Позавтракав и аккуратно одевшись, Илья вышел из дома и направился к автобусной остановке, проводив взглядом показавшуюся знакомой фигуру. Молодая женщина как раз покидала двор в сопровождении огромного пса, довольно вилявшего хвостом. Присмотревшись, он узнал жену дворника. «Только походка у нее как на подиуме, не то, что раньше», — довольно отметил он: обычно Гульсибяр семенила, словно пытаясь проскочить открытое место и спрятаться где-нибудь.

Дребезжащий стеклами автобус, час пропетляв по улицам, привез его на север Москвы, в зеленый тихий тупик, где за кронами вился дым и слышались гудки паровозов. Пройдя от конечной метров пятьсот, сверяясь с начерченной от руки схемой, он вышел к массивному окруженному газонами зданию, казавшемуся колоссом на фоне низкорослых построек окраины. Привязанная к столбу коза щипала чахлую траву у дороги, с завистью поглядывая на сочный палисад института. Рядом с ней спала бабка, расстелив покрывало под одичавшей смородиной. Идиллия Передвижников.

Миновав ворота, стоянку и крыльцо с группой оживленных курильщиков, он вошел через стеклянный портал в пустой отделанный мрамором вестибюль, удивившись стилю, который, по его убеждению, был придуман не раньше семидесятых специально для безликих институтских коробок, вроде захудалого НИИ кибернетики, в котором он подрабатывал аспирантом. Вероятно, безликость эта, как идея в архитектуре пустила корни гораздо раньше, на заре кубизма.

Тут же из-за напоминающего редут ресепшена, где сидела девица в копне кудряшек, его попросили расписаться в журнале, надеть халат и переменить обувь. Илья в жизни столько не расписывался во всяких графах и формулярах, как за эти несколько недель, и не удивился бы, если Варенька перед тем как пустить на общее ложе, предложила ему поставить закорючку в бланке учета или потребовала «розовый билетик».

За «редутом» находился стеллаж с коричневыми похожими на раздавленных клопов шлепанцами, какие дают в больнице, и больничного же фасона халатами, сложенными в стопку как для продажи. Над ними доминировал барельеф вооруженного винтовкой красногвардейца со скуластым лицом, смотревшего на чахлый трахикарпус, над которым вились серые мушки.

В глубине этого больнично-воинственного фойе у ступеней короткой лестницы Илью поджидал угрюмый молодой человек в очках с роговой оправой, надетых, вероятно, специально, чтобы выглядеть старше своих лет. От этого его внешность еще сильнее кричала о грешной юности, не побрезговавшей отобрать очки у какой-то древней старухи, видимо, оказавшей сопротивление, поскольку на щеке отрока алела свежая ссадина. Он был молчалив и груб, не желал здороваться, поддерживать разговор и скрывать досады, вызванной утренним визитером, и вообще миром, занятым лишь тем, чтобы его изводить. Короче, юноша во всей красе своей юности.

Пройдя широкими коридорами без окон, вид которых внушал ощущение опасности, они оказались в ярко освещенной лаборатории с низким потолком и кафельным белым полом, большую часть которого занимал неглубокий круглый бассейн, наполненный до краев водой. В нем находились двое, мужчина и женщина лет по тридцать, неспортивного рыхлого сложения, с незапоминающимися лицами, бывшими, скорее, данью человеческой анатомии, нежели высокому духу — среднестатистические граждане, которых можно встретить у бакалеи, в кинотеатре, в трамвае — где угодно, столько их развелось на свете. Эксперимент, наверное, требовал именно такого подхода, а может, более ценные экземпляры общество просто не желало растрачивать на него.

Над бассейном в свете ртутных ламп клубился жидкий парок, питавший сыростью воздух. С ним боролась гудящая труба вентиляции, добавляя к запаху старой бани мерзкие холодные сквозняки, гуляющие по полу. Вдетые в разношенные шлепанцы ноги тут же заявили протест, желая ворсистого ковра, песка, паркета — чего угодно, лишь бы не топтать мертвый кафель. Илья невольно потер одну о другую, стоя с растерянным глупым видом, глядя на полуобнаженных подопытных человеков, которых, судя по всему, происходящее нисколько не занимало.

Облаченный в купальный комбинезон мужчина плавал безвольно на поверхности кверху брюхом, делая из воды «пх-пх-пх…», и время от времени смеялся никому не известной шутке. Женщина со скучающим лицом сидела по грудь в воде у кафельного бордюра, рассматривая ногти на руках, сосредоточенная как снайпер. Партнер по эксперименту на ее фоне выглядел совершенным дебилом. Илья без всякой на то причины начал ненавидеть обоих.

На скользком полу напротив двое в белых халатах, масках до самых глаз и черных резиновых сапогах «мечта туриста» подкручивали сложную аппаратуру, облеплявшую жесткий клеенчатый трон, щетинившийся проводами и лампами. В воображении Ильи они казались бесполыми искусственно выведенными существами, действующими согласно программе и, не исключено, плюющими при необходимости кислотой.

Его пробрал иррациональный, не поддающийся никакому объяснению страх: уж не для него ли приготовлено дьявольское седалище, и что предпринимать, если так? Ноги, без того начавшие коченеть, вовсе похолодели.

Но юноша в роговой оправе, выждав театральную паузу, молча указал Илье на блестящий хирургический столик в углу, прижатый к парусиновой ширме, и, не дожидаясь ответа, убрался, бросив ревнивый взгляд на колдующих с приборами лаборантов.

На столике, холодном как арктический лед, лежали блокнот в клетку, самопишущее перо и широкая марлевая повязка. Листы, как на выпускном экзамене, были опечатаны и пронумерованы.

Повинуясь общему стилю, Илья нацепил повязку, почувствовав себя гораздо уверенней: такие штуки все равно, что погоны в штабе — делают тебя своим среди своих, будь ты хоть пустышка на постном масле, случайно попавшая в помещение. Наклонившись над стальным столиком и посмотрев в свое отражение, он вспомнил беднягу Пятачка с повязанной на морду салфеткой из «Винни-Пух идет в гости», до которого, дай Бог памяти, оставалось каких-то сорок с небольшим лет. «… а не зайти ли нам к Кролику?», — бессмертный монолог медвежонка, осветивший детство нескольких поколений.

Вопреки поверью, что человек способен часами наслаждаться видом чужой работы, очень скоро Илью одолела скука смертная. И «трон», и купальщики, облачившиеся в байковые халаты, пьющие теперь чай, и деловито суетящиеся лаборанты, коих стало четыре штуки, совершенно его не развлекали и сами не обращали на него внимания, будто Ильи вовсе не было в помещении. Грешным делом, он задремал, ежась от сквозняков на неудобной «вертушке», и проснулся от резкого телефонного звонка, раздавшегося за ширмой.

Один из лаборантов живо подскочил к аппарату, подтвердив в него, что, да, мол, все готово к эксперименту. Другой отобрал чашки у подопытных и погнал их к краю бассейна, на ходу сдирая халаты. Он заметно нервничал. Будь у чудака палка, можно спорить, он бы дал ей ходу, гуртуя свое водоплавающее стадо. Третий и четвертый встали по стойке «смирно» с обеих сторон от «трона» — в руки им просились секиры. Вообще во всем происходящем был какой-то оттенок мистерии. По логике сюжета вот-вот должен был явиться верховный жрец в сопровождении телохранителя и наложницы, выпотрошить купальщиков, воздеть руки к небу и потребовать обильного урожая.

Примерно так и случилось. В лабораторию вошли трое: важного вида коротышка в блестящих туфлях и халате, небрежно накинутом поверх «тройки»; за ним — фигуристая дама с планшетом, алые губы которой были единственным ярким пятном в лаборатории; и худой коричневый от загара гражданин с впалыми глазами, грудью и животом, в набедренной повязке и шлепанцах того же «клопового» образца, какие раздавали на входе. Он, не останавливаясь, сразу взгромоздился на «трон», предоставив оживившимся лаборантам лепить к себе датчики. Скоро его шея и голова ощетинились пришпандоренными пластырем проводками.

Между тем подопытные с плеском сошли в бассейн. Мужчина из воды уже поздоровался за руку с «верховным», назвав его Голиафом Ивановичем. Папа ли его был с фантазией или мама, но еще большую фантазию проявила природа, наградив тезку филистмлянского воина метром с кепкой роста и фигурой шарика для пинг-понга.

«Верховный» степенно уселся в кресло, расправил галстук на животе и, вскинув брови, испытующе посмотрел на Илью, будто обнаружив варвара в своем храме. Затем перевел вопросительный взгляд на даму, желая уточнить на счет визитера. Та вынула откуда-то список и сунула пред очи начальству, ткнув в него длинным ногтем. Голиаф Иванович понимающе закивал, одобрив присутствие летописца, и махнул своей «белой гвардии» пухлой ручкой:

— Три, два… Начали!

Задача Ильи в этом деле, как ему объяснили «компетентные товарищи», состояла в том, чтобы от лица интеллигенции, так сказать, гуманитарного русла, а именно деятелей исторической науки, свидетельствовать в веках о победе человеческого разума над природой… Проще говоря, записывать в блокнот, что получится, для передачи в институтский архив. «Вроде независимого наблюдателя на выборах», — усмехнулся про себя Илья, но любопытство взяло в нем верх, и он согласился на это дело (за которое, кстати, шла двойная ставка плюс бесплатный обед на фабрике-кухне — не хухры-мухры для советского гражданина!).

Ему (чтоб лучше писалось) даже попытались растолковать суть эксперимента — что второстепенно, а что важно в будущем отчете с позиции далеких потомков. Соль состояла в том, чтобы, во благо краснознаменного флота, научиться мысленной передаче воздуха под воду лицу, погруженному в нее с головой. Обретение такого важного преимущества перед странами-агрессорами, буквально окружившими молодую республику, трудно было переоценить. Илья, несколько ошарашенный идеей, тем не менее не мог с этим не согласиться.

Губастый с датчиками на лбу и являлся тем самым уникумом, через которого достигалось решение сей нетривиальной задачи. Теперь он, поощряемый кивками «верховного», очевидно, приступил к телепортации воздушной среды подопытным, поскольку его лицо и шея побагровели, а глаза едва не вылезли из орбит. Правый «страж» мерил бедняге пульс, левый подклеивал отвалившийся электрод.

Притопленный терпело-мужик, которого, чтобы не всплывал, придерживал на дне лаборант со шваброй, приобрел сходные с медиумом цвета, что могло равно свидетельствовать об успехе эксперимента или его провале. Дама, лежащая рядом с ним, была неподвижна и мертвенно бледна, однако моргала под водой, подавая признаки жизни.

Сбросив оцепенение, Илья протер запотевшие очки и аккуратно вписал в блокнот два абзаца, опуская художественные подробности. Затем снова поднял глаза.

«Бесполые» вытянулись в струну, будто доберманы, почуявшие жертву, и что-то такое подкрутили в аппаратуре, отчего губастый всем телом наклонился вперед.

Тут подопытный, наплевав на интересы науки, выпрыгнул из воды, яростно вдохнул и плюхнулся обессиленный на поверхность. Его напарница продолжала смирно лежать на дне.

Илья, смахнувший с рукава брызги и отметивший в блокноте произошедшее, даже подумал, что эксперимент удался и теперь всех водолазов в СССР заменят на женщин, более, по-видимому, приспособленных к ментальному восприятию кислорода, но тут и дама завертелась ужом, вскинувшись с такой силой, что отбросила державшего ее лаборанта (того самого, который отнимал халаты).

— Совершенный и предсказуемый конфуз, — прошептал сам себе Илья и, сделав отметку внизу страницы, окинул всю компанию взглядом.

Как ни странно, на лице «верховного» не было и следа разочарования. Напротив, он, похоже, был совершенно доволен результатом и даже имел вид таинственный, которому бы считаться возвышенным, будь в нем побольше росту. Дама с планшетом, тоже, видимо, понимавшая какую-то скрытую от глаз правду, страстно поздравила патрона, расцеловав его в обе щеки. Уникум в тот момент находился в бессознательном состоянии, его, словно пойманную треску, волочили с кресла к носилкам.

— Каково, Голиаф Иваныч?! А?! Секунд шесть прибавили, не иначе! — счастливо восклицал купальщик, с которого текло на пол, желая обнять «верховного», а для начала обняв его ассистентшу, стоявшую к нему крупом.

Дама, не оборачиваясь, четко и выразительно послала его на три буквы и проход не освободила. Риторика была ненаучной, но доходчивой.

«Верховный», оставшись недосягаемым для объятий, потребовал спирта и полотенец подопытным и спешно прошел на выход, прокудахтав над бесчувственным телом «йога»: «Ай-яй-яй! Не бережет себя Светозар Аркадиевич, не бережет! Весь растратился для науки».

Ассистентша согласно закивала, подгоняя патрона планшетом в спину, и назвала его Гогой. Светоч науки, продолжая цыкать на счет лежащего, выскочил как шарик за дверь, скрывшись в недрах НИИ со своею спутницей. Двое в белом вынесли за ними бесчувственное Светозарово тело, щедро наделенное телепатическими талантами.

Купальщик же, отвергнутый недоступной по чину ассистентшей «верховного», переключился на партнершу по эксперименту и полез целоваться к ней, будучи в этот раз одобрен и поощрен.

Ошарашенный происходящим Илья решил не записывать итог «марлезонского балета», чиркнул закорючку в блокноте и вышел, пока не началось что-нибудь еще, о чем придется потом жалеть.

В смешанных чувствах, долго блуждая по коридорам, так и не обнаружив уборной, он покинул наконец здание, миновал садик с запущенными кустами и оказался на долгой тенистой улице, совершенно безлюдной, шедшей вдоль железной дороги — не той, по которой прибыл с утра в НИИ, а другой, отрезанной от нее стеной домов и сплошных дворовых построек.

Болезненно-желтые двухэтажки стояли над узкой песчаной тропкой, отгороженной от проезжей части строем развесистых тополей. Кроны их разрослись, отчего, несмотря на предобеденный час, казалось, что близок вечер. Всюду валялся древесный сор и воздух наполнял какой-то особый уютный пар с запахом домашней еды, чердаков и трав, будивший воспоминания о дачных вечерах в детстве.

По дороге, почти скрытой густой листвой, изредка катились автомобили, ни в какую не желавшие останавливаться. Илья четверть часа простоял там с вытянутой рукой, размахивая красным удостоверением МИМа, но никто его так и не подобрал.

Между тем времени оставалось в обрез: в любую секунду могло случиться непоправимое, мочевой пузырь держался на честном слове. Встать прямиком под окна и справить свою нужду Илье не позволял этикет. В проходах между домами заманчиво мелькали дворы с кустами… Но, как на грех, в каждом кто-то был — женщины развешивали белье, старцы протирали скамейки, и дети носились с криком, пугая всклокоченных голубей. В одном происходил форменный домашний скандал с киданием стульев и мордобоем. Дама со щеткой на длинной ручке в духе Делакруа попирала обломки мебели, грозя расправой «козлу», которого держали за руки дед с бабкой, попутно ругая «стерву». Остальные участники занимали друг друга дракой.

Нечего было думать обнаружить тут ресторан, где, пожертвовав денег на чашку кофе, можно цивилизованно решить щекотливый вопрос бытия. Сколько бы он ни шел — все одно — фатум!

Единственным общественным учреждением оказалась маленькая аптека, втиснутая в фасад одного из одинаковых как гривенники домов — между колонн убогого портика, облупившегося на треть. Ее дверь, служившая также и окном, была настежь открыта, приглашая за мазью и порошками.

— Здравствуйте! — поздоровался с невидимым обитателем Илья, входя в полутемный зальчик, чуть не налетев на прилавок, таким крошечным было пространство. — Я…

— Здравствуйте, — ответили ему из-за ширмы приятным баритоном, выдававшим мужчину лет тридцати (в отличие от знаменитого сыщика с Беккер-стрит, ничего определеннее Илья не мог сказать; добавим: со значительной вероятностью незнакомец был фармацевтом).

— У меня тут возникла… м-мм… неординарная проблема… — сказал Илья, просовывая голову в окошко над кассой.

— Ртутную мазь? — в голосе мелькнули нотки энтузиазма — сифилис все же интереснее ушибов и кашля. Стукнул выдвигаемый ящик.

Илья, не сведущий в аптечных материях, резко замотал головой, чуть не выбив верхнюю планку рамы.

— Теперь, кажется, еще йод, — сдавленно пошутил он, выбираясь из хомута. — У вас тут гвозди торчат, гражданин прозектор. Кажется, я рассадил шею.

— Провизор, — поправил его аптекарь. — Если вы еще можете говорить, вам, скорее всего, нужен провизор. Прозектор тоже понадобиться, но позже, — пошутил словоохотливый фармацевт, выбираясь из тайника.

Его лицо, похожее на урюк, счастливо улыбалось. Моложавый голос никак не клеился к облику человека пожилого, не сказать старого — с седым пушком над ушами, обвислой шеей и в очках-лупах, выдававших сильную дальнозоркость.

— На самом деле, очень извиняюсь, мне срочно нужна уборная, — смущенно сказал Илья, муки которого достигли предела.

Провизор явно обиделся:

— Справляйте свою нужду под кустом, молодой человек! — крикнул он фальцетом, указывая пальцем на выход. — Здесь вам не это! Никогда еще…

— Вы же аптекарь, почти доктор… Сжальтесь и спасите меня!

На «аптекарь» старик еще сильнее надулся. А это нахальное «почти»? На Илью смотрели круглые вдвое увеличенные линзами глаза, лишенные всякого сочувствия.

— Я научный сотрудник, не пьяница какой-нибудь! — испытал Илья последнее средство и уже почти вышел, когда провизор его окликнул:

— Хорошо, заходите. Только приберете там за собой, это вам не трактир! Научный сотрудник…

Оказалось, что в самой аптеке нужника не имеется. Илье пришлось карабкаться по узкой почти вертикальной лестнице в квартиру этажом выше, где в полу был устроен ход. Хозяин предусмотрительно пошел с ним, охраняя свое имущество.

Запах лекарств и пыли там был гораздо сильнее. Всюду — ряды склянок, коробки и пакеты с этикетками на латыни. Вероятно, сверх прямого назначения, квартира использовалась как склад химического сырья и лаборатория.

Через пару минут, все-таки оступившись и устроив легкий погром, на взгляд Илья мало что изменивший в обстановке, он выбрался из каморки, служившей провизору для известной цели, и жарко его поблагодарил.

— Если я могу что-нибудь для вас сделать? Меня зовут Илья, — отчество как-то само по себе отпало в присутствии недовольного старика.

— На здоровье, — аптекарь театрально склонил голову. — Как «почти доктор», обойдусь чувством исполненного долга. Вы все? Выход там же, не стану вас провожать. Как, кстати, ваша шея? Поранились?

Илья провел по шее ладонью, на ней остался кровавый след.

— Вижу. Идемте.

— Опасное у вас место.

— Не представляю, как вы умудрились…

— Голову просунул в окошко.

— И такие индивидуумы служат у нас в науке? — покачал головой провизор, доставая склянку с ближайшей полки.

— Как-то неудобно, не знаю, как вас называть.

— Нестор Петрович меня называть. Я, кстати, действительно прозектор. И провизор тоже, не беспокойтесь, так что йод с мышьяком не путаю. Оттяните ворот, а лучше вообще снимите, испорчу воротник йодом.

Когда ранение было обработано, а колкости истощились, оба пожали друг другу руки в знак примирения.

— Что я вам должен?

— Бросьте! Еще ославите меня как держателя платного туалета, — замахал руками Нестор Петрович. — Что вас занесло на наши галеры? Да еще в такой… хм… безнадежной кондиции?

Тело старика, вопреки законам природы, состояло большей частью не из воды, как у всех, а выдержанного в дубовых бочках сарказма. Илья, подписавший накануне на счет секретности, не удержался и рассказал ему про эксперимент, стараясь не упустить ничего. Под конец рассказа оба захлебывались от смеха.

— И такая чушь происходит в этом солидном доме с золотой вывеской?! Боже правый! — провизор хлопал себя по бедрам. — Никогда бы не подумал. Лучше им кур держать — было бы больше пользы.

Тут Илью прорвало на рассказ про «проблему яйца в народном хозяйстве» и труды Нехитрова на этом поприще. Ничто, скажу я вам, так не сближает людей, как совместная истерика от анекдота. Нестор Петрович гоготал, преломившись над склянкой с йодом (которую в конце концов опрокинул).

— Ой… Господи… Вот что: за щедрый дар хорошего настроения приглашаю вас, товарищ научный сотрудник Илья, отобедать в обществе старого аптекаря-почти-доктора. Чем могу. Я как раз собирался на рекреацию. Если кому приспичит, тут все знают, где меня искать.

Квартира Нестора Петровича устройством напоминала трилистник: забитый скарбом коридорчик с дырой в полу продолжался комнатой, имевшей ходы влево и вправо. Справа в закутке размещалась кухня с громадным примусом, напротив — дверь в соседнюю комнату. Гостю полагалось ожидать в кресле спиной к распахнутому окну, стоящем перед шахматным столиком, с прошлогодним номером «Огонька» и прозрачной склянкой, сомнений в содержимом которой не могло быть.

Пока хозяин сочинял что-то в сковороде, шипящей над керосиновым цветком, Илья отвалился на спинку кресла, стараясь рассмотреть обстановку соседней комнаты сквозь щель приоткрытой двери. Там царил такой же кавардак, как во всей квартире. Тускло блестели колбы и вентили на резиновых трубках, свисавших как лианы вокруг стола, поставленного углом к двери. На полу зеленый снарядный ящик. Книжный шкаф у дальней стены. Короче, кабинет алхимика.

Илья уже почти отвернулся, когда в сознании что-то дернулось, заставив снова взглянуть за дверь. Над краем стола торчала коричневая стопа с растопыренными пальцами, почти неразличимая на беглый взгляд в переплетении медицинских трубок.

В животе визитера похолодело.

Говорят, что многие жертвы насилия успели бы спастись, если бы не приличное воспитание, мешавшее им бежать, пока преступник им заговаривал зубы. Это же клятущее воспитание помешало Илье вскочить и бросится наутек с криком: «Милиция, помогите!».

Не может такого быть, чтобы этот сутулый старик-аптекарь, полный жизнерадостного сарказма, тощая спина которого в ношенной сорочке и трогательно-лысый затылок маячили в дверях кухни, был жестоким убежденным убийцей! А если нет, что такое у него в кабинете, скажите вы мне на милость? Разве дома держат такие штуки? И этот человек только что прикасался к его шее…

В руке аптекаря блеснул нож — на пол полетел кусок огурца. Илья вздрогнул, вспомнив сцену из «Суини Тодда».

«Если этот Нестор Петрович кинется на меня? — оценивал он свои шансы, глядя на мышцы под рубахой, не особо внушительные. — Ну, допустим, пну его в грудь ногой. А вдруг он наскочит сзади? Йошкин кот! Старый хрен ведь в аптеке служит! — Илью снова прошибло потом. — Ничего не стоит ему подсыпать мне какой-нибудь дряни в чай, и дело с концом! Обед устроил, сукин сын. Бежать! Бежать! Не теряя ни минуты, бежать!».

На Илью, что называется, накатило. Схватив в прихожей пиджак и воспользовавшись тем, что старик увлекся готовкой, он влез на подоконник, и, толкнувшись двумя руками, выпрыгнул из окна на улицу…

Вместо прыжка вышел неуклюжий кульбит, после которого, под треск расползающейся штанины, он ударился сначала о выступ стены, а затем уже о шедшую вдоль дома дорожку, оказавшуюся, хотя и без асфальта, но весьма твердой.

Илья медленно отворил глаза и первое, что увидел — шиншиллово-серый потолок, угол книжного шкафа и трехглазую операционную лампу. Последнее не на шутку пугало.

Он дернулся, сбросив что-то со звоном на пол, и окончательно пришел в себя, сразу же почувствовав боль в колене. Отвратительным было то, что он не мог разобрать, в каком именно. Затем сразу же — в плече и в ушибленном затылке.

Не успел он встать, как натюрморт дополнился до портрета вытянутым лицом, склонившимся над ним, загородив лампу. Незримый диктор где-то внутри промямлил: «Спокойно, это Нехитров». Лицо, кажется, что-то говорило. Во всяком случае, рот на нем открывался и закрывался. Следом явился голос:

— Слышишь меня?

— Мм-м…

— Двигаться можешь?

Илья пошевелил членами и кивнул. За одно определил, какое колено ныло: правое. Глянув вниз, он обнаружил, что лежит без брюк, а колено действительно забинтовано.

— Положительно, сумасшедший, — констатировал второй голос.

В кадр явилось лицо провизора.

— Ваш товарищ, — продолжил тот, очевидно, обращаясь к Нехитрову, — редкостный идиот с суицидальными наклонностями. С таким за стол страшно сесть — он вилкой может проткнуть.

Нехитров (предатель!) горестно закивал.

— Ну что, до машины доковыляешь?

Илья пожал плечами и попробовал повернуться на бок, чтобы встать.

Тут его взгляд уперся в ту самую кошмарную ногу, которая, продолжаясь, переходила в разнятый труп с выпотрошенной грудиной, коричневый, распространяющий химический запах. Как ни в чем не бывало, он лежал на полу и мутными лишенными век глазами наблюдал что-то в потолке.

— А… — Илья схватился за край стола, поджимая ноги.

— Вы его, что ли, испугались?! — воскликнул провизор, простирая руки горе. В тоне его сквозило недоумение, будто речь шла о брошенном на пол валенке. — Все в вашем музее такие? Господи, для чего ты сотворил дураков…

Да, в самом деле, для чего?