюкзак, сказал Фёдор. — Дождя не миновать, только бы не задержал надолго.

Порывы ветра раскачивали деревья и кусты стланика. Пошёл мелкий дождь. Фёдор привычно поставил палатку, развёл костёр и повесил новенький котелок с водой. Пламя вырвалось наружу, стало облизывать дрова, достало котелок. Повеяло долгожданным жаром. Дым закрутило в разные стороны, понесло вдоль ручья. Усевшись на сухой ствол упавшего дерева, Наташа почувствовала, как сильно устала. Ломило плечи, от напряжения тряслись ноги и даже кружилась голова.

— Ну, теперь мы с голоду не умрём, Фёдя взял кухню в свои руки, — с облегчением сказал девушка. — Есть хочется, спасу нет!

Фёдор забросил в котелок с кипящей водой два пакета концентрированной каши и банку тушёнки. Через пару минут в котелке забурлило, запахло специями и варёным мясом. Наташа вытащила хлеб и, не дожидаясь ужина, толстый кусок намазала маслом,

— Вот теперь можно спокойно ждать твоей каши, — с аппетитом откусила она хлеб. — А то на голодный желудок сидеть невозможно, дурные мысли лезут в голову.

Моросил дождь, рядом журчал ручей, а возле костра было тепло и по-домашнему уютно. Потянуло на разговоры.

— Завтра пойдём обратно по другому берегу, проверим левый склон, — задумчиво сказал Фёдор. — Не исключено, что твоя мама что-то перепутала, или Жека сделал это умышленно. Хотя, если он заходил в долину этого ручья с устья, то для него это была правая сторона. Как я сразу не догадался, — укоризненно закачал он головой. — Жека же не геолог, поэтому для него, что правый берег, что левый — без разницы.

Слушая Фёдора, Наташа только грустно улыбалась. Она вспомнила, как однажды заблудилась в маршруте, когда работала в Забайкалье, и как испуганная металась по тайге в поисках какой-нибудь надёжной привязки. В итоге ушла далеко за границу своей площади, и только благодаря случайной встрече с рыбачившими там старателями, вернулась в свой лагерь. С тех пор она стала бояться тайги, и даже, защитив диссертацию и став кандидатом наук, настоящим геологом себя не считала.

— Склон там вообще-то очень пологий, — дошло до её слуха, — значит, был закрыт снегом, когда прятали золото. Стало быть, больших надежд на то, что мы там что-то найдём, у меня нет, но проверить надо. Кстати та кварцевая жила, которую мы встретили в нижней части ключа, возможно, протягивается на левый берег. Мы её проследим, пройдём по простиранию. Постой, постой, — на мгновенье он замолчал.

Вспомнилось о поисках золота на Перевальном. Там рудопроявление находилось на самом водоразделе. Именно на водоразделе могут сохраниться обрывистые скалы и останцы — свидетели некогда существовавших горных хребтов, разрушившихся за миллионы лет. — Значит так, завтра полезем на водораздел, — сказал он решительно. — Я бы пошёл прямо сейчас. Идём? До темноты ещё успеем.

После еды, да ещё по дождю, идти никуда не хотелось. Наташа стала уговаривать, чтобы отложить на утро, и он сдался.

— Ты, Фёдя, молодец, похож на моего папу. Я в тебе это сразу увидела, когда ты приезжал к Нинель Захаровне. Ну, ты тогда её убил напрочь своей базой данной, а потом ещё отказался от приглашения в аспирантуру. Ты не представляешь, что потом было! Она жизни никому не дала пока не оцифровала свою картотеку с анализами золота и не сделала из неё настоящую базу данных. Всё по образу и подобию твоей. Потом она ещё долго тебя вспоминала.

— Нинель Захаровна — прогрессивный человек и настоящий учёный. Естественно, в моей базе данных она увидела рациональное зерно и пошла ещё дальше. Весьма похвально!

— Может, ты зря отказался от её предложения. Сейчас, глядишь, стал бы светила науки, пробился в академики. Кстати, что с твоей базой данных?

Фёдор пошевелил костёр, подкинул толстые ветки. В огне зашипело, языки пламени полезли вверх, облизывая сырые дрова, и, вырвавшись наружу, осветили лицо.

— Это долгий разговор. Пока, как собака на сене, никому не даю. Все, кто ей интересуется, хочет извлечь какую-то материальную выгоду, а я не для этого её создавал. Эти материалы должны служить для науки, а не для бизнеса. Я вообще-то, не теряю надежды на то, что геология когда-нибудь возродится и тогда эта база данных будет моим вкладом в новое дело.

Наташа каждый раз поражалась его стойкости и крепкому характеру. В сложное перестроечное время, когда каждый старался любым путём удержаться на плаву и думал только о себе, он жил надеждой о будущем науки.

— Обидно, что пропадает такая информация. Используя твои данные, уже сейчас можно было бы открыть ни одно месторождение или оценить перспективы известных.

Она же у тебя совсем не работает. Продай её кому-нибудь или, в конце концов, передай Нинель Захаровне, она сумеет распорядиться ей правильно. Кстати она бы и сейчас взяла тебя к себе в лабораторию, я в этом абсолютно уверена. Ей нужен такой толковый помощник, как ты. Жаль, что ты тогда с ней не встретился.

— Ещё не вечер. Может, не раз увидимся. Сейчас главное — найти этот клад. –

Неожиданно он замолчал и стал прислушиваться. — Слышишь, где-то стреляют, — сказал он, испуганно посматривая вниз по долине ручья.

— Тебе, наверно, показалось. Кому тут стрелять, сейчас же не охотничий сезон.

И в этот момент до их слуха донеслась стрекотня, а следом долетел раскатистый выстрел, эхом прокатившийся по долине.

 

Глава 59. Зимовьё охотника

Переход по тайге оказался тяжелее, чем предполагал Щипач. Шли по берегу большой горной реки Нуча, как было написано у его деда. Сухие террасы сменялись марями, заросшими густым ерником и редко растущими лиственницами. Кое-где мерзлота выдавила кочки, доходившие почти до пояса. Между ними приходилось пробираться или прыгать с кочки на кочку. Сашка делал это легко, а Косой буквально переползал с одного «пупка» на другой. Взгромоздившись наверх, он даже ложился поперёк кочки и переводил дух.

После очередной мари в низине блеснул ручеёк, засеребрилась вода. Там сделали привал. Косой повалился прямо на землю, с трудом перевёл дыхание. Бешено колотилось сердце, хотелось вытянуть ноги и так лежать неподвижно.

Когда до нужного ключа осталось немного, еле передвигавший ноги Косой к своей радости услышал, про какой-то дом, стоявший прямо по курсу. Они осмотрелись вокруг и по-воровски, крадучись зашли в избушку. Здесь было сыро, пахло плесенью и застоявшимся воздухом. Сашка сразу полез проверять мешок, подвешенный к потолку, а Косой сел возле печки. Под приступком лежала береста и растопка, а рядом — стопка сухих дров.

— Ух, ты, сколько жратвы! Крупа, сахар и даже какие-то супы в пакетах. Запасливый охотник. Ну, молоток, подумал о нас.

Ничего не говоря, Косой стал растапливать печку. От первой же спички затрещала береста, потом занялась растопка, огонь пополз вверх и сразу перекинулся на дрова. В зимовье запахло дымом, дыхнуло теплом.

— А вот это ты зря, — вырвалось у Щипача. — По дыму нас могут застукать.

— Да ты чо! Кто застукает? Тут на сотни километров никого вокруг.

— Осторожность не помешает.

— Что же, мы теперь будем мёрзнуть возле печки и жевать чёрствый хлеб всухомятку.

— Ничего страшного, можно потерпеть. Осталось совсем немного.

Нервы были на пределе и Косой не выдержал.

— То же мне нашёлся осторожный. Надо было раньше думать об этом. Я из-за тебя получил пулю и лодку…

Щипач неожиданно вскочил и схватил Косого за грудки. В его глазах сверкали молнии.

— Эй ты, сука, помолчи, пока я тебе по голове не настучал. Это из-за тебя поднялся весь этот шухер. Не видишь что ли, менты упали нам на хвост. Зачем мне твои проблемы? Своих хватает. Тебе делаешь добро, а взамен никакой благодарности, да ещё он, видишь ли, ствол заимел и возомнил из себя гегемона. Я тебе сейчас покажу такой пистолет…

Он хотел его ударить, но в последний момент опять сдержался. Раньше времени портить отношения с напарником не стал. Тем более у того было оружие. Сошлись на том, что сейчас они приготовят поесть и впредь зажигать огня не будут. Щипач облазил всё зимовье и даже походил вокруг него. Труды оказались ненапрасными. Возле избушки он нашёл тайник, в котором было спрятано ружьё и патроны.

— Ура, теперь и я при оружии, — радовался он, как последний школьник подарку родителей. — Хоть это старая двустволка, но зато исправная. Ну, теперь держись, — помахал он кулаком кому-то.

Поев, он собрал консервные банки, валявшиеся возле зимовья, и повесил их на проволоку.

Вечерело. Моросил дождь, туман стелился по реке. В сумерках проглядывал стоявший на берегу лес. Милиционеры вымокли, хотелось согреться, попить горячего чая, но, как нарочно, ни палатки, ни печки на катере не оказалось. Опытный Микола, как звали коллеги сержанта Мерлича, в этот раз не взял с собой ничего.

Всё случилось так быстро, что на сборы не осталось ни минуты. После приказа начальника он успел только позвонить жене на работу, предупредил, чтобы вечером не ждала. Даже толком не поев, дожевал на ходу столовский бутерброд, и бегом на катер. А причина была всё та же: в районе появились какие-то «гастролёры». Только сошли с якутской «Ракеты» на берег, и сразу труп. Главное кого убили? Его друга Ваську Савченко. Они вместе рыбачили, а по выходным попивали пивко с вяленой рыбкой, иногда случалось, даже хорошо поддавали. Как ни как, были они земляками, а на чужбине любой земляк вроде родственника и с кем, как не с ним хочется поговорить за жизнь, рассказать о проблемах и даже излить свою душу.

«Эх, Васька, Васька, как же ты так! — тяжело вздохнул сержант. — Не уберёгся от руки ублюдка. Как же теперь твоя ненаглядная Маринка будет одна с двумя пацанами. Вот, жизнь! Сегодня мечтаешь заработать побольше денег, а завтра они тебе уже не нужны. Я за тебя отплачу, выдам…»

— Как ты думаешь, зачем они сюда забрались? — который раз спросил старшина Кычкин, прервав его размышления. Скорее всего, этот вопрос он задавал сам себе, но слова вырвались наружу и теперь относились к сержанту.

От не разговорчивого старшины трудно было услышать лишнего слова, а если Мерлич что-то спрашивал у него, тот каждый раз невнятно отвечал, по-видимому, думая о чём-то своём или, в силу своего менталитета, просто молчал.

— Да кто его знает, — буркнул Мерлич в ответ. — Может, прячутся от кого-то.

Для сержанта старшина Кычкин был командиром на катере. А что может быть общего у командира с подчинённым?

«Он начальник, значит, ты никто, — подумал Мерлич. — Должен выполнять его приказы даже, если они тебе не нравятся или кажутся дурацкими. Ну вот, например, на кой чёрт мы попёрлись вверх по этой Бурхале. На берегу были свежие следы, надо было остановиться и посмотреть кто их оставил. Места здесь не такие людные, как возле посёлка. Глядишь, что-нибудь бы накопытили, тогда бы не пришлось сейчас мокнуть под этим нудным дождём. Так нет, Кычкин не послушал.

Вот и результат: весь бензин сожгли, вдобавок ко всему вымокли, как паршивые псы. Раз ты неправ, скажи честно, так мол и так, сержант Мерлич, или просто Микола, не послушал тебя — дал маху. Я бы всё понял: ну с кем не бывает. Нет, молчит, словно в рот воды набрал. Вот человек! И опять не слушает. Говорю ему:

„На Некучане я знаю одно зимовье, давай проверим, если никого в нём нет, заночуем. Хоть подсушимся немного“. Так нет, не хотел даже слушать, говорит, мы отклоняемся от маршрута, нам приказано пройти по Бурхале. Вот и прошли вхолостую! А бандитам наплевать на приказы начальства: они могут быть где угодно. Тоже мне следопыт нашёлся: думает, бандиты сами выйдут на него. Нет, дорогой, держи карман шире. Эти сволочи где-то затаились, их даже дождь не берёт. Ох, быстрей бы с ними закончить! К выходному, думаю, погода выправится. Обещал Наталке, что свожу её с Оксанкой на Амгу. Ох, какие там красивые места! А песчаные косы…»

Его снова встряхнул старшина.

— Слышишь, дымом пахнет. Вон он даже висит над рекой. Мерлич хотел ответить что это туман, но в тот момент, когда уже открыл рот, чтобы сказать, уловил едкий запах дыма, который нельзя было спутать ни с чем. Сомнений не было: где-то рядом были люди.

— Точно пахнет дымом. Ну ты, молодец! А я сразу не почувствовал, нос заложило. Думал ты… — Что он думал, сержант не сказал, но старшина его понял. Всю поездку он ловил на себе его недружелюбные взгляды, понимая, что в душе тот критикует его действия. И вот, к его удивлению, похвалил.

«Ну, это дорогого стоит. От этого Мерлича не дождёшься одобрения. Бодливой корове бог рога не дал. Ему бы только покомандовать, а он всего-навсего сержант. Сам виноват, надо было учиться. Кстати ещё и сейчас не поздно, он же моложе меня».

Сержант стал осторожно грести, направляя катер ближе к берегу.

— Наверно, они в зимовье. Сейчас мы их возьмём тёпленькими. Ну, держитесь!

Катер тихо ткнулся носом в обрывистый берег и старшина с сержантом крадучись пошли по тропе. Не успели они пройти десятка шагов, как сквозь лес увидели зимовьё и вившееся из трубы серое облако.

— Точно, тут они, — тихо шепнул старшина. — Сейчас мы им…

Неожиданно он споткнулся и следом лес наполнился грохотом. Старшина пытался встать, но чем сильнее дёргался, тем громче гремело. Ноги запутались в проволоке, к которой были привязаны консервные банки. Сержанту стало не по себе.

— Вот…, - выругался он сгоряча. — Сами всё испортили. Надо было под ноги смотреть…

Тотчас раздались выстрелы. Пули просвистели рядом с ними. Стреляли из двух стволов. Как сразу определил сержант, один раскатистый — был ружейным, второй — вроде громкого хлопка, походил на выстрел из пистолета.

«Ничего себе, преступники серьёзно вооружены, а подполковник сказал, у них один ствол».

— Не стреляйте, — срывающимся голосом закричал старшина. — Милиция. — В ответ прогремел одиночный выстрел из пистолета.

— Обходим, — крикнул старшина на ходу. — Я захожу справа.

Они рассредоточились и, пригибаясь, побежали к зимовью. На ходу старшина послал автоматную очередь. В кого он стрелял, сержант не увидел, но тоже выстрелил из своего табельного «Макарова». На мгновенье наступила тишина, но неожиданно выстрелы разорвали тишину, рядом с ним пуля ударила по земле и со свистом рикошетом ушла в сторону.

Стреляли из-за угла зимовья, потом ружейный выстрел раздался из-за дерева. Тяжёлая пуля прошла рядом с головой старшины. Тот в ответ разрядил автомат.

До зимовья оставалось ещё метров двадцать-двадцать пять. Старшина присел, застучал его автомат. Пули кучно легли в дерево. Оттуда снова раздался выстрел.

Не добегая зимовья, старшина резко рванул в сторону, сержант спрятался за деревом. Он увидел, как один бандит, выбежав из-за зимовья, побежал навстречу старшине. Второй его прикрывал.

— Бросай оружие! — услышал сержант голос старшины. В ответ раздался звучный хлопок и всё стихло.

— Старшина! — крикнул сержант и, не выдержав, побежал вперёд, стреляя на ходу. Его голос эхом отозвался в лесу, вернулся назад.

«Ох, мне бы сейчас автомат! — мелькнуло в голове, — что этот „Макаров“».

Раздались два одиночных выстрела, и опять наступила тишина. Стало слышно, как шумит река, да ветер раскачивает деревья.

Ветер рвал тучи, поднимался вверх туман. После прошедшего дождя было сыро. На ветках висели капли воды. Они попали в паутину и мелкими алмазами заискрились на солнце. Под его лучами ожил паук, спрятавшийся под скрюченным листом ольхи, и по тонкой ниточке-паутинке побежал проверять задрожавшую ловчую сеть.

После вчерашнего перехода у Наташи с непривычки болели ноги, ныла спина. Ей казалось, что сегодня она не ходок, но, как только погода выправилась, и на небе снова появилось солнце, от невесть откуда взявшегося прилива энергии захотелось даже петь. Сразу вспомнилось, что она на Севере и идёт по следам своего отца. И не просто идёт, а занимается поисками спрятанного клада.

«Если мне повезёт, то я вылезу из этой ямы, в которую попала не по своей воле. Только бы найти…»

Вышли, когда немного подсохло. Сразу началась марь, под ногами зачавкал напитанный влагой сочный зелёный мох-сфагнум, брызги полетели в разные стороны. От непомерной нагрузки у Наташи стали деревенеть мышцы ног, на лице выступили капли пота. Хотелось встать на твёрдую почву, и Фёдор, будто угадав её желание, прижался ближе к склону.

Пошёл молодой лиственничный подлесок, под ногами зашуршала щебёнка, покрывавшая рыжий суглинок. Идти стало легче, только мешал разросшийся стланик, преграждавший дорогу. Пришлось опять подойти к ключу и идти вдоль русла. Через десяток шагов Фёдор встал на звериную тропу. На ней были видны едва заметные следы сохатого, когда-то пробежавшего к реке. Зверь никуда не спеша, бежал по своим звериным делам, известным только ему одному.

Тропа привела к развалу белого кварца и ушла дальше. Фёдор остановился. Кварц лежал на горе, и молодой человек сразу взял к крутому склону. Обломки кварца поднимались выше. Неожиданно путь преградила полуразрушенная скала чёрных базальтов. Не доходя, Фёдор свернул в узкую долину бокового ручья. Лохматые ветки цеплялись за одежду, лезли в лицо. Над головой по голубому небу неслись копны белоснежных облаков и, натыкаясь друг на друга, громоздились над вершинами высоких гор, видневшихся вдали. За развалом камней пошла седловина, поросшая редкой ольхой.

В нос ударил терпкий запах багульника, наполнивший окружающее пространство. Фёдор остановился и, дожидаясь Наташу, посмотрел назад. Внизу, откуда они только что пришли, петляя по долине, бежал ручей, зеленели мари, напротив — стеной стояли лес, а выше виднелись горы с заметно поредевшим лесом.

— Красота! — невольно вырвалось у Фёдора. — А на перевале будет ещё интересней, оттуда далеко видать.

— Надеюсь, мы туда не полезем, — тяжело дыша, сказала подошедшая Наташа. — Полюбуемся лучше отсюда.

Фёдор только улыбнулся и, повернувшись, чтобы идти дальше замер от неожиданности. Впереди виднелась тёмная скала, которую рассекала светло-серая трещина. Эту скалу можно было бы увидеть с противоположной стороны ключа, по которой они проходили вчера, но помешал высокий лес, стоявший в пойме.

— Это, кажется, она, — сказал он задумчиво. — В такой полости можно спрятать, что угодно. Но где же кварц?

Подойдя ближе, они увидели, что трещина заполнена молочно-белым кварцем, который покрывал лишайник. Из-за этого она не бросалась в глаза. Жила впечатляла: её ширина превышала метр, а в раздувах было и того больше. Фёдор предположил, что после образования жила претерпела значительные изменения, и, из некогда монолитной, стала разбитой на крупные глыбы и мелкие обломки. Виной тому, были деформации вмещающей породы, возникшие в результате разных геологических процессов. Хорошо присмотревшись, можно было заметить, что в верхней части образовался уступ, и на нём как-то неестественно навалены обломки кварца.

Фёдор поднялся наверх, провёл рамкой металлоискателя. В наушниках загудело, стрелка прибор зашкалила.

— Ого, вот это аномалия! — воскликнул он от неожиданности. — Значит, тут много металла — целое месторождение.

Подбадриваемый Наташей, он стал разбирать камни.

— Федя, ты сначала сбрось здоровую глыбу, а потом вытаскивай мелочь. Видишь, она их держит. Ей, как будто специально, придавили те камни. Бросай её вниз, я отойду.

Как только Фёдор столкнул глыбу, дело пошло быстрей и вскоре под обломками белого кварца показался полотняный мешок.

 

Глава 60. Утренняя заря

Щипач с Косым шли вдоль ручья. Постепенно долина стала сужаться, впереди замаячил первый приток, впадавший справа от них. Этот ручей был тем ориентиром, который ожидал увидеть Сашка. На мысу должна была стоять чёрная скала, с нависающей лиственницей. За изгибом долины Щипач увидел скалу. От радости он остановился и до боли сжал ствол автомата, висевшего на груди.

«Всё правильно, вот она. Дед не обманул».

Неожиданно радость сменилась разочарованием: дерева на скале не оказалось. Он помнил каждую строчку описания, и ошибиться не мог. Огромная лиственница с перекрученными ветвями должна была расти в ложбинке за скалой с наклоном в сторону ручья. Дед даже указал её примерную высоту и толщину. Из записки следовало, что такие деревья здесь почти не встречались, следовательно, лиственница была очень старой. Чтобы убедиться в своих догадках, Сашка обошёл скалу по ручью и поднялся на уступ, где по его предположению, должен был увидеть ту лиственницу. О том, что она тут когда-то росла, говорили полусгнившие ветки, валявшиеся повсюду. Сам ствол он нашёл недалеко от скалы. Тяжёлый груз упал с его плеч.

— Ещё немного потерпи, — вытирая пот с лица, сказал он сидевшему на камне Косому. — Это точно здесь. Дерево упало в ручей и его унесло вниз. Сейчас полезем на гору. Идти надо очень тихо, вдруг там кто-то есть. Без моей команды не стреляй.

Вытащив мешок, Фёдор запустил туда руку и сразу почувствовал рыхлую массу. Пошевелив, он набрал целую горсть, рука ощутила необычную тяжесть. Такая высокая плотность могла быть только у благородных металлов. Он открыл мешок и увидел жёлтый песок. Это было золото. Оно лежало в берестяном коробе, по форме напоминающим прямоугольное корыто, сверху его закрывала какая-то полуистлевшая светло-серая шкура. Столько золото Фёдор не видел никогда. Золотой песок блестел на солнце, слепил глаза.

— Наташа смотри, вот это золото. Мы его нашли! Теперь оно наше, всё это принадлежит только нам с тобой. Нам и больше никому…

То ли от счастья, то ли от волнения, а может просто от мощной энергетики, исходившей от драгоценного металла, она растерялась и только моргала глазами не в силах вымолвить ни слова.

— Да, да, это наше, только наше, — быстро придя в себя, защебетала она, как птичка. — Вот это удача! Ты знаешь, я до конца не верила, что мы его найдём, Ну, теперь заживём! Долой нищая жизнь, да здравствует богатство! Я уже знаю, как им распоряжусь. Можем и твою долю там же пристроить.

— Интересно, с какого прииска это золото, есть ли в моей базе данных? — задумчиво сказал Фёдор.

«В такой момент он ещё думает о своей базе данных! Ну, чудак! От науки у него, наверно, поехала крыша».

— Это не всё, должен быть ещё один мешок, — дошло до её сознания. — Сейчас я его раскопаю.

Как дети они играли золотым песком, пересыпая с ладони на ладонь, и строили планы на будущее, когда из-за скалы показались вооружённые люди. Их было двое. У одного Фёдор увидел автомат Калашникова, второй был с пистолетом. Оружие смотрело прямо на них. Фёдору бросилось в глаза, что на вид они были младше его. По одежде их можно было принять за обычных туристов, каких немало повидал он на своём веку, или за продвинутых поселковых парней, изображавших из себя опытных таёжников, но в руках у «туристов» было оружие, направленное на них, а на лицах — не прикрытая ненависть. Они были незнакомы, ничего плохого им не сделали, значит, этих парней интересовала только клад. Именно из-за него они их ненавидели. Незнакомцы выбрали самое подходящее время, когда золото извлечено из тайника, а счастливые кладоискатели, позабыв об осторожности, резвятся словно детвора.

Первой мыслью Фёдора было схватить ружьё и разрядить в бандитов. Только чего он этим добьётся? Пока до него дотянется, его расстреляют на месте, а потом примутся за Наташу.

«Нет, это не годится, — отмёл он сразу эту мысль. — Поздно. Теперь надо дождаться благоприятного случая. А если его не будет, тогда…»

О смерти страшно было думать, но такую вероятность он не исключал. При виде золота люди теряли рассудок, а тут его было очень много, поэтому, чтобы замести следы, бандиты могли пойти на всё.

— Ну, что хонорики, где наше золотишко? Давайте его сюда, — качнув автоматом, сказал Щипач. — Рано радуетесь, суки. — Вдогонку прозвучала тирада матерных слов, от которых даже Фёдору, наслушавшемуся их в армии, стало не по себе.

— Вы кто такие? — с вызовом бросил он незнакомцам

— Я тебе сейчас покажу, кто мы такие. — И Щипач ударил его кулаком в лицо. Тот от неожиданности чуть не упал и, переступив с ноги на ногу, сделал шаг назад. — Теперь ясно, кто мы такие? Ага, вот наше золото. — Он приподнял мешок. — Тяжёлый, зараза. Но мне кажется, здесь не больше сорока килограмм, а должно быть как минимум в два раза больше. Где остальное, куда его дел, паскуда? — опустив мешок, он шагнул к Фёдору. Тот смело смотрел прямо в глаза незнакомца

— Это всё, другого нет. Мы только открыли. Ты вовремя…

— Я всегда вовремя. А где же обещанные восемьдесят кило. У деда написано, что должен быть целый вьюк.

«У какого деда, какой вьюк?» — лихорадочно думал парень.

Щипач подошёл к трещине, где лежал мешок и, ничего там не увидев, стал пинать их рюкзаки.

— Значит, больше нет, говоришь. Это всё золото. Маловато!

Про себя он что-то бубнил, словно подсчитывая своё состояние, и не удовлетворившись полученным результатом, вернулся к Фёдору.

— Давай колись, где ещё половина?

— Тебе же говорят, что это всё, — не выдержав, заплетающимся языком произнесла Наташа. — Где мы тебе возьмём…

— Я тебя не спрашиваю. Помолчи! С тобой, красавица, мы займёмся отдельно. Потерпи немного…

Оба ехидно рассмеялись, и от их смеха Фёдору стало не по себе. Он только представил, как эти насильники будут издеваться над Наташей, кровь прилила к лицу.

— Жаль, что так мало. Ну да, хрен с ним. Нам, Косой хватит и этого на хлеб, а может и ещё на что-нибудь. — В усмешке он оскалил корявые зубы и плюнул на глыбу кварца, валявшуюся в стороне. На глаза попался металлоискатель. — Что я вижу! — обрадовался Щипач. Было видно, что он удовлетворён этим открытием. –

Сейчас мы поищем вторую половину. Иди, включай, — приказал он Фёдору, — и пройдись там, где нашёл это. — Он кивнул на мешок.

Так же, как первый раз, в наушниках загудело, стрелка металлоискателя готова была выскочить наружу.

— Вот, видишь, а ты, говоришь, что всё забрали, — нервно засмеялся бандит.

— Он хотел нас кинуть, скотина, — вмешался Косой. — Я бы ему за это врезал.

По весу мешок оказался почти таким же, как первый, только золото лежало в каком-то светлом куске кожи. Вокруг него виднелись слежавшиеся клоки шерсть. Это была облезлая оленья шкура.

— Давай вытряхивай из рюкзаков своё барахло, и клади туда золото, — приказал он парню.

Фёдор потянулся к рюкзаку и хотел схватить ружью, лежавшее рядом. Тотчас раздался выстрел, от боли перекосило лицо. Пуля вскользь задела руку ниже локтя.

— Куда…, - злобно матюгнулся Косой. — Ещё одно движение и я тебя пристрелю. Со мной шутить не надо. Я так и знал, что он полезет к оружию. Это мы уже проходили.

Его перебил напарник, встряхнувшийся произошедшим.

— Я тебе сказал освобождать рюкзаки, а ты хватаешься за ружью. Вот за это ты и получил. Тебе понятно…?

В выражениях бандит не стеснялся: направо и налево, посылая всех подряд. Держась за прострелянную руку, Фёдор кивнул Наташе, мол, не беспокойся, у меня всё в порядке. У девушки навернулись слёзы на глаза.

— Да, вы что ребята! Что мы вам сделали? — всхлипывала она. — Откуда вы взялись на нашу голову?

Щипач засмеялся. Смеялся он какой-то нервной, дёргающейся улыбкой, от которой его лицо перекосило и оно приобрело лилово-красный цвет. Неожиданно он резко остановился.

— Помолчи, пока тебя не трогают, — сказал он жёстко. — Пусть скажет спасибо, что я не выстрелил из автомата.

Возле лодки всё было так же, как они оставили. Только подсознание подсказывало, что бандиты перевернули в резинке всё вверх дном. Ручку охотничьего ножа, видневшуюся из-за ствола дерева, Фёдор заметил издалека. Перед выходом он отрезал верёвку, а нож воткнул в дерево. Так он там и остался, и теперь клинок стал главной надеждой на спасение. Когда проходили мимо дерева, Фёдор незаметно выдернул его из дерева и быстрым движением опустил в карман. Бандиты ничего не заметили.

— Рюкзак сюда, — командовал Щипач.

Здоровой рукой Фёдор снял одну лямку с плеча, тяжёлый рюкзак камнем рухнул на землю.

— Осторожно…! — заругался бандит. — Зачем бросаешь? Раз не твоё, значит надо швырять. — Он прочитал ему назидательное нравоучение, как нужно обращаться с частной собственностью, а напоследок связал и толкнул вперёд. Фёдор рухнул на землю. — Ты отдыхай, а мы займёмся твоей бабой. Уж больно она хороша! Мне такие снились на нарах. Сейчас мы ей…

Самое страшное, чего Фёдор боялся больше всего, начинало претворятся в жизнь.

Надо было как-то потянуть время и, не задумываясь о последствиях, он резко бросил:

— Оставь её в покое. Без меня вы отсюда не уйдёте.

Щипач хотел заехать ему сапогом, но то, что услышал, остановило.

— Учти, этот лодочный мотор, так же, как машина, заводится ключом. А он очень далеко. Так что побереги силы для гребли.

Сашка уже считал эту резинку своей законной собственностью, и строил далеко идущие планы, а оказалось, с ней возникли серьёзные проблемы. Это кардинально меняло положение. Теперь нужно было думать, как заполучить этот ключ, без которого могло сорваться приятное путешествие.

— Вот… ублюдок! — выругался он. — Ты у меня сейчас получишь…

«Я выбью из него этот чёртов ключ, а потом пущу в расход. Будет он мне тут выпендриваться. Скотина!».

— Давай я его кончу, — подскочил Косой, взбесившийся от услышанного. — Где ключ, гнида? Говори! — Он ударил Фёдора в лицо. Из разбитой губы побежала кровь.

— Лёня, подожди, не спеши! Он от нас никуда не уйдёт. Ты пока посмотри, что там можно пожрать, а я поговорю с этим господином один на один. Так сказать, попытаюсь объяснить, как надо себя вести в приличном обществе с порядочными людьми.

Ехидная гримаса исказила его лица, в уголках губ обозначились морщины. Столько раз Щипача били и унижали в зоне, что он даже потерял счёт, зато теперь он стал хозяином своего положения, которому позволено всё. В любой момент он мог его унизить или даже убить.

— Это золото принадлежит её отцу. — Фёдор кивнул на Наташу. — Он его нашёл и привёз сюда. Не он бы, вам его не видать, как своих ушей. Можно сказать, из-за этого дурного металла мужик погиб. Вся карьера пошла прахом.

От его слов Шипач встал на дыбы, его будто ударили чем-то тяжёлым. Какой-то наглый мужик пытается учить его, как надо жить. Ему бы помолчать, а он говорит, что его золото принадлежит этой дамочке.

— Да что ты мне вешает лапшу на уши! — взорвался он. — Что ты несёшь! Как будто я ничего не знаю. Это золото спрятал Жека, а Сеня-охотник зырил за ним, вот он и вывел нас на клад. Понятно!

В душе Щипач ликовал.

«Как я его осадил. Пусть знает, а то так и будет считать, что он прав. Правда, ему от этого теперь легче не станет — перед смертью не надышишься».

— Никого из них уже нет на этом свете, — добавил он с издёвкой и самодовольно усмехнулся, — но не в этом дело. Теперь тебе ясно, откуда ноги растут? А батя этой мадам тут ни при делах, — он показал на стоявшую рядом Наташу. — Не было его там. Эта история никому уже не нужна, главное результат. — Он постучал себя в грудь кулаком.

Связанные по рукам и ногам Фёдор и Наташа лежали возле дерева, как два бревна, дожидаясь, что придумают бандиты. А те принялись делить золото.

— Вытащи у меня нож. — Кивком головы Фёдор показал на карман.

— Я не могу. Руки…

— Попробуй зубами.

Наташа наклонилась, и с третьей попытки нож оказался под его ногами. Теперь нужно было применить его по назначению.

— Режь верёвку.

— Как?

— Бери нож в зубы и пили.

Ничего не получалось: возможно, сдали нервы, а может просто от страха, у Наташи стучали зубы и нож дважды падал под ноги. Наконец, изловчившись, она стала резать верёвку на его руках и, когда почти закончила, кто-то из бандитов направился в их сторону. У пленников душа ушла в пятки. Нож снова оказался на земле, насколько мог, Фёдор закрыл его ногой. Рядом послышался звук льющейся воды и злобный окрик Косого:

— Не дёргаться, лежать спокойно!

Сделав свои дела, он подошёл к пленникам и, отвязав девушку, повёл к Щипачу. Преодолевая боль в руке, Фёдор стал дёргать ослабленную верёвку. После очередной попытки одна рука выскользнула из плена. Он быстро перерезал верёвку на ногах, отполз назад и спустился к ручью. Здесь он был вне поля зрения бандитов. Надо было спешить: в любую секунду они могли придти за ним.

Расстояние до лодки быстро сокращалось, остался всего один бросок. В этот момент раздался душераздирающий крик Наташи. Бандиты срывали с неё одежду и избивали. Не скрываясь, Фёдор рванул к лодке и, схватив своё ружьё, выстрелил в их сторону. Дробью полоснуло по земле. Крики сразу прекратились, но тут же раздалась длинная автоматная очередь. Пули прошили деревья, сверху посыпались листья. Бросив девушку, бандиты с двух сторон шли на него.

— Убегай! — крикнул он Наташе на ходу.

Пригибаясь, Фёдор побежали к лесу, отвлекая насильников. Оглянувшись, он увидел, как Наташа скрылась за деревьями.

— Стой, стрелять буду! Вернись! — эхом пронеслось по лесу.

В следующий момент за Наташей кто-то побежал. Положение стало критическим — её могли догнать. Надо было думать о спасении девушки. Поднявшись на уступ, Фёдор быстро определился. Берег реки со стоявшей в устье ручья резинкой был виден как на ладони. Возле лодки никого не было, а в лесу мелькала красная футболка Наташи, и раздавались грозные крики преследовавшего её Щипача, призывавшего остановиться. Пока он смотрел, рядом просвистела пуля. Стрелял Косой. Фёдор упал на землю, и, выстрелив, отполз в сторону. Пуля прошла над головой бандита, сбив ветку с лиственницы. В прыжке Закатов переместился в сторону и оказался рядом со стрелком. И в тот момент, когда Косой направил на него пистолет, выстрелил, опередив его на долю секунды. Бандит упал. Наступила тишина, а следом в лесу раздалась стрельба. Забрав пистолет, Фёдор побежал на звук выстрелов.

Бандит стрелял в долине Безымянного. Фёдор спустился вниз и то, что увидел, привело его в замешательство. Наташа спряталась за деревом, а вдоль ручья, словно бешеный зверь, рыскал Щипач. Как гончая, он метался из стороны в сторону, пытаясь встать на её след. Не успел Фёдор опомниться, как автоматная очередь прошила кустарник. Рядом с ним россыпью ударили пули и, не достав его, ушли в лес. На открытом месте он был хорошо виден и бандит стрелял, не жалея патронов. Только благодаря счастливой случайности пули обошли его стороной.

Пригибаясь и петляя, как заяц, он спрятался за деревом и сходу включился в перестрелку. Пули прошли рядом с бандитом, но не задели. Щипач сразу залег, открыв беспорядочную стрельбу. В разные стороны полетели ветки и кора деревьев. В какой-то момент у него сдали нервы. Вскочив, он побежал вперёд. Фёдор нажал на курок пистолета и тот, пошатнувшись, упал. Исход перестрелки был решён, теперь оставалось только убедиться, что им больше ничего не угрожает.

Он высунулся из-за спасительного дерева, тотчас прогремела автоматная очередь, раскатом прокатившаяся по лесу. Фёдора отбросило назад, пистолет выпал из рук. Последнее, что он увидел, метнувшуюся к нему Наташу. От отчаяния она кричала и размахивала руками. Фёдор собрался с силами, потянулся к ней и тут же упал. Наступившую тишину разорвал гул вертолёта, зависшего над Безымянным.

В окно пробивались лучи утреннего света. Фёдор открыл глаза и первое, что увидел — был белый потолок и белые стены. Над головой висел какой-то шланг.

Он лежал на жёсткой кровати, вроде той, какие стояли в казарме. Главное, что он сразу понял — находится в незнакомом месте.

«Где я? — была первая мысль, пришедшая в голову. — Почему я не дома? — За этим вопросом последовали другие и, как цепная реакция, повели его дальше. — Рядом со мной стоит капельница и какой-то медицинский аппарат. Значит это больничная палата. Я попал в больницу. Что со мной случилось?» На эти вопросы он не находил ответов.

Память медленно возвращалась и, словно в калейдоскопе, он увидел отдельные картинки последних дней. Они стали связываться в целые сюжеты и постепенно приобрели единое целое.

«Это всё связано с золотом „Дальстроя“. Значит, я здесь из-за этого золота, а Наташа Брукс…»

— Где Наташа, что с ней? — встрепенулся Фёдор.

Он прошептал ещё что-то и не в силах больше ничего сказать, замолчал.

— Ой, Федя, ты пришёл в себя. Наконец-то, — услышал он голос жены. — Ну, слава богу, значит, всё обошлось. Как я рада, ты даже не представляешь.

Жена его поцеловала и нежно погладила по голове.

«Анечка, это моя Анечка».

— Моя любимая, — собравшись с силами, протянул он руку.

— Операция прошла успешно. Ты молодец, просто герой. Как сказали врачи, у тебя богатырское здоровье.

— Что со мной случилось, почему я здесь?

— У тебя было тяжёлое пулевое ранение и большая потеря крови. Ты выдержал серьёзную операцию. Уже пошла вторая неделя, как ты в республиканской больнице. А с Наташей всё в порядке, не беспокойся. Она живёт у нас. Говорит, пока тебя не выпишут, не уедет. Вот мы тут дежурим по очереди, да занимаемся всякими отписками и объяснительными.

Фёдор приподнялся, посмотрел на жену и заулыбался.

— Анечка, ты со мной. Я так счастлив. Как там…

— Лежи, лежи. Всё закончилось благополучно. Милиция помогла.

— А откуда они там взялись? — ничего не понимая, спросил раненый.

— Прилетали за бандитами. Оказывается, до того, как они пришли на ваш Безымянный, много дел натворили. Когда вертолёт приземлился, один ещё отстреливался и даже ранил милиционера, но с ним быстро разобрались.

— С тем, который меня подстрелил?

— С ним самым. Наташа настояла, чтобы тебя этим эти же вертолётом доставили в Якутск. Она молодец, всё сделала правильно и даже сама пригнала твою лодку. Я потом расскажу, а сейчас тебе нужен покой.

Конец.