Первой красавицей за все время существования аула Истури считалась Айзанат, рослая, с изумительными чертами лица.

Горцы – очень сдержанный народ, но всякий, кто бывал в их доме, готов был стать рабом ее красоты. Об этом никто не осмеливался вслух говорить, оставалось лишь тайно вздыхать.

По ряду причин, о чем я скажу позже, Айзанат дала обет не показываться на людях и ни на минуту не покидать дом.

А мне очень хотелось увидеть первую даму аула Истури и хотя бы немного с ней поговорить. По этому поводу я обратился к моему доброму товарищу – учителю, который в селе имел авторитет да к тому же был в каком-то родстве с затворницей.

Сперва коллега даже замахал на меня руками, объявив, что встреча исключается. Но, когда я сказал, что потомки наши будут благодарны, если мы хотя бы на фотоснимке сумеем донести до них лицо бесподобной красавицы, учитель заколебался. Я все напирал в таком духе, пока он не повел меня по тесным улочкам аула и, осторожно толкнув высокие ворота, мы не вошли в довольно тесный двор. Я остался внизу, а мой товарищ по деревянным ступенькам поднялся до площадки, которая упиралась в дверь.

На стук моего товарища тотчас показалась женщина, и мне нетрудно было догадаться, что это и есть Айзанат. Я успел заметить только белую китайскую шаль, наброшенную на голову, и прекрасное лицо с едва заметной улыбкой.

Вспомнив, что мое дело – не разглядывать земное чудо, а снять на пленку, я расстегнул пальто, вытащил фотоаппарат и едва стал наводить резкость на две фигуры, как ворота широко распахнулись и вошел молодой человек лет тридцати с иссиня-черной бородкой.

Посреди крохотного двора стояло короткое бревно с воткнутым в него топором. У меня екнуло сердце – мужчина кинулся к топору. Однако с ходу не сумел выдернуть его. Этих секунд, когда бородач замешкался, хватило на то, чтобы между нами очутился мой сообщник, учитель. Они круто поговорили, и я, сопровождаемый свирепыми взглядами молодого человека, вышел вон со двора.

Теперь мне оставалось только узнать хотя бы обещанную моим коллегой историю о недоступной красавице.

Отец Айзанат по имени Алихан был глубоко религиозным человеком, знал арабский язык, чтению и письму он научил и свою дочь. Об этих ее занятиях мало кто подозревал. Слава о ее красоте разнеслась далеко за пределы аула. Такая слава не всегда родителям была в радость, так как многим женихам приходилось отказывать, а это значит нажить себе лишних врагов.

Не знаем почему, а может, чтобы никого не обидеть, девочку заперли в четырех стенах, и мало кто даже из женщин мог похвастаться, что видели личико Айзанат.

И все-таки, несмотря на такие строгости, Алихан и его жена Тетей проглядели свою дочь. А случилось следующее. Их земляк Ансар, также наслышанный о красоте девушки, в солнечные дни в маленький квадрат окошка, устроенного почти у потолка, с помощью зеркальца пускал «зайчиков».

Девушке было любопытно: кто же хочет разглядеть ее? Однако предусмотрительные родители Айзанат в той комнате не держали такую мебель, чтобы их дочь могла бы из окошка увидеть окружающий мир. «Зайчики» же появлялись аккуратно в каждый солнечный день.

Безвыходных положений, как известно, не бывает. Нашла выход и Айзанат. Осколок зеркала она привязала к кончику палки, под углом поднесла к окошку и чуть не уронила свое «изобретение». Она увидела симпатичного молодого парня, автора «зайчиков». Понравился.

С тех пор пошло. Он пустит «зайчик» – она тотчас поднимает палку с осколком зеркальца, разглядывает лицо молодца. Это было их свиданием, началом беседы, объяснением в любви. И пришел день, когда Ансар осмелился отправить сватов.

Алихан не стал особенно упираться. Это было время, когда полным ходом шла борьба со всем старым миром за новый быт. И так как начальство косо посматривало на него как на арабиста и богача, Алихан решил пожертвовать дочерью, чем лишиться свободы и того, что десятилетиями было нажито.

Тогда, в предвоенные годы, в ауле не играли шумных свадеб. Так поступили в обеих семьях, хотя все в селе только и говорили, что самая красивая девушка войдет в дом самого счастливого человека.

Какое-то время аул волновался, как море после бури, не утихали хабары на годекане, в семьях, пока другие события, скажем, вроде принудительной организации колхозов, не заставили людей отвлечься от того, что им казалось самым занимательным в их жизни. А она, как всегда и везде, потекла своей чередой. В семье Ансара и Айзанат появились дети. Если на первых порах молодец думал, что у него в руках весь земной шар, то теперь, когда в сакле, хотя и по-прежнему красивая, но с двумя детьми жена, можно было опуститься на землю и дать понять, что и он не из простого десятка.

Айзанат же всегда помнила, что неотразима, и свои позиции так просто отдавать не собиралась. Короче говоря, нашла коса на камень. Возлюбленные не сошлись, как говорят, характером. Прожив всего несколько лет, они разошлись.

Мать Ансара Бита будто назло немедленно женила сына на своей родственнице Месей. Айзанат снова заточили в четыре стены. Все в ауле говорили, что принципы принципами, но разведенные по-прежнему любят друг друга.

Однако случилась беда. У Ансара на складе при ревизии обнаружили недостачу нескольких килограммов зерна. Возбудили дело, и заведующего упрятали в тюрьму. Вернулся Ансар, серьезно заболев, но с мечтою воссоздать первую семью. Она не осуществилась, так как болезнь намертво схватила его.

На ясе, куда собралось пол-аула, мать покойного, мысленно обращаясь к Айзанат, пела: «Короли и цари домогались твоей руки, но ты им отказала. На весь Дагестан прославленная любовь Ансара пусть сегодня умирает со мной».

Она пела песню об их любви, не забывая при этом обвинить и себя в том, что так поторопилась их разлучить.

– Ах, обычаи, обычаи, – причитала несчастная мать, – до чего же вы беспощадны!

Вы спросите: как же сложилась судьба Айзанат после смерти Ансара?

Она также заболела, притом настолько серьезно, что пришлось уложить в больницу. Вскоре, в ночную пору, произошло землетрясение. Айзанат вынесли на улицу. Истури шумел, как встревоженный улей, и каждый был занят заботами о себе и близких. А исхудавшая, изможденная до крайности Айзанат, читая молитву, жалела о том, что не успела поблагодарить русскую медсестру, которая вынесла ее из здания, раскачивающегося из стороны в сторону от непрерывных подземных толчков.