Что могло бы быть лучшей аттестацией для Магомеда Салихова как для фронтовика, чем орден, нашедший своего героя через 47 лет? И я, разумеется, не преминул отправиться к нему домой, хотя бы потому, что оставшихся в живых участников Великой Отечественной войны из Кадара можно пересчитать по пальцам.

Мой герой жил в Буйнакске по ул. Э. Капиева, 9. Дома не застал. Жена Саламат объяснила, что муж ушел в поликлинику. Фронтовые ранения, будто точнейший барометр, реагируют на непогоду.

Вот незадача, подумал я. Поликлиника расположена не близко от дома Салиховых. На дворе зима, намело снегу, и вряд ли Магомед Салихович с больными ногами быстро обернется.

Я хотел было попрощаться и уйти, но Саламат Асадуллаевна встала у двери и решительно объявила, что она не выпустит меня из дому, пока хозяин не вернется. Я без церемоний сдался, устроился за столом, накрытым простенькой клеенкой, решая, чем бы занять время, как пришла мысль поговорить с самой хозяйкой. Я задавал вопросы – она отвечала. И по тому, как разворачивалась беседа, говорил себе, что поступил верно.

– Мой первый муж, звали его Тажутдином, – начала рассказ Саламат, – был родом из Цудахара, работал шофером. Жили мы в Буйнакске по ул. Кузнечной – это за базаром, где, как вы знаете, до войны подковывали волов и лошадей. Когда Тажутдин уходил на фронт, у меня на руках остались полуторагодовалая Заза и Маржанат, которую я только что родила и не успела даже покинуть больницу.

Какие трудности свалились на меня и на детей, расскажу позже, а сейчас припоминаю, что в последнем письме – треугольнике от мужа из Керчи, на котором запеклась кровь, он просил, чтобы я девочек хотя бы раз накормила халта-курзе. Наверное, Тажутдин очень соскучился по домашней пище, не говоря уже о том, что мы оба любили это блюдо.

Оставив детей соседям, сходила в Казанище к родителям и из пшеничной муки сделала халта-курзе. Младшую я еще кормила грудью, а старшая, Заза, набросилась на пищу и, обжигаясь, принялась есть. Смотрела я на свою дочь, плакала и говорила: «Вот видишь, Тажутдин, я исполнила твою просьбу».

В один из дней, Саламат не помнит, какой, к ней заглянул безногий человек, назвавшийся Абакаром, и рассказал, что случилось в Керчи. Сперва на колонну автомашин налетели семь самолетов. Водители искали спасение под днищами грузовиков. Были раненые и убитые, но Абакара и Тажутдина не зацепило. Не успели опомниться, как прилетели пятнадцать новых самолетов. Абакар лишился ноги, а большинство водителей, в их числе и Тажутдин, погибли.

После этого известия Саламат три года мыкалась. За это время младшая дочь от недоедания и болезней умерла, а Заза все еще держалась. Все ценное пришлось распродать, на пособие в 15 рублей, получаемое за погибшего воина, можно было лишь по карточкам купить черный хлеб, да и то не вдоволь, а так, чтобы не протянуть ноги. Приходилось изобретать. Сходить, к примеру, с дочуркой на Беловецкую горку, собрать вязанку сушняка – зимой на топливо, летом – на базар, как бы сейчас сказали, на бартерный обмен – на полбанки кукурузной муки да на несколько головок лука или чеснока, не то от цинги можно было потерять все зубы. По ночам вместе с соседкой Умусапият и милиционером Саидом патрулировали свою улицу. Время было такое: немцы подошли к Тереку. Дома Заза голодная спит, а мать на улице…

– Пусть в плохом сне не приснится то время! – прерывает себя Саламат.

Я спрашиваю у нее:

– Как вы нашли Магомеда Салихова?

– Не я, это он меня похитил.

– Как?

– Мне стыдно, – заливается краской женщина.

Но я настойчиво прошу ее, и она сдается.

– Как-то отец сказал мне: «У тебя нет мальчиков, да и мне Аллах только пятерых девочек послал. Тебе жить так долго, что туда и палку не докинешь. Выходи замуж!» У меня на душе произошел легкий обвал. Вон сколько молодых женщин – вдов, а девушек и того больше, кто же до меня с девочкой снизойдет? – говорила я сама себе. Все-таки чудак нашелся. А стыдно мне было вам отвечать, хвастаться, что я была красива, – не подобает женщине о себе такое говорить.

Магомед Салихович Салихов

А случилось то, что вас интересует, уже после войны, глубокой осенью. Приходит в наш двор налоговый инспектор и обходит все квартиры. Зашел он ко мне незваным гостем и спрашивает:

– Почему, гражданка, вы не платите налог?

– Муж погиб на фронте, – отвечаю я, – а у меня ребенок. Как же мы с ней еще и налог выдержим?

Он стушевался и, ни слова не говоря, ушел. Потом вижу, что-то инспектор зачастил в наш двор. Как-то он снова заглянул ко мне. Спрашивает:

– Сколько лет без мужа живешь?

– Четвертый год, – отвечаю, а у самой неистово заколотилось сердце.

– Ты же молодая, почему бы тебе не выйти замуж?

Я промолчала. Не пойму, шутит или всерьез? Осилив робость, сердито произношу:

– Идите и со своей женой так беседуйте.

– Жена была у меня. Пока я на фронте бегал под снарядами, она бегала за нарядами.

Ушел инспектор – и после этого ни слуху, ни духу. Разыграл спектакль, посмеялся над вдовой и будто растворился. А я-то по ночам не сплю, думаю, ворочаюсь. Заза спрашивает: «Что с тобой, мама?» Не скажешь же ей, что сердце болит.

И вдруг, когда я как будто стала забывать этот случай, самая пожилая тетя из нашего двора, Хабсат Хасаева, шепчет, что один молодец хочет жениться на мне. Испугалась не на шутку.

– Что это за молодец? – спрашиваю я, а у самой что-то внутри оборвалось. Говорю себе: если не инспектор, ни за кого другого!..

– Инспектор – тот молодец! – слышу будто издалека я голос тети Хабсат.

Магомед и Саламат Салиховы в кругу семьи

Слова женщины точно поленом огрели меня. Чтобы ни она, ни тем более инспектор не подумали, что я вертихвостка, заявила: «Спрошу у отца», хотя прекрасно знала, какой будет его ответ. Пусть, думаю, знает, что я вышла из аула, где честь женщины высоко ценят. И думаете, что он сказал на мои слова: «У красивых женщин прежде всего стареет лицо». Услышав такое, забыв о его присутствии, я бросилась к зеркалу.

Короче говоря, мы сошлись. Сразу взяли план на ул. Эффенди Капиева. Он месил землю с соломой, я делала саман-кирпич, а восьмилетняя Заза нам помогала.

У нас родился мальчик – Дагир. Он художник, живет в Бавтугае. Асадулла – водитель, Зухра – учительница, работает в Верхнем Казанище. Заза, мой первенец, – портниха, в Махачкале. У нас 22 внука и внучки. Мы с Магомедом более 50 лет живем дружно. Он очень мягкий и покладистый человек. Никогда не капризничает.

Женщины удивляются: почему такой терпеливый?

– Значит, любит, – говорю я им. – Как бы трудно ни было, ни разу не повысил на меня голос. И дома, и вне его – он одинаковый. Не курит. Когда придет, вот как вы, кунак, может опустошить стопку-другую. Мы все время шутим, смеемся, но когда он берется за чтение газет или книг, то я удаляюсь по своим делам. Что же это я расхвасталась! – схватилась за голову Саламат. – Плюньте, пожалуйста, не то сглазим моего Магомеда!

Я с удовольствием «плююсь» и стучу по столу указательным пальцем, когда замечаю хозяина дома, идущего по двору.

Передо мной предстал человек, которого я по городу давно знал, однако не представлял, что он кадарец. Мы поздоровались как старые знакомые. Я не стал распространяться о том, что мне рассказала его жена. По моей просьбе Магомед Салихович приступил к рассказу о том, как его через 47 лет нашла награда – орден Красной Звезды.