Ивана хватились на следующий день, когда тот не пришёл на работу. С утра его никто нигде не видел. Подумали, мужик на радостях запил, снимает стресс после отличной защиты полевых материалов. А может, как многие, заболел «звёздной болезнью»: впереди ему маячило повышение по службе. Брукса поискали, где могли, и, не найдя, на следующий день заявили в милицию. Оттуда тотчас сообщили в отдел госбезопасности.

У чекистов на счёт Ивана были свои соображения. Майор Гайнуллин сразу вызвал старшего лейтенанта Сердюкова.

— Упустили геолога, вот скотина этот Брукс, ушёл! — рвал и метал майор. — Сучонок паршивый. Я тебе что говорил: это он золото увёл. А ты ещё сомневался, хотел чего-то проверять, Сенькин тебе зачем-то понадобился. Обошлись бы и без него. Зато теперь, ни геолога, ни пилота. Сенькин сам загнулся, а Брукс сбежал. Не выдержал, гад, нервишки сдали…

Он громко матюгнулся. Привыкший ко всему старший лейтенант даже вздрогнул.

— Как ушёл? — не верил он своим ушам. — Отсюда убежать невозможно — вокруг тайга. Это же тюрьма без решёток.

— Была, — со злостью бросил начальник. — Ты забываешь, в какое время мы живём. После революции эти места действительно можно было считать тюрьмой без решёток, а теперь по зимнику можно податься куда угодно. Вот он на какой-нибудь машине и сбежал. Давай бегом, выясни, кто в последние дни выехал за пределы посёлка и сразу ко мне.

— Есть, — козырнул старший лейтенант.

Через полчаса Сердюков снова был в кабинете майора.

— За последние три дня по зимнику ушло восемь машин. Пять в сторону Магаданской трассы и три на север, в Усть-Янск.

— Усть-Янск можно отбросить. Туда он явно не попрётся — нечего там делать, а южным направлением надо заняться. Что там по нему известно?

— На четырёх машинах из Тас-Хая повезли концентрат в Большой Невер, и одна машина с будкой — техпомощь. Начальник колонны капитан Щеглов. Там всё чисто.

Капитан — проверенный службист, зэков гоняет только шум стоит. За время службы у него ни одного побега. С такими, как Брукс, он даже не стал бы связываться.

— Я его знаю, это заместитель начальника лагеря по режиму. А зачем этот хрен туда попёрся? Что больше некому было колонну сопровождать?

— Сказали, поехал за взрывчаткой и капсюлями-детонаторами для буровзрывных работ. Сержанта одного туда же не пошлёшь.

Наступила минутное замешательство. Майор, по-видимому, понял свою оплошность и теперь обдумывал сложившуюся ситуацию. Выручил старший лейтенант, продолжавший, как ни в чем, ни бывало.

— Эту колонну по дороге встретил старшина Сахно из «двадцатки». Он вёз зэков с Бугдогарского разведучастка. Говорит, навстречу попались пять машин. В Студекеккере сидел капитан Щеглов. Они поприветствовали друг друга на ходу и разъехались. Во всех других машинах, говорит Сахно, полный комплект — по одному сопровождающему в кабине. Охрана. А из теплушки дым валил, как из паровоза. Видать, её хорошо раскочегарили.

— Значит, там кто-то сидел, — сделал заключение майор. — Попутчика они взяли, как пить дать взяли. Ну, Щеглов! Я же тебе говорю, что он козёл.

— Наши попутчиков не берут. Всем строго-настрого наказано. У них есть наша инструкция. Шофера знают, что им светит за допущенное нарушение. Статья там очень серьёзная, так что рисковать никто не станет.

— Наказано не брать, статья серьёзная, — передразнил его майор. — А ему наплевать на наши инструкции, взял и посадил кого-то. Скорее всего — этого Брукса и посадил.

— А может, там никого не было или совсем не он. Мы тут суетимся, бегаем, как заводные, а он возьмёт и завтра где-нибудь объявится.

На лице майора проскочила едва заметная усмешка.

— Старший лейтенант, неужели тебе до сих пор непонятно: раз за три дня он не нашёлся, значит, теперь уже не найдётся. Из-за твоих глупых предположений мы только теряем время. Ты сомневаешься, что он дал дёру?

— Ну да, как-то верится с трудом, — робко возразил старший лейтенант. — Тем более что он едет со Щегловым.

— А ты не сомневайся. Сейчас же свяжись с Бугдогарским разведучастком, узнай про колонну Щеглова. Если Брукс с капитаном, пусть его немедленно задержат.

Связаться с разведучастком удалось только на следующее утро. Дежурный радист сообщил, что колонна из пяти машин уехала из расположения лагеря двое суток назад.

— Уехали в сторону Магаданской трассы, — уточнил он после наводящих вопросов Сердюкова. — С капитаном Щегловым был молодой человек, которого тот называл Иваном.

Все сомнения старшего лейтенанта Сердюкова сразу отпали: Брукс сбежал по зимнику и теперь едет в машине капитана Щеглова.

Следующим пунктом, где можно было его перехватить, был посёлок Талакан, расположенный в ста пятидесяти километрах от трассы, куда направлялась колонна. Туда старший лейтенант позвонил по телефону и, передав приказ о задержании сбежавшего геолога, доложил майору.

— Ну всё, теперь он от нас никуда не денется, — узнав приятную новость, потирал тот руки. — А то, ишь, сучонок, надумал сбежать. Нет, геолог, ты от меня не уйдешь. Дорога тут одна и везде под нашим контролем. Здесь каждый человек на виду.

На дворе придавил мороз, майор выглянул в окна, и, поёживаясь, закурил. В такую погоду не хотелось даже выходить за порог.

Весь следующий день населённых пунктов по зимнику не было. Километрах в ста от разведрайона, по реке Хампа попались только два рубленых дома, за которыми смотрел заправщик и охранник. В одном из них находилась ночлежка для водителей, в другом — что-то вроде конторы. В отдалении от домов стояли в два наката металлические бочки. Это был склад ГСМ и заправка. Прямо из бочек заправщик залил полные баки бензина, и машины двинулись дальше.

«Круглый год вдвоем на трассе. С ума сойти, — подумал Иван. — Это зимой к ним иногда люди заезжают, а полгода — ни души. Но это всё равно лучше, чем в лагере. И я бы так согласился».

К концу дня колонна достигла левобережья реки Ильга, берущей начало высоко в горах Верхоянского хребта. Вдоль берега стояли вековые лиственницы, и кое-где виднелись высокие тополя. По ледовой переправе, расчищенной от снега, машины переехали на другую сторону реки, и пошли на юг.

Следующую ночь спали прямо в машине с работающими двигателями. После ночёвки в лагере тут было некомфортно и тесно. Шестой человек в будке был явно лишним. Охранники — здоровые мужики, откровенно выслуживались перед капитаном, добиваясь его расположения, а тот, как барин, давал указания, и при этом нещадно матюгался и ругал всех по чём зря.

— Эй, сержант Сиромаха, а что мы… сегодня не видим твоего сала? Наверно, сожрал втихаря! Вот … шкура, скотина ненасытная!

— Та вы шо, товарищ капитан! — даже подскочил сержант. — Мы же його щэ в той раз зъйилы. Нэма бильше в мэнэ сала. Ей Богу нэма.

Но капитана он не убедил, и тот продолжал давить:

— Ах ты, хохляцкая морда… Припрятал куда-то подальше, я знаю. А ну давай вытаскивай!

— Товарищ капитан, честно, мы всёо зъилы! Можете меня пошмонать. Досматривать его вещмешок Щеглов не стал, но сержанту пригрозил:

— Смотри мне, если увижу, что ты жрёшь сало, убью. Под горячую руку лучше не попадайся.

Перед сном капитан снова налил себе спирта в кружку и, выпив, быстро захрапел. Заснули и все остальные. Была глубокая ночь, лунный свет проникал в окошко, падал на спящих людей. Иван долго ворочался, но заснуть не мог. Мысли постоянно возвращались к паспорту. Он подумал, что рано или поздно его могут хватиться, поэтому надо быстрее бежать. В этот раз вытащить паспорт из сумки Щеглова было ещё сложней, и Иван отказался от этой навязчивой идеи.

«Придется ждать благоприятного случая. Если я до него доживу. Скоро будет Талакан».

По словам охранников, это был небольшой населённый пункт, в котором жили эвенки — охотники и оленеводы. И, конечно, там тоже стоял лагерь заключенных. Говорили, что он был одним из самых больших по этой дороге, и командовал им какой-то блатной майор, у которого всё схвачено на самом верху.

«Мимо этого лагеря мы явно не проедем. Вот там и наступит час истины. От своей судьбы никуда не убежишь».

На улице кто-то выл. Иван выглянул в окно и увидел метавшихся волков. Они бегали возле машин и, задрав голову, смотрели на окно. Ему показалось, что волки заметили его и от этого забегали ещё быстрей.

«Ужас, какой! Они даже не боятся работающего двигателя машины. Так они могут нас сожрать. Куда тут убежишь! Отсюда лучше не высовываться».

Утром ни свет, ни заря капитан вскочил и без разбора стал пинать всех подряд.

— Подъем … вставайте… — ругался он на починённых. — Вы что, сюда спать приехали?

Наскоро перекусив, поехали дальше.

Колонна в Талакан не пришла, и начальник лагеря майор Павлов, прождав до обеда, стал выяснять, в чём причина. Как оказалось, часовые, стоявшие рано утром на вышке, видели машины, прошедшие мимо.

«Вот зараза, проскочили, — ругался от досады майор. — Теперь оправдывайся перед этим Гайнуллиным. А это такой противный гэбист! Придётся выкручиваться, а то ни за что, ни про что, сделает меня козлом отпущения. Тогда прощай Москва — не видать мне белокаменной, как своих ушей. Ох, как мне надоела эта проклятая дыра! Я бы всех этих сволочей перебил, чтобы быстрей смотаться отсюда. Зачем их охранять?»

Он приказал дежурному старшине, позвонить в ближайший лагерь, расположенный возле трассы.

— Они уже его проехали, — вскоре сообщил старшина. — Я даже позвонил в сотку. Но и там они отметились и уже проскочили семидесятку. Сейчас, как я понимаю, они должны быть на подъезде к сороковнику.

— Ты свободен. Я сам свяжусь с Седовым.

Капитана Седова, начальника лагеря номер сорок, на месте не оказалось. Пока его нашли, прошло не меньше получаса.

— Я вас слушаю, товарищ, майор, — отрапортовал капитан.

Они дружили, если это можно было так назвать, говоря о людях в погонах, которых объединяла непростая служба. Только один был званием выше и лагерь у него был намного больше, а другой, хоть солидней выглядел, — по служебной лестнице продвинулся меньше. Но зато он был удачливым охотником и владельцем трофейного немецкого «Зауэра» двенадцатого калибра — ружья, о котором мечтал майор. Хотя тот мог стрелять из любого оружия, имевшегося в его подразделении, в том числе из автомата ППШ, довоенный стендовый «Зауэр» был его давней мечтой.

Мысленно он уже не раз примерял его к себе, но капитан всё не хотел с ним расставаться. И вот на последней охоте на диких оленей они сошлись на том, что майор по своим высоким связям устраивает ему перевод в Магадан, а капитан, так сказать, в знак благодарности дарит ему своё ружье. Дело было запущено и не сегодня-завтра ждали приказа из Магадана.

— Андрюха, скоро мимо тебя будет проходить колонна из пяти машин, задержи её. Надо снять некоего Брукса. Молодой пацан, гражданский…

Он не договорил.

— Товарищ майор, они только что уехали, — быстро выпалил капитан. — Я их сам проводил за ворота. Кто знал…

Сгоряча майор стукнул по столу. Удар был таким, что его услышал капитан на другом конце провода.

«Ну всё, война. Теперь о Магадане можно позабыть. А Наташка ни за что не хочет ехать сюда, ей подавай только город. Вообще она права, куда с детьми попрёшься?»

Такой прыти от капитана Щеглова майор Павлов не ожидал. Надо было срочно исправлять положение.

— Ладно, хрен с ними, — послышался голос майора Павлова. — Соколов их задержит возле двадцатки. С дороги они никуда не денутся, всё равно будут проезжать мимо его лагеря.

Дорога шла по горам. Кое-где по хребтам или по крутым склонам забиралась на водораздел, чтобы за перевалом покатиться вниз. На последнем перевале остановились размяться. Иван выскочил из будки и буквально, остолбенел. От увиденного захватило дух: далеко внизу ровной линией дорога прорезала крутой склон и обрывалась в узком ущелье. Местами её перемело снегом, завалив полку, пробитую в горе.

— Как же мы тут поедем? — со страхом в голосе спросил он водителя Студебеккера. — Там можно улететь вниз. Костей не соберёшь.

— Можно, если не осторожно, — парировал водитель. — А мы поедем очень осторожно. Так что не переживай, но на всякий случай сходи в сортир.

Застегивая штаны, подошёл Щеглов.

— По утрянке мы проскочили Талакан, не зачем время терять, да ещё смотреть на эту сытую блатную рожу. До Магаданской трассы будет ещё пять лагерей.

Когда миновали очередной перевал, внизу Иван увидел тёмные точки. Они, как муравьи, сновали взад-вперёд. На белом снегу эти тёмные пятна выделялись очень отчетливо, но что это такое, он не мог разобрать. Когда скатились ниже, Иван увидел, людей. Их было много. Одетые в телогрейки и ватные штаны, одни кирками ковыряли мёрзлую породу, другие грузили её на тачки и возили вниз к уступу.

Рядом стояли конвоиры в длинных овчинных тулупах с автоматами наперевес.

«Так это же заключённые, — дошло до Ивана. — Они отсыпают дорогу. Значит, скоро будет первый лагерь».

Он не ошибся: вдоль дороги стояли занесённые снегом приземистые бараки. По периметру они были обнесены забором из колючей проволоки. По четырем углам располагались вышки с часовыми.

«Отсюда не сбежишь. Место просто жуткое, — узкая долина между гор и по ней гуляет ветер зимой и летом. Как они, бедняги, тут выживают?»

Это был один из лагерей ГУЛАГа, отличавшийся высокой смертностью заключенных. Причина была не только в суровых климатических условиях. Каторжная работа, плохое питание, болезни и нечеловеческие условия косили людей наповал.

«До главной трассы осталось ещё четыре лагеря. И в каждом меня могут снять».

Тревожные мысли не покидали ни на минуту. От них пробирало холодом до костей. Иногда наступало безразличие, и тогда не хотелось думать ни о чём, а смириться и ждать развязки. Но воля к жизни побеждала, и он снова и снова просчитывал возможные варианты побега. А колонна медленно, но уверенно приближалась к трассе.

Машины растянулись по горам. Студебеккер и тепляк Ивана оказались впереди.

«Вот сейчас можно было бы смотаться, но куда, да ещё без паспорта?! Бежать за сто километров от трассы равносильно самоубийству».

Случай представился совершенно неожиданно. Перед очередным перевалом в Студебеккере лопнуло переднее колесо. Машину повело в сторону, и она резко остановилась. Из кабины выскочил перепуганный водитель, следом за ним — капитан.

— Что, Леня, хреновое дело? — попинав спущенное колесо, матюгнулся Щеглов. — … я вижу, придётся помудохаться.

— Если бы знал, где упадёшь, соломку подстелил, — парировал водитель. — Я бортировать не буду, переставлю среднее колесо с машины, а где-нибудь в тёплом гараже отремонтируемся. Нам хватит и пяти. Только его надо подкачать немного.

Пока водители и охранник занимались колёсами, Иван стоял со Щегловым, наблюдая за работой. На улице мело снег, позёмка налетела на машину, закрыла ближние горы. На ветру стало холодно.

— На, подержи! Я немного разомнусь.

Капитан отдал Ивану полевую сумку и взялся за насос. Не раздумывая, тот отошёл назад и, открыв сумку, забрал свой паспорт.

«Наконец-то, у меня руки развязаны, лишь бы сразу не хватился».

В сороковнике, как назвал этот лагерь капитан Щеглов, их покормили и на дорогу дали продуктов. Начальник лагеря, высокого роста капитан с лохматыми усами и длинными бакенбардами, не отходил от Щеглова ни на шаг. По разговорам Иван понял, что капитану Седову не хватает достойного собеседника.

Заключённые этого лагеря, как и всех других, мимо которых проезжала колонна, занимались строительством автомобильной дороги. Зимой и летом, в снег и в дождь они вручную отсыпали полотно новой дороги, по которой можно было бы ездить не только зимой.

Когда тронулись дальше, машина, где сидел Брукс, оказалось последней. Так она и пошла. Проезжая очередной лагерь, Иван увидел, как кто-то выбежал из ворот и, замахав рукой, побежал к их колонне. Наверное, видел его и Щеглов, но по каким-то причинам тормозить не стал. Возможно, подумал, что начальник лагеря капитан Соколов хочет подсадить попутчика, а может, что-то нехорошее было связано с этим лагерем. Когда колонна отъехала на приличное расстояние, с крайней вышки стали стрелять, по-видимому, призывая остановиться.

— Пошли они…! — матюгнулся Щеглов. — Я здесь никому ничего не должен. — Кому надо, пусть догоняет. Ишь, ублюдки… Стрелять, видишь ли, они надумали. На обратной дороге я выдам этому Соколову. Будет знать, как оружием бряцать. Распустил личный состав, выстрелами они, видишь ли, машины сопровождает. Салют тут устроили…

Иван стрельбу понял по-своему и, когда лагерь скрылся из вида, выпрыгнул из своего тепляка. Никто его не хватился. Из-за дерева он увидел, как спустя какое-то время вдогонку колонне проскочил лёгкий виллис. До развилки оставалось больше двадцати километров.